Дункан резко повернулся на неожиданно послышавшийся тихий звук. От этого движения складки его новой нижней рубашки туго натянулись, обрисовав мускулистые линии его тела мазками белого полотна и темных теней. Пока он поворачивался, его правая рука метнулась к левому боку, и пальцы схватились за рукоятку меча, которого там не было.

Когда дверь хижины открылась и оказалось, что это пришла Эмбер, его рука расслабилась.

— От тебя шума не больше, чем от бабочки, — сказал Дункан.

— Нынче погода не для бабочек. Льет как из ведра. Эмбер стряхнула воду с плаща с капюшоном, сняла его и повесила на вешалку, чтобы он просох. Другой плащ, который был свернут и накинут на руку, остался сухим под ее собственным. Когда она снова повернулась к Дункану, он расправлял на себе верхнюю рубашку. Она была из дорогой шерстяной ткани зеленого цвета, а по подолу украшена лентами с вышивкой из золотых, красных и синих нитей.

— Ты похож на шотландского лорда, — сказала Эмбер, любуясь им.

— У лорда был бы меч.

Эмбер улыбнулась, несмотря на страх, который неотступно преследовал ее после разговора с Эриком четыре дня назад. Каждый день воинская сущность Дункана проявлялась в нем по множеству поводов, но больше всего тогда, когда его заставали врасплох.

И каждый день еще одна капля падала в лужицу страха, которая образовалась у Эмбер внутри и постепенно росла. Ей невыносимо было думать, что сделает Эрик, если Дункан окажется Шотландским Молотом, а не храбрым рыцарем, желающим поступить на службу к достойному лорду.

Если он враг мне, то… повешу его там, где нашел.

— В этой одежде тебе удобнее, чем в прежней? — через силу спросила Эмбер.

Дункан вытянул руки и напряг плечи, пробуя ширину ткани. Тесновато, но все же лучше той первой рубашки, которую принесла ему Эмбер. В ту он едва смог просунуть голову а в груди и в плечах она была ему безнадежно мала.

— Эта намного лучше, — улыбнулся Дункан, — хотя я боюсь, что в бою она не выдержит.

— Ты среди друзей, — поспешно сказала Эмбер, — и тебе нет нужды ни с кем драться.

Какое-то время Дункан молчал. Потом нахмурился, как будто тщетно пытаясь найти что-то в памяти.

— Будем надеяться, что ты окажешься права, малышка. Только я все время чувствую, что…

Эмбер ждала, что он скажет дальше, и сердце было готово выскочить у нее из груди.

Со сдавленным проклятием Дункан оставил попытки ухватить какое-то из неясных воспоминаний, которые дразня манили его, но стоило ему приблизиться, как они тут же ускользали.

— Что-то здесь не так, — решительно произнес он. — Я здесь не на месте. Знаю это так же твердо, как и то, что дышу.

— Прошло всего несколько дней, как ты проснулся. Для полного выздоровления нужно время.

— Время! Время! Клянусь Господом, у меня нет времени слоняться без дела, словно оруженосец, который ждет, когда его господин проспится после бурной ночи. Я должен…

Здесь слова Дункана кончились, словно их отсекли мечом. Он не знал, что же он должен делать.

И это было хуже, чем если бы волк рвал его внутренности.

Он ударил кулаком по ладони другой руки и отвернулся от Эмбер. Хотя он больше ничего не сказал, его напряжение ощущалось на расстоянии, как ощущается тепло от огня в очаге.

Когда Эмбер подошла и остановилась рядом с ним, ноздри его расширились, уловив аромат ее неувядающей свежести.

— Успокойся, Дункан.

Теплая, нежная рука ласково погладила его сжатый кулак. От неожиданности он вздрогнул. Ведь она упорно избегала прикасаться к нему после того, как он сорвал у нее тот единственный, жадный поцелуй. Сам он тоже старательно следил за тем, чтобы не дотронуться до нее опять.

Дункан говорил себе, что ему следует остерегаться, потому что он не знает, кем была ему Эмбер в прошлом или кем будет в будущем. Очень может быть, что они — пара влюбленных, которых разделяют ранее данные обеты.

Однако, едва почувствовав сладость мимолетной ласки Эмбер, Дункан понял, почему с того раза больше не прикасался к ней. Она всколыхнула в нем такой прилив страсти и томительного влечения, какого он никогда еще не испытывал ни с одной женщиной.

Страсть была понятна Дункану, потому что он был мужчиной в расцвете сил и находился в присутствии девушки, один только запах которой заставлял его плоть твердеть от безудержного притока крови. Но томительное желание ласково обнимать и ощущать теплоту ответного объятия было для него столь же новым и неожиданным, как и потеря памяти.

Удивление, которое Дункан испытывал всякий раз, когда понимал, какой глубокий отклик вызывает Эмбер во всем его существе, убедило его окончательно в том, что он никогда еще не питал такой страсти к женщине. Точно так же, как его привычка то и дело хвататься за меч доказывала, что в позабытом прошлом меч висел у него на боку.

— Дункан, — шепотом окликнула его Эмбер.

— Дункан, — насмешливым тоном повторил он. — Темный воин, да? Но нет меча у меня на боку, я не чувствую веса его холодного металла, который пригодился бы мне в минуту опасности.

— Эрик…

— О да, — перебил ее Дункан. — Этот всевластный Эрик, твой покровитель. Великий лорд, который повелел, чтобы я две недели ходил безоружным, но его оруженосец все же слоняется где-то поблизости и услышит, если ты позовешь на помощь.

— Ленивый Эгберт? — спросила Эмбер. — Он все еще здесь?

— Дрыхнет в курятнике. Курам совсем не по душе его соседство.

— Повернись ко мне лицом, — сказала она, переводя разговор. — Дай посмотреть, как На тебе сидит.

Дункан неохотно повиновался.

Эмбер кое-где подтянула что-то, заправила выбившуюся складку материи и отдала ему красивый плащ цвета индиго, который принесла под дождем из замка.

— Это тебе, — сказала она.

Дункан посмотрел сверху вниз в эти золотистые, глаза, которые следили за ним с таким нескрываемым желанием успокоить.

— Ты очень добра к человеку, у которого нет ни имени, ни прошлого, ни будущего, — задумчиво сказал он.

— Мы уже много раз об этом говорили и ни к чему не пришли. Разве что… ты вспомнил что-то еще?

— Не так, как ты думаешь. Я не вспомнил ни имен, ни лиц, ни поступков, ни обетов. Однако я чувствую… чувствую, что мне уготовано что-то великое, но и опасное. Оно где-то здесь, близко; кажется, еще чуть-чуть, и оно у меня в руках.

Тонкая рука Эмбер вновь опустилась на сжатый кулак Дункана. Она не уловила никаких воспоминаний о его прошлом, никакого сгущения туманных намеков на воспоминания, которые кружились, и таяли, и нарождались вновь, дразня и намекая. Все было по-прежнему.

Особенно чувственное влечение к ней, пронизывающее все существо Дункана столь же глубоко, как тени его потерянной памяти.

От того, что она ощутила влечение Дункана, по телу Эмбер начал разливаться какой-то странный жар. Словно невидимый огонь поселился у нее в животе, на самом дне, и ждет лишь дуновения страсти Дункана, чтобы вспыхнуть ярким пламенем.

Эмбер говорила себе, что надо убрать руку и больше не приближаться к Дункану, однако рука оставалась там, где была, прикасаясь к нему. И это прикосновение было для нее как сладкий, неуловимый дурман. Ей бы испугаться той радости, которую она испытывала, упиваясь им, но она лишь позволяла ему завлекать себя все глубже и глубже.

— Сама жизнь таит в себе и величие, и опасность, — тихо сказала Эмбер.

— Правда? Я не помню.

Едва сдерживаемые чувства Дункана яростно захлестнули Эмбер кипящей смесью разочарования, злости и нетерпения.

Усилием воли, от которого осталась боль во всем теле, она не позволила себе запустить пальцы в волосы Дункана и держать их там, пока удовольствие от ее ласки не переборет все другие чувства. Но все же не смогла заставить себя совсем не прикасаться к Дункану.

Вот так, чуть-чуть.

Просто кончиками пальцев ощущать собранную в кулаке силу.

— Значит, тебе было здесь так плохо? — печально прошептала Эмбер.

Дункан взглянул на склоненную голову девушки, которая ничем не заслужила его гнева и очень многим — его благодарности Его кулак медленно разжался. Таким же медленным движением он взял правую руку Эмбер в свою. Легкая дрожь прошла по ее телу.

— Не бойся, золотая фея. Я не причиню тебе зла.

— Я знаю.

Уверенность, прозвучавшая в голосе Эмбер, отражалась и у нее в глазах. Дункану было так приятно это доверие, что он забыл спросить, почему она так уверена в нем. Он поднес ее руку к губам, чтобы поцеловать.

Звук резкого выдоха Эмбер заставил сердце Дункана забиться сильнее. Он хотел только поцеловать ее руку, но теперь почувствовал непреодолимое искушение. Бережно держа ее руку в своей, он повернул ее ладонью вверх, нашел то место на запястье, где видно было, как пульсирует ее кровь, и несколько раз легонько коснулся его губами.

Когда он разжал губы и кончиком языка провел по тоненькой голубой жилке, то ясно увидел, как ускорился бег ее крови в ответ на его ласку. Желание сотрясло Дункана, словно порыв невидимой грозы.

Но нежность его ласки осталась прежней. Он очень хорошо помнил, как отпрянула Эмбер, когда он попробовал повести более смелую любовную игру.

— Дункан, — прошептала Эмбер, — я…

Голос ее замер, потому что всю ее пронзила чувственная дрожь. Прикосновение Дункана при любых обстоятельствах доставляло ей острейшее наслаждение. Знать же всю силу страсти, которую он к ней питает, и одновременно ощущать бережную нежность его поцелуев — это было все равно что оказаться охваченной ласковым, но всепоглощающим пламенем.

Дункан поднял голову и заглянул в затуманенные золотистые глаза этой девушки, которая была для него такой же тайной, как и собственное его прошлое.

— Ты летишь на мою приманку, словно ловчий сокол на зов хозяина, — сказал он своим глубоким голосом. — Ты жаждешь меня, а я тебя. Может, мы были возлюбленными в той жизни, которую я не помню?

Слабо вскрикнув, Эмбер вырвала у него руку и отвернулась.

— Я никогда не была твоей возлюбленной, — ответила она дрожащим от напряжения голосом!

— Мне трудно в это поверить.

— И все же это так.

— Проклятье! — прошипел Дункан сквозь зубы. — Я не верю! Нас слишком сильно тянет друг к другу. Ты что-то знаешь о моем прошлом, но не хочешь сказать мне!

Эмбер покачала головой.

— Я тебе не верю, — повторил он.

Она снова повернулась лицом к Дункану — с такой быстротой, что подол платья вздулся колоколом.

— Как хочешь, — гневно произнесла Эмбер. — До того как ты оказался на Спорных Землях, ты был принцем.

Дункан был так поражен, что не мог вымолвить ни слова.

— Ты был фригольдером, — продолжала Эмбер.

— Что ты такое говоришь?

— Ты был предателем, — безжалостно сказала она. Ошеломленный Дункан мог только смотреть на нее.

— Ты был героем, — не останавливалась Эмбер. — Ты был рыцарем. Ты был оруженосцем. Ты был священником. Ты был лордом. Ты был…

— Хватит, — свирепо прорычал Дункан.

— Ну как? — резко спросила она.

— Что как?

— Что-то одно из всего этого должно быть правдой.

— Неужели?

Эмбер пожала плечами.

— Кем еще ты мог быть?

— Крепостным или матросом, — насмешливо ответил он.

— Нет. Для этого тебе не хватает мозолей. Да и туп ты недостаточно, хотя я уже начинаю в этом сомневаться.

Неожиданно Дункан рассмеялся. Эмбер улыбнулась против своей воли.

— Вот видишь? Сказать можно все что угодно, но это не значит знать. Это должен сделать только ты сам. За тебя никто этого не сделает.

Дункан перестал смеяться. Несколько мгновений он не говорил ни слова.

Искушение прикоснуться к нему и узнать, что он чувствует, оказалось сильнее, чем решимость Эмбер. Она сопротивлялась как могла этому жадному желанию.

И была побеждена.

Кончиками пальцев она легонько провела по чисто выбритой щеке Дункана.

Гнев.

Недоумение.

Ощущение потери — такой огромной, что описать ее невозможно, ее можно лишь чувствовать, словно дрожащий в воздухе отголосок грома дальней грозы.

— Дункан, — с болью в голосе прошептала Эмбер. — Мой темный воин.

Он следил за ней суженными до щелочек, блестящими глазами — глазами попавшего в капкан животного.

— Драка с самим собой только ранит тебя еще больше, — сказала она. — Дай себе привыкнуть к той жизни, которая у тебя теперь.

— Разве это возможно? — хрипло спросил Дункан. — Что станется с той жизнью, которую я оставил там? Что, если меня ожидает лорд, которому я присягал в верности? Что, если меня ждет жена? Наследники? Земля?

Когда Дункан говорил о лорде и земле, Эмбер ощутила темное кипение его памяти. При упоминании жены и наследников такого отклика она не уловила.

Облегчение было таким острым, что у Эмбер чуть не подкосились ноги. Мысль о том, что Дункан может быть связан нерушимым обетом, данным другой женщине, была ей как нож в сердце. Она и не подозревала, насколько силен был этот страх, пока его не прогнала невыразимая словами уверенность, лежавшая под ускользающей памятью Дункана.

Дай Бог, чтобы память к нему не вернулась. Чем больше он вспоминает, тем больше я боюсь.

Враг, а не друг.

Возлюбленный.

Дункан пришел ко мне из теней темноты. В тенях темноты он должен и оставаться.

Или погибнуть.

И эта мысль была ей еще более невыносима, чем живой Дункан, связанный обетом с другой женщиной.

Делая частые, мелкие взмахи крыльями, кречет быстро настиг приманку, которую Дункан раскручивал плавными, мощными движениями руки.

— Очень хорошо, — воскликнула Эмбер, возбужденно хлопая в ладоши. — Должно быть, прежде тебе не раз доводилось пускать приманку.

Приманка дернулась, потом опять стала размеренно кружить.

Эмбер сразу же пожалела о своих словах. Последние пять дней она отказывалась от всяких разговоров о прошлом Дункана. И память к нему не вернулась, хотя прошло уже девять дней, как он проснулся.

После первого быстрого взгляда, который он бросил на Эмбер, Дункан сосредоточился лишь на том, чтобы плавно раскручивать приманку, побуждая крылатого хищника спуститься с усеянного облаками неба. Внезапно маленький сокол упал камнем, ударил приманку с убийственной скоростью и сел на землю, готовясь к трапезе и охраняя свою «добычу» распростертыми над ней крыльями.

Эмбер быстро подманила кречета кусочком мяса и пронзительным свистом. Издав несколько резких, протестующих криков, сокол покорился и уселся на запястье Эмбер.

— Не сердись, моя красавица, — негромко сказала Эмбер, расправляя путы так, чтобы они ровно лежали у нее на перчатке. — Ты охотилась очень хорошо.

— Достаточно хорошо, чтобы заслужить настоящую охоту? — спросил Дункан.

Эмбер улыбнулась.

— Видно, тебе так же не терпится, как и соколу.

— Еще бы. Я не привык сидеть взаперти в хижине, в компании с одной лишь недоверчивой девушкой и своими мыслями — или в отсутствие и того и другого, — добавил он насмешливым тоном.

Эмбер стало не по себе.

Дункан не выказывал большого интереса к предписанному ею лечению — сон, еда и опять сон. Когда на дворе шел холодный дождь, ей было нетрудно удерживать Дункана в хижине, хотя он и ходил по ней из угла в угол, словно посаженный в клетку волк.

Но сегодня, когда солнце припекло так, что от земли большими серебристыми полотнищами поднялся и уплыл туман, удержать Дункана на месте было просто невозможно.

— Я боялась, — сказала она.

— Боялась чего? Я ведь не сосулька — не растаю от солнца или дождя.

— Я боялась врагов.

— Кого? — быстро спросил он.

— Спорные Земли, они есть… спорные. Безземельные рыцари, честолюбивые бастарды, вторые и третьи сыновья, разбойники. Все они бродят тут в поисках добычи.

— Однако ты ходила одна в замок Каменного Кольца за одеждой для меня, разве не так?

Эмбер пожала плечами.

— За себя я не боюсь. Ни один человек не посмеет меня тронуть.

Дункан недоверчиво смотрел на нее.

— Это правда, — сказала она. — Но всем Спорным Землям известно, что Эрик повесит того, кто прикоснется ко мне.

— Я прикасался к тебе.

— А потом, ты так жаловался, что тебе приходится заворачиваться в покрывала, как сарацину… — продолжала Эмбер, будто не слыша его слов.

Дункан произнес несколько непотребных ругательств на языке, которому научился в Святой Земле.

— Что это значит? — спросила она с любопытством.

— Тебе незачем этого знать.

— Ну что ж. — Она вздохнула. — Я просто хотела подождать, пока ты окончательно оправишься от всех бед, причиненных грозой.

— От всех? — переспросил Дункан.

— Почти от всех, — колко ответила Эмбер. — Если ждать, пока исправится твой нрав, то скорее окажешься завернутой в саван и по дороге на кладбище.

Дункан сверкнул на нее своими карими глазами, но у него хватило ума признать, что она права. С самого утра он пребывал в отвратительном настроении — его сновидения были полны неясных теней и чувственного жара.

— Прости меня, — сказал он. — Нелегко смириться с тем, что я потерял память о прошлом. Но чтобы прошлое мешало моему настоящему и будущему — снести такое я уж никак не могу.

— Здесь у тебя есть будущее — если захочешь, — заметила Эмбер.

— Фригольдером или оруженосцем? Она кивнула.

— Ты великодушна.

— Не я. Эрик. Он хозяин в замке Каменного Кольца. Дункан нахмурился. Он еще не видел молодого лорда, но сомневался, что поладит с ним. Привязанность Эмбер к Эрику сильно мешала его душевному спокойствию.

Как всегда, глубина его собственнического чувства по отношению к Эмбер поразила Дункана, но он не в силах был ничего изменить. Как и понять, почему он испытывает такое чувство.

Должно быть, мы были любовниками. Или хотели быть.

Дункан подождал, прислушиваясь к себе, будто пробуя языком больной зуб.

Осторожно. Настойчиво.

Ничего не случилось. Совсем ничего.

Не возникло ни ощущения правильности, ни ощущения неправильности, как в тот момент, когда он заметил, что у него нет меча; была лишь уверенность, что никогда еще он не испытывал такого сильного чувства к женщине.

— Дункан? — тихо окликнула его Эмбер. Он мигнул и очнулся от своих мыслей.

— Не думаю, что мне понравилась бы жизнь фригольдера или оруженосца, — медленно произнес Дункан.

— Чего же ты хочешь тогда?

— Того, что потерял.

— Темный воин… — прошептала она. — Перестань думать о прошлом.

— Это было бы равносильно смерти. Опечаленная Эмбер отвернулась и надела на голову кречета колпачок. Птица отнеслась к этому спокойно, удовлетворенная на какое-то время недавним полетом и вкусом крови.

— Даже самый свирепый сокол почти безропотно позволяет надеть на себя колпачок, — сказала она.

— Потому что знает, что колпачок снимут, — ответил Дункан.

Эмбер повернулась и пошла к конюшне, примыкавшей к одной стороне хижины. Оруженосец Эгберт, скорее мальчик, чем мужчина, медленно поднялся на ноги, потянулся и открыл перед ней дверь. Посадив кречета на место, Эмбер сама закрыла дверь за собой и махнула рыжему Эгберту в знак того, что он может вернуться к своему занятию — ленивому пересчитыванию облаков в небе.

Как только они с Дунканом удалились настолько, что оруженосец больше не мог их видеть, Эмбер повернулась к своему спутнику и легонько прикоснулась к его руке.

— А кроме прошлого, чего ты больше всего хочешь? — тихо спросила она.

Ответ не заставил себя ждать.

— Тебя.

Эмбер замерла. Радость и страх боролись в ней, сотрясая ее.

— Но этого не будет, — ровным голосом продолжал Дункан. — Я не возьму девушку, не зная, какой обет мог дать другой.

— Я не верю, что ты связан с другой женщиной.

— И я не верю. Но сам я родился от внебрачного союза, — четко произнес он. — И не оставлю после себя ни незаконнорожденного сына, которому пришлось бы жить подачками, ни незаконнорожденной дочери, которой пришлось бы стать наложницей какого-нибудь знатного лорда.

— Дункан, — прошептала Эмбер. — Откуда ты знаешь?

— Знаю что?

— Что ты незаконнорожденный. Что один из твоих родителей нарушил супружескую верность.

Дункан открыл рот, но не смог вымолвить ни слова. Он резко тряхнул головой, словно после только что полученного удара.

— Я не знаю, — простонал он. — Не знаю!

Но он это знал. Всего одно мгновение. Эмбер ощутила это так же безошибочно, как ощущала жар его тела.

На какой-то миг тени потеряли часть своей силы. Несколько ярких звезд сверкнуло сквозь мрак ночи, окружающей прошлое Дункана.

— Почему я не могу вспомнить? — резко спросил он.

— Оставь это, успокойся. Тени нельзя побить, можно лишь проскользнуть между ними.

Еще раньше, чем Дункан сам это ощутил, она уловила, что напряжение покидает его. Высвободив свою руку из его руки, она грустно улыбнулась и открыла дверь хижины. Но переступить порог не успела — Дункан притянул ее обратно.

Эмбер в испуге повернулась к нему Его жесткая рука с удивительной нежностью взяла ее за подбородок. Она на миг закрыла глаза, упиваясь сладкой негой, потоком хлынувшей в нее от прикосновения Дункана. Его забота о ней была словно весенние лучи солнца, которые греют не обжигая.

А страсть текла где-то совсем рядом, словно бурный поток огня.

— Я не хотел опечалить тебя, — сказал Дункан.

— Знаю, — прошептала она, открыв глаза. Дункан стоял так близко, что Эмбер различала осколки зеленого и синего, золотого и серебряного цветов, из которых получались его карие глаза.

— Тогда почему же у тебя на ресницах слезинки? — спросил он.

— Мне страшно за тебя, за себя, за нас.

— Оттого что я не могу вспомнить прошлое?

— Нет. Оттого что ты можешь его вспомнить. Он резко втянул в себя воздух.

— Почему? Что в этом может быть плохого?

— Что, если ты женат?

— Не думаю. Я бы это чувствовал — ведь чувствую же я отсутствие меча.

— Что, если ты связан присягой верности какому-нибудь лорду из норманнов? — в отчаянии спросила Эмбер, пытаясь остудить страсть, сверкавшую в глазах Дункана.

— Ну и что? Ведь саксы в мире с норманнами.

— Все может перемениться.

— Небо тоже может упасть на землю.

— А вдруг ты враг лорда Роберта? Или сэра Эрика?

— Разве Эрих принес бы к тебе врага? — возразил Дункан.

Эмбер хотела было что-то сказать, но он перебил ее:

— А вдруг я простой рыцарь, вернувшийся из похода в Святую Землю, который ищет, к кому бы поступить на службу?

Слова Дункана пронзили Эмбер, будто нежная молния, от которой на мгновение вспыхнула светом сама темнота.

Эмбер улыбнулась неуверенной, дрожащей улыбкой.

— Ты сражался с сарацинами?

— Я… да! — Улыбка Дункана сверкнула под шелковистой сенью усов одновременно с коротким проблеском какого-то воспоминания. Я бился с ними в этом месте… как оно называется… Кровь Господня, все опять пропало!

— Оно вернется.

— Но я сражался. Я это знаю, — сказал он. — Знаю так же точно, как то, что хочу вот этого.

Дункан нагнулся так, что его губы почти касались губ Эмбер. Когда она попробовала отстраниться, его рука крепче сжала ее подбородок, а другая скользнула ей за спину.

— Всего один поцелуй. Большего я не прошу. Подари один поцелуй человеку; которого ты вывела из тьмы.

Тело Эмбер напряглось, но ей не под силу было сопротивляться искушению его страсти и ее собственной.

— Мы не должны, — прошептала она.

— Да, — тоже шепотом ответил он и улыбнулся.

— Это опасно.

— Это восхитительно до невероятности.

Эмбер пыталась спорить, но безуспешно. Быть в объятиях ее темного воина было поистине восхитительно до невероятности.

— Открой мне свои губы, — прошептал Дункан, почти касаясь их своими. — Дай мне попробовать твоего нектара — я сделаю это так же нежно, как пчела пробует фиалку.

— Дункан…

— Да. Вот так.

На этот раз Эмбер не испугалась, когда почувствовала живое тепло его языка, скользнувшего к ней в рот, но поразилась его сдержанности. Она ощущала бушующую в нем страсть — словно бурное море, волны которого разбиваются о берег его воли.

Все его тело было невероятно напряжено, словно натянутая тетива. Он содрогался от желания. Но его поцелуй был лишь немногим больше, чем дуновение тепла, чем легкое касание вспыхнувшего и тут же угасшего язычка пламени.

Сама того не сознавая, Эмбер с едва слышным, коротким стоном шире открыла губы, прося большего, чем предлагал Дункан. Огрубевшие в сражениях руки осторожно переместились, притягивая ее все ближе и ближе к средоточию пылавшего в нем огня.

— Дункан, — прошептала она.

— Да?

— Ты на вкус, как солнечный свет и как гроза в одно и то же время.

У него перехватило дыхание от участившихся ударов сердца.

— А ты на вкус — как мед с пряностями, — сказал Дункан. — Я хочу вылизать все до последней сладостной капельки.

— Я хочу, чтобы ты сделал это.

Его выдох превратился в стон. Его губы настойчивее прильнули к ее губам, ища более полного слияния. Его руки лепили ее податливую теплоту по форме его тела до тех пор, пока она не ощутила каждую частицу его силы. Его сильные пальцы раскачивали ее бедра в ритме таком же древнем, как желание, к таком же неведомом ей, как заря нового дня.

Наконец Дункан поднял голову и с трудом перевел дыхание.

— Мое тело знает тебя, — уверенно сказал он. — Оно откликается на тебя, как ни на кого другого.

Эмбер охватила дрожь; она боролась с двумя потоками страсти — его и своей; их желание сливалось и росло, пока не стало рекой в половодье, и берег уже обваливался у нее под ногами, и течение было готово вот-вот подхватить ее и унести.

— Сколько раз мы лежали вместе в темноте, соединенные, и наши тела были скользкими от желания? — спросил он.

Эмбер хотела ответить, но, ощутив руку Дункана на своей груди, растеряла все мысли.

— Сколько раз я снимал с тебя одежду, целовал твои груди, твой живот, атласную гладкость твоих бедер?

В ответ раздался лишь прерывистый стон желания.

— Сколько раз я раздвигал тебе бедра и входил в твои горячие, ждущие меня ножны?

— Дункан, — простонала она. — Мы не должны.

— Почему нет, любимая? Почему нельзя делать того, что мы раньше уже делали много раз?

— Мы не… — У нее перехватило дыхание. — Никогда.

— Всегда, — возразил ей Дункан. — Но…

Он осторожно прихватил зубами нижнюю губу Эмбер, заставив ее замолчать. Когда его пальцы скользнули ей под плащ, добрались до сосков и стали ими играть, и соски затвердели от его прикосновений, ноги у нее подкосились.

— Дорогой желания мы с тобой много раз проходили вместе, — сказал Дункан, улыбаясь и склоняясь над ее грудью. — Вот почему наши тела так быстро отвечают друг другу.

— Нет, это…

Голос Эмбер оборвался, потому что в это мгновение жаркие губы Дункана сжали ей сосок. Когда же он легонько провел по нему зубами, она едва не лишилась чувств.

— Дункан, — прерывающимся голосом прошептала Эмбер, — ты как огонь, который сжигает меня.

— Нет, это ты меня сжигаешь.

— Мы не должны больше… касаться друг друга. Дункан как-то загадочно усмехнулся.

— В свое время, — согласился он. — Но сначала я потушу тот огонь, что в тебе. А ты потушишь тот, что во мне.

Охваченная дрожью Эмбер представила себя нагой в объятиях Дункана, когда одежда не притупляет пронзительности ощущений, когда между ними нет ничего, кроме страстного жара их слившегося дыхания, и она отдает свое тело своему темному воину.

Вдруг безымянного воина ты пожелаешь всем сердцем, душою и телом.

— Нет! — внезапно крикнула она. — Это грозит нам бедой!

Сильные руки сжали ее еще крепче и не дали ей вырваться, когда она попробовала это сделать.

— Отпусти меня! — воскликнула она.

— Не могу.

— Ты должен!

Дункан заглянул в широко открытые золотистые глаза Эмбер. То, что он в них увидел, ошеломило его и заставило отпустить ее. В тот же миг она отступила на такое расстояние, чтобы он не мог до нее дотянуться.

— Ты боишься, — сказал он, сам почти не веря этому.

— Да.

— Я не сделаю тебе больно, милая Эмбер. Ты ведь должна это знать. Разве ты не знаешь?

Эмбер отступила еще дальше от протянутой руки Дункана.

С яростным проклятием Дункан резко повернулся и бросился прочь из хижины.