— Ты будешь знать свое место, Уна. Ты — никто и ничто. Никому не нужная сирота. Повтори это! — кричит мне в лицо наша надзирательница, брызгая слюной и поджимая тонкие губы. Между ее пальцами зажата сигарета, вся комната пропахла табачным дымом.

Я демонстративно выдерживаю ее взгляд, отказываясь сдаться и согласиться на то, чего она ждет от меня. Шершавая поверхность деревянного стула оставляет занозы на голых ногах, торчащих из-под короткого сарафана, в который я одета. Кожаные ремни, которыми привязаны мои запястья к подлокотникам, старые и потертые, но по-прежнему обдирают кожу, оставляя ссадины на запястьях.

Надзирательница любит это делать, чтобы заставлять живущих здесь детей вести себя хорошо и слушаться. Но не меня. Я знаю, что они хотят сделать с нами. Знаю об их планах. И отказываюсь смиряться с такой участью. Но, самое главное, я отказываюсь соглашаться на такую судьбу для своей сестры.

— Ладно. Но помни — ты сама виновата, — прорычала она, после чего взяла сигарету и затушила ее о мое плечо.

Больно. Реально больно. А еще этот запах — горелая плоть и паленая кожа. Это был первый раз, когда я почувствовала его. Но далеко не последний.

Затем декорации меняются, лицо надзирательницы становится размытым и растворяется в воздухе, а перед моими глазами появляется Эрик. Кожаные ремни на запястьях уступают место грубым рукам, а деревянный стул становится бетонным полом. Я осознаю, что здесь происходит, и мое дыхание учащается, а сердце колотится с такой скоростью, что мне с трудом удается удержаться и не впасть в панику. Я вырываюсь из удерживающих меня рук, но все, чего добиваюсь, — это удара по лицу. Голова откидывается назад, а щека вспыхивает от обжигающей боли. Эрик наваливается на меня всем телом, и его горячее дыхание касается моей щеки.

— Я сломаю тебя, — шипит он. Именно в этот момент та часть меня, в которой все еще сохранялась частица веры в человечность и сострадание, разрушается окончательно. Одежда разорвана, в крови бурлит адреналин, и в глазах туман. Я сопротивляюсь, бью все, до чего могу дотянуться.

В какой-то момент я отдаляюсь от этого хаоса и из участницы становлюсь наблюдателем, а девочка, которую прижимают к полу, превращается в Анну. Только она не сопротивляется, и Николай не приходит ее спасти. Слезы текут по моему лицу, и я кричу, пытаясь дотянуться до нее, но не могу. Мои ноги словно замурованы в бетонном полу, и единственное, что я могу, — это наблюдать, как моя младшая сестренка сдается и превращается в разбитый сосуд: на моих глазах ее невинность украдена монстрами, которые не имели на это права.

Я просыпаюсь, с трудом делая вдох, в попытке заполнить легкие воздухом. Слезы текут по вискам, а предательская боль в горле говорит о том, что я кричала. Мне требуется секунда, чтобы вспомнить, где я. Не помню, когда в последний раз я задерживалась на одном месте дольше пары недель, из-за вечных разъездов у меня дезориентация. Ночные кошмары мучают меня уже много лет. Ну, это не совсем кошмары — больше воспоминания. Все мое детство было одним сплошным страшным сном, поэтому есть, что вспомнить. Хотя сегодня что-то новое. Впервые центром моих мучений стала Анна. Это не воспоминание. Меня не сломали, но им удалось сломать Анну. От одной этой мысли кровь стынет в жилах, а слабый внутренний голосок умоляет не терять надежду на то, что, возможно, сия участь ее миновала. Но мне должно быть прекрасно известно: в этом мире нет места надежде, есть только холодное равнодушие реальности.

Слабые отблески ярких городских огней проникали в комнату, отбрасывая тени на бледно-серый ковер. Сердце по-прежнему колотится в учащенном ритме, а кожа покрыта липким потом, поэтому я встаю и молча иду в ванную, расположенную в дальней части комнаты. Не зажигая свет, включаю душ, раздеваюсь и встаю под горячие струи воды. Пусть объятия темноты и воды снимут напряжение с тела. Я должна ненавидеть темноту, но мне она нравится. Темнота позволяет нам просто быть, пряча все несовершенные, неприглядные стороны жизни. Вместе со светом приходит правда — ощущение реальности нашего дерьмового существования. Выключив душ, я встаю на коврик и заворачиваюсь в одно из больших пушистых полотенец. После ночных кошмаров я уже не засыпаю — не могу уснуть. Поэтому, выйдя из ванной, покидаю комнату, в надежде отыскать ноутбук или любое другое средство связи с внешним миром.

К моему удивлению, все мои вещи сложены на одном из диванов в гостиной. Джордж вскакивает со своего лежака в углу комнаты, в то время как Зевс упорно меня игнорирует. Закинув на плечо черную сумку, я направляюсь обратно в свою комнату, но останавливаюсь, услышав за спиной негромкое поскуливание. Это Джордж — он стоит с горестной мордой и смотрит на меня. Не знаю, как сторожевой пес может быть одновременно и милой болонкой, но у него получается.

— Пойдем, — шепчу я.

Опустив голову, он подходит ко мне и, следуя по пятам, поднимается по лестнице все с тем же застенчивым видом.

— Как маленький, — смеюсь я, возвращаясь в кровать. Джордж сворачивается калачиком у меня в ногах, а я, порывшись в сумке, вытаскиваю с самого ее дна ноутбук. В этом городе — как и во многих других по всему миру — у меня есть пара мест, вроде складов в Бруклине. Оружие, паспорта, деньги, ноутбук, смена одежды — все должно быть под рукой. Нельзя предугадать, когда что-то пойдет не так, и, безусловно, есть риск нечестной сделки.

Разозлить не тех людей может быть чревато назначением цены за мою же собственную голову. Как только это случится, мне придется исчезнуть, бежав в Россию. Но это не просто взять и собрать чемоданы и спокойно вернуться домой. В этой жизни приходится постоянно оглядываться, но другой жизни я не знаю.

Время от времени моими целями становятся люди, существующие, казалось бы, в двух мирах. Боссы картелей. У них есть жены, дети, которых они целуют каждое утро, выходя из дома, чтобы продолжить убивать людей, торговать наркотиками, продавать шлюх. Я знаю лучше, чем кто бы то ни было, что в итоге все заканчивается овдовевшими женами и осиротевшими детьми. Меня поражает, когда я вижу, как они пытаются играть в нормальную жизнь. С чего их тянет казаться нормальными, обычными, как все…? Человеческое стремление любить и быть любимым — самая губительная слабость. Даже худшие из представителей людского племени до сих пор в первую очередь стремятся к этому. Нет, я не могу вести себя «нормально». Мне нравится испытывать возбуждение от понимания того, что каждый день может оказаться последним. Это делает каждое последующее убийство интереснее предыдущего. Каждый выполненный заказ, где я должна либо убить, либо быть убитой, каждое успешное дело, каждая победа добавляют в мой серый мир немного ярких красок. Вся моя жизнь — это игра на выживание, в которой я намерена выиграть.

Достав новенький ноутбук, я его открываю. В боковом кармане сумки лежит флешка. Естественно, она пустая — вся имеющаяся информация о большинстве преступных сообществ, с которыми я сотрудничаю, все время надежно хранится у меня. Я снимаю с шеи цепочку с кулоном — простой серебряный листик, не больше полудюйма длиной. Выглядит достаточно неприметно, но на самом деле имеет секрет. Внутри маленькая карта памяти — формат, подходящий для сотовых телефонов. Вставляю ее в картридер и втыкаю в слот на ноутбуке. Накопленная за многие годы информация начинает загружаться на жесткий диск.

Четыре имени. Четыре мишени.

Я начинаю работать, старательно изучая информацию до тех пор, пока солнечные лучи не окрашивают в розовый цвет серое утреннее небо. Я изучаю свои цели. Их связи.

Финненган О`Хара — ирландец и, честно говоря, насолил очень многим людям. Он связан с ирландской республиканской армией, занимает высокое положение среди ирландских мафиози в Европе, имеет огромный авторитет во всех сферах, ориентированных на торговлю людьми: как в Европе, так и за ее пределами. Он купил все возможные морские порты, сделав себя, по сути, монополистом импорта и экспорта. Если итальянцы хотят транзит наркотиков через Ирландию — а это самый простой экспортный маршрут на континент — им придется действовать через Финненгана. Итальянцы, армяне, русские…все точат на него зуб, потому что он — заносчивый мудак, которому, судя по всему, совершенно плевать на элементарные правила ведения бизнеса. В конечном итоге, кто-то должен будет его пристрелить. На фоне остальных представителей мафиозных кругов Неро выглядит наименее сдержанным. Неудивительно, что именно он решился убрать Финненгана.

Остальные трое: Марко Фиоре, Бернардо Каро и Габриэль Лама — итальянцы. Бернардо — один из нью-йоркских капо, а Габриэль — его правая рука. Всем известно, что Бернардо был другом Лоренцо и занимал его сторону в борьбе с Неро. Этим и объясняется его смертный приговор. Меня смущает Марко Фиоре. Он был верен Леонардо, предан семье. Не было ни намека на какую-то вражду между ним и Неро. Более того, я даже не знала о существовании Неро до момента нашей встречи. Но даже теперь я не очень понимаю, как он вписывается во все это. Лоренцо и Неро были сыновьями Маттео и Виолы Сантос. Лоренцо носил фамилию отца, а у Неро девичья фамилия матери — Верди. В своих кругах это довольно влиятельная семья, но не имеющая реального веса здесь, в Америке. Неро убил своего брата, и это не лезет ни в какие ворота. Неужели все дело в обычной семейной вражде? Если да, то она зашла слишком далеко, и Арнальдо ее поддерживает. Так что за игру он ведет?

Черт возьми, голова раскалывается от всего этого. Какое мне дело? Я никогда не интересуюсь мотивами заказчика. На самом деле этот заказ такой же, как и любой другой, за исключением того, что в качестве оплаты выступает моя давно потерянная сестра, а мой заказчик настаивает на том, чтобы я жила с ним. Естественно, не стану отрицать, что буквально кладу свою голову на плаху, но, опять же, ради чего? Единственная причина, по которой я так поступаю, — это стремление найти Анну. Это важно, потому что в данный момент тревога словно покидает мое сознание, и я полагаюсь исключительно на интуицию. А она подсказывает мне, что Неро — это не просто обиженный сын капо, вышедший на тропу мести. Я чего-то не замечаю?

Я здесь уже пять дней и, честно говоря, Неро практически не вижу. Большую часть дня он сидит в кабинете, а я все время провожу за изучением имен, мест, контактов. Я кучу времени потратила на эту работу, но до сих пор не уверена, как смогу ее выполнить. Джордж сидит у моих ног в ожидании корочки от тоста, который я ем, сидя в кухне за барной стойкой. Я рассеянно даю ему кусочек, просматривая поэтажный план одного из ночных клубов Бернардо. Восходящее солнце окрашивает кухню в оттенки розового и оранжевого. Я была уверена, что Неро еще спит, ровно до тех пор, пока не слышу идущий откуда-то ритмичный шум. Нахмурившись, я встаю и, дойдя до источника звука, открываю дверь рядом с лифтом.

Передо мной открывается спортивный зал с беговой дорожкой, боксерской грушей и всевозможными силовыми тренажерами. Должно быть, это одна из самых больших комнат в его квартире, а квартира далеко не маленькая.

Привалившись к дверному косяку, я наблюдаю за его ногами, ритмично топающими по беговой дорожке. Со своего места мне видно его сбоку, но он, кажется, меня не видит. Неро обнажен по пояс, спортивные штаны низко сидят на его бедрах, и я могу разглядеть косые мышцы живота, которые на торсе соединяются в букву V. Он бежит, и его напряженные мускулы перекатываются под загорелой кожей, каждый дюйм которой блестит от пота, с мокрых волос капли падают на шею и стекают между лопатками. Я сама тренировалась с бойцами, и это были преимущественно мужчины. Я всегда видела в теле мужчины только инструмент: мускулы как показатель силы и не более того. Но, наблюдая за Неро, я отмечаю, с какой грацией он двигается, как все линии его тела словно перетекают одна в другую. Он великолепен. Реально, другого слова нет. Его тело — это совершенное оружие, наделенное разрушительной природной мощью. Также как идеальная форма клинка достигается долгой балансировкой, так и это тело — результат упорного труда, добытый кровью и потом.

Неро ударяет ладонью по кнопке «стоп», и беговая дорожка начинает замедляться под его ногами, пока не останавливается совсем.

— Ты наблюдаешь за мной, — говорит он, не глядя на меня. Он вытирает полотенцем лицо и поворачивается ко мне, его грудь вздымается. — Зная тебя, это не предвещает ничего хорошего.

— Я пока не собираюсь тебя убивать, — войдя в комнату, прислоняюсь к стене.

Ухмыляясь, он спускается с беговой дорожки и подходит ко мне. Впервые я замечаю на его теле татуировки: в набитой чернилами надписи на груди читается итальянская пословица, которая в переводе означает что-то вроде «От судьбы не уйдешь». Правая рука до локтя покрыта замысловатым узором, но при беглом осмотре не могу различить деталей.

Неро подходит почти вплотную и берет бутылку воды с полки, находящейся как раз возле меня. Я вжимаюсь в стену, но все же меня окутывает его запах: смесь пота и геля для душа … Неро стоит так близко, что стоит только руку протянуть — и я смогу прикоснуться к нему. Он смотрит на меня сверху вниз из-под влажных, небрежно спадающих на лоб волос.

— А, может, тебе просто нравится подсматривать? — взяв бутылку, он подносит ее к губам и начинает пить, глядя на меня с довольным выражением лица. Капелька пота медленно стекает по его шее, и я не могу не проследить ее путь вниз, к груди. Внутри возникает какое-то незнакомое ощущение, и я сжимаю челюсти. Он заставляет меня нервничать, но, несмотря на это, мне хочется к нему прикоснуться. Неро выглядит таким мощным, беспощадным, и мне хочется проверить, таков ли он на самом деле. И он понимает это, потому что легко касается рукой моей талии и, когда я в ответ напрягаюсь, улыбается. Ему кажется, что он просто вызывает у меня раздражение, но это нечто большее.

Я перехватываю его запястье и отталкиваю от себя.

— Не смей, — в моем голосе звучит предупреждение.

В уголках его глаз появляются едва заметные морщинки. Неро склоняется ко мне и, почти касаясь губами моего уха, вызывающе шепчет: — Или что?

Опустив руку на его живот, я впиваюсь ногтями в кожу с такой силой, что он, дернувшись, отстраняется на пару дюймов. Наши взгляды встречаются, и у меня перехватывает дыхание от ощущения перекатывающихся под моими пальцами мышц.

Следует отдать должное Николаю — он мастер в подготовке убийц. Однажды он рассказывал мне про одного парня: тот дрессировал собаку и с помощью несложных тренировок добился, чтобы слюноотделение у нее начиналось по сигналу. Каждый раз, принося ей еду, он звонил в колокольчик, и, в итоге, звон колокольчика стал ассоциироваться у собаки с едой. Меня тренировали точно также, вырабатывая рефлексы. Чувственные прикосновения и даже любая форма привязанности были запрещены. Единственным доступным видом телесного контакта был бой: град кулачных ударов и никаких нежностей. В редких случаях, за пределами ринга, тело имело возможность получить еще один вид контакта: нам намеренно причиняли боль… обычно при помощи электрического тока. Добавьте в схему смертоносный набор боевых навыков и неудержимое стремление выжить, и вы получите человека с рефлексами убийцы. Признаю, эти рефлексы не раз спасали мою задницу, однако с возрастом все изменилось. Большая часть моей работы теперь связана с соблазнением, и этому меня тоже обучали. В результате во мне идет постоянная борьба инстинктов и желаний. Инстинкт подсказывает мне убрать руку от тела Неро, но…я не хочу.

— Я серьезно, Неро.

— Но ведь это ты прикасаешься ко мне, — возражает он, опуская взгляд на мои пальцы, вцепившиеся в его живот. Неро не делает никаких движений в попытке убрать мою руку или отстраниться. Он просто ждет. У него такая теплая и гладкая кожа, и я ловлю себя на мысли, что не могу припомнить, когда в последний раз касалась другого человека по собственной воле, а не по работе и не ради убийства. В отношении Неро я ничего не понимаю. Он — не боец, не брат по оружию, не парень, с которым мы вместе росли. По сути, он даже не заказчик и, конечно же, не цель. Он…какая-то аномалия, исключение из правил, странный союзник. Он смущает меня и одновременно приводит в восторг своей беспощадностью.

Неро придвигается ближе, и мои ногти впиваются в его кожу. Мощные удары его сердца гулко отдаются по всему телу, я ощущаю это своей ладонью. Тихо усмехнувшись, он нарочито медленно отходит от меня и покидает спортзал. А я остаюсь стоять: растерянная и до предела взволнованная. Бессилие. Именно так ощущается бессилие. Думаю, ему это доставляет удовольствие. Неро не боится меня, и поэтому бросает вызов — хочет увидеть, как я сорвусь. Кажется, вся эта ситуация совместного проживания очень скоро станет невыносимой.

Я возвращаюсь в гостиную. Неро там нет, думаю, он принимает душ. Когда же он появляется, то уже полностью одет. На нем темно-серый костюм, белая рубашка и серебристый галстук.

— У меня кое-какие дела. Вернусь поздно, — коротко говорит он и свистит собакам. Те вскакивают со своих мест и бегут за ним к лифту.

— Что? Ты поздно вернешься? Серьезно?

Он останавливается и поворачивается ко мне, на его лице скучающее выражение.

— Ты напомнила мне, почему я не позволяю женщинам жить со мной.

Запрокинув голову от смеха, я хватаю один из кухонных ножей и запускаю в него. Нож оставляет разрез на пиджаке Неро, после чего врезается в стальные двери лифта и с грохотом падает на пол. Выгнув бровь и подняв руку, Неро демонстрирует аккуратный надрез на дорогой ткани.

— Ты дерьмово целишься, — рычит он, направляясь прямиком ко мне.

— Так и есть. Я целилась тебе в грудь, — я улыбаюсь и пожимаю плечами. — Твои кухонные ножи не очень хорошо отбалансированы. Но зато мне удалось привлечь твое внимание. Думаю, нужно пересмотреть условия нашего договора.

Не обращая на меня внимания, он проходит мимо и начинает подниматься по лестнице. Я следую за ним.

— Видишь ли, ты слишком поспешил со своими угрозами о том, что, если я уйду, ты расскажешь обо всем Николаю. Это полное дерьмо.

Он входит в спальню и скрывается в гардеробной. Я опять же следую за ним.

— Ведь если ты пойдешь к Николаю, он сам сумеет найти Анну, и ты лишишься рычагов давления на меня, — говорю я, растягивая слова так, словно охвачена вселенской скукой. По крайней мере, тогда мне можно будет его убить. Стоя в гардеробной, я наблюдаю, как он сбрасывает с плеч испорченный пиджак и снимает с вешалки новый — такой же. — Так что …

— Так что ничего, — отрезал он, и яд в его голосе заставил меня выпрямиться и насторожиться.

Одним прыжком преодолев пространство между нами, он хватает меня за подбородок, поворачивая голову так, что его губы практически прижимаются к моему уху. В грудь вонзается заноза страха, и я улыбаюсь, чувствуя, как колотится сердце. Чувствую. Горячее злобное дыхание касается моей шеи, и я вздрагиваю.

— Не надо играть со мной, Уна. Не пытайся торговаться или загнать меня в угол, — его голос убийственно спокоен. — Мы оба знаем, чего ты хочешь. Твое желание увидеть сестру чертовски больше, чем моя нужда в твоих услугах. Но не стесняйся, попробуй проверить свою маленькую теорию, и увидишь, что произойдет, — резким движением он отталкивает меня, выпуская мой подбородок, и быстро выходит из комнаты.

Я стою столбом, всем телом ощущая прилив адреналина и наслаждаясь нервной дрожью, которую вызвал Неро. Он пугает меня, и мне это нравится.