Каким все-таки самодовольным и наглым он был мальчишкой! У него не было отца, а мать, нищая и озлобленная, с трудом добывала еду для детей, которых она не хотела и не любила. Сам же Мэтти по мелочи воровал и отчаянно хулиганил. Большую часть времени он проводил в разношерстном обществе чумазых пацанов, которые готовы были на все, чтобы выжить. Грубость, царившая в селении, научила его красть и врать; если бы он вырос там, то оказался бы в тюрьме или еще чего похуже.

Но в Мэтти всегда было что-то доброе, даже несмотря на то, что он старался это скрыть. Он любил свою собаку, раненую дворняжку, которую он нашел и выходил. И в конце концов он полюбил и увечную девушку по имени Кира, которая никогда не видела своего отца, а ее мать умерла, оставив ее сиротой.

Она с улыбкой звала его чумазик и закадычный друг. Она заставила его отмыться, научила хорошо себя вести и рассказывала истории.

— Я Свирепейший из Свирепых! — однажды похвастался он ей.

— Ты чумазейший из чумазых, — ответила она со смехом и впервые в жизни отправила его в ванну. Он сопротивлялся и ругался, но на самом деле ему понравилась теплая вода. Он никогда не любил мыло, хотя Кира дала ему собственный кусок. Но он чувствовал, как многолетние наслоения грязи слезают с него, и понимал, что может стать чище, лучше.

Бродяжничая как обычно, Мэтти изучил запутанные тропы Леса. Однажды он впервые оказался в Деревне и познакомился со слепым.

— Она жива? — спросил, не веря, слепой. — Моя дочь жива?

Возвращаться Видящему было очень опасно. Те, кто несколько лет назад попытался убить его, кто оставил его умирать, думали, что добились своего. Слепого бы немедленно убили, если бы обнаружили, что он вернулся. Но Мэтти, мастер уловок, привел его тайно, ночью, и они первый раз встретились с дочерью. Он видел, как Кира узнала разломанный камень, который слепой носил как амулет и который совпал с ее собственным кусочком камня, доставшимся ей от матери. Мэтти видел, как слепой трогает лицо дочери, узнает ее, и молча наблюдал за тем, как они горюют по матери Киры, а их сердца соединяются в этой утрате.

На следующий день, когда стемнело, он повел слепого обратно. Но Кира не захотела пойти с ними. Тогда было еще рано.

— Наступит день, когда я приду, — сказала она Мэтти и отцу, которые уговаривали ее пойти с ними в Деревню. — Пока есть время. И у меня есть дела тут.

— Наверное, есть какой-то молодой человек, — сказал слепой Мэтти, когда они отправились в путь без нее. — У нее такой возраст.

— Не-а, — сказал Мэтти презрительно, — это не про Киру. У нее есть идеи получше. В любом случае, — добавил он, — у нее жуть калечная нога. Повезло еще, что ее не отдали тварям. Хотели ведь. Оставили только потому, что она умела делать то, что им нужно было.

— Что именно?

— Она цветы выращивает и…

— Ее мама тоже выращивала.

— Да, мама и научила ее, а еще делать из них цвета.

— Красители?

— Да, она красит нить, а затем делает из нее картинки. Никто так не умеет. У нее словно волшебство в пальцах, так говорят. И для этого она им нужна.

— Ее очень уважали бы в Деревне. Не только за ее талант, но и за вывихнутую ногу.

— Поворачивай тут.

Мэтти взял слепого за руку и направил его в нужную сторону, туда, куда сворачивала тропа.

— Осторожно, тут корни.

Он заметил, что один корень приподнялся и слегка хлестнул слепого по ноге, обутой в сандалию. Это очень напугало Мэтти, он боялся всю обратную дорогу, потому что по опыту знал: Лес дает слепому небольшое Предупреждение. Больше он не впустит его.

— Она придет, когда будет готова, — успокоил он отца Киры. — А пока я буду вашим связным.

Но Киру он не видел уже два года.

Мэтти, спотыкаясь, вышел из Леса и зажмурился от яркого света. Он шел в густом мраке деревьев уже много дней, так что почти забыл, каково это — быть на свету.

Ноги не держали его. Он сел на тропинку, тяжело дыша. Голова кружилась, а Шкода тревожно трогал его лапой. Раньше Мэтти всегда выходил из Леса легкой походкой (пожалуй, это будет правильное слово), иногда насвистывая. Теперь же он чувствовал, что его вытолкнули наружу. Пожевали и выплюнули. Оглядываясь назад, на Лес, откуда он только что пришел, он чувствовал опасность, недоброжелательность, закрытость.

Он знал, что ему придется вновь войти в Лес, чтобы вернуться теми же темными тропками, которые теперь казались такими враждебными. По ним он поведет Киру, которую ждет безопасное будущее с отцом. И внезапно он понял: это будет его последний поход сюда.

Времени оставалось мало, так что вопреки обыкновению он не будет здесь задерживаться и встречаться со своими товарищами детства, с которыми он любил вспоминать о былых проделках и перед которыми немного хвастался своим нынешним положением. У него даже не будет времени попрощаться с братом.

Деревня должна была закрыться через три недели после того, как об этом решении объявили. Мэтти тщательно все спланировал. Он посчитал дни пути, добавил к ним те дни, что потребовались для развешивания объявлений в стороне от основного пути. И оставалось ему времени только на то, чтобы отдохнуть (в этом он очень нуждался), собрать еду и уговорить Киру пойти с ним. Если по Лесу они будут идти ровно и без остановок — он знал, что с девушкой, которая ходит с палкой, продвигаться они будут медленнее, — то придут вовремя.

Мэтти еще раз зажмурился, глубоко вздохнул, встал на ноги и поспешил к маленькому домику на следующем повороте, где жила Кира.

Сад оказался больше, чем он помнил: с прошлого раза она посадила еще растений. Густые заросли желтых и темно-розовых цветов окружали маленький домик с его грубо обработанными балками и соломенной крышей. Мэтти никогда не запоминал названия цветов — мальчишки обычно презирают такие вещи, — но теперь ему захотелось узнать, как они называются, чтобы потом сказать Джин.

Шкода подбежал к деревянному столбу, окутанному вьюном с пурпурными цветами, поднял лапу, чтобы все поняли: теперь он здесь хозяин.

Дверь домика отворилась, и на пороге показалась Кира. Она была одета в синее платье, ее длинные темные волосы были перевязаны сзади лентой тоже синего цвета.

— Мэтти! — воскликнула она радостно.

Он улыбнулся ей.

— Да еще и с новым щенком! Давно пора! Я помню, как ты грустил, когда Прут умер.

— Его зовут Шкода, и, я боюсь, он поливает твои…

— Клематисы. Ничего страшного, — сказала она с улыбкой.

Кира подошла к Мэтти и обняла его. Обычно ему не нравились объятия: он напрягал плечи и отстранялся, — но теперь от усталости и радости он обнял Киру и с удивлением обнаружил, что его глаза увлажнились. Пришлось поморгать.

— Так, ну а теперь отойди, дай на тебя посмотреть, — сказала она. — Ты что, выше меня?

С улыбкой он сделал шаг назад и увидел, что они одного роста.

— Ну, скоро перерастешь. У тебя и голос почти мужской.

— Я могу читать Шекспира, — сказал он ей хвастливо.

— Ха! Я тоже могу! — ответила она, и он понял, как сильно все изменилось в этом селении, потому что раньше девочкам вообще не разрешалось читать.

— Ох, Мэтти, я помню тебя таким маленьким и таким диким!

— Свирепейший из Свирепых! — напомнил он, и она нежно рассмеялась.

— Ты, наверное, очень устал. И проголодался! Ты же так долго шел. Заходи. У меня суп на плите. А еще расскажи, как там отец.

Он зашел за ней в знакомый дом и стал смотреть, как она тянется за своей палкой, стоявшей у стены, и прижимает ее к телу правым локтем. Волоча бесполезную ногу, она взяла глиняную миску с полки и подошла к плите с большим горшком, в котором слабо кипел суп, пахнувший травами и овощами.

Мэтти огляделся. Неудивительно, что она не хочет покидать это место. С крепких потолочных балок свисали пучки сухих трав, из которых она делала свои красители. Полки пестрели мотками шерсти и ниток, разложенных по цветам и оттенкам — от белого и светло-желтого, которые постепенно переходили в синий и пурпурный, до коричневого и серого. На ткацком станке в углу, между двумя окнами стоял недоконченный гобелен с изображением замысловатого горного пейзажа. Он видел, что сейчас она работает над небом, на котором она изобразила розовато-белые перистые облака.

Кира поставила миску с дымящимся супом на стол перед Мэтти и пошла к раковине, чтобы налить воды для Шкоды.

— Ну, расскажи об отце, — попросила она. — Как он?

— Отлично. Передает тебе привет.

Он смотрел, как Кира прислоняет свою палку к раковине и с трудом присаживается, чтобы поставить миску с водой на пол. Затем она подозвала Шкоду, который уже деловито грыз половую щетку в углу.

Когда щенок подошел к ней и повернулся к миске, Кира встала, отрезала толстый кусок хлеба, вновь взяла палку под мышку и отнесла хлеб на стол. Мэтти смотрел, как она ходит. Это была ее обычная походка: правая ступня поворачивалась внутрь, за ней двигалась вся нога. Больная нога была короче, она была неестественно вывернута и мешала ходьбе.

Он поблагодарил ее и макнул кусок хлеба в суп.

— Милый щенок, Мэтти.

Он вполуха слушал ее веселую болтовню о щенке. Его мысли были о том времени, когда Шкода только родился, и о том, как близки были он и его мать к смерти.

Он быстро взглянул вниз, на ее ногу. Насколько легче ей было бы ходить — насколько быстрее и равномернее было бы их путешествие, — если бы нога была прямой и она могла бы ставить ступню на землю ровно.

Ему вспомнился день, когда щенок и его мать были спасены. Сегодня он устал, очень устал из-за путешествия по Лесу. Но тогда ему казалось, что от усталости он может умереть.

Он пытался вспомнить, сколько времени потребовалось, чтобы восстановиться. Он спал, да. Он спал весь оставшийся день и был рад, что дома нет слепого и он не спрашивает, что случилось. Но встал он перед ужином — все еще слабый, но уже способный скрывать свою слабость, есть и беседовать, словно ничего не произошло.

Выходит, на восстановление сил у него ушло всего несколько часов. Но ведь это после щенка. Ну, после щенка и его матери, конечно. Две собаки. Он помог — вылечил? спас? — двум собакам поздним утром и пришел в себя к концу дня.

— Мэтти! Да ты не слушаешь! Ты спишь! — Кира смеялась тепло и сочувственно.

— Прости.

Он положил последний кусок хлеба в рот и виновато посмотрел на нее.

— Вы оба устали. Посмотри на Шкоду.

Он взглянул через стол и увидел, что щенок крепко спит, уютно устроившись, словно возле матери, в куче некрашеной шерсти у двери.

— Мне надо кое-что сделать в саду. Нужно расставить подпорки для кореопсисов, а у меня всё руки не доходят. Ложись и отдохни, а я пойду в сад. Потом поговорим. А еще сходишь повидаться со своими дружками, если хочешь.

Он кивнул, пошел к тахте и лег прямо на вышитое покрывало, которым она была застелена. Он мысленно считал оставшиеся дни. Ему надо было объяснить ей, что времени на встречу с товарищами детства нет.

Слипающимися глазами он смотрел, как она несет его миску к раковине, ставит, а затем, опираясь на палку, берет с полки подпорки и моток бечевки. Взяв необходимые садовые инструменты, она повернулась и вышла на улицу. Вывихнутая нога привычно волочилась. Он так давно знал Киру: ее улыбку, голос, веселый оптимизм, удивительную силу и ловкость рук, а также мучительную хромоту.

«Я должен тебе сказать, — думал Мэтти, засыпая, — что я могу поправить тебя».