Пересохшие губы Чарли Уильямса раздвинулись. Взгляд стал растерянным.

– Что?

– Два человека мертвы, – сказал О’Брайен. – И общего между ними только одно – оба знали, кто убил Александрию Коул. Один был священником, моим близким другом. Второй – заключенным. Ты знал Сэма Спеллинга?

Долгие секунды Уильямс молчал. Взгляд уперся в наручники на запястьях. Потом он вновь посмотрел сквозь стекло на О’Брайена.

– Сэм Спеллинг. Парень, в которого стреляли, когда его привезли давать показания о коксе?

– Он самый.

– Я встречал его. Он водился со всякой мразью, с которой мне было неуютно… хотя в этом нужнике и так не слишком много приличных людей.

– Расскажи мне о Спеллинге. Ты когда-нибудь говорил с ним? Можешь припомнить какой-то разговор… о твоем прошлом или о его? Он прощупывал тебя насчет убийства?

Уильямс задумался, его взгляд стал отстраненным.

– По правде говоря, в тюрьме никогда не обсуждают только одну тему: как ты сюда попал. Сексуальные извращенцы, те, кто покушались на детей… о них узнают. Но остальные… они же все невиновны, верно? – усмехнулся Уильямс.

– Думай! – едва не крикнул О’Брайен, смущенный его тоном. – Какие-то случайные слова Спеллинга или твоя обмолвка, которые могут дать мне ключ к убийству Александрии Коул?

– Иногда я замечал, как Спеллинг глядит на меня, когда мне разрешали делать упражнения. Думал, он собирается ткнуть меня заточкой. Однажды спросил его, что за дела. Он сказал, я не похож на человека, которому здесь место. Говорил, когда ему было четыре, мать заставила вызубрить двадцать третий псалом. Говорил, если я затвержу его и буду верить, то никогда не останусь одиноким, даже когда они привяжут меня к каталке.

– Чарли, Сэм Спеллинг знал, кто убил Александрию.

– Откуда он знал?

– Он видел, как настоящий убийца прятал оружие. Спеллинг шантажировал убийцу.

Уильямс замолчал. Он прикрыл глаза и глубоко вдохнул.

– Почему я?

– В предсмертной исповеди он сказал священнику, что ты невиновен. Священник попросил его написать заявление. Спеллинг написал. И его убили.

– Я слышал, его застрелили. Чтобы он не мог давать показания.

О’Брайен рассказал Уильямсу, почему он верит, что Спеллинг был убит, и добавил:

– Преступник выяснил, что Спеллинг раскрыл священнику его личность и место, где спрятано орудие убийства. Спеллинг был убит на больничной кровати, когда приходил в себя после операции. А потом преступник вышел из больницы, отправился в церковь и убил отца Джона Каллахана.

– Но почему убийца вылез спустя столько времени, чтобы убрать Спеллинга и священника?

– Отец Каллахан сказал, что охранник, парень отсюда, который помогал перевозить Спеллинга, подслушал часть исповеди в палате больницы скорой помощи. Я полагаю, он стащил признание, написанное Спеллингом для отца Каллахана, и связался с преступником.

– Но зачем?

– Чтобы шантажировать его.

– Так давай снимем с меня эти железные браслеты и выпустим меня отсюда.

– Мне нужно представить что-то окружному прокурору. Какую-то физическую улику, которая докажет личность настоящего убийцы Александрии.

– У тебя уже есть два покойника, что тебе еще нужно?

– Я не могу непосредственно связать их с убийством Александрии. Ваш разговор со Спеллингом доказывает, что где-то в глубине души он чувствовал вину.

– Ага, только недостаточно сильно, чтобы рассказать кому-то о моей невиновности.

– Чарли, вспомни время перед смертью Александрии. Она доверялась тебе? Может, упоминала что-то беспокоящее? Или пугающее?

– Не особо. Но она была немного не здесь.

– В смысле?

– Не знаю, типа она все время поглядывала через плечо.

– Ты думаешь, она боялась своего менеджера, Джонатана Руссо?

– Он определенно ее использовал, присосался, как клещ к лошадиному уху. Я ненавидел этого мерзавца.

– Не представляю, зачем Руссо убивать человека, который приносит ему деньги.

– Алекс сказала мне, что выгнала его. У нее уже был новый агент, в Нью-Йорке.

Тыльной стороной руки, скованной наручниками, Уильямс вытер пот со лба.

– С тех пор как я здесь очутился, они казнили семь мужчин и одну женщину. И каждый, кого выводили из камеры, боялся до усрачки. Можешь выучить любой стих из Библии, но когда тебя пристегивают, они открывают занавески, чтобы все видели твой последний вздох. И тогда, О’Брайен, важно только то, что у тебя внутри. Можешь вытатуировать стих из Библии на обратной стороне своих век. Но если ты не веришь всем сердцем – и я не про чушь вроде «прийти к Богу в последнюю минуту», – тогда ты с тем же успехом можешь усесться за стол к дьяволу. И сейчас меня собираются принести в жертву в освященном дьяволом месте – в камере смерти. А я невиновен!

О’Брайен покачал головой.

– Я знаю, что ты невиновен, и собираюсь вытащить тебя отсюда.

– Как, мужик? Мне осталось жить шестьдесят семь часов. Они сказали, чтобы я решил, что хочу на последнюю трапезу. И знаешь, О’Брайен… она не может стоить больше двадцати долларов! Мой адвокат опустил руки. Он сказал маме, что поможет с похоронами. Ну и что, на хрен, ты сделаешь, чтобы не дать штату убить меня? Скажи мне, а?

– Мне очень, очень жаль, что с тобой так вышло. Я собираюсь сделать все, что в моих силах, но исправить эту несправедливость. Если ты сможешь вспомнить хоть что-то…

– О’Брайен, я не могу думать! Не могу спать. Мужик, мне страшно. И я невиновен!

Из глаз Уильямса потекли слезы.

– Я найду убийцу, – сказал О’Брайен.

– Не пори херню! У тебя осталось шестьдесят семь часов, а потом они отравят меня. Как ты собираешься найти за это время убийцу? А? Скажи мне! У тебя ушло одиннадцать лет, чтобы выяснить, что я не виновен. Ну и что, на хрен, ты сделаешь за шестьдесят семь часов?

О’Брайен молчал.

– Скажи мне, О’Брайен! – закричал Уильямс. – Будешь так же стараться вытащить меня, как старался засадить сюда?

Он выронил трубку. По щекам текли слезы, губы дрожали, из уголка рта текла слюна. Двое охранников подхватили его и сдернули с металлического стула. Пока они тащили Уильямса назад, в камеру смертников, он продолжал кричать:

– Я любил ее! Я любил Алекс! Что ты теперь будешь делать, О’Брайен? Ответь мне!