Горы обладают великим искусством уравнивать всех и вся. Их не интересует, кто вы и сколько вас. Одни верили, что Маттеракс были созданы Зодчими, которые пили красную кровь земли, чтобы наполниться ее силой, и пики возникли, когда сами горы взбунтовались и стряхнули с себя Зодчих. Гомст говорит, что Господь Бог поставил горы здесь, когда лепил из влажной глины мир людей. Кто бы ни проделал эту работу, я ему благодарен. Именно Маттеракс подарили первую часть имени Высокогорью Ренара.

Горы тянулись с востока на запад, на карте было видно, как они волной проходили по нескольким королевствам, но Высокогорье было наивысшим проявлением их красоты и мощи. Говорили, что именно здесь Маттеракс диктовали свои условия — куда человек может пойти, а куда нет. Пару раз мне говорили, что у меня непреклонный характер. Ни под каким предлогом я бы не подписался под запретом свободно передвигаться по всей территории моего королевства.

С тех пор как я приехал сюда зеленым юнцом и все то время, пока я изучал свистящую песнь меча и осваивал искусство бритья, я любил лазать по горам.

Оказалось, это занятие было внове не только для меня, но и для жителей Высокогорья. Они отлично знали то, что им нужно было знать, — где находятся высокогорные пастбища для длинношерстных коз, как сплетаются и разветвляются летние торговые тропы, где в Игерских скалах можно найти опалы. А что скрывается там, куда их не манила коммерческая выгода или необходимость добывать пропитание?

— Какого дьявола ты там делаешь, Йорг? — однажды спросил меня Коддин, когда я вернулся весь ободранный до крови.

— Сходи со мной, и увидишь, — поддразнил я Коддина. Честно говоря, на горной вершине нет места для двоих, и я лазал в одиночку.

— Хорошо, спрошу по-другому, — сказал Коддин. Я обратил внимание на седину, появившуюся у него на висках, — тонкие серебристые нити. — Зачем тебе это нужно?

Я скривил губы и усмехнулся.

— Горы бросают мне вызов, убеждают, что есть места недоступные.

— Помнишь историю короля Кнуда Великого? — спросил он. — Следовать его примеру я бы не советовал, поскольку мне теперь платят за то, чтобы я давал советы.

А интересно, Катрин бы лазала по горам? Думаю, что да, представься ей такая возможность.

— Я видел море, Коддин. Море может поглотить эти горы полностью. Я, конечно, могу покорить одну горную вершину или две, но если вздумаю покорить море, Коддин, разрешаю прибить меня обухом.

Я сказал Коддину, что в горы меня гонит упрямство. Возможно, дело было в этом, но не только. У гор нет памяти, горы не судят. Покорение вершины — чистое соперничество. Ты весь мир оставляешь позади и идешь вперед только с тем, что тебе действительно необходимо. Для такого человека как я это — освобождение.

«В таком случае вы должны немедленно атаковать», — сказала мне сегодня Миана. Разумеется, мужчина должен выполнить желание супруги, высказанное в день свадьбы. И сделать мне это было нетрудно, тем более что я уже давно принял решение.

Я шел впереди по подземным коридорам и тоннелям, известным немногим. Вернее, многие знали о них, но немногие могли показать тебе хотя бы один. Мы шли друг за другом, не отставая, самым высоким приходилось низко наклоняться, чтобы не удариться о грубо обтесанные камни. Каждый десятый держал в руке факел, и последние едва не задыхались от дыма. Света от моего факела с трудом хватало, чтобы разглядеть ярдов на десять впереди очередной поворот, естественно возникшие каверны и разломы. «Тум, тум, тум» — топот наших ног вначале действовал гипнотически, а потом начал стихать, пока не растаял окончательно без всякого предупреждения. Я сделал поворот, и все исчезло, только моя тень медленно колыхалась. Ни одного солдата, и шепота их не слышно.

— Что ты здесь делаешь, Йорг? — Слова, как колдовское заклинание, окутывали меня, тихое звенящее эхо слов, в которых едва улавливался его сарацинский акцент. — Я неотрывно слежу за тобой. Твои планы, не успев созреть, уже известны мне.

— В таком случае, Сейджес, ты знаешь, что я здесь делаю. — Я покрутил головой, пытаясь увидеть его.

— Тебе известно, Йорг, что мы смеемся над тобой? — спросил Сейджес. — Ты пешка, вообразившая, что она ведет игру. Даже Ферракайнд смеется сквозь пламя, и Келем, все еще гниющий на каторге. У леди Блу ты на сапфировой доске, Скилфа видит твое будущее отраженным на поверхности льда, а в Матэма они вынесли тебя за скобки своего уравнения: один из маленьких членов этого уравнения тождественен нулю. Тебе не на что рассчитывать в тени за троном, Йорг. Они смеются над тем, как ты служишь мне, даже не зная об этом. Молчаливая сестра лишь улыбается, когда кто-то произносит твое имя.

— Я рад, что могу кому-то послужить. — Слева от меня тени медленно зашевелились, нехотя подчиняясь движению моего факела. Я сделал шаг вперед и ткнул факелом в самый сгусток тьмы, царапая камни.

— Йорг, это твой последний день, — прошипел Сейджес, когда свет поглотил мрак, который, как кожа, слоями слезал с каменной стены. Я был безгранично рад его стонам боли. — Я буду смотреть, как ты умираешь. — И исчез.

Макин чуть не налетел на меня сзади.

— Проблемы?

Я стряхнул наваждение и пошел дальше.

— Никаких проблем.

Сейджес любил незаметно тянуть за нити, и человек даже не замечал, как становился марионеткой в невидимых руках. Чтобы разозлить Сейджеса и вызвать у него ненависть, достаточно было оборвать эти тонкие нити. Моя первая победа в этот день. И если Сейджесу необходимо дразнить и говорить колкости, значит, я заставил его беспокоиться. Пусть думает, что у меня есть шансы, и у него прибавится оптимизма, в отличие от меня.

— Никаких проблем. День только начинается!

Пятьдесят ярдов, и ступени вывели нас на горные склоны у подножия огромного утеса, который называли Старый Билл.

Покинув Логово, ты сразу оказываешься среди гор. Они превращают тебя в карлика — и делают это с легкостью, недоступной высоким стенам и башням. Среди крутых подъемов и таких же крутых обрывов Маттеракса все мы — и замок, и даже принц Стрелы со своими двадцатью тысячами — ничтожно малы. Муравьи, сражающиеся на теле гигантского слона.

Высокие молчаливые горы обступали со всех сторон, порывами налетал холодный ветер, и я чувствовал всю прелесть жизни, но в то же время мелькнула мысль: если суждено умереть, то это хороший день, чтобы покинуть мир.

— Пусть Мартен со своими людьми возьмет и удерживает Ранъярд, — приказал я.

— Ранъярд? — переспросил Макин, заворачиваясь от ветра в плащ. — Ты хочешь, чтобы наш лучший капитан сгинул в этой долине?

— Йорг, мы не можем так рисковать этими людьми, — поддакнул Коддин, выпрямляясь (он только что выбрался из лаза). — Мы должны беречь каждого солдата, а нашу лучшую сотню особенно. — Споря со мной, он кивком подозвал солдата, который должен был передавать мои приказы.

— Ты думаешь, он не сможет удержать долину? — спросил я.

И тут Макин повернул разговор в другую сторону.

— Удержать? Да этот парень удержит для тебя врата и рая, и ада. Одному Богу известно, почему.

Я пожал плечами. Мартен сделает это потому, что я, как он говорит, дал ему спасение. Дал второй шанс встать на ноги и защищать свою семью. Четыре года с того момента, как они с Сарой прибыли в замок, он изучал военное дело с самых азов. В конце концов, Мартен сделает это еще и потому, что на пепелище его дома я дал его маленькой дочери заводного клоуна и мешочек с гвоздикой. Игрушка Зодчих забавляла ее и вызывала на лице улыбку, а гвоздика сняла боль и остановила течение жизни быстрее, чем разъедавшая изнутри инфекция. И девочка умерла с улыбкой на лице, а не в изнуряющих муках.

— А почему Ранъярд? — поинтересовался Коддин. В отличие от Макина он так быстро не сдавался.

— В моем замке, Коддин, нет убийц принца Стрелы, зато есть его шпионы. И я говорю только то, что тебе нужно знать, что определит твои дальнейшие действия. Об остальных деталях этого рискованного предприятия лучше умолчать.

Я потер висок. На мгновение ощутил, как медная шкатулка жжет бедро, а обвивающая ее терновая ветка стоит перед глазами, застилая картину мира.

— Я бы чувствовал себя счастливее верхом на коне, — сказал Макин.

— А я — верхом на горном козле, — подхватил я. — Том самом, который копытом выбивает алмазы. Пока не встретим такого, будем передвигаться на своих двоих.

Три сотни человек следовали за нами. Для любой армии марш-броски — привычное дело, но только не по горным склонам, здесь ногу сломать — раз плюнуть.

Триста дозорных под серой завесой утреннего тумана покинули подземный лаз, который вывел их из Логова к подножию утеса. Никаких малиновых камзолов, золотых галунов, грозных львов или драконов, или того хуже — коронованных лягушек на штандартах; простая одежда, неприметная среди горных склонов. Я вышел в горы не для демонстрации униформы своей армии, мне нужна победа.

У нас за спиной серое утреннее небо над замком озарили блестки фейерверков, они взлетали и быстро гасли, оставляя после себя зеленовато-желтые пятна дыма. Фейерверки запускались, чтобы в день моей свадьбы повеселить народ Высокогорья, но самое главное — заставить наших непрошеных гостей обратить свои взоры на север, в противоположную сторону.

Армия принца Стрелы пришла в движение, толпы выстраивались в боевой порядок. В первых рядах шли пикинеры, затем лучники из Белпана, их луки по длине практически не уступали их росту, затем арбалетчики из Кена с заплетенными в косички бородами, коричневого цвета флажки трепетали над их барабанами, у каждого был свой мальчишка со щитом. Лучники стояли, готовые рассредоточиться на горных хребтах с восточной от нас стороны. Где-то сзади топталась бесполезная кавалерия Орланта. Их час наступит значительно позже, когда они встанут на зимовку среди руин моего замка, после того, как перевалы будут очищены, а принц двинется дальше покорять королевства. И следующим, без сомнения, будут Тертаны, а за ними Германия, поделенная на десяток вотчин Тевтонского ордена.

Серой волной мы спускались по западному от Логова склону — мечи, кинжалы, короткие луки. Добрую половину запаса золота своего дяди я потратил на эти луки. Лесной Дозор ловко с ними обращался, и рекруты из местного населения быстро осваивали искусство метко стрелять из лука. Три сотни изогнутых луков, сделанных скифскими мастерами. По десять золотых за штуку. За эти деньги я бы мог посадить на вполне приличную лошадь всех своих дееспособных мужчин.

Разведчики принца нас видели. В этом даже сомневаться не приходилось. Вероятно, их остроглазый авангард заметил нас за полмили.

Горы как ничто другое тренируют в тебе отменного бегуна. Поначалу это невыносимо тяжело. Даже дышать разреженным воздухом невозможно. Но с годами мышцы делаются каменными, особенно если ты непрестанно взбираешься по склонам вверх, а потом спускаешься вниз.

Мы двигались быстро. Быстро бегать по горным склонам — настоящее искусство. Принц Стрелы был предусмотрительным. Его полководцы назначили военачальников низших рангов, а те в свою очередь отобрали разведчиков, хорошо ориентирующихся в горах. Они двигались быстро, и те, которые падали, больше не поднимались, пока мы их не настигали.

Всегда приятно кого-нибудь удивить. Принц Стрелы не ожидал, что я со своими тремя сотнями осмелюсь атаковать его десятки тысяч. Вероятно, поэтому мы сумели появиться на несколько секунд раньше, чем ему успели сообщить о нашем прибытии, и значительно раньше, чем они сумели предпринять какие-либо действия. Три сотни — магическое число. Царь Леонид с тремя сотнями спартанцев сдержал океан персов у Теплых ворот. Я бы хотел повидаться с теми спартанцами. Их подвиг пережил не одну империю. Король Леонид сдержал океан, а Кнуд не смог этого сделать.

Мышцы ног горели, легкие с шумом втягивали холодный воздух и выдыхали горячий. Под латами пот катился градом, озеро образовалось под нагрудником из плотной проваренной в масле кожи, подбитом толстым льняным холстом. Сегодня никаких кольчато-пластинчатых доспехов. Сегодня мы должны двигаться быстро.

Я издал боевой клич на небольшом каменистом поле, одном из многих, рассеянных по склону, в двух сотнях ярдов от их лагеря, так близко, что мы чувствовали их запах. На этом фланге, далеко от лучников, которые отправились к горному кряжу, сконцентрировались основные силы принца Стрелы: копьеносцы в легких кольчугах, мечники в тяжелых доспехах, рыцари-землевладельцы, которые набрали рекрутов из своих деревень или всех военноспособных мужчин замка, чтобы послужить своему принцу. И сейчас все они, или, по крайней мере, те, которых мы увидели прежде, чем спустились с гор, которые скрывали эту безмерно огромную толпу, шли не торопясь, не прячась, кто-то шутил, глядя на фейерверки над Логовом. Многочисленные мулы тащили огромные, скрипящие колесами осадные орудия. Мне не нужно было отдавать приказ Лесному Дозору. Стрелы полетели. Первые крики раненых оповестили о нашей атаке лучше разведчиков, которые еще не успели перевести дух, чтобы сообщить о нашей отчаянной наглости.

Целиться в толпу легко, обязательно попадешь в кого-нибудь. Прежде чем враг пришел в себя и обрел способность ответить, мы успели сделать еще один залп. Лучники принца, сконцентрированные в конце колонны, за четверть мили от нас, ответить нам не могли.

«Познай самого себя», — говорил Пифагор. Но он был человеком чисел, а на таких в военном деле полагаться нельзя. Сунь-Цзы говорил: «Знай своего врага». И я знал своего врага и знал расположение его сил. Мы были для лучников принца недостижимой целью, теряясь среди скал и растворяясь в утреннем тумане.

Еще залп, и еще. И каждый раз убитыми или ранеными падали несколько сотен. Раненые — это хорошо. Иногда раненые в стане врага лучше, чем убитые. Они создают много проблем, если оставлять их в живых. Пехотинцы развернулись и по одному, по двое, небольшими группами бросились в нашу сторону, за ними колыхнулась, как огромная волна, вся армия.

— Целься, — во всю глотку заорал я.

Залп. И всего один из впереди бегущих упал, стрела пронзила ему бедро.

— Черти! Целься!

Залп. И ни один не упал. Смерть гуляла где-то в глубине армии, давившей себя собственной многочисленностью. Один мой против двадцати принца. Жесткий счет. Если мы успеем сделать десять залпов, прежде чем они добегут до нас, мы убьем три тысячи. Мы успели сделать шесть залпов.