Длинный, узкий, опутанный водорослями предмет выскочил из воды прямо передо мной с почти человеческим всхлипыванием окружавших его пузырей. Он встал над поверхностью почти в полный рост, после чего свалился плашмя и прижался вплотную к борту «Дракона». Это оказалась всего лишь лодка, крохотная плоскодонка, в уключинах которой „даже торчали весла.

Было что-то ужасное в этой лодке, обросшей губками и морской травой. Как будто сам Дэви Джонс прислал ее за кем-то наверх. С другой стороны, можно было усмотреть в этом хороший знак: хоть что-то спаслось с обреченного судна. И капитан приказал:

– Втащите на борт!

Впервые Горн уклонился от работы. Он не прикоснулся ни к линю, ни к лодке. Ему явно хотелось, чтобы лодка не попала ш борт, он утопил бы ее взглядом. Но вот посуднйка оказалась на борту, и «Дракон» продолжил путь к Вест-Индии, куда через десять дней и прибыл.

Этого момента я нетерпеливо ждал с самого Лондона. Я воображал, что событие это вызовет всеобщее ликование, что мы будем плясать на палубе, как босоногие дикари, увидев наконец Новый Свет. На самом же деле все вдруг стали серьезнее, когда на горизонте показались размытые пятна островов. А на лице Горна вообще читалось отчаяние, как будто он увидел поджидавшую его виселицу.

Острова приближались, увеличивались и темнели. Яркая зелень растительности окаймляла серые береговые скалы. За первым островом последовали другие; они вытянулись цепью, не оставляя прохода

– Где мы? – спросил я капитана.

– Если б я знал! Принеси-кa карту из каюты.

Я выполнил указание, и капитан Баттерфилд расстелил карту на мостике. Он стал на колени и согнулся над ней, поглядывая то на карту, то на острова. В той же позе пристроился к нему мистер Эбби, и выглядели они как цыплята, клюющие рассыпанное по палубе зерно. Я едва сдерживал смех.

– Не вижу ничего смешного, – сделал замечание капитан, увидев мою расплывшуюся физиономию. – Мы сбились с курса, ты это, надеюсь, понимаешь?

– Да, сэр.- Я согнал улыбку с лица.

– Здесь должен быть проход, но где он? – Он махнул в сторону островов. – Где Антигуа во всей этой чехарде?

– Надо спросить Горна, – посоветовал я.

– Словоплета, да! – скривился Эбби. – Он спрядет вам сеть из вранья и отправит с нею на ловлю диких гусей.

– Спокойно, мистер Эбби. Джон прав. Позвали Горна. Он посмотрел на сушу и едва

удостоил карту взглядом.

– Возьмите к северу, – буркнул он.

– Вы уверены? – сощурился капитан. Горн вытянул руку:

– Вот это, слева по носу, Мартиника. Капитан ткнул пальцем в карту. Расстояние

до Антигуа было почти две сотни миль.

– Неужели мы так отклонились? – ужаснулся он.

– Проверьте. Справьтесь у того торгаша. – Горн чуть приподнял руку в неопределенном направлении.

– У какого торгаша? – Баттерфилд, прищурившись, осматривал побережье. Мы с Эбби занялись тем же. Наконец я заметил крохотный белый треугольник на фоне суши.

– Там! – показал я.

– Чтоб меня черти взяли, не видят мои старые глаза,- сокрушался дядя Стэнли.- Ну, раз Джон видит, значит, так оно и есть.

Горн фыркнул и отправился на свое излюбленное место, а мы повернули к северу. «Дракон» легко догнал шлюп, по дуге выйдя ему в кильватер. На корме лениво развалился рулевой, взгромоздив ноги на румпель. Он сонно поднял голову и увидел «Дракона».

Откуда прыть взялась!

Рулевой вскочил, по палубе забегали крохотные фигурки. Взвились все паруса, заношенные и залатанные, и жалкое суденышко в панике понеслось к берегу, под защиту рифов, где водяные валы разбивались в тучи брызг.

– Прелестно! – саркастически изрек Баттерфилд. – Как они нам обрадовались.

Мы пошли на север, как и советовал Горн. Вскоре показался еще один парус, судно шло встречным курсом. Завидев нас, оно резко свернуло на запад. Еще один мелкий торговец, только что отваливший от берега, спешно завернул обратно при приближении «Дракона».

– Проклятие! Мы для них – прокаженные! – горячился Баттерфилд.

Роланд Эбби был вне себя.

– Позвольте мне приветствовать их из пушек. Я покажу им, кто мы такие.

Три дня мы шли на север, и каждое судно, завидев нас, спасалось бегством. К Антигуа мы вышли, в точности следуя указаниям Горна, и миновали острова по лазурным волнам Карибского моря. Следующим утром перед нами выросли горы Ямайки, такие высокие, что верхушки их окутывали облака, похожие на пушистые сугробы.

Наступил пятьдесят третий день нашего путешествия, когда мы обогнули оконечность полуострова Палисадо и вошли в гавань Кингстона. Я стоял у штурвала и смотрел на открывшуюся передо мной бухту, на оживленный город. С правого борта, под защитой пушек Форт-Джорджа, ближе к старому Королевскому порту, несколькими четкими рядами, как на параде, выстроились английские военные суда. Мы прошли мимо, и мгновенно все они, а также сухопутная база, расцветились флажками. Между ними завязалась оживленная беседа.

– Сплетничают, как торговки на рынке,- заметил Эбби. Он не мог точно перевести их разговор, но был уверен, что речь идет о нас, – Удивляются, кто мы и откуда. Чем-то мы их заинтриговали. С чего бы?

– По крайней мере, они-то хоть от нас не убегают, – буркнул Баттерфилд. Он стоял рядом со мной, сцепив руки за спиной, указывая, куда рулить. Сначала курс был на гору, затем на церковь, когда показалась ее колокольня. Вот перед нами набережные и пристани Кингстона. – По ветру! – скомандовал капитан.

Судно замедлило ход, остановилось и подалось назад, захлопали паруса.

– Отдать якорь! – прозвучала долгожданная команда. И вот якорь захватил дно. Мы снова связаны с землей – на другой стороне земного шара, в бухте, которая служила приютом Блэкберду, Моргану и Кидду.

Ноги мои зудели от желания пробежаться по зеленеющим склонам, сердце стремилось исследовать вновь открытый мир. Но превыше всего судно с его неотложными потребностями, которые должны быть удовлетворены, прежде чем кто-либо сойдет на берег. А меня, кроме того, удерживает груз, который следует отправить на берег и заменить новым. Судно должно себя окупать. И мы взялись за работу, не обращая внимания на соблазны близкого города. Лишь мысленно время от времени отвлекался от работы.

Остальные чувствовали себя так же. Выразительные взгляды бросали они на берег, возясь с парусами и фалами. Ноги мои стояли на палубе, а взгляд был устремлен к горам, когда внимание всей команды вдруг привлекла военно-морская шлюпка, подошедшая к борту. В ней было шестеро гребцов, у руля сидел офицер. Это был молодой лейтенант с рыжими волосами, выбивающимися из-под форменной шляпы. После краткого приветствия он спросил:

– Вы кто?

– Шхуна «Дракон», сэр, – ответил ему с мостика Баттерфилд.

– Из Англии?

– Да.

Почти мальчишеский голос лейтенанта не разносился слишком далеко, и команда поспешила поближе, чтобы услышать нового человека, увидеть незнакомое лицо после долгой изоляции. Один только Горн не проявил интереса к шлюпке. Он торчал наверху, на марсе, ковыряясь с уже убранным парусом.

Лейтенант подвел шлюпку поближе к капитану Баттерфилду:

– Вы о «Рассудительном» что-нибудь знаете?

– Я и не слышал о таком, – ответил Баттерфилд.

– Черная шхуна, очень похожа на вашу, но с двенадцатью пушками. – Парень говорил с шотландским акцентом. – Мы сначала вас за нее приняли, пока не разглядели этого зверя на носу. – Он махнул рукой в сторону драконьей головы.

Баттерфилд пробормотал что-то под нос, потом крикнул лейтенанту:

– Что с ней случилось?

– Не прибыла в порт назначения, в Англию. – И он, и гребцы смотрели вверх, на

Баттерфилда, как будто надеясь услышать от него что-то обнадеживающее.- Пропала без вести,

– Сожалею, но ничем не могу помочь. Ничего о ней не знаю.

Лейтенант прикоснулся к шляпе и отдал гребцам приказ возвращаться. Лодка уже начала обратный путь, когда он напоследок крикнул:

– Ее капитан – Бартоломью Грейс. Если что-нибудь узнаете, прошу оповестить флот!

– Обязательно, сэр! – пообещал Баттерфилд.

Шлюпка направилась обратно, шесть ее весел работали слаженно, как одна пара. Мы вернулись к работе, и скоро я уже с тоскою наблюдал, как наш баркас отваливает от борта, унося всех, кроме меня, Эбби и Горна. Бронзовый от загара гигант не обнаружил ни малейшего желания сойти на берег и скрылся в прохладном полумраке кубрика. Эбби сослался на то, что он слишком стар для развлечений Кингстона, и предпочел им свои пушки. Я начал подумывать, что он всерьез верит в грядущие сражения с пиратами. Мне выпала сомнительная честь остаться за старшего.

Тюки из трюмов «Дракона» грузили в- шаланды с чернокожими гребцами, которые возили на берег шерсть, а с берега – воду и продовольствие. Вечерний ветер принес иллюзию прохлады, поначалу меня освежившей, – пока не понесло вонищей со стоявшего на якоре неподалеку старого, запущенного парусника.

Я помогал Эбби чистить пушки, но больше времени потратил, глазея на берег и на стройные ряды кораблей королевского флота. За ними расплывались в волнах раскаленного воздуха развалины пиратского порта.

– Если привидения существуют, то здесь для них самое место, – сказал Эбби. – Старые пираты гуляют по дну среди рыб и раковин, а когда стемнеет, выходят на берег, закутанные в водоросли вместо плащей.

Он вздрогнул:

– Скоро уж мне туда, вниз, к Дэви Джонсу, или вверх, на Зеленые Лужки, – На мгновение он снял руку с пушки. – А есть ли такое местечко?

– Не надо так говорить, – проникновенно попросил я его.

– Почему? Дни мои сочтены, а ведь интересно, что будет потом, когда тебя уж нет. Если увидишь гроб в волнах, начинаешь задумываться.

– Это был обман зрения. Иллюзия. Игра света и тени.

Эбби покачал головой. Он снова начал тереть пушку, там, где только что тер.

– У Дэви Джонса должно быть темно и холодно, а на Зеленых Лужках, говорят, тепло и сухо, никогда не бывает дождя.

Я увидел, что по, щеке его сползла и упала на пушку слеза. Он тут же снова протер это место.

– А вдруг можно выбирать? Если любишь море, идешь вниз, к Дэви Джонсу, а если вроде меня, то попадаешь вверх, на Лужки, с тавернами, танцами и тенистыми деревьями, так?

– Не имею представления, – покачал я головой.

– Скоро узнаем. – Он вздохнул и нежно похлопал пушку. – Не долго ждать осталось.

– А точнее?

– Не знаю. Но этой ночью мне снились железный дождь, потоп, чума и пожар.

Чаша моего терпения переполнилась. Больше я его слушать не желал и удрал от него к лодчонке, которая меня так испугала, и которую мы выудили из моря. Покрывавшие ее водоросли засохли и затвердели. Она испускала сильный характерный запах, который заставляет сухопутного человека думать о море, а моряку напоминает землю. Я рассеянно ковырялся в засохших губках и водорослях. Из-под них виднелся слой белой краски с красной полосой по борту. Щегольская была когда-то лодочка, и я надеялся снова сделать ее нарядной. Я отковырял изрядное количество серо-зеленых ошметков, когда к борту снова приблизились шаланды, чтобы забрать очередную партию шерсти. Ветер усилился, и вонь от гниющего судна стала почти невыносимой. Мне захотелось поскорее снова выйти в море. Но мы разгрузили лишь половину шерсти.

Утром прибыл еще один парусник, такой же вонючий и ободранный, как и предыдущий, но он прошел сразу к пристани и стал под разгрузку. С него доносились ужасные стоны и вопли.

Снова меня оставили с Эбби и Горном, и опять шаланды сновали между «Драконом» и берегом. Разгрузившись, судно всплыло, и я, стоя на корме, смотрел на густо обросшую обшивку бортов, напоминавшую мужскую бороду. Коров можно было бы пасти на этих бортах. Я как раз подумал, что надо бы шхуну накренить и очистить перед погрузкой, когда ко мне подошел Горн.

– Готово,- сказал он.

– Что?

Он продемонстрировал бутылку, и у меня чуть не подкосились колени. Маленькая шхуна, изящно накренившись под свежим попутным ветром, неслась по изумрудным волнам. Черный корпус, белые паруса – «Дракон» попал в бутылку Горна.