Отчет о «командировке»

Слава Тебе, Господи, что мы казаки!

О поездке на Дон для участия в мероприятиях, приуроченных к первопрестольному празднику Покрова Божией Матери, разговоры велись давно. Сначала в Ростов–на–Дону решили направить четырех делегатов. Но не зря народная мудрость утверждает, что человек предполагает, а Бог располагает. И по приглашению Атамана Всевеликого Войска Донского 8‑го октября из Минска выезжают атаман Белорусского отдельного казачьего округа и автор этого рассказа.

Атаману Евгению Александровичу Россолаю 75 лет, но он бодр, активен и выглядит не старше 60. Он родился в Бешенковичском районе Витебской области. Во время войны вместе с матерью и сестрой находился в эвакуации в Чувашии. Детские и школьные годы провел в Лепеле и в Браславе, где окончил среднюю школу. Его нравственные учителя — отец и мать, которые получили достойное образование еще в дореволюционной России, — привили ему дух семейной чистоты, любовь к Родине, порядочность и доброту. Продолжая семейную традицию, Евгений стал офицером. Службу завершил полковником в должности начальника отдела 4‑й воздушной армии. Господь наделил его красноречием и поэтическим даром, а первые стихи он написал в 1963 году.

Поезд сообщением «Минск — Минеральные Воды» отправляется строго по расписанию. Нам предстоит преодолеть путь в полторы тысячи километров длительностью полтора суток. Мне, как младшему, повезло с верхней полкой, атаман устраивается внизу. Нас провожает начальник штаба Петр Михайлович Калинин, который собирался ехать с нами, но предстоящая не боевая операция по медицинской части разрушила его планы.

Наши попутчицы мама Алина и ее взрослая дочь Марина едут с нами без малого сутки и выходят в Ельце, районном центре Липецкой области. Утром их место занимают женщины 50 и 75 лет. Старшая — Мария Ивановна, интеллигентная женщина, живет в Баку, она неторопливо и с ностальгией вспоминает свою жизнь. Когда у нас кончается хлеб, она угощает батоном. Другая — проницательная и наблюдательная Надежда, едет до станции Зверево, которая находится недалеко от украинской границы. Там люди напуганы артиллерийскими обстрелами с братской стороны. Надежда, служивый человек, рассказывает о своих скитаниях по Советскому Союзу, о жителях Новочеркасска, которые отличаются от ростовчан, несмотря на то что эти города находятся рядом. Новочеркассцы культурой и характером схожи с петербуржцами. Правда, если последние мягкие, то первые имеют жесткий внутренний стержень.

Из Минска мы выехали во втором вагоне хвоста белорусского состава с отсутствующим первым. По этому поводу Евгений Александрович обращается с каким–то вопросом к проводнице, а та отвечает не очень приветливо, в духе ненавязчивого сервиса:

— А я откуда знаю, не мое это дело.

Она ворчит и тогда, когда выходишь в тамбур, чтобы в заднее окно полюбоваться убегающими вдаль рельсами, которые плавно изгибаются на поворотах. В Брянске наш вагон занимает соответствующее после локомотива лидирующее положение, но ненадолго, с Воронежа мы опять оказались в хвосте и снова ощущали болтанку. Ложечки позвякивают в стаканах, которые удобно стоящих в старинных, еще социалистического производства мельхиоровых подстаканниках, навевая ностальгию по тем временам. Болтанка усилилась, но не настолько, чтобы выплескивался чай, а тем более водка, которой мы лишь обмываем дно стаканов для аппетита. В очередной раз, наполнив стаканы кипятком из титана, я ставлю их на стол. Атаман, вдохновленный моей инициативой, протягивает руку к бутылке и с особым чувством произносит тост:

— Ну, будем!

Мне смешно, так как водку в чай не наливают, но ради хохмы подыгрываю:

— Ага, будем!

Попутчицы дружно смеются, атаман тоже. Однако его предложение с повестки дня не снимается. Перед Воронежем мы видим в окно широкую водную гладь — это самое крупное в Центральном Черноземье Воронежское водохранилище, на обоих берегах которого расположен город. После Воронежа за придорожными домиками и деревьями тянутся бесконечные степные просторы. Солнце светит во всю мощь, пробиваясь лучами сквозь небесные подушки редких облаков, создает прекрасные виды для фотографирования даже через немытые окна вагона.

Когда часы на 20 минут переваливают за полночь 10‑го октября, поезд прибывает в Ростов–на–Дону. Прямо на платформе нас встречает атаман Ростовского казачьего округа Всевеликого Войска Донского. Евгению Николаевичу 55 лет, он невысокого роста, у него небольшое брюшко и седая борода, которую он обещал сбрить после полной и окончательной победы разума на Украине. Внешне он похож на Деда Мороза, которого переодели в камуфляж для раздачи новогодних подарков бойцам на позициях. Но это кажущееся впечатление, так как Евгений Николаевич ответственный и неравнодушный к чужим бедам человек. Он никогда не пройдет мимо чужой беды, а делу борьбы с фашизмом готов отдать даже свою жизнь. Оба Евгения радостно обнимаются и троекратно целуются. Несколько лет назад атаман Ростовского округа в составе делегации Всевеликого Войска Донского посещал Минск и побывал на Браславской земле — родине моего атамана.

В машине, припаркованной на привокзальной площади, нас ждет сын атамана Сергей. При нашем появлении он сердечно распахивает объятия, затем везет нас домой к атаману. Здесь хлебосольный хозяин накрывает стол, а мы выставляем белорусскую водку, а дальше втроем сидим допоздна — пьем, закусываем, делимся новостями. К сожалению, здесь не все так безоблачно. Гражданская война, идущая на украинской земле, обнажает не только отсутствие ума у тамошней власти и ее несостоятельность, но раскрывает те же черты у отдельных казаков. Об этом справедливая душа атамана не молчит.

Говорит он о том, что кое–кто из казаков во время боя прячется в подвале церкви, а потом хвастает перед белорусами, как он с сотоварищами успешно бьет врага. Случается и такое, что Евгений Николаевич готовит казаков на войну и передает их другому руководителю, который на своей машине лишь доставляет их в штаб, а Атаман Козицын думает, что это заслуга молчуна. Евгению Николаевичу об этом рассказали, но он не опустился до мелочей и не стал доказывать свою правоту. Он знает, что во время войны нельзя крохоборничать, иначе это нанесет ущерб важному делу.

Таких случаев не много, и они ничего не решают, хуже, что на войне казаки погибают и получают ранения. Это не обошло и Атамана Всевеликого Войска Донского. Снайпер целил Козицыну в голову, но Господь его спас. Пуля попала в сук, от которого рикошетировала в фалангу пальца ноги. Атаман жив, но проблема режима молчания остается. По–прежнему актуально старое плакатное предостережение: «Болтун — находка для шпиона». И все равно, когда казаки собираются на боевую операцию, по непонятной закономерности об этом тут же узнает украинская сторона, поэтому Николай Иванович говорит:

— Вы хоть не говорите, как вы едете и какой дорогой.

Хозяин продолжает свой рассказ:

— Я первую партию добровольцев отправлял и сам с ними собрался, уже и автобус подогнали. А у меня, как назло, мотор схватило, ноги раздулись, как у носорога. Я встал с вещмешком за своим казаком, спрятался. Николай Иванович идет мимо строя — он ведь любит посмотреть, кто там и как — видит кто–то в тапках. Что за ерунда такая, кто там такой?

— Евгений Николаевич, ну, несолидно. Куда вы собрались? — отчитывает, разобравшись.

Атаман ростовский не в забаве отвечает:

— Как куда? С вами!

Николай Иванович приказывает:

— Выйдите из строя, вы мне тут нужны. Здесь есть с кем заниматься. Кто будет ребят–добровольцев готовить, собирать, отправлять?

А сам Атаман как «погнал в Украину», так целый год там и провоевал. Но и Евгению Николаевичу нашлась в тылу работа: раненых забирать, размещать, отправлять. Он с болью в сердце рассказывает о тех, кого знал лично:

— Наших погибло человек триста, но это небольшой процент. Вот и Виталий, адъютант Атамана, высокий, ему полтуловища оторвало из миномета, он ведь из Донецкой области, там его и похоронили. Поначалу и у нас была бестолковщина. В тентованном КамАЗе везут казаков с калашами тротил разгружать. Машину при езде болтает из стороны в сторону, на колдобинах подбрасывает. Один наш сидит с РПГ, а свой палец положил на спусковой крючок. В общем, повезло, граната прорвала тент и улетела вверх, а там через 15 секунд и взорвалась.

Мой атаман слушает с сопереживанием, а ответ на свой вопрос он хочет услышать из первых уст:

— Вот скажи, в первой фазе нам удалось собраться и дать отпор?

Евгений Николаевич без тени сомнения отвечает:

— Если бы наши туда не поехали, то Порошенко там все оккупировал бы и отутюжил. Ведь там же крутятся большие бабки — там же угольные шахты. А потом, когда мы отстояли Луганщину, тогда у местных взыграли другие чувства.

После небольшой паузы он заговаривает о другом:

— Наш атаман не мог оказывать помощь в открытую, хоть и говорили, что Россия помогала боеприпасами. Говорить можно что угодно, но Россия нам не поставляла, ни пушки, ни танки — мы все, вплоть до американских бронированных хаммеров сами отняли у негров. А ведь мы туда пришли с дубинами, правда, потом все свои трофеи отдали Плотницкому.

Можно понять обиду на Президента России, который будто бы ничем не помог казакам, хоть они и сражались за русских и украинцев, притесняемых властями. Со стороны Путина в этом проявляется не отношение к казакам, а понимание и по возможности учет всех приоритетных целей политики и дипломатии. Путин ценит вклад, который внесли казаки в защиту братских народов на юго–западе Украины. Правда, некоторые местные жители к этому относятся по–своему. Атаман продолжает свое повествование:

— Там сейчас стоят 180 тысяч негров, упакованных во все американское. Зашибись! Мы все у них отберем, и будет у нас американская экипировка!

Мы смеемся, а мой атаман задает вопрос:

— Прошла информация, что Захарченко на Донбассе сформировал стотысячную группировку. Это правда?

— Звиздежь! Сто тысяч он не мог собрать — наших там всего тысяч десять.

— Но они выстоят? — интересуется Евгений Александрович.

— Я не знаю: выстоит их ополчение или не выстоит, но наши выстоят точно! Они своих ополченцев кидают на деньги.

Тут и я вставляю вопрос:

— Евгений Николаевич, а откуда деньги, кто–то платит ополченцам зарплату? Может им Россия что–то подкидывает?

— Не знаю, может наши олигархи что–то и платят.

Спать ложимся поздно. Под впечатлением от услышанного, я долго не могу уснуть. Благо, на следующий день, собственно, уже того же 10‑го октября, мы должны быть к 11.00 часам на празднике. Встаем после 9.00, быстро бодримся кофе, и тут как раз к дому подъезжает Владимир Анатольевич Моцарь, заместитель Козицына по общественным связям.

По ходу движения он предлагает посетить значимые в истории казачества храмы, мы с радостью соглашаемся. Чтобы не опоздать на основное мероприятие, мы чуть не галопом осматриваем церкви, при этом я едва успеваю фотографировать. Чтобы не упустить главные достопримечательности, Владимир Анатольевич подсказывает, что снимать в первую очередь. Мы бегом посещаем три выбеленных храма, которые контрастно выделяются на фоне синего неба. У входа в Преображенскую церковь встречаем священника с деревянным ящиком и коробкой в руках. Он разрешает войти и осмотреть храм, который снаружи отреставрирован, поэтому имеет приятный вид, зато внутри работы предстоят большие. Здесь нас интересует старая могильная плита, покрытая внушительным слоем ржавчины. В следующей церкви имени Петра и Павла был крещен атаман М. И. Платов. В Старочеркасском Войсковом соборе Воскресения Христова мы любуемся высокой колокольней, потрясающим резным иконостасом и бюстом атамана М. И. Платова. Здесь наступаем на места, где в разное время молились императоры России Александр I, Николай II и великий князь Михаил, о чем свидетельствуют памятные чугунные плиты. Заодно от местного батюшки выслушиваем упрек:

— Вы сюда пришли только пофотографировать?

У нас нет времени объяснять, что в альтернативе быстренько посетить его храм с прикосновением к святыням или не увидеть его вовсе, мы вынужденно выбрали первое.

Проезжаем мимо мужского монастыря и мимо батюшки Дона, который кажется мне не столь широким, хотя вплавь его пересечь я бы, наверное, не рискнул. И все же, как мы ни торопились, к основной цели нашего пути — старой казацкой крепости — мы чуток опаздываем.

Единственная земляная крепость святой Анны, сохранившаяся на территории России, располагается в трех километрах на северо–восток от Старочеркасской станицы. Ее строительство начали в мае 1730 года по указу императрицы Анны Иоанновны, а завершили в конце 1737‑го. Аннинская крепость обнесена земляным валом и состоит из шести фортов. В плане она имеет вид правильного шестиугольника с длиной стороны 318 метров. Остальные параметры таковы: глубина крепостного рва — 3,5 метра, наименьшая высота валов — 5,5, длина периметра — почти два километра. Северные, юго–восточные и юго–западные ворота усилены редутами. С высоты птичьего полета своей геометрией она похожа на Петропавловскую крепость в Санкт — Петербурге. Внутри крепости построены из кирпича дом коменданта, солдатская слобода, пороховой погреб и деревянная Покровская церковь. Для атаманов Войска Донского комендант крепости является начальником, поэтому с ним необходимо согласовывать все действия. Затем по мирному договору с Турцией Россия получила право на постройку ниже по Дону нового укрепления, и в 1760 году Аннинская крепость теряет свое значение. Сегодня внутри нее не сохранилось ни одного строения.

Моцарь паркует машину у наезженной дороги меж двух земляных валов, заросших сухим ковылем. Здесь между свежесрубленными шестами натянут план крепости с указанием мест проведения мероприятий. Справа от дороги, ведущей внутрь крепости, на верху вала растянуты большие плакаты. На них выделено слово «шермиции», которое своим необычным звучанием интригует и возбуждает любопытство. Лингвист А. В. Миртов относит это слово к донскому диалекту и считает его польским заимствованием «szarmycel», что означает «схватку, бой». Возможно, в польский язык оно пришло из немецкого «Scharmützel» (перестрелка) от итальянского «Scaramuccia» (сражение, бой). Слово «шермиции» встречается и в допросных листах Емельяна Пугачева, где его используют в смысле военных столкновений, небольшого боя, стычек. Но, возможно, это славянское слово. Не зря в былинах киевского цикла встречается слово шурмовать (ударять, бросать, разорять), шурматить, шурмовать копьем (орудовать), запись которых проводилась на русском Севере.

Игры шермиции — это, прежде всего, широкий, как душа казака, праздник. Казак — воин, значит праздники и игры у него боевые, которые проводятся почти в каждой станице и обычно приурочиваются к Покрову Богородицы. В них участвуют все жители станицы, поэтому их называют домашними. Неизвестно с какого времени они ведут свое начало, но точно известно, что первые шермиции проводили на Дону, а со временем и во всех казачьих войсках.

Пока идем к месту, у хлебосольных казаков угощаемся сухими и креплеными винами, а потом и крепкой, в 65 градусов, чачей. Согрев души, идем дальше. Мои атаманы, встречая товарищей, обмениваются с ними приветствиями:

— Здорово ночевали?

А в ответ слышим:

— Слава Богу!

Обычно казаки друг друга приветствуют: «Здорово бывали, казаки? Здорово отдыхали? Здорово ночевали? Здорово дневали? Здорово вечеряли?». При возвращении из боя: «Здорово воевали?». В ответ почти всегда раздается: «Слава Богу!». Лишь на построениях, смотрах и парадах они дружно отвечают согласно воинскому уставу: «Здравия желаю, господин атаман!».

Но Моцарь на разговорах не заморачивается, он желает лично доставить нас к Николаю Ивановичу, поэтому тянет вперед:

— Успеете еще пообщаться, пошли быстрее.

Когда мы добираемся до главной скученности казаков, неожиданно раздается глухой, бьющий по ушам выстрел из небольшой старинной пушки, установленной на деревянном лафете. При пушке, как положено, состоит обслуга с банником и пикой с трезубцем на конце. Вижу, как ствола пушки, будто доброй собачонки, касается девочка 5–6 лет. Для пяти тысяч участников пушечный выстрел — сигнал Командующего Казачьей Национальной Гвардией, Атамана Всевеликого Войска Донского, Героя Национального возрождения России генерала армии Николая Ивановича Козицына к открытию больших казачьих игр под названием «V-е Покровские шермиции». Мой атаман подходит к Козицыну и по–военному четко докладывает:

— Господин Атаман Всевеликого Войска Донского, прибыл в составе двух человек. Наказной атаман Белорусского казачьего округа генерал–лейтенант казачьих войск Россолай!

Атаманы по обычаю троекратно обнимаются, целуются и Евгений Александрович занимает место по правую руку от Николая Ивановича. Тот находится в центре внимания и всеобщего притяжения, поэтому вокруг суетится много народу от крупнозвездных атаманов до простых казаков. Многие генералы и казаки, в знак особого уважения Атамана Всевеликого Войска Донского, обращаясь к Козицыну, называют его Батькой, как и нашего президента Александра Григорьевича Лукашенко. В этом видится всем понятный сакраментальный смысл. Ведь только надежного и проверенного руководителя с некоторой долей панибратства называют Батькой. Только казаки и белорусы в такой степени доверия могут позволить себе гордиться своими руководителями.

Программа праздника вбирает в себя традиционные казачьи боевые искусства: атаку с шашкой и пикой, погони, джигитовку, рукопашный бой, борьбу, стрельбу, а также шахматы, выступления хоровых казачьих коллективов, дружеские и товарищеские встречи атаманов. Сюда приглашено большое количество гостей — 60 атаманов в генеральских и полковничьих чинах.

Атаман Всевеликого Войска Донского тепло приветствует казаков Калмыкии, Чувашии, Чечни, Абхазии, Дагестана, Казахстана, Кубани, Дона, Беларуси, желает всем крепкого здоровья и успехов под девизом: «Пусть победит сильнейший», а судьям желает судить честно и справедливо.

Начинается молебен, казаки снимают головные уборы, крестятся. Батюшка блаженно вещает. Краем уха слышу, что он говорит и о правильном поведении на празднике. Поражает обилие и разнообразие формы, в которую одеты казаки. Здесь можно увидеть традиционную одежду казаков в виде папах, кубанок и башлыков, бурок и бекеш, бешметов и черкесок, гимнастерок и косовороток, а также шаровары с лампасами, шашки и нагайки. Казаки не чураются и предметов поздней формы: советских шинелей, кителей, фуражек, беретов, камуфляжа, портупей и даже полевой формы, в которой воюют российские добровольцы и украинские ополченцы, и которую мы видим в новостях по телевизору.

После молебна священник идет вдоль рядов собравшегося люда и, макая в серебряную чашу похожую на кубок, кисть, ею всех окропляет. Казаки машинально опускают головы и торжественно крестятся. Территорию крепости оглашает колокольный звон, возвещающий об окончании молебна и начале казацких забав. Звонарь старательно бьет в колокола походной звонницы в виде православного креста. Казаки крестятся с воодушевлением и старанием:

— Любо, любо, любо!

Территория крепости обширная, и здесь есть где развернуться вольготной казацкой душе. Николай Иванович от места молебна идет в сторону бивуака, где разбиты палатки, стоят казаны, столы. Все двинулись за ним. Там Атаман останавливается и, приложив ладонь к устам, громко говорит:

— Слушай мою команду! — а когда народ подтянулся, зычно командует: — Становись!

Другие атаманы репетуют:

— Команда была: становись!

— Мой полк, ко мне!

Происходит небольшая неразбериха, пока каждый казак отыскивает свое место в строю. Наконец все с чувством всеобщей радости и приподнятости выстраиваются, и Николай Иванович командует:

— Равняйсь! Смирно! Вольно! — через короткую паузу продолжает: — Господа казаки, сегодня у нас день отдыха, служба безопасности работает по плану. Я прошу подойти ко мне атамана Казахстана…

Этот атаман где–то потерялся, тогда Козицын спрашивает:

— А где председатель ветеранов МВД? Господа казаки, сейчас проводим мероприятие, будут у нас спортсмены–силовики, будут хоры выступать, духовой оркестр, танцы и все как положено. Любо?

Казаки поддерживают:

— Любо, любо, любо!

Николай Иванович продолжает:

— У меня просьба к девчатам. Подайте мне сюда девчат! Все девчата, ко мне!

Началась суета среди женской половины. Девчата и женщины в форме и в гражданской одежде бросаются к Атаману, стараясь занять место ближе к нему. Двух ближайших он обнимает за плечи и объявляет:

— Будем фотографироваться!

После столь заманчивого предложения буквально все женщины высыпают из строя, чтобы участвовать в фотосессии с любимым и уважаемым Атаманом. Николай Иванович обращается к казачкам:

— Поступило предложение от любимых казаков. Вы любите казаков?

В ответ раздается звонкое «любо». И тут от Атамана следует неожиданный сюрприз:

— Тогда, девчата, поступаем в распоряжение начальника гражданского управления и готовим обед!

Казаки довольно смеются, это решение Атамана они дружно поддерживают «любо». Такой каверзы женщины не ожидали, полагая, что все уже почти готово. Но интендантская служба сработала не очень организованно, поэтому даже Атаман участвует в подготовке стола. Женщины весело загомонили и пошли к хозблоку, где стоят казаны и уже разгораются костры. Евгений Николаевич уже давно на кухню отправил своих сыновей натаскать воды. Слышна гармонь, которая своими аккордами в душу вселяет праздник. Атаман что–то говорит о вечернем салюте и еще о чем–то, но многоголосый шум его перекрывает. В блеске солнца желтую степь накрывает купол прекрасной синевы неба. Стройный хор женских голосов и праздничный гомон казаков — фон спортивных казацких забав. Так красиво гуляет Дон!

У кого–то рождается идея всем сфотографироваться. Атаман — в центре, справа от него привлекательная казачка в форме и каракулевой кубанке. В кадре сплотилось около семидесяти человек, стоя, сидя, полулежа. Получается настоящее семейное фото.

Мы втроем бродим в толпе, то и дело встречаем знакомых, особенно ростовский атаман. А один из хоров оказывается знакомым с Евгением Александровичем, его участники радостно приветствуют белорусского атамана. Донской казачий хор «Станичники» под руководством Лидии Коваленко во время празднования Дня Независимости нашей республики 3 июля 2012 года был хорошо принят на белорусской земле и на Браславщине. Мой атаман им говорит:

— Я организовал некоторое подобие вашего ансамбля. Попытался, но ваш — лучше!

Ребята и девчата из хора довольно улыбаются и с сожалением говорят:

— На шермиции мы не попадаем, нам надо уезжать.

На прощание солист хора затягивает песню о казаке, ее подхватывают другие голоса и над степью гимном дружбы белорусского и донского казачества плывет задумчивая мелодия. Под впечатлением мой атаман напутствует:

— Любо вам!

Мы прощаемся и озабочиваемся, как Козицыну вручить подарки и как для этого к нему подступиться, ведь он же нарасхват. Недалеко казачонок лет семи в танце выделывает разные коленца под одобрительные аплодисменты зрителей и пение девичьего хора в цветастых платках и кокошниках. Мальчонка одет в шаровары с лампасами, камуфляжную куртку с капюшоном, а на голове — кубанка с красным верхом и крестом.

Кубанка — форменный головной убор казаков, который трансформировался из низкой папахи. Есть версия, что ее название появилось во время Первой мировой войны. Кубанка изготовляется из выделанных черных и цветных шкурок каракуля, смушки, мерлушки с оригинальным кожаным, либо матерчатым цветным верхом. В северных регионах папахи шьют из волчьей шкуры. У донских казаков верх кубанки — красный, у астраханских — желтый, у терских — синий. Через центр верха папахи крест–накрест проходят две белые линии. Верх кубанки сшивается из четырех кусков ткани, а галун в форме креста превратился в традицию. Таким образом, крест связан с кроем головного убора. Сначала кубанку шили высотою «в две головы» и жители Карачаево — Черкесии носили ее лишь в праздники. Когда кубанка перешла к казакам, то уменьшилась и ее высота, что было связано с неудобством передвижения в густых лесах и в плотных зарослях. Так появилась короткая пластунская кубанка. Сегодня кубанка является весьма востребованным головным убором среди казаков даже на войне. Об этом же говорят и слова ростовского атамана:

— Все наши воевали в кавалерийских папахах с красных верхом для верховой езды. Кубанки горят в Украине. У меня было две штуки, но я все роздал.

Среди казаков распространена красивая легенда, объясняющая появление креста на кубанке не системой кроя. Крест на кубанке нашивается сверху, чтобы Господь видел казака и всегда его оберегал. Как бы там ни было, но выплясывающего казачонку, Бог убережет хотя бы потому, что он сызмальства предан традициям своих отцов, дедов и предков.

Ростовский атаман беседует с огромного роста немолодым казаком, который в руке держит нагайку. По сравнению с ним низенький Евгений Николаевич с небольшим пузком смотрится забавно. К ним подходит мой атаман, другие казаки и разговор продолжается на фоне музыки духового оркестра:

— Ну, вы как, своего батьку избрали?

— Мы своего президента избрали досрочно, другие это сделают завтра.

Кто–то из местных с сожалением сетует:

— Эх, нам бы вашего батьку, навел бы он порядок, призвал бы к порядку миллиардеров и олигархов. Передайте, что мы, россияне, очень гордимся им и приглашаем к нам владычествовать.

Вмешивается другой:

— Ты от себя говори, чего ты за всех выступаешь.

Сколько людей, столько и мнений.

— А как ваш президент относится к казачеству?

Мой атаман говорит, что не мешает. Мы своим делом занимаемся и никаких замечаний не имеем.

— А денежку какую–нибудь выделяет? — допытывается самый любознательный.

— Нет. Чего нет, того нет.

Нас откуда–то зовет Евгений Николаевич, мы отходим, а собеседники желают нам всего самого лучшего. Духовой оркестр продолжает играть, вливая в наши души праздничное настроение. Слышу на ходу, как один казак обращается к другому:

— Ну как тебе живется с молодухой?

— Я с молодой женой — молодею.

— А я с доброй женой — добрею, видишь, как раздобрел.

После обеда здесь обычно начинает дуть прохладный ветер, поэтому большинство одеты в куртки. Вместе с ветром мы ощущаем и сосание под ложечкой. Для приготовления кулеша и донской ухи используется восемь полевых кухонь и множество казанов, котлов и чанов. Некоторые кухни приступили к раздаче ухи, каши и шашлыков. Мы находимся у бивуака, возле которого стоит КамАЗ Козицына, здесь над горящими кострами установлены три казана на специальных подставках. Рядом — сбитый из фанеры длинный стол, к нему казак степлером крепит цветастую пленку. В стороне раздаются крики «любо». Мы подходим к другим рядам, где раздают кулеш, здесь казаки за столами с удовольствием поглощают пищу с дымком. На природе у кого аппетит не взыграет, вот Евгений Александрович и заикнулся, не пора ли и нам закусить, ростовский атаман к казаку, стоящему на раздаче обращается:

— Дай мне с белорусским атаманом поесть.

В ответ слышим:

— Пожалуйста, только давайте ваши талоны.

Евгений Николаевич даже растерялся и механически уточняет:

— Какие, такие талоны?

Казак на раздаче спокойно инструктирует атамана:

— Вы найдите Ярового, у него зарегистрируйтесь, после этого вы сможете получить талоны, по которым я вам и выдам пайку.

Это сказано без раздражения и очень благожелательно. У ростовского атамана даже язык не поворачивается, чтобы вежливого раздатчика послать… к тому же Яровому, а заодно, к пшеничному, ржаному и овсяному. Бюрократизм и казачество, явления несовместимые, это как огонь в костре и вода в казане. Если вода закипит, то зальет костер, а если нет, то огонь полностью высушит казан. Евгений Николаевич возмущен, у него не хватает ругательных слов и он говорит:

— Надо найти Моцаря, взять из его машины наше сало с водкой и где–нибудь присесть.

Так и сделали, а пока туда–сюда ходим, Евгений Николаевич пыхтит:

— Зачем из–за каких–то талонов я буду унижаться перед каким–то Пшеничкиным! Да пошли они… Вы уедете, а я лягу в госпиталь, где сейчас находится их атаман. Скажу ему без стеснений, что я думаю о его казаках–бюрократах, тем более на кулеш использовали нашего бычка. И вообще, я считаю, что на празднике каждый должен быть накормлен без унизительной раздачи талонов.

Зато по пути мы смотрим соревнования по джигитовке. Молодые казаки выделывают такие фортеля, что аж дух захватывает: на скаку шашками рубят лозу, которая установлена на специальных подставках и очень круто владеют пикой. Они разыгрывают и возможные боевые ситуации, когда, например, казака ранят, а конные на ходу подхватывают его за портупею. Это выполняется настолько виртуозно и изящно, что зрители с восторгом хлопают в ладоши. Мимо на статном жеребце проезжает казак, а впереди у него в седле сидит мальчуган не старше пяти лет, казачок, ведь он в папахе и в лампасах. Нам навстречу движется пара. Казак с окладистой бородой в папахе, в длиннополом бешмете, подпоясанный узким ремешком, в шароварах с лампасами, которые заправлены в хромовые сапоги гармошкой. Рядом с ним жена в зеленом цветастом платке и в платье с цветами, а поверх наброшена куртка. Каждый самовыражается как ему заблагорассудится, даже в форме одежды казаков нет единого образца. Наверное, это и есть один из кирпичиков демократии. Хотя история этой традиции идет с тех времен, когда казаки надевали на себя отбитые у разных врагов всевозможные трофеи.

Мы возвращаемся к пустому столу без скамеек и здесь на углу пристраиваемся. Мой атаман, не спеша, с чувством, с толком и расстановкой нарезает шмат сала аппетитными шпалками и мы подкрепляемся. Он приглашает казаков отведать белорусской закуски и те смело угощаются, нахваливая сало, тем более его на столах не видно. К нашей скатерке–самобранке присоединяется невысокий подъесаул, щупло–жилистого телосложения. Он представляется Сергеем Ивановичем, у него обветренное, морщинистое лицо. Вряд ли бы его я запомнил, если бы не последующая с ним беседа.

Метрах в пятидесяти в клетке ведутся поединки по смешанным боевым искусствам М-1. Наибольший интерес у зрителей вызывают бои младшей группы. Ребята легки, их движения быстры, а из–за детской непосредственности они эмоциональны и бою отдаются целиком, не экономя сил, поэтому в спаррингах выкладываются полностью.

Подъесаул Сергей Иванович приглашает нас в одну из палаток. Здесь стоит печка–буржуйка из нержавейки и несколько двухъярусных кроватей, на которые мы присели. С учетом больных ног ростовского атамана это оказывается кстати. Хозяин палатки лично принес нам тарелки с супом и кашей. Мы с удовольствием подкрепляемся, а для аппетиту и сугреву, опрокидываем в рот по походной рюмке водки. Мой атаман на радостях говорит:

— Женя, а ведь мы хорошо устроились. Шурпа горячая у нас есть, каша есть и даже что налить, тоже есть. Что нам еще надо? Казаки поют. Слава Дону, слава Богу! — против этого возразить нечего, зато есть повод. — Женя, наливай! За встречу на Дону!

В палатку входит калмык, который назвался Сергеем, он разведчик и воевал в городе Счастье. В беседе выясняется, что со своими товарищами он подбил танк, два БТРа и положил около сотни бойцов украинской армии. Его дед тоже воевал, видно, что Сергей им гордится. Мы около часа гостим в палатке, пора и честь знать, выходим. Мои атаманы общаются с казаками, которые по ходу разговора меняются. Я же веду интересную беседу с Сергеем Ивановичем, он, как и я, служил в минно–торпедной части военно–морского флота. Только мне довелось ходить на подлодке в море, а подъесаул в минно–торпедной части собирал торпеды.

Он рассказывает много интересного. Когда началась заваруха в Украине, он с казаками на блокпост города Славянск прибыл «с одними дубинами». Потом без помощи России они у украинской армии отвоевали оружие, танки, боевые машины пехоты, другую технику. Ситуация с «геройской» украинской армией у меня вызывает смех, а простодушный Сергей Иванович подтверждает:

— Да, да, — и продолжает, — мы даже подбили пару вертолетов Ми‑8. Один задымился. Дымит и чох, чох приземлился. Местное население нас кормило.

Я не удерживаюсь от вопроса:

— А все–таки местные ребята воевали против украинской армии или не воевали? — заметив на лице подъесаула ухмылку, понимаю. — Вопрос сложный.

— Дебальцево, Дебальцево, я его называл Ебальцево. Они говорили нам: «Вам надо, вы и воюйте», — недовольно отвечает Сергей Иванович.

— Значит, они не хотели воевать даже за себя? — уточняю.

— Да, — с нажимом подтверждает собеседник, — мы приехали, им предлагаем: «Давайте выставляться на блокпосту», а они: «Вам надо, вы и воюйте». В общем, местные двое суток на блокпосту посидели и ушли.

— Навоевались, — с усмешкой подвожу итог.

— Навоевались, — подтверждает подъесаул, — и пошли они на работу.

Мой атаман вмешивается и своим вопросом подводит черту:

— То есть Дебальцево себя не защищало?

Сергей Иванович с готовностью подтверждает:

— Нет, не защищало… Ебальцево!

У меня возникает естественный вопрос:

— Хорошо, Иванович. Местные воевать не хотят, а как они тогда отнеслись к тому, что вы пришли их защищать?

— Нормально! — убежденно заверяет подъесаул.

— …но ленивые, чтобы себя защищать, — завершаю его фразу.

— Да. Они говорят: «Вы за нас повоюйте, а мы пойдем, поработаем на свой карман», — возмущается офицер.

Евгений Александрович задает прямой, пожалуй, даже принципиальный вопрос:

— Скажите, решение Атамана Козицына помочь нашим братьям в Украине — это правильно?

Сергей Иванович отвечает без тени сомнения и без заминки:

— Это даже не обсуждается. Однозначно правильно!

Мой атаман не всю нашу беседу с подъесаулом слышал, поэтому продолжает его расспрашивать, дублируя мои вопросы:

— Как эти районы отнеслись к приходу казаков?

— Люди несли все… да, простые люди несли все: хлеб, сало, чтобы нам хоть как–то помочь и обустроить.

Мой атаман не унимается:

— Значит, население было «за»?

— «За», только «за»! Ну и предатели тоже были. Потихоньку сфотографируют наши позиции и выложат в интернет.

Пытаюсь уточнить:

— И еще ваши фамилии подпишут?

— Да.

Евгений Александрович продолжает задавать вопросы:

— А поддержку России вы чувствуете?

— Конечно, нас поддерживали, но не так, как нам бы хотелось. Боевые трофеи мы добывали сами, например, отжали шесть БМП.

Атаман, как бывший военный летчик интересуется:

— А как реагировали хохлы на вашу атаку?

Сергей Иванович, внутренне подбираясь, отвечает:

— Они были злые. Особенно когда пришли бендеры, западенцы. Это самые настоящие варвары, это они начали, ведь у них нет ничего святого. Я тоже стрелял даже в малого, но он, же снайпер… мы давали им возможность уйти без оружия — зачем, же своих мочить.

— Мочить друг друга — это же в угоду Америке и Западной Европе, — не удерживаюсь от комментария.

— Да. Но мы договаривались. Жалко этих пацаненков, гражданские тоже жалели и их кормили. Они же были голодные. Мы им говорим: идите в Россию. — Сергей Иванович, вспомнив о наболевшем, меняет тему: — Очень плохо стреляла Муха — пятьдесят на пятьдесят.

— Это переносной одноразовый огнемет? — уточняю. — Видимо из–за просроченного хранения, огнеметная смесь — это же химический состав и со временем разлагается.

К разговору присоединяется ростовский атаман:

— Да. И мы на нее не очень надеялись. Зато РПГ лупил, будь здоров, без осечек. Мы сразу пришли в Славянск, а потом перешли в Дебальцево.

Подъесаул рассказывает эпизод из боевой деятельности своего подразделения:

— Одного разведчика–москвича мы захватили с удостоверением и ноутбуком, он работал на украинскую разведку. Когда мы его передавали в ФСБ, то он психанул: «Не убивайте меня!» Фээсбэшник ему в районе груди пальцем «тук», тот сразу обмяк, его на плечо и понес… — через паузу продолжает. — Ну, мы же не варвары. Он нас продал. Мы проводили операцию, а нас там уже ждали. Хотя и мы вначале слишком доверяли местным, поэтому иногда влипали. Но потом мы стали более осторожными и в присутствии посторонних о своих боевых делах болтать перестали.

— Нет, доверчивость на войне допускать нельзя, — не удерживаюсь от комментария, — и не позволяйте себя там фотографировать. Если кто–то это делает, особенно втихаря, то надо разбивать фотоаппарат или телефон, нечего на войне устраивать фотосессии. Ведь, прежде всего, это ваша личная безопасность, которой нельзя пренебрегать.

Сергею Ивановичу под пятьдесят, и он сетует:

— С возрастом теряется слух, ухудшается зрение, особенно это ощущается на войне.

За время разговора с подъесаулом мой атаман успевает участвовать в беседах и с другими казаками. Вот и сейчас он знакомит меня с тем, кого я знаю заочно:

— Алексей! Тут вот Николай Иванович, святой отец церковь построил, я вам про него рассказывал.

— Так я и сам знаю, его вместе сыном не раз по телевизору показывали!

С большой симпатией жму руку Николаю Ивановичу Тарасенко. У него седая борода, он одет в обычную гимнастерку, поверх которой наброшена гражданская куртка, а на голове — кубанка из серого каракуля. По просьбе атамана я фотографирую его вместе с отцом Николаем. Его сына зовут Владиком, он казак, и на нем белая кубанка и защитная гимнастерка.

Николай Иванович Тарасенко — человек удивительной судьбы, он родился в 1947 году в Луганской области. Сам Всевышний его закаляет и подвергает испытаниям. Скучная и неинтересная учеба в ПТУ. После службы в десантных войсках он серьезно травмируется и получает двойной компрессионный перелом позвоночника. Год в постели для него не оказывается безнадегой, он сам разрабатывает лечебную гимнастику и встает на ноги. Потом долгие поиски себя в деле, которые не безуспешны, — он оканчивает исторический факультет Ворошиловградского пединститута и факультет археологии Ленинградского университета. Господь ведет Николая по жизни, наделяя его даром археологических изысканий, что позволяет ему совершать удивительные научные находки в Африке, в Латинской Америке и в Донбассе. Несмотря на скептиков от науки, он в Никарагуа совершает мировую сенсацию — находит стоянку возрастом около 33‑х тысяч лет до нашей эры с орудиями труда и костями мамонта. После этого ему предлагают кафедру в университетах Санкт — Петербурга и Киева, а президент Никарагуа желает видеть его координатором музеев археологии. Но Господь ведет Николая только ему одному известным путем: «В Америке мне то ли приснился сон, то ли было видение: разверзается голубая полоса небес, и я вижу родные места — темные курганы, каменистые утесы, зеленые буераки, криницы и речушки с прохладной водой. Потом прозвучал голос сверху: ‟Николай! Езжай домой и построй в этом месте храм во имя Господа Нашего Спасителя!»» На это его благословляет епископ Аргентины и он возвращается в родное село Зеленый Гай.

На вершине горной гряды, в южных отрогах Донецкого кряжа, на границе Донецкой, Луганской и Ростовской областей без какого–либо проекта, но по наитию свыше археолог с мировым именем своими руками строит уникальный православный храм. На этот храм Господь также распространяет свою десницу. Во время гражданской войны на Украине его пытались уничтожить 70 раз, одних только 250-килограммовых бомб на него было сброшено 17 штук и 30 ураганов. Храм уцелел, и никто не погиб, был ранен лишь один человек, который решил выглянуть в окно и Николай Иванович «подорвался» — осколок попал ему в правую бровь и вышел через лобную пазуху, остался шрам.

Потомственный казак Николай Тарасенко — атаман Палиевского хутора и одновременно заместитель Атамана Войска Донского по делам религии на Украине. У него жена Наталья, с которой он воспитывает сына Владислава и дочь Анну — Марию. Мой атаман ему желает:

— Храни Вас Господь, Николай Иванович!

В ответ мы слышим доброжелательное:

— Передавайте привет Белоруссии!

Раздается зычная команда:

— Атаманы округов, к Атаману!

Белорусский атаман торопится к месту сбора, я следом. По ходу движения, передаю ему пакет с подарками для Атамана Всевеликого Войска Донского. Вокруг него группируются все атаманы, толпятся казаки, чтобы не пропустить интересное. Звучит команда:

— Господа казаки, атаманы приняли круг!!!

Козицын начинает награждать медалью «Герой национального возрождения донского казачества». По форме она похожа на Звезду Героя России. Но на планке вместо российского триколора фиолетовый, желтый и красный цвета Донского казачества. В центре позолоченной восьмиконечной звезды Богородицы, которая похожа на розу ветров, изображен герб Донского казачества. Каждому награжденному казаки троекратно кричат «любо». Всего этой высокой наградой отмечено около сорока человек, вот и сегодня ее удостоены шестеро деятелей казачества. И тут происходит неожиданное, особенно для приближенных лиц. Атаман берет очередную коробочку со звездой и, вместо того чтобы вручить ее согласно выписанному удостоверению, вдруг меняет решение:

— Награду за возрождение казачества Дона вручаем нашему брату Евгению Россолаю, атаману Белорусского отдельного казачьего округа!

Обосновывая решение, Козицын свою речь начинает с достижений Беларуси. Отмечая роль Александра Григорьевича Лукашенко, желает ему крепкого здоровья, победы на выборах и вообще процветания нашему народу. Рассказывает о вкладе Белорусского округа в расширение движения казачества в русской диаспоре США, об атамане Холодкове.

Станислав Альбертович Холодков занимается каратэ с 1978 года в Советской Киргизии, становится командиром кыргызстанского воинского подразделения «Скорпион». Добивается 10‑го дана по каратэ–до, становится чемпионом мира «Открытый мир Боевые искусства» 2000 года в Лос — Анджелесе, он — неоднократный участник и победитель международных чемпионатов по боевым искусствам. Сейчас Холодков имеет степень доктора философии и степень магистра по физическому воспитанию, живет в США, тренируется в собственном клубе, является главой Международной федерации Combat Karate, профессор Академии Фудокан каратэ в Германии. Его достижения отмечены даже президентом США. Благодаря общению на почве спорта с начальником штаба Белорусского отдельного казачьего округа Петром Калининым он заражается идеей казачества, собирает единомышленников и становится атаманом Казачьего народного союза США. Холодков живет полнокровной жизнью казачества и с завидной регулярностью проводит шермиции, соревнования и учения с огнестрельным оружием.

В своей речи Николай Иванович особо выделяет немецкого атамана:

— Ко всему прочему, чтобы вы знали, у нас в войске есть представительство в Германии. Возглавляет его Михаэль Бок. Это тот, чей дедушка шел на Москву в 1941 году. Михаэль говорит, что с Россией надо было дружить.

Казаки довольно смеются. Козицын в своей речи не забывает и личные заслуги атамана Россолая как поэта, который своими стихами вносит неоценимый вклад в развитие дружбы Донского и Белорусского казачеств. Слышится одобрительный гул казаков и удалое:

— Любо!

Евгений Александрович польщен неожиданной наградой, поэтому очень взволнован и на большом душевном подъеме держит ответное слово:

— Господин Атаман, господа казаки! С огромным сердцем, с огромной любовью, с высочайшим сопереживанием мы воспринимали все эти трагические дни и мы, сочувствуя, молились за вас, за Атамана, за ваши победы. Каждый ваш шаг мы отслеживали, я постоянно звонил Атаману. Это подвиг великой чести и достоинства Всевеликого Войска Донского…

Из круга доносятся голоса, которые дополняют слова белорусского атамана:

— Терцы воевали, кубанцы воевали.

— Белоруссии привет!

Евгений Александрович от слов переходит к делу, из пакета бережно вынимает красную коробочку:

— Эта икона была освящена в Афоне!

Из коробки достает икону и возносит ее над своей головой, чтобы все ее увидели. Казаки вразнобой одобряют: «Любо!». Николай Иванович снимает кубанку, крестится. Стоит заметить, что освящением иконы в Иверском монастыре, основанном в 980–983 годах, который находится на святой горе Афон в , занимался немецкий атаман Михаэль Бок.

Евгений Александрович с загадочным прищуром снова тянется к своим закромам:

— При таком празднике, я не могу не вручить одну интересную вещь.

И из пакета вынимает простую бутылку водки «Бульбашъ», которая оформлена весьма необычным образом. Бутылка–атаман с усами и с торчащим из–под фуражки чубом, одета в гимнастерку и в шаровары с лампасами, перетянута портупеей и с шашкой на боку, а на погонах у нее четыре звезды, число которых соответствуют званию генерала армии Козицына. Слышен гомон и приглушенные голоса восторга, кто–то в изумлении хлопает в ладоши, для многих это «любо», а кто–то говорит:

— Такого мы еще не видали.

В адрес бутылки–атамана раздаются шутки. Зрители смотрят на нее с неподдельным интересом и нескрываемым любопытством, прикрываясь ладонью от солнца или стараясь придвинуться поближе, чтобы рассмотреть все детали: три пуговки на гимнастерке, кокарду на фуражке, пряжку на портупее. А Россолай не унимается, будто самолет на крыло в воздухе, кладет бутылку на бок, тычет указательным пальцем в генеральский погон, намекая на одинаковое количество звезд. За ним стоит атаман ростовский, который с большим интересом следит за реакцией Козицына. А тот свою довольную улыбку прячет в усах с бородой и в прищуре глаз, такого необычного подарка он действительно не ожидал. Видно, что Николай Иванович рад и, похоже, что ему ничего подобного не преподносили. Все знают, что Атаман водки не пьет, значит стоять этому сувениру среди подарков долго и радовать его взгляд, а также близких и друзей. Евгений Александрович аккуратно укладывает сувенир назад в коробку, прячет в пакет, который торжественно вручает. Кто–то предлагает свои услуги:

— Давай, я пакет поднесу.

В ответ раздается смех и из толпы доносится:

— Любо Атаману!

— Любо!

Слышу вопрос:

— Где это такую бутылку достали?

Я не без гордости отвечаю:

— Это сделала моя дочка.

Атаман с доброжелательной и радостной улыбкой принимает пакет и тянется к Евгению Александровичу, чтобы его душевно обнять и расцеловать. После яркого выступления Россолай подходит ко мне. Пока он светится радостью, я его фотографирую с наградой. Мы отходим в сторонку, чтобы сразу обмыть медаль, и только он собирается сунуть звезду в рюмку, как ростовский атаман упреждает:

— Не надо ее туда совать, а то не дай Бог еще облезет.

Удачная шутка при хорошем настроении провоцирует нас на радостный смех. Тут к нам подходит генерал–лейтенант МВД в запасе, который находится у истоков создания российского ОМОНа. Я и его снимаю в окружении своих атаманов. Снова у нас гости, двое абхазов, с одним из них Евгений Александрович лично знаком, и фотосессия продолжается. Южные гости со всем радушием приглашают нас в Абхазию, нам это приятно, и мы заверяем, что обязательно воспользуемся их гостеприимством.

Наступает вечер, незаметно опускаются сумерки, чувствуется прохладный ветер, и мы подумываем о возвращении в Ростов–на–Дону. Но у кого–то мелькает мысль переночевать здесь в палатке. Недалеко слышится слово «папа». К нашему кругу подходит высокий, под два метра, стройный, как тополь, одетый в камуфляжную куртку и джинсы бородатый парень. Его открытое улыбчивое лицо светится добротой. Евгений Николаевич с гордостью представляет:

— Вот мой крестник Миша.

Казаки называют его Мишаней, а «Папа» — это позывной, он уже полтора года повоевал на Луганщине. Ростовский атаман заговаривает с ним насчет формы одежды и погон. Я же оборачиваюсь и вижу красивого скакуна, в седле которого сидит высокий коренастый калмык с шашкой. Он красуется верхом на жеребце, который нетерпеливо топчется на месте, а потом с места срывается в галоп. Всадник с шашкой наголо ветром уносится в степь. Возле меня женщины в растерянности роняют:

— Ой! Мы же хотели его снять, даже фотоаппараты достать не успели, как он от нас ускакал.

Мне забавно, и я смеюсь:

— Надо быть в готовности. Я вот, например, успел его сфотографировать.

Евгений Александрович смеется и женщины тоже — их веселит собственная нерасторопность. Они делятся своими впечатлениями, как хорошо на джигитовке выступили девчонки:

— И даже лучше, чем мальчишки!

Через несколько минут в нашем кругу оказывается тот самый калмык, который не дался женщинам–фотографам. Он приятно огорошивает нас приветствием:

— Хай жыве Беларусь!

Мой атаман отвечает:

— Слава Калмыкии!

Доброжелательное приветствие так всем нравится, что мы его несколько раз повторяем. Калмык в своих пожеланиях, как в стремительном галопе, неудержим:

— У Лукашенко выборы и мы желаем ему победы.

Нас очень заинтересовал доброжелательный казак, мы просим его представиться, и он без жеманства выдает о себе:

— Санал Дорджинович Куваков — атаман Калмыцкого казачьего округа, заместитель Козицына по Москве, директор Центра Евразийской экономической агропромышленной политики Совета по изучению производительных сил Министерства экономического развития Российской Федерации, генерал–майор казачьих войск. В казачестве с 1989 года, — подчеркивает, — Николай Иванович Козицын вступил позже.

Здесь царит настолько доброжелательная обстановка, что все между собой общаются с большим удовольствием. Евгений Александрович встречает чувашского атамана, и затевает с ним разговор. Он тепло отзывается о чувашском народе, который во время Великой Отечественной войны приютил его семью в городе Ядрин. Отсюда с железнодорожной станции Шумерля в 1942 году его два брата, Владимир и Михаил, ушли на фронт, где как десантники исполнили свой воинский долг.

За столом завершается последняя партия в шахматы, чемпионом становится казак из Калмыкии. Николай Иванович с удовлетворением вручает победителю шашку. Тот с видимым удовольствием позирует, демонстрирует шашку, выдвинув ее из ножен на четверть. Латунные части ножен и сталь клинка бликами играют на солнце, радуя взоры казаков. Благодушное лицо победителя светится достойной улыбкой — что может быть лучше наградного оружия для казака, получившего его из рук атамана.

Теперь Атаман Козицын присаживается за стол, за которым только что разыгралось последнее шахматное сражение, и начинает подписывать приказы и грамоты, а также патенты на чины, удостоверения на медали и удостоверения казаков. В отличие от военнослужащего казаку присваивают не звание, а чин, который традиционно подтверждается патентом. У Козицына это занимает продолжительное время, и я отвожу душу, фотографирую его с разных сторон и ракурсов. Атаман сидит на лавке и размашисто ставит свою подпись, прихлопывая ее круглой печатью. На голове у него набекрень сидит каракулевая кубанка, одет он в черную куртку и шаровары с простыми казачьими лампасами, на ногах — хромовые сапоги. Секретарь казачка Юля стоит перед ним в форме, пилотке и аксельбантах, вместо Атамана демонстрируя блеск и представительность. Она проделала большую работу по подготовке большой кипы документов, которые подает по порядку и делает необходимые пояснения. При всей ответственности момента Атаман не теряет нити разговора в среде окруживших его казаков и где шуткой, а где острым словом участвует в беседе.

Эта обстановка навевает мне воспоминание о картине выдающегося художника Ильи Репина «Запорожцы», больше известной, как «Письмо запорожцев турецкому султану». По ее сюжету запорожцы пишут оскорбительный ответ , осмеивая доблесть кичливого «непобедимого рыцаря», на его ультиматум: капитулировать и прекратить нападки на . Я не художник, но прямо на месте у меня в голове рисуется образ холста–ремейка под названием «Вежливый ответ султану».

Мы втроем отходим в сторонку и опрокидываем по рюмке, а Евгений Николаевич объявляет:

— Так, мы уже отваливаем.

Но как оказывается, до нашего отъезда еще совсем не близко. Козицын вдруг обращается к своему помощнику Вячеславу Константиновичу:

— А ну–ка комендант, накорми кулешом белорусского атамана, — и тут же добавляет, — и я с ним поем.

Они заняты не только кашей, но и важным разговором. Евгений Александрович делится последними новостями. Атаман Всебелорусского казачества Николай Еркович выступил с призывом: Верховного атамана Беларуси, коим является Александр Григорьевич Лукашенко, избрать Президентом Республики Беларусь. Под документом поставил свою подпись и атаман Белорусского отдельного казачьего округа Всевеликого Войска Донского Россолай. Козицын проявляет желание как–нибудь пообщаться с инициатором обращения. В нашей республике с упомянутым общественным объединением их всего три, которые относят себя к казачеству: Белорусское казачество с атаманом Николаем Улаховичем и Международные миротворческие силы казачьей гвардии, которое возглавляет атаман Сергей Новиков.

С белорусским атаманом мы идем за валы до ветра. Там сверху я с удовольствием фотографирую виды степи и казацкого стана. Гуляя по валам, встречаем молодую красавицу казачку с длинной косой в цветастом платье. По моей просьбе Вера с белорусским атаманом позируют, и я их снимаю. Мимо проезжает казак на тонконогом дончаке, одной из самых самобытных заводских пород лошадей . Это оказалось великолепной находкой, чем я с большим удовлетворением пользуюсь.

Нагулявшись по валам и нафотографировавшись, мы подходим к бивуаку. А там уже уха в казане исходит паром, казаки у него, будто вокруг центра вселенной, суетятся. Мы также с большим аппетитом подкрепляемся ухой, а потом догоняемся гречневой кашей.

В сумеречном небе виден легкий самолет, который облетает казачий стан, наверняка, любуются шермициями и сверху фотографируют. Евгений Николаевич предлагает:

— Давай здесь переночуем, чтобы не мотаться туда–сюда.

— Так ведь водки уже нет, — замечает мой атаман.

— Точно, дуба дадим, а мне потом перед вашим батькой отвечай. Поехали, а завтра утром рано вернемся, — соглашается хозяин.

За нами приезжает его сын Сергей. Вместе с нами в машину грузится Сергей Иванович. Дорога занимает примерно около часа, поэтому наши разговоры бесконечны. С подъесаулом мы беседуем о флоте, но начинает говорить Евгений Николаевич, я умолкаю и с интересом его слушаю:

«Шестого июня звонят мне казаки с Луганщины:

— Нас окружили, щас укры начнут нас долбать. Что нам делать?

Я тут же набираю Козицына, который там же, на Луганщине, но на другой позиции, и объясняю ему положение. Рассказываю, а меня всего колотит, мне стало страшно, вдруг там погибнут мои товарищи. Не знаю как, но Николай Иванович к ним прорывается и говорит:

— Не переживайте, казаки, это моя уже пятая кампания, прорвемся.

Берет ручной калаш и вперед, а все за ним. Вот так Атаман и вывел моих казачков из окружения. Так ведь он тоже не молодой, да и ноги больные. Тогда наши этим украм столько наваляли…»

Сначала по мосту пересекаем реку Аксайку, а потом проезжаем через город Аксай. Николай Евгеньевич вспоминает о Минске:

— Самый чистейший город — это Минск. А в Советском Союзе самым чистым считался Ростов–на–Дону. Зато сейчас, там, где мне пришлось побывать, самый чистейший Минск. А может, это было сделано специально к празднику…

Я улыбаюсь, так как вспомнил анекдот, который рассказал мой друг Петр Калинин. Три года назад он вместе с Россолаем принимал Козицына с внушительной делегацией атаманов. Тогда им уже успели показать Минск и везли в Браслав. В дороге заходит разговор о чистоте и порядке. Николай Иванович, не веря глазам своим, утверждает, что Минск привели в порядок по случаю Дня Независимости. Но чем больше он видит наши чистые дороги, тем больше убеждается, что это отнюдь не потемкинские деревни. А потом уже в конце пути кто–то из гостей замечает:

— Какая же чистота, даже на трассе ни одной пустой бутылки не валяется.

Но другой бдительный попутчик замечает:

— А помните, давеча мы видели бутылку на обочине?

На что Козицын с укоризной пеняет:

— Неужели не ясно? Это же наш россиянин проехал.

Мы с Евгением Александровичем объясняем, что у нас в республике дворники работают на совесть, поэтому ни у кого рука не поднимается мусорить. Ростовский атаман вспоминает Киев, где три раза в день по городу проезжали поливочные машины и мыли улицы. Вот где была чистота! С сожалением говорим об Украине, где, по сути, идет гражданская война. Чтобы наладились человеческие отношения, там должны воспитать не одно поколение.

По дороге высадив Сергея Ивановича у его дома, мы возвращаемся в Ростов. Здесь нас встречает супруга Евгения Николаевича, кстати, ее отец — казак родом из Новороссийска. Светлана накрывает стол, мы садимся, чтобы обмыть награду. На ней имеется надпись: «Герою национального возрождения Донского казачества». Россолай опускает звезду в рюмку, а матерчатую планку оставляет снаружи, встает и торжественно заявляет:

— Служу Отечеству, православию и Всевеликому Войску Донскому!

Мы его поддерживаем, чокаемся и выпиваем. Наступает пауза, во время которой мой атаман призадумывается, потом его нечто озаряет, и он выспренно декламирует:

Донской казачий зов,

Покой нам только снится.

Мы вышли из донских азов,

Русь с казаками состоится!

На второй день шермиций мы в прежнем составе прибываем в Аннинскую крепость, сегодня здесь чуть теплее. Казацкие забавы продолжаются. На площадке для выездки молодые казаки и казачки соревнуются в джигитовке. Мимо нас галопом проносится всадник, который будто срисован с иллюстрации к роману или повести о Гражданской войне. Я едва успеваю его сфотографировать в тот момент, когда задние ноги гнедого коня опираются на землю и готовы от нее оттолкнуться, чтобы совершить прыжок, а передние выбрасываются вперед. Хвост и грива развеваются на бегу и свидетельствуют о стремительной скачке. Казак или красный командир, одетый в кубанку, гимнастерку с портупеей и кобурой, привстав на стременах, напряженным телом наклонился вперед. Он похож на натянутую тетиву лука. Левой рукой всадник держит коня за поводья, а правой, отставленной назад, сжимает наган. Его лицо, обрамленное бородой и усами, обращено вперед и выражает готовность к схватке. Единый порыв коня и всадника настолько хорош, что мне, горожанину, раньше не видевшему такого, зрелище кажется потрясающе красивым. Впрочем, нет, не кажется, издревле известно, что нет ничего органичней человека на лошади.

По пути к атаманскому бивуаку встречаем казачьего полковника, который нас окликает:

— Женя, братка!

Полковник на праздник взял младшую дочь и внучку от сына. Дочка лет шестнадцати застенчива, а внучка трех–четырех лет прячется за руку деда. Я смотрю на его потемневшую от земли ладонь с неровно стрижеными ногтями и вижу руку труженика. Чернозем настолько въелся в кожу, что никаким хваленым мылом и щеткой уже не отмыть. Полковник говорит, что сегодня Козицын здесь вряд ли появится, так как он встречается с какими–то генералами.

Подходим к казакам, сидящим за столом, они приглашают угоститься ухой и кашей. Сначала мы из термоса наливаем себе ухи, которую едим и нахваливаем. Потом мой атаман подходит к казану и чумичкой накладывает кашу в пластиковую тарелку. Но атаман ростовский проявляет истинное гостеприимство, отнимает поварешку и сам накладывает гостю кашу. Лицо Евгения Николаевича светится добром и радушием. Мы едим и общаемся с казаками. Один из них неторопливо и со смешками рассказывает, как вчера кто–то, перепив, кричал «слава Украине». Но недолго, ребята ему по–казацки «деликатно» указали на неуместность подобных политических лозунгов.

Мы продолжаем общаться с молодыми казаками и с теми, кто постарше. Все к нам относятся весьма доброжелательно. Александр Григорьевич Лукашенко настолько им нравится, что все казаки готовы хоть сегодня избрать его лидером России. Нам очень приятно слышать, наверное, самую высокую оценку, какую только можно себе представить. Хотя мне нравится и Владимир Владимирович Путин, поэтому отвечаю:

— У вас же свой прекрасный президент, который ведет Россию правильным курсом.

К нам присоединяется заместитель Атамана Анатолий Петрович Агафонов. Поговорив с нами минут сорок, он уходит по делам. В поле зрения находится инструктор рукопашного боя, который показывает виртуозное владение шашкой. После этого мы с ним и его товарищем фотографируемся.

Втроем гуляем по территории крепости, в это время казаки убирают палатки, столы и другое имущество. Метрах в двухстах от бивуака натыкаемся на стол и лавку. Здесь мы размещаемся и продолжаем часа на четыре бесконечный, как степь, разговор о жизни. Под влиянием ветра свободы и простора мой атаман к Евгению Николаевичу обращается с пафосом:

— Ты понимаешь, это называется подвигом. Женя, это называется подвигом…

Слово «подвиг» на ростовского атамана действует, будто магнето, которое из его памяти высекает искру очередного случая:

— Извини, но я тебя перебью. Как–то Николай Иванович посылает Стасика и Сережку за боеприпасами и там они попадают под бомбежку. Они покинули КамАЗ. При этом Сережка сверху прыг на Стасика и обнял его, собой накрыл. Я спрашиваю: «Зачем ты это сделал?» А он отвечает: «Не знаю. Мы бы вдвоем погибли. А так меня бы грохнуло, а мой братик Стасик остался бы живым».

Свою короткую повесть Евгений Николаевич заканчивает словами, которыми начинал тост его визави–атаман:

— Вот это подвиг.

Мы пьем за подвиг, о котором знал лишь отец, теперь знаем и мы. Слушаем колокола. После рассказа, который мог оказаться трагическим, их звон кажется грустным и печальным.

К нам иногда, будто бы проведать, подъезжают казаки на конях. Мы подносим им белорусскую чарку, одновременно восторгаемся прекрасными животными.

— Чудо природы, — говорит мой атаман.

Снова слышны колокола. На походной звоннице четыре колокола, их мелодичные голоса проникают в душу, наполняя ее задумчивой радостью. Темнеет, а мы продолжаем беседу. У Евгения Николаевича в телефоне окончательно садится батарея, но мы знаем, что нас скоро заберут. И тут у Евгения Александровича экспромтом рождаются стихи о казачьем духе, об атамане Платове, о подвиге, о всаднике в черной черкеске, о ростовском атамане, обо мне, о наших предках и дыме костра, который развел мой атаман.

В понедельник, 12‑го числа, Евгений Николаевич привлекает своего заместителя Игоря с машиной, чтобы Евгения Александровича отвезти в станицу Заплавская, где находится один из походных штабов Атамана. Здесь нужно подписать и заверить документы Белорусского отдельного казачьего округа, заодно получить удостоверение к медали «Герой национального возрождения Донского казачества». После решения организационных вопросов выезжаем из Ростова около 11.00 часов. Дорога через Новочеркасск, который Евгений Николаевич для краткости называет Новочеком. Мы вспоминаем, что про этот город рассказывала в поезде попутчица Надежда. Здесь живут не такие люди, как в Ростове–на–Дону. Местный атаман это косвенно подтверждает:

— Жители Новочека неохотно обмениваются квартирами с ростовчанами.

Я также замечаю, что и планировкой города занимались лучше, чем в Ростове. В старом городе аккуратные двухэтажные дома. Мы проезжаем мимо триумфальной арки. Она не столь величественная, как, например, Нарвские триумфальные ворота в Санкт — Петербурге, зато отлично вписана в небольшой город. Новочеркасск с населением свыше 172‑х тысяч человек является столицей и имеет официально утвержденные герб, и даже гимн. Именно здесь размещается штаб Всевеликого Войска Донского. Из истории советской эпохи этот город известен демонстрацией протеста рабочих против повышения цен в 1962 году.

Как издревле заведено в казачьих общинах, в 1994 году по праву и по справедливости Атаманом Всевеликого Войска Донского избирается Николай Иванович Козицын, генерал армии казачьих войск, председатель Ростовского регионального отделения Народно–патриотической партии России, товарищ атамана Союза Казачьих войск России и зарубежья, Герой национального возрождения России ВС ФСБ, доктор экономических наук, академик, профессор Академии проблем безопасности, обороны и правопорядка. Награжден орденами Красного Знамени, Красной Звезды, «За личное мужество», Петра Великого I и II ст., Александра Невского, высшими орденами Ингушской и Абхазской республик, орденом «Золотая Звезда», медалью «За воинскую доблесть» I ст., медалью ООН (за миротворческую деятельность), серебряной медалью Георгия Победоносца «За мирный Кавказ». Козицын родился 20 июня 1956 года в городе Дзержинске, Донецкой области. Сегодня Николай Иванович — лидер казачьего движения не только на Юге России, но и в странах ближнего и дальнего зарубежья. Этому предшествовал непростой путь от простого казака до войскового атамана.

В 1992 году Николай Иванович проявляет доблесть и мужество в Приднестровье, становится походным атаманом города Зернограда, начальником военного отдела Черкасского округа. Через год, уже войсковой атаман Союза казаков области Войска Донского, принимает участие в разрешении грузино–абхазского конфликта. Его главной целью жизни становится восстановление исторической справедливости в отношении казачьего народа на территории области Войска Донского в составе России. Было время, когда казачество считали сословием, которое возникло семь–восемь столетий назад. А ведь это отдельный народ с древнейшей уникальной историей и культурой. Козицын твердо отстаивает главные ценности казачества: «Действительно, казачество никогда не отделяло себя от России — ни духовно, ни географически, но никогда и не смешивало себя с нею, с молчаливым достоинством отстаивая свою этническую автономность. Мы народ, а не сословие. У нас своя история, свои традиции, своя культура, свой язык. Язык, а не диалект!»

Не зря обеспокоен Атаман тем, что в сознание россиян навязывают западные ценности: «России это не нужно, у нас свои богатства, и материальные, и духовные. Пусть Запад хорош, да Родина лучше! И главное здесь — сберечь то важное, что веками передавалось от поколения к поколению. Православная вера, казачья нравственность, честь и родные корни — все это не пустые слова, а стержень казачества и России в целом». Сохранение казачьих традиций должно начинаться с воспитания подрастающего поколения. Именно поэтому Войско Донское озабочено созданием казачьих кадетских корпусов, которых уже около десяти. Здесь молодежи прививаются не только воинские, но и духовные традиции казачества, благодаря которым народ сумел сохранить свою идентичность и уникальность. А главное — «бережение» России.

Сегодня в Международный Союз общественных объединений «Всевеликое Войско Донское» входят 27 округов, 95 юртов, 216 хуторов и станиц. Территория Войска включает 742 казачьи общины.

В станице Заплавской мы входим в просторную приемную с диваном и креслами. Напротив входа сидит симпатичная секретарь с очень строгим, даже недоступным выражением лица. Я видел ее с семьей на празднике. Свои основные обязанности она совмещает с работой делопроизводителя, это видно по кадровым документам, которые стопкой лежат у нее на столе. На печке стоит фасадная доска с надписью: «Международный союз общественных объединений «Всевеликое Войско Донское» ШТАБ». В приемной висит портрет атамана М. И. Платова и большая картина, на которой Козицын вручает богато оформленное холодное оружие. Рядом, в общей рамке, помещены 12 миниатюр, которые разделены нарисованной решеткой и объединены названием «Донская трагедия ГЕНОЦИД». Притягивает плакат под названием «Черная сотня. 10‑й Донской Георгиевский Гундоровский казачий полк».

Из приемной ведут две двери, левая — к делопроизводителю, а правая — в кабинет Атамана. Пока Евгений Александрович с делопроизводителем готовит документы, Атаман уезжает, и мы вынуждены несколько часов его ждать. Делопроизводством занимается Юля, приветливая и добросовестная молодая женщина. Видно, что она прекрасно ориентируется в стихии своих документов, которых она строит по своему только ей известному ранжиру и здесь у нее наблюдается полный порядок. Юля предлагает нам чай с галетами, и мы не отказываемся. В штабе находятся комендант, с которым мы общались на празднике, и инструктор рукопашного боя, который показал нам свое владение шашкой. Коменданту только вчера объявили о присвоении ему звания генерала казачьих войск. Он проявляет к нам интерес и занимает своими похождениями в Беларуси, о которой у него только добрые впечатления. Мы с интересом слушаем его рассказы.

У Николая Ивановича большое хозяйство, одних лошадей около 150 голов. Евгений Николаевич о своем Атамане говорит образно: «Он коней любит, прямо, как Кощей над ними чахнет, готов с ними возиться вечно». Пока мой атаман занят делом, я прогуливаюсь по обширному двору и в двух загонах любуюсь красивыми лошадьми и пугливыми жеребятами.

Через час после нашего прибытия в штабе появляется атаман одного из округов Всевеликого Войска Донского. Во время продолжительной беседы ловлю себя на мысли, что внешне он мне кого–то напоминает, и я внимательно к нему присматриваюсь. Разговор и даже манеры очень похожи на моего товарища по работе, о котором я невысокого мнения. Мне даже чудится, что они родные братья, но названная фамилия опровергает предположение. Пришлый атаман такой же многословный и он хочет всем показаться милым, интересным собеседником. Ему бы это удалось, если бы он не нес чушь. Сначала я думал, что это моя субъективная оценка, но такого же мнения оказался и Евгений Александрович, когда бестолковый атаман проявил к нему неуважение и своим беспардонным вмешательством не дал ему поговорить с Николаем Ивановичем. Еще больше неуважения и хамства несуразный атаман проявил к Евгению Николаевичу в присутствии Игоря:

— Ну и дурак же ты, что своих сыновей отправил воевать на Украину.

У Игоря в гневе сжались кулаки, чтобы врезать обидчику, а Евгению Николаевичу кровь бросилась в лицо, но он взял себя в руки и своему заму спокойно сказал:

— Не надо… не надо пачкать руки об это говно.

В машине я задался вопросом: как же такое вещество избрали атаманом?

В Ростов мы опять возвращаемся через Новочеркасск, и нас специально провозят мимо Вознесенского войскового патриаршего собора. Здесь покоятся останки донских атаманов , , , .

Последний день в Ростове–на–Дону мы проводим, как и предыдущие, в обществе нашего друга и товарища Евгения Николаевича. За столь короткий срок мы с ним сроднились, даже сам хозяин дома говорит:

— Это здорово, что вы приехали, я с вами душой отдыхаю.

Мы продолжаем вести приятные беседы, слушать поучительные и занятные истории. Еще в первый день Евгений Николаевич представил нам в старой крепости своего крестника Мишаню, судьбу которого он отслеживает, постоянно о нем беспокоится и печется. Когда он вернулся из казацкого учебного центра, то атаман поинтересовался:

— Ну как Мишаня, там у тебя все нормально?

— Да, атаман, все отлично.

Однако через некоторое время из учебного центра приезжают казаки и жалуются на неаккуратность бывшего курсанта. Подумаешь, немытая кружка почернела от чая так, что не видно ни рисунка, ни орнамента. В казацком деле, считай в военном, мелочей нет и быть не может. Любое поручение или работа должны выполняться добросовестно и аккуратно, с должным отношением к каждой мелочи так, чтобы из–за нее враг на поле боя не смог распознать твою позицию или лежку. Крестный призывает к себе Мишаню. Оба садятся в машину, берут с собой вахмистров и выезжают в степь, где для поддержания чистоты помыслов и личной посуды, каждый ударом нагайки участвует в воспитании молодого казака. После физической экзекуции следует моральная мера воздействия. Крестник, начиная с атамана, благодарит каждого, кто принимал участие в его воспитании. Кому–то такая мера воздействия может показаться непонятной, хотя здесь все просто. Чтобы в ответ не получить озлобления, нужно раскаяние, в данном случае это чувство благодарности. Мишаня оказывается настолько искренним, что признается в недобросовестности одного из воспитателей, который дал слабину. Чтобы нерадивый вахмистр впредь не сачковал и был крепок душой даже во время исполнения наказания, он тут же получает должную оценку своих товарищей. Не зря русская поговорка говорит: добро должно быть с кулаками.

Сначала Мишаня воевал снайпером, но потом, как он сам сказал:

— Не было работы, и я стал участвовать в прикрытии операций, а потом охранял Батьку.

Во время войны случается всякое. Вот и Мишаня рассказал, как из–за обыкновенной небрежности или лености погиб человек. Как–то казаки разминировали дорогу, а мины сложили здесь же, у дороги, и накрыли досками. Просто не успели перенести их в другое место. КамАЗ с казаком за рулем и командиром Мишани с позывным «Медведь» на пассажирском сидении из–за поворота появился неожиданно. Водителя не успели предупредить, хотя закричали и замахали руками, но КамАЗ подорвался на мине. Водителя собирали по кусочкам в радиусе двадцати метров. Зато командир чудом выжил, как он сам потом сказал:

— Я просто почувствовал, как меня кто–то сверху берет за шиворот и относит метров за десять, где спокойно опускает на землю.

Сам Господь, будто котенка, взял Медведя за загривок и аккуратно перенес от места подрыва. Правда кажущаяся аккуратность стоила командиру контузии. Так Мишаня на войне узнал цену небрежности и не доведению дела до логического конца. Во время боевых действий он получает позывной Папа, а к концу пребывания на войне командир уточняет: в каком он чине.

— Казак, — скромный ответ Мишани удивил командира.

— Не может быть!

Через некоторое время ему присваивают чин хорунжего, который в армии соответствует званию лейтенанта.

Супруга Евгения Николаевича каждый день допоздна пропадает на работе в сфере бизнеса, при этом ее начальник, как положено, дает ей два выходных… в месяц. А сыновья атамана заняты работой и учебой. Для выполнения поварских обязанностей, чтобы на дорожку накормить нас борщом, ростовский атаман пригласил своего крестника. Мишаня приехал и сейчас колдует на кухне, а мы продолжаем беседу.

Как–то приезжают в Ростов лица кавказской национальности. Ну, приехали и, слава Богу, будьте добрыми гостями. Ан, нет. Ведут они себя не как гости, а как оккупанты. Сначала избивают местного парня с девушкой, которую чуть не насилуют. Ростовский атаман наносит визит к старшему и его предупреждает. Тот ручается за своих архаровцев и даже слово дает, что ничего подобного не случится. Евгений Николаевич думает, что вопрос улажен, поэтому спокойно удаляется. Но группа лиц кавказской национальности не понимает ни русского, ни человеческого языка. Через некоторое время они снова кого–то избивают.

Ростовский атаман — добродушный человек, в чем мы с Евгением Александровичем уже убедились, но только до известного предела. Душа Евгения Николаевича не выдерживает надругательств над своими соотечественниками. Он жестко наказывает иноземных обидчиков и становится фигурантом уголовного дела, возбужденного против него. Но справедливый нрав ростовского атамана не покоряется приговору уголовного закона, поэтому он уходит в лес соседнего региона. Там целый год живет в сторожке без телевизора и без радио, без элементарных удобств и без продуктов, перейдя на лесной корм. Самым главным испытанием оказывается одиночество. Видимо, по этой причине Евгений Николаевич под конец своего добровольного заключения захворал. Неизвестно, выжил ли бы он, если бы его друг перед Новым годом не поругался со своей женой так, что, хлопнув дверью, отправился проведать атамана. Лесную заимку, где обитал узник, занесло двухметровым сугробом. Еле–еле друг пробился к атаману, а когда его увидел, сказал:

— Ты, дружище, совсем заболел. А ну давай лечиться!

Для лечения гость выставил на стол единое средство от всех болячек — бутылку водки. Не помогло и через пару дней друг на себе перетащил атамана по сугробам к дороге, чтобы доставить в Ростов–на–Дону. Здесь Евгений Николаевич некоторое время скрывался на чужой квартире, пока выяснял ситуацию дома. В этом ему помог его заместитель, который около 15 лет проработал в оперативном подразделении милиции. Чтобы окончательно уладить вопрос, приходится дать «на лапу». Когда все улеглось, атаман позвонил жене на работу, та подтвердила, что все спокойно. Только после этого борец с несправедливостью возвратился домой.

Мишаня неторопливо колдует над борщом и между делом рассказывает, как он варит его дома:

— Обычно я долго готовлюсь к этому и по частям покупаю ингредиенты, — помешав в кастрюле ложкой, продолжает, — просто в этот раз получилось все по–быстрому.

Из этого видно его творческое отношение к делу. Наконец Мишаня объявляет о готовности блюда номер один. Всем наливают по тарелке, а для поднятия тонуса и аппетита Евгений Николаевич в рюмки наливает донского коньяку. Этот или похожий коньяк я пробовал пару лет назад, которым первую делегацию белорусских казаков угостил Николай Иванович Козицын. Тогда мне этот напиток очень понравился, так как от магазинного отличается мягкостью и сладким вкусом.

Выпив и закусив, мы приходим в еще более прекрасное расположение духа, а Евгений Николаевич начинает суетиться. О причине суеты мы узнаем тотчас, пока Мишаня продолжает хлопотать на кухне. Атаман Ростовского казачьего округа намерен вручить награду хорунжему Мишане и желает это сделать по возможности торжественно. К этому тут же подключается и атаман белорусский. Оба надевают фуражки и зовут Мишаню. Когда тот появляется в комнате, то по моей просьбе все подходят к окну, чтобы фотографии лучше получились. Евгений Александрович вручает медаль Мишане, а Евгений Николаевич в руке держит удостоверение и взглядом, просветленным радостью и надеждой, как учитель на ученика, смотрит на крестника. Оба крепко жмут руку Мишане, а он от неожиданности ошеломлен и душевно тронут.

Евгений Александрович садится за стол и моей именной ручкой подписывает два своих сборника стихов, которые вручает герою. Другой комплект сборников автор вручает Евгению Николаевичу, который после этого подходит к серванту и с самого верха снимает что–то похожее на походный иконостас из трех складывающихся частей. Подправив сместившиеся оси, он подзывает коллегу и вручает дорогую для его сердца вещь. Позавчера белорусский атаман с особым чувством подарил ему сокровенную фотографию, на которой он запечатлен вместе с тремя сыновьями в казачьей форме и которую он, как поэт, красиво подписал. Евгений Николаевич вспоминает еще об одном сувенире и моему атаману дарит флажок с по–настоящему Веселым Роджером, его подбитый глаз, прикрытый черной повязкой и краповая бандана на лысом ухмыляющемся черепе тому свидетельство. С большим удовлетворением и удовольствием я снимаю на камеру исторический момент. Евгений Николаевич в курсе, что у его белорусского коллеги на браславской даче имеется пиратский притон с морскими флагами расцвечивания и даже с действующей пушкой. Мой атаман откровенно радуется пиратскому подарку.

Уставшего хозяина сморило, и мы с Евгением Александровичем отправляемся гулять по микрорайону. Сегодня погода страдает солнечной недостаточностью, но на наше настроение это не влияет, так как оно заряжено по–хорошему. Мы посещаем тамошние магазины, идем по улицам района и удивляемся спонтанной планировкой тротуаров и подъездных путей к жилым домам. Возле пешеходной зебры у светофора мы чуть не спотыкаемся о два металлических штыря–уголка, которые как грибы на полтора десятка сантиметров выросли из асфальта. Нас эти мелочи не напрягают, так как мы по самую маковку заполнены добрыми впечатлениями, которые привезли в Минск, где нас встретили начальник штаба Белорусского округа и сын атамана, подъесаул казачьих войск.

Любо Всевеликому Войску Донскому и его Атаману!

Любо Ростовскому казачьему округу и его атаману!

Любо казакам!