В данный момент я переживаю заключительный этап обострения моего ревматоидного артрита. Такое у меня случается всего лишь парочку раз за год, но когда это происходит, то каждый день мне приходится выживать. Знаю, это звучит нелепо и претенциозно, поскольку я, по крайней мере, знаю, что, в конечном итоге, боль обязательно пройдет, и я смогу встать с кровати и больше не придется сдерживать крики. Кажется, что первые несколько дней самые мучительные, поэтому всегда заканчиваются вызовом «Неотложки». Следующие несколько дней боль уже слегка уменьшается, но я уже настолько вымотана недосыпом и предыдущими днями адских пыток, что все равно чувствую себя отвратительно. Семья и друзья понимают мое состояние и заботятся обо мне, но после нескольких дней созерцания того, как ты ковыляешь по дому и плачешь у ванной, даже они устают от такой жизни. В следующие два дня меня накрывает такая безумная усталость, словно я нахожусь под наркотой. Хочется встать, работать, убираться и улыбаться, но ты засыпаешь на премьерном показе спектакля с участи-ем твоей дочери, и тебе приходится покинуть зал, чтобы вернуться в кровать во время всеобщего торжества.

Жизнь течет своим чередом. Затем наступает депрессия. Это знакомое чувство, что ты никогда не придешь в норму. Страх, что приступы станут повторяться чаще, а то и вовсе никогда не пройдут. В этот период я настолько устаю от борьбы, что начинаю прислушиваться ко всем страшным и глупым мыслям, которые приходят мне в голову. Например, о том, что ты обуза для своей семьи. Что все это лишь у тебя в голове. Что будь ты лучше или сильнее, ничего из этого бы с тобой не происходило. Что твой организм неспроста пытается тебя убить, и что нужно просто прекратить делать уколы, принимать стероиды, глотать таблетки и проходить психотерапию.

В прошлом месяце Виктор отвез меня домой, чтобы я могла отдохнуть, и я призналась ему, что иногда меня посещают мысли о том, что без меня всем было бы легче. Он задумался на секунду и сказал:

Легче, может, и будет. Но лучше не станет.

Я напоминаю себе об этой фразе в те дни, когда погружаюсь во мрак и мне кажется, будто это никогда не закончится. Но я знаю, что это состояние пройдет. Я знаю, что завтра все будет казаться уже чуточку лучше. Я знаю, что на следующей неделе снова посмотрю на это предложение и подумаю: «Мне нужно перестать слушать свой мозг, когда он пытается меня убить. Зачем я вообще это написала?» И именно поэтому я сейчас все это и пишу. Дело в том, что невероятно легко забыть, что я уже через это проходила, и, возможно, если я прочитаю эти строки, то вспомню об этом в следующий раз, и это поможет мне продолжать дышать до тех пор, пока не подействуют лекарства и я вновь не выберусь из пропасти.

Раньше меня сильно мучило чувство вины за свою депрессию, но потом я поняла, что это то же самое, что испытывать чувство вины за свои каштановые волосы. Тем не менее, как бы бессмысленно это не звучало, это нормально. Я чувствовала то же самое, когда медведь по кличке Смоки произносил свой девиз: «ТОЛЬКО ТЫ МОЖЕШЬ ОСТАНОВИТЬ ЛЕСНОЙ ПОЖАР», и тогда я думала: «Черт. Только я?» Мне кажется, что тут должна работать целая бригада. Кроме того, не думаю, что я должна принимать приказы по поводу леса от медведей, потому что некоторые медведи специально прячутся в лесу, чтобы тебя сожрать. Получается, что какой-то наглый медведь стыдит меня, чтобы я защитила от пожара его столовую, в которой он потом спокойно меня проглотит. Кроме того, это какая-то бессмыслица, ведь лесные пожары иногда начинаются из-за молнии, не так ли? Я не могу остановить молнию, медведи! Я НЕ ГОСПОДЬ БОГ. Я не могу остановить молнию или распространение болотных газов, самовозгорание или депрессию. Это все случается, и ни в чем из этого меня винить не следует. Хватит обвинять жертв, медведи!

В первые годы после того, как я начала рассказывать про свои психические расстройства, меня спрашивали, сожалею ли я об этом… тяжело ли мне носить на себе это клеймо.

Скажу откровенно – нет.

У любых болезней (как физических, так и психических) есть свои ужасные стороны, но то, что мои личные страдания очевидны и общепризнаны, странным образом освобождает. Так что в каком-то смысле мне даже повезло. Моя депрессия, периодические вспышки тревоги и паранойи были настолько сильными, что мне сложно было держать их в секрете. Мне казалось, что если об этом не писать, то это будет обман, и когда я впервые написала об этом, то, честно говоря, ожидала, что потеряю читателей. Я думала, что напугаю людей. Думала, что некоторые из них почувствуют себя преданными, потому что тот, к кому они обратились за поверхностным и забавным вздором, погрузил их в серьезную и сложную лабуду. Я ожидала, что ответом станет полное молчание.

И, конечно, я не рассчитывала на то, что получила.

В ответ на откровения по поводу моих страданий я приняла сокрушительную волну голосов, говорящих: «Ты не одинока» и «Мы и так подозревали, что у тебя не все дома. Мы по-прежнему остаемся с тобой». «Я горжусь тобой». Громче всего был шепот, который становился с каждым днем все громче и громче, шепот тысяч и тысяч людей, подползших к обрыву и нерешительно прошептавших: «Я тоже. Я думал, я такой один». Потом шепот превратился в рев, а рев превратился в гимн, который помог мне преодолеть самые мрачные моменты в моей жизни. И только благодаря этому я прокатилась на этой волне не в одиночку.

У меня есть папка под названием «Папка двадцати четырех». Внутри лежат письма от двадцати четырех людей, которые активно занимались планированием своего самоубийства, но не стали этого делать и обратились за помощью – не из-за того, что я пишу в своем блоге – а благодаря потрясающей реакции людей, которые читали меня и сказали: «Я тоже». Они были спасены людьми, которые написали о том, как покончили с собой их мать, отец или ребенок, которые всеми силами старались убедить их не слушать ту ложь, которую говорит тебе твой больной рассудок. Они были спасены людьми, которые поддержали их, поделились с ними песнями, стихами, поэмами, талисманами и мантрами, которые помогли им самим, а значит, могут помочь и незнакомцам, нуждающимся в них. Среди нас живут двадцать четыре человека, которые по-прежнему с нами только потому, что люди были достаточно смелыми, чтобы поделиться своими страданиями, и достаточно отзывчивыми, чтобы убедить других в их значимости, либо кто-то просто сказал:

Я не понимаю твою болезнь, но знаю, что с тобой этот мир лучше.

Во время моего тура – презентации моей первой книги меня часто спрашивали, сожалею ли я о том, что предала огласке свои страдания, и мой ответ был прежним… Эти двадцать четыре письма – лучшая награда, которую я когда-либо получала за свою писанину, и я никогда бы не получила ни одного из них, если бы не все эти потрясающие люди, которые помогли спасти их жизни. На самом деле я невероятно везучая и благодарна за то, что являюсь частью движения, сотворившего столько добра.

И это не прекращается.

Когда я впервые начала рассказывать про свою «Папку двадцати четырех», я была поражена, как много людей на автограф-сессии шептали мне на ухо, что они были двадцать пятым. Была одна пятнадцатилетняя девочка, которая пришла вместе с родителями. Женщина с двумя маленькими детьми. Мужчина, решивший вместо самоубийства записаться на психотерапию, привел с собой всю свою семью.

Каждый раз я задавалась вопросом, как вообще кому-то из них могло в голову прийти, что без них жизнь станет лучше, а потом вспоминала, что именно с такими мыслями мне и приходилось бороться каждый раз, когда мой мозг пытался меня убить.

Получается, что они спасли и меня тоже. Вот почему я продолжаю говорить про психические расстройства, даже рискуя отпугнуть людей или оказаться ими осужденной. Я пытаюсь быть откровенной по поводу своего стыда, потому что откровенность придает сил, а также помогает обрести понимание. Я знаю, что если во время выступления у меня случится приступ паники, то смогу спрятаться на минутку за трибуной, и никто не станет меня осуждать. Они и так знают, что я сумасшедшая, но они все равно любят меня, несмотря на это. На самом деле, именно за это меня некоторые и любят. Потому что есть нечто восхитительное в том, чтобы смириться с чьими-то недостатками, особенно если это позволяет тебе принять свои собственные и дает понять, что именно эти недостатки и делают нас людьми.

Я переживаю, что другие дети будут издеваться над моей дочкой, когда станут достаточно взрослыми, чтобы читать подобные книги, и узнают про меня. Иногда мне кажется, что лучше залечь на дно и перестать размахивать плакатом с надписью «Я безумная и горжусь этим». Но на самом деле я не думаю, что когда-нибудь опущу этот плакат, по крайней мере до тех пор, пока кто-нибудь не вырвет его у меня из рук.

Потому что сдаться, может быть и легче, но лучше от этого не станет.