Дерек прижал свою окровавленную руку к груди, опираясь спиной на стену ванной комнаты в своем кабинете. Он крепко сжал запястье, надеясь остановить кровь из разбитых костяшек и подушечек пальцев. Рядом с ним зияла дыра в гипсокартоне, надсмехаясь над сильной болью, которая пульсировала в руке с каждым ударом его сердца.

— Вот, — произнесла его секретарь с порога, протянув влажное полотенце. — Обмотай руку, а потом я принесу тебе что-нибудь выпить. Мистер Робертс ждет вас.

— Ладно, — он ухмыльнулся, разглядывая свою помятую, запачканную кровью рубашку, и задался вопросом, стоит ли ему ее менять или же можно найти какой-то другой способ, чтобы не истечь кровью в ближайшие пару минут.

Словно читая его мысли, она тихо сказала:

— Все будет в порядке, как только ты промоешь руку. Я приготовила тебе одну из запасных рубашек и новый галстук. Все висит на ручке шкафа.

Она тихо вышла, Дерек же смотрел на проломленную стену несколько секунд, тяжело дыша, пока перед глазами опять не возникли заголовки утренних газет. Естественно он был в ярости, когда увидел эту статью в пять часов утра, потом часы подобрались к шести, а затем и к восьми, а руководство партии продолжало названивать ему, желая узнать, как он смог это допустить, Мелвилл впал в уныние и попросил Дерека подготовить речь об отставке, его первоначальный гнев явно превратился в панику.

Дерек Эмброуз был преданным, неутомимым, беспощадным, имеющий для своей карьеры все самые лучшие качества, в нем никогда никто не сомневался. Возможно, могли ставить под сомнение его политику, методы, в конце концов, решения, но никогда не ставили под сомнение его личный авторитет. Никто никогда не сомневался в его словах. Сегодня это произошло впервые за всю его жизнь, и Дерек не знал, что ему делать.

Раздался стук в дверь.

— Ты выйдешь? — послышался голос Тига, одновременно со стуком по твердой деревянной двери.

Дерек прочистил горло.

— Да. Сию минуту, — он оторвался от стены, чувствуя, как скрутило его желудок, также, как и все тело. Он вернул себе самоконтроль, намочил полотенце, обвернул вокруг руки и открыл дверь, чтобы столкнуться с последствиями.

— Да, — сказал Тиг со своего места, сидя на кожаном диване в кабинете Дерека, поморщив нос от отвращения. — Тебе определенно не помешало бы сменить рубашку, которую тебе оставила Рене.

— Извини, — пробормотал Дерек, подходя к шкафу и начиная расстегивать мятую в кровавых подтеках синюю рубашку. Он переоделся в точно такую же, но серую, тяжело опустился в кресло напротив дивана.

— Ты уверен, что не сломал руку? — спросил Тиг, как бы обманчиво непринужденно.

— Не уверен.

— Мне хотелось бы, чтобы ты показался врачу. Ты никогда не простишь себя, если рука неправильно срастется, и ты не сможешь переключать скорости на коробке передач Spar.

Дерек уступая кивнул.

— Вы что, парни, бросали жребий, кому прийти сюда? — спросил он, откинувшись на спинку и закрыв глаза, поскольку пульсирующая боль переросла в тупую, но оставалась настойчивой.

— Нет, я сам вызвался, — ответил Тиг, делая глоток кофе и отставляя чашку, прежде чем расслабиться на кожаном диване, положив горизонтально одну ногу на колено другой. —  Вопрос стоял —  Джефф или я. Камаль настолько зол из-за того, что пресса опять получила информацию, несмотря на все наши усилия, поэтому не способен трезво мыслить, Скотт побаивается тебя, если быть уж до конца честным.

Дерек приоткрыл один глаз и фыркнул с недоверием.

— Чушь собачья. Скорее всего Скотт боится быть замеченным в моем кабинете. Его партия может лишить всех прав, если он попадется.

— По справедливости говоря, Президент профессионально сохраняет сдержанность в конференц-зале, находящемся всего лишь в радиусе одной мили от твоего здания и запрещает всем из своего персонала, ступать в этот «круг судьбы».

Дерек тихо усмехнулся, порадовавшись тому, что даже среди всего этого хаоса, Тиг смог по-прежнему рассмешить его.

— Я уже подал иск против газеты Post и WNN, — продолжил он. — Это не ликвидирует слухов, но мы сможем получить доступ к их информации, кто и когда сообщил им эти сведения. Им также придется воздержаться от распространения подобной информации, пока они не встретятся с судьей.

Дерек откашлялся.

— Спасибо. Что это нам дает — день или два?

— Около того. Я связался с судьей, он в отпуске на этой неделе, мы можем записаться к нему только в понедельник. Это дает нам два дня плюс выходные. Это уже намного лучше.

Рене вошла в комнату, ее высокие каблуки утопли в ворсистом ковре. Она поставила поднос на столик перед Дереком, налила чаю из чайника и протянула ему чашку.

— Проследите, чтобы он выпил, — обратилась она к Тигу. — Стресс может вызвать обезвоживание.

Тиг кивнул и отсалютовал ей рукой.

Она утешительно похлопала Дерека по плечу и вышла из комнаты. Дерек вздохнул аромат чая и снова откинул голову на спинку кресла. Он с удовольствием держал горячую чашку в руках, поскольку три часа назад у него внутри все заморозилось, таким и осталось до сих пор.

Тиг встал и направился к встроенному бару в стене кабинета. Он схватил бутылку виски и вернулся, наливав щедрую порцию в чашку с чаем Дерека.

— Рене очень заботлива, — сказал он, поставив бутылку на журнальный столик. — Но она не знает, как лучше справится с кризисом такого масштаба.

Дерек криво улыбнулся и приподнял чашку, как бы салютуя своему другу, прежде чем сделать большой глоток горячего чая с виски, которое обожгло на мгновение пищевод и опустилось, вызывая тепло, которого ему так не хватало.

— Итак, — сказал Тиг, доставая iPhone из кармана и быстро набирая на клавиатуре. — Ты уже полчаса барахтаешься… или занимаешься самоуничтожением, исходя из существующей ситуации. Пора приступать к работе. Тебе необходимо сократить проигрыш и позволить Мелвиллу снять свою кандидатуру, но если ты хочешь, мы можем продолжать все также же говорить, что история о ней и Мелвилле не соответствует действительности. Я могу начать подготавливать документы — иск за клевету. Ты и Мелвилл можете опираться на это. Скорее всего он не решится, но это бы зародило некоторые сомнения и, возможно, обелило бы его полностью в глазах общественности. Другой путь — позволить ему признаться в связи с проституткой, ты признаешься во лжи, исключительно чтобы защитить его, и я предоставлю тебе договор с издательством на публикацию книги, рассказывающую эту историю. Я могу договориться об этом с прибыльным издательством, которые выпустило несанкционированную биографию президента Хэмптон в прошлом году. Они любят такого рода политические вещи.

Дерек почувствовал, как у него перехватило дыхание от слов: «снять кандидатуру» и «рассказывающую эту историю».

— Господи, — только и сумел он выдавить. — Разве нет третьего варианта?

Если бы Дерек, так хорошо не знал Тига, то мог бы поклясться, что тот улыбнулся, но улыбка исчезла в мгновение ока.

— Хорошо. Какой третий вариант? — друг задумчиво смотрел на него, терпеливо ожидая ответа.

У Дерека не было ответа. С шести пятнадцати сегодняшнего утра он знал только одно — он не только не хотел отказываться от кампании, он также не хотел ставить крест на Лондон. В момент, когда Мелвилл выйдет из гонки за президентское кресло, необходимость встречаться и делать вид, что они пара на общественности, отпадет сама собой. Мелвилл будет двигаться вперед, Дерек также пойдет дальше, Лондон начнет жить своей жизнью… отдельной… но какой? Захочет ли она вернуться к работе? Несомненно, и она будет востребована, поскольку теперь известна всему Вашингтону, как эскорт. Сама идея вызывала тошноту, и несмотря на то, что она отвергла его накануне вечером, он был не готов сдаться. И он был чертовски уверен, совершенно не готов дать ей зеленый свет, чтобы она могла вернуться к проституции.

Ему было необходимо больше времени — больше времени, чтобы представить все произошедшее в другом свете, больше времени, что разобраться в своих чувствах к Лондон, и выяснить способна ли она ответить взаимностью. Дерека Эмброуза нельзя было убрать с поста. Никогда. Это не соответствовало его натуре, и он понятия не имел, что ему следует сейчас делать. Он вознамерился водрузить кандидата в Белый дом, а потом сам того не желая, решил спасти красавицу. Он не был готов отказаться от одной из двух целей, совершенно независимо от того, какие шансы появились у него.

— Я не знаю третьего варианта, но если у меня будет немного времени, я постараюсь все уладить.

Тиг задумчиво наблюдал за ним.

— Поэтому возникает вопрос, сколько тебе нужно времени?

Дерек кивнул.

— Как я уже сказал, поданный иск дает тебе пару дней, — он призадумался на пару секунд. — Если мы сразу же подадим иск за клевету, и не будем конкретно выставлять никаких обвинений, имея в виду лживые статьи, пока ты на самом деле не опровергнешь их. Приближенные потребуют объяснения от предвыборной компании, но подозреваю, что мы сможем получить еще два или три дня за счет спекуляций и размышлений, которые дадут иску ход.

Таким образом, между двумя юридическими маневрами у меня есть четыре дня, максимум пять. Это меньше недели, чтобы найти способ остаться в бизнесе (выдвинуть кандидатуру в Белый дом) и сохранить отношения с Лондон. Пресса, закапает его живьем и сдерет кожу, подразумевая Дерека во лжи, которую он не раскрыл. Он резко кивнул Тигу.

— Сделай именно так, — ответил он.

— И ты думаешь, что она и Мелвилл согласятся? — спросил Тиг.

Нет, он не был в этом уверен.

— Но я попрошу их так сделать, — ответил Дерек.

— Тогда хорошо, — улыбаясь ответил Тиг, который получал удовлетворение, предъявляя иски. — Давайте приступим. Рене! — проревел он. — Вызывай машину, я еду в суд.

* * *

Все было кончено. Правда всплыла, и Лондон стала свободна. Но почему-то она не чувствовала радости? Почему-то у нее было такое чувство, как будто этот заголовок сокрушил все ее надежды, существования в этом мире? Ее пучок съехал на макушку, пока Лондон просеивала еще один стакан муки в миску, прежде чем начать тщательно перемешивать. У нее не имелось рецепта для торта, но он был ей и не нужен, поскольку она видела десятки раз, как ее мать выпекала ее любимый персидский торт любви за в течение детства. Персидская кухня не включала много сладостей, но холодильник ее матери всегда был заполнен бахлавой, персидской разновидностью пахлавы, и по особым случаям, персидским тортом любви.

Она взбила яичные белки, ее мысли были клубком эмоций, которые проносились с бешенной скоростью. С одной стороны, было облегчением, что ей теперь не придется притворяться, и она сможет вернуться к своей прежней жизни, которую создавала в течение стольких лет. Конечно, она уже не сможет быть точно такой же, как и раньше, но она смогла бы это пережить, самое главное, что она полностью сможет контролировать свою жизнь.

Однако, облегчение вызывала только одна сторона медали, поскольку присутствовал страх. Поскольку выходило, что она уже соврала Джоанне… однажды… и она боялась, что Джо не сможет простить ее на этот раз. Она же упорно настаивала в разговоре с Джо, что Мелвилл не был среди ее клиентов. Теперь Джо знала правду, как и весь остальной мир, и было бы трудно найти объяснение в длинном списке правды и полуправды.

Но облегчение и страх переплетались с сожалением. Да, Лондон была вынуждена признаться самой себе, что сожалеет, что больше у нее не будет повода встречаться с Дереком Эмброузом. Она отвергла все его ухаживания, поскольку считала это необходимым, но мужчина был настолько сексуальным и потрясающим, что она готова была себе признать, что была уже у него на крючке.

Она вздохнула, перемешивая муку с яичными желтками. В те краткие моменты… держа его за согнутую руку на мероприятии, или в его машине в ночной темноте, когда своей обжигающей кожей он касался ее, она получила представление о совсем другой жизни, жизни, о которой она даже не осмеливалась мечтать в ближайшие десять лет. Ее сердце болело от сожаления, что в дальнейшем такого больше не повторится, и теперь ей не стоит больше притворяться.

Тридцать минут и домашний хумус будет готов, но раздался звонок в дверь. Она смахнула остатки муки со штанов для йоги и майки, подошла к входной двери. На крыльце стоял мужчина, который и вызывал все ее сожаления.

— Можно войти? — спросил он, его глаза были более голубыми, чем обычно, оттеняемые цветом ярко-голубой футболки. Он был одет, можно сказать, небрежно, она никогда не видела его в таком виде — в потертых джинсах, обтягивающих его во всех нужных местах. Более выпирающих и труднодоступных местах, можно и так сказать. У нее тут же пересохло в горле, пока она окидывала его взглядом сверху-донизу.

Она подняла глаза на его лицо, как только поняла, что во без зазрения совести просто таращилась на него. Уголок его губ приподнялся с одной стороны в ухмылке, словно он точно прочитал ее мысли.

— Да, конечно, — наконец ответила она, отступив в сторону, пропуская его вперед.

Он улыбнулся, и ее сердце екнуло.

— Вкусно пахнет, — произнес он, заходя в дом.

— Это торт, — ответила она, проводя его в гостиную. — Я могу предложить тебе, но он еще не готов. Может ты хочешь стакан воды или чашку чая?

Он отрицательно покачал головой.

— Нет, но я надеюсь, мы сможем поговорить.

Она села на дальний конец дивана, подальше от него.

— Конечно.

Он наклонился вперед, облокотившись на колени.

— Сожалею, что не смог связаться с тобой сегодня утром, когда появилась эта новость. Утро выдалось просто сумасшедшим, и мне не хватало реально времени, чтобы поговорить с тобой раньше.

— Предполагаю, что на самом деле нам не о чем реально говорить, — сказала она. – Все просочилось в прессу, и получается, что мы покончили с нашим маленьким фарсом.

Его глаза сузились, а губы превратились в одну тонкую линию.

— А если я скажу нет?

Она моргнула от удивления.

— Что ты имеешь в виду?

Он прошелся рукой по волосам, нахмурившись.

— Я рассматриваю варианты на ближайшие дни. Я не хочу отказываться от кампании. Я никогда не был в такой жесткой ситуации раньше, но был почти в такой же однажды, и все смог разрулить тогда, уверен, что смогу и сейчас.

Внутри нее снова появились противоречивые чувства, но он продолжил, прежде чем она смогла сформулировать свой ответ:

— Знаю, что ты не испытывала удовольствия от всего этого притворства и обмана..., — он замолчал и вопросительно взглянул на нее.

Ее щеки покраснели, и она опустила взгляд.

— На самом деле было все намного лучше, чем я предполагала. Я не люблю врать, но передышка в работе была несколько щекотливой, я так полагаю.

Его челюсти сжались, прежде чем он продолжил:

— Может, ты не будешь против подождать еще несколько дней? Я не хочу, чтобы что-то просочилось в прессу. Мой адвокат работает в данный момент над несколькими вещами —иск против газет, пытаясь таким образом выяснить, откуда они получили свою информацию. Большую часть сегодняшнего дня я разговаривал с Мелвиллом, и он наконец-то согласился подождать несколько дней, прежде чем сделать публичное заявление. Я хотел бы попросить тебя сделать то же самое.

Ее сердце трепетало, и она вспомнила, как говорила мама — будь осторожна в своих желаниях. Час назад она размышляла, насколько ей будет не хватать подыгрывать Дереку Эмброузу, а теперь он сидел здесь перед ней и просил подождать еще несколько дней.

— Но если все уже всё знают, что Мелвилл все же был связан со мной, с какой целью мы будем продолжать делать вид, что у нас есть отношения? — спросила она.

Дерек почувствовал себя некомфортно, что с ним почти не бывало, поскольку для этого мужчины комфорт был врожденным качеством, его второй кожей. Он потер затылок и откашлялся.

— Не могу тебе сказать, но хочу пока сохранить наши отношения, мне нужно все до конца выяснить, — он посмотрел на нее искренне и понизив голос произнес: — Всего лишь несколько дней. Пожалуйста.

Она понимала, о чем он ее просил — логики было ноль. Интересно, каков его реальный повод, поддерживать вид их отношений в течение нескольких дней? Она также рассматривала существующую опасность, впервые, как только увидела заголовок, поскольку очень опасалась дополнительного пристального внимания прессы, которая начнет капать глубже, если она продолжит общаться с Дереком. Лучшим вариантом для нее на данный момент было вернуться к ее прежней жизни, и позволить этой истории идти своим чередом, и она сомневалась, что к ней долгое время будет столь пристальное внимание прессы. Чем скорее Мелвилл официально объявит о снятие свой кандидатуры, тем быстрее СМИ потеряют к нему интерес.

Но сейчас Дерек не позволял Мелвиллу сделать заявление об отставке и просил ее, рассиживаясь здесь без дела, в то время, когда пресса била копытом и хотела получить жареное с большим количеством грязи, и вполне возможно ее грязи. Дерьмом, которое погубило уже однажды ее жизнь, и она поклялась сама себе, что больше такого никогда не повторится.

Но у нее начинало покалывать и болеть в груди, как только она думала, что больше никогда не увидит Дерека, хотя умом понимала, что с ее стороны было бы несусветной глупостью продолжать быть частью его мира.

— Не думаю, что это хорошая идея.

— Почему? — спросил он с выражением, напоминающее малыша, у которого отняли любимую конфетку.

— Я не хочу оставаться под пристальным вниманием прессы. Если мы признаемся… Мелвилл и я… папарацци отстанут, и я смогу вернуться к своей жизни.

Он поднялся, его разочарование ощущалась, как теплая волна от радиатора.

— И ты действительно этого хочешь? — спросил он, пройдясь по комнате и останавливаясь перед камином, она молча уставилась в его широкую, накаченную спину. — Ты хочешь вернуться и спать с мужчинами, оставаясь все время в тени, продолжая лгать окружающим тебя людям?

Она вздернула подбородок, пытаясь побороть стыд, прожигающий ее от его слов, и который в течение восьми лет она прятала очень глубоко внутри себя.

— Нет, я хочу вернуться к своей высокооплачиваемой работе, своей личной жизни и иметь выбор, что и с кем делить.

За считанные минуты он прошел через всю комнату и очутился на коленях перед ней, с обеих сторон обхватив ее за бедра, с мольбой в глазах и бурей яростных эмоций, сменяющихся на лице.

— Хватит, — потребовал он. — Не говори мне, что ты хочешь, чтобы все эти мужчины снова дотрагивались до тебя. Не говори мне, что ты отвергла меня, но позволишь им…, — его голос дрогнул и он сглотнул. — Я прошу всего лишь несколько дней.

Она чувствовала жжение в глазах, и пыталась совладать с натиском чувств, которые готовы были выплеснуться из нее. Чувства, заставляющие совершать и делать такие вещи, после которых обратно дороги нет, чувства, которые вселяли надежду и радость, другими словами, о которых она даже не смела и мечтать.

— Тебе нужно еще несколько дней, чтобы спасти кампанию? Или, чтобы спасти меня? — спросила она напрямик.

Он смотрел на нее, и в его лице читалось отчаяние и еще что-то, что она не совсем могла понять.

— Вас обеих, — наконец ответил он.

* * *

Она сказала ему «нет». Он злился, возмущался и был раздражен. Он ушел, а она продолжала сидеть неподвижно на диване в гостиной, наверное, несколько часов. Она понимала, что совершила правильный поступок, не было никакого смысла продолжать показывать им свои якобы «отношения», но ее решение вызвало озноб, неуверенность и чувство одиночества. Она не понимала, что игра, в которой она притворилась подругой Дерека Эмброуза придавала ее дням смысл, которого раньше не было. Впервые за столь долгое время она ждала кого-то, разговаривала с кем-то на отвлеченные темы, и о ней беспокоились.

И она прогнала его. С одной стороны, это было так просто сделать, с другой — невероятно сложно. Он не мог ее спасти, она не хотела, чтобы ее спасали. И она снова и снова повторяла это про себя, чтобы разрушить сомнения. Но несмотря на то, что она хотела его — его спасения, его общения — не могла им воспользоваться. Сколько она сможет пользоваться им? Часов? Дней? Может, всего лишь несколько недель, и то если очень повезет. Пока пресса не узнает о ее семье, и она окажется прямиком там с чего и начала, но еще больше презираемая, чем сейчас. И несмотря на то, что Дерек, был в состоянии закрыть глаза на ее занятия проституцией, но как только бы дело коснулось ее прошлого, он не смог бы отмахнуться от него, отмахнуться от прошлого ее отца. Черт, она никогда не интересовалась прошлым своего отца, и только десять лет назад она узнала о нем.

И именно это была настоящая причина, почему она сказала ему «нет», он не сможет отмахнуться от прошлого ее отца, а она не сможет вынести его взгляд. Тепло и его ласка сменятся разочарованием и отвращением. Проведенные еще несколько часов, дней или недель с Дереком Эмброузом, полностью захватят ее, а затем полностью также и уничтожат.

Небо за окном становилось более темным, Лондон, наконец, удалось подняться с дивана и осторожно ступая по месту, где Дерек опускался перед нею на колени, прося ее быть его девушкой, которой она никогда не сможет быть, и проигнорировав тугой узел боли, сжавшейся в груди, направилась на кухню, вытаскивать сгоревший персидский торт любви из духовки.

* * *

Дерек стоял на балконе квартиры «Силовых игроков» и смотрел на огни города, блестящие в ночи. Он пришел сюда после полного фиаско с Лондон, чувствуя тошноту от ее отказа по поводу его программы, совершенно не думая, каким образом он собирается спасать кампанию, потому что не в состоянии был перестать думать о ней. Он выпил уже четыре двойных виски, но все равно выглядел таким же потрепанным, и его грудь все еще болела, как сука.

— Ты расскажешь нам, что случилось? — поинтересовался Камаль, входя на балкон.

— Когда ты пришел? — спросил Дерек, заметив про себя, что его слова вышли немного невнятными.

— Только что. Подумал, что найду тебя здесь.

— Тиг пришел с тобой? — Дерек сделал последний глоток янтарной жидкости из стакана, перед тем как облокотился на перила.

— Нет, — лаконично ответил Камаль. — Кажется за сегодня он и так нанес определенный ущерб, ни в чем себя, не ограничивая в тактике оттянуть время.

Дерек обернулся и ледяным взглядом окинул Камаля, который прислонился к стене, скрестив руки на мощной груди, прорисовывающейся под его дорогой рубашкой.

— Что это значит?

— Это значит, что я не куплюсь на то, что ты делаешь все это делаешь, исключительно чтобы спасти кампанию. Я знаю тебя. Ты реалист. Ты никогда не оставишь кандидата в гонке, когда всем очевидно, что ему следует уйти.

— У меня никогда не было кандидата, который готов был снять свою кандидатуру, — сорвался Дерек.

— И что? Ты не можешь пойти на верное поражение, потому что это выглядит так ужасно? Так сильно хочешь продолжить кампанию с этим кандидатом, чья карьера уже лежит в руинах и походу этот холодный труп начинает гнить? Или ты не хочешь отпускать эту женщину?

— Я положил восемнадцать месяцев на подготовку этой кампании, — сказал Дерек, прямо не отвечая на вопрос Камаля.

— И теперь ты собираешься потратить еще восемнадцать, добивая мертвую лошадь, ради женщины, которую ты вряд ли знаешь, женщины-проститутки, Дерек. Она пойдет на все, в том числе продаст свое чертово тело, чтобы подзаработать. Она не руководствуется принципами или идеологией партии. Она сделает все, чтобы получить свой следующий доллар, и я не уверен, что она не заработала кое-какие деньги, не настучав на Мелвилла прессе.

— Остановись, — голос Дерека прорезал влажный воздух, как нож мягкую плоть. — Что случилось с идеями по поводу Райана Уильямса? Ведь скорее всего он виноват. Ты что не можешь достать о нем никакой достойной информации? Поэтому собираешься переложить вину на кого-то другого, потому что не можешь выяснить так это или нет? Могу тебя заверить, что это не она. Это вполне может быть Уильямс, и ты зря тратишь свое драгоценное время, гоняясь не за тем человеком.

— Я обрабатываю вопрос по поводу Уильямса. Я не идиот. Я всегда этим занимался и чертовски хорош в этом. У меня есть о нем информация, просто нет ничего определенного, пока. Но меня беспокоит гораздо больше тот факт, что у меня нет информации о ней. У нее пробел в биографии целых два года, там пусто, и что-то не так с этой картинкой.

— Поэтому она виновата, потому что ты не знаешь ничего о ней?

— Ты тоже, — в ответ прошипел Камаль.

— Ты что не видишь, что вся эта ситуация навредила ей столько же или даже больше, чем мне? Она находится под прицелом всей нации и войдет в американскую историю как пресловутая проститутка. У нее никогда больше не будет нормальной жизни, не считая привыкла ли она к этому или нет.

— Я не верю в это, потому что она жила столько времени во лжи, и все это лишь доказывает, что она опытная лгунья. Она обвела тебя вокруг пальца, мой друг. Я ей не доверяю, не доверяю потому что мы много о ней не знаем, и чем дольше ты общаешься с ней, тем больше риск, что ты будешь больше разрушен, чем уже есть.

Дерек скрипнул зубами, сдерживая желание врезать по озабоченному лицу своего друга.

— Все мои действия направлены, чтобы сохранить кампанию.

— Остановись, — Камаль смотрел на него, выглядя более или менее забавным, взлохмаченные волосы, спадающие на один глаз, превращали его из сдержанного международного дипломата в смуглого пирата, готового похитить невинных людей и пытать их на берегу. — Однозначно, из-за того, что ты предполагаешь, что эта кампания может быть сохранена на данный момент, является доказательством того, насколько далеко ты зашел. У тебя есть всего лишь один путь — Мелвилл должен снять свою кандидатуру. Но вместо того, чтобы последовать по этому пути, ты сошел с дороги и решил двинуться по бездорожью. И все из-за того, что ты позволяешь другой части своего тела, нежели мозгу, управлять собой.

— Иди к черту! — ответил Дерек, оттолкнув своего друга и войдя внутрь. — Я повторяю — это своего рода не причина вешать на меня Лондон. Речь идет о спасении кампании, на которую мы потратили полтора месяца усиленной подготовки. Хочу ли я с ней переспать? Да. Но это не имеет ничего общего со всем этим. Я в состоянии отделить секс от бизнес-решений.

Камаль шел следом, прикрыв за собой дверь, и бормоча проклятия, поскольку совершенно не был убежден словами Дерека, и это было не удивительно, поскольку сам Дерек тоже не верил своим словам.

Дерек направился к бару, чтобы по новой наполнить свой стакан, входная дверь с грохотом открылась, и Джефф ворвавшись появился на пороге, одетые в полную экипировку и за ним вошли такие же солдаты, в полной боевой готовности.

— Господи, тебе следует отвечать на свой гребанный телефон, — прорычал он.

— Прости, сегодня был дерьмовый день, — ответил Дерек.

— Он стал еще дерьмовее, — сказал Джефф, скрестив руки на груди, спецназовцы вошли в помещение и заняли позицию у дверей. — В Мелвилла стреляли.