Рейн толкала тачку с кормом по пыльному проходу конюшни. В изнуряющей жаре южной Калифорнии вода испарялась почти с той же скоростью, с которой работали оросители, поддерживающие необходимую влажность воздуха. Когда она дошла до стойла Дева, он не ждал ее, как он обычно, вытянув шею над дверью и слегка подрагивая.

– Доброе утро, Ватерлоо Девлина, – сказала она громко. – Просыпайся, засоня.

Но голова цвета красного дерева не появилась над дверью денника.

Рейн охватила тревога. Она бросила тачку и кинулась в стойло посмотреть, в чем дело. Жеребец был внутри, он легко двигался, недоверчивый, как черт. Он фыркнул, словно не признавая собственного наездника.

– Эй, парень. Все в порядке. Это я.

Жеребец смотрел на нее с опаской.

– Что такое, Дев? Тебя пугает ветер?

Обычно Дев подходил прямо к ней и горячо приветствовал ее. Но сегодня он фыркал на нее, будто у нее в кармане сидела лягушка.

– Полегче, парень, – пробормотала Рейн.

Она оперлась локтями на перекладину двери и стала ласково говорить с жеребцом. Горячий ветер доносил запахи хрупких листьев перечных деревьев, гоняя кружевные тени по земле. Утренний бриз играл распущенными волосами Рейн.

Навострив уши. Дев подался вперед, чтобы исследовать ее развевающиеся пряди. Он осторожно вдыхал запах Рейн.

– Что такое, мой мальчик? – заботливо спросила она, протягивая руку. – Что не так? Ты не из тех, кто хочет поиграть в такую рань.

Дев с интересом обнюхал протянутую руку, потом другую и, наконец, шею.

– Эй, – сказала она, отодвигаясь. – Я, конечно, не была в душе сегодня утром, потому что собиралась к тебе, а не на коктейль. После разминки от меня пахнет гораздо хуже.

Дев фыркнул, а затем снова принялся обнюхивать каждый дюйм Рейн. Больше всего его интересовали волосы, лицо, шея и руки.

В последний раз Дев проявил к ней столь пристальный интерес, когда почуял ее новый одеколон. Но вчера вечером она пользовалась тем же одеколоном, каким и много лет подряд. Ничто не изменилось.

Правда, они с Кордом вчера вечером долго ласкали друг друга.

К лицу прихлынула кровь, и она поняла тонкое обоняние Дева уловило слабый запах Корда Эллиота.

Стиснув зубы, Рейн ждала, когда Дев привыкнет к новому запаху. Жеребец безошибочно нашел все местечки, которых касался Корд, к немалому смущению Рейн.

В конце концов Дев отстранился от Рейн и положил морду на кучу соломы на полу стойла.

– Закончил? – спросила она резко. – Теперь ты меня признал?

Рейн повернулась к тачке и выдернула из нее несколько внушительных пучков сена. Оно было привезено из Виргинии, чтобы новый корм не нарушил пищеварение Дева.

Чуть позже он получит специальную витаминизированную смесь. А сейчас будет есть грубую пищу.

С охапкой сена Рейн вошла в стойло и закрыла за собой дверь. Увидев, что весь денник занял собой Дев, она шлепнула его по боку.

– Подвинься-ка, приятель, или останешься без завтрака.

Жеребец добродушно отступил в сторону, и Рейн положила сено в ясли. Дев тотчас "же ухватил зубами пучок ароматной люцерны.

Пока жеребец ел, она почистила стойло. У нее не было недостатка в помощниках, но все они опасались копыт Дева.

Рейн предпочитала сама обихаживать свое сокровище. Наблюдая, как Дев ест, как двигается, как дышит, она могла судить о его здоровье. Рейн заметила бы мельчайшую перемену в нем – в чем бы она ни выражалась.

Тихо напевая, Рейн направилась к Деву расчистить копыта специальным крючком. Если бы жеребец не слушался ее, задача оказалась бы совершенно невыполнимой.

Но с хозяйкой Дев был истинным джентльменом. Стоило Рейн прикоснуться к копыту, как жеребец тотчас поднял ногу.

Когда все копыта сверкали чистотой, Рейн принесла свежей соломы. Она была вынуждена сделать несколько ходок, чтобы щедро покрыть ею пол. Естественно, к тому времени когда она вернулась с последней охапкой, Дев уже опорожнил кишечник, и ей снова пришлось чистить денник.

– Вот уж кто знает свое дело, – пробормотала она, орудуя лопатой, – в один конец еда входит, в другой выходит.

Дев засунул морду в кормушку, не обращая на нее никакого внимания.

Все еще тихо напевая, Рейн подошла к ящику с принадлежностями для чистки Дева. И выбрала мягкую овальную щетку.

Со двора донеслись голоса, и по интонации Рейн узнала капитана Джона. Она вполуха слушала разговор приближавшихся мужчин.

– Ни одно из животных, которых я назвал, не доставит вашим людям никаких проблем, – говорил капитан Джон своим чистым тенором. – Кроме Ватерлоо Девлина. За ним ухаживает его хозяйка, мисс Смит. В крайнем случае жеребец допустит меня, но я опасаюсь его копыт.

Дев в свое время натерпелся от прежнего владельца и до сих пор об этом помнит.

Наступившую тишину нарушало лишь тихое шуршание щетки по шкуре Дева. Покончив с завтраком, он стоял, опустив голову, закрыв глаза, – невероятно умилительная картина. Дев постанывал от удовольствия, когда Рейн осторожно чесала там, где он не мог достать сам.

– Вы говорите, в двенадцатом деннике не лошадь, а настоящий кошмар? – спросил низкий, удивленный голос за дверью.

Рейн едва не выронила щетку, узнав голос Корда. Не обращая внимания на бешеный стук сердца, она закончила чистить бок Дева. Признаться, Рейн не ожидала снова увидеть Корда. И меньше всего – Этим утром.

Когда Корд подошел и остановился рядом с дверью, жеребец поднял голову, прядая ушами, и раздул ноздри. Он словно сравнивал этот запах с запахом своего наездника.

Замерев, Корд смотрел на уши жеребца, который осторожно обнюхивал его руки, уши, шею.

– Привет, Ватерлоо Девлина, – сказал он спокойно, ничуть не испугавшись внимания огромного жеребца. – По-твоему, мне стоило принять душ, прежде чем совершать прогулку по конюшне?

Рейн вспыхнула и отвела глаза, надеясь, что никто не заметит ее смущения. Она мысленно молилась о том, чтобы никто не догадался, почему Дев так заинтересовался Кордом. И почему он не испугался незнакомого мужчины.

– Чертов красавчик, – пробормотал капитан Джон.

Как и Корд, он наблюдал за ушами Дева, зеркалом характера любой лошади. И безошибочно понял, что жеребец ни капельки не возбужден. – Дев не боится вас. – Он пристально посмотрел на Корда. – И вы не боитесь его.

– Я вырос рядом с лошадьми, – спокойно пояснил Корд и медленно поднял руку.

Дев вновь обнюхал его пальцы.

– Я почесал бы тебе уши, – пробормотал он. – Но ты еще не готов к этому удовольствию.

Вздохнув, жеребец обдал теплом шею Корда.

– Ты – красавец, – сказал Корд, чей бархатный и глубокий голос журчал завораживающе, словно залитая лунным светом река в темноте ночи. – Ты большой, как гора, но так хорошо сложен, что кажешься ростом в пятнадцать, а не в семнадцать хэндов. И здоровый. Вон как играют мышцы. Грациозный, как женщина, и сильный, как Бог. Мой прадедушка пошел бы на убийство, чтобы заполучить такого племенного жеребца. Красная шкура и черные носочки, смоляные грива и хвост. Все цвета дьявола. Но ты не дьявол. Ты – ангел, переодевшийся для прогулки в аду.

Дев стоял и слушал, околдованный голосом мужчины, запах которого ему почему-то был знаком.

– Рейн, – проговорил Корд тем же тоном, – подойди и встань передо мной.

До нее не сразу дошло, что он обращается к ней. Она медленно двинулась, словно повинуясь невидимой привязи.

Корд не отворачивался от Дева, не смотрел на Рейн, пока она не подошла и не встала перед ним, как он просил. Он продолжал нести всякую околесицу, которая убаюкивала сознание, снимала напряженность и дарила удовлетворение.

– Повернись лицом к Деву, – попросил Корд.

Рейн неторопливо подчинилась.

– Не удивляйся, – пробормотал он, – я хочу положить свою руку на твою. А сейчас приласкай Дева, – попросил он. – Медленно, любовно.., вот так.., превосходно…

Она повиновалась, загипнотизированная не меньше Дева голосом новоявленного шамана.

Дев не вздрагивал, когда ее рука, накрытая рукой мужчины, задевала чувствительные местечки у него за ушами.

Корд продолжал говорить, звуки его голоса напоминали колыбельную.

– Осторожно убери руку, – попросил он.

Дев, казалось, не заметил того момента, когда знакомая рука наездника исчезла, и спокойно принимал ласки незнакомого мужчины, который чесал ему самые излюбленные местечки с безошибочным навыком.

– Отходи, – пробормотал Корд. – Очень, очень медленно. Хорошо.

Она повиновалась, очарованная происходящим в деннике.

Деву понадобилось несколько секунд, чтобы понять: его любимица ушла, и на ее месте – мужчина, который странным образом знаком ему и в то же время незнаком. Но паниковать или злиться было поздно. Он принял Корда.

Уши Дева дрогнули, потом успокоились, как приспущенный флаг. Вздыхая, жеребец подталкивал умелые пальцы Корда, словно прося о большем.

Корд гладил Дева и щедро расточал ему похвалы, желая вознаградить животное за долготерпение. Когда он убрал руку и перестал говорить. Дев, казалось, сильно удивился. Он фыркнул, да так громко, что Корд смутился и посмотрел на Рейн.

– Ну и зверюга, – сказал капитан Джон, переводя взгляд с Дева на Корда. – Не важно, что у вас за работа, Эллиот. Но если вы не занимаетесь обучением лошадей, то вы зарываете свой талант.

– Когда-то я занимался этим, – сказал Корд и, едва заметно улыбнувшись, взглянул на Рейн.

В эту минуту она поняла, почему Дев так заинтересовался его запахом. От Корда пахло ею, точно так же как от нее – Кордом.

– – Когда-то! – фыркнул капитан Джон. – У вас дар, Эллиот, и вы это знаете. Редкий дар. Подумайте о моих словах. – Потом машинально добавил:

– Если остальные ваши мужчины такие же, как вы, я заберу свои жалобы обратно.

– Ваши мужчины? – спросила Рейн, впервые посмотрев на Корда.

Он был в джинсах, рабочей рубашке и линялой хлопчатобумажной куртке – ни дать ни взять один из конюших.

– Прости, – сказал капитан Джон своей подопечной. – Я не представил вас друг другу. Мисс Рейн Смит, мистер Корд Эллиот. Служба безопасности Олимпийских игр.

Корд протянул руку. Годы тренировок не прошли даром.

– Привет, Рейн. – Его голос снова стал бархатным, как южная ночь, и таким же обманчивым.

– Оставь свое шаманство, – сказала она сухо. – Я не столь добродушна, как моя лошадь.

– Я знаю, – невозмутимо произнес Корд. Он повернулся к капитану Джону, который пытался понять, что связывает эту парочку. – Я встретился с Рейн несколько дней назад, но нас никто не познакомил должным образом. Фактически из-за нее: я изменил инструкции и взял приятеля для осмотра дистанции.

– Значит, вы тот парень, кто разул ее? – Капитан Джон искоса взглянул на Рейн.

– Она вам так сказала? – изумился Корд.

– Он сбил меня с ног, когда я обувалась, – парировала она, глядя на него. – Так точнее, не правда ли?

Корд улыбнулся:

– – Предпочитаешь правду поэтической вольности?

– Это жизнь, – грустно сказала она. – В ней больше суровой прозы, чем поэзии. – Она повернулась, желая поговорить с капитаном Джоном, и только сейчас обнаружила, что он отошел.

– Парня, который сделал твою фотографию, убить мало, – спокойно констатировал Корд.

– Что? – спросила она и взглянула на него, – Я о твоем фото, – он коснулся ламинированного удостоверения личности, прицепленного к воротнику Рейн. – Это все, на что он способен?

Она пожала плечами. Фотография была сделана сразу после ее приезда в Калифорнию. Измотанная после самолета, Рейн провела без сна сорок восемь часов, можно сказать, на карачках перед унитазом – она чем-то отравилась, и ей искренне хотелось умереть. Когда выяснилось, что нужна фотография «на документ», ее обычно чистая кожа была грубой и воспалившейся, глаза как у енота, а волосы повисли сосульками. Как только фотограф скомандовал: «Улыбочка!» – ее губы скривились в гримасе, не имеющей ничего общего с улыбкой.

– Я была очень уставшей, – объяснила Рейн.

– Верю, – кивнул он. – Если бы твоя фотография походила на оригинал, я бы не набросился на тебя.

Она сощурилась.

– Но скорее всего это не имело бы значения, – поправился он. – Фотография – дело ненадежное. На ней можно погореть. Когда ты потянулась к рюкзаку, мне не оставалось ничего другого, как наброситься на тебя.

Она подумала, что для мужчины, который живет с уверенностью, что каждый ключ, поворачивающийся в замке, может спровоцировать взрыв бомбы, такое поведение вполне естественно.

Затем посмотрела на удостоверение Корда, прикрепленное к куртке. Там было имя, слово «безопасность», кодовый номер, который подтверждал право доступа в любой уголок, да что там уголок – в любую щель олимпийской территории.

Внизу ламинированного пластикового прямоугольника – фотография, на которой Корд очень серьезный и гораздо старше на вид. Вспышка высветила седые нити в волосах, которые однажды превратятся в серебристый хохолок, чистый и яркий на фоне смоляных волос. Взгляд твердый, как лед, а глаза прозрачные и холодные.

– Твоя фотография не похожа на тебя, – сказала она, не задумываясь.

Корд изменился в лице.

– Я был зол, когда меня фотографировали. Мне пришлось оставить дело, которым я занимался довольно долго.

– И взяться за олимпийскую безопасность? – предположила Рейн.

– Да, – немного поколебавшись, ответил он.

– Ты вернешься к нему, когда закончатся Летние игры? – выпалила она и затаила дыхание в ожидании ответа.

Бесконечно долгий миг Корд пристально смотрел на девушку. Расставшись с ней вчера, он осознал, что очень сильно нуждается в ней.

Корд с горечью понял, как сильно замерз, пока не почувствовал ее тепло.

Теперь он уповал на то, что время все расставит по своим местам. У него большой опыт выживания. Он справится с собой.

– Неизвестно, вернусь ли я, – сказал он спокойно. – К тому времени все должно решиться. Если нет, то я разберусь. – После крошечной паузы он добавил:

– Я им слишком обязан.

В его голосе Рейн услышала гнев и симпатию, негодование и печаль.

– Не надо ничего объяснять мне или отвечать на вопросы, – сказала она сдержанно. – Я – дочь Блю.

– Я знаю, – сказал он ласково и посмотрел на нее пронизывающим взглядом. – Ты женщина, которую я целовал. В тебе горит такой огонь.., но он сокрыт от всех мужчин вроде меня. Кого ты ждешь, Рейн Уандлер-Смит?

Вышколенного типа, который всегда вовремя за столом?

Она разъярилась. Черт возьми. Корд недалек от истины!

– Да.

– Чепуха.

– Как ты смеешь! – закричала она.

– Ты живешь в окружении таких типов. Но ни один из этих вежливых, спокойных чистоплюев не зажег в тебе огня.

– Откуда ты знаешь? Я могла иметь целую вереницу любовников!

– Могла бы, но не имела.

– Ты читал мое досье, – холодно сказала она.

– Нет. Я читаю тебя как открытую книгу. Если бы ты любила таких типов, ты не была бы холодна к ним.

Какого черта тебе ездить на гнедом жеребце, столь же безопасном, как землетрясение в горах?

– Дев не опасный. Со мной по крайней мере.

– Верно. – В голосе Корда послышалась тоска. – Ты можешь приручить самое упрямое существо на свете.

Рейн покачала головой, отказываясь верить его словам. Она не могла так быстро завладеть сердцем Корда.

Дев сильно толкнул ее, и она машинально потянулась к недоуздку, который висел высоко на стене. Затем прицепила к нему веревку.

– Время прогулять его, – сказала она напряженным голосом.

Корд смотрел на недоуздок. Если бы жеребец решил рвануть к задвижке, то за эту веревку его не удержать.

– Что это? – спросил он. – Обыкновенный недоуздок?

Рейн посмотрела на веревку, что-то пробормотала себе под нос и пошла к ящику с принадлежностями. Вскоре она вернулась, держа в руках что-то вроде уздечки. Пока Дев нормально себя ведет, специальный ремень свободно охватывает морду. Но как только жеребец начинает проявлять норов, ремень натягивается и сжимает морду, перекрывая воздух. Это так же эффективно, как большая стальная пластинка, не позволяющая Деву пить в стойле без остановки.

– А теперь хорошо? – с вызовом спросила она.

Корд кивнул.

– Пускай это будет на нем все время. Таково мое пожелание, но я могу сделать правилом.

– Дев – джентльмен.

– С тобой – да. Со всеми остальными – он сущий дьявол.

– Но только не с тобой, – сказала она почти с обидой, ведя Дева во двор.

– Дело в том, что я пахну тобой, – сказал он ласковым голосом. – Я заметил это утром, ощутив аромат весеннего ветра. Но сейчас не весна, верно? С тобой круглый год зима.

– Это не… – начала она.

– ..Несправедливо? – саркастически перебил он. – Может быть. Открой глаза, Малышка Рейн. Ты плохо знаешь окружающий мир.

– Мне известен этот мир. – В ее глазах появилось упрямство, а голос был такой же холодный, как у Корда. – Этот мир создан для смерти. Или ты до сих пор не заметил?

– Ты боишься смерти?

Она склонила голову набок и задумалась.

Он ждал, сгорая от нетерпения. Ему хотелось как следует встряхнуть прекрасный и безопасный мир Рейн, чтобы в нем появилось место для него.

«Терпение, – сказал он себе. – Я не могу разорваться на части. Сначала надо поймать Барракуду. А потом я займусь другими делами».

Если будет это «потом»…

Не впервые Корд отчетливо понимал опасность своей работы. Но впервые мысль о смерти вызвала беспокойство.

– Нет, – сказала она наконец, – я не боюсь смерти. Намного страшнее прожить, как моя мать, опасаясь, что твоего любимого мужчину могут убить. Ожидание в одиночестве – вот то, чего я боюсь, мистер Корд Эллиот.

Полюбить не того мужчину.

– Поэтому ты запретила себе любить.

– Это мой выбор.

– Тебе не позавидуешь. Твоей матери по крайней мере есть кого ждать.

– Так получилось. Папа был адвокатом, когда они поженились.

Терпение Корда лопнуло.

– Если ты когда-нибудь встретишь ручного джентльмена твоей мечты, Малышка Рейн, что ты станешь делать" когда он, взглянув на тебя и твоего жеребца, бросится наутек?

Она опустила глаза. Возникшее между ними напряжение было непереносимым.

– Что ты имеешь в виду? – наконец осведомилась Рейн.

– Посуди сама. Ты – богатая, грациозная, родовитая, сильная и элегантная. Я допускаю, что твой избранник проберется сквозь все эти заслоны, но как быть с огнем, который горит в тебе? – спросил он настойчиво. – Женщина, которая играючи управляется с норовистым жеребцом, не каждому по плечу.

– Ну и что? – недоумевала она.

– Да очень просто. В глубине души ты любишь опасность. Как любит твой отец. Как люблю я.

– Чушь!

Корд грубо рассмеялся.

– Истинная правда!

Его слова звучали безжалостно, а взгляд голубых глаз был ледяным. Его голос, словно нож, вспарывал ее мир и не оставлял места, чтобы укрыться. Она хотела бежать, в то же время сознавая всю нелепость своих попыток спрятаться от беспощадной истины.

– Ты говоришь, что наша работа опасна, – ехидно заметил Корд. – А что ты скажешь о том, когда Дев стрелой летит вниз по спуску, разгоряченный скачками?

– Хорошо, – бросила она, – троеборье, может быть, и опасно. Но меня оно привлекает тем, что я могу доказать свою значимость.

Ее слова задели Корда. До чего же они с Рейн похожи!

– Как бы ты это ни называла, – спокойно сказал он, – когда твой суженый увидит тебя в синяках и крови после гонок, он побледнеет и пойдет искать милую, спокойную девушку, чтобы жениться. Так-то, Малышка Рейн.

– Я найду то, что я хочу, – сказала она хриплым и уверенным голосом. – И тогда мне не надо будет ничего себе доказывать.

Голос Корда снова стал бархатным.

– Что же ты хочешь, Рейн? – наклонившись к ней, спросил он.

Внезапно на ее глаза навернулись слезы.

– Я хочу встретить человека, который любил бы меня и жил вместе со мной.

Прозвучавшие в этих словах одиночество и тоска потрясли Корда. Он закрыл глаза от неожиданной боли.

– Ты не узнала бы этого мужчину, если бы даже он стоял перед тобой. Ты боишься любви.

– А ты большой специалист в сердечных делах? – сухо и напряженно обронила она.

– Нет. Мое ремесло – смерть. Я одинок. Я осматриваю замки снаружи. Я слуга коронованных особ.

Рейн протестующе покачала головой.

– Дело не в этом, – сказала она. – Мое или твое происхождение тут ни при чем.

Корд не поверил ей. Он не джентльмен и прекрасно это знает.

Рейн смотрела на мужчину, стоявшего рядом с ней, тихого, опасного, голодного, сильного и беззащитного, как Дев в тот день, когда она увидела его впервые. Если бы она не подбежала к жеребцу, не помогла ему, не вылечила… Дев умер бы.

От этой мысли у нее сжалось сердце. «Корд не Дев, – быстро и сурово сказала она себе. – Он волен в своем выборе. И он сам выбрал себе такую работу».

Рейн выбросила все это из головы и вернулась к реальности.

– Пошевеливайся, Дев. Пора на прогулку.