15 марта 1945 г. ныне покойный Генри Л. Стимсон присутствовал на завтраке, устроенном в Белом доме президентом Рузвельтом. В то время Стимсон был военным министром и членом кабинета, непосредственно отвечавшим за осуществление «Манхэттенского проекта». Кроме того, он был старшим советником президента Рузвельта по использованию атомной энергии в военных целях. Он прибыл по приглашению президента, чтобы обсудить ряд важных дел, связанных с работами, которые приближались к концу.

Прежде всего он дал объяснения по поводу «нервозной» памятной записки от безымянного «выдающегося государственного деятеля». Автор записки выражал беспокойство по поводу слухов о разбазаривании средств в «Манхэттенском проекте», предупреждал, что «это может кончиться катастрофой», и предлагал создать комиссию из ученых для расследования, «так как ходят слухи, что Ванневар Буш и Джим Конэнт надули президента».

Аналогичное мнение было высказано президенту Трумэну адмиралом Уильямом Д. Леги. После того как Ванневар Буш объяснил президенту принципы устройства бомбы, Леги сказал Трумэну: «Это самая дурацкая штука, какую мы только делали. Такая бомба не взорвется, и я это утверждаю как специалист по взрывчатым веществам».

Стимсон заверил президента Рузвельта, что эти слухи совершенно необоснованны и «довольно глупы». Он передал ему список ученых, занятых в проекте, которые почти все были выдающимися физиками, а четверо — лауреатами Нобелевской премии в области физики. Только плохо информированные люди, заявил он, могут придерживаться подобных взглядов.

Затем он рассказал президенту о дальнейших планах. Совершенно случайно он правильно предсказал, что бомба будет готова через четыре месяца. И действительно, точно через четыре месяца, 15 июля, бомба была помещена на стальную башню в пустыне Нью-Мексико для испытания. Ранее президент Рузвельт неоднократно говорил Стимсону «о своем понимании потенциально катастрофических возможностей нашей работы» и о «тяжелой ответственности, которая лежит на нас за попытку открыть дверь такому разрушительному оружию». Так как сейчас «двери, наконец, должны были открыться», Стимсон предупреждал президента, «как важно быть готовыми».

Затем он проинформировал президента о существовании двух мнений в отношении будущего контроля над атомной энергией и над атомной бомбой после войны в случае, если ее можно будет создать. Одна группа считала, что атомная энергия должна быть засекречена и контроль передан в руки тех, «кто контролирует ее сейчас», а именно: Соединенным Штатам Америки, Англии и Канаде. Другие призывали к международному контролю, «основанному на свободе науки и информации». «Это,— заявил Стимсон президенту,— надо решить до того, как будет сброшена первая бомба». «Более того,— добавил он,— президент должен быть готов выступить с обращением к народу, как только это произойдет». Президент с ним согласился.

О применении бомбы даже не упоминалось во время разговора. Не обсуждался этот вопрос и в дальнейшем. В своей исторической статье в февральском номере «Харпере мэгэзин» за 1947 г. Стимсон писал:

«Никогда с 1941 по 1945 г. я не слышал, чтобы президент или какой-либо другой член правительства заявил, что атомная энергия не должна применяться в войне... В ходе войны нашей общей целью было сначала создать атомное оружие, а затем применить его. Считалось, что атомное оружие явится новым и невероятно мощным взрывчатым средством, применение которого так же законно, как и использование любого другого смертоносного взрывчатого вещества в современной войне. Вся цель работ состояла в том, чтобы создать оружие войны; ничто другое не оправдало бы таких затрат времени и средств в военное время...

Политика, которой постоянно следовали президент Рузвельт и его советники, была простой. Она сводилась к тому, чтобы не жалеть усилий для создания атомного оружия в самом недалеком будущем. Причины для такой политики были также просты... В 1941 и 1942 гг. считалось, что они (немцы) обогнали нас, и было очень важно, чтобы они не стали первыми обладателями атомного оружия на поле боя. Более того, если бы мы стали первыми создателями бомбы, у нас появилось бы мощное средство сократить сроки войны и свести до минимума разрушения».

Это была последняя встреча Стимсона с Рузвельтом. Следующий его визит 25 апреля 1945 г. в Белый дом был связан с посвящением президента Трумэна в тайны работ над атомной бомбой. Трумэн впервые узнал о бомбе раньше, в частном разговоре с Джеймсом Р. Бирнсом, который в то время не занимал официального поста, но Стимсон был первым, кто рассказал новому президенту всю фантастическую историю «Манхэттенского проекта», скрываемого ранее от Трумэна (пока он был сенатором), и почти от всех остальных членов конгресса.

Так же, как и во время последней встречи с Рузвельтом, беседа Стимсона с Трумэном касалась главным образом политических и дипломатических последствий применения бомбы. О том, как, когда и где она будет применена и будет ли применена вообще, речи не было. Точные обстоятельства, при которых бомба будет применена, в то время были неизвестны. Не знали даже, взорвется ли бомба вообще. Всех посвященных мучила тогда мысль, что, когда где-то в середине июля 1945 г. дело дойдет до испытания, все сведется к неудаче стоимостью в два миллиарда долларов. Было лишь точно известно, что бомба не будет готова для применения против Германии.

В тот-апрельский день при первой беседе с Трумэном Стимсон исходил из предположения успешного испытания бомбы и говорил о проблемах необычайной сложности этого для послевоенной политики страны. Уже тогда было ясно, что если не разработать эффективных средств международного контроля, появление самой разрушительной силы в истории поставит под угрозу само существование цивилизации.

В ожидании же завершения работ и испытания бомбы Стимсон предложил, а президент одобрил создание специального консультативного комитета из гражданских лиц и ученых для определения целесообразности применения атомной бомбы и, в случае положительного решения этого вопроса, места, времени и способа ее применения.

Беседа Стимсона с Трумэном, вступившим на пост президента менее двух недель назад, записана в меморандуме, который должен занять место в ряду великих исторических документов нашего времени:

«1. Весьма вероятно, что через четыре месяца мы закончим создание самого ужасного оружия, которое когда- либо знало человечество; с помощью одной такой бомбы можно уничтожить целый город.

2.Хотя мы создали это оружие вместе с Соединенным королевством, в настоящее время мы единолично контролируем ресурсы, с помощью которых США могут создавать и применять это оружие, и никакая другая страна не сможет добиться этого в течение ряда лет.

3.Тем не менее практически нет сомнений в том, что мы не вечно будем оставаться в таком положении:

а)различные данные, связанные с открытием бомбы и с ее производством, широко известны ученым многих стран, хотя лишь немногие сейчас знакомы со всем процессом создания бомбы;

б)создание атомной бомбы современными методами требует больших научных и производственных усилий и затрат сырья, что в настоящее время является почти полной монополией Соединенных Штатов и Соединенного королевства, но весьма вероятно, что ученые откроют более легкие и более дешевые способы производства и будут применяться более широко распространенные материалы. Следовательно, вполне вероятно, что в будущем станет возможным создание атомных бомб меньшими

не

странами или даже группами стран или, по крайней мере, одной большой страной за гораздо более короткий срок.

4.В результате может наступить время, когда такое оружие будет создаваться тайно и применяться без предупреждения как эффективное средство разрушения. Применить это оружие может агрессивная страна или группа стран против одной страны или группы стран, даже если последние являются большими и более сильными. С его помощью ничего не подозревающее государство может быть за несколько дней захвачено значительно меньшим государством...

5.Сохранение мира на Земле при настоящем уровне морального развития общества, который значительно ниже уровня его технического развития, окажется в конце концов в полной зависимости от такого оружия. Другими словами, современная цивилизация может быть полностью уничтожена.

6.Создание любой организации по сохранению мира во всем мире без учета руководителями нашей могучей державы мощи этого нового оружия, по-видимому, совершенно нереально. Никакая система контроля, которая до сих пор рассматривалась, не смогла бы сдерживать эту угрозу. Как внутри любой страны, так и между странами мира контроль над этим оружием представлял бы большую трудность и был бы связан с такой тщательной инспекцией и внутренним контролем, о которых мы до сих пор не задумывались.

7.Более того, в свете нашего отношения к этому оружию рассмотрение вопроса о передаче другим странам части прав собственности на него и в случае такой передачи изучение условий, на которых оно произойдет, должно стать главным вопросом нашей внешней политики. Мы не должны отказываться от определенной моральной ответственности, возникшей в результате нашей руководящей роли в войне и в создании этого оружия, за любую мировую катастрофу, которая может произойти.

8.С другой стороны, если проблема правильного использования этого оружия может быть решена, мы смогли бы обеспечить мир во всем мире, и наша цивилизация была бы спасена.

9.Как отмечено в докладе генерала Гровса, предприняты шаги в направлении создания комитета специалистов, который даст рекомендации относительно действий исполнительной и законодательной властей, когда секретность будет частично ослаблена. Комитет также даст рекомендации относительно мер, которые сейчас следует предпринять Военному министерству в предвидении послевоенных проблем. Разумеется, все рекомендации должны быть представлены на утверждение президенту».

Вслед за этим президент учредил комитет специалистов. Этот комитет, известный под названием «Временного», получил полномочия давать рекомендации президенту но различным вопросам, которые, как заявил Стимсон, возникли в результате «нашего, по видимому, приближающегося успеха в деле создания атомного оружия». Стимсон сам возглавил комитет, но основную работу по его руководству выполнял Джордж Л. Гаррисон, президент нью-йоркской страховой компании «Лайф Иншюэренс» и специальный советник в министерстве Стимсона; в отсутствие Стимсона он исполнял обязанности председателя.

Другими членами комитета были: Джемс Ф. Бирнс, тогда еще частное лицо, личный представитель Трумэна; Ральф А. Бард, заместитель военно-морского министра; Уильям Л. Клейтон, помощник государственного секретаря; Ванневар Буш, директор Управления научных исследований и усовершенствований (УНИУ) и президент Института Карнеги в Вашингтоне; Карл Т. Комптон, начальник канцелярии полевой службы при УНИУ и президент Массачусетского технологического института; Джеймс Брайант Конэнт, председатель Исследовательского комитета по вопросам государственной обороны (ИКГО) и президент Гарвардского университета.

В помощь Временному комитету Стимсон пригласил четырех видных ядерных физиков, которые играли важную роль в атомных работах с самого их начала. Это были доктора Артур X. Комптон, Энрико Ферми и Эрнест

О.Лоуренс — все лауреаты Нобелевской премии в области физики, а также Ю. Роберт Оппенгеймер — научный руководитель лаборатории Лос-Аламоса, где завершалось создание атомной бомбы.

Заключительное совещание Комитета по вопросам применения бомбы состоялось в кабинете Стимсона 31 мая 1945 г. Кроме членов Комитета и научной группы, в качестве военных советников присутствовали начальник штаба сухопутных войск США генерал Джордж С. Маршалл и военный руководитель «Манхэттенского проекта» генерал Лесли Р. Гровс.

Как пишет доктор Комптон в своих воспоминаниях «В поисках атома», Стимсон открыл это историческое заседание следующим заявлением:

«Господа, нам предстоит дать рекомендацию относительно действия, которое может изменить ход истории. Скоро в наших руках будет оружие, совершенно беспрецедентное по своей разрушительной силе. Основным вопросом, тревожащим всех сейчас, является война. Наша задача состоит в том, чтобы быстро и успешно ее завершить. Сейчас мы можем с уверенностью сказать, что новое оружие, находящееся в наших руках, обладает сокрушительной силой. Мы обязаны* применить его, тщательно все взвесив и продумав. Сейчас для нас самое важное — это определить, как применение нами нового оружия будет выглядеть с точки зрения истории».

«На этом заседании генерал Маршалл и я,— заявил Стимсон,— высказали мысль о том, что атомную энергию надо рассматривать не только с точки зрения ее военного значения, но также как новый этап в отношениях между Человеком и Вселенной».

Временный комитет также тщательно рассмотрел ряд других способов использования бомбы, кроме сброса ее напоенный объект без предварительного предупреждения. Один из вариантов предусматривал предупреждение противника. В соответствии с другим вариантом предлагалось провести демонстрационный взрыв бомбы в не населенной местности США. Эти предложения были отвергнуты как непрактичные и связанные с большим риском.

Причины такого решения очевидны. До первого испытания атомной бомбы оставалось еще четыре месяца, и никто не мог сказать наверняка, будет ли это испытание успешным. Даже если предположить, что испытание первой бомбы пройдет успешно, не было никакой гарантии, что вторая бомба взорвется. Далее, если и испытание в Нью-Мексико в условиях наземного контроля пройдет благополучно, это не будет означать, что бомба, сброшенная с самолета, обязательно взорвется.

Более того, одним из основных преимуществ этой бомбы был элемент неожиданности. Так как единственной целью применения бомбы было возможно более быстрое завершение войны и спасение жизни многим американцам и японцам, элемент неожиданности должен был сыграть важную роль как удобный предлог для принятия императором и его военными советниками капитуляции на почетных условиях.

Говоря словами Стимсона, «...для того чтобы добиться от императора и его военных советников капитуляции, надо было нанести им такой сокрушительный удар, чтобы они полностью уверовали в нашу способность разрушить империю. Такой удар спасет гораздо больше жизней американцев и японцев, чем уничтожит».

1 июня 1945 г., тщательно взвесив все «за» и «против» и посоветовавшись с группой ученых, Временный комитет единодушно принял следующий рекомендации.

1.Необходимо сбросить бомбу на Японию, причем как можно быстрее.

2.Бомба должна быть сброшена на двойную цель — т. е. на военный объект или военный завод, окруженный жилыми домами или прочими легко поддающимися разрушению постройками.

3.Бомбу следует сбросить, не предупреждая противника о характере данного оружия.

Впоследствии Бард изменил свою точку зрения и отказался поддержать третью рекомендацию.

Временный комитет также рассмотрел различные предложения других ученых, участвовавших в работах над проектом, особенно доклад атомной лаборатории Чикагского университета, в котором выражались серьезные сомнения относительно целесообразности использования атомной бомбы. Тщательно обсудив эти соображения, группа ученых пришла к следующему выводу.

«Мнения наших коллег относительно использования первой атомной бомбы не единодушны. Имеются различные предложения, в том числе о чисто технической демонстрации нового вида оружия и о военном его применении с целью заставить противника капитулировать.

Те, кто выступает за чисто техническую демонстрацию, хотят объявить применение атомного оружия вне закона и боятся, что в случае применения оружия сейчас в будущих переговорах о капитуляции мы не сможем быть объективными. Другие подчеркивают возможность спасения жизни американцам путем немедленного применения оружия и считают, что это улучшит международное положение США. Они более озабочены предотвращением войны, чем запрещением оружия специального* вида. Мы ближе к взглядам последних; мы не можем предложить какой-либо технической демонстрации, которая могла бы положить конец войне; мы не видим приемлемой альтернативы кроме прямого военного применения (курсив мой.— У. Л.).

Что касается общих аспектов атомной энергии, то ясно, что мы, ученые, не обладаем на нее правом собственности. Правда, мы находимся в числе тех немногих граждан страны, кто имел возможность размышлять над этими проблемами в течение последних лет. Однако мы не настаиваем на особой компетенции в решении политических, социальных и военных проблем, возникших в связи с появлением атомной энергии».

Дав рекомендации по вопросу о применении бомбы, Временный комитет утвердил заявление, которое должен был сделать президент после сброса первой атомной бомбы. Заявление было подготовлено мною 16 мая. Это был предварительный набросок выступления президента Трумэна по радио, которое должно было состояться в момент применения атомной бомбы против Японии. В нем объявлялось всему миру, что мы «применили против Японии самое разрушительное оружие в истории, бомбу настолько мощную, что взрыв ее эквивалентен взрыву 20 тысяч тонн тротила... Это атомная бомба. Ее взрывная сила имеет своим источником огромную энергию, заключенную внутри атома, энергию, в миллионы раз большую, чем любой вид энергии, известной на Земле... Она на несколько месяцев, а может быть, и лет сократит продолжительность войны. Она спасет драгоценную жизнь многим американцам».

Президент Трумэн возвращался с Потсдамской конференции на крейсере «Огаста», когда произошла бомбардировка Хиросимы. Мой предварительный набросок лег в основу двух заранее подготовленных официальных сообщений, опубликованных в Вашингтоне в тот же день, 6 августа. Один был опубликован Белым домом от имени президента Трумэна, другой — Военным министерством от имени министра Стимсона.

Временный комитет сыграл важную роль в решении вопроса о применении бомбы, и его рекомендации носили совещательный характер. Окончательное решение оставалось за президентом Трумэном, и прошло еще два месяца, прежде чем оно было принято. Президент не принимал решения до последней минуты. Он вел продолжительные беседы с военными руководителями и с премьер- министром Англии Уинстоном Черчиллем, которые единодушно высказались за применение бомбы.

Однако фактически окончательное решение приняла Япония, когда 28 июля премьер Судзуки заявил представителям прессы, что Япония игнорирует Потсдамскую декларацию от 26 июля, в которой ей предлагался выбор между почетной капитуляцией, с одной стороны, и «неизбежным и полным уничтожением», с другой. Это было обычное заявление для прессы, адресованное исключительно японскому народу. Однако союзники истолковали его как непринятие Потсдамской декларации, что окончательно убедило Трумэна и Черчилля в том, что применение бомбы — единственный путь к скорейшему завершению войны.

Была выдвинута теория, что мы применили бомбу из политических, а не из военных соображений, стремясь окончить войну с Японией прежде, чем Советский Союз сможет в нее вступить. Сторонники этой точки зрения, особенно профессор физики П. М. С. Блэккетт, лауреат Нобелевской премии, указывали на то, что вторжение в Японию, которое должно стоить жизни миллиону американцев и двум миллионам японцев, не намечалось раньше 1 ноября 1945 г. «Если это так,— спрашивает профессор Блэккетт,— то почему мы не подождали с применением бомбы до 1 ноября? Тем временем мы могли бы проводить интенсивные воздушные бомбардировки и осуществить военно-морскую блокаду, если бы и это не привело к капитуляции, то тогда мы могли бы применить бомбы до начала вторжения».

Хотя с первого взгляда ход рассуждений кажется логичным, здесь полностью игнорируются факты.

В своем заявлении перед Комитетом вооруженных сил и Комиссией по иностранным делам У. Аврелл Гарриман, бывший тогда специальным помощником президента, заявил, что «в Потсдаме, более чем через пять месяцев после Ялты, Объединенный комитет начальников штабов вооруженных сил все еще планировал вторжение на Японские острова и считал необходимым участие Советского Союза в тихоокеанской войне».

Рассказывая о Потсдамской конференции доктору Артуру X. Комптону, президент Трумэн особо подчеркивал тот факт, что американцы стремились заручиться поддержкой России. Доктор Комптон вспоминает:

«Почти каждый раз он (Трумэн), встречаясь со Сталиным (в Потсдаме), спрашивал, скоро ли начнется наступление русских армий в Манчжурии. Если (а это сейчас, по-видимому, возможно) наступление русских начнется одновременно с сокрушительной демонстрацией мощных новых бомб, это приведет в чувство даже преисполненных решимости японских милитаристов. «8 августа,— объявил Сталин,— самый ранний срок, когда советские войска на Манчжурском фронте смогут быть приведены в полную боевую готовность».

Как объяснил мне Трумэн, на этом основывалась тщательно продуманная американская стратегия».

Дело в том, что мы совсем не были уверены, что атомные бомбы сами по себе достаточны для быстрого завершения войны. Как отмечал доктор Комптон, «даже в случае атомной бомбардировки и объявления Россией войны было почти невозможно добиться капитуляции японского правительства».

Более того, даже если атомная бомбардировка и привела бы к капитуляции Японии до официального объявления ей Советским Союзом войны, мы не смогли бы задержать вторжения советских войск в Манчжурию. Как сказал Гарриман адмиралу Леги, «Россия вступила бы в войну независимо от наших действий».

Возникает вопрос: если все это так, то почему мы не подождали до 1 ноября в расчете на то, что Япония капитулирует раньше намеченной даты вторжения? Одно объяснение дал на этот вопрос министр Стимсон, отметив, что обычные бомбы за три месяца, с августа по ноябрь, причинили бы больше разрушений, чем одна атомная. Другое объяснение сводится к тому, что в течение этого времени мы рисковали бы жизнью нескольких тысяч американцев.

Министр Стимсон сказал по этому поводу:

«Моя главная цель состоит в том, чтобы победоносно завершить войну ценой наименьших жертв среди солдат, которых я помогал растить. В свете имеющихся альтернатив я верю, что никто в нашем положении, неся такое бремя ответственности и обладая оружием, способным спасти многие жизни и закончить войну, не удержался бы от его применения и не смог бы после этого глядеть в лицо своим соотечественникам».

Были и такие, кто утверждал, что в решении о применении бомбы значительную роль сыграло желание оправдать израсходованные два миллиарда долларов на Манхэттенский проект. Но это слишком даже для профессора Блэккетта. «Человеческий ум,— писал он в своей книге «Страх, война и бомба»,— вряд ли мог создать теорию о применении бомбы более оскорбительную для американского народа».

Когда министру Стимсону были переданы на утверждение детальные планы атомного нападения на Японию, он вычеркнул «при полном одобрении президента Трумэна» из списка предложенных целей город Киото. «Хотя это была цель исключительно важная в военном отношении,— писал он в журнале «Харпере»,— Киото — древняя столица Японии и храм японского искусства и культуры. Мы решили пощадить его». Он одобрил другие четыре цели — Хиросиму, Кокуру, Нагасаки и Ниигату.

Впервые Трумэн сказал Сталину об атомной бомбе 24 июля, во время Потсдамской конференции, которая открылась на следующий день после испытания в Нью- Мексико, о чем Трумэн был немедленно извещен. По рекомендации своих главных советников он «между прочим» сообщил Сталину о том, что у американцев есть новое оружие невероятной разрушительной силы. Как вспоминает Трумэн, Сталин «не проявил особого интереса. Он только сказал, что рад это услышать и надеется, что мы сумеем как следует использовать его против японцев». Как мы узнали спустя пять лет, Сталин знал все о бомбе даже раньше Трумэна.

В тот же день Трумэн отдал распоряжение Военному министерству проинструктировать главнокомандующего тихоокеанским военно-воздушным флотом генерала Карла Спаатса о необходимости сбросить бомбу на Японию после 3 августа, как только позволит погода. Однако этот приказ подлежал изменению в случае, если бы в последнюю минуту Япония приняла Потсдамскую декларацию от 26 июля. Трумэн ждал до 2 или 3 августа, прежде чем дал окончательное разрешение. В это время он находился на борту «Огасты», направляющейся в США.

«Решение о применении атомной бомбы,— писал министр Стимсон,— обрекло на гибель свыше сотни тысяч японцев. Никакое объяснение не может изменить этого факта, и я не хочу ничего приукрашивать. Но это умышленное, продуманное уничтожение двух городов было наиболее правильным решением. Разрушение Хиросимы и Нагасаки положило конец японской войне, положило конец разрушительным бомбардировкам и все стягивающейся блокаде; это покончило с ужасным призраком столкновения великих сухопутных армий.

На этом последнем великом событии второй мировой войны мы вновь убедились, что война — это смерть. Война двадцатого века стала постепенно более варварской, более разрушительной, более низменной во всех ее проявлениях. Сейчас, после освобождения атомной энергии, способность человека к самоуничтожению стала почти полной. Бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки, завершили войну. Они также совершенно ясно показали, что никакой другой войны никогда не должно быть. Этот урок должны заучить все простые люди и руководители стран, и я считаю, что, когда они его выучат, мы найдем путь к прочному миру. Иного выбора нет».