Глава 1

Мэтти не терпелось покончить с ужином. Он хотел поскорее его приготовить, съесть и пойти. Вот бы он уже был взрослый! (Ведь взрослые сами решают, когда есть — да и вообще стоит ли тратить время на еду.) У него было дело, и это дело пугало его. Время шло, страх все нарастал.

Мэтти уже не был мальчиком, но и мужчиной он пока не стал. Он привык мерить свой рост по окну. Когда-то он едва дотягивался до рамы — упирался в нее, чувствуя лбом дерево. Но теперь так вырос, что мог без труда заглядывать в дом, а сделав пару шагов назад, в траву, он видел свое отражение. Ему казалось, что его лицо становится более взрослым, хотя он по-прежнему с удовольствием корчил рожи своему отражению. Его голос стал грубеть.

Он жил в доме слепого, которого все называли Видящий, и помогал ему. Он делал уборку, хотя уборка — это так скучно. Но слепой говорил, что без нее нельзя. Так что Мэтти каждый день подметал дощатый пол и расправлял покрывала на кроватях: тщательно — на постели слепого, равнодушно и небрежно — на своей, в комнате рядом с кухней. Готовили они по очереди. Мужчина посмеивался над стряпней Мэтти и пытался давать ему советы, но Мэтти не хватало терпения и он не думал о тонкостях сочетаний трав.

— Достаточно просто положить все в горшок, — настаивал Мэтти. — Все равно в животе все перемешается.

Это был давний спор двух друзей. Видящий усмехнулся.

— Вот понюхай, — и он взял с доски и протянул ему на ладони светло-зеленый росток.

Мэтти старательно понюхал его.

— Это зеленый лук, — сказал он, пожав плечами. — Можно просто бросить его в кастрюлю. Или так съесть, — добавил мальчик. — Но тогда будет вонять изо рта. А одна девочка пообещала поцеловать меня, если от меня будет приятно пахнуть. Но мне кажется, она просто дразнится.

Слепой улыбнулся, повернувшись в сторону мальчика.

— Дразнить — это часть удовольствия, которое предшествует поцелую, — сказал он Мэтти, который тут же покраснел от смущения. — Ты мог бы выторговать поцелуй за что-нибудь, — предложил мужчина со смешком. — Что бы ты отдал? Удочку?

— Не надо! Не шути про торг.

— Ты прав. Зря это я. Когда-то это было веселое занятие. Но теперь — ты прав, Мэтти, — смеяться над этим не получается.

— В прошлый раз на Торжище ходил Рамон с родителями. Но он ничего не рассказывает.

— Вот и мы не будем об этом. Что там масло, разошлось на сковородке?

Мэтти посмотрел. Золотисто-коричневое сливочное масло слегка пузырилось.

— Да.

— Тогда клади лук. И мешай, чтобы не подгорел.

Мэтти послушался.

— А теперь понюхай, — сказал слепой.

Мэтти понюхал. Слегка припущенный лук издавал аромат, от которого у него потекли слюнки.

— Ну что, лучше, чем сырой? — спросил Видящий.

— Но сколько хлопот! — воскликнул Мэтти. — Готовить — такая морока!

— Добавь сахара, всего одну-две щепотки. Дай потомиться еще минуту, а потом клади кролика. И не будь таким нетерпеливым, Мэтти. Вечно ты хочешь побыстрее, а в этом деле нельзя торопиться.

— Надо успеть до темноты — кое-чего проверить. Хочу добраться до поляны, пока не стемнело.

Слепой засмеялся. Он взял со стола кусочки кролика, и Мэтти в какой уж раз удивился точности движений его рук и тому, как хорошо он помнит, где что лежит. Он наблюдал за тем, как мужчина ловко обсыпает мясо мукой и кладет его на сковородку. Мясо зашкворчало, и блюдо запахло по-новому. Слепой добавил пригоршню трав.

— Тебе-то все равно, светло или темно на улице, — жалобно проговорил Мэтти. — Но мне для моих дел нужен свет.

— Что это за дела такие? — спросил Видящий и добавил: — Когда мясо подрумянится, добавь немного бульона, чтобы не пригорело.

Мэтти так и сделал. Он наклонил над сковородкой кастрюлю, где они отваривали кролика, и темная жидкость подхватила лук и травы, которые закружились вокруг кусочков мяса. Мэтти уже знал, что теперь нужно накрыть сковородку крышкой и убавить огонь. Еда в сковородке тихонько булькала, а он начал расставлять тарелки на столе, за которым им предстояло поужинать.

Он надеялся, что слепой забудет про свой вопрос о «делах». Ему совсем не хотелось отвечать на него. Мэтти очень занимало то, что он спрятал на поляне. Но и пугало, потому что он еще не понимал, что это такое. Ему подумалось: вдруг он сможет это обменять?

Когда наконец тарелки были вымыты и убраны, а слепой откинулся в своем кресле и взял инструмент, на котором он обычно играл по вечерам, Мэтти тихонько направился к двери, надеясь выскользнуть незамеченным. Но мужчина улавливал любое движение. Мэтти уже знал, что он может услышать, как паук переползает с одного края паутины на другой.

— Опять в Лес?

Мэтти вздохнул. Ну вот, снова не вышло.

— Я вернусь до темноты.

— Может, и так. Но не туши лампу — вдруг опоздаешь. В темноте приятно идти на свет. Я помню, что такое ночной Лес.

— Помнишь с каких времен?

Мужчина улыбнулся.

— С тех самых, когда я мог видеть. Задолго до того, как ты родился.

— Ты боялся Леса? — спросил его Мэтти. Леса боялись многие, и не случайно.

— Нет. Это все иллюзия.

Мэтти поежился. Он не понял, что хотел сказать слепой. То есть страх — это иллюзия? Или Лес — иллюзия? Он оглянулся. Слепой мягкой тряпочкой вытирал полированную поверхность своего инструмента. Он уже сосредоточился на гладком дереве, хотя не мог видеть золотистую поверхность клена с его волнистыми волокнами. Наверное, решил Мэтти, человеку, лишенному зрения, все кажется иллюзией.

Мэтти выкрутил фитиль и проверил, достаточно ли в лампе масла. Затем чиркнул спичкой.

— Видишь, я не зря просил тебя почистить ламповые стекла, а?

Слепой не ждал ответа. Он провел рукой по струнам, прислушиваясь к их звучанию. Как обычно, он осторожно подстроил инструмент. Он умел различать звуки, которые казались мальчику совершенно одинаковыми. Мэтти немного постоял на пороге, наблюдая. На столе мерцала лампа. Мужчина сидел, склонив голову к окну, так что свет раннего летнего вечера высвечивал шрамы на его лице. Он прислушался, повернул небольшой винт на конце грифа, затем прислушался снова. Теперь он был поглощен звуками и совершенно забыл о мальчике. Мэтти выскользнул наружу.

Мэтти пошел к тропе, которая вела к Лесу от окраины Деревни, кружным путем, чтобы пройти мимо дома учителя, доброго человека с родимым пятном на пол-лица. Когда Мэтти еще только появился в Деревне, он иногда не мог отвести от него глаз, потому что ни разу до этого не видел таких отметин. Там, откуда Мэтти пришел, увечий не допускалось. Там убивали людей и с меньшими изъянами.

Но здесь, в Деревне, отметины и изъяны вообще не считались недостатками. Их даже ценили. Слепому дали прозвище Видящий, его уважали за то особое зрение, которое у него появилось после того, как он лишился обычного.

Учителя, хотя его настоящее имя было Ментор, дети любя прозвали Рози — за расползшееся по лицу малиново-розовое родимое пятно. Дети любили его. Он был мудрым и терпеливым. Мэтти, который был совсем мальчик, когда оказался в Деревне и начал жить у слепого, сначала пошел в школу как все, а зимой по вечерам стал посещать дополнительные занятия. Именно Ментор научил его спокойно сидеть, слушать, а спустя какое-то время — даже писать.

Но он решил пройти мимо дома учителя не для того, чтобы повидать Ментора или полюбоваться его роскошным цветником, а в надежде увидеть учительскую дочку, симпатичную девочку Джин. Это она недавно дразнила Мэтти, обещая поцеловать его. По вечерам она обычно пропалывала сад.

Но сегодня не было видно ни Джин, ни ее отца. Мэтти заметил толстую пятнистую собаку, которая спала на пороге, но в доме, похоже, никого не было.

Ну и ладно, подумал он. Джин задержала бы его своим хихиканьем и насмешками. А обещания она все равно никогда не держит и дает их всем мальчикам. Не стоило делать крюк в надежде увидеть ее.

Он нашел палку, нарисовал сердечко на дорожке возле сада и вписал в него их имена — ее и свое. Вдруг Джин заметит рисунок и поймет, что он здесь был, вдруг для нее это важно?

— Эй, Мэтти, ты что тут делаешь? — из-за угла вышел Рамон. — Ты уже поужинал? Хочешь поесть с нами?

Мэтти быстро двинулся в сторону Рамона, оставив за спиной нарисованное в грязи сердечко и надеясь, что его друг не заметит этого. К Рамону было бы интересно сходить, потому что его семья недавно сторговала себе вещь под названием «Игровая машина». Это была большая раскрашенная коробка с ручкой, которую дергаешь — и внутри за небольшими окошечками начинают вращаться три барабана с рисунками. Раздается звонок, барабаны останавливаются, и, если все три изображения в окошечках совпали, машина выплевывает леденец. Играть было очень интересно.

Он порой думал, а чем они пожертвовали ради этой «Игровой машины», но обсуждать такие вещи было не принято.

— Мы уже поели, — сказал он. — Мне надо забежать кое-куда до темноты, поэтому мы поужинали раньше.

— Жалко, что я не могу с тобой. У меня кашель, и Травник сказал, что мне не надо слишком много бегать. Я пообещал сразу пойти домой, — сказал Рамон. — Но если ты подождешь, я спрошу…

— Нет, — ответил Мэтти. — Лучше я один.

— А, ты с посланием?

Это было не так, но Мэтти кивнул. Ему было немного неловко врать, даже по мелочам. Хотя уж он-то умел это делать. Мэтти вырос там, где все лгали, и он до сих пор не мог до конца поверить, что жители Деревни, в которой он теперь живет, считают, что врать — плохо. Мэтти всегда казалось, что с помощью вранья все делается понятнее, проще и удобнее.

— Ну, тогда увидимся завтра, — Рамон помахал ему рукой и поспешил домой.

Мэтти знал тропинки Леса так, словно бы сам их проложил. Впрочем, некоторые из них он и в самом деле протоптал за долгие годы, найдя более простой и короткий путь. Даже корни на этих тропах ушли в землю и стали плоскими. В Лесу он был быстр и незаметен, всегда выбирал верное направление, чувствовал изменения погоды и предсказывал дождь задолго до того, как на небе появлялись тучи или менялся ветер. Мэтти просто знал.

Другие жители Деревни редко отваживались зайти в Лес. В Лесу было опасно. Иногда он закрывался и поглощал тех, кто зашел слишком далеко. Смерть таких людей была чудовищна: тела покинувших Деревню приносили обратно с обрывками вьюнов, намертво опутавших горло, руки и ноги. Лес тоже каким-то образом знал. А еще он почему-то знал, что походы Мэтти для Леса не опасны и даже необходимы. Ползучие растения никогда его не трогали. Иногда даже казалось, что деревья расступаются перед ним и подталкивают вперед.

— Лес любит меня, — однажды с гордостью объяснил он слепому.

Видящий согласился.

— Возможно, ты ему нужен, — предположил он.

И жителям Деревни Мэтти тоже был нужен. Они доверяли его знанию тропок, его способности безопасно передвигаться по ним и поручали ему задания, связанные с походами через густые заросли с их запутанными стёжками. Он доставлял их письма. Это была его обязанность. Он считал, что когда настанет время получать настоящее имя, то ему дадут имя Вестник. Ему нравилось, как оно звучит, и не терпелось получить его.

Но в тот вечер Мэтти не надо было относить или забирать никакого послания. Рамону он соврал. Он направлялся на одну поляну, сразу за рощей из тесно растущих колючих елок. Он ловко перепрыгнул небольшой ручей, свернул с набитой тропы, прошел между деревьями, разводя ветви руками. В последние годы елки сильно разрослись, теперь поляна была полностью скрыта от посторонних глаз, и Мэтти считал ее своей.

Ему нужно было кое-что понять, а для этого требовалась укромность — место, где можно втайне испытать себя и решить, что же делать с тем, что так его пугало.

На поляне было сумрачно. За спиной Мэтти солнце начинало опускаться за Деревню, и свет, который проникал через Лес, был розоватым и бледным. Мальчик прошел по мшистой земле к высоким зарослям папоротника у подножья дерева, сел на корточки и прислушался, вытянув шею. Он тихонько издал специальный звук, которому недавно выучился; спустя короткое мгновение послышался ответ. Мэтти и ждал его, и боялся.

Он слегка нагнулся и поднял на ладони маленькую лягушку. Она без страха посмотрела на мальчика своими выпученными глазами и вновь издала звук:

— Черререк. Черререк.

— Черререк, — Мэтти повторил этот горловой звук, словно они разговаривали.

Хоть он и нервничал, от такого разговора ему стало смешно. Мэтти внимательно осмотрел гладкое зеленое тельце. Лягушка не пыталась ускакать. Она недвижно сидела на ладони, ее горло, покрытое тонкой просвечивающей кожей, пульсировало.

Он увидел то, что ожидал. То есть он надеялся, что этого не произойдет. Если бы это оказалась обычная лягушка, его жизнь была бы проще. Но теперь все усложнится и изменится. Его ждало новое непредсказуемое будущее. Вины лягушки в этом нет, подумал мальчик, осторожно опустил маленькое зеленое существо обратно в высокие заросли папоротника и стал смотреть на дрожащие ветви, которые шевелились от прыжков ничего не подозревающей лягушки. Он почувствовал, что дрожит.

Возвращаясь в Деревню по темной тропинке, Мэтти услышал какой-то шум за рыночной площадью. Сначала ему показалось, что там поют. В Деревне часто пели, но обычно это происходило в помещении и не по вечерам. Озадаченный, он остановился и прислушался. Нет, это было не пение, а ритмичный и полный горя звук, который здесь называли голошением, звук утраты. Он забыл о своих заботах и в сумерках стал пробираться домой, где его ждал слепой, который все ему объяснит.

 

Глава 2

— Ты слышал, что случилось с Собирателем прошлой ночью? Он не успел вернуться вовремя.

Рамон и Мэтти, оба с удочками, шли на рыбалку, и Рамона распирало от этих новостей.

Мэтти вздрогнул. Значит, Собирателя забрал Лес. Это был веселый человек, который любил детей и животных, все время улыбался и громогласно шутил.

Рамон говорил важным тоном: ведь он сообщал новости. Мэтти очень любил своего друга, но иногда думал, что в конце концов его настоящим именем станет Хвастун.

— Откуда ты знаешь?

— Его нашли вчера вечером на тропинке за школой. По дороге домой я услышал какой-то шум. Я видел, как принесли его тело.

— Я тоже слышал шум. Мы с Видящим так и подумали, что это кого-то забрали.

Накануне, когда Мэтти вернулся домой, слепой расстилал постель, внимательно прислушиваясь к стенаниям — было слышно, что много людей оплакивают кого-то.

— Кого-то потеряли, — сказал озабоченно слепой, который уже сидел на кровати, одетый в ночную рубашку, и расшнуровывал ботинки.

— Сообщить об этом Вождю?

— Он уже сам услышал. Это ведь голошение.

— Может, и нам пойти? — спросил его Мэтти.

С одной стороны, ему хотелось туда, ведь он никогда не был на голошении. С другой — он испытал облегчение, когда слепой покачал головой.

— Там достаточно людей. Я слышу по меньшей мере двенадцать голосов.

Как всегда, Мэтти был поражен способностями слепого. Сам-то он слышал лишь воющий хор.

— Двенадцать? — спросил он, а затем поддразнил: — Ты уверен, что их там не одиннадцать и не тринадцать?

— Я слышу по меньшей мере семь женских голосов разного тембра, — ответил мужчина, не замечая шутки. — И, кажется, пять мужских, хотя один довольно юный, возможно, твоего возраста. Голос пока не очень низкий, потом он станет ниже. Может, это твой друг. Как его там зовут?

— Рамон?

— Да, кажется, я слышу голос Рамона. Такой хриплый.

— У него кашель. Он лечится травами.

Вспомнив теперь об этом разговоре, Мэтти спросил:

— А ты тоже голосил? Кажется, мы слышали твой голос.

— Да, там хватало людей, но я был рядом, и мне разрешили голосить с ними. Но у меня кашель, так что я был не в голосе. Я пошел потому, что хотел увидеть тело. Я никогда раньше не видел.

— Да видел, конечно! Мы же вместе смотрели, как хоронили Хранителя Запасов. А еще ты видел ту девочку, которая упала в реку, и ее достали, когда она утонула. Я помню, ты тоже был там.

— Я говорю про опутанных, — пояснил Рамон. — Мертвых-то я, конечно, видал. Но опутанного — первый раз.

Мэтти тоже никогда не видел опутанных, только слышал про них. Такое случалось очень редко, и он уже начал думать, что это миф, что-то из прошлого.

— И как? Говорят, что-то жуткое.

Рамон кивнул.

— Точно. Как будто вьюны сначала схватили его за горло и сильно дернули. Бедный Собиратель! Он схватил их, хотел освободиться, но они обвили и его руки тоже. Он был весь опутан. А выражение на лице — ужас! Глаза открыты, а эти веточки заползли под веки. И во рту тоже они. Даже вокруг языка, я сам видел.

Мэтти поежился.

— Он был такой хороший, — проговорил он. — Он всегда бросал нам ягоды, когда возвращался со сбора. Я раскрывал рот, а он пытался попасть. Если я ловил, он радовался и давал мне еще.

— И мне тоже, — грустно сказал Рамон. — А у его жены недавно родился ребенок. Кто-то сказал, что поэтому он и пошел. Он хотел рассказать своей семье о ребенке.

— А что, он разве не знал, что может произойти? Разве он не получал Предупреждений?

Рамон вдруг закашлялся. Согнувшись пополам, он тяжело дышал. Затем выпрямился и пожал плечами.

— Жена говорит, что нет. Когда родился первый ребенок, он тоже ходил, и ничего не было. Никаких Предупреждений.

Мэтти задумался. Наверное, Собиратель просто не заметил Предупреждения. Первые Предупреждения обычно незаметные. Жаль было этого доброго, счастливого человека, у которого остались двое детей. Мэтти знал: Лес всегда дает Предупреждения. Он столько раз в него входил и всякий раз был осторожен. Если бы он получил хотя бы одно Предупреждение, пусть даже самое незначительное, больше в Лес не пошел бы. Слепой возвращался в Лес только однажды, чтобы попасть в свое родное селение, где потребовалась его мудрость. Он благополучно вернулся, хотя на обратном пути получил небольшое Предупреждение: его неожиданно и больно уколол вроде бы безобидный отросток. Конечно, он его не видел, хотя потом говорил, что почувствовал, как тот выдвинулся на него. Слепой это понял благодаря своему знанию, за которое его называли Видящим. Но поводырем с ним был Мэтти, тогда совсем еще мальчик; и Мэтти точно видел, как этот отросток появился, вырос, заострился, нацелился и воткнулся. Никаких сомнений: это было Предупреждение. Слепому больше нельзя возвращаться в Лес. Время, когда он мог туда пойти, закончилось.

А вот Мэтти Предупреждений никогда не получал. Он вновь и вновь входил в Лес, бродил по его тропинкам, разговаривал с его обитателями. Он понимал, что Лес почему-то выделил его. С первого раза, когда он совсем маленьким ушел из дома, где с ним жестоко обращались, и стал ходить по Лесу, прошло много лет — шесть, если быть точным.

— Я туда никогда не пойду, — твердо сказал Рамон. — Теперь-то уж точно, когда я увидел, что он сделал с Собирателем.

— Ну, тебе и не надо туда идти, — заметил Мэтти. — Ты родился в Деревне. Это случается только с теми, кто пытается вернуться туда, откуда они ушли.

— То есть с такими, как ты?

— С такими, как я, только я осторожен.

— Не буду даже и пробовать. Может, здесь порыбачим? — спросил Рамон, чтобы сменить тему. — Я дальше не пойду. Что-то я стал уставать в последнее время.

Они неторопливо подошли к реке, обогнув кукурузное поле, и вышли на заросший травой берег, где часто рыбачили вместе.

— В прошлый раз мы тут много поймали. Мама сделала рыбу на обед, но ее было так много, что я доедал ее, когда играл в «Игровую машину» после еды.

Опять «Игровая машина»! Рамон так часто о ней говорит. А может, ему больше подойдет имя Выпендрежник, подумал Мэтти. Или Бахвал. Ему уже надоело слушать про «Игровую машину». Впрочем, он немного завидовал.

— Давай тут, — сказал Мэтти.

Он сполз по скользкому берегу к тому месту, где из воды выступал валун, достаточно большой, чтобы стоять на нем. Оба мальчика взобрались на огромный камень и устроились на его вершине, готовя снасти, чтобы забросить их и поймать лосося.

За их спинами продолжалась тихая и мирная повседневная жизнь Деревни. Этим утром похоронили Собирателя. На пороге своего дома его вдова укачивала младенца, а ребенок постарше играл у ее ног. Ее утешали женщины, которые с вязанием и вышивкой сидели рядом и говорили только о хорошем.

В школе учитель по имени Ментор мягко поучал непослушного мальчика восьми лет по имени Гэйб, который слишком много играл и слишком мало учился, и поэтому ему требовалась помощь. Дочь Ментора Джин продавала цветы и свежеиспеченный хлеб за своим прилавком на рынке, одновременно заигрывая с проходившими мимо неловкими серьезными мальчиками и смеясь над ними.

Слепой шел по деревенским проулкам, прислушиваясь к местным жителям, оценивая состояние каждого из встреченных. Каждый столб изгороди, каждый перекресток, каждый голос, каждый запах и каждая тень были ему знакомы. Если что-то было не так, он старался это исправить.

Из окна своего дома высокий молодой человек, которого все звали Вождь, смотрел на мирную и веселую жизнь Деревни, на любимый им народ, который избрал его своим правителем и защитником. Он пришел сюда мальчиком, с огромным трудом найдя дорогу. В Музее, в стеклянной витрине, хранились остатки сломанных санок. На табличке рядом было написано, что именно с ними Вождь пришел в Деревню. В Музее хранилось много таких реликвий, потому что у всех, кто не родился в Деревне, была своя история о том, как они оказались здесь. Была здесь рассказана и история Видящего: о том, как его, полумертвого, вынесли с того места, где враги оставили его с вырванными глазами, лишив на родине всякого будущего.

В витринах Музея были выставлены сапоги и посохи, велосипеды и кресло-каталка. Но именно эти выкрашенные красным санки почему-то стали символом отваги и надежды. Вождь был молод, он воплощал в себе эти качества. Он никогда не хотел вернуться назад. Теперь это был его дом, его народ. Как всегда по вечерам, он стоял у окна и смотрел. Его глаза были пронзительно-голубого цвета.

Он с благодарностью смотрел на идущего по проулкам слепого человека.

Он мог заглянуть за порог дома, где молодая женщина укачивала ребенка и оплакивала своего мужа. «Плачь тише», — думал он.

Он мог посмотреть за кукурузное поле, где два мальчика, Мэтти и Рамон, подергивают леску в речной воде. «Хорошей рыбалки», — думал он.

Он мог заглянуть за рыночную площадь, на кладбище, где было похоронено изувеченное тело Собирателя. «Покойся с миром», — думал он.

Наконец он взглянул на окраину Деревни, туда, где тропа входила в Лес и терялась в его траурной тени. Вождь что-то видел сквозь эту тень, но пока не мог понять что. Все было размыто, но ясно было одно: в Лесу есть что-то, и это что-то бередило разум Вождя, беспокоило его. Он не мог сказать, хорошо это или плохо. Пока не мог.

В глубине густого подлеска, на опушке, на границе поля зрения озадаченного Вождя, маленькая зеленая лягушка проворным липким языком поймала и съела какое-то насекомое. Распластавшись по земле, она вращала выпуклыми глазами, выискивая новую добычу. Ничего не найдя, она попрыгала дальше. Одна задняя лапка у нее была странно напряженной, но лягушка этого почти не замечала.

 

Глава 3

— Вот бы у нас была «Игровая машина», — проговорил Мэтти с деланной небрежностью. — Нам бы тогда никогда не было скучно по вечерам.

— А разве нам с тобой по вечерам скучно, Мэтти? Мне казалось, тебе нравится читать вместе.

Видящий усмехнулся и поправился:

— Прости, я хотел сказать, тебе нравится читать мне, а мне — слушать тебя. Это мое любимое время суток.

Мэтти пожал плечами.

— Нет, ну, мне нравится читать тебе, Видящий. Но это не так захватывает.

— Что ж, может, стоит взять другую книгу? Последняя — как она называлась, Мэтти? — как-то не очень быстро у нас пошла. «Моби Дик», вот как она называлась.

— Она была ничего, — согласился Мэтти. — Но слишком уж длинная.

— Ну, возьми в библиотеке что-нибудь повеселее.

— А я рассказывал тебе, как работает «Игровая машина»? Вот где веселье!

Слепой усмехнулся. Он уже не раз все это слышал.

— Сбегай-ка в огород, принеси кочан салата, а я почищу рыбу. Пока она будет готовиться, сможешь сделать салат.

— А еще, — громко продолжил Мэтти на пороге, — это было бы хорошее завершение ужина. Сладость. Что-то вроде десерта. Я говорил, как «Игровая машина» выдает победителю леденец?

— Посмотри заодно, не созрел ли помидор. Только выбери сладкий, — попросил Видящий, посмеиваясь.

— Бывают мятные, — продолжал Мэтти, — или кислые, или мармелад.

В огороде он вырвал с корнем кочан салата. Подумав, снял с плети росший по соседству огурец и нарвал листьев базилика. Вернувшись на кухню, положил овощи в раковину и стал мыть, не особо стараясь.

— Кислые бывают разного цвета, у каждого аромата свой цвет, — объявил он. — Но, кажется, тебя это вряд ли заинтересует.

Вздохнув, Мэтти огляделся. Хотя слепой не видел его жеста, он все равно показал рукой в сторону стены, украшенной цветным гобеленом. Это был подарок дочери слепого. Мэтти часто останавливался перед ним и разглядывал искусную вышивку, изображавшую густой лес между двумя деревнями. Это была география его жизни и жизни слепого, потому что оба они с великими трудностями перебрались из одной деревни в другую.

— «Игровую машину» мы поставим здесь, — решил Мэтти. — Будет очень удобно. Исключительно удобно, — добавил он, зная, что слепому нравилось, когда он расширял свой словарный запас.

Видящий подошел к раковине, отложил овощи в сторону и стал мыть стейки из семги.

— И тогда мы прекратим — или даже выменяем на что-нибудь — чтение и музыку, а взамен получим исключительное веселье дергать ручку и смотреть, как механизм выплевывает кислые леденцы? — спросил он.

Если так смотреть на машину, то она выглядит не очень привлекательной, подумал Мэтти.

— Ну, — сказал он, — это здорово.

— Здорово, — повторил слепой. — Плита готова? А сковорода?

Мэтти посмотрел на плиту.

— Минуту, — он начал ворошить дрова, чтобы поднялось пламя. Затем поставил сковороду на плиту.

— Я сделаю рыбу, а ты займись салатом. — И добавил с улыбкой: — Я принес немного базилика. Ведь ты такой салатный мастер. Он здесь, рядом с салатом.

Мэтти стал смотреть, как ловкие руки слепого нашли базилик и стали рвать листья и бросать их в миску.

Затем он взял рыбу и, помешав масло, положил ее в сковороду. Кухню мгновенно наполнил запах жареной семги.

За окном смеркалось. Мэтти подкрутил фитилек лампы и зажег ее.

— Знаешь, — продолжил он, — когда выигрываешь сладость, раздается звонок и загорается цветной огонек. Конечно, тебе-то это неважно, но некоторым из нас очень бы понравилось…

— Мэтти-Мэтти-Мэтти, — вздохнул слепой, — смотри лучше за рыбой. Она очень быстро жарится. И когда она будет готова, никакого звонка не будет. Кроме того, не забывай, что эту машину они на что-то обменяли. Цена могла быть высокой.

— А иногда выпадает лакричный леденец… — предпринял Мэтти последнюю попытку.

— А ты знаешь, на что ее обменяли? Рамон не говорил тебе?

— Нет, никто никогда об этом не говорит.

— Может, он и сам не знает. Может, родители ему не сказали. Наверное, так и надо.

Мэтти снял сковороду, наклонил ее, и куски рыбы один за другим соскользнули на две подставленные тарелки. Он поставил тарелки на стол и принес миску с салатом.

— Все готово, — сказал он.

Слепой подошел к хлебнице и взял из нее два толстых ломтя, от которых исходил запах свежеиспеченного хлеба.

— Я купил их на рынке утром у дочери Ментора, — сказал он. — Она будет кому-то хорошей женой. Скажи, она такая же красивая, как мне кажется по ее голосу?

Но Мэтти было не сбить напоминанием о дочери Ментора.

— Скажи, когда следующее Торжище? — спросил он, когда они сели за стол.

— Ты еще слишком маленький.

— Я слышал, что оно скоро.

— Не обращай внимания. Ты все равно еще слишком маленький.

— Но я вырасту. И я хочу посмотреть.

Слепой покачал головой.

— Это будет тяжелое зрелище. Ешь рыбу, Мэтти, пока не остыла.

Мэтти поковырял семгу вилкой. Он понял, что разговор о торге закончен. Слепой ни разу не торговал и гордился этим. Но Мэтти считал, что когда-нибудь обязательно попробует. Возможно, не ради «Игровой машины». Он еще много чего хотел. Он просто должен был узнать, как устроена торговля.

Он решил, что всё выяснит. Но пока его смущало другое. Мэтти так беспокоило новое умение, что он даже боялся говорить о нем со слепым.

В Деревне секретов не было. Это правило предложил Вождь, и все за него проголосовали. Все, кто пришел в Деревню, а не родился здесь, пришли из мест, где были секреты. Иногда — хотя и нечасто, потому что от этого всегда становилось грустно, — люди рассказывали о своей прежней жизни, о коварных правителях, жестоких наказаниях, безнадежной бедности и фальшивой роскоши.

Таких мест было очень много. Иногда Мэтти не мог поверить своим ушам, слушая эти истории и вспоминая свое детство. Поначалу, оказавшись в Деревне, он думал, что его суровое детство — безотцовщина и лачуга вместо дома, мрачная отчаявшаяся мать, которая била его и брата до крови, — было единственным в своем роде. Но теперь он знал, что по всему известному ему миру было разбросано множество селений, в которых страдают люди. Не всегда от побоев и голода, как он. Часто — от невежества. От того, что знания были доступны не всем.

Он верил Вождю, который требовал, чтобы все жители Деревни, даже дети, читали, учились, помогали и участвовали в жизни друг друга. Поэтому Мэтти учился и очень старался.

Но иногда к нему возвращались привычки, полученные в прошлом, когда ему, чтобы выжить, приходилось быть хитрым и вероломным.

— Ничего не могу с этим поделать, — мрачно сказал он слепому однажды, когда они только начали жить вместе и Мэтти поймали на каком-то мелком преступлении. — Жизнь наблатыкала.

— Не наблатыкала, а научила.

— Научила, — повторил Мэтти.

— А теперь ты заново учишься. Учишься честности. Мне неприятно наказывать тебя, Мэтти, но Деревня — это место, где живут честные и достойные люди, а я хочу, чтобы ты был одним из нас.

Мэтти опустил глаза.

— Так, значит, ты будешь меня бить?

— Нет, в наказание у тебя не будет уроков. Вместо школы будешь сегодня мне помогать в огороде.

Ну и наказание, подумал Мэтти. Кто вообще хочет ходить в школу? Уж точно не он!

Но потом, слыша, как другие дети в школе поют и читают стихи наизусть, он почувствовал себя одиноким и подавленным. Постепенно Мэтти изменился и вскоре стал одним из счастливых юных жителей Деревни и прилежным учеником. Он был уже почти взрослым, скоро ему предстояло окончить школу, к старым привычкам он возвращался только изредка и всякий раз ловил себя на этом.

Мэтти очень беспокоило то, что у него появился секрет.

 

Глава 4

Вождь призвал Мэтти, чтобы тот передал послание.

Мэтти нравилось бывать в доме Вождя из-за лестницы. В других домах (но не у слепого с Мэтти) тоже были лестницы, но лестница у Вождя была винтовая, и это завораживало Мэтти — он очень полюбил ходить по ней вверх и вниз. А еще ему нравилось бывать у Вождя из-за книг. У других тоже были книги, у самого Мэтти было несколько учебников, а еще он постоянно брал книги в библиотеке, чтобы по вечерам читать их слепому, и это занятие нравилось обоим.

Но в доме Вождя, который жил один, было такое скопление книг, которого Мэтти никогда не видел. Весь первый этаж, за исключением кухни, был заставлен полками, а полки были наполнены всевозможными книгами. Вождь разрешал Мэтти их брать и разглядывать. Были тут, конечно, повести, как те, что он встречал в библиотеке. Были книги по истории, подобные тем, которые он изучал в школе, причем в лучших из них было полно карт, рассказывающих, как мир изменился за века. В некоторых были блестящие страницы с рисунками, изображающими никогда не виденные Мэтти пейзажи, странно одетых людей и сражения, было много изображений спокойной женщины, держащей на руках младенца. Были и книги, написанные на других языках и в далекие времена.

Вождь криво усмехнулся, когда Мэтти показал ему страницу, написанную на непонятном языке.

— Это называется греческий, — пояснил он. — Я могу прочесть на нем несколько слов. Но там, где я жил в детстве, нам не разрешалось обучаться таким вещам. Поэтому в свободное время ко мне приходит Ментор и учит языкам. Но, — вздохнул он, — у меня так мало свободного времени. Может, когда состарюсь, займусь учебой. Я бы очень хотел.

Мэтти поставил книгу на место и осторожно провел рукой по кожаным корешкам соседних книг.

— Если вам не разрешалось учиться, почему разрешили взять книги с собой? — спросил он.

Вождь засмеялся.

— Ты видел маленькие санки? — напомнил он.

— В Музее?

— Да, это с ними я пришел сюда. С ними все так носятся, что мне прямо неловко. Но тем не менее я пришел сюда с этими санками. Отчаявшийся, полумертвый мальчик. Какие там книги! Книги привезли позже. Никогда в жизни я не удивлялся так, как в тот день, когда приехали книги.

Мэтти оглянулся на тысячи книг. Несмотря на то что Мэтти был сильным, он сам за один раз смог бы взять не больше десятка, ну, дюжины книг.

— А как их вам привезли?

— По реке на барже. Неожиданно появилась баржа. На борту — огромные деревянные ящики, и каждый наполнен книгами. До этого я все время боялся. Прошел год, потом два, но я по-прежнему боялся, что они все равно придут за мной, схватят и казнят, потому что еще никому до меня не удавалось уйти из того селения. И только когда я увидел книги, я понял, что все изменилось, что я свободен и что там, откуда я пришел, начались перемены к лучшему. Вероятно, книги стали чем-то вроде прощения.

— То есть вы могли вернуться, — подытожил Мэтти, — но было уже поздно? Лес сделал вам Предупреждение?

— Нет. Но зачем бы мне было возвращаться? Я, как и все, нашел здесь свой дом. Вот почему у нас тут есть Музей, Мэтти, он напоминает нам о том, как мы все сюда пришли и зачем: чтобы начать жизнь с чистого листа, создать новое место, опираясь на то, что мы вынесли и узнали в старом.

Сегодня Мэтти, как обычно в доме Вождя, с восхищением смотрел на книги, но решил не тратить время и не стал брать их с полки и открывать. Не стал он и любоваться лестницей и ее замысловатыми ступенями из резного отполированного дерева, которые поднимались по кругу все выше и вели на второй этаж. Когда Вождь крикнул: «Я наверху, Мэтти!», он взбежал наверх и очутился в просторной комнате, где жил и работал Вождь.

Вождь был за столом. Он поднял взгляд от разложенных перед ним бумаг и улыбнулся Мэтти.

— Как рыбалка?

Мэтти пожал плечами и улыбнулся в ответ.

— Неплохо. Вчера поймал четыре.

Вождь отложил карандаш и откинулся на спинку стула.

— Скажи-ка, Мэтти, ты со своим другом много ведь рыбачишь? И давно этим занимаешься — с тех пор как пришел в Деревню маленьким мальчиком, так?

— Как долго, я точно не помню. Когда я пришел, я был примерно такого роста, — Мэтти приложил ладонь ко второй пуговице своей рубашки.

— Шесть лет, — сказал Вождь, — ты пришел сюда шесть лет назад. Значит, ты рыбачил все это время.

Мэтти кивнул. Он насторожился и напрягся. Еще слишком рано присваивать ему настоящее имя, думал он. Только бы его не назвали Рыбаком! Неужели Вождь позвал его за этим?

Вождь посмотрел на него и рассмеялся.

— Успокойся, Мэтти! Когда ты так смотришь, я могу почти читать твои мысли! Не волнуйся, это просто вопрос.

— Вопрос про рыбалку. Рыбалка — это то, чем я занимаюсь ради еды или развлечения. Я не хочу, чтобы она стала чем-то большим, — Мэтти нравилось в Вожде то, что ему можно было сказать что угодно, рассказать о том, что чувствуешь.

— Я понимаю. Не беспокойся. Я спрашивал потому, что мне надо оценить количество продовольствия. Некоторые утверждают, что рыбы стало меньше, чем раньше. Вот смотри, что я здесь пишу, — он передал Мэтти лист бумаги со столбцами цифр под заголовками «Семга» и «Форель».

Мэтти посмотрел на цифры и нахмурился.

— Похоже на правду, — проговорил он. — Я помню, что поначалу я таскал из реки рыбу за рыбой. Но знаете что, Вождь…

— Что?

Вождь забрал у Мэтти лист и положил его в стопку.

— Я тогда был маленький. И, наверное, вы не помните, ведь вы старше меня…

Вождь улыбнулся.

— Я еще не старый, Мэтти. Я помню, как сам был мальчиком.

Мэтти показалось, что он заметил проблеск грусти в глазах Вождя, несмотря на то что тот тепло ему улыбался. У очень многих жителей Деревни, включая Мэтти, были грустные воспоминания о детстве.

— Я хотел сказать, что помню всю рыбу, помню это чувство, что она никогда не закончится. Мне казалось, что я буду забрасывать леску снова, и снова, и снова, и каждый раз будет рыба. Теперь такого нет. Но, Вождь…

Вождь смотрел на него, дожидаясь продолжения.

— Когда ты маленький, всё большое. Предметы кажутся больше, расстояния — длиннее. Когда я первый раз пришел сюда через Лес, путь казался бесконечным.

— Но дорога оттуда действительно занимает несколько дней.

— Да, я знаю. Это по-прежнему так. Но теперь она не кажется такой длинной. Потому что я старше, я больше, я столько раз ходил по Лесу туда-сюда, я знаю дорогу, я не боюсь. Так что путь кажется короче.

Вождь усмехнулся.

— А рыба?

— Что ж, — признал Мэтти, — ее, кажется, не так много, как раньше. Но, может, мне казалось, что рыба не кончится никогда, оттого что я был маленький.

Вождь размышлял, постукивая ручкой по столу.

— Возможно, — сказал он.

Он встал. Взял стопку бумаг с края стола.

— Послания?

— Послания. Я созываю встречу.

— По поводу рыбы?

— Нет, если бы. Про рыбу все понятно.

Мэтти взял стопку посланий, которые ему предстояло разнести. Он почувствовал, что не может просто так повернуться к лестнице и уйти, а должен кое-что сказать.

— С рыбой никогда не бывает все понятно. Нужна правильная прикормка, надо выбрать хорошее место, к тому же надо вовремя вытянуть леску, потому что если этого не сделать, рыба начнет извиваться и соскакивать с крючка, а не всем удается с этим справиться, и…

Хохот Вождя был слышен, даже когда Мэтти уже вышел на улицу.

Большую часть дня Мэтти занимался тем, что разносил послания. Работа была нетрудной. Он-то как раз любил задания посложнее, когда ему выдавали в дорогу еду и котомку и отправляли в далекое путешествие через Лес. В своем бывшем доме он не был уже пару лет, а ему особенно нравилось, когда его отправляли именно туда, потому что он мог повидать друзей детства, немного снисходительно им улыбнуться, а также посмотреть свысока на тех, кто когда-то жестоко с ним обращался. Он знал, что мать умерла, а брат остался на прежнем месте и смотрел на Мэтти с еще большим уважением, чем раньше, но они так никогда и не стали близки. Селение, в котором он родился, сильно изменилось и казалось чужим, хотя жители его стали менее грубыми.

Сегодня же он просто обошел Деревню, раздавая повестки о предстоящем на следующей неделе собрании. Прочтя, что было написано в повестке, Мэтти понял, почему Вождь расспрашивал его о рыбе и почему он так обеспокоен.

Оказывается, многие жители подписали прошение с требованием закрыть Деревню для чужаков. И теперь это предстояло обсудить и поставить на голосование.

Это было уже не первое такое прошение.

— Всего год назад уже проголосовали против, — напомнил слепой, когда Мэтти прочитал ему повестку. — Похоже, сторонников этой идеи стало больше.

— Но ведь рыбы по-прежнему полно. Да и урожай хороший, — заметил Мэтти.

Слепой скомкал повестку и бросил ее в огонь.

— Дело не в рыбе и не в урожае, — проговорил он. — Конечно, и об этом они станут говорить. В прошлый раз тоже говорили о нехватке еды. Но дело в…

— …нехватке жилья?

— Не только. Не могу подобрать слово. Себялюбие, наверное. Себялюбие захватывает людей.

Мэтти был поражен. Ведь вся Деревня построена на противоположности этому — на самоотречении. Ему объясняли это в школе, об этом говорилось в истории. И все это знали.

— Но в повестке — я бы мог прочитать тебе еще раз, если бы ты не сжег ее, — говорится, что тех, кто хочет закрыть границы, возглавляет Ментор! Учитель!

Слепой вздохнул.

— Помешай суп, будь так любезен, Мэтти.

Мэтти послушно помешал в горшке деревянной ложкой, разглядывая, как фасоль и кусочки томатов кружатся в густой кипящей жидкости. Он еще раз подумал об учителе и добавил:

— Ведь он-то не себялюбив!

— Да, я знаю. Вот это-то и странно.

— Он рад всем в школе, даже тем, кто ничего не знает или не умеет правильно говорить.

— И тебе был рад, когда ты только пришел, — сказал слепой с улыбкой. — Думаю, это было непросто, но он выучил тебя.

— Сначала ему пришлось меня приручить, — признал Мэтти и тоже улыбнулся. — Ну и дикий я был, да?

Видящий кивнул.

— Дикий. Но Ментору нравится учить тех, кто в этом нуждается.

— Но зачем ему закрывать границы?

— Мэтти…

— Что?

— А ты не знаешь, Ментор торговал?

Мэтти задумался.

— Сейчас каникулы, так что я вижу его нечасто. Но иногда я заглядываю к нему домой… — он не стал упоминать о Джин, дочери учителя-вдовца. — Ничего необычного в его доме я не заметил. Никаких «Игровых машин», — добавил он со смешком.

Но слепой не рассмеялся в ответ. Он сидел и думал. Затем озабоченно проговорил:

— Дело не только в «Игровой машине».

 

Глава 5

— Дочь учителя сказала, что у ее собаки три щенка и я могу себе взять одного, когда он подрастет, если захочу.

— Разве она не обещала поцеловать тебя? А теперь щенка? На твоем месте я бы сначала добился поцелуя, Мэтти, — улыбнулся слепой, высвобождая из земли свеклу и кладя ее в корзину. Они вместе были в огороде.

— Я скучаю по своей собаке. Она была умная, — Мэтти посмотрел в сторону изгороди, возле которой два года назад они похоронили Прута.

— Ты прав, Мэтти, твоя собачка была хорошим товарищем долгие годы. Было бы неплохо завести щенка, — мягко проговорил слепой.

— Я бы смог выучить его, чтобы он стал твоим поводырем.

— Мне не нужен поводырь. А вот смог бы ты выучить его готовить?

— Только не свеклу, — сказал Мэтти, скорчив гримасу и бросая очередную свеклу в корзину.

Но когда на следующий день опять пришел в дом к учителю, его встретила безутешная Джин.

— Ночью двое умерли. Остался один щенок, и он болеет, и мать тоже.

— А чем ты их лечила?

Джин огорченно вздохнула.

— Тем же, чем я лечила бы себя или папу. Отваром липовой коры. Но щенок еще слишком маленький, он не умеет лакать, а его мама слишком больна. Она попила немного, а потом просто опустила голову.

— Покажешь их мне?

Джин впустила его в маленький дом. Хотя Мэтти думал в первую очередь о собаках, он вспомнил вопрос, который задал ему слепой, и стал озираться. Он заметил аккуратно расставленную кряжистую мебель и шкафы с книгами Ментора. В кухне Джин приготовила противни и миски для замешивания теста, чтобы испечь очередную партию вкуснейшего хлеба.

Он не заметил ничего, что говорило бы о том, что здесь ходят на Торжище. Никаких глупостей вроде «Игровой машины» или излишеств в виде мебели с мягкой обивкой и бахромой, какую выторговала себе супружеская пара, живущая дальше по улице.

Конечно, были сделки и другого рода — Мэтти знал про них, но до конца не понимал, как это. Про них ходили слухи. Выторговать себе можно было что-то невидимое. И такие сделки были самыми опасными.

— Вот они, — Джин открыла дверь в чулан, пристроенный к дому со стороны кухни. Мэтти вошел и опустился на колени перед ощенившейся собакой, лежавшей на сложенном в несколько раз одеяле. Крошечный щенок, почти без движения, если не считать его тяжелого дыхания, лежал у ее живота, как это делают все щенки. Здоровый щенок шевелился бы и сосал. А этому еще надо было давить матери на живот лапой, чтобы пошло молоко.

Мэтти чувствовал собак. Он любил их. Он едва прикоснулся к щенку пальцем, как сразу отдернул руку. Это было неожиданно: он ощутил боль.

Как будто молния ударила, подумал он.

Он помнил: его с самого детства учили, что во время грозы надо укрыться в доме. Он видел обгоревшие и расщепленные надвое ударом молнии деревья и знал, что так может произойти и с человеком: вспышка и огненная мощь, которая проходит через тебя, стремясь попасть в землю.

Ему доводилось видеть из окна, как мощные огненные разряды разрывают небо пополам, он помнил серный запах, который они иногда оставляли после себя.

В Деревне был один крестьянин, который однажды после полудня, увидев сгущающиеся над головой тучи, решил, что гроза пройдет мимо, и остался у плуга. Но молния нашла его, и, хотя он выжил, он полностью потерял память — кроме воспоминания о дикой мощи, которая вошла в него. Жители Деревни ухаживали за ним, а он брал какую-то поденную работу, но все его силы забрала таинственная энергия, живущая в молнии.

Что-то подобное Мэтти и почувствовал: пульсирующую мощь, как будто в нем самом жила молния — в ясный солнечный день, когда ничто не предвещало грозы.

Впоследствии он пытался заставить себя выкинуть из головы все воспоминания об этом дне, потому что все это его пугало и потому что таким образом у него появлялась своя тайна. Но тогда, отдернув руку от больного щенка, Мэтти понял: пора вновь испытать себя.

— Где твой отец? — спросил он у Джин. Он не хотел, чтобы кто-нибудь это видел.

— Он пошел на встречу. Ну, на эту, о прошении.

Мэтти кивнул. Хорошо. Значит, школьного учителя не будет.

— Вряд ли его волнует эта встреча. Его больше интересует вдова Хранителя Запасов. Он ухаживает за ней, — сказала Джин, тепло улыбаясь. — Представляешь? В его возрасте — и ухаживает.

Надо, чтобы девочка ушла, подумал Мэтти.

— Сходи к травнику. Принеси тысячелистник.

— Тысячелистник растет у меня в огороде! Прямо у двери! — ответила Джин.

На самом деле ему не особенно был нужен тысячелистник. Ему нужно было, чтобы она ушла. Мэтти стал лихорадочно думать.

— Мята? Мелисса? Кошачья мята? Это все тоже есть?

Она покачала головой.

— Кошачьей мяты нет. Если бы в огород повадились кошки, собаки бы такое устроили… Правда, бедненькая? — добавила она нежным шепотом, обращаясь к ощенившейся собаке. Она погладила ее по спине, но та не подняла головы. Глаза собаки потускнели.

— Иди, — сказал Мэтти настойчиво, — принеси все это.

— Ты уверен, что это поможет? — с сомнением поинтересовалась Джин. Она уже перестала гладить собаку и встала, но пока не трогалась с места.

— Делай что говорят! — распорядился Мэтти.

— Не надо грубить, Мэтти, — сказала она раздраженно. Потом резко повернулась, так, что взметнулась ее юбка, и вышла. Он уже почти не слышал, как хлопнула дверь. Напрягшись перед сильнейшим сотрясением, которое, он знал, пройдет через все его тело, Мэтти дотронулся левой рукой до взрослой собаки, а правой — до ее щенка и велел им жить.

Спустя час обессиленный Мэтти, спотыкаясь, возвращался домой. А в доме Ментора Джин кормила свою собаку и хихикала над выкрутасами ее ожившего щенка.

— И кому бы в голову пришло такое сочетание трав! Ну надо же! — говорила она в восторге, наблюдая за тем, как оба ее питомца оживают.

— Повезло угадать. — Джин он сказал, что все дело в травах. Все ее внимание было поглощено неожиданно выздоровевшими собаками, поэтому она не видела, как слаб Мэтти. Он сидел на полу чулана, прислонившись к стене, и смотрел, как она ухаживает за собаками. Впрочем, видел он не очень хорошо, а все его тело болело.

Наконец, немного набравшись сил, он заставил себя встать и уйти. К счастью, дома никого не было. Слепой куда-то ушел, и Мэтти был рад этому. Видящий заметил бы, что с ним что-то не так. Он всегда все замечал. Он говорил, что сам воздух в доме меняется, как меняется направление ветра, даже когда у Мэтти был простой насморк.

А сегодня все было намного серьезнее. Пошатываясь, он пробрался в свою комнату возле кухни и, тяжело дыша, лег на кровать. Никогда еще Мэтти не чувствовал себя таким слабым, таким истощенным, если не считать того случая с лягушкой…

«Лягушка была меньше», — подумал он. Но это было то же самое.

Лягушку он заметил на поляне. Он оказался там случайно — просто хотел побыть один, подальше от шумной Деревни, и удрал в Лес, как он это иногда делал.

Он наступил на нее босой ногой и вздрогнул.

— Прости, — сказал он в шутку и нагнулся, чтобы взять лягушку в ладонь. — Ты в порядке? Надо было отпрыгнуть, когда услышала, что я иду!

Но лягушка была не в порядке и не могла отпрыгнуть. Увечье у нее было не от легкого шага Мэтти — это было видно сразу. Какой-то зверь — Мэтти решил, что ласка, — нанес маленькой зеленой лягушке чудовищную рану, от которой она умирала. Одна ее лапка свисала вниз, она была оторвана и держалась только на кусочке влажной кожи. Оказавшись в его ладони, лягушка судорожно вздохнула и затихла.

— Кто-то пожевал тебя и выплюнул, — решил Мэтти.

Ему было жалко лягушку, но он знал, что здесь ничего не поделаешь. Жизнь лесных обитателей сурова и коротка, он это знал.

— Ну что ж, — проговорил мальчик, — я похороню тебя как следует.

Он опустился на колени, чтобы руками вырыть в мшистой земле ямку. Но когда он попытался положить крошечное существо в землю, он почувствовал, что каким-то невозможным образом связан с ним. Из его руки стала выходить энергия, которая причиняла ему боль и переходила в лягушку, связывая их воедино.

Ничего не понимая, в беспокойстве он попытался соскрести липкое тельце с ладони. Но не смог: пульсирующая боль держала их вместе. Затем, спустя мгновение, пока Мэтти все еще стоял на коленях, тело лягушки вдруг дернулось.

— Так ты не мертвая. Ну, тогда слезай.

Теперь он мог посадить лягушку на землю. Боль стала не такой сильной.

— Что это вообще такое было? — Мэтти вдруг стал спрашивать у лягушки, как будто она могла ему ответить. — Я думал, ты мертвая, а ты нет. Но лапку-то ты все равно потеряешь. Прыгать больше не сможешь. Сочувствую.

Он встал и посмотрел на неподвижную лягушку.

— Черререк, — издала она горловой звук.

— Да, согласен. И тебе того же, — Мэтти повернулся, собираясь уходить.

— Черререк.

Звук заставил его вернуться и вновь опуститься на колени.

Широко открытые глаза лягушки, которые только что были подернуты пеленой смерти, теперь были ясными и внимательными. Лягушка пристально смотрела на Мэтти.

— Послушай, я положу тебя вот в этот папоротник, потому что тут, на открытом месте, придет какой-нибудь зверь и стрескает тебя. У тебя теперь есть большой изъян, ты не можешь прыгать. Придется учиться прятаться.

Он взял лягушку и понес ее к густым зарослям папоротника.

— Если бы у меня был с собой нож, я бы просто отрезал тебе этот лоскут кожи, на котором висит лапка, — сказал он. — Тогда бы ты, наверное, выздоровела побыстрее. А так ты будешь все время таскать лапку за собой, она будет только мешаться. Но я ничего не могу поделать.

Он склонился над лапкой, пытаясь отделить ее и размышляя, как лучше помочь.

— Может, найти острый камень и отрезать? Это всего лишь маленький кусочек плоти, тебе и больно-то, скорее всего, не будет. Жди меня тут, — распорядился Мэтти и положил лягушку на землю под папоротником. «Как будто это поможет», — подумал он.

На берегу ручья, который он перешел перед этим, Мэтти нашел подходящий инструмент: кусок камня с острым краем. Он принес его туда, где лежала неподвижная раненая лягушка.

— Так, — сказал Мэтти, — не бойся. Я слегка прижму тебя и отрежу твою мертвую лапку. Так тебе будет лучше.

Он перевернул лягушку на спину и взялся за измочаленную лапку, пытаясь уложить ее так, чтобы было быстрее и проще резать. Лапка держалась всего на нескольких полосках липкой плоти, которую оставалось только отсечь.

Но вдруг он почувствовал в руке болезненный разряд какой-то энергии, которая сосредоточилась в кончиках его пальцев. Мэтти не мог двигаться. Его рука сама взяла почти оторванную лапку, и он почувствовал, как его собственная кровь течет по ее сосудам. Сердце билось изо всех сил, каждый удар отдавался в ушах.

Потрясенный, Мэтти задержал дыхание, как ему показалось, на целую вечность. Затем все прекратилось. Он осторожно отнял руку от раненой лягушки.

— Черререк. Черререк.

— Я ухожу. Я не знаю, что случилось, но сейчас я ухожу.

Он отбросил острый камень и попытался встать, но его колени дрожали, он чувствовал дурноту, голова кружилась. По-прежнему стоя на коленях возле лягушки, Мэтти сделал два глубоких вдоха, пытаясь набраться сил, чтобы убежать.

— Черререк.

— Прекрати! Я не хочу это больше слышать!

Словно поняв его слова, лягушка перевернулась со спины на живот и отползла дальше к папоротникам. Но при этом она не волокла свою лапку. Двигались обе лапки — неловко, конечно, но лягушка ползла с помощью обеих лапок. Лягушка скрылась в густых зарослях.

Спустя мгновение Мэтти смог встать. Изможденный, он добрался до Деревни и, спотыкаясь, вошел в дом.

Теперь он был изможден намного сильнее, чем в тот раз. У него ломило руки. Лежа в постели, Мэтти размышлял о только что случившемся: «Лягушка была маленькая, а тут две собаки».

Это намного больше.

«Мне надо научиться управлять этим», — думал Мэтти.

Затем, к своему удивлению, он начал плакать. Мэтти по-мальчишески гордился тем, что никогда не плачет. А теперь — плакал, и ему казалось, что слезы очищают его, словно тело от чего-то избавлялось. Слезы текли по его щекам.

Наконец, содрогаясь от болезненной истомы, он вытер глаза, повернулся на бок и заснул, хотя был всего лишь полдень. Высоко над Деревней стояло солнце. Мэтти снились размытые пугающие сны про боль, а его тело было напряжено. Затем пришли другие сны. Его мышцы расслабились, он успокоился. Теперь ему снились залеченные раны, новая жизнь и умиротворение.

 

Глава 6

— Новые идут! И с ними одна симпатичная девочка!

Рамон звал Мэтти, но сам не остановился: он бежал мимо него к входу в Деревню, куда уже подходили новенькие. При входе было написано «Добро пожаловать!», но многие из прибывших читать не умели. Как и Мэтти в свое время — эти слова были для него бессмыслицей.

— Я видел табличку, но не мог прочитать, — сказал он однажды Видящему, — а ты мог прочитать, но не видел.

— Что ж, выходит, мы с тобой два сапога пара. Неудивительно, что мы неплохо ладим, — засмеялся слепой.

— Можно мне пойти? Я почти закончил.

Когда Рамон пробегал мимо них, Мэтти и слепой работали в огороде, выдирая последние переросшие плети гороха. Время сбора урожая уже давно прошло. Лето подходило к концу. Скоро они начнут закладывать на хранение корнеплоды.

— Конечно! И я с тобой пойду. Нужно поприветствовать их.

Они быстро вытерли грязные руки и, закрыв калитку, вышли на улицу и поспешили вслед за Рамоном. Вход в Деревню был недалеко, и вновь прибывшие уже собрались там. В прошлом новенькие обычно приходили поодиночке или попарно, но теперь они стали прибывать группами: часто целыми семьями, уставшими, преодолевшими огромные расстояния и испуганными от пережитого страха, от опасностей и ужаса. Но при этом многие были исполнены надежд и явно испытывали облегчение, когда видели, что их встречают улыбками. Жители Деревни гордились этой традицией; чтобы поприветствовать новеньких, многие из них оставляли свою работу.

Часто новенькие хромали или страдали от болезней. Некоторые были изуродованы — ранены или от рождения. Многие дети были без родителей. Их всех приветствовали.

Мэтти присоединился к выстроившейся полукругом толпе и широко улыбался новеньким, пока принимающие по очереди записывали их имена и назначали помощников, которые отводили их в свои дома, чтобы помочь устроиться. Он вроде бы заметил девочку, о которой говорил Рамон: тоненькую, симпатичную, примерно их возраста. Ее лицо было испачкано, а волосы спутаны. Она держала за руку младшего ребенка, глаза которого были густо покрыты желтым гноем. С таким заболеванием приходили многие новенькие, и их быстро лечили травяными отварами. Он видел, что девочка беспокоится за ребенка, и постарался успокаивающе улыбнуться ей.

В этот раз их было больше, чем обычно.

— Их много, — прошептал Мэтти слепому.

— Да, я слышу. Интересно, не потому ли это, что до них дошли слухи о том, что мы собираемся закрываться?

В это время они услышали какой-то звук. К входу приближалась небольшая толпа. Мэтти знал этих людей — их вел Ментор, — которые распевали: «Закрыть. Закрыть. Хватит. Хватит».

Толпа приветствующих не знала, что делать. Все продолжали улыбаться новеньким и тянулись пожать им руки. Но от пения всем было неловко.

Наконец посреди всеобщего смятения появился Вождь. Видимо, кто-то послал за ним. Толпа расступилась, чтобы дать ему пройти, а поющие замолкли.

Голос Вождя, как обычно, был спокойным. Сначала он обратился к новеньким и поприветствовал их. Он собирался сделать это позже, когда их разместят и накормят, но теперь решил успокоить их поскорее.

— Все мы когда-то были новенькими. Все, кроме тех, кто родился здесь. Мы знаем, через что вы прошли. Вы больше не будете голодать. Вы больше не будете жить при несправедливой власти. Вас больше не будут преследовать. Вы сделали нам честь, что пришли сюда. Добро пожаловать в ваш новый дом. Добро пожаловать в Деревню.

Он обратился к принимающим и сказал:

— Запишите их позднее. Они устали. Отведите по домам, чтобы они могли помыться и поесть. Дайте им немного отдохнуть.

Принимающие окружили новеньких и увели их.

Затем Вождь обратился к тем, кто остался:

— Спасибо вам за то, что вы пришли поприветствовать их. Это одно из важнейших дел жителей Деревни. А вы, возражающие! Ментор! — Он посмотрел на группу протестующих. — У вас, конечно, есть право выражать несогласие, и вы это знаете. Право не соглашаться — это одна из главных свобод у нас. Но собрание состоится через четыре дня. Позвольте мне предложить вам: вместо того чтобы смущать и пугать новеньких, которые только пришли, усталые и встревоженные, давайте дождемся решения собрания. Даже те из вас, кто хочет закрыть Деревню для новеньких, даже вы цените спокойствие и доброе отношение друг к другу, которое мы всегда здесь проповедовали. Ментор! Кажется, ты тут главный. У тебя есть что сказать?

Мэтти посмотрел на Ментора, учителя, такого важного для него человека. Ментор думал. Мэтти привык его видеть глубоко погруженным в раздумья, потому что обычно он так себя вел в классе. Он всегда тщательно обдумывал каждый ответ, даже отвечая на глупейший вопрос, заданный самым юным учеником.

Странно, подумал Мэтти, родимое пятно на щеке Ментора кажется светлее. Обычно оно было густо-красного цвета. Теперь же оно казалось едва розовым, словно бы побледнело. Но сейчас конец лета. Возможно, решил Мэтти, Ментор просто загорел, как и он сам. От этого родимое пятно стало незаметнее.

Но Мэтти все равно что-то беспокоило. Что-то еще с Ментором сегодня было не так. Он не мог определить, что именно. Может, Ментор казался немного выше? Это было бы очень странно, думал Мэтти. Он всегда ходил, немного сутулясь, опустив плечи. Люди говорили, что после смерти любимой жены, когда Джин только родилась, он ужасно постарел от горя.

Сегодня он стоял выпрямившись, а его плечи были развернуты. Так что он казался выше, но на самом деле выше не стал, решил Мэтти облегченно. Все дело было в осанке.

— Да, — обратился Ментор к Вождю, — посмотрим, что решит собрание.

Мэтти показалось, что и голос учителя звучит по-другому. Он заметил, что Вождь тоже с удивлением посмотрел на Ментора, словно увидел в нем что-то новое. Но теперь все поворачивались и уходили, толпа рассеивалась, люди возвращались к своим каждодневным делам. Мэтти побежал, чтобы догнать слепого, который уже шел привычной дорогой домой.

За его спиной кто-то выкрикнул:

— Не забывайте, Торжище завтра!

Торжище. Ему о стольком пришлось передумать, что он совершенно забыл о Торжище.

Он решил пойти.

Торжище — это был очень древний обычай. Никто не помнил, когда его завели. Слепой говорил, что впервые услышал о нем, когда только появился в Деревне, весь израненный. Он лежал в лазарете, к нему постепенно возвращалась память, и вполуха он прислушивался к разговорам добрых людей, которые выхаживали его.

— Ты ходил на прошлое Торжище? — один обращался к другому.

— Нет, мне нечем торговать. А ты?

— Ходил и смотрел. По-моему, это какая-то глупость.

Тогда он не стал об этом думать. К тому же у него тоже нечем было торговать. У него вообще ничего не было. Его изорванную и напитанную кровью одежду сняли и дали новую. На шее на шнурке висел какой-то амулет, и он чувствовал, что это что-то важное, но не мог вспомнить почему. Его он, конечно, не собирался обменивать на какую-то безделушку — ведь это единственное, что осталось у него от прошлого.

Слепой все это рассказал Мэтти.

— Позднее я сходил, просто чтобы посмотреть, — продолжил он.

Мэтти рассмеялся К тому времени они уже были близки, и он мог себе позволить подтрунивать над ним.

— Значит, посмотреть?

Слепой тоже засмеялся.

— Ну, ты знаешь, я по-своему смотрю, — сказал он.

— Я знаю, да. Не зря тебя называют Видящий. Ты видишь лучше всех. А что, на Торжище может посмотреть любой?

— Конечно, там нет никаких секретов. Но это было очень скучно, Мэтти. Люди выкрикивали, что они хотят получить. Женщины, помню, хотели новые браслеты и обменивали их на старые. Все в таком роде.

— То есть это как в Рыночный день?

— Мне показалось, что да. Я больше не ходил туда.

Теперь же, в тот вечер, когда прибыли новенькие, слепой заговорил об этом с беспокойством.

— Что-то поменялось, Мэтти. Я слышу, как люди говорят об этом, и чувствую перемены. Что-то здесь не то.

— А что они говорят?

Слепой сидел со своим инструментом на коленях. Он взял один аккорд. Потом нахмурился.

— Не понимаю. Появилась какая-то скрытность.

— Я набрался терпения и расспросил Рамона о том, на что они обменяли «Игровую машину». Но он не знает. Родители не сказали ему, а мама, когда он спросил, отвернулась, как будто что-то скрывает.

— Мне не нравится, как это все звучит, — проговорил слепой, коснулся струн и сыграл еще два аккорда.

— Как звучит твоя музыка? — Мэтти со смешком попытался обратить все в шутку.

— Что-то происходит на Торжище, — сказал Видящий, не обращая внимания на игривый тон Мэтти.

— Вождь говорит то же самое.

— Уж он-то знает. На твоем месте, Мэтти, я бы был настороже.

Следующим вечером, когда они готовили ужин, он рассказал слепому, что собирается пойти туда.

— Я помню, ты говорил, что я слишком маленький, Видящий. Но это не так. Рамон тоже идет. Может, мне нужно туда попасть. Может, я смогу понять, что там происходит.

Видящий вздохнул и кивнул.

— Пообещай мне одну вещь, — попросил он Мэтти.

— Обещаю.

— Ничего не торгуй. Смотри и слушай. Но не торгуй. Даже если очень захочется.

— Обещаю, — ответил Мэтти и рассмеялся. — Я бы и не смог. У меня ничего нет. Что бы я мог отдать за «Игровую машину»? Щенка, который еще такой маленький, что его нельзя отнимать от матери? Кому такой нужен?

Слепой помешал курицу, которая тушилась в соусе.

— Эх, Мэтти, у тебя есть больше, чем ты думаешь. И кто-то может захотеть получить то, что у тебя есть.

Мэтти задумался. Конечно, Видящий был прав. У него было то, что беспокоило его, — сила, он думал о ней, — и, возможно, есть те, кто хочет ее заполучить. Может, ему стоит ее обменять на что-нибудь? Но эта мысль обеспокоила его. И он стал думать о других, менее тревожных вещах.

У него была удочка, но она была нужна и нравилась ему. На чердаке хранился воздушный змей, и, возможно, когда-нибудь он поменяет его на змея получше.

Но не сегодня. Сегодня он будет только смотреть. Он ведь обещал.

 

Глава 7

Был ранний вечер, все только что поужинали, и многие, как и Мэтти, спешили по переулку к тому месту, где проходило Торжище. Встречая соседей, он кивал им и махал тем, кого видел издалека. Люди кивали и махали ему в ответ, но в их приветствиях не было привычной легкости и добродушия. Все были сосредоточены, необычно серьезны и даже встревожены — редкость для Деревни.

«Неудивительно, что Видящий не хотел, чтобы я пошел, — подумал Мэтти, подходя. — Что-то здесь не то».

Слышался приглушенный шум. Бормотание. Люди перешептывались. Совсем было не похоже на Рыночный день с его смехом, разговорами и торговлей: добродушным торгом, хрюканьем свиней, заботливым кудахтаньем кур и писком цыплят. Сегодня слышался только тихий нервный шепот толпы.

Мэтти втиснулся в группу людей, собравшихся возле помоста, простого деревянного сооружения, похожего на сцену, которое использовалось, когда люди собирались вместе. Предстоящее собрание, на котором будет обсуждаться закрытие Деревни, тоже пройдет здесь, и Вождь будет стоять на сцене и следить за тем, чтобы все шло согласно порядку.

Еще здесь была крыша, которая защищала собравшихся от дождя, а зимой тут устанавливали стены. Сегодня, поскольку дни стояли еще теплые, вечерний ветерок свободно задувал под крышу. Он колыхал волосы Мэтти. Чувствовался запах растущих вокруг сосен.

Он протиснулся к Ментору, надеясь встретить Джин, которой нигде не было видно. Ментор глянул с высоты своего роста и улыбнулся.

— Мэтти! — сказал он. — Какая неожиданность! Тебя никогда тут не было.

— Да, — сказал Мэтти. — Но мне нечем торговать.

Школьный учитель нежно обнял его за плечи, и Мэтти впервые почувствовал, что тот еще и похудел.

— Э, — сказал Ментор, — ты удивишься, но у всех есть чем торговать.

— У Джин вот есть цветы, — сказал Мэтти, надеясь поговорить о дочери Ментора. — Но она продает их на рынке. Для этого ей не нужно Торжище. А еще, — добавил он, — она обещала мне щенка. Хорошо бы она ничего не торговала себе за него.

Ментор рассмеялся.

— Нет, щенок твой, Мэтти. И чем раньше ты его заберешь, тем лучше. Он такой шкода, вот только сегодня утром мои ботинки сгрыз.

Мэтти вдруг показалось, что все идет как всегда: Ментор был добр и весел, все тот же учитель и отец, каким был все эти годы. Его рука привычно лежала на плече Мэтти.

Но тут Мэтти задумался: а почему Ментор оказался здесь? Зачем вообще все оказались здесь? Никто же ничего не принес с собой на обмен. Он оглянулся, ища подтверждения своей догадке. Люди напряженно стояли, их руки были прижаты к телу или сложены на груди. Некоторые перешептывались. Мэтти заметил молодую семью, жившую на той же улице, что они со слепым. Муж и жена тихо разговаривали, кажется, ссорились, при этом женщину явно тревожили слова мужа. Но и у них, как у Мэтти, Ментора и у всех остальных, руки были пусты. Никто ничего не принес на обмен.

Наступила тишина, и толпа расступилась перед высоким темноволосым человеком, который широкими шагами направлялся к сцене. Его звали Ведущий Торгов. Люди говорили, что он, уже под этим именем, пришел в Деревню несколько лет назад и принес с собой знания о торговле из того места, откуда был родом. Мэтти часто встречал его в Деревне и знал, что он отвечает за Торжище и следит за порядком после него, заходя в дома тех, кто заключил сделку. Заходил он и к Рамону после того, как его родители выменяли «Игровую машину». Сегодня у него в руках была только толстая книга, которую Мэтти никогда не видел.

Ментор убрал руку с плеча Мэтти, и все его внимание переключилось на сцену, где уже стоял Ведущий Торгов.

— Торжище начинается, — объявил он. У него был громкий голос и небольшой акцент, как у большинства жителей Деревни, сохранявших в речи следы родного языка. Толпа совершенно затихла. Прекратилось даже самое тихое перешептывание. Где-то в задних рядах заплакала женщина. Ведущий Торгов приподнялся на носки, но несколько человек уже уводили ее прочь.

Ментор даже не взглянул в сторону плачущей. Теперь Мэтти наблюдал за ним. Выражение его лица слегка изменилось, но в вечерних сумерках Мэтти не мог уловить, в чем состояла перемена.

А еще учитель, обычно спокойный, теперь был напряжен, тревожен и явно чего-то ждал.

— Кто первый? — спросил Ведущий Торгов, и Мэтти увидел, что Ментор поднял руку и стал ей неистово трясти, как ученик, который жаждет ответить у доски.

— Я! Я! — требовательно выкрикнул учитель, расталкивая людей перед собой, чтобы его заметили.

Позже тем же вечером слепой с озабоченным видом слушал рассказ Мэтти о Торжище.

— Ментор был первым, потому что он первым поднял руку. И он совершенно забыл обо мне, Видящий. Сначала он стоял со мной, мы говорили, как обычно. Но когда все началось, я как будто исчез для него. Он всех растолкал и вышел первым.

— Что значит — вышел первым? Куда он пошел?

— К сцене. Он всех растолкал, Видящий. Так странно! А когда Ведущий Торгов выкрикнул его имя, он поднялся на сцену.

Слепой раскачивался на стуле. Он больше не играл на своем инструменте. Мэтти знал: он беспокоится.

— Раньше, когда я там был, все было по-другому. Люди просто кричали, было много смеха и шуток.

— Сегодня вообще никто не смеялся. Сплошная тишина, как будто все нервничали. Даже немного страшно было.

— А что произошло, когда Ментор вышел на сцену?

Мэтти задумался. Сквозь толпу было плохо видно.

— Он просто стоял там. Потом Ведущий Торгов задал ему какой-то вопрос, но так, словно он уже знал ответ. Затем все вроде как усмехнулись, как будто тоже знали ответ, но это был не веселый смех. Это был смех тех, кто и так все знает.

— А что он спросил, ты не расслышал?

— Первый раз я не расслышал, но он спрашивал одно и то же у всех, кто потом поднимался на сцену. Всего три слова: «Обмен на что?» — вот что он спрашивал всякий раз.

— А ответ все тоже давали одинаковый?

Мэтти покачал головой, но потом вспомнил, что нужно ответить вслух.

— Нет, — сказал он, — разные.

— Ты слышал, что ответил Ментор?

— Да, его ответ и заставил всех так странно рассмеяться. Ментор сказал: «То же, что в прошлый раз».

Слепой нахмурился.

— А ты не понял, что это значит?

— Кажется, понял, потому что все посмотрели на вдову Хранителя Запасов, и она покраснела. Она оказалась рядом со мной, поэтому я видел. Подруги стали подталкивать ее в бок, а та сказала: «Сначала пусть еще несколько сделок заключит».

— И что произошло?

Мэтти постарался вспомнить.

— Ведущий Торгов, кажется, сказал «да» или просто кивнул, затем открыл свою книгу и что-то там записал.

— Хотел бы я посмотреть на нее, — сказал слепой, усмехнулся и поправился: — Ну, то есть, чтобы ты ее почитал мне. А что было дальше?

— Ментор так и стоял там. Кажется, он чувствовал облегчение оттого, что Ведущий Торгов что-то там записал для него.

— Почему ты так решил?

— Он улыбался и был не так напряжен.

— А потом что?

— Потом все замолчали, Ведущий Торгов спросил: «Что будете менять?»

— Еще три слова, — задумчиво проговорил Слепой. — Это он всем говорил? Сначала «Обмен на что?», а потом «Что будете менять?»

— Да. Только на первый вопрос все давали ответ громко, как Ментор, а на второй — шепотом, чтобы никто не слышал.

— Чтобы все узнали, на что они хотят поменяться…

— Да, и иногда толпа начинала насмехаться над ответом. Она улюлюкала даже. Кажется, это подходящее слово.

— И он все записывал?

— Нет. Когда вышла мама Рамона, то он спросил ее: «Обмен на что?». Она ответила: «На меховую куртку», но Ведущий Торгов сказал «нет».

— Он объяснил, почему?

— Он сказал, что у нее уже есть «Игровая машина». Может, в другой раз, сказал он. Попробуй еще раз, он сказал.

Слепой беспокойно заерзал на стуле.

— Сделай нам чаю, Мэтти, пожалуйста.

Мэтти послушно пошел к плите, где уже закипал железный чайник. Он залил кипятком заварку, засыпанную в две массивные кружки, и протянул одну из них Видящему.

— Расскажи мне еще про второй вопрос, — попросил слепой, осторожно сделав глоток.

Мэтти повторил. Он попытался изобразить громкий важный голос и акцент, с которым Ведущий Торгов произносил «Что будете менять?».

— Но при этом ты не слышал, что ему отвечали, да?

— Именно. Они шептали, а их слова он записывал в свою книгу.

Мэтти выпрямился на своем стуле, потому что ему неожиданно пришла в голову идея.

— А что, если я выкраду его книгу и прочитаю тебе, что там написано?

— Мэтти, Мэтти…

— Прости, — быстро ответил Мэтти. Воровство когда-то настолько плотно вошло в его жизнь, что даже спустя годы, проведенные в Деревне, он все равно иногда забывал, что здесь это совершенно недопустимо.

— Что ж, — проговорил слепой после того, как они продолжили пить чай в тишине, — хотелось бы узнать, что люди предлагают на обмен. Ты сказал, что приходят они с пустыми руками. Но при этом каждый что-то шептал, и это записывалось в книгу?

— Всё, кроме того, что сказала мама Рамона, — напомнил ему Мэтти. — Ведущий Торгов сказал ей «нет». Но у остальных сделки состоялись. Как у Ментора.

— Но что именно он хотел, мы не знаем.

— Нет. Он хотел «то же, что в прошлый раз».

— А вот скажи, Мэтти, когда Ментор ушел с Торжища, ему ведь ничего не дали? В руках у него ничего не было?

— Нет, ничего.

— А хоть кому-то дали что-то?

— Некоторым сообщили дату доставки. Кто-то получил «Игровую машину». Я правда очень хочу «Игровую машину», Видящий, — добавил Мэтти, понимая, что говорить об этом бесполезно.

Но слепой не обратил на его слова никакого внимания.

— Еще один вопрос, Мэтти. Подумай хорошенько, прежде чем ответить.

— Хорошо, — Мэтти приготовился хорошенько подумать.

— Постарайся вспомнить, как изменились люди, когда все закончилось. Не все, а те, кто заключил сделку.

Мэтти вздохнул. Было много народу, все это затянулось, и к концу он устал. Заметив Рамона, он помахал ему, но Рамон стоял рядом с матерью, которая злилась оттого, что ее отверг Ведущий Торгов. И Рамон не помахал в ответ.

Мэтти искал Джин, но ее там не было.

— Я не помню. К концу я уже не смотрел.

— А кто получил «Игровую машину»? Ты говорил, что кому-то ее дали. Ты не помнишь, кому?

— Женщине, которая живет рядом с Рыночной площадью. Ее муж еще ходит весь сгорбившийся, потому что ему скрутило спину. Он был с ней, но на сцену не поднимался.

— Да, я знаю, о ком ты. Это хорошая семья, — ответил слепой. — Значит, она выторговала «Игровую машину». А ты видел, как она уходила?

— Кажется, да. Она была еще с одной женщиной, и, уходя, они смеялись.

— Но ты же сказал, что она пришла с мужем?

— Да, но он шел позади.

— И как она выглядела?

— Довольной, потому что у нее теперь есть «Игровая машина». Она говорила подругам, чтобы приходили играть с ними.

— А еще что-нибудь? Запомнил ли ты что-нибудь еще про нее после, а не до сделки?

Мэтти пожал плечами. Эти расспросы начали ему надоедать. Он думал о Джин и о том, что он, наверное, пойдет к ней завтра. Может, уже можно будет забрать щенка. Во всяком случае, щенок будет удачным предлогом. Теперь щенок уже здоров, быстро растет, у него большие уши и лапы. Недавно он со смехом наблюдал, как щенок, играя, кусал уши большой собаки, которая рычала на него в ответ. Мысли о щенке кое о чем напомнили Мэтти.

— Что-то точно изменилось, — сказал он. — Это ведь добрая женщина, та, которая получила «Игровую машину»?

— Да, вежливая, веселая. Она очень любит своего мужа.

— Так вот, — проговорил Мэтти медленно, — когда она уходила, болтая со своими подругами, а муж пытался за ней поспеть, она резко повернулась назад и отругала его за то, что он так медленно идет.

— Медленно? Да он же весь скрюченный. Он по-другому не может, — удивленно сказал слепой.

— Я-то знаю. Но она скорчила гримасу и стала изображать, как он ходит. Она передразнивала его. Хотя длилось это всего секунду.

Видящий молча раскачивался на стуле. Мэтти забрал пустые кружки и вымыл их в раковине.

— Уже поздно, — сказал слепой. — Пора в постель.

Он встал со своего стула, положил струнный инструмент на полку, туда, где он его обычно держал, и медленно направился к своей комнате.

— Спокойной ночи, Мэтти, — сказал он.

А затем пробормотал вполголоса, как бы про себя:

— Значит, теперь у нее есть «Игровая машина».

Голос его звучал презрительно.

Мэтти, стоявший у раковины, вспомнил еще кое-что.

— А у Ментора полностью прошло родимое пятно, — сообщил он Видящему.

 

Глава 8

Щенок был готов. И Мэтти тоже. Его первая собака, которая была ему другом все детство, прожила счастливую насыщенную жизнь, умерла во сне и была с почестями и грустью похоронена за огородом. Мэтти, скучая по Пруту, долгое время не хотел заводить новую собаку. Но теперь пришла пора. Когда Джин позвала его забирать щенка, — она сказала, чтобы он приходил немедленно, потому что ее отец был в бешенстве от собачьих проделок, — он бегом побежал к ней.

В доме Ментора он не был с прошлой недели, когда было Торжище. Ухоженный цветник, как всегда, пышно рос, цвели поздние розы, набухали бутоны осенних астр. Там он и застал Джин, которая, стоя на коленях, копалась совком в клумбе. Она посмотрела на него снизу, улыбнулась, но это была не та игривая, полная кокетства улыбочка, от которой он чуть не сходил с ума. Сегодня Джин выглядела подавленной.

— Он заперт в чулане, — сказала она Мэтти про щенка. — Ты захватил веревку, чтобы довести его до дома?

— Зачем она мне? Он сам пойдет. Я умею ладить с собаками.

Джин вздохнула, отложила совок и вытерла лоб, оставив на нем земляное пятно, которое показалось Мэтти очень привлекательным.

— Вот бы и мне научиться. Он совершенно неуправляем. Он так быстро растет, такой сильный и решительный. Совершенно вывел из себя отца, он хочет поскорее избавиться от этого дикаря.

Мэтти улыбнулся.

— Ментору приходится общаться со множеством дикарей в школе. Я и сам когда-то был дикарем, а приручил меня именно он.

Джин тоже улыбнулась.

— Я помню, каким ужасным оборванцем ты был, когда пришел в Деревню, Мэтти.

— Я называл себя Свирепейшим из Свирепых.

— Ты таким и был, — сказала Джин со смешком. — А теперь вот и твой щенок.

— Отец дома?

— Нет, он, как обычно, навещает вдову Хранителя Запасов, — ответила Джин со вздохом.

— Она хорошая женщина.

Джин кивнула.

— Да. Она мне нравится. Но знаешь, Мэтти…

Мэтти, который до этого стоял, присел на траву.

— Что?

— Можно я скажу тебе, что меня беспокоит?

Его захлестнула волна нежности к Джин. Ему давно нравились ее девчачье притворство, легкомысленность, очарование и лукавство. Но теперь он впервые почувствовал что-то новое. За всем этим он увидел молодую женщину. Джин, с ее спадающими на испачканный лоб кудрями, показалась Мэтту самым красивым человеком, которого он когда-либо видел. И теперь она говорила с ним, не дурачась и ребячась, как она это делала раньше, а разумно, по-взрослому и огорченно.

Он внезапно почувствовал, что любит ее, и это чувство он никогда не испытывал раньше.

— Я про отца, — сказала она тихо.

— Он меняется, да?

Мэтти и сам удивился: он еще не успел сформулировать эту мысль для себя, он никогда не говорил об этом вслух, а теперь вот взял и сказал. Он испытал странное чувство облегчения.

Джин тихонько заплакала.

— Да, — сказала она, — он обменял свою сущность.

— Обменял? — Мэтти не ожидал такого ответа, потому что не додумался до этого. — Обменял на что? — спросил он в ужасе и понял, что повторяет слова Ведущего Торгов.

— На вдову Хранителя Запасов, — сказала Джин, плача. — Он хотел, чтобы она полюбила его, вот и обменял. Он становится выше и сильнее. У него лысина заросла волосами, Мэтти. А родимое пятно исчезло.

«Ну конечно же! Точно!» — подумал Мэтти и сказал:

— Я заметил, но я не понимал.

Он обнял всхлипывающую девушку за плечи. Наконец она успокоилась.

— Я не знала, что он так одинок. Если бы я знала…

— Так вот почему… — Мэтти пытался привести мысли в порядок.

— Щенок. Раньше он бы полюбил такого шкодливого щенка, как он полюбил тебя, Мэтти. Я окончательно поняла это вчера, когда он ударил щенка ногой. До этого я только подозревала.

Джин вытерла глаза рукой и оставила на лице еще один очаровательный грязный след.

— А еще прошение! — добавил Мэтти, внезапно вспомнив.

— Да, отец всегда приветствовал новеньких. Это была самая прекрасная его черта — как он заботился обо всех и помогал им учиться. Но теперь…

Из чулана послышался громкий скулеж и поскребывание.

— Выпусти его, Джин, пока отец не вернулся.

Она подошла к двери чулана, открыла ее и, хотя лицо у нее было заплаканное, улыбнулась при виде подвижного неуклюжего щенка, который вырвался наружу, прыгнул в объятия Мэтти и стал лизать ему щеки. Его белый хвост бешено вращался.

— Мне надо подумать, — сказал Мэтти, успокаивающе почесывая щенку подбородок.

— О чем? Тут ничего не поделаешь. Сделка заключается навечно. Даже если такая ерунда, как «Игровая машина», сломается или надоест, ничего нельзя исправить.

Он подумал, не стоит ли рассказать ей. Она же видела, как его сила подействовала на щенка и его мать, хоть и не поняла. Теперь же, если захочет, он может все ей объяснить. Но он пока не мог решиться. Он еще не знал, как далеко распространяются его способности, и не хотел давать ложную надежду своей возлюбленной. Восстановить душу и саму сущность человека, отменить неотменимую сделку — это могло значительно превосходить возможности Мэтти.

Поэтому он молча повел щенка домой.

— Смотри! Он теперь умеет садиться по команде! — сказал Мэтти и застонал: — Ой, прости!

Когда же, наконец, он перестанет говорить «Смотри!» человеку, лишенному глаз?

Но слепой улыбнулся.

— Мне не обязательно смотреть. Я слышу, как он садится. Он перестает топать. А еще я перестаю чувствовать его зубы на моих ботинках.

— Мне кажется, он смышленый, — уверенно сказал Мэтти.

— Да, я думаю, ты прав. Это хороший щенок, Мэтти. Он быстро всему научится. Ты можешь не беспокоиться из-за его проказ.

Слепой потянулся к щенку, и тот подбежал и лизнул его пальцы.

— А еще он довольно красивый. — На самом деле Мэтти старался убедить себя. Щенок был окрашен в несколько цветов, у него были большие лапы, бешено вращающийся хвост и развесистые уши.

— Не сомневаюсь.

— Ему нужна кличка. Я пока еще не придумал подходящую.

— Его настоящее имя придет к тебе само.

— Я хочу, чтобы и мне дали настоящее имя, — сказал Мэтти.

— Всему свое время.

Мэтти кивнул и повернулся к собаке.

— Сначала я хотел назвать его Выживший, потому что он единственный из щенков, который выжил. Но это слишком длинно. Оно неподходяще звучит.

Мэтти взял щенка на руки, положил на колени и стал чесать ему живот.

— Тогда, — продолжил Мэтти со смешком, — раз он остался жив, я решил назвать его Живой.

— Живой? — слепой тоже рассмеялся.

— Ну да, ну да. Знаю, это была дурацкая идея. Все вокруг живые.

Мэтти скорчил рожу.

Он поставил щенка на пол, и тот, виляя хвостом и рыча, помчался к дровам, сложенным возле печки, и стал грызть торчащие сучки.

— Ты можешь спросить у Вождя, — предложил слепой. — Это же он дает настоящие имена людям. Может, он придумает и для щенка.

— Хорошая мысль. Тем более я все равно собирался к нему. Пора разносить приглашения на собрание. И щенка возьму.

На своих коротких и широких лапах щенок не смог забраться по лестнице в доме Вождя. Мэтти взял его на руки, поднялся и поставил на пол верхней комнаты, где за столом его ждал Вождь с уже готовыми стопками посланий. Мэтти мог бы сразу взять их и отправиться разносить, но он не торопился. Ему нравилось общество Вождя. И ему было что сказать Вождю. Постепенно у него в голове начинала складываться полная картина.

— Не хочешь подстелить ему бумагу? — спросил Вождь, с интересом наблюдая, как щенок носится по его комнате.

— Нет, у него никогда не бывает «аварий». Это первое, чему он выучился.

Вождь откинулся на спинку стула и потянулся.

— Он будет тебе хорошим товарищем, Мэтти, как Прут. А знаешь, — продолжил он, — в том месте, где я провел детство, совсем не было собак. Вообще не было животных.

— Ни кур, ни коз?

— Никого.

— И что же вы ели?

— Мы ели рыбу. Много рыбы, у нас были питомники. И много овощей. А мяса совсем не ели. И питомцев у себя не держали. Я никогда не знал, каково это — держать у себя питомца. Или даже любить кого-то и быть любимым.

Это напомнило Мэтти о Джин.

— То есть вы никогда не любили девушку? — спросил он.

Он подумал, что Вождь рассмеется в ответ, но лицо молодого мужчины стало задумчивым.

— У меня была сестра, — сказал он, помедлив. — Я до сих пор думаю о ней и надеюсь, что она счастлива.

Он взял со стола карандаш, стал крутить его в пальцах и смотреть в окно. Казалось, его ясные голубые глаза способны видеть на большое расстояние, даже в прошлое и, возможно, в будущее.

Мэтти помялся. Затем уточнил:

— Я имею в виду девушку. Не как сестру, а… ну, в общем, девушку.

Вождь положил карандаш и улыбнулся.

— Я понимаю, о чем ты. Давным-давно была одна девушка. Я был моложе тебя, Мэтти, но в том возрасте, когда подобные вещи уже случаются.

— Что с ней стало?

— Она изменилась. И я тоже.

— Иногда я хочу, чтобы ничего никогда не менялось, — сказал Мэтти со вздохом. Тут он вспомнил, что хотел сказать Вождю. — Вождь, я ходил на Торжище. Я там до этого ни разу не был.

Вождь пожал плечами.

— Хотел бы я, чтобы все проголосовали за его закрытие. Я туда больше не хожу, хотя раньше бывал. Тогда это была глупость и трата времени. Сейчас еще хуже.

— Это единственная возможность получить что-то вроде «Игровой машины».

Вождь поморщился.

— «Игровая машина», — произнес он презрительно.

— Ну да, я хочу такую, — пробормотал Мэтти, — но Видящий мне запрещает.

Щенок направился в угол комнаты, принюхался, покрутился на месте, плюхнулся на пол и заснул. Мэтти и Вождь, улыбаясь, вместе наблюдали за ним.

— Дело не только в «Игровых машинах» и всём таком.

Мэтти думал, как лучше сказать, как описать это. Теперь в тишине, глядя вместе с Вождем на спящего щенка, он неожиданно для себя выпалил:

— На Торжище происходит что-то еще. Люди меняются, Вождь. Ментор изменился.

— Да, я заметил, он стал другим. Что ты хочешь мне рассказать?

— Ментор обменял свою сущность, — сказал Мэтти. — И мне кажется, другие делают то же.

Вождь наклонился вперед и внимательно выслушал Мэтти, который рассказал, что видел, что подозревает и что знает.

— Вождь дал ему имя, но я не уверен, что оно мне нравится.

Мэтти, который разнес все до последнего послания, вернулся домой к обеду. Слепой стоял у раковины и стирал какую-то одежду.

— И какое же это имя? — спросил он, поворачиваясь на голос Мэтти.

— Шкода.

— Хм, звучит неплохо. А что щенок думает по этому поводу?

Мэтти достал свернувшегося клубком щенка из-за пазухи. Большую часть утра щенок бегал по пятам за хозяином, но в конце концов его короткие лапки устали, и Мэтти пришлось остальную часть пути носить его.

Щенок заморгал (за пазухой куртки он заснул), и Мэтти спустил его на пол.

— Шкода! — сказал Мэтти, и щенок посмотрел на него. Его хвост бешено закрутился.

— Сидеть, Шкода! — скомандовал Мэтти. Щенок немедленно сел и стал внимательно смотреть на хозяина.

— Он сел! — с восторгом сказал Мэтти слепому.

— Лежать, Шкода!

Чуть помедлив, щенок неохотно опустился на пол и уткнулся своим маленьким носом в ковер.

— Он уже знает свое настоящее имя! — Мэтти опустился на колени рядом со щенком и стал гладить его по голове. — Хороший щенок!

Большие карие глаза смотрели на него внимательно, а пятнистое тело, все еще послушно лежащее на полу, подрагивало и выражало преданность.

— Хороший Шкода, — сказал Мэтти.

 

Глава 9

В Деревне много говорили о предстоящем собрании. Мэтти слышал, как повсюду люди бурно обсуждают прошение.

Теперь последних прибывших можно было увидеть в Деревне то тут, то там. Их раны были промыты, одежда выстирана, волосы расчесаны, с лиц исчез страх, да и держали они себя уже не так робко, а скорее спокойно. Их дети вместе с детьми других жителей Деревни носились по переулкам и тропкам, играя в салки и прятки. При их виде Мэтти вспомнил свое детство, свою напускную храбрость, за которой скрывались чудовищные страдания. До того как пришел в Деревню, он не верил, что хоть кому-то может быть интересен, но и потом он далеко не сразу поверил в доброту ее обитателей.

Мэтти шел на рынок за хлебом, а Шкода прыгал вокруг его ног.

— Доброе утро! — весело обратился он к встречной женщине. Это была одна из новеньких, на церемонии встречи он запомнил ее большие глаза на изможденном лице. У нее был шрам, возможно, от плохо залеченной раны, одна рука у нее была немного вывернута и плохо действовала.

Но сегодня, неторопливо идя по тропе, она выглядела расслабленной. Она улыбнулась в ответ на приветствие Мэтти.

— Стой, Шкода! Лежать! — закричал Мэтти на щенка, который подпрыгнул и стал трепать край ее поношенной юбки. Шкода неохотно послушался хозяина.

Женщина наклонилась и погладила щенка по голове.

— Ничего страшного, — проговорила она мягко, — у меня тоже когда-то была собака. Пришлось ее оставить.

У нее был небольшой акцент. Как и многие жители Деревни, она принесла из своих мест особую манеру говорить.

— Вы устроились?

— Да, — ответила она, — люди очень добры ко мне. Они терпеливы со мной. Я ранена, а еще мне придется кое-чему заново выучиться. На это потребуется время.

— Терпение здесь ценится, потому что у нас в Деревне так много людей с разными трудностями, — начал объяснять Мэтти. — Мой отец… — Он запнулся и поправился: — Ну, то есть человек, с которым мы живем. Его зовут Видящий. Наверное, вы видели его. Он слепой. Он прекрасно ходит по всем тропинкам. Но когда он только прибыл и только лишился глаз…

— У меня есть одно опасение, — неожиданно сказала женщина, и он понял, что это опасение касается не качества тропинок и не указателей, ведущих к домам. Он почувствовал, что она обеспокоена.

— О любых опасениях вы можете рассказать Вождю.

Она покачала головой.

— Вдруг ты сначала сможешь объяснить? Я по поводу закрытия Деревни. Я слышала о прошении.

— Но ведь вы же уже здесь! — успокоил ее Мэтти. — Вам не надо беспокоиться. Вы теперь — часть нас. Никто вас не вышлет отсюда.

— Я привела с собой своего сына, Владика. Он примерно твоего возраста. Может быть, ты его видел?

Мэтти покачал головой. Нет, он не видел мальчика. Новеньких была большая толпа. Он не понял, почему женщина беспокоится за своего сына. Может, он никак не может привыкнуть к Деревне? С новенькими это случается. Вот и Мэтти был таким.

— Когда я пришел, — сказал он, — я был испуган. А еще, наверное, одинок. И я плохо себя вел. Я врал и воровал. Но смотрите — сейчас со мной все хорошо. А скоро у меня должно появиться настоящее имя.

— Нет, нет! Мой мальчик хорошо себя ведет, — ответила она. — Он не врет и не ворует. Он сильный и бодрый. Он уже работает в поле, а скоро пойдет в школу.

— Ну, тогда и не надо за него волноваться.

Она опять покачала головой.

— Я беспокоюсь не за него. А за других. Я привела Владика, но мне пришлось оставить других детей. Мы с сыном пошли первыми, чтобы найти дорогу. Остальных приведет моя сестра, когда я тут обустроюсь, — ее голос прервался. — Но теперь я слышу, люди говорят, что граница будет закрыта. Я не знаю, что делать. Я думаю, мне надо пойти обратно. Оставить здесь Владика, пусть он обживается тут, а я пойду к своим малышам.

Мэтти задумался. Он не знал, что ответить. Можно ли ей уйти? Вроде она была тут совсем не долго, так что уйти было не поздно. Конечно, Лес пока не задушит бедную женщину. Но если она уйдет, то куда вернется? Он не знал, откуда у женщины раны. Но он знал, что в некоторых местах, как, например, в том, где раньше жил он сам, людей жесточайше наказывали. Он взглянул на ее шрамы, на ее вывихнутую руку и решил, что ее могли побить камнями.

Конечно, она хотела переправить своих детей в безопасность, в Деревню.

— Голосование завтра, — объяснил Мэтти. — Вы и я пока не можем голосовать, потому что у нас нет настоящих имен. Но мы можем пойти и послушать обсуждение. И можем даже что-нибудь сказать сами. И следить за голосованием.

Он рассказал ей, как найти сцену, возле которой соберутся люди. Здоровой рукой женщина тепло пожала ладонь Мэтти в знак благодарности, повернулась и пошла прочь.

На рынке он купил каравай хлеба у Джин, которая завернула его в бумагу и подложила туда распустившуюся хризантему. Она улыбнулась Шкоде, наклонилась и дала ему слизать крошки со своих пальцев.

— Ты идешь завтра на собрание? — спросил у нее Мэтти.

— Наверное, да. Отец только о нем и говорит, — сказала Джин со вздохом и стала перекладывать свой товар на прилавке. — А ведь когда-то он говорил о книгах и стихах, — добавила она с неожиданным надрывом. — Я помню, когда я была маленькая, когда умерла мама, он рассказывал мне истории и читал стихи за ужином. А позднее стал рассказывать о тех, кто их сочинил. А когда мы начали изучать их в школе — ты помнишь, Мэтти, уроки по литературе? — все это было мне очень хорошо знакомо, потому что он выучил меня, хотя я об этом не подозревала.

Мэтти помнил.

— Он читал на разные голоса. Помнишь леди Макбет? «Прочь, проклятое пятно! Прочь, говорю!» — он постарался изобразить загробный, но одновременно царственный голос, которым читал Ментор.

Джин улыбнулась.

— А Макдуф! Я всегда плакала, когда отец читал монолог Макдуфа о смерти его жены и детей.

Мэтти тоже помнил его. Стоя за хлебным прилавком, Мэтти и Джин хором декламировали, а Шкода прыгал вокруг их ног:

Потом Джин отвернулась и продолжила раскладывать хлеб на прилавке, хотя ее мысли были где-то далеко. Наконец она взглянула на Мэтти и сказала задумчиво:

— Это было так важно для него, он хотел, чтобы это было важно и для меня — поэзия и речь, с помощью которых мы напоминаем себе, как прожить жизнь правильно… — В ее голосе появилась горечь. — А теперь он говорит только о жене Хранителя Запасов и о том, чтобы закрыть Деревню. Что случилось с моим отцом?

Мэтти покачал головой: у него не было ответа.

Знаменитый монолог Макдуфа напомнил ему о женщине, которую он встретил по дороге и которая боялась за будущее своих детей. «Все крошечки мои»…

И вдруг ему показалось, что все они обречены.

Он совершенно забыл про свои способности. Он забыл про лягушку.

 

Глава 10

Собрание, на котором предстояло обсудить и поставить на голосование прошение, началось, как обычно, спокойно и в соответствии с установленным порядком. Вождь встал на сцену, сильным чистым голосом зачитал прошение и открыл прения. Жители по очереди начали высказывать свои мнения.

На собрание пришли и новенькие. Мэтти заметил женщину, встреченную им накануне, а рядом с ней высокого светловолосого мальчика, должно быть Владика. Они стояли среди других новеньких, державшихся отдельно, потому что они еще не могли голосовать.

Совсем маленькие дети, которым все это было скучно, играли среди растущих поблизости сосен. Мэтти когда-то был таким, как они, — он был новеньким и не интересовался обсуждениями. Но теперь он стоял рядом с Видящим и другими взрослыми. И внимательно слушал. Он даже не взял с собой Шкоду, который обычно везде его сопровождал. Сегодня щенка оставили дома — когда они уходили, он скулил за закрытой дверью.

Теперь, когда жители Деревни собрались, стало очевидно, что происходит что-то ужасное, и от этого было страшно. Торжище было вечером, когда уже стемнело, поэтому Мэтти не заметил многих, он обращал внимание только на тех, кто подходил к сцене, как Ментор и женщина, почему-то жестоко обращавшаяся со своим мужем, когда они шли домой.

Но теперь был ясный день. Мэтти сумел рассмотреть всех и, к своему ужасу, увидел перемены.

Рядом с ним стоял его друг Рамон с родителями и младшей сестрой. Это его мать тогда хотела выторговать меховую куртку, но получила отказ. У них была «Игровая машина», так что одну сделку они уже заключили. Мэтти внимательно рассматривал семью своего друга. Он не видел Рамона с тех пор, как на днях предложил ему пойти на рыбалку, но ему сказали, что он плохо себя чувствует.

Рамон взглянул на Мэтти и улыбнулся. Но Мэтти понял, что его друг действительно болен, и у него перехватило дыхание. С лица Рамона пропал румянец и загар, он похудел и посерел. Стоявшая рядом сестра тоже казалась нездоровой; у нее как будто ввалились глаза, Мэтти слышал, как она кашляет.

Он помнил, что раньше, когда девочка так кашляла, мать наклонялась к ней и успокаивала. Но теперь Мэтти видел, что мать грубо потрясла ее за плечо и зашипела: «Ш-ш-ш!»

Люди говорили по очереди, и Мэтти по их словам понимал, кто из них заключил сделку. Некоторые из самых трудолюбивых, добрых и надежных людей теперь выходили на сцену и выкрикивали требования закрыть границы, чтобы «нам» (Мэтти поежился, слыша это «нам») не пришлось больше делиться.

«Рыба нужна нам самим».

«Наша школа слишком маленькая, чтобы принять и их детей. Только наших!»

«Да они даже говорить нормально не умеют. Мы не понимаем их».

«Им слишком много нужно. Мы не хотим заботиться о них».

И наконец: «Мы слишком долго это терпели».

Иногда на сцену выходил какой-нибудь житель Деревни, который не заключал сделок. Такие говорили об истории Деревни, о том, что все местные жители бежали от бедности и жестокости, а их охотно пустили в новое место.

Слепой выразительно описал день, когда его, полумертвого, жители Деревни принесли сюда, а потом долгие месяцы выхаживали до тех пор, пока он, пусть и слепой, нашел здесь свой новый дом. Мэтти подумывал, не стоит ли и ему выступить. Он хотел, потому что Деревня и для него стала настоящим домом и спасла его, но застеснялся. Но тут слепой заговорил за него:

— Мой мальчик пришел сюда шесть лет назад. Многие из вас помнят, каким был Мэтти тогда. Он дрался, ругался и воровал.

Мэтти понравилось, что он сказал «мой мальчик» — слепой так раньше не говорил. Но при этом смутился, оттого что все к нему повернулись.

— Деревня изменила его и сделала тем, кто он сейчас, — добавил слепой. — Скоро он получит настоящее имя.

Мэтти вдруг захотелось, чтобы Вождь, который все еще стоял на сцене, поднял руку, призвал к тишине, вызвал Мэтти, положил ладонь ему на лоб и объявил его настоящее имя. Иногда он так делал.

Вестник. У Мэтти перехватило дух, он очень хотел, чтобы так все и было.

Но вместо этого раздался другой голос:

— Я помню, каким он был! Если мы закроем границы, то нам больше не придется этого делать! Не придется иметь дело с ворами и бахвалами и теми, кто разводит на себе вшей. Мэтти, когда пришел, был вшивый!

Мэтти повернулся и посмотрел. Это была женщина. Он был потрясен. Как будто ему неожиданно дали пощечину. Это была их соседка, та самая женщина, которая сшила ему одежду, когда он только появился в Деревне. Он помнил, как стоял в своих лохмотьях, а эта женщина снимала с него мерку, затем надела наперсток и стала шить. Тогда у нее был мягкий голос, она что-то ласково ему говорила, пока шила.

Теперь у нее была швейная машинка, очень непростая, и множество рулонов ткани, из которых она шила изысканную одежду. А одежду для Мэтти, простую и грубую, теперь шил слепой.

Значит, и она заключила сделку и теперь обратилась против не только него самого, но и против всех новеньких.

Она подначила остальных, и теперь много людей кричали: «Закройте Деревню! Закройте границу!»

Мэтти никогда не видел Вождя таким огорченным.

Когда все закончилось и были подсчитаны голоса, Мэтти поплелся рядом со слепым домой. Поначалу они молчали. Что тут скажешь? Теперь мир изменился.

Потом Мэтти, понимая, что ничего не поделаешь, попытался пошутить:

— Наверное, теперь меня отправят во все другие деревни и селения с посланиями. Придется попутешествовать. Хорошо, что зима пока не наступила. Со снегом было бы тяжелее.

— Он пришел, когда был снег, — заметил слепой. — Он знает, каково это.

Мэтти не сразу понял, о чем он. Кто? «Ах да, — вспомнил он, — маленькие санки».

— Он может заглядывать за предел, — добавил слепой.

— Что?

— У него есть особый дар. Как у некоторых людей. Вождь может заглядывать за предел.

Мэтти был поражен. Он уже обращал внимание на светло-голубые глаза Вождя, ему казалось, что тот видит то, чего большинство других людей не видят. Но до этого такие слова ему в голову не приходили.

И он вспомнил про то, что совсем недавно узнал о себе.

— Значит, у некоторых людей есть особый дар?

— Да, это так, — ответил Видящий.

— И что, у всех одинаковый? Все — как ты сказал? — заглядывают за предел?

Они приближались к повороту, от которого отходила дорожка к их дому. Мэтти, как всегда, с восхищением наблюдал за тем, как слепой, погруженный во тьму, почувствовал поворот и повернул в нужном месте.

— Нет, у каждого свой дар.

— А у тебя он есть? Ты ведь знаешь, куда идти?

Слепой улыбнулся.

— Нет, это не дар, я сам научился. Я уже давно лишен глаз. Сначала я спотыкался и натыкался на все. Люди все время мне помогали. Конечно, в былые времена жители Деревни быстро и охотно помогали и направляли меня, — в его словах чувствовалась горечь. — Кто знает, что будет теперь?

Они подошли к дому и услышали, как Шкода, почуявший их приближение, скребется в дверь и возбужденно лает.

Мэтти хотел продолжить этот разговор. Он хотел рассказать слепому про свою тайну.

— Значит, у тебя нет дара, как у Вождя, а у других есть?

— У моей дочери есть. Она рассказала мне о нем тогда, когда ты отвел меня к ней.

— Кира? У нее есть особый дар?

— Да, твоя старая подруга Кира. Которая учила тебя хорошим манерам.

Мэтти пропустил это мимо ушей.

— Наверное, она совсем уже выросла. Я видел ее, когда был там последний раз, но это было почти два года назад. Но, Видящий, что значит…

Слепой вдруг остановился на ступенях, ведущих к двери.

— Мэтти! — сказал он тревожно.

— Что?

— Я только что понял. Граница же будет закрыта через три недели.

— Да.

Видящий присел на ступени. Он закрыл лицо ладонями. Иногда он делал так, когда размышлял. Мэтти сел рядом и стал ждать. Возмущенный Шкода бросался на дверь.

Наконец слепой заговорил:

— Я хочу, чтобы ты сходил в селение, где жил раньше. В любом случае тебя туда отправит Вождь с посланием. Он отправит тебя в несколько мест, но, Мэтти, я хочу, чтобы ты отправился туда в первую очередь. Вождь поймет.

— Зато я не понимаю.

— Моя дочь. Она говорила, что хочет переселиться сюда, когда наступит время. Ты знаешь ее, Мэтти, ей надо было сначала завершить свои дела.

— Да, и она уже все закончила. Я понял это, когда был там в последний раз. Все поменялось. Люди теперь заботятся о своих детях. А…

Он замолчал. Он не мог говорить, потому что его захлестнули воспоминания о том, как издевались над ним. А потом просто добавил:

— Кира все изменила. Теперь стало лучше.

— Мэтти, осталось только три недели. Когда закроется граница, будет слишком поздно. Ей не разрешат прийти сюда. Надо привести ее, пока это не случилось. Если ты не сделаешь это, Мэтти, я ее больше никогда не увижу.

— Все-таки это очень странно, когда ты говоришь «увижу».

Слепой улыбнулся.

— Я вижу сердцем, Мэтти.

Мэтти кивнул.

— Я знаю. Я приведу ее. Отправляюсь завтра.

Они одновременно встали. Наступал вечер. Мэтти открыл дверь, и Шкода выпрыгнул прямо ему на руки.

 

Глава 11

— Спрячь их под рубашкой, Мэтти, чтобы они не истрепались. Тебя ждет долгая дорога.

Мэтти взял толстый конверт с посланиями и положил его туда, куда велел Вождь, — на грудь под рубашку. Он подумал, что потом, когда соберет все, что нужно в дорогу, он найдет конверту более подходящее место, но не стал говорить об этом Вождю. Он положит его вместе с едой в дорогу, в одеяло. Конечно, там, под рубашкой — самое надежное и чистое место. Но место на груди предназначалось для Шкоды.

За три недели он не успел бы побывать во всех селениях. До некоторых из них добираться надо было много дней, а в какие-то не попасть без лодки. Но Мэтти не разрешалось плавать по воде. Для этого был человек по имени Лодочник, который развозил сообщения и товары этим путем.

Так что было принято решение повесить объявления на всех тропах, ведущих через Лес, чтобы все новенькие могли их заметить и повернуть обратно. Мэтти единственному были известны все тропки, он один не боялся ходить в это опасное место — в Лес. Вот он и развесит там объявления. И заодно сходит в деревню, где жил когда-то. Связь между Деревней и тем селением была уже давно налажена. Теперь они узнают о новом решении.

Вождь стоял у окна, как он часто делал, и глядел на Деревню и людей внизу. Мэтти ждал. Он торопился уйти, чтобы начать свой поход, но чувствовал, что Вождь хочет что-то ему сказать, что-то, чего он еще не говорил.

Наконец Вождь повернулся к Мэтти, который стоял рядом с ним.

— Он сказал тебе, что я заглядываю за предел, да?

— Да, он говорит, что у вас особый дар. И у его дочери тоже.

— Его дочь… Это девочка Кира, которая помогла тебе покинуть твое селение? Он никогда не говорит о ней.

— Эти разговоры очень его огорчают. Но он все время думает о ней.

— И ты говоришь, что у нее тоже есть дар?

— Да, но у нее другой. Каждый дар особый, так говорит Видящий.

«Интересно, а ты знаешь о моем даре?» — подумал Мэтти. Но спрашивать не пришлось.

Словно прочитав мысли Мэтти, Вождь сказал:

— Я знаю о твоем даре.

Мэтти вздрогнул.

Этот дар все еще пугал его.

— Я никому не говорил, — сказал он извиняющимся тоном. — Не говорил даже Видящему. Я не хотел ничего утаивать. Но я все еще пытаюсь понять, что это. Я стараюсь выкинуть это из головы, забыть, что он есть во мне. Но он сам появляется. Я чувствую, как он растет. Я не знаю, как остановить это.

— И не надо. Если он появляется сам, значит, так надо. Значит, кому-то нужен твой дар.

— Лягушке? Сначала это была лягушка!

— Это чтобы ты мог увидеть его. Он всегда начинается с чего-то незначительного. Вот я, например. Знаешь, что я увидел, первый раз заглянув за предел? Яблоко.

Несмотря на важность этого разговора, Мэтти хихикнул. Лягушка и яблоко. А еще щенок, вспомнил он.

— Дождись, когда он понадобится по-настоящему. Не трать дар понапрасну.

— Но как я узнаю?

Вождь улыбнулся. Он дружески погладил Мэтти по плечу.

— Ты узнаешь, — сказал он.

Мэтти оглянулся в поисках Шкоды и увидел, что тот заснул, свернувшись в углу.

— Мне пора. Я еще не собрал вещи. И я хочу зайти по дороге к Джин и сказать, куда я иду, чтобы она не искала меня.

Вождь продолжал уютно обнимать его за плечи.

— Подожди, Мэтти, — проговорил он. — Я хочу…

Затем он вновь взглянул в окно. Мэтти никуда не уходил, не понимая, чего ждать. Но тут он что-то почувствовал. Вес руки, которой его обнимал молодой человек, изменился. Это уже больше не было человеческое тело. Она жила энергией. Мэтти чувствовал, что сила исходит от руки и от всего тела Вождя одновременно. Он понял, что так работает дар Вождя.

Наконец спустя несколько мгновений, показавшихся невыносимыми, Вождь убрал руку с плеча. Вождь выдохнул и немного ссутулился. Мэтти усадил его, истощенного и тяжело дышащего, на стул.

— Лес становится гуще, — сказал Вождь, когда к нему вернулась способность говорить.

Мэтти не знал, что это значит. Эти слова звучали зловеще. Но когда он взглянул в окно на полосу подлеска и елок на границе Леса, то ничего особенного не заметил.

— Я сам до конца не понимаю, — проговорил Вождь, — но я вижу, что Лес густеет, как… — Он задумался. — Я хотел сказать, как сгусток крови. Какой-то болезненный застой.

Мэтти вновь посмотрел в окно.

— Деревья ничуть не изменились, Вождь. Хотя гроза собирается. Ветер слышно. А еще, смотрите, небо потемнело. Может, вы это увидели?

Вождь с сомнением покачал головой.

— Нет. Я видел именно Лес. Я точно знаю. Это трудно описать, Мэтти, но я хотел посмотреть через Лес, чтобы почувствовать дочь Видящего. И было очень, очень трудно пробиться. Лес был… ну, в общем, густой. Наверное, тебе лучше не ходить, Мэтти. Мне жаль. Я знаю, тебе нравятся эти путешествия и ты гордишься тем, что кроме тебя никто так не может. Но, мне кажется, в этот раз в Лесу тебя ждет опасность.

Сердце Мэтти оборвалось. Он так надеялся, что за этот поход ему дадут его настоящее имя — Вестник. И в то же время ему показалось, что Вождь может быть прав.

Но затем он вспомнил.

— Вождь, я же должен!

— Нет, мы можем развесить объявления у входа в Деревню. Конечно, новеньким придется поворачивать назад после ужасно долгого пути, и это трагедия. Но…

— Но дело не в объявлениях! Дело в дочери Видящего! Я обещал ему, что приведу Киру домой. Это будет последняя возможность для нее. И последняя возможность для него быть с ней.

— А она захочет пойти?

— Конечно, да. Она давно собиралась. И семьи у нее там нет. Она уже достаточно взрослая, чтобы замуж выходить, но ее там никто не любит. У нее нога вывихнута. Она ходит с палкой.

Вождь несколько раз глубоко вздохнул.

— Мэтти, — сказал он, — я попробую еще раз заглянуть за предел Леса. Я постараюсь увидеть дочь Видящего и понять, что ей нужно. Побудь со мной, потому что от того, что я увижу, будет зависеть, получится у тебя этот поход или нет. Но имей в виду: два раза подряд делать это очень трудно. Не пугайся, если увидишь что-то странное.

Он снова встал и подошел к окну. Мэтти, понимая, что сейчас ничем не может быть полезен, отошел к углу, где спал Шкода, и сел рядом со щенком. Он увидел, что тело Вождя напряглось, как будто от боли. Он услышал его тяжелое дыхание и тихий стон.

Глаза молодого человека были открыты, но он видел ими не то, что обычно, — не комнату или пейзаж за окном. Он ушел, весь целиком, далеко, и Мэтти не мог видеть куда, и никто не мог за ним последовать.

От него как будто исходил мерцающий свет.

Наконец он, дрожа, повалился на стул, пытаясь отдышаться.

Мэтти подошел к нему, встал рядом и стал ждать, пока Вождь отдохнет. Он вспомнил, что чувствовал сам, когда вылечил щенка и его мать, и как сильно ему хотелось спать.

— Я добрался до нее, — сказал Вождь, когда к нему вернулась способность говорить.

— А она знала, что вы там? Она могла вас почувствовать?

Вождь покачал головой.

— Нет. Чтобы сообщить ей обо мне, потребовалось бы больше сил, чем у меня есть. Это так далеко, а Лес теперь такой густой.

Вдруг Мэтти пришла идея.

— Вождь, а вы не думаете, что два дара могли бы встретиться?

Вождь, который все еще тяжело дышал, пристально посмотрел на него.

— Что ты хочешь сказать?

— Еще сам не знаю. Но что, если вы бы могли пройти полпути, а полпути — она? И тогда бы вы встретились где-то посередине, каждый со своим даром. Было бы не так тяжело, если бы надо было пройти только половину пути. Если бы вы именно встретились.

Глаза Вождя теперь были закрыты.

— Я не знаю, Мэтти, — проговорил он.

Мэтти стал ждать, но Вождь больше ничего не сказал. Спустя какое-то время Мэтти решил, что тот заснул.

— Шкода! — позвал он, и щенок проснулся, отряхнулся и подошел к нему. — Вождь, — обратился к нему Мэтти, наклоняясь вплотную, — я пойду. Я пойду за дочерью слепого.

— Будь очень осторожен, — пробормотал Вождь, не открывая глаз. — Теперь там опасно.

— Я всегда осторожный.

— Не трать свой дар. Не трать попусту.

— Не буду, — ответил Мэтти, хотя и не понимал, что эти слова значат.

— Мэтти…

— Да? — Он уже стоял на краю лестницы, держа в руках Шкоду, который пока не мог самостоятельно спускаться.

— Она красивая, да?

Мэтти пожал плечами. Он понял, что Вождь говорит про Киру, но дочь слепого была его старше. Она была как старшая сестра для него. В том селении никто не называл ее красивой. Из-за ее увечья к ней относились с презрением.

— У нее вывихнута нога, — напомнил он Вождю. — Ей приходится опираться на палку при ходьбе.

— Да, — проговорил Вождь. — Она очень красивая.

Но его голоса было уже почти не расслышать, и через секунду он заснул. Мэтти со Шкодой на руках сбежал вниз по лестнице.

Когда Мэтти собрался, было уже далеко за полдень. Перед этим прошел сильный дождь, ветер продолжал дуть, и листья на деревьях трепетали, показывая свою бледную изнанку. Небо было темным от туч, наступал вечер.

Он положил конверт с объявлениями внутрь сложенного одеяла. Слепой возле раковины собирал ему еду. Он не мог взять запасы на весь поход — слишком длинный путь предстояло одолеть. Но Мэтти привык питаться тем, что давал ему Лес. Когда еда, которую даст Видящий, закончится, он будет есть то, что попадется.

— Пока тебя не будет, я приготовлю для нее свободную комнату. Там ей будет удобно. А еще она сможет заняться огородом. Я знаю, это важно для нее. У нее всегда был огород.

— Ее не надо будет убеждать. Она всегда говорила, что, когда настанет время, она придет. Время настало. Это и Вождь может подтвердить. Так что и она будет знать это. Ты же говорил, что у нее дар, — попытался успокоить слепого Мэтти.

— Трудно уйти из единственного знакомого тебе места.

— Но ты же ушел, — напомнил ему Мэтти.

— У меня не было выбора. Меня принесли сюда, когда нашли, ослепленного, в Лесу.

— Ну, я ушел. Как и многие.

— Да, это правда. Надеюсь, ей это не будет тяжело.

Мэтти взглянул на него.

— Не клади эту свеклу. Я ненавижу свеклу!

— Но она полезная.

— Когда валяется на земле — не очень. А она будет валяться, если ты положишь ее.

Слепой усмехнулся и положил свеклу в раковину.

— Ну ладно, — сказал он, — она все равно тяжелая. Но морковку я положу.

— Все что хочешь, только не свеклу.

Раздался стук в дверь. Это была Джин. Ее волосы завивались больше, чем обычно, из-за дождя.

— Ты пойдешь в такую погоду, Мэтти?

Мэтти улыбнулся: ему было приятно, что она заботится о нем.

— Я и в снег ходил через Лес, — похвастался он. — Эта погода — ерунда. Да, я как раз собирался идти. Вот уложу еду.

— Я принесла тебе хлеба, — сказала она и достала завернутую в бумагу буханку. Он заметил, что она украсила сверток какой-то веточкой и желтой хризантемой.

Мэтти взял хлеб и поблагодарил ее, хотя про себя стал думать, куда же он поместится. В конце концов слепой придумал запихнуть его в свернутое одеяло.

— Я хочу по пути зайти к Рамону, — сказал Мэтти. — Надо поторопиться, а то я так никогда не уйду.

— Ой, Мэтти, — сказала Джин, — ты разве не знаешь? Рамон очень болен. И его сестра тоже. Они повесили знак на двери дома. К ним нельзя ходить.

Хотя это была ужасная новость, Мэтти не был удивлен. Рамон вот уже несколько дней кашлял, его лихорадило, и чувствовал он себя все хуже.

— А что говорит Травник?

— Поэтому-то и знак повесили. Травник боится, что это может быть заразным. И что будет эпидемия.

Что происходит с Деревней? Мэтти чувствовал страшное беспокойство. Эпидемий тут никогда не было. Он вспомнил свое родное селение, где порой люди умирали один за другим и все их вещи сжигали, чтобы уничтожить болезнь, возникшую от грязи, блох или, как думали некоторые, колдовства. Но здесь-то такого никогда не было. Люди все время такие аккуратные и чистоплотные.

Он заметил, что лицо слепого омрачилось.

Мэтти на секунду остановился и задумался, пока Видящий поправлял ему рюкзак и прилаживал под ним свернутое одеяло. Он вспомнил о лягушке, затем о щенке и подумал: а не может ли он использовать свой дар, чтобы спасти товарища? Он мог бы сейчас же пойти к Рамону и наложить руки на его горячее тело. Он знал, что это будет неописуемо тяжело, лишит его всех сил, но шанс, как ему казалось, был.

А потом что? Даже если он сам выживет после этого, он будет изможден до предела и ему придется восстанавливать силы. И тогда он не сможет пройти через Лес. А Лес, как он теперь знал, густел — что бы это ни значило. Скоро он станет непроходимым. И дочь слепого будет для них потеряна навсегда.

И, что еще важнее, Вождь сказал ему поберечь свой дар. «Не трать его», — сказал Вождь.

Так что Мэтти с сожалением решил предоставить Рамону бороться с болезнью самому.

— Смотри-ка, — вдруг сказала Джин. — Смотри-ка сюда. Он стал другой.

Мэтти взглянул на гобелен, перед которым она стояла. Этот гобелен Кира вышила для отца. Даже издалека он увидел, что имела в виду Джин. Все изображение леса, сотни крохотных стежков разных оттенков зеленого, потемнело, а нить покрылась узелками и странно стянулась. Когда-то мирный пейзаж стал тревожным. В нем было что-то зловещее, что-то непроницаемое. Мэтти, озадаченный и обеспокоенный, подошел вплотную и стал разглядывать.

— Что это, Мэтти? — спросила Джин.

— Ничего, все в порядке, — он показал глазами, что не хочет говорить о странных переменах на гобелене, чтобы Видящий ничего не узнал.

Пора было идти.

Он поводил плечами, чтобы приноровиться к рюкзаку, наклонился вперед, обнял слепого, который тихо сказал ему:

— Береги себя.

К удивлению Мэтти, Джин его поцеловала. Она так долго дразнила его раньше, а теперь — поцеловала. Это было быстрое и душистое прикосновение к его губам, которое придало ему храбрости и вызвало желание скорее вернуться домой — еще до того, как он начал свой путь.

 

Глава 12

Шкода боялся темноты. Мэтти не замечал этого раньше, потому что по ночам они всегда были дома, а там горела масляная лампа. Он слегка усмехнулся, заметив, что, когда наступила ночь и Лес потемнел, щенок заскулил от страха. Он взял его на руки и стал успокаивающе приговаривать, но чувствовал, что тело щенка все еще дрожит.

Что ж, подумал Мэтти, все равно пора спать. Он был недалеко от поляны, где встретил ту лягушку; может, она и сейчас там. Он осторожно прошел по мягкому мху, прижимая Шкоду к груди и нащупывая ногами дорогу. Затем присел возле шишковатого корня высокого дерева и снял рюкзак. Он развернул одеяло, покормил Шкоду несколькими кусочками хлеба, сам погрыз корочку, а затем свернулся вместе со щенком и погрузился в сон.

— Черререк.

— Черререк.

Шкода поднял голову. Его нос двигался, а уши приподнялись от любопытства. Но потом он спрятал голову в сгибе Мэттиного локтя. И вскоре тоже заснул.

Потянулись долгие дни пути. После четвертой ночевки еда закончилась. Но Мэтти был сильным и ничего не боялся, а Шкоду, к его удивлению, больше не нужно было нести. Щенок следовал за ним и садился, терпеливо наблюдая за тем, как Мэтти развешивает объявления на развилках тропинок. Это значительно замедляло его продвижение. Если бы он шел без остановок, то быстро добрался бы до селения Киры, которое было когда-то и его домом. Но он напоминал себе, что быть вестником — его самая важная задача, поэтому он далеко уходил на боковые тропинки и развешивал объявления о закрытии Деревни везде, где идущие в нее могли их увидеть и повернуть обратно.

Он знал, что женщина со шрамом вместе с остальными пришла с востока. Восточных людей можно было определить по внешности. На дорогах, ведущих на восток, он видел их свежие следы: примятый подлесок, где они останавливались на ночлег, потухшие костры, розовую ленточку, упавшую, как думал Мэтти, с головы ребенка. Он поднял ее и положил в рюкзак.

Он думал о том, вернулась ли к своим детям та женщина, оставив сына в Деревне. Никаких ее следов не было.

Погода была ясной, и он был благодарен за это, потому что, хотя он и хвастался, что ходил по Лесу в снегу, по правде говоря, противостоять ненастью было очень тяжело, к тому же из-за него добывать еду было практически невозможно. Теперь ему встречались первые осенние ягоды и много орехов; он улыбался стрекочущим белкам, которые делали запасы на зиму, и, испытывая чувство вины, разорил один наполовину готовый беличий склад.

Он знал рыбные места и умело рыбачил. Шкода воротил нос от рыбы даже после того, как Мэтти поджаривал ее на небольшом костре.

— Ну, тогда ходи голодный, — сказал ему с улыбкой Мэтти и сам доел блестящую поджаристую рыбу. Но тут Шкода поднял уши, прислушался и умчался прочь. Вскрикнула птица, захлопали крылья, зашуршали листья, раздалось собачье рычание. Спустя какое-то время Шкода вернулся. Выглядел он довольным, а к его морде пристало несколько перьев.

— Так, я съел рыбу, а ты — птицу, — Мэтти забавлялся, разговаривая с Шкодой как если бы он был человеком. С тех пор как его первая собака умерла, он все время ходил по этим тропам один. Было очень приятно снова оказаться в компании собаки, и порой ему казалось, что Шкода понимает каждое его слово.

Теперь он увидел, что имел в виду Вождь, когда говорил, что Лес становится гуще, хотя перемена была едва уловима. Мэтти знал Лес так хорошо, что мог предчувствовать смену времен года. Обычно в конце лета, как сейчас, начинали опадать листья, а позже, когда начнет идти снег, многие деревья полностью оголятся. В середине зимы ему приходилось искать воду в быстрых незамерзающих ручьях; многие известные ему тихие запруды были покрыты льдом. Весной появятся надоедливые насекомые, которых придется все время отгонять от лица, но зато будут и свежие сладкие ягоды.

И все это ему было знакомо.

Но в этот раз что-то изменилось. Мэтти впервые чувствовал исходящую от Леса враждебность. Рыба не сразу шла на крючок. Бурундук, обычно дружелюбный, злобно зацыкал на него и укусил за палец, когда он протянул к нему руку. На многих красных ягодах, которые он обычно ел, были черные точки, они горчили; а еще он впервые заметил, что тропки во многих местах зарастают ядовитым вьюном.

Кроме того, в Лесу стало темнее. Деревья словно бы сдвинули свои кроны, наклонились друг к другу, закрыв тропинку крышей; это защищало его от дождя, и возможно, подумал Мэтти, это даже хорошо. Но деревья выглядели недобро. Из-за них посреди дня было сумрачно, а тени мешали разглядеть тропинку, и он иногда спотыкался на корнях и камнях.

И пахло плохо. Теперь в Лесу чувствовался гадкий запах, словно в этой новой густой темноте незаметно разлагалось мертвое тело.

Остановившись на привал на хорошо знакомой ему поляне, Мэтти привычно сел на бревно, куда он всегда садился, когда готовил. Внезапно бревно развалилось под ним, и, поднимаясь, он был вынужден отряхиваться от гнилой коры и оттирать мерзко пахнущую слизь с одежды. Бревно, которое так долго здесь пролежало, крепкое и удобное, просто рассыпалось на кусочки мертвой древесины. Теперь Мэтти больше никогда не сможет на нем отдохнуть. Он отбросил дерево ногой и увидел, как бесчисленные жуки бросились на поиски нового убежища. Его сон сделался беспокойным, мучили кошмары. У него начала вдруг болеть голова, горло саднило.

Но он был уже недалеко. Поэтому Мэтти продолжил свой путь, хоть и с трудом. Чтобы отвлечься от того, что Лес стал таким неприятным, он стал вспоминать себя мальчиком. Он вспомнил первые дни, когда начал называть себя Свирепейшим из Свирепых, а еще свою дружбу с девушкой по имени Кира, дочерью слепого.

 

Глава 13

Каким все-таки самодовольным и наглым он был мальчишкой! У него не было отца, а мать, нищая и озлобленная, с трудом добывала еду для детей, которых она не хотела и не любила. Сам же Мэтти по мелочи воровал и отчаянно хулиганил. Большую часть времени он проводил в разношерстном обществе чумазых пацанов, которые готовы были на все, чтобы выжить. Грубость, царившая в селении, научила его красть и врать; если бы он вырос там, то оказался бы в тюрьме или еще чего похуже.

Но в Мэтти всегда было что-то доброе, даже несмотря на то, что он старался это скрыть. Он любил свою собаку, раненую дворняжку, которую он нашел и выходил. И в конце концов он полюбил и увечную девушку по имени Кира, которая никогда не видела своего отца, а ее мать умерла, оставив ее сиротой.

Она с улыбкой звала его чумазик и закадычный друг. Она заставила его отмыться, научила хорошо себя вести и рассказывала истории.

— Я Свирепейший из Свирепых! — однажды похвастался он ей.

— Ты чумазейший из чумазых, — ответила она со смехом и впервые в жизни отправила его в ванну. Он сопротивлялся и ругался, но на самом деле ему понравилась теплая вода. Он никогда не любил мыло, хотя Кира дала ему собственный кусок. Но он чувствовал, как многолетние наслоения грязи слезают с него, и понимал, что может стать чище, лучше.

Бродяжничая как обычно, Мэтти изучил запутанные тропы Леса. Однажды он впервые оказался в Деревне и познакомился со слепым.

— Она жива? — спросил, не веря, слепой. — Моя дочь жива?

Возвращаться Видящему было очень опасно. Те, кто несколько лет назад попытался убить его, кто оставил его умирать, думали, что добились своего. Слепого бы немедленно убили, если бы обнаружили, что он вернулся. Но Мэтти, мастер уловок, привел его тайно, ночью, и они первый раз встретились с дочерью. Он видел, как Кира узнала разломанный камень, который слепой носил как амулет и который совпал с ее собственным кусочком камня, доставшимся ей от матери. Мэтти видел, как слепой трогает лицо дочери, узнает ее, и молча наблюдал за тем, как они горюют по матери Киры, а их сердца соединяются в этой утрате.

На следующий день, когда стемнело, он повел слепого обратно. Но Кира не захотела пойти с ними. Тогда было еще рано.

— Наступит день, когда я приду, — сказала она Мэтти и отцу, которые уговаривали ее пойти с ними в Деревню. — Пока есть время. И у меня есть дела тут.

— Наверное, есть какой-то молодой человек, — сказал слепой Мэтти, когда они отправились в путь без нее. — У нее такой возраст.

— Не-а, — сказал Мэтти презрительно, — это не про Киру. У нее есть идеи получше. В любом случае, — добавил он, — у нее жуть калечная нога. Повезло еще, что ее не отдали тварям. Хотели ведь. Оставили только потому, что она умела делать то, что им нужно было.

— Что именно?

— Она цветы выращивает и…

— Ее мама тоже выращивала.

— Да, мама и научила ее, а еще делать из них цвета.

— Красители?

— Да, она красит нить, а затем делает из нее картинки. Никто так не умеет. У нее словно волшебство в пальцах, так говорят. И для этого она им нужна.

— Ее очень уважали бы в Деревне. Не только за ее талант, но и за вывихнутую ногу.

— Поворачивай тут.

Мэтти взял слепого за руку и направил его в нужную сторону, туда, куда сворачивала тропа.

— Осторожно, тут корни.

Он заметил, что один корень приподнялся и слегка хлестнул слепого по ноге, обутой в сандалию. Это очень напугало Мэтти, он боялся всю обратную дорогу, потому что по опыту знал: Лес дает слепому небольшое Предупреждение. Больше он не впустит его.

— Она придет, когда будет готова, — успокоил он отца Киры. — А пока я буду вашим связным.

Но Киру он не видел уже два года.

Мэтти, спотыкаясь, вышел из Леса и зажмурился от яркого света. Он шел в густом мраке деревьев уже много дней, так что почти забыл, каково это — быть на свету.

Ноги не держали его. Он сел на тропинку, тяжело дыша. Голова кружилась, а Шкода тревожно трогал его лапой. Раньше Мэтти всегда выходил из Леса легкой походкой (пожалуй, это будет правильное слово), иногда насвистывая. Теперь же он чувствовал, что его вытолкнули наружу. Пожевали и выплюнули. Оглядываясь назад, на Лес, откуда он только что пришел, он чувствовал опасность, недоброжелательность, закрытость.

Он знал, что ему придется вновь войти в Лес, чтобы вернуться теми же темными тропками, которые теперь казались такими враждебными. По ним он поведет Киру, которую ждет безопасное будущее с отцом. И внезапно он понял: это будет его последний поход сюда.

Времени оставалось мало, так что вопреки обыкновению он не будет здесь задерживаться и встречаться со своими товарищами детства, с которыми он любил вспоминать о былых проделках и перед которыми немного хвастался своим нынешним положением. У него даже не будет времени попрощаться с братом.

Деревня должна была закрыться через три недели после того, как об этом решении объявили. Мэтти тщательно все спланировал. Он посчитал дни пути, добавил к ним те дни, что потребовались для развешивания объявлений в стороне от основного пути. И оставалось ему времени только на то, чтобы отдохнуть (в этом он очень нуждался), собрать еду и уговорить Киру пойти с ним. Если по Лесу они будут идти ровно и без остановок — он знал, что с девушкой, которая ходит с палкой, продвигаться они будут медленнее, — то придут вовремя.

Мэтти еще раз зажмурился, глубоко вздохнул, встал на ноги и поспешил к маленькому домику на следующем повороте, где жила Кира.

Сад оказался больше, чем он помнил: с прошлого раза она посадила еще растений. Густые заросли желтых и темно-розовых цветов окружали маленький домик с его грубо обработанными балками и соломенной крышей. Мэтти никогда не запоминал названия цветов — мальчишки обычно презирают такие вещи, — но теперь ему захотелось узнать, как они называются, чтобы потом сказать Джин.

Шкода подбежал к деревянному столбу, окутанному вьюном с пурпурными цветами, поднял лапу, чтобы все поняли: теперь он здесь хозяин.

Дверь домика отворилась, и на пороге показалась Кира. Она была одета в синее платье, ее длинные темные волосы были перевязаны сзади лентой тоже синего цвета.

— Мэтти! — воскликнула она радостно.

Он улыбнулся ей.

— Да еще и с новым щенком! Давно пора! Я помню, как ты грустил, когда Прут умер.

— Его зовут Шкода, и, я боюсь, он поливает твои…

— Клематисы. Ничего страшного, — сказала она с улыбкой.

Кира подошла к Мэтти и обняла его. Обычно ему не нравились объятия: он напрягал плечи и отстранялся, — но теперь от усталости и радости он обнял Киру и с удивлением обнаружил, что его глаза увлажнились. Пришлось поморгать.

— Так, ну а теперь отойди, дай на тебя посмотреть, — сказала она. — Ты что, выше меня?

С улыбкой он сделал шаг назад и увидел, что они одного роста.

— Ну, скоро перерастешь. У тебя и голос почти мужской.

— Я могу читать Шекспира, — сказал он ей хвастливо.

— Ха! Я тоже могу! — ответила она, и он понял, как сильно все изменилось в этом селении, потому что раньше девочкам вообще не разрешалось читать.

— Ох, Мэтти, я помню тебя таким маленьким и таким диким!

— Свирепейший из Свирепых! — напомнил он, и она нежно рассмеялась.

— Ты, наверное, очень устал. И проголодался! Ты же так долго шел. Заходи. У меня суп на плите. А еще расскажи, как там отец.

Он зашел за ней в знакомый дом и стал смотреть, как она тянется за своей палкой, стоявшей у стены, и прижимает ее к телу правым локтем. Волоча бесполезную ногу, она взяла глиняную миску с полки и подошла к плите с большим горшком, в котором слабо кипел суп, пахнувший травами и овощами.

Мэтти огляделся. Неудивительно, что она не хочет покидать это место. С крепких потолочных балок свисали пучки сухих трав, из которых она делала свои красители. Полки пестрели мотками шерсти и ниток, разложенных по цветам и оттенкам — от белого и светло-желтого, которые постепенно переходили в синий и пурпурный, до коричневого и серого. На ткацком станке в углу, между двумя окнами стоял недоконченный гобелен с изображением замысловатого горного пейзажа. Он видел, что сейчас она работает над небом, на котором она изобразила розовато-белые перистые облака.

Кира поставила миску с дымящимся супом на стол перед Мэтти и пошла к раковине, чтобы налить воды для Шкоды.

— Ну, расскажи об отце, — попросила она. — Как он?

— Отлично. Передает тебе привет.

Он смотрел, как Кира прислоняет свою палку к раковине и с трудом присаживается, чтобы поставить миску с водой на пол. Затем она подозвала Шкоду, который уже деловито грыз половую щетку в углу.

Когда щенок подошел к ней и повернулся к миске, Кира встала, отрезала толстый кусок хлеба, вновь взяла палку под мышку и отнесла хлеб на стол. Мэтти смотрел, как она ходит. Это была ее обычная походка: правая ступня поворачивалась внутрь, за ней двигалась вся нога. Больная нога была короче, она была неестественно вывернута и мешала ходьбе.

Он поблагодарил ее и макнул кусок хлеба в суп.

— Милый щенок, Мэтти.

Он вполуха слушал ее веселую болтовню о щенке. Его мысли были о том времени, когда Шкода только родился, и о том, как близки были он и его мать к смерти.

Он быстро взглянул вниз, на ее ногу. Насколько легче ей было бы ходить — насколько быстрее и равномернее было бы их путешествие, — если бы нога была прямой и она могла бы ставить ступню на землю ровно.

Ему вспомнился день, когда щенок и его мать были спасены. Сегодня он устал, очень устал из-за путешествия по Лесу. Но тогда ему казалось, что от усталости он может умереть.

Он пытался вспомнить, сколько времени потребовалось, чтобы восстановиться. Он спал, да. Он спал весь оставшийся день и был рад, что дома нет слепого и он не спрашивает, что случилось. Но встал он перед ужином — все еще слабый, но уже способный скрывать свою слабость, есть и беседовать, словно ничего не произошло.

Выходит, на восстановление сил у него ушло всего несколько часов. Но ведь это после щенка. Ну, после щенка и его матери, конечно. Две собаки. Он помог — вылечил? спас? — двум собакам поздним утром и пришел в себя к концу дня.

— Мэтти! Да ты не слушаешь! Ты спишь! — Кира смеялась тепло и сочувственно.

— Прости.

Он положил последний кусок хлеба в рот и виновато посмотрел на нее.

— Вы оба устали. Посмотри на Шкоду.

Он взглянул через стол и увидел, что щенок крепко спит, уютно устроившись, словно возле матери, в куче некрашеной шерсти у двери.

— Мне надо кое-что сделать в саду. Нужно расставить подпорки для кореопсисов, а у меня всё руки не доходят. Ложись и отдохни, а я пойду в сад. Потом поговорим. А еще сходишь повидаться со своими дружками, если хочешь.

Он кивнул, пошел к тахте и лег прямо на вышитое покрывало, которым она была застелена. Он мысленно считал оставшиеся дни. Ему надо было объяснить ей, что времени на встречу с товарищами детства нет.

Слипающимися глазами он смотрел, как она несет его миску к раковине, ставит, а затем, опираясь на палку, берет с полки подпорки и моток бечевки. Взяв необходимые садовые инструменты, она повернулась и вышла на улицу. Вывихнутая нога привычно волочилась. Он так давно знал Киру: ее улыбку, голос, веселый оптимизм, удивительную силу и ловкость рук, а также мучительную хромоту.

«Я должен тебе сказать, — думал Мэтти, засыпая, — что я могу поправить тебя».

 

Глава 14

К его удивлению, Кира сказала «нет». Не про то, что пора уходить, — про это он еще с ней не заговаривал, — а про то, чтобы выпрямить, вылечить ее ногу.

— Мэтти, я такая, какая я есть, — ответила она. — И такой я была всегда.

Она смотрела на него с любовью. Но голос ее был твердым. Стемнело. Огонь мерцал в очаге, она зажгла масляные лампы. Мэтти жалел, что с ними нет слепого, который играл бы на своем инструменте, потому что тихие и сложные аккорды всегда приносили им умиротворение, когда они проводили вечера вместе. Он хотел, чтобы и Кира услышала эту музыку и почувствовала, как от нее становится хорошо.

Он еще не говорил, что ей надо вернуться с ним. За ужином Кира болтала о том, как все изменилось в ее селении, как теперь все стало лучше, но он едва слушал. Он раздумывал, что ей сказать и как. Времени было очень мало, а Мэтти понимал, что это предложение нужно сделать так, чтобы убедить ее. И тут она заговорила про свое увечье. Она описывала маленький гобелен, вышитый в подарок ее другу Томасу, резчику по дереву, который недавно женился.

— Все было готово, я свернула его и украсила цветами, — говорила она. — И в тот день я взяла его с собой и пошла на свадьбу. Но перед этим был дождь, тропинки были мокрыми, я поскользнулась и уронила гобелен прямехонько в лужу! — смеялась Кира. — К счастью, было еще время, так что я вернулась и смогла почистить его. Никто ничего не заметил. Когда на улице мокро, с моей палкой и ногой очень неудобно, — добавила она. — Палка так и не научилась преодолевать грязь.

Она потянулась к чайнику и налила обоим в кружки еще чаю.

Неожиданно для себя он выпалил:

— Я могу поправить твою ногу.

Повисла полная тишина. Слышно было только шипение и треск дров в камине. Кира пристально посмотрела на Мэтти.

— Я могу, — сказал он, помедлив, — у меня есть дар. Твой отец говорит, что и у тебя тоже есть дар, так что ты поймешь.

— Да, есть, — согласилась Кира. — Он всегда у меня был. Но мой дар не позволяет мне вправлять то, что вывихнуто.

— Я знаю, твой отец говорил мне, что у тебя другое.

Кира посмотрела на свои руки, которые обхватили кружку с чаем. Она положила руки на стол и перевернула их ладонями кверху. Мэтти видел узкие ладони и сильные пальцы с кончиками, огрубевшими от работы в саду, за станком и с иголками, которыми она вышивала свои сложные и красивые гобелены.

— Мой дар в моих руках, — проговорила она тихо. — Он проявляется, когда я что-то делаю. Мои руки…

Он знал, что не стоит прерывать, но времени было так мало. Поэтому он прервал ее, извинившись.

— Кира, расскажи мне, пожалуйста, про твой дар позже. Сейчас нужно сделать что-то важное и решить. Давай покажу тебе кое-что. Мой дар тоже в руках.

Он не собирался этого делать, но чувствовал, что так правильно. На столе лежал острый нож, которым он резал хлеб на ужин. Мэтти взял его, наклонился и поднял штанину на левой ноге. Кира в смятении смотрела. Быстро и без колебаний он ткнул себя в колено. Темная красная кровь тонкой волнистой струйкой потекла по ноге.

— Ой! — воскликнула Кира. Она смотрела на него, прижав руки к лицу. — Зачем ты…

Мэтти сглотнул слюну, глубоко вздохнул, закрыл глаза и положил обе руки на раненое колено. Он чувствовал, что начинается. Кровь в его венах стала пульсировать, по всему телу прошла дрожь, и он почувствовал, как из его рук выходит сила и входит в рану. Длилось все это не дольше нескольких секунд.

Он заморгал и убрал руки. Они были слегка испачканы кровью. Полоска крови на ноге уже начинала подсыхать.

— Мэтти! Да что же такое ты?..

Он сделал ей знак рукой, и Кира, наклонившись, стала внимательно рассматривать колено. Затем взяла со стола плетеную салфетку, смочила ее в своем чае и вытерла ногу влажной тканью. Полоска крови пропала. Колено было гладким, шрама не было. Она пристально смотрела на колено, затем прикусила губу, выпрямилась и поправила ему штанину.

— Понятно, — только и сказала она.

Мэтти постарался сбросить с себя накатившую волну усталости.

— Это была очень маленькая ранка, — объяснил он. — Это я для того, чтобы показать тебе, что я могу. Сил на это ушло немного. Но я делал и более серьезные вещи, Кира. С другими. У них были серьезные раны.

— С людьми?

— Пока нет. Но я могу. Я чувствую это, Кира. Когда у тебя дар, ты знаешь.

Она кивнула.

— Да, это так.

Она взглянула на свои руки, лежавшие на столе и все еще державшие влажную ткань.

— Кира, для твоей ноги потребуется много сил. Потом мне придется отсыпаться, наверное, целый день или дольше. А времени у меня мало.

Она озадаченно посмотрела на него.

— Какого времени?

— Потом объясню. Но сейчас, наверное, мы можем начинать. Если я сделаю все сейчас, я буду спать всю ночь и часть утра. А за это время ты привыкнешь к тому, что теперь ты нормальная.

— Я и есть нормальная.

— Ну, я хотел сказать, у тебя будут две здоровые ноги. Ты даже не представляешь, насколько легче тебе будет ходить. Но придется привыкнуть.

Она посмотрела ему в глаза. Затем опустила взгляд на свою увечную ногу.

— Значит, ты ляжешь на тахту, а я поставлю стул рядом с тобой. — Мэтти начал готовиться и разминать руки. Он сделал несколько глубоких вдохов и почувствовал прилив сил. Силы полностью вернулись к нему. Ранка на колене на самом деле была крошечной.

Он встал, взял деревянный стул и пододвинул его к тахте, на которой спал перед этим. Он поправил подушки, чтобы Кире было поудобнее. Он услышал, как за его спиной Кира тоже встала со своего стула и прошла через комнату. Оглянувшись, он с удивлением увидел, что она отнесла кружки к раковине и собиралась их мыть, словно бы ничего не произошло.

— Кира!

Она взглянула на него. Слегка нахмурилась. А потом сказала «нет».

Спорить с ней было совершенно бесполезно. Мэтти быстро оставил попытки.

Наконец он передвинул свой стул так, чтобы можно было сидеть возле огня. Теперь по вечерам уже было прохладно, лето кончалось. В Лесу по ночам уже было совсем холодно: во время своего путешествия он просыпался продрогшим. Сидеть у огня было очень приятно.

Кира взяла маленькую деревянную рамку с недоконченной вышивкой и туго растянула ткань. Она подошла к стулу, подвинула к нему корзинку с яркими нитями. Затем прислонила палку рядом с камином, села и взяла в пальцы нить, которая уже была наготове с вдетой зеленой ниткой, шедшей к ткани.

— Я пойду с тобой, — сказала она неожиданно тихим голосом, — но я пойду такая, какая я есть. Со своей ногой. Со своей палкой.

Мэтти удивленно уставился на нее. Откуда она узнала? Ведь он еще не спрашивал ее, а только собирался.

— Я как раз хотел объяснить, — сказал он после долгой паузы. — Я хотел убедить тебя. Как?..

— Я начала тебе рассказывать про свой дар, — ответила она. — О том, что умеют мои руки. Придвинь стул поближе, и теперь я покажу тебе.

Он послушно придвинул грубый деревянный стул к ней. Она наклонила вышивку так, чтобы он мог видеть. Как и красочный гобелен на стене у слепого, это тоже был пейзаж. Стежки были крошечные и сложные, у каждого цвета было много оттенков, так что темно-зеленый постепенно переходил в более светлый оттенок, а затем к еще более светлому, в конце концов становясь светло-желтым. Цвета складывались в причудливые деревья, на которых можно было различить бесчисленные крошечные листья.

— Это Лес, — узнал Мэтти.

Кира кивнула.

— Смотри, что за ним, — она показала пальцем на правый верхний угол, где Лес расступался и появлялись малюсенькие дома, а вокруг них — извилистые дорожки.

Ему показалось, что он узнал дом, в котором живет со слепым, хотя его едва можно было заметить.

— Деревня, — сказал он, разглядывая вышивку и восхищаясь ее искусностью.

— Я вновь и вновь вышиваю эту сцену, — сказала Кира, — а иногда — не всегда — мои руки начинают двигаться как будто сами. Как будто у нитей появляется своя сила.

Он наклонился поближе, чтобы еще лучше разглядеть вышивку. Крошечные детали поразили его.

— Мэтти, — проговорила она, — этого еще никто не видел, но вот прямо сейчас я чувствую это руками. Смотри.

Он стал пристально смотреть, как ее правая рука взяла иглу с зеленой нитью. Она воткнула ее в ткань там, где была незаконченная вышивка на краю Леса. Внезапно обе ее руки стали слегка подрагивать. Они светились. Он уже видел такое раньше, в тот день, когда Вождь стоял у окна и собирался с силами, чтобы заглянуть за предел.

Он посмотрел на ее лицо: глаза ее были закрыты. Но руки теперь двигались очень быстро. Они вновь и вновь опускались в корзину, меняли нити так быстро, что он не успевал уследить за движениями, а игла втыкалась в ткань, втыкалась в ткань и втыкалась в ткань.

Время словно остановилось. Огонь продолжал потрескивать и шипеть. Шкода, лежавший возле очага, вздохнул во сне. Мэтти безмолвно сидел и глядел на светящиеся руки. Как будто за одно мгновение проходили часы, дни и целые недели. Сегодня, завтра и вчера слились воедино и помещались теперь в этих руках, которые двигались, и двигались, и двигались, хотя глаза были закрыты, а огонь все еще горел и собака все еще спала.

Затем все кончилось.

Кира открыла глаза, села прямо и расправила плечи.

— Я от этого устаю, — объяснила она, но он и так знал. — Вот теперь смотри. Быстрее, потому что все потускнеет.

Он наклонился вперед и увидел, что теперь в нижней части вышивки в Лес входили два крошечных человечка. В том, у которого был за спиной рюкзак, он узнал себя. Он даже разглядел надорванный рукав своей куртки. За ним, тщательно вышитый нитками коричневых оттенков, бежал, задрав хвост, Шкода. А за Шкодой шла Кира в синем платье, с палкой под мышкой и завязанными в хвост темными волосами.

Верхняя часть вышивки тоже изменилась. Теперь рядом со своим домом он увидел фигурку слепого. Он стоял как человек, который чего-то ждет.

И тут Мэтти разглядел толпы людей на границе Деревни. Они несли огромные бревна. Один из них — он был похож на Ментора — давал указания. Они готовились строить стену.

Мэтти откинулся назад и потрясенно заморгал, затем вновь наклонился. Он хотел рассмотреть на вышивке Джин. Но теперь детали расплылись. Он по-прежнему видел цветные стежки, но это уже был простой — искусный и красивый, но простой — пейзаж. Он еще видел какое-то время людей, теперь не таких объемных и без деталей, но они резко побледнели и пропали.

Кира положила рамку с вышивкой на пол и встала со стула.

— Надо будет выйти утром, — сказала она. — Я приготовлю еду.

Мэтти все еще не оправился от увиденного.

— Я не понимаю, — сказал он.

— А ты понимаешь, что произошло, когда ты воткнул нож в колено, а затем закрыл глаза и вылечил рану?

— Нет, — признался он, — не понимаю. Это мой дар. Вот и все.

— Ну вот, — сказала Кира буднично, — а это мой. Мои руки делают образы будущего. Вчера утром эта же вышивка показала мне, как ты выходишь из Леса. И вот днем я открыла дверь — и ты был там, — она усмехнулась. — Правда, я не видела Шкоду. Это был приятный сюрприз.

Услышав свое имя, пес проснулся и посмотрел на нее. Затем подошел, чтобы она его погладила.

— Пока ты спал, — продолжила она, — я снова села за вышивку и увидела, что меня ждет отец. Это было только что, днем. Теперь они начали таскать бревна, чтобы сделать стену. И ты заметил, Мэтти, как изменился Лес?

Он покачал головой.

— Я смотрел на людей.

— Лес становится гуще. Так что надо торопиться, Мэтти.

Как странно. Ведь то же самое увидел Вождь.

— Кира, — сказал Мэтти.

— Да?

Она вытаскивала еду из шкафа.

— А ты не видела молодого человека с голубыми глазами? Примерно твоего возраста? Мы зовем его Вождь.

Она постояла, раздумывая. Прядь темных волос упала ей на лицо, и она поправила ее рукой. Затем покачала головой.

— Нет, — проговорила она, — но я чувствовала его.

 

Глава 15

Они проснулись рано. Солнце только начало подниматься, в окна Мэтти видел залитый янтарным светом сад. Густой вьюн, окутавший высокую деревянную решетку, который накануне, когда он только пришел, был просто зеленым, теперь был весь покрыт раскрывшимися сине-белыми цветами. За ним на высоких стеблях трепетали от утреннего ветерка крошечные цветки астры, темно-розовые с желтой серединой.

Почувствовав, что Кира рядом, он обернулся и увидел, что она тоже смотрит в окно.

— Тебе непросто будет оставить это, — заметил он.

Но она улыбнулась и покачала головой.

— Время пришло. Я всегда знала, что пора настанет. Я давно сказала об этом отцу.

— Он говорит, что там у тебя тоже будет сад. Он просил передать тебе это.

Он кивнула.

— Ешь быстрее, Мэтти, и пойдем. Шкоду я уже покормила.

— Помочь? — спросил Мэтти с набитым ртом. Он ел сладкий кекс, который Кира дала ему, и смотрел, как она прилаживает свою ношу к спине, перекрещивая лямки на груди. — Что у тебя там?

— Не надо, я справлюсь. Это моя рама и кое-какие иголки и нитки.

— Кира, дорога будет тяжелой и долгой. Времени на вышивание у тебя не будет.

Мэтти осекся. Конечно, ей это необходимо. Ведь именно через все это к ней пришел ее дар.

Она сложила еду в рюкзак Мэтти и в его свернутое одеяло. Ноша получилась тяжелее, чем когда он выходил из дома, потому что теперь их было двое. Но Мэтти чувствовал себя сильным. Он был почти рад, что она не разрешила ему вылечить свою ногу, потому что от этого он потерял бы много сил и пришлось бы отдыхать несколько дней, и все равно в Лес он пошел бы менее подготовленным и более уязвимым.

А еще он видел, что она привыкла к своей палке и хромой ноге. Она всю жизнь ходила так, так что она справедливо говорила, что это стало частью ее самой. Это и была она. Если бы она превратилась в быстроногую Киру с двумя прямыми ногами, то стала бы другим человеком. А в этот поход Мэтти не мог отправиться с чужаком.

— Шкода, если бы ты был чуть больше, я бы примотала рюкзак и тебе на спину, — сказала Кира со смехом довольному щенку, который стоял у двери и махал хвостом. Он чувствовал, что они уходят, и не хотел, чтобы его оставили.

Вскоре они собрали все, что так тщательно подготовили накануне.

— Ну что ж, мы готовы, — объявила Кира, и Мэтти согласно кивнул. Они перешагнули порог. Шкода выбежал вперед и нюхал землю, а они, обернувшись, оглядели большую комнату, которая служила Кире домом с тех пор, как она была девочкой. Она оставляла ткацкий станок, корзины с шерстью и нитями, засушенные травы под балками, развешанные по стенам гобелены, глиняные кружки и тарелки, которые сделал для нее местный гончар, и красивый деревянный поднос со сложной переплетающейся резьбой, который давным-давно вырезал ее друг Томас. На крючках по стенам висела ее одежда, которую она сшила сама. Некоторые юбки и блузки были богато расшиты или украшены разноцветными лоскутками. Сегодня она надела свое простое синее платье и толстую вязаную кофту с пуговицами из маленьких гладких камней. Кира захлопнула дверь, оставляя все это позади.

— Пошли, Шкода, — скомандовал Мэтти, хотя надобности в этом не было. Пес подбежал к ним и напоследок поднял лапу возле порога, на свой манер сообщая: «Я здесь был».

Затем Мэтти повернул туда, где тропа вступала в Лес. Кира, опираясь на палку, последовала за ним, а Шкода, навострив уши, пошел следом.

— Знаешь, — сказала Кира, — я столько раз ходила по лесной тропе между моим домом и нашим селением, — тут она рассмеялась. — Ну, конечно же, ты знаешь, Мэтти. Ведь ты ходил со мной, когда был маленьким.

— Да, много раз.

— Но в Лес я никогда не заходила. Не было нужды. И он всегда немного пугал меня.

Они только вошли в Лес, и сзади еще виднелось светлое пятно поляны и угол домика Киры. Но Мэтти видел, что впереди тропа необычно темная. Он не помнил, чтобы она была такой темной.

— А сейчас боишься? — спросил он Киру.

— Ну что ты, с тобой — нет. Ты так хорошо знаешь Лес.

— Это правда, я знаю.

Действительно, это была правда, но даже когда он произносил эту фразу, он чувствовал себя неуютно, хотя и скрывал это от Киры. Тропа казалась не такой знакомой, как обычно. Он знал, что это та же тропа, повороты были те же. Когда они в очередной раз повернули, поляна за ними пропала и то, что раньше казалось простым и привычным, больше таким не выглядело. Все было немного другим: темнее и очевидно враждебнее.

Но он ничего не сказал. Он шел впереди, а Кира, сильная, несмотря на свое увечье, хромала за ним.

— Они вошли.

Вождь отвернулся от окна. Он долго стоял там, напрягшись и сосредоточившись, а сзади его ждал слепой. Они занимались этим уже несколько дней.

Вождь сел, чтобы передохнуть. Он тяжело дышал. Он привык к тому, что после того, как он заглядывал за предел, его тело на время теряло силы и нуждалось в отдыхе.

Слепой вздохнул. Было заметно, что это вздох облегчения.

— Значит, она пошла с ним.

Вождь кивнул. Он все еще не мог говорить.

— Я боялся, что она не пойдет. Ведь ей столько пришлось оставить. Но Мэтти убедил ее. Вот молодец.

Вождь потянулся и отпил воды из стакана, стоявшего на столе. Наконец он смог говорить.

— Ее не надо было убеждать. Она поняла, что настало время. У нее есть этот дар.

Слепой подошел к окну и остановился, прислушиваясь. Было слышно, как что-то тяжелое волочат по земле, кто-то кричал:

— Сюда!

— Клади сюда!

— Поберегись!

Громче всех был голос Ментора.

— Складывайте сюда! — командовал он. — По пять в штабель. Эй ты, дурак! Стой! Если не помогаешь, так иди отсюда!

Вождь вздрогнул.

— Совсем недавно он был таким терпеливым и мягким. А теперь только послушай.

— Скажи, как он выглядит, — попросил слепой.

Вождь подошел к окну и посмотрел туда, где люди готовились поставить стену.

— Лысина совсем пропала, — проговорил он, — Ментор стал выше. Или прямее держится. Похудел. А подбородок стал явно тверже.

— Какую странную сделку он заключил, — заметил слепой.

Вождь пожал плечами.

— Люди делают странные вещи из-за женщин, — проговорил он.

— Наверное, ты пока не можешь еще раз заглянуть.

Слепой все еще стоял у окна. Его поза выражала беспокойство.

Вождь улыбнулся.

— Ну ты же знаешь сам. Они только вошли. Все с ними хорошо.

— Сколько у них есть времени?

— Десять дней. Согласно решению, стена может быть поставлена не раньше чем через десять дней. Этого времени будет достаточно.

— Мэтти стал как сын мне. Там оба моих ребенка.

— Я знаю, — Вождь успокаивающе положил ему руку на плечо. — Приходи завтра утром, и посмотрим снова.

— Пойду поработаю в огороде. Я делаю цветочные грядки для Киры.

— Хорошая мысль. Это отвлечет тебя.

Но когда Видящий ушел, Вождь какое-то время еще стоял у окна и слушал крики тех, кто готовился строить стену. Он и сам очень беспокоился, хотя не сказал об этом слепому. Ведь наблюдая за тем, как Мэтти, Кира и щенок входят в Лес, он еще заметил, что Лес все время меняется, двигается, густеет и примеривается к тому, чтобы уничтожить их.

 

Глава 16

— Я потом наловлю рыбы, — сказал Мэтти. — Шкода ее не ест, а мы с тобой будем. А еще есть ягоды и орехи. Так что можешь не беречь это. Ешь все что хочешь.

Кира кивнула и надкусила темно-красное яблоко, которое он ей протянул.

— И надо разгрузить твой рюкзак. Тогда сможем идти быстрее, — заметила она.

Они сидели на одеяле там, где Мэтти выбрал место для первой ночевки. За день они прошли довольно много. Он был удивлен тем, как хорошо ей удавалось идти.

— Нет, Шкода, мою палку не трогай, — Кира мягко бранила щенка за то, что тот хотел погрызть ее палку. — Вот, — сказала она, взяла с земли ветку, бросила псу, и тот, игриво рыча, умчался с ней прочь, надеясь, что кто-нибудь побежит за ним вдогонку. Но поскольку никто не сдвинулся с места, он лег и набросился на палку, как воин, срывая кору своими маленькими острыми зубами.

Мэтти бросил несколько сухих прутьев в костер, который он развел. Теперь уже было почти совсем темно, холодало.

— Мы много прошли сегодня, — сказал он Кире. — Ты поразительно хорошо справляешься. Я думал, из-за твоей ноги…

— Ну я же привыкла. Я всегда так ходила. — Кира развязала свои кожаные сандалии и стала растирать ноги. — Но я, конечно, устала. И смотри-ка: у меня кровь. — Она наклонилась и, зажав в кулак край юбки, вытерла им кровоточащую мозоль на ступне. — Когда придем, я выкину это платье, — улыбнулась она. — Там у вас есть ткань, чтобы можно было сшить новое?

Мэтти кивнул.

— Тканей полно на рынке. А еще сможешь что-нибудь одолжить у моей подружки Джин. Она примерно твоего роста.

Кира взглянула на него.

— Джин? — сказала она. — Ты не говорил о ней раньше.

Он улыбнулся и порадовался тому, что было темно, потому что его лицо сделалось пунцовым. То, что он покраснел, очень удивило его. Что происходит? Он знает Джин много лет. Когда он только пришел в Деревню, они вместе играли. Однажды он попытался удивить и напугать ее змеей, но выяснилось, что ей нравятся садовые ужи.

Он пожал плечами в ответ.

— Она моя подруга. Она красивая, — добавил он и низко наклонился, смутившись от того, что сказал. Он думал, сейчас Кира начнет над ним смеяться. Но она почти не слушала его, изучая свои ноги, и даже при мерцающем свете костра он видел, что ее ступни сильно изрезаны и кровоточат.

Она смочила край платья в воде, которую они налили для Шкоды, и протерла раны. В свете огня Мэтти увидел, что она морщится.

— Сильно поранилась? — спросил он.

— Все будет хорошо. У меня с собой травяная мазь, намажусь ей.

Она достала из кармана небольшой мешочек, открыла его и стала обрабатывать места уколов и порезов.

— Может, у тебя что-то не так с обувью? — спросил он, взглянув на кожаные сандалии, аккуратно поставленные рядом с ней. У них была твердая подошва, и выглядели они вполне удобными.

— Нет, с обувью все в порядке. Хотя странно. Пока мы шли, приходилось все время останавливаться и отрывать от них разные ростки. Ты тоже, наверное, заметил, — она рассмеялась. — Как будто растения сами тянутся, чтобы схватить меня. — Она втерла в свои раны еще немного мази. — И цеплялись они довольно сильно. Может, завтра оберну ноги какой-нибудь тканью, а сверху надену сандалии.

— Хорошая мысль.

Мэтти не хотел показывать виду, как его обеспокоила эта новость. Он подбросил еще дров в костер, затем поставил вокруг него несколько камней, чтобы огонь не перекинулся дальше.

— Надо спать, а завтра встанем пораньше.

Вскоре они уже лежали на земле, свернувшись: Мэтти и Кира, а между ними — Шкода. Все трое были накрыты одеялом. Мэтти прислушивался к ровному дыханию Киры — она заснула почти мгновенно. Он чувствовал, как Шкода дергается в своем щенячьем сне, наверное, ему снились птицы и бурундуки. Он слышал, как потрескивают ветки в затухающем и покрывающемся пеплом костре. Он слышал порхание и ухание совы, которая бросилась на землю, и затем писк обреченного грызуна, попавшего в ее когти.

Оттуда, куда они шли теперь, веяло гадким запахом, окутавшим середину Леса. По расчетам Мэтти, до середины они доберутся не раньше чем через три дня. Его удивило то, что омерзительный запах разложения чувствовался уже сейчас. Когда наконец он заснул, ему все время снилось что-то про разложение и надвигающуюся страшную опасность.

Утром, когда они поели, Кира плотно обмотала обе ступни тканью, которую она оторвала от нижней юбки, ослабила ремешки на сандалиях и аккуратно всунула в них ноги.

Затем взяла свою палку и походила взад-вперед, привыкая.

— Неплохо, — сказала она, помедлив, — вполне удобно. Теперь все будет хорошо.

Мэтти, заворачивая остатки еды в одеяло, взглянул на нее.

— Скажи мне, если растения опять будут тебя дергать.

Она кивнула.

— Шкода, ты готов? — позвала она, и щенок бросился к ней из кустов, где он разрывал нору какого-то грызуна.

Кира поправила мешок со своими принадлежностями для вышивания и приготовилась идти за Мэтти.

К удивлению Мэтти, сегодня ему непросто было отыскать тропу. Такого с ним еще никогда не случалось. Кира терпеливо ждала позади него, пока он изучал несколько входов в Лес с той поляны, где они ночевали.

— Странно, я так часто здесь ходил, — проговорил он. — Я столько раз ночевал здесь. И я всегда следил за тем, чтобы тропа была расчищенной и заметной. А теперь…

Он отвел рукой кусты, посмотрел на открывшуюся землю, затем вытащил нож из кармана и срезал ветки.

— Тут, — сказал он, указывая рукой, — вот тропа. Но почему-то разрослись кусты и скрыли ее. Странно, да? Я всего полтора дня назад проходил тут. Я точно помню, что таких разросшихся кустов здесь не было.

Он отвел рукой густой кустарник, чтобы Кире было легче пройти, и с удовольствием отметил, что ее шаги, несмотря на израненные ноги, были твердыми и не причиняли ей боли.

— Я могу расчищать путь палкой, — сказала она, — видишь?

Она подняла палку и приподняла толстый вьюн, перебросившийся с одного дерева на другое и превратившийся в преграду на высоте ее плеч. Согнувшись, они вместе прошли под вьюном. Но тут же заметили, что впереди им преграждают дорогу новые вьюны.

— Я их срежу, подожди здесь, — сказал Мэтти.

Кира и неожиданно тихий Шкода у ее ног стали ждать, пока Мэтти срежет все плети, висевшие на уровне их лиц.

— Ой, — сказал он и сморщился.

Из одного из срезанных стеблей на него капнул едкий сок, оставив на руке ожог. Он как будто прожег ткань рукава.

— Смотри, чтобы на тебя не упало, — крикнул он Кире и показал ей, чтобы шла вперед.

Они осторожно прошли через запутанный лабиринт вьюнов. Мэтти со своим ножом шел впереди. Сок растений вновь и вновь капал ему на руки, и его рукава стали совершенно дырявыми, а кожа под ними невыносимо горела. Теперь они шли очень медленно, а когда наконец растения расступились и тропа освободилась от густых вьюнов (которые, как они обнаружили, тут же отрастали заново после того, как их срезали), они остановились на отдых. Начинался дождь. Деревья над их головами были настолько густыми, что влага едва долетала до земли, но листья были сырыми и неприятно холодили их плечи.

— У тебя есть еще эта мазь на травах? — спросил Мэтти.

Кира достала ее из кармана и протянула ему. Он закатал рукава и стал изучать свои руки. Вся кожа была испещрена узором из воспаленных рубцов и сочащихся нарывов.

— Это от сока, — сказал он и стал мазать свои раны.

— Видимо, мой свитер толстый и защищает меня. Больно?

— Нет, не очень, — соврал Мэтти. Он не хотел ее беспокоить, хотя боль была невыносимая, руки горели огнем. Приходилось задерживать дыхание и прикусывать язык, чтобы не закричать.

В какой-то момент он подумал, что мог бы воспользоваться своим даром и извести жгучую сыпь на руках. Но он знал, что делать этого не следует. Он потратит слишком много сил, растратит свой дар, как говорил Вождь, и они пойдут медленнее. А им надо было двигаться дальше. Вокруг творилось что-то настолько жуткое, что Мэтти боялся даже думать об этом.

Кира ни о чем не догадывалась. Она никогда до этого не заходила так далеко в Лес. Ей было тяжело на второй день, но она не знала, что так быть не должно. Не понимая, какую боль испытывает Мэтти, она даже нашла повод пошутить.

— Слава богу, мой клематис не такой густой и растет не так быстро, — сказала она со смешком. — А то бы дверь не могла открыть.

Мэтти раскатал рукава поверх болезненных ожогов и вернул мазь Кире. Он заставил себя улыбнуться.

Шкода скулил и дрожал.

— Бедненький, — сказала Кира и взяла его на руки. — Ты что, испугался? На тебя капнул сок?

Она передала его Мэтти.

Ран у щенка не было, но Шкода не хотел идти. Мэтти спрятал его за пазухой; подогнув неуклюжие лапы, щенок свернулся у него на груди. Мэтти чувствовал, как крошечное сердце бьется рядом с его сердцем.

— Что это за запах? — спросила Кира, скривившись. — Похоже на компост.

— В середине Леса много гнили, — пояснил Мэтти.

— И будет еще хуже?

— Боюсь, да.

— А как там идти? Надо будет повязать тряпку вокруг носа и рта?

Он хотел сказать ей правду: «Я никогда такого не чувствовал. Я ходил десять, может, двадцать раз, но никогда этого запаха не было. Такого вообще никогда не было».

Но вместо этого он сказал:

— Да, это лучший способ, наверное. Да и мазь твоя приятно пахнет. Мы намажем ей под носом, и запах не будет чувствоваться.

— И пойдем побыстрее, — предложила она.

— Да, мы пойдем так быстро, как только сможем.

Руки стало меньше жечь, теперь они просто пульсировали и болели.

Но во всем теле чувствовался жар и слабость, словно он заболел. Мэтти хотел предложить передохнуть, расстелить одеяло и полежать немного. Но раньше он никогда не останавливался на дневку. А теперь они совсем не могли себе этого позволить. Надо было идти вперед, идти в сторону зловония. Хорошо хоть вьюнов теперь не было.

Полил холодный дождь. Вдруг Мэтти вспомнил, как от влаги начинали кудрявиться волосы Джин. Несмотря на жуткий запах, который с каждой минутой становился все сильнее, он вспомнил, как пахло от нее, когда она поцеловала его на прощание. Казалось, это было так давно.

— Пойдем, — сказал он и махнул рукой Кире.

Вождь сказал слепому, что Мэтти и Кира переночевали и теперь идет второй день похода. Он еле слышно проговорил это, сидя на стуле, где приходил в себя. Сил говорить нормальным голосом у него не было.

— Хорошо, — весело сказал слепой, который ни о чем не подозревал. — А щенок? Как поживает Шкода? Ты видел его?

Вождь кивнул.

— Все с ним хорошо.

На самом деле щенку было лучше, чем Мэтти, и Вождь это знал. И лучше, чем Кире. Вождь видел, что у нее были трудности в первый день, когда Лес изранил и истыкал ее острыми иглами. Благодаря своему дару он увидел окровавленные ступни. Он видел, как она втирает мазь и морщится, и сморщился вместе с ней. Но теперь она неплохо справлялась. Он видел это, но не стал говорить слепому, что теперь Лес нападает на Мэтти.

И еще он видел, что худшее у них впереди.

 

Глава 17

К вечеру второго дня Мэтти был совершенно без сил, хотя знал, что до самого страшного еще один день пути. Его руки, обожженные соком, покрылись сочащимися волдырями, распухли и горели. Тропинка почти совсем заросла, и кусты цеплялись за него, царапали воспаленные ожоги, и он уже еле сдерживался, чтобы не всхлипывать от боли.

Он больше не мог обманывать Киру и говорить, что все в порядке. Он сказал ей правду.

— И что же нам делать? — спросила она.

— Я не знаю, — ответил он. — Наверное, можно попробовать пойти назад, но ты видишь — сзади тропинка уже полностью заросла. Не думаю, что мы сможем найти дорогу, да и второй раз я точно не пройду через эти вьюны. Посмотри на мои руки.

Он осторожно закатал свои изъеденные рукава и показал ей руки. Кира ахнула. Они уже не напоминали человеческие конечности. Они раздулись до такой степени, что кожа начала лопаться, а из трещин текла желтоватая жидкость.

— Мы уже приближаемся к середине, — объяснил он, — а когда пройдем ее, то начнем двигаться из Леса. Но нам еще долго идти, и, скорее всего, будет хуже, чем сейчас.

Стиснув зубы, бледная и испуганная, она пошла за ним, потому что выбора не было.

Когда наконец они пришли к пруду, где Мэтти обычно наполнял свою флягу и иногда ловил рыбу, он увидел, что вода застоялась. Чистая и прохладная вода теперь стала темной, в ней плавали мертвые насекомые, а запах был такой, что он мог только догадываться о его причинах.

Так что теперь их мучила жажда.

Дождь прекратился, но одежда их была липкой и холодной.

Запах усилился еще больше.

Кира помазала им обоим под носом и сделала повязки на лица, чтобы оградиться от запаха. Шкода прятался у Мэтти за пазухой.

Внезапно тропинка, та самая тропинка, по которой он всегда ходил, уперлась в болото, которого тут никогда не было. Из блестящей жижи рос рогоз с его острыми, похожими на ножи листьями. Обходного пути не было. Мэтти пристально смотрел на болото и пытался решить, что делать дальше.

— Кира, я срежу толстый стебель вьюна и сделаю из него веревку. Мы обвяжемся ей, чтобы, если кто-нибудь вдруг застрянет…

Нелепо сгибая свою распухшую руку, он достал нож и срезал длинную толстую плеть.

— Я привяжу ее, — сказала Кира, — я умею. Я столько узлов завязала на шерсти и нитках.

Гибкой плетью она ловко обвязала его за пояс, а затем и себя.

— Видишь, — проговорила она, — это быстро.

Она затянула узлы, и он увидел, что она мастерски связала их между собой, оставив достаточный кусок вьюна между ними.

— Я пойду первым, — сказал Мэтти, — буду нащупывать дорогу. Больше всего я боюсь…

Кира кивнула.

— Я знаю, трясины.

— Да. Если я начну тонуть, тебе придется сильно тянуть меня, чтобы помочь выбраться. И я тоже буду вытягивать тебя.

Пядь за пядью они пробирались через болото, высматривая кочки и наступая на них, проверяя, не сильно ли их засосет, когда оказывались в густой жиже. Острые, как ножи, листья рогоза беспощадно впивались в их ноги, а на свежую кровь налетали комары. Они по очереди выдергивали друг друга из засасывающей их жижи. Болото засосало и сорвало с ног сначала одну, а потом вторую Кирину сандалию.

Обувь Мэтти чудесным образом оставалась на его ногах. Она была покрыта толстым слоем грязи, так что казалось, что на нем тяжеленные сапоги, когда наконец он выбрался на другой берег болота. Он подождал, подтягивая веревку и помогая Кире тоже выбраться на берег.

Затем он разрезал ножом плеть, которой они были обвязаны.

— Смотри! — показал он на свои ноги, облепленные грязью, которая уже начинала высыхать и превращаться в корку. Ему на секунду почему-то стало смешно при виде таких нелепых сапог.

Но тут он увидел босые ноги Киры и вздрогнул. Они были все изранены, сочились кровью из открывшихся старых ран и из новых порезов от рогоза. Мэтти спустился в болото, набрал в ладони жидкой грязи и осторожно намазал ее ступни и ноги, чтобы с помощью этой густой и прохладной жижи остановить кровотечение и снять боль.

Сквозь кроны деревьев он посмотрел на небо, чтобы понять, который час. Переход через болото занял у них много времени. Руки служили ему плохо, но он все еще мог держать ими нож. Кира села на корточки рядом с ним, пытаясь отдышаться. Из-за вони дышать было трудно, он чувствовал, как задыхается щенок у него за пазухой.

Он заставил себя говорить уверенно.

— Иди за мной, — сказал он, — кажется, середина прямо перед нами. Скоро стемнеет. Надо будет найти место для ночлега, и завтра утром мы начнем последний отрезок пути. Тебя ждет отец.

Он медленно пошел вперед, и Кира встала на свои израненные ноги и последовала за ним.

Мэтти чувствовал, что периодически забывается, ему начало казаться, что он вышел из своего тела. Ему это нравилось, потому что так он не чувствовал боли. Он мысленно парил над собой и смотрел вниз, на тяжело, но упорно идущего мальчика, который ступал по темному колючему подлеску и вел за собой хромую девушку. Ему было жалко обоих, он хотел их позвать так же легко воспарить и полететь рядом с ним. Но у его бестелесной сущности не было голоса, и он не мог крикнуть тем, кто был внизу.

Это был бред, уход от действительности, и долго это продолжаться не могло.

— Можем ненадолго остановиться? Мне надо передохнуть. Прости, — голос Киры был слабым, его приглушала ткань, которой она закрыла рот.

— Давай сюда, тут небольшая полянка. Сможем сесть, — показал Мэтти и повернул в сторону. Добравшись до полянки, он снял со спины сложенное одеяло и положил его, как подушку. Они рухнули на землю рядом друг с другом.

— Смотри, — Кира показала ему на свою юбку. Синяя ткань выцвела и была вся в лохмотьях.

— Похоже, ветки тянутся ко мне, — проговорила она. — Острые, как ножи. Они режут мою одежду. — Она разглядывала испорченную юбку и длинные безобразные разрезы. — Но они не дотягиваются до моего тела. Словно ждут чего-то. Дразнят меня.

На одно ужасное мгновение Мэтти вспомнил, как Рамон описывал ему Хранителя Запасов, задушенного Лесом, чье тело нашли опутанным вьюнами. Интересно, Лес небось тоже сначала дразнил его, обжигал и резал, прежде чем устроил ему такую зверскую смерть.

— Мэтти, скажи что-нибудь.

Он встряхнулся. Опять уплыл мыслями куда-то.

— Извини, — проговорил он, — я не знаю, что сказать. Как твои ноги? — вспомнил он.

Он увидел, что она дрожит, и посмотрел вниз. Грязь, которой он обмазал ей ноги, превратилась в корку и отвалилась. Кожа на ногах была изрезана в лохмотья.

— А теперь ты посмотри на свои руки, — сказала она.

Его рваные рукава были покрыты пятнами от сукровицы, сочившейся из ран.

Он вспомнил свою жизнь в Деревне, где более сильный человек всегда охотно помогал тому, кому трудно идти. Где человеку с поврежденной рукой всегда помогали до тех пор, пока он не выздоравливал.

Ему послышались звуки, и он решил, что это звуки Деревни: тихий смех, спокойные разговоры и шум повседневной работы и счастливой жизни. Но это был лишь обман слуха, он выдавал желаемое за действительное. Это было лишь скрипучее квакание жабы, еле слышное шуршание грызунов в кустах и булькание воздуха, выпускаемого каким-то зловещим существом из-под темной воды лесного озера.

— Мне правда очень тяжело дышать, — сказала Кира.

Мэтти понял, что и он еле дышит — настолько тяжелым и зловонным был воздух. Как будто к их лицам прижали вонючую подушку, которая душила их. Он закашлялся.

Он снова вспомнил о своем даре. Теперь он был бесполезен. Возможно, у него и найдутся силы для того, чтобы восстановить собственные обожженные руки или израненные ноги Киры. Но за этим придет новое нападение Леса, а за ним — еще, и сил сопротивляться у него не хватит. Даже сейчас, равнодушно глядя вниз, он заметил, что из-под колючего куста медленно выползает светло-зеленый росток и бесшумно направляется к ним. Зрелище его захватило. Росток двигался как детеныш гадюки: целеустремленно, бесшумно; он нес смерть.

Мэтти вновь достал из кармана нож. Когда страшный извивающийся росток, чем-то напоминающий молодые побеги гороха, которые появлялись у них в огороде, дотянулся до него, то стал обвиваться вокруг щиколотки. Он быстро наклонился и отрезал его маленьким лезвием. Отрезанный вьюн мгновенно покоричневел и безжизненно спал с его ноги.

Но победой назвать это было нельзя. Только перерывом в битве, которую он был обречен проиграть.

Он увидел, что Кира тянется к своему рюкзаку, и резко сказал ей:

— Что ты делаешь? Мы должны через минуту уходить. Здесь опасно!

Она не видела, как смертельно опасный росток обвил ногу Мэтти, а Мэтти знал, что будут еще ростки. Он стал наблюдать за кустами.

Он понял, что вьюн пришел сначала за ним. Ему не хотелось умирать первым и оставлять ее одну.

К его ужасу, она доставала свои швейные принадлежности.

— Кира! Сейчас не время!

— Может, у меня получится…

Она ловко вдела нитку в иголку.

«Что получится? — с горечью думал он. — Сделать симпатичный гобелен, на котором будут изображены наши последние часы?» Он вспомнил, что во многих книгах с иллюстрациями, которые он листал в библиотеке Вождя, были картинки, изображающие смерть. Отрезанная голова на блюде. Битва и земля, усеянная телами. Мечи, копья и огонь и гвозди, вбиваемые в нежные ладони мужчины. С помощью красоты художники сохранили боль.

Может, и ей это удастся.

Он смотрел за ее руками. Они летали над маленькой рамкой, двигались вверх и вниз вместе с иглой. Ее глаза были закрыты. Ее пальцы двигались сами. Просто двигались.

Он ждал, внимательно оглядывая ближайшие кусты и ожидая следующего нападения. Наступающая темнота его пугала. Он хотел уйти подальше, вон из этого места до того, как наступит вечер. Но он ждал и смотрел, как двигаются ее руки.

Наконец она посмотрела на него.

— Кто-то идет нам на помощь, — сказала она. — Это молодой человек с голубыми глазами.

Вождь.

— Вождь идет?

— Он вошел в Лес.

Мэтти вздохнул.

— Слишком поздно, Кира. Он не успеет найти нас.

— Он просто знает, где мы.

— Он может заглядывать за предел, — сказал он и закашлялся. — Не помню, я говорил тебе об этом?

— Заглядывать за предел? — Она стала собираться.

— Это его дар. Ты можешь видеть вперед. Он может заглядывать за предел. А я…

Мэтти замолчал. Он поднял раздувшуюся до неузнаваемости руку и равнодушно посмотрел на сочащуюся сквозь ткань рукава сукровицу. Затем хрипло рассмеялся:

— А я могу лечить лягушек.

 

Глава 18

С тех пор как Вождь ушел, слепой остался наедине со своим страхом. Он вернулся домой, чтобы ждать там. По дороге он встретил рабочих, готовившихся возводить стену вокруг Деревни.

В огороде за маленьким домом, в котором он так долго счастливо жил вместе с Мэтти, он чувствовал запах свежей земли. Накануне он начал копать грядки для цветов дочери, переворачивая землю лопатой и вытаскивая сорную траву.

Зашла Джин, чтобы узнать, как дела у Мэтти. Ей очень понравилась работа Видящего, и она сказала, что принесет ему семена своих цветов. И тогда, сказала она, у них будут одинаковые цветники. Ей очень хотелось познакомиться с дочерью слепого. У нее никогда не было старшей сестры, и, возможно, Кира станет для нее сестрой. Он расслышал в ее голосе улыбку.

Но это было накануне, и тогда, думая, что это правда, он сказал Джин, что с путешественниками все в порядке и они скоро будут дома.

Нынешним же утром Вождь, долго простояв без движения у окна, сказал ему правду.

Слепой заплакал от боли.

— Оба? Оба моих ребенка?

Обычно Вождю нужно было отдохнуть после того, как он заглядывал за предел. Но теперь он не мог терять время. Слепой слышал, как он ходит по комнате и собирает вещи.

— Не говори в Деревне, что я ушел, — сказал ему Вождь.

— Ушел? Что ты делаешь? — слепой все еще не мог прийти в себя от услышанного.

— Иду спасать их, конечно. Но я не доверяю этим строителям стены. Если они узнают, что я ушел и не буду напоминать всем о решении, боюсь, они начнут строить раньше. Не хочу вернуться и остаться снаружи.

— А ты сможешь пройти мимо них незамеченным?

— Да, я знаю обходной путь. К тому же они так поглощены своей работой, что не обратят на меня внимания. В любом случае меня они хотят увидеть в последнюю очередь. Они знают, что я думаю по поводу стены.

Уверенный голос Вождя вселил надежду в слепого, и он успокоился. «Иду спасать их, конечно». Так он сказал. Возможно, так и выйдет.

— У тебя есть еда? Теплая куртка? Оружие? Вероятно, тебе понадобится оружие, хотя мне неприятно об этом думать.

Но Вождь ответил отрицательно.

— Наш дар — вот наше оружие, — сказал он.

И поспешил вниз по лестнице.

Теперь, дома, слепого охватило отчаяние. Он подошел к стене рядом с кухней и потрогал края висящего на ней гобелена, который сделала для него Кира. Он пробежался пальцами по нему, чувствуя стежки, которыми был вышит пейзаж. Он и до этого не раз трогал эти крошечные стежки, потому что всегда касался гобелена, когда скучал по Кире. Теперь же, этим неспокойным утром, он чувствовал под пальцами только узелки и запутанные нитки. Он чувствовал смерть, слышал ее отвратительный запах.

 

Глава 19

Ночь подходила к концу, а они все еще были живы. Мэтти проснулся на рассвете и обнаружил, что так и лежит, свернувшись, там, где их свалил сон, когда они из последних сил старались пройти как можно больше.

— Кира. — Его голос был хриплым, горло пересохло, но она услышала его, пошевелилась и открыла глаза.

— Я плохо вижу, — прошептала она, — все расплывается.

— Ты можешь сесть?

Она попыталась и застонала.

— Такая слабость, — ответила она, — сейчас.

Она глубоко вздохнула и, с трудом опираясь руками о землю, заставила себя сесть.

— Что у тебя на лице? — спросила она.

Он потрогал верхнюю губу, на которую она указывала, посмотрел на нее и увидел, что она в крови.

— Кровь из носа, — сказал он озадаченно.

Она протянула ему тряпку, которой накануне закрывала лицо, и он приложил ее к носу, чтобы остановить кровь.

— Сможешь идти? — спросил он спустя какое-то время.

Она покачала головой.

— Мне очень жаль. Мне очень жаль, Мэтти.

Он не был удивлен. К ночи, разорвав ее платье, колючие ветки добрались до ее ног, и теперь он видел, что она страшно изранена. Раны были глубокие, в них он различал мышцы и сухожилия — они блестели желтым и розовым, это была красота разрушения.

Мэтти и сам теперь если б и мог идти, то ковыляя. Его руки были полностью выведены из строя, ладони напоминали гигантские лапы. Он не мог как следует удерживать нож в руках.

Про Шкоду трудно было что-то сказать. Щенок неподвижно лежал у него на груди.

Он вяло смотрел, как коричневая ящерица с юрким язычком, волоча за собой хвост, карабкается по их одеялу.

— Ты иди, — прошептала Кира, легла и закрыла глаза. — А я просто посплю.

Он неловко протянул свои израненные руки к ее рюкзаку, который лежал рядом с ней там, где она уронила его накануне. Сквозь боль он понял, что пальцы все еще слушаются его, хотя и двигаются очень неловко. Он открыл рюкзак и вытащил рамку с вышивкой. Преодолевая боль, медленно он вставил нитку в иголку. Затем стал трясти ее.

— Не надо. Я не хочу просыпаться.

— Кира, — позвал он, — возьми это.

Он протянул ей рамку.

— Попробуй еще раз. Пожалуйста. Посмотри, где Вождь, если можешь.

Она посмотрела, моргая, на рамку так, словно не узнавала ее. Мэтти вложил ей иголку в правую руку. Он начал что-то вспоминать. Он однажды что-то такое говорил Вождю о встрече на полпути.

Но она вновь закрыла глаза. Он громко заговорил с ней:

— Кира! Воткни иголку в ткань. И попробуй встретить его. Попробуй, Кира!

Кира вздохнула и слабым движением воткнула иголку в вышивку, которую он держал перед ней. Ничего не произошло. Ничего не изменилось.

— Еще раз! — умолял он.

Он увидел, что ее руки задрожали и начали светиться.

Вождь почувствовал, что Лес нападает на него, на второй день. Возможно, Лес начал раньше, своими острыми прутьями — он помнил, что один едва не выколол ему глаз, — но он был так сосредоточен на поиске тропинки, что не обращал внимания на небольшие ранки. Он брел через густые заросли, не думая об опасности; он думал только о том, чтобы найти этих двоих, которые, он видел, были так близки к смерти. Он не ел и не спал.

Запах он почувствовал наутро второго дня, и он заставил его ускорить шаг. Он продирался напрямую, не уклоняясь, сквозь цепляющиеся ветки, не обращая внимания на шипы, которые царапали его руки и лицо.

Он дошел до места, где тропинка просто обрывалась. Озадаченно остановился и стал разглядывать подлесок. Откуда-то из-под кустов выползла ярко-зеленая лягушка.

— Черререк.

— Черререк.

Она стала двигаться в его сторону, затем повернулась и начала прыгать от него. К своему удивлению, Вождь последовал за лягушкой, продираясь сквозь густые кусты, и понял, что лягушка привела его к тому месту, где тропинка вновь появилась. Он с облегчением (потому что думал, что уже заблудился) продолжил путь. Но теперь он почувствовал, что на него нападают. Теперь он видел, что это не просто случайные колючие ветки, а Лес сам ополчился на него.

Внезапно воздух вокруг наполнился жужжащими насекомыми. Они летели ему в лицо и безжалостно кусали. Ему вспомнилось, как в книгах описывают осаду средневековых замков, когда воины выпускали такое количество стрел, что небо, казалось, было заполнено ими. Что-то подобное он ощущал и сейчас. Он почувствовал тысячи укусов и вскрикнул.

Но тут так же внезапно насекомые улетели. Он подумал, что они готовят новое нападение. И поспешил вперед, думая уйти из болотистого места, где укрывались и размножались эти твари. И в самом деле, тропинка повернула и вывела его на более сухое место. Но здесь откуда-то на него вылетел острый камень и рассек кожу на колене. Затем еще один поранил его руку так сильно, что ему пришлось туго обмотать ее тканью, чтобы не потерять слишком много крови и не ослабнуть безнадежно.

Спотыкаясь и кровоточа, он подумал, что надо было взять хоть какое-то оружие. Но что защитило бы его от самого Леса? Это была слишком огромная сила, чтобы сражаться с ней ножом или дубиной.

Наш дар — вот наше оружие, вспомнил он свои слова, сказанные слепому. Казалось, это было так давно. Тогда он чувствовал себя таким уверенным, а сейчас не мог даже понять, что он хотел этим сказать.

Он немного постоял. Теперь его лицо было изуродовано, оно распухло от укусов, из которых сочилась какая-то темная жидкость. Кровь текла из левого уха, в которое попал острый, как бритва, камень. Одну из его лодыжек обвил вьюн, который рос так быстро, что Вождь видел, как он двигается, змеясь, по направлению к колену. Он понял, что скоро вьюн обездвижит его и вернутся насекомые, чтобы добить свою жертву.

Он повернулся туда, где, как он знал, была середина Леса, где попали в ловушку Мэтти и Кира, и приказал себе заглянуть за предел. Больше ему ничего не остается, решил он.

 

Глава 20

— Что ты видишь? — хрипло спросил ее Мэтти.

Но Кира ответила не сразу. Ее глаза были закрыты, а пальцы двигались как во сне. Иголка входила в ткань и выходила из нее, входила и выходила.

Он поднял голову и попробовал осмотреться. Но его глаза заплыли, а когда он поднялся, кровь все еще текла из носа. Поэтому он застонал и вновь лег. Когда он ложился, то почувствовал, как слабое тельце щенка пошевелилось у него за пазухой.

Мэтти никогда не чувствовал такой всеобъемлющей грусти. Его первая собака умерла в старости, мирно и в полной готовности к этому. Но Шкода был всего лишь щенком, он только начинал знакомиться с жизнью. Он был таким веселым, любопытным и игривым. Казалось невозможным, что совсем скоро он станет безжизненным тельцем.

Но это так, подумал он. Все вызывало у него грусть: Деревня, которая больше не была такой прекрасной, как раньше, Кира, которая не была молодой энергичной женщиной, которую он всегда знал. А Вождь? Он стал думать о том, что сейчас происходит с ним.

Вдруг Кира как будто очнулась. Она зашептала:

— Он идет. Он близко.

Ее голос звучал прямо за ним, совсем близко от ушей Мэтти, потому что он лежал, свернувшись рядом с ней. Но в то же время голос доносился издалека, как будто она удалялась от него.

Вьюн, опутавший лодыжку, потянул его, впился в ногу, закрепился и выпустил вверх еще один побег. Новый росток, змеясь, выполз из кустов и обмотался вокруг его ступни. Вождь не замечал этого. Он стоял неподвижно, прислушиваясь. Его глаза были открыты, но он больше не замечал кишащие мерзкими тварями деревья вокруг себя, не видел их ядовитых листьев, не чувствовал вонючей темной грязи под ногами. Теперь он заглядывал за предел и видел что-то очень красивое.

— Кира, — сказал он мысленно — его голос было еле слышно, а губы опухли и покрылись открытыми язвами.

— Ты нам нужен, — ответила она. Она тоже говорила мысленно.

Мэтти был рядом с ней и ничего не слышал, кроме тихого шума, с которым ее пальцы двигались над тканью.

Там, за пределом, сознание Вождя встретило сознание Киры, и они стали приветственно кружить друг с другом, словно два дымка.

— Мы ранены, — сказала она, — и заблудились.

— Я тоже ранен, и меня тут держат, — ответил он.

После этих слов они опасно удалились друг от друга. Вождь уже чувствовал, что его обвивает вьюн. Его колено согнулось оттого, что в него впился вьюн с острыми колючками. Он попытался дотянуться до него, но его руки тоже были связаны.

С большими усилиями его сознание вновь коснулось ее сознания.

— Попроси мальчика помочь, — сказал он.

— Вы хотите сказать, Мэтти?

— Да, хотя это его ненастоящее имя. Скажи, что нам нужен его дар. Всему нашему миру нужен.

Мэтти почувствовал, что Кира рядом с ним пошевелилась. Она открыла глаза. Он видел, как она облизывает покрытые волдырями губы. Когда она заговорила, голос ее был так слаб, что он не мог различить отдельные слова.

Он с трудом придвинулся к ней и приблизил ухо к ее губам.

— Нам нужен твой дар, — прошептала она.

Мэтти разочарованно откинулся назад. Он последовал совету Вождя. Он не тратил свой дар понапрасну. Он не вылечил Рамона, не вылечил вывихнутую ногу Киры и даже не попытался спасти своего щенка. Но теперь уже слишком поздно. Его тело настолько изранено, что он едва может двигаться. Он был не в состоянии согнуть свои истерзанные руки. Как он теперь сможет наложить руки хоть на что-нибудь? Да и что он должен вылечить? Столько всего разрушилось.

В отчаянии он отвернулся от нее и скатился с одеяла на омерзительно воняющую грязь. Раскинув руки, касаясь ладонями земли, он лежал, ожидая смерти.

Но тут его пальцы начали вибрировать.

 

Глава 21

Сначала было едва заметное чувство. Оно отличалось от того, что в тот момент чувствовало его тело: от невыносимого жжения в руках и ладонях, мучительной рези от язв в высохшем рту, горячечного пульсирующего шума в голове.

Это был только шепот, намекающий на его силу. Он почувствовал ее в кончиках пальцев, в завитках узоров на их подушечках. Она двигалась по рукам, пока он недвижно лежал в грязи.

И хотя его била болезненная дрожь, он чувствовал, что его кровь начала нагреваться и двигаться быстрее. Он лежал без движения. Внутри него густая темная жидкость скользила по вьющимся венам. Она входила в его сердце, содрогалась в нем и двигалась дальше через лабиринт мускулов, собирая энергию, которую ей слабо отдавали едва работающие легкие. Он чувствовал, как энергия входит в его артерии. В самой крови он чувствовал отдельные клетки, видел их цвет и призмы молекул, из которых они состоят, и все это теперь пришло в движение и набиралось сил.

Он чувствовал, что каждый из миллионов его нервов напитан энергией, готовой вырваться. Волокна его мышц напряглись.

Тяжело дыша, Мэтти призвал свой дар. Было неясно, куда направить его. Он просто вцепился в землю, чувствуя, как сила из его рук входит, пульсируя, в разрушенный мир. Он вдруг почувствовал, что избран именно для этого.

Рядом с ним Кира стала дышать спокойнее. То, что было больше похоже на кому, теперь стало обычным сном.

Недалеко от них Вождь осторожно приподнял одну ногу и увидел, что она освободилась от опутывающего его вьюна. Он открыл глаза.

Где-то в Деревне подул ветерок. Он пролетел через окна дома, где жил Рамон и его семья. Рамон вдруг сел в постели, где он вот уже несколько дней болел, и понял, что жар уходит.

Слепой почувствовал, что ветерок раскрыл окна и приподнял один край висевшего на стене гобелена. Он стал щупать ткань и понял, что стежки стали такими же ровными, как раньше.

Мэтти застонал и еще крепче вцепился руками в землю. Теперь вся его сила, и кровь, и дыхание входили в землю. Его мозг и душа стали частью земли. Он стал подниматься. Он парил, бестелесный, наблюдая за своей напряженно дергающейся человеческой оболочкой. Он охотно отдался этому, обменял себя на все, что любит и ценит, и почувствовал свободу.

Вождь пошел вперед. Он вытер лицо руками и почувствовал, что раны заживают, словно бы их чем-то смыли. Теперь он хорошо различал тропу, потому что кусты отступили, их листья засветились новым оттенком зеленого, а среди них пестрели бутоны. На одном из кустов появилась яркая желтая бабочка, посидела немного и улетела. По бокам тропинки лежали округлые камни, и солнце просвечивало сквозь кроны деревьев. Воздух был свежий, он слышал, как неподалеку шумит ручей.

Мэтти все видел и слышал. Он видел, как Джин в саду весело приветствует своего отца; он видел Ментора, вновь сутулого и лысого, махавшего ей с тропинки, по которой он шел к школе с книгой в руке. На его лице вновь появилось родимое пятно. Он вновь полюбил стихи. Мэтти слышал, что он читает наизусть:

Он видел строителей стены, которые оставили свою работу и ушли.

Он слышал, как новенькие поют на своих языках — на сотнях разных языков, но они понимали друг друга. Он видел женщину со шрамом, которая гордо стояла рядом со своим сыном, а жители Деревни собирались, чтобы послушать пение.

Он видел Лес и понимал, что хотел сказать Видящий. Это была иллюзия. Это был запутанный узел страхов, обмана и мрачных схваток за власть, которые велись подспудно и едва всё не разрушили. Теперь Лес распускался, словно цветок, и из него исходили лучи новых возможностей.

Проплывая над Лесом, он увидел себя, все более неподвижного. Он чувствовал, что дышит медленно. Он вздохнул, отвернулся и почувствовал в душе мир.

Он смотрел, как Кира просыпается, и увидел, что Вождь нашел ее.

Кира взяла тряпочку, прополоскала ее в ручье, вернулась к Мэтти и протерла его лицо. Вождь перевернул мальчика. При виде его она всхлипнула, но с радостью отметила, что раны исчезли. Она помыла ему руки и ладони. Кожа была плотной и чистой, никаких шрамов.

— Я познакомилась с ним, когда он был маленьким мальчиком, — сказала она плача. — У него всегда было грязное лицо и шкодливый характер.

Она пригладила его волосы.

— Он называл себя Свирепейшим из Свирепых.

Вождь улыбнулся.

— Он таким и был. Но это не было его настоящее имя.

Кира вытирала слезы.

— Он так хотел получить настоящее имя в конце похода.

— Он получит его.

— Он хотел быть Вестником, — рассказала Кира.

Вождь покачал головой.

— Нет. Вестники уже были, будут и новые.

Он наклонился и торжественно положил ладонь на лоб Мэтти, над закрытыми глазами.

— Твое настоящее имя — Целитель, — проговорил он. Вдруг в кустах раздался хруст, напугавший их обоих.

— Это еще что? — спросила тревожно Кира.

При звуке ее голоса из своего укрытия показался щенок. Его шерсть была вся покрыта веточками.

— Да это же Шкода!

Кира взяла его на руки, и он стал лизать ее ладонь.

В это время Вождь осторожно поднял то, что оставалось от мальчика, и приготовился нести его домой. Где-то вдали раздалось погребальное голошение.