Энджел обернулась и с удивлением обнаружила, что наступило утро.

Она крепко зажмурилась, затем медленно открыла глаза и впервые за несколько часов оторвала взгляд от рабочего стола.

Дерри подошел ближе, слегка раскачиваясь всем телом на костылях:

— Энджи, сколько часов ты работала?

— Некоторое время, — уклончиво ответила Энджел и снова перевела взгляд на витраж. — Я почти закончила.

На самом деле она закончила еще час назад, а потом просто водила деревянным скребком по давно уложенному стеклу. Ей нравились и цвет, и форма — все в целом, что сотворило ее воображение из простых кусочков стекла.

Дерри нахмурился:

— Ты, наверное, просидела над этим всю ночь?

Она неопределенно хмыкнула.

— Энджи!

Она со вздохом отложила деревянный скребок, зная, что ей не удастся избежать вопроса, как она оказалась дома и почему не поехала с Хоком.

— Да, я работала всю ночь.

— С тобой давно такого не было.

— Да.

— Энджи, — мягко сказал Дерри, — в чем дело? Это из-за того, что в прошлую ночь была годовщина той аварии?

Энджел замерла в нерешительности. Будет проще, если Дерри решит, что она не поехала с Хоком, чтобы не осквернять память о той трагедии веселой прогулкой.

Проще, но это не вся правда.

— Отчасти да, — сказала Энджел и посмотрела наконец Дерри в глаза. — Но главная причина в том, что мы с мистером Хокинсом не в состоянии прожить рядом ни минуты.

Его голубые глаза округлились от удивления.

— Что случилось? — Голос Дерри вдруг зазвучал неожиданно твердо. — Он приставал к тебе, да?

Уголки рта Энджел презрительно опустились. Так же, как бывало у Хока.

— Приставал? — повторила она. — Нет, так можно сказать, только если человек хоть что-то чувствует к тебе. А Хок ничего не чувствовал.

Энджел произнесла это спокойно и уверенно, потому что не сомневалась, что говорит правду. К тому же приставание подразумевает, что тебе это не нравится. А прикосновения Хока были очень желанны. Во всяком случае сначала. Только Хок не испытывал ничего, что принято вкладывать в слово «чувства».

Они слишком мало знали друг друга, чтобы действительно что-то чувствовать. Потому так ошиблись друг в друге.

Дерри перевел дух:

— Тогда что же случилось?

— Мы говорим на разных языках, — коротко ответила Энджел.

Дерри был озадачен, но Энджел, похоже, не собиралась продолжать разговор.

— Что ты имеешь в виду? — упорствовал Дерри.

— Тебе что-нибудь говорит слово «женоненавистник?» — спросила Энджел, машинально теребя в руках деревянный скребок.

— Я еще не достаточно проснулся, чтобы играть в слова, — ответил Дерри.

— Мистер Майлз Хокинс — женоненавистник. Он ненавидит женщин и не доверяет им. А я женщина, поэтому он ненавидит меня и не доверяет мне. — Все это Энджел сказала без всякого выражения, спокойно глядя на Дерри своими темно-зелеными глазами. — Поэтому мне неприятно находиться рядом с ним, ему также невыносима моя компания.

Наступило молчание. Дерри пытался представить себе человека, который может ненавидеть или не доверять этой бледной, усталой женщине, что стоит перед ним и в чьих глазах таится так много горьких воспоминаний.

— Я не могу в это поверить, — сказал Дерри.

— А я могу.

Энджел усталым жестом отложила скребок.

— Позвони по радиотелефону Карлсону, — сказала она. — Когда мы наткнулись на него в бухте Браун-Бей, он приглашал Хока поехать с ним на рыбалку.

— Да? Должно быть, они неплохо проводят время.

— А почему бы и нет? Карлсон, кажется, мужчина.

Энджел услышала, как горько прозвучали ее слова, и изо всех сил постаралась взять себя в руки, но ничего не получилось. Глаза ее наполнились слезами, и к горлу подступил комок.

— А если не Карлсон, то любой другой мужчина, — с трудом произнесла она и резко отвернулась.

Отвернулась и внезапно застыла, так, что взметнувшиеся волосы легкой вуалью легли ей на лицо. В дверях из студии в спальню стоял Хок. Она не слышала, как он вошел. Он сделал это так тихо, что не скрипнула ни одна половица.

Его густые черные брови были сведены к переносице, и мрачное лицо не оживлял даже утренний свет. Он выглядел злым и усталым.

Выражение его лица не изменилось даже тогда, когда Дерри выругался, сообразив, что Хок подслушивал их разговор с Энджел.

— Твоя компания мне вовсе не ненавистна, Ангел. — Голос Хока звучал глухо и равнодушно.

— Значит, ты получаешь от ненависти больше удовольствия, чем я.

Дерри шумно вздохнул.

— Извини, — пробормотала Энджел и, глядя перед собой, прошла мимо Хока в спальню. — Мне нужно немного отдохнуть.

Она спокойно закрыла дверь, вынуждая Хока пройти в студию, но дверь хлопнула неестественно громко. Содрогаясь от судорожных рыданий, Энджел прислонилась к стене. Из глаз ее непрерывным потоком текли слезы, но ей было все равно. У нее больше не было сил скрывать свои чувства. Она сбросила с ног ботинки, уткнулась лицом в подушку и провалилась в сон.

Когда Энджел проснулась, наступил уже день. Чистый желтый свет наполнил комнату, превращая случайные пылинки в искорки золота. Она потянулась и вздрогнула, потревожив порез на спине — маленькую ранку, оставшуюся от крючка.

Боль напомнила Энджел обо всем, что случилось. Воспоминания резанули, как осколок стекла, и она с силой сжала губы. Какое-то мгновение она лежала, не шевелясь и не пытаясь отогнать эти мысли, позволяя им мучить ее. Она по опыту знала, что на границе между сном и явью ее чувства командуют ею и бороться с ними бесполезно.

Слава Богу, это мгновение прошло. Энджел сбросила легкое стеганое одеяло, и вдруг рука ее замерла в воздухе. Она сообразила, что покрывало лежит рядом с кроватью, а одеяло вовсе не ее. Оно из комнаты гостей.

Энджел представила, как Дерри, стараясь не шуметь, ковылял на костылях через холл, чтобы покрыть ее одеялом, и на губах ее заиграла нежная улыбка. После той аварии Дерри так заботится о ней. Что бы она ни говорила и ни делала, он во всем старается поддержать ее.

Забота Дерри внесла некоторый мир и покой в ее чувства. Спокойствие, которое исходило от него, давало ей силы.

Энджел надела длинное светло-розовое платье, обнявшее ее мягким шелком до самых пят. К лифу были пришиты крошечные серебряные колокольчики. Точно такие же крепились на двойной цепочке к правой щиколотке и левому запястью Энджел и нежно позвякивали при каждом ее движении в такт колокольчикам ее сережек.

Энджел купила это платье и украшения два года назад, в то время тишина дома в Сиэтле грозила лишить ее рассудка. Когда она расчесывала волосы, мелодичный и нежный звон колокольчиков был созвучен шелесту ее сверкающих, как солнечные лучики, шелковистых волос.

Энджел на минуту остановилась, разглядывая себя в зеркале. Ее первым побуждением было наложить на лицо побольше косметики, которая скрыла бы бледность кожи, сиреневые тени под глазами и почти бесцветные губы. Нет, не стоит. Она пожала плечами и отвернулась. Какая разница! Дерри слишком хорошо ее знал, чтобы можно было ввести его в заблуждение.

А что касается Хока… Хок он и есть Хок — человек, ненавидящий женщин.

А Ангел — это Ангел, женщина, которая влюбилась в ненормального мужчину.

Только на минуту. На мгновение.

Беззвучно касаясь пола босыми ногами, Энджел тихо прошла в холл. Серебряные колокольчики позвякивали так нежно, что их могла слышать только она сама. Из комнаты для гостей доносился низкий голос Хока. Он разговаривал по телефону. Энджел машинально бросила взгляд на часы:

«Три. Если он не поторопится, мы прозеваем прилив. Впрочем, это не имеет никакого значения. Мы прозевали уже много приливов. Все.»

Дерри сидел во внутреннем дворике, штудируя толстую книгу, где формул было больше, чем слов. Легкий ветерок ерошил его белокурые волосы, так он еще больше походил на подростка. Нахмурившись, он что-то подчеркивал в книге ярко-желтым фломастером.

Стараясь не потревожить Дерри, Энджел осторожно прошла на кухню. Она разбила несколько яиц, сделала тосты, затем налила в чашку убийственно крепкий кофе, с которым во время занятий не расставался Дерри. Она ела, стоя у плиты, не потому что хотела есть, а скорее по привычке и еще потому, что еда даст ей силы, в которых она так сейчас нуждается.

Безмолвное появление Хока на этот раз не застало ее врасплох. Энджел стояла спиной к двери, но так ясно ощутила его присутствие, словно он заговорил с ней. Доев яйцо, она повернулась и ополоснула под краном тарелку.

Ей совершенно не хотелось с ним встречаться, но именно поэтому она обернулась и посмотрела ему в лицо. Жизнь научила ее: чем больше стараешься чего-то избежать, тем больше боишься этого. Только встретив неприятность лицом к лицу, можно справиться с ней или научиться сосуществовать с ней.

— Когда ты едешь к Карлсону? — спокойно спросила Энджел и равнодушно посмотрела прямо ему в глаза.

— Я к нему не еду.

Хок окинул Энджел удивленно-злым взглядом.

— Когда Дерри удалось соединиться по радио с «Черной луной», Карлсон уже находился на полпути к Аляске, — сказал Хок. — Очевидно, начался нерест рыбы.

Энджел опустила длинные ресницы, отчего тени под глазами стали еще темнее.

— Какая жалость! — сказала она. — Его компания доставила бы тебе удовольствие. А кому Дерри велел сопровождать тебя?

— Никому.

Энджел так резко вскинула голову, что серебряные колокольчики ее сережек, спрятанные под роскошным водопадом волос, вздрогнули и зазвенели.

Хок удивленно посмотрел на Энджел и шагнул к ней. Она мгновенно отпрянула, и от этого ее движения затрепетали все остальные колокольчики. Его бездонные глаза ощупали всю ее фигуру, пересчитали все колокольчики, все кусочки серебра, рождающие этот сладостный звук.

На этом фоне стук костылей Дерри по деревянному полу прозвучал, как раскат грома. Энджел с несказанным облегчением обернулась к двери, освобождаясь от магии пристальных глаз Хока.

— Ты выглядишь намного лучше, — сказал Дерри. — Как ты себя чувствуешь?

— Отлично. — Ее ответ прозвучал слишком отрывисто и холодно, и ей самой стало неловко. — Спасибо, что принес одеяло, — поспешно добавила она.

— Одеяло? — удивился Дерри.

Энджел взглянула на Хока, но он молчал и только смотрел на нее глазами голодного хищника.

— Не важно, — сказала Энджел.

Крошечный островок спокойствия в ее душе разлетелся в клочья.

Похоже, Хоку все же не чужды человеческие чувства. Например, чувство вины.

Видит Бог, он его заслужил.

— Как идет учение? — спросила Энджел, стряхивая с себя нахлынувшие воспоминания.

Дерри скорчил гримасу:

— Медленно.

Он стоял в нерешительности, внимательно глядя на нее своими заботливыми, любящими глазами.

— Энджел! — неуверенно сказал он.

Энджел обхватила себя руками, зная, что за этим последует.

— Да? — прошептала она.

— Карлсон не сможет сопровождать Хока.

— Я знаю.

— И у других провожатых дел по горло, по крайней мере до конца недели, но даже тогда…

Энджел ждала, но Дерри молчал.

Она знала, что он ни о чем не попросит ее, но его глаза светились надеждой.

Она не обязана обрекать себя на четырехнедельное презрение Хока. Но тогда ей придется всю оставшуюся жизнь прожить с сознанием того, что у нее не хватило сил помочь Дерри осуществить его мечту. Дерри, который вернул ее к жизни, ничего не прося взамен. Совсем ничего.

Четыре недели в компании Хока против всей жизни, полной презрения к самой себе за этот отказ.

— Хорошо, Дерри, — спокойно сказала Энджел. — Я сама займусь этим.

Дерри облегченно вздохнул и слегка обмяк на костылях. Затем быстро пересек комнату и, подойдя к Энджел почти вплотную, положил ей руку на лоб.

— Ты уверена, Энджи? — спросил он. — Ты очень бледна.

Энджел на мгновение закрыла глаза, прильнув лбом к его широкой ладони, словно черпала силу. Когда она выпрямилась, ее сине-зеленые глаза смотрели спокойно, и твердо.

— Я уверена.

Хоку почудилось, что какие-то токи пробежали между Энджел и Дерри, и это одновременно удивило и взбесило его. Что за власть имеет над ней этот Дерри, если он способен заставить Энджел провести четыре недели с мужчиной, которого она ненавидит?

Он давно так не ошибался в женщинах — со времен своей нежной юности. Он хотел… ему просто необходимо было узнать, почему он так ошибся, что ввело его в заблуждение. Ярость прошла, осталось только желание узнать правду.

— Ты не спросил, согласен ли я, — холодно заметил Хок.

Дерри вздрогнул и перевел взгляд на Хока:

— Но ты говорил, что не будешь возражать.

Внезапно Хок решил, что ответ на этот вопрос он потребует у самой Энджел.

— Нам с Ангелом нужно поговорить. Возможно, после этого разговора мы оба переменим свои взгляды. — Хок поднял бровь, уколов Энджел пронзительным взглядом: — Я прав, Энджи, малышка?

Глаза Дерри округлились. Он впервые услышал в голосе Хока такие жестокие и безжалостные нотки и взволнованно посмотрел на Энджел.

Она нежно тронула его за руку, без слов давая понять, что для нее это не новость. Но в отличие от Карлсона у нее нет возможности уклониться. Она слишком сильно любит Дерри, чтобы позволить ему расстаться со своей мечтой.

— Нет, не прав, — отчетливо сказала Энджел. — Как и во всем остальном.

Она повернулась и быстро вышла, оставив за собой тихий звон крошечных колокольчиков.

— Поговорим на берегу, — бросила она, не оборачиваясь.