Глава 5

Джафар ас-Садик: шиитский имам и толкователь Корана

760 г. от Р.Х.

Джафар стал одним из первых толкователей Корана. Он был имамом, наделенным Божественной властью. Власть эта передавалась в его роду.

Родословная Джафара ас-Садика непохожа ни на одну родословную в истории ислама.

До недавнего времени во многих обществах происхождение имело огромное значение. Оно определяло возможности в жизни. Духовное происхождение даровало духовную власть. Европейцы называли это «beata stirps» — «священные корни». Они подпитывали и определяли личность, служили ей благословением.

Среди мусульман считалось, что потомки тех, кто восходит своими корнями к пророку Мухаммаду через его дочь Фатиму и ее мужа Али, имели власть и правителей, и святых. В силу своего происхождения они с самого рождения получали особое благословение.

Род Фатимы передавался по отцовской линии. Он начался с Али, двоюродного брата, друга детства, верного последователя, воина, а затем и зятя пророка Мухаммада. Али стал первым имамом шиитского направления ислама.

У него было два сына: Хасан и Хусейн. Являясь внуками пророка, а впоследствии и его ближайшими наследниками мужского пола, они стали вторым и третьим имамами. Основной род шиитов продолжил отпрыск Хусейна, несмотря на мученическую смерть последнего во время битвы при Кербеле, которая произошла в 680 году.

Шестым имамом стал Джафар ас-Садик. Он был правнуком Хусейна, а также одним из назначенных преемников Али, своего прапрадеда. Но его «священные корни» идут еще дальше. Джафар ас-Садик не только принадлежал к семье пророка («ахль аль-бейт»), но имел и другую родословную, которая связывала его с домом Мухаммада. Он был потомком как Аиши, самой любимой жены пророка после Хадиджи, так и Фатимы, старшей дочери Хадиджи и Мухаммада, жены Али.

Имамы полагались на родословную, но многое зависело и от их характеров. Джафар известен как ас-Садик, или «Правдивый». Именно благодаря своей преданности правде он стал самым важным из шиитских имамов после Али и младшего сына Али, мученика Хусейна.

Никакие сложные генеалогические связи не имели бы значения, если бы Джафар не стал выдающимся ученым. У него были удивительные познания. Он жил и преподавал в Медине, когда сунниты и шииты уже различались во взглядах, но еще не превратились в два противостоящих лагеря в мусульманском сообществе. Среди его учеников были Абу Ханифа и Малик ибн-Анас, которые стали основателями двух из четырех суннитских школ права. Малик ибн-Анас не выражает никаких сомнений в том, что между ним и Джафаром ас-Садиком существовала близкая дружба. Их сотрудничество помогло формированию исламских норм и ценностей на все времена. Оно способствовало и плавному развитию связей между основными группами, которые определяли ислам во втором веке Хиджры (исламского календаря).

Сунниты принимали историю мусульманского сообщества («уммы») так, как разворачивались события: все Праведные халифы были, несомненно, праведными. В то же время шииты видели эту историю по-другому. Али был самым праведным из Праведных халифов. Естественно, другие халифы, в особенности, его непосредственный предшественник Осман, обладали меньшей праведностью, поскольку не подчинялись Али. Позднее становление Али халифом, а еще больше — мученическая смерть его сына Хусейна, — представлялись шиитам предательством идеалов раннего мусульманского общества. Они предпочитали халифам своих имамов, у которых не было политической власти. Но настоящий раскол между суннитами и шиитами произошел только после восстания Аббасидов.

Они восстали против Омейядов в 747 году, воспользовавшись поддержкой прото-шиитов, то есть тех, кто был связан с Семьей пророка и памятью об Али и его мученически погибшем сыне Хусейне. Даже после того, как Аббасиды пришли к власти и сделали своей новой столицей Куфу, другие ветви Семьи пророка продолжали протестовать. Некоторые восстали против власти Аббасидов, как их более ранние предшественники — против Омейядов.

Однако Джафар ас-Садик не присоединился к ним, не поддержал их дело. Он предпочел стать научным авторитетом и политическим наблюдателем. В первой половине 750-х годов он поддерживал политику домоседа, которую начал его отец. Живя в Медине, Джафар не представлял угрозы для халифа Аббасидов в Куфе, и его оставили в покое.

Однако в 753 году получил бразды правления новый халиф Аббасидов, аль-Мансур. Он сосредоточил все усилия на защите своей власти.

Используя интеллектуальную элиту, включая Джафара, халиф пытался создать теократическое государство, где ему принадлежала бы роль наместника Бога. Он также подтвердил права своей династии на халифат на основании родословной. Несмотря на то, что она не была столь благословенной, как родословная Джафара, аль-Мансур заявлял: он и его отпрыск — прямые потомки дяди пророка, Аббаса — в равной степени претендуют и на имамат.

В 760 голу аль-Мансур провозгласил себя имамом-халифом.

Джафар не мог вынести этого двойного требования. Как назначенный имам своего рода, он был вынужден противостоять халифу на двух основаниях. Во-первых, по представлениям шиитов о власти и преемственности, имамат должен оставаться независимым от халифата, пока Господь не дарует имамату победы. Во-вторых, имамом может быть только потомок пророка через его дочь, Фатиму. Имам получает свою исключительную власть, но не путем предъявления политических требований, а через прямое назначение от предыдущего имама. Он также наследует специальные внутренние знания («илм»), которые передаются через священную кровь из поколения в поколение.

Вначале сопротивление Джафара было не политическим, а, скорее, интеллектуальным, что переплеталось с Кораном. К 760 году Джафар ас-Садик стал гораздо большим, чем просто старшим государственным деятелем для Семьи пророка. Он был уважаемым знатоком Корана; некоторые утверждают, что ему принадлежат комментарии к Книге. Хотя они и не сохранились, каждый может легко оценить некоторые из его главных идей, обратившись к более поздним комментариям, написанным шиитскими учеными.

Джафар имел тройственный взгляд на Коран. Первое и наиболее очевидное значение было буквальным: каждый мог прочесть текст на арабском языке. Однако ко времени рождения Джафара большая часть языка Корана стала отличаться от повседневного арабского. Поэтому одним аспектом толкования был перевод того языка, на котором написан Коран, на разговорный арабский. Но чтобы понять контекст аятов, сур и событий из Книги Знамений, необходимо было нечто большее, чем просто перевод. Этим вторым уровнем толкования стала история. Здесь требовалось понимать обстоятельства, в которых жили пророк и первые мусульмане.

Конечно, приходилось рассмотреть события, определившие линию преемственности, которая обошла Семью пророка и перешла к близким друзьям Мухаммада: Абу Бакру, Омару и Осману. Вместе с Али эти трое были известны, как Праведные халифы. Однако их праведность переоценивалась в свете нравственного превосходства Али.

Третий уровень толкования заходит еще дальше. Выходя за исторические и языковые рамки, Джафар анализирует область воображения, мифов, интуиции. Некоторые назвали такую теорию аллегорическим подходом к Корану. Это был самый извилистый и наименее доступный путь к раскрытию тайн Книги Знамений.

Однако именно этот третий, аллегорический путь предлагает наиболее творческий и свободный из всех способов изучения Священного Корана.

Джафар был особенно искусен во втором и третьем уровнях толкования, хотя зачастую трудно найти между ними разницу. Например, Али, благодаря близким отношениям с Мухаммадом, должно быть, присутствовал при ниспослании Господом некоторых Откровений, которые потом стали Книгой Знамений — Великим Кораном. Но не находя в Откровениях Корана явных упоминаний об Али, как можно найти косвенные указания на него, а также его род?

Именно этот вопрос и стал мотивацией для имама Джафара к попыткам осмыслить Книгу Знамений. Как и другие потомки Семьи пророка, которые стали известны, как шииты (сторонники Али), он видел различия между явными и неоднозначными стихами. Как имама своего времени, Джафара ас-Садика уважали за авторитетность его знаний, которые включали скрытое и очевидное значения Корана. Он искусно лавировал между явными, однозначными стихами, в которых нет места для различий в их толковании, и другими, многозначными аятами.

Последние требовали многоуровневого истолкования и часто вызывали разногласия даже среди верующих.

Как Табари в X веке, имам Джафар ценил очевидные стихи Корана: любой верующий способен разобраться в их значении. Однако, в отличие от Табари, он приписывал большую важность и неоднозначным аятам. По мнению ас-Садика, значение этих стихов непонятно всем, кроме тех, кто имеет власть истолковывать их, то есть, имамов.

К примеру, говорят, что Али заявлял, будто не меньше четверти Корана посвящено имамам. Имамы — это «те, которые уверовали» (9:119) и «обладающие знанием» (3:18). Они также связаны с «людьми напоминания» (16:43) и с «партией Аллаха» («хезболла»; 5:56). И именно имамы являются Семьей пророка:

Вот что возвещает Аялах Своим рабам, которые уверовали и творили благое. Скажи: «Я не прошу у вас за это награды, а только любви к ближним…»

(42:23)

Есть и другие стихи, аллегорически относящиеся к имамам. В них упомянуты Знамения Господа: «Отрицают Наши знамения только тираны!» (29:49); каждый имам избран, чтобы стать Знамением Божьим (7:9; 10:7; 22:57; 38:29).

«Дорога прямая» становится путем, назначенным имамами (1:6, а также 6:153; 15:41; 16:76; 20:135; 43:43)/

«Милость Аллаха» (14:28) — это имамы, и они также «вервь Аллаха» (3:103) и «надежная опора» (2:256).

«Свет Господа» имеет особо важное значение, поскольку он не только назначает имамов, но и определяет их особую роль.

Уверуйте же в Аллаха, и Его посланника, и в свет, который Мы ниспослали…

(64:8)

В то же время сунниты ставили под сомнение все эти ссылки. Но именно последняя из них, где имамы связываются со Светом Господа, вызвала самые острые разногласия. Она отражает не только разные представления об имамах, но и о самом пророке. Говорили, что Мухаммад — не более чем человек, как все пророки до него и преемники (халифы) после него. Стих 64:8 — это классический и наиболее известный отрывок, где и Мухаммад, и имамы отождествляются со Светом Божьим. (Правда, существует еще несколько подобных стихов — 4:174; 6:122; 7:157; 9:32; 24:35; 57:28 и 66:8).

Хотя Джафар противостоял халифу молчаливо, его учение, в особенности — исключительное право, которое он приписал сам себе, как толкователю Корана, подрывало притязания аль-Мансура. По приказу халифа Джафар был схвачен и отправлен в Самарру, где находился под стражей.

Через несколько лет аль-Мансур разрешил Джафару вернуться в Медину, но затем дал правителю Медины распоряжение отравить его.

Имам Джафар ас-Садик умер в 765 году и был похоронен на кладбище Джаннат аль-Баки («Вечный Рай») в Медине. Его превосходство среди шиитских, а также суфийских и мистических толкователей Корана сохраняется до наших дней. При этом жители Саудовской Аравии, которых ужасает поклонение могилам святых и имамов, разрушили Джаннат аль-Баки в первые десятилетия XX века.

 

Глава 6

Абу Джафар ат-Табари: суннитский историк и толкователь Корана

913 г. от Р.X.

Абу Джафар Мухаммад ибн-Джарир ат-Табари (далее Табари) родился в середине IX века в Персии (на территории севера нынешнего Ирана).

Скончавшийся в 923 году, Табари прожил долгую, плодотворную жизнь на заре четвертого века по мусульманскому календарю (лунному, а не солнечному). В 913 году наступил новый век (календарь начинается с переселения («хиджры») Мухаммада из Мекки в Медину).

К тому времени ат-Табари, вероятно, исполнилось семьдесят пять лет. Как и все другие праведные мусульмане, не являющиеся арабами, которые стремились стать учеными, он овладел арабским, как вторым языком. Однако ход его мыслей отличался от того, что был принят у арабских единоверцев.

Он рассматривал весь период мусульманской истории не как араб, связанный с Западной Аравией, местом рождения пророка, а как уроженец Персии, имеющий связи с Ираном и Месопотамией. Это регионы, смежные с Аравией и часто соперничавшие с ней за авторитет среди местных мусульман.

Табари осознавал — обучение означает овладение навыками риторики, грамматики, синтаксиса и ораторского искусства. Оно включало и признание значения мусульманского прошлого, личностей, связанных с пророком Мухаммадом, носителей его послания. Например, теми, кто читал Коран вслух. Они сохранили Писание, как живой устный источник. Эти хранители откровений сосредоточили все свое внимание на Книге Знамений. Во времена Табари существовало семь (возможно, десять или даже четырнадцать) различных способов чтения и произнесения текста Корана.

Помимо чтения Писания вслух и наслаждения арабскими стихами, мусульманским ученым также необходимо было синтезировать потоки откровений и переживаний пророка в систему добродетелей, кодекс поведения. Он мог стать руководством для растущего мусульманского общества. Людей, которые этим занимались, называли законниками.

Двое последних пользовались особым уважением Табари. Одним из них был Шафи’и, который умер за век до него.

Шафи’и жил и писал на пороге третьего века мусульманской эры: он умер в 820 году (соответственно, в 204 г. Хиджры). Законник посвятил свою жизнь толкованию Корана через уроки пророка и был так предан своему делу, что утверждал, будто два источника истины не могут противоречить друг другу. Все то, о чем говорилось в Писании, пережил пророк. И то, что пережил пророк, составляло и дополняло то, о чем говорилось в Коране. Не может быть никаких несоответствий, а особенно — противоречий между посланием и посланником.

Другим законником, современником Табари, был Ахмад ибн-Ханбал. Табари восхищался ибн-Ханбалом, но не столько его юридическими способностями, сколько поразительным владением преданиями о пророке, беспорядочным множеством мнений и рассказов, которые, как утверждается, все связаны с Мухаммадом. Однако их содержание полностью зависело от благородства и честности их рассказчиков.

Разделяя мнение Шафи’и о том, что жизнь и слова пророка служат дополнением послания, содержащегося в Коране, Табари вслед за ибн-Ханбалом отправился в Багдад, столицу обширной исламской империи. Там он узнал некоторые традиции (дань пророку Мухаммаду), а также выяснил, что большинство ссылок на изречения пророка и о нем ведут за пределы Ирака.

Табари совершил путешествия в Сирию, в Египет, в другие города Ирака с целью собрать информацию о наследии посланника Божьего. Ученый нашел подтверждение всему, чему мог, но также выяснил, что многое из того, что слышал, оказалось ложным.

В то же время, Табари исследовал все аспекты исламского прошлого. Он пытался разобраться в контекстах чтения арабской поэзии вслух, используя стихи, которые предшествовали подъему исламской религии. Историк обсуждал проблемы чтения Корана. Какие способы были предпочтительнее? В каких районах их предпочитали — и кто?

Табари посвятил работу всей своей жизни тому, чтобы попытаться объединить все, что было известно, и то, что он смог выяснить о толкованиях Книги Знамений. Он также написал подробный труд о мировой истории, который стал столь же влиятельным, как его работа о Коране. Правда, некоторые были с этим не согласны.

Но даже если бы этот человек был только толкователем Писания, то все равно остался бы одним из важнейших знатоков мусульманства во все времена. Его работа состоит, по меньшей мере, из тридцати книг и занимает двенадцать томов в новейшем печатном издании. Табари сделал обзор всех трудов своих предшественников с целью не столько разобраться в порядке Знамений, сколько перечислить и оценить все возможные подходы к ним.

Табари считал напрасными попытки представить, как пророк Мухаммад получил поток Света свыше. Сущность Корана очень разнообразна: он был поэмой, молитвенником, песней, а также сводом законов. Писание — поэма в силу своего лирического стиля и запоминающихся строк. Но эта поэма не похожа ни на одну другую. Коран был молитвенником, потому что все мусульмане пользовались им в молитвенных обрядах («салят»), а также в молитвах, взывающих к имени Господа («ду’а»). Чтение Писания напоминает музыку, но не похоже на другие песни: его текст передавал значение через звук. Коран также стал кодексом законов, не в меньшей степени благодаря мастерству праведных мусульманских законников, например, Шафи’и и ибн-Ханбала.

Для Табари Коран стал, прежде всего, следующим этапом Откровений, которые уже нашли отражение в Библии. Коран, в его представлении, был преумноженной Библией, поскольку в нем содержалось множество знакомых иудеям и христианам историй, но с новыми акцентами. Будучи гораздо короче еврейской Торы, Коран по объему больше, чем христианские Евангелия. Хотя Мухаммад и не совершил никакого чуда, Коран стал Божественным чудом, которое передал пророк. Неоднократно задача толкователя заключалась в том, чтобы показать, как Откровения, ниспосланные Мухаммаду, воплощали ранние пророчества, а также превосходили их по масштабу, точности и проницательности.

Один из первых примеров особого подхода Табари появляется в его толковании Открывающей Книгу суры. В последних стихах говорится:

Веди нас по дороге прямой,

(1:6-7)

по дороге тех, которых Ты облагодетельствовал, — не тех, которые находятся под гневом, и не заблудших.

Имитируя сократический диалог, Табари разговаривает с неизвестным собеседником. Тот спрашивает его мнение о людях, которые находятся под гневом, и о заблудших.

Табари отвечает: «О тех, кто находится под Божьим гневом, Господь говорит в Своих Откровениях так: «Тот, кого проклял Аллах и на кого разгневался, и сделал из них обезьян и свиней, и кто поклонялся тагуту. Эти — злостнее по месту и более сбившиеся с ровного пути» (5:60)».

Иными словами, Табари толкует Писание понятиями, установленными самим Кораном, размышляя над Открывающей сурой — семью стихами, ставшими прообразом всех откровений Книги Знамений, законник истолковал ее с помощью обращения к последующей суре «Трапеза». Там для понятия «гнев» и «заблуждение» используются те же арабские слова. Кажется, что во втором случае иудеи и претерпели гнев Божий, и сбились со своего пути, то есть, заблудились.

Затем Табари подтверждает особенность этой религиозной группы, цитируя множество страниц из Преданий о пророке Мухаммаде (хадисов), в котором иудеев называют теми, на кого Господь негодует.

Позднее он отмечает: вторая часть фразы могла относиться и к другой религиозной группе. Может показаться, что те, кто находится под гневом Господа, — это те же люди, кто сбился с ровного пути. Однако, на самом деле, это, вероятно, разные группы. Вторая отличается тем, что сбилась с пути. Это могут быть христиане, что кажется очевидным позже, из суры «Трапеза», когда Господь приказывает:

Скажи: «О обладатели писания! Не излишествуйте в вашей религии без истины и не следуйте за страстями людей, которые заблудились раньше, и сбили многих, и сбились с ровной дороги».

(5:77)

Тем, кто прочтет комментарии Табари к последним аятам Открывающей Книгу суры и на этом остановится, будет казаться: толкователь открыто выражает свои взгляды против иудеев и христиан. Он выставляет ислам единственно верной религией за счет двух ее предшественников — иудаизма и христианства. Но откровенно спорное понимание его комментариев смягчается последующими дополнениями.

В каждой главе своего толкования Табари цитирует комментарии, сделанные ранее. Он суммирует прежние точки зрения до того, как высказывает свое мнение. Ученый не сделал окончательных выводов о том, что могли бы «в действительности» значить определенные стихи Корана.

Табари начинает с риторического вопроса: почему Всемогущий ниспослал такое длинное Откровение в самой первой суре? Разве недостаточно первых двух стихов, превозносящих Аллаха, как милостивого и милосердного, Господа миров, Царя в День суда? «Какая еще мудрость, — спрашивает богослов, — содержится в пяти других аятах, кроме той, что уже есть в первых двух?»

Этот риторический вопрос позволяет Табари по-другому сформулировать Божественное провидение. Прежде всего, оно должно было подтвердить Божественное происхождение Корана. Его форма соответствует его содержанию. Одновременно подтверждая предыдущие Писания, Книга Знамений отличается от них своей чудесной структурой, исключительной логичностью и уникальной формой композиции.

Хотя подражателей множество, все они проигрывают в попытках сравниться с ним. Ораторы не могут воспроизвести четкую упорядоченность даже самых коротких глав. Ученые устали от попыток описать форму хотя бы части Корана. Поэты озадачены и поражены его внутренним звучанием, которое выходит за рамки всех правил стихосложения.

Что касается людей умственного труда, то, по мнению Табари, их способности в подходе к изучению Книги Знамений более всех достойны сожаления. Все, что они могут сделать — это принять и подтвердить, что Писание шло от Великого Господа, от Победителя. В Коране содержится такой смысл, которого нет ни в одной другой книге, посланной с Небес на землю. Через рассказы, споры и притчи Книга дает руководство к действию и приказы воздержаться от каких-то поступков. Есть отрывки, которые привлекают, и эпизоды, которые пугают.

Самым главным Табари считает нравственную силу Писания. Книга Знамений посредством отрывков, которые привлекают или страшат, прежде всего, демонстрирует Божественное провидение. И нигде это провидение не изображено так ясно, как в последних двух аятах Открывающей Книгу суры. Они служат общей цели, которая не ограничивается и для иудеев, и для христиан. «Упоминая в ней о характерном воздаянии, которое Он обрушил на тех, кто ослушался Его, и наказании, которому подверглись те, кто пошел против Его воли, Он стремился вызвать у Своих служителей страх перед неповиновением Ему и подверганием себя Его гневу». Другими словами, иудеи и христиане — типичные представители всего человечества, как и мусульмане, которые могли не подчиниться Божьей воле и не пойти прямой дорогой.

Табари предлагает более универсальное понимание не только Открывающей суры, но и всего Корана. Главным образом, он акцентирует внимание на том, чтобы к Мухаммаду относились, как к последнему пророку, и, по меньшей мере, к преемнику Ибрахима и подтверждению его деяний. Именно в сказании о пророке Ибрахиме сообщается и о том, что произошло с Мухаммадом. Ибрахим прошел путь от неведения и наивности (6:77-78) до неуверенности (2:260) и, наконец, до веры в Единого Господа, милостивого, милосердного.

Именно Ибрахим преодолел путь от неведения до пророчества, от идолопоклонства до единобожия. Он принимал Божье благословение для всего человечества, и сделал Аравию местом жительства своих истинных потомков, тех, чье семя передавалось от его жены Агари к ее сыну Исмаилу, а затем и всем арабам, включая племя курайш, где родился пророк Мухаммад.

Когда арабы в целом и курайшиты в частности по милости Господней имели власть, милость настолько принадлежала исключительно им, насколько гнев и наказание были ожидаемым и вероятным исходом для иудеев и христиан. Божье расположение коснулось и одних, и других. Это подтверждают некоторые отрывки из Корана. Однако, как утверждал Табари, оно распространялось не только на мусульман-арабов, но и на жителей Персии, которые присоединились к мусульманскому сообществу после того, как арабы завоевали Ирак и Иран.

Хотя Табари был уроженцем Персии и читал Коран отчасти как перс, он являлся человеком своего времени. К концу третьего века по календарю Хиджры исламское учение больше не являлось новым. Но ему еще было далеко до того, чтобы считаться устоявшимся законом и наставлением для праведных мусульман. Казалось, богослов пытался понять смысл того, как ручейки познаний, предшествующих ему, превращались в океан толкования, который мог в равной степени и ввести в заблуждение, и стать источником информации. Как один человек может выдвинуть критерии для оценки целого океана значений, которые содержатся в Великом Коране?

Табари считал необходимым делить все знамения на три категории. К первой группе относятся те, которые должен был разъяснить людям пророк Мухаммад, и только он (16:44 и 64). Другую группу стихов мог истолковать Господь и только Он — например, аяты, указывающие на последний час суда, о котором не знал даже пророк (7:187). И, наконец, выделялась третья, самая многочисленная группа стихов, которую мог комментировать каждый, кто знает арабский язык Корана.

Табари назвал свою великую работу «Полное описание толкования стихов Корана». Слово «толкование» по-арабски звучит как «тавил» — буквально, «возвращение к истоку». Иными словами, это попытки объяснить Коран через само Писание.

Для богослова «тавил» казался равнозначным другому понятию, «тафсир». А это — толкование значений отдельных слов, фраз и отрывков из Корана. По мнению Табари, оба слова сливаются воедино, словно два притока одной реки, они являются синонимами одного понятия.

Обращение к первоисточникам ценно тем, что дает возможность рассматривать Бога, пророка и «простого» верующего, как связанных действующих лиц Корана. Если быть точным, то раз уж существует два человека-«толкователя», то должно быть и два уровня толкования. Пророк интерпретировал Коран через события своей жизни. Его поступки и слова раскрывают понимание послания, содержащегося в Писании. Но простому верующему необходимо видеть различия между знамениями. Ведь не все они имеют одинаковую ценность. Коран содержит такие знамения, значения которых читатель, зная предысторию или контекст, сможет легко расшифровать. Их значение должно быть очевидным. Табари называет их явными. Но существуют и другие — те, значение которых известно только одному Господу. Это неоднозначные знамения.

Таково мудрое разделение, особенно, в том, о чем не было сказано Табари. Он не говорил о том, что явные откровения имеют только одно возможное толкование. Вот только уровни толкования должны быть понятны тому, кто изучает их, имея желание и зная предысторию.

Однако и неоднозначные знамения не исключают человеческой интерпретации. Они включают загадочные буквы, которые представляют некоторые из глав Корана, начиная с суры 2 («Корова»), в которой после басмалы идут три буквы: «алиф», «лям», «мим». (В переводе И.Ю. Крачковского — «алм». — Прим. ред.) Во времена Табари многие мусульмане стали обращаться к буквам второй суры, чтобы получать предсказания. Возникла целая наука гадания, основанная на соответствии цифр и букв.

Табари не признавал такой способ толкования неоднозначных знамений, но, в то же время (поскольку все в Коране имеет и цель, и значение), он утверждал: любой способен понять эту неоднозначность. Естественно, не стоит пытаться уяснить их прежде, чем читатель овладеет смыслом явных знамений.

Другими словами, любой толкователь должен сначала осмыслить явные знамения с их ясными духовными и нравственными путями, прежде чем сворачивать в более опасную местность, усеянную неоднозначными знамениями.

Роль Табари в качестве автора комментариев к Корану усложнял его статус мусульманина-суннита. Хотя он поддерживал особые качества Али и всех, кто имеет отношение к Семье пророка, богослов оставался приверженцем пути политической преемственности.

Преемственность породила сначала династию Омейядов, а затем — Аббасидов. Осторожное использование понятия «тавил» показывает, в какой степени Табари проповедовал скорее суннитский, чем шиитский подход к изучению Корана. Как мы видели раньше, он считает «тавил» равнозначным более распространенному и знакомому слову «тафсир».

Это может показаться уступкой чувствительности шиитов, однако понятие неоднозначных знамений для Табари более ограничено, чем для его противников. Оно относится к таинственным буквам и к нескольким другим отрывкам, но не к четвертой части Корана, как якобы утверждал Али. Оно не распространяется на многие аяты, значение которых, как заявляют шииты, предназначено для Семьи пророка, особенно для имамов — шиитских лидеров, произошедших от Али и Фатимы, дочери Мухаммада.

Для Табари Абу Бакр и Омар, как и Али, имели право быть законными наследниками, а поэтому и преемниками пророка Мухаммада. Даже Осман мог быть принят — хотя и с меньшим энтузиазмом, чем другие — в династию суннитов, известную как Праведный халифат.

Табари поддерживал основные взгляды суннитов на толкование Корана. Он превозносил Книгу Знамений, но как текст Божественного происхождения. Толкование требовало от людей большой ответственности. Ни один человек не рождается уже с каким-то особенным знанием или предвидением. Каждому приходится учить слова из Корана, запоминать его стихи, размышлять над значением Писания и жить по его откровениям.

Взгляды шиитов были не просто альтернативным способом чтения текста; они казались неприемлемыми, некорректными в своих предположениях и ошибочными — в выводах.