— Ты слышал, что случилось с Собирателем прошлой ночью? Он не успел вернуться вовремя.

Рамон и Мэтти, оба с удочками, шли на рыбалку, и Рамона распирало от этих новостей.

Мэтти вздрогнул. Значит, Собирателя забрал Лес. Это был веселый человек, который любил детей и животных, все время улыбался и громогласно шутил.

Рамон говорил важным тоном: ведь он сообщал новости. Мэтти очень любил своего друга, но иногда думал, что в конце концов его настоящим именем станет Хвастун.

— Откуда ты знаешь?

— Его нашли вчера вечером на тропинке за школой. По дороге домой я услышал какой-то шум. Я видел, как принесли его тело.

— Я тоже слышал шум. Мы с Видящим так и подумали, что это кого-то забрали.

Накануне, когда Мэтти вернулся домой, слепой расстилал постель, внимательно прислушиваясь к стенаниям — было слышно, что много людей оплакивают кого-то.

— Кого-то потеряли, — сказал озабоченно слепой, который уже сидел на кровати, одетый в ночную рубашку, и расшнуровывал ботинки.

— Сообщить об этом Вождю?

— Он уже сам услышал. Это ведь голошение.

— Может, и нам пойти? — спросил его Мэтти.

С одной стороны, ему хотелось туда, ведь он никогда не был на голошении. С другой — он испытал облегчение, когда слепой покачал головой.

— Там достаточно людей. Я слышу по меньшей мере двенадцать голосов.

Как всегда, Мэтти был поражен способностями слепого. Сам-то он слышал лишь воющий хор.

— Двенадцать? — спросил он, а затем поддразнил: — Ты уверен, что их там не одиннадцать и не тринадцать?

— Я слышу по меньшей мере семь женских голосов разного тембра, — ответил мужчина, не замечая шутки. — И, кажется, пять мужских, хотя один довольно юный, возможно, твоего возраста. Голос пока не очень низкий, потом он станет ниже. Может, это твой друг. Как его там зовут?

— Рамон?

— Да, кажется, я слышу голос Рамона. Такой хриплый.

— У него кашель. Он лечится травами.

Вспомнив теперь об этом разговоре, Мэтти спросил:

— А ты тоже голосил? Кажется, мы слышали твой голос.

— Да, там хватало людей, но я был рядом, и мне разрешили голосить с ними. Но у меня кашель, так что я был не в голосе. Я пошел потому, что хотел увидеть тело. Я никогда раньше не видел.

— Да видел, конечно! Мы же вместе смотрели, как хоронили Хранителя Запасов. А еще ты видел ту девочку, которая упала в реку, и ее достали, когда она утонула. Я помню, ты тоже был там.

— Я говорю про опутанных, — пояснил Рамон. — Мертвых-то я, конечно, видал. Но опутанного — первый раз.

Мэтти тоже никогда не видел опутанных, только слышал про них. Такое случалось очень редко, и он уже начал думать, что это миф, что-то из прошлого.

— И как? Говорят, что-то жуткое.

Рамон кивнул.

— Точно. Как будто вьюны сначала схватили его за горло и сильно дернули. Бедный Собиратель! Он схватил их, хотел освободиться, но они обвили и его руки тоже. Он был весь опутан. А выражение на лице — ужас! Глаза открыты, а эти веточки заползли под веки. И во рту тоже они. Даже вокруг языка, я сам видел.

Мэтти поежился.

— Он был такой хороший, — проговорил он. — Он всегда бросал нам ягоды, когда возвращался со сбора. Я раскрывал рот, а он пытался попасть. Если я ловил, он радовался и давал мне еще.

— И мне тоже, — грустно сказал Рамон. — А у его жены недавно родился ребенок. Кто-то сказал, что поэтому он и пошел. Он хотел рассказать своей семье о ребенке.

— А что, он разве не знал, что может произойти? Разве он не получал Предупреждений?

Рамон вдруг закашлялся. Согнувшись пополам, он тяжело дышал. Затем выпрямился и пожал плечами.

— Жена говорит, что нет. Когда родился первый ребенок, он тоже ходил, и ничего не было. Никаких Предупреждений.

Мэтти задумался. Наверное, Собиратель просто не заметил Предупреждения. Первые Предупреждения обычно незаметные. Жаль было этого доброго, счастливого человека, у которого остались двое детей. Мэтти знал: Лес всегда дает Предупреждения. Он столько раз в него входил и всякий раз был осторожен. Если бы он получил хотя бы одно Предупреждение, пусть даже самое незначительное, больше в Лес не пошел бы. Слепой возвращался в Лес только однажды, чтобы попасть в свое родное селение, где потребовалась его мудрость. Он благополучно вернулся, хотя на обратном пути получил небольшое Предупреждение: его неожиданно и больно уколол вроде бы безобидный отросток. Конечно, он его не видел, хотя потом говорил, что почувствовал, как тот выдвинулся на него. Слепой это понял благодаря своему знанию, за которое его называли Видящим. Но поводырем с ним был Мэтти, тогда совсем еще мальчик; и Мэтти точно видел, как этот отросток появился, вырос, заострился, нацелился и воткнулся. Никаких сомнений: это было Предупреждение. Слепому больше нельзя возвращаться в Лес. Время, когда он мог туда пойти, закончилось.

А вот Мэтти Предупреждений никогда не получал. Он вновь и вновь входил в Лес, бродил по его тропинкам, разговаривал с его обитателями. Он понимал, что Лес почему-то выделил его. С первого раза, когда он совсем маленьким ушел из дома, где с ним жестоко обращались, и стал ходить по Лесу, прошло много лет — шесть, если быть точным.

— Я туда никогда не пойду, — твердо сказал Рамон. — Теперь-то уж точно, когда я увидел, что он сделал с Собирателем.

— Ну, тебе и не надо туда идти, — заметил Мэтти. — Ты родился в Деревне. Это случается только с теми, кто пытается вернуться туда, откуда они ушли.

— То есть с такими, как ты?

— С такими, как я, только я осторожен.

— Не буду даже и пробовать. Может, здесь порыбачим? — спросил Рамон, чтобы сменить тему. — Я дальше не пойду. Что-то я стал уставать в последнее время.

Они неторопливо подошли к реке, обогнув кукурузное поле, и вышли на заросший травой берег, где часто рыбачили вместе.

— В прошлый раз мы тут много поймали. Мама сделала рыбу на обед, но ее было так много, что я доедал ее, когда играл в «Игровую машину» после еды.

Опять «Игровая машина»! Рамон так часто о ней говорит. А может, ему больше подойдет имя Выпендрежник, подумал Мэтти. Или Бахвал. Ему уже надоело слушать про «Игровую машину». Впрочем, он немного завидовал.

— Давай тут, — сказал Мэтти.

Он сполз по скользкому берегу к тому месту, где из воды выступал валун, достаточно большой, чтобы стоять на нем. Оба мальчика взобрались на огромный камень и устроились на его вершине, готовя снасти, чтобы забросить их и поймать лосося.

За их спинами продолжалась тихая и мирная повседневная жизнь Деревни. Этим утром похоронили Собирателя. На пороге своего дома его вдова укачивала младенца, а ребенок постарше играл у ее ног. Ее утешали женщины, которые с вязанием и вышивкой сидели рядом и говорили только о хорошем.

В школе учитель по имени Ментор мягко поучал непослушного мальчика восьми лет по имени Гэйб, который слишком много играл и слишком мало учился, и поэтому ему требовалась помощь. Дочь Ментора Джин продавала цветы и свежеиспеченный хлеб за своим прилавком на рынке, одновременно заигрывая с проходившими мимо неловкими серьезными мальчиками и смеясь над ними.

Слепой шел по деревенским проулкам, прислушиваясь к местным жителям, оценивая состояние каждого из встреченных. Каждый столб изгороди, каждый перекресток, каждый голос, каждый запах и каждая тень были ему знакомы. Если что-то было не так, он старался это исправить.

Из окна своего дома высокий молодой человек, которого все звали Вождь, смотрел на мирную и веселую жизнь Деревни, на любимый им народ, который избрал его своим правителем и защитником. Он пришел сюда мальчиком, с огромным трудом найдя дорогу. В Музее, в стеклянной витрине, хранились остатки сломанных санок. На табличке рядом было написано, что именно с ними Вождь пришел в Деревню. В Музее хранилось много таких реликвий, потому что у всех, кто не родился в Деревне, была своя история о том, как они оказались здесь. Была здесь рассказана и история Видящего: о том, как его, полумертвого, вынесли с того места, где враги оставили его с вырванными глазами, лишив на родине всякого будущего.

В витринах Музея были выставлены сапоги и посохи, велосипеды и кресло-каталка. Но именно эти выкрашенные красным санки почему-то стали символом отваги и надежды. Вождь был молод, он воплощал в себе эти качества. Он никогда не хотел вернуться назад. Теперь это был его дом, его народ. Как всегда по вечерам, он стоял у окна и смотрел. Его глаза были пронзительно-голубого цвета.

Он с благодарностью смотрел на идущего по проулкам слепого человека.

Он мог заглянуть за порог дома, где молодая женщина укачивала ребенка и оплакивала своего мужа. «Плачь тише», — думал он.

Он мог посмотреть за кукурузное поле, где два мальчика, Мэтти и Рамон, подергивают леску в речной воде. «Хорошей рыбалки», — думал он.

Он мог заглянуть за рыночную площадь, на кладбище, где было похоронено изувеченное тело Собирателя. «Покойся с миром», — думал он.

Наконец он взглянул на окраину Деревни, туда, где тропа входила в Лес и терялась в его траурной тени. Вождь что-то видел сквозь эту тень, но пока не мог понять что. Все было размыто, но ясно было одно: в Лесу есть что-то, и это что-то бередило разум Вождя, беспокоило его. Он не мог сказать, хорошо это или плохо. Пока не мог.

В глубине густого подлеска, на опушке, на границе поля зрения озадаченного Вождя, маленькая зеленая лягушка проворным липким языком поймала и съела какое-то насекомое. Распластавшись по земле, она вращала выпуклыми глазами, выискивая новую добычу. Ничего не найдя, она попрыгала дальше. Одна задняя лапка у нее была странно напряженной, но лягушка этого почти не замечала.