Рассказ М. Петрова-Грумант

После жестокого шторма, целую неделю гулявшего на водах Ледовитого океана, наступил штиль.

Белая летняя ночь; торопливо уходила, как будто не веря в покой океанской пучины. Солнце огромным ковшом, наполненным жидким золотом, опрокинулось на краю горизонта и разлило по морю червонный металл. Проснувшийся океан, словно расправляя стесненную панцырем грудь, с каждым вздохом сгибает стеклянную гладь воды.

Упрямо уставясь тупым носом бугшприта в пылающий заревом север, пересекает хребты мертвой зыби моторная шхуна «Песец». От крутых скул ее корпуса с веселым лепетом разбегаются вспененные волны, и она, уверенно взбираясь на кручи, режет острым форштевнем) их бархатистую целину. С высоких мачт свисают беспомощно холщевые стены парусов. Влажные от ночного тумана, они тяжело и лениво вздрагивают в такт качке судна и заставляют скрипеть такелажные блоки. Жалобой на усталость и боль ран, полученных в схватке с бурей, раздается их скрип.

Под гордо выгнутой палубой четко бьется железное сердце шхуны — мотор. Из трубы глушителя вырываются дымчатые кольца газа. За ними беспрерывно, один за другим, улетают вдаль порывисто-четкие звуки. Дрожит палуба. Неутомимый винт дрожит за кормой. На иглистых пиках мачт, словно пульс, замирают удары мотора, а слезливая жалоба такелажа глохнет в бодрой, звенящей песне машины.

На развернутом по палубе парусе, греясь в косых золотистых лучах солнца, отдыхают люди экипажа. Чувствуя тяжесть перенесенной бури и бессонных ночей, все-крепко уснули. Лишь машинист, борясь с набегающим сном, смотрит за работой мотора, да рулевой, окаменело уставясь на картушку компаса, машинально крутит штурвал.

С зыби на зыбь, словно с горки на горку, убаюкивает людей плавная качка. Даже рыжая кошка Фроська, приснастившись на парусе у кока) в ногах, спит безмятежно. Пропахшая и засаленная жиром куртка кока отдает острым запахом кухни, и Фроська с задорным урчанием шевелит и топорщит усы. Должно быть, сладкие сны тревожат ее: жмурясь и вытягивая лапки, жмется она к засаленному сапогу. Вдруг она вскакивает, дугой выгибает спину, взъерошивая шерсть и запуская острые когти в полотно паруса; она готова броситься на невидимого врага. Но, постояв настороженно с минуту, Фроська кружится, высматривая местечко поудобнее, ложится и, снова мирно мурлыкая, спит. Улеглась шерсть, убрались в мягкие бархатистые лапки крючки когтей, только пушистый хвост, словно встревоженная змея, крутится, сгибаясь волнами, и нетерпеливо стучит о парус. Вот он вытянулся, изогнулся, метнулся в сторону, коснулся носа кока…

— Тьфу ты, окаянная! — сплевывая и сонно сопя, заворчал разбуженный кок Исачка и хотел было дать шлепка озорной Фроське, но, успокоившись, шутливо проворчал:

— Ты, Хрося, не балуй! — и, лениво зевнув, снова закрыл глаза. Но спугнутый сон не возвращался уже к нему.

Огненный шар солнца давно уже оторвался от горизонта и плывет высоко над сверкающим краем водяной пустыни. В его лучах побледнели нежно-розовые краски, ярче вспыхнули блики на рябой поверхности зыби.

— Солнышко на ели, а мы еще не ели), — с шуткой поднялся кок с палубы и зевая поплелся на нос судна.

Его маленькая, с осунувшимися плечами фигурка юркнула в низенький кап крохотного камбуза), и оттуда скоро послышался звон посуды, а из жестяной трубы, торчавшей над капом, поплыл крутящейся прядью дымок.

Лишенная теплого места у поварских ног, кошка вертелась перед кухней.

— A-а… Ахросинь Иванна!.. Просим милости к нам в балаган, — певучим говорком рассыпался кок, открывая дверку камбуза.

Из дверки потянуло едким чадом коптящей каминки, и кошка, брезгливо фыркнув, отскочила прочь.

— Не ндравится? — лукаво ухмыльнулся кок, выглядывая из дымных потемок камбуза.

Вдруг он, словно ужаленный, подпрыгнул на месте, и глаза его, направленные на вершину мачты, застыли на бочке).

Там, на ее борту, прислонясь головой к стволу мачты и бессильно опустив руки, крепко спит вахтенный матрос. Зрительная труба балансирует на коленях спящего, готовясь соскользнуть на палубу. Голова матроса, порой отделяясь от мачты, клонится книзу.

— Сейчас грохнется… — сквозь судорожно сжатые губы прошептал кок и бросился к мачте.

Проклиная свою старость, он стал неуклюже и торопливо карабкаться на ванту.

— Эх, упадет… Не доберусь… Крикнуть бы…

На мачте чувствительней мертвая зыбь. Высокий корпус, качаясь, баюкает. В чистом солнечном воздухе дышится легче, и сон вяжет все тело мягкой веревкой, отнимая последнюю волю. Еще взмах— и вахтенный сорвется на палубу. Зрительная труба подползла уже к самому краю… Тревожно блеснувшее солнце отразилось в ее медной оправе… Но жилистые, махоркой прижженные пальцы кока почти на лету подхватили скользивший цилиндр.

Обхватив обеими руками спящее тело, кок с силой оттолкнулся назад и, рискуя сорваться с края узкой площадки, опрокинул матроса в бочку.

Внезапно хлынул дождь. Он продолжался не больше минуты. Сверкающим, как бриллиантовая россыпь, каскадом, огромным столбом прошел он от мачты, рассыпался на кливерах, вспенил море перед носом шхуны и пропал…

— Кит! — одновременно крикнули матрос и кок.

От носа «Песца», разворачивая складки зыби, уходило огромное животное. В нежных красках расплеснутой воды темнела глянцевитым отливом кожа и, как винт парохода, будоражил спокойную воду широкий ласт. Вот на высоком гребне волны обозначились бока кита. Крутой поворот в сторону — и уже далеко от судна плыла зарывавшаяся в зыбь громада его туши. Новый фонтан, с шумом взметнувшийся в воздухе из ноздрей кита, бурным ливнем упал в море…

Экипаж «Песца» весь на ногах. Старшина промысловой артели, плотный, широкоплечий помор, крепко ступая, словно впиваясь в палубу кривыми ногами, шаром катится по судну. Его хриплый голос лязгает то на корме у рулевого колеса, то в машинной, то неожиданно раздается на баке среди кучки матросов, возящихся с гарпунной пушкой, сердито поглядывающей своим медным рылом на морскую синь.

— Не так крутишь, — оборвал он матроса, укладывавшего спиралью стальной тонкий трос. — Пеньковый — по солнышку, стальной — против, — и, показав матросу, как нужно закидывать петли троса, он торопливо подбежал к пушке.

— Хорош!.. — одобрительно проговорил он, пытливо оглядывая настороженный ствол.

Из тупого рыла пушки жутко торчало острое жало гарпуна. Отточенная сталь горела синеватым блеском, и спираль тонкого троса, свернутого в кольца за рамой лафета, как змея, приготовила страшный бросок.

Голубая пустыня океана оживилась внезапно появившейся стаей птиц; крикливые чайки и грузные бакланы носились над волнами. Хлопая крыльями, бросались они с высоты в воду и, подцепив хищным клювом добычу, улетали туда, где на полосе горизонта выступали вершины пловучего льда.

Столпившись на баке, матросы с любопытством следили за охотой нырявших птиц.

— Мойва) идет, — проговорил пожилой помор, вглядываясь в воду. — В этот год запоздала, надо бы по весне ей подняться.

Он приготовился было рассказывать что-то, но вахтенный, сидевший в бочке с подзорной трубой, закричал:

— Зверь!.. Слева юровой), справа сонный! Вороти направо!..

Матросы мигом заняли свои места, судно легло поперек зыби и, покачиваясь с бока на бок, пошло по указанию вахтенного.

На носу у пушки застыли в настороженном оцепенении старшина и гарпунщик.

Слегка опаленное океанской ветреницей лицо гарпунщика Яна стало точно высеченным из серого камня. Нижняя челюсть подалась вперед, нос заострился, а плотно сжатые губы напряженно замкнулись. Лишь в глубоких прорезах глаз, словно льдинки, засветились голубым холодным блеском две лучистые точки, в которых отразилась игра изумрудных волн.

Шхуна тихо скользит. Впереди, мирно покачиваясь на волнах, распласталась грузная туша кита. Словно греясь в млеющей над океаном солнечной мари, крутым завалом поднялась спина животного. Над нею с криком носятся чайки. Издалека видно, как слетаются они на темное пятно, соскучась по твердой почве, но, покружась, пугливо отлетают прочь от качающейся туши, и сильнее звучит их крик, похожий на плач ребенка…

Впереди, мирно покачиваясь на волнах, распласталась грузная туша кита…

Судно приближается к зверю. Застопоренный мотор прекратил свой звенящий стук, и оно, разогнанное быстрым ходом, бесшумно надвигается на жертву.

Старшина беспокойно ткнул локтем Яна. Ему казалось, что шхуна вот-вот скользнет под уклон зыби, и острый штевень) уткнется в кита.

Но Ян, не отрывая глаз от отливавшей блеском, спокойно лежавшей громадины, прошептал:

— Приготовь второй гарпун с дюймовым тросом! — И, нагнувшись над пушкой, замер.

Видно было, как его глаза бегали быстро с конца гарпуна к цели и обратно, и на скуле окаменелого лица нервно дергалась жилка. Крепкая, как железные клещи, рука оборвала нить запальной трубки. Гулко грянул пушечный выстрел, и спираль стального троса, развернувшись, взметнулась за борт.

Крик радости сорвался с мачты. Перегнувшись через край бочки, вахтенный одобрительно кивал головой.

Когда рассеялся пороховой дым, все увидели, что метко пущенный гарпун до конца впился в тело животного и сильно отброшенный трос, захлеснувшись через спину, свился в кольцо.

Быстро заряжена пушка, и стальное жало нового гарпуна торчит уже из ствола. Ян целится, и опять вместе с гулом выстрела шипит змея крутящегося троса. А с мачты на палубу слетает восторженный крик вахтенного.

Запенилась зыбь… У боков кита зачастили волны, широкий хвост взметнулся над водой, глощно ударил, поднимая каскады брызг.

— Трави! — зычно крикнул старшина матросам, набиравшим бухты) тросов.

Кит ушел в глубину… Натянулись, как струны, оба стальных троса.

— Стой!.. Крепи!.. — командует старшина.

Матросы поспешно крепят концы. Стальные тросы впиваются в деревянный планшир). От его кромки с дымом отлетают щепы, борт скрипит, и судно кренится набок…

— Уйдет, злодей… Трави по малу!.. — озабоченно бросает матросам старшина.

Матросы слегка сдают трос. Судно как будто выпрямляется, но снова нажимают на планшир туго натянутые тросы, и борт еще сильнее зарывается в волны.

— Чорт с ним!.. Крепи на мертвую!.. — злобно сплюнув, бросает старшина и, подбегая к борту, с тревогой глядит на готовые оборваться тросы…

Охваченный оцепенением экипаж ждет, чем кончатся усилия подводного богатыря. Палуба накренилась, в полупортики) заглянула, словно любопытствуя, вода, а желтая Фроська, задрав хвост, шмыгнула под шлюпку и оттуда, уставясь горящими точками глаз, смотрит с ужасом на ползущую по палубе воду…

Вдруг на кромке планшира бессильно ли внезапно ослабевшие тросы, наклонившийся борт поднялся, и шхуна, словцо человек, сбросивший с плеч тяжесть, облегченно тряхнула всем корпусом.

Старшина подбежал к борту и, потрогав рукой слабо болтавшийся трос, упавшим голосом прохрипел;

— Оборвал… ушел…

Матросы принялись выбирать снасти.

— Разве удержишь такого чорта! — рассуждал пожилой помор.

— Где там! — отозвался другой и, хмурясь на неудачу, пошел выбирать трос.

— А ты чего тут крутишься без дела? Помогай!.. — сердитым окриком на подвернувшегося кока отвел старшина душу.

Исачка осклабился, выпучил глаза, затряс бороденкой, передразнивая старшину, и, ворча под нос, нагнулся над спутанным тросом. Потянул за одну петлю, потянул за другую и, убедившись, что надо трос разбирать с конца, шагнул в середину бухты. Но не успел он дотронуться до снасти, как ее путаница, словно куча змей, разом зашевелилась и с шумом шмыгнула стремительно за борт…

Матросы испуганно разбежались.

— Беги! — загремел чей-то голос в ушах Исачки.

Но не успел Исачка убежать, как ноги его сдавило будто клещами. Исачка упал. Сверху легла на него заметнувшаяся петля стального троса. Его отчаянный крик прорезал жуткую тишину… Бессильно взмахнули над бортами судна руки, мелькнула в воздухе засаленная куртка и скрылась в волнах…

Заметнувшаяся петля стального троса сверху легла на Исачку… Отчаянный крик прорезал жуткую тишину.

Словно подстреленные, заметались по палубе люди. Бросились к борту. Снова на планшир надавили тросы, скользнули к носу и, рассекая воду, быстро пошли вперед. Туго натянутая сталь снастей заныла, словно струна, готовая порваться. Судно сдвинулось с места. Зверь шел быстро. Скоро под штевнем шхуны зажурчали волны, и с зыби на зыбь, словно на буксире мощного парохода, она понеслась по сверкавшему солнцем морю…

После двух часов хода чудовище всплыло наверх. Гудящей сиреной вырвался огромный столб воды и взметнулся высоко в воздухе.

С судна послышались выстрелы. Град пуль, посыпавшихся на голову зверя, заставил его уйти в воду.

Чудовище всплыло наверх… С судна послышались выстрелы…　

После трех суток блужданий по океану судно, увлекаемое загарпуненным китом, приблизилось к ледяным полям. Утомленные бессменной вахтой, люди напряженно следили за движениями чудовища. По частым появлениям кита на поверхности и по его тихому ходу они знали, что зверь обессилел. Но как только перед ними встала зеленая, игравшая переливами солнца стена льда, вся надежда на добычу пропала.

— Теперь уйдет… Нырнет под лед… Оборвет тросы и уйдет, — глухо говорил старшина, смотря на подмытый волнами край льдины.

Впереди неприступным обрывом вздымается круча. Как россыпь дорогих самоцветных камней, горят ее ледяные изломы.

На одиноко отскочившей льдине, нежась на солнце, лежит тюлень. Заметив судно, он с любопытством поднимает голову и, поведя по воздуху носом, пугливо уходит в воду. Грузные бакланы неуклюже пролетают над мачтой, чайки, как белые молнии, режут солнечный воздух. Ледяная гора все растет и близится, и у ее стены, замирая, звенят их тоскливые крики.

Почти у самой льдины кит всплыл. Крутым завалом поднялось его огромное тело и, темнея над голубой гладью вод, без признаков жизни лежало на легкой зыби.

Глухим эхом по ледяному утесу раскатился звук ружейного залпа, сделанного по киту. Несколько пуль впились в тело животного. Кит не шевелился. Быстро спустили шлюпку. Гарпунщик Ян, одетый в пробковый пояс, спрыгнул в лодку последним. В руках у него был «кляп»). Пройдя на нос, он кивнул сидевшим на веслах матросам:

— Отваливай!

Осторожно приближалась шлюпка к неподвижной туше кита.

— Стой! — шепнул гребцам Ян, когда лодка почти вплотную подплыла к чудовищу.

Изогнувшись, как кошка, он прыгнул, и его босые ноги забелели на темной китовой коже.

Лодка быстро отошла в сторону, а Ян, легко ступая, пробежал по широкой спине животного, быстро нагнулся над бугром китовых ноздрей и втиснул густо смазанный смолою кляп. Затем, надавив ногою на конец кляпа, он нырнул в воду и, отмахивая широкими саженками, легко и быстро поплыл.

Вдруг огромное тело кита зашевелилось. Как будто выше поднялись над волнами его крутые бока, спина изогнулась, над хвостом вспучилась и закипела вода. Черный и широкий, как парус, хвост взмахнул над волнами и с чудовищной силой обрушился вниз. Словно от разрыва снаряда, покатился над водой гул, отзываясь эхом у ледяного обрыва.

Животное, лишенное воздуха, бешено билось в предсмертной агонии. От его могучих движений горой откатывались волны, пенились, сбивались в бушующий водоворот, и огромная спина животного покрывалась тучей водяных брызг и пены. Не раз могучий хвост отделялся от воды, голова зарывалась в волны. Кит стремительно погружался в глубь и так же стремительно, словно подброшенный, выплывал на поверхность, будоражил воду, бился. Но все медленнее, тяжелее становились его движения, пока гора его туши не замерла окаменело на зыби.

Обрадованные удачей, промышленники смеялись. Старшина, на-глаз прикидывая вес сала, улыбался в ус.

Кит был матерый и по подсчету старшины весил не меньше ста пятидесяти пяти тонн; Длина китового тела была равна длине шхуны.

Матросы, словно сбросив с плеч тяжесть бессонных ночей, оживленно возились с добычей: обносили грузную тушу кита стропами), крепили к борту и, перекидываясь веселой шуткой, прохаживались по его спине.

Сослужившие славную службу гарпуны и тросы были вытянуты на палубу. В петле троса бесформенным серым куском с обрывками одежды, ничем не напоминавшим человеческой фигуры, торчали изуродованные до неузнаваемости остатки тела человека.

— Исачка! — нарушил молчанье старый помор.

— Да, он! — отозвался кто-то, и глухой ропот пробежал по толпе матросов.

Подавленные моряки столпились на палубе. Радость богатой добычи внезапно покинула их при виде этой страшной находки…

Одна лишь Фроська беспокойно металась, терлась о дверку камбуза и громко мяукала, не находя в нем своего друга…

--------------

В портфеле редакции «Всемирного Следопыта» имеются подготовленные к печати два новых юмористических рассказа В. Ветова:

«Находка дирижабля»,

где сообщается о дальнейшей судьбе замечательного ружья Семена Семеныча, которое покоится на дне озера еще с № 12 «Следопыта» за прошлый год, — и

«Агитатор с реки Миссисипи»,

содержащий правдивое изложение совершенно необычайных событий в г. Б… и его окрестностях.

Эти рассказы намечены к помещению в № 7 и № 9 «Всемирного Следопыта».