Кира только сейчас заметила, что на полу за креслами Хранителей поставили большой ящик.

До перерыва на обед его не было.

Один из стражников после кивка Главного Хранителя поставил ящик на стол и поднял его крышку. Джемисон, ее защитник, вынул вещь, которую Кира немедленно узнала.

– Мантия Певца! – громко и восторженно воскликнула она.

– При чем здесь это? – процедила сквозь зубы Вандара. Но и она наклонилась вперед, чтобы лучше видеть.

Великолепную мантию разложили на столе, и теперь все могли ее рассмотреть. Обычно ее можно было увидеть только раз в год, когда весь поселок собирался послушать Песню, длинную историю их народа. Большинство видели мантию Певца только издалека, все вытянули шеи, чтобы получше разглядеть ее.

Но Кира хорошо знала, как выглядит мантия, потому что каждый год смотрела, как ее мать трудится над ней. Рядом всегда стоял внимательный стражник. Кире было запрещено прикасаться к мантии, но она завороженно наблюдала мастерскую работу матери, то, как она выбирает единственно верный оттенок нити.

Там, на левом плече! Кира помнила это место, где только в прошлом году выбилось несколько истлевших нитей, которые мать удалила. Затем она выбрала бледно-розовую и более темную розовую нити и другие оттенки вплоть до темно-красного, причем каждый оттенок лишь ненамного отличался от предыдущего. Она нанесла стежки, и они совершенно потерялись в сложном орнаменте.

Джемисон наблюдал за Кирой, погруженной в воспоминания. А затем сказал:

– Твоя мать учила тебя этому искусству.

Кира кивнула:

– С самого детства.

– Твоя мать была умелой работницей. Ее красители были очень стойкими. Они никогда не выцветали.

– Она была аккуратной, – сказала Кира, – и делала все основательно.

– Нам говорят, что ты еще способнее, чем она.

«Так они знали!»

– Мне еще многому надо научиться, – сказала Кира.

– Она учила тебя красить, не только вышивать?

Кира кивнула, потому что видела: он хочет, чтобы она ответила утвердительно. Но это была не совсем правда. Мать собиралась обучить ее искусству готовить красители, но все ждала подходящего времени, а потом заболела. Кира хотела дать честный ответ.

– Она начала меня учить, – сказала она. – Она сказала, что ее обучила женщина по имени Аннабель.

– Теперь ее зовут Аннабелла, – подсказал Джемисон.

Кира была поражена:

– Она еще жива? И она четырехсложная?

– Она очень старая. У нее испортилось зрение. Но она еще может послужить источником.

«Источником чего?» Но вслух она ничего не сказала. Лоскуток в ее кармане излучал тепло.

Неожиданно встала Вандара.

– Я требую продолжить слушания, – сказала она резко и хрипло. – Защитник затягивает дело.

Встал Главный Хранитель. Другие Хранители, которые переговаривались между собой, замолчали.

Он обращался к Вандаре, и его голос не был добрым.

– Ты можешь идти, – сказал он. – Слушания завершены. Мы приняли решение.

Вандара молча стояла и не двигалась. Она с вызовом посмотрела ему в глаза. Главный Хранитель кивнул, и два стражника двинулись к ней, чтобы вывести ее из зала.

– У меня есть право узнать ваше решение! – крикнула Вандара, и ее лицо исказилось яростью. Она вырвалась из рук стражников и повернулась лицом к Совету Хранителей.

– На самом деле, – сказал Главный Хранитель спокойным голосом, – у тебя вообще нет прав. Но я скажу тебе решение, чтобы все было ясно. Девочка-сирота Кира останется. У нее будет новая роль.

Он указал на мантию Певца, все еще разложенную на столе.

– Кира, – сказал он, обращаясь к ней, – ты продолжишь работу матери. И пойдешь еще дальше, потому что ты намного искуснее, чем она. Сначала ты будешь чинить мантию, как всегда делала твоя мать. Затем ты начнешь восстанавливать ее. А потом доделаешь.

Он указал на большой участок ткани без вышивки на плечах. И поднял одну бровь, вопросительно глядя на нее.

Кира нервно кивнула ему в ответ и слегка поклонилась.

– Что до тебя… – Хранитель снова посмотрел на Вандару, угрюмо стоявшую между двумя стражниками. Он говорил с ней вежливо. – Ты не проиграла. Ты хотела землю девочки, и ты можешь взять ее, ты и другие женщины. Строй свой загон. Будет правильно, если своих детей вы будете держать там; от них одни неприятности, их лучше держать за забором. А теперь иди, – распорядился он.

На лице Вандары застыла гримаса бешенства. Она подошла к Кире, наклонилась и хрипло прошептала ей на ухо: «Ты не справишься. И тебя убьют».

Затем холодно улыбнулась Джемисону:

– Девчонка твоя.

Она важно прошествовала по проходу между скамьями и вышла из зала.

Главный Хранитель и другие члены Совета не обратили внимания на эту вспышку гнева, словно Вандара была надоедливым насекомым, которое наконец прихлопнули. Кто-то уже складывал мантию Певца.

– Кира, – проговорил Джемисон, – иди и возьми все, что тебе нужно. Все, что ты хочешь взять с собой. Возвращайся сюда, когда колокол ударит четыре раза. И мы отведем тебя туда, где ты будешь теперь жить.

Озадаченная, Кира помедлила. Но больше распоряжений не последовало. Хранители наводили порядок в бумагах, собирали книги и вещи. Казалось, они забыли о ней. Наконец она встала, выпрямилась, опершись на свой посох, и, хромая, побрела восвояси.

Лето только началось, а дни уже стояли жаркие. У лавки мясника собралась толпа, чтобы посмотреть, как будут забивать свиней. После того как лучшие части продадут, остатки выбросят. Люди и собаки вместе, толкаясь, бросятся, чтобы урвать себе кусок. Запах испражнений – ожидающие смерти свиньи наделали от испуга огромные кучи – и их высокий, полный ужаса визг вызвали у Киры головокружение и тошноту. Она поспешила обойти зевак и направилась к ткацкой артели.

Рядом вдруг возник Мэтт:

– Тебя чё, выпустили? Ты идешь на Поле? К тварям?

Кира улыбнулась. Ей нравилось его любопытство – ему все было интересно, как и ей, – а за его грубостью скрывалось доброе сердце. Она вспомнила, как он завел себе питомца, маленького пса. Это был бродячий пес, мешавшийся у всех под ногами и рыщущий в поисках пищи. Одним дождливым вечером он попал под колесо ослиной упряжки, его отбросило в сторону. Он лежал, истекая кровью в грязи, и так и остался бы там умирать, если бы его не заметил Мэтт. Мальчик спрятал пса в ближайшем кустарнике и держал там до тех пор, пока раны не затянулись. Кира каждый день наблюдала из окна ткацкой артели, как Мэтт тайком пробирается, чтобы покормить пса. Теперь пес, подвижный и здоровый, постоянно был рядом со своим спасителем. И всегда отчаянно вилял своим кривым хвостом – из-за этого хвоста Мэтт назвал его Прутом.

Кира наклонилась и почесала псину за ухом.

– Меня отпустили, – сказала она мальчику.

Его глаза расширились. Затем он улыбнулся.

– Ну, значит, опять будешь нам байки травить, – сказал довольный Мэтт. – Видал Вандару, – добавил он. – Вот так шла.

Он быстро взбежал на ступени Здания и, выпятив грудь, с высокомерным видом спустился по ним. Кира засмеялась.

– Теперь-то она еще больше тебя будет ненавидеть, – весело добавил Мэтт.

– Что ж, зато ей отдали мой участок, – сказала Кира, – чтобы она и другие сделали там загон для детей, как они и хотели. Надеюсь, ты еще не начал строить там новую хижину, – добавила она, вспомнив, что он предлагал ей помощь.

– Пока не начинали, – сказал Мэтт, – но уже собирались.

Он замолчал, почесывая Прута грязной босой ногой.

– И где ты будешь жить-то?

Кира шлепнула комара у себя на руке. Растерла капельку крови от его укуса.

– Не знаю, – призналась она. – Мне сказали вернуться сюда, когда колокол ударит четыре раза. И мне надо собрать вещи. – А потом усмехнулась: – Собирать мне, правда, особо нечего. Почти все мои вещи сгорели.

– Сберег тебе кой-чего, – сказал он ей с довольным видом. – Стырил из твоей хижины еще до пожара. Не говорил раньше – хотел узнать, что с тобой сделают.

Мэтта стали звать друзья, собравшиеся возле бойни.

– Мы с Прутом, того, пошли, – сказал он. – Но я притащу вещички, когда колокол четыре раза ударит. На ступени, да?

– Спасибо, Мэтт. Встретимся на ступенях.

Улыбаясь, Кира смотрела, как он бежит к своим друзьям, а его худые, покрытые струпьями ноги взбивают дорожную пыль. Рядом с ним семенил Прут, виляя кривым хвостом.

Затем Кира продолжила свой путь к ткацкой артели, мимо съестных лавок и шумно спорящих и торгующихся женщин. Собаки лаяли; два пса, стоя по обе стороны куска чего-то съедобного, рычали друг на друга, оскалив зубы. Лохматый ребенок, внимательно наблюдавший за собаками, ловко прыгнул между ними, схватил еду и запихал в рот. Его мать, занятая работой в ближайшей лавке, оглядевшись, заметила ребенка рядом с собаками, схватила за руку и дернула, а когда тот оказался рядом с ней, дала подзатыльник. Но тот довольно улыбался, жадно жуя поднятое с дороги.

Ткацкая артель находилась дальше по улице, она всегда была в тени от окружавших ее деревьев. Здесь было спокойнее и прохладнее, хотя комаров – больше. Когда Кира вошла, женщины, сидящие за станками, ей закивали.

– Тут полно лоскутов, забирай, – сказала одна из них и мотнула головой в сторону, поскольку ее руки продолжали работать.

Обычно убирала в артели Кира. Ей еще не разрешали ткать, хотя она всегда внимательно следила за тем, как это делается, и думала, что, если потребуется, могла бы стать ткачихой.

Она уже много дней здесь не появлялась – с тех пор, как заболела мать. За это время столько всего произошло. Столько всего изменилось. Она решила, что теперь сюда не вернется. Но поскольку ее дружески приняли, Кира прошла по помещению, заполненному грохотом деревянных станков, и стала собирать обрывки ткани с пола. Она заметила, что один станок стоит без движения. На нем сегодня никто не работал. Она посчитала: четвертый с конца. Обычно за ним сидела Камилла.

Она остановилась у пустующего станка и подождала, пока работница за соседним станком остановится, чтобы поправить свой челнок.

– А где Камилла? – спросила Кира. Иногда, конечно, женщины ненадолго уходили с работы – чтобы отметить свадьбу, родить ребенка или просто потому, что их назначали на другую временную работу.

Ткачиха глянула на нее, но ее руки продолжали работать. А ноги вновь стали раскачивать педаль.

– Упала, неудачно упала в реку. – Она дернула головой. – Стирала. На камнях был мох.

– Да, там скользко. – Кира знала это место. Ей и самой доводилось падать в реку в том месте, где все стирали.

Женщина пожала плечами.

– Она сломала руку, очень сильно. Невозможно вылечить. Рука теперь будет кривой. Для станка совсем не годится. Муженек уж так старался выпрямить ей руку, без нее ведь никак. Но Камилла, скорее всего, отправится на Поле.

Киру передернуло, когда она представила чудовищную боль от того, что муженек пытается выпрямить тебе руку.

– У нее было пятеро детей, у Камиллы, в смысле. Теперь она не может за ними следить и работать. Их отдадут. Тебе не нужно? – женщина посмотрела на Киру и улыбнулась беззубым ртом.

Кира покачала головой. Она слегка улыбнулась и пошла дальше по проходу вдоль станков.

– Хочешь за ее станок? – крикнула женщина ей вслед. – Кто-то должен его занять. А ты, наверное, уже можешь ткать.

Но Кира опять покачала головой. Когда-то она хотела ткать. Ткачихи всегда были добры к ней. Но теперь ее ждало иное будущее.

Станки продолжали грохотать. Кира заметила, что солнце опускается к горизонту. Скоро колокола ударят четыре раза. Она кивнула на прощание ткачихам и отправилась по улице к тому месту, где когда-то жила с матерью, где долгое время стояла ее хижина и которое было единственным ее домом. Надо было с ним попрощаться.