Со стороны лес кажется неподвижным, но оказавшись в нем, ощущаешь, что там все время что-то или кто-то движется и шумит; вот коричневая птица промелькнула в зарослях кустов, лиса осторожно крадется по мокрой луговой траве, грачи галдят в густых кронах деревьев, их недавно вылупившиеся птенцы пищат тонкими голосами, напоминающими голос Вороньей Кости.

Я наслаждался лесом, охотой и разведкой вдали от корабля и ворчащей команды, хотя стрелок из лука из меня никудышный — я скорее попал бы себе в ногу, чем подстрелил какую-нибудь дичь для вкусного варева.

Разведка куда важнее — днем ранее мы заметили тонкую нить дыма в бледно-синем небе, и это говорило о том, что там может находиться поселение, а значит и свежая еда, эль, а возможно даже и женщины, так что мы с Курицей осторожно и тихо пробирались через влажный туманный лес. На жаре нам докучали тучи насекомых.

Меня уже всего искусал гнус, постоянно приходилось выплевывать мошкару, я ощущал насекомых у себя в волосах, они лезли в глаза и нос, но все равно это не сильно меня раздражало. Временами наступала такая тишина, что мне казалось, будто я слышу, как раскрываются почки на деревьях, как кто-то шуршит под прошлогодней листвой. И как раз в такой момент я заметил краем глаза движение, будто промелькнул неуловимый эльф.

Я застыл и обернулся, Курица тоже замер, что-то мелькнуло в тени деревьев. Раздалась трель кроншнепа, один резкий и два более протяжных свиста, и я увидел птицу — небольшие изогнутые крылья, мелькали лишь их кончики; из ближайших зарослей тростника, сердито крякая, показалась дикая утка с выводком утят.

Курица приложил пальцы к губам, он не явно не хотел делать даже это движение, поэтому я продолжал стоять неподвижно среди ивняка, всматриваясь в заросли, струйка пота стекала по спине, всюду лезли насекомые, лишь их жужжание нарушало тишину.

Где сзади, удерживая «Короткого змея» против течения неторопливыми гребками, нас ждали побратимы, они остановились у восточного берега, потому что у западного было сильное течение. И сейчас я был уверен — мы здесь не одни, Курица тоже понимал, что рядом может находиться кто-то еще. Возможно, люди Паллига? Те двое, кто ускользнули от нас лодке, или тот, кто сбежал на берегу.

Я молил Одина, чтобы так все и оказалось, как вдруг заметил человека на расстоянии вытянутой руки за листвой кустарника.

Он был с непокрытой головой, темные волосы заплетены в косы, на лбу и щеках сажей нарисованы полосы, чтобы сливаться с листвой, словно пятнистый олень. Однако это означало, что этот человек настроен враждебно, ведь он прятался, его не разглядел бы даже зоркий глаз. Незнакомец держал в руках лук с наложенной на тетиву стрелой с большим зазубренным боевым наконечником, что явно указывало, на кого он охотится.

Кроншнеп снова пропел, зависнув над гнездом, рядом с которым прятался человек, и тот вздрогнул от неожиданности, а потом сообразил, что этим может себя выдать. Затем полоски на его лице распрямились, глаза округлились от удивления — он заметил меня.

Было уже не до стрельбы из лука, я бросил его и устремился вперед сквозь ивняк, пытаясь вытащить сакс из ножен на поясе. Враг, хмыкнув, попятился, чтобы попытаться выстрелить, но было уже слишком поздно. Ветки хлестали меня по лицу и цеплялись за одежду.

Он тоже отбросил лук и стал бешено размахивать стрелой, я врезался в него, схватив за руку, другой он вцепился в меня; тяжело дыша, мы оказались лицом к лицу, рыча от натуги, от него воняло луком, страх исходил от него волнами, пот выступил на лице поверх угольных полос.

Он пнул коленом и почти попал мне в пах, но я чуть повернулся, и удар пришелся по бедру. Нога одеревенела. Я подумал, что хорошо бы позвать на помощь, но крик мог бы привлечь и его товарищей, равно как и моих; он тоже это понимал, поэтому мы боролись молча, кряхтели и тяжело дышали, сцепившись, словно любовники в объятьях.

Онемевшая нога подогнулась, и в падении я увлек его за собой, мы рухнули сквозь ивовые ветки и кустарник; когда он приземлился на меня, мое колено оказалось между его ног, его кашель и сопение перешли в тихий и высокий вой — он выпустил мою руку с саксом и понял, что над ним нависла смерть.

Я замахнулся саксом и воткнул его, клинок слабо чиркнул по ребрам, прежде чем нашел свободное место между ними и погрузился в плоть по рукоять. Противник выпустил мою левую руку, и я зажал ему рот. Его глаза находились в нескольких дюймах от моих — огромные и круглые от отчаяния, он смотрел почти умоляюще, будто просил вытащить нож. На его нижней реснице застыла слезинка. Я сбросил с себя его обмякшее тело и уселся, чтобы отдышаться.

Безмолвный противник лежал на спине с открытыми глазами, пару раз он дернул ногой. Пальцы на одной руке слабо пошевелились, и это было похоже на прощальный жест.

В этот момент подкрался Курица, я вздрогнул и обернулся, словно испуганный олень, так что он замер с поднятыми руками, пока я его не узнал. Я сплюнул, избавляясь от кислого привкуса во рту, сморгнул и вытер пот, заливающий глаза; рой насекомых звенел, привлеченный железным запахом свежей крови, пропитавшей рубаху убитого из грубой неокрашенной шерсти.

— Впереди воины, — тихо прошептал мне на ухо Курица, его губы были так близко, что я чувствовал горячее дыхание. — Они притаились в спрятанных в камышах лодках, обтянутых кожей.

Глаза мертвеца были как у собаки, как у печальной, побитой, проклятой богами собаки. Надо бы обшарить его, от подмышек и до ступней, но я готов был поспорить, что при себе у него лишь пустая сумка. Финн или Рыжий Ньяль, или Хленни, обязательно обыскали бы его, не брезгуя перемазаться в крови и дерьме, чтобы найти все имеющиеся у него ценности, но мне не хотелось этого делать.

Мы подобрали его лук и стрелы, а затем Курица осторожно пошел вперед.

В камышах оказалось семь или восемь длинных рыбацких лодок из натянутых на деревянный каркас кож, в каждой по меньшей мере десять воинов. Если бы мы их не обнаружили, они могли бы внезапно обстрелять нас из камышей и в считанные секунды оказаться на борту «Короткого змея», и хотя враги не выглядели грозными бойцами — у них не было ни шлемов, ни кольчуг — зато они были полны отчаянной решимости и вооружены луками и короткими копьями. И возможно, у них даже имелся шанс на успех.

Пока же враги сидели тихо, пригнувшись, потея и хлопая насекомых, и тут внезапно поняли, что обнаружены. Моя первая стрела попала противнику в голову, чуть пониже линии грубо обрезанных волос, почти в ухо; он пронзительно закричал, резко и внезапно, будто камень бросили в тихую, медленно бегущую реку. Через мгновение он оказался в воде, дергаясь и пуская изо рта кровавую пену.

Мы выпустили в них все длинные боевые стрелы, около десятка, одну за другой, и если и промазали, то я этого не заметил. Затем, когда люди в лодках взвыли и завопили, стали выпрыгивать в воду, мы отступили и побежали; мы неслись со всех ног, громко смеясь на бегу, пока не миновали деревья и кустарник и не увидели «Короткого змея» — безмятежный, словно лебедь, корабль шел к нам на всех веслах.

Из-за выставленных на бортах щитов показались головы, побратимы в изумлении уставились на нас с Курицей; мы же, обняв друг друга, тяжело дышали, обливались потом, пускали слюни и хохотали — ведь нам удалось уйти целыми и невредимыми.

Чуть позже, когда мы подошли к тому месту, то обнаружили в камышах одну перевёрнутую лодку и четыре или пять мертвых тел, покачивающихся на поверхности. Ещё один лежал наполовину на берегу. Мне не хотелось пробираться сквозь заросли ивняка и искать того, кого я ударил ножом.

— Что ж, — сказал Финн, — вот мы и нашли источник дыма, который заметили ранее.

— А еще выяснили, что они настроены враждебно, — заметил Алеша, — даже после того как мы сняли носовую фигуру.

Я был согласен с ним, хотя, думаю, это не имело большого значения, потому что «Короткий змей» — не маленький хавскип или речное судно. Это длинный драккар, корабль, на котором ходят в набеги, и выглядел он так же дружелюбно, как лиса в курятнике, но мы, чтобы не пугать духов этой земли, все же сняли носовую фигуру.

— Почему они хотели напасть на нас? — спросил Ян по прозвищу Эльф, обращаясь к Павлу, чье рябое лицо при этом скривилось в улыбке.

— Может быть, приняли вас за жестоких грабителей, которые подвешивают людей за ноги и отрезают пальцы, — ответил он с горечью.

Тролласкег, услыхав это, отвесил Павлу такую затрещину, что тот упал и кубарем покатился вперед.

— Может быть и так, — добавил я, пока Павел угрюмо потирал спину и хмурился, — но, думаю, кто-то успел рассказать им, кто мы такие. И я думаю, это были твои друзья.

Финн заморгал, видимо, такая же мысль пришла в голову и ему, и он взревел, так что Павел отпрянул в ужасе.

— Нет, нет, сейчас они в таком же положении, как и мы, — захныкал он.

— Они считают вас налётчиками, которые угоняют людей в рабство, — прозвучал тихий голос, и все обернулись к Черноглазой, закутанной в мой плащ, она была похожа на греческую икону. — Когда вы идете вверх по реке на таком корабле, они думают, что вы идете в набег за рабами.

В ее словах была, конечно же, доля истины, хотя обычно викинги на драккарах не заходили так далеко вверх по реке, было проще купить рабов подешевле прямо в Йомсе, предоставив возможность вендам совершать набеги на полян, а полянам — на вендов. Иногда, как я слышал, их вожди даже нападали на собственные поселения или люди сами продавали себя в рабство, если им приходилось совсем туго и у них не было серебра, чтобы прокормить свои семьи.

Еще меня беспокоило отсутствие новостей о Рандре Стерки, о монахе с группой сорбов и мальчике. Именно поэтому надо было изо всех сил грести дальше, не отвлекаясь на остальные дела, так я и сказал. На это раздались недовольные голоса, воины изголодались по сыру, мясу и элю и желали исправить это недоразумение. Ведь они знали, что одно из моих прозвищ — Торговец...

Поскольку своим хмурым видом они показывали что это я во всем виноват, мне пришлось с ними согласиться. Я отобрал примерно тридцать человек, около половины команды, мы высадились на восточном берегу, а я приказал Тролласкегу отвести корабль на противоположный берег, где «Короткий змей» был бы в безопасности.

— Если увидишь, что мы удираем, будто дракон Фафнир поджаривает наши задницы, — сказал Хленни, хмуро уставившись на Тролласкега, — то ты уж постарайся привести корабль на расстояние прыжка от берега, иначе, когда я до тебя доберусь, тебе не поздоровится.

— А если я этого не сделаю, ты уже будешь мертв, — добродушно ответил Тролласкег, — и поэтому мне нечего бояться.

— Даже мертвый, — усмехнулся Хленни, обернувшись, когда мы двинулись вперед, — я буду тебя пугать. С головой под мышкой, с черным лицом, я все еще буду для тебя опасен.

— Было бы лучше, если бы боги не расслышали твоих слов, — заметил Рыжий Ньяль.

Мы без труда отыскали их поселение по тропинкам в камышах; были и другие признаки, говорящие о том, что где-то неподалеку живут люди: загоны для овец и обработанные пашни. Не совсем то, что нам нужно, как заметил Финн.

— Просто последуем на их крики, — прорычал Финн, таща за собой на веревке Павла со связанными руками, плетущегося, словно неуклюжая собака на привязи.

Неудивительно, что люди с криками бежали от нас, в ужасе размахивая руками, бросая коров и овец. Один мужчина, едва оглянувшись, бросил даже младенца, тот дрыгал пухлыми ножками и ревел, Хленни поднял малыша одной рукой, слегка подбросив его в воздух, а когда воин снял шлем, розовощекий и рыжеволосый мальчик заулыбался и загукал.

— Ему повезло, что это оказался Хленни, а не Финн, — смеясь произнес Рыжий Ньяль, тыча грязным пальцем в живот мальчика, и тот ухватился за палец. — Чтобы завоевать сердце ребенка или девы, надо рассмешить их, как говорила моя бабка. Этот малыш точно бы обделался, если бы Финн снял свой шлем.

— По-моему, уже, — посетовал Хенни, подозрительно принюхиваясь.

— Да неужели? — произнес Финн, увидев в этом возможность отыграться. — А я думал, что от Хленни всегда так несет.

Раздался дружный хохот, они были уверены в своей удаче, ведь там, где Орм-Торговец, там и добыча — серебро и золото. Я же не был так в этом уверен; мы шли в полном боевом облачении — в кольчугах, шлемах, со щитами и при оружии, кольчуги шуршали при движении, мы прокладывали себе дорогу сквозь изгороди и загоны, направляясь туда, где спрятались жители — на холм, за частоколом из бревен. Кроме того, мы с Курицей убили несколько их мужчин; мы еще не успели подойти на достаточное для окрика расстояние, как ворота крепости с грохотом захлопнулись.

Мы остановились в нерешительности. Хотя поселение и было небольшим, но укрепления казались внушительными — бревна частокола почернели от старости, но выглядели крепкими, над воротами — большая башня с деревянной крышей. Над частоколом виделись лишь головы и плечи защитников и их копья.

— Ты ярл, поэтому тебе и говорить с ними, — произнес Воронья Кость, слегка вздрогнув от взгляда, которым я его одарил.

— Именно так, — согласился я, — Подождите немного. Пока можете развести огонь, а я выучу их язык. Возможно, Финн приготовит вам похлебку, пока будете ждать.

— Я-то не против, — ответил Финн, если мне принесут воду и кто-нибудь накопает корений, и конечно, если Курица подстрелит какую-нибудь вкусную дичь.

— Хотя, думаю, мы можем заставить Павла поговорить с ними, — не унимался Воронья Кость.

— Да, — проревел Финнлейт, прежде чем я успел ответить, — но доверишься ли ты этой мелкой крысе?

— Я привел с собой Павла потому, что мне спокойнее на душе, когда он рядом, под присмотром и на веревке, — уточнил я, и Воронья Кость, услышав это, нахмурился и кивнул. По-своему он, конечно же, был прав, ведь у нас не было другой возможности раздобыть пищу и выпивку, хотя все это мне не нравилось.

Хленни, Рыжий Ньяль, Стирбьорн и я, а также Финн, ведущий Павла на веревке, вышли вперед, последнего я взял потому, что не хотел терять его из виду; еще мы взяли Финнлейта и Оспака, — они прикроют нас щитами, в случае если дела пойдут совсем худо. Каждый шаг в то сторону, где могут достать стрелы, заставлял сжиматься мою задницу. Когда мне показалось, что мы подошли на достаточное расстояние, чтобы нас услышали, и при этом могли не орать во весь голос, я остановился и окликнул их.

Показалась голова в синей шапке, подбитой мехом, возможно, эта шапка показывала высокий ранг владельца, потому что остальные были с непокрытыми головами. Из-под синей шапки кустилась жесткая седая борода, в которой скрывались тонкие губы.

Это был суровый с виду человек, их старейшина, похоже, ему самому приходилось немало трудиться, несмотря на синюю шапку с мехом, и даже с такого расстояния я отчетливо видел его грубое лицо, испещренное морщинами — следами забот и непогоды.

— Мы пришли торговать, — прокричал я, понимая, как глупо звучит эта фраза — зачем же мы тогда убили полдюжины его людей, что было ощутимой потерей для такого небольшого поселения. Он незамедлительно это припомнил, и я удивился, когда услышал его ответ на норвежском.

— Кажется, от тебя сегодня не будет толку, крыса ты христианская, — ехидно произнес Стирбьорн и отвесил Павлу пинок, от которого тот вскрикнул.

— Убирайтесь прочь, работорговцы, — добавил Синяя шапка, слабый встречный ветер доносил его отчетливый голос. — Здесь для вас не будет легкой добычи.

— Я ищу монаха. Греческого. С ним мальчик.

На мгновение повисла тишина, мы стояли и потели, над нами кружилась мошкара.

— Они от тебя сбежали? Что ж, хорошо, — последовал ответ.

Я вздохнул. День предстоит длинный и трудный.

— Мы можем торговать, — начал я опять, пытаясь скрыть усталость и отчаяние в голосе.

Но тут Хленни внезапно шагнул вперед и поднял рыжего мальчика, чтобы всем было видно. Мальчик хихикнул и радостно засмеялся.

— Видите? — проорал Хленни. — Мы не причинили ему вреда.

Закричала женщина, видимо, его мать, я попробовал представить себе, как муж объяснял ей, почему он сбежал, бросив сына.

Хленни двинулся вперед, и кто-то позже, я вроде бы припомнил, что это был Рыжий Ньяль — неуверенно окликнул его, но Хленни шагал дальше, с ребенком на руках, дошел до самых ворот и опустил мальчика на землю.

— Не огрызайся на гостей и не гони их за ворота, — произнес Хленни, ухмыльнувшись и взглянув на Рыжего Ньяля. — Как любила говорить твоя бабка.

Мальчик проковылял немного, и потеряв равновесие, шлепнулся на живот, прополз, затем поднялся на ноги, неуверенно покачиваясь. И наконец, почувствовав себя покинутым, заплакал.

— Будь осторожен и безмолвен, заходя в жилище — проворчал Рыжий Ньяль. — Внимание поможет избежать беды.

Сверху раздался резкий, пронзительный женский вопль, было трудно понять, из-за чего женщина закричала.

— Твоя бабка, — Хленни с улыбкой обернулся к Рыжему Ньялю, — была…

А затем кто-то сверху швырнул на Хленни камень.

Камень был большой, размером с глупую башку Хленни, удар пришелся в то место, где шея переходит в плечо, хруст был достаточно громким, но еще громче прозвучал наш яростный рев. Хленни повалился лицом вниз, и Рыжий Ньяль бросился к нему.

Со свистом и шипением полетели стрелы, некоторые впились в мокрую траву. Финнлейт в последний момент смог ухватить Рыжего Ньяля, когда тот проскочил мимо, и удерживал его, хотя тот старался вырваться и отбрыкивался, пока Оспак не встал перед обоими и не заслонил щитом.

В конце концов, совместными усилиями мы оттащили Рыжего Ньяля из зоны досягаемости стрел, он осел на землю, грыз костяшки пальцев и дрожал, уставившись на лежащего без движения Хленни.

Ворота чуть приоткрылись, из них выскочили люди, кто-то подхватил ребенка, остальные взяли Хленни за ноги, затащили его внутрь и быстро скрылись за воротами, пока мы с Финном не бросились крушить им головы и проливать кровь.

Мы сидели, словно волки после неудачной охоты, все потели и тяжело дышали, разинув рты, ошалев от внезапной потери.

— Возможно, он еще жив, — осмелился произнести Стирбьорн. Все понимали, что он сказал так о человеке, на которого ему наплевать. — Может, они пожалеют о сделанном и перевяжут его рану.

Остальные промолчали. Я моргал, смахивая пот с ресниц, и постарался хорошенько все обдумать. В конце концов мысли стали заплетаться, как клубок спаривающихся змей. Я поднялся и двинулся обратно к тому месту, откуда говорил с Синей шапкой.

Я чуть не вскрикнул, когда что-то промелькнуло над частоколом, шлепнулось о влажную землю и подкатилось почти к моим ногам. Незачем было опускать взгляд, я знал, все мы уже поняли, что это голова Хленни.

Рыжий Ньяль взвыл так, что жилы на его шее натянулись канатами, он взревел, и на его губах выступила пена, пока что-то не лопнуло у него в горле и он не харкнул кровью. Повисло долгое молчание, и я кивком головы отправил длинноногого Коге к остальным, чтобы тот показал им окровавленную, изувеченную голову Хленни. Шея была грубо обрублена, с краев свисали лоскуты кожи, и это решило судьбу этого проклятого места.

Хленни. Ушел от нас. Он был одним из ветеранов Обетного Братства, принес присягу задолго до меня, пережил все невзгоды, брошенные нам богами, и погиб от камня из грязных рук простого землепашца, облаченного в шкуры тролля.

— Не думаю, — с горечью сказал Финн Стирбьорну, — что они решили перевязать его раны. Или пожалели о сделанном.

Тогда Рыжий Ньяль поднял голову, его взгляд изливал на поселение поток ненависти и горечи, а глаза смотрели твердо и были холодными как лед.

— Они пожалеют, — прохрипел он.

В конце-концов я отыскал Синюю шапку. Он находился в христианском храме. Местные жители были христианами и построили этот храм наполовину из камня, думая, что найдут там защиту в трудные времена. Но они никогда не сталкивались с Обетным Братством, с волками, жаждущими мщения.

Мы не спешили, месть должна быть холодной, как старая блевотина. Дождь продолжал моросить. Я собрал почти всю команду, оставив на корабле всего десятерых; побратимы построились за щитами напротив деревянной стены, вне досягаемости стрел. Дождевые капли стекали по носовым пластинам шлемов, просачиваясь сквозь звенья кольчуги, влага попадала на рубахи под доспехами.

Мы стояли молча, что несколько разочаровало защитников крепости; я отправил хирдманов срубить подходящее дерево. Топоры ритмично застучали, этот звук наверняка показался людям, прячущимся за стеной, ударами погребального барабана, и они прекратили выкрики и издевки.

— Ну, — прорычал Финн, когда воины вернулись, с трудом таща мощный ствол, заостренный с одной стороны. — Как поступим, ярл Орм?

Вопрос удивил воинов, ведь они считали решенным, что под прикрытием щитов мы выбьем ворота тараном, а затем ворвемся внутрь. Осталось лишь придумать, какие оскорбления и проклятия орать в бою, потому что это было привычным делом для Обетного Братства.

Финн знал меня лучше всех, даже лучше, чем Воронья Кость, который поглаживал безволосый подбородок, словно какой-нибудь старый ярл, принимающий важное решение, знающий больше, чем некоторые опытные воины из его команды.

— И тебя не волнует, принесет ли это нам славу или бесчестье, — произнес он, и побратимы сдвинулись плотнее, чтобы лучше слышать.

Я признался, что делал это и раньше. Я, как и любой мужчина, требовал к себе должного уважения, когда необходимо. В конце концов, Один научил меня честно добывать славу, она как острый меч, способный поранить неосторожного владельца, если тот будет пользоваться им недостойно. Я так и сказал, и Абьорн слегка поморщился.

— Ты с чем-то не согласен? — вызывающе спросил Финн, и Алеша ухмыльнулся. Один ярл огрызается на другого — видимо, так он подумал.

— Мне кажется, это не совсем правильно, — признался Абьорн, ему поддакнул юнец Стирбьорн, весь в нетерпении, как молодой жеребенок, оказавшийся впервые под уздой.

— Репутация для мужчины — все, — пробормотал он, — честная слава — все, что у нас есть.

— Когда-то и я так думал, — ответил я. — Нас связывает клятва Одину. Но она же нас и разъединяет, потому что заставляет поступать так, как мы не делали раньше.

— Значит, мы разнесем эти ворота словно бешеные быки, — радостно добавил Воронья Кость. Стирбьорн что-то буркнул, и Абьорн медленно кивнул.

Замысел был достаточно прост. Воины побежали вперед, с поднятыми щитами и громкими криками, над частоколом показались головы, и на нас обрушился шквал стрел, но никто не пострадал, мы даже подобрали парочку.

— Наконечники для охоты, — с удовлетворением в голосе заметил Финн.

Я так и думал. На нас с Курицей эти люди истратили все свои боевые стрелы. От охотничьих стрел мы вполне могли защититься.

Казалось, небо опустились еще ниже, словно чайка — серая, жирная и уродливая, усевшаяся на кладку в гнезде. Десяток воинов во главе с Финном отправились в лес с веревками и топорами, оттуда раздавались стук по дереву. Они мастерили лестницы из стволов и веревок, под кольчуги они надели несколько рубах, некоторые — до четырех. Затем они обошли лесом частокол до противоположной стороны поселения.

Я отправил людей ломать ворота тараном, воины укрылись щитами, оттуда раздавалось натужное пыхтение и ворчание и пахло страхом. На нас бросали камни, стрелы стучали о щиты, впиваясь в дерево, либо отскакивали, подпрыгивая, словно бешеные змеи.

Пока ворота гудели, словно массивный колокол, с противоположной стороны Финн и его люди прислонили лестницы к стене и легко перелезли через неохраняемый частокол. Их было всего двенадцать, но опытные бойцы в кольчугах и со щитами двигались молниеносно, словно рысь на охоте, сокрушая все на пути к засову на воротах.

Увидев этот смертоносный отряд облаченных в железо воинов, жители поселения запаниковали. Побратимы быстро пересекли площадь, перепрыгивая через лежащие бревна, разбрасывая в стороны кудахтающих кур, расталкивая повозки, пиная корзины; в кого-то из них уже впились стрелы, которые могли бы пробить кольчугу и один или два слоя одежды под ней, но никак не четыре рубахи под железными кольцами.

Побратимы выглядели, как утыканные иголками стальные ежи, стрелы не причиняли им вреда, и это сломило волю защитников, они с воплями бросились во все стороны, бросая в панике вилы и охотничьи копья.

Когда наконец удалось открыть ворота, я увидел вопящую от ужаса толпу, разбегающуюся во все стороны, для нас они были словно мыши для котов, всё, на что они способны, — бежать в ужасе перед побратимами Обетного Братства, пылающими гневом и желанием отомстить за Хленни Бримилля.

Мелькали стрелы, и мне приходилось пригибаться, я был без шлема из-за медленно заживающего шрама на лбу и невезучего нежного носа. Я вспомнил слова своего отца Гуннара, когда-то он проорал мне в ухо: «Если нужно выбрать что-то одно из брони, выбери шлем. Никогда не иди в бой с открытой головой».

Но Коге шлем не помог, стрела, пролетевшая мимо меня, вошла в него с влажным, протяжным чмоканием. Я оглянулся. Долговязый Коге покачнулся и стал заваливаться назад, изо рта торчала стрела, жидкие растрепанные волосы выбились из-под шлема. Захлебываясь собственной кровью и зубами, судорожно пытаясь выдернуть древко стрелы, он уже был мертв, даже когда булькал и валился на землю.

Я заметил лучника и бросился к нему, пока тот накладывал на тетиву другую стрелу. В руке у меня был великолепный клинок, подарок ярла Бранда. Я сделал выпад в последний момент, как только достиг врага, потому что знал, как поступит лучник.

Он ухватил стрелу одной рукой и ткнул ей в меня, я отразил ее по дуге и отвел клинок вниз и вправо, а затем всей массой врезался в него плечом, так что тот подпрыгнул и отлетел назад, приземлившись на задницу. Лучник все еще барахтался, пытаясь подняться, словно жук, оказавшийся на спине, когда я рубанул его между шеей и плечом.

Крики и вопли пронзали воздух, почти заглушая тонкий и звон колокола. Я едва заметил, скорее почувствовал тень впереди и резко отпрянул. Мужчина рухнул на землю, топор, видимо, предназначавшийся для моей непокрытой головы, выпал из его руки, затем на него наступил Стирбьорн, ухмыляясь, сжимая в руке сакс, густо покрытый кровью.

— Христианский храм, — произнес он, кивнув в сторону постройки, и я сообразил, что звонарь пытался собрать оставшихся защитников внутри. Все еще ухмыляясь, Стирбьорн пропустил меня вперед, и я подумал, что он спас мне жизнь.

Звонарем оказался Синяя шапка, но к тому времени, как я до него добрался, он уже погиб. Такое же кровавое безумие, какое случилось на Сварти, охватило сейчас моих побратимов. Воины двигались как мрачные тени и только и делали, что убивали. Никакого грабежа, никто не насиловал на пыльной земле женщин, лишь убийства.

Я шел сквозь все это кровавое безумие словно во сне, мой путь пересек Уддольф, преследуя кричащего от страха подростка, который бросился к стене дома, но Уддольф пригвоздил его копьем с такой силой, что древко обломилось, а мальчишка, прибитый к стене, орал и извивался, словно червяк на крючке. Уддольф с криком ткнул в окровавленное лицо сломанным древком.

Оспак отпихнул девицу, молящую его на коленях, и двумя ударами отрубил голову ее матери. Из обрубка шеи выступил желтый костный мозг.

Внутри христианского храма было темно и тихо, я прислонился к раскрашенной стене, пока глаза привыкали к полутьме, а уши — к тишине, впитывая ее как бальзам.

Затем я увидел, что под крестом, на котором висел их Распятый бог, стоит Рыжий Ньяль. Склонив голову, он тяжело дышал, как бык после случки. У его ног лежало тело Синей шапки, и я бы его не узнал, если бы не шапка, потому что Рыжий Ньяль поступил с ним совсем скверно.

— Хленни…

Я последовал за взглядом Ньяля и увидел лежащее тело, оно было какое-то странное, короткое, без головы, аккуратно завернуто в чистую холстину. Рядом — окровавленное тело священника в коричневой рясе и с выбритой головой; похоже, его зарубили прямо во время молитвы, когда он стоял на коленях.

Они все-таки перевязали рану Хленни. Просто слишком поздно.

Ньяль с отупевшим, остекленевшим взглядом чуть покачнулся, у него уже не было сил убивать, но это не имело значения, потому что все и так были мертвы. Я понимал — так нельзя. Убили всех, даже собак, коз и кур. Все живое.

Затем, уже не помню как, я оказался в длинном доме, вероятно, здесь собирались жители поселения, потому что я не заметил там каких-либо знаков власти вождя. Тем не менее, этот дом был чем-то похож на мой собственный, и на меня нахлынули теплые воспоминания, я жадно впитывал их в надежде на то, что они заслонят меня от творящегося вокруг кошмара.

Посередине — очаг с остывшим пеплом, запах и аромат старых деревянных столбов и балок напомнил запах Гестеринга, еще невредимого. Сейчас весна, все наливалось соком и живительной влагой, солнце снова вернулось на небосвод, мы вытаскивали наружу меховую одежду, шкуры и постели, чтобы выбить вшей и блох. Мужчины работали обнаженными по пояс, хотя еще было прохладно; еды хватало, но запасы эля уже подходили к концу.

Следующее за весной лето было довольно скудным временем года — сезон перед сбором урожая, жаркое солнце стоит высоко, а незадачливый фермер мог помереть с голода, жуя одну траву.

Мы отгоняли овец и коз на высокогорные пастбища, но не на те, что предназначались для лошадей; овцы и козы съедали всю траву до земли, без остатка, но они давали нам шерсть, чтобы женщины могли ткать полотно, а также молоко, из которого делали творог и сыр; из молока мы изготавливали и скир. Я помню, как помешивал деревянной ложкой толстый слой сквашенного молока с сывороткой, белый, как кожа девицы.

Но все это обернулось черными обугленными бревнами и пеплом. Если все будет хорошо, то в Гестеринге скоро возведут новый длинный дом, и моим домочадцам будет где укрыться от непогоды, деревянные столбы и балки будут пахнуть свежим деревом и смолой, но на приготовление скира уже не останется времени, как и не будет возможности просушить меха и постели.

Вопль снаружи вернул меня обратно в этот странный, полутемный и мертвый зал; кто-то ворвался внутрь, увидел меня и отпрянул. Меня бросило в жар, ноги одеревенели, но герой саг, Орм Убийца Белого Медведя, предводитель знаменитого Обетного Братства, победитель чешуйчатых болотных троллей, укротитель легендарных степных амазонок, стоял посреди пустого зала и смотрел на холодный очаг, чуть не плача.

Снаружи те, у кого еще оставались силы, напрасно рыскали в поисках жертв, заторможено двигаясь в густом, словно мед, воздухе. Я пробирался через кровавое месиво и дерьмо, через беспорядочно наваленные тела, сапоги чавкали, погружаясь в кровавую грязь.

Я остановился лишь однажды, когда хотел перешагнуть через детское тельце. Мальчик с пухлыми ручками и ножками, рыжими волосами казался таким маленьким и беззащитным, и хотя его голова была обильно залита кровью, я разглядел, что малыш держит во рту большой палец. Этими же губами он улыбался Хленни Бримиллю, а теперь по ним ползали мухи.