Камаль решил, что он, наконец, освободился. И это правда, его деньги были успешно переведены. Теперь он стал независимым состоятельным мужчиной со счетами в швейцарских банках, к которым кроме него никто не мог прикоснуться и которые ни коем образом не были связаны с его отцом.

Тем не менее, последствия манипуляций мастера Тига не могли остаться незамеченными. Примерно через тридцать два часа, когда Камаль стал законным владельцем этих денег, его отец появился на линии конференц-колла, а также написал по электронной почте и даже смски. И ярость его отца не знала границ.

— Какого черта, ты делаешь? — Гремел его голос через компьютерный монитор в кабинете Камаля, где он сидел в тренировочных штанах в четыре часа ночи, поскольку его отец позвонил сотрудникам посольства и настоял, чтобы они разбудили его сына из-за чрезвычайной ситуации в семье.

Камаль задушил желание уступить отцу из чувства уважения. Но он тут же себя остановил, так как годы тридцать с плюсом для него в окружении отца были не легкими.

— Доброе утро, сэр. Полагаю, ты в Лондоне, поскольку уже одет и у тебя за окном день. Может, ты запамятовал, что здесь всего лишь четыре часа утра?

Камаль сделал глоток своего капучино, который с любезностью ему сделала горничная, как только услышала, что ему предстоит важный видеовызов этой ночью.

Лицо отца приняло интересный пурпурный оттенок, и вена на шеи вздулась. Камаль не особо переживал на этот счет, что его действия могут заставить старика отдать концы, он не настолько был близок с отцом, и был счастлив освободиться от его давления, он, с другой стороны, ему совсем не хотелось стать именно тем, кто может вызвать смерть родного патриарха.

— Мне плевать, сколько сейчас времени. Я хочу знать, что ты делаешь?

Камаль прочистил горло.

— Я забрал финансы, которые законно принадлежат мне и перевел их на другие собственные счета.

Он почти услышал, как отец заскрежетал зубами через монитор.

— И почему, во имя всего святого, с нашей семьей ты такое сотворил?

— Потому что у меня есть основания полагать, что ты и наш уважаемый президент Аббас вовлечены в некий хаос, связанный с братвой, которая совершила покушение на президента Джессику Хэмптон, когда я находился всего в нескольких дюймах от нее.

Его отец не стал бы миллиардером, если бы не умел держать «покер фейс», едва уловимая тень прошлась у него по лицу на эти обвинения.

— Я никогда не буду причастен к покушению на убийство. Я не одобряю любые подобные попытки, которые ставят под угрозу мою собственную плоть и кровь… хотя в настоящее время я готов переосмыслить эту позицию.

Камалю пришлось засмеяться. Он знал, что (даже, если он будет навсегда изгнан из семьи) его отец никогда не потерпит, чтобы Камаль пострадал. Да, если бы отец имел право голоса в этом вопросе, а Камаль сильно сомневался в этом.

Он наклонился ближе к монитору, пригвоздив отца острым взглядом.

— Я знаю, что ты никогда не сделал бы что-то подобное, но думаю, у тебя нет права голоса, также как и контроля над данной ситуацией. Я знаю, что Аббас доставляет наркотики с помощью товарных поездов на Ближний Восток, и я знаю, что ты близок с братвой. Я посол в США. Я не могу каким-то образом быть связан с этим беспределом, и я вижу все по выражению твоего лица.

Мистер Масри издал какой-то противный булькающий горловой звук.

— Прошу тебя. Даже, если бы я был вовлечен во что-то подобное, то, что ты находишь неприемлемым, ты — посол. У тебя дипломатическая неприкосновенность. Худшее, на что способны американцы в отношении тебя, это выдворить тебя из страны.

Камаль дернулся при упоминании «выдворить из страны». Домой? А где был его дом? Он вырос в Англии, играл в футбол, проводил выходные в Лондоне и Корнуолле. Как только он отправился поступать в институт, он фактически все время жил здесь. Он, действительно, понятия не имел, где его настоящий дом, по крайней мере, на этот момент его жизни. Он понимал, что комфортнее чувствует себя в США, но разве он мог Америку назвать своим домом?

— Ты, на самом деле, предполагаешь, что дипломатический иммунитет сможет меня каким-то образом защитить, если ты или твои деньги будут причастны к покушению на американского президента? Особенно этого американского президента? Она их самый любимый президент, и, кроме того, женщина. Если ты думаешь, что их не волнует то, что произошло в саду Белого дома, тогда ты совсем не в курсе.

— Чтобы они себе там не думали, они ничего не могут сделать с тобой.

— Дерьмо, — выплюнул Камаль, используя американизм, который его отец ненавидел. — Они будут выслеживать меня, как международного преступника, и я заслужу это. Если ты путаешься с братвой в той мере, как я думаю, и если бы я продолжал был привязан к тебе в денежном плане, то я, вероятно, умалишенный из Гуантанамо. Однако, на данный момент, я связан с тобой только благодаря ДНК, и тот бардак, который ты создал — твой, который ты сам и будешь исправлять.

— И я предполагаю, что ты рассказал Штатам о своих подозрениях? — спросил отец, пытаясь добыть не достающую информацию, но ему явно не хватало тонкости.

Камаль вздохнул, происходило наслоение одного на другое. Он не хотел был связан с преступной деятельностью отца, но он также не мог заставить себя рассказать Штатам об этом. Он не мог стерпеть нелояльности к своей стране. И то, что он спал в постели с президентом и до сих пор не сказал ей, что он подозревает, что его отец и глава государства Египета могут быть частью полнейшего бардака, в лучшем случае, он мог получить от нее шанс на порицание, но это только в лучшем случае…

— Нет… еще. И надеюсь, не придется.

— Ты этого не сделаешь, потому что рассказывать нечего, — пробормотал мистер Масри.

Камаль покачал головой. Неважно, что его отец никогда не признает свою вину. Он никогда не расскажет подробности того, в чем участвовал. Так он руководил своим бизнесом до сих пор, Камаль помнил это с детства. Как он слышал разные слухи, как шептались в темных уголках школьных коридоров, в комнатах комитетов конгресса и обрывки сплетен на фуршетах высшего общества. Когда ему исполнилось семь, он услышал — «твой отец ведет дела с криминалом».

В какой-то момент, когда Камаль еще учился в колледже, он решил, что это всего лишь слухи, о которых ему не стоит беспокоиться. Даже, если что-то подобное происходило, то его отец отлично справился с задачей удерживать эти разговоры подальше от Камаля. И так как Камаль никогда не работал в бизнесе отца, следовательно, он ничего не знал о его партнерах, с кем тот вел дела. Он пару раз спрашивал Амира, не знает ли он чего. Он надеялся, что не знает про делишки отца, но догадывался, что Амир был доверенным лицом их отца и знал многое.

— Суть в том, что я не доверяю твоим словам, и не готов рисковать своей карьерой и своей свободой, основываясь только на твоих словах, которые не ударят по мне рикошетом, — сказал Камаль.

Его отец резко кивнул и что-то промычал.

— И ты решил, что твоя жизнь там, в США, важнее, чем семья? Ты решил, что тебе лучше заботиться о мнении американцев, чем мнении собственного отца?

«Только одной американки», — подумал Камаль.

— Я решил, что поступать честно, всегда лучше.

Отец потер подбородок, и на мгновение Камаль заметил, что его придирчивый, сильный, сварливый отец выглядит уставшим и потерянным.

— Я позволил тебе там задержаться на слишком долгое время, — мягко сказал мистер Масри.

— Отец…

— Нет, это моя вина. Твоя мать говорила мне, что я надолго оставил тебя одного, отправив таким молодым за границу, позволив тебе остаться там после университета. Ты должен был занять место в парламенте вместо того, чтобы оставаться и жить в Штатах. И теперь ты больше беспокоишься о себе, чем о своей семье, больше заинтересован, какое впечатлении произведешь на американцев, чем какое впечатлении произведешь на собственного отца. Я думаю, что оказал тебе медвежью услугу, и теперь должен заплатить сполна.

Камаль вздохнул.

— Я принял это решение, не потому что тебя не люблю или нашу семью. Я просто не хочу попасть в тюрьму.

Его отец хмыкнул.

— А если я решу принять меры в отношении этого вопиющего проявления неуважения с твоей стороны?

— Я не жду, что ты пригласишь меня на ужин в эти выходные.

— Ты ничего не получишь, когда я умру.

— Я и не ждал другого, — спокойно ответил Камаль. Его отец не часто использовал деньги в качестве манипуляций со своими детьми, но он прибегал к этому оружию, если чувствовал, что результат, которого он так ожидал, будет гарантирован.

Его отец еще больше заскрежетал зубами, и, наконец, направил свой палец к кнопке выключения сеанса конференц-колла.

— Мы обсудим это позже. Мне нужно поговорить с президентом Аббасом. — И экран погас, а Камаль остался сидеть на том же месте, посматривая на роскошные дома, построенные из бурого кирпича, над которыми поднималось солнце, окружающие посольство, потягивая своей капучино, и перечисляя в уме, что ему предстоит сделать в этот день.

На самом деле, он застрял между двумя государства, так же, как и между двумя народами. Если бы он все рассказал Джессике о причастности президента Аббаса к братве, ему предъявили бы обвинения в государственной измене в отношении Египта. Если он ничего ей не сообщит, то он не только бы солгал женщине, с которой спал, но и нарушил бы американский закон. Он застрял между своей семьей в Египте, с одной стороны, и Джессикой с Америкой, с другой.

Камаль Масри относился к тем людям, которые сталкиваясь с проблемами, предпочитали их разрешать. Он был богатым, привлекательным, красивым и имел определенную власть. Не часто он сталкивался с ситуациями, которые не мог контролировать или легко разрешить. И пока он сидел и смотрел в окно массивного здания посольства, наполненного необходимым персоналом и проблемами, которые он разруливал каждый день, он решил для себя, что эта ситуация не сломает его и заставит свернуть с намеченного пути. Он слишком много положил на кон. Свое будущее, свое счастье с женщиной, в которую, он стал предполагать, влюбился. 

— Госпожа Президент, — произнес генерал, в каждом его слове сквозило разочарование, — Министерство внутренней безопасности вынуждено беспрерывно подталкивать это расследование. Народ США и политические деятели мира желают знать, кто пытался вас убить. Им нужны ответы, и если Штаты не способны их предоставить, то пора разрешить военным взять ситуацию в свои руки.

Джессика потирала с одной стороны висок, очень сожалея, что не попросила свою секретаршу дать ей аспирин до того, как вошла в зал экстренных совещаний.

— Генерал, я бы с удовольствием позволила бы вам взять расследование в свои руки, если бы вы не продолжали говорить со мной о бомбежке райского джихада без доказательств, что они причастны к этому.

— Госпожа Президент, даже если они случайно не участвовали в покушении, почему вы возражаете против их бомбежки? Они враги нашего государства. Они безжалостные убийцы, удерживающие целый сектор Пакистана на военном положении.

Начальник администрации Джессики тихо закашляла в руку и посмотрела на нее таким взглядом, который словно умолял — «Прошу вас, сделай так, чтобы он заткнулся».

— Я понимаю, что они плохие парни, генерал, но пока вы не докажете мне, что они каким-то образом причастны к покушению на меня, и вы нашли способ это разрулить, не разрушая целую деревню мирных жителей, я не соглашусь на это. Все ясно?

— Да, мэм, — резковато ответил генерал.

— Хорошо. Теперь министр Уилсон. — Она повернулась к главе национальной безопасности, который выглядел настолько самодовольным, думая, что смог переиграть генерала. Обычно Уилсон всегда был самодовольным маленьким придурком, поэтому сегодняшний день не был исключением. Джессика назначила его на этот пост, поскольку он был давним другом ее свекра. Но сейчас она готова была лишиться своего терпения к этому человеку, и занять сторону всех, кто жаловался на него, что он не выполняет на должном уровне свои должностные обязанности.

— Да, госпожа Президент, — произнес Уилсон со скользкой улыбкой.

— Почему вы не поймали до сих пор того, кто это сделал? Потому что я прекрасно понимаю американский народ и большую часть политических деятелей свободного мира, ожидающих гораздо лучшего объяснения, чем мы им предоставили. Я была терпелива в течение двух месяцев, и мы можем считать это благословением Всевышнего, что не произошло еще одного покушения. Так скажите мне то, что я хочу услышать.

Бедняга растерялся и начал что-то бормотать, заикаясь, Ванесса спрятала ухмылку, прикрыв ладонью рот, а генерал усмехнулся в свою чашку кофе.

— Госпожа Президент. Министерство внутренней безопасности расследует каждый неоспоримый довод по этому вопросу, собирает достоверную информацию, опрашивает десятки возможных подозреваемых, собирает доказательства, которые тщательно синхронизируются и анализируются…

— Да, министр Уилсон. Избавьте меня от этих пустых отговорок, я не пресса. Скажите, что мы знаем на самом деле, потому что, если мы не узнали больше, чем на прошлой неделе или на позапрошлой неделе, я серьезно подумаю о том, чтобы передать все расследование ЦРУ.

— ЦРУ? — вскричал генерал. Джессика взглянула на него таким взглядом, что он тут же понизил голос.

Уилсон поскреб свой заостренный подбородок и вздохнул.

— Мы проанализировали информацию, которую нам предоставили египтяне, хотя это неплохая гипотеза, мы не смогли найти ничего конкретного, чтобы связать все концы данных воедино. Братва не совершала каких-либо неправомерных движений в регионе, и пуля, которую мы нашли на месте преступления… привела нас в тупик. У нас нет доказательств, мы не можем обвинить ни одного конкретного человека или какую-либо группировку в покушении на вашу жизнь.

Джессика на мгновение задумалась, анализируя полученную информацию.

— Я правильно вас поняла, что мы ведем обычное расследование… изучаем доказательства, анализируем их, есть ли определенные подтверждающие улики, затем делаем вывод по поводу направления, которое может нас куда-то привести?

— Так точно, мэм, — ответил Уилсон.

— Может, пришло время подойти к этому расследованию с другой точки зрения.

— Мэм?

Она перевела свой взгляд на генерала.

— Какие спецподразделения у нас имеются в Балтике?

Генерал, очевидно, понял, к чему она клонила.

— Я могу задействовать там группу «морских котиков» и оперативников под прикрытием в... — он посмотрел на свои навороченные часы на левой руке, — я бы сказал в шесть часов.

— Отлично. Я хочу, чтобы кто-нибудь проник в братву. Они смогут это сделать?

— Мэм, если бы у нас не было концов, потребовалось бы немало времени, но у меня имеются оперативники под прикрытием, работающие с братвой … они следят за ситуацией в регионе. Думаю, что я смог бы им передать ваши намерения, и если учесть, что пара наших людей уже работают в организации, они смогли бы довольно быстро ответить на ваши вопросы.

— Хорошо. Спросите их, в каком конкретно бизнесе братва заинтересована на Ближнем Востоке. Я хочу знать, черт возьми, что происходит на самом деле и действительно ли наши разговоры по поводу соглашения спровоцировали это покушение или же нет.

— Да, мэм, — ответил генерал, и его глаза злорадно блеснули.

Уилсон просто кивнул, как только президент поднялась из-за стола.

— Хорошо. Заседание окончено.

Как только Ванесса вышла вместе с Джессикой в коридор, она улыбалась от уха до уха.

— Прекрасно сработано, госпожа Президент. Вы не забрали расследование у министра госбезопасности, но нашли способ использовать адского генерала в наших интересах. — Она остановилась. — И вы удержали этих двух помпезных задниц от рукоприкладства.

Джессика фыркнула и усмехнулась.

— Ну, не думаю, я же все же слышала, как Уилсон пробормотал себе под нос, назвав меня «сучкой», но, по крайней мере, мы наконец-то продвинемся вперед. Я хочу, чтобы все закончилось и у нас были совершенно четкие сведения, кого мы должны преследовать.

Ванесса кивнула.

— Простите, за то, что он сказал, мэм. Я ненавижу саму мысль, что вы услышали что-то подобное.

Джессика улыбнулась и кивнула своей главе администрации.

— Знаешь, это часть моей работы, особенно, когда ты являешься первой женщиной президентом. Чтобы они не говорили обо мне, я говорю себе, что я все еще президент, и в конце концов, могу сослать их в Ливенворт за измену, если захочу, так что все хорошо.

Ванесса остановилась посреди коридора и уставилась на Джессику, прочищая горло.

— Э…

— Я шучу, Ванесса. Это всего лишь шутка, — ответила Джессика, улыбаясь.

Ванесса разразилась смехом.

— Мэм, я никогда не слышала, чтобы вы шутили.

Джессика пожала плечами.

— Возможно, время пришло. Мне кажется, я должна отточить свое мастерство в шутках, прежде чем произносить их за пределами Овального кабинета. Скажешь, когда я с ними могу выйти на публику.

— Примерно за девяносто дней до следующих выборов, могу сказать. Когда президент, завершающий срок на своем посту, может делать все, что захочет.

— Хорошо. Жду с нетерпением.

— Тогда я тоже жду этого с нетерпением вместе с вами.