Рассказ

Дух молодости, дух любимой профессии, соратников дорогих… Иногда хочется ими подпитаться, призвать на помощь, чтобы устоять под ударами слишком свежих ветров. Вот и теперь устал старый адмирал, оброс тиной… А как хочется на волю вольную, на ширь просторную! Как–то попал ему в руки тоненький сборник стихов «Раскатистое счастье», автора не запомнил, только обратил внимание, что это была женщина. И вдруг обнаружил там чудные стихи о старом капитане. Поэма, кажется, называлась «Мой парусник». Странно, как это могло родиться в душе женщины… Но он понял ее сразу — с полуслова, понял ее тоску, которой сам нынче был охвачен не на шутку… Вот уж где бунт и крамола, где прорыв к свободе!

Капитан, поднимай паруса.

Ну–ка вспомни опасные румбы!

И корабль на волне заплясал,

Убирая швартовые с тумбы.

Или вот:

А маршруты тогда лишь легки

В единении с картой и датой,

Если светят в пути маяки,

Те, что мы зажигали когда–то…

И надумал адмирал Геннадий Александрович, бывалый мореман, повидаться с друзьями. Прежде всего, позвонил Василию Юрьевичу, своему бывшему сослуживцу капитану второго ранга, и пригласил его в гости. Последний, как закадычный друг, своему давнему товарищу в пустяшной просьбе, конечно же, не отказал — обещал прибыть. Геннадий Александрович имея в «заначке», согласно разнарядке, еще одно свободное место, спросил:

— Василий Юрьевич, а если я приглашу Алексея Михайловича, ты возражать не станешь?

— Геннадий Александрович, ты хозяин — кого хочешь, того и приглашай. Хотя лично я не против.

Для понимания сути дела слегка углублюсь в историю вопроса.

Примерно года три тому назад Геннадий Александрович, уроженец и гражданин России, объявился в Минске на день Военно — Морского флота и тогда впервые после долгого перерыва встретился с Василием Юрьевичем. С тех пор два закадычных друга довольно регулярно видятся, а еще чаще созваниваются. Однако Алеся Геннадьевна, супруга Геннадия Александровича, недовольная тем, что в этом мужском коллективе ей не нашлось места, решила изменить это положение вещей и повлиять на ситуацию чисто по–женски. С учетом того что Василий Юрьевич живет один, она предложила проводить встречи да посиделки на своей территории. Однажды Василий Юрьевич отважился и навестил друга в его семейном доме. И остался жив–невредим. Однако это было давно. Зато после этого Геннадий Александрович побывал у него с ответным визитом бог знает сколько раз. Короче, как ни крути, а предложение по всем статьям было своевременное и дельное.

Пригласив Василия Юрьевича, Геннадий Александрович позвонил Алексею Михайловичу.

— Что ты делаешь в следующее воскресенье, ничем не занят?

— В общем–то, ничем.

— Это хорошо. Я приглашаю тебя в гости. Будет Василий Юрьевич, я и моя супруга. Посидим, пообщаемся. Приносить ничего не надо, у нас все есть.

— Спасибо, постараюсь быть.

Алексей Михайлович когда–то тоже имел отношение к флоту — служил мичманом на атомных подводных лодках. Кроме того, он являлся соседом и близким товарищем Василия Юрьевича. Поэтому, получив приглашение, тут же отзвонился ему, и они сговорились, где и когда встретиться, чтобы вместе проследовать к месту сбора за столом.

Через пару–тройку дней наступило воскресенье, когда надо было отправляться в гости. Встретившись в условленном месте, оба приглашенные к бутылке шампанского докупили цветов и торжественно двинулись по указанному адресу.

Геннадий Александрович, внимательнейший человек, встретил их на транспортной остановке около своего дома и со всем возможным радушием препроводил на шестой этаж одного из «столбиков» по улице Сурганова. Вошли в квартиру. Тут уж они, как положено, обнялись и троекратно облобызались с хозяином, вымыли руки, осмотрели жилище.

Тем временем хозяйка накрыла стол, пригласила мужниных соратников пробовать приготовленные ею блюда. Сели, посидели, пообщались. Незаметно она ушла смотреть телевизор, а хозяин так много говорил о юности, море, своих экипажах и походах с ними, о всякой несправедливости, в том числе и со стороны любимого ими моря, что гости прониклись тем настроением. Забурлила в их жилах кровь прежними турбулентными потоками, разыгралось воображение, и они все втроем показались себе сильными, способными еще совершать подвиги.

— Эх, жаль, что молодые наступают нам на пятки, — возмущался Геннадий Александрович. — Вот и списали нас. А то бы мы еще… — он потряс в воздухе сжатым до побеления костяшек кулаком: — Мы бы не позволили такого… Что же это, а?

Под теплые, такие волнующие воспоминания гости откушали разных вкусностей, водочки. И даже всамделишной текилы попробовали.

Вели себя, в общем–то, культурно — знали меру и ушли вовремя. Даже почти помнили, как выходили из дому, как в препровождении хозяина садились в троллейбус и даже как ехали.

А дальше… с сожалением поняли, что меру за столом они знали ту, молодую… захватившую их из прошлого, опрометчиво позвавшую… А возраст не учли. Как заехали в тупик троллейбусного маршрута, уже не помнили. И последующие события их память тоже хранила как поврежденная кинопленка старую запись: вроде помощник оператора заботливо склеил ее, хоть и был бухой, а всего материала нет. Что из этого получилось судить читателям.

Смутно, словно это было не с ним, словно увидел он это на той самой склеенной кинопленке, Алексей Михайлович помнил, что схватился с высоким парнем лет тридцати. А по какой причине, зачем? Помнил, как работал руками и ногами, повалил на землю и мутузил кулаками по лицу. После того как их растащили и дали парню уйти, он видел, как тот долго сидел на скамейке и пытался сообразить, что с ним произошло. А сам он, победитель хренов, плакал от беспомощности, что опустился до избиения, что не урезонил забияку одним приемчиком, которого тому хватило бы на всю жизнь. Кабы ж не мысль о старости… страшащая, что тебе сейчас молодые накостыляют, и будешь ты валяться тут, в забытом тупике, не один час.

После драки друзья долго не могли уйти с того пятака, словно был он заколдованный, как леса в русских сказках, которые не выпускали за свои пределы заблудившихся путников. Не менее двух раз пытались они войти в троллейбус, чтобы ехать дальше, однако исходящий оттуда поток пассажиров более чем красноречиво свидетельствовал, что это конечная остановка. И каждый раз они вынуждены были с великим разочарованием выдворять себя из салона, плюясь и чертыхаясь.

Долго еще, находясь в ступоре, они топтались там да куролесили, скорее проветривая свои хмельные головы, чем пытаясь включить их в работу и с их помощью изобрести метод быстрейшего перемещения домой. Василия Юрьевича совсем развезло, и бодрость духа, молодой задор покинули его с позорной торопливостью. Он превратился в обычного противного старика, требовал от Алексея Михайловича остановить такси. Тот выходил на дорогу и махал руками, однако ни одна своло… простите, машина даже не притормозила. Видно, водители опасались вида очень воинственных и раскованных мореманов, которым по колено были уже не только моря, но и океаны, и не рисковали останавливаться. Василий Юрьевич, вконец обессилевший от драки, в которой участвовал лишь как активный болельщик, продолжал капризничать:

— Лёха, останови машину… — Затем переходил от просьб к шантажу: — Я сейчас лягу на дорогу, пусть меня милиция заберет и отвезет куда надо — домой.

За время пребывания в тупике Василий Юрьевич сделал несколько звонков любимой женщине, чтобы пожаловаться. И та готова была на крыльях любви прилететь, примчаться ему на выручку. Если б только она знала адрес, ну хоть приблизительно.

Потом Алексей Михайлович прозрел, что тем же самым троллейбусом можно уехать в обратном направлении, но для этого надо перейти улицу. Он принялся подталкивать сопротивляющегося любому движению Василия Юрьевича к нужной остановке, чтобы по–людски совершить посадку и оттуда добраться до своей Серебрянки. В конце концов, так и поступили. Правда, сколько на это потребовалось времени, оба путника умалчивали, так как и этого не помнили.

Спустя время Василий Юрьевич, обращаясь к Алексею Михайловичу, вспоминал:

— Ты наглый, а тот еще наглей. И ведь он первый начал, сказал тебе что–то очень обидное. Целых три минуты донимал и, главное, — угрожал. И ты эти целых три минуты терпел унизительные для моряка оскорбления. Он на полторы головы выше тебя, я думал, он тебя размажет. Но ты как злобный хорек подпрыгивал и бил его прямо по морде. А потом я оттянул тебя от него — забоялся, что ты его убьешь. У меня потом тоже кулак болел.

— Юрьевич, так, может, это ты меня отделал? Может, не парень?

— Да ты что, Алексей Михайлович, сбрендил что ли? Не бил я тебя. Я потом, когда пришел домой, увидел на рубашке кровь и быстренько сунул ее в стирку.

— А лично у тебя было что–то разбито в кровь?

— Нет, не было.

— У меня тоже не было, значит, это ты кровь пустил встретившемуся драчуну.

— Да не бил я никого!

— А отчего тогда кулак болит?

— Не знаю, но я никого не бил.

Алексею Михайловичу так и не удалось переложить часть своей вины или подвига на Василия Юрьевича.

Если подвести итог культпохода в гости к товарищу адмиралу, то со стороны мореманов имеют место быть следующие трофеи.

На двоих: в общем–то, положительный отзыв Алеси Геннадьевны, переданный через Геннадия Александровича: «Мне твои гости понравились».

У Василия Юрьевича: испорченная рубашка и больной кулак.

У Алексея Михайловича: ссадина на колене и голеностопе, синяк размером с кулак на бицепсе и перелом какой–то там кости ладони правой руки.

Алексей Михайлович потом задавался вопросом: «Вот мы, например, знаем, о своем состоянии, а что случилось с нашим не очень милым партнером по драке?» Ему казалось, что интересно было бы встретиться и для сравнения посмотреть друг на друга…

Одно слово — погуляли и вспомнили молодость. А чтобы Геннадий Александрович не переживал за своих гостей, решено было о трофеях и о том, в какой тяжелой полемике они достались, ему не сообщать.

В результате Алексей Михайлович три недели ходил с гипсом на правой руке. А этого шила в мешке не утаишь, поэтому некоторые товарищи подозрительно интересовались:

— Что это у тебя с рукой?

Вопрос поступал от множества людей, правда, не всегда они получали один и тот же ответ. Вот варианты ответа Алексея Михайловича (приводятся для психоанализа):

— Вы не поверите.

— Почему же? Поверю.

— А, ну, значит, можно лапшу на уши вешать…

Другое объяснение, скопированное из кинофильма «Берегись автомобиля», когда главный герой угодил в капкан при попытке угона:

— Столько хулиганов развелось, что невозможно порядочному человеку спокойно пройти, не сломав себе руку, нечаянно одному из них попав в лицо.

А вот еще одно:

— Чистил чайник, при этом проявил величайшее усердие и нечаянно повредил себе руку.

И для поликлиники нашлась удобоваримая версия, которая в принципе прокатила:

— Ехал в автобусе, а тот вдруг резко затормозил. Я же именно в этот момент примерился взяться за поручень. И получилось встречное столкновение, как у двух автомобилей на скоростном автобане.

А потому сие событие было зарегистрировано в ведомственной поликлинике, где отмечалось, что 17.10.2010 Алексеем Михайловичем была получена бытовая травма, а 18.10.2010 наложен гипс. От госпитализации и бюллетеня молодящийся и бодрящийся больной отказался.

И даже когда Василий Юрьевич лег в госпиталь, им была высказана очень здравая, а главное — весьма практическая мысль:

— Алексей Михайлович, теперь ты можешь посещать меня в госпитале в любое время суток, будешь с гипсом свободно преодолевать проходную, словно идешь на прием к травматологу.

В то же время Алексей Михайлович как–то поинтересовался у своего друга–профессионала, известного каратиста страны:

— А ты когда в последний раз дрался на улице?

Заслуженный каратист республики озадаченно почесал наиболее возвышающуюся часть своей «тыквы» и неопределенно протянул:

— Не помню. Давно уже.

— Ну, пять лет тому назад, десять… Ну, приблизительно?

— Не помню…

Но вопрос явно засел в его мысли. И при следующей встрече заслуженный каратист республики, успевший произвести глубинную разведку в недрах своей ”тыквы», рассказал, что последняя уличная драка с его участием произошла лет пятнадцать назад. А дело было так. Он ехал в автобусе, где некий наглец сначала всем корпусом на него наседал, а при выходе спровоцировал его на драку, не зная, что задирается перед заслуженным каратистом страны. Ну а тот взял да и вырубил наглеца одним коротким ударом, «нечаянно». При этом напросившийся мужик пристроил свою неумную головушку под колесом автобуса, который нарушать график движения не собирался, даже ценой жизни своего пассажира, и начал движение. Только благодаря спортивной реакции каратиста, успевшего за ноги выдернуть получившего по заслугам пассажира, удалось спасти ему жизнь. Окружающий народ, как всегда, не разобравшись в ситуации, наградил каратиста страны крайне одиозными характеристиками:

— Убийца!

— Садист!

— Живодер!

Когда Алексей Михайлович рассказал жене, как он сходил в гости к адмиралу, то она обвинила его в агрессивности. Тогда Алексей Михайлович живописал ей то, что произошло с его другом лет пятнадцать назад, и в качестве резюме добавил:

— Так что по сравнению с моим другом ты можешь считать меня просто детской игрушкой — мягким и пушистым зайчиком.

Но жизнь продолжается, так что, возможно, продолжение следует…