Прошел почти месяц, как она вышла замуж, когда на работе заведующий отделом, вдруг оторвав Отэм от покупателя, сказал, что ее просят прийти в кабинет мистера Мэрфи. Этот вызов был совершенно неожиданным, и, поднимаясь в администраторском лифте на четвертый этаж, девушка прикидывала, что бы он мог значить. Должность помощника поставщика была уже занята, так что Мэрфи вряд ли изменил свое решение. Казалось бы, никаких причин для повторной встречи не было; тем не менее он хотел видеть ее прямо сейчас. Кто-то говорил, что Мэрфи уезжал на несколько недель за границу и вернулся только вчера.

Кабинет выглядел так же, как и в прошлый раз, огонь потрескивал в камине, хрусталь сверкал на столике бара, но сама атмосфера уже не была уютной. И сам хозяин кабинета был другим. Мэрфи улыбнулся, но его улыбка не коснулась глаз, и, когда он жестом пригласил посетительницу сесть, в движении руки чувствовалось какое-то раздражение. Отэм не смогла бы объяснить почему, но ее рассердило его поведение. Она почувствовала желание повернуться и выйти из кабинета. Однако здравый смысл подсказал ей: если ты не круглая дура, то не станешь поворачиваться спиной к Ллойду Мэрфи. По крайней мере если хочешь сохранить работу.

Девушка подошла и встала у стола.

Он заговорил мягко, но с ехидной интонацией в голосе:

– Прошу садиться, миссис Корбетт.

Отэм мысленно улыбнулась, сразу все поняв. Мэрфи сказал Корбетт так, будто эта фамилия была горькой на вкус. Он рассчитывал, что она подождет, подумает, а потом вернется к нему. Вместо этого Отэм вышла замуж за человека, который был старше его и мог предложить гораздо меньше, чем он, и это болезненно задевало его ирландскую гордость. Она села напротив, прямо глядя на работодателя.

– Для чего вы хотели видеть меня?

Он поигрывал авторучкой, и та издавала частые щелкающие звуки, скользя у него между пальцами и ударяясь о стол.

– Я только что узнал, что вы вышли замуж за Эверетта Корбетта. Владельца бара.

– Совершенно верно.

Мэрфи ткнул авторучку, и та завертелась.

– Почему?

– Женщинам свойственно выходить замуж, мистер Мэрфи.

Он сложил руки на столе и сказал голосом, в котором звучала нотка угрозы:

– Женщины выходят замуж по любви или из-за денег. Я не могу поверить, что вы вышли за этого человека по любви, но и никаких денег у него нет. Вы человек умный, амбициозный, хваткий. У вас есть все качества, чтобы стать прекрасной деловой женщиной. Имея за спиной меня, вы могли бы достигнуть беспредельных высот. Зачем же выходить замуж за Корбетта, когда я предлагал вам неизмеримо больше?

– Он предложил мне надежность супружества. Это не то, что имели в виду вы.

Нахмурившись, Мэрфи встал с кресла, обошел стол, присел на него и недоуменно поглядел на Отэм.

– Вы озадачиваете меня, Отэм, весьма озадачиваете. – Он скрестил руки и потер ямочку на подбородке. – Никогда бы не подумал, что замужество так много для вас значит.

– Замужество ради замужества не значит ровным счетом ничего. Если бы я была влюблена в вас, я была бы с вами. Впрочем, мне нравится быть замужем, – сказала Отэм с некоторым удивлением. – Мне нравится кому-то принадлежать и нравится, когда кто-то принадлежит мне. Эверетт предложил мне свое имя и все что с ним связано. Вы же хотели купить меня – на некоторое время. Я не для продажи, мистер Мэрфи.

– Вы бы вышли замуж, если бы я сделал предложение?

– Нет. Вы слишком здоровый человек. Мне многое надо сделать, а вы стояли бы у меня на пути.

– Хм-м, – произнес он, и улыбка раздвинула его плотно сжатые губы. – Слишком здоровый, так? Предположим, я скажу вам, что неизлечимо болен. Тогда вы выйдете за меня?

Отэм улыбнулась в ответ:

– Вы еще не готовы окочуриться, да и предложения мне не делали, так что вопрос этот праздный.

– Нет, я действительно не собираюсь окочуриться и не делал вам предложения. И не сделаю. Вы слишком молоды. Это довольно сомнительно, но если вдруг я опять женюсь, то снова на женщине, которая готовит фаршированную индейку и наводит на меня смертельную скуку. Я не хочу гадать, где моя жена и чем она занимается. А с вами я этого никогда бы не знал, и меня бы глодала ревность. Ревность – разрушительное чувство, и я его избегаю. Оно делает мужчину слабым.

– Вы хотите сказать, что я принадлежу к тому типу женщин, которых мужчины желают, но на которых не женятся?

– Да, если они в здравом уме.

– Однако Эверетт женился на мне.

– Это его проблема, не моя.

Отэм встала с кресла.

– Мне бы сейчас хотелось вернуться к моей работе – если, конечно, у меня еще есть работа.

Мэрфи улыбнулся:

– Безусловно.

Она повернулась, пошла к двери и уже взялась за ручку, как вдруг он позвал ее. Отэм, нахмурившись, остановилась: «Теперь-то что?» Смеясь, он держал в руке ее туфли, подняв за тоненькие каблучки. Отэм почувствовала, как краска смущения заливает щеки. В одних чулках она подошла к нему.

– Со мной такое иногда случается, когда я нервничаю.

Он усмехался, прядь песочных волос упала ему на лоб.

– Вы на самом деле мне очень нравитесь, Отэм. У вас лицо покерного игрока, вы способны блефовать в любой ситуации.

Когда Отэм хотела взять туфли, Мэрфи, как бы в шутку, приподнял их так, что она не могла до них дотянуться, обнял ее за талию и прижал к себе.

Удивленная этим неожиданным игривым жестом, девушка была застигнута врасплох внезапным прикосновением к его телу. Сильная рука, обнимавшая ее, каким-то образом успокаивала. Ей захотелось закрыть глаза, расслабиться и прижаться щекой к шершавой ткани его пиджака, глубоко вдохнуть пряные запахи, которые были сутью мужественности. Ей хотелось сказать: «Да. Ты победил. Ты будешь главным. Ты, высокий и сильный, встань между мною и Дугласом Осборном. Веди за меня мою войну, Ллойд Мэрфи, чтобы я снова смогла стать слабой».

Она почувствовала его губы на своем лбу, услышала его слова, жесткие и обидные, но произнесенные ласковым шепотом:

– Еще не поздно. Развестись легко. Тебе нужно только подписать бумагу. Мои адвокаты сделают все остальное.

Отэм поняла, что подсознательно дала волю своей фантазии. Ее щека прижималась к груди Ллойда Мэрфи, ее руки обнимали его…

Она оттолкнула его, почувствовав себя виноватой и злясь на собственную мягкость. Неужели она будет пытаться опереться на каждого мужчину, появившегося в ее жизни, – класть голову на каждое сильное плечо, которое ей подставят?

Отэм схватила туфли и стала натягивать их на ноги, с трудом сохраняя равновесие. Когда Мэрфи потянулся, чтобы поддержать ее, она стукнула его по руке.

– Не трогайте! – Обувшись, девушка выпрямилась и посмотрела ему прямо в глаза. – Вы ошибаетесь на мой счет. Эверетту не нужно волноваться, где я и чем занимаюсь. И никакого развода не будет – никогда. Он хороший, добрый человек, к тому же он болен. Я не брошу его и не сделаю ничего, что причинит ему боль.

– Болен? – Мэрфи удивленно поднял бровь. – Чем болен?

– У него серьезная болезнь сердца. Он может умереть через год, возможно, через два.

Ллойд кивнул, на лице у него появилась понимающая улыбка.

– Все ясно. Вы вышли за него из-за бара, так?

– Да, – резко ответила Отэм.

Он опять удовлетворенно улыбнулся:

– Я не ошибался на ваш счет. Вы голодны. Чертовски голодны. Мне это нравится. Голод делает женщину сексуальной. – Мэрфи подошел к своему столу, взял трубку и секунду-другую жевал мундштук. – Вы умны, Отэм, но сейчас вы мечетесь, движетесь без смысла и направления.

– Нет, – возразила она. – У меня есть направление. Однажды «Конура» станет моей. Это мой первый шаг назад. – Она улыбнулась, увидев непонимание у него на лице. – На самом деле все очень просто, мистер Мэрфи. Для того чтобы получить то, что я хочу, мне нужно проделать путь назад. Двигаясь по этому пути, мне необходимо стать очень, очень богатой.

Он озадаченно покачал головой:

– Вы строите воздушные замки, Отэм. Этот разоряющийся бар не принесет вам богатства.

– Ошибаетесь. Меня учили, что возможно все, если ты готов за это бороться. Я боец и буду бороться за то, чего я хочу.

Мэрфи оперся о стол, покусывая мундштук. Его глаза смеялись.

– Смейтесь, если хотите, посмейтесь, подождите и посмотрите.

– Я подожду, – сказал он, – и посмотрю. В вас слишком много женского, вы не станете растрачивать себя на то, чтобы нянчиться с умирающим. Вам это надоест. Вот тогда можете прийти ко мне. Я буду ждать.

Саркастическое замечание уже было готово сорваться у нее с языка, но инстинкт посоветовал не перегибать палку. Когда-нибудь ей еще может понадобиться этот большой ирландец.

– Возможно, – сказала она. – А с другой стороны, возможно, и нет.

Наступил вечер, «Конура» погрузилась во тьму, а смех Ллойда Мэрфи все еще звучал в ушах Отэм, переодевавшейся к вечернему выступлению внизу. Этот смех ее разозлил, и она лягнула его. «Подождите и посмотрите», – крикнула она – главным образом чтобы скрыть собственные сомнения. Глядя на «Конуру» глазами Мэрфи, она должна была признать, что бар не приносит достаточной прибыли, чтобы она могла когда-либо осуществить свою мечту выбиться наверх. Может, она и вправду строила воздушные замки.

Отэм оделась и пошла в гостиную, где сидел и читал Эверетт. Комнату наполняли звуки «Лунной сонаты» Бетховена. Ни она, ни Эверетт не хотели никаких торжеств, поэтому они уехали из города и тихо поженились. До самого последнего момента она не снимала колечка Лонни и даже в момент обручения замешкалась. Эверетт с пониманием посмотрел на нее и просто надел ей свое кольцо рядом с первым.

Квартира над баром была удобной и вполне соответствовала спокойному характеру Эверетта. Комнаты были опрятные, скромно обставленные. Целую стену занимали книги самой разнообразной тематики, стереофонический проигрыватель и большая коллекция пластинок с записями симфонической музыки. Гостиная располагалась над входом в бар, в глубине квартиры были спальни, а кухня выходила на восток, и по утрам ее заливал солнечный свет. Рядом с кухней находился кабинет Эверетта, прекрасно отражавший отсутствие интереса хозяина к делам «Конуры». В ящиках стола в беспорядке валялись документы, счета, страховые полисы. Неоплаченные счета из бара полугодовой давности лежали вперемешку со счетами за коммунальные услуги. Все это говорило Отэм, что дела «Конуры» быстро катятся под гору.

Она подошла к Эверетту и погладила его густые волосы. Глаза мужа больше не были грустными, наоборот, они оживали и блестели, когда он смотрел на нее. Он стал меньше пить и принимал лекарства безо всяких напоминаний. Пузырьки с замысловатыми этикетками выстроились в шкафчике около умывальника. Там был перитрат для предотвращения ангины, дигоксин для укрепления сердечной мышцы, нитроглицерин против внезапной острой боли, ласикс для улучшения кровообращения.

Несмотря на болезнь, Эверетт был страстным и в то же время застенчивым и нежным человеком. Порой Отэм даже чувствовала раскаяние и вину, потому что взамен она могла предложить лишь глубокую привязанность.

Дым кольцами поднимался от его сигареты, и Отэм вынула ее из прокуренных пальцев Эверетта и затушила в пепельнице.

– Куришь слишком много.

Он улыбнулся и усадил ее на диван.

– Я сегодня виделся с адвокатом.

– Правда? Ты со мной уже разводишься?

– Моя жена прекрасно шутит. Я составляю завещание, по которому оставляю тебе всю свою чепуху. Я хочу, чтобы у тебя была «Конура», но не вижу никаких причин для того, чтобы ты платила налог на наследство. Если произойдет какое-либо неприятное событие, мне бы хотелось, чтобы для тебя оно прошло как можно безболезненнее. И я хочу, чтобы ты получила как можно больше. Я готовлю документы, чтобы продать тебе «Конуру» по весьма сходной цене. Сюда же будет включено и все здание.

– А ты хорошо подумал? – спросила она. – Не слишком ли ты мне доверяешься? Ведь я могу забрать бар, а потом дать тебе под зад коленом.

Он тихо засмеялся:

– Я знаю тебя, Отэм, наверно, даже лучше, чем ты сама. У меня нет ни опасений, ни сожалений в отношении того, что я делаю. Это самый лучший вариант и для меня, и для тебя, и для «Конуры».

Она переплела пальцы и положила руки ему на колени.

– Я давно хотела с тобой кое о чем поговорить. В бухгалтерских книгах полная неразбериха. Я думаю, нам нужно показать их специалисту. Еще счета из бара – некоторые посетители не платят уже по несколько месяцев. Я не понимаю, как ты все еще ухитряешься оставаться в бизнесе. Потом: совершенно невозможно сдать свободную часть здания, когда оно в таком жутком состоянии. Если ты хочешь его сдать, то необходимо сделать ремонт. Еще…

Он рассмеялся и приложил палец к ее губам.

– Мне страшно нравится, как загораются твои глаза, когда ты обо всем этом говоришь. «Конура» – твоя. Так что делай все что захочешь.

– У меня есть кое-какие планы, – призналась Отэм.

– Я отдал этот дом тебе. Так что совершенно незачем советоваться со мной, если ты намерена что-то переделать. Ты теперь владелец. Делай то, что считаешь нужным.

– А как же ты? Как ты распорядишься свободным временем? Тебе вредно бездельничать.

– Я и не собираюсь бездельничать. У меня тоже есть свои планы. Я никому раньше об этом не говорил, но я немного пишу. Я даже опубликовал несколько статей и коротких рассказов. Хочу попробовать написать роман.

Отэм улыбнулась, слушая его возбужденный голос.

– Это чудесно, – искренне сказала она. – А о чем ты хочешь написать?

– Может быть, я напишу о женщине по имени Отэм.

Она шутливо запротестовала:

– Прошу тебя: о чем угодно, только не обо мне! Мне не очень-то нравится мысль читать о себе книгу. – Девушка встала, улыбаясь ему. – Мне нужно идти вниз сейчас, но потом мы поговорим – о наших планах. – Она наклонилась и поцеловала Эверетта, проверила, есть ли в кармане рубашки коробочка с таблетками, которые он должен был всегда носить с собой, но вечно забывал. – Не забудь пойти погулять. Это очень важно.

Отэм вышла из квартиры и спустилась по лестнице, которая вела в заднюю комнату за баром. Несомненно, ей нравилась идея быть собственником. Это означало свободу действий, возможность что-то менять по своему усмотрению, не спрашивая ни у кого позволения.

Она будет «хозяином». Владелицей бара «Конура», не приносящего никаких доходов, но все еще держащегося на плаву. За те несколько недель, что она здесь проработала, Отэм поняла, почему у Эверетта постоянно возникали финансовые затруднения. По крайней мере половина посетителей приходили сюда трепаться, а не выпивать. Если в бар вложить кое-какие деньги и по-другому вести дело, то он мог стать доходным бизнесом. Эверетт был слишком мягким человеком, но она-то совсем другая.

Подойдя к двери, Отэм поманила рукой Уолли. Тот вошел в комнату в хорошем расположении духа, но когда она сообщила ему, что Эверетт передает бар ей, его взгляд потемнел от неодобрения.

– Что такое? – спросила она.

– Отэм, ты прелестно поешь, но ты женщина, к тому же еще ребенок. Эверетт дурак, что передал бар тебе.

– Чушь! – Она скривилась от огорчения и, сев на табурет, сказала: – Только ты этого не говори. Я думала, ты выше этой мужской дурости. Я перестала быть ребенком в восемнадцать лет, а перестать быть женщиной не могу.

– Я никогда не работал на женщину, Отэм. Сомневаюсь, что сумею.

– Не думай обо мне как о женщине. Думай обо мне как об Отэм. Ты мне нужен здесь, Уолли. Без тебя я не справлюсь с баром. Джули очень хорошая, но у нее ветер гуляет в голове. Если ты уйдешь, я попаду в ужасное положение.

– Я не собираюсь бросать тебя прямо сейчас. Конечно, я дам тебе время подыскать кого-нибудь вместо меня.

– Мне никто не нужен вместо тебя. Мне нужен ты.

Он помотал головой.

– Ну пожалуйста. Давай попробуем. Один месяц. Если тебе не понравится работать на меня, тогда уйдешь.

Уолли отрицательно покачал головой.

– Я планирую многое изменить здесь. Серьезная, интересная реорганизация!

Он снова помотал головой.

– Ну что я должна сделать, Уолли? Победить тебя в вольной борьбе? Если дело в этом, тогда я проиграла.

На его лице появилось некое подобие улыбки.

– Какие же изменения ты затеваешь?

– Во-первых, я хочу нанять человека, чтобы работал днем вместо Эверетта. Он мечтает попробовать писать, и мне бы хотелось, чтобы у него появилась такая возможность. Дальше. Я хочу, чтобы ни одного клиента, который нам должен, не обслуживали, пока он не погасит долг.

– Если ты это сделаешь, то потеряешь много клиентов.

– Ну и что? Если они не платят, нам от них все равно толка нет.

– Хорошо, – сказал Уолли. – С этим я согласен.

– Я не буду знать точно, в каком состоянии находится это заведение, пока бухгалтер не проверит все документы. Но у меня есть немного своих денег. Я буду петь и играть в течение недели, а по субботам и воскресеньям я собираюсь приглашать небольшой ансамбль. Хочу попробовать собрать тут другую публику. Ту, которая пьет, а не только треплется.

Уолли кивнул:

– Согласен. Что еще?

– Когда у нас начнут плясать, я постараюсь получить ссуду, чтобы снести все стены и сделать эту груду кирпичей, напоминающую кусок пирога, самым модным в Сан-Франциско танцевальным залом. – Отэм наклонилась вперед, ее глаза горели. – Ну? Что думаешь?

– Знаешь, – Уолли усмехнулся, – с моей помощью у тебя, может, и получится.

Она взвизгнула и кинулась ему на шею:

– Ну, держись, Сан-Франциско, мы идем!

Отэм поцеловала Уолли в щеку и пустилась в пляс по комнатке. Уолли покачал головой и, посмеиваясь, вышел.

Она высоко подпрыгнула, щелкнула каблуками, сплясала джигу перед холодильником, схватила бутерброд и плюхнулась на старый табурет. Вгрызаясь в хлеб, она уставилась в потолок и стала воображать, как будет выглядеть новая «Конура» – зал, залитый миллионом сверкающих огней, гремящая быстрая музыка, толпа людей, отплясывающих твист… И безостановочно позванивающий кассовый аппарат.

Она притопывала ногой и дергала плечами в такт воображаемой музыке, когда в комнату вошла Джули. Отэм всегда с удовольствием перебрасывалась с Джули шуточками, когда та была в настроении, но в последнее время ее светловолосая подруга как-то отдалилась, стала резкой, чуть ли не грубой. Это было не в характере Джули, и Отэм недоумевала, в чем дело, даже несколько раз пробовала с ней поговорить, но Джули уходила от разговора, попросту отмахиваясь от нее. Пытаясь придать своему голосу небрежную интонацию, Отэм, кивнув на хот-дог, сказала:

– Моя тетя делает самые вкусные хот-доги, какие я только пробовала. Приправляет их какими-то штуками собственного приготовления. Сколько раз я пыталась выведать, что же такое она кладет туда, а она отвечает, что это ее секрет.

– Почему бы тебе, Отэм, не испробовать на ней свою знаменитую ослепительную улыбку? Наверняка сработает.

У Отэм от неожиданности отвалилась челюсть.

– Не поняла. О чем это ты?

– О тебе, – ответила Джули. – Уолли сейчас сказал мне, что Эверетт передал бар в твое распоряжение. Эверетт – самый добрый человек на свете, а ты его используешь. Тебе на него наплевать. Тебя волнуют только его деньги.

– Джули! Это неправда!

– Как же, черта лысого! Амбиции, Отэм, это прекрасно, но ты стала холодной, расчетливой сукой. Когда ты получишь от Эверетта все, что ты от него хочешь, то примешься за что-нибудь или кого-нибудь еще. – Девушка помолчала, смерив Отэм взглядом. – Раньше я завидовала тебе. Я думала, что ты такая чудесная. А теперь меня тошнит от тебя. И сильнее всего меня тошнит от мысли, что я сама же тебя и привела сюда. И натравила тебя на этого одинокого, податливого человека, а ты и рада стараться.

– Нет, – сказала Отэм и шагнула к ней. – Я никогда не сделаю ничего, что повредило бы Эверетту. Пока я нужна ему, я буду с ним, Джули. В этом можешь не сомневаться.

– Уж не хочешь ли ты сказать мне, что вышла за него по любви?

– Нет. Я вышла за него замуж из-за «Конуры», только это вовсе не означает, что он мне безразличен. Я не люблю его так, как любила Лонни, но у меня к нему совершенно особенные чувства. Существует много видов любви, Джули. Мне кажется, ты этого до сих пор еще не знаешь.

Джули резко повернулась к двери, разметав веером белые волосы.

– Только ради Эверетта я останусь до тех пор, пока ты не подберешь мне замену, а потом я увольняюсь. Не хочется быть вблизи тебя. А то еще станешь такой же!

Отэм села, чувствуя, что радостное настроение покидает ее, а к горлу комком подкатывают слезы. Она посмотрела на кусок хот-дога, размахнулась и с силой запустила им в стену. Впереди у нее был долгий вечер. Она взяла свою банку, гитару и вышла в зал. Задумчиво посмотрела на Джули и подошла к Уолли, который вытирал стойку.

– Дай лучше объявление сразу о двоих. Джули увольняется.

– Джули? Почему?

– Из-за меня. Она злится, что я вышла замуж за Эверетта. Думает, что я холодная, расчетливая сука. Тебе тоже так кажется? Я что, действительно холодная, расчетливая сука?

Он улыбнулся:

– Вполне возможно, зато какая! Если бы я умирал и у меня был бар, я бы его отдал за такую бабу, как ты. – Уолли похлопал ее по руке. – Должен признать, что я поначалу скептически отнесся к твоему замужеству. Но какие бы причины ни были, ты Эверетту пошла на пользу.

– Спасибо. Приятно сознавать, что у тебя есть по крайней мере один друг. – Она пошла к сцене, но остановилась. – Да, еще одно. Я не хочу, чтобы в моем баре впредь продавались напитки, изготовленные на заводе Осборна.

Отэм поднялась на сцену, села на стул и подивилась, как перед залом, полным людьми, она может быть столь одинокой. С тех пор как уехал Арти, девушка ощущала одиночество все сильнее и сильнее. Иногда она даже ловила себя на том, что выискивает в толпе его лицо.

Она получила от него две открытки из разных городов. Переезжая с места на место, меняя работы, Арти дрейфовал от одного берега к другому в поисках блестящей золотой пыли, которая ему даже не была нужна.

Взобравшись на стул, Отэм почувствовала острую тоску по домику среди деревьев, тоску по прогулкам у речки, ей захотелось прислушаться к тихим ночным звукам. И еще она скучала по Молли. «Я поеду домой, – прошептала она. – Как только смогу, я поеду домой».