Охранник Лайл Джонсон выждал двадцать минут. «Сейчас Спеллинг уже должен спать», – подумал он. Джонсон проглотил остатки холодного кофе и вошел в палату Спеллинга. Черные ботинки униформы Управления исполнения наказаний глухо постукивали, пока Джонсон подходил к тумбочке у кровати.

Кофеин и декседрин довели его до края. Руки вспотели, мысли мчались. «За этим ворюгой ухаживают лучше, чем за большинством налогоплательщиков. И все потому, что в него стреляли. Девятнадцать лет в полицейской форме – и черта с два меня положат в отдельную палату. Может, это из-за чертовых СМИ… Выстрел был на каждом канале. А может, просто всем все по хрену».

Джонсон заглянул в коричневый мешок, порылся и вытащил лист бумаги. Обернулся через плечо на закрытую дверь. Развернул бумагу и начал читать. Чем дальше бежал его взгляд, тем шире раскрывались глаза. Джонсон тихо присвистнул и пробормотал:

– Охренеть…

– Что вы делаете?

Лайл Джонсон резко обернулся. В дверях, сложив руки на груди, стоял отец Джон Каллахан.

– Ничего, – ответил Джонсон, опуская руку с бумагой.

– Что вы там держите?

– Ничего.

Отец Каллахан подошел ближе. Теперь он мог разглядеть фамилию, написанную на желтой бумаге.

– Я полагал, что для вас, как государственного служащего, что-то значат понятия безопасности и конфиденциальности, – заявил священник. – Это письмо адресовано мне, лично.

– При всем уважении, проповедник, для заключенных нет такого понятия – личное имущество.

– Вы держите не личное имущество, а личное письмо, исповедь, предназначенную для меня. Я просил этого человека написать ее. Как и всякая исповедь, это священное таинство, совершаемое между Богом и одним из его детей.

Джонсон молчал и не двигался.

– Дайте письмо мне. Этот человек, каким бы ни было его прошлое, старается загладить свою вину перед Господом. Возможно, это его последнее слово, последнее желание в земном мире. Я не позволю вам препятствовать ему. Сейчас закон Божий стоит выше ваших правил.

Джонсон опустил взгляд, бычья шея покраснела.

Он медленно поднял руку:

– Забирайте. Я все равно его не читал.

Отец Каллахан взял листок и вложил его между страниц Библии, которую принес с собой. Потом посмотрел на Спеллинга. Тот спал глубоким наркотическим сном, грудь медленно поднималась и опускалась, приборы равномерно отстукивали пульс. Мониторы заливали палату синеватым светом. Священник взглянул на плашку с фамилией Джонсона и сказал:

– Я буду молиться за этого человека. Он не просто заключенный под номером. Его зовут Сэм Спеллинг. Я буду молиться и за вас, мистер Джонсон.

Джонсон фыркнул, повернулся и вышел из палаты. Отец Каллахан несколько мгновений смотрел на спящего Спеллинга. Потом положил ему руку на лоб и прошептал:

– Отец Небесный, храни этого человека. Ты замыслил его для чего-то, и я молюсь, чтобы он прожил остаток жизни в служении тебе. Аминь.