Алана почувствовала, как содрогнулось тело Рафа при ее словах. Затем ощутила, как заходили, зашевелились его сильные мышцы; она не разжала рук, обвивающих его тело, когда он повернулся и взглянул ей в глаза. Он внимательно присматривался к ней, ожидая малейших признаков отступления или страха, затем нежно заключил ее в объятия.

Его руки медленно, неотступно сжимали ее, она выгибалась, вытягивалась вдоль его тела. Он крепко обнял ее и держал с теми силой и страстью, что так долго скрывал от нее в постоянной борьбе с самим собой.

Алана запрокинула голову и смотрела на Рафа, полуприкрыв глаза. Губы разомкнулись в нетерпеливом ожидании поцелуя.

С приглушенным стоном Раф наклонил голову и воспользовался тем, что она предлагала ему, сильными страстными движениями языка пробовал он нежность ее губ. Поцелуй был настолько страстный, что заставил ее перегнуться через его руку, но она не сопротивлялась.

Напротив, женщина прильнула к нему, вручая себя его силе, и испытывала при этом сильнейшую радость. Она чувствовала, что он проверяет ее, пытаясь узнать, не застынет ли она вновь, пробуя выяснить, не придется ли ему вновь остановить себя и дать ей уйти.

Не выпуская Алану из объятий, Раф осторожно передвинул руки: голова Аланы лежала на сгибе одной руки, а второй рукой Раф крепко прижимал к себе ее бедра. Она ответила ему нежным стоном и податливым движением тела — огненные стрелы желания пронзили его.

Несмотря на страстность и силу его объятий, Раф был предельно осторожен, боясь приподнять ее, оторвать от земли. Он не хотел подвергать подобному испытанию ни одного из них, поскольку внезапно осознал, что не сможет дать ей уйти.

Он мечтал об Алане слишком долго, и то, что происходило сейчас, было похоже на его мечты: хижина, свет камина, его объятия и ее сладостная, страстная непринужденность.

— Ты не боишься, — шептал Раф, касаясь ее губ своими губами, умоляя, убеждая и спрашивая одновременно.

— Я не боюсь тебя. — Алана медленно водила головой из стороны в сторону, влажные губы скользили по губам Рафа, она вдыхала его тепло и саму жизнь.

— Я никогда не боялась тебя, — промолвила женщина.

Алана почувствовала, как сильная рука Рафа коснулась шеи, нежные пальцы ощупали золотую цепочку, которую он ей подарил, она ощутила слабую шероховатость кончика пальца, задержав-шегося на часто пульсирующей под нежной кожей жилке. Вздохнула и беспомощно обмякла в его руках.

Рафаэль склонил голову, губы нежно ласкали шею, язык коснулся пульсирующей на шее жилки так осторожно, что он мог отсчитывать быстрые удары ее сердца. Затем его рука поползла дальше, пробралась под халат, теплая упругая грудь мягко легла в его ладонь, сердце Аланы бешено забилось.

— Да, — произнес Раф внезапно охрипшим голосом, — это моя мечта. Твоя реакция, твое страстное желание, то, как поднимается под моей ладонью сосок на твоей груди, жаждущий моего прикосновения.

Алана прильнула к нему, тело ее извивалось при каждом движении, наслаждаясь сильными мышцами бедер Рафа, его телом, нежной тканью его фланелевой рубашки. Руки женщины скользнули выше, подобрались к голове, с тихим стоном она погрузила пальцы в его волосы.

— Словно норка зимой, — выдохнула она, — густая, мягкая, шелковистая.

Пальцы чувственно перебирали волосы, Алану охватывала дрожь, когда Раф выгибался при ее ласках, его тело извивалось, поглаживая ее.

— Я так хочу почувствовать всего тебя, — прошептала она. — Всего без остатка. И отдать тебе всю себя.

— Так будет, — пообещал Раф. Лаская, он покусывал ее шею: прикосновения были нежными и страстными одновременно.

— Я подарю тебе себя, всего, до последней капли, — проникновенно произнес он. — Взамен возьму тебя, каждую частичку твоего тела.

И все же когда Рафаэль говорил, объятия его ослабевали. Хотя он и был уверен в том, что она не собирается убегать, он по-прежнему контролировал свои действия. Но у него не возникало больше чувства, что он не успеет добиться ее ласки, ее нежности лишь потому, что она испугается и отпрянет.

Алана не сопротивлялась его силе. С каждым вздохом, с каждым ударом сердца, с каждым прикосновением она становилась ближе.

Медленными движениями Раф развязал пояс тяжелого халата. Затем снял его с Аланы; чувственные пальцы наслаждались очарованием мгновения и осязанием женщины, которая повернулась к нему, улыбаясь.

Раф бросил халат на кровать, темно-синяя ткань маняще мерцала в отблесках огня. Он не замечал этого. Он видел только ее и тонкую, длинную, до самого пола, ночную сорочку, по цвету напоминающую сумеречный лес.

Поблескивали крохотные ровные серебристые пуговки, в них отражались танцующие языки пламени. Серебряные, в виде кружочков, отблески огня, разбросанные по сорочке Аланы от горловины до линии бедер, соблазняли Рафаэля очертить пальцем контур каждого из них. Пальцы задержались на пуговицах, нежно массируя небольшую упругую округлость ее живота, затем продолжили свои путь вниз.

Когда он поглаживал нежный изгиб ее бедер, дыхание буквально выплескивалось из Аланы. Ласки его усиливались: он то натягивал тонкую сорочку, и она повторяла форму скрытых очертаний тела, то нетерпеливо собирал нежную ткань в ладонь. Она стонала, ногти вонзались ему в плечи.

Раф тихо рассмеялся, торжество и страсть слились в одном звуке. Затем застонал, почувствовав, как сквозь тонкий атлас сорочки пробивается жар ее тела, разливается, подобно теплым лучам восходящего солнца.

— Ты просто немилосердно соблазняешь меня, — прохрипел он.

— Кто бы говорил, — дрогнувшим голосом отозвалась Алана.

Раф медленно отступил, еще раз прошелся пальцами по ряду крошечных пуговиц, заканчиваю-щихся как раз у углубления на шее. Пальцы задержались на первой пуговице, пытаясь расстегнуть ее.

Но пуговичка была слишком маленькой, слишком неподатливой, а рука его далеко не твердой: с каждым вздохом острее ощущал он сладостный аромат сильнейшего желания Аланы.

— Этой бы сорочкой испытывать терпение святого, — бормотал Раф, веселье и страсть смешались в голосе.

Женщина наклонила голову, чтобы коснуться губами пальцев Рафа. Зубы нежно сжали косточки суставов. Язык скользил между пальцами, лаская чувствительную кожу.

— Ты мне мешаешь, — прошептал он.

— Вырез достаточно широкий, поэтому я и не волнуюсь насчет пуговиц.

— Но я столько раз мечтал, как буду медленно раздевать тебя, очень медленно…

Подняв глаза, Алана увидела, что Раф улыбается и в то же время выглядит очень серьезным. Взгляд его горящих глаз вызвал в ней чувство сладкой истомы.

— Я собираюсь получить удовольствие от каждой пуговицы. От каждой обнажающейся частички твоего тела. И, когда я сниму с тебя сорочку, я буду любоваться тобой; в одежде, сотканной из отблесков пламени.

Рафаэль говорил, а глаза его пылали, огонь желания охватил и Алану.

— Я даже не буду сначала прикасаться к тебе, — продолжал он, нежно проводя кончиками пальцев по мягким губам Аланы, — буду просто смотреть на тебя и вспоминать те мгновения, когда видел тебя лишь в мечтах. И об этом я тоже мечтал, мечта в мечте.

Женщина была охвачена сильнейшим волнением: слова Рафа ласкали ее так же сильно, как и его рука.

Он видел, что она дрожит, ощущал пальцами теплые волны ее дыхания. Он протянул обе руки к длинному ряду пуговиц, как вдруг буквально обезумел: грудь Аланы коснулась чувствительной кожи на внутренней стороне запястий.

Ему было настолько приятно, что он не мог удержаться, чтобы осторожно не провести запястьями по нежным упругим бугоркам. Ее грудь откликнулась на его ласки, соски смело вырисовывались под нежной дразнящей тканью ее ночной сорочки. Раф наклонил голову и начал зубами ласкать верхнюю часть ее груди. Ответная дрожь сотрясала тело Аланы, он хотел стонать от удовольствия и подступившего вдруг желания. Хотел разомкнуть ее нежные бедра и ощутить приветливое шелковистое тепло, окутавшее его. Он очень хотел этого, и тело содрогнулось от сладостной страсти.

Но Рафаэль хотел, чтобы и его мечты воплотились в жизнь. Хотел этого даже сильнее.

Его руки непроизвольно вернулись к крохотным пуговичкам. Он расстегивал их одну за другой, пока не блеснула меж темно-зеленых складок одежды нежная кожа. Она смотрела на него глазами, которые тоже блестели, искрились, а дыхание в наполненной тишиной мгле было тихим, прерывистым.

Раф целовал атласное тепло ее кожи, губами касался податливых пуговиц. Медленно, чувственно язык его скользил по ее телу, перебирал одну за другой пуговицы, которые расступались, подставляя ее его ласкам. Безмолвно, содрогаясь всем телом, вкушал он жар и сладость своей мечты.

Он прервался, чтобы осыпать поцелуями ее грудь, сначала одну, затем другую, ласкал их языком и зубами. Алана стонала, пальцы беспомощно перебирали его волосы. Затем он спустился ниже, руки двигались быстрее, дыхание участилось, возникло ощущение всепоглощающей страсти, настойчиво, неуклонно вздымающейся между бедер.

Быстрым изящным движением Рафаэль опустился перед Аланой на колени, пальцы перебирали оставшиеся пуговицы, пока не расстегнули их все, до последней. Он осторожно потянул за сорочку, мягкие складки цеплялись за каждый женственный изгиб ее тела, временами, казалось, его дыхание останавливалось. В конце концов сорочка неохотно соскользнула на пол, обнажив тайны тела Аланы.

На протяжении нескольких мгновений Раф созерцал обнажившуюся красоту. Кожа Аланы пылала от отблесков каминного огня и страсти. Грудь мягко вздымалась, а темные верхушечки нежно искрились от ласковых прикосновений его губ. Сочный контраст ее темных сосков на фоне пылающей кожи надолго приковал к себе его взгляд. Затем Раф опустил глаза и смотрел на манящий полночный блеск волосков, чернеющих пониже ее тонкой талии.

Когда кончик языка Рафа дразняще щекотал ее пупок, а руки нащупывали пушистый холмик на бедрах, она еще теснее прижалась к нему, снова и снова повторяя его имя. Он закрыл глаза, чтобы острее ощущать, как проникают в него звуки ее голоса, аромат и само осязание ее тела, как они исцеляют и одновременно возбуждают его.

Он так часто мечтал об этих мгновениях, о том, как будет ласкать ее до тех пор, пока силы не оставят ее, о том, как понесет он ее, томящуюся от изнеможения, на кровать и будет снова осыпать поцелуями ее тело, пока вырвавшийся из ее груди крик не известит о сильнейшем желании, о том, как хочет она его.

Но сейчас Раф боялся поднять Алану, нести ее на руках. Он боялся, что одним неосторожным действием он разрушит и мечту, и реальность.

Мужчина прижался губами к ее животу, вновь вкусил нежность ее груди, упругой и пылающей при его прикосновениях. Мечта и реальность обратились в страсть, неистовство которой сдерживалось навязанными самому себе усилиями.

Он быстро поднялся на ноги, не обращая внимания на то, как сокрушительно клокочет в нем желание, как будоражит оно кровь, как цепко удерживает его в своих когтях потребность; он мог считать удары собственного сердца по отвердевшей между ногами плоти. Нетерпеливыми руками он стащил с себя одежду и отбросил ее в сторону.

Услышав учащенное дыхание Аланы, Раф повернулся к ней и вдруг испугался, что она отпрянет от откровенной реальности его желания.

Он стоял не шелохнувшись, если не считать толчков рвущейся наружу страсти; желание с каждой секундой нарастало. Алана смотрела на Рафа точно так же, как он смотрел на нее: острая тоска, огромное желание и нежность смешались во взгляде. В ее глазах отражался огонь, когда касалась она его дрожащими руками, наконец и она испытывала желание настолько сильное, что оно заставляло ее тело трепетать, подобно осине на ветру.

Пальцы Аланы прошлись от плеч Рафа к его бедрам, нежные ласкательные движения едва не лишили его самообладания. В какое-то мгновение он позволил ей кончиком пальца очертить твердый контур его чувственной страсти, сосчитать тяжелые удары крови. Затем перехватил ее руки.

— Нет, — хрипло произнес он.

— Но…

— Если ты вновь коснешься меня, я не смогу управлять собой. На этот раз позволь мне дотрагиваться до тебя. В следующий раз можешь дразнить меня, пока не сойду с ума, но только не сейчас. Сейчас все происходит так, как в моих мечтах. На сегодня это единственное, что я могу делать, чтобы как-то сдерживать себя и не овладеть тобой прямо здесь, на полу хижины.

Женщина закрыла глаза, зная, что, если она сейчас взглянет на Рафа, ей захочется дотронуться до него. Изящным движением она отвернулась и вытянулась на кушетке. Только после этого открыла глаза и посмотрела на мужчину, стоящего около кровати: Раф в отблесках огня, разбросанных по его сильному телу, обжигающее золотистое сияние его глаз — самое прекрасное из когда-либо виденного ею. Когда она заговорила, ее голос звучал, как тихая нежная песня.

— Тогда иди мечтать вместе со мной, Рафаэль.

Он опустился на кровать и одним порывистым движением заключил Алану в объятия. Он держал ее так сильно, будто опасался, что что-либо вырвет ее из его рук, мечта закончится, оставив его один на один с пробудившимся желанием, отчаявшегося, поверженного, а прошлое будет повторяться бесконечно, мечта ускользнет в очнувшиеся кошмары.

Женщина почувствовала, как губы Рафа требуют ее губ, ощутила, как сильно сомкнулись на ней его руки, почувствовала огромную мужскую силу его тела, его твердость и страстное желание; и она откликнулась ответным объятием, крепко прижалась к нему.

Спустя некоторое время Рафаэль глубоко, прерывисто вздохнул и отпустил ее.

— Извини. Я не хотел причинить тебе боль, — произнес он, несколько раз нежно целуя Алану, ощущая при каждом слове вкус ее губ, осознавая, что не может оторваться от нее больше чем на секунду.

— Ты не причинил мне боли.

Раф нежно коснулся Аланы. Его рука дрожала, когда двигалась от ее виска к губам. С закрытыми глазами отчаянно извивалась она под его рукой, пытаясь вновь ухватиться за него, ощутить всем телом жар и силу его тела, проникшие глубоко внутрь, совершающие с ней одни движения.

Гортанный стон Рафа разорвал тишину, он поймал, будто в капкан, неугомонные руки Аланы. Целовал ее ладони, кусал кончики пальцев и мякоть у основания большого пальца, осторожно посасывал кожу на запястье и внутренней стороне руки. Она податливо изогнулась под его нежной сдержанностью, желая большего, чем его возбуждающие, раздразнивающие ласки.

Раф тихо посмеивался и смотрел на женщину дымчатыми золотистыми глазами. Он поглаживал ее тело, словно успокаивая, затем заговорил, голос его был низким, хриплым от воспоминаний и желания.

— Сначала, — произнес он, — после того как меня пытали, я мечтал лишь о мести. Кровь, смерть, дьявольский смех. Но позже…

Раф склонил голову и коснулся языком выступающих точек груди Аланы.

— Позже одной ненависти было недостаточно, чтобы поддерживать во мне жизнь, — продолжал он. — Другим этого хватало, мне нет. Именно тогда я начал мечтать о тебе, я был поглощен мечтами, я мечтал о тебе постоянно, каждой клеточкой своего разума, каждой частичкой своего тела.

Рафаэль зубами слегка прикусил ее сосок, осторожно потянул за него, затем взял в рот и начал ласкать языком, то надавливая на него, то едва касаясь; так продолжалось до тех пор, пока с криком не вырвались из Аланы его имя и ее любовь к нему: она звала его снова и снова.

— Да, — прошептал он, поглаживая усами ее упругий сосок, до тех пор, пока она не задрожала. — Когда я уже хотел умереть, я слышал, как ты зовешь меня и плачешь… так я жил и так мечтал.

Слова, воспринимающиеся женщиной как один из видов ласки, проникли в самую душу; звучал мечтательный голос Рафа, его руки и губы медленно передвигались вдоль пылающего под его прикосновениями тела, запоминали его.

Сильные пальцы поглаживали ее живот, бедра, ее кожа становилась все более и более чувствительной к его ласкам, дыхание участилось, стало прерывистым. Когда его щека соскользнула с бедра и взъерошила черноту волосков, она застонала, со стоном выплеснула его имя. Руки поглаживали округлости ее ног, нежно сжимали их, молча вопрошали. Ноги раздвинулись под его прикосновениями.

Когда Раф ощутил в Алане пыл ожидания и чувственную потребность, его рука задрожала. Она была даже нежнее, чем его мечты, более горячей, более желанной. Пальцы скользили по бедрам, поглаживали их, разъединяли в пылкой любовной ласке.

Женщина пыталась произнести имя Рафа, но могла лишь стонать, а он страстно ласкал ее, рассказывая о своей мечте, о ее красоте; тело ее при его прикосновениях беспомощно извивалось, сильнее льнуло к нему.

Когда его губы коснулись ее, пробуя на вкус, поддразнивая, Алана отказалась от попыток говорить, думать. Она звала его с каждым яростным вздохом, кричала в мгновения чувственной расслабленности, волны страсти ритмично окатывали ее тело.

Раф медленно двигался над Аланой, затем скользнул в нее, заполнил, и она обмякла под ним. Неподвижно и серьезно слушал песню ее экстаза — лучшую, чем в его мечтах: более неукротимую, более страстную, более сладостную. И он не мог больше сдерживаться, двигался в глубинах ее расплавленного жара, скользил медленно, яростно, постепенно убыстряя темп. Она хрипло звала его по имени, обвившись вокруг него, удерживая со всей силой.

Они двигались в едином ритме, плотно обвившись один вокруг другого, разделяя каждое сердцебиение, каждое мгновение наслаждения, пока, наконец, ни один из них не мог больше сдерживаться. С громким возгласом Раф отдался Алане так же, как и она отдалась ему и созданному ими неистовому экстазу.

И, наконец, познали они мерцающее безмолвие и умиротворенность, что последовали за столь полной отдачей.

Прошло немало времени, прежде чем Алана лениво шевельнулась и взглянула на Рафа. Он взирал на нее дымчатыми янтарными глазами, которые помнили каждое прикосновение, каждый крик, каждое мгновение, помнили все.

Она улыбнулась и пригладила его усы, пальцы продолжали дрожать.

— Я люблю тебя, Рафаэль Уинтер.

Он прижал Алану к себе чересчур сильно, как человек, который едва способен поверить в то, что он не грезит.

— И я люблю тебя, Алана. Ты — часть меня, клянусь всеми святыми.

Он целовал ее веки, щеки, уголки улыбающихся глаз и чувствовал, как быстро возвращаются к нему поцелуи.

— Как только мы спустимся в долину, — произнес Раф, — мы поженимся. Здраво рассуждая, черт с ним, с ожиданием. Я пошлю радиограмму и попрошу Митча доставить сюда мирового судью.

Раф почувствовал изменение в Алане: умиротворенная расслабленность сменилась напряжением. Он поднял голову и посмотрел в ее темные встревоженные глаза. — Что такое, цветочек? Твоя карьера певицы? Ты можешь жить со мной и создавать песни, разве не так? А если захочешь отправиться в концертное турне, мы организуем такую поездку.

Алана разомкнула губы. Слова не появлялись. Но появились слезы, они душили ее.

— Я ведь хочу иметь детей, — добавил Раф, улыбаясь. — Мальчишек, таких же неуклюжих, как я, и девочек, таких же грациозных, как ты. Но это не к спеху. Ты можешь поступать так, как тебе хочется, и после того, как выйдешь за меня замуж. Я могу опять отпустить тебя.

— Рафаэль, любовь моя. — Голос Аланы дрогнул, слезы заблестели на длинных ресницах. — Я не могу пока выйти за тебя замуж.

— Почему? — Раф посмотрел в темные глаза Аланы. Где только что горела страсть, сейчас остались лишь тени. — Потому что Джек погиб только месяц назад? — грубовато спросил Раф. — Брак был ошибкой. Период лицемерного траура будет лишь фарсом.

— Джек не имеет к этому никакого отношения.

— Тогда…

Алана коснулась кончиком пальца губ Рафа, призывая его помолчать.

— Я хочу быть женщиной, которая подарит тебе детей, — мягко сказала она. — Я хочу жить с тобой и любить тебя всю жизнь, до самой смерти и больше, поскольку не могу даже представить себе, как опять буду жить без тебя.

Раф взял руку Аланы и поцеловал ее ладонь, губы нежно прильнули к коже, надолго задержались на ладони. Он начал было осторожно обнимать ее, затем остановился.

Она продолжала говорить тихо, обреченно.

— Но я не могу выйти за тебя замуж, пока не буду доверять самой себе, пока не перестану сотрясаться от ужаса во время каждой грозы, — продолжала Алана. — Я не могу выйти замуж до тех пор, пока вид огромного светловолосого незнакомца будет повергать меня в панику. Я не могу выйти за тебя замуж, пока не предстану перед тобой здоровой, уверенной в самой себе, в своем здравомыслии.

Алана почувствовала, что Раф отдаляется, замыкается в себе: он отдернул руку, прищурил глаза, на лице, светившемся ранее любовью к ней, появилась невыразительная маска.

— До тех пор пока не вспомнишь, что случилось на Разбитой Горе? — спросил Раф безразличным голосом.

— Да. Прежде чем я стану твоей женой, я должна быть способна доверять самой себе, — произнесла она, умоляя понять ее.

— Доверять себе… или мне? — парировал Раф. Янтарные глаза, оценивающе взглянувшие на Алану, казались отчужденными, такими же холодными, как и его голос, не выдававший боли, что причиняли ему произнесенные им слова.

— Тебе я доверяю больше, чем самой себе, — ответила Алана.

Голос настойчивый, почти взбешенный, глаза с тревогой изучают лицо Рафа.

— Тогда доверь мне решать, что лучше для нас, — сказал он. — Выйди за меня замуж.

Алана беспомощно покачала головой, не зная, как заставить Рафа понять ее.

— Ну и доверие, — сдавленно усмехнулся Раф.

— Я доверяю тебе!

— Да. Безусловно. — Он выдохнул нечто резкое в ответ. — Прекрасно, по крайней мере, теперь я знаю, сколько времени простояла ты сегодня около водопада. Достаточно долго, чтобы расслышать слова Стэна. Достаточно долго, чтобы поверить ему. Достаточно долго, чтобы убить мечту.

— Нет! — поспешно возразила Алана. — Я не верю Стэну. Ты не такой. Ты не мог убить Джека таким образом!

Смех Рафа прозвучал резко, почти грубо, раня Алану так же сильно, как и самого Рафа. Проклиная все на свете, он скатился с кровати и начал натягивать одежду.

Когда он схватил свою рубашку, из кармана на пол выпала губная гармошка. Отблески огня забегали по гладкой серебристой поверхности инструмента, заставили его сиять.

Он схватил губную гармошку, долго смотрел на нее, затем небрежно швырнул на кровать.

— Раф?

— Возьми ее. На память о мечте, — резко произнес Раф, поддав ногой ботинки. — Она мне больше не понадобится. И вообще ничего не понадобится.

Алана подняла губную гармошку, не понимая, не зная, что сказать, боясь вообще произнести хоть слово.

Но, когда Раф открыл входную дверь и собрался выйти в темноту, Алана рывком выбралась из постели, обвила его руками, стараясь удержать.

— Раф, я люблю тебя, — произнесла она в напряженные мышцы спины, прижимаясь к нему со всей силой.

— Может быть, и любишь. Может быть, поэтому ты забыла.

Раф хотел снова двинуться, но руки Аланы сжались сильнее, отказываясь отпустить его.

Боль, которая пришла с ее отказом выйти за него замуж, вопреки его самообладанию взбесила Рафа, неприятные ощущения требовали выхода. Он резко вырвался из рук Аланы и повернулся к ней лицом: в выражении лица неприкрытая боль… и гнев. Тем не менее, когда он заговорил, голос был сдержанным, лишенным жесткости.

— Я пытался быть таким, как ты хотела, мой цветочек. Я испробовал все, что только мог придумать, чтобы выманить тебя из изоляции. Я успокаивал тебя всеми доступными средствами. Но этого было недостаточно.

С каждым словом голос Рафа грубел, он терял контроль над собой. Видеть перед собой сейчас Алану, такую красивую, такую недосягаемую, и потерять ее вновь…

Раф издал резкий звук и закрыл глаза, чтобы не раздувать в отчаянии золу несбывшейся мечты.

— Я заботливо и осторожно раскидывал свои сети, расставлял ловушки, но этого оказалось недостаточно, чтобы заставить тебя полностью довериться мне, — продолжал Раф. — Наконец я использовал последнюю надежду — музыку. Я не играл на губной гармошке с того самого дня, когда узнал, что ты замужем. Я очень часто играл на ней для тебя, с помощью музыки я признавался тебе в любви, я не смог бы так выразить свои чувства словами. После того как ты вышла замуж за Джека, даже сама мысль о том, чтобы дотронуться до этой гармошки, выводила меня из себя.

— Рафаэль, — начала было Алана, но он продолжал свое.

— Для тебя музыка всегда имела огромное значение. Поэтому я и подобрал эту красивую, бессердечную губную гармошку и с ее помощью взывал к тебе, к твоим чувствам.

Слезы блестели на ресницах Аланы.

— Да.

— И ты пришла ко мне.

—Да.

— Ты пела вместе со мной.

— Это было впервые…

Но Раф продолжал говорить, и глаза были наполнены болью так же, как и его голос.

— Во время близости со мной ты превзошла саму себя, такого я не мог представить даже в мечтах, — говорил он. — Но и этого оказалось недостаточно, чтобы доверять мне. Тебе всегда будет чего-то недоставать.

— Неправда!

— Правда то, что ты можешь никогда не вспомнить, что же произошло на Разбитой Горе. И даже если ты вспомнишь… — Раф пожал плечами и не произнес больше ни слова. Слезы и отблески огня золотом омывали щеки Аланы. Руки потянулись к нему.

— Нет, — тихо произнес Раф. Он отступил, чтобы ее изящные руки не могли дотянуться до него.

— Однажды я сказал, что на моих крючках нет зазубрин, Алана. Я имел в виду эго. Я не могу больше вынести того, что причиняю тебе боль. Ты свободна.

Не веря услышанному, она застыла на месте, видела, как Раф поворачивается и уходит от нее, переходит из отблесков серебристого лунного света в густой черный полумрак, движется могущественно, словно ветер, оставляя ее одну с отголосками щемящей боли, ее боли.

И его.

— Рафаэ-лъ!..

Никто не ответил, даже эхо, оседлавшее ветер.