Левая бровь Хока приподнялась, подчеркивая резкие черты лица. Он шагнул к своему столику:

— Что будут пить ангелы?

— Солнечный свет.

Хок повернулся к ней так стремительно, что Энджел невольно вскрикнула. Его движения были поразительно быстрыми и вместе с тем плавными и даже изящными.

— Солнечного света, — сказал он, махнув рукой в сторону прокуренного зала, — здесь не держат.

— Я пришла сюда не выпивать, мистер Хокинс. Я пришла, потому что нужна Дерри. — Энджел говорила тихо, но решительно, как час назад разговаривала с Биллом Нортрапом. — Что я могу сделать для Дерри?

Хок мгновенно уловил перемену в ее голосе.

— Найти ему новую ногу, — сказал он резко. — Произошел несчастный случай.

Комната закружилась черным волчком вокруг Энджел, наполнилась криками боли, красный свет превратился в мигание фар; ее душил запах выхлопного газа, а страх и боль нарастали в груди.

Энджел пыталась что-то спросить, уговаривала себя, что с Дерри все в порядке, что это не может быть повторением той ужасной аварии три года назад, когда погибли ее родители и жених, а сама она оказалась на волосок от смерти, но она не смогла выговорить ни слова, ее сотрясала крупная дрожь, и словно не хватало воздуха.

Три года назад Дерри спас ей жизнь, и сейчас она сходила с ума при мысли о том, что ее не оказалось рядом, когда он попал в беду.

Даже в полутьме бара Хок заметил, как побледнела Энджел. Она глубоко вздохнула, покачнулась, и он, быстро подхватив ее, не дал ей упасть.

— Д-дерри? — с трудом выговорила Энджел.

— Просто сломана нога.

Говоря это, Хок резко встряхнул девушку, чтобы удостовериться, что она его слышит, но, заметив в ее глазах неподдельный страх, инстинктивно ослабил хватку.

— С ним все в порядке, Ангел.

Энджел непонимающе смотрела на него. Голос Хока был мягким, успокаивающим, сочувствующим, удивительно нежным для мужчины, который выглядел столь безжалостным.

— Просто сломана нога, — повторил Хок. — Ничего страшного.

— Авария, — хрипло прошептала Энджел. — Блестящие разбитые стекла, искореженный металл. И крики. О Боже, крики…

Глаза Хока сузились, холодок пробежал по спине. Энджел явно не сомневалась, что Дерри пострадал в автомобильной аварии, уверенность в ее глазах смешалась с ужасом.

— Футбол, а никакая не авария, — очень четко и спокойно проговорил Хок.

— Ф-фут… — Энджел не могла повторить это слово.

— Дерри с друзьями играл в футбол. Он побежал к мячу, неудачно упал и сломал лодыжку в двух местах.

Секунду Энджел стояла, обессиленно прижавшись к Хоку, затем подняла голову и выпрямилась. Она смотрела ему в глаза, гадая, насколько осознанной была жестокость его ответа ей.

«Найти ему новую ногу».

Энджел изучала лицо Хока: нет, конечно, он не мог предугадать, какое впечатление произведут на нее эти слова, ведь он ничего не знал о случившейся три года назад аварии.

— Энджел? — Пальцы Хока нащупали бьющуюся у нее на шее жилку. — Ты меня слышишь?

— Да, — ответила Энджел так тихо, что Хоку пришлось наклониться.

Его пальцы скользнули вниз и затерялись в мягких волнистых прядях ее волос. Хок притянул Энджел к себе, прижал к груди и стал нежно покачивать. Движение было инстинктивным и удивило его самого не меньше, чем Энджел, хотя казалось ему вполне естественным. Как бы ему хотелось, чтобы кто-нибудь так же вот утешал его в детстве или в более позднем возрасте. Хоку не раз доводилось видеть полные страха глаза, разбитые стекла, покореженные автомобили и смерть. Случалось, он и сам оказывался в этих рассыпающихся на куски машинах, но никто никогда не утешал его.

«Может быть, именно потому я и сжимаю в объятиях эту девушку? Или же потому, что она мягкая и пахнет, словно солнечный свет, а ее кожа теплеет под моими прикосновениями?»

Губы Хока коснулись ее виска, полуприкрытых глаз, уголка рта, и он вдруг почувствовал, как внезапно сильнее забилось ее сердце. Энджел слегка пошевелилась, отвечая на его прикосновения.

В глазах Хока появилась циничная усмешка — Энджел вела себя, как и любая другая женщина.

«Когда любимый мужчина далеко, они любят того мужчину, кто оказывается рядом».

Энджел подняла голову и растерянно посмотрела в лицо Хока. Она не предполагала, что он станет утешать ее, так же как и не ожидала, что это ее взволнует.

— Оставь большие грустные глаза для Дерри, — резко бросил Хок, с ухмылкой глядя на Энджел. — Он достаточно молод, чтобы тебе поверить.

Внезапно Энджел осознала, что они стоят в шумном прокуренном баре и на них пялятся окружающие. В голове мелькнула мысль, что красный свет придает что-то дьявольское и без того резким чертам лица Хока.

Она не понимала, какую игру затеял Хок, да и не хотела понимать. Кожа ее горела, все еще сохраняя воспоминание о его пальцах. Тепло появилось вместе с успокаивающими прикосновениями и постепенно превратилось в жар, который она не чувствовала уже три года.

Энджел резко вырвалась из объятий Хока, оставив у него в руках свою шаль.

Хок опустил глаза на черный шелк, похожий на сломанные крылья, и выругался.

Выйдя из бара, Энджел на мгновение остановилась, прикрыв глаза от слепящего солнца, затем пошла по тротуару, выискивая такси. Заметив свободную машину, она подняла руку, но ее запястье тут же оказалось в тисках худых загорелых пальцев.

Энджел не сомневалась, что у нее за спиной стоит Хок, и не стала вырываться, зная, что это бесполезно.

— Собираешься куда-нибудь? — раздался холодный голос.

— К Дерри.

— Повезло парню. — Сарказм в голосе Хока ранил словно удар хлыстом.

На мгновение Энджел застыла, будто ее действительно ударили. В глазах вспыхнул гнев, но она приказала себе успокоиться: от Хока зависит будущее Дерри, а ради Дерри она готова на все. Ради Дерри она придержит язык и не даст волю своему темпераменту.

Ради Дерри и ради себя. Неконтролируемые эмоции губят человека — разве не усвоила она этот урок три года назад?

Хок заметил, как мгновенно изменилось выражение лица Энджел, как в глазах появилась пустота. Она терпеливо и смиренно ждала, пока он ее отпустит, что раздражало больше, чем любое сопротивление. Он держал ее за руку, но она, казалось, отсутствовала.

— Ничего не хочешь сказать? — с вызовом бросил Хок. — Никаких уговоров, заученных вздохов или соблазнительных попыток вырваться?

Энджел молчала, с трудом сдерживая гнев. Ей часто приходилось это делать, с тех пор как погибли ее родители, погиб Грант. По-настоящему она вернулась к жизни, лишь научившись укрощать дикую ярость, вызванную несправедливостью жизни и смерти.

Способность вновь ходить, спокойствие тоже были достигнуты весьма дорогой ценой.

Энджел вызвала в воображении залитый солнцем летний сад — буйство красок, оттенки которых невозможно выразить словами. Она собирала цвета, как скупец собирает золото, и «купалась» в них, тем самым вымывая все разрушительные эмоции.

Лазоревый и рубиновый, зеленый и лимонный… Но чаще всего она искала совершенство алого цвета — самым любимым стал образ распускающейся на заре розы, когда мягкие лепестки победно и спокойно раскрываются навстречу солнцу.

Энджел открыла глаза:

— Что вы хотите, мистер Хок?

Хок резко вздохнул. В то короткое время, что он провел с Энджел, он видел ее напуганной и удивленной, видел обиду и пробуждающуюся страсть, но это ледяное спокойствие стало неожиданностью.

Ничего подобного он раньше не встречал. Это напомнило его собственную юность, когда он еще испытывал какие-то эмоции, но тщательно скрывал их, зная, что без этого не выжить.

Пройдя подобную школу, он научился никогда не терять контроль над собой да и над другими людьми.

Хока злило спокойствие Энджел. Она еще слишком молода, чтобы обладать подобной способностью к самодисциплине, и слишком поверхностна, чтобы нуждаться в ней. Верно, порхает между мужчинами, как безмозглая бабочка, от одного к другому.

«Впрочем, надо отдать ей должное, — признался Хок, — она чертовски талантливая актриса. Более правдоподобного изображения переживаний я не видел за многие годы».

— Дерри объяснит тебе, что я хочу, — сказал Хок коротко, не выпуская ее запястья.

Он быстро направился к стоящему неподалеку черному лимузину. Энджел следовала за ним, понимая, что у нее нет выбора.

Когда автомобиль влился в поток машин на улице, Хок бросил ей на колени ее шаль.

— Куда мы едем?

— К твоему любимому мужчине.

Энджел подняла глаза, ожидая продолжения.

— Как я и думал, — ехидно продолжил Хок, — женщины вроде тебя влюбляются так часто, что различают своих партнеров только по записям.

— Не понимаю, о чем идет речь, — холодно сказала Энджел, — да ты, видимо, и сам не понимаешь. Тебе ничего не известно обо мне, и это находит подтверждение всякий раз, когда ты открываешь рот.

Губы Хока искривило некое подобие улыбки.

— Мне известно лишь то, что этим летом я собираюсь сделать Дерри большое одолжение.

— Покупка Игл-Хед не одолжение, мистер Хок. Это весьма выгодная сделка.

Хок видел сидящую рядом сдержанную, холодную женщину и вспоминал, как там, в баре, она прижалась к его телу, когда он держал ее в объятиях. Чистый летний запах ее волос возбуждал его чувства.

«Почему, черт побери, она выглядит такой отстраненной, нетронутой? Она же пустая и лживая, как все женщины!»

Рано или поздно она будет принадлежать ему, решил он. С каким удовольствием он сорвет тогда ее лживую маску!

«Я постараюсь, чтобы Дерри понял, что его милая Энджел вовсе не ангел. Дерри слишком молод, чтобы разобраться в женщине такого рода, и будет страдать так же, как когда-то страдал я. Но в отличие от меня Дерри мягок и не переживет этих страданий».

В себе Хок не чувствовал никакой мягкости. Он познал женскую сущность с той ночи, когда ему минуло восемнадцать: женщины способны лишь брать, брать и брать, предоставляя взамен лишь временную власть над их телом.

С тех пор Хок тоже стал брать. Как только Энджел поймет, что он видит ее насквозь, они прекрасно станут проводить время, используя друг друга к обоюдному удовольствию.

Энджел смотрела в окно автомобиля, но перед ее глазами стоял Хок, каким она впервые увидела его в полутемном баре, — одинокий, отстраненный, неукротимый. Если бы за те несколько мгновений она не почувствовала в нем нежности, то сочла бы его человеком жестоким и стала бы избегать его, но те нежные прикосновения лишь странным образом подтвердили ее первое впечатление о его одиночестве.

Энджел знала, что одиночество может сделать человека и жестоким, и, напротив, способным к сочувствию, для последнего, однако, требуется больше времени. Сначала самому надо исцелиться.

Когда-то Энджел набросилась на Дерри, упрекая его в том, что он вытащил ее из покореженного автомобиля и заставил жить, когда остальные погибли. Дерри был поражен до глубины души. Он даже заплакал тогда, и Энджел обняла его, ненавидя себя за то, что причинила ему боль, ненавидя себя за то, что осталась в живых, ненавидя все и всех, кроме Дерри. Он был так же одинок, как она, только он не был жестоким.

Понимание этого стало решающим, когда Энджел медленно освобождалась от отчаяния и ужаса. Она даже поблагодарила Дерри за то, что он спас ее из-под обломков прошлого, когда ощутила себя пусть и в неопределенном, но настоящем.

«Что может изменить Хока? — гадала Энджел. — При его силе и холодности только что-то могущественное способно проникнуть сквозь жесткую оболочку, его окружавшую. Может быть, Хок, подобно ястребу, предпочитает пустынную ледяную высоту неба проявлениям человеческого? Но ведь мог же он быть на мгновение таким близким, таким теплым!»

Автомобиль резко свернул к Ванкуверской гавани. Энджел покачнулась, схватилась рукой за спинку сиденья и огляделась. Над пристанью висела яркая табличка «Такси на острова», тут же на поверхности воды покачивался маленький гидросамолет.

Энджел быстро повернулась к Хоку и наткнулась на взгляд холодных карих глаз.

Только теперь Энджел заметила на лице Хока усы — тонкую черную полоску над сжатыми губами. Она не видела их раньше, отвлекаясь на суровые темные глаза.

— Хок… Мистер Хокинс….

— Хок, — поправил он, следя за ее реакцией. — Называй меня Хоком, ангелочек. Это поможет нам обоим помнить, кто мы есть на самом деле.

— Что это значит?

— Что я ястреб, а ты ангел. — Короткий смешок Хока был лишен и тепла, и веселья. — По крайней мере это верно наполовину. Один из нас действительно таков.

— Мы летим на остров Ванкувер? — спросила Энджел, раздраженная загадочными намеками.

— Неужели ангелы боятся летать?

— Не больше, чем ястребы!

Энджел нахмурилась. Хок подвергал испытанию ее выдержку. Чтобы немного успокоиться, она глубоко вздохнула — раз, другой.

— Моя машина стоит около выставочного зала. Я рассчитывала добраться до Дерри на пароме.

Хок достал из кармана записную книжку в кожаной обложке и золотую ручку:

— Запиши адрес галереи, номер и марку машины. Завтра тебе ее доставят.

Энджел помедлила, затем подчинилась.

Ручка казалась горячей на ощупь, излучая тепло рук сидящего рядом мужчины. Энджел торопливо, будто опасаясь, что металл ручки обожжет ей кожу, стала записывать требуемые сведения.

Хок взял ключи от машины, которые она достала из сумочки, книжку и ручку. Пальцы его мимолетно погладили гладкую золотую поверхность.

Хок, наверное, тоже впитывает тепло ее руки, подумала Энджел, и сердце у нее забилось.

Хок поймал чувственное выражение глаз Энджел и криво усмехнулся, убирая ручку в карман. Звук вырываемой из блокнота бумаги показался Энджел слишком резким. Хок протянул шоферу бумажку и ключи от ее машины.

— Когда… когда Дерри сломал ногу? — спросила Энджел, ненавидя свой прерывающийся голос, но не в состоянии совладать с ним.

— Два дня назад. Я ничего не знал об этом, пока его не выписали из хирургического отделения больницы.

— Больницы? — Энджел мгновенно забыла обо всем, включая и свое отношение к Хоку. — Но ты сказал, что он просто сломал ногу.

Хок увидел, как в глазах Энджел вновь появился страх.

«Чертовски талантливая актриса, — подумал он одобрительно. — С легкостью контролирует свое тело. Впрочем, хорошая актриса всегда верит в роль, которую играет. И с легкостью вживается в новый образ. Красивые пустые существа, живущие во лжи».

Было время, когда он верил ласковым словам, и нежным поцелуям, но потом научился видеть пустоту за пылкими проявлениями чувств.

— Если говорить точно, Дерри сломал лодыжку, — коротко ответил Хок. — Хирурги лишь сделали вытяжение, чтобы кости лучше срослись.

— Боже мой, — проговорила Энджел, борясь с подступающей к горлу тошнотой. — Я должна была быть рядом с ним. Очнуться после наркоза в одиночестве, испытывая боль, когда рядом нет никого, кто бы мог коснуться тебя, успокоить…

Карие глаза Хока сузились, оглядывая лицо Энджел. Он знал, каково очнуться в больнице, чувствуя боль во всем теле и не зная, где ты находишься. Он знал, как тяжело бывает, пока вернувшаяся память не напомнит тебе о случившемся. Но его удивило, что Энджел, по-видимому, тоже знала об этом.

— Ты говоришь так, словно сама пережила нечто подобное.

— Так оно и есть, — помолчав, тихо сказала Энджел.

И, прежде чем Хок смог еще о чем-то спросить ее, сдержанно и холодно сказала:

— Не пропустил ли ты еще что-то, рассказывая мне о Дерри?

— Он отказался принимать обезболивающие.

— Почему?

— Сказал, что боль имеет свое предназначение в жизни.

Энджел прикрыла глаза, вспоминая, как в течение нескольких недель после аварии она выбрасывала таблетки, отшвыривала костыли и заставляла себя все снова и снова подниматься с кровати. Дерри тогда не отходил от нее ни на шаг, радовался ее успехам, плакал вместе с ней от боли.

Затем она заставила его уехать, заявив, что боль имеет свое предназначение — свидетельствует о том, что человек жив.

Хок хотел было спросить о чем-то, но промолчал: лимузин притормозил возле гидросамолета.

Энджел приподнялась, но, прежде чем шофер смог вылезти и открыть дверцу, Хок уже оказался с ее стороны машины.

Она помедлила, затем оперлась на его руку. Хок помог ей выйти из автомобиля, движения его были легки и изящны. Отпуская ее, он позволил своим пальцам скользнуть вниз по запястью, гладя ее кожу так, как он гладил полированную поверхность золотой ручки. И с удовольствием отметил, как участился пульс Энджел, а ее щеки покрылись румянцем.

Энджел смущенно подняла на него свои зелено-синие глаза.

Его левая бровь вопросительно взметнулась вверх.

— Что-то не так?

Краска на щеках Энджел стала гуще. Она мысленно обругала себя за то, что так пылко реагирует на стоящего рядом мужчину, но ничего не могла с собой поделать.

«Временами похоже, что он пылает от страсти, но значительно чаще, по-моему, я не нравлюсь ему».

Чувства, бушующие под невозмутимой внешностью Хока, распознать было трудно — он не походил ни на кого из знакомых Энджел людей. Она не понимала Хока, но невольно отвечала на его ищущие взгляды, угадывая в нем натуру одинокую и чувственную.

Энджел испытывала какой-то безотчетный страх перед ним и перед собой, вернее, перед своим телом, которое так неожиданно проснулось под прикосновениями этого мужчины.

Хок наблюдал, как сменялись эмоции на лице Энджел, и удовлетворенно решил, что нашел ее слабое место.

Нежное прикосновение.

Хок чуть не улыбнулся. Как парящий в небесах хищник, он заметил движение внизу. Жертва обнаружила себя, теперь последует метание из стороны в сторону — преследование, охота, что лишь разгорячит его кровь.

А потом она достанется ему — ангел, сброшенный вниз ястребом, ангел, плачущий и дрожащий в его руках.