Вскоре после нападения на Пирл-Харбор ведущие физики нашей страны стали один за другим исчезать неизвестно куда. В научных журналах перестали освещаться вопросы уранового деления и все, относящееся к атомной энергии. Занавес секретности, настолько плотный, что его можно было физически ощущать, скрыл все, касающееся атома. Я чувствовал, что происходит что-то необычное, но лишь в 1943 г., когда собрал по частям имевшуюся информацию, понял, что где-то в штатах Теннесси, Вашингтон и Нью-Мексико происходит нечто серьезное.

В то же время меня очень волновало, чем занимаются немцы. Я был уверен, что мы позволили им вырваться вперед. Сумеем ли мы догнать их и перегнать? Никто не мог дать мне ответа. Да и не с кем было поговорить, так как казалось, что все физики страны внезапно куда-то исчезли.

Я продолжал писать статьи, посвященные секретному оружию, с помощью которого, как хвастались Гитлер и Геббельс, немцы скоро одержат победу. Но после Пирл- Харбора учредили ведомство добровольной цензуры печати, директором которого был Байрон Прайс, и все статьи, имевшие отношение к урану, атомной энергии, атомному оружию, задерживались.

Я писал статью за статьей и представлял их в ведомство Байрона Прайса, но они возвращались с неизменной просьбой воздержаться от публикации. Даже рассуждения о том, что делает противник, были под запретом. Мне объяснили, что не нужно, чтобы противник знал, какими сведениями мы о нем располагаем, а любое рассуждение может повредить нашей разведке в попытках установить, чем занимается противник.

Так продолжалось до начала весны 1945 г., пока однажды ко мне не пришел Джимми Джеймс.

—Я получил письмо от генерала Лесли Гровса. Он хочет повидать тебя.

—Как ты думаешь, что ему надо?

—Не знаю. Тебе лучше быть на месте. Он завтра сюда зайдет.

Когда я встретился с генералом, он только предложил мне принять участие в совершенно секретной военной работе под его начальством. Подумав, что, возможно, это атомные работы, я решил рискнуть.

«Если вы хотите, чтобы я что-то написал,— сказал я,— то дайте мне доступ к первоисточникам. Надеюсь, вы разрешите мне посетить Теннесси, Вашингтон и Нью- Мексико».

Генерал Гровс недовольно поморщился. Но Джеймс, который беседовал с ним до того, как меня вызвали, от души рассмеялся.

«Ты поедешь еще дальше!» — сказал он. Возможно, генерал Гровс сказал ему, что хочет, чтобы я описал первую атомную бомбардировку Японии. Однако мне он даже не намекал на это в течение первых недель.

Так я стал официальным историком работ по созданию атомной бомбы.

Я обнаружил, что в течение двух лет, начиная с мая 1943 г., мы создали тайную империю, раскинувшуюся от Соединенных Штатов и Канады до Бельгийского Конго. Эта империя носила название «Инженерный район Манхэттена». Мы построили три засекреченных города, численность населения одного из них, Ок-Риджа в Теннесси, достигла восьмидесяти тысяч — он стал пятым по величине городом в штате. Его называли «Собачий выгон», или просто «Выгон», но для меня, когда я впервые посетил его, это был «Шангри-Ла» Юга *.

Были еще два других засекреченных города, в штате Вашингтон,— Ричланд и скрытый среди каньонов Нью- Мексико Лос-Аламос.

Сам факт того, что эти города были построены и заселены в течение двух лет, был достаточно удивительным. Но не это заставило меня думать, что я вижу мираж. Мысль о том, что я страдаю галлюцинацией, порождались содержимым этих городов и странной атмосферой нереальности, окружавшей их.

В Ок-Ридже я повсюду встречался с «невозможным», куда бы ни шел. Установка, которую до войны я мог поднять одной рукой, растянулась на несколько городских кварталов. Здесь были овальные здания, в которых находились магниты величиной с ипподром — и действительно, их так и называли ипподромами. Я впервые увидел прототип ядерного реактора, выделяющего в пять тысяч раз больше энергии, чем реактор, с помощью которого Ферми впервые зажег атомный огонь. Когда я стоял перед ним, не веря своим глазам, мне сказали, что это лишь небольшая модель: «Подождите, вот посмотрите настоящие ядерные реакторы в Ханфорде (штат Вашингтон)». В этих гигантских реакторах, построенных в полупустынном районе, занимающем площадь в тысячу пятьсот квадратных километров, человек впервые получил искусственный элемент плутоний в количестве, вполне достаточном для создания атомных бомб. Административным центром этих заводов был Ричланд, а своеобразным мозговым центром — Лос-Аламос, самый небольшой из трех городов по населению. Здесь под руководством доктора Дж. Роберта Оппенгеймера элита ученых работала как гигантский сложный мозг, посвящая миллионы человеко-часов созданию того, что они называли «утварью», что в миллионную долю секунды могло бы выделить огромное количество энергии.

* «Собачий выгон» (Dogpatch) — название деревни, где живут невероятно отсталые и бедные горцы Теннесси, из популярного фантастического комикса Ал Каппа «Лил Абнер». «Шангри-Ла» — долина в горах Тибета, местопребывание гармоничного общества философов, построенного на принципах умеренности и терпимости, из популярного в 30-х годах романа американского писателя Джеймса Хилтона «Потерянный горизонт».— Прим, перев.

Я никогда не забуду тот трепет, который испытал, впервые увидев в полупустынном районе штата Вашингтон гигантские заводы, известные под названием «Ханфорд Инжиниринг Уоркс», где современные алхимики создавали атомные бомбы. В тот вечер под свежим впечатлением я попытался выразить свои чувства словами. Вот что я написал:

«Созерцание этих атомных заводов, стоящих здесь в своем первозданном величии,— самое потрясающее и внушающее трепет зрелище современности. Нет никакого признака, ни малейшего намека, что внутри этих огромных рукотворных сооружений пылает гигантский космический пожар, который никогда в таком виде не горел на Земле. Глядя на них, будто созерцаешь воплощение в жизнь видения грядущего мира, как его мог видеть Микеланджело, и это так же трудно поддается описанию, как Великий каньон в Аризоне, как Девятая симфония Бетховена...

В этих прометеевских сооружениях, которые могут стоять как вечные памятники человеческому разуму, бросающему вызов природе, работают такие мощные космические силы, которые никогда не освобождались на нашей планете за миллион лет человеческого существования, а возможно, и за три миллиарда лет существования Земли.

Здесь, в Ханфорде, впервые в истории человек может наблюдать акт созидания материи. Здесь в величественной тишине,— заводы работают в такой тишине, что можно услышать биение собственного сердца,— рождаются новые элементы, то, чего не происходило со времен Сотворения.

Нет никаких сомнений, что это веха, открывающая новый век культуры,— атомный век (или ядерный, как предпочитают называть его некоторые ученые). Все великие исторические периоды — век железа, бронзовый век, век пара и электричества, каждый из которых революционизировал жизненные условия,— наступали незаметно, и люди не замечали наступления нового этапа, пока полностью не начинали ощущать его результатов. Сейчас же впервые в истории многовековой борьбы с силами природы человек присутствует при рождении новой эры на своей планете, полностью понимая ее титанические возможности совершать добро или зло.

Успокаиваешься лишь, когда видишь замечательную систему автоматического контроля и контроля над контролем, созданного для укрепления пут, связывающих этого созданного человеком Титана. Оставшись без контроля даже на долю секунды, гигант взбесится. Несмотря на огромные размеры, его механизмы и контрольные приборы работают с точностью самых хрупких драгоценных часов, чувствительных, как скрипка Страдивариуса. Малейшее отклонение от нормального поведения— и в ход вступает автоматический контроль, который может немедленно остановить Титана».

Жизнь в засекреченных городах была полна контрастов. Как отмечал Р. Л. Дюффус в «Нью-Йорк тайме», здесь «различные столетия жили бок о бок». Всего несколько лет назад население Ок-Риджа и соседней с ним деревушки Хэппи-Вэлли, являвшееся потомками жителей холмов Теннесси, прозябало на истощенной земле в условиях, мало чем отличающихся от тех, которые существовали несколько веков назад. «Сейчас, совершив гигантский скачок,— писал Дюффус,— они оказались в двадцать первом веке. На одной стороне дороги стоят высокие трубы для рассеяния радиоактивных отходов расщепления атомов, а на другой — простая деревянная хижина, обмазанная глиной и побеленная, в которой жили еще три года назад».

В Стране атома я должен был находиться инкогнито в основном потому, что мое присутствие могло ослабить бдительность, так как люди могли подумать, что все атомные секреты скоро будут опубликованы в газетах. Поэтому о моем присутствии поставили в известность лишь нескольких ведущих ученых на каждом заводе.

Однако во время моей первой поездки в Лос-Аламос я попал в довольно неловкое положение.

Я приехал туда ранним воскресным утром в мае 1945 г. и провел весь день с доктором Оппенгеймером и офицером безопасности; оба они, естественно, знали о моей миссии. В тот же вечер, когда я сидел в своем номере в гостинице «Блю Лодж» и перебирал в уме чудеса, которые увидел сам и о которых слышал ранее, раздался стук в дверь. Доктор Оппенгеймер и его помощник, доктор Самюэль К. Аллисон из Чикагского университета, пришли пригласить меня на вечеринку. Первого, кого я встретил в этот вечер, был Ферми, который играл на веранде в какую-то игру. Я не встречался с ним много лет и был очень рад узнать, где он скрывается. Я легонько похлопал его по плечу, и когда он повернулся и увидел меня, то рассмеялся. Это было похоже на смех ребенка, играющего в прятки, когда его наконец находят.

В зале было очень весело. Оркестр, состоящий из физиков, играл венские вальсы. Весело вальсировали многие крупные ученые, которые исчезли после Пирл-Харбора. Здесь, на плато в Нью-Мексико, я обнаружил затерянный мир.

Но как только я вошел в комнату, музыка и танцы немедленно прекратились. Остолбенев, как будто они увидели призрак, оркестранты и танцующие с удивлением смотрели на меня. Я мог прочитать их мысли: «Как, черт бы его побрал, он попал сюда? Не разгласили ли тайну? Где полковник Тайлер? Мы должны сейчас же сообщить ему. Что-то нужно предпринять немедленно. Его нужно задержать и держать под арестом...» Никто не подавал вида, что знает меня.

Полковник Джеральд Р. Тайлер отвечал за охрану Лос-Аламоса от непрошеных посетителей. Естественно, он знал о моем приезде и, кстати, был первым человеком, которого я повидал здесь.

Полковник Тайлер сидел на балконе, наслаждаясь танцами и музыкой, когда двое молодых ученых, запыхавшись, подбежали к нему.

«Полковник,— выпалил один из них,— видите этого парня? Его зовут Лоуренс, это—репортер «Нью-Йорк тайме»!

Полковник Тайлер заверил их, что знает об этом и что за мной тщательно следят. Он посоветовал продолжать танцы и игры, как если бы ничего не произошло.

Музыка и танцы возобновились, а вскоре мы пришли к выводу, что слишком многие в Лос-Аламосе знают меня, и поэтому им следует рассказать о моей миссии.