В пещере было темно и тихо, хотя в ней сгрудилась сотня человек.

Гул лавины стих. Падая, я ударился задницей о немилосердный камень, и мое проклятье стало первым звуком, нарушившим тишину.

— Дьявольское дерьмо! — Я позаимствовал это ругательство у брата Элбана и считал своим долгом время от времени его использовать, поскольку больше никто им не пользовался.

В пещере продолжала стоять тишина, будто при входе тролли отрывали голову каждому дозорному.

— В глубине пещеры есть фонари и фитиль, — громко сказал я.

Послышалась возня.

Завозились активнее, скрежет кремня по железу, и тусклый свет выхватил в темноте с десяток лиц.

Я посмотрел на серебряные часы на руке — впервые за, казалось, целую вечность. Четверть первого. Секундная стрелка пошла по второму кругу.

— Моя лопата открыла вход в пещеру, — сказал я, пригибая голову, чтобы не удариться о низкий свод. — Возьмите теперь свои и выкапывайте нас отсюда.

— Надо сделать перекличку, — выступил вперед Хоббз. Загорелось еще несколько фонарей, и стена снега засверкала у него за спиной.

— Можно, — согласился я, понимая, что это не праздный интерес. Он потерял друзей, тех, кому оказывал поддержку, сыновей друзей, и он хотел знать, кто остался в живых из Дозора — его Дозора. — Можно, но не снег убивает людей при сходе лавины, — продолжал я, — солдаты снаружи не погибли.

Я привлек их внимание.

— Убивает удушье. Солдаты задыхаются под снегом. Мы тоже можем задохнуться, так как воздуха в пещере мало. И пока я вам все это объясняю, я потребляю воздух, которого и так мало. Пока вы меня слушаете, вы вдыхаете полезный воздух и выдыхаете непригодный. Каждый фонарь, который освещает пещеру и позволяет вам меня видеть, пожирает драгоценный воздух. — Молчаливая благодарность наставнику Лундисту и его урокам алхимии, я могу не пережить день своей свадьбы, но у меня нет желания покинуть этот мир, погаснув, как свеча под стеклянным колпаком.

Дозорные меня поняли. Трое, которые не бросили в темноте лопаты, поспешили разгребать снег, остальные кинулись искать свои. Вскоре все лопаты были пущены в ход. Конечно, можно было им просто приказать копать, но лучше, если они будут знать причину спешки и не подумают, что я не скорблю с Хоббзом о погибших.

Я заметил капитана Кеппена, привалившегося к большому камню и державшегося за бок. Макин сидел у дальней стены пещеры, опершись об нее спиной и подтянув колени к себе.

— А мы пока осмотрим раненых, — сказал я Хоббзу и похлопал его по плечу. Королям полагается делать такие жесты.

Я пробрался к Макину, переступая и обходя тела дозорных, лежавших на полу. Трудно было сказать, ранены они или просто выдохлись до предела. Я соскользнул спиной по стене, покрытой тонким слоем льда, и опустился рядом с Макином. Он смотрел, как дозорные откапывали вход в пещеру, и старался дышать медленно и неглубоко. От него исходил густой запах пота и гвоздики.

Удивительный путь я проделал, чтобы в конце оказаться закупоренным в пещере, похороненным заживо на одной из горных вершин. Из Высокого Замка — на дороги, с дорог — на трон Ренара, долгие, больше года, странствия по империи, пока наконец Высокогорье вновь не призвало меня. И здесь, в Высокогорье, нахожу вознаграждение, приносящее меньше удовлетворения, чем охота, — становлюсь взрослым мужчиной, восседающим на троне, который ломает голову над мирскими заботами: как избежать чумы и голода, набирать рекрутов и обучить их; наращивает хозяйство, как воин наращивает стальные мышцы рутинными тренировками. И все ради чего? Чтобы предсказанный гадалками император растоптал все это своими сапогами по дороге к Золотым Воротам?

Я закрыл глаза и прислушался к своим болям, впервые давшими о себе знать за сегодняшний день бракосочетания с Мианой. Тяжесть пережитого за день навалилась, выдавливая из меня слова.

— Люди погибли на этом склоне только потому, что я долго разговаривал с Коддином, — сказал я. — Люди Ренара и Анкрата.

— Да, — Макин поднял голову.

— Ну вот, и мы умираем в пещере, как Коддин. Хочешь облегчить душу, сэр Макин? Или нам нужны еще более критические обстоятельства и еще меньше времени?

— Нет, — Макин посмотрел на меня. Лицо скрывала тень, свет фонаря освещал только скулы и кончик носа. — Йорг, эти люди сделали выбор служить тебе. Они бы в любом случае погибли.

— Почему ты служишь мне? Какова твоя причина? — спросил я.

Я не столько видел, сколько слышал, как он облизнул губу, прежде чем ответить.

— В мире, Йорг, нет однозначных ответов. У каждого вопроса так много сторон и нюансов. Слишком много. Все завязано в узел. Но ты упрощаешь вопросы, и тогда можно найти хоть какие-то объяснения. Но большинство людей не такие, как ты. Возможно, я бы и смог найти способ вернуть тебя твоему отцу до того, как ты вернулся к нему сам. Но я хотел увидеть, как ты сделаешь обещанное. Я хотел убедиться, действительно ли ты сумеешь выиграть.

— Это казалось так просто — ненавидеть графа Ренара, — сказал я.

— Ты был… — Макин улыбнулся, — помешан на этом.

— Я был слишком юн. Я с трудом узнаю себя в том мальчишке.

— Ты не сильно от него отличаешься, — сказал Макин.

Снег над входом в пещеру стал более прозрачным, через образовавшееся маленькое отверстие в темноту проник дневной свет.

— Я был поглощен самим собой, своими желаниями. Остальное для меня просто не существовало. Ни моя собственная жизнь, ни жизнь других людей для меня ничего не значили. Все это казалось ценой, которую я должен был заплатить. Все это стоило того, чтобы сделать ставку на ничтожные шансы и выиграть.

Макин хмыкнул.

— Существует одно место, которое посещает каждый на своем пути от ребенка к мужчине. Ты просто перенял образ жизни местных.

Я потянулся к сумке на бедре и скользнул пальцами по шкатулке.

— Мне есть о чем… сожалеть.

— Мы все о чем-нибудь сожалеем, — Макин, не отрывая глаз, следил за копавшими дозорными. Поток света, проникавший в пещеру, делался все шире.

— Мне жаль, что в Геллете… Мой отец счел бы меня слабым. Но сейчас… я бы нашел иной способ.

— Иного способа не было, — покачал головой Макин. — Даже тот, что ты избрал, был невозможен.

— Расскажи мне о своем ребенке, — попросил я. — Это была девочка?

— Церис, — Макин с нежностью произнес имя, моргая, — дневной свет пробрался вглубь пещеры. — Сейчас она была бы старше тебя, Йорг. Ей было три, когда ее убили.

Уже было видно небо, голубой круг к востоку от снежных облаков.

— Я следую за тобой, потому что я устал от войны, — сказал Макин. — Хочу увидеть, когда она завершится. Хочу увидеть одну империю, а не ее осколки. Один закон для всех. Не важно, как и кто, главное — объединение и прекращение этого безумия.

— Вот оно что, настоящая преданность! — Я оттолкнулся от стены, встал и потянулся. — Разве принц Стрелы не станет самым лучшим императором? — Я направился к выходу.

— Не думаю, что он сможет победить, — сказал Макин и последовал за мной.

Очень давно, в дни мира и покоя, брат Грумлоу занимался резьбой по дереву, работал с пилой и стамеской. Когда приходят суровые времена, у плотника расширяются возможности попасть в неприятные обстоятельства. Грумлоу взял в руки нож и научился резать людей вместо дерева. Мой мастер ножа телосложения хрупкого, на вид тихий и мягкий, с округлым подбородком и грустными глазами. И весь он какой-то поникший, как его усы. Но вместе с тем у него быстрые руки, и он не боится острых лезвий. Попробуйте схватиться с ним, и он сумеет ножом вырезать о себе иное мнение.