Вторник, 14 апреля, 2 часа дня

Когда через час после совещания по вопросу запуска «ПК+2» Джин Кранц зашел в наблюдательный зал, два журналиста за пресс-терминалами даже и не пытались заговорить с ним. Новичок бы попытался. Новичок был бы безумцем, если бы не попытался. Когда в твои руки попадает человек, стоящий в самом центре драмы, подобной «Аполлону-13», без сопровождения, и рядом нет готовых кинуться к нему собратьев по перу, журналистский инстинкт кричит тебе: останови его, узнай прогнозы, спроси его мнение, хоть пару фраз. Но журналисты за терминалами не были новичками. Когда в середине полета в наблюдательный зал зашел Кранц, он пришел не разговаривать - он пришел поспать.

Еще с программы «Джемини», когда «НАСА» начало осуществлять четырех, восьми и четырнадцатидневные экспедиции, медики потребовали, чтобы начальники выделили дежурным полетным операторам специальное помещение для сна на рабочем месте. Удобств там было немного: небольшая комната в здании Центра управления, без окон, с душем и раковиной, да двумя армейскими кроватями. Но для операторов, привыкших дремать между сменами в конференц-зале, это было невообразимой роскошью.

Маленькая спальня была открыта под фанфары, и во время следующего полета операторы записывались в очередь. Но первые же счастливчики, кто опробовал спальню, быстро потеряли к ней интерес. Двери комнаты выходили прямо в коридор, по которому постоянно ходили и где беспрестанно разговаривали. Этот шум просачивался сквозь пластиковые стены, и, тем более, при открытой двери. Гидравлические устройства на двери не были настроены: когда кто-то входил или выходил, дверь со скрипом и неохотно открывалась, а затем громко хлопала. Шумели даже водопроводные трубы.

Несмотря на все это, во время каждого полета спальней пользовалось с полдесятка операторов-трудоголиков, включая и Джина Кранца, кто торчал в Центре круглосуточно. Так что две кровати не простаивали. Однако когда лунные экспедиции стали обычным делом и уменьшилось число операторов, дежуривших несколько смен подряд, Кранц зарекся пользоваться этой спальней. Он для себя решил, что если захочет поспать, то пойдет в наблюдательный зал, устроится в темном углу и вздремнет в кресле, сколько позволит расписание. Во вторник пополудни Кранц, проработавший подряд двадцать четыре часа, решил сделать перерыв и, кивнув журналистам за терминалами, опустился в мягкое кресло. Он точно знал, что для дремы у него очень мало времени.

С того момента, как поздно ночью Кранц передал свой терминал Глинну Ланни, он сидел в комнате номер 210 со своей командой «Тигр», изучая рулоны распечаток и диаграмм. Хотя цифры не обещали ничего хорошего, но в той части комнаты, где занимались ЛЭМом, картина была лучше. После быстрого подсчета ресурсов «Водолея», Боб Хеселмейер, оператор ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЯ Белой команды, еще раз просмотрел данные вместе с Кранцем и, в отличие от остальных членов Белой команды, был направлен обратно к терминалам.

Хеселмейер являлся очень хорошим специалистом по ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЮ, но он был самым молодым из операторов, дежуривших во время полета «Аполлона-13». Для завершения расчетов ресурсов ЛЭМа Кранц предпочел оператора ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЯ из Золотой команды Джерри Гриффина - Билла Петерса, который обслуживал каждый полет, начиная с экспедиции «Джемини-3» Гаса Гриссома и Джона Янга в 1965 году. Руководитель команды Тигр» был уверен в прибывшем на замену Петерсе. Билл Петерс сыграл ключевую роль в разрешении кризиса ресурсов на «Водолее», проведя первую половину утра с Кранцем, а вторую - в консультациях с Томом Келли из «Груммана».

Начав с воды и энергии, с двух самых скудных ресурсов, Петерсу удалось сэкономить даже больше, чем Келли и Хеселмейеру считали осуществимым. В соответствии с диаграммами, составленными Петерсом с группой электриков, оказалось возможным держать ЛЭМ на голодном пайке: всего 12 ампер, вместо 55 ампер, потребляемых в нормальном режиме. Полный энергозапас ЛЭМа составляет 1800 ампер-часов, распределенный среди четырех батарей посадочной ступени и двух - взлетной. По сравнению с этим числом двенадцать ампер - вроде, немного. Но, умножив это потребление на общее время, которое предстоит провести экипажу по дороге к Земле, и оставив кое-что про запас на непредвиденные случаи, Петерс не представлял себе, откуда можно взять еще. Чем больше электричества сэкономит ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЕ, тем больше будет сэкономлено воды, поэтому строгий график энергопотребления, разработанный Петерсом, одновременно сохранял и драгоценные литры.

Однако предложенное энергосбережение имело свою цену. Частичное отключение систем ЛЭМа, предписанное инженерами на промежутке от выхода на траекторию свободного возврата до запуска «ПК+2», было ничто, по сравнению с тем, что планировал отключить Петерс на долгом пути к Земле. По завершении маневра корректировки скорости он распорядится отключить, фактически, каждый электрический блок лунного модуля, за исключением системы связи с антеннами, вентилятора, предназначенного для циркуляции воздуха в кабине, и насосов водно-гликолевой жидкости, которые поддерживают рабочую температуру двух предыдущих систем. Выключению подлежат: компьютер, система ориентации, обогреватель кабины, стыковочный радар, посадочный радар, индикаторы инструментальной панели и сотни других приборов. Любое оборудование, которым сейчас пришлось пожертвовать, будет запитано в случае необходимости последующих запусков двигателя или других маневров, но для экономии ресурсов, оно будет вновь отключено на все время возвращения.

В этом драконовском плане Петерса, несомненно, были и пробелы. Во-первых, уже ставший некомфортабельным ЛЭМ становился еще более некомфортабельным. Из-за отключения индикаторов инструментальной панели и освещения кабина погружалась в темноту, а потеря тепловыделяющих устройств приводила к дальнейшему падению температуры. Во-вторых, еще никто не решил проблему очистки воздуха от углекислого газа при нехватке кассет с гидроксидом лития, предназначенных для поглощения ядовитого газа. Возможно, самой большой проблемой было то, что ЛЭМу предстояло давать энергию не только для своих систем. Прежде чем Лоувелл, Суиджерт и Хэйз покинули «Одиссей», их гибнущий командный модуль начал потреблять энергию трех батарей обратного входа в атмосферу, автоматически переключившись на них после отказа трех топливных элементов. Для того чтобы снова запитать корабль при входе в атмосферу, требовалось подзарядить эти батареи, но единственным источником энергии служила перегруженная электрическая система «Водолея». Пока Петерс ломал голову, как продержать на плаву свою часть корабля еще полнедели, Джон Аарон пытался найти несколько ампер для модуля, за который отвечал он сам.

– Билл, - сказал Аарон своим обаятельным голосом с протяжным оклахомским акцентом, задерживая Петерса в углу комнаты номер 210, - ты ведь знаешь, что я не могу обслуживать командный модуль от двух с половиной батарей.

– Я знаю, Джон, - сказал Петерс.

– И ты знаешь, что я должен получить от тебя.

– Это тоже.

– Сколько ты можешь предоставить?

– А сколько тебе надо? - осторожно спросил Петерс, - У тебя же только несколько мелких батарей. Тебе ведь не надо слишком много, так?

– Мы собираемся зарядить истощенную батарею до 50 ампер-часов, - объяснил Аарон, - а когда они покидали модуль, ее заряд уже снизился до 16. Так что я прошу у тебя около 34.

Петерс немного задумался:

– Тридцать четыре… Я могу дать тридцать четыре, но на самом деле ты просишь у меня много больше. Мои зарядники и фидеры снизили эффективность до тридцати-сорока процентов. Чтобы получить 34 ампер-часа, мне придется израсходовать около 100.

– Я понимаю это, Билл, - сказал с искренним сочувствием Аарон, - Так ты дашь мне их?

Петерс подумал о своих 1800 ампер-часах и быстро посчитал в уме.

– Да, - осторожно сказал он, - Думаю, что дам.

В той части комнаты, где занимались командным модулем, дела шли неважно, и способность Аарона договариваться и льстить были весьма кстати. Ведущего специалиста ЭЛЕКТРИКИ больше всего мучило не то, как он надеялся зарядить свои батареи, а как, наконец, он собирается запитать «Одиссей», даст или нет ему Петер дополнительные ампер-часы. Обычно, процесс включения командного модуля «Аполлона» требовал много энергии и времени. Перед запуском специалистам стартовой площадки на это искусство требовались целые сутки и тысячи ампер-часов от наземных источников для прогрева и тестирования каждой системы, прежде чем будет заявлено о готовности к полету. Эта процедура была кропотливой, и инженеры «НАСА» работали максимально аккуратно, учитывая, что в их распоряжении было неограниченное время и неограниченные ампер-часы.

На «Аполлоне-13» у Аарона не было такой роскоши. Они с Кранцем подготовили ряд предварительных проектов энергопотребления и получили тревожные цифры. Даже полагая, что третья батарея «Одиссея» полностью заряжена, Аарон мог рассчитывать лишь на два часа для повторного включения корабля. Для инженеров «НАСА», обученных сверхосторожности после пожара на «Аполлоне-1», это выглядело безрассудством высшей степени, но Аарон верил, что работа может быть сделана.

Больше всего его беспокоило, как он все это объяснит полетным операторам, контролирующим системы корабля. В принципе, каждый в комнате номер 210 понимал, что инженерным группам придется урезать потребление подконтрольных им систем, чтобы командный модуль вернулся на Землю в целости и невредимости. Однако на практике, каждый надеялся, что это будет не его группа, и Аарон не испытывал удовольствия сообщать им об этом. Пока Кранц ожидал, он собрал операторов командного модуля у доски и заговорил с добродушной застенчивостью, в которой чувствовалась и природная простота и умение преподнести себя.

– Парни, - сказал он, - Я понимаю, что не все знаю о ваших системах, так что отнеситесь ко мне терпеливо и поправьте меня, если я ошибусь, но мне кажется, я знаю, как включить корабль, когда придет время. Итак, у нас есть два часа работы батарей для активации из холодного состояния.

– Джон, - сказал Билл Страл, офицер по системам ориентации и навигации, - ты не уложишься в это время.

– Да, именно так я и думал, - ответил Аарон, посмеиваясь над своей собственной глупостью, - Но я считаю, что если мы выберем кратчайший путь, нам останется только его пройти.

– В том, что ты сможешь это сделать, я уверен, - сказал Стрэбл, - но сможешь ли ты это сделать безопасно?

– Думаю, мы сможем, - сказал Аарон, - Есть несколько идей. Пока очень грубые наброски. Но если мы все вместе поработаем над ними, то, может быть, что-то получится.

С извиняющимся видом Аарон вытащил охапку бумажных рулонов, испещренных карандашными пометками. Эти заполняющие листы каракули являлись десятками проектов, прогнозов и вычислений, которые Аарон выполнил совместно со своим специалистом по электрическим системам Джимом Келли. Даже поверхностного взгляда было достаточно, чтобы понять - это не «грубые наброски» и не «идеи». Это был совершенно реалистичный и всесторонне продуманный анализ того, сколько точно энергии потребит корабль и сколько времени он проработает, независимо от того, желает это кто-то слышать или нет. Аарон полагал, что операторы понимают эти числа так же хорошо, как и он сам.

Он пустил свои записи по кругу, позволив операторам с ними ознакомиться, что обещало многочасовые споры и переговоры. У операторов будут и возражения и собственные идеи, но чего у них точно не будет - это времени. Если «Аполлон-13» продолжит полет по текущей траектории, он столкнется с земной атмосферой уже через 72 часа. Планируемый ночью запуск «ПК+2» сокращал это число до 62 часов. Если самое позднее через 48 часов у Аарона не будет точных процедур включения питания, то «гений ракетной индустрии» рискует потерять свой первый экипаж.

Золотая команда Джеральда Гриффина не участвовала в обсуждении по ресурсам. В конечном счете, они этим займутся, понимал Гриффин. Как и у остальных команд, Золотой предстояли дни работы над ресурсами. Но прямо сейчас это была не их забота.

Еще пять часов Гриффину предстояло руководить полетом, и все пока шло относительно спокойно. Авария с баками «Аполлона-13» произошла во время смены Белой команды Кранца, Черная команда Ланни занималась отключением питания и запуском свободного возврата, а запуск «ПК+2» предстояло провести Бордовой команде Уиндлера. Могла состояться обязательная для руководителя полетов беседа о предстоящем маневре «ПК+2» с командой «Тигр» Кранца - бывшей Белой командой, - которая уже долго находилась в закрытой комнате, а затем передача командования Уиндлеру. Но будь то команда «Тигр» или Бордовая команда, которая сменит Уиндлера, у руководителя Золотой команды было четкое предписание: сохранять работоспособность корабля, постараться избежать других аварий и гарантированно подготовить запуск «ПК+2». До сих пор группа Гриффина справлялась со своей работой, за одним исключением.

Предыдущие попытки Черной команды Ланни произвести точную настройку гироплатформы из-за окружающего корабль облака мусора закончились неудачей. Когда Ланни решил осуществить запуск свободного возврата, полагаясь лишь на грубую настройку по переданным из командного модуля данным, операторы в зале управления лишь пожимали плечами и надеялись на лучшее. Как они знали, этот запуск был коротким, а значит, возможные ошибки в ориентации гироплатформы не могли привести к большим отклонениям. Однако с запуском «ПК+2» дело обстояло иначе. И не только из-за его продолжительности - в девять раз дольше, чем обычное включение двигателя, как при запуске свободного возврата, - но еще из-за того, что он состоится на 18 часов позднее. Дело в том, что координаты гироплатформы со временем дрейфуют, и даже если переданные Лоувеллом из «Одиссея» в 10 вечера данные к 2:43 ночи еще были точны, то координаты почти наверняка «уплывут» к 8:10 следующего вечера.

Последние несколько часов Золотая команда Гриффина работала в тесном сотрудничестве со специалистами лаборатории моделирования, расположенной на территории Космического Центра, где Чарли Дюк и Джон Янг отрабатывали процедуру настройки гироплатформы, что не удалось офицерам НАВИГАЦИИ Черной команды. До сих пор не появилось обнадеживающих результатов. Два пилота моделировали вращение макета ЛЭМа при помощи проецирования на иллюминаторы тренажера карты звездного неба и дополнительного источника, изображающего Солнце, пытаясь воссоздать такую ситуацию на «Водолее», когда облако мусора погрузится в тень и проявятся настоящие звезды. Не имело значения, как его поворачивали: частицы мусора продолжали мерцать в лучах макета Солнца, не позволяя даже приблизительно обнаружить настоящие звезды. Когда пополудни из лаборатории моделирования поступил очередной мрачный отчет, Чак Дейтерих, Дэйв Рид и Кен Рассел - операторы ВЗВРАТА, ДИНАМИКИ и НАВИГАЦИИ команды Гриффина - тяжело опустились за свои терминалы в переднем ряду зала управления чрезвычайно озадаченными.

– Ну, так какой же у нас план? - спросил Рид своих коллег, отодвинувшись назад от своего терминала и глядя то налево, на Дейтериха, то направо, на Рассела, - Что, парни, вы можете предложить?

– Дэйв, - сказал Дейтерих, - я готов к предложениям.

– Я полагаю, нам надо отказаться от этих звезд, - предложил Рассел.

– Если их нельзя рассмотреть, - сказал Дейтерих, - то по ним нельзя ориентироваться.

– Я считаю, что надо дождаться, когда мы будем за Луной, - продолжил Рассел, - В ее тени мусор уже не будет так светиться.

– Но это все равно, что идти по краю пропасти, не так ли? - откликнулся Рид, - Они будут находиться в тени лишь полчаса, а потом останется всего два часа до запуска. Если что-нибудь пойдет не так, на исправление не останется времени.

– Послушайте, - сказал Рассел, - Единственное, что мы можем рассмотреть и что вызывает все эти проблемы - это Солнце.

– Хорошая мысль, - сказал Дейтерих, - Раз уж оно есть, то почему мы не можем им воспользоваться? Это тоже звезда, не так ли? Его координаты есть в компьютере, так ведь? Не имеет значения, сколько у нас мусора: Солнце нельзя ни с чем спутать.

Он смотрел на Рида и Рассела, а те на него - скептически. Обычно, точная настройка гироплатформы - это чрезвычайно тонкая процедура. На звездном небе, раскинувшемся вокруг корабля на все 360 градусов, каждая отдельная звезда - это почти платоновский идеал геометрической точки: точечный объект, бесконечно малого размера, составляющий бесконечную долю градуса. Используя эти яркие точки, можно ориентировать гироплатформу, фактически, исключив любую навигационную ошибку.

Но с Солнцем настройка резко усложнялась. Во-первых, оно очень большое. Имея 865400 миль в диаметре и располагаясь на расстоянии 93 миллионов миль от Земли - почти на расстоянии руки по космическим меркам - эта ближайшая звезда выглядит на небе, как большой белый шарик с угловым диаметром полградуса. На его ярком диске может поместиться великое множество точечных звезд. Как сразу поняли Рид и Рассел, Дейтерих предлагал не новую попытку выставить гироплатформу по такой большой цели, а просто проверить текущую ориентацию корабля. Если астронавты дадут гироплатформе команду найти Солнце, и та развернет корабль так, что оно окажется хотя бы в пределах градуса по направлению трубы сканирующего телескопа, то это будет означать, что ориентация «Водолея» в порядке и гироплатформе можно доверять во время предстоящего запуска. Не успел Дейтерих изложить свой план, как он сам начал сомневаться.

– Правда, мы говорим о весьма толстой цели, так ведь? - произнес он.

– Очень толстой, - подтвердил Рассел.

– А как быть с оптикой? - спросил Дейтерих, - Если навести окуляр на Солнце, то тут же спалишь себе глаз.

– Для этого у них есть фильтры, - сказал Рассел, - Но я все еще не в восторге от самой идеи. Парни, мы говорим о неотработанной процедуре. Она годится для тренажера, но кто-нибудь может положиться на нее в полете?

– Не особенно, - ответил Дейтерих, - Но разве у нас есть выбор?

Рассел и Рид посмотрели друг на друга.

– Выбора нет, - согласился Рассел.

Находясь на два ряда вверх за директорским терминалом, Гриффин посматривал на своих сотрудников в первом ряду и видел, как они что-то увлеченно обсуждают. Он очень надеялся, что это был план процедуры ориентации. Как и каждый руководитель полета, Гриффин держал на рабочем месте журнал, куда записывал ключевые моменты экспедиции. Но до сих пор там оставалась незаполненной строка, предназначенная для отметки о точной настройке, что вызывало его раздражение. До «ПК+2» осталось семь часов. До потери сигнала, когда корабль скроется за диском Луны, - только четыре часа. Офицеры навигации обязаны предложить хотя бы одну стоящую идею и достаточно быстро. В переднем ряду Дейтерих, Рид и Рассел совещались еще около семи минут, потом внезапно замолчали, друг за другом вышли из своего прохода и направились к рабочему месту Гриффина.

– Джерри, - сказал Рассел, когда они приблизились, - мы собираемся воспользоваться Солнцем, чтобы проверить текущую ориентацию.

Гриффин молча смотрел на них. Потом он сказал:

– Это лучшее, что мы можем предложить?

– Лучшее, что можем мы, - сказал Рассел, - Когда корабль окажется в лунной тени и часть звездочек погаснет, мы выполним быструю процедуру настройки. Но это вспомогательный вариант.

– Каково ваше настроение насчет Солнца? - поинтересовался Гриффин.

– Очень хорошее, - ответил Рассел, вложив в свои слова как можно больше уверенности.

– Очень хорошее?

– Да, - сказал Дейтерих, - Хорошее настолько, насколько это вообще возможно в данной ситуации.

Гриффин внимательно посмотрел на лица своих офицеров навигации, а потом поднял вверх ладони.

– Звоните Чарли Дюку и Джону Янгу, - сказал он, - Пусть начинают отработку на тренажере.

В кабине «Водолея» Джим Лоувелл, Джек Суиджерт и Фред Хэйз думали не о Солнце. Их внимание было приковано к космическому телу, которое в четыреста раз меньше, хотя и кажется значительно больше, и в тысячи раз ближе, с каждой минутой становясь все ближе и больше. Пока Джон Янг с Чарли Дюком шаг за шагом выполняли процедуры на макете ЛЭМа, основной экипаж в настоящем корабле был всего лишь в 12 тысячах миль от Луны и несся к ней со скоростью 3 тысячи миль в час. Чем ближе к ней становились «Водолей» и «Одиссей», тем чаще вопреки своей воле украдкой бросали на нее взгляд из иллюминаторов астронавты. Они не могли противостоять этому своему порыву, но, в действительности, у них на это не было времени. Система связи, по-прежнему, требовала их постоянного внимания, корабли требовали непрерывного вращения для терморегуляции, скоро должна была начаться процедура включения перед запуском «ПК+2», и надо было продолжать следить за облаком мусора в надежде, не появятся ли в просвете звезды. Но какова бы ни была плотность этого облака, оно не могло закрыть необъятный, гипсово-серый шар, висящий перед ними.

Луна, к которой приближался экипаж, была растущей: освещено 70 процентов поверхности, за исключением погруженного в темноту серпа на западном крае. На таком близком расстоянии маленькие треугольные окошки ЛЭМа уже не вмещали всей громады лунного тела, и для того чтобы рассмотреть его целиком, астронавтам приходилось сильно наклоняться вперед, вытягивая шеи, насколько им позволяли иллюминаторы. Эта близость вызывала беспокойство Лоувелла. В этот момент его спаренный корабль находился от лунных вершин на таком расстоянии, как, скажем, от Лиссабона до Сиднея. Но «Одиссей» с «Водолеем» летели в шесть раз быстрее реактивного самолета. Командир оторвался от иллюминатора и с тревогой повернулся к пилоту ЛЭМа.

– Как думаешь, Фреддо, они преуспели в деле ориентации? - спросил он.

– Видимо, не очень, иначе нам бы сообщили, - ответил Хэйз.

– Да, а критическая точка быстро приближается.

– На 1340 метров каждую секунду, - добавил Хэйз, взглянув на индикатор скорости своего компьютера.

– Свяжись с ними и спроси, не могли бы они поторопиться - сказал Лоувелл.

Но прежде чем Хэйз успел передать сообщение, Хьюстон вызвал корабль.

– «Водолей», это Хьюстон, - прозвучал голос КЭПКОМа, судя по всему, Ванса Бранда, младшего астронавта, сменившего Джо Кервина за терминалом.

– Слушаю, Хьюстон, - откликнулся Хэйз.

– Так, у нас готова процедура ориентации, - сказал Бранд, - Мы думаем, что надо проверить положение Солнца примерно на отметке 74 часа. Мы вскоре передадим вам нужные данные, и если вы окажитесь от цели не дальше одного градуса, то, как мы считаем, гироплатформа не потребует дальнейшей настройки. Если солнечный тест закончится успешно, то мы дадим вам координаты какой-нибудь звезды в противоположной стороне: для уверенности, вы проведете еще один тест, когда окажитесь в тени. Все.

Хэйз повторил инструкции, чтобы удостовериться, что он правильно понял. Потом он выключил микрофон и вопросительно взглянул на Лоувелла и Суиджерта. У Хэйза не было необходимости быть самым квалифицированным в этом вопросе. Суиджерт, как штурман данной экспедиции, и Лоувелл, бывший штурманом в своем первом полете, гораздо лучше него разбирались в науке ориентации по звездам.

– Что вы на это скажете? - спросил Хэйз.

Лоувелл присвистнул.

– Значит, это должно подтвердить правильность ориентации…

Он повернулся к Суиджерту:

– Что ты на это скажешь?

– Какой-то неточный метод, ты не думаешь? - сказал Суиджерт.

– Очень неточный, - согласился Лоувелл, - Какой диапазон отклонения они нам задали?

– Один градус.

– Что составляет два Солнца. Это все равно, что прицеливаться в стену сарая.

– Вопрос в том, - сказал Суиджерт, независимо от Рида повторяя его слова, - есть ли у тебя идеи получше?

Лоувелл задумался.

– Вообще никаких, - сказал он, - А у тебя?

– Нет.

– Вызывай их, - сказал Лоувелл, обращаясь к Хэйзу, - Пусть начинают.

Хэйз вызвал на линию Бранда, и КЭПКОМ начал диктовать пилоту ЛЭМа процедуру солнечного теста. Как задумали Дейтерих, Рассел и Рид, и опробовали на тренажере Дюк и Янг, эта процедура должна оказаться простой. Лоувелл введет в компьютер команду разворота, чтобы сканирующий телескоп указал на Солнце. Для повышения точности он должен задать квадрант, или, как называют штурманы, «лимб», Солнца. В данном случае Рид, Рассел и Дейтерих выбрали северо-восточный лимб. Система ориентации не воспринимала Солнце, как опорный объект для настройки, но умела на него наводиться. Когда компьютер примет команду, Лоувелл нажмет кнопку «Выполнить», и автоматически включатся шестнадцать реактивных стабилизаторов лунного модуля, поворачивая корабль туда, где, по мнению компьютера, должно находиться Солнце. Если верхний правый лимб гигантской звезды окажется в пределах одного градуса от перекрестия защищенного фильтром телескопа Лоувелла, то ориентация удовлетворительная. Если нет, то это означает неприятности.

Лоувелл прослушал инструкции Бранда, приказал Хэйзу повторить их обратно на Землю и начал сыпать вопросы Хьюстону. Дюк и Янг отрабатывали эту процедуру на макете ЛЭМа в пристыкованном состоянии? КЭПКОМ его заверил, что так. Не возникнут ли проблемы у системы ориентации при попытке маневрирования с увеличенным весом? Нет, не возникнут. Не закроет ли обзор сканирующему телескопу стыковочный радар, торчащий из вершины лунного модуля? Нет, если радар будет втянут перед этим маневром. Этот опрос с участием Суиджерта и Хэйза занял почти целый час. Когда КЭПКОМ и офицеры навигации не могли ответить, отвечали такие астронавты, как Дюк, Янг, Нейл Армстронг, Баз Олдрин и Дэвид Скотт, которых специально для этого вызвали в Центр управления. Наконец, в 2:30 пополудни, или на отметке 73 часа 31 минута полетного времени, казалось, интерес Лоувелла был удовлетворен.

– Так, Хьюстон, - решительно обратился он к Бранду, - когда должен состояться этот небольшой солнечный тест?

– В 74 часа 29 минут, - ответил Бранд.

Лоувелл взглянул на свои часы:

– Как насчет того, чтобы выполнить его сейчас? Почему мы должны ждать?

– Хорошо, - сказал Бранд, - Можете начинать прямо сейчас.

Получив разрешение, экипаж занял свои рабочие места. Впервые с момента отключения «Одиссея» нашлась работа и для Суиджерта. Как было решено, Лоувелл займет центральное место перед приборной панелью и займется навигационным компьютером, занося в него данные, необходимые для солнечного теста, и наблюдая за индикаторами ориентации, чтобы корабль двигался в правильном направлении. Суиджерт займет место у иллюминатора по правую руку от Хэйза, чтобы предупредить Лоувелла, когда Солнце окажется в его поле зрения. Хэйз переберется на сторону Лоувелла, где он будет смотреть в сканирующий телескоп системы ориентации, измеряя отклонение Солнца от перекрестия.

Наземная команда в Хьюстоне также заняла свои терминалы. Гриффин, как и Ланни прошлой ночью, попросил тишины на внутреннем канале связи и обратился к специалистам, стоящим рядом с терминалами, чтобы те не мешали операторам сосредоточиться на непосредственной работе. Он потянулся к полетному журналу и в графе «Полетное время» написал «73:32», а в графе «Примечание» - «Начало солнечного теста». Фред Хэйз в космическом корабле настроил свою систему связи и, то ли специально, то ли случайно, включил микрофон. И тут же на Земле услышали ломаные голоса астронавтов, совещающихся между собой.

– Я вообще не могу в это поверить, - произнес Лоувелл вполголоса.

– Мы найдем Солнце, - сказал Хэйз.

– Не будь так уверен. Может, у меня все еще проблемы с арифметикой с прошлой ночи.

Находясь между своим местом и местом пилота ЛЭМа, Лоувелл ввел в компьютер «Водолея» информацию, переданную Брандом. Компьютер принял данные, медленно их обработал и, как всегда, терпеливо ожидал, пока командир не нажмет «Выполнить». Взглянув на Хэйза, а потом на Суиджерта, Лоувелл нажал кнопку. Примерно секунду ничего не происходило, а затем за иллюминаторами появились прозрачная дымка гипергольного газа от реактивных стабилизаторов лунного модуля. А внутри астронавты почувствовали, как корабль начал медленно поворачиваться. В центре кабины Лоувелл пристально глядел на стрелки индикаторов ориентации.

– У нас вращение, - сообщил он, - Теперь рысканье… вращение… крен… снова рысканье. Хьюстон, вы тоже это видите?

– Нет, Джим, - сказал Бранд, - Мы не можем получать данные с такой скоростью, какую дает ваш компьютер.

– Понял, - подтвердил Лоувелл и повернулся направо, - Джек, ты что-нибудь видишь?

– Ничего, - ответил Суиджерт.

– А ты? - спросил он Хэйза.

– Ничего.

В переднем ряду терминалов Центра управления Рассел, Рид и Дейтерих слушали экипаж и молчали. И за терминалом КЭПКОМа Бранд молчал, пока его снова не вызовут. За терминалом руководителя полета Гриффин подвинул журнал и написал слова «Солнечный тест начат». По линии корабль-Земля слышались ломаные голоса экипажа.

– Рысканье вправо, - донесся голос Хэйза, - Командир, что на «Эф-Ди-Ай»?

– Зона нечувствительности… - откликнулся Лоувелл.

– Плюс 190, - сказал Хэйз, - Плюс 08526.

– Дай мне 16…

– У меня «Эйч-Пи» на «Эф-Ди-Ай»…

– Два диаметра, не больше…

– Ноль, ноль, ноль…

– Дай мне «АОТ», дай «АОТ»…

Еще восемь минут операторы молча слушали бормотание экипажа, пока «Водолей» вращал свою тушу. Затем Суиджерт что-то заметил с правой стороны корабля: маленькая вспышка, ничего, снова вспышка. Неожиданно, ошибки не могло быть, в углу иллюминатора показался кусочек солнечного диска. Он быстро повернул голову вправо, змеем - влево, чтобы предупредить Лоувелла. Но, прежде чем он успел что-либо сказать, солнечный луч осветил приборную панель, и командир, наблюдавший за своими индикаторами, невольно поднял глаза.

– Вызывай их, Джек, - сказал он, - Что ты видишь?

– У нас Солнце, - ответил Суиджерт.

– Большой кусок Солнца, - с улыбкой сказал Лоувелл, - А ты что-нибудь видишь, Фреддо?

– Нет, - ответил Хэйз, прищуриваясь в телескоп. И затем, когда окуляр наполнился светом, - Да, по-моему, треть диаметра.

– У нас получается, - сказал Лоувелл, выглянув в окно и слегка отворачиваясь от солнечных лучей, - Я думаю, у нас получается.

– Почти попали, - сказал Хэйз.

– Мы нашли его, - вызвал Лоувелл Землю, - Я думаю, мы нашли его.

– Так, - сказал Хэйз, наблюдая, как край Солнца коснулся перекрестья телескопа и двинулся вниз, - Почти попали.

– Ты его видишь? - спросил Лоувелл.

– Почти попали, - повторил Хэйз.

Изображение Солнца в телескопе опустилось вниз на долю градуса. Затем, еще чуть-чуть. Из стабилизаторов еще пару секунд вылетал гипергольный дым, после чего реактивные струи тихо отключились, и корабль, а вместе с ним и Солнце, остановились.

– Что у тебя? Что у тебя? - спросил Лоувелл.

Хэйз ничего не говорил, потом медленно оторвался от телескопа и повернулся к товарищам с большой улыбкой.

– Верхний правый угол Солнца, - объявил он.

– Мы нашли его! - воскликнул Лоувелл, подняв кулак.

– Попали в точку! - сказал Хэйз.

– Хьюстон, это «Водолей», - вызвал Лоувелл.

– Слушаю вас, «Водолей», - ответил Бранд.

– Так, - сказал Лоувелл, - похоже, солнечный тест прошел.

– Мы поняли, - сказал Бранд, - Мы очень рады слышать это.

В Центре управления, где несколько мгновений назад Джеральд Гриффин призвал к полной тишине, с первого ряда раздался возглас офицеров ВОЗВРАТА, ДИНАМИКИ и НАВИГАЦИИ. Из второго ряда его подхватили СВЯЗЬ, ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЕ и МЕДИК. По всему залу прокатились беспрецедентные, нарушающие строгую дисциплину «НАСА», аплодисменты.

– Хьюстон, это «Водолей», - вызывал Лоувелл сквозь шум, - Вы меня поняли?

– Поняли, - ответил с широкой улыбкой Бранд.

– Оно не совсем по центру, - докладывал командир, - Чуть меньше радиуса в сторону.

– Это прекрасно, прекрасно.

Бранд посмотрел через плечо и улыбнулся Гриффину, а тот улыбнулся в ответ, не мешая суматохе в зале. В Центре управления не должно быть беспорядка, но Гриффин позволил ему продолжаться еще несколько секунд. Он подвинул полетный журнал и в графе «Полетное время» написал «73:47». В графе «Примечание» он написал «Солнечный тест завершен». Посмотрев вниз, руководитель полета в первый раз обнаружил, что у него дрожат руки. А, переведя взгляд в журнал, он тоже в первый раз заметил, что последние три записи неразборчивы.

Людям, находившимся вокруг, Мэрилин Лоувелл показалась удивительно равнодушной удачному завершению солнечного теста. Гости, собравшиеся у телевизора в гостиной дома Лоувеллов, почти все были из «НАСА». Они хорошо знали технику лунных полетов и осознавали важность этого события. А остальные хорошо понимали это из телепередач. Перспективы удачного возвращения экипажа, главным образом, зависели от результата запуска «ПК+2». А результат «ПК+2», в основном, зависел от результата солнечного теста. Реакция на доклад Джима в доме Лоувеллов была не хуже, чем в Центре управления: восклицания, объятия и рукопожатия. Однако сама Мэрилин лишь кивнула и закрыла глаза.

Многие, кто видел реакцию Мэрилин, обеспокоился ее состоянием, но, сидевшие слева Сюзан Борман и справа Джейн Конрад, понимали подругу. Как Мэрилин и как остальные жены астронавтов, начиная с первых дней программы «Меркурий», Сюзан и Джейн сразу научились самому главному, что необходимо уметь жене астронавта во время полета - контролировать свои эмоции. Телекомпании могут позволить себе драматизировать перед зрителями каждое включение стабилизатора и каждый поворот гироплатформы, но люди, чьи мужья, отцы и сыновья летят в этом корабле, не имеют на это права. Для них полет был не национальным событием: в буквальном смысле он был домашним. И от его результата зависело не будущее нации, а будущее их семей. И поэтому жены не могли позволить себе очень эмоционально реагировать на каждое ключевое событие экспедиции. Если надо, вскрик или всхлип во время спуска, плач или возглас во время приводнения, обнять детей во время взлета с Луны, а в остальном - лишь кивнуть и ждать.

Но иногда Мэрилин позволяла себе небольшое отступление от правил - неясные воспоминания о днях, когда служба ее мужа не была так насыщена событиями. Два или три раза прошлой ночью лицо Мэрилин принимало спокойное, рассеянное выражение, с легким подобием улыбки, когда она мысленно возвращалась в счастливое и безопасное время.

– Ты знал, что Джим любил ракеты еще в детстве, - спросила Мэрилин у Пита Конрада, когда они с несколькими гостями оказались утром в кабинете Лоувелла.

– Да, он рассказывал мне, - сказал Конрад, - как в школе построил ракету, которая взорвалась.

– Он даже лично написал письмо о ракетах в свою Военно-морскую академию.

Мэрилин подошла к книжной полке мужа и достала старую папку из «Аннаполиса».

– Прочитай последний абзац, - сказала она, перелистнув скрепленную в углу пачку тонких пожелтевших листов.

– Мэрилин…, - произнес Конрад, переживая, уместны ли эти воспоминания в такую минуту.

– Пожалуйста, прочитай это.

Конрад взял у Мэрилин папку и прочитал:

– …Настает важный день в ракетостроении, день, когда наука сделает полеты в космос не мечтой, а реальностью. Это будет день, когда преимуществами реактивной энергии - проще говоря, мощной тягой и возможностью работы в вакууме - воспользуются в полной мере…

– Неплохо для 1951 года, а? - спросила Мэрилин.

– Неплохо.

– Конечно, если бы «НАСА» не изменило свой подход, после того, как они в первый раз зарубили кандидатуру Джима, он бы никогда не полетел ни на какой ракете.

– Ни Джим, ни я, - сказал Пит.

– Ты знаешь, через семь лет после того, как его отклонила та первая медкомиссия, в Космический Центр с визитом прибыл главврач. К тому времени Джим летал на двух «Джемини», и все его грамоты висели на стене кабинета. Когда к нему заглянул главврач, Джим показал на эти благодарности и сказал ему: «Вы, парни, научились хорошо мерить билирубин, но так и не додумались измерять упорство и побуждения человека».

В этом месте Конрад улыбнулся.

– Он любит рассказывать эту историю, Пит, - сказала Мэрилин, и ее голос оборвался. Внезапно, она отвернулась.

– Мэрилин, - сказал Конрад, вкладывая в свой голос как можно больше убеждения, - он уже летит домой.

Никто в доме не мог сказать, хорошо это или плохо, что Мэрилин окунулась в эти воспоминания, но в полдень, когда ее муж завершил импровизированный солнечный тест, она в них больше не нуждалась. Вместо этого, когда ее гости начали восклицать и обниматься, она встала, извинилась и вышла на кухню.

Несколько часов назад ей позвонил и предложил совершить Причастие отец Дональд Рейш, местный епископ, который давно знал семью Лоувеллов. Мэрилин любила компанию Рейша и обрадовалась его визиту: по меньшей мере, час в гостиной в его лице будет ей духовная опора. Она хотела предложить ему что-нибудь лучше безвкусного кофе. Звонок в дверь раздался раньше, чем Мэрилин дошла до кухни, и Дот Томпсон пошел открывать.

Вошел отец Рейш, тепло поприветствовал Мэрилин и присоединился к остальным в гостиной. С его приходом атмосфера в комнате сразу изменилась. Звук телевизора был приглушен, вместе с ним стихли голоса в гостиной, и дом вернулся в то обычное состояние, которое было до 9:30 прошлого вечера.

Едва Мэрилин с гостями собрались вокруг стола, где должна была состояться служба, как появилась Бетти Бенвеер и прошептала ей:

– Мэрилин, ты говорила детям, что придет отец Рейш?

– Конечно, ответила Мэрилин, - Я так думаю. Думаю, что да. А что такое?

– Ну, если ты и говорила Сюзан, то она забыла об этом. Она только что спустилась вниз, увидела, как все разговаривают со священником и теперь у нее истерика. Она думает, что ты уже не надеешься. Она думает, что Джим не вернется.

Мэрилин извинилась и бегом поднялась в комнату Сюзан, где безутешно рыдал ее предпоследний ребенок. Взяв ее на руки, Мэрилин заверила Сюзан, что нет, никто не потерял надежду, что люди в Космическом Центре держат все под контролем, и что священник только поможет с тем, что неподвластно даже народу в Космическом Центре.

Так как дочь ей не поверила, Мэрилин взяла ее за руку, на цыпочках спустилась вниз и показала знаками Бетти, что они вернутся через несколько минут. Незаметно выйдя из кухни, Мэрилин и Сюзан прошли к Тейлор-Лейк и опустились на траву под ближайшим деревом.

– А теперь расскажи мне, чего ты боишься, - сказала Мэрилин, когда они сидели вместе.

– Что ты имеешь в виду? - смущенно спросила Сюзан, - Я боюсь, что папа не вернется домой.

– Что? - спросила Мэрилин с поддельным удивлением, - Именно это разволновало тебя?

– Да…

– А ты не знала, что твой отец слишком скуп, чтобы умереть? - сказала с улыбкой Мэрилин (ПРИМ.ПЕРЕВ.- американская поговорка).

– Он не скупой, - запротестовала Сюзан.

– Нет. Конечно, нет. Но он упрямый, правильно?

Сюзан кивнула.

– И он находчивый, правильно?

Сюзан снова кивнула.

– И он лучший астронавт, какого я знаю.

– Он лучший, я это тоже знаю, - сказала Сюзан.

– И ты, действительно, думаешь, что лучший астронавт, из тех, что мы с тобой знаем, мог забыть что-нибудь простое: ну, например, развернуть свой корабль и прилететь домой?

– Нет, - нерешительно засмеялась Сюзан.

– Нет, - подтвердила Мэрилин, - И я так думаю. Но вот, что меня беспокоит: те люди у нас в доме, они ведь этого еще не поняли. Как думаешь, не следует ли нам пойти туда и исправить положение?

Сюзан согласилась, и Мэрилин с дочерью медленно направились к дому. Когда они вернулись, оказалось, что священник уже закончил службу и первый голос, который услышала Мэрилин, не принадлежал отцу Рейшу. Это, определенно, был голос Джима.

На некоторое мгновение Мэрилин с дочерью растерялись, остановившись в дверях, но потом осознали, что его голос раздавался из телевизора. В гостиной большинство гостей уже столпились у экрана, на котором показывали Лоувелла. Он был очень опрятен в своем голубом свитере и галстуке, удобно устроившись в кресле телестудии «Эй-Би-Си» и беседуя с Жулем Бергманом. Мэрилин помнила тот день в конце прошлого месяца, когда Джим отправился на это вынужденное интервью, в течение которого, как он потом рассказал ей, Бергман несколько раз спрашивал его, испытывал ли он страх, когда был пилотом-испытателем или астронавтом. В тот день Мэрилин сама выбрала ему галстук, который ей казался подходящим для телевидения. И теперь, несмотря ни на что, она не забыла об этом.

– Знаете, Жуль, - говорил Джим, - Я думаю, каждому пилоту знаком страх. Я думаю, те, кто утверждает обратное, на самом деле, обманывают себя. Но мы доверяем той технике, с которой работаем, и это побеждает любой страх.

– Вы можете вспомнить какую-нибудь аварийную ситуацию на самолете, когда вы испытали страх? - спросил Бергман.

– О, у меня несколько раз загорался двигатель, - сказал Лоувелл, - И я испытывал такое чувство, типа любопытства, а вдруг снова загорится. Но этого не случилось.

– Вы верите, что по теории вероятности, с вами уже больше ничего не случится после всех этих инцидентов? Например, вы не боитесь застрять на Луне?

– Нет, я считаю, что в полетах мы можем положиться на две вещи. Во-первых, надо пройти хорошую тренировку, как вести себя в аварийной ситуации: тяжело в учении - легко в бою. Во-вторых, надо всегда помнить, что каждый новый полет - это как очередной бросок игральных костей: там ничего не накапливается, и вы не сможете гарантированно получить семерку. Каждый раз все начинается с нового листа.

– И вас не беспокоит мысль, что взлетная ступень не сработает или что-то в таком роде?

– Нет, - сказал Лоувелл, покачав головой, - Если бы это меня беспокоило, то я бы не полетел.

– Давайте, поставим вопрос по-другому, - упорствовал Бергман, - Как бы вы сравнили этот риск, скажем с риском военного пилота «Эф-4» во Вьетнаме?

Лоувелл сделал глубокий вдох и на мгновение задумался.

– Конечно, мы рискуем, - сказал он, наконец, - Полеты на Луну и использование космической техники является опасным. Но, используя самую совершенную технологию, мы минимизируем этот риск. Когда же идешь в бой, то противник тоже пользуется технологией, увеличивая твой риск. Я думаю, это очень опасно.

– То есть вы считаете, что ваши шансы выше?

– Да, я считаю, - ответил Лоувелл, очевидно, уставая от одних и тех же вопросов, - что военный пилот во Вьетнаме находится в более опасном положении.

Интервью закончилось, и снова начался прямой эфир с Бергманом и Фрэнком Рейнольдсом в студии «Эй-Би-Си» в Нью-Йорке. Мэрилин повернулась к Сюзан и улыбнулась.

– Ты видела? - сказала она, - Папа в гораздо большей безопасности, чем те люди, которые участвуют в сражениях. А те, в свою очередь, обычно возвращаются домой.

Сюзан, видимо, успокоилась и выбежала из гостиной во двор. Мэрилин тоже почувствовала себя немного лучше. Верно, по всей Америке тысячи жен каждый день жили с мыслью, что их мужья сражаются на другом конце земного шара, и не знали, вернутся ли они домой. Но у тех женщин не было ни Жуля Бергмана с его регулярными выпусками новостей, ни спасательных кораблей ВМФ, ни десятков людей в громадном зале управления, следящих за каждым их вздохом. Конечно, мужья тех женщин не находились за четверть миллиона миль от дома, среди абсолютного вакуума, в поврежденном корабле и в опасности не только не вернуться на свой авианосец или базу, но и не вернуться на свою родную планету. Мэрилин медленно опустилась в кресло, и на нее снова нахлынули воспоминания. И приняв все это во внимание, она теперь не была уверена, где бы она хотела видеть мужа.

Солнце заходило над домом Мэрилин Лоувелл в Хьюстоне. И в тот же момент оно заходило на корабле Джима Лоувелла, за 240 тысяч миль отсюда. За исключением двух быстрых пролетов ночной стороны Земли, когда «Аполлон-13» находился на орбите ожидания вокруг родной планеты, Солнце там светило постоянно. Его не всегда было видно, но его присутствие можно было почувствовать по нагреву корабля во время термостабилизационного вращения, по освещению мусора после сотрясения сервисного модуля, по мельканию на приборной панели при контроле ориентации. Теперь, в 6:30 вечера, когда гости расселись вокруг телевизора в гостиной и «Аполлон-13» приблизился на расстояние 1500 миль от Луны - менее одного лунного диаметра - пути корабля и Солнца начали, наконец, расходиться.

Как и все остальные лунные корабли, «Одиссей» и «Водолей» подлетали к ней с западного края. Когда фаза Луны между второй четвертью и полнолунием, это означает темный край. Чем ближе подлетал корабль, тем сильнее он погружался в темноту. И хотя его еще освещали лучи, они все отражались от обшивки и в иллюминаторы медленно темнеющей кабины проникал мерцающий земной свет - свет Солнца, отраженный родной планетой. А еще сгущающийся мрак означал, что все меньше и меньше света отражалось от облака мусора, окружающего корабли. Как и час назад, Лоувелл, Хэйз и Суиджерт заняли свои обычные рабочие места слева, справа и сзади. Хэйз штудировал процедуры запуска двигателя, Суиджерт помогал ему, чем мог, а Лоувелл повернулся к своему окну.

– У меня Скорпион! - объявил командир.

– В самом деле? - спросил Хэйз, прервав работу и повернувшись к своему окну.

– Да. И Антарес.

– Они все появились, - сказал Суиджерт, потянувшись к окну Лоувелла.

– И правда, - сказал Лоувелл, - Здесь Нунки и Антарес. Достаточно для точной проверки.

Суиджерт согласился:

– Возможно, даже больше, чем достаточно.

– Ты не хочешь их известить об этом? - спросил Хэйз.

– Да, - ответил Лоувелл и вызвал в микрофон, - Хьюстон, это «Водолей».

– Слушаю тебя, Джим, - откликнулся Бранд.

– Докладываю, что мы видим Антарес и Нунки. Нам нужно знать, не собираетесь ли вы попытаться проверить ориентацию.

– Понял, - сказал Бранд, - Сообщение о звездах получено. Ожидайте приказа на процедуру проверки точной ориентации.

В Центре управления Бранд переключился с линии корабль-Земля на внутреннюю директорскую связь для консультации с НАВИГАЦИЕЙ. По слухам, весь день гуляющим по Центру управления, группа Кранца вернулась за терминалы два часа назад и собиралась там оставаться, по крайней мере, еще несколько часов. С самого полдня Бордовая команда Милта Уиндлера стояла на изготовке по стенам зала управления, как запасные игроки в футболе, готовые сменить группу Гриффина перед закатом. Но Кранц объявил по громкой связи всем и, в частности своему другу Уиндлеру, что, несмотря на риск испортить отношения, он вскоре поставит своих людей на запуск «ПК+2», а команда Уиндлера пусть подождет. В 4:30 из комнаты 210 быстрой походкой вышла команда «Тигр», заняла весь зал управления и с краткими «извини» и пожатиями плечами приняли командование за терминалами до 10:30 вечера. Операторы Золотой команды Гриффина, которых и так должны были сменить через несколько минут, сдали свои места и удалились в проходы к Бордовой команде Уиндлера.

После того, как Бранд просмотрел процедуру ориентации вместе с Биллом Феннером, оператором НАВИГАЦИИ Белой команды, а тот просмотрел ее с Кранцем, проявилось первое различие в работе Белой команды и Золотой. Кранц объявил, что звездный тест, который мог бы подтвердить точность настройки гироплатформы, теперь отменяется. Настройка, параметры которой прошлой ночью передал с «Одиссея» Лоувелл, доказала свою точность во время запуска свободного возврата и еще раз ее подтвердила после импровизированного солнечного теста. Снова заниматься этим, как полагал Кранц, означало искать себе на голову новые неприятности и расточать понапрасну как топливо в стабилизаторах, так и время. Он довел свое решение до Феннера, а тот передал Бранду, который и сообщил его команде.

– Эй, «Водолей», - объявил КЭПКОМ, - мы очень довольны нашей текущей настройкой. Мы больше не собираемся тратить топливо в стабилизаторах, так что почему бы нам не оставить все как есть?

– Так, понятно, - сказал Лоувелл, убрал микрофон и повернулся к Хэйзу с удивленным взглядом, - Первый раз за полет мы видим звезды, и теперь они нам не нужны.

– Они волнуются, как бы не испортить все перед запуском, - пытаясь быть дипломатичным, сказал Хэйз.

– А я волнуюсь, как бы нам все не испортить, прежде чем мы к нему приступим.

Спор о звездном тесте быстро потерял практический интерес, поскольку уходило время. Близость корабля к переднему краю Луны означала, что до полета над обратной стороной и потери контакта оставалось меньше полутора часов. Эта потеря сигнала будет короче, чем в последней экспедиции Лоувелла, так как в отличие от экипажа «Аполлона-8», который перед появлением с противоположного края запустил свой гипергольный двигатель и вышел на окололунную орбиту, команда «Аполлона-13» вообще ничего не должна делать. Войдя за западный край в 75 часов и 8 минут полетного времени, они должны появиться у восточного края всего через 25 минут, а гравитация увеличит их скорость за время отсутствия контакта с Землей. Еще через два часа они должны быть готовы к запуску двигателя.

– «Водолей», это Хьюстон, - вызвал Бранд, - Если вы готовы, то я могу передать вам данные для маневра «ПК+2», а потом будете готовиться к потере сигнала.

– Так, - сказал Хэйз, доставая блокнот и ручку, - Я готов записывать.

Бранд зачитал все данные, включая векторы, углы рысканья и возможные точки приводнения на Земле, а Хэйз записал и прочитал ему обратно.

Лоувелл слышал озабоченность в голосе КЭПКОМа и с удовольствием ощущал свое внутреннее спокойствие, так как приближались потеря сигнала и, собственно, запуск. Этот запуск, в отличие от запуска свободного возврата, должен быть долгим и мощным: двигатель отработает 5 секунд на минимальной тяге, потом 21 секунду - на сорока процентах и, наконец, 4 минуты на полной тяге. Так же, как и запуск свободного возврата, его начнет и завершит компьютер, а Лоувелл будет лишь управлять рукояткой тяги. Если двигатель не включится точно в 79:27:40.07, то это сделает сам Лоувелл при помощи двух ярко-красных кнопок размером с долларовую монету, со словами «Старт» и «Стоп» под ними, на командирской стороне корабля. Эти кнопки связывают посадочный двигатель напрямую с батареями и, будучи нажатыми, дают команду на включение двигателя, минуя компьютер.

Если кнопку «Старт» требуется нажать лишь при опоздании момента зажигания, то существует много ситуаций, когда Лоувелл должен нажать «Стоп». В соответствии с полетными инструкциями командир обязан выключить двигатель, если упало давление топлива или давление в стабилизаторе, возросло давление окислителя, ориентация изменилась более чем на 10 градусов, на приборной панели мигают аварийные сигналы любой из шести батарей, компьютера или карданового подвеса двигателя.

Лоувелл знал, хуже всего, если появится сигнал о превышении давления в гелиевых баках топливной системы. Чтобы подавать топливо по магистралям в посадочную ступень ЛЭМа, инженеры «НАСА» больше полагались на сжатый гелий, чем на ненадежные топливные насосы. Не реагируя с взрывоопасной гипергольной жидкостью, инертный газ выталкивал ее по трубопроводам в камеру сгорания.

Эта система была почти безупречна, за одним исключением: гелий имел самую низкую температуру кипения, так что малейшее повышение температуры могло вызвать его испарение. Учитывая, что расширяющийся в герметичном баке газ может наделать много бед, «НАСА» снабдила бак вентилем с разрывной диафрагмой. Если давление неожиданно увеличится, диафрагма прорвется и выпустит газ, прежде чем давление станет слишком высоким.

Такое истекание гелия означает, что двигатель больше не удастся включить, но это в нормальной лунной экспедиции не представляет особой проблемы. Гелиевая система не должна ни нагреваться, ни включаться, пока посадочный двигатель не будет готов к работе, а сам посадочный двигатель предусматривает только разовое включение, чтобы вывести ЛЭМ с орбиты и посадить его на Луну. Разрыв диафрагмы должен происходить уже на лунной поверхности, когда посадочный двигатель выключается навсегда и газ спокойно выпускается в окружающий вакуум. Никто никогда не рассматривал ситуацию, с которой теперь столкнулся командир «Аполлона-13», когда во время полета придется включить двигатель, выключить его, а потом снова включить и опять выключить. Если в перегруженной топливной магистрали порвалась диафрагма, то посадочная двигательная установка пришла в полную негодность.

Несмотря на все это, Лоувелл ощущал поразительное спокойствие от приближающегося запуска, и, пока Хэйз записывал данные под диктовку Бранда, командир улучил минутку еще раз выглянуть в иллюминатор. И он выбрал для этого правильный момент. В 76 часов 42 минуты 7 секунд полетного времени Солнце скрылось за Луной, и «Аполлон-13» полностью погрузился в тень. Снаружи корабля мгновенно исчез сверкающий мусор, и со всех сторон, по всем направлениям в небе вдруг возник ковер из белоснежных звезд.

– Хьюстон, - сказал Лоувелл, - Солнце зашло и «…человек смотрит на эти звезды…»

– Это Нунки? - спросил Хэйз, повернувшись к окну и указав на звезду, которую раньше Лоувелл едва различал, а сейчас сиявшую, как маяк.

– Да, - ответил Лоувелл, - и еще я гораздо лучше вижу Антарес.

– А что это за облако? - спросил Суиджерт, наклонившись над плечом Лоувелла.

– Млечный путь, - ответил Лоувелл, показывая яркую белую полосу, рассекающую небо.

Нет, не та, что светится, - сказал Суиджерт, - Темная полоса. Даже две темные полосы, похожие на след инверсии.

Лоувелл проследил за взглядом Суиджерта и увидел пару жутко черных колонн, которые стерли только что появившиеся звезды.

– Я ничего подобного в жизни не видел, - произнес он, - Может, это выброшенный мусор.

– От наших маневров? - спросил Хэйз.

– Нет, - сказал Лоувелл, - от нашего взрыва.

Все трое смотрели на эти облака и ощущали спокойствие. Почти сутки прошли с неожиданного ночного удара и тряски, и воспоминания об этом уже начали стираться. Но эти призрачные черные пальцы, тянущиеся в космос от их корабля, вновь их прояснили. По-прежнему, было неясно, что произошло в задней части их корабля, но истекающий грязный дым служил им постоянным напоминанием о катастрофе.

Тишину нарушил голос Бранда:

– «Водолей», это Хьюстон.

– Слушаю, Хьюстон.

– Так, Джим, у нас чуть больше двух минут до потери сигнала, и все идет хорошо.

– Принято, - ответил Лоувелл, - Как я понял, вы хотите, чтобы мы не включали никакие системы и что-либо делали до возобновления контакта.

– Принято. Все правильно, - подтвердил Бранд.

– Хорошо, тогда нам остается только сидеть здесь, в тесноте. До встречи на другой стороне.

Экипаж «Аполлона-13» снова погрузился в тишину, и через 120 секунд связь пропала.

Выскользнув из земного света в полную темноту и радиомолчание позади Луны, экипаж почувствовал себя подавленно. Западный край Луны был в тени, и светился лишь противоположный серп. Поэтому большую часть пути за Луной экипаж «Аполлона-13» кроме темноты ничего не видел под кораблем. Единственное, что раскрывало присутствие этого космического тела, было полное отсутствие звезд, которое начиналось снизу и простиралось далеко к воображаемому горизонту.

Почти двадцать минут астронавты плыли над этой ночной темнотой, пока за пять минут до возобновления связи вдали не показался светло-серый, похожий на торф серп. Хэйз первым увидел его по правому борту и потянулся за камерой. Следующим был Лоувелл, который заметил его из левого окна и кивнул, скорее, не в восторге, а в знак одобрения. Никогда прежде не видевший этого зрелища Суиджерт схватил свою камеру и скользнул в направлении Лоувелла. Командир отодвинулся от окна, уступая новичку свое место, чтобы тот мог обозреть открывающуюся внизу панораму. Как и шестнадцать месяцев назад во время экспедиции «Аполлон-8», внизу под кораблем проплывало все то же безжизненное пространство, которое до 1968 года не видел ни один землянин, а теперь уже видели более десятка человек.

Суиджерт и Хэйз, как Борман, Лоувелл и Андерс перед ними, были ошеломлены. Они в почтительной тишине смотрели на моря и кратеры, реки и горы - большие складки на лунной поверхности. В отличие от экипажей предыдущих экспедиций они летели не на высоте 60, а на 139 миль. И в отличие от экипажей предыдущих «Аполлонов» они здесь не задерживались. Как только они добрались до восточной стороны, их высота начала снова увеличиваться, и Лоувелл проплыл в заднюю часть кабины, чтобы дать возможность новичкам вдоволь насмотреться. Через пять минут, в назначенное для возобновления сигнала время он переключил свой микрофон на передачу и деликатным шепотом вызвал Землю.

– Доброе утро, Хьюстон. Как слышите?

– Слышу тебя достаточно хорошо, - откликнулся Бранд.

– Хорошо, - сказал Лоувелл, - И мы слышим тебя также сносно.

Он выглянул из-за плеча Суиджерта и обратил взор на проносящееся внизу образование:

– Для информации: сейчас мы пролетаем над Морем Смита и, похоже, поднимаемся.

– Мы, на самом деле, поднимаемся, - немного печально добавил Суиджерт.

– О, да, да, - больше для своих товарищей, чем для Земли, ответил Лоувелл, - мы уже не на 139 милях. Мы улетаем.

– Принято, «Водолей», - сказал Бранд.

– Мы по-прежнему ждем от вас время запуска, - напомнил Земле Лоувелл.

– Так, ждите.

Бранд отключился от линии, и, пока Хэйз и Суиджерт оставались с камерами у иллюминаторов, он принялся беспокойно перемещаться по кабине и суетиться вокруг своих переключателей, готовясь к включению питания. Проплывая от секции к секции приборной панели, он незаметно очутился возле Хэйза и Суиджерта, время от времени бормоча «Извини, Фреддо» или «Прощу прощения, Джек». Пилоты ЛЭМа и командного модуля рассеянно уступали дорогу Лоувеллу, а затем снова проплывали на прежнее место. Через две или три минуты Лоувелл остановился, опустился на кожух взлетного двигателя, который до сего момента, как считалось, был местом Суиджерта, и скрестил руки на груди.

– Господа! - намеренно громко для маленькой кабины сказал Лоувелл, - Каковы ваши намерения?

Испугавшись, Хэйз и Суиджерт обернулись.

– Наши намерения? - переспросил Суиджерт.

– Да, - ответил Лоувелл, - Приближается маневр «ПК+2». Вы намерены участвовать в нем?

– Джим, - как-то слабо сказал Хэйз, - это наш последний шанс сделать снимки. Мы улетаем отсюда. Не думаешь ли ты, что они собираются нас вернуть за фотографиями?

– Если мы не вернемся домой, ты их никогда не проявишь, - сказал Лоувелл, - А теперь, послушайте. Уберите камеры на место, и всем - на запуск. Мы не хотим их испортить во время приводнения на 152 часу.

Хэйз и Суиджерт уложили камеры и как-то робко вернулись на свои рабочие места. Следующий час экипаж работал слаженно. По мере того, как Бранд диктовал инструкции и экипаж щелкал нужными переключателями, системы «Водолея» медленно оживали и входили в рабочий режим.

Как и во время запуска для перехода на лунную орбиту «Аполлона-8», астронавты «Аполлона-13» молча ожидали, пока отсчитывались последние минуты перед маневром. На этот раз пилотам не было необходимости пристегиваться брезентовыми ремнями в кресла. Вместо этого они должны просто стоять и держаться за переборки, чтобы погасить внезапное действие тяги, ощутив слабое ускорение своими невесомыми телами. Лоувелл посмотрел на Хэйза и поднял большой палец вверх, потом повернулся к Суиджерту и показал тот же жест.

– Кстати, «Водолей», - прерывая тишину, объявил Бранд, - мы получаем данные от сейсмографов, оставленных «Аполлоном-12». Похоже, ваша третья ступень врезалась в Луну и та немного трясется.

– Хорошо, по крайне мере, хоть что-то работает в этом полете, - сказал Лоувелл, - Мы определенно рады, что за ней не последовал наш ЛЭМ.

(ПРИМ.ПЕРЕВ.- Через два часа после запуска на транслунную траекторию по команде с Земли двигатели ориентации ступени «Эс-4Б» направили ее в окрестность Океана Бурь, недалеко от сейсмографов, установленных экспедицией «Аполлон-12». Столкновение с лунной поверхностью должно было состояться в 77 часов 56 минут 40 секунд полетного времени на расстоянии 74 миль от сейсмографов. Удар ступени весом 13900 кг был такой силы, что данные от сейсмографов поступали еще четыре часа после столкновения. Благодаря этому эксперименту ученые смогли уточнить внутреннюю структуру Луны)

Лоувелл глянул вниз на Луну, желая рассмотреть выбитую пыль и кратер, оставленный этим своеобразным снарядом в древней поверхности. Вместо этого он увидел маленькую треугольную гору, затерянную среди кратеров и холмов на границе Моря Спокойствия. Это была гора Мэрилин, которая поприветствовала его на прощание, и, возможно, навсегда.

– Десять минут до запуска, - объявил Хэйз. Немного погодя он вызвал, - Восемь минут до запуска, - затем, - Четыре минуты до запуска.

Наконец, послышался вызов Бранда, от терминала КЭПКОМа:

– Джим, вы приближаетесь к запуску, приближаетесь к запуску.

– Принято, я понял, - сказал Лоувелл, - Мы приближаемся к запуску.

– На моем таймере две минуты сорок секунд, - вызвал Бранд, - Отметь у себя.

Лоувелл посмотрел на свой таймер полетного времени, отметил оставшееся время, вдохнул и задержал дыхание. Снова все было, как в том ночном полете над Японским морем, с небольшим страхом подумал он. Так же кабина погружена в темноту, так же под ним сияет голубая полоска Земли. Он следил, как таймер ведет обратный отсчет, и почувствовал под ногами вибрацию ожившего ЛЭМа.