Алексей ЛОВКАЧЕВ. Синдром подводника

Воспоминания

Том 2

ISBN 978-966-8309-80-9 @ Ловкачев А. М., 2013

Часть 3. ПЕРВАЯ АВТОНОМКА (18.12.1978-05.03.1979)

или репортаж из глубины спустя четверть века

Кто в море не ходил, тот Богу не молился.

Старинная морская пословица

Что такое автономка?

Что такое автономка, автономное плавание, или, как еще называли это мероприятие, важное для обеспечения обороноспособности страны, — дальний поход, боевая служба? Интересное определение есть в повести «Рассказы капитана 2-го ранга Кирдяги, слышанные от него во время “великого сиденья”», принадлежащей перу известного советского писателя-мариниста Леонида Соболева:

Автономное плаванье — это особый вид боевой тренировки: вам дают полный запас горючего, боеприпасов, питьевой воды и консервов и предлагают возможно дольше продержаться в родном море, позабыв, что оно — родное. За время долгого автономного плавания лодка должна выполнить ряд боевых заданий — прокрасться в назначенный район, провести блокаду порта, атаковать указанные корабли, скрываться от преследования, форсировать минное заграждение — словом, сделать добрый десяток тех больших и малых дел, которыми ей приведется заняться во время войны. И, как во время войны, все это надо суметь проделать, не пополняя запасов, — то есть так, как это и будет на самом деле в том чужом и враждебном ей море, куда пошлет ее в свое время боевой приказ.

Оно дано — выстрадано! — автором во время Великой Отечественной войны, в 1942 году. И с тех пор по сути своей не сильно устарело, если не считать слегка сузившихся функций по задачам для некоторых кораблей да неограниченно расширившейся географии их влияния.

Вот что пишет П. В. Боженко в книге «Подводники-тихоокеанцы в боях с противником».

В предвоенные годы Япония являлась потенциальным противником номер один, поэтому подводные лодки на Тихом океане плавали как нигде интенсивно, круглогодично, подо льдами в группе и на полную автономность. В 1935 году «Щ-103» «Карп» под командованием Евгения Ефимовича Полтавского совершила непрерывное 58-часовое подводное плавание под электромоторами, пройдя 150 миль, что значительно превысило проектную норму. Уже в декабре 1935 года тринадцать командиров подводных лодок были награждены орденами. В январе 1936 года «Щ-117» под командой Николая Павловича Египко вышла в море с задачей — пробыть в походе столько, сколько выдержит экипаж, проектная автономность оказалась перекрытой в два раза. Все члены экипажа были награждены орденами. Так в нашем флоте появился первый полностью орденоносный экипаж, вероятно, больше подобных аналогов в мире нет, чтобы все члены экипажа имели ордена. «Щ-113» под командованием Михаила Сергеевича Клевенского в 1936 году находилась в море 102 суток, что позволило увеличить автономность для подводных лодок типа «Щ» («Щука») с 20 до 40 суток. Причем впервые на нашем флоте лодки практически плавали зимой. Экипажи искали новые решения для повышения боеспособности. И снова на этой же лодке на головке зенитного перископа устанавливается гофрированный шланг, который подводится к клапану уравнительной цистерны. Эта инициатива позволила более часа ходить на перископной глубине под дизелями.

31 июля 1938 года тихоокеанские подводные лодки первыми вышли в море на боевое патрулирование для защиты коммуникаций, прикрывая наши надводные корабли, привлеченные к снабжению войск, так как начались бои у озера Хасан. А лодки, находившиеся в море, 27 июля получив приказ, несли боевое дежурство до осени.

В течение лета и осени 1939 года бои на Халхин-Голе снова заставили наши лодки выйти на патрулирование.

Здесь речь идет о Тихоокеанском флоте, который в то время назывался «Морскими силами Дальнего Востока». Важнее другое: с момента появления подводных лодок необходимость как можно более долгого плавания под водой с использованием основной энергетической установки оставалась злободневным вопросом повестки дня и для ученых, создающих новую технику, и для военных стратегов, обеспечивающих защиту наших морских рубежей. В наше время на атомных субмаринах этой проблемы уже нет, так как ядерный реактор не требует такой частой перезарядки, как аккумуляторные батареи на дизельных лодках.

Но не в меньшей мере мы обязаны и предшествующим поколениям подводников, в том числе дальневосточникам, которые еще в тридцатые годы, рискуя своими жизнями и кладя здоровье на алтарь боеготовности флота, расширяли границы возможностей своих кораблей. Субмарина без экипажа — это просто груда железа, об уме которого смешно распространяться. Экипаж — душа субмарины, задающая пульс ее сердцу.

Подводники нашего поколения также осваивали новые корабли с еще большими возможностями, чем пращуры в начале прошлого столетия или предки в тридцатых годах. Специфика подводного плавания, тем не менее, сохранила свои особенности, разница лишь в том, что на нашем вооружении было больше разнообразной и сложной техники. Освоение, сохранение и эффективное, безошибочное, применение ее и составляло суть нашей повседневной деятельности. Да и пребывание в автономном плавании в течение семидесяти восьми суток, в оторванности от внешнего мира, — тоже испытание для человеческой психики. Опыт наших автономных плаваний позволял совершенствовать методики сплочения людей в единый трудоспособный организм, устранять недостатки как по подбору кандидатур в экипажи, так и по причинам возникновения психологической несовместимости. Ведь с появлением атомных подводных лодок автономность их резко возросла, а человеческие возможности на этот счет для ученых все еще являлись загадкой. Поэтому в конце пятидесятых годов провели такие, например, исследования в Кронштадте. Взяли старую подводную лодку «Д-2» «Народоволец», посадили в нее группу испытуемых с датчиками и на тридцать суток погрузили у стенки. Не зря в то время подводники сравнивались с космонавтами. Но мы-то шли уже проторенной дорожкой, и испытание изолированностью для нас неизведанным не являлось. Зато были свои трудности, которые тоже надо было изучить и научиться преодолевать.

И еще одна особенность, которую постигало наше поколение подводников. На Дальнем Востоке ракетоносцы несли боевую службу в северной части Тихого океана, а с поступлением на флот атомоходов проекта 667Б с более дальнобойными ракетами они стали выполнять задачи боевой службы в удаленных районах от восточного побережья США, а также в Охотском и Японском морях.

Так в неоднократно упоминаемой книге «Как создавался атомный подводный флот Советского Союза» описана динамика изменения районов патрулирования подводными силами Тихоокеанского флота в семидесятых годах прошлого века с учетом вступления в строй более совершенных и современных кораблей нашего проекта.

Настоящей проверкой как для боевой техники и оружия, так и для экипажей являлось автономное плавание подводной лодки в условиях противодействия вероятного противника, пусть даже в мирное время. И кстати, хождение не только в водах общего пользования, но и по родным морям, где потенциального врага хватало, было не простым. Противодействие пусть хоть и потенциального врага было, и его дыхание мы ощущали своими стрижеными затылками (у американцев бритые) каждодневно в своей суете и спешке.

Вывод: Жизнь — это череда отдельных автономных плаваний. Любую свою задумку — продолжительностью в год и в отдельный день, большое дело и разовое мероприятие — рассматривайте как автономное плавание. Сначала продумывайте его, потом готовьтесь к нему, и наконец неспешно и упорно совершайте.

Курить — это хлопотно

К выходу в первое автономное плавание мы готовились серьезно, ведь это было продолжение испытания как нашего корабля, да и нас — молодых, необстрелянных членов экипажа.

Не зря наш выдающийся командир впоследствии скажет: «Все наши победы ковались на берегу». Подготовка велась на берегу и продолжалась на лодке, отрабатывались всевозможные задачи, проверялась техника, грузились продукты и прочее имущество, без которого в автономке не обойтись. Груженые КамАЗы приезжал на пирс и днем и ночью, и сколько тонн груза мы приняли на борт, всякий раз выстраиваясь в цепочку от них до провизионок и прочих шхер, одному интенданту Михаилу Михайловичу Баграмяну было известно. Тогда для личного состава было главным, чтобы все эти тонны груза в виде продуктов и обмундирования (робы, тапочек и прочего) быстрее протолкнуть сквозь тесные горловины люков. А дальше он становился головной болью интенданта, чтобы его распихать по провизионкам и выгородкам и чтобы ничего не пропало, ибо в нем была надобность. Ведь не зря начальник вещевой службы 4-й флотилии старший лейтенант Проданов требовал сдавать использованные вещи к нему на склад. Дело доходило до ношенных кальсон, трусов, носков. Возмущенный Михалыч, не любивший расставаться с ветошью, поехал в тыл Тихоокеанского флота, чтобы призвать к порядку зарвавшегося чинушу береговой базы. Тогда полковник интендантской службы флота этому «экономному» начальнику вещевой службы сказал:

— Обеспечить Баграмяна всем необходимым, иначе будешь вечным старшим лейтенантом, во всяком случае до тех пор, пока я буду здесь полковником.

Некоторые мои товарищи, уходя в автономку, запасались куревом, правда, его все равно не хватало. На гражданке часто задают вопрос: «Как же на подводной лодке люди обходятся без курева?». Обходятся, как и все некурящие.

Другое дело, как курильщики отправляют свою непохвальную надобность в море, особенно в длительном плавании. Для этого на нашей лодке, в пятом отсеке, имелась курилка, рассчитанная на два-три человека. Для всех страждущих ее не хватало, особенно в часы боевых, аварийных и учебных тревог, а также процесса учебы, когда времени было в обрез. Тогда в нее одновременно втискивалось по многу человек. Вообразить это трудно, но некоторое преставление дает телефонная будка, набитая до выгибания стенок группой идиотов, пытающихся побить рекорд из книги Гиннеса. Вот это и есть курилка на подводной лодке, только у нас она была без окошек. Да и стимул у подводников отличается от честолюбивых замыслов любителей пустых рекордов.

Я не курю, поэтому в этой ситуации сам себе завидовал. Так получилось, что пристраститься к этой привычке в школьную пору помешало — не позволило! — занятие спортом, который с курением несовместим. Затем, в течение двух лет учебы в Школе техников 506-го УКОПП, времени не хватало даже на процесс учебы, не то, что на глупые забавы. На курение его просто было жалко тратить. Да и курсантское денежное довольствие в размере 3,60 рублей этой вредной привычке не способствовало. И на подводной лодке я тоже не закурил, и не потому что ждать очереди в курилку было не с руки, а хватило ума понять настоящие ценности жизни. Лучше лишние четверть часа потратить с пользой, например на здоровый сон, чем травить себя, и так слабого и чахлого, никотином.

Вывод: 1. Не привязывайтесь к тому, что не идет на пользу делу. Миром правит целесообразность, вытекающая из единства потребностей души и плоти. Помните, любая зависимость — это ограничивающие свободу, связывающие руки цепи, а порой и сокращающая жизнь пагуба.

2. Если вы не в состоянии отказать себе в чем-то ради себя, то сделайте это ради ваших родных, близких и друзей.

Морской паек был продуманным не только какими-нибудь специализированными НИИ, но и выверен по итогам и рекомендациям различных проверок и испытаний. Ведь в те годы о человеке заботились не на шутку, хоть просто так ничего не делалось и народные денежки попусту не тратились, но человек, обученный и воспитанный, стоил всего дороже. Поэтому морской паек был гораздо круче, чем тот, который полагался на берегу. В море давали вино, соки, компоты, шоколад, такие дефициты, как сушеную тарань, красную кетовую икру и даже некоторые по тем временам диковинные вещи: варенье из лепестков розы, маринованную картошку, закрытую в металлических банках консервированную курятину.

Брали мы с собой и свежую картошку, но когда она довольно быстро заканчивалась, переходили на маринованную, хранимую в металлических банках «гэу». Это не имя, это вид хранения, г/у — герметичная упаковка. И команду «Первой боевой смене чистить картошку» мы выполняли не совсем обычным образом. Каждый чистильщик брал в руки трехлитровую металлическую банку и поступал с ней как тривиальный сладкоежка с банкой сгущенки. В верхнем донышке пробивал ножом две дырки для слива рассола. После чего производил вскрытие верхней крышки и вываливал еще до нас очищенный картофель в лагун с водой. Вкус этой картошки был сладковатым, поэтому мне не очень нравился.

В море нам выдавали одноразовое льняное нижнее и постельное белье, которое после первого использования должно было выбрасываться, поэтому оно шло на ветошь для ухода за матчастью.

В автономке распорядок дня был подобен береговому, за исключением маршировок и переходов в составе экипажа строем. Было еще одно, главное, отличие: в море службу несли все — от командира, имеющего неограниченную власть, до захудалого прикомандированного матроса-дублера, без власти, но с умом. Тех, кто в море не нес вахту, были единицы и их называли «пассажирами». Это были заместитель командира по политчасти, оперуполномоченный КГБ и начальник медицинской службы. Хотя они тоже были обременены своими повседневными обязанностями, в том числе и по всяким тревогам.

Уж чего-чего, а боевых и учебных тревог хватало. Ими наш экипаж, собственно как и любой другой, баловали как дитя малое любвеобильные родители — объявляли по несколько раз в день. Это происходило во время учений по борьбе за живучесть, подвсплытии на перископную глубину и т. д. Особенно часто это бывало, когда лодка теряла буксируемую антенну «Параван», которая позволяла выходить на связь с берегом на глубине 40-50 метров. Тогда экипаж недосыпал конкретно.

В период боевой службы, так же как и при несении боевого дежурства (это когда стоящая у пирса лодка по приказу готова выпустить весь свой ракетный боезапас, не выходя в море, прямо в базе) экипаж переходил на московское время. Эти переходы несравнимы с переходами на летнее время и обратно. Ведь наши переходы по сравнению с сезонными были не на час, а более кардинальными — с учетом семи часов разницы. Должен сказать, что под водой день и ночь не различаются, как зима и лето, поэтому климатический переход на нашем настроении особо не сказывался, а вот частая пересменка по времени — влияла.

И хотя жизнь в море тоже не сахар, однако, по сравнению с берегом экипаж в автономном плавании отдыхал от повседневности, преследующей его на суше. Если кто-то думает, что в море моряки только несут вахту, а в промежутках «маются» сном и бездельем, то глубоко ошибается. Так как на флоте, дабы в голову не приходили мысли дурного и глупого свойства, работу для команды найдут всегда. Ведь известно, что большая часть аварий происходит во время движения к базе, потому что личный состав, расслабленный данным обстоятельством, а также усталостью от нахождения в море, теряет бдительность и качество выполнения команд. Именно поэтому умный и требовательный командир увеличивает нагрузку на экипаж, чтобы доставить его родным и близким в живом состоянии, а корабль пришвартовать к пирсу в целостности и сохранности. Тем же инструментом является и обычная практика в виде сдачи различных задач при возвращении из морей. Что значит явка на борт корабля кучи проверяющих? Это значит, что матчасть должна блестеть и иметь ухоженный вид, а документация должна быть заполнена и выверена. Об этих задачах экипаж обычно узнавал незадолго до возвращения домой.

Как-то в море у нас закончилась вода, из-за того что вахтенный трюмный неправильно принял опресненную воду в цистерну. Тогда мы действительно попробовали на вкус соленую воду во всех ее возможных видах и ипостасях — супы, борщи, компоты, чай. Народ едва съедал половину порции. Особенной гадостью был сладко-соленый чай или компот. В расход шли соки и баночные компоты и, конечно же, томатная паста, которая собой подменяла одноименный сок.

Весь экипаж поделенный на три части — боевые смены № 1, № 2, № 3, которые несли вахту на корабле, — ни на минуту не оставлял без присмотра ни один из десяти отсеков и наиболее важные боевые посты. Каждая смена дважды в сутки отдавала вахте по четыре часа.

Вахтенные хитрости

Распорядок подводного дня таков. До обеда проводится проворачивание оружия и технических средств, после чего начинаются учения по борьбе за живучесть, во время которых в пылу и азарте отцы-командиры сыплют вводные пачками, так что, однажды начав учение в первом отсеке, я закончил его в пятом. А таких «однажды» было достаточно много. Просто в реальной жизни любой подводной лодки, как правило, хватает одной или двух, максимум трех вводных от судьбы-злодейки, чтобы ЧП закончилось трагически. Вот на этот случай мы и тренировались, чтобы довести свои действия до автоматизма.

После обеда личный состав как бы был свободен, но опять-таки это вдвойне условная свобода, так как, во-первых, в открытом море или океане, да еще на глубине от ста до двухсот метров о свободе говорить не приходится, а во-вторых, для свободных смен предусматривались занятия по специальности.

Я нес дежурство вахтенным первого отсека. В мои обязанности — кроме наблюдения в первую очередь за состоянием торпед и торпедных аппаратов — также входил контроль различных приборов и механизмов, находящихся в отсеке. Через каждые полчаса я осматривал отсек, проверял системы пожаротушения, наличие в них положенного давления, отслеживал показания глубиномера, так как по концевым отсекам хоть и грубо можно было установить наличие дифферента и т. д. Осмотр отсека завершался докладом на ГКП: «Первый отсек осмотрен — замечаний нет. Трюм осушен, освещен. Давление ЛОХ, ВПЛ и газовый состав воздуха в норме. Вахтенный первого отсека мичман Ловкачев».

Здесь: ЛОХ означает «лодочная объемная химическая», а ВПЛ читается как «воздушно-пенная лодочная» — системы пожаротушения.

Должен заметить, что у нас на борту было всего двадцать электрических торпед: шестнадцать штук калибра 53 сантиметра САЭТ-60М (самонаводящаяся акустическая электрическая торпеда образца 1960 года, модернизированная), СЭТ-65 (самонаводящаяся электрическая торпеда образца 1965 года) и 40-сантиметровых в количестве четырех единиц, которые являлись приборами помех — МГ-14 (самоходный прибор гидроакустических помех «Анабар») и имитаторами ПЛ — МГ-44 (самоходный гидроакустический имитатор ПЛ «Корунд-1», прибор с магнитной записью шумов нашей подводной лодки). Эти электрические торпеды в отличие от парогазовых считались менее опасными в обращении, ибо не имели таких агрессивных топлив и окислителей, как перекись водорода, кислород, бензин, керосин. Они лежали в торпедных аппаратах и на стеллажах большими кусками железа, почти восьмиметровой длины и круглого сечения, и особого ухода за собой не требовали.

На вахте запрещалось делать все за исключением того, что способствует повышению или поддержанию боеготовности корабля. Поэтому такие вещи, как сон или даже чтение художественной литературы, были недопустимы. Но поощрялось чтение вахтенных и эксплуатационных инструкций, а также прочей литературы исключительно служебного характера. В общем, было запрещено заниматься, как было написано в инструкции «…всем, что отвлекает или может отвлечь от несения вахты». Тем не менее народ как мог приспосабливался к окружающим его условиям и обстановке с учетом специфики своего боевого поста. Тяжелее всех было тем, кто нес службу не в гордом одиночестве, а хоть в каком-то коллективе, особенно на главном командном пункте (ГКП) в третьем отсеке. Ведь кроме командования там в любую секунду мог появиться старший по походу представитель командования штаба дивизии, а то и флотилии. Зато, если что, то на миру и смерть красна.

Я уже имел отрицательный опыт. Когда-то мирно уснул, затаившись в укромном закутке на нижней палубе, а тут появился командир корабля и не обнаружил вахтенного. С того времени я выработал свою систему контроля над ситуацией в отсеке и отслеживал не только показания приборов и механизмов, но и возможные визиты нежелательных, но обремененных властью персон.

В этом деле мне «услужливо» помогало то, что при наличии ядерного боеприпаса на торпедную палубу вход был строго ограничен. Сюда могли подняться: боевая часть № 3 в полном составе; члены экипажа, обслуживающие общесудовые системы первого отсека — трюмный Сергей Рассказов и электрик, матрос срочной службы; ну и, конечно же, командование лодки, дивизии и флотилии.

Чтобы как-то совместить требования службы с возможностями досуга и отдыха, я прибег к своей методе. Благо, вахту я нес в полном одиночестве, не считая всякого рода учений и «высиживаний» по боевой тревоге или беготни по учебным мероприятиям в составе толпы.

Безусловно, вопросы службы и вахты были мною поставлены в разряд приоритетных, поэтому этой задаче подчинялись все остальные. Прежде всего, осмотры отсека, по результатам которых производился доклад на ГКП. При заступлении на вахту и перед ее сдачей, а также при смене видов деятельности мною качественным образом производился осмотр отсека.

В первую очередь после заступления, пока я был свеж и бодр, при необходимости изучал служебные документы, а если таковой необходимости не было, то читал какую-нибудь интересную книгу или журналы типа «Зарубежное военное обозрение», «Морской сборник», «Иностранная литература» и прочую художественную литературу. Затем, все еще оставаясь в хорошем тонусе, в течение получаса занимался зарядкой, чтобы не потерять спортивную форму, но без фанатизма, в меру. В комплекс входили элементы каратэ с отработкой ударов руками и ногами, силовые упражнения, а также упражнения на растяжку. Так в автономке, например, я довел свою физическую форму до девятнадцати подтягиваний. После зарядки я не менее получаса расхаживал по отсеку туда-сюда, благо, длина дорожки составляла около восьми метров и было где разгуляться. Это была самая длинная и просторная «беговая» дорожка на нашей подводной лодке. Кстати, некоторые члены экипажа пытались в море серьезно заниматься спортом, чем резко ухудшали состояние здоровья, вплоть до возникновения жалоб на сердце, причем не беспредметных.

В каком-то документе я вычитал, что в условиях начала войны, если будет израсходован ракетный и торпедный боезапас корабля, часть экипажа, в том числе личный состав БЧ-3, должен переквалифицироваться в минеров для выполнения диверсионной работы. Не знаю, какие бы из нас получились подрывники-диверсанты, ведь с нами даже занятий на эту тему не проводили. Хотя… переквалифицироваться, конечно, означало обучиться. В этом смысле я морально был готов продолжать борьбу доступными средствами. Около половины вахтенной поры я обычно выделял на сон, так как далеко не всегда удавалось посвятить достаточно времени этому нужному и важному занятию — по причине объявления неожиданных учебных, боевых и аварийных тревог. Для своего подпольного сна я располагался на раскладном стуле, откидывался вместе со спинкой назад, опирался на огнезащитный чехол (ОЗЧ) боеголовки, который надевался на боевое зарядное отделение торпеды, а ноги забрасывал на другую торпеду или балку торпедопогрузочного устройства. В таком положении — полулежа или, наверное, все-таки в лежачем — я и предавался нарушению дисциплины, сну. Хотя, если отойти от бравады, это все-таки был не сон, а дрема. Потому что отдых мой был чутким, и на любое пусть даже едва уловимое движение или звук тут же включалось сознание, а самое главное — при пробуждении я не имел помятого вида. Обычно я просыпался за пять минут до начала доклада об осмотре отсека, ибо, как уже отмечалось, дважды в час производился вызов вахтенного отсека по «Каштану».

Сначала вахтенный инженер-механик сам вызывал меня на доклад об осмотре отсека, что мне не очень нравилось — ждать вызова, особенно если по какой-либо причине он не происходил в положенное время, было то же, что ждать у моря погоды. Взяв на вооружение один из мичуринских принципов, что не надо ждать милости от природы (в данном случае вызова от вахтенного механика), я решил перехватить инициативу на себя. Сбор докладов главный командный пункт (ГКП) всегда начинал с первого отсека, а я, дабы не пребывать в утомительном ожидании начала этой акции по инициативе вахтенного инженер-механика, опережал его. И эту привычку мне удалось закрепить в практике. Я просыпался ровно за пять минут до начала доклада, сам вызывал ГКП и отчитывался. Моя инициатива в нашей смене прижилась и со временем воспринималась в порядке вещей. И так это замечательно получалось, что я почти ни разу не проспал самого ответственного на вахте мероприятия — доклада. Хотя нет, пару проколов все-таки было. Но самое интересное, что при каждом моем проколе ГКП, полагаясь на мою «ответственность», вместе со мной успешно опаздывал с докладом. И со стороны вахтенного механика — командира первого дивизиона, капитана 3-го ранга Павла Глебовича Топильского на меня не было никаких нареканий. Даже наоборот, как-то мимоходом он высказал очень даже похвальные слова в адрес моей вахтенной дисциплины.

Вывод: Строгость в отношении выполнения обязанностей, как и все в мире, относительна. Если вы решаетесь нарушить ее, то отходите исключительно в сторону улучшения выполнения своего долга. Помните, нет ничего приятнее того, чтобы отказывать себе в непозволительных слабостях, надо только научиться этому.

Предпоходный период

Непосредственно перед выходом подводной лодки в автономное плавание одной из самых важных задач, стоящих перед командованием, было возвращение офицерского и мичманского состава на штатные места согласно боевому расписанию: «Со швартовов сниматься». Подчас эта задача оказывалась непосильной, и тогда принималось решение вывести подводную лодку на якорь, чтобы дособирать личный состав экипажа и при этом не растерять уже имеющийся на борту. В последние минуты, до того как подводная лодка отвяжется от пирса, можно было наблюдать занятные сцены прибытия офицеров и мичманов на корабль.

При этом были случаи, когда в море уходили люди, имеющие за плечами крупные «залеты», иногда граничащие с воинским преступлением. И тогда «включался» главный принцип: «Море все спишет». Это расхожая интендантская поговорка, известно, мясо стухло его, и списали (за борт). В этом случае командиры говорили: «Ладно, пусть идет в море, а мы посмотрим, как он себя там проявит».

Помнится, например, случай, имевший место на Камчатке, когда у интенданта образовалась офигенная недостача — свыше 10 тысяч рублей. С тем он и ушел в море, чтобы спрятать концы в воду. Ведь в море идет полноценная жизнь — расходуются продукты. Тем более что паек у моряка солидный, опять же — одноразовое белье выдается... Вот так и получилось, что по приходу из автономки недостача у этого растратчика исчезла — все било по нолям.

Но чаще залетали по пьянке. Как-то мы уходили в море, а наш боцман Витя Радзан явился к отплытию пьяный. Естественно, старпом Ротач негодовал, сильно ругался.

— Ну вот кто вместо тебя за рули сядет? — сокрушался он. И командиру БЧ-1 Косте Роговенко, непосредственному начальнику боцмана, попало от него на орехи: — Вот теперь сам сядешь за рули, раз подчиненных распустил!

Положение спасло то, что у них в БЧ был нормальный старшина, который рулями управлял, как волшебник. Ну а Витя проспался и потом сидел на рулях, как провинившийся бобик — тихо и покорно.

На другой лодке был смешной случай: там два мичмана из БЧ-5 пришли к отплытию совсем пьяные. Оказавшийся рядом старлей из БЧ-4, делать нечего, запихнул их такими в лодку. Но старпом решил не закрывать на это безобразие глаза и применил показательный метод воспитания.

— В первое погружение напоить негодников вместо рассола соленой водой, чтобы в науку было, — приказал он.

Вывод: Дорогу осилит идущий, а чтобы идти — нужны силы. Перед любым делом, рассматриваемым как автономный поход, приведите в хорошее состояние свое здоровье. Не позволяйте слабостям быть сильнее вас, а болезням нарушать ваши планы.

Так как наш автономный поход весь отражен в моих дневниковых записях, то они послужит каркасом дальнейшего повествования, на который я буду наращивать мышцы воспоминаний в виде деталей, уточнений и развернутых объяснений. Некоторые из них до сих пор сохранили свежесть красок и впечатлений. Так вот, напоследок наш корабельный врач, старший лейтенант Иван Васильевич Ещенко, в медицинских книжках, к ведению которых относился со всей щепетильностью и трепетом, — каждый формуляр, содержащий бесценные сведения о здоровье подводника, со всем тщанием у него был обернут в плотную бумагу красного цвета с соответствующими бирками на обложке и корешке; а сверху, дабы не оказался затерт, дополнительно упакован в полиэтиленовую пленку, как ценный фолиант в суперобложку, — производил формальную запись. Приблизительно такую:

14/XII-78 г.

Предпоходовый осмотр.

Жалоб нет. Пульс — столько-то ударов в минуту, ритмичный. А/Д — столько-то мм рт. ст. В легких дыхание — везикулярное. Живот — мягкий, при пальпации безболезненный.

Физиологические отправления не нарушены.

Дз.: Здоров.

Вр. — подпись

За два месяца до этого Иван Васильевич соизволил допустить нас к средствам личной гигиены, пардон дыхания, учинив другую запись: 27/X-78. Допущен к работам в ИП-46, ПДУ-1.

Тут подразумевались: изолирующий противогаз, который в отличие от фильтрующего, использовавшегося в Гражданской обороне, имеет замкнутый цикл дыхания; и портативное (переносное) дыхательное устройство, которое имеет вид темно-красного пенала. Это как в фильмах про Отечественную войну, где немцы всегда представлялись с ребристыми цилиндрами противогазов. Так, наверное, и образ советского, да уже и российского подводника кинематографисты просто обязаны предъявлять зрителям с ПДУ. И кстати, похожие приборы носят шахтеры.

Это все предусматривалось на случай аварийной ситуации, чтобы каждый из нас имел возможность выжить, включившись в упомянутые дыхательные аппараты.

На глубине

На этом наши мытарства на берегу закончились и начались другие — в море.

«18.12.1978 г., московское время 1315

Бухта Павловского

… сегодня мы заступили на боевую службу…

… вчера с тобой расставался…

Вчера заступил на вахту ночью в 24.00 часа и стоял до 04.00 утра, а перед этим было мое время отдыха около 4 часов… А когда заступил на вахту, то даже и спать не хотелось, хоть и спал перед этим 2-2,5 часа, усталости не чувствуется. Стараюсь сейчас больше читать. Еще вчера осилил «Актеры зарубежного кино», так себе, ничего хорошего… Вчера начал читать какую-то худобу — книжицу, в которой не хватает доброй части страниц, дочитал. Книжица о подводниках, кто-то из моряков хвалил, а мне понравилась лишь отчасти — чего-то в ней не хватает, быть может, даже доброго юмора.

Сегодня все часы перевели на московское время. Ходят слухи, что 8-го марта сдаем свою коломбину.

С заступлением на боевое дежурство отсчет распорядка дня велся уже не по хабаровскому, а по московскому времени. Разница составляла семь часов. Понятное дело, боевое управление стратегической составляющей Вооруженных Сил Советского Союза велось из Москвы, поэтому и время отсчета должно было совпадать.

P. S. …это пятый Новый Год, который буду встречать не в домашних условиях».

Нашел чем хвастаться или от чего печалиться. Впоследствии жизнь показала, что это не предел, как минимум еще дюжину Новых годов подряд я отметил где угодно только не дома — на службе. Хотя и не был в море.

«19.12.1978 г., московское время 0230

Японское море

Время уже 13.00. Сегодня постригся, да так, что кто-то сказал, что я похож на школьника.

Я сел писать письмо ночью, однако не помню, по какой причине случился перерыв продолжительностью в десять часов.

Не я один постригся, многие товарищи это сделали раньше меня, а некоторые даже под ноль, я лишь взял с них пример, правда, не до такой крайней степени.

Сейчас на вахте…

…к этому нет никакой любви или хотя бы интереса. Хочу видеть тебя…

Примерно с 20 на 21 декабря мы через пролив Лаперуза перешли из Японского моря в Охотское. Этот пролив разделяет Японию и Советский Союз (сейчас Россию), а если иметь в виду территорию, то острова Хоккайдо и Сахалин. Это был мой второй переход через него, которому повезло быть воспетым в известной песне. Впервые я проходил тут на пароходе «Советский Союз» в 1976 году, когда, будучи курсантом, плыл на Камчатку — к месту моей стажировки.

Согласно международному праву в мирное время все проливы подводные лодки должны проходить в надводном положении, поэтому «К-523», чтобы не привлекать внимание разведок отнюдь не дружественных нам государств, проходила пролив Лаперуза всегда ночью. Так как этот переход был довольно продолжительным по времени, около 6-8 часов, то свободные от вахты члены экипажа могли подняться в ограждение рубки. Проход через пролив в зимнее время не оставил особых впечатлений у членов экипажа: темный силуэт Сахалина с левого борта, а по правому — светлый сполох на небе со стороны Хоккайдо. А вот летом бурун воды, толкаемый носом подводной лодки, и волны, расходящиеся по бортам вкосую, светятся, мигают, искрятся, что выглядит величественно и запоминается. А все море фосфоресцирует в основном фиолетовым, красноватым или зеленоватым цветами. Проведешь по мокрой резиновой обшивке корабля пальцем, и микроскопический планктон высвечивает то, что ты начертил.

«21.12.1978 г., московское время 0045

Охотское море

Стою на вахте, настроение такое же, только усугубленное желанием поспать.

Нового ничего нет. Наши ратные будни так серы и однообразны, что один от другого не отличить. Живу только сегодняшним днем. Завидую Уласкину. Ему уже не грозит военная организация».

Если говорить об однообразии дней, то это одно из самых опасных явлений на подводной лодке. С ним следует бороться в любых условиях, когда выбор сценариев не очень богат. Эта опасность скорее психологического свойства, сейчас ее называют человеческим фактором. От однообразия у человека пропадает интерес к службе, а это приводит к потере бдительности, что приводит к авариям и катастрофам. Не железо порой виновато в человеческих бедах, а сами люди.

Не хотелось приводить здесь одну из своих хныкающих записей, но в этом контексте она лишь подтвердит эту истину:

«…и называется теперь это не иначе как «отбыть номер». Целых три года я нахожусь в этой соковыжималке, где все подчинено одному: выжать из меня максимум знаний, ума, нервов, сил, времени, интеллекта, молодости, здоровья, выдержки при минимальной отдаче, да еще за нее не преминут лишний раз попрекнуть. Надоела эта показуха, фиктивность, выпячивание лучшего, эти фразы «увидит проверяющий», «заметит проверяющий» и пр. Как будто мы служим не высшим интересам, а каким-то мифическим проверяющим из штабов, Москвы и т. д. Каждый это понимает, каждый это видит, у каждого складывается на этот счет свое собственное мнение».

Сейчас такое стыдно читать. И ведь не могу сказать, что я был непонимающим, несознательным человеком, а вот поддался настроению. Я был спортсменом, верным и стойким товарищем, умеющим ценить выверенность и целесообразность подводнических норм и традиций, всех технологий, что руководили нашей жизнью, но что-то давило и мешало мне расправить плечи.

Уныние не зря считают одним из смертных грехов, но преодолевать его в одиночку трудно. Одно меня оправдывает — все-таки я нашел способ бороться с собой, с неудовлетворенностью и раздражением, что преследовали меня в том закрытом пространстве. Я писал дневник, вымещал туда шлаки восприятий и эмоций, очищал душу от них, чтобы сознание оставалось чистым.

Так вот в такие минуты я завидовал Уласкину, который, не выдержав трудностей, как говорится «забил на службу». Его уволили по пункту «ж» — за дискредитацию воинского звания «мичман». Зато сейчас я не ему, а себе завидую, потому что расстался с флотом достойно, выслужив положенный срок по данной мною подписке, не бежал позорно от всех тягот и лишений воинской службы.

Интересно, что он, да и другие подобные ему, говорят сейчас о своей службе на флоте? Он после учебы в ленинградской Школе техников посвятил морю менее года. На мой взгляд, гордиться нечем. Конечно, условия службы были всегда, есть и будут тяжелы, любой службы, а на флоте — особенно. И очень многие не выдерживали бешеного ритма боевой повседневности. Даже в нашем экипаже было около десятка мичманов, которые сошли с дистанции. Их тоже уволили по пресловутой статье «ж». На гражданке я познакомился с одним человеком, который, прослужив около года, бежал с флота. А теперь гордится своей службой и бьет себя кулаком в грудь, доказывая всем, что он самый преданный флоту подводник. Однако я знаю, что это лицемерная бравада и в глубине души он укоряет себя в отсутствии мужественности и испытывает разочарование от своего поспешного ухода со службы.

«21.12.1978 г., московское время 1245

Охотское море

Сегодня было первое заседание партбюро, в котором я принимал активное участие — был действующим лицом повестки дня. Можешь меня «поздравить», мне там здорово дали по шапке. Пришлось играть забитого креста, который безвинно потупив очи в землю, слушал рацеи «избранного» общества. При всех моих грехах, кажется, кэп ко мне еще добродушно относится, после всего этого он подошел и ткнул кулаком мне под дых:

— Что же это ты так?

Я же — сама невинность — стоял, опустив голову, мол, ну что же вы от меня хотите, обстоятельства могут сделать из преданного человека слабака. Короче, после этого вливания мне жизнь стала не мила, и я в печали.

Однако, дорогой мой человек, о случившемся не сожалею. Безусловно, раскаяние было, но не жалость к себе. Все-таки действительно быть коммунистом не так просто, тем более в военной организации. Это звание ко многому обязывает».

Да, видно, получал я изрядно! Хоть уже не припомню, что я натворил или, наоборот, не натворил, когда надо было действовать. Благо, наш командир ко мне отнесся добродушно и с пониманием. Человек он, что и говорить! А это важно. В некоторых случаях сочувствие такого человека не менее действенно и поучительно, не менее эффективно, чем проповедь.

Вывод: Любите своих командиров. Это люди, призванные вписать вас в рамки жизни и мужской судьбы. Это последние ваши воспитатели, после них вас ждут только испытания. Добро, полученное от командиров, будет сопровождать вас всю жизнь.

Разгильдяем я не был, однако элементы безответственности в моей службе, особенно по молодости, проявлялись, за это, наверное, и влетело так, что я имел «бледный вид».

«22.12.1978 г., московское время 0105

Охотское море

Вчера слышал побасенку. Говорят, что этот забавный случай действительно имел место, когда Министром обороны был Р. Я. Малиновский. Один старый полковник служил в архиве и при увольнении в запас, ссылаясь на стародавний приказ наркома, потребовал себе лошадь. Согласно этому приказу, уходящему в запас командиру роты полагалась лошадь. Для разрешения сомнений данный рапорт был направлен Министру обороны, который наложил резолюцию: «Лошадь выдать, приказ отменить».

Пока стараюсь не считать дни, чтобы плавание не тянулось нескончаемо долго. Хочется, чтобы оно пролетело быстро, как сон без сновидений — лег, заснул, а проснулся, чтобы пришвартоваться к родному пирсу».

Мечты, мечты. Таковыми они и останутся. Ведь есть события, которые ты обязан прожить в активном режиме, а то ведь так и вся жизнь пройдет зря, пойдет не впрок. Хотя каждому в разлуке мечтается, чтобы время пролетело быстрей, и мы его торопим и всячески понукаем, а оно словно специально замедляет свой ход, чтобы мы эту чашу испили до дна.

«23.12.1978 г., московское время 0310

Охотское море

У нас все по-старому, если не считать того, что вчера над моряком была произведена успешная хирургическая операция — удаление аппендицита.

Операцию произвели нашему мичману, которого затем высадили у Магадана, так как он не мог нести вахту, да и реабилитационный период требовал иных условий пребывания.

Только что проверили несение моей вахты. В мой адрес была масса вопросов, но еще больше я «заливал» в ответ. Когда дежурный уходил, мои ответы неслись ему вослед, и он, уже просто убегая, только и твердил одно и то же:

— … есть, … есть, … есть.

Сейчас даже самому смешно.

Лучшая защита — это нападение. Да и желание свести к абсурду некоторые житейские или служебные ситуации иногда во мне присутствовало. Теперь-то я понимаю, что это было проявление глупого молодого фрондерства против природы вещей, не милых мне. Я тогда воспринимал это как защитное свойство психики. Кто его знает, что это? Как говорит преданный мне человек: «Что выросло, то выросло».

Вчера осилил интересную книгу без обложки, автором которой является Финк, об Иностранном легионе Франции. Ее я обменял у Голубы (мичмана Анатолия Голубкова) на книгу и два номера ИЛ (в то время популярнейший журнал «Иностранная литература»).

Друзья-соратники

Уж коль я коснулся мичмана Анатолия Давыдовича Голубкова, то хотелось бы сказать о нем пару слов. Анатолий был ниже меня ростом, но чуть коренастей, до службы на флоте занимался боксом. Округлое лицо и легкий разрез глаз говорили о том, что в его кровь попала азиатская составляющая. У нас обоих на щеках играл яркий румянец. Нрава он был веселого и бодрого, прямо жизнерадостный человечек. У нас с ним были дружеские отношения, да и жены наши тоже сблизились.

Анатолий и его супруга подобрались что называется два лаптя пара — оба неунывающие, немного беспечные люди с прекрасным чувством юмора. Он родом из Новосибирска, а она — из Хабаровска. На мой взгляд, своими характерами они отлично дополняли друг друга. Как-то у них сложилась жизнь в дальнейшем? Хотелось бы знать.

Однажды мы с Анатолием по его почину якобы подрались. Но конечно, это была не драка. Просто мы решили померяться силами, выяснить, кто круче: боксер или каратист. Тест-поединок состоялся в старой казарме. Толя был уверен в себе. Помню, он сразу принял стойку и начал скакать вокруг меня как на пружинках. Я поступил проще — пригнулся и снизу выстрелил ногой ему в лицо. В итоге у Толи под глазом «нарисовался» синяк. Результат поединка оказался не в пользу боксера. Уже потом на вопрос Баграмяна: «Ну, кто круче?» — Толя скромно потупил луч своего «прожектора» и ответил: «А что, сам не видишь?».

Вывод: Береги друзей — спутников детства и юности, позже их завести уже не удастся, потому что так устроена жизнь, где всему — свои срок и место.

Михаил Михайлович на правах старослужащего решился посоветовать ему:

— Никогда не нарывайся, — жаль, что поздно, постфактум.

Но если честно, то лично я детали этого случая вижу как в тумане. Их лучше помнит Баграмян, который любит об этом рассказывать. Отсюда две версии: или эпизод был для меня настолько проходным, что я на него просто не среагировал, или это уже легенда. В конце рассказа Михайлович обычно добавляет:

— Кстати, я ведь тоже кое-чем занимался.

И тут же рассказывает следующую историю, как однажды схватился с боцманом «на ровном месте». А как было не схватиться, если Витя Радзан опять выпил, пришел навеселе и начал искать приключения? Кстати, здесь надо отметить, что он всегда отличался занудливостью, ну есть такие люди. А алкоголь еще больше усугублял в нем это качество. И вот в тот раз он в хмельном дурачестве обхватил Баграмяна поперек талии, полагая, что легко справится с низкорослым, всего-то росту в котором 165 сантиметров, противником. Однако в виду своего деликатного состояния боцман замешкался. Этим воспользовался Баграмян, без промедления взял его перекрестным захватом за пояс и совершил оверкиль, то есть перевернул вниз головой. Сказкин — Рассказов, старший трюмный специалист (в 1-м отсеке), — который при этом присутствовал, испугался за глупого нашего боцмана, и начал просить за него:

— Михайлович, не бей его! Он и так не в себе. Отпусти.

Баграмян и отпустил. Подвыпивший боцман воткнулся головой в землю. Затем, приняв горизонтальное положение, как гадюка с вырванным жалом отполз в сторонку, чтобы больше не нарываться на неприятности.

Сегодня суббота. Помню, когда был маленьким и учился в интернате, для меня этот день был праздником. Приходила мама и забирала меня домой аж до понедельника. А сейчас я хандрю: что суббота, что воскресенье и даже Новый год — все едино как обычный будний день».

Да, для нас в море многие сутки слились в один непрерывный рабочий день, как на Севере, где незаходящее солнце освещает пространство не один месяц.

«24.12.1978 г., московское время 0010

Охотское море

Сегодня ровно пять месяцев, как мы с тобой знакомы… »

Наряду с отсчетом дней пребывания в автономке я отмечал время нашего с Леной знакомства. И полгода не прошло, а мы уже были в браке.

О пользе отсутствия

Под водой вся предыдущая жизнь казалась отрезанной, ушедшей далеко-далеко назад и оттого милой до щемящей боли в душе. Мы вспоминали ее с благоговением, как будто возвращение нам не светило. В воображении я часто видел осень, желтые листья, медленный тихий листопад и моросящие дожди…

Как-то по всей 4-й флотилии на целый месяц объявили организационный период. Для служивых людей, притерпевшихся, в этом акте командования ничего необычного или удивительного не было. По их мнению, такое иногда случается и закономерно должно восприниматься с пониманием. Свое отношение к происходящему они формулировали лаконично: «Дабы служба медом не казалась!». Зато для нас, молодых, подобные явления были как очередное стихийное бедствие, насланное флотской организацией, со всеми вытекающими последствиями: различными планами, мероприятиями и такими запретительными санкциями, как посещение жен и прочего женсостава на дому.

Наступление и проведение оргпериода мы расценивали как приближение цунами, от которого никуда не денешься и нигде не спрячешься. И понесет тебя эта безбрежная волна службы по различным мероприятиям, как задницей по ступеням. Целый месяц в составе флотилии мы, не покладая живота своего на алтарь досуга и отдыха, занимались налаживанием организации службы, а также боевой повседневности флота. И для нас этот месяц пролетел в трудах-заботах быстро и незаметно.

И вот после окончания флотского цунами из Павловска тронулась в путь вереница автобусов, в которых ехали домой страждущие досуга и отдыха мичманы и офицеры, чтобы вдохнуть глоток свободы ну хотя бы в Техасе. Автоколонна, соблюдая заданные параметры, компактно втянулась в поселок и, пришвартовавшись к бровке на стоянке, отрыгнула из своего чрева обессиленный и зачумленный личный состав, среди которого находился и ваш покорный слуга.

Выскочив из салона, я ринулся вдоль стоянки и по ходу движения увидел радостную и возбужденную группу офицеров. И такой в них чувствовался задор и наслаждение свободой, что они напоминали стайку первоклассников, высыпавших из дверей школы после группы продленного дня. Я тут же их идентифицировал — это были представители доблестной и героической службы радиационной безопасности — СРБ, которая Подплавом справедливо была отнесена к разряду бербазы. Пока шел параллельным курсом, я с интересом наблюдал за ними. Один из них — не то капитан-лейтенант (капитан), не то капитан 3-го ранга (майор) — замедлив шаг, как добросовестный землепашец, заценивающий предстоящую работу, оглянулся вокруг. Затем втянул в себя тысяч пять кубиков воздуха, благостно и как будто только что познавши, что такое «хорошо» после тяжелого и продолжительного подневольного труда, радостно и непосредственно воскликнул:

— Смотрите! Даже поселок изменился!!!

После этого проснулись и его товарищи, обратили внимание, что листва с наступлением весны начала зеленеть и поселок действительно преобразился. Они дружно пустились в восторги:

— Точно!

— Ух, ты!!!

— Ты только посмотри!!!

— Вот это да-а-а-а!!!

Как говорят в таких случаях, нет слов. На эти излияния я смотрел с высоты своего подводницкого положения, как морской волк на восторги и радостное повизгивание своих младших собратьев. А с другой стороны, мужики почувствовали себя настоящими моряками, которые после ну очень продолжительной автономки вернулись из морей.

Вывод: Жизнь ощущается и познается в противоречиях. Не бойся трудностей и разлук, не увиливай от большой и трудной работы, не думай, что одному тебе приходится напрягать силы и разум. Помни, что после всех испытаний тебя ждет счастье — настоящее, острое и заслуженное, за которое ты заплатил своей мерой. Неоплаченное, незаслуженное, невыстраданное благо не приносит удовлетворения, а только выхолащивает душу и лишает мир красок.

Когда наши курсы закончили коррекцию и проведение всех циркуляций, то, проходя прямо по их траверзу, разминаясь с ними правым бортом, я поворотом головы как бы обозначил их местоположение. При этом, осознавая себя по сравнению с ними настоящим асом-подводником, с чувством полного и подавляющего превосходства на них просто глянул. А что им можно было сказать, когда они всего лишь толику нашей службы почувствовали, и то — слегка? Перехватив мой более чем красноречивый взгляд, как-то по-девичьи, будто невесты, согрешившие раньше срока, они опустили свои глаза долу и наподдали пару, чтобы побыстрей разминуться со мной и моим взглядом, и вышли на оперативный простор. Там они продолжили наслаждаться ни с чем не сравнимым чувством, когда ты возвращаешься от моря уставшим настолько, что тебя слегка штормит и качает даже на земной тверди.

«27.12.1978 г., 2300

пос. Тихоокеанский

Письмо Елены

Вроде бы дают квартиру, но ясности пока нет, говорят, в МИСе нет решения квартирно-эксплуатационной части. Я была в квартире, прелесть! Огромная (целых 18 квадратов), будет здорово, если мы там поселимся.

Для нас действительно это была огромная квартира, ведь и вариант с гораздо меньшим количеством квадратных метров считался шикарным, а тут аж восемнадцать метров!

Как бы то ни было, но квартиры на наш экипаж сыпались, будто из рога изобилия, и не из-за того что кто-то где-то хорошо «подмазывал». Просто наш боевой экипаж был отлично отработан и прекрасно сплаван, а командовал им Олег Герасимович Чефонов. Поэтому командование для такого экипажа квартир не жалело. Ведь стоило молодому мичману совместно с женой или даже невестой прибыть в наш экипаж, как он, по советским меркам, молниеносно получал вожделенную квартиру. Так что в этом была заслуга каждого члена экипажа и, конечно же, его блестящего командира. В других экипажах с распределением квартир ситуация была гораздо хуже и сложнее. Хотя кто знает, может быть, здесь была особая заслуга и замполита Владимира Васильевича Малмалаева.

Не знаю, как буду одна переселяться, но Хмель (врач-земляк, который осматривал Лену после ДТП), вроде бы, обещает помочь. Так что, возможно, все будет окей. Кстати, ул. Комсомольская, д. 19, кв. 116 (выделено Леной, так как адрес в очередной раз изменился, правда, в этот раз уже приняв окончательный вариант). После автономки¸ думаю, там ты найдешь меня, покрывшуюся плесенью и паутиной.

Ирка Зырянова уехала домой. Нелегкие минуты одиночества сейчас делю со Светланой (Фоминой). Были в Находке — ничего достойного внимания, замерзли до чертиков и без настроения вернулись домой…

… ходят слухи, что вы вернетесь только в апреле, а то и того позже, ужас!»

К сожалению, или напротив, видимо, смотря для кого как, ни плесенью, ни паутиной из наших «благоверных» жен никто не покрылся. И вернулись мы в соответствии с автономностью нашего корабля в начале марта, а не в апреле. Видимо, кто-то для разнообразия подкинул дезинформацию, что кое с кем сыграло злую шутку.

«29.12.1978 г., московское время 0010

Охотское море

Здравствуй, милый Свет!

С горячим к тебе приветом твой Алексей. Как живет моя добрая Леночка? Как здоровье? Как твой бесценный дух?

Жаль, не удалось Тебе отправить письмо! А как было бы здорово, если бы Ты, милая, получила письмо к Новому году.

Указанное время — московское, но распорядок дня у нас проходит по хабаровскому, и такая от этого путаница, что сам черт ногу сломает. Вчера всплыли. Ребята с некоторым волнением ждали этого события, а когда дождались, то отдельные сдали — от качки.

По какому поводу всплывали, не помню, но было это ночью и болтанка была приличная, когда шел по узкому проходу на нижней палубе отсека, то плечами натыкался на разные приборы и механизмы, больно об них ударяясь.

Не представляю, как буду жить без тебя оставшееся время. Очень скучаю. Как-то у Алексея Зырянова спросил:

— Как, по Ирине скучаешь?

А он:

— Нет, пока не скучаю, настроился и сейчас о ней не думаю.

— А я соскучился, трудно без Ленки.

Действительно, я сейчас не могу жить без тебя, все мои мысли, думы связаны только с тобой и занимают уйму времени, не могу уснуть без мысли о тебе. Мысли о тебе врываются нагло в сознание, когда читаю, и содержание книги в этот момент до сознания не доходит, ибо сердце занято твоим образом. Это очень хорошо, что ты занимаешь так много места в моей душе. Я не могу понять, как это любить и не думать о любимой. Как это такие хорошие думы о любимом человеке могут атрофироваться, «на время» исчезнуть? Ведь это нелепость. Вчера думал о тебе, долго не мог заснуть. В конце концов, уснул, но, наверное, уже поздно, но уснул с мыслью о тебе.

А как здорово, что ты есть, такая Ленка! Ты не представляешь, какое это чувство, когда ты в море, а тебя ждет любимый человек. Ты знаешь, что есть кто-то, кому ты нужен больше всех на свете. Как это здорово согревает душу!

Скоро праздник, а для меня его нет, потому что рядом нет тебя, любимого человека. Праздник будет, когда я увижу тебя. Так хочется, чтобы он наступил, чтобы ощутить тебя рядом, насмотреться в твои добрые, утомленные глаза.

Еще убийственно долго нам не суждено будет встретиться. Но что делать? Так хочется, чтобы разлука осталась позади, и ты, мой самый родной человек, читала эти строки с легкой улыбкой на устах, ибо это уже будет в прошлом. Будет прекрасное настоящее, которое ошеломит нас неподкупной и светлой радостью, сердца наполнятся до краев счастьем, проливающимся через край. Но нам не будет его жалко, у нас его будет очень много, больше, чем у кого бы то ни было.

Думается, милая Ленка, что мои письма, наполненные любовью к тебе, читаются легко, лишь бы почерк разобрала. Ты у меня удивительный человек! Почему? Потому что ты у меня лучше всех, это очень хорошо, когда тебя понимает любимый человек. У нас все просто — мы друг друга любим, а остальное лишь как говорится «при нем»…

Твой Алексей»

Решил это письмо воспроизвести полностью, чтобы можно было увидеть, что каждый из моряков чувствовал во время разлуки. Думаю, что так же или подобным образом мыслил каждый из нас, кто оставил на берегу любимого человека. Тоска от разлуки и понимание, что перспектива встречи с любимым человеком далека, прессовали каждого, кто оставил на берегу часть своей души.

Любовь против мокрых тряпок

Дело было в Техасе. Рассказывали, как один офицер, у кого-то на службе подсмотрев приемчик, решил похвастать перед женой. Ведь, как уже выше было сказано, в Техасе развлечений почти не было, раз-два и обчелся, вот и решил муж развлечь жену хоть приемчиком. Приходит он домой и говорит:

— Жена, хочешь, прием покажу?

Жена равнодушно:

— Ну, покажи.

Офицер дает ей в руки вынутый из ножен кортик и говорит:

— Ударь меня!

Жена понарошку вяло и нерешительно обозначила удар. Муж неудовлетворенный силой удара, так как терялся эффект того, что он стремился показать, недовольно сказал:

— Не можешь ударить нормально? Бей в полную силу! Не боись.

Жена послушалась, размахнулась да как постарается:

— На-а. Получа-ай! И впиндюрила ему в полную силу, видать, по самую… рукоятку. Демонстрация приема у мужа не удалась, чего не скажешь об ударе жены. А результатом «показательных выступлений» семейной пары явилось ранение мужа в брюшную полость колющим предметом — сам напросился.

Последствия сего инцидента неизвестны. Хочется думать, что любитель демонстраций выжил, а его послушной жене — удалось избежать тюремного срока.

Урок. Не обращайся к жене с легкомысленным предложением сделать то, что, по твоему разумению, она делать не умеет. Кто знает, может, и у нее что-то получиться однажды и качественно. Ведь иной раз бывает достаточно одного раза. Кстати, у женщины реакция лучше, так что нам, мужикам, есть над чем поразмыслить.

«29.12.1978 г., московское время 1400

Охотское море

… Я не видел тебя уже двенадцать суток…

У нас с ощущением поры суток такой хаос, что с ходу трудно сориентироваться, сколько же сейчас времени, даже глядя на часы. Живем по московскому, а пищу принимаем по хабаровскому времени, короче говоря, голова идет кругом, и не знаешь чем заниматься. Но сейчас я на вахте.

В последнее время прочитал два номера ИЛ («Иностранная литература») и один «Юности» (тоже журнал, только для молодежи).

Козел-начальник сегодня на меня взъелся. До сего дня к подобным его выходкам я был индифферентен, сейчас же до меня уже в который раз дошло, что этот идиот просто-напросто меня преследует. Чего ради? Не пойму, да и новый товарищ (молодой мичман Александр Хомченко) даже заметил это. Пришлось огрызаться. Особенно меня заел его попрек, что я перед автономкой вырвался домой. Я объяснил, что надо было предупредить жену, а мудак и говорит:

— Ничего бы с ней не случилось».

Испытывать такую «воспитательную» опеку не очень умного, да еще и злобного начальника при моем независимом характере было внапряг. Поэтому я платил ему равнозначной монетой — нелюбовью, едким юмором садистской направленности и злой сатирой изобличающего характера. Ох, и не любил же я своего непосредственного командира! По его глупости нелюбовь эта была обоюдной.

Про то, как офицер или мичман возвращается со службы домой, существует множество баек, а также былей. Вот парочка однотипных сцен по этому поводу.

Один мичман служил на минно-торпедной базе, где было много спирта — хоть опейся. Ну случалось ему и обпиваться. Приходит он как-то в таком состоянии домой, качается от усталости и никак не может сфокусировать взгляд на жене, открывшей ему дверь. Жена в тот момент мыла полы, поэтому вместо хлеба с солью в руках держала мокрую тряпку. А вместо того чтобы обогреть и приласкать уставшего от службы мужа, она будто лесопилка приступила к пилению — обработке еще не просохшей древесины. Мичман принялся достойно защищать остатки мужского суверенитета и включил сверлильный станок. В итоге оба супруга душевно высказали друг другу много нежных и ласковых слов. Проигрывающий словесное сражение муж прибегнул к хитрости — решил опереться на авторитет Нового Завета. Вспомнив Нагорную проповедь Иисуса Христа, он подставил жене щеку и брякнул:

— Бей!

Жена поддержала почин. По призыву мужа тотчас же сделала то, чего не стоило откладывать на завтра, — от всей души врезала ему подвернувшимся предметом, половой тряпкой. А так как она не успела тряпку промыть и отжать, то на лице мужа остались грязные, зато художественные абстракции.

Получивши по щеке и почувствовав боль, пьянчужка-мичман сразу же вспомнил книгу «Левит» Ветхого Завета, где в стихах 19 и 20 сказано: «Кто сделает повреждение на теле ближнего своего, тому должно сделать то же, что он сделал: перелом за перелом, око за око, зуб за зуб; как он сделал повреждение на теле человека, так и ему должно сделать», а также поняв, что он как раз и есть ближним своей жены, то и повторил деяние, совершенное ею против него. Поэтому на следующий день на люди жена вышла в очках. Таким образом, процесс воспитания в этой семье получился обоюдоуспешным, сначала она его проучила подручным средством, а потом он ее неотъемлемой частью своего организма — кулаком.

Второй аналогичный случай почти точь в точь повторил предыдущий: та же половая тряпка, те же «очки», но с одним различием — это уже был подарок мужу от жены. Поэтому муж, возвращаясь на рогах, обычно ночует под дверью в зависимости от настроения жены — в квартире или вне ее границ, в «нейтральных водах». То есть при офицерских погонах возлежит на коридорном половичке, под которым обычно хранятся ключи от квартиры.

А на службе, в среде своих товарищей он озадачивается вопросом: «Твоя жена руки распускает?». А потом качает головой и сам же уточняет: «А моя размахивает тряпками…»

«30.12.1978 г., московское время 1410

Охотское море

Сегодня перед ужином помылся, так что это письмо пишу очищенный от всех земных грехов.

Завтра Новый год! Кстати, завтра в Новый год последний раз брею усы и на этом прекращаю бриться, думаю, за два месяца они отрастут вполне прилично».

Борода — не признак мудрости

Некоторые сослуживцы за время плавания в автономке отрастили бороду. Однако не всем пришлось на берегу пофорсить в таком виде — наш командир сказал, что сход на берег получат подводники с чистым лицом.

В других экипажах позволялось отращивать бороды. Однако в конце похода там проводили конкурс на лучшую бороду, и только тем, кто его выиграл, разрешали носить ее на берегу. А вообще какой-то единой «политики» в этом деле не было, все целиком зависело от решения командира.

«31.12.1978 г.

пос. Тихоокеанский

Письмо Елены

Сейчас главная забота, как переехать.

Было очень плохо на душе, когда раскололось знакомство с Уласкиными!»

Ожидание любимого человека с моря для женщины — это состояние полного дискомфорта, подчас усугубляемого внешними факторами, такими как бытовая неустроенность, размолвки с друзьями, подругами и прочими житейскими неурядицами. Есть такая поговорка: «Нет ничего хуже, чем ждать и догонять».

К этому хочется добавить, что сам не раз находился в подобных состояниях, в том числе и погонях за правонарушителями и преступниками. В последнем случае даже появлялся азарт. Поэтому теперь я точно знаю, что лично для меня лучше догонять, нежели ждать. Ведь неопределенность, нахождение в подвешенном состоянии — добавляет в настроение тоску и уныние. Тем паче если ждать месяцами любимого человека, находящегося где-то в экстремальных условиях службы. Это действительно трудно, а иногда мучительно и невыносимо. Ты в море. Ты знаешь про себя все — где ты, с кем ты и в каком состоянии, а она — одна. Она подчас находится в необустроенном быту, иногда без квартиры, снимает угол. Нам, мореманам, случается не понимать, насколько это трудно морально, насколько проще нам и сложнее им. Ведь женам приходилось решать бытовые проблемы и одновременно бороться с чувством тревоги: «А как он там, в море? Жив ли? Здоров ли?».

Не зря на берегу жены, провожая мужей на службу, едко с горчинкой шутили: «Ну что, опять к ней…? К службе?».

«01.01.1979 г., хабаровское время 0030

Охотское море

Сегодня готовились к празднику, и я принимал активное участие. Наряжал тощую елку игрушками, затем прокрутил фарш к пельменям и вместе с другими лепил их. В одну пельмешку я залепил красной икры, в другую — щепоть соли, а в третью — лука.

На Дальнем Востоке на Новый год вместо елки ставили пихту. По какой причине обычные елки там не росли, уже не помню.

Во время подготовки к Новому году мы в столовой личного состава лепили пельмени, и к нам зашел старпом. Алексей Алексеевич Ротач наиболее крупный и самый сильный представитель своего подвида старших помощников в нашей дивизии. Он решил показать, как правильно следует лепить пельмени. До его появления для создания заготовок из теста использовалась единственная на нашем корабле рюмка, которой интендант Михаил Михайлович каждому из нас отмерял в обед положенные «наркомовские пятьдесят граммов». Ничтоже сумняшеся наш здоровяк-старпом ухватил своей клешней рюмку и со всей силой вжал в заготовку из теста, и тут же на наших глазах подтвердилась истина о хрупкости стекла. И пришлось Михаилу Михайловичу на роль мерного стакана подыскивать другую посуду.

Гена (Фомин) сегодня сказал:

— А наши-то (он имел в виду вас — наших жен) сейчас за нас пьют!

До меня только сейчас дошло».

Из-за разницы во времени в семь часов получилось, что наши жены, как выразился Гена Фомин, за нас уже выпили — ведь хабаровское время было 00.30. А мы жили по Москве и еще только готовились к Новому году, который должны были отметить через шесть с половиной часов. Так что время разлучало нас еще и таким образом, Новый год мы встречали не одновременно, а раздельно.

Вывод: разделяют не время и расстояния, а события, пережитые врозь. Находясь в разлуке, не начинайте новых дел и не заводите новых знакомых, ибо они усилят ваше отчуждение друг от друга.

«02.01.1979 г., московское время 1320

Охотское море

Сейчас как-то получается, что я много читаю, только что осилил роман Валентина Пикуля «Богатство» о предреволюционной Камчатке, который мне понравился. Понравился язык автора — читается легко, с интересом. Одновременно с романом начал читать повествование Ткаченко о Дальнем Востоке, но уже не столь интересное. Вот закончу писать это письмо и начну читать «Об этом не сообщалось» Белоусова. Короче приходится питать фибры своего интеллекта, чем ни попадя — эдакий книжный коктейль.

Сейчас, чтобы не одряхлеть, каждый раз на вахте делаю комплекс упражнений… когда с ребятами стали тягаться, то у меня оказался далеко не последний результат. Киданов сумел сделать только пятнадцать наклонов корпусом вперед, новенький (Саша Хомченко) — двадцать пять, мне удалось сделать сорок. Хочется к приходу из автономки научиться делать шпагат. Кстати, недавно удивил своих товарищей тем, что скрестил ноги, обычно некоторые корифеи точно так скрещивают на груди руки».

Да, в море я не хотел терять физическую форму. Поэтому раз в сутки, находясь на вахте, выполнял свой комплекс упражнений, куда входили элементы растяжки и каратэ. По молодости демонстрировал вещи похлеще, например, умел заложить обе ноги за голову. Правда, до фанатизма не доходило, так как воздух замкнутого пространства был насыщен вредными примесями, частенько превышавшими предельно-допустимую концентрацию. Были случаи, когда некоторые товарищи слишком увлекались в море силовыми упражнениями и работой с тяжестями, в итоге сажали свое здоровье. Увеличивалась нагрузка на сердце, сопряженная с негативным воздействием вредных примесей, которые через дыхательные пути попадали в кровь. Поэтому в моем комплексе для поддержания формы силовых упражнений было немного. К слову сказать, возвращаясь к наклонам, я и сейчас, по прошествии тридцати лет, делаю их больше, чем мои товарищи делали тогда. Правда, шпагат так и не осилил.

В этот же день в 14-м разделе моей медицинской книжки, который назывался «Учет трудопотерь», как и всем членам экипажа, заботливый лодочный врач Иван Васильевич Ещенко добросовестно учинил очередную запись: «02.01-79. Суммарная доза облучения за 1978 год = 0,25 бэр».

Уточню: бэр — это единица измерения облучения, образована по типу аббревиатуры от фразы «биологический эквивалент рентгена».

За все время службы на атомных подводных лодках я ни разу не подвергался процедуре замера своего тела на предмет излучения радиоактивности. Однако думаю, что нескольким человекам, выборочно, замеры все же делались, а остальным данные проставлялись по аналогии, чтобы не отвлекать всех людей от задач дальнего похода, ведь если различие и было, то незначительное. Я служил на втором поколении атомных лодок, и у нас отношение к радиации было не столь трепетное, как на лодках первого поколения.

Если честно, то наш доктор был ответственным товарищем, не рез проявившим себя в работе. Не зря же он потом был начальником госпиталя в Североморске. Мы ему верили.

Тяжесть железа…

«03.01.1979 г., московское время 1410

Охотское море

Кормят так скверно, что подчас я не могу есть ни первое, ни второе. Сейчас пишу это письмо, а самому хочется кушать.

Речь, конечно же, идет о качестве приготовления пищи. Опять — все зависело от людей. Ведь продукты на корабль выдавались отличные, и мы это знали — сами же их грузили, видели. Правда, я страдал одним физическим недостатком — необыкновенной разборчивостью в еде, поэтому частенько вставал из-за стола голодным. В связи с этим и по жизни чувствовал себя очень неудобно в гостях, когда потчевали тем, что я физически не мог в себя затолкать.

Новостей никаких нет, да и откуда им здесь взяться, если не считать, что принесли газету «Советский спорт» за 30 число, причем кучу экземпляров».

Воистину, на безрыбье и рак — рыба. Вообще-то непонятно, что это был за выпуск «Советского спорта». Хотя сам факт помню, я держал в руках эту пачку газет.

«05.01.1979 г., московское время 0010

Охотское море

Ты не представляешь, как опротивело это железо, хочется поближе к чему-нибудь живому. Все же человеку свойственно жить в мире живого. А вчера меня замучил своей трепотней Бизон (Юра Бессонов), и не меня одного. Впечатление такое, будто перед каждым сеансом он заряжается приличной порцией слабительного, после чего на наши бедные головы низвергаются потоки словесного поноса. Сказал, что недавно мы с тобой ему приснились».

Вот уж счастья привалило! Юре что-то приснится, а я расплачиваюсь, слушая все это. С Юрой Бессоновым мы жили в одной каюте, в пятом отсеке. Даже его койка находилась прямо над моей, на втором ярусе.

Да, Юра был болтун, каких еще поискать. Он мог говорить о чем и что угодно и одновременно ни о чем, просто болтать впустую. Как на ветру шумит крона дерева. Это казалось невыносимым. И все же это не мешало мне иметь с ним дружеские отношения. Тем более что он был добродушным и всегда улыбчивым — добрым малым.

«06.01.1979 г., московское время 0300

Охотское море

Вчера забрал фотографии у товарища. Он меня пару раз снял в Новый год, когда я участвовал в КВН. Ни одна команда (из двух) не готовилась, тем не менее, наша выиграла с большой натяжкой. Хотя с самого начала в нашей команде произошла заминка. Мы должны были задать противнику пять вопросов, а у нас, как ни странно, они никак не могли родиться. Пришлось идти на выручку, я встал и задал вопрос:

— У кого самый длинный хвост?

Никто не смог ответить. Затем снова мне пришлось задавать вопрос:

— Высшая точка в мире, ее высота?

На этот вопрос был получен правильный ответ. Были и другие номера. А после окончания игры наша команда сфотографировалась. Все могло быть лучше, если бы мы хоть немного подготовились. А то ведь как? Вот придумалось — и вдруг всех повыгоняют из кают, а меня даже сонного подняли».

Некоторые подробности этой новогодней игры напомнил Михаил Михайлович Баграмян. Наша команда называлась «Гаечный ключ». Это название было обусловлено наибольшим количеством в команде механиков, из боевой части — пять. Зато наши соперники, в том числе и Михаил Михайлович, над названием своей команды поломали голову чуть больше и назвались «Накарат». Читать это слово полагалось справа налево. Да, именно «таракан». Видно, у кого-то в голове оказался излишек этих мерзких насекомых. А может, в этом тоже сказалась тоска по живому, когда даже тараканы кажутся желанными собратьями по планете, будто они могут это понять и помочь нам. Матрос Смирнов из РТС, игравший за нашу команду, задал вопрос:

— Где Макар телят пас?

После этого вопроса поле боя осталось за нами.

Вывод: Темница наказывает не одиночеством, а отсутствием связи с живым. Любить живой мир можно легко научиться, если почувствовать ему предел. Но этому лучше поверить на слово, а не убеждаться на собственном опыте. Поэтому надо уважать опыт чужих людей.

Затем наши команды состязались в художественной самодеятельности. Тут лучшей оказалась команда, в которой был Михаил Михайлович.

«08.01.1979 г., московское время 1410

Охотское море

Мой начальник по-прежнему свирепствует, прямо спасу нет».

Вот прочитал эту строчку и призадумался. Ну не зря я так часто склонял своего начальника в письмах, прямо как любимого человека. Видать, въелся качественно, как цирроз в печенку алкоголика.

Благоверная

Однажды я после службы пришел домой, и тут моя жена сильно меня напугала своим странным заявлением:

— Если ты мне изменишь, я об этом сразу узнаю.

— Не ври, пожалуйста. Это невозможно установить, — сказал я.

— Очень даже можно.

— Ну и как же это можно узнать?

— Очень даже просто. Есть один секрет, — таинственно заявила моя ну очень-очень благоверная жена.

Эта ее настырность меня насторожила, однако, все еще не доверяя ее заверениям, я с вялым интересом уточнил:

— Что же это за секрет?

— Не скажу.

Нежелание поделиться со мной пустяшным секретом впервые в нашей совместной жизни насторожило меня почти всерьез. Ведь до этого не было такого, чего бы я не знал о ней или она обо мне. А тут поманила секретиком и тут же, как устрица, закрылась в себе. Проявляя настойчивость и пытаясь спровоцировать ее на откровенность, я сказал:

— Да врешь ты все, — и с напускным равнодушием отвернулся, делая вид, что мне не интересны пустопорожние разговоры.

Такое прямое обвинение во враках в нашей семье тоже произошло впервые. Поэтому оскорбленная жена небольшую часть своего секрета тут же и выложила:

— А вот в следующий раз, когда ты придешь домой, я это и проверю. Только ты залезешь в ванну… — и осеклась, решив, что и так слишком много сказала. И больше ничего рассказывать не пожелала.

Я же, озадаченный такой «принципиальной» постановкой вопроса, ломал себе голову: ну что же это за тест такой странный, да и еще связанный с помещением моего тела в ванну. Тоже мне, жена Архимеда.

Нет что-то здесь не так… Ведь нет дыма без огня…

На мои прямые или наводящие вопросы жена загадочно молчала, только подленько и гаденько улыбалась. Я даже пытался подойти к разгадке этой тайны с другого боку, задавая разные вопросы, например:

— Ну, хорошо. Может, тогда ты подскажешь, как мне тебя на измену проверить. Может, ты мне втихаря изменяешь, а?

— Дорогой, ты что, во мне дуру нашел? Так-то я разбежалась все тебе рассказывать. И потом, милый, разве ты мне не доверяешь?

И точка! И никакой тебе больше ни дополнительной, ни наводящей информации. И думай, что хочешь.

В общем, мне стало ясно, что без подручных средств или союзнических усилий со стороны собратьев-мужиков мне этот бастион не взять.

Впервые мне захотелось сбежать от жены и оказаться на службе! Виданное ли дело? Еле дождался утра, чтобы без опоздания явиться на место и опросить какого-нибудь бывалого товарища, который наверняка это испытание уже прошел и что оченно важно — с честью. Пока ехал в автобусе только об этом и думал, а не о какой-то там ну очень любимой жене или ее сестре — службе. Размышлял, к кому с этим вопросом обратиться и главное как «подкатить», потому что это могло оказаться подлой провокацией.

После долгих колебаний я решил подойти к Феле. Так по-свойски мы звали нашего интенданта Феликса Палыча Пинкевича. Подошел, спросил. Это написать просто: подошел и спросил. А на деле я, менжуясь и сомневаясь, краснея и бледнея, подошел и начал издалека и витиевато нести всякий бред. Наконец улучив момент, вставил свой вопрос как пятачок в прорезь метровского турникета:

— Фела, а как это бабы проверяют нас, мужиков, на верность, да еще как архимедов несчастных, когда мы сидим в ванне? Не пойму.

Феликс среагировал сразу, и весьма лаконично ответил:

— Пусть она, дура, ждет, пока яйца всплывут.

До меня тут же дошло, что это со стороны моей жены подлая и коварная провокация, направленная на запугивание во мне полноценного мужчины. Одновременно я почувствовал облегчение, будто затолкал на гору Большой Иосиф тележку с собранными по всему Техасу камнями. Сразу и настроение доброе появилось, и веселиться и радоваться жизни захотелось.

Хотя, с другой стороны, ведь речь шла об очень интересном предмете. А то, как Фела сформулировал ответ, у меня как бы особых сомнений не породило, но все же… я-то думал исключительно о мужском достоинстве. А вдруг Фела имел в виду обычные куриные яйца, которые во время варки по готовности всплывают?

Тогда же я подумал, что, видимо, подобной провокации подвергся дома и Фела, коль он так быстро, а главное без лишних вопросов мне ответил. Если это так, то, похоже, женская часть нашего ареала отрабатывает на своих мужьях новую технологию по профилактике измен.

Как бы то ни было, но при всех сомнениях у меня доминировало представление о мужских яичках, а не о куриных яйцах. И снова, как час тому назад, у меня возникло желание объявиться дома, чтобы получить сатисфакцию от своей любимой женушки.

Тогда же меня озарило понимание, сочувствие и вхождение в положение моей жены. Ну как же она, бедная, могла ответить на мой провокационный вопрос о проверке женщины на верность. Ведь как в ее случае может всплыть то, что упрятано глубоко в естестве?

Прошло время, и наконец я оказался дома. Но и здесь было не все так просто, как вначале думалось. К счастью, нам подали горячую воду, и я заказал себе ванну. Погрузив с любопытством Архимеда свое тело в чугунно-эмалированный сосуд, я призвал женушку для выполнения очень важного дела:

— Аленушка, поди сюда, пожалуйста!

— Зачем я тебе понадобилась, мой родной? — ласково пропела жена.

— Как это для чего? Для выполнения святого супружеского долга.

— Про какой долг ты говоришь?

— Как это — про какой? Мужу спинку потереть не желаешь?

— А-а, — без особого энтузиазма протянула любимая жена, — а я-то уж подумала…

Согнувшись надо мной в позу прачки, как старуха над разбитым корытом, она, кряхтя и охая, принялась совершать трущие движения: туда-сюда, туда-сюда. При совершении этого семейного таинства ее взгляд упал на тот самый объект, который в данный момент выступал в роли лакмусовой бумажки. Ну, это для нее. А для меня он был, скорей, катализатором моего состояния. Тогда я срывающимся полушепотом спросил:

— Ну, что милая?

Она примерно в том же тоне, шепотом уточнила:

— Ты о чем, дорогой?

— Они уже всплыли?

Ответом был подзатыльник, смягченный намыленной мочалкой. Это было сделано широким жестом, от всей души и по-семейному интимно и многообещающе…

Вывод: Выбирайте жен не по страсти, а по дружбе, тогда вы будете избавлены от пошлых подозрений, глупых разговоров и сальных двусмысленностей.

О пристрастиях

«10.01.1979 г., московское время 0015

Охотское море

Вчера сорвался и зверски поглотил весь шоколад, который был собран за предыдущие дни… двадцать две штуки в один присест. Что самое интересное, когда у меня остались одни фантики от этой оргии, я прикинул, сколько граммов шоколада вместилось в моем желудке. Оказалось всего лишь 330».

У каждого свои пороки, возможно совсем маленькие и скрытые. А я любил, люблю и буду любить сладкое. Потом, правда, я собирал шоколад, чтобы привезти его жене. Когда после автономки предъявил ей свой гостинец, она обратила внимание на недостачу его количества и выразила по данному поводу свое категорическое неудовольствие, сославшись на положительный пример моих товарищей. Мне было очень стыдно! О ней я тогда не подумал.

В наше время остро стоял вопрос утилизации отходов, даже при нахождении в надводном положении. В базах и бухтах официально запрещалось выбрасывать за борт мусор. Тем не менее если в базе этого не допускали, то в бухтах и на коротких переходах мусор втихаря вываливали за борт через специальное окошко в ограждении легкого корпуса в районе ракетной палубы.

Для этих целей на корабле имеется устройство под очень коротким и емким названием ДУК — для удаления контейнеров, когда корабль находится в подводном положении. Как нетрудно догадаться, речь идет не об утилизации, а о выбрасывании мусора за борт. ДУК напоминает простейший по устройству торпедный аппарат, который направлен ни вперед, ни назад, ни даже в сторону, как на американских лодках, а строго вниз, как будто ему самому было стыдно за засорение морей и океанов, да и еще тихой сапой — ночью. Но… такова технология. Простительная с учетом малого количества лодок, да и суши тоже, и большого объема океанов.

Для безукоризненного выполнения функции отторжения (экстракции) отходов промышленностью выпускались специальные дуковские мешки. Полимерный материал, из которого они изготавливались, отличался от тех, в которые собирают сейчас бытовые отходы, более плотным и прочным качеством. И кстати сказать, дуковский мешок стал неотъемлемым свидетелем и участником переездов подводников с места на место, а также непременным атрибутом интерьера квартиры, ибо в таких мешках мы хранили домашнюю мелочевку. А на лодке этот мешок заправлялся всем: от мусора, собираемого пылесосом при уборке отсека, до раздавленных прессом пустых консервных банок и прочих отходов камбуза. Этот гигантский «пыж» заряжался в трубу ДУКа и подачей сжатого воздуха среднего давления выстреливался за борт. В целях обеспечения скрытности плавания делалось это ночное время.

Как-то во время автономки — дело было после ужина, ночью, между 21 и 22 часами — на лодке решили отстрелять накопившийся мусор. За старшего был командир третьего дивизиона капитан-лейтенант Борис Алексеевич Дудоладов, а при нем находился старшина команды трюмных мичман Анатолий Григорьевич Корсунов. Моряки натаскали заполненные мусором дуковские мешки, которых оказалось около пятнадцати штук, а вообще таковых бывало и более — двадцать и даже двадцать четыре. Собирали, чтобы не палить из мини-аппарата каждый день. Там же оказались и мешки с камбуза, заполненные грязными помоями. А чтобы отстреленные ДУКом мешки с мусором не всплывали, а топором шли на дно, в них ножом пробивались дырки. При совершении этой операции из одного мешка с помоями его содержимое мощной и грязной струей плеснуло в лицо Анатолию Корсунову, а Борису Алексеевичу испачкало ноги. Последний просто отряхнул свое эрбэ, а первый, умытый камбузными нечистотами, грязно выругался в адрес неловкого матроса. Правда, потом Анатолию пришлось того же моряка просить:

— Только ты никому не говори.

Кому приятно, чтобы о нем знали такую интимную подробность, как умывание помоями по ночам. Так ведь можно и авторитет старшины команды уронить ниже выброса того же ДУКа.

Вывод: 1. Изучайте поведение животных в дикой природе, как они познают окружение, в меру питаются, аккуратно живут и, в частности, убирают за собой. Возможно, братья наши меньшие и посланы нам для обучения связи с живой ипостасью мира…

2. Мужчина — не только охотник, добытчик. Он прежде всего остального защитник и охранитель того, чем нам дано владеть, — планеты и ее обитателей.

«12.01.1979 г., московское время 1400

Охотское море

Кстати об обжорстве, намедни оприходовал две банки сгущенки и глазом не моргнул.

При погрузке продуктов на корабль с позволения интенданта Михаила Михайловича Баграмяна мне перепала пара банок сгущенки. Пару дней назад я безжалостно уничтожил накопленный запас шоколада, а сегодня две банки сгущенки. Ай да я! Хорошо устроился в этой жизни, даже на атомной подводной лодке не пропал.

Но они-то молодцы (речь идет об Алексее Зырянове и Гене Фомине), хоть чем-то увлечены, постоянно в свободное от вахты время их можно видеть со сморщенными репами — они варганят светомузыку. Собственно Леха уже забацал, осталось только придать его творению эстетичный вид, ну а Гена только начинает.

Тогда молодежь повально увлекалась светомузыкой. В магазине такой вещи днем с огнем было не сыскать, а вот умельцев на ее изготовление хватало.

Служба у меня наладилась, вошла в спокойное русло обыкновенной жизни.

P. S. Сейчас читаю роман-хронику Иванова «Негромкий выстрел» все из той же серии «Молодая гвардия».

«Молодая гвардия» — приложение к журналу «Сельская молодежь», в котором можно было найти интересные публикации — захватывающие детективы, увлекательные приключения, интересные и познавательные исторические вещи.

«15.01.1979 г., московское время 0225

Охотское море

Через два дня будет ровно месяц, как мы с тобой не виделись.

… но ведь здесь такая однообразная жизнь. Ты, наверное, сама заметила, что я пишу письма тебе практически в одно же время: с 12 до 16 и с 24 до 04.

Нетрудно догадаться, что это время вахты 1-й смены, в которой я состоял.

Когда же, наконец, я тебя увижу? Полтора месяца, ведь это немного…

Как-то я спросил у Гены:

— Ты своей пишешь?

А он смешно даже:

— Нефиг ее баловать!»

Перед дальним походом, когда вокруг царит суета, каждый думает: «Скорее бы уйти в автономку, чтобы отдохнуть от сумасшедшей круговерти». Проходит время и в автономке каждый думает уже по-другому, с точностью до наоборот: «Как надоела это автономка, скорее бы домой». Все в автономке ведут учет времени, на календарях зачеркивают каждый прожитый день, где жирным красным цветом обозначена дата возврата, когда корабль бросит наши концы (швартовы) на пирс, чтобы привязаться к причалу. Такова людская природа, ведь не зря летом мы ждем зимы, а когда она наступает, мечтаем, чтобы скорее прекратил падать снег, кончились морозы и настало тепло. И все время хочется чуда — того самого, о котором мы думаем, что оно обязательно хорошее и непременно явится. Как первый лист, увиденный новой весной.

«17.01.1979 г., московское время 0625

Охотское море

… того же числа прошлого месяца мы с тобой расстались и сегодня уже ровно месяц как друг друга не видим.

Сейчас читаю интересную книгу сборник приключенческих рассказов и повестей за 1975 год. Есть очень интересная повесть Михаила Демиденко «За великой стеной» — о женщине пиратов, орудовавших в Юго-Восточной Азии. Это на вахте. А в каюте читаю два номера «Молодой гвардии», в них интересное произведение И. П. Шамякина «Торговка и поэт».

Несколько лет спустя, в 1986 году, был снят фильм «Тайны мадам Вонг», где главную роль играла известная актриса Ирина Мирошниченко. Не исключено, что за основу сюжета было взято именно это произведение, хотя сценаристом значится Станислав Говорухин.

Да и кто бы мог подумать, что через двадцать шесть лет я получу от Ивана Петровича Шамякина роман «Зенит» с автографом на белорусском языке: «Ловкачеву Алексею Михайловичу — на добрую память, с пожеланиями успехов в труде, счастья в жизни. 8.XI.93 г.». Хотя с Иваном Петровичем вживую мы не встречались.

«19.01.1979 г., московское время 0545

Охотское море

Оказался в роли толкача, то есть веду учет партийных поручений и напоминаю и толкаю в плечи того, кто забыл о своем поручении».

Действительно, тогда я был озадачен таким поручением. Почему именно мне? Ведь пробивным я себя не считал, наверное, все-таки был настырным и докучливым. А может, во мне заметили задатки организатора и пытались развить их? Ведь в партийных организациях так и поступали — подмечали в человеке полезные черты или таланты и помогали им пробиться наружу, закрепиться на практике. Сколько людей нашли свое место в жизни благодаря внимательности к ним партийных лидеров! Как и мне в милицейской деятельности пригодился опыт общительности с людьми, взятый из работы над партийными поручениями.

В первой автономке по какому-то поводу для Михаила Михайловича Баграмяна было заказано исполнение песни белорусских «Песняров» «Заболела, заболела голова…», на что командир Олег Герасимович не замедлил откликнуться репликой:

— У Баграмяна вечно голова болит.

Как я полагаю, намек был на то, что голове интенданта атомного подводного стратегического ракетоносца всегда найдется, от чего болеть.

Прошли годы, и для уроженца Баку, армянина по национальности Михаила Михайловича Баграмяна белорусская столица стала второй родиной.

«20.01.1979 г., московское время 0510

Охотское море

… если планы не поменяются, то в марте у нас профотдых, а в апреле — отпуск. Но если признаться, то эти сроки еще не единожды переменятся, так что от судьбы-злодейки можно ждать чего угодно.

Сейчас читаю на вахте Юрия Соловьева, а в каюте П. Загребельного «Разгон».

Профотдых — после автономного плавания экипажу атомной подводной лодки полагался не то профессиональный, не то профилактический отпуск, в зависимости от количества дней нахождения в море. После первой автономки он у нас составлял двадцать суток.

Профотдых — предпоходовый, межпоходовый, послепоходовый, после смены с боевого дежурства. Организуется в домах, базах отдыха, на госпитальных судах, а также на кораблях при войсковых частях.

Личному составу подводных лодок перед выходом на боевую службу 20 суток и более — предпоходовый отдых 3 суток предоставляется за 10 суток до выхода в море:

10 суток — за 30 суток похода;

15 суток — за 45 суток похода;

20 суток — за 60 суток похода;

24 суток — за 90 суток похода.

Офицерам, сопровождающим личный состав, на профотдых предоставляется послепоходовый отдых продолжительностью 50% установленной нормы.

На путь следования выдаются воинские перевозочные документы.

Офицеры, мичманы в межпоходовом отдыхе отдыхают в доме отдыха Тихоокеанского флота «Паратунка».

«Паратунка» — прекрасный курорт в Долине гейзеров на Камчатке. Уникальное по красоте и целебности место!

«23.01.1979 г., московское время 1910

Охотское море

… по моей вине моему товарищу Шуре (Хомченко) прищемило пальцы, сильно, даже раздробило кость. Кто присутствовал, тот испытал неприятные минуты».

К сожалению, подробностей не помню, но что было — то было. В отсеках, напичканных большим количеством железа, получение травмы не редкость, скорее, рядовое событие. Например, в нашем отсеке верхнюю и нижнюю палубу разделял лоток торпедопогрузочного устройства (ТПУ). При погрузке-выгрузке торпедного боезапаса лоток устанавливался в положение сорока градусов наклона. В обычном состоянии этот лоток для верхнего помещения был палубой, а для нижнего — подволоком (потолком). Со стороны нижней палубы лоток имел гидромотор, который настолько неуместно торчал, что самая крайняя его часть — сливная гайка-пробка — была отшлифована… головами бедных подводников. К процессу шлифования подводники отнеслись очень ответственно, а некоторые даже фанатично. Так, однажды на этой злополучной гайке я обнаружил фрагмент вживую содранного скальпа вместе с волосами.

А на другом ракетоносце «К-421» проекта 667БД, что на Северном флоте, мичман Николай Архипов, ростом два метра, зимой и летом ходил на корабле в шапке-ушанке. Не потому что было холодно, а потому что ему было больно ударяться о выступающие внутри прочного корпуса железяки. Ведь подводникам не выдают специальных шлемов, как например танкистам.

«24.01.1979 г., московское время 0400

Охотское море

Сегодня прошло ровно полгода с того момента как мы познакомились. Сейчас вспоминается тот день. Утром я поднялся, собрался, меня провожала мама. В минском аэропорту встретил Наташу (сестру Петра Калинина) с детьми, Игорем (мужем Наташи) и тетей Светой (мамой Наташи). Своим рейсом мы улететь не смогли — когда заняли места, вдруг объявили, что самолет, ввиду неисправности, лететь не может. И мы вынуждены были выйти и ждать решения своего вопроса. В здании аэропорта родители нас встречали, как будто мы уже вернулись с юга. Все пассажиры нашего самолета «рассосались» по другим рейсам, остались только люди с детьми. Когда и мы заняли места в другом самолете, то обнаружилось, что нас осталось не более двадцати человек.

Наконец мы в Симферополе. Здесь нас должна была встретить Смирнова (Лена), однако мы ее не нашли (она не встретила нас из-за задержки рейса). Взяли билеты на троллейбус и поехали. В Алуште нам также ничего не знакомо, как и в Симферополе. Я наугад вышел к морвокзалу — кое-как уехали из Алушты. И вот мы в Рыбачьем.

С величайшим трудом мы нашли себе пристанище. Я остался с детьми и чемоданами у хозяйственного магазина, а Наташа пошла искать жилье, однако это у нее не получилось. Мимо магазина проходил мужчина с собутыльниками, увидев нас и войдя в наше бедственное положение, предложил жилье в своем доме. Устроившись, в тот же день я решил пойти на поиски Смирновой и заодно осмотреться на местности. Пошел в сторону моря, к бухте Любви. Дойдя до небольшой бухточки (у горы, с которой отец Онуфрий бросался камнями), решил вернуться обратно. Шел не вдоль берега, а по тропинке, лежащей ближе к дороге. Мне показалось, в ней было что-то знакомое. Дойдя до Смирновой и остановившись возле нее, посмел вмешаться в ее оживленный разговор с незнакомыми парнями. Уже не помню, что она мне говорила, но вид у нее был глубоко ошеломленный, глаза стали квадратными. Схватив меня «за жабры», потащила в поселок, к вашей девичьей обители. Там она забежала в дом и вернулась вместе с тобой. Первых слов не помню, помню только, как мы пожали друг другу руки (ты была в халате, косынке и шлепанцах). И тут кто-то предложил прогуляться. Мы забрели (кстати, уже вечерело) на территорию строящегося пансионата, где устроились на отдых и травили анекдоты. Лидировала в этом виде единоборства, разумеется, ты. Как расходились, не помню.

… Мы, наверное, уже тогда были счастливы, но просто-напросто на это не обращали внимания. Удивительно быстро сошлись, на что в городе понадобилось бы, по крайней мере, месяца три. А здесь, на юге, каждый из нас был как бы на ладони друг перед другом. Никто сначала и не подумал о том, что будет дальше — жили сегодняшним днем.

… Только я твердил как заклинание, чтобы отвести от себя мысли о женитьбе: «Жениться не собираюсь еще лет пять» (или что-то в этом роде), что, в сущности, оказалось лишним…

… самым дорогим днем является это же число, только не ноября, а именно июня.

Завтра будет двадцать пятое — это середина, после чего время пойдет на спад, на убыль, наконец, можно будет… останется каких-то тридцать девять дней и столько же останется за плечами в прошлом… »

Лена рассказывала о впечатлении, которое я на нее произвел в день знакомства — просто никакого. А на следующий день — «… вот когда ты разделся на пляже, тогда…». Что она увидела такого, чего бы я не знал о себе, так и не созналась.

«24.01.1979 г., московское время 1915

Охотское море

Обычно скучать не приходится, книгу в зубы и айда галопом по странам и континентам. И кажется, зря торопился. Вот уже кончил читать «Разгон», после проглотил Кычанова (или Кочанова) с «Клубом червонных валетов» (кстати, не вальтов). Мне кажется, придется ощутить книжный голод. Хотя у меня где-то в загашнике припрятана на черный день «Роман-газета» … ничего нет кроме военных мемуаров, которые я терпеть не могу…

Недавно обратил внимание на то, как реагирую на более или менее интересную книгу. Радостно хлопаю в ладоши и интенсивно ими потираю с некоторой дрожью в теле, предвкушая нечто эдакое… интересненькое.

Так вот откуда у меня эта привычка — хлопнуть ладоши и потереть ладони? … Вот только что приволок две книжки и один «Дальний Восток». Взял у товарища под залог «Роман-газеты», которую еще не прочитал».

В автономке любая литература ценилось на вес золота. А книгообмен все более оживлялся, чем больше времени проходило с начала похода. Мы тогда все много читали — время было такое, что много знать было модно, престижно и просто необходимо. Без чтения не получалось общаться с людьми, ибо тогда разговор получался на разных языках. Непередаваемый запах желтоватых книжных страниц помнится до сих пор.

«25.01.1979 г., московское время 2105

Охотское море

Недавно Милый пытался меня подколоть насчет того, что я скучаю по жене… У него улыбка до ушей, если не сказать больше, прямо неописуемая радость. Но больше всего не вязались с его настроением слезы, которые выдали его истинное душевное состояние. Ведь сам же скучает по своей жене, в чем тут же не замедлил сознаться. Тогда у меня в голове пронеслась мысль: «Женатики, женатики, все тоскуете по дому, независимо от срока совместной жизни».

Как обычно наш затхлый лодочный воздух своими крыльями сотрясают разные «утки» (в смысле — сплетни), согласно которым можно предположить, что в отпуск мы уйдем все-таки где-то летом, собственно, как я и предполагал. По опыту знаю, что если прогнозируют на флоте на год вперед, то можно смело накидывать три месяца — погрешность составит не более десяти дней. Если сейчас будут загадывать на весну или лето, то нужно прибавить месяц — точность будет вплоть до пары дней. Впрочем, все это чепуха и еще не раз нарушит наше спокойствие прилет очередной стаи «уток».

Вот уже и на собственный опыт ссылаюсь — без году неделя на флоте, а глядите, выдаю собственные прогнозы. Видать, матерею. Невольно ловлю себя на мысли о невероятной концентрации событий, наполняющих молодую жизнь — не так уж много ее отпущено человеку, а сколько туда вмещается! «Без году неделя», если она выпадает в молодости, составляет значительный и насыщенный срок. Это в зрелом возрасте она превращается во «всего ничего».

«30.01.1979 г., московское время 0615

Охотское море

Новостей нет, если не считать того, что сегодня проспал на вахту по своей вине, опоздал ненамного — минут на 5-7, однако факт опоздания…

На Витюшу Киданова бочки катил. А сам?

Заснуть для меня было всегда проблемой, несмотря на хронический недосып. Видимо, из-за переходов с одного времени на другое сбивались биологические часы, а также из-за пересменок. Зато уж если заснешь, то из сонных грез вытащить свою грешную душу на твердь земную — а точнее, под волнующуюся поверхность морской воды — иной раз без посторонней помощи было просто невозможно. Тем более наша каюта размещалась в пятом отсеке, наиболее уютном. И хоть находились мы в автономке зимой, это ровным счетом ничего не значило, так как под водой было тепло. Духота в помещениях стояла невыносимая, особенно когда не работал кондиционер, поэтому спали, не укрываясь одеялами и с открытыми дверями. А если включали кондиционер, то даже его шум нам не мешал.

Недели летят быстро, оглянешься назад и видишь уже на всходе седьмую неделю. А хочется, чтобы они летели еще быстрее…

… мне помнится твоя фраза, которую ты не раз повторяла: «Приедем домой, и я потащу тебя по родственникам». Может, мысля дельная, но не представляю себя в роли слона, которого водят напоказ.

А у меня прибавилось еще одно занятие — читать труды В. И. Ленина. Кстати, должен заметить, что довольно толково пишет. Но чтобы его понимать, надо прикладывать умственные усилия, что не каждому из нас свойственно».

Чтобы у членов экипажа меньше времени оставалось на глупости (типа дрессировки тараканов) и тоскливые мысли, командование имело на вооружении типовой набор отвлекающих средств. Сюда кроме спецвахты входили учения по борьбе за живучесть, занятия по специальности, разработка и подача изобретений, рационализаторских предложений, написание рефератов, конспектирование первоисточников марксизма-ленинизма. И что самое удивительное — все эти занятия были важными и нужными. На самом деле это, конечно, никакие не отвлекающие средства, а задачи, которые мы были посланы сюда решать. Ведь и сам наш поход являлся учением — изучением-испытанием лодки, себя и своего коллектива. Слившегося, спаянного в некую монолитную разумную силу. Это было здорово!

Наш досуг на подводной лодке старались сделать коллективным. Чтобы люди были по максимуму на виду — коллективный просмотр кинофильмов, совместное празднование Нового года, дня Советской Армии и Военно-морского флота и прочее. Вот и получалось, что и в свободное время члены экипажа были собраны вместе — на виду у начальства и друг у друга. По-другому в море, где безопасность лодки и экипажа зависела от каждого, от мельчайшего поступка отдельного человека, было нельзя.

Вывод: Человек — существо социальное, и без коллектива ему выжить трудно. Необходимо постигать науку жизни в коллективе, где главным является умение подчиняться лидеру и ставить общие интересы выше личных. Собственно, этому и учил нас социализм — самый передовой строй из известных истории.

Интересной также была система начисления положительных баллов за изобретения, рацпредложения, авторефераты и прочие полезные дела. При этом учитывались призовые места на различных конкурсах, таких как за «лучший отсек», «лучшую каюту» и т. д. и т. п.

Я думал об изобретениях и рацпредложениях, но никаких мыслей в голову по этому поводу не приходило. Казалось, что до нас все уже было придумано. Конечно, для настоящего технического творчества нам не хватало образования, знания самой его методики. Но мы тогда этого не понимали.

Поэтому я делал ставку на авторефераты, благо у меня было около десятка журналов «Зарубежное военное обозрение». Вводная статья журнала успешно мною перерабатывалась, дополнялась своими знаниями и использовалась в качестве реферата, который я добросовестно защищал при сдаче. Вот где пригодились привычки и полезные для жизни навыки закоренелого списывателя. Выдав за короткое время солидный объем рефератов, я продвинул свое подразделение вперед, да и сам не был обижен положительными баллами.

И тут кое-кто, опасаясь за свои позиции в соцсоревновании, поднял вопрос о пересмотре критериев оценки и подведения итогов наших соревновательных работ. Цель этого хода для меня была очевидной — снизить количество баллов за рефераты, мотивируя тем, что они с непонятной легкостью выходят из-под чьего-то пера. При этом прозвучала моя фамилия. Не помню, чем закончились эти страсти, но авторефераты не были подвержены «уценке». Думаю, что тем, кто хотел похоронить мои успехи, следовало бы знать, что реферат — это и есть творческая переработка чужих трудов, а не предъявление собственных изобретений. К тому же надо было понимать, откуда я беру материал для своих работ, надо было покопаться в используемых мною первоисточниках. Но интеллектом воевать сложнее, чем подлостью. Интеллекта не у всех было в достатке. И ради амбициозных прихотей таких людей, ни на что не способных, никто не собирался изменять устоявшуюся систему.

Вывод: Люди, любящие мутить воду для извлечения своей пользы, есть в любом коллективе. Обычно, это паразиты, балласт, но с сильным адаптационным свойством. Избавиться от них трудно, а терпеть их верховенство — не столько глупо, сколько гибельно, ведь они ничего не создают. Они только хотят первыми и в наибольшей мере владеть тем, что создают другие. Обращаться с такими людьми надо так, как с бациллами, — выявлять их и устранять.

«02.02.1979 г., московское время 0545

Охотское море

Дня три-четыре назад Геша (Фомин) сообщил мне, что получил квартиру. Он полон недоумения — кто, когда, каким образом сумел это провернуть? Предположение одно: Уласкин уезжая, оформил свой брак, ну и заодно Свете (подруга Гены Фомина, затем стала его женой) передал квартиру. Ох уж этот век скоростей! События настолько стремительно развиваются, что подчас и мечты так далеко нас не возносят.

Вот уж точно сказано насчет быстротечности событий. Насколько живо события разворачивались в Техасе, настолько мы были отвлечены от них, пока находились в автономке. Мы пребывали в роли космонавтов, которых запустили в долгий межпланетный перелет. И вот пока мы жили в своем мирке, в своем подводном коконе, как бы вне земного времени, на Земле все человечество на несколько лет убегало вперед (в нашем случае на несколько месяцев) в своем развитии. Не в техническом прогрессе, а просто по жизни. Все дело в ритме жизни — у нас, в море, он как бы замедлялся, а у наших жен, в поселке, летел сумасшедшим локомотивом вперед, без остановок. Там дико вращались сгустки эмоций и страстей, как энергетические поля в космосе. Насколько будет для кое-кого наше возвращение неожиданным, настолько для некоторых из нас самих это окажется сюрпризом.

Удивительное дело. В последнее время испытываю нехватку времени. Взялся за первоисточники — на вахте больше некогда читать худлит. А тут еще подоспела сдача зачетов, которые еще больше уплотняют ход событий. Хотя это, безусловно, предпочтительнее, нежели не знать, куда себя деть в свободное время. Вот так проходит наше автономное плаванье — и менее болезненно, и более полезно.

Кстати, вот так же за время службы на подводной лодке я освоил пишущую машинку, на которой с удовольствием печатал книжки «Боевой номер», инструкции и прочую документацию. Этой работы было просто навалом, так что руку набил.

Вывод: Свободное время не является временем лишним, которое можно «убить» без цели. Оно дано нам для отдыха, но активного, главным фактором которого остается все то же познание, но в иной форме, в ином виде деятельности. Зачастую навыки, полученные на отдыхе в виде забавы, становятся профессиональными и помогают зарабатывать на жизнь.

В дальнейшем, когда я работал оперуполномоченным и должен был оформлять несметное количество бумаг, мои навыки пригодилось. Они делали меня независимым от машинных бюро и капризных машинисток. Особо стоит подчеркнуть, что благодаря им я оказался в числе первых, кто освоил компьютер.

Падение в пучину

Здесь какие только планы на будущее не бередят наши умы! Каждый по своему обмысливает очередную «утку» и высказывает свои соображения насчет будущего. Короче говоря, неопределенность, самая обыкновенная.

А вчера с Лехой (Зыряновым) распространялись о тайге, о Тигриной пади. Кстати, это заповедник и находится он недалеко от Владивостока. Очень бы хотелось туда с тобой смотаться, посмотреть на тайгу, которую и мне довелось видеть лишь с борта самолета.

Все ребята считают срок по дням. Даже я могу тебе с точностью сказать, что осталось тридцать один день — полнокровный месяц. А когда увидимся? Черт его знает.

Вчера все были самую малость напуганы — могли ко всем чертям уйти все наши планы с отпуском».

В последней фразе, непримечательной на первый взгляд, написанной с элементом напускной бравады, кроется информация о серьезной опасности, которая для всего экипажа могла оказаться роковой.

Замечено, что рассказывать подобного рода истории многие подводники начинают с того, что они были разбужены… Вот и я в то злополучное время находился в отдыхающей смене — спал в своей каюте пятого отсека и проснулся от перезвона аварийной тревоги. Так как тревогами — что аварийными, что боевыми или учебными — в автономке нас баловали довольно часто, как малое дитя конфетами, то проснувшись, я привычно поспешил на свой боевой пост. До автоматизма отработанным жестом подхватил за тесемку своего неразлучного товарища ПДУ и не быстро вышел из каюты.

Однако дальнейшее для меня оказалось удивительным и совсем непонятным. Почему командир БЧ-5 Николай Иванович Семенец выскочил из кают-компании как ошпаренный и побежал на ГКП быстрее всех, расталкивая по пути мешкающих? Ну, прямо как молодой моряк, по команде годка выполняющий норматив «Кто быстрее прибудет на свой боевой пост». Только выражение лица у Николая Ивановича совсем не соответствовало торжественности момента. Он был взволнован и, по-моему, даже напуган. Тут уж и мне стало интересно, что делается на нашем корабле. Что я мог пропустить, что проспал на шконке пятого отсека? И я, резко набирая скорость, вхолостую прокрутив ногами по палубе, рванул к переборке.

На нижней палубе первого отсека, у глубиномера, я застал Витю Киданова — как всегда, с недоуменно-перепуганным и удивленно-вытянутым выражением лица. Он поспешил поделиться со мной горячей новостью: наша атомарина нежданно-негаданно провалилась на предельно допустимую глубину. Собственно поэтому и была объявлена аварийная тревога. Экипаж занял места на боевых постах, все осмотрелись в отсеках, каждый проверил свою матчасть и привел ее в исходное, то есть в штатное, положение. При этом, разумеется, были закрыты все забортные отверстия.

Мы оказались в очень серьезной (значит, смертельно опасной) ситуации, не имеющей объяснения. Думаю, что если бы на нашем месте оказался другой, менее подготовленный (или современный) экипаж, то кто знает, имел бы я сейчас возможность мирно сидеть за своим компьютером и выстукивать на клавиатуре эти строки. Скорее всего, нет. Виновник этого ЧП через некоторое время, уже на берегу, рассказал мне свою версию того, что с нами не произошло. Ну, а так… благодаря слаженности действий всего экипажа лодку удалось вернуть в нормальное положение.

Скажу пару слов о виновнике переполоха, едва не закончившегося нашими преждевременными похоронами. А этим бы точно могло завершиться дело из-за его невнимательности и несобранности. Фамилии по понятным причинам называть не буду, но прозвище назову. Оно говорила само за себя — Мотя. И било прямо в десятку. О таком в Беларуси сказали бы — «бо нязграбны». В целом парень по характеру просто золото — флегма, замешанная на абстрагированном спокойствии и непробиваемом пофигизме… Мотя в принципе являлся ответственным товарищем, но по молодости оставался рохлей. Был он из первого набора офицеров, которые лейтенантами пришли на наш корабль. И после описанного случая он еще долго ходил старшим лейтенантом, когда его годки выхаживали срок капитан-лейтенанта.

После автономки, оказавшись на берегу в уединенном месте с глазу на глаз со мной, Мотя начал свою исповедь такими словами:

— Ты знаешь, Алексей, — и почему-то эти слова будто матрица впечатались в мою память.

Итак, Мотя был у нас на корабле командиром трюмной группы в третьем дивизионе. В тот злополучный момент он нес вахту на ГКП, где нормально исполнял обязанности. И вот ему поступила команда откачать шесть тонн воды из уравнительной цистерны. Мотя сидел за пультом, а перед его глазами стояла мнемосхема, которая в числе прочих иллюстрировала трюмную систему корабля. Эта мнемосхема позволяла управлять практически всей механикой корабля, не вставая с места. Поэтому для выполнения поступившей команды Мотя «собрал цепочку» на пульте. Из-за своей невнимательности и несобранности, да еще спросонья, Мотя вместо того чтобы повернуть ключ управления системы «Титан» в положение «откачать», поставил в состояние «принять». Этот недосмотр начал эксплуатировать собранную им цепочку с точностью до наоборот — вместо откачки воды из цистерны, как надо было сделать в соответствии с командой, в нее начала поступать забортная вода. При этом Мотя даже не обратил внимания, что закачал сверх нормы шесть тонн воды. Именно на это количество тонн наша лодка стала тяжелее и ушла вниз, где начала падать в бездну.

Известно, что лодка в подводном положении имеет нулевую или близкую к ней плавучесть, поэтому ею можно управлять — погружаться или подвсплывать — с использованием скорости движения при помощи горизонтальных рулей. При нахождении в таких пограничных состояниях даже для нашей очень немаленькой подводной лодки каждая лишняя тонна, принятая сверх норматива, может оказаться решающей. Поэтому по мере заполнения злополучной цистерны подводная лодка все больше лишалась своей плавучести, пока не достигла критической. А дальше наш корабль перестал слушаться рулей глубины и начал падать в морскую пучину.

Счастье, что вахтенный офицер обнаружил наше неудержимое падение в глубину и объявил аварийную тревогу. И еще большее счастье, что экипаж сработал слаженно и быстро, что помогло перевести субмарину в штатный режим.

Вывод: Жуткий случай — именно своей простой нелепостью. Стоило от невнимательности перепутать направление движения рычага, и весь экипаж мог оказаться похороненным в пучине мирового океана, а лодка — погубленной. И потом враги ругали бы нашу власть, всю общественно-экономическую систему, нашли бы этому кучу подложных оснований, обвинили бы во всем партию, даже работников спецслужб…

Мы могли погибнуть из-за одного дурака, а на этом сыграли бы негодяи. Избегайте иметь в своих рядах безответственных людей, больных медлительным пофигизмом.

Михаил Михайлович Баграмян на пару с замполитом Василием Сергеичем Андросовым в тот момент играл в домино против командира БЧ-5 Николая Ивановича Семенца и особиста Анатолия Ивановича Захарова. Он выигрывал со счетом 4:0. Однако после четвертой партии игра вдруг не заладилась. Михаил Михайлович пожаловался:

— Что-то голова болит.

Василий Сергеевич заметил:

— Да она у тебя, Михайлович, все время болит. Спустись в провизионку и остуди ее, а мы тем временем перекурим.

Провизионка была в трюме того же пятого отсека. Михайлович там пробыл около пяти минут, а поднявшись наверх, никого из игроков уже не застал. Вахтенный матрос доложил, что все по аварийной тревоге рванули в центральный пост. И как уже потом Михайлович с чужих слов оценил ситуацию:

— Ну а то, что наша лодка чуть не стала домом для рыб, а личный состав — их кормом, я узнал от мичмана Анатолия Корсунова.

Кстати об исправлении ситуации. Здесь тоже оказалось все не так просто, как может показаться непосвященному человеку. За свои и наши жизни боролись в третьем отсеке на пульте главной энергетической установки три офицера, которых я перечисляю по степени вклада в спасение: белорус Валерий Григорьевич Жалдак, родом из Гомеля, Игорь Закиевич Садыков, а также наш земляк из Гродно Сергей Иванович Блынский, который скромно затеняет свою заслугу. Сергей Иванович утверждает, что лишь выполнял команды Валерия Григорьевича Жалдака, который был лидером в этой гонке со временем, на ничтожном его промежутке. Благодаря отличному знанию своего дела и безукоризненному владению вверенной техникой все трое проявили виртуозную реакцию на ситуацию и, балансируя на грани опасностей, смогли вывести атомный реактор на необходимый режим работы. Сложность и опасность состояла в том, что нужно было резко увеличить его производительность. А для этого надо было работать на автомате. Так что не зря существовала (надеюсь, и сейчас существует) жесткая система подготовки специалистов на подводных лодках. Думаю, что иначе в этой ситуации нам бы просто не выжить. Поэтому академик Анатолий Петрович Александров оказался провидцем, когда про наших корифеев сказал:

— Если бы везде специалисты были так подготовлены, как у вас, то аварий на подводных лодках не было бы.

Думаю, причины возникновения остро опасной ситуации командованию стали ясны тогда же, ведь оно состояло из высоких профессионалов — знающих технику и не верящих в барабашек. Но вопрос стоял так: предавать этот случай официальной огласке и награждать троих, а одного гробить или обойтись без жертв, но тогда и без героев. Выбрали второй вариант. Сегодня этот подвиг (без кавычек) троих спасителей, наверное, был бы достойно отмечен и никто бы не стал заботиться одним нерадивым человеком, виновным. Но не в те времена. Тогда героизму хоть и отдавали должное, но не ценой судеб и благополучия других людей. Поэтому никаких разбирательств не проводили, во всяком случае явно. И это еще раз доказывает, что суть произошедшего для командования была ясна, тайны не составляла.

Докладывать о ЧП по приходу в базу командир не стал, таким было его человеческое решение. Официально все просто забыли эту историю. Логика этого решения тогда была всем понятна и являлась единственно правильной и нравственно приемлемой. По вине члена экипажа наша подводная лодка оказалась в опасной ситуации и благодаря умелым действиям того же личного состава катастрофу предотвратили. И так как на флоте одним из видов поощрения является ненаказание, то все отличившиеся, а также все невиновные и виноватый приняли ситуацию таковой.

Наградой героям стали спасенные жизни — их и товарищей, а также сохраненная субмарина. И урок ответственности и гражданственности виновному.

Подобные эпизоды — не исключительная редкость в походах, многим экипажам выпадают испытания на внимательность и оперативность. И где экипаж оказывался менее подготовленным, там оставались белые пятна на черных страницах истории, связанных с человеческими трагедиями и гибелью кораблей Подводного флота.

Концевой отсек, оказавшийся на глубине четырехсот семи метров, что немного превышало предельно допустимое значение, выдержал испытания на прочность. Тем самым отечественная сталелитейная промышленность посрамлена не была. Советские изделия — от мясорубки до космических кораблей и атомных ракетоносцев — всегда отличались надежностью, безупречным качеством и инженерной мысли, и ее воплощения. Даже в экстраординарных условиях Великой Отечественной войны многие экипажи на свой страх и риск превышали порог допустимого погружения лодки, полагаясь на заложенный в ее конструкцию коэффициент прочности. И их расчет оправдывался.

О том, что в нашем случае виновник был сразу же определен и был всем известен, говорит и то, что в дальнейшем во избежание подобных ситуаций во время несения вахты над Мотей было установлено шефство. «Шефом» стал управленец, старший лейтенант Сергей Карпов, который очень ревностно исполнял свою внештатную обязанность. Щупленький и маленький, как Моська, Карпов и Мотя — крупный, как слон. Бывало, Мотя опять засыпал на своем посту, да так, что богатырским храпом сотрясал весь ГКП. Тогда Моська хватал слона за чуприну и долбил лбом о пульт, пока тот не включал мозг и не осознавал свое место и свои обязанности в настоящий момент. И это физическое назидание сопровождалось поучающими словами:

— Не спать на вахте! Перед тобой пульт, вот и смотри на него. Ты что, хочешь повторения ситуации? — Эти вынужденные нравоучения происходили в ночное время при заступлении Моти на вахту в ноль или в четыре часа, когда сон неодолимой силой заволакивал его сознание.

Безусловно, Мотя, был больной, и его нельзя было держать на корабле. Но видимо, сказывалась нехватка кадров для обслуживания материальной части субмарин. Иначе бы наш командир спуску такому ненадежному работнику не дал.

По возвращении из дальнего похода коллеги из других экипажей спрашивали у наших офицеров:

— Что у вас произошло в автономке?

Официально инцидент не предавали огласке, но шила в мешке не утаишь — по авралу-то был поднят весь экипаж. Столько свидетелей!

А чтобы этой историей не притязать на исключительность, как свою, так и положения нашего экипажа, добавлю, что каждый подводник может рассказать историю из своей практики с опасностями и даже с трагедийными последствиями, а кто прослужил долго, так и не одну.

Повторюсь — ведь мы испытывали новую технику и учили новый состав экипажа управлять ею. Тут ошибки столь же закономерны, как двойки в дневниках школьников.

«04.02.1979 г., московское время 0645

Охотское море

Вспомнился спор с Бессоновым, который произошел между нами пару дней назад. Если признаться, то спор идиотский, впрочем, в этом виноват Бизон (подумала, наверное, что легко все сваливать на кого-то). Он поразил меня своей серостью. Спор был о том, почему автомашина продается гораздо дороже того, что она на самом деле стоит. Собственно, этот вопрос волновал не меня, а Юрку. Когда я ему растолковал, он сказал, что я не прав, а почему — он сам не знает. Если честно, то более бестолкового аргумента с рождения своего слышать не приходилось. А когда я ему предложил более детально разложить вопрос на составляющие, то он просто-напросто запутался в двух соснах. А насчет других вопросов он проявил свою приверженность к догмам типа:

— Это мне сказал отец, а ты откуда взял?

— У Маркса.

— Так я своему отцу больше верю.

… Теперь же, когда Бессонов предлагает поспорить, я ему в ответ советую прочитать учебник по обществоведению.

Кстати, спор у нас возник ночью, а Алексей Зырянов тогда правильно объяснил Юре одну прописную истину, после чего стал нас ругать, что мы ему спать не даем.

Данная выдержка из письма приводится не для того чтобы продемонстрировать, кто умней, тем более кто прав: чей-то отец или Карл Маркс. А чтобы показать атмосферу, царящую в заключенном в металлическую оболочку коллективе, оторванном от остального мира, находящемся на глубине ста пятидесяти метров. Находясь в изоляции от земли и солнца, группа людей живет своей внутренней жизнью, решает свои микропроблемы. В то же время этот коллектив является посланником земли и солнца, он — экипаж атомного ракетоносца. И он должен одним своим присутствием в Мировом океане решать проблему сохранения мира на планете. Об этой своей сверхзадаче мы ни на секунду не забывали.

Вывод: У нас на борту было двенадцать баллистических ракет с ядерными боеголовками, которые, угрожая агрессору немедленным отпором, поддерживали стратегический баланс сил мира и войны.

Прошло каких-то тридцать лет (для мирового процесса — это тьфу) и не стало на карте планеты государства, которое мы защищали. Спасали Родину от внешних врагов, а внутреннего — проглядели. От этого горчит в душе и неуютно на сердце. Хочется сказать: «Дорогие мои соотечественники, народы бывшего Советского Союза, будьте бдительны!»

Услышат ли меня, поверят ли? А ведь я обращаюсь из истории, из самой гущи пережитого и прочувствованного, переосмысленного и неопровержимо понятого опыта. Мой голос — это эхо попранной истины. Хотя бы к нему, уходящему во время, тающему вдалеке, прислушайтесь!

Мы понимали, что стоит за нашими плечами, как много ставок на нас сделано. Но мы были не богами, а молодыми мужчинами с обыкновенными жаркими сердцами и хрупкой против стихий плотью.

… Хочется, чтобы это время прошло быстрее и как-то незаметно, хотя этого ему (времени) и не удается, ведь каждый следит за ним и за его малейшим продвижением вперед. И как только мы проживаем день, так вечером один из нас и заметит:

— Ну вот, остался ровно месяц.

Или:

— С завтрашнего дня останется февраль, а он короткий всего 28 дней.

Поэтому при таком бдительном отслеживании времени, каждый день нам предстоит испить по часам и минутам. Видимо, глупее занятия не придумаешь. Особенно если вспомнить, как мы жили вне времени, лишь под конец, ощутив, что разлука неминуема и тогда действительно стали бережно относиться даже к мгновениям».

Гармония правды

С круговертью своих событий, заключенных внутри прочного корпуса подводной лодки, с переживаниями в наших душах, с невысказанными мыслями и чаяниями наш микромир барражирует в глубинах моря. Отдельно взятый мирок с по живому обрубленными и волокущимися в кильватере подводной лодки связями. И мы в нем, как полторы сотни Диогенов в металлической бочке. Когда афиняне готовились к войне с Филиппом Македонским и в городе царили суета и волнение, к Диогену, катящему свою бочку, обратились с вопросом, для чего он это делает. Он ответил: «Все заняты делом, я тоже». Мы тоже катили железную бочку по морям, а потому всегда были готовы к войне.

Выше я уже упоминал о своем «ноу-хау» с упреждающим докладом об осмотре отсека. Однако не все «повелись» на мое бдительное несение вахты. Был один неугомонный и бдительный товарищ, который, в отличие от некоторых вполне доброжелательных посещений, как, например, со стороны Толи Голубкова, подозревал наличие подвоха с моей стороны.

А с Голубковым дело было так. Мы уже отплавали половину автономки, когда он меня посетил, словно заглянул в гости. Вот так просто однажды появился, наполовину высунувшись из люка на торпедную палубу, и говорит с ностальгическим оттенком в голосе:

— Вот зашел к тебе, Алексей, — давно тебя не видел.

И действительно, прямо парадокс какой-то — не видеться с человеком полтора-два месяца в ограниченном пространстве длиною около ста метров. Это ж надо было умудриться! Хотя и то важно, что мы с Анатолием были в разных боевых сменах. Это обстоятельство оказалось решающим, так как в этом случае мы пребывали в параллельных мирах. Каждый из нас оказался как бы в своем временном тоннеле, который просто не пересекался с другим. И я был рад нашей встрече, так как почувствовал прямо-таки настоятельную потребность пообщаться с Анатолием, вспомнив, что и наши жены тоже дружили.

Но я отвлекся. Итак, этот неугомонный человек, который однажды проверил меня на вахте, был тезкой Толи Голубкова — Корсунов. Анатолий нес, как я бы сказал, коллективную вахту в третьем отсеке на ГКП, именно поэтому ему было обидно, что все спят на своих боевых постах, а он среди командного состава корабля вынужден бодрствовать, хоть спички вставляй в глаза. Являясь очевидцем поступления докладов, в том числе и заминок по причине спанья тоже, он был возмущен особым моим цинизмом в отношении упреждающих докладов. Ему невыносимо было слышать похвалы в мой адрес за своевременность докладов и бдительное несение службы. Толя Корсунов от этого приходил в тихую ярость или просто задыхался от негодования и зависти. Он не мог поверить (и правильно делал), что я на вахте глаз не смыкаю и бдительнейше несу службу. И дабы убедиться в своей правоте, он решил внезапно навестить меня.

Однажды ночью, когда все смены кроме вахты мирно спали, да и я от них в этом деле тоже не отставал, Толя Корсунов вошел в первый отсек с соблюдением всех мер режима тишины и матери ее конспирации. Тихо прикрыл за собой переборочную дверь, осторожно опустил подпружиненную защелку, которая обычно издает характерный звук. Прямо как тать какой-нибудь, осторожненько переступая ногами по ступенькам, поднялся до уровня торпедной палубы, высунув из люка одну только голову. Всего этого я не видел и не слышал, так как предавался отвлекающему меня от вахты занятию — всепоглощающему сну. Но каким бы Толя предусмотрительным и осторожным ни был, всего учесть он в принципе не мог. Он просто не «догнал», что отсек — мой друг, с которым я уже сроднился до полного симбиоза железа с человеком, — в этой ситуации окажется на моей стороне. Едва Корсунов взялся за люк, что между нижней и верхней палубой, как люфт стопора очень даже знакомым для меня звуком обозначил его присутствие в отсеке.

Сидя в шезлонге в штатном, почти горизонтальном положении, как обычно в состоянии дремы, я зафиксировал поданный моим сотоварищем-отсеком знак тревоги. Будто бы не будучи только что спящим, не меняя положения тела, я обозначил свой интерес к вдруг нарисовавшемуся явлению ленивым поворотом головы в сторону кормовой переборки. Кто пришел ко мне с проверкой, я понял, еще не успев довернуть голову в положение 90 градусов влево. Корсунов понимая, что его тайная операция им позорно провалена, все-таки пытался взять меня на арапа и с напускным торжеством победителя закричал:

— Ага! Попался! Я видел! Ты спал! Признавайся!

— Ты чего разорался? И потом, не кажется ли тебе, что доступ сюда разрешен не всем? А ну, вали отсюда! — ответил я совершенно бодрым голосом.

Сев на палубу торпедного помещения и свесив ноги в нижний ярус отсека, Анатолий принялся мне доказывать то, что я знал лучше его — про мой сон на боевом посту. Правда, сознаваться в содеянном грехе я не собирался. Поэтому вел себя, как мелкий жулик, которого почти поймали, да не удержали. Основным его аргументом было то, что, мол, невозможно не спать в том положении, в котором находился весь экипаж.

— Все спят на своих боевых постах, и ты спишь! — утверждал он.

Этот аргумент имеет весьма типичное и распространенное употребление. Вспомните, например, бесславно почившего российского олигарха Березовского и его уже ставшую крылатой фразу: «Все крали и я крал». Тем не менее я, не будь дураком-Березовским, не кололся, а все отрицал. И Толя в конце концов ушел восвояси, не удовлетворенный.

Эта идея-фикс еще долго торчала острой занозой в голове Толи Корсунова. Свидетельством тому явился его вопрос ко мне, обращенный добрый десяток лет спустя. В январе 1991 года, уже после его и моей демобилизации, я побывал на Дальнем Востоке, в том числе в Тихоокеанском. Там мы и встретились. Мы сидели у него дома и по-доброму общались за столом, когда он, слегка волнуясь и запинаясь, задал мне все еще волнующий его вопрос:

— Алексей, ну скажи, ведь ты тогда спал? Да!?

Я сразу уловил его жгучий, не угасший к тем событиям интерес. И мне стало неловко за себя. Как я мог допустить, чтобы из-за меня человек так сильно и долго мучился? С учетом срока давности не имело смысла запираться, да и очень хотелось порадовать Анатолия тем, что он был прав, поэтому я признался:

— Конечно, спал, — я сказал это искренне, а прозвучало мое признание так, будто я просто успокаиваю друга, прибегая к простительной лжи. И мне показалось, что вот теперь-то он точно не поверил этим словам и окончательно убедился, что в те далекие дни я его не обманывал.

И Толин груз лег на мои плечи.

Вывод: Как сложно порой сочетаются правда и ложь! Правда способна убить, а ложь — воскресить. Слово… нет цены его могуществу и власти над нами. Никогда не бросайтесь пустыми фразами, не соблазняйтесь легкой победой с помощью их обманных значений, ибо придет час разбрасывания камней и вместо торжества он принесет вам горечь, уже неотступающую.

Но это были лишь мои химеры… вибрации нечистой совести. На самом деле Толя обрадовано подскочил на месте и с многолетней убежденностью, как Галилео Галилей, вскричавший на костре: «E pur si muove!» (И все же она вертится!), — подхватил:

— Ну, я же был прав! Я же знал, что у тебя в голове часы, и ты к докладу просыпался.

Вот так Анатолию потребовалось более десяти лет, чтобы найти правду и, утвердившись в своей правоте, успокоиться. Наконец он получил ответ на мучивший его вопрос: «А спал ли Ловкачев на вахте?». Успокоился ценой того, что вверг в покаянное беспокойство меня.

Флотский порядок

На флоте существуют свой порядок, свои традиции. После окончания затянувшегося служебного мероприятия или работ с участием личного состава старший группы, будь то офицер или мичман, в первую очередь обязан позаботиться о моряках: накормить, уложить спать, и только потом подумать о себе. И это правильно, это всем нравилось. А вот что не нравилось?

Не нравилось, когда перед тобой ставят задачу или дают поручение, а дальше полагаются на твое творчество — средств для выполнения не предлагают. На вопрос, где взять то, без чего невозможно обойтись, отвечают:

— А вы, товарищ мичман, проявите смекалку и изыщите. Как будете исполнять, меня не интересует. Об исполнении задания доложить в срок.

После столь назидательного инструктажа и при такой прекрасной позиции руководства вдохновение не появлялось, даже не радовала предоставленная степень свободы. Задание выполнять не хотелось, зато так и подмывало послать тех, кто его выдал, подальше… и думалось о преимуществах рабства, когда включать смекалку не было необходимости. Но это в первые минуты, когда ты пребывал в состоянии истерической прострации под впечатлением от столь внимательного и предупредительного отношения и не мог сфокусироваться на предстоящем деле. Потом ты начинал успокаиваться, просыпался твой интеллект и появлялись первые проблески его подсказок. Приходило понимание, что если нет средств для выполнения задачи, значит, их надо раздобыть. И вот тут простора для полета фантазии открывалось ну просто не меряно.

Во-первых, требуемое можно было попросить, но это значило, оказаться чьим-то должником.

Во-вторых, не стоило сбрасывать со счетов… пардон, временное заимствование, или кражу, что есть не комильфо, хотя бы потому что чревато поимкой и поркой.

В-третьих, нужная вещь могла валяться в мусоре или там, где ее просто не успели убрать, ведь общеизвестно, что в те годы на свалках чего только не находилось, не зря народные умельцы собирали автомашины из комплектующих, подобранных там. Хотя тут подстерегал риск непродуктивной потери времени — поиски могли затянуться, что вело к срыву сроков выполнения задания.

Если вопрос загонялся в тупик, оказывался дилеммой, то существовал прямой путь попасть в разряд неисполнительных военнослужащих. Если это происходило с тобой раз-другой, если твоя неисполнительность превращалась в систему, то ты обрастал нелестным мнением и тогда на тебе ставили крест. В случае же слишком творческого подхода к делу, военнослужащий рисковал криминализировать свою сущность с очевидными последствиями.

Если же военнослужащий понимал меру вещей, успешно выполнял приказ в легитимном русле, то он приобретал реноме делового человека, который со временем решает все или почти все проблемы, встречающиеся на служебном, да и просто на жизненном пути.

Вывод: Быть исполнителем примитивных работ легко, достаточно иметь руки-ноги и крепкие мышцы. Так можно работать на конвейере, выполнять однотипные механические операции. Но это скучно, потому что однообразно.

Интереснее самому решать задачи, находить правильные и успешные решения, для чего необходимо проявлять творчество и нести ответственность за свои поступки и действия.

«Плох тот солдат…» Ставшие истиной суворовские слова подразумевают то, что настоящему мужчине надо пройти все эти пути, чтобы испытать себя и понять, где он наиболее нужен людям.

Всплытия

«05.02.1979 г., московское время 0515

Охотское море

… Вчера всплыли, можно было посмотреть на белый свет, но это меня не увлекло».

Как уже упоминалось, во время автономного плавания с одним из мичманов случилось обострение аппендицита. Поэтому наш доктор, капитан медицинской службы Иван Васильевич Ещенко, произвел операцию по удалению этого рудиментарного отростка. И вот сейчас, находясь в Охотском море, мы всплыли неподалеку от Магадана, где передали больного на буксир, который должен был доставить его в военный госпиталь для обеспечения послеоперационного лечения и должного ухода.

Вывод: Говорят, если бы была возможность прорыть туннель сквозь землю через ее сердцевину, то свободное падение по нему от края до края заняло бы всего… сорок две минуты! Это страшно!!! Мы живем на маленькой хрупкой планете, где к тому же властвует вода…

Почему всплытие не порадовало, понять легко — Север, низкое хмурое небо, серые холодные волны, неприветливая погода и болезнь товарища. Конечно, можно было бы полюбоваться облаками, если бы они были. Но только нет — небо было затянуто ровной непроницаемой пеленой. А волны, стальные по цвету и хищные по повадкам, катящиеся со всех сторон от самых горизонтов, тем более наполняли душу тревогой, ибо при взгляде на них понималось, как мало на нашей планете тверди.

«08.02.1979 г., московское время 0405

Охотское море

… Вчера вечером лег спать в 1030, а в 1130 вдруг вскочил как ошпаренный и давай лихорадочно одеваться. Одевшись, застелив постель и взглянув на часы, я удивился. Меня никто не будил, и спать я мог еще целых четыре часа. Однако спросонья все еще не доверяя часам, я решил определиться во времени по распорядку дня. Со стороны, наверное, это смотрелось забавно. Юра Бессонов, кстати, наблюдал эту сцену со своей шконки.

Да, было такое. Я вспомнил, как Юра таращился на меня, когда я бился в пропульсивных конвульсиях, собираясь на вахту. Затем его взгляд стал каким-то плутоватым, но самое удивительное, что он при этом молчал — странное, совсем не свойственное состояние для Бессонова. А может, он просто спал с открытыми глазами? А чего тогда менялось выражение его лица? Может что снилось?

Вчера на партсобрании проговорили целых четыре часа, если признаться, то это очень долго. Поражает способность некоторых товарищей лить воду, так и хочется ляпнуть:

— А поконкретней да повесомей нельзя?

Однако мало кто прислушивается к внутреннему голосу.

Море, оказывается, тоже способно сносить бюрократические собрания и заседания, как и бумага, про которую говорят, что она все стерпит.

Смотрели вчера фильм «Большой трамплин», читаю первый том Ги де Мопассана, сейчас — роман «Монт-Ориоль». Кстати, некогда мною уже читанный. За все время это лишь вторая приличная книга из всего имеющегося у нас».

А ведь тоже новость, я читал «Монт-Ориоль» да еще дважды. Вот спросите у меня, про что этот роман, и я отвечу, положа на сердце руку: «Пес его знает». А еще обозвал его приличным.

Зато надолго запомнил офицера российского Генерального штаба, военного разведчика Соколова из книги Егора Иванова «Негромкий выстрел». По долгу службы он был связан с группой офицеров австро-венгерской армии — славян по происхождению, участвующих в тайной борьбе с агрессивными устремлениями пангерманизма. Одна из линий романа — трагическая судьба полковника Редля, чье загадочное самоубийство получило в свое время широкий политический резонанс.

Интерес мой к этим героям был нелукавый настолько, что впоследствии я нашел и прочитал продолжение этой книги, оказавшейся первой книгой трилогии «Вместе с Россией». Ее сюжетную канву составляет антидинастический заговор буржуазии, рвущейся к политической власти, в свою очередь, сметенной с исторической арены волной революции. Вторую сюжетную линию составляют интриги Черчилля и других империалистических политиков против России, и особенно против Советской России, соперничество и борьба разведок воюющих держав. В книге широко использованы документы, свидетельства современников и малоизвестные исторические материалы.

Заодно я узнал, что книга написана солидными людьми, учеными, исследователями. Егор Иванов — это коллективный псевдоним Игоря Елисеевича и Вероники Юльевны Синициных. Это были интереснейшие люди. Игорь Елисеевич — кандидат философских наук, прозаик, журналист, член МГО СП России, по образованию — педагог-историк. А Вероника Юльевна (в девичестве Лебедева) тем более знакома всем. В детстве она снялась в главной роли популярного фильма «Подкидыш», затем стала учителем английского языка, переводчиком. «11.02.1979 г., московское время 2025

Охотское море

Кстати мичмана оставили на берегу, у него аппендицит. У Шуры, слава богу, рука проходит, заживает».

Как видите, не слабо я травмировал своего товарища. Жаль, не смог вспомнить подробностей этого инцидента.

«14.02.1979 г., московское время 2120

Охотское море

Настроения нет — видимо, устал. Недавно Алексей (Зырянов) у меня спросил:

— Не надоела тебе автономка?

Я был в хорошем настроении и ответил:

— Вообще-то нет.

… Послезавтра тебе исполнится 20 лет. Жаль, без меня разменяешь свой третий десяток».

К сожалению, многие значимые события, в том числе дни рождения родных и близких, проходили без нашего присутствия и участия. Как-то радиограммой пришло сообщение, что у двоих членов нашего экипажа родились: у одного девочка 23 февраля, у другого мальчик 8 марта. Все шиворот навыворот. Даже здесь у нас не как у людей.

«16.02.1979 г., московское время 2015

Охотское море

P. S. Да, новостей пока никаких, если не считать того, что опять поспорил с Бизоном (Бессоновым)…

Вот уж этот Бизон! За прошедшее время я уже успел забыть, как «любил» и «обожал» это отнюдь не одомашненное «животное».

Я замечаю, что моряки начали проявлять больше уважения к моей персоне. В чем дело? Или мифы о каратэ охладили горячие головы? Здесь сказались россказни товарищей, да и некоторые мои поступки. То, чего я от них добивался с тратой нервов, сейчас они предупредительно преподносят сами. И смех и грех. Впрочем, кто знает, время покажет.

Судя по дневниковым записям, увлечение каратэ в какой-то мере оказывало мне добрую услугу по установлению нормальных рабочих (читай — служебных) отношений с моряками срочной службы. Во всяком случае, то, как я ее тогда понимал и каким образом пытался решить некоторые проблемы хотя бы для себя. Легенд о себе я в принципе не насаждал, а лишь добивался элементарного к себе уважения.

Гешка (Гена Фомин), кажется, тоже не на шутку увлекся этим делом, переписывает некоторые приемы. Частенько приносит показать».

Вот уже и Гена Фомин, чтобы не отставать от жизни не только по светомузыке, решил испытать себя в каратэ. Думаю, что его впечатлили мои художества на свадьбе.

«18.02.1979 г., московское время 2200

Охотское море

Осталось две недели, а впрочем, кто знает, военные действия Китая и Вьетнама…

Опять все те же тревоги по поводу возвращения из автономки и беспокойство, не повлияет ли на планы экипажа только что начавшаяся война Китая против Вьетнама. Война оказалась скоротечной с 17 февраля по 16 марта 1979 г., всего месяц. Так как в момент начала боевых действий мы находились в море, то шапкозакидательских рапортов, как и с началом Афганской войны, не писали — в отличие от береговых коллег. Ведь нас, находящихся на марше, при выполнении боевой задачи, и так могли послать в любую точку Мирового океана для решения стратегических задач, даже без наших рапортов.

Кстати до этой войны, в 70-х гг., самой лучшей армией считали китайскую (уж не знаю в соцлагере или в мировом масштабе). Но после того, как Китай опозорился, наши военные сделали уточнение, добавив к указанному постулату, что, мол, а по показателям одиночной боевой подготовки лучшая армия — вьетнамская.

… Время, как оно коварно своей быстротечностью в счастливые минуты и своей неимоверной медлительностью в самые трудные и неприятные часы… И сейчас нам на долю выпало перебирать песок времени, большую гору — пересчитываем каждую песчинку.

… Если сравнивать недели пребывания в автономке, то первые подобны наиболее ярким цветам, середина — бледным, ну а конец — самым темным. Хотя последняя неделя будет, наверное, радужной».

Чуть позже я понял, что каждому разряду военнослужащих соответствуют определенные задачи, от выполнения которых их субъекты испытывают разные чувства и эмоции. Однако большая часть экипажа, расписанная по отсекам, не ведающая происходящего на ГКП, была обречена на рутинную роль статистов. Хотя и от нас, рядовых исполнителей, многое зависело. Как-то это казалось обидным.

В данном случае я умышленно беру крайние термины. Можно сказать и по-другому — они были ведущие, а мы — ведомые. Так вот стратеги, наши ведущие, были заняты управлением кораблем, плывущим в глубинах Мирового океана, и оттого им было интересно и не скучно. У них преобладал азарт и увлеченность процессом. Я тогда думал, для них это было более счастливое время, а для нас нет, мы просто как бы отбывали номер, находясь в автономке. К ведущим относятся командир, старпом, помощник, вахтенные офицеры и механики, штурманы, командир БЧ-5 и даже мичманы, моряки срочной службы гидроакустики, боцман — те, кто приближен к ГКП и кто мог хоть иногда почувствовать радость от процесса управления таким грозным оружием, как атомная подводная лодка, или хоть как-то влиять на этот процесс.

Вывод: И совсем недавно я понял, что рассуждал неправильно. Это у наших командиров была своего рода рутина, а у нас — наоборот. Ведь те, кому я завидовал, просто делали свою работу. Они были приданы лодке, чтобы оживить ее, и приданы экипажу, чтобы научить его обслуживать лодку, пользоваться этим оружием. Для них такие походы были не впервой. Наш поход — необходимый этап, направленных на обучение очередной плеяды подводников. А для нас это было обучение, практический урок, где все ново и познается впервые. Скорее, это командиры завидовали нам, ведь было чему — ну хотя бы молодости, началу судьбы, жизненному становлению.

Хорошо поется в песне из кинофильма «Розыгрыш», правильно:

Когда уйдем со школьного двора

Под звуки нестареющего вальса,

Учитель нас проводит до угла

И вновь — назад, и вновь ему с утра:

Встречай, учи и снова расставайся, —

Когда уйдем со школьного двора…

Наши командиры были по сути нашими учителями, последними учителями, настоящими, проходящими с нами круг обучения, который для них — один из многих, а для нас — единственный. Эта прекрасная песня — и про них тоже.

А преимущества положения… Как и все в мире, они относительны. Жизнь у каждого одна, она продолжается, и каждый из нас может повторить: «Спасибо, что конца урокам нет».

«21.02.1979 г., московское время 2110

Охотское море

Если посчитать сегодняшний день, то до конца похода осталось тринадцать дней — одно из моих любимых чисел. Под конец автономки становится труднее. Когда чувствуешь, что это последние дни, то все больше неймется. Да и обстоятельства складываются не в нашу пользу. В сущности, все это мелочи.

… Стараюсь чаще нашкодить Юрке Бессонову. Брюки «РБ» у него длиннее, чем положено, поэтому он каждый раз на штанинах закатывает манжеты. Я же, приходя с вахты и видя, что он спит, привожу манжеты на его брюках в исходное состояние. Говорит, сначала он меня не подозревал, думал, что брюки сами за ночь раскатываются от попадания в них пыли. А потом застукал меня на месте преступления».

Совершая эту пакость, я не очень-то и прятался — мне была интересна реакция Юры Бессонова. Ведь хотелось повеселиться, а потом еще столько же посмеяться, рассказав нашу историю товарищам.

«22.02.1979 г., московское время 2100

Охотское море

… очень жаль, что Новый год мы встретили в разлуке, день твоего рождения не пришлось прожить вместе. Очередной праздник — 23 февраля… И в этот день мы будем вдали друг от друга, и 8 марта тоже…

… боже мой, как же долго я живу без тебя! Уже третий месяц! Вот посмотри:

в июле — 7 дней, начиная с 24 числа; август — весь наш; сентябрь — прошел мимо нас; октябрь — лишь половину провели вместе; ноябрь — урывками; декабрь — лишь первую половину; январь, февраль — я в море.

Мы знаем друг друга уже восемь с половиной месяцев. Однако если разобраться, то получается иная картина. В июле — 7 дней, в августе — 31. Ты прилетела 17 октября, значит, в этом месяце 14 дней, которые также нужно ополовинить, так как я нес суточную вахту на лодке, поэтому остается не более 7-ми дней. Аналогично и от ноября осталось не более 13-ти дней, так как кроме вахты были выходы в море, и в декабре — 6-7 дней. Итого не более 65-ти дней, то есть набирается чуть более двух месяцев из восьми с половиной.

С Леной я познакомился 24 июля 1978 г. в поселке Рыбачьем в Крыму, когда находился в отпуске. Там мы встречались каждый день. Затем я уехал к месту службы, а она прилетела ко мне на Дальний Восток 17 октября, и наши встречи после первой разлуки из регулярных превратились в эпизодические. При этом необходимо добавить, что даже в этих выкладках мною сделан приличный допуск в сторону увеличения времени пребывания вместе. Но если продолжить анализ, то…

Четыре месяца ты находишься здесь, из них мы виделись 27 дней, а 39 приходятся на полтора месяца моего нахождения в отпуске. Впрочем, если эти 27 дней, прожитые вместе с тобой на Дальнем Востоке, рассмотреть более придирчиво, то из них вряд ли останется половина. Ведь я приезжал домой не на выходной или после работы, как штатский человек приходит домой. Я всего лишь приезжал на ночь на автобусе, который выезжал из Павловска в 21 час, а на службу отправлялся в 0630. С учетом дороги до дома и обратно, что забирало не менее получаса, получается не более 8-ми часов. Умножаем их на количество дней, то есть на 27, и получаем 216 часов. Если эти часы перевести в дни, то получается, что на Дальнем Востоке мы пробыли вместе ровно 9 суток. И смех, и грех, тебе, наверное, смешно… Выходит, что ты прилетела ко мне сюда, за тридевять земель, на девять суток, да и из них мы большую часть просто проспали, ибо я приезжал лишь на ночевку».

И комментарии здесь излишни. Такова специфика морской службы. Далеко не каждый ее выдерживает, как со стороны моряка, так и со стороны его половины.

«24.02.1979 г., московское время 2100

Охотское море

Новостей никаких нет. Если не считать постоянных склок Бессонова со всеми… Единственная радость — нам осталось плавать в автономке девять дней.

Страшит то, что и после этого нам не придется увидеться, хотя, кажется, я к этому внутренне готов».

Долгое нахождение в замкнутом пространстве, усугубленное разлукой и тревогой за любимого человека, по-разному влияет на каждого члена экипажа. Кто-то находит возможность снять накопившийся психологический негатив сливом его на своих же товарищей. Вот и получается такой эмоционально-психологический компот, похлеще «коктейля Молотова». Во время войны бутылкой с зажигательной смесью уничтожали по одному танку с экипажем от трех до пяти человек, а стаканом нашего «компота» можно «сжечь» как минимум один отсек, а как максимум — утопить подводную лодку целиком, вкупе со ста двадцатью жизнями. И кто в состоянии оценить накал психологического климата и моральную усталость экипажа, испытавшего на себе катастрофу подводной лодки в море.

«27.02.1979 г., московское время 1130

Охотское море

Читать практически нечего, хватаю, что попадется под руку. Хорошей вещью считается журнал «Человек и закон». На гражданке, пожалуй, я бы его не посмотрел, а здесь приходиться. В последнее время хочется почитать Л. Н. Толстого, видимо, под впечатлением фильмов «Анна Каренина», «Война и мир».

Такое впечатление, что тогда мы находились в каком-то заточении. Нет, положительно, любовь плохо влияет на мужчин.

Подумалось, что в то время еще не было компьютеров. А ведь как было бы здорово иметь на корабле ноутбук с прекрасной библиотекой на дисках. Хотелось прочитать много книг и просмотреть кучу художественных, документальных, исторических, научно-популярных и прочих фильмов. С ноутбуком можно было бы заниматься интересной работой. В этом плане нынешним подводникам легче. В наше время была только киноустановка, и даже видеомагнитофоны стали появляться только лет через пять после того, как я ушел со службы.

«28.02.1979 г., московское время 2015

Охотское море

Последний день зимы, через четыре часа наступит весна…

Должен заметить, что в этом высказывании я категорически неправ, так как данное замечание имеет отношение к московскому времени. А мы-то находились в Охотском море, где разница составляла восемь часов. Если считать по магаданскому времени, то фактически весна наступила уже четыре часа тому назад.

… и направил наши стопы по направлению к дому».

Это значит, что наш корабль повернул свой нос и, неспешно (ведь мы же на боевой службе) толкая себя винтами, почапал в сторону места своего базирования — в бухту Павловского.

«01.03.1979 г., московское время 2315

Охотское море

… слухи одни противоречивее других. В последнее время сплю немного — в пределах четырех часов, однако к этому привык, хуже другое… Говорят, что осталось около четырех суток».

Шуточки

Самое опасное время, когда подводная лодка возвращается домой. Экипаж, утомленный морем и уже готовый расслабиться на берегу, пребывает в уязвимом состоянии. Человеческий фактор никто не отменял. К сожалению, он присутствует там, где есть люди.

В первой автономке произошел забавный розыгрыш с некоторыми, я бы сказал, организационными выводами и не очень приятными последствиями для одного из участников этого действа. Как-то Михаил Михайлович Баграмян на пару с замполитом Василием Сергеичем Андросовым по уже сложившейся привычке или даже традиции азартно резался в домино против другой двойки — Николая Ивановича Семенца и Анатолия Ивановича Захарова. В один из перерывов, дабы отдохнуть от всяких там «козлов» и прочей «рыбы», игроки пошли перекурить в пятый отсек, где уютно расположилась и принялась с наслаждением употреблять никотин. Михаил Михайлович уже потом рассказывал: «Сидим, дымим. Вдруг заскакивает молодой старший лейтенант, он же командир пятого отсека».

Здесь необходимо кое-что разъяснить. Наш «родной» командир пятого отсека старший лейтенант Виктор Юрьевич Кузнецов перед автономкой заболел, говорят, запил горькую. Но стратегический ракетоносец — это не троллейбус, который может не выйти на маршрут из-за простуды водителя, поэтому к нам «подсадили» прикомандированного офицера с другого корабля.

И вот подходит к курилке, где засели любители домино с сигаретами, этот молодой старший лейтенант, являющийся как бы хозяином отсека, по естественной надобности. Будучи командиром, он чисто теоретически мог воспользоваться своим положением и выгнать всех из курилки. Однако не стал против ветра… ну, скажем, идти под парусом. Чувствуя, что ему противостоит более мощный объединенный должностной авторитет, этот поистине подводный риф, о который в своем движении по служебной лестнице можно брюхо распороть, старший лейтенант скромно потупил очи и ограничился интеллигентным и почти светским даже не замечанием, а комментарием:

— Как надымлено! — сказал он. А потом выдержал паузу и обратился к старшим начальникам с вопросом: — А еще есть, где покурить?

Михаил Михайлович — самый младший по должности и званию, но не по возрасту, не захотел отвлекать командиров от важного дела умаления своего здоровья. И чтобы отмахнуться от назойливого и не вовремя потревожившего их посетителя, он послал молодого лейтенанта куда подальше. Нет, нет! Не туда, куда посылал меня мой горячо любимый и весьма уважаемый Виктор Степанович Николаев, когда я находился в трубе торпедного аппарата, а гораздо культурней и ближе. Молодого старшего лейтенанта послали в одиннадцатый отсек. Пытливый ум молодого лейтенанта попытался взбрыкнуть:

— А почему вы туда не идете? — спросил он.

Михаил Михайлович, взявший «шефство» над молодым офицером, продолжил его окучивать:

— Потому что туда далеко, — а для убедительности добавил, — зато там посвежее.

К сожалению, проблески пытливого сознания молодого старшего лейтенанта угасли, ограничившись лишь одной попыткой, что говорило об отсутствии какой-либо системы в его мыслительном процессе. Собственно именно поэтому он и был послан в одиннадцатый отсек.

Казалось бы, что здесь такого.

В общем-то, ничего. Просто на подводных лодках нашего проекта не существовало одиннадцатого отсека. Конструкторы нарисовали всего их десять штук, а судостроители, чтя проект, не удосужились сделать пристроечку хотя бы в виде какой-нибудь неказистой верандочки или кладовки-провизионки!

Допустим, какой-нибудь чудак обращается к жене с вопросом:

— Милая, а куда ты положила мои любимые красные носки?

И жена посылает его забрать любимые гольфы во вторую спальню для гостей, которой просто не существует даже в проекте. Вменяемый человек, естественно, поинтересуется:

— Дорогая, ты чего, рехнулась? Ты куда меня посылаешь?

А тут этот ретивый молодой лейтенант… Он не стал обременять ни начальство, ни тем более себя никчемными вопросами, а просто побежал отправлять свою потребность по рекомендации старого мичмана в несуществующий одиннадцатый отсек.

— Это ж надо! Он еще и побежал! — сказал Николай Иванович, понуро выдохнув.

Эту дружескую беседу, сопровождающуюся незначительным эмоциональным накалом, можно трактовать как образцово-показательное тестирование человека на предмет его соответствия занимаемой должности и вытекающим из нее функциям.

Интендант Михаил Михайлович, загоняя в углы глаз искринку смеха и посылая доброго молодца не знамо куда, вел беседу как бы на полном серьезе. Правда, до тех пор, пока тот не хлопнул за собой переборочной дверью.

Замполит Василий Сергеевич, веселясь и наблюдая, как естествоиспытатель за кроликом, над которым проводят остроумный опыт, хитро подмигнул Михайловичу.

Особист Анатолий Иванович был не в состоянии сдерживаться, и просто выдавал себя вырывающимся предательским смехом. И дабы не испортить оперативный замысел соратников по «козлу», пригнул голову и всхлипывал, как от внезапно напавшей на него икоты или как от приступа астмы.

Реакция перечисленных товарищей соответствовала моменту, чего не скажешь о поведении главмеха. Николай Иванович нервно и сосредоточенно — до самого фильтра! — выкуривал уже вторую сигарету, теребя ее желтыми пальцами. А все потому, что Николай Иванович был зол. Ах, как он был зол! Он был зол на невежественного старшего лейтенанта, который, дослужившись до высокого офицерского чина, не знал элементарных вещей. Он был зол на Михайла Михайловича, который запросто вскрыл такую прореху в познаниях молодого офицера, а потому исподлобья сверкал глазами. Он был готов испепелить Баграмяна взглядом или хотя бы об него загасить все свои бычки. Он также был зол на других сотоварищей по «козлу», ибо те откровенно веселись.

По ходу дела «верную дорогу» молодому старшему лейтенанту подсказали моряки десятого отсека, которые подключились к розыгрышу. Они легко подхватили эстафету и послали несчастного в свой трюм, где хранилась маринованная картошка в консервах. Молодой лейтенант, зло и педантично покопавшись в трюме десятого, будто в маминой кладовке, и не нашел искомых — ни курилки, ни пресловутого одиннадцатого отсека. Зато выявил истину. Обнаружение истины, как видим, не всегда происходит в спорах и не всегда сопровождается радостью. Уже не только молодой, но озлобленный и ослепленный «радостью обретения истины» старший лейтенант ворвался в курилку пятого отсека, где команда насмешников продолжала травить себя байками и никотином. Он явился вовремя — как раз под раздачу «козлов». Тем более душа лейтенанта не по чину требовала крови или как минимум общественной порки старого мичмана в присутствии старших военачальников. Он в циничной и извращенной форме наехал на заслуженного мичмана и начал публично угрожать ему. Старшие товарищи, возмущенные грубой выходкой невежественного лейтенанта, дальше молчать не стали. Вирус озлобленности, как инфекция гриппа, аэрозольным способом передался Николаю Ивановичу. И он, возмущенный некомпетентностью молодого лейтенанта, ему же и выдал:

— Ты что, лейтенант, не знаешь что на нашем корабле всего десять, а не одиннадцать отсеков? Если ты этого не знаешь, то как же ты изучал устройство корабля, на котором служишь!

Николай Иванович потихоньку «набирал обороты», распалялся и зверел от кощунственного невежества старшего лейтенанта. А мать всех матерей нашей доблестной «К-523», замполит Василий Сергеевич, утратив первородный материнский инстинкт, готов был сам прибить нерадивца:

— Мать-перемать, — сказал замполит, который по своему статусу обязан был знать и правильно использовать великий и могучий флотский язык — исключительно для связки слов, особенно когда вместо них были одни междометия да диалектизмы монголо-татарского происхождения. Тоже, наверное, зов генов. Он продолжил: — Ты что, лейтенант, охренел? Если у тебя нет мозгов или они у тебя перетекли в мозжечок, то причем здесь Баграмян? Ведь ты же сдавал зачет по устройству подводной лодки. Кстати, а как ты его сдал, не зная, что на нашей лодке десять отсеков? — и обратился к командиру БЧ-5: — Слушай, Николай Иванович, как такое вообще могло произойти?! Надо вот таким нашим знатокам устроить образцово-показательную пересдачу зачета с пристрастием, чтобы они на пузе десять раз исползали весь корабль!

Так как служебный интерес к воспитанию молодого лейтенанта требовал хирургического вмешательства, взбешенный Семенец настоятельно и многообещающе предложил, обращаясь к неожиданному кандидату на пересдачу зачета по устройству корабля:

— Ко мне зайдете…

И молодому лейтенанту посыпались рекомендации типа:

— Изучай корабль!!!

— Учи матчасть!!!

А особист не ради того, чтобы поддеть главмеха, а исключительно из добрых побуждений, просто так поинтересовался:

— Николай Иванович, это ты так у всех принимать зачет по знанию корабля начнешь?

Кроме этих громов и молний на голову молодого, но вдруг резко повзрослевшего старшего лейтенанта было обрушено еще и собрание офицеров.

А вообще не позавидуешь молодому лейтенанту, у которого так бурно началась карьера всего-то лишь с невинного флотского прикола, которым так порадовал весь экипаж этот «нехороший армянин» со знаменитой и звучной фамилией Баграмян.

А я, например, помню, как меня по молодости, еще курсантом, приглашали на клотик чай попить. Поясню, что клотик — это деревянный выточенный кружок, надеваемый на топ мачты или флагштока для прикрытия торца мачты от влаги. Так вот у меня хватило ума не пойти туда.

«02.03.1979 г., московское время 2100

Охотское море

… быть может, 5, 6, 7, а может быть, и 8-го марта я тебя увижу.

С большим нетерпением жду нашего прибытия. У меня к тебе масса вопросов: как здоровье, как жизнь, что нового из дому (твоего и моего), как с работой (а вдруг устроилась), получила ли ордер на квартиру. Если получила, то переехала ли, что нового в поселке, не замучил ли тебя своим присутствием этот вшивый доктор, как Уласкины, уехали они или нет? И т. д. и т. п.»

Предвкушение скорой встречи. Что может быть более томительным и трудно терпимым? Если ты получаешь «добро на берег», то в ожидании стремительного бега с автобусной остановки к дому или преодоления семи километров пересеченной местности через сопки из-за отсутствия транспорта замирает душа. Когда оно есть, это «добро на берег», разрешение сойти на берег, то душа настолько переполняется этим, что начинает петь, и каждого встречного хочется обнимать. Штатским не понять этого мига счастья, когда есть «добро на берег». И совсем иное — противоположное состояние души, когда нет его, когда являешься к командиру, а в ответ слышишь:

— «Сход на берег» запрещаю!

И тогда ни о каком добре ни говорить, ни думать не хочется. Кроме разочарования, раздражения и злости других чувств просто нет в наличии, душа пустеет, и ты не знаешь, чем себя занять. На службу смотришь как на стакан кипяченого молока в детстве, с отвращением и нелюбовью. Однако, уныло волоча ноги, плетешься на свой опостылевший любимый боевой пост или в нелюдимый угол казармы и начинаешь тихо страдать, пока пустым и бессмысленным взглядом не упрешься в какую-нибудь книжку или не встретишь товарища, которому можно пожаловаться на свою незавидную судьбу и излить накопившиеся в душе излишки «добра». Проходит время и, успокоившись, ты снова начинаешь строить воздушные замки на будущее и мечтать о положительном решении твоего «добра на берег», и тогда огонек надежды начинает снова разгораться в холодных застенках твоей души. Ведь не зря говорят, что надежда умирает последней.

«03.03.1979 г., московское время 0950

Японское море

Думаю, увижу тебя числа седьмого.

Сейчас хоть и приходится спать совсем немного, не более двух часов, но…

Послезавтра будем на месте, никак в это не верится…»

Морская специфика

Специфика службы на подводной лодке порождает и специфику чувств, отношений. Практически во всем — специфику, даже специфику запахов.

Как-то я стал замечать, что Лена, как сыщик Пинкертон, безошибочно определяла, когда я был на корабле, а когда нет — стоило мне вернуться со службы домой. Меня это заинтересовало, и я прямо спросил, как это ей удается. Для приличия помучив меня немного, жена сказала, что все объясняется очень даже просто. Если я был на подводной лодке, то от меня исходил запах резины. Меня это удивило, потому что ни к лодке, ни тем более к себе я не принюхивался. Оказалось, что у подлодки есть свой специфический запах, и он кому-то напоминает резину. Позже и я заметил, что подводная лодка имеет свой спектр запахов. И каков этот букет, я сказать не могу, во всяком случае не одной только резины.

«04.03.1979 г., московское время 0800

Японское море

Скоро будем дома. Завтра должны увидеть небо. Это последняя вахта без дневного света. И уже летает столько разных «уток», что не знаешь, к какой прислушиваться или отдать предпочтение. Думаю, когда будем в Павловске, все решится, все станет известно.

А сейчас снова какая-то апатия, ни до чего нет дела или интереса.

Сегодня снова произошли две неприятности, снова дым и снова провал. Впрочем, в это мало кто вникает, хотя опасность очевидна.

Видите, снова сигнал и предупреждение подводникам: «Моряки, не спите!», «Подводники, не расслабляйтесь!».

… очень беспокоит, как ты там устроилась, да и устроилась ли с жильем, и вообще все, что связано с тобой…»

Это рядовое событие произошло после прихода из автономки, незадолго перед выходом на профотдых, после которого мы всем экипажем ушли в отпуск.

Наш старший помощник командира Алексей Алексеевич Ротач любил семечки. Как-то перед окончанием очередной большой приборки по кораблю он решил проведать замполита, в связи с чем осуществлял переход из третьего отсека в пятый. А чтоб занять руки и мысли, по ходу дела лузгал семечки — негоже командиру такого уровня ничем себя не обременять, даже, когда идешь в гальюн, а тут, можно сказать, политическая акция — поход к заместителю командира по идеологии.

Так как помещения и отсеки на подводной лодке прибирает практически весь экипаж и, значит, весь экипаж заинтересован в поддержании чистоты, то считается, что сорить кроме как командному составу некому, а потому на субмаринах не предусмотрены урны, мусорницы, корзины для бумаг и прочая подобная тара. Алексей Алексеевич, щелкая семечки, собирал шелуху в руку, а собрав полную пригоршню, оглянулся по сторонам и не нашел ничего лучшего, как незаметно сбросить ее на палубу четвертого отсека, как комбайн сбрасывает солому, набравши полный бункер. Ну, это старпом так подумал, что незаметно. А на самом деле тут же подвернулся Михаил Михайлович Баграмян, который это нечаянно и увидел. Алексей Алексеевич, питая надежду, что тот все-таки не заметил его хулиганского поступка, насупил брови и спросил грозным голосом исключительно в педагогических целях:

— А ты что здесь делаешь!?

И тут же, словно только что увидев в проходе шелуху от семечек, с видом врача санэпидстанции, обнаружившего в котле кухни детского дошкольного учреждения нечто опасное, победно вопросил:

— А чего это тут намусорено?

Это прозвучало насколько невинно для Михаила Михайловича, настолько же грозно для обитателей (читай — приборщиков) четвертого отсека. На этот вопрос, прозвучавший контрольным выстрелом в голову командира четвертого отсека, откуда-то чертиком из табакерки выскочил капитан-лейтенант Вячеслав Артемович Липинский. Озабоченно, с выражением недоумения он доложил старпому в оправдательных целях:

— Пять минут, как сделали приборку! Откуда это взялось, не пойму!

Однако старпом не тот был человек, которого можно убедить в том, к чему он не очень расположен. Алексей Алексеевич, не принимая в расчет объяснений «виноватого», продолжил наступление всем фронтом своего нехилого тела:

— Это что за безобразие?

Липинский, как немец, теснимый под Прохоровкой, неуклюже, по сантиметру сдавая старпому площадь своего окопчика-отсека, что-то там бормотал про качественно сделанную приборку и многократный контроль, после которого какой-нибудь там ОТК просто отдыхает. А ОТК — это не хухры-мухры, а отдел технического контроля! И если уж он…

В качестве завершающего победно-разгромного удара Алексей Алексеевич объявил, словно салютовал в честь освобождения очередного города от немецко-фашистских захватчиков:

— Наказать всех за плохую приборку, — и продолжил шествие с чистыми руками и с такими же помыслами, направленными на осуществление уже следующего хитроумного тактического замысла.

А Михаил Михайлович, оказавшийся очевидцем нестандартного воспитательного хода старпома, дипломатично промолчал, чтобы не гневить ни бога, ни тем более начальства.

Возвращение из похода

«05.03.1979 г., московское время 1240

Бухта Павловского

Только что причапали, пришвартовались».

Вот так в очередном письме короткой строкой было означено наше возвращение из автономки, дальнего похода, с боевой службы.

Может, и незачем было приводить здесь свои нудные записи из дневника. Но очень хотелось, чтобы читатели хоть на время могли погрузиться в атмосферу жизни экипажа подводой лодки и почувствовать убаюкивающее воздействие однообразия в замкнутом пространстве, где вахты перемежаются каждодневными изнуряющими боевыми и учебными тревогами, а также тренировками по борьбе за живучесть. Хотелось пусть таким не очень распространенным приемом дать почувствовать рутинность наших каждодневных дел. Ведь неожиданная опасность всегда подстерегает подводника и весь экипаж, несмотря на предпринимаемые предосторожности, в том числе и со стороны командования. И то, как экипаж подводной лодки выпутается из этой опасности, зависит от его сработанности, профессионализма, ума командира и главного механика — вплоть до последнего матроса. В том числе и от везения.

Когда сходишь на берег после дальнего похода, тебя продолжает «штормить». Идешь по суше, а тебя качает, будто ты все еще находишься в море. Это вестибулярный аппарат не успел «акклиматизироваться» и перестроиться, продолжает производить балансировку твоего тела на твердом берегу.

В наше время каждый подводник помнил правильные слова известного советского командира подводной лодки, участника Великой Отечественной войны, Героя Советского союза Магомета Имадутдиновича Гаджиева: «Нигде нет и не может быть такого равенства перед лицом смерти, как среди экипажа подводной лодки, где все вместе либо побеждают, либо погибают».

О том же говорит и кавалер Рыцарского креста, командир германской подводной лодки «Кригсмарине» Вольфганг Лют: «Смерть постоянно ходит рядом с нами, лучше бы это произошло при выполнении воинского долга в море. Именно это отличает братство подводников: ощущение единства, которое рождается от сознания того, что — либо мы все добьемся успеха, либо все вместе погибнем».

Удивительно, что мысли двух выдающихся подводников противоборствующих сторон относительно состояния экипажа в море оказались идентичными. И даже слова практически те же, только Магомет Имадутдинович лаконичен и предельно сжат в своем высказывании, а Вольфганг Лют по-европейски более эмоционален, а потому многословен и витиеват.

К этому хочется лишь добавить, что подводники независимо от национальности и от стана, в котором воюют, прежде всего борются с морской стихией, а затем уже с врагом, которому не только в глаза не посмотришь, но которого и на расстоянии не всегда увидишь.

Любовные треугольники

По возвращении в базу радость встречи с родными и близкими приняла в свои объятия многих членов нашего экипажа, но не всех. Как это бывает, я расскажу на примере двух соприкоснувшихся любовных треугольников. Их опыт в очередной раз протекал по многажды повторяющемуся жизненному сценарию. Эта история произошла с товарищами, которые вместе с нами пришли из автономки. Начало она берет на берегу. Однако все по порядку.

Служили два товарища — два мичмана в одном экипаже и на одной подводной лодке. Назовем их именами Ами и Вит. Молодые мужчины дружили, подружились и их подруги. Ами к тому времени был женат, а подруга Вита пребывала в качестве его невесты. И вот Ами и Вит в декабре 1978 года ушли в дальний поход, а женщины, как и положено, остались ждать на берегу. Женщин назовем по имени их мужчин — Амика и Витута. Так вот как бы наши любимые женщины ни ждали нас, своих суженых, и как бы ни хотели поскорей увидеть, все же иногда их естественные желания, к горькому сожалению, доминируют над понятиями духовными, такими как честь, долг, верность. Про таких женщин у нас пренебрежительно говорили: «слаба на передок». Думаю, что именно поэтому многие подводники предпочитают за женщин тосты не поднимать.

В начале марта 1979 года наша подводная лодка вернулась из дальнего похода. При возвращении с моря оба друга направились домой, но пошли к Виту, так как Амика получила квартиру, адреса которой Ами не знал. Так случилось, что Амика и Витута хоть и ждали возвращения мужей, однако их появление дома оказалось для них сюрпризом. То, что уставшие от дальнего похода моряки увидели, было неожиданностью для них: Витута кувыркалась в постели с их же товарищем, которого не взяли в море. Со словом «кувыркалась» ошибки нет, так как по-другому эту постельную фантасмагорию не назовешь. Шла борьба под одеялом, но не бескомпромиссная «отвали, скотина!», а игривая «уйди, противный!» — с игривым смехом и любовными поощрениями. Парочка была так увлечена процессом, что не сочла возможным запереть входную дверь. А в итоге все оказались сильно расстроенными. Оба друга были просто убиты, они пребывали в состоянии шока, а развлекающаяся постельная пара — в недоумении. Одни от увиденного, другие от того, что их увидели.

Неверная невеста, обещавшая ждать жениха, сначала затаилась под одеялом с товарищем-любовником в надежде, что неприятная доля разоблачения ее минует. Затем из-под одеяла появилось ее личико в обрамлении короткой стрижки с виновато потупленными очами.

Вит по-настоящему любил свою невесту, поэтому предпринял все доступные действенные меры по ограждению ее «честного» имени от дискредитации. Для начала «героям дня» точнее «героям ночи» он дал возможность одеться. После чего между ним и его невестой произошел разговор примерно следующего содержания:

— Что между вами было? — спросил Вит.

— Да ничего не было!

— Но я же собственными глазами видел, как вы… пардон, ничего не делали!

— Дорогой, было лишь то, что ты видел, — мы просто не успели, — и невеста с нажимом подвела итог своей не совсем трудовой деятельности: — Ах, дорогой, как же вовремя ты пришел из автономки, иначе случилось бы непоправимое…

Хмурый Вит обратился к своему обидчику:

— А тебе бы, гаду такому, морду набить!

— Так ничего же не было! За что? Я и не помышлял ни о чем! Ты же мой друг. Как ты вообще мог такое подумать… Наоборот, я твою невесту охранял от разных там соблазнов и всяких кобелей.

— Ладно. Будем считать, что тебе повезло. Пошел вон отсюда, но с условием, чтобы ты об этом никому ни слова. Понял?!

— Понял, понял!

И сведений о том, что кто-то получил по репе, не поступило. Хотя с учетом шекспировских страстей исключить такой поворот дела никак было невозможно.

Я также не располагаю информацией о том, каков был разговор между женихом и невестой, однако догадаться нетрудно. Думаю, разговор состоялся примерно как на партийном бюро, когда коммуниста разбирали на составные части за пьянку или недостойное поведение в семье. Роль проштрафившегося члена партии играла невеста, а председательствующим был обиженный товарищ Вит:

— Ну-ка отчитайтесь перед бюро о своем недостойном поведении.

— А… быыы…

— Да-а-а, дров вы наломали. А что было дальше, и поподробней! И не вздумайте опускать какие-либо важные детали вашего недостойного поведения.

— У… ммм…

— Так, все понятно. Ну а теперь хотелось бы услышать оценку ваших по сути дела преступных действий… Да, и еще, обязательно ваше раскаяние.

— Упсс… ох…

— Ну что вы заладили как в детском саду: «Я больше не буду». Вы должны дать объективную оценку своему поступку. И потом где же ваша самокритика.

— Ну… гхх…

— Ну что, уважаемые члены бюро, мы видим, что наш товарищ был самокритичен в оценке своего поступка и в содеянном полностью раскаивается, поэтому я предлагаю поверить его обещанию и ограничиться постановкой на вид. В то же время считаю своим долгом предупредить его, что в случае повторения подобного безобразия пусть на нашу доброту больше не рассчитывает. Мы сумеем занять принципиальную позицию и наказать его по всей строгости Устава партии.

В конце концов, обманутый жених простил невесту. Впоследствии он реализовал свое право на создание ячейки общества — женился на своей почти честной невесте. А чтобы оградить ее уже в ранге жены от очередного бесчестья, уволился на гражданку подчистую, не выслужив установленный срок по подписке. Как у них сложилась совместная жизнь в дальнейшем, я не знаю. Только слабо верится, что жили они душа в душу. А впрочем, кто знает.

Ну и во втором любовном треугольнике нашей военно-морской бытовухи контур тоже наметился. Ами, чья жена в срамной сцене участия не принимала, тем не менее, пришел в состояние тихой паники от возможного повторения сценария со своей женой. Он тут же рванулся на ее поиски. Однако далеко не ушел, так как в коридоре был ловко перехвачен обманутым товарищем, который с мольбой в голосе обратился к нему:

— Слушай! Только никому об этом не говори, — и друг хватал его за рукав, словно хотел удержаться на плаву.

Ами хоть и находился в душевной неопределенности и не знал, где искать жену, однако был удивлен ходом мыслей своего товарища, механически ответил:

— Конечно!

Ами повезло не намного больше.

Только что пережитая сцена беспокойным образом подействовала на воображение Ами, которое теперь рисовало ему динамичные картины … с участием его жены Амики. Тем не менее свою половину он обнаружил в гораздо более приличном положении, но все же с другом, который вел ее по дорожке, невинно поддерживая под руку. Муж хоть и не обрадовался наличию обходительного опекуна, однако после только что увиденного примера более печальных событий был рад и даже счастлив, что тут события развиваются хотя бы так, а не хуже. Как побитый песик, он присоединился к парочке, казалось, не очень обрадованной его появлением. Так втроем и дошли до дому. Дома Амика предложила мужу:

— А пусть наш друг останется у нас ночевать. Ведь уже поздно и ему некуда идти…

Да, внешняя безобидность ситуации оказалась не такой уж простой и во втором любовном треугольнике. В общем, не зря Ами был обеспокоен появлением на его семейном небосклоне третьей фигуры. Стремительность развития дальнейших событий и развал семейных отношений это подтвердили.

И закрутило вновь образованную пару в пылу военно-морской страсти и завьюжило так, что оба дружно плюнули на мужа и поехали в отпуск на родину к любовнику. А страдания и любовь Ами «прошли по боку», как выброшенный в море мусор, что скользнул по воде вдоль борта какого-нибудь бананавоза. Вот такая получилась хореография, где па-де-де в танце любви перешло в па-де-труа, то бишь с тремя исполнителями. Да и па-де-труа — эта переходная фаза — длилась недолго, так как фигура снова превратилась в па-де-де, где места мужу не нашлось.

Однако по прошествии некоторого времени Амика — по зову любви, совести, долга, беременности, неустроенности, а может, еще каких-то «душевных терзаний» или прозаических расчетов — за неделю до окончания отпуска Ами вернулась на их общую родину, чтобы в последний миг вскочить на подножку уходящего состава. В свое время она приехала на Дальний Восток, сдуру выписавшись по месту проживания на родине — это раз. И потом, она находилась на каком-то там месяце беременности — два. Нигде не работала, то есть оказалась без средств к существованию — три. Мамочка ее отказывалась содержать, и «плешь проела» за легкомысленное поведение — четыре. Кто знает, может быть были еще и другие причины.

В подтверждение имею одно свидетельство. Ами, конечно, принял глупую Амику назад, записал на себя ребенка… По окончании срока его контракта они вместе вернулись в родные места. А пару лет спустя, на завершающем этапе их отношений, Амика в присутствии свекрови выгнала Ами из дома, где они жили. И тот второго приглашения дожидаться не стал. Именно эта сцена стала последним гвоздем, вогнанным в крышку гроба их незабвенной любви. Через некоторое время Ами подал на развод. В общем, разошлись обе половинки «как в море корабли».

Когда я ему сказал:

— А ты молодец, держишься. Другие просто спиваются.

Он ответил:

— Спасибо моим генам, в которых нет пороков.

Ну это было потом… А пока отношения еще не полностью развалились, Амика после отпуска мужа вслед за ним вернулась к месту его службы в Техас, где родила ребенка.

А ее любовник, этот любитель сладенького и запретного плода, ко всему прочему оказался трусоватым малым. Когда оскорбленный Ами потребовал вернуть фотографии Амики, которые она легкомысленно подарила любовнику, тот безропотно отдал, хотя расставаться с ними явно не собирался.

А теперь о самом интересном, или, как сказали бы нынче, о «жареном». О том, как описанные любовные треугольники чуть не столкнулись, из-за чего эти геометрические фигуры могли бы деформировать свою и без того не простую жизненную конфигурацию, а на деле лишь слегка соприкоснулись.

Информация по достойной встрече … жениха из моря «преданной» невестой, как и положено прямо в постели, правда, с товарищем (понятное дело — ведь не чужой же человек) все же оказалась достоянием гласности практически всего экипажа. Кто, где, кому, при каких обстоятельствах проговорился или по секрету нашептал, или просто поделился, или по злобе «сдал» — история умолчала. Так как участников и свидетелей этой истории было достаточно, то любой из них являлся потенциальным источником информации. И мог из потенциального стать реальным хотя бы потому, что у каждого имелись как минимум два «абсолютно надежных» друга или подруги. Да это и неважно, ибо народная мудрость не зря говорит, что шила в мешке не утаишь, а тем более такую «жареную» новость. И распространилась она практически по всему экипажу.

Да чуть не получила неинтеллигентное продолжение, ибо Вит пришел к Ами, сотоварищу по несчастью, с твердым намерением набить ему фейс.

— Это тебе за то, что ты всем рассказал о моей любимой! — сказал он и замахнулся: — Получай!!!

Ударить он не успел — был принужден к миру, властным и умелым приемом Ами.

Конечно, этот обиженный Вит молодец. Еще бы! Ведь он решил отстоять «поруганную честь» Витуты. Лучше бы он сам на нее поругался! Вот только вопрос: «Кем эта честь была поругана?». Глупость ситуации просто била в глаз, настолько была очевидна. С другой стороны, если обиженный Вит жаждал справедливости, то для начала ему надо было разобраться с первопричиной поруганной чести — со своей любвеобильной и не очень разборчивой в связях невестой. Ведь всем известна народная мудрость: «Если девушка не захочет, то мальчик не вскочит». Затем можно было бы посчитаться с кобельком. А уж потом искать источник утечки информации (а был ли мальчик?). В качестве логического завершения «дела о чести» дать промеж глаз всем, кто об этом факте проведал, кто посмел в мыслях, а тем более вслух, осудить «непорочную» Витуту и назвать ее обидным словом. И пришлось бы бедному Виту избить добрую половину экипажа, так как все нормальные люди все и вся называют своими именами.

Во время этой разборки сей достойный муж, поборник чистоты и гигиены в собственном доме, вынесенный за порог и развеянный по ветру сор пытался водворить назад. Попутно он решил ударом кулака донести свою правду до морды лица своего друга по несчастью. И хоть лежачего не бьют, тем не менее он как раз пытался ударить «дважды лежащего». Однако Ами, его ветвистый коллега, оказался довольно прытким малым и сумел утихомирить несчастного. Впоследствии, спустя годы, Ами, вспоминая те тяжелые события, делился впечатлениями:

— У меня ведь тоже была злость на этого идиота, но бить его не хотелось. У меня бы рука не поднялась на обиженного.

А то, что Ами мог сам ударить и растереть Вита если не в пыль, то в мраморную крошку, лично у меня сомнений не вызывало. Во-первых, Ами был на полголовы выше Вита, во-вторых, на гражданке он занимался борьбой, имел спортивный разряд, был призером всесоюзного турнира и, в-третьих, поддерживал себя в нормальной физической форме.

Продолжив свою исповедь, Ами сказал:

— Уже потом, когда Вит, удовлетворенный своим наскоком, утихомирился, а я обрадовался несостоявшимся поединком, случившееся меня повергло в шок. Только представь себе! Два рогатых мужика схватились в смертной схватке, чтобы порвать друг друга на потеху всей публике. Ну а я, — продолжал Ами, — после такого оскорбления, что на меня навесили ярлык болтуна, паре «надежных товарищей» рассказал о том, что видел. Тем более мой кореш отчитался перед своей «благоверной» да и моей тоже, о том, как он успешно набил мне морду.

Соглашусь, что ситуация возникла забавная, если не сказать больше — кем-то спровоцированная. Чтобы избежать возмездия кто-то мог перенаправить поток предназначенной ему ярости на любой подвернувшийся объект, что и было сделано. Впрочем, могло быть и так, что обманутому Виту необходимо было слить свое раздражение и досаду, а тут подвернулся верный друг Ами. Ну и получай!!!

Обманутые придурки постучали бы друг другу в бубен, а любовники втихомолку посмеялись бы, а то и прилюдно поиздевались бы над глупцами, одичавшими в море. И получилось бы как в поговорке — и волки сыты и овцы целы. Волки в данном случае любовники, а овцы — это наши девушки. Напрашивается вопрос — а кто тогда обманутые мужья. Наверное, глупые и нерасторопные пастухи.

В общем, ситуация была достойна пера гениального Шекспира. Как бы он представил нам эту историю в своем произведении? И что бы это было: трагедия, драма, комедия, фарс или какая-нибудь забавная любовная хроника?

Ну а ваш покорный слуга, не имея выдающихся литературных задатков, решил ее изложить в виде простого пересказа, замешав на военно-морском быте. Пусть без шекспировских изысков, зато так, как услышал от Ами — одной из сторон одного из описанных треугольников.

Почти уверен, что каждому из нас довелось пережить нечто подобное, лишь в разной степени чувств и переживаний, и каждому знакомо то состояние, когда предает любимый человек. Все это протекает на фоне еще не угасшего чувства привязанности, хотя после этого не хочется видеть любимого человека. На фоне этого противоречия злая разлука разъедает душу, как ржавчина металл, погруженный в морскую воду. Эта мучительная боль продолжается не один месяц и даже не один год. Пока затянется рана и душа покроется жестким шрамом, давящим на сердце и каждодневно его натирающим, пока не образуется рубец… И пока это продолжается, пока есть эта боль, от жизни ничего не хочется. Живешь всем назло, и самому себе тоже.

Размышления о любви

В этой связи хочется сказать о любви. Ведь до сих пор поэтами, писателями и прочими людьми от искусства и других увлечений человечества ломаются копья по поводу сего предмета. Ученые утверждают, что это лишь химический процесс, который потрясает человеческий организм, бродит по нему, заставляя его владельца безумствовать и совершать разные подвиги и не подвиги. Одно весьма интересное понимание любви высказал известный австрийский писатель Лион Фейхтвангер в романе «Гойя, или Тяжкий путь познания»: «Анатомия человека всегда одинакова, сладострастные ощущения всегда одинаковы: между ощущениями быка, покрывающего корову, и чувствами Данте к Беатриче. Разница только в степени, и считать любовь принципиально отличной от вожделения — значит суеверно идеализировать ее». Думаю, что самым главным и ценным, что есть в этой химии, это влияние на ум и чувства попавшего под раздачу человека. А homo-sapiens от обычного животного тем и отличается, что у него есть на что влиять. Поэтому духовным венцом вожделения и является любовь. Хотя нам доподлинно и неизвестно, что чувствует тот же бык своей душой. Мы-то ведь ничего о душе животных не знаем.

Ну да ладно, нам бы с человеками разобраться. Нам о любви известно, что это субстанция нежная и деликатная. Не зря ее сравнивают с цветком, с которым надо обращаться бережно. Правда, иной раз жизнь подвергает цветок любви таким испытаниям, что он не всегда их выдерживает. Вот пройдет такой бык или корова и копытом втопчет нежный цветок в грязь или, что еще прозаичней, накроет своей лепешкой. Как тут выжить нежному и деликатному чувству? Может быть, поэтому известный литературный критик Виссарион Григорьевич Белинский предлагал относиться к этому чувству, не низводя его ни до животного инстинкта, ни до фанатизма: «Человек не зверь и не ангел: он должен любить не животно и не платонически, а человечески». Да и в народе ведь не зря говорят: «Шути любя, но не люби шутя».

Часть 4. СЛУЖБА В ШТАБЕ

Больше быть, чем казаться, много делать, но мало выделяться.

Начертано на плане Шлифена

Были у меня некоторые сомнения насчет целесообразности упоминания своей службы в штабе дивизии. Знаю, есть люди гордящиеся службой на подводных лодках и умалчивающие или стыдливо говорящие о работе в штабе. И эта тенденция наиболее ярко выражается именно в среде подводников. Вот и выходит, что, с одной стороны, если считаться с общественным мнением, то надо зачеркнуть два года своей жизни и службы на флоте. С другой стороны, это моя судьба, моя биография. Этим периодом, как и непосредственной службой на подводных лодках, я горжусь. Поэтому и решил эти годы из воспоминаний не вычеркивать, а рассказать о них так, как было. А кому это не нравится категорически, то он вправе при чтении опустить этот период, тем более он выделен в отдельную главу…

Знавал я на флоте и других людей — тех, кто хотел бы служить в штабе, однако предложено им это не было. Возможно, у таких читателей возникнет некоторый дискомфорт при чтении главы об этом виде деятельности, подобие ревнивого отношения к счастливчику. Таким сочувствую, ибо все надо попробовать в жизни, о чем мечтается человеку.

А чтобы быть объективным, заострю внимание на крайне негативной точке зрения, что будто бы в штабах много консерватизма и дурости. Да, есть там люди, которые моря не нюхали или забыли, как оно пахнет. Но на это напрашивается вполне очевидный ответ: «А где их, консерваторов и дураков, нет? На подводных лодках их ничуть не меньше». Только тех, кто моря не нюхал, на подлодках по определению быть не должно. Однако на стоящих в доке или ремонте лодках такового состава хватает. И чем дольше лодка не плавает, тем больше подобного состава приобретает.

Да и то сказать, что среди выдающихся флотоводцев было много тех, кто прошел штабную работу. Другой вопрос, что косный элемент, прочно стоящий костью в горле, а точнее в штабах, создает трудности всем и не только плавающим подводникам.

Вывод: И здесь уместно призвать моряков, чтобы каждый из них понимал и правильно оценивал свою пользу большому делу. Чтобы каждый, став балластом, вовремя покидал корпус и не тянул его на дно.

Пребыванием в штабе я свою службу на флоте не закончил, так как последние полгода снова плавал на боевом корабле.

Новое назначение

Мой переход в штаб 21-й дивизии атомных подводных лодок, несмотря на первоначальное сопротивление этому командира «К-523» Олега Герасимовича Чефонова, все-таки состоялся.

Итак, после «зарубленного» командиром рапорта о моем переводе в штаб флагманский минер Виктор Григорьевич Перфильев «пошел по миру» нашей дивизии. И с тем же предложением «руки и сердца» обратился к мичману и коммунисту Николаю Павловичу Сердечному, прослужившему на флоте на пару лет дольше меня. Он, имевший больше меня оснований для службы на теплом береговом месте, без жеманства и лишних проволочек дал свое согласие, как засидевшаяся в невестах перезрелая девица. Однако вмешавшийся господин случай и эту «посевную» флагманского минера завалил самым бессовестным образом. Николаю просто не повезло, так как он залетел по пьянке. Это стало достоянием гласности, да и еще с проработкой его поведения на партийном собрании. Короче, кандидатура Сердечного была отклонена самым решительным образом.

В поиске других вариантов у Виктора Григорьевича незаметно прошел год. За этот период и в моей биографии произошли изменения. Поэтому в 1979 г. при очередном посещении нашего РПК СН «К-523» Виктор Григорьевич Перфильев вновь обратился ко мне с тем же предложением. На этот раз его аргументация оказалась железобетонно убедительной. Да и командование нашего крейсера препятствий уже не чинило — Олег Герасимович оказался настоящим хозяином своего слова.

Виктор Григорьевич Перфильев к осаде приступил не сразу:

— Ну что, Алексей Михайлович? Как у тебя дела?

— Нормально, товарищ капитан 3-го ранга.

— Это хорошо. Ты в дальнем походе был?

— Был.

— Женился?

— Женился.

— Квартиру получил?

— Получил.

— В отпуск сходил?

— Сходил.

— Так вот, я снова предлагаю тебе перейти ко мне в штаб дивизии. Отрицательный ответ не принимается.

И в послужном списке моего личного дела появилась очередная запись:

«01.06.1979 г. — старший инструктор БЧ-3 ВУС-29410 управления 21-й дивизии ПЛ 4-й флотилии ПЛ ТОФ.

Приказ командира 21-й ДиПЛ № 0120 от 01.06.1979 г.»

А ровно через месяц 01.07.1979 был издан приказ о моем назначении внештатным комендантом штаба 21-й дивизии (в/ч 87066).

Так как помимо основной должности старшего инструктора БЧ-3 мне «было положено» и бесплатное приложение в виде обязанностей коменданта штаба, то я имел и две параллельные вертикали подчинения: как по минерской части, так и по комендантской. По минерскому делу я подчинялся флагманскому минеру, капитану 3-го ранга Виктору Григорьевичу Перфильеву, а по комендантской линии — старшему помощнику начальника штаба по строевой части, капитану 3-го ранга (впоследствии капитан 2-го ранга) Николаю Ивановичу Королевскому. Впрочем, эти две параллельные вертикали высоко не возносились, так как в лице капитана 1-го ранга Владимира Петровича Бондарева они сливались в одну, ибо оба мои командиры, Виктор Григорьевич и Николай Иванович, подчинялись начальнику штаба дивизии…

По линии комендантства в первую очередь мною было переписано имущество, находящееся в кабинетах штаба, особого отдела КГБ и групп гарантийного надзора дивизии (А-1824, Р-6665, М-5204), и сверено с учетом. Мною была получена доверенность для получения имущества ШХС, ТШХС (техническое, шлюпочно-шкиперское снаряжение) и КЭЧ (квартирно-эксплуатационная часть). К шкиперскому имуществу относились постоянные и расходные вещи: якоря, цепи, тросы, брезенты, флаги, блоки и гаки, предметы снабжения шлюпок, инструмент и др.

Одной «добавкой» мои отцы-командиры не ограничились. Тут же, не согласовав со мной, на меня навесили еще и должность штабного финансиста. Согласно этому на меня ложилась обязанность получения денежного удовольствия и выдачи его офицерам и морякам штабной команды. До этого я был далек от вопросов материальной ответственности, а тут получил сразу две, одна из которых связана с деньгами. Как бы мне ни не хотелось этого, однако пришлось смириться и постигать специфику и премудрости этого далекого от морского ремесла.

А так как бог любит троицу, то автоматом, переходящим уже в пулеметную очередь, меня столь же успешно избрали секретарем комитета ВЛКСМ. Естественно, я же был членом партии и должен был выполнять партийные поручения. Так как в штабе офицеры были коммунистами, то понятно, что комсомольцами оказалась вся штабная команда. Единственным исключением оказался В. А. Васильев, который являлся представителем прослойки — военной интеллигенции. Это был офицер, старший лейтенант, и, как в народе его звали, «флагманский мускул» — ответственный за физическую культуру и спорт в нашем соединении. Хотя со временем и это исключение перестало быть таковым.

Комендант штаба также автоматически становился командиром (или заведующим) штабной команды, за которую по старшинству отвечал и старший помощник начальника штаба по строевой части Николай Иванович Королевский — на вид лет под сорок, среднего роста, обычного телосложения, по характеру спокойный и уравновешенный. Ко мне он отнесся с пониманием и уважением — по-человечески, как к моряку, пришедшему в штаб с подводной лодки, а не с береговой должности. Николай Иванович представил меня штабной команде. Нового коменданта штаба люди восприняли хоть и настороженно, но открыто. Отношения с ними сразу установились рабочие, без панибратства. Думаю, что о моей принципиальности в этом вопросе моряки были наслышаны, да в штабе дивизии иное отношение было бы не реальным.

Все тем же автоматом и, разумеется, приказом я был назначен командиром пожарного расчета, в состав которого входили матрос С. М. Печенкин, старшие матросы В. В. Калинин, А. П. Петренко, В. В. Игуменцев и старшина 1-й статьи И. А. Удалов.

Так как комендант штаба — должность материально-ответственная, то она требовала учета и этих ценностей. Как было сказано, я начал с описи имущества штаба, которую завершил до 27 июня. А в этот день проверил состояние кубрика штабной команды, в результате чего нарыл свыше десятка недоработок. Тут же на карандаш попал и старшина штабной команды, старшина 1-й статьи Игорь Удалов, у которого трико висело на спинке кровати, а под ней находились банка с кружкой. Разумеется, со старшиной была проведена соответствующая воспитательная работа. Игорь проникся моим начальственным порывом, и, получив соответствующий заряд бодрости от нового коменданта штаба, поспешил передать его дальше по команде. Вот так были установлены нормальные рабочие, служебные отношения с подчиненной мне штабной командой. Благодаря первой инъекции в тело приболевшего организма штабной команды все точки над «i» были расставлены. То есть без лишних слов и поступков было указано кто есть кто и определена позиция каждого в этом вечном служебном споре руководящих авторитетов и подчиненных амбиций.

В тот же день, 27 июня, я доложил Николаю Ивановичу Королевскому текущие служебные вопросы и после доклада обратился к нему с вопросом:

— Николай Иванович, каковы мои дисциплинарные возможности как мичмана и главное каковы они в рамках должности внештатного коменданта штаба?

Николай Иванович в простой манере, доходчиво объяснил мне:

— В рамках Дисциплинарного устава Вооруженных Сил СССР.

— Даже так?

— Ну и, конечно же, при необходимости можешь подключить мои дисциплинарные возможности, с обоснованием такой нужды.

— Здорово!

— Нет, ну если потребуется, то можно наказать и властью начальника штаба или даже командира дивизии.

— Ого!!!

Такой «подкрепой» моего весьма скромного авторитета в рейтинге дивизии я был, конечно же, впечатлен — и тогда уже показался себе совсем даже не букашкой. Ведь на лодке не всегда можно было заручиться авторитетной поддержкой моего сколь незабвенного, столь «любимого» командира БЧ-3 старшего лейтенант Виктора Степановича Николаева, а тут… Просто нет слов!

С первых же дней с головой окунувшись в административно-хозяйственную жизнь штаба, я сблизился и сроднился с такими важными вещами и предметами, как щетки, тазики и шайки, пишущие машинки, штык-ножи, канцелярские принадлежности, предметы обмундирования, как старших начальников так и подчиненных, ну и прочая, прочая, прочая.

Обязанности коменданта штаба 21-й дивизии я принял от старшего инструктора БЧ-4 мичмана Сергея Антоновича Колосова, ничем особым от всех прочих собратьев-мичманов не отличавшегося. Сергей Антонович — среднего роста, телосложением покрепче меня, блондин, производил впечатление умного человека, как и я, был выпускником Школы техников 506-го Учебного Краснознаменного отряда подводного плавания. Только окончил его на два года раньше. Он взял в жены женщину, у которой было двое детей.

Однако я не забывал и о своих основных обязанностях старшего инструктора БЧ-3. Кстати, некоторые товарищи называли меня помощником флагманского минера соединения, на что я всегда отвечал уточнением своей должности. В подобной трактовке моей должности имелся скрытый для непосвященных двойной смысл. Так как у флагманского минера помощника как такового не было, а имелся в наличии старший инструктор, то по сути меня как будто и можно было назвать его помощником. Однако помощник флагманского специалиста — должность офицерская, а старшего инструктора — мичманская. Иначе говоря, это была скрытая лесть.

Вывод: Лесть многолика, иногда она граничит с иронией. И сидеть в чужих санях, пусть даже в присутствии непосвященных, я не хотел.

Работа всласть

Если уж взялся за перечисление своих нештатных, дополнительных и общественных обязанностей, то ради точности перечислю все, которые пришлось исполнять. Кроме основной должности старшего инструктора БЧ-3, на меня как на новогоднюю елку навешали еще вот что:

внештатный комендант штаба;

внештатный финансист штаба;

дважды избирался секретарем комитета ВЛКСМ штабной команды;

помощник политгрупповода торпедолова;

секретарь жилищной комиссии штаба;

еще на корабле был выбран народным заседателем военного суда, что продолжил в штабе соединения.

Да, во время службы на корабле мне на общественной ниве также бездельничать не приходилось. Там я был:

членом партийного бюро;

членом товарищеского суда чести мичманов;

агитатором БЧ-3.

Нельзя сказать, что общественная работа пригибала меня к земле, наоборот, добавляла в мою жизнь разнообразия и позволяла участвовать порой в интересных и даже необычных мероприятиях и событиях — факт.

Так, в качестве народного заседателя я со своим коллегой из 26-й дивизии старшим инструктором БЧ-3, мичманом, фамилии которого не помню, участвовал в судебном заседании на торпедно-технической базе. Председательствовал на этом заседании не то старший лейтенант, не то капитан военной юстиции. Дело было простое, но не совсем обычное — гибель моряка. Чтобы сейчас ни говорили всякие говоруны, это было редким и неординарным ЧП, тем более на берегу. Обвиняемый матрос-водитель привез на базу продукты. При выгрузке нужно было сдать машину под гору кузовом вперед. Водитель резко газанул, однако не рассчитал траекторию движения своего автомобиля и левым колесом наехал на бровку. Так как это произошло на довольно большой скорости, то наезд на бровку оказался настолько резким, что матрос, занятый на выгрузке, сидевший на этом же борту машины, выпал из нее и размозжил себе голову, погиб. Пролистав материалы уголовного дела, я был озадачен лишь фотографиями судебно-медицинского вскрытия, по остальным документам вопросов не возникло.

Судебный случай в принципе понятный и каких-либо специальных познаний при разбирательстве уголовного дела не требовал. Но не зря говорят: спорить можно обо всем. В отличие от своего коллеги-мичмана и председательствующего, который, как я понял, заранее определил меру наказания в виде лишения свободы без изъятия у виновного водительских прав, я занял чуть отличную позицию. На мой взгляд, было бы правильней на год скостить лишение свободы, но лишить водительских прав. Мотивация председателя была такова, что по возвращении на гражданку виновный матрос мог бы работать водителем. Думаю, военный юрист на судебное заседание явился с готовым решением ввиду разнарядки по наказаниям, которая имела место из-за существующей отчетности по осужденным, исходя из статей раздела по воинским преступлениям Уголовного кодекса РСФСР. Я же считал, что после такого случая этому матросу водителем лучше не оставаться. Понятно, что наши мотивации грешили относительностью, и их можно было оспаривать. И все же было видно, что виновный матрос полностью раскаялся. Место заседания мы покидали вместе, в одной машине — коллега-мичман, я и осужденный матрос. В дороге разговор вышел не очень оживленный. Что мы могли сказать моряку, которого менее часа назад приговорили к трем годам лишения свободы? Пытались взбодрить, успокаивали, что жизнь на этом не кончается, что после возвращения домой он сможет крутить баранку и т. д.

Как у финансиста штаба моей обязанностью было ежемесячное составление ведомости на получение денежного довольствия офицеров, мичманов, моряков срочной службы и хождение к финансисту флотилии. Им был рослый крепыш, капитан финансовой службы по имени Эдуард, в мою бытность получивший звание майора. У него в кабинете стояла тяжелая двухпудовая гиря, которой он поддерживал физическую форму, почему всегда и оставался бодрым и деловитым.

Капитан восседал в раритетном кресле и с удовольствием правил мою ведомость, подсказывая ошибки и неточности. Он был немногословен и невозмутим, и я не слышал, чтобы он на кого-то орал или, наоборот, кому-то потакал. Настроение у него всегда былое спокойное и деловитое. Мне нравились такие люди. Вот и он тоже нравился своим ровным отношением к людям. И это несмотря на то, что к нему в кабинет иногда залетали офицеры, недовольные расчетом отпускных, командировочных или выходных пособий при переходе к новому месту службы. В его кабинете случались бурные сцены, когда какой-нибудь тормозной офицер пытался качнуть свои якобы попранные права. Тогда Эдик спокойно с невозмутимым видом клал на стол безотказнейший аргумент, который действовал надежно и с гарантией, — оппонент затыкал фонтан и сразу же затихал, словно проглатывал лошадиную дозу но-шпы. Да, в качестве весомого аргумента Эдуард ставил на стол свою замечательно тяжелую двухпудовую гирю.

Бывало, что у меня при составлении ведомости не «спляшет» копейка, то есть оказывался лишним или недостающим самый легковесный медяк. И несмотря на незначительность суммы приходилось колупать свою ветхую от замусоленности бумажку формата A3, пока не сходились концы с концами. А когда поиск завершался успешно, то ко мне вновь возвращалась радость жизни, и я вприпрыжку бежал в финчасть сдавать эту проклятущую читанную-перечитанную до дыр ведомость.

Зарплату я выдавал по ведомости, но офицеры мелочь принципиально не забирали, так как знали, что внештатный финансист может ошибиться. И такое иногда происходило, причем действительно всегда не в мою пользу. А когда командование уходило «в моря», то я рассовывал пачки денег по карманам шинели и ехал в Техас, где выдавал зарплату на руки их женам.

По финансовой части меня замещал главный «шаман» дивизии, капитан-лейтенант, впоследствии капитан 3-го ранга, Алексей Израилевич Шахов. Видно эта денежная обязанность ему так опротивела, что исполнял он ее с большой неохотой и нежеланием. Зато когда я ему временно передавал эту общественную обязанность, то хоть и с болью в сердце, но с удовлетворением в душе радовался за себя. Ведь и мне она не нравилась.

Вывод: Говоря об общественных поручениях, не хочу сказать, что переработался или был таким замечательным мичманом и прекрасным службистом. Хотя у большинства мичманов не было и десятой доли той работы. Но я был обладателем партийного билета, который меня обязывал быть полезным своему коллективу, Родине, открывал широкую дорогу в жизнь и интересную перспективу через участие в общественной деятельности.

Ведь из мичманов членами партии в экипаже нашего ракетоносца «К-523» был еще только мой коллега Витя Киданов.

«Поправка на дурака»

От штабной работы у меня тоже сохранились некоторые рабочие записи, и я попытаюсь отдельными штрихами проиллюстрировать боевую подготовку минно-торпедных частей 21-й дивизии, разумеется, лишь по доступным мне позициям.

«3 июля 1979 г.

В экипаже О. В. Соловьева — задача «Л-1.

По заданию флагманского минера, капитана 3-го ранга Виктора Григорьевича Перфильева в рамках выполнения задачи «Л-1» («лодочная задача № 1», которая заключается в организации службы на подводной лодке) я в новом статусе впервые посетил РПК СН «К-497-II» под командованием капитана 1-го ранга Олега Васильевича Соловьева, где проверил минно-торпедную часть, которой командовал лейтенант Владимир Николаевич Володькин.

Старшина команды торпедистов — Николай Владимирович Черный, вместе с которым я учился в одной группе ленинградской Школы техников, ко всему прочему являлся моим земляком из Белыничей Могилевской области. Николай — прекрасный человек и замечательный товарищ, всегда выдержанный, скромный до застенчивости. Из-за своей скромности частенько его можно было увидеть по-девичьи краснеющим. Он был отличным специалистом минного дела, который глубоко изучил матчасть, и очень добросовестным старшиной команды торпедистов. Впоследствии у нас с ним сложились прекрасные человеческие отношения. Сейчас я понимаю, что относился к нему как к другу, но тогда я этого не осознавал. К великому сожалению, в 2003 году, на 47-м году жизни, Николая не стало, и я считаю себя большим его должником. В Белыничах осталась его вдова, тяжело переживающая утрату, с которой я никак не встречусь. Очень жалею и укоряюсь, что мы так и не увиделись, мне не удалось найти Николая после демобилизации, хотя попытки с моей стороны были.

Старшими торпедистами были мичман Николай Львович Капырин и старшина 2-й статьи Грунин.

Это была моя первая в жизни ответственная проверка, и к ней я подготовился и отнесся добросовестно. Об этом свидетельствует моя записная книжка. Внимательно изучив ее записи, я был удивлен и поражен своей ретивостью в выполнении этого поручения. Пройдя с карандашом по своим старым заметкам, я обнаружил 34 выявленных мною недостатка и замечания по ним, а именно по:

знанию личным составом своего заведования — 3;

содержанию материальной части — 23;

учению по борьбе за живучесть (БЖ) корабля — 8.

Были отмечены слабые знания мичманом Николаем Капыриным книжки боевой номер и своей материальной части — «знания мичмана Капырина очень слабые». Последнее обстоятельство по своему уровню соответствовало примерно знаниям старшины 2-й статьи Грунина, который не смог назвать мне лишь нормы ПДК (предельно допустимая концентрация вредных веществ в воздухе отсека), зато показал свои познания о ВПЛ (воздушно-пенная лодочная, система пожаротушения на ПЛ) и матроса Котенкина, который не смог правильно задраить кормовую переборку и подать ЛОХ (лодочная объемная химическая, система пожаротушения на ПЛ) во 2-й смежный отсек.

На этом же РПК СН мною было проверено стрелковое оружие. В наличии оказалось 16 автоматов Калашникова, 1 цинк (так называют герметичную цинковую коробку для хранения патронов) полный и 22 пачки патронов. Автоматы хранились под двумя замками, патроны — под одним. Было 48 пистолетов Макарова и 816 патронов к ним, которые хранились в каюте командира ПЛ. Кроме того, в шкафу дежурного по кораблю хранилось два СКС (самозарядный карабин С. Г. Симонова образца 1945 года) с 20-ю патронами, 2 пистолета Макарова с 32-мя патронами. Сигнализация находилась в исправном состоянии.

Согласно ПМС («Правила минной службы») элементы задачи были оценены следующим образом:

1-й — удовлетворительно.

2-й — хорошо.

3-й — удовлетворительно.

4-й — хорошо.

5-й — удовлетворительно.

6-й — удовлетворительно.

7-й — удовлетворительно.

Средний бал составил 3,25 с выведением общей оценки — удовлетворительно.

В моем талмуде записано:

«Мнение Ф-3 флотилии: Задача «Л-1» может быть принята на «хорошо» при условии, что данные замечания будут устранены в течение 2-х суток».

Не сомневаюсь, что замечания устранили, и задача была принята с оценкой «хорошо».

Обстановка в штабе дивизии была по-своему интересной — шебутной, когда все офицеры — особенно комдив, НШ (начальник штаба) и ЗКД (заместитель командира дивизии) — находились на службе в штабе; и спокойной и неспешной, когда командование уходило в море. Сказать, что за время службы в штабе я превратился в сухопутную крысу, наверное, нельзя, потому что иногда в море все-таки выходил, в качестве пассажира. Это были обычные выходы, где моя роль сводилась к контролю личного состава БЧ-3 во время практических стрельб и сдачи задач экипажем. Из всех выходов запомнился один — с экипажем капитана 1-го ранга Андрея Ивановича Колодина на «К-530». Выход как выход, но выдающимся событием для меня явилась кормежка — впервые в обед я съел все поданное, так как на своем родном корабле «К-523» такого не случалось. Там я вставал из-за стола с каким-то двойственным чувством недобранной сытости: вроде поел сытно, а разыгравшийся аппетит утолен не был. Все в дивизии знали, что в этом экипаже тон в вопросах питания задают интендант Васильевич (Шестаков) и кок Моисеич — старые опытные мичманы, у которых любой прием пищи превращался в праздник живота. И это чувствовалось.

«11 июля 1979 г.

Партактив в 14.30, быть в кремовой рубашке».

На нем, конечно, был, но что… мы там решали… Кстати, о кремовой рубашке, которая являлась чуть ли не основным предметом формы одежды. Летом в любую жару мы ее носили под черный галстук. К сожалению, в наше время кремовых рубашек с коротким рукавом не шили, так как формой одежды они предусмотрены не были. Поэтому максимум, какую вольность мы могли себе позволить — это расстегнуть пару верхних пуговиц и узел галстука засунуть внутрь, оставляя его ромбовидную часть снаружи.

На одной подводной лодке 675-го проекта 2-й флотилии, базирующейся на Камчатке, служил командиром БЧ-3 бывший спортсмен Константин Никонов, который когда-то занимался водным поло. Этот капитан-лейтенант был рослым и здоровым парнем. Однажды Костю сильно обидели по службе.

А дело было так. Перед дальним походом на подводной лодке, которой командовал капитан 1-го ранга Ходырев Р. Г., необходимо было произвести перегрузку торпед. Ведь торпеды всегда должны быть свежими, как батоны в булочной, так как тоже имеют срок хранения. С просроченным или истекающим временем хранения боезапаса до конца автономки пребывание лодки в море недопустимо.

Перед началом погрузки торпед обычно производятся некоторые обязательные организационные мероприятия, в том числе вывешиваются предупреждающие флаги «Не швартоваться!», «Гружу боезапас!». При этом на пирсе необходимо обеспечить наличие пожарной машины. Однако по какой-то организационной причине этой самой красной машины, с которой в игрушечном варианте любят играть мальчишки, зато с настоящей взрослые связываться не хотят, на пирсе не оказалось.

Константин Никонов действовал строго по инструкции, поэтому встал «в позу» и сказал, что пока на пирсе не появится пожарная машина, грузить боезапас не будет. Однако начальство настаивало, а потому направо и налево метало громы и молнии:

— Вывешивай флаг!!! — и все тут.

В общем, нашла коса на камень. И Константин Никонов в погрузке торпед на свою лодку участия так и не принял.

В те времена мы широко пользовались важнейшим кадровым постулатом о том, что «незаменимых людей не бывает», а потому нашли исполнителя с соглашательской позицией на другой подводной лодке — в лице командира БЧ-3. Водовозка красного цвета на пирсе так и не появилась, по какой причине — мне неизвестно. Может, хромала организация или случился камень, о который затупилась коса.

Тем не менее командир подводной лодки Ходырев предполагал, что с ним в море все-таки пойдет проверенный Константин Никонов. Но и здесь нашла коса на камень, как в любовном треугольнике, только уже между другими сторонами — командиром подводной лодки и флагманским минером, который тоже уперся.

В итоге навтыкали Косте фитилей во все щели, тем более поводов для этого искать не надо было, их всегда хватало. В общем, обидели парня — в автономку не пустили, с лодочной должности сняли, да еще и списали на плавмастерскую. Хоть и поставили на аналогичную должность, но не на подводной лодке.

И решил Константин поехать в столицу, чтобы в главном штабе пожаловаться на своих обидчиков. Но так как на месте тоже не спали, то взяли и опередили его. Кто-то из начальства позвонил в Москву и на полном серьезе предупредил:

— К вам едет… не совсем адекватный человек.

Поэтому в первопрестольной Константина, аки дорогого гостя, уже ждали с распростертыми объятиями врачи из психушки, со смирительной рубашкой.

Однако в этой жизни не все так просто случается, не все идет по запланированному сценарию. За Костей поехала любящая и заботливая жена, которая сумела выручить своего непутевого мужа из объятий «гостеприимной» Москвы.

Получилось, что официально Константина как бы не наказали, но подлянку в его биографию подсунули, назначив на ту же должность командира БЧ-3, но уже на плавбазу «Иван Кучеренко». Погоны остались, и служба продолжалась. Но осадок у Кости за содеянную с ним двойную или даже тройную несправедливость остался, и это иногда чувствовалось в его отношении к службе и людям.

Так, однажды к Косте прицепился командир экипажа или старший помощник в звании капитана 2-го ранга за то, что тот ему не отдал честь. И давай его воспитывать с учетом всем известных обстоятельств и соответствующих приемов:

— … и что вы там клоуничаете?

Обиженно раздраженный Константин в долгу не остался:

— Это вы из меня клоуна сделали! — и в подтверждение совершенного над его личностью глумления, касающегося отдания чести, приставил к головному убору ладонь, уперся средним пальцем в висок и общеизвестным способом покрутил туда-сюда. Двусмысленность этого жеста заключалась в том, что Константин как положено отдал честь, а в качестве бесплатного приложения к элементу строевого приема покрутил пальцем у виска, намекая на качества ума своего собеседника.

Вот таким был Костя, который слыл автором нового приема отдания чести с присовокуплением соображений об уме того, кому она отдается.

Вывод. Подчас конфликты вырастают на пустом месте из противоречия между инструкцией и человеком. И высший пилотаж состоит в том, чтобы найти золотую середину, оптимальный баланс бескомпромиссности требований и качества их исполнения.

«12 июля 1979 г.

Приказ о допуске к ЯБП Н. И. Лазарева, В. А. Шпирко от 12 июля.

Договориться с С. А. Колосовым о дежурстве.

…»

Как уже отмечалось, на РПК СН имелись в двух нижних аппаратах две торпеды с атомной боеголовкой, как в просторечии говорят, то есть с ядерным боеприпасом (ЯБП). Поэтому допуск к этому грозному оружию БЧ-3 в полном составе и командования корабля являлся важной частью боевой подготовки. А для этого необходимым было: безукоризненное знание этой матчасти, правильное обращение, эксплуатация, уход, умение правильно ввести и снять одну из семи степеней предохранения и т. д.

На флоте при работе с техникой существует такое понятие, как «поправка на дурака». Возникновение этого термина было предопределено сложностью материальной части техники, а также обилием обязанностей по ее эксплуатации. Когда в заведовании имеется передовая техника, требующая выполнения великого множества действий по уходу за ней, по ее содержанию, эксплуатации, проведению различного рода профилактических мероприятий и так далее, да и еще в изобилии, то всегда имеется опасность что-нибудь перепутать, забыть, да и просто механически что-то не то с ней сотворить. Поэтому в наиболее ответственных ситуациях при эксплуатации материальной части предусматриваются различного рода блокировки, выдуманные, казалось бы, для вполне очевидных обстоятельств или приемов ее использования. Пусть кому-то они кажутся очевидно глупыми, но в цейтноте или при аварийной ситуации помогут не растеряться, не перепутать действия.

Вывод: 1. Наличие «Поправки на дурака» отнюдь не только предполагает некомпетентность пользователя высокотехнологичной техникой, но и отсутствие у него необходимого автоматизма, что в ответственный момент может привести к нежелательным последствиям.

2. Если у нас «поправка на дурака» была мерой, выручающей человека в экстраординарных ситуациях, то ныне она как явление, как примета наступившей жизни переросла в «поправку на идиота», особенно касаемо тех, кто создает новый мир — мир абсурда и безнравственности.

Кстати, в последнее время этих «поправок на дурака» тоже хватает, даже на гражданке, ибо повсеместно падает уровень компетенции. Например, в инструкции по использованию печки СВЧ пишут, что в ней нельзя сушить мокрых кошек. Любой наш человек скажет, что сушить кошку в печке СВЧ — это просто глупость, тем не менее опыт американцев, делающих деньги на судебных процессах против изготовителей техники, которой они не умеют пользоваться, вынуждает закладывать в инструкцию и такие нелепости. Словно инструкцией можно возместить отсутствие мозгов у пользователей техникой, или отсутствие у них совести.

А пример флотской, правильной, нужной «поправки на дурака» приведу по линии БЧ-3 — блокировка в виде тяги, не позволяющей при открытой задней крышки торпедного аппарата открыть переднюю. И это очевидно. При двух открытых крышках торпедного аппарата существует реальная возможность затопления отсека забортной водой. И таких поправок в каждой боевой части — просто навалом.

Добавлю, что на флоте существует одна команда, которую выполняют все, независимо от того кто ее подал, особенно при погрузке торпедного или ракетного боезапаса. Команда эта насколько коротка настолько и проста: «Стоп!». Дело в том, что проще перестраховаться и быстро исполнить эту команду, нежели потом расхлебывать последствия ее неисполнения, которые могут оказаться весьма плачевными или, что еще хуже, — трагическими. Думаю, что это тоже является разновидностью «поправки на дурака».

«17 июля 1979 г.

В экипаже капитана 2-го ранга Н. И. Лазарева занятия по специальности под руководством флагманского минера флотилии, а после обеда — МПР (межпоходовый ремонт) торпедных аппаратов № 3, 4, 5, 6.

Отработка вахты по вопросам пожарной безопасности».

В экипаже капитана 2-го ранга Николая Ивановича Лазарева на РПК СН «К-497» старшиной команды торпедистов был уже упоминаемый мичман Николай Павлович Сердечный, а старшими специалистами — мичманы Сергей Иванович Заборющий, Евгений Васильевич Зязев. При этом посещении корабля запомнился мичман Заборющий, который с большим темпераментом демонстрировал свое отношение ко мне как к выскочке, нагло занявшему чужое место. Сергей Иванович не преминул выказать мне предъяву за своего незаслуженно обиженного начальника, старшину команды Сердечного, который по указанной выше причине не смог оседлать должность, на которой я пребывал. Судя по поведению Сергея Ивановича, он не знал предыстории моего назначения на эту должность.

Тем не менее, не обращая внимания на выпады отдельных товарищей с горячими головами, я делал свое дело. Если у кого-то что-то где-то в отношении меня зашкаливало, то зарвавшегося человека я спокойно одергивал или ставил на место, невзирая на звания и должности. Это все тот же вопрос служебных взаимоотношений. Мы пребывали в равном звании, однако меня подняли на ступеньку выше в должности, и из-за этого хамства в свой адрес я терпеть не собирался. Сам же мичман Сердечный стоически перенес свое несостоявшееся назначение в штаб, поэтому препон и трудностей во время моих проверок не чинил.

Скачки

В старом помещении штаба наш небольшой кабинет, похожий на пенал, с табличкой, на которой красивыми каллиграфическими буквами было начертано «Ф-1, Ф-3» вмещал рабочие места флагманского штурмана капитана 2-го ранга Леонида Ивановича Скубиева, его помощника капитан-лейтенанта Виктора Владимировича Плетнева, флагманского минера капитана 3-го ранга Виктора Григорьевича Перфильева и его помощника — старшего инструктора БЧ-3 в моем лице. Отношения между обитателями кабинета мне нравились. При полном и безоговорочном взаимном уважении имели место юмор и смех, безобидные подколки и подначки, которые всеми принимались по прямому назначению — внутрь, то есть в состоянии радостного возбуждения все это «безобразие» клалось прямиком на душу. По-моему, это из-под их пера, пардон, с их языка сошла модифицированная под штабные реалии пословица, звучащая так: «Под лежачего флагмана шило не течет».

Когда наш пенал «Ф-1, Ф-3» находился в полной комплектации, то на старших товарищей можно было ставить, что на лошадей во время скачек. Прямо-таки захватывающая конкурентная борьба разворачивалась на дистанции от столовой до вожделенного объекта в нашем кабинете. На время адмиральского часа этим объектом становился еще не очень старый, хоть местами и продавленный диван замечательно оранжевого цвета. Иногда я заражался азартом, болея за «лошадь», на которую ставил про себя, не осмеливаясь это делать вслух. Это было потрясающе — наблюдать, как после обеда кто-нибудь из наших флагманов, на все сто оправдывая наименование своей должности, стремительно врывался в кабинет и с видом лидера сезона плюхался на диван! Удовлетворенно. Плашмя. С размаху. Лидер «скачек» принимал горизонтальное положение и сразу не «отбивался», а с довольным видом, изнывая от нетерпения, ждал своего «заклятого конкурента», чтобы добить издевательским приколом, типа «Загнанную лошадь неплохо было бы пристрелить» или «А как я тебя на повороте обошел?». И только после получения садистской сатисфакции мирно задремывал, сладко, иногда и с храпцой. Подавляющее количество единоборств выиграл Леонид Иванович и, как я понимаю, с подачи Виктора Григорьевича, который слегка подыгрывал Скубиеву, ибо по званию и по возрасту был моложе.

В случае же отсутствия матерых «зубров» награду в виде места на вожделенном оранжевом диване безоговорочно получал Виктор Плетнев. Не видя в моем лице конкурента вообще, он с видом помещика, реализующего право первой ночи, не спеша и без суеты занимал его. Лично я на этот приз не претендовал, даже когда в кабинете оставался в одиночестве. И не из-за моего почтительного отношения к оранжевому трону-дивану, и не из-за боязни осквернить ложе старших товарищей, а просто не имел привычки спать днем.

Кроме оранжевого дивана, главного и абсолютного кубка «конных бегов», в нашем кабинете, вмещавшем четверых, были награды хоть меньшего, но тоже призового достоинства — три письменных стола, и отнюдь не выдающегося, а обыкновенного грязно-желтого цвета. Понятное дело, что первые два приза были распределены между двумя флагманами. Так получилось, что я в кабинете появился раньше Плетнева, поэтому приз бронзового достоинства считался моим. И как мне казалось, Виктор не особо претендовал на бронзу, так как в это же время и на законных основаниях, под вполне благовидным предлогом, безраздельно обладал главным кубком. При этом он продолжал играть роль помещика на своем оранжевом ложе, иногда даже «зорко» подремывая при Леониде Ивановиче, пока он по рабочей необходимости не пресекал эту служебную «вакханалию». Так как я по натуре не узурпатор, то свой грязно-желтый стол при необходимости уступал Виктору Плетневу без пререканий и оговорок.

«18 июля 1979 г.

1. Экипаж В. А. Шпирко — проверить исходное раскрепление стеллажных торпед, в том числе ОЗЧ (огнезащитный чехол, надеваемый на боевое зарядное отделение торпеды, снаряженное взрывчатым веществом).

2. Состояние материальной части на кораблях».

В тот же день мною была проверена БЧ-3 на РПК СН «К-500» экипажа капитана 1-го ранга Валентина Андреевича Шпирко. Прикомандированным на вакантное место был мичман Сергей Михайлович Марков. В результате проверки сделано 22 замечания, 15 из которых были устранены в моем присутствии.

Вывод: В служебной деятельности надо предоставлять проверяемым возможность для исправления недостатков и ошибок, чтобы у них был стимул для нормальной работы и «не опускались крылья».

Командиром соседней 26-й дивизии был Геннадий Александрович Хватов в период времени с 1976 по 1978 год. После этого он служил на Северном флоте начальником штаба флотилии, затем вернулся на Краснознаменный Тихоокеанский флот и в период с 1986 по 1993 гг. командовал им. К сожалению, именно в его бытность командующего флотом за «недорого» Китаю был продан ТАКр «Минск» — краса и гордость нашего Тихоокеанского флота. А для меня — кусочек моей Родины.

«24 июля 1979 г.

Экипаж В. С. Малярова ПТ-3, НТ-3 на 1 августа.

По НТ-3 глубина хода торпед менее 10 метров, АУН (автомат установки глубины хода торпеды) — 100 метров, дальность хода торпеды — 5000 метров.

По ПТ-3 изделие — 260, АУН — 190 метров, Нх (глубина хода торпеды) — 70 метров, скорость торпеды — 40 узлов, дальность хода торпеды — 5000 метров.

Гос. номер автомашины-торпедовоза ЗИЛ — 31-10».

Экипажу капитана 2-го ранга Виталия Степановича Малярова на РПК СН «К-512» на 1 августа планировалась погрузка практических торпед для выполнения учебных стрельб. Для перевозки их из ТТБ (торпедно-техническая база) на пирс был заказан торпедовоз, который от обычного грузового автомобиля отличался невероятной длиной кузова (таких кузовов я больше нигде не видел). Несмотря на семиметровую длину кузова машины, не менее того, оттуда все равно торчали хвостушки торпед. Чаще использовались длиннобортные КрАЗы и реже — более короткие ЗИЛы.

На флотилии в Павловске помощником коменданта по режиму служил мичман с забавной фамилией, похожей на собачью кличку, — Найда. Мой тезка Алексей Найда — белобрысый, лет на пять старше меня, невысокого роста, обычного телосложения по характеру спокойный и уравновешенный — по своей должности был совершенно не зазнаистым парнем. Несколько раз мне пришлось накоротке общаться с ним и я нашел его простым компанейским товарищем. Говорят, он был фокусником, а для осуществления своей иллюзионистской деятельности у него имелся специальный чемоданчик. И когда он производил свои махинации, простите, фокусы, все почему-то смеялись.

Симбиоз подводника и земледельца

«26 июля 1979 г.

Экипаж О. Г. Чефонова — проверка.

Л/с БЧ-3, делают все для того, чтобы невозможно было проверить матчасть».

Вот пришлось проверить свой уже хоть и бывший, но все же родной экипаж капитана 1-го ранга Олега Герасимовича Чефонова на РПК СН «К-523». Как говорится, куда ты денешься с подводной лодки. А чтобы я не терял нюха и не заносился, что уже «не свой», мне дали почувствовать это мои бывшие товарищи. Впрочем, ничто не помешало мне исполнить свою обязанность, а лишь простимулировало во мне «спортивную» злость и «боевой» азарт. При этом в отличие от своих командиров со стороны Александра Хомченко было понимание ситуации, то есть наша солидарность подчиненных проявилась и здесь. По предшествующим проверкам видно, что не так уж я и усердствовал — сделал всего лишь 15 замечаний. Одновременно было отмечено положительное — мичман Александр Иванович Хомченко знал свою книжку боевой номер. Зато пришедший мне на замену старший торпедист матрос Евгений Ножкин ни книжки «Боевой номер», ни вверенной ему матчасти не знал, что в принципе было естественно — молодой.

А вот Михаил Михайлович Баграмян поведал еще одну занятную историю, которую ему в свое время рассказал другой мичман, Сергей Михайлович Версеник, в сороковых годах служивший на подводной лодке довоенной постройки, тип «С».

Было это где-то в 1947 или 1948 г. у абхазского побережья Черного моря, недалеко от города Поти. Понятное дело, страна после Великой Отечественной войны была в тяжелом положении, люди восстанавливали разрушенные города, разоренные села, экономику и народное хозяйство. Им было не до представлений или концертов, а тем более цирков.

Вот командир эски и решил устроить труженикам села показательное цирковое представление. И простых колхозников он-таки удивил и даже привел в восторг. Для контроля ситуации на берегу, а также в качестве комментатора командир оставил экипажного химика, уже известного нам мичмана Версеника. Сергей Михайлович прямо из арены-подлодки переместился в первый ряд зрителей, поближе к председателю колхоза, и, будто на футбольном матче, начал со знанием дела комментировать разворачивающееся представление.

А представление-то оказалось не хилым. Командир постарался. И чего он там только не вытворял! Представление началось со срочного погружения, а представитель подводного флота добросовестно это дело комментировал:

— Смотрите, сейчас подводная лодка будет погружаться!

Подводная лодка, как послушная девочка, выполнив команду комментатора, на полном ходу завораживающе ушла под воду. На что тут же последовала восхищенная реакция колхозников:

— Как ныряет!

А комментатор своих обязанностей не забывает:

— Внимание!!! А сейчас подводная лодка всплывет!

И снова восторженная реакция колхозников:

— Ух ты, быстро как!

Ну, еще бы, подлодка на полном ходу, как летучая рыба, «выпорхнула» из воды на доли секунд, блеснув в воздухе на солнце вороненой сталью черного корпуса.

Восторженная публика ахала и охала, то хлопая в ладоши, то замирая, аж в зобу ей спирало, как от воздушного полета гимнастов. Колхозники, далекие от ратного труда подводников, последним сочувствовали и в представлении сопереживали:

— Ох, тяжело им там! Ох, тяжело!

Кто-то, радуясь, с восторгом за спасенные души воскликнул:

— Всплыли!

Другой тревожно:

— А где он? Где он?

Третий восторженно:

— Ух-ху-ху! Как рыба!

От напряжения и переживаний за подводников у зрителей лица покраснели, как будто они сами, потея, выступали на арене цирка.

Народ был удивлен, поражен, восхищен и просто благодарен за невиданное представление.

Я не знаю, как долго подводная лодка кувыркалась в воде, но в итоге благодарные селяне одарили героев-подводников от всей души. Тем более колхоз Абхазии по ассортименту плодовоовощной продукции с подобным хозяйством, например, Беларуси ну никак не сравнится. В состоянии высокого душевного подъема и гордости за наших асов-подводников в корпусе подводной лодки «утонуло» большое количество ящиков мандарин, винограда, хурмы и прочего, прочего, прочего, конечно же, высшего, высочайшего сорта и отборного качества. Также не забыли они одарить выдающихся подводников и вином того же сорта и качества.

Аннексия доппайка

«27 июля 1979 г.

… за июнь, май, кто-то получил доп. паек за Э. Н. Парамонова.

А вообще-то интересно знать, кто это получил доппаек за командира дивизии атомных ракетоносцев капитана 1-го ранга Эдуарда Николаевича Парамонова. Это что ж за тать такой на бербазе завелся? Это же тянет на покушение подрыва боеготовности стратегического соединения флота!

Проверить ДВС (дежурно-вахтенная служба, суточный наряд) В. А. Шпирко на пожаробезопасность.

Был проверен экипаж капитана 1-го ранга Валентина Андреевича Шпирко на РПК СН «К-500». Выявлены недостатки, по которым сделано девять замечаний. Отмечено, что старшие торпедисты: мичман Сергей Михайлович Марков и старший матрос Димов — инструкцию по хранению и опечатыванию ЯБП и матчасть знают. Зато вооруженный вахтенный торпедных аппаратов с ядерным боезапасом (ЯБП) Коваленко своей инструкции выучить не соизволил.

Как я понял, первые мои проверки стали достоянием гласности среди минеров дивизии, особенно после доклада замечаний Виктором Григорьевичем на совещании в присутствии руководства дивизии. Поэтому личный состав и ко мне приноровился. Было ясно, что «мой конек» — материальная часть, и чтобы не иметь неприятностей из-за ее состояния, улучшили уход за техникой. Отсюда и снижение количества недоработок на кораблях. Во всяком случае, именно так я думал.

Флагманский минер Виктор Григорьевич Перфильев на своих проверках больше внимания уделял теоретической подготовке и документации. Поэтому такое разделение труда имело свою практическую пользу. Кстати, насколько был важен вопрос правильного ведения документации и своевременное ее заполнение, говорила поговорка, которую флотские острословы породили не на пустом месте: «Чем больше бумаг, тем чище задница».

Вывод: Как ни крути, а запись дисциплинирует, к чему и надо было стремиться. Добросовестная практика ведения документации не только повышала ответственность того, кто ее вел, но и облегчала коммуникации между эксплуатационниками техники и проверяющими их специалистами.

Действительно, на флоте так сложилось, что бумажный формализм играл большую роль. Хотя бумаг было не так много, однако в некоторых случаях отношение к ним оказывалось решающим, поэтому на сей счет выражались с флотской прямотой и где-то даже с цинизмом: «Ты можешь этого и не делать, но чтоб запись в служебной документации была». Весь фокус в том, что вряд ли кто-то мог позволить себе не делать того, о чем производил запись.

По 2-му вопросу проконсультироваться у флагманского минера флотилии.

У флагманского минера 4-й флотилии капитана 2-го ранга Геннадия Хржановского не то польская, не то белорусская фамилия. Как потом стало известно со слов Михаил Михайловича Баграмяна, родом он был из города Речицы, что в Беларуси.

Доклад Э. Н. Парамонову о внесении лиц в списки допущенных».

Список лиц, допущенных в штаб дивизии. Понятное дело, чтобы по штабу не шлялись всякие посторонние, этот процесс упорядочивали и держали под контролем посредством списка допущенных. Для отправления этой архиважной обязанности мне выдали смастеренный умельцем штабной команды штампик с изображением дельфина. Его оттиск на пропуске давал право беспрепятственного прохода в управление дивизии. Обладание собственной печатью к моему имиджу добавляло некий элемент царственности, правда скипетра и державы не полагалось по званию. Хотя в наш штаб народ, а тем паче подневольный за получением звиздюлей не очень-то и стремился, тем не менее иногда за этим самым и всякими там указаниями, а также в целях совершенствования документации туда-сюда сновал. В основном это был служивый люд из числа офицерского состава подводных лодок. А командование и офицеры штаба флотилии к нам на поклон не ходили, так как за теми же звиздюлями они по вдруг образовавшейся традиции сами нас вызывали, на свой ковер.

Посвящение в подводники

А вот как посвящали в подводники в соседней 26-й дивизии со слов Леонида Ивановича Лукащука.

Так как 26-я дивизия по сравнению с нашей была постарше, то и традиции там сформировались и устоялись раньше. Все члены экипажей имели на своих кормовых частях полный комплект ракушек и прочих положенных по рангу прилипших морских животных и моллюсков, а потому к приему нового члена в когорту подводников относились ответственно и деловито. Ритуал совершался с чувством, с толком, с расстановкой — не спеша и со смыслом.

Прежде всего, для проведения этого мероприятия собирался Совет старейшин, который состоял из наиболее авторитетных старшин и матросов экипажа. Весь молодняк, как положено, теснился в отсеке и представал пред очами высокой комиссии чуть позже. В ходе этого весьма важного подводницкого таинства совершались традиционно сложившиеся действа.

Перед погружением поперек отсека натягивалась бечевка или суровая нитка с пластилиновым шариком. Нитка своими концами закреплялась побортно, благо, на подлодке всегда есть за что зацепиться, даже когда этого не желаешь. Для выверки этого механизма вертикально ставилась деревянная планка, верхний конец которой упирался в подволок, и на нее наносилась первая главная метка. Это было сродни тому, как продавец, готовящийся к реализации своего товара, выставляет весы на ноль. Правда, в нашем случае это делалось без обмана и прочих хитроумных базарных уловок. Здесь первая отметка и была своеобразным нулем, с которого начинался отсчет глубины погружения, только не в метрах, а в сантиметрах, и измерялась не степень приближения субмарины к дну, а мера сжатия ее прочного корпуса.

Даже первое погружение молодого моряка на субмарине является началом его испытания в подводники, и не всегда оно сразу выводит на максимальные показатели самодельного механизма. Тогда шум воздуха, с негромким звуком исходящего из цистерн главного балласта, давит на психику молодого матроса, как шипящая змея. А погружение подводной лодки 675-го проекта, видимо, из-за более широкой плоскости легкого корпуса верхней надстройки сопровождалось дополнительным шумовым эффектом. Этот необычный и страшно воющий звук происходил из-за отрыва (отлипания) верхней надстройки от водной поверхности моря. Натяжение воды неохотно отпускало субмарину, которая при погружении рвала последнюю связь с внешним миром, и это происходило с ревущим звуком. Американцы этот проект подводной лодки прозвали «ревущей коровой», естественно, что этот леденящий душу звук вызывал у молодых кандидатов в подводники сильный страх. Их охватывала паника и возникало желание броситься вон из отсека, бежать хоть куда-нибудь, однако бежать было некуда. Они это понимали и, парализованные страхом, ожидали своей участи, оставаясь на месте.

При дальнейшем погружении, когда прочный корпус подводной лодки обжимается наружным давлением воды, объем отсека уменьшается, а расстояние между концами нитки сокращается, и шарик вместе с бечевкой провисает. При этом через каждые десять или пятьдесят метров погружения субмарины на рейке делаются отметки положения контрольного шарика — для наглядности происходящих процессов. Когда лодка погружается на максимальную рабочую глубину, из центрального поста в отсеки подается команда:

— Осмотреться в отсеках.

Все члены команды производят осмотр отсеков, всего оборудования и, конечно же, трюма, где в первую очередь скапливается вода в результате всевозможных протечек. При этом подводная лодка некоторое время на этой же глубине продолжает движение, чтобы можно было убедиться в надежности прочного корпуса и клапанов, соединенных с забортными отверстиями. Тогда же молодому матросу, кандидату в подводники, дается команда:

— Подойди к пластилиновому шарику.

Кандидат с трепетом подходит к шарику и убеждается в том, что тот действительно провис на пять-семь сантиметров, что заметно по меткам на планке, где четко просматривается динамика обжатия прочного корпуса, а значит, динамика погружения лодки в бездну. Для закрепления урока от старшего товарища тут же следует нравоучение с разъяснением:

— Видишь, шарик провис, значит, корпус обжался.

По мере сжимания корпуса в некоторых местах крошится и отваливается теплоизоляция, которой изнутри он футерован. От этого у молодых моряков усиливается страх, ведь создается впечатление, что прочный корпус кусками отваливается, значит, лодка тонет…

Там же, на максимальной глубине, как уже упоминалось, происходит целование подвешенной к подволоку кувалды и для продолжения обряда посвящения посвящаемым выпивается порция холодной морской воды, температура которой составляет пять-шесть градусов. После этого один из старейшин протягивал молодому подводнику «закуску» в качестве поощрения и говорил:

— На тебе кусочек сахара.

Некоторые кандидаты в подводники, насмотревшись фильма «Судьба человека», заявляли:

— После первой не закусываю, — и прятали сахар в карман.

Тогда же молодому матросу давалась команда натянуть провисшую нитку. А при всплытии находящийся в состоянии упругой деформации прочный корпус вновь разжимается, приобретает свой первоначальный объем, и нитка рвется. Тут же со стороны старейшин следует разъяснение:

— Видите, это корпус разжимается, значит, сталь распрямляется.

Тогда у молодых матросов чувство страха сменяется радостью выживания.

Вывод: Радость выживания утверждает в душе самое прекрасное настроение — минование грозящей опасности.

К этому выводу хочется добавить, два момента, следующих из испытания, называемого «Посвящение в подводники». Первый — понимание того, что ситуация оказалась не смертельной и что впредь ее бояться не стоит. Второй — человек убеждается, что владеет собой, умеет укротить свои ощущения, что его воля сильнее инстинктов и, значит, он всегда найдет выход из трудного положения. Последнее особенно важно, ибо тут осознанно уверенность в себе соединяется с волей к жизни, что делает человека спокойным и неуязвимым.

«31 июля 1979 г.

Проверка экипажа О. Г. Чефонова».

На РПК СН «К-523» выявлено семь недочетов и сделано столько же замечаний, при этом установлено, что мичман Виктор Васильевич Киданов нетвердо знал свою книжку «Боевой номер». За все надо платить, в том числе и за противодействие, оказанное мне при предшествующей проверке.

Морские байки

Еще одна морская байка. Насколько мне известно, этот презабавный случай произошел в Дальневосточном пароходстве, у гражданских моряков. Одно хоть и гражданское, но очень даже героическое судно находилось в море и каким-то образом обронило, то есть потеряло, якорь. Утрата якоря — событие весьма постыдное для моряков, и по степени этого самого позора может сравниться, наверное, с рукотворной посадкой на мель в ясную погоду. Кроме стыда моряки доблестного судна имели еще один побудительный мотив, чтобы попытаться избежать позора: они должны были и очень хотели после рейса уйти в отпуск.

Здесь несведущим нужно пояснить, что был утрачен якорь Холла. Это не фамилия владельца. Якорь Холла — один из распространенных типов якорей с качающимися лапами. В настоящее время он вытесняется более совершенными конструкциями, однако сам его принцип до сих пор остается основополагающим. Есть также, например, якорь Матросова, адмиралтейский якорь. Но это же не значит, что он принадлежит дядьке по фамилии Матросов или какому-нибудь адмиралу, — просто якорь так называется. Хотя я уже представил себе, как некий бравый адмирал ходит с тяжеленным якорьком подмышкой и, когда его никто не видит, чешет им у себя какое-нибудь труднодоступное место, и рассмеялся.

Выводы: Известно, что смех укрепляет нервную систему. Но лучше смеяться над собой, чем над людьми, которые к этому не стремятся и могут этого не понять. В этом смысле надо проявлять осторожность и остроумие при придумывании приколов, чтобы не унизить человека или не подвергнуть глумлению.

Лучше всего смеяться над проказами собственного воображения, это в любом случае не грешно.

В общем, пока экипаж был в море, кому-то пришла мысль, сделать макет этого злополучного якоря, повесить его на место под клюзом и вся недолга. И потом, кто к этому якорю присматриваться-то будет? Типа, хочешь что-то спрятать, положи на видное место. Тем более что на судне их два. Да и к пирсу можно встать бортом не с поддельным, а с настоящим якорем, чтоб все на него могли налюбоваться. И здесь между словом и делом дистанция оказалась на редкость наикратчайшей. Ну, из папье-маше его делать не стали, этот материал плохо сочетается с водой и отпал сам собой. Поэтому якорь сколотили из дерева, выкрасили, как положено, в черный цвет и прикрепили к якорной цепи. Все готово. Не отличить от настоящего!

Пришли в порт приписки, быстренько-быстренько судно передали в нужные руки. В общем, обтяпали дельце чин-чинарем. И все члены экипажа дружно улизнули в отпуск.

Не знаю, сколько времени это судно утюжило моря и океаны, сколько миль оно пропахало по водным просторам с деревянным якорем, но рано или поздно всему приходит конец. Вот и этому обману он настал. Где и когда, по прошествии какого времени — неизвестно, но однажды появилась нужда встать именно на этот якорь, фальшивый. Прозвучала команда:

— Отдать якорь! Столько-то метров якорной цепи вытравить.

Приказано — сделано. Якорь отдали, а цепь траванули. Правда, в этом случае дистанция между словом и делом устремилась к бесконечности, как у загибающегося марафонца. Ведь очевидно, что на деревянный якорь встать невозможно.

Якорь бросили в воду, а он как сволочь фашистская да к тому же еще и продажная взял да тут же и всплыл. Разумеется, якорь под тяжестью неслабой цепи, конечно, не всплыл, это ж, понятное дело, для красного словца присовокуплено. Зато нетрудно себе представить шок всей команды, а в особенности капитана. И все же интересно как он отнесся к факту этого подлого обмана: был взбешен и раздосадован или с юмором — посмеялся себе в усы или бороду? Допускаю, что присутствовали оба состояния, разумеется, не одновременно, а с какой-то разбежкой во времени.

Вот еще что меня занимает — где этот шедевр деревянного творчества находится в настоящее время. У кого он валяется на даче или в гараже в виде офигенного раритета? Не думаю, что его пустили на переплавку, то есть на дрова. Кстати, а почему бы не учредить музей военно-морских парадоксов и приколов. Уверен, к нему протоптали бы дорожку туристы со всего мира, и не только моряки. А хранилищем скольких военно-морских баек он бы стал!…

«8 августа 1979 г.

А. С. Емельянову (экипаж Н. И. Лазарева) — составить заявку на получение практических торпед.

Изделия В. С. Малярову — выгрузить; загрузить В. А. Шпирко — завтра».

Экипаж капитана 2-го ранга Николая Ивановича Лазарева готовился к практическим стрельбам. А два других экипажа должны были заняться перегрузкой торпед с ЯБП.

На Дальнем Востоке всем морякам известна подводная лодка, которую поставили перед зданием штаба Краснознаменного Тихоокеанского флота. Правда, не всем известно, для чего ее туда поставили. Может, и те, кто ее туда ставил, тоже не знал, для чего это делал.

Во всяком случае, на сей счет в народе существует своя версия возникновения на постаменте подводной лодки.

Как мне рассказал хранитель многих военно-морских баек и всяких случаев Михаил Михайлович Баграмян, это дело возникло из-за того, что у местного чевээса, я имею в виду ЧВС (Член Военного совета Тихоокеанского флота, он же начальник политического управления все того же ТОФ) появилась идея, правильная и даже нужная. Так как ни жены, ни их близкие родственники на подводных лодках не бывали, и о месте службы своих мужей просто представления не имели, то он и решил:

— Чтобы жены подводников видели, в каких условиях служат их мужья.

Сказано, значит, сделано. Установили на постаменте у штаба Тихоокеанского флота гвардейскую подводную лодку «С-56» в 1975 г.

На самом деле все, конечно, не так. Героизм моряков-подводников и их вклад в наши общие победы столь неоспорим и велик, что тоже достоин увековечения. И субмарины ничуть не хуже танков сражались на своих боевых полях. Вот в этом случае и была ликвидирована несправедливость, существовавшая до того, пока памятника подводникам не было. В туристической литературе о Дальнем Востоке об этом памятнике есть хорошая статья Сергея Корнилова, называется она — «С-56».

И вот один капитан 3-го ранга по имени Эдик рассказал нашему Михайловичу, как он возил на экскурсию во Владивосток, к своему месту службы, свою жену. Ну, прибыли они во Владивосток, гуляют по городу, идут вдоль штаба флота и натыкаются на какое-то непонятное для нее архитектурное сооружение из стали, но без стекла и бетона. Она своему мужу сразу под ребро вопросом и заехала:

— Эдик! Это че такое?

— Как это «че такое»? — возмутился Эдик. — Ты что, не видишь? Это подводная лодка, считай, мое место службы. Правда, здесь она при полном параде. Но при загрублении некоторых элементов архитектуры с моей лодкой получится много схожего.

Жена Эдика, как любая женщина, отличалась любопытством.

— Давай зайдем, — предложила она.

Понятно, что на подводной лодке теснотища — ни повернуться, ни развернуться, ни протолкнуться. Ну зашли, походили, полазили, посмотрели, наконец-то, вылезли. Итогом этого культурного мероприятия явились синяки и шишки на мягких местах женщины, а также грязная смазка на ее замечательно красивом выходном платье.

Эту экскурсию сложно сравнить с каким-нибудь явлением нашей жизни, поэтому я приведу пример другой — американский, так как только они способны на ненормальные отклонения. Было как-то в массмедиа сообщение о том, как школьников одного провинциального города отвезли в тюрьму и продемонстрировали им жизнь преступников после осуждения, во всех подробностях. В обоих случаях эффект получился весьма схожий.

Жена Эдика полностью прониклась уважением к службе своего мужа, что было выражено кратко, но прочувствовано на собственной шкуре:

— Да, служба тяжелая!

И вывод, прозвучавший как приговор:

— Нет, муж, бросай свою службу на подводной лодке.

Ну а для сравнения тут же представлю слова этой женщины до экскурсии на субмарину, когда она оценивала службу мужа по своим дилетантским понятиям:

— Да что там твоя лодка…

И после этой экскурсии со стороны вдруг поумневшей жены в отношении мужа уже не было ни заносчивости, ни пренебрежения.

— Эдик, про это ты мне, своей жене, больше не говори, а рассказывай тем, кто ничего об этом не знает и не смыслит, — говорила она.

«9 августа 1979 г.

Фотографии лучших специалистов — Н. В. Черный, Н. П. Сердечный.

Несмотря на некоторые недостатки в службе (где их не бывает), лучшими минерами в соединении были объявлены старшины команд мичманы Николай Владимирович Черный и Николай Павлович Сердечный.

Получить канцелярские принадлежности.

Отпечатать выписку на морские».

После выхода офицера или мичмана в море для начисления морского денежного довольствия, так называемых «морских» денег, требовалась выписка из приказа об их откомандировании в поход.

На одном ракетном подводном крейсере стратегического назначения командиром был заядлый охотник, который всегда имел при себе ружье — и даже на своем корабле. Как говорится на всякий случай.

И такой один «всякий случай» имел место быть.

Как-то командир завел свой ракетный крейсер в тихую заводь, где мирно поставил на якорь. А бухта находилась чуть ли не в заповедном месте. Зверья там было всякого редкого в избытке, да так что его прямо выпирало из лесу на свет божий. И вдруг на сопке закрасовался ветвисторогий олень.

Командир стратегического ракетоносца, узрев дичь, начал стрелять.

Олень исчез. Погиб или раненный в лес убежал, неизвестно.

А чтобы скрыть смертоубийство оленя командир решил «уйти в тину» экстраординарно сыграв «срочное погружение».

Вот так и получилось, что ни себе, ни людям, ни тем более Богу. Редкого ума встречаются командиры, и такой же редкой совести. Не дай Бог к такому попасть!

«16 августа 1979 г.

Проверка экипажа Н. И. Лазарева».

В боевой части-3 подводной лодки, которой командовал Николай Иванович Лазарев, было выявлено 13 недочетов, два из них устранены. При этом Сергей Иванович Заборющий показал слабое знание материальной части своего заведования. Думаю, эту некомпетентность я выявил благодаря тому, что при первом посещении Сергей Иванович воспринял меня в штыки. Если не говорить иносказательно, то если кто-то в отношении меня проявляет принципиальный подход, то почему я должен отказывать в аналогичном отношении оппоненту? Как ты ко мне, так и я к тебе. Как в этой ситуации, так и в последующих, я убедился, что выявить чью-то некомпетентность иногда бывает проще, чем ум и интеллект.

Первого сентября 1983 г. в нашу дивизию приехала группа космонавтов в количестве десяти человек. Из них шестеро обыкновенные космонавты — это Павел Романович Попович, Виталий Иванович Севастьянов, Валерий Ильич Рождественский, Владимир Александрович Джанибеков, Юрий Викторович Романенко, Леонид Иванович Попов, а другие четверо — закрытые. Фамилии закрытых космонавтов являются секретными, и подвиг их является государственной тайной. В Подводном флоте есть контр-адмирал, награжденный золотой звездой Героя России, однако его подвиг, также является загадкой. И даже когда мы с одним товарищем посетили Героя России в родном белорусском городке, он так и не сознался, за что был награжден. Так что у космонавтов и подводников есть много схожего.

Работа и дружбы

«23 августа 1979 г.

Японское море

Н. И. Лазарев — торпедные стрельбы:

Не держит клапан АЗК (автоматический запирающий клапан) на глубине 250 метров.

Клапан шлюзования…

Команда «Приготовить ТА № 5 к выстрелу» через 3 минуты после классификации цели.

Команда «Пли» поступила ранее доклада об исполнении команды «Товсь».

Отсутствует организация связи 1-го отсека с ГКП».

Во время практических торпедных стрельб в море, производимых экипажем капитана 2-го ранга Николая Ивановича Лазарева, я находился на борту РПК СН «К-497» в 1-м отсеке.

Заминка с приготовлением торпедного аппарата к выстрелу говорит о снижении боеготовности, что ограничивает применение торпедного оружия по времени в момент возможного боестолкновения. Задержка в применении торпедного оружия в бою может оказаться роковой для корабля и экипажа.

По команде «Товсь!» на стрельбовом щитке вынимается чека, стопорящая рукоятку, с нажатием которой дублируется команда «Пли!». Поэтому в случае, когда одна команда опережает другую, не произойдет удаление чеки и дублирование команды «Пли!» осуществить не удастся. То есть выстрела торпедой просто не произойдет.

Во время боевой (а не учебной) торпедной атаки, в экстремальных условиях противодействия со стороны противника, могут выйти из строя все устройства связи, поэтому для дублирования связи осуществляется расстановка личного состава от ГКП до 1-го отсека — для устной передачи команд и докладов.

После выявления серьезных недостатков в экипаже Николая Ивановича Лазарева мой начальник Виктор Григорьевич Перфильев направил меня проверить готовность к практическим стрельбам экипажа Олега Герасимовича Чефонова.

Моим корешем на дивизии был Николай Петрович Стулин. Он, как и я, был мичманом, получил это звание после срочной службы водолазом на УТС (учебно-тренировочная станция). Вскоре к нему приехала девушка по имени Галя, на которой он женился. В штабе он появился позже меня. Так получилось, что он стал ко всему прочему еще и моим соседом в поселке Тихоокеанском. Мы оба жили в доме № 16 по улице Комсомольской, в так называемой «малосемейке». Дом имел единственный подъезд и два крыла, на стыке которых располагались лестница и лифт, работающий с перебоями. На каждом этаже вдоль обоих крыльев шел длинный коридор с изломом в районе лифта и лестницы, противоположными концами коридор упирался в окна с балконами. В каждый коридор выходило около двух десятков квартир. Все они были однокомнатными и имели полезную площадь не более 18 квадратных метров. Я жил в 116-й квартире на седьмом этаже, а Николай и Галина Стулины — прямо за стенкой, ближе к лифту. Обычно мы с Николаем вместе ехали на службу и возвращались домой. Николай был моложе меня на три года. Однако в наших отношениях эта разница не ощущалась.

Как-то в гараже одной из близлежащих войсковых частей угорели два солдата. Одного привезли в нашу дивизию, и Николай спас его, выведя из организма угарный газ рекомпрессией в барокамере, а другой солдат скончался. Почему его не привезли с товарищем, не помню, может, уже было поздно. Стулину за спасение человеческой жизни командиром дивизии была объявлена благодарность.

Вместе с Николаем Стулиным водолазом на УТС служил мичман Шестаков — лет на десять старше меня, невысокого роста и полного телосложения. Шестаков почти всегда одевался неряшливо, чему способствовали нестандартная фигура и нежелание привести форму одежды в должный вид. По характеру он был добрейшим и совершенно безобидным человеком, на которого невозможно обидеться. Но Николай Стулин, несмотря на почтительный возраст Шестакова, относился к нему без должного уважения, на что тот совершенно не обижался и относился к этому как к должному.

Сколько раз Николай предлагал мне поплавать с аквалангом, и каждый раз я это откладывал на потом, полагая, что успеется. А сейчас жалею, что не воспользовался заманчивым предложением. Как-то мне пришлось понырять с обычной маской на Черном море, и тогда я получил большое удовольствие. Теперь остается только мечтать о том, какие красоты я мог бы увидеть в заповеднике, на дне залива Петра Великого. Даже гуляя по берегу, там можно было увидеть множество морских ежей, крабов и прочей морской живности. Босиком мы иногда наступали на морских ежей, иголки которых впивались под кожу. Кстати «удовольствие» пренеприятнейшее — иголка, вонзаясь в стопу, обламывается, и извлечь ее оттуда трудно.

«24 августа 1979 г.

О. Г. Чефонов — торпедные стрельбы:

Отсутствует плановая таблица готовности к стрельбе — 1 час.

Курковый зацеп опущен после напоминания».

Нахождение куркового зацепа в верхнем положении, когда он зафиксирован пальцем стопора, не позволяет «зажечь» торпеду при выходе ее из торпедного аппарата, в момент выстрела. Если это произойдет, то из трубы ТА торпеда выйдет «холодной», так как курковый зацеп не запустит все приборы и механизмы. По понятным причинам дорогостоящая торпеда потонет, и все труды по подготовке к практическим стрельбам пойдут насмарку.

Постараюсь описать устройство торпедного аппарата, не вдаваясь в подробности, потому что в начале прошлого века он перевернул представления о принципах ведения войны на море.

Самое большое и металлоемкое в торпедном аппарате это сама труба, на которую как бы налеплены все остальные элементы. Аппарат является герметичным устройством. Для загрузки, выгрузки торпеды и обслуживания ее в аппарате имеются задняя крышка и передняя, которая открывается перед стрельбой. Передняя крышка, являясь как бы продолжением прочного корпуса, металлическими тягами и шарнирами связана с волнорезным щитом, который собственно есть «реквизит» легкого корпуса.

Для стрельбы существует дополнительное навесное оборудование — боевой баллон, куда забивается порция воздуха давлением 200 атмосфер (в 40-милимитровый торпедный аппарат — 250 кг/см2). Отсюда через боевой клапан подается сжатый воздух, который попадает в трубу торпедного аппарата. Здесь воздух расширяется и выталкивает из трубы торпеду. Торпеда в кормовой (концевой) части имеет конусоидальное сужение в обратную от носа сторону. За счет этого происходит обжимание кормовой части и торпеда, как мокрая рыба, выскальзывающая из рук, вылетает наружу с довольно высоким ускорением.

А для обеспечения скрытности атаки существует система «беспузырной торпедной стрельбы» (БТС), которая была изобретена во времена Второй мировой войны. Скрытность обеспечивается путем отсечения и слива в специальную цистерну БТС воды и воздуха, поданного из боевого баллона для выстреливания торпеды. Ведь никому неприятен человек, который через нос пускает пузыри. Мы тоже этого не любили, а потому во время стрельбы из носовых торпедных аппаратов пузырей не пускали.

Кроме цистерны БТС есть также торпедозаместительная цистерна и цистерна кольцевого зазора. Торпедозаместительная цистерна служит для приема веса воды, равного весу выстреленной торпеды, это нужно для того, чтобы не нарушить баланс, или дифферент, подводной лодки. Цистерна кольцевого зазора служит для заполнения пространства между торпедой и трубой при приготовлении аппарата к стрельбе. Это как дорогая гаванская сигара, лежащая в пенале, только без воды.

Для ввода в торпеду данных, обеспечивающих необходимую траекторию движения на начальном этапе, существуют специальные шпиндели, которые перед выстрелом автоматически поднимаются. Представьте себе, если на карандаш в металлической точилке надавить поперек, он сломается. Так и здесь, чтобы шпиндели не поломались и не погнулись, они заблаговременно автоматически извлекались из установочной головки прибора курса торпеды.

Кстати, у американцев устройство торпедных аппаратов отличается от нашего. У них торпедные аппараты гидравлические, и торпеда выталкивается оттуда, как теща после свадьбы — под зад коленкой, специальным поршнем.

«30 августа 1979 г.

Выгрузка ЯБП у В. С. Малярова — завтра.

Приказ о выгрузке ЯБП.

Составить температурный лист.

Проверка В. С. Малярова:

Бортовой клапан управления давлением слабо держит.

Не соосность стеллажей.

Мичман С. В. Логвинов (или Логинов) не имеет допуска».

Температурный лист — это документ, благодаря которому в отсеке, где хранится торпедный боезапас, отслеживается температурный режим, который должен быть в пределах 17-23О C.

Экипаж капитана 2-го ранга Виталия Степановича Малярова на РПК СН «К-512» должен был выгрузить две торпеды с ядерным боезапасом в связи с подготовкой к практическим стрельбам или истечением сроков хранения изделий. Для производства этих работ необходимо было издать приказ по соединению и, конечно же, снабдить допусками всех участников мероприятия. Последнего у старшего торпедиста мичмана Сергея Витальевича Логвинова не оказалось.

Вывод: В мужской судьбе, какой является и служба, главное, конечно, работа, само дело. Мужчина рожден для борьбы и труда. На второе место я бы поставил дружбу — сугубо мужские отношения, плохо понимаемые женщинами, но зато неотделимые от выполнения дела. И только третье место отвел бы семье. Так должно быть. Иначе мужчина не выполнит свою миссию на земле.

Мечты о несостоявшемся предательстве

В последнее время стали раздаваться голоса бывших подводников и даже некоторых командиров субмарин, на борту которых имелось ядерное оружие, о пересмотре своего отношения к приказу. Неслыханное дело, до чего расшатали нашу нравственность! Эти люди на полном серьезе говорят, что в случае войны и получения боевого приказа на применение ядерного оружия, они бы, дескать, сильно призадумались о его исполнении. И это наши защитники, нахлебники… Они подразумевают, как и ежу понятно, проникший в их мозг яд под названием «спасение мира от ядерной катастрофы». Что-то в этих высказываниях мне не очень нравится, как я думаю, из-за отсутствия логики.

Для начала вернемся в описываемое мною советское время. И сразу отметем личности типа мятежного замполита В. М. Саблина, хотя бы потому, что речь идет о законопослушных подводниках, а тем более командирах, которые изо дня в день занимались боевой подготовкой и своей повседневной практикой заряжали себя на бескомпромиссное противоборство с вероятным противником. Они были сродни изготовленному к стрельбе ружью, нацеленному на дикое животное. С учетом этого можно утверждать, что командир корабля просто обречен на борьбу с применением любого вида оружия, в том числе и ядерного — по приказу.

Уверен, подобным образом высказываются командиры, потерпевшие фиаско в конкретном противостоянии с реальным противником во время холодной войны. Говоря прямо, те, кто проиграл поединок. А потому сейчас, находясь за бортом реальных ситуаций, сидят в кабинетной тиши и задним числом вилами по воде рисуют предполагаемые модели своего поведения, прямо противоположные тем, которые тренировали в себе, находясь в боевом строю. Подозреваю, что это кулуарная и благостная тишь кабинета так расслабляет бдительность этих людей и располагает их к созданию в своем воображении решений об отказе от боевой атаки, где все подчинено приказу и грамотному использованию вверенного им оружия. Потому что в пылу сражения понятия добра и зла отнюдь не схоластичны. Они продиктованы не желанием поражения и гибели, а стремлением к победе и выживанию. В ходе преследования, уклонения, а тем более атаки просто смешно было бы превращаться в философствующих мизантропов, поступающих вопреки здравому смыслу и сути жизни. Если есть противостояние двух стран, как было в случае США и СССР, то спасти мир можно только их обоюдным к этому стремлением, а не предательством своих интересов командирами одной из сторон.

Вывод: Концепция «спасение мира от ядерной катастрофы» придумана теми, кто пытается адаптировать наше сознание к мысли о проигрыше, стремится усыпить нас сказками, внедрить в наши представления мысль, что лучше жить в условиях поражения, чем не жить вовсе. Они мечтают о жизни на коленях, что сегодня нереально!

Те, кто наслушался подобных бредней, просто не знают истории, или пускаются в беспомощный самообман, как страусы. Практика войн последнего времени показывает, что победитель не оставляет побежденным шанса на жизнь. У сегодняшнего побежденного выбора нет.

Человек способен выбирать только до тех пор, пока у него есть возможность стоять насмерть за свою победу!

Так, как говорят сейчас эти потерявшие мужество и честь старики, не бывает. Просто не бывает. Таких ситуаций не складывается. Хотя бы потому, что столь противоестественное поведение не было бы понято противником, вернее, оно было бы расценено по-другому, в соответствии не с философским диспутом о нравственности приказа, а с военным противостоянием не на жизнь, а на смерть.

Невыполнение приказа не бывает геройством или простительным поступком не только по идеологическим соображениям, а и по репрессивным. Одновременно со сказками, что вы могли бы не выполнить приказ, и с баснями о том, что это было бы не предательство, презираемое даже врагами, а высшая доблесть, постарайтесь припомнить то, как к вам отнеслись бы в этом случае ваши руководители, да и близкие люди. Допустим даже, что вы решились бы на малодушный поступок, объявив его подвигом, и вас пощадили бы враги. Но есть же еще сторона, вверившая вам свою судьбу!

Как бы и чем бы ни отличались цели воюющих сторон, но общие нравственные представления у людей едины, и труса никто героем не считает. Хоть в последнее время их и награждают Нобелевской премией, но ведь это шутовство, глумление, это делается в насмешку. Почему бы не поводить шута в царской короне?

Если кто-то в наше время рассусоливает о невыполнении приказа вообще, значит, он кривит душой сознательно или слегка выжил из ума и из времени, из представлений о добре и зле, существующих вокруг них. Или по старости лет кокетничает с западом, примеряя нынешние политические одежки на тогдашнее свое тело.

Допускаю, что кое-кто с современной неразборчивостью в идеалах и с переродившейся психологией, вдруг оказавшись в прошлом, нашел бы возможным сделать так, как говорит теперь. Ну и что было бы? Был бы еще один предатель, и сам бы это понял, потому что, оказавшись в том времени, он бы сразу на уровне инстинктов вспомнил тогдашние реалии и цену за свой поступок.

Вывод: человека, не выполнившего приказ, тогда бы зачистили те, кого он предал, а сегодня не оставят жить те, ради кого он пошел на предательство. Привет от Бориса Березовского, Павла Лазаренко, Юли Тимошенко и многих других, чьи имена не стоят памяти.

Вспоминая себя в то время, когда я держал в руках не одну ядерную торпеду, скажу прямо и откровенно — у меня не возникало сомнений или нерешительности в отношении ее применения. Я всегда знал, что наша страна не была и не будет агрессором, и если поступит приказ стрелять, то это будет вынужденная защита. Сколько раз мне приходилось дублировать рукояткой на стрельбовом щитке выпуск торпеды с обычным взрывчатым веществом! Конечно, это не ядерный боеприпас. Но какая разница, если морально мы были готовы это сделать и с торпедой, снаряженной ядерной боеголовкой. Разница была бы лишь в том, что сделано бы это было с еще большим трепетом и тщанием.

Для сравнения приведу пример из советской действительности. Долгое время подводники без тени сомнений эксплуатировали дизеля на обычных подводных лодках, а когда пришло время, точно также использовали и ядерные энергетические установки. И если бы кто-то в чем-то засомневался, то система бы просто отторгла его.

Ну а для еще большей убедительности пример, предоставленный нам Соединенными Штатами Америки — «оплотом демократии».

Пылала война — Вторая мировая, которая уже подходила к своему логическому концу, то есть к разгрому фашистской Германии. Однако у американского командования встал вопрос о бомбежке Берлина, столицы фашистской Германии, и других крупных городов, где кроме логова Гитлера и военных объектов находились мирные жители: женщины, старики, дети. Одному американскому полковнику от авиации по фамилии Дулитл был дан приказ подвергнуть беспощадной бомбежке Берлин. Сначала этот полковник в соответствии с возможностями, предоставляемыми человеку действующим американским законодательством, даже отказался выполнить бесчеловечный приказ. Однако под нажимом своего вышесидящего генерала вынужден был уступить. Кроме Берлина подобной бомбежке подверглись: Гамбург, Мюнхен, Кельн, Лейпциг, Эссен, Дрезден. По сути это были ковровые бомбежки, опыт которых затем в полном объеме использовался во Вьетнаме, причем большей частью на мирном населении. Я уж не говорю о хрестоматийных Хиросиме и Нагасаки.

Можно иметь право и никогда не воспользоваться им, потому что оно провозглашено вопреки здравому смыслу, с лукавым расчетом на то, что практическая ситуация никогда не даст им воспользоваться, потому что само это право — придуманное для обмана, оно лживо и противоестественно.

И не надо думать, что это информация не по теме. Кто на этот счет сомневается, тому ответили сами американцы, утверждая, что достаточно было согласиться в первый раз, а затем делать это было уже гораздо проще. Что собственно и привело к применению ядерного оружия при уничтожении мирного населения и двух названных городов Японии.

Так что, на мой взгляд, мечты о возможной, но несостоявшейся фронде, вернее предательстве, разговоры о том, как какой-то командир отказался бы применить ядерное оружие в боевой обстановке, тем более в состоянии войны — чистой воды профанация. Я даже не назову это постядерным синдромом, я дам этому иное имя — подлая осознанная ложь. Возможно, заказанная суггесторами, пытающимися изменить наш рассудок. Человек с нормальной психикой после первого вынужденного убийства часто впадает в шок, что вызывает у него рвоту и даже внезапную диарею. И это происходит непроизвольно, ибо обусловлено жизнезащитной природой человека, а не наоборот. Не в то ли состояние впали лица, убившие в себе нравственного человека и теперь рассусоливающие на тему «мы бы тогда — да… »?

Все эти разговоры о неприменении ядерного оружия выгодны сегодня лишь западу. И ведутся они с целью программирования населения, чтобы Россия в ответственный момент не смогла защитить себя от внешних посягательств. Так что прежде чем умничать, наверное, стоит подумать о Родине и о своей личной безопасности.

Хохмачи

«1 сентября 1979 г.

Список, идущих в море:

Н. Н. Береговой.

В. Г. Перфильев

В. В. Плетнев

А. Н. Прокофьев

А. М. Ловкачев»

Так как в записной книжке больше ничего не указано, то по давности лет останется неизвестным, на каком борту и с каким командиром мы тогда шли в море.

Мой прямой и непосредственный начальник, флагманский минер 21-й дивизии РПК СН капитан 3-го ранга Виктор Григорьевич Перфильев — худощавого телосложения, высокого роста, за что за глаза окрещен Щеколдой — был хорошим, заботливым командиром и прекрасным человеком. Ко мне относился по-отечески, с добротой и вниманием. Когда он узнал, что у меня преотвратительный почерк, то начал бесплатно давать уроки чистописания, и это заставило меня вспомнить свои начальные навыки, полученные за партой и в Школе техников ВМФ.

Виктор Григорьевич обладал интересным талантом. Из черной бумаги для затемнения помещений он вырезал чей-нибудь профиль, потом наклеивал его на белый лист бумаги и дарил обладателю запечатленного силуэта. Это у него неплохо получалось.

«6 сентября 1979 г.

Проверка экипажа В. Р. Гармаша».

В экипаже капитана 1-го ранга Вадима Родионовича Гармаша на РПК СН «К-512», где командиром БЧ-3 был лейтенант Петр Александрович Лучин, старшиной команды торпедистов мичман Николай Анатольевич Ситников, мой однокашник по ленинградской Школе техников из 46-й группы, было выявлено 9 недочетов, по которым сделаны замечания.

Как-то у битого жизнью и ветрами старого командира спросили:

— А правда, что женщина на корабле — к несчастью?

Старый командир ответил еще лаконичней и тоже вопросом:

— А почему только на корабле?

Как прав был этот умудренный жизненным опытом человек! Хотя к чему это я? Ах, да… наши жены…

«22 сентября 1979 г.

Проверка экипажей В. Р. Гармаша и О. Г. Чефонова».

Соответственно было вскрыто пять и два недочета, по которым сделаны замечания.

Мой начальник Виктор Григорьевич Перфильев имел хорошее чувство юмора. Как-то он рассказал, как поездом ехал в отпуск и от одного незнакомого моряка срочной службы услыхал флотскую байку. Рассказчик оказался нашим коллегой, из минеров. Имел он богатое воображение и был занятным выдумщиком. Его рассказ про то, как он при помощи торпедного аппарата ловил рыбу, был настолько оригинальным и забавным, что такого я больше нигде и никогда не слышал. С особым удовольствием попытаюсь воспроизвести его тут.

Понятно, что моряк в форменной одежде всегда приковывает к себе внимание гражданского населения. Долгая дорога через всю Сибирь, когда в вагоне заняться нечем, а тут живой морячок, да еще в одном купе…. На него тут же обратили внимание, посыпались самые разные вопросы:

— Как тебе служится, как тебе дружится?

Прознав, что моряк ко всему прочему еще и подводник, начали интересоваться им усерднее:

— А не опасна ли служба?

— Как вы там, на вашей подводной лодке, живете?

— Как вы на этой подводной лодке плаваете?

— А что вы на глубине в иллюминаторе видите?

И так далее, и тому подобное. Как отвечал на эти вопросы морячок, неважно, но, видать, удержу его фантазии не было, потому, что эта ситуация моего начальника откровенно веселила и забавляла. Он так и сказал:

— Я сижу, слушаю и потешаюсь. Мое инкогнито было обеспечено гражданской одеждой, а о своей службе я вслух не высказывался.

А вопросы на бывалого морячка так и сыпались, так и сыпались! В ответ же качественно приготовленная лапша, сдобренная острым кетчупом изобретательной выдумки, на уши слушателей так и вешалась, так и вешалась.

— А чем вы вообще занимаетесь на своей подводной лодке?

— В первую очередь службой, но можем и рыбку половить.

— Как это? Разве такое возможно?

— Да запросто! Мы на своей подводной лодке погружаемся на глубину. В подводном положении открываем переднюю крышку торпедного аппарата. Труба заполняется водой. Затем в отсеке нагнетаем давление воздуха так, чтобы оно сравнялось с забортным. Теперь можно открыть заднюю крышку торпедного аппарата. И вот тут начинается самое интересное…

— Что?

— Так как давление одинаковое и в отсеке, и в торпедном аппарате, то вода из трубы не выливается, а стоит вертикально. Вы просто не поверите! Морская рыба сама оттуда выпрыгивает и ныряет прямо в отсек! Только успевай подставлять лагуны и котлы, а когда уже не во что ее набирать, так мы просто руками ловим.

— О!

— Вот это да-а!

— Вот где настоящая рыбалка!

— А вы что думали? Мы же подводники!

— Да, изобретательный народ.

Конечно, мой начальник мог представиться публике и с видом бдительного замполита превратить занятного рассказчика в клоуна, просто сказать, что он несет полную чушь и ахинею, опозорить его и пристыдить. Однако Виктор Григорьевич понимал шутку и этого делать не стал. Зачем разочаровывать завороженную рассказом публику и клеймить занятного и остроумного выдумщика? Не зря мой друг Петр Калинин любил повторять народную мудрость: «Не соврешь, не расскажешь». Оставшись наедине с моряком, мой начальник представился и со смехом посоветовал:

— Дорогой друг, ты, конечно, молодец и рассказчик хороший. Только в следующий раз, если будешь байки травить, выдумай что-нибудь правдоподобней. А то ведь слушателем может оказаться и особист. Он тебя внимательно выслушает, только тогда ты еще более внимательно будешь слушать приговор военного трибунала…

— За что? — удивился веселый морячок.

— За поклеп на наши боевые субмарины.

Впрочем, полагаю, что слушатели в вагоне поезда дальнего следования не были полными неучами, они понимали шутку и ценили хорошую выдумку. Тут мой начальник тоже просто шутил, своеобразно. Ведь что такого страшного мог бедный моряк нафантазировать, чтобы сразу уж казалось правдоподобным и обидным для безопасности страны?

«24 сентября 1979 г.

Заказать кран и торпедовоз с 09.00 до 20.00. Старший А. М. Куксов.

На корабле под командованием Валентина Андреевича Шпирко, где командиром БЧ-3 был капитан 3-го ранга Анатолий Михайлович Куксов, старшиной команды торпедистов мичман Юрий Васильевич Ситкин, старшими торпедистами мичман Александр Илларионович Белобородов и старший матрос Димов, намечалась погрузка торпедного боезапаса.

В нашем штабе были офицеры, казавшиеся на первый взгляд беззаботными хохмачами, это капитаны 3-го ранга Анатолий Юрин, Константин Винокуров, капитан-лейтенант Алексей Израилевич Шахов. Они имели великолепное чувство юмора, особенно первые два. Часто на различных построениях из их уст можно было услышать забавные шутки и остроты, которые всех развлекали. Из этой троицы лично мне больше нравился Анатолий Юрин, он был более демократичным и простым в общении. Как-то из его уст вылетела шутка, адресованная владельцу «Запорожца»:

— Ты коленками на ушах мозоли еще не натер?

Или Се ля вуха — перефразированная им же с французского языка на русский известная фраза «Се ля ви», «такова жизнь». Прелесть этой фразы в том, что она перекликается с аналогичной русской «Такая житуха».

Или он говорил: «Этот вопрос не по окладу», давая понять несведущему, что проблема находится не в его компетенция и по ней следует обращаться к соответствующему должностному лицу. Хотя, конечно, и он бы мог разобраться, но зачем ему лезть не в свои дела.

Он него можно было услышать выражение, произносимое ласково и почти с придыханием, маскирующее свое коварное предназначение: «Иди ко мне, мой маленький лягушонок». В комментариях оно просто не нуждается. Хотя в какой-то мере перекликается с комдивской репликой: «Ком на хер».

С Алексеем Израилевичем Шаховым мне пришлось больше пообщаться при приеме дел нештатного финансиста и при обращении за советом при освоении этой непростой общественной нагрузки. В мою бытность все они на ступеньку были повышены в воинском звании.

«28 сентября 1979 г.

Оповестить командиров БЧ-3 о занятиях по аварийности в УЦ (Учебном центре) в 10.00.

Замечания, сделанные вчера при проверке помощником флагманского минера флотилии, устранены».

Жизнь соединения не замирала ни на секунду, что видно даже на примере такой немногочисленной службы, как БЧ-3. Занятия, проверки, разбор «полетов» и снова занятия, проверки и опять анализ и обобщение недочетов. И все это в перерывах между походами, а то и там же, плюс ракетные, торпедные стрельбы и прочие выходы в море.

Рождение знаменитой песни

Рассказывали, что композитор Александра Пахмутова и поэт-песенник Николай Добронравов в середине шестидесятых годов побывали на Краснознаменном Северном флоте. Понятно, что такое посещение дорогого стоит, равно как и ко многому обязывает, так как в подобных случаях от творческого союза, работающего на семейном подряде, ждут ответного жеста в виде замечательной песни. А тут как назло старания не сопровождались разрешением от бремени впечатлений достойным хитом. Ну не возносил Пегас этих гостей на Парнас, и все тут. А флотский народ, обнадеженный, ждал и никак не мог дождаться песенного успеха. Командование флота с участием и тревогой следило за творческим процессом и проявляло такт и сочувствие, даже готовность помочь. А процесс затягивался, а результата — все не было. Несчастная композитор сама измучилась, и зрителей уморила ожиданием.

Начальственная массовка пошла навстречу будущей обладательнице успеха и решила создать ей соответствующие условия, произвести как бы рекогносцировку по месту. Пахмутову обрядили в канадку — кожаную меховую куртку, предмет формы одежды подводников — и повезли погулять на плавучий пирс, где и оставили в вольное творческое плавание по причалу. Разумеется, пространство от всех посторонних освободили и бедная будущая автор хита, приняв позу мыслителя, понятное дело, не такую статичную, как у Родена, стала прогуливаться по отведенной ей территории в муках творчества.

Ходит. Мается. Бродит. Страдает. Гуляет. Мучается.

А мотив не идет и даже ни тактом, ни ритмом в голову стучать не желает.

Флотское начальство сострадательно стоит в сторонке и лишь обеспечивает ей полное одиночество для мыслительного процесса, цыкая на случайно подворачивающихся не прочувствовавших момента матросов.

Стемнело. В сумерках Пахмутова тенью отца Гамлета, а может быть, и призраком его матери, бродит по причалу. А тут не ко времени вздумала возвращаться из морей смаявшаяся дизельная подводная лодка. Впрочем, кто знает, может, и к счастью.

Усталая субмарина, не спеша и едва слышно постукивая дизелями, приближалась к обезлюдившему пирсу, где композитор Александра Пахмутова корчилась в предродовых схватках, самым наглым и беспардонным образом вторгаясь в процесс создания будущей песни. Видимо, из сострадания к терпящей бедствие женщине усталая подлодка подключилась к процессу и тоже стала корчиться в муках, что ее дома не принимают. Эти обоюдные терзания с приближением лодки к пирсу все больше сближали их не только в смысле сокращения расстояния. Одна смущенная тем, что ей предоставили все условия для восшествия на Парнас, и тем, что при этом у нее нет результата, а другая тем, что ее вроде и не ждали.

А тут видят, что какой-то матрос-недомерок праздно прогуливается по пирсу. Ему с усталой подлодки подводники кричат:

— Эй, на пирсе, прими конец!

А в ответ тишина — ибо воображение и внимание Пахмутовой находится в творческой командировке, в восхождении на Парнас. С очень уставшей лодки следует повторное приглашение принять конец, уже в более раздраженном тоне. Неужели не ясно этому ленивому матросу-тугодуму, шляющемуся по пирсу, что надо принять швартов с подлодки?

А в ответ опять тишина и все по той же причине — Пахмутова просто не понимает, что обращаются к ней. На лодке вконец уставшие и озадаченные подводники уже не нервничают, а просто психуют, однако сил на третью реплику с художественными флотскими вывертами у них хватило:

— Эй, ты, ептт…, тв…, на пирсе! Если ты сейчас же не примешь конец, то!…

Этот крик услышали даже на соседней лодке, ошвартованной у того же пирса. К счастью, там нашлось кому принять швартовый конец. И наверное, тогда же — в условиях почти полного уединения с музой, в фиоритурах флотского языка — родилась основная идея подводницкого песенного хита.

Подводники ранее ошвартованной и отдыхающей у пирса лодки приняли конец и, конечно же, разъяснили ситуацию непросвещенным и уставшим от моря своим собратьям:

— Витек! А ты знаешь, что здесь Пахмутова?

В ответ звук удивления и вопроса:

— Да ну!?

Вывод: Любое дело человеку по плечу, если он на него заряжен, настроен, если у него легко на душе. Зачастую этому помогает бойкое слово и хорошая, зазывная или душевная песня. Не зря большие начинания в Стране Советов имели свой лозунг и свой гимн.

Александра Пахмутова, являясь как очевидцем, так и немым соучастником швартовки, видимо, была впечатлена уставшими подводниками, а в особенности усталой подлодкой. Поэтому под воздействием морского соленого ветра, под звучание специфического флотского диалекта родилась единственная и безраздельно господствовавшая в течение как минимум трех десятков лет, очень любимая подводниками песня под названием «Усталая подлодка». Наверное если бы к пирсу причалил большой противолодочный корабль или большой десантный корабль, то подводники не получили бы своей самой любимой песни.

След Хрущова

«1 октября 1979 г.

С понедельника начать подготовку и к четвергу сделать — таблицу тренировок КБРт и торпедных расчетов, размерами 1x1,5 м.

Таблица указанных размеров была изготовлена на ватмане силами и стараниями моряков штабной команды под руководством Игоря Удалова. И стала сия таблица моей чуть ли не настольной книгой, или настенным плакатом, так как я на нее ежедневно «молился», делая соответствующие отметки. Не знаю, откуда взял эту идею мой начальник Виктор Григорьевич Перфильев, но произвел ее на свет качественно, мне лишь оставалось ее холить и лелеять, бегая в кабинет торпедной стрельбы учебного центра за информацией и воспроизводя ее в таблице. Однако не лишне заметить, что идея хороша была еще тем, что работала, потому что я систематически заполнял экран, и о состоянии дел докладывалось командованию дивизии. Отстающих, разумеется, подгоняли, используя все существующие в то время стимулы.

3-дневные сборы торпедных расчетов, сдача на классность — на следующей неделе, 3 дня. Послужные карточки.

Выписки из вахтенного журнала (на 10 суток) на Э. Н. Парамонова и В. Г. Перфильева.

Командир 21-й дивизии Эдуард Николаевич Парамонов вместе с Виктором Григорьевичем Перфильевым в течение десяти суток находился в море. Поэтому мой непосредственный начальник озаботил меня получением выписок из вахтенного журнала, подтверждающих факт их нахождения там для начисления «морских» к денежному довольствию.

Доклад Н. И. Королевскому о количестве классных специалистов для значков.

П. И. Мокрушину (или Макрушину) в 08.00 являться на построение, а 12 октября в 16.30 прибыть на доклад к начальнику штаба соединения В. П. Бондареву.

На время нахождения моего начальника в море его обязанности исполнял командир БЧ-3 из экипажа капитана 2-го ранга Николая Никитовича Германова, капитан 3-го ранга Павел Иванович Мокрушин. В связи с этим ему надлежало присутствовать на построениях, а также производить соответствующие доклады командованию дивизии о состоянии дел в минно-торпедной службе. Ему же препоручалось и ведение журнала боевой подготовки и прочей текущей документации.

Получить пошивочные и вещевое довольствие на начальника штаба В. П. Бондарева.

ЖБП («Журнал боевой подготовки» — один из основных документов, ведущихся боевой частью корабля), журнал эксплуатации поручить капитану 3-го ранга П. И. Мокрушину».

Из перечисленных запланированных мероприятий в моей записной книжке отсутствует отметка об исполнении пункта 4, видимо, по причине сложности материального обеспечения значками. Впрочем, скорей всего, оно было выполнено, но позже.

В Стране Советов довольно часто производились мобилизации добровольцев на передовые народные стройки, и вообще на массовые начинания. Эти движения сопровождались призывными лозунгами, такими как «Все на Турксиб!» (в 1920-х гг.), «Все на Днепрогэс!» (в 1927-м г.), «Все на целину!» (в 1950-х гг.), «Все на Магнитку!» (в 1958-м г.), «Все на БАМ!» (в 1970-х гг.). Можно было бы постараться вспомнить все трудовые подвиги, совершенные советским народом за семьдесят лет существования СССР. Некоторые из призывов действительно охватывали все население, а не только какую-то его часть, как например «Все для фронта, все для победы!» (в 1941-м г.). Но были призывы и чисто специфические, профессиональные, как например «Все на флот!», а потому в нынешнее время они известны не многим.

В начале восьмидесятых годов из-за демографического спада, вызванного массовой гибелью населения во время Великой Отечественной войны и низкой деторождаемостью в послевоенное время Военно-морской флот, а особенно Подводный испытывал кадровый голод. Тем более что в дополнение к объективным причинам была еще одна, субъективная, — предательская политика Никиты Хрущова, который нанес Вооруженным силам СССР и его военному флоту непоправимый ущерб.

Вот что пишет, например Александр Самсонов, автор публикации «Предательство СССР. Перестройка Хрущева»:

«Большой урон Хрущев нанес и обороноспособности СССР. При Сталине, сразу после восстановления разрушенного войной народного хозяйства, был взят курс на строительство мощного океанского флота. Зачем СССР океанский флот? Сталину было очевидно, что «мирное сосуществование» капитализма и социализма невозможно в принципе. Столкновение было неизбежным. Поэтому СССР нужен был мощный флот, чтобы не бояться агрессии великих морских держав — США и Великобритании, и иметь возможность отстаивать свои интересы в любой точке Мирового Океана. Необходимо учесть и тот факт, что сильная судостроительная отрасль давала стране тысячи, десятки тысяч рабочих мест. Хрущёв уничтожил этот грандиозный и смертельно опасный для Запада проект на корню.»

И тогда, после устранения Хрущова, из военных комиссариатов Страны Советов прозвучал призыв «Все на флот!». Флотские учебки, в том числе и северодвинская, готовившие специалистов на подводные лодки, стали производить набор кадров, не всегда заботясь о качестве контингента. В ту волну на флот попали и случайные люди.

В качестве иллюстрации того, как это получалось и как сказывалось на службе, приведу рассказ бывшего старшины команды торпедистов атомного стратегического ракетоносца Анатолия Арнольдовича Кржачковского. В этой истории каждая деталь оказалась символичной, ибо показывает, с какими кадрами рассказчику пришлось послужить.

Фамилия кандидата на службу в Подводном флоте была Топтыгин, рост — «метр пятьдесят в прыжке». Когда Анатолий Арнольдович задал Топтыгину вопрос:

— Как ты попал на флот? — то получил в принципе исчерпывающий и вполне вразумительный ответ:

— Я убегал от милиции.

Правда, от такого ответа возникло еще больше вопросов. Впрочем, расскажу, что знаю. Этот Топтыгин в Воронежской области работал заготовителем сельскохозяйственной продукции. Серьезно увлекшись работой и «радея» о государственных интересах, он начал обманывать как своего работодателя, то бишь само государство, так и своих товарищей, народ. То есть в системе заготовки овощей, фруктов, зерна и кормов для скота произошел неадекватный перекос в пользу персонального кармана Топтыгина. На «ударную» составляющую его инициативного труда обратила внимание весьма популярная среди воровского «сословия» государственная организация под названием ОБХСС (отдел борьбы с хищениями социалистической собственности) и нечаянно наступила Топтыгину на «хвост». А тут как раз по всем военкоматам и объявили: «Все на флот!». В военкомате, куда немедленно побежал Топтыгин, ему объяснили специфику флотского ремесла, из чего он понял только одно: там можно ничего не делать, а зарплату получать.

И хотя советское государство просто так денег не платило, а тем более больших, если брать с учетом коэффициентов Крайнего Севера, однако проворовавшийся заготовитель польстился на перспективы, показавшиеся ему радужными, как северное сияние, и заманчивыми, как сыр в мышеловке. И у него появилась реальная возможность избежать преследования правоохранительных органов.

Верный себе и своим аморальным ценностям, он также откровенно поделился планами на будущее:

— А я и здесь долго не пробуду.

Так и вышло. Топтыгин пробыл на флоте не более трех месяцев. Тем не менее успел оставить о себе «светлую» память «передовика» и «ударника» в деле присвоения государственных ценностей.

Кто служил на флоте, тот знает, что такое хронический дефицит ключей и прочего инструментария. Так вот агент по заготовкам натаскал из дока в Росляково, на подводную лодку, столько комплектов ключей, приборов и прочего инструмента, что всего этого добра хватило бы на целую дивизию. Анатолий Арнольдович уверял, что этот проныра почти весь отсек завалил ключами, которые под настилом образовали залежи дефицитнейшего добра.

Топтыгин мичманом, конечно, не стал. Он зафиксировал свой служебный статус наивысшей для себя флотской планкой — старшины 1-й статьи. Но чего от него было больше людям и Богу: зла или добра?

Вывод: 1. Необходимо всеми силами беречь нажитые предшественниками знания, навыки, традиции и обычаи, что в целом составляет систему подчинения и школу преемственности определенного дела. Разрушить это нерукотворное создание легко, а на воссоздание порушенного уходят годы.

2. Превыше всего береги своего учителя и соратника, ибо без них прервется цепь поколений и настанет конец времен.

3. Если ты в своей жизни и деятельности что-то понял, постиг определенные знания, освоил полезное ремесло, то воспитай ученика и преемника, иначе ты жил и старался не для вечности, а для времени, которое уже прошло.

Долго еще флоту пришлось преодолевать негативные последствия правления разрушителя и предателя Хрущова, которые мы называли «след Хрущова».

Интернационал

«12 октября 1979 г.

Проверка — ?»

Мною был проверен корпус, на котором выявлено семь недоработок, при этом вооруженный вахтенный по охране торпедных аппаратов с ЯБП Ливай кемарил на посту и не знал своей инструкции. Вооруженный вахтенный по охране ТА с ЯБП, по сути являлся постовым, которому особых знаний не требовалось, поэтому он назначался не из минно-торпедной части, а из числа молодых матросов.

Один из старпомов нашей дивизии жил в поселке в гордом одиночестве, то есть без жены. Как-то вечером он приходит со службы домой, а там вместо жены стряпней на кухне занимается какой-то нерусский стройбатовский солдат. Опешивший от такой наглости старпом только и вымолвил:

— А ты что тут делаешь?

Невозмутимый солдат, спокойно продолжая помешивать ложкой в кастрюле, ответил:

— Нэ видишь, да? Суп вару.

— А ну вон на… (хрен или горчицу) из моего дома!!!

Старпом попросил незваного гостя покинуть принадлежащее ему на законном основании жилище и удалиться по месту дислокации своей войсковой части, как всегда, с присущей всем офицерам вежливостью и тактом. Пинки и затрещины, использованные исключительно в качестве общедоступного в межнациональном общении языка (своего рода эсперанто), сопровождавшие проводы, разумеется, не в счет.

До сих пор не могу забыть праведного гнева на лице этого старпома. И долго он еще делился со своими сослуживцами возмущением и негодованием по случаю несанкционированного посещения его квартиры нежелательным гостем.

«16 октября 1979 г.

Приказ о назначении комиссии для проверки ТПУ.

Акт о проверке ТПУ по в/ч 87066.

Плановое мероприятие, связанное с проверкой торпедопогрузочных устройств (ТПУ) корпусов 21-й дивизии (в/ч 87066).

Экзамены:

Экипаж О. Г. Чефонова — командир БЧ-3 В. С. Николаев, старшина команды В. В. Киданов.

Экипаж А. В. Авдеева — командир БЧ-3 Г. А. Кольцов, старшина команды В. И. Шахрай.

Как-то при выборке якоря один из подводных крейсеров нашей дивизии лапой зацепил и поднял со дна мину. В штабе дивизии это событие переполоха не произвело, а вызвало лишь легкий напряг. В это время мой начальник, флагманский минер капитан 3-го ранга Виктор Григорьевич Перфильев находился в отпуске. И на прояснение ситуации послали минера второго экипажа РПК СН «К-500» капитан-лейтенанта Георгия Александровича Кольцова — на пару-тройку лет старше меня, стройного, худощавого и симпатичного. Впоследствии он стал флагмином 21-й дивизии, затем помощником флагманского минера 4-й флотилии. В последних числах 1990-го года, я был во Владивостоке и встретил Георгия Александровича в ГУМе — в форме капитана 2-го ранга. Кажется, тогда он служил он в штабе Тихоокеанского флота.

Правда, не совсем понятно, зачем вообще кого-то надо было посылать, ведь на борту того же ракетоносца имелся свой минер, и точно такого же государственного знака качества. В подтверждение чего наверняка у него в кармане лежал диплом об окончании минно-торпедного факультета высшего военно-морского училища. Георгий Александрович, наверное, был послан, чтобы, как у врачей на консилиуме, помочь принять коллегиальное решение при идентификации добытого из моря «улова». Не знаю, насколько правильным оказался вывод, однако во всеуслышание было объявлено, что, во-первых, мина оказалась советского производства, во-вторых, практической, то бишь учебной, а в-третьих, имела наименование — изделие - «РМ-2Г», что в переводе на человеческий язык означает — реактивная мина второй модификации, глубинная.

Кстати про подобную мину я слышал байку, что вот таким же образом аналогично утраченная мина попала в какую-то водяную воронку, а затем случайно была выловлена американцами, которые содрав наше устройство, породили свой клон под названием «Кэптор».

Экипаж А. И. Колодина — ком. БЧ-3 П. И. Мокрушин, старшина команды Л. Д. Антипов, старший торпедист В. Л. Мининберг.

Экипаж О. В. Соловьева — ком. БЧ-3 В. Н. Володькин».

Несмотря на нахождение подводных лодок на боевой службе, экипажи других подводных крейсеров, здесь перечисленных, сдавали экзамены на классность. В данном случае это были офицерский и мичманский составы без участия моряков срочной службы.

«29 октября 1979 г.

На 30 октября:

Вручить удостоверения делегатам комсомольской организации.

Эти удостоверения имели вполне конкретное и исторически сложившееся название «мандат» и были выданы участникам комсомольской конференции. Мне достался мандат за № 17. Затем аналогичный мандат с № 126 был вручен для участия в комсомольской конференции 4-й флотилии.

Я также избирался участником партийных конференций 21-й дивизии, а затем 4-й флотилии.

На первой партийной конференции флотилии под занавес случился, можно сказать, неудобный момент. Когда исчерпалась повестка дня и было объявлено о закрытии конференции, президиум встал и запел «Интернационал», чтобы своим примером зажечь аудиторию. Сидящие в зале тоже поднялись, но тут оказалось, что многие из них не знают слов, которые надо петь. Единодушия не получилось, партийный гимн прозвучал нечетко и невыразительно. Это был удар по организаторам, которые обязаны были пригласить певцов-профессионалов для задания тона в его исполнении, как это делалось повсеместно. Но если не было такой возможности, то хотя бы распечатали и роздали его текст.

Политотделы, командование объединения и обоих соединений были возмущены такой подготовкой конференции. Делегаты, кто смущенно улыбаясь, кто просто посмеиваясь, продолжали петь, заполняя текстовые лакуны мурлыканием. Что из этого получилось можно догадаться. Дома я не удержался и рассказал об этом жене, на что она ответила:

— Какие же вы коммунисты, если не знаете слов «Интернационала»?

Вывод: Если ты уважаешь дело, которому посвящаешь свое время, часть своей жизни, то должен также чтить его символы и атрибутику. В противном случае ты будешь демонстрировать неуважение к себе и бросать тень недоверия на то, чем занимаешься.

Конечно, она была права. Полученный негативный опыт сотрудниками политотдела в будущем был учтен. Во избежание подобного инцидента на следующий год каждому делегату конференции был вручен блокнот с логотипом и с текстом «Интернационала». И завершение очередного партийного форума произошло гладко и достойно.

На сегодня:

Проверка А. В. Авдеева».

Второй экипаж РПК СН «К-500» под единоначалием капитана 1-го ранга Анатолия Владимировича Авдеева получил в пользование нашу подводную лодку «К-523», поэтому положение дел по матчасти мне было доподлинно известно — они получили шесть замечаний. Командиром БЧ-3 был старший лейтенант Георгий Александрович Кольцов. Старшина команды торпедистов — на год моложе меня, земляк, родом из Слуцка — мичман Виктор Иосифович Шахрай тоже был выпускником Школы техников в Ленинграде. Но мы вместе не учились, так как я на год опережал его. Окончив впоследствии высшее военно-морское училище, он дослужился до помощника командира подводной лодки. Ныне это уважаемый капитан 3-го ранга запаса. Уже после моей службы, в начале-середине девяностых годов, мы случайно встретились в районе минского железнодорожного вокзала. Встреча оказалась насколько неожиданной, настолько и радостной. В последний раз мы с ним разговаривали в ноябре 2003 года — по телефону. К сожалению, разговор получился не такой, как хотелось бы. Как я понял, Виктор Иосифович был то ли уставший после охоты, то ли просто без настроения. На этом же корабле старшими торпедистами служили мичманы Сергей Михайлович Марков и Андрей Петрович Стефаненков.

Наблюдательные подводники обратили внимание на интересное совпадение фамилий в этом экипаже, отражающих иерархическую подчиненность их владельцев: командир корабля — Авдеев, а старший матрос — Авдиёнок.

«15 ноября 1979 г.

Автобиография в 4-х экземплярах.

Заполнить таблицу учета тренировок по следующим показателям: общее количество тренировок; командир; СПК (старший помощник командира подводной лодки); СПК БУ (старший помощник командира по боевому управлению подводной лодки); ВО (вахтенный офицер подводной лодки); торпедный расчет».

Посетив учебный центр, я из журнала учета сделал выписки о количестве произведенных тренировок.

Экипаж А. И. Колодина:

командир — 6;

СПК — 6;

СПК БУ — 3;

вахтенные офицеры — 6;

торпедный расчет — 4.

Экипаж Г. М. Щербатюка:

командир — 1;

торпедный расчет — 1.

Экипаж Н. М. Зверева (бывший командир В. А. Шпирко):

командир — 4;

СПК — 1;

СПК БУ — 1;

торпедный расчет — 2.

Экипаж А. В. Авдеева:

командир — 5;

торпедный расчет — 3.

Экипаж О. Г. Чефонова:

командир — 3.

Худо-бедно, но все наличествующие экипажи, хоть их и отвлекали на различного рода работы, наряды и прочие мероприятия, регулярно посещали кабинет торпедной стрельбы, где проводили тренировки командирского состава и торпедных расчетов. Точно не помню, за какой период здесь представлены сведения, думаю, что за неделю.

Рождение Филиппа

В ноябре 1979 года родился сын Филипп. Условия для ухода за ребенком в пос. Тихоокеанском были не самые лучшие, поэтому через несколько месяцев жена с ним улетела в Минск. Филиппу было менее полугода, когда он на самолете преодолел расстояние в десять тысяч километров. И так получилось, что после этого ни сына, ни жены я не видел больше года. Для моряков это не является из ряда вон выходящим фактом — просто кому как повезет. Хотя я сильно не переживал, так как на сей счет у меня была своя теория: чем дольше не видишь любимого человека, тем радостней потом встреча; и чем ближе разлука, тем больше ценишь каждый миг общения.

«30 ноября 1979 г.

Проверка экипажа В. В. Морозова.

Незадолго до этого в нашу дивизию прибыл с Камчатки экипаж ракетного подводного крейсера стратегического назначения такого же проекта «К-477» (в/ч 63921-I), которым командовал капитан 1-го ранга Виталий Васильевич Морозов. Командиром БЧ-3 там был капитан-лейтенант Александр Тимофеевич Матора, старшиной команды торпедистов мичман З. А. Кирасиров и старшие торпедисты мичман И. В. Якунин и старший матрос Ф. С. Хужаяхметов.

Понятно, что в первом отсеке находились отдельные элементы скарба и обмундирования членов экипажа. Поэтому проверки как таковой не было — убедился в том, что матчасть в порядке.

Экипаж как экипаж, естественно у офицеров и мичманов там нашлись знакомые однокашники и сослуживцы. Пошел обмен информацией. Я узнал, что на Камчатке ведро картошки, где она была привозной, стоило 20 рублей, а в Минске, где ее выращивали, не дороже одного рубля. А теперь, когда все везде привозное, цены везде одинаковы. Да еще и все в равной мере невкусное. Смех сквозь слезы! А с капитаном 1-го ранга Виталием Васильевичем Морозовым мне довелось встретиться осенью 2003 года в Санкт-Петербурге, где мы отмечали 25-ю годовщину образования 4-й флотилии атомных подводных лодок. После коллективной гулянки мы вчетвером — наш командир контр-адмирал Олег Герасимович Чефонов, его дочь Елена, Виталий Васильевич и я — зашли в кафешку, где еще накатили по соточке и хорошо посидели, поговорили «за жисть».

Позвонить А. М. Куксову: заказать кран и торпедовоз для выгрузки боевых изделий — в январе.

Отпечатать акт не секретный».

Позвонить В. С. Николаеву насчет 034.

Речь идет о большом торпедолове с бортовым номером «034».

Зимой в Приморье наступали морозы, которые усугублялись жестокими ветрами с моря. В доме отопление было малоэффективным, поэтому все жильцы грели квартиры отопительными приборами кустарного производства, далекими от совершенства, а тем более от ГОСТов. Когда мужья возвращались со службы, а в нашем доме практически все были флотскими, жены включали обогреватели и электрические плиты. Распределительный щит не выдерживал нагрузки и вырубал подачу электроэнергии. И тогда офицеры и мичманы, кто не был в море, собирались на первом этаже у электрощита и проводили консилиум. На «повестке дня» стояла одна и та же проблема: хроническая «болезнь» системы подачи электричества. Тут же изыскивались способы экстренной «реанимации» щитка и пытались осуществить саму реанимацию. Для этого использовали и нетрадиционные способы. На предохранитель размером с мужской кулак, который не выдерживал нагрузки и просто-напросто выходил из строя, каждый раз наматывали разнокалиберную проволоку или вместо него вставляли разные предметы вплоть до ложек. Одна такая ложка от нагрузки у нас на глазах раскалилась докрасна. Во время этих собраний у железного шкафа мы более-менее раззнакомились.

Вывод: Людей сближают не развлечения, а трудности, ибо развлечения ни к чему не ведут, а трудности, при их совместном преодолении, приводят к сплочению и победе.

Наш дом был довольно интересным объектом, думаю, им могли бы заинтересоваться и сталкеры. Внизу, в подвале, стояла вода, и никто и никогда не озабочивался ее откачкой. Наверху, на крыше дома, были установлены индивидуальные телеантенны, привязанные к бочкам или к чему-нибудь тяжелому. Когда начинался сильный ветер, я поднимался на крышу, где иногда встречал соседа, как и я, озабоченного наладкой изображения своего телевизора.

А в самом доме чего только не происходило. Основным поставщиком информации о событиях, происходивших в нашем доме, был мой сосед и сослуживец Николай Петрович Стулин. Окончив срочную службу на учебно-тренировочной станции (УТС), Николай получил звание мичмана и остался на сверхсрочную. Попробую перечислить без подробностей некоторые наиболее «выдающиеся» случаи, которые сохранились в моей памяти из той жизни:

обнаружение мертвого тела старшего лейтенанта на козырьке подъезда нашего дома;

ночная беготня голых девиц по коридору последнего, девятого, этажа; было бы странным, если бы там, где есть обилие молодых мужчин, не появились раздетые девицы;

застигнутый врасплох офицер, отправлявший свои сексуальные надобности с несовершеннолетними девицами в одной из квартир.

Случаи менее значительные, но не менее интересные по прошествии трех десятков лет в памяти просто не удержались.

Кстати, в подвале одного из близлежащих домов, по рассказам единственного милиционера, которого я видел в поселке, было обнаружено несколько мертвых бомжей. Они сидели за импровизированным столом, на котором стояла разнообразная выпивка, вплоть до средств бытовой химии. Бомжи в том подвале просидели довольно долго, может даже не один год, так как успели мумифицироваться. Этот рассказ очень походил на выдумку, ибо состояние нашего подвала говорило об обратном: высохнуть в состоянии сырости и повышенной влажности совершенно невозможно, а тем более мумифицироваться.

Кстати о милиции. Признаться, я не знаю, был ли закреплен участковый милиционер за домом, в котором я жил. Охрана общественного порядка, наверное, была поручена военным властям. Хотя в поселке и военный патруль можно было увидеть редко.

Однажды я нечаянно попал на интернетовский форум, где шло обсуждение проекта домов, в одном из которых я жил. Кстати, в Тихоокеанском было два дома этого проекта: в одном, который ближе к трассе Владивосток-Находка, на первом этаже находился поселковый совет; а я жил в другом, стоящем параллельно, чуть подальше. Так как на этом форуме есть информация, в некотором роде перекликающаяся с моей, то я решил привести из нее кое-что.

.… Фокино. Дома, предназначавшиеся для младшего офицерского состава ТАВКР-ов

Интернетовский ник рассказчика — «Опытный».

Эти дома часто упоминаются в книжках А. М. Покровского. Это была серия домов, в первую очередь предназначенных для младшего офицерского состава тяжелых авианесущих крейсеров. Строились в поселке Тихоокеанский Приморского края (сейчас город Фокино, но более известен под наименованием «Техас»).

Кстати, более нигде дома этой серии мне на глаза не попадались — строили их еще где-нибудь?

Что в них творилось… Как в них жили…

В конце 90-х годов последний из них поставили на капитальный ремонт, чтобы передать квартиры экипажу ТАВКр «Петр Великий». Ремонт производили силами местной колонии строгого режима. Вокруг дома был построен дорогущий периметр с тоннами колючей проволоки и заборами пятиметровой высоты. В 2000-м году он еще был окружен колючей проволокой — получилось у них не очень… ТАВКр «Петр Великий» на ТОФ так тогда и не пришел.

Предполагалось, что и все остальные дома будут перестроены в божеский вид, но на октябрь 2010 ничего не поменялось.

«20 декабря 1979 г.

Проверка экипажа О. Г. Чефонова».

В результате проверки выявлено девять недочетов.

В мою бытность командир 21-й дивизии капитан 1-го ранга Эдуард Николаевич Парамонов получил звание контр-адмирала. Говорили, что моему первому командиру Олегу Герасимовичу Чефонову хотели это высокое звание присвоить даже раньше. Однако такого нонсенса, чтобы лодкой командовал контр-адмирал, а соединением лишь капитан 1-го ранга, видимо, допустить не могли.

По другой версии, когда на Олега Герасимовича собирались посылать бумаги для присвоения ему контр-адмирала, то Эдуард Николаевич не хотел подписывать представление. Однако его начальник штаба, а им тогда был Владимир Петрович Бондарев, командиру дивизии посоветовал все-таки направить представление за его подписью в звании капитана 1-го ранга, на что, конечно же, обратят внимание и присвоят звание адмирала и ему. И оба претендента получили это высокое звание почти одновременно. Но говорят, что Олег Герасимович стал адмиралом все-таки чуточку раньше.

Все это — элементы человеческой возни… ибо человецы еси. Несущественные для дела, ведь об авторитете нашего командира говорит память и теплые чувства, что он оставил в своих воспитанниках.

«27 декабря 1979 г.

Проверка «ТЛ-9».

По заданию Виктора Григорьевича Перфильева проверил торпедолов «ТЛ-9», закрепленный за 21-й дивизией для обеспечения практических стрельб. Командиром этого катера был мичман Олег Владимирович Артемов, по-моему, он вышел из моряков срочной службы. Щуплый и невысокий, он отличался болезненным самолюбием, зачастую свойственным людям такой конституции. Всеми повадками напоминал молодого задиристого воробья. При любой возможности пытался подчеркнуть свою значимость и солидность, особенно в присутствии команды. Эта показушность хоть и бросалась в глаза, но на меня должного впечатление не производила. В какой-то мере я ему даже сочувствовал, возможно, потому что был несколькими годами старше. Олег с большим старанием относился к выполнению обязанностей, но ввиду молодости, неопытности и несобранности ему не всегда удавалось достичь хороших результатов.

Из-за отсутствия более достойных кандидатур его терпели, ждали, когда он наберется опыта и станет настоящим командиром маломерного судна. Артемов относился ко мне и моим проверкам с внутренним недовольством, натужно скрываемым, иногда приводящим к коротким эмоциональным взрывам. Эти его пожары я гасил без труда. С одной стороны, я понимал, что он ко мне относится как к штабной выскочке, а с другой стороны, я видел, что с дисциплиной и порядком на катере было отнюдь не идеально. Поэтому я считал, что для кого-кого, но для него проверки уж точно совсем не лишние.

Во время своего первого посещения я проверил торпедолов из носа в корму, в том числе машинное отделение, кубрик, камбуз. В общей сложности было выявлено 22 недостатка в работе, к тому же моторист матрос Михайлов не знал своей матчасти.

Ранее на подводных лодках для лучшей заметности в условиях темноты в приборах, в том числе на манометрах и глубиномерах, использовался светящийся радиоактивный фосфор. Однако со временем его заменили составом со светонакопителем, таким современным абсолютно безопасным и нетоксичным аналогом фосфора. Этот состав накапливает свет, затем в темных условиях полностью отдает его, после чего перестает быть видимым.

В связи с этим на флоте рассказывали случай. Одну дизельную подводную лодку поставили в док на ремонт, а экипаж отправили в отпуск. На лодке оставили лишь помощника командира, чтобы тот приглядывал за ремонтом. А чтобы работяги и прочий служивый люд не растащили имущество, все съемные приборы упрятали в рундук, превращенный в кровать, на которой спал помощник командира. Так как приборы тогда еще имели радиоактивный фосфор, то переживающий за матчасть, но не за собственное здоровье помощник командира под конец ремонта своей подводной лодки облучился.

Кто знает, может, именно этот случай и другие аналогичные повлияли на решение о замене в приборах радиоактивного фосфора светонакопителем. Старые приборы были лучше, так как не требовали «подзарядки» светом, зато новые оказались безопасными для здоровья подводников.

Феликс

«8 января 1980 г.

Проверка экипажа О. Г. Чефонова».

И снова родной экипаж, до боли знакомый отсек и опять очередной десяток сделанных ему замечаний.

Через некоторое время после этой проверки мой бывший экипаж под командованием капитана 1-го ранга Олега Герасимовича Чефонова ушел во второе автономное плавание уже без меня. На борту ракетного подводного крейсера в составе экипажа находился мой товарищ Феликс Павлович Пинкевич, который исполнял обязанности интенданта. Сложный это был человек, и говорить мне о нем трудно. Но все же изложу факты, а судить Богу и людям. Впрочем, Бог уже свое слово сказал…

Пока Феликс Павлович пребывал в дальнем походе, мы с женой пришли в гости к его супруге.

Жена Феликса Валентина — волевая и своенравная женщина — в своих суждениях бывала несправедливой, зато весьма категоричной. Не гнушалась лезть в семьи друзей, судить-рядить, наводить там порядки, обсуждать чужие поступки, выставляя себя в качестве эталона всех добродетелей. Коснулось это и нашей семьи. Что делать с таким человеком? В результате эмоционального выяснения отношений мы полярно разошлись во взглядах, попросту говоря, рассорились, ну просто вдрызг. Как водится, арсенал Валентины пестрел ненормативными словами, и она опустилась до того, что оскорбила меня. Ну а я сказал жене, что не хочу больше видеть Валентину до конца своей жизни. Нетерпимость между нами была так остра и обоюдна, что претворялась в жизнь качественно и с перевыполнением обязательств.

Однако Лена не поддержала меня и продолжала плотно общаться с этой женщиной, которая теперь находилась в беде и нуждалась в помощи. Конечно, эта ситуация заставила меня забыть о своих обидах и поспешить на помощь к жене своего друга.

А случилось вот что. Как-то в промежутках между морями в доме «На семи ветрах», как называли один из жилых домов поселка, Феликс нашел пустующую двухкомнатную квартиру, в которой оказался лишь битком набитый вещами чемодан. Ясное дело, что квартиры открытыми не стояли, и чтобы обнаружить нечто ему подходящее, надо было идти и искать заброшенные пустующие и даже взламывать замки. Но чтобы найти такую квартиру нужно было побегать.

Дальнейшие события развивались так. Наличие чемодана с вещами Феликса не смутило, он его категорически проигнорировал, а квартиру заселил своей семьей. Подробностей того, как мой друг получал ордер на нее и имел ли его вообще, не знаю, но то, что он тут же закрепил на нее права немедленным заселением, — это факт. Как и следовало ожидать, семейная идиллия в новой квартире длилась недолго. Вскорости из других морей, а может, из тех же, где находился Феликс, явился законный обладатель этой жилплощади в форме старшего лейтенанта. Он возмутился произошедшим, поднял шум и предъявил ордер. Картина оказалась до безобразия простой. Старший лейтенант незадолго до ухода в автономное плавание получил квартиру, затащил туда свой чемодан, жену отправил на родину, а сам надолго ушел защищать интересы страны. И вот нашелся шустрый Феликс, совершивший самовольный акт…

В итоге семья Феликса оказалась без крова. Доброе сердце всегда найдется. Жена главного механика нашего корабля Николая Ивановича Семенца, который проживал в том же подъезде того самого дома, не позволила пропасть пустившимся во все тяжкие людям и кое-как приютила жену Пинкевича с двумя малыми детками у себя. И вот теперь Валентина нуждалась в поддержке.

Не скрою, я повел себя неправильно, пытаясь с помощью кулаков принудить законных хозяев квартиры терпеть семью Феликса до его возвращения. Тогда я не понимал, что это в принципе невозможно. Во-первых, если бы две семьи остались под одной кровлей, то ими никто заниматься бы не стал, и они бы убивали там друг друга до победного конца. Во-вторых, старший лейтенант тоже был мужчиной, умеющим постоять за себя. В итоге возникла драка, спровоцированная мной.

Однако для выхода из сложившейся ситуации одних кулаков было недостаточно. Даже тогда, будучи молодым, я это понимал. Я искал и не знал, как решить этот вопрос.

— Если хочешь помочь своему другу, то тебе и карты в руки. Ведь ты целый мичман штаба дивизии, поэтому справь себе соответствующую «бумагу», и ищи свободную квартиру. Благо, пустующего жилья в поселке хватает. Так что, юноша, дерзайте! — сказал мне один мудрый человек.

Я тут же выправил справку, что являюсь заместителем секретаря жилищной комиссии войсковой части 87066, то бишь 21-й дивизии. При этом я даже не догадывался, что уже давно на самом деле состою там в более высокой должности — секретарем оной! Кто-то когда-то забил меня в приказ, однако показать мне этот документ не удосужился.

Помню, разобравшись в своей причастности к жилищной комиссии, я рыскал по Техасу в поисках свободных квартир, тем более что не один Феликс и его семья нуждалась в жилье. А вот чем закончилась моя суета, уже не помню. Кто знает, может даже и ничем. Но порыв был, это я точно помню.

В последний раз я видел Феликса Павловича Пинкевича уже после своей демобилизации, в канун 1991 г. Тогда я, будучи в отпуске, приехал поездом из Минска во Владивосток, где на железнодорожном вокзале мы столкнулись лицом к лицу. Феликс кого-то провожал, и наша встреча оказалась неожиданной и радостной. Второпях он дал мне свой новый адрес в Техасе, просил зайти. И я в первых числах января специально поехал в поселок Тихоокеанский, чтобы с ним встретиться. И мы провели вечер в застольной беседе.

На столе стояла литровая банка красной икры, в которой, не отличаясь оригинальностью, торчала столовая ложка — приглашение откушать. Мы хорошо посидели, вспомнили прошлую службу, товарищей, помянули тех, кого уже не было с нами. А не было с нами уже и его Валентины, погибшей в 1983 г. в результате дорожной автокатастрофы. Куда и зачем она поехала ночью с неким мичманом на мотоцикле? И вот он остался живым, а она разбилась. Тогда сильно расстроенный Феликс хотел засудить этого парня, однако экипажные мичманы не дали своего товарища в обиду. Через некоторое время Феликс женился на молодой женщине, танцовщице из местного ресторана.

Он интересовался, продолжаю ли я заниматься каратэ, похвастался своими достижениями в этом деле, а также и в других, которые законностью не отличались. Тогда же мы с Феликсом посетили рынок, где его деятельность была налажена на высшем уровне. Рынок занимал обширнейшую территорию. В Минске тогда о подобного рода зонах свободной торговли еще и не слышали. Цены, с учетом отдаленности, там были очень даже кусачими. В дорогу Феликс нагрузил меня своим основным товаром, которым промышлял — рыбными деликатесами. Как в сказке, привел в сарайчик, где бочки ломились дефицитным продуктом:

— Бери, сколько унесешь, — сказал и повел рукой.

Чтобы не обидеть Феликса, я взял немного красной рыбешки. И ничего не сказал ему, лишь уехал с нехорошим осадком. Феликс когда-то был моим другом.

Вывод: Я до сих пор не знаю, как вести себя, если неправа жена друга и если друг пошел по кривой дорожке. Это тяжелое испытание, где нет единых рецептов.

Сердцееды и чудаки

«11 января 1980 г.

В УЦ проверить тренировки экипажей.

Сначала сбегал в кабинет торпедной стрельбы учебного центра, где выписал данные по тренировкам экипажей Н. И. Лазарева, Г. М. Щербатюка, Н. М. Зверева, А. В. Авдеева, В. С. Малярова, В. Р. Гармаша, О. Г. Чефонова, Н. Н. Германова. Из перечисленных только первый и последний реально их проводили, у остальных — баранка. Затем всю эту кухню, как всегда, бережно перенес в таблицу нашего экрана.

Проверка сдачи задачи «Л-2» (задача «лодочная — номер два» заключается в плавании подводной лодки в нормальных условиях) экипажем Н. Н. Германова».

Во время проверки сдачи экипажем Николая Никитовича Германова (командир БЧ-3 Павел Иванович Мокрушин, старшина команды мичман Леонид Дмитриевич Антипов, с которым я учился в ленинградской Школе техников, старший торпедист мичман Владимир Лазаревич Мининберг) было выявлено несколько нарушений.

В службе РТС на подводной лодке нашей дивизии служил один весьма занятный офицер. По некоторым оперативным данным он вел учет личных побед над слабой половиной человечества, видимо, для отчета перед подрастающим поколением, а может, перед своим ущербным мужским самолюбием. Для этого у бравого офицера-подводника имелась заповедная книжица, опухшая от пятисот победных реляций. Если бы он был летчиком-истребителем, то все бока (борта) его самолета были бы покрыты красными звездами, свидетельствующими о победах.

Лично меня чисто по-человечески интересует один прагматичный вопрос: «Как этот чудак ухитрялся прятать свои гримуары от любимой жены?». Ведь это даже не разово спрятанная зарплатная заначка, обнаружению которой жена только обрадуется, равно как и возможности поставить мужа в зависимость от себя.

Думаю, наш любвеобильный подводник проявил военно-морскую смекалку. Например, женские имена в записях переиначивал на мужские: Лена — Леня, Валя — Вася, Таня — Ваня, Оля — Коля и так далее. Страшно представить: лежит такой опухший чемодан компромата на столе, а жена, проходя мимо, даже не догадывается, какая это термоядерная бомба и как она может всю семейную жизнь разметать да по закоулочкам. А ведь достаточно какой-нибудь случайности в виде «доброжелательного стука» или нечаянного проговора, чтобы инициировать ядерный взрыватель, и такая пойдет цепная реакция Людок, Светок, Клавок и прочих, что не приведи господь! А с другой стороны, это же какой талантище наш друг-подводник, умудрившийся жизнь прожить с женой, которая ни о чем даже не догадалась. Тут шустрячком налево разок сбегаешь, и то попадешься как двоечник на списывании уроков. А у нашего счастливчика все как у «законсервированного» разведчика, целую жизнь внедряющегося во вражеский тыл. Да за хранение такого «ядерного чемоданчика», как за подвиг, надо давать звезду героя.

«18 января 1980 г.

Проверка «ТЛ-9».

Проверка экипажа Н. Н. Германова.

Проверка экипажа Г. М. Щербатюка».

Во время проверки катера и двух корпусов ПЛ было выявлено 4, 3 и 8 недоработок.

Наш командир дивизии Эдуард Николаевич Парамонов, родом из Саратовской губернии, был волевым и властным мужчиной высокого роста, крепкого телосложения. В нем чувствовалась крестьянская хватка и уверенность, мужицкая сила. Раз в неделю, утром он проводил развод дивизии, на котором выстраивались наши экипажи. Эдуард Николаевич обходил строй штабных офицеров, мичманов и матросов приветствовал рукопожатием. Я со своим корешем Николаем Стулиным стоял позади офицеров, поэтому комдив приветствовал меня в числе последних, а после нас стояла штабная команда. Ладонь комдива была шире моей раза в два, и когда он ее — широкую, будто лопату — протягивал мне, я поначалу даже вибрировал, как опавшая листва при виде дворника. Зимой, чтобы моя рука не замерзла, я быстренько выдергивал из меховой рукавицы свою узенькую ладошку и вкладывал в его теплую, совсем даже не остывшую длань, где ей было комфортней, чем даже в утепленной варежке. Как-то в очередной раз, отвечая на мое вялое пожимание, он ободряюще сказал:

— Крепче жмите руку, товарищ мичман!

Я попытался своей узкой ладошкой обхватить и хоть как-то сжать шуфель комдива. Да куда там!

— Еще крепче! Ну вот, молодец!

«18 января 1980 г.

Проверка арочного склада для ЗИП (запасные инструменты и приспособления)».

По заданию командира дивизии, контр-адмирала Эдуарда Николаевича Парамонова, я был направлен на проверку готовности строящегося арочного склада для ЗИП. Не вдаваясь в излишние подробности, скажу, что склад был построен, однако работ по нему предстояло выполнить еще немало.

Эдуард Николаевич Парамонов был тот еще юморист. Это его острому уму принадлежит такой перл как: «Презерватив, который вообразил себя дирижаблем». А его перифраз с немецкого языка «ком цу мир» (иди ко мне) — «ком на хер» и без переводчика понимался, на какую такую акцию приглашает комдив.

Как сейчас вижу этого юмориста в адмиральских погонах. Неспешной походкой он идет по штабу, царственно-вальяжным жестом распахивает дверь очередного кабинета и с чернышевско-достоевской задумчивостью и грустью говорит в образовавшийся проем другому шутнику, несколькими рангами ниже, короткую фразу, как в эфир депешу посылает:

— Юрин, ком на хер в мой кабинет.

Тут и без лишних слов ясно, что командир дивизии стратегических ракетоносцев к себе в кабинет приглашает флагманского по радиоэлектронной борьбе не чай попить, а «на ковер» для очередного выговора или разноса.

«31 января 1980 г.

Кабинет командира дивизии:

Побелить потолок.

Покрасить стены.

Починить диван.

Покрасить двери.

Покрасить предбанник и палубу.

Покрасить сейфы».

Вспоминается старое помещение штаба дивизии до переезда во вновь построенную казарму. Перед глазами встают эти мрачные кабинеты на втором этаже в здании тыла флотилии. Все помещения были выкрашены в казенные цвета темной и невыразительной тональности. Почему? Кто мешал поменять цвет, ведь своя рука — владыка. Наверное, традиция. Обитая с претензией на отсутствие вкуса светло-салатовым пластиком дверь нашего кабинета находилась напротив входа, где у тумбочки стоял дневальный по штабу. По соседству с нашим, за стенкой, располагался кабинет комдива. Окна обоих кабинетов выходили на север и затенялись большими деревьями, через кроны которых едва просматривался пятачок остановки, где офицеры осаждали автобусы, чтобы уехать в поселок. Поэтому в наших кабинетах всегда было темно, даже в яркий солнечный день.

В качестве резервного запаса дыхания на атомных подводных лодках использовались РДУ — регенеративные двухъярусные установки. Чтобы эта установка могла вырабатывать кислород, она снаряжалась регенеративными пластинами под названием «В-64», что во флотском обиходе именовалось «Веди-64», как уже упоминалось, буква «В» по-старославянски означает «веди».

Пластины в своем составе имели химически весьма активное вещество «О-3», которое самовоспламеняется при попадании на него даже промасленной ветоши. По уровню своей опасности оно несовместимо с самой идеей закрытого помещения, однако, как ни странно, пластины «В-64» сосуществовали с подводной лодкой, хотя и не всегда мирно. Из-за них там иногда случались пожары. Регенерация горит красивым белым завораживающим пламенем, причем даже в воде, поэтому погасить эту красоту водой (Н2О) невозможно. Так что и пироманам на подводных лодках тоже не место. Однако в хозяйстве все может пригодиться, даже такое опасное средство. Моряки, например, использовали его вместо хлорки, если нужно было отстирать одежду от въевшегося загрязнения.

Вывод: Нетрудно лишний раз убедиться, что нет ничего абсолютно непригодного и бесполезного на такой планете, как наша. Лишь она сама абсолютно идеальна с точки зрения образовавшейся на ней безотходной суммы технологий.

На подводной лодке, кстати говоря, есть много несовместимых вещей, и как с этим быть, не знаю.

Банная демократия

«4 февраля 1980 г.

Проверка «ТЛ-9»:

Локация — настройка.

Радиостанция — ремонт.

Инструкции — торпедиста и моториста.

По всем трем указанным пунктам торпедолов нуждался в настройке, ремонте и переработке инструкций. Катер, находящийся без глаз и ушей, считай и без рук тоже — калека. На слепом, глухом, сердечко пошаливает, да еще и руки не слушаются — в море не пойдешь.

К партийному собранию.

Штабная команда:

проступки И. А. Удалова, В. В. Игуменцева, В. Ф. Голикова остались практически без дисциплинарного воздействия;

мы сами создаем предпосылки для создания пьянок;

по-прежнему в рабочей комнате моряки пьют чай».

К сожалению, дисциплина в штабной команде желала оставаться лучшей. И я в духе партийной самокритики, по-коммунистически самобичевался, да заодно уж подводил «под раздачу» и Николая Ивановича Королевского, который как СПНШ-С отвечал за этот рассадник нарушений воинских уставов. Вечная борьба с ее нарушителями была постоянной головной болью Николая Ивановича. Лично я пьяных моряков ни разу не ловил, да и такой задачи перед собой не ставил, тем более что вечером вместе с Николаем Ивановичем съезжал домой «на берег». Поэтому моряки, предоставленные сами себе, могли выпить, чтобы «оттянуться» и поразвлечься. Они бегали в рыбацкий поселок Аннушка, где разживались спиртным. А то и помощник командира с какого-нибудь корабля готов был поступиться собственными принципами уставной жизни и «подгонял» им шила (спирта) за срочный и столь необходимый заказ. «Залетали» моряки «по вине» бдительной дежурно-вахтенной службы, которая иногда выявляла подобные факты, чем не задерживала тут же «поделиться» с командованием дивизии.

В 4-й флотилии служил флагманским специалистом некий капитан 1-го ранга, который до этого был командиром подводной лодки на Камчатке. Из той его жизни есть одна история. Мылся он как-то в бане. В данном факте ничего примечательного, а тем более предосудительного не было — рядовое событие, которое с каждым из нас происходит как минимум с недельной периодичностью. А был этот капитан 1-го ранга низенького роста, что заметно даже на фотографиях, да и телосложения отнюдь не богатырского — хил и щупл. Это-то и сыграло с ним в бане, в общем-то, не злую, а просто шутку. В той же бане и в то же время мылся мичман Костенко, которого примечательной личностью тоже не назовешь, если не брать в расчет богатырское телосложение. И вот подошел этот богатырь к крану со своим обрезом (тазик, шайка), чтобы наполнить его водой для помывки своего покрывшегося недельным слоем грязи крепкого тела. Претворяя в жизнь столь тривиальный замысел, мичман Костенко столкнулся с препятствием в виде командира атомной подводной лодки, капитана 1-го ранга. Так как хилый командир стоял спиной и по непонятной причине не представился здоровяку мичману, то последний не знал, кто перед ним стоит, еще и со своим обрезом долго возится у клапана (крана).

Всем известна банно-прачечная демократия в отношении одетых во что мать родила. В соответствии с нею мичман Костенко, глядя со спины на низенькое и щуплое тело неизвестно кого, почти в тактичной и вежливой форме сказал ему:

— А ну, пацан, давай посторонись! Мне тоже воды набрать надо.

Допускаю, что по простоте душевной мичман исключительно для связки слов, а не с целью оскорбления командира еще чего-нибудь добавил.

Капитан 1-го ранга обернулся строгим командирским лицом в сторону почитателя банной демократии и, озадаченно пошевелив кустистыми усами, от неожиданности просто не нашелся что ответить. Мичмана Костенко поведение щуплого «пацана» с не по возрасту пышными усами как-то насторожило. А когда он в раздевалке увидел, как этот «мальчишка» вдруг напяливает на себя форму с погонами капитана 1-го ранга, то решил спасаться бегством в родной экипаж, где готов был просить «политического убежища» у своего командира.

Вывод: Эта жизненная ситуация в очередной раз подтвердила прописную истину, что демократия представляет собой систему с не самыми истинными ценностями. Как и банная демократия, при которой форма важнее сути и материальное важнее духовного, она ограничивается определенными рамками — территориальными, временными или еще какими-то. Впрочем, как и любая ложь, придуманная заранее.

А в нашем случае именно тем помещением, где можно ходить без штанов и с опаской нагибаться за оброненным куском мыла. Ну а за пределами сего помывочного помещения начинается более ответственное отношение к себе, а тем более к капитанам 1-го ранга.

Удар под водой

«12 февраля 1980 г.

Проверка экипажа Г. М. Щербатюка.

В результате проверки сделано 11 замечаний.

Экипажу А. В. Авдеева:

Г. А. Кольцову заняться списанием торпеды.

С. М. Печенкину получить тетрадь у Н. Н. Старчикова:

плановые таблицы НТ-2, НТ-3, ПТ-3 с ПТЗ-2;

ПТ-3 с ПТЗ-2 в двойном экземпляре;

и задание командирам на обеспечение.

Подводные лодки нашей дивизии довольно часто и успешно производили практические стрельбы. В связи с этим мой прямой и непосредственный начальник, флагманский минер Виктор Григорьевич Перфильев поручал мне подготовку заданий на кальке. В этих заданиях указывались позиции подводной лодки и атакуемой цели, отличающиеся лишь объектом атаки, то есть стрельбой по НК (надводному кораблю) или ПЛ (подводной лодке), что находило отражение в буквах аббревиатур учебной задачи. Поэтому для меня сложность в этом задании была только одна — аккуратность исполнения. Надо было без клякс и помарок, разборчиво написать небольшой текст задания. Не зря Виктор Григорьевич давал мне уроки чистописания — помогло, правда, в малой степени.

Провести политзанятия на «ТЛ-9».

Подготовить тематику».

Виктор Григорьевич как флагманский минер отвечал за торпедолов, поэтому с личным составом команды проводил политические занятия. Перед уходом в море он обратился ко мне как к своему помощнику политгрупповода «ТЛ-9», чтобы я его на этом поприще подменил. К этому поручению я отнесся серьезно и ответственно. В то же время мне не хотелось читать скучную лекцию типа «Роль коммунистической партии в …» или «Задачи комсомола по претворению в жизнь исторических решений XXV-го съезда КПСС», тем более что в выборе темы Виктор Григорьевич меня не стеснял. И я остановился на Китае, где на тот момент происходили животрепещущие перемены. В качестве источника подобрал брошюру Эрнста Генри «Китай против Азии». И аудитория отплатила мне той же монетой — никто во время занятий не отвлекался, все с живым интересом и активным участием внимали, а после задавали вопросы. Да я и сам получил удовольствие от таких занятий, мне нравился полный контакт со слушателями и неподдельный интерес к своему выступлению.

Служил на Севере на РПК СН «К-421» проекта 667БД старшим помощником командира по боевому управлению Григорий Виноградов, который и жизнь и фамилию приобрел благодаря двум женщинам, одно — от мамы, а другое — от жены. Его родной, юношеской фамилией была Дубина, неблагозвучная. Поэтому в ознаменование такого потрясающего совпадения личным составом ему было присвоено почетное прозвище «Виноградовая Дубина». В оправдание исконной фамилии Григорий имел широкие плечи и был штангистом.

Впоследствии его назначили командиром на другой ракетоносец проекта 667А. И вот находясь в новом статусе командира на новой лодке с новым экипажем в море, он подвсплыл на перископную глубину со всеми выдвижными устройствами, и с этим лесом выдвижных устройств РПК СН шпарил семнадцатиузловым ходом, рассекая что водную гладь, что подводную под всеми парами, будто крейсер на параде. А чем дальше в лес, тем больше дров. Тут тебе и бурун, расходящийся красивым клином белого цвета, который, конечно же, своим прекрасным зрелищем самым беспардонным образом нарушал скрытность плавания. На беду горе-командиру, над этой крейсерской идиллией пролетал один гаденький-гаденький самолетик. А был тот самолетик разведывательным под названием «Орион», и послан противостоящей державой. С того самолета во всех ракурсах, будто фотомодель какую-нибудь, сфотографировали это прямо-таки замечательное «парадное» зрелище. Ну не мог этот гад пролететь мимо такого замечательно красивого и позорного разоблачительного вида советского атомохода, не оправдав надежд на него.

Иногда бывает, сделаешь какое-нибудь хорошее и замечательное дело, да и забудешь об этом. А потом нечаянно глянешь на сотворенную тобой красоту и, не удержавшись от восторга, вскрикнешь: «Как красиво!», или «Как здорово!» «Вот это да-а-а!».

Но не только хорошие дела вдохновляют на уместные и точные слова. Бывает и наоборот, когда чья-то замечательная дурость вдохновляет на противоположную оценку. Поэтому при получении командиром радиограммы «На перископной глубине полным ходом идет неизвестная ПЛ» Григорий Виноградов, в былом Дубина, весьма самокритично, не ведая, что оценивает самого себя, изрек:

— Вот придурок!!!

Те, кто служил в вооруженных силах, знает одну военную премудрость о том, что «в военном уставе всего две статьи.

Статья первая. Командир всегда прав.

Статья вторая. В том случае, если командир не прав, смотри статью первую.

К приведенному здесь из жизни подводников примеру другие комментарии уже как-то и не просятся.

С учетом подобных как прекрасных, так и не очень, но все равно замечательных дел Григорий Виноградов на этой лодке командирствовал всего три месяца.

«15 февраля 1980 г.

Проверка экипажа А. В. Авдеева».

Было выявлено всего семь нарушений. И это не издевательство, просто ожидалась проверка помощником флагманского минера 4-й флотилии подводных лодок минно-торпедной службы экипажа капитана 1-го ранга Анатолия Владимировича Авдеева. Тем хуже я отнесся к своим обязанностям, особенно с учетом того, что помощником флагманского минера флотилии было выявлено нарушений и недостатков в два раза больше, чем мною. Понятно, что чем меньше замечаний выявляет флотилия, тем меньше вопросов к дивизии. Для интереса привожу эти замечания ниже в полном объеме.

«19 февраля 1980 г.

Проверка экипажа А. В. Авдеева помощником флагманского минера флотилии:

По старшинской книжке:

выводы в планах занятий отсутствуют;

отсутствуют случаи аварийности;

планы занятий не утверждены командиром БЧ-3.

Предохранительный клапан на разветвителе ТА № 5 не опломбирован.

Ключ для прокачки поршня катаракта ТА № 1 надет на квадрат штока.

Отсутствует шарик рукоятки на манипуляторе клапана ДУ-200.

На кремальерном кольце ТА № 1 отсутствует масленка.

Отсутствуют масленки на блокировочной тяге открытия передней крышки ТА № 3, 5.

Манометр продувания труб ТА № 3-6 неисправен или находится не в исходном положении.

На ТА № 4 закрашена бирка указателя положения боевого клапана.

На квадрате штока прокачивания поршня катаракта ТА № 2 надет ключ.

На «84Т» рукоятка находится в положении «ручное».

Проставка на ТА № 6 находится под выпускным клапаном БТС (беспузырная торпедная стрельба).

Клапан продувания боевого баллона ТА № 1, 2 находится в открытом положении.

Не опломбирован предохранительный клапан ЦКЗ (цистерна кольцевого зазора) №1.

Захваты ТПУ (торпедопогрузочное устройство) нуждаются в чистке».

Конечно, можно оправдаться тем, что, во-первых, я же мичман, а тут целый старший офицер — капитана 3-го ранга; во-вторых, я представляю звено дивизии, а тут — аж уровень флотилии; в-третьих, не с моим младым опытом тягаться с матерым минером. И все же. Хотя глубоко порывшись в темных закутках своей покрытой шрамами совести, я все же попытался отыскать сохранившуюся, грызанувшую мою нежную душу зарубку в памяти. Не нашел.

Как-то контр-адмирал Олег Герасимович Чефонов, находясь в своем последнем дальнем походе с родным экипажем на «К-523», ночью подвсплыл на перископную глубину. Это было необходимо для проведения очередного сеанса связи и уточнения места нахождения стратегического ракетоносца. Для плавания перископная глубина является опасной, поэтому перед и во время всплытия применяются меры, чтобы избежать столкновения с надводными объектами. Для этого гидроакустиком предварительно был прослушан горизонт. Затем, подняв перископ, командир визуально дважды проверил ночную поверхность моря, внимательно изучая каждый сектор углом в пятнадцать градусов. Однако при завершении повторного осмотра горизонта вдруг произошел удар. Стало ясно, что подводная лодка столкнулась с неким объектом, масса и размеры которого неизвестны. Реакция командира оказалась мгновенной:

— Опустить выдвижные устройства! Погрузиться на пятьдесят метров!

И тут же из центрального поста по кораблю прошла команда:

— Осмотреться в отсеках!

Из поступивших на ГКП докладов стало ясно, что герметичность прочного корпуса подводной лодки нарушена не была, однако устройство «Волна», одно из самых больших выдвижных устройств, не опускалось. Возникло подозрение, что оно погнулось. Чтобы разобраться в ситуации, необходимо было всплыть и осмотреть все выдвижные устройства.

Всплытие атомного ракетоносца в надводное положение во время боевой службы является чрезвычайным происшествием, так как это нарушает главное условие нахождения корабля в море — скрытность. И при возвращении на базу оно автоматически влечет за собой разбирательство. Однако делать нечего — и командир был вынужден принять решение о всплытии атомного ракетоносца. При этом весь экипаж находился в полной готовности произвести срочное погружение в случае обнаружения признаков появления вражьего ока.

Предположение о том, что труба выдвижного устройства «Волна» погнута, подтвердилось. На первый взгляд это было почти не заметно, тем не менее не позволяло выдвижному устройству опускаться на свое место в шахту. При этом невозможно было закрыть крышку шахты выдвижного устройства, что в свою очередь ограничивало ракетоносец по глубине маневра лишь до пятидесяти метров. Так что по прибытии в базу разбирательство грозило в любом случае — или из-за гнутого выдвижного устройства, или по факту не предусмотренного всплытия.

В сложившейся ситуации у Олега Герасимовича была альтернатива — устранить неисправность и продолжить поход или возвращаться в базу, что являлось срывом выполнения боевой задачи. А это грозило еще большими неприятностями. Да и многоопытному командиру в звании контр-адмирала одна только мысль, что придется возвращаться на базу, претила и, конечно же, была недопустима.

На устранение нештатной ситуации ушло долгих четыре часа, насыщенных как мозговым штурмом, так и тяжелым физическим трудом. Все это время подводная лодка вынужденно находилась в надводном положении, нарушая режим скрытности, в готовности к немедленному погружению. А в это время часть экипажа билась над решением задачи — как опустить погнутое выдвижное устройство. Командир атомного ракетоносца, занятый анализом всех вариантов, предлагал настолько необычные решения, что со стороны это могло показаться просто безумием. Особенно когда для создания противодействия деформации трубы около десятка человек повисло на выдвижном устройстве. Реализацию замыслов осуществлял старшина команды трюмных Анатолий Корсунов, творчески пропускающий через себя каждую идею командира.

В конце концов эта почти неразрешимая техническая проблема была решена и атомный ракетоносец смог продолжить выполнение боевой задачи в условиях скрытного плавания под водой. Выдвижное устройство «Волна» было опущено, шахта закрыта, а значит, была обеспечена ее герметичность. Теперь можно было продолжить плавание без каких-либо ограничений.

Однако, как и следовало ожидать, этим дело не закончилось, так как на берегу по данному факту требовалось разбирательство с наказанием виновного. Командование флотилии не интересовало, что в любой момент, даже, казалось бы, при самых прозрачных обстоятельствах случаются непредвиденные и непредсказуемые ситуации. С каким препятствием столкнулась подводная лодка, так и осталось загадкой. Впоследствии Олег Герасимович предположил, что это был какой-то притопленный объект в виде топляка, контейнера или льдины с размытой волнами поверхностью. А такой объект в ночное время увидеть в море практически невозможно.

Вывод: Как бы ни был хорошо обученным и подготовленным экипаж, а также каким бы ни был умным и опытным командир, в условиях враждебной стихии, коей является море, необходимо еще и везение. В данном случае, когда подводная лодка получила повреждение материальной части, командиру не повезло. Зато повезло в том, что он оказался умным и волевым единоначальником, а экипаж грамотным и слаженным боевым организмом.

Так как имелся факт поломки матчасти, повлекший всплытие в надводное положение подводной лодки с нарушением режима скрытности, то командиру было предложено самому «себя выпороть». То есть подготовить приказ о своем наказании. С чем Олег Герасимович был не согласен, так как в этом происшествии его вина отсутствовала. И это своим заключением подтвердила комиссия, по данному происшествию проведшая проверку с учетом того, что в подобных случаях обычно всегда ищут виновного. А тут, к величайшему сожалению командования, «крайнего» нет и все тут! В военных организациях того времени существовал такой способ воспитания (чего греха таить и ныне присутствует тоже), когда само командование по какой-либо причине не могло или просто не находило оснований для наказания, и в этом деликатном вопросе услужливо уступало дорогу своему подчиненному. При этом данное предложение (читай — приказ) преподносилось как великое благодеяние. В противном случае все равно найдут, за что наказать, только уже властью командования вышестоящей инстанции. Да и строптивость тебе же потом припомнят в сколь-нибудь кратном выражении.

Стрельба торпедами

«25 февраля 1980 г.

Задание ПТ-3 с ПТЗ-2 В. С. Малярову

Оповестить А. С. Емельянова: загрузить 3 изделия 228М (торпеда САЭТ-60М).

В 14.00 торпедным расчетам В. С. Малярова и Н. Н. Германова собраться у флагманского минера для приема практических торпед на ТТБ (торпедно-техническая база).

Сборы командиров ПЛ в ТОВВМУ (Тихоокеанское высшее военно-морское училище им. С. О. Макарова) по торпедной подготовке».

Все это — элементы подготовки экипажей к практическим стрельбам торпедами. Я на кальке вычерчивал задание, экипажи получали соответствующий «боезапас», флагманский минер организовывал, координировал и руководил процессом. На завершающем этапе я, как правило, участвовал в «поимке» вышеозначенных изделий и конвоировании их на торпедолове к пирсу.

Кстати о ТТБ. Жена начальника торпедно-технической базы капитана 2-го ранга была вздорной особой, которая к тому же не дружила с головой. Она имела странную привычку встречать и провожать своего мужа несколько нетрадиционным способом — демонстрировать в окно холеную и ядреную кормовую часть своего тела. Можно себе представить, как народ сбегался поглазеть на такие проводы моряка.

Во время службы в штабе дивизии у меня резко вырос показатель свободного времени. Поэтому хоть изредка, но я выезжал в Находку. Гуляя однажды по портовому городу, который без особых архитектурных замыслов и затей тянулся вдоль линии залива, я наткнулся на выставку художников-абстракционистов из какого-то заштатного американского городишка. Из критических статей добросовестных искусствоведов мы знали, что по большому счету абстракционизм искусством не является. Это всего лишь поиск формы выражения идеи, поэтому он не несет полезной информации культурного и духовного плана. Я решил проверить свою идейную устойчивость к западному эрзац-искусству, походив около получаса по залам выставки. И абсолютно не в угоду советской пропаганде, а по своим впечатлениям скажу — ничего интересного, а тем более взявшего за душу с этой выставки я не вынес. Я имел в своем культурном багаже походы в Эрмитаж, Русский музей, Третьяковку. Поэтому эта экскурсия для меня была сродни мимолетной встрече с легкомысленной девушкой после испытания чувств настоящей любовью.

Посетители также не воспринимали заморское искусство — неопределенно пожимали плечами, переглядывались. И, дабы явно не обидеть устроителей выставки, в большинстве своем просто отмалчивались. Однако в противовес нормальной публике на выставку затесалась настоящая поборница американских ценностей, отнюдь не юная, но экзальтированная особа. Она с глубокомысленным видом расхаживала от картины к картине, каждую нахваливала и пыталась объяснить нам, неучам, высоты этого «искусства», убеждала в невысказанной идее авторов представленных образов. Что это за искусство, которое надо объяснять, да еще так туманно! Лично мне это напомнило эксперименты новатора-доктора с пятнами Роше, новизна была лишь в разнообразии красок, но не в идеях. Я бы назвал это одним словом — профанация. Хотя, кто знает, если бы это была выставка настоящих мастеров абстракционизма, то может быть, я бы изменил свое мнение.

«26 февраля 1980 г.

Партсобрание:

42% — укомплектованность ПЛ мичманами.

За все время службы на флоте помню постоянную озабоченность командования комплектованием экипажей ракетных подводных крейсеров мичманским составом. Здесь имела место их хроническая нехватка. Наверное, поэтому с чьей-то легкой руки институт мичманов на флоте поимел название «золотой фонд флота», или что-то в этом роде, что, наверное, можно было бы сравнить с американским золотым запасом в Форт-Ноксе. Лично я скептически смотрел на нас как на блестящий и дорогостоящий металл, а потому с золотым слитком или хотя бы его обломком себя никак не отождествлял.

Штабная команда — пьянство.

«ТЛ-9» — матрос Михайлов состоит на учете в особом отделе.

Снова очередные перлы нашей воинской дисциплины костью становятся в самом узком месте нашей стройной флотской организации. Быть на учете в особом отделе по тем временам означало ничуть не лучше такого же самого положения относительно правоохранительных органов. За что матроса Михайлова поставили на злополучный учет, уже не помню, но, разумеется, не за игру в карты или нарды во время приборки.

В этой связи припомнилась очередная флотская байка. Как несколько моряков одного из экипажей не то подводной лодки, не то надводного корабля где-то в кубрике развивали чисто гипотетическую мысль. Речь шла об «угоне корабля» и о том, насколько это реально с использованием возможностей именно их, находящихся в кубрике моряков. В итоге сих мечтателей, когда об оных мыслях стало известно особому отделу, в срочном порядке списали с корабля в полуэкипаж.

Вывод: Организм человека — очень сложная система, равновесие которой в виде хорошего здоровья отслеживается медиками посредством профилактической работы. Но и коллектив как социальный организм не менее сложен, поэтому тоже нуждается в балансе всех своих составляющих, в превентивной работе по упреждению нежелательных явлений, способных ослабить его и привести к потере трудоспособности. Эту работу выполняли специалисты политических и особых отделов.

Наверное, потому он и особый отдел. Это называется профилактической работой — во избежание и для полной гарантии с упреждением и главное, чтоб другим неповадно было. Хорошее назидание другим морякам, кто хотел служить на боевых кораблях, а не на бербазе.

Партийная характеристика.

Поставить печать на выписку.

Утвердить акт о продлении изд. 244 у А. В. Авдеева.

Приказ о прикомандировании — проследить».

В 1980 или 1981 году я как член партийной организации присутствовал на отчетно-выборном партийном собрании штаба дивизии. И там начальник штаба капитан 1-го ранга Владимир Петрович Бондарев в своем докладе отметил, что, по данным разведки, все боевые службы (дальние походы) наших стратегических ракетоносцев оказались отслеженными вероятным противником, то есть, грубо говоря, американцами. Этим сообщением я был удивлен и тогда реально и приземлено подумал: «Неужели все так плохо?».

Оказалось, что плохо было не там, а в среде первых кремлевских руководителей. Оправдано ли существовало мнение, что после старта первой или второй ракеты, в лучшем случае после выпуска всех, жить нам останется совсем ничего. Ровно столько, за сколько вражеская торпеда пройдет дистанцию до нашей лодки и еще столько, сколько мы сумеем сохранить боевую устойчивость своего корабля в борьбе за живучесть, пока на нас не посыпались бы последующие удары. А если еще эти, грубо говоря, американцы первыми бы начали, то был риск и вовсе погибнуть бездарно — не успев выпустить из своих шахт ни одной молнии возмездия.

«29 февраля 1980 г.

Проверка «ТЛ-9».

Проверил — девять недочетов в работе. Самое вопиющее и кощунственное нарушение — «Построение на подъем Военно-морского флага не производилось». Даже по сравнению с ржавыми лебедками, поврежденной палубой в корме, пожарным краном, леерами и даже кнехтами это, безусловно, наихудшее, что может быть на корабле, пусть даже маломерном. Ржавчина на металле не так опасна, как ее же наличие в умах и дисциплине личного состава. А в данном случае она оказалась первичной в головах, и уже как следствие распространилась на материальную часть торпедолова. И здесь же возникает вопрос о роли командира Олега Артемова. Ведь при таком положении с материальной частью трудно не видеть то, что само бросается в глаза.

Именно по этой причине на следующий же день я снова оказался на борту этого отнюдь не доблестного «корабля». И проверка была сопряжена не только с осмотром матчасти и личного состава, но и с принуждением последнего к тому, чтобы подумать о положении дел по некоторым позициям. Поэтому ниже я просто процитирую свою следующую запись:

«1 марта 1980 г.

Проверка «ТЛ-9».

Устранены замечания:

Убраны посторонние предметы.

Лозунг переписан.

Установлены резиновые прокладки на береговом кабеле.

В машинном отделении произведена большая приборка.

Аккумуляторные баки очищены.

Верхняя палуба: убрано масло, грязь.

Главные и вспомогательные дизеля отмыты.

Вода из трюма откачана.

Камбуз отмыт, вычищен.

Преобразователь очищен от ржавчины.

Фундамент лебедки: очищен от грязи, вымыт.

Резиновый коврик в наличии.

Заведен новый катерный журнал.

Произведены тренировки по подъему Военно-морского флага и команда приучена для построения при проведении этой церемонии.

У личного состава на шинелях пришиты пуговицы.

В кубриках сделана большая приборка.

Всего устранено 44 замечания».

Этот случай напомнил мне хоть и другой, но очень похожий эпизод из моей служебной практики, который имел место спустя примерно двадцать лет. Я работал в системе МВД, и мне было поручено проверить Учебный центр. При воспроизведении на бумаге своих замечаний я испытал дежавю. Потому что отвратительное состояние проверяемых объектов (на флоте: материальной части катера и помещений дежурной части; и на суше: кухни Учебного центра) мое восприятие сроднило настолько, что даже отдельные фразы удивительным образом совпали. Значит, отвратительное отношение к делу, что на суше, что на плавсредстве, одинаково безобразно замышляется и делается.

«6 марта 1980 г.

К штабным учениям:

Покрасить палубу.

Трап покрасить.

Отмыть двери машинописного бюро.

Гальюн:

покрасить дверь кандейки (выгородки);

покрасить скамью;

отмыть окно;

покрасить бадью;

покрасить умывальник;

отмыть и покрасить окно;

покрасить ПК».

Потренировавшись на торпедолове, я заимел возможность продемонстрировать собственное отношение к своим обязанностям коменданта штаба на виду как минимум всего соединения.

В Тихоокеанском напротив моей квартиры вместе с женой жил мичман, который служил в 26-й дивизии. Он был на два-три года старше меня, ростом и телосложением примерно с моего — на мой взгляд, безобидный товарищ. Обычный мичман, с обычной атомной подводной лодки, проживающий в обычной квартире с обычной и непритязательной женой и с нередкой наклонностью — тягой к спиртному. Как-то в мою дверь позвонили. Открываю. Стоит супруга мичмана-соседа, на мое приглашение войти лишь неопределенно топчется у порога. Видимо, она ожидала увидеть не меня, а мою жену. Наконец, сумев подобрать нужные слова, спросила:

— Хозяйку можно?

— Лен, тут к тебе пришли, — крикнул я жене.

Моя жена, появившаяся в коридоре, с ходу расшифровала пантомиму, которую ей продемонстрировала соседка своим видом и какими-то непонятными намеками. По ходу дела Лена, изменив траекторию движения, направила стопы к кухонному столу, вынула оттуда бутылку водки, молча передала соседке. Я только и успел, что проводить бутылку укоризненным взглядом. Соседка, рассыпаясь в благодарностях, коротко пояснила:

— К нам гости пришли.

Когда дверь закрылась, Лена разъяснила ситуацию:

— Это ее водка. Она сдает нам на хранение, потому что дома спрятать не может — муж находит и уничтожает ее как гидру контрреволюции.

«10 марта 1980 г.

Занятия и тренировки в УЦ отметить.

Автобиографию — в отдел кадров.

Книгу протоколов собраний отдать Иорину.

Прокладки к изд. 244 отдать С. А. Ефремову.

Необходимо:

Переобмундировать комдива.

12.03.1980 г. парадное снаряжение к кортику для капитана 1-го ранга с золотой ниткой (в отличие от обычного) для комдива?»

Я вовсе не исполнял роль флотской белошвейки и не устраивал для комдива примерку в бутике. Это я намекаю на американский фильм «Красотка», где подобная ситуация была неплохо обыграна актерами. Ничего подобного. У нас все выглядело по-советски и по-военному пристойно без капиталистических излишеств. Я пришел на склад и согласно выписанной накладной получил причитающееся комдиву обмундирование.

Хотя, с другой стороны, если утрировать ситуацию, то можно было бы на эту тему пофантазировать. Представить, например, что я, как Ричард Гир, изображаю богатенького папика, а саратовский мужик Эдуард Николаевич, как Джулия Робертс, — девицу с древним как мир ремеслом. В фильме хозяин бутика (допустим, в нашем случае это был бы начальник вещевой части тыла) качественно «облизывал» (обслуживал) Джулию Робертс в присутствии Ричарда Гира. А как бы выглядело навешивание снаряжения с золотой ниткой и кортиком в придачу — в качестве последнего штриха?

А в те времена последним писком военно-морской моды зимнего сезона у командного состава подводников было пальто на натуральном меху . Помню, как в таком пальто щеголял наш комдив Эдуард Николаевич Парамонов. Смотрелось довольно круто.

Взять у С. А. Ефремова ТВ-13ИМ.

Закончить разработку методики планов занятий.

Отпечатать в 10 экземплярах папку документов командира БЧ-3.

Подбить протоколы комсомольских собраний и заседаний комитета ВЛКСМ.

7-го марта мною были сделаны выписки тренировок торпедных расчетов и командиров в учебном центре за февраль и начало марта. Тренировок у экипажей, не занятых боевой службой (дальним походом) или отпуском, было много.

«10 марта 1980 г.

Список мичманов, которым был присвоен второй класс.

Мичман Сердечный Н. П. — «К-497-I»

Мичман Зязев Е. В. — «К-497-I»

Мичман Заборющий С. И. — «К-497-I»

Мичман Черный Н. В. — «К-497-II»

Мичман Капырин Н. Л. — «К-497-II»

Мичман Ситкин Ю. В. — «К-500-I»

Мичман Шахрай В. И. — «К-500-II»

Мичман Ситников Н. А. — «К-512-II»

Мичман Киданов В. В. — «К-523»

Мичман Ловкачев А. М. — «К-523»

Мичман Рехтин Ф. И. — «К-530»

Мичман Антипов Л. Д. — «К-530»

Старший матрос Димов — «К-500-I»

На первый взгляд расположение фамилий имеет как бы бессистемный и хаотичный характер, однако везде существует своя система, и здесь, оказывается, тоже — по тактическим номерам РПК СН, что в виде подсказки дописано в конце.

По окончании школы техников каждому мичману, как бы по определению, изначально присваивался 3-й класс квалификации по специальности. Дальнейший профессиональный рост определялся прохождением службы в конкретном подразделении и подтверждался присвоением очередного номера классности приказом по соединению после сдачи квалификационного экзамена или зачета. После третьего класса присваивался второй, затем первый класс. Наивысшим отличием классности была квалификация «Мастер военного дела». Этим знаком классного отличия гордились все, вплоть до офицеров.

Здесь уместен вопрос: «Почему наряду с молодыми мичманами ребята постарше удостоились лишь второго класса? А где мастера, ну или хотя бы первый класс?».

Естественно, что недавно сформированная дивизия не сразу смогла наладить работу по воспитанию своих классных специалистов. Поэтому всем мичманам предоставлялись равные стартовые возможности независимо от срока службы.

Мичманам за 2-й класс платили 5 рублей, за 1-й — 10, за «Мастера военного дела» — 15. Повышать классность можно было не ранее чем через год, в противном случае доплата не производилась. Кстати, офицерам классность почему-то обходилась дешевле, там была своя квалификационная система.

Единственный моряк срочной службы, который захотел повысить свою классность, это старший матрос Димов. Теперь он с полным правом мог повесить себе на голландку значок в виде щита с цифрой «2».

«21 марта 1980 г.

Проверка экипажа В. С. Малярова».

Сделано три замечания, а матрос Калинин инструкцию и обязанности знает и умело их исполняет. Если у меня в записях отмечено, что матрос, умело исполняет свои обязанности, значит, на моем уровне он проявил себя с положительной стороны, без всяких там натяжек.

Прибалтийские истории…

Военно-морская история, очевидцем которой оказался Леонид Иванович Лукащук.

Колонна автобусов с уволенными на берег проследовала из Павловска в поселок Тихоокеанский, двигаясь в гору, до ворот КПП. Здесь, как положено, колонна произвела остановку для проверки пропусков. В одном автобусе ее осуществляли мичман и молодой матрос, призванный из Казахской ССР со стажем службы три месяца. Оба зашли в автобус и начали проверять: один левую сторону, а другой — правую. Проверка проходила в штатном режиме, сличение лица с фотографическим дубликатом в пропуске трудностей не вызывало, но лишь до тех пор пока, молодой матрос не наткнулся на… собачью морду.

«Трехмесячный» матрос контрольно-пропускной службы в растерянном состоянии выскочил из автобуса, смешивая казахские и русские слова, сделал доклад своему командиру — мичману. Тот, учитывая экстраординарность дела, быстренько сбегал на КПП, где по прямому телефону доложил ситуацию дежурному по флотилии. От момента обнаружения собачьей морды до прибытия не то дежурного, не то его помощника вся колонна находилась в ожидании. С другой стороны, всем было интересно, что произошло и как разрешится инцидент. Наконец прибыло должностное лицо с соответствующими полномочиями, способное разрулить ситуацию.

Что оказалось на самом деле, расскажу по порядку.

Особый отдел КГБ был недоволен пресной жизнью и отсутствием приключений при проведении проверок на предмет преданности личного состава идеям своей страны. Ни шпионов нет, ни даже диверсантов. Захотелось проверить какую-нибудь службу и сделать это не просто абы как, а проявить оперативную смекалку и выдумку с безудержным полетом фантазии. Чтобы поразвлечься, а заодно и проверить бдительность службы контрольно-пропускного поста, особый отдел решился на смелый и выдающийся «производственный эксперимент», а фактически на глумление над формой советского морского офицера. Нашли бульдога, надели на него военно-морской кителек, сфотографировали и даже подобрали особиста с похожей физиономией, вручили ему шутовскую «ксиву» и, благословив, отправили на совершение подвига. Глупость, конечно, но ведь эффект-то был достигнут!

В результате бдительности дежурных КПП ими была выдержана изощренная и издевательская проверка, к которой очень серьезно и с творческим подходом готовился особый отдел. Сам особый отдел с затеей не то чтобы провалился, но был удовлетворен работой контрольно-пропускной службы. Она еще раз вознеслась на недосягаемую высоту, впрочем, она и так там была, так как возвышалась над всей флотилией, на господствующей высоте. А бдительный матрос, обнаруживший собачью морду на пропуске, всему КПП был поставлен в пример и премирован десятисуточным отпуском с выездом на родину.

«26 марта 1980 г.

Партсобрание.

Строгий контроль кандидатов в МВД.

К 1 июня направить военнослужащих в ШТ (школу техников) для обучения.

Первые два вопроса касаются работы с личным составом: выдача направлений (путевок) для работы в милиции и отбор кандидатов для учебы в Школе техников ВМФ во Владивостоке. В первом случае видна ротация кадров с их перетеканием из министерства обороны в правоохранительные органы, во втором — удержание моряков с переводом в более высокую мичманскую «лигу».

Ужесточить контроль по СДП (секретное делопроизводство).

За время моей службы в штабе серьезных нарушений в этом виде деятельности не возникало. Хотя по флоту ходили разные байки о том, как падали в воду портфели с секретными документами и пакетами и о производимых поисковых мероприятиях с использованием водолазов.

Неготовность «ТЛ-9» к учениям во Владивостоке».

С торпедоловом ситуация в принципе была понятной. Это как в военно-морской притче. Моряк в строю: краб (кокарда) погнут, подворотничок грязный, бляха не чищена, ремень болтается, брюки не глажены, обувь не блестит и сам не стрижен и не брит. Словом миллион замечаний. А нет моряка, и возникает лишь одно замечание: отсутствует в строю. Здесь встает вопрос о цене замечания.

Как-то я оказался свидетелем разговора молодых мичманов, строивших виды на жизнь после демобилизации. Шло обсуждение общеизвестного для нас факта, что в 32 года — а если точнее, в 35 лет — мичману можно выйти на пенсию. При этом в их речах чувствовалась некая обреченность по поводу предполагаемого срока жизни. Суть разговора такова. Дескать, надо прослужить на атомных лодках до 35 лет, а не до 32-х. Ведь срок подписки составлял 5 лет, а полагалось перекрыть 25 календарных лет службы в льготном варианте. Для этого требовалось три срока подписки, или 15 лет, что в двойном исчислении добавляло в стаж 30 лет. Вот и получалось, что прослужить надо было до 35-ти лет. А так как последствия радиационного облучения были не изучены и весьма малоизвестны, то один из мичманов так и сказал:

— В тридцать пять лет уйду на пенсию, дальше, если повезет, еще лет 8-10 погуляю. А там и помирать можно.

Теперь смешно это вспоминать, когда видишь, что все оказалось гораздо лучше и надежнее, чем мы тогда могли думать.

В связи с этим мне вспомнился анекдот, который в то время ходил в мичманской среде.

Ко всеобщему удовольствию и всемирной радости, на Земном шаре построили коммунизм. С его победой войны отпали сами собой, так как взаимных претензий у стран не стало: никто ни на кого нападать не собирался. Поэтому армию и флот распустили.

И вот демобилизованный с флота мичман возвращается на родину. В исполкоме по месту прибытия ему предлагают разные сферы деятельности, в которых он мог бы себя проявить с наилучшей стороны. Однако в перечне должностей по душе нашему герою не пришлась ни одна. Тогда ему говорят:

— Уважаемый, скажите сами, где бы вы желали трудиться?

— Я бы пошел в милицию, — сказал бывший мичман.

— Вы знаете, уважаемый, при новом строе сознание народа поднялось на такую высоту, что преступность искоренена. Мы расформировали все структуры правоохранительных органов.

— Тогда возьмите меня в пожарники.

— Дело в том, уважаемый, что при коммунизме сознание народа поднялось на такую небывалую высоту, что люди ведут правильный образ жизни и стали настолько бдительными, внимательными и осторожными, что у нас не возникает пожаров, поэтому нет должности пожарного.

Бывший мичман, уставший от придирчивости коммунистического бюрократа, вконец разозлившись на него и на вновь построенное общество, закричал:

— Что вы ко мне пристали? Да не буду я работать!

Хотя, мне кажется, любой бывший мичман, оказавшись на отдыхе, сумел бы себе найти занятие по душе даже при коммунизме.

«1 апреля 1980 г.

Подготовка к ЗКШУ (закрытые командно-штабные учения) объединения:

Покрасить палубу в предбаннике у А. П. Петренко (кабинет секретной части).

Вымыть дверь — там же.

Вымыть ящик.

Прибить рейку в среднем проходе 3-го этажа.

На трапе вымыть двери.

Опечатать на трапе все электрические щиты.

На трапе 2-го этажа убрать ключ.

Входные двери в штаб вымыть.

В кабинах гальюна навести порядок.

В среднем проходе вымыть все двери и панели.

Убрать пыль».

В этот день жена разбудила меня паническим криком:

— Плита горит!

А просыпаться так не хотелось! Тем более под непонятный перезвон домашний аварийной тревоги. Мало их было на подводной лодке, так еще и тут, в штатских условиях. По привычке я сел и начал ощупывать ближайшее пространство, пытаясь наткнуться на своего верного друга — ПДУ. Осознав, что нахожусь дома, а не в родном отсеке, я в одних трусах притянулся на кухню, по пути морально готовя себя к борьбе за живучесть квартиры. Я ожидал увидеть огромные языки пламени, нешуточный пожар. Но меня встретила Лена с радостной улыбкой:

— Первое апреля! Разыграли! Разыграли!

Розыгрыш удался, чего не скажешь о завершении моего прекрасного состояния — сна.

Когда служил на корабле, жена частенько сетовала на то, что я очень редко бываю дома. А когда я оказался в штабе и стал бывать дома практически каждый день, жена оказалась недовольна тем, что я мало приносил денег. К сожалению, в этой жизни сложно найти золотую середину. Моей жене угодить было трудно, ей хотелось, чтобы я каждый день приходил домой с оттопыренными карманами от пачек денег. Хотя, если честно, то даже если бы мне и удалось так замечательно устроиться, то она все равно нашла бы причину, чтобы дуться и выражать недовольство. Наверное, так устроены не только женщины, а и мужчины тоже.

Командно-штабные учения флотилии предварили на более низком уровне — в дивизии. Однако моя обязанность по их подготовке не изменилась — наведение штабного лоска — это прерогатива коменданта. Хотя должен заметить, что в старом здании, где находился наш штаб, молодому мичману сделать это было как минимум сложно. Навести порядок теми средствами, которые отпускались, было проблематично, да и моего опыта для этого недоставало.

«22 апреля 1980 г.

На завтра:

А. В. Авдеев — перегрузка боезапаса.

В. С. Маляров — проверка готовности к боевой службе.

Подготовка «ТЛ-9» к выходу в море на 2-3 мая.

Заказать изделия А. В. Авдееву — 3 больших и 1 малое.

Г. М. Щербатюку заказать — 2.

Подведение итогов соцсоревнования».

Неотвратимая как рок боевая деятельность дивизии атомных подводных ракетоносцев — перегрузка боезапаса, подготовка к автономке — где-то краем цепляет даже такое, казалось бы, на первый взгляд крохотное и незначительное суденышко, как торпедолов. Без него процесс боевой учебы по минно-торпедной части просто встает на месте.

Вывод: В большом деле нет незначительных деталей. Как общество не может прожить без рядовых своих членов, так атомная субмарина нуждается в утилитарных вещах простого свойства.

Когда мой бывший экипаж «К-523» находился в Палдиски, то и там жизнь не застаивалась как в болотной тине, а била ключом. Да так, что иной раз некоторым особам сворачивало башни набок.

В единственном кабачке этого тихого и небольшого городка, где собирались подводники, проходящие подготовку в Учебном центре, раз в неделю проводился вечер при свечах. Днем это заведение работало как кафе, а с пяти часов вечера меняло статус и превращалось в ресторан. Такие превращения в режиме «туда-сюда» происходили ежедневно.

После дневной работы столики в кафе расставлялись по периметру, освобождая центр зала для танц-пола. Вечер при свечах проводился при отключенном освещении, а на каждый столик выставлялась зажженная свеча. Вот тебе заодно и экономия электроэнергии. Действительно — тут тебе и дешево, тут тебе и сердито. Музыка была живая — играл оркестр, который размещался на невысоком подиуме.

Вечерняя работа ресторана условно делилась на три этапа. Эти три фазы четко прослеживались в деятельности оркестра. Его работу условно можно было сравнить с тактикой наркодилера. Сначала он дает зелье бесплатно, затем берет умеренную цену, а когда клиент подсел на наркотик — цену завышает.

Первое отделение — это когда оркестр хоть и без особого вдохновения, но добросовестно отдавался рабочему процессу, не получая взамен никакого поощрения кроме оклада.

Второе отделение — в какой-то мере у оркестра сохранялся рабочий процесс, но я бы сказал «с оттяжкой». Оркестранты начинали работать вяло, без вдохновения. В этот период начинали поступать заказы от публики, охваченной процессом разогрева.

Третье отделение — оркестр демонстративно сворачивает работу. Таких его «окончаний работы» бывало ровно столько, сколько возникало денежных заказов. Оркестранты вели себя так, будто план уже выполнен, поэтому нет смысла рвать жилы. Рабочее время тихо и незаметно для посетителей подкрадывалось к своему концу, поэтому музыканты делали вид, что пока лениво уложат в футляры инструменты, пока снимут костюмы, пока вымоются в душе, пройдет достаточно времени, чтобы «фабричный гудок» просигналил им окончание смены. Зато публика к этому времени готова была расставаться с деньгами, как кипящая сталь, готова к разливке по формам. Для оркестра это самая настоящая страда. Они играют только под заказ и по-крупному.

Вот в такой обстановке — с одной стороны, полного и всеобщего одобрения процесса, а с другой, ленивого его поощрения — между вторым и третьим отделением произошло событие, которое привнесло эмоциональную насыщенность, так что рутинное течение жизни зала взорвалось переизбытком страстей.

Одна подвыпившая дама встала из-за столика, и вдруг с бухты-барахты, беззастенчиво попирая нормы морали, «присела на лужайке». В качестве лужайки она выбрала самый что ни на есть центр танц-пола, где до этого посетители старательно самовыражались. Нетрезвая дама, видимо, исходила из того, что там, где нет свечей, там темно и никто ее «под кустиком» не заметит. Однако заметили, так как выглядело это как некая демонстрация. И это необычное поведение привело людей в неистовство. И что после этого началось…

Ну мужская часть присутствующих, снисходительная к женским извращениям, была просто поражена фонтанирующим зрелищем.

Зато женщины требовали призвать нарушительницу нравов к порядку, позвали администрацию, от которой потребовали изолировать извращенку от общества. Молодая часть мужской публики не поддержала эти требования, видя в произошедшем изыск живого и необычного выступления. Самыми горячими поклонниками при этом оказались люди сексуально зависимого возраста, склонного к пресыщениям, — юные лейтенанты и мичманы. Они громко поддержали непристойную особь:

— Повторить!

— На бис!

— Еще!

Упившаяся дама пришла в ресторан не одна, а с кавалером, но его индифферентно безразличное отношение к ней выдавало лишь то, что они были чужими людьми.

— Дорогая, ты не добежала до туалета, потому что у вас там образовалась очередь? — спросил он, хохоча, словно наблюдал за умной обезьянкой.

И долго еще эта из ряда вон выходящая шалость одной сумасшедшей будоражила общественность тихого провинциального городка, положив конец вечерам при свечах.

Вывод: Советская Прибалтика вообще была местом, куда следовало ехать, чтобы посмотреть, как не надо себя вести.

Кстати вспомнился случай, произошедший лично со мной. Во время сборов в мой первый отпуск мой товарищ Николай Шиков по кличке Дед попросил меня купить сигарет, так как в Приморье имелись трудности со снабжением, в том числе и с куревом. Отпуск был длинным, почти два месяца, поэтому я решил лететь домой через Таллинн. В самом его историческом центре, в Старом городе, я нашел небольшую, но уютную гостиницу, и на пару дней снял там номер. А затем с удовольствием пустился в экскурсии и прогулки по городу и его окрестностям, с интересом посещал музеи, осматривал исторические памятники. Гуляя, я все же вспомнил о просьбе Деда, купил качественных таллиннских сигарет и, находясь в хорошем настроении, отправился на поиски почты, чтобы отправить бандероль. Дойдя в бесплодных поисках до очередного перекрестка, решил обратиться к помощи местных жителей. На глаза попалась женщина средних лет, и я вежливо обратился к ней:

— Извините, не подскажете ли, где есть поблизости почта?

Она, с готовностью откликнувшись на просьбу, стала объяснять, указывая рукой направление. Вот, — подумал я про себя, — какие добросердечные люди, ну, прямо как у нас в Минске!

Добрая женщина, указывая направление, протягивала руку в сторону, где, по ее словам, якобы находилась почта. Я же по какой-то рассеянности, взял да и посмотрел в противоположную сторону, где мой безмятежно рассеянный взгляд нечаянно уткнулся в рекламную вывеску. А там по-русски красивыми и четкими буквами было начертано «ПОЧТА». Я в изумлении перевел взгляд на благообразную таллиннскую тетушку, которая, войдя в роль Ивана Сусанина, продолжала распинаться, показывая «оккупанту», «верное» направление. Оправившись от шока, но все-таки не от озадаченности, я, запинаясь и боясь оскорбить «милую бабушку» даже тенью подозрения, показал своим взглядом в правильном направлении, промямлил смущенно:

— Но, кажется, вот почта!

И жестом первооткрывателя указал на настоящую почту. И куда только девалось мирное очарование пожилой куратки (презрительное прозвище эстонцев)?

Вдруг из благообразной тетушки она превратилась в злобную и противную старуху. Со словами:

— Ну, я не знаю, какая нужна вам почта, — она круто развернулась и с победным видом, как фрегат с попутно надутым парусом, пошла своим курсом.

Про национальные особенности прибалтийской дружбы в нашей великой семье народов я и до этого был наслышан, но, честно говоря, воспринимал это как наговоры. Однако когда столкнулся и сам испытал на себе некоторые ее специфические черты, то получил массу неприятных впечатлений. С представителями любых национальностей я вел себя одинаково, а вот к отдельно взятым их индивидуумам уже по-разному, в зависимости от того как складываются между нами личные отношения. При этом никогда не считал нужным делать какую-то поправку на чье-то происхождение или национальность. Однако в данном случае ко мне отнеслись как-то подленько и гаденько. Потом я также узнал, что в прибалтийских магазинах, если посетитель обнаруживал славянское происхождение, ему могли не продать понравившийся товар.

Вечером в Старом городе я зашел в уютную кафешку, которая находилась в полуподвальном помещении, и там познакомился с молодой эстонкой. Разговорившись с нею, я по свежему случаю пожаловался на «особую приветливость» ее земляков. Она стала мне проповедовать, что Советская Россия захватила (тогда слово «оккупация» почти не употреблялось, а если и использовалось, то очень осторожно) их республику, и многие эстонцы лишились кровного имущества и недвижимости. Указав на молодого человека, вместе с которым она пришла в кафе и который находился в шумной компании за соседним столиком, сказала:

— Вот, например, мой друг. Его родители из «бывших», поэтому он тоже кое-чем недоволен.

Она старалась выражаться тактично, однако мне ее позиция была ясна. Никто никого в свою веру обращать не собирался, просто мы оба старались друг друга понять.

— Один ваш друг?… — сказал я и улыбнулся. — А я возьму карту и покажу ту часть территории, которая в последнюю войну была в оккупации, под немцами. Там живет народ, который по милости ваших больших друзей потерял каждого четвертого и практически все — кров над головой. Представляете, сколько у нас недовольных? И что? Неужели прикажете выливать это недовольство на ваши головы?

Вывод: 1. Мудр тот народ, который не считает потерей обретение равенства и братства между людьми, возможности жить открыто и безопасно, совершенствоваться и представлять ценность не тем, что у него можно отнять, а своей внутренней неотторжимой духовностью.

2. Предъявлять друг другу исторические счеты, особенно за события, случившиеся в эпоху предков — это значит проявлять гордыню в отношении самой бурной и переменчивой стихии, стихии человеческих отношений.

3. Живущим после безумств последней войны грех жаловаться на то, что они не погибли еще до рождения, что обрели жизнь и возможность наслаждаться миром.

Естественно, я не призывал эту девушку к беспамятству, как и сам не собирался вставать на эту позицию. Историю своих народов надо знать, помнить и любить, как историю своей семьи. Но выставлять ей свои личные счета — смешно. Заниматься не своими задачами и делами, а пересматривать результаты, достигнутые предшественниками, — непродуктивно. Каждое поколение проживает свою жизнь, только ту, на которую оно оказалось способно, неизменимую, неизменяемую и не могущую быть измененной ни пращурами, ни потомками. Их судьбы — это их личное самовыявление, их вклад в наш общий процесс продвижения вперед. И присваивать его или извращать — преступно.

Кто бы назвал естественным, допустим, порядок вещей, при котором сегодняшняя листва на орехе, что растет под окном моей кухни, вздумала протестовать против того, что прошлогодняя его крона пожелтела раньше времени и была жестоко снесена ветрами, и в отместку принялась бы мстить стволу и веткам. Приблизительно так выглядят обиды некоторых моих современников за судьбы прежних жителей своих территорий, а то еще и за материальные потери, которые те понесли и в результате не передали их им, этим жадным до благ потребителям. И кому они предъявляют эти надуманные, не по праву присвоенные обиды? Не поверите! — времени и совсем новым людям.

Прибалтика в советское время вообще отличалась эгоистичными настроениями, шкурными притязаниями, аполитичностью и вольнодумством, беспринципностью нравов своей молодежи, как будто только они должны были быть счастливыми, причем исключительно эксплуатацией себе подобных, исключительно ценой того, чтобы отнять право на счастье у других, исключительно мерзким методом. Одиозные мысли и желания, опасные поползновения, неприемлемые намерения там процветали! И это при том, что им предоставлялись особенные льготы, недоступные другим республикам СССР. Например, возможность свободно выезжать за пределы государства, не обращаясь за разрешением в союзные инстанции. Думаю, об этом многие знают. Именно этот болезненный взгляд на свою историческую миссию они и демонстрируют нынче, глумясь над фактами минувших веков и не заботясь тем, насколько позорное наследство они оставляют своим потомкам.

Но вернусь к повести моих юных лет. Так я, например, слышал о том, как в одном из мест общественного питания там произошла сцена еще круче вышеописанной.

Это было нечто тривиальное, где люди обычного вида банально пили, закусывали, танцевали. И вдруг эта обычность была нарушена парочкой, набравшейся «космических» флюидов, повлиявших на них озверяюще. Парочка резко вскочила и прямо на столике предалась соитию. Публика была шокирована. Здесь, правда, возникает вопрос: Что это было — акт безнравственности или призыв к безнравственности, что вернее.

Добавлю лишь, что город Палдиски расположен в 52-х километрах от Таллинна. Он расположился на полуострове Пакри, на северо-западе Эстонии.

В 1962-м году здесь открылся учебный центр атомного подводного флота СССР, разместивший у себя два наземных атомных реактора. В то время там работало 16 000 человек, что делало его крупнейшим в своем роде в Советском Союзе. Ввиду его большой значимости, весь город был огражден от посетителей до августа 1994 года. Однако основная жизнь экипажа во время нахождения в Палдиски протекала в стенах Учебного центра, где главным был процесс обучения. И офицеры, и мичманы не всегда проводили свой отдых в кафе и ресторанах, кроме учебы и налаживания боевой организации экипажа иногда занимались спортом. Например, во время чемпионата Учебного центра по футболу разыгрывался кубок. Наша футбольная команда отстаивала спортивную честь экипажа. Центровыми нападающими были Константин Роговенко и Игорь Садыков, а на флангах — Михаил Михайлович Баграмян и Руслан Багдасарян.

Командир экипажа Олег Герасимович Чефонов и старпом Алексей Алексеевич Ротач выгоняли личный состав из казармы на поле, чтобы все болели за нашу команду. Так как Михаил Михайлович по возрасту уступал лишь командиру, то ему предложили:

— Михайлович, хватит тебе бегать! Будешь судить.

Вот так однажды Михаилу Михайловичу пришлось судить игру нашего экипажа с командой Учебного центра. И засудил наш Михайлович команду Учебного центра под самый корень. Не надо думать, что он это сделал бесчестно из-за преданности своему экипажу. Со стороны команды Учебного центра было допущено серьезное нарушение — моряки вышли на поле в нетрезвом виде.

«28 апреля 1980 г.

Партсобрание:

Не проводились 3-дневные сборы по специальности при подготовке В. С. Малярова к боевой службе.

Невыполнение норм тренировок КБРТ (корабельный боевой расчет, торпедный) — неуделение этому вопросу должного внимания.

Низкая подготовка ВО (вахтенных офицеров).

Организационные вопросы по линии В. Г. Перфильева — упущение.

В. Г. Перфильев — удовлетворительная оценка.

Допущено 6 грубых проступков в штабной команде, 5 — на торпедолове.

Низкая исполнительность штабной команды».

Несмотря на систематический контроль, отмечено невыполнение норм тренировок корабельных торпедных расчетов. Тем не менее, повторюсь, что интенсивность занятий была достаточно высокой, и если бы этот вопрос не поднимался, то и на должной высоте он бы не удержался.

И еще из флотской жизни…

В 1964-1965 годах на Камчатке базировалась эскадра дизельных подводных лодок. Атомоходы еще только-только начинали «выходить в свет» Камчатки. Тогда же с появлением, а может, еще и до того, появился второй экипаж, который и атомохода толком в глаза не видел. Однако эти подводники носы задирали: как же, мы же атомщики. У атомщиков была столовая, где начальствовал старый мичман Шкуркин. Только это не фамилия, а прозвище, которое пристало из-за того, что он всем говорил: «Я на шкурке играю».

Под шкуркой имелась в виду губная гармошка, на которой действительно он частенько играл. А тут как раз пришла пора отправлять его в отпуск. Как положено, был издан приказ, выписаны воинские перевозочные документы, отпускной билет на имя мичмана Шкуркина, в общем, все честь по чести. Является мичман за получением документов, знакомится с ними и вдруг заявляет:

— Это не моя фамилия!

— Как это не твоя?

Вот тут и выяснилось, что Шкуркин это прозвище, а настоящая его фамилия — Востриков. Что и говорить — заслуженное прозвище нередко становится вторым именем или даже фамилией человека.

«29 апреля 1980 г.

НТ-2, НТ-3, ПТ-3 с ПТЗ-2 — А. В. Авдееву.

Акт об инвентаризации ЗИПа.

На работе я постоянно находился в динамике, все делал бегом или быстрым шагом, а потому всегда имел вид взмыленного коня. Никто не видел, чтобы я шел по Павловску нормальным шагом выполнять какую-либо работу или поручение командования. Всегда спеша, всегда широким шагом, напоминающим аллюр иноходца или спортсмена быстрой ходьбы. Я уж не говорю про неспешную или прогулочную походку. Бывало, глядя на меня, иной человек вздыхал:

— Да ну ее на хрен, такую штабную работу. Я лучше на своей лодке спокойно служить буду.

Дело было, наверное, не только в нехватке времени или желании быстро исполнить поручение, но и в моем характере. Во-первых, я не был приучен сидеть без дела, во-вторых, быстрота движения была свойственна мне от природы.

Поэтому исключительно ради интереса, может быть спортивного, я решил свой обычный рабочий день прохронометрировать. Итак, все тот же день 29-го апреля 1980-го года:

Построение — 08.00-08.15.

Разговор с Вячеславом Тихоновым и прием задания у П. И. Мокрушина — 08.20-08.25.

Выработка характеристики к представлению В. Г. Перфильева — 08.25-09.30.

Неудовлетворенный разговором с В. Тихоновым имел повторную беседу в отделе кадров с ним же — 09.35-09.40.

Ознакомление с графиком дежурств обеспечения — 09.40-09.50.

Визит в вещевую часть — не работает — 09.50-09.55.

Визит в КЭЧ — безрезультатно — 09.55-10.00.

Хорошая новость по телефону от флагманского минера флотилии: наше соединение заняло I-е место в соцсоревновании, заодно получил вводную — 10.05-10.07.

Известный прием: выдать кому-нибудь радостную весть, и тут же озадачить поручением. Отсюда и полученная вводная.

В СБ (секретная библиотека) взял дело, где произвел необходимые отметки — 10.07-10.17.

Учет членов ВЛКСМ — 10.17-10.25.

Подбил «бабки» по канцелярским принадлежностям — 11.25-11.32.

Отпечатал заявку на получение сейфа для отдела кадров — 11.32-11.35.

Визит в вещевую часть — не работает, по пути заскочил в магазин — 11.35-12.00.

Судя по времени, здесь имел место перерыв на обед с адмиральским часом.

Визит в отдел кадров — безрезультатно — 14.30-14.50.

Сигнал «Угроза ПДСС» (подводные диверсионные специальные силы) — 15.00.

Вооружил ДВС (дежурно-вахтенная служба), проинструктировал и выставил дневального — 15.00-15.30.

Обязанности у меня были разные. Иногда приходилось выполнять обычные поручения типа: для отличившегося офицера купить в поселке командирские часы или получить на складе бербазы флаг некоего африканского государства, под которым должен был куда-то идти корабль 26-й дивизии. Были и более ответственные задания. На нашей базе, как уже упоминалось выше, иногда тренировались ПДСС (подводные диверсионные специальные силы) флота.

Так, во время таких учений я однажды был послан на северный мол оперативным дежурным флотилии, для наблюдения за проявлениями активности ПДСС. Для связи мне был придан моряк. В наших Вооруженных Силах со времен Великой Отечественной войны связь являлась одним из самых уязвимых мест, поэтому вместо соответствующих технических средств мне было проще выдать моряка одну штуку, чем найти в том же количестве радиостанцию.

В назначенной точке долго ждать не пришлось. Я увидел, как к проходу между молами, ближе к северному, то есть в непосредственной близости от меня, плыла шлюпка. В ней находился капитан-лейтенант в кремовой рубашке, а впереди, под водой, перемещались несколько боевых пловцов. Как я понял, капитан-лейтенант наводил на цель своих пловцов. Мною тут же было послано «РДО» (радиодонесение) оперативному дежурному со скоростью приданного мне матроса с докладом обстановки, а сам я остался наблюдать за действиями ПДСС. То, что потом начало твориться, мне не совсем было понятно и больше напоминало цирк, чем какую-то серьезную операцию спецподразделения. Вдруг из нашей бухты навстречу шлюпке выскочил буксир и пошел или для перехвата «вражьего» десанта с капитан-лейтенантом на борту, или для создания помех его продвижению вперед. На что отчаянный или безумный капитан-лейтенант тоже отреагировал странно: начал палить по «напавшему» на него безоружному судну из обычной ракетницы. Ракета пошла по какой-то замысловатой траектории: сначала полетела прямо в надстройку, затем, обогнув ее по кривой и шипя от злости, упала в воду.

Итогом этой непонятной операции явилось извлечение всех боевых пловцов из воды со всеми их потрохами и инвентарным имуществом, а также их бесславное «пленение». Боевые пловцы были в гидрокомбинезонах с дыхательными аппаратами и с подводным буксировщиком.

Другая встреча, но уже с горе-контр-ПДССниками была на сухопутной территории нашей базы. Как-то во второй половине дня, прогуливаясь по бездорожью, я неожиданно для себя напоролся на выставленную против «диверсантов» безмятежно и нагло спящую засаду, и даже растерялся. Одетые в камуфляж моряки, разморенные жарким солнцем, валялись в высокой и густой траве, будто убитые. На кого-то из них я даже чуть не наступил, ибо увидел их в каком-то полуметре от себя. Признаюсь, что при виде трех парней в камуфляже, беззаботно разлегшихся у моих ног, я опешил. Их сон был настолько крепок, что даже шум моего продвижения, пока я продирался сквозь густую и высокую траву, никого не разбудил. Постояв с минуту в раздумье с извечным вопросом «Что делать?», я решил не тревожить сна намаявшихся за день младших коллег, а пошел по своим делам, удивляясь их беспечности. Можно было конечно заорать дурным голосом во всю глотку, например:

— Рота подъем! Вспышка слева, вспышка прямо, — имея в виду себя, и, как показывают в голливудских фильмах, засадить прямым ударом ноги промеж двух прожекторов с установкой фонаря дополнительной подсветки спящему бойцу.

Но не стал этого делать, ибо не люблю тот буржуйский кинематограф.

Вывод: Уважение к старшему, заботливое отношение к младшему товарищу, бережливость друг к другу — вот что лежало в основе взаимоотношений в СА и ВМФ СССР. Это обеспечивало преемственность дел и традиций, делало нас непобедимым монолитом. Христово «Возлюби ближнего как самого себя» трансформировалось у нас в фразу: «Хочешь выжить, береги товарища» — которую мы понимали умом и принимали сердцем.

Я русский, а значит, добрый, и пожалел пацанов, а может, и себя заодно. Ведь после одной моей вспышки я вполне мог получить в качестве ответной реакции на пару десятков больше и в итоге обеспечить себе под глаз халявный прожектор, каким подсвечивают небо во время авианалета.

Визит в вещевую часть — безрезультатно — 15.30-15.45.

Замер формата стенгазеты «Комсомольский прожектор» — 15.45-16.00».

О подгнивших фруктах

За время службы на флоте у меня сложилось впечатление, что все эти береговые службы работали по расписанию «из-под полы». Они вообще вели себя так, словно не тыл создан для боевых кораблей, а наоборот — вся морская техника с приданными экипажами существовала исключительно для удовлетворения потребностей этой заважничавшей публики, удостаивающей флотилию своим вниманием. При этом каждый из тыловиков по-своему самоутверждался, засев в доступной ему тарно-ящичной ячейке склада, кандейки, шхеры, кладовки, и понимал это положение вещей как данность, ему положенную. Поэтому к нему, этому «фрукту», особенно к наиболее залежалому на своем (или все-таки не на своем?) месте, нужно было подыскивать заветный ключик, так как на кривой козе подъехать не получалось.

Во-первых, береговым функционерам работать по особому распорядку было выгодно, ибо тогда «поймать», а тем более просто застать кладовщика (а тем более начальника склада) на рабочем месте практически было невозможно. Во-вторых, если у тебя имелся выписанный и подписанный их же руководством документ (накладная, требование) на получение какой-либо материальной ценности, то все равно добиться успеха было не просто. Думаю, проще было верблюду пролезть сквозь игольное ушко, чем получить положенный тебе предмет обмундирования или канцелярские принадлежности для штаба.

Обивание тыловых и береговых порогов — это отдельная статья расходов, как времени, так и нервов. Исключение составляли случаи, когда получение обмундирования или чего-то другого происходило по указанию главного тылового начальника. Тогда самый что ни на есть ничтожно маленький складской червячок ждал тебя в своем дупле чуть ли не с распростертыми объятиями и с радостной улыбкой, что прямо-таки категорически противоречило его обычным традициям обслуживания. С нетерпением он выхватывал у тебя заветную бумажку, которую в обычном случае даже с применением самой изощренной военной хитрости ему было не втюхать, и с милым сердцу посетителя раздражением ему же, сволочь он эдакая, и выговаривал:

— Ну, где тебя черти носят! Заждались уже. Давай быстренько получай свое имущество и освобождай помещение, у меня без тебя дел хватает.

В радостном возбуждении, случалось, ты хватаешь нежданно-негаданно обретенное барахлишко, пока его по ошибке или еще по какой-нибудь причине не затребовали назад, весело и вприпрыжку возвращаешься к себе на штатное место.

Для иллюстрации того, как некоторые весьма «почтенные» и «уважаемые» представители бербазы, как заботливо завернутые в оберточную бумагу апельсинки, уютненько уложенные в тарную ячейку, обитали в своих любовно устроенных гнездышках и прирастали материальными благами, приведу факт из жизни одного подгнившего «фрукта».

На продовольственном складе в Большом Камне, как на отдельно взятой ветке (соединение) отдельно припаханного плодового дерева (бербаза) рос один весьма «важный» и сочный фрукт (мичман). Этот пустопорожний плод наливался не только естественным образом фруктозой (всеми положенными видами довольствия), но и искусственно подпитывался сахарозой (нетрудовыми доходами). В течение пяти-шести лет он на теле флота накапливал и наращивал в своей оболочке всякие там соки, клетчатку в виде различного рода материальных и прочих ценностей. Несмотря на это считал свою жизнь тяжелой, и всем жаловался на нее:

— Я уже шестой год в отпуск не хожу.

Вот такая у этого мичмана была сложная судьба, насыщенная всякими тяготами и лишениями, что он, как вампир, боялся оторваться от важной артерии под названием продовольственный склад и сделать перерыв ну хотя бы на время отпуска. Ведь не дай бог у него кто-нибудь бы перехватил эту золотую жилу, простите кровеносную систему! И такой была тяжелой доля этого упыря, что в качестве отдушины был у него на складе закуток, где он мог позволить себе произвести релаксацию — снять нервное напряжение, злобу и раздражение, накопившиеся за время непосильной работы. После каждой такой зарядки он выходил оттуда, будто зайчик-«энерджайзер» после вставки свежей батарейки — красный и лоснящийся. И с новыми силами, весьма энергично продолжал свою трудную и очень тяжелую работу.

Был у него один очень интересный прием, к которому долгое время никто не мог подкопаться. Кто бы и зачем бы ни пришел к нему на склад, он отвечал:

— По этой накладной уже получено.

О том, что материальные ценности были получены им лично, он незадачливого посетителя не посвящал. Зачем, спрашивается, вот так запросто выкладывать свой главный козырь? На основании им же самим принятой установки этот изобретатель никому и ничего не выдавал. А за свои труды праведные, а большей частью неправедные от обкрадываемого им подводного сообщества имел сторицей, и жил не по средствам. Мичман купил себе легковой автомобиль «Запорожец», умудрился подоткнуть транспортное средство и под зад своему сынку. И в гараже у него чего только не было… Входишь туда и сразу же спотыкаешься о такую ненужную вещь, как ящик с красной икрой, в котором было сто семь баночек многими желаемого дефицитного продукта. Про этот гараж так и говорили, что на нем можно было уйти в автономное плавание, — столько всего там было попрятано, понапихано, порастыкано.

Вывод: Сколько веревочке ни виться…

В итоге этого гражданина мичмана посадили. А это лишний раз подтверждает, что наша служба и опасна и трудна.

Прочие будни

«5 мая 1980 г.

«Отчет комитета комсомола о работе по выполнению решений отчетно-выборного собрания, комсомольских конференций соединения, объединения, флота и плана реализации критических замечаний комсомольцев».

Комсомольское собрание с отчетом о выполнении предыдущих постановлений — один из видов участия молодежи в общественной деятельности. Их повестки дня нам подсказывать не надо было, они появлялись сами, выплывали как следствия нашей профессиональной работы, заботе о быте, своей нравственности, смысле жизни. Сами собрания проходили бурно и насыщенно, иногда отклоняясь от первоначального плана, так что протоколы писать было сложно. Но дисциплина требовала своего, поэтому подчас получались целые развернутые стенограммы. Каждый раз при этом избранный секретарь ворчал, что делает ненужную бюрократическую работу. Тем не менее документацию вели исправно и на должном уровне.

В то время когда мой бывший экипаж на своей субмарине находился в глубинах Японского и Охотского морей, служба в штабе дивизии позволила мне убедиться в очередной жизненной аксиоме. С уходом части мужчин из поселка на время автономки жизнь не замирает, а продолжается для некоторых (обращаю внимание, что не всех) особей женского пола даже на другом, более высоком уровне активности. Когда муж в море и жена остается дома одна, как очень тонко и остроумно подметил один мой товарищ: «Это ж очень удобно».

На мой взгляд, это больше касается жен мичманов, впрочем, здесь возможны и ошибки. Особенно это заметно при посещении ресторана, когда жена отсутствующего моряка на раннем этапе вечера, когда публика даже не разогрелась, уходит оттуда в сопровождении кавалера — поставленная задача выполнена, поэтому нет смысла что-то высиживать. И вот так на протяжении всего вечера происходит тихий развод «одиноких» жен моряков. Ну чем не развод караула по постам? Различие только в том, что количество разводящих совпадает с числом «постовых».

Со слов того же товарища, в их соединении на Севере было негласное правило «пользовать» жен чужого, но не своего экипажа, что можно понять с практической точки зрения — в этом случае все обходилось без скандалов и разборок. В том числе было меньше работы для замполитов. Хотя цинизм и пошлость ситуации без каких-либо объяснений или оправданий очевидны, но зато они жизненны.

Перепев известной песни Макаревича о легкомысленном отношении отдельных жен к своим мужьям-морякам: «Я пью до дна, а муж мой в море, и пусть его смоет волна». С этим перепевом меня тоже однажды жена встретила с моря. Понимаю, что это была лишь невинная шутка, представленная той частью, где доля шутки, а остальное — правда.

К сожалению, в подобные жизненные ситуации попадают не только подводники, надводники, но и все, убывающие в долгосрочную командировку. Эти коллизии являются поводом для взаимных упреков, ссор, драк, разводов, а иной раз и преступлений на бытовой почве, исключительно у тех, кто живет не полноценно, с душой, а только одной частью человека — плотью.

Вывод: Самая большая беда человека — неумение занять свою душу полезным делом, неумение организоваться для него. Следствием этого является желание гнать время вперед, «убивать» его как получится, и тут перевешивающие ум инстинкты толкают человека на дно.

«6 мая 1980 г.

П. И. Мокрушину:

отметить тренировки в КТС (кабинет торпедной стрельбы).

Снова капитан 3-го ранга Павел Иванович Мокрушин остался временно исполнять обязанности флагманского минера соединения за Виктора Григорьевича Перфильева. Я запомнил Мокрушина с его густыми пшеничного цвета усами и добродушной улыбкой, всегда спокойного и уравновешенного. Павел Иванович был одним из самых старых и грамотных командиров БЧ-3 в дивизии. По возрасту старше Мокрушина (20.01.1949 г. р.) были капитан 3-го ранга Анатолий Михайлович Куксов (09.05.1948 г. р.) и мой бывший и незабвенный начальник капитан-лейтенант Виктор Степанович Николаев (23.11.1947 г. р.).

На своего бывшего начальника я уже нажаловался, а об Анатолии Михайловиче Куксове можно сказать, что своей грамотенкой он чем-то напоминал Виктора Степановича, только при этом был еще и малость разгильдяем. Из офицеров помоложе грамотными спецами были старший лейтенант Александр Сергеевич Емельянов (25.01.1952 г. р.), старший лейтенант Георгий Александрович Кольцов (26.07.1953 г. р.), лейтенант Владимир Николаевич Володькин (06.12.1953 г. р.), старший лейтенант Сергей Анатольевич Ефремов (14.05.1955 г. р.), лейтенант Петр Александрович Лучин (06.05.1956 г. р.). Были и совсем молодые командиры БЧ-3, которые находились в стадии становления. Как бы то ни было, но все они независимо от черт характера и даже своего отношения к службе со временем становились мастерами минно-торпедного дела. Просто система выживания, как самого флота, так и всех его составляющих частичек, офицеров, мичманов и моряков — к этому располагала.

В тот же день:

Приказ № 82 от 05.02.1979 г. «О назначении авторских коллективов и групп для разработки сложных тематических заданий».

Руководитель: П. И. Мокрушин;

члены: В. Н. Володькин, А. М. Ловкачев.

Приказ № __ от __.07.1979 г. «О создании пожарного расчета в управлении в/ч 87066».

Командир расчета А. М. Ловкачев;

состав: В. В. Калинин, А. П. Петренко, В. В. Игуменцев, И. А. Удалов, С. М. Печенкин.

Приказ № 500 от 10.08.1979 г. «О допуске офицерского и мичманского состава в/ч 87066 к работам с РВ (радиоактивные вещества) и ИИИ (источники ионизирующего излучения)».

В. Г. Перфильев.

А. М. Ловкачев.

Приказ № 533 от 23.08.1979 г. «О назначении квартирной комиссии соединения».

Секретарь квартирной комиссии А. М. Ловкачев.

Приказ МО СССР № 285 от 10.11.1975 г.

Приказ № 7 от 05.01.1980 г. «Об организации технической эксплуатации, хранения и использования оконечных устройств системы оповещения «ПЛАТАН-О».

Ответственным за работоспособность и сохранность оконечных устройств системы централизованного оповещения «ПЛАТАН-О», установленной в помещении штаба и рубке дежурного по соединению, проводных линий связи к ним назначаю коменданта штаба, мичмана А. М. Ловкачева.

Приказ № 24 от 14.01.1980 г. (№ 34-ОП от 01.12.1979 г.) «О назначении ответственных за начисление и получение денежного довольствия на управление в/ч 87066».

А. И. Шахов.

А. М. Ловкачев».

Мною были сделаны выписки из приказов по 21-й дивизии РПК СН, которыми я был словно божьей благодатью отмечен дополнительными обязанностями и нагрузками, чтобы своевременно их выполнять, или хотя бы репетовать соответствующие приказания и команды. Некоторые из приказов повторялись с наступлением следующего года, где требовалось обновление состава военнослужащих. При этом обращает на себя внимание тот факт, что первый по списку приказ был издан в феврале 1979 года, в то время когда я еще пребывал в должности старшего торпедиста РПК СН «К-523» и находился в своем первом автономном плавании в составе экипажа.

Кстати, в кабинете СПС (секретная подводная связь) у капитан-лейтенанта Алексея Израилевича Шахова в выгородке, или рубке, частенько нес вахту мичман Богомаз, экипажный «шаман», родом из Еврейской АССР. Он был среднего роста, округлого телосложения, в смысле с животиком, также выпуклолицый, коротко, под ежик стриженый, весьма прагматичный и очень рассудительный товарищ. Уж не знаю, богом или чем другим помазанный, но что был всегда чем-то недовольный или кем-то обиженный, это точно — исконная и типичная еврейская черта. Богомаз обижался, что был обделен офицерской формой — наличием на его фуражке ремешка из кожзаменителя вместо плетеного золотого шнура. Категорически был не согласен с тем, что должен уступать место женщинам в общественном транспорте, мотивируя тем, что слабая половина среднестатистически и так живет дольше мужской. Газету Тихоокеанского флота «Боевая вахта» (и не только ее) называл не иначе как «местным брехунком», из его уст частенько можно было услышать: «У нас в стране с бумагой напряженка». А во всем прочем нормальный мужик.

«13 мая 1980 г.

Инструктаж у контр-адмирала Р. А. Анохина.

1134 — О. Г. Чефонов;

834 — Г. М. Щербатюк;

554 — Г. М. Щербатюк.

Зеленая ракета — при утере связи — «Следуй ко мне».

Инструктаж проводился у заместителя командующего 4-й флотилии контр-адмирала Рональда Александровича Анохина, что говорит о предстоявших практических торпедных стрельбах под эгидой объединения. Стрельбу торпедами должны были осуществлять экипажи Олега Герасимовича Чефонова и Григория Михайловича Щербатюка. А для отлова торпед назначены торпедоловы: большой № 1134 и два малых № 834, № 554.

Штаб 21-й дивизии считался плавающим, поэтому все офицеры, в том числе нашего кабинета, часто бывали в морях. Мне морской воды тоже хватало, хотя не так часто, как моим штабным сотоварищам, в основном на торпедоловах. У нас, в Павловске, сначала было два небольших торпедолова «ТЛ-9» в нашей дивизии еще один — в 26-й. Затем на флотилии появился большой по сравнению с малыми, я бы даже сказал комфортабельный торпедолов — «ТЛ-1134».

А вот другая байка со слов Леонида Ивановича Лукащука о качественности функционирования строевой части бербазы 26-й дивизии.

Служил на базе дивизии старшина 2-й статьи, который занимал очень важный пост — главного свинаря базы. И так он пришелся по душе этой важной должности, что та его ни под каким предлогом не хотела отпускать домой. Это состояние длилось до тех пор, пока кое-кто не заметил, что наш герой за денежным довольствием то явится, то не явится. Прямо как солнышко из-за тучки: то выглянет, а то и не соизволит. В общем, накликал он на свой «служебный роман» беду. Тогда же обратили внимание, что этот служака переслужил и помалкивает. Вместо положенных трех лет срочной службы он можно сказать бессрочно и безвозмездно отдавался уже четвертому году. Оказывается, этот старшина 2-й статьи призывался из детского дома, так как был сиротой. Возвращаться ему было некуда, а тут он: сам себе работник и сам себе начальник, сам себе производитель и сам себе отдел сбыта, сам себе главбух и сам себе кассир — и кто он был еще сам себе, всех должностей, наверное, и не перечислить. Видимо, здесь для него был полный душевный комфорт в сочетании с удовлетворительным материальным вознаграждением. А достаток достигался тем, что наш герой по-тихому, как в старину говаривали «из-под полы», сбывал продукцию налево, в поселок с женским именем Анна.

При всем при этом строевая часть бербазы насчет старшины 2-й статьи прямо-таки категорическим образом продолжала заблуждаться, так как почему-то считала, что самый главный свиновод давно уволен с флота домой. В общем, также по-тихому старшину 2-й статьи с присвоением очередного воинского звания втихую-подчистую уволили на гражданку.

«14 мая 1980 г.

Практические торпедные стрельбы».

Судя по записям, я находился на большом торпедолове с бортовым № 1134, на котором при моем соучастии были выловлены два изделия САЭТ-60М № 2234 и № 1730. Первое изделие было выстрелено экипажем Олега Герасимовича Чефонова, второе — лодкой Григория Михайловича Щербатюка. При этом у второй торпеды оказалась поврежденной резина приемного устройства системы самонаведения в головной ее части.

Помню, как в этом выходе была болтанка и нас покачивало. На борту торпедолова находился заместитель командующего 4-й флотилии контр-адмирал Рональд Александрович Анохин. Его тогда, бедного, так укачало, что моряки торпедолова даже ехидничали. А мне в этот день повезло, в обед там приготовили макароны по-флотски. Мало того что это одно из немногих блюд, которые я охотно ел, так еще и приготовлены были настолько хорошо, что я не смог себя сдержать, чтобы не попросить добавки, с учетом всех невостребованных ранее порций.

«22 мая 1980 г.

Посещение экипажа О. Г. Чефонова».

Посетил без цели проверки.

«В наследство», оставшееся от службы на «К-523», в штабе дивизии я продолжил учебу в Университете марксизма-ленинизма. Мне нравилось учиться, поэтому я старался не пропускать занятий, даже когда служил в штабе. Два года — это не срок и перед окончанием УМЛ я подготовил дипломную работу «Психологическая характеристика личности воина Быстрова Леонида Васильевича». Диплом об окончании этого университета, который я получил 31 мая 1980 года, никаких преференций кроме высшего образования в системе политической учебы не давал. Тем не менее некоторые мичманы, окончившие УМЛ, чрезвычайно этим гордились, в отличие от лодочных офицеров, которые стремились попасть туда лишь для того, чтобы под предлогом посещений занятий чаще бывать в поселке, а значит — дома.

Вывод: Но ведь не грех сочетать приятное с полезным.

«5 июня 1980 г.

Нормы получения соединением канцелярских принадлежностей:

По двум спискам 25 и 17 наименований.

23 июня состоится собрание.

Спартакиада комсомольского актива.

Смотр комсомольских организаций по спортивной работе:

* по видам спорта:

бег — 100 м;

подъем переворотом на перекладине;

рывок 1-й рукой 24-килограммовой гири;

кросс — 1 км;

метание гранаты Ф-1;

Участвует комсомольский актив в составе 8 человек. Подаются заявки. Условие для участия — предъявление комсомольского билета.

* по организационным мероприятиям:

состояние наглядной агитации;

участие в сборных командах объединения.

Военно-технический зачет».

В нашем кабинете «Ф-1, Ф-3» у флагманского штурмана Леонида Ивановича Скубиева в заведовании имелся барограф — прибор для измерения и записи на специальной бумажной ленте мастичным самописцем показаний атмосферного давления. Обычно он отмечал незначительные его колебания. Но однажды предъявил нам прямо-таки провальное падение давления. Таких показаний раньше он не выдавал. Резкое их изменение было вызвано тайфуном. В тот день объявили наивысшую степень штормовой готовности. Экипажи находились на кораблях. Автобусов для съезда на берег, конечно же, не подали и из Павловска никого не выпускали. Эти меры для меня апорией не стали, поэтому я решил пойти домой пешком. Спутника рядом не оказалось, поэтому я направил свои стопы в сопки как одинокий паломник.

Тропа Хо Ши Мина

Во всех этих переходах была проблема — контрольно-пропускной пункт (КПП), который находился на сопке при въезде в Павловск. Обычно КПП мы благополучно пересекали сидя в автобусе, предъявляя дежурному матросу свой пропуск. Но это в автобусе, когда нет никаких запретов для выезда в поселок. А если объявляется повышенная штормовая готовность, какой-нибудь оргпериод и выезд за пределы базы запрещен, то ни о каком легальном пересечении КПП разговора уже не было. Тогда мы использовали всем известный «конспиративный» маршрут под названием «тропа Хо Ши Мина». Правда, и там нас иногда поджидала засада в виде патрулей.

На одну засаду я тоже нарвался по собственной глупости, когда шел через КПП и меня не пропустили. Тогда я в наглую пошел в обход забора и будто медведь-шатун ломанулся в лес. Конечно же, я был «повязан», в смысле задержан и водворен на КПП. Там просидел на лавке около четверти часа, затем мне было предложено покинуть помещение с устным предупреждением, чтобы больше «не хулиганить». Я дал почти торжественное обещание, которое выполнил. Правда, дойдя до первого удобного поворота, бессовестно его нарушил. Это была моя первая и последняя поимка, потому что больше я так нагло и прямолинейно не действовал. Ведь уже давно известно, что всякий прямой путь кратчайшим не является, особенно если пролегает вблизи начальства.

Поэтому в этот раз я пошел тропой Хо Ши Мина в обход КПП, спустился к побережью у деревеньки Тин-Кан. Опасаясь патруля на трассе Владивосток-Находка, я направился к впадавшему в залив ручью, чтобы перейти его вброд. Но вблизи увидел, что это уже не ручей, а полноводная река, ставшая в несколько раз шире и бурлящим потоком несшая мутные воды в море. В обычном состоянии ручеек можно было перейти вброд, но сейчас без риска быть унесенным в море это сделать было невозможно. Короче, плюнул я на эту затею и пошел прямиком на трассу, благо, там я оказался никому ненужным кроме водителя рейсового автобуса, который меня и подобрал. А дальше я благополучно добрался до дома.

И долго еще на сейфе рядом с барографом лежала барограмма с неровным треугольником вершиной вниз. Никто не решался выбросить эту достопримечательность в урну, хотя у меня было желание взять ее на память.

«7 июня 1980 г.

В экипаже В. В. Морозова МПР (межпоходовый ремонт)».

Проверена минно-торпедная часть РПК СН «К-477» экипажа капитана 1-го ранга Виталия Васильевича Морозова. В результате этого экипажем получено шесть замечаний. При этом отмечено, что вахтенный по охране торпедных аппаратов с ЯБП матрос Гришин инструкцию знает слабо, а сменивший его матрос Гоченко — хорошо.

Культура отдыха

Как-то два офицера нашего штаба во время очередного организационного периода или сидения по повышенной штормовой или боевой готовности мирно, никого, не трогая и ни к кому не цепляясь, играли в шахматы. Прямо военно-морская идиллия, если бы рядом с ними не стоял графин… со спиртом. Но кто об этом знал? Кроме самих увлеченных игрой в шахматы офицеров — никто. Да и это ведь тоже ничего не значит, ведь никого же не трогают мужики: толерантно и пацифистки сидят себе и играют в мирную интеллектуальную игру. Ну чего еще надо было для полного счастья начальнику штаба, который взял да и зашел в кабинет? И понял, что два офицера, будто мирно пасущиеся бычки на штабном выгоне, спокойно пощипывали травку, пардон, попивали что-то из графина. Видя такую идиллическую картину, он тоже решил приобщиться к мирному занятию. Но не к шахматам, а к содержимому графина, видимо, полагая, что там вода. Взявшись за горло сосуда, начальник штаба налил примерно с полстакана жидкости и без опаски выпил.

Оба флагмана все это время сидели, втянув голову в плечи, замерев, только с опаской косили глазом в сторону непрошеного гостя, ожидая скорой расправы. К их удивлению, тот не морщась допил стакан и спокойно вышел из кабинета.

Офицеры, наложив… на себя крест, в смысле перекрестившись, дружно подхватились, метнулись к графину и заменили воду огненную на обыкновенную. Затем снова вернулись к шахматам, будто ничего не случилось.

Только они успели совершить подмену и принять невинное выражение лица, как началась вторая серия. Вновь распахнулась дверь, и в кабинет снова спокойно и неспешно вошел начштаба. Он задумчиво, с внутренней сосредоточенностью подошел к графину, взял его мертвой хваткой за горло, словно опасного удава, нацедил из него в стакан до краев и выпил. На этот раз он кривился и морщился — его душа, переместившаяся в желудок, явно не принимала того, что было в графине. Едва справившись с полным стаканом, он брезгливо отер губы и раздраженно сказал:

— Хр-реновая вода!

Затем громко хлопнул дверью, демонстрируя крайнее недовольство и категорическое несогласие с произведенной заменой. А офицеры так же дружно, будто по команде, опять наложили… на себя крестное знамение: «Пронесло!».

«26 июня 1980 г.

Обеспечение (суточное дежурство) у меня 28 июня, в июле: 12, 26, у О. В. Артемова 29 июня, 5, 13, 19, 27 июля; у Н. П. Стулина 6, 20 июля.

Выписанные мною из графика дежурства в суточном наряде. Помню, что наряд обременительным для меня не был. Чем я занимался, кроме оранжевого дивана, который на дежурстве приминал ночью, не помню, да и сама вахта забылась.

Партсобрание:

партийное руководство комсомолом;

укрепление партийного ядра в комсомоле преимущественно членами КПСС комсомольского возраста;

В штабе комсомольскую организацию возглавлял молодой коммунист комсомольского возраста в моем лице.

культура отдыха;

Свободное времяпрепровождение молодежи и комсомольцев всегда вызывало озабоченность со стороны командования и политорганов. Этим я занимался с наибольшим удовольствием.

Жены с ребенком на Дальнем Востоке уже не было, поэтому свозить моряков в поселок для меня труда не составляло, так как увольнение моряков в основном практиковалось только со старшим в виде мичмана или офицера. Другой вопрос, что их даже в Техасе кроме кинотеатра и водить-то было некуда. Помню, что Володя Игуменцев, который был родом откуда-то из Приморья, просил меня на выходные дни обеспечить его доставку к родственникам — не то в городок, не то в поселок, — что был недалеко от нашего места службы. С моей стороны возражений не было, однако по какой-то причине увольнение Игуменцева не получилось. Хотя просто даже посмотреть на дальневосточный быт в поселке или в деревне было бы интересно.

Д № 21;

комсомольская организация О. Г. Чефонова награждена переходящим знаменем ЦК ВЛКСМ и краевой организации;

комитет ВЛКСМ работает плохо, секретарь также;

На фоне успехов родного экипажа оценка моей работы в комсомольской организации удручает.

7 грубых проступков в штабной команде;

хождение моряков по штабу с нарушениями формы одежды;

Состояние воинской дисциплины в штабной команде уже стало дежурным недостатком, о котором говорили на всех совещаниях, планерках, партийных и комсомольских собраниях.

успешность торпедных атак — 95% (в прошлом 1979 году — ниже 67%), выполнено — 20, запланировано — 12;

не выполнены нормы тренировок КБРТ, кроме экипажа Н. Н. Германова;

Н. Н. Германов, О. Г. Чефонов — хорошо, остальные удовлетворительно».

Несмотря на то что кроме экипажа Николая Никитовича Германова корабельные боевые торпедные расчеты не выполнили норм тренировок, успешность практических торпедных стрельб выросла более чем заметно — с менее чем 67% до 95%. При этом мой бывший экипаж выполнил задание с оценкой «хорошо». В те времена замечательным показателем было и «удовлетворительно», так как при выборе оценки иногда руководствовались опасением, что «хорошо» не очень хорошо, особенно при возможных разборках. В общем, работа флагманского минера 21-й дивизии не прошла мимо, а попала в цель аж на 95%. Может и мое крохотное участие имеется в этом большом и важном деле, во всяком случае ведение таблицы не прошло даром.

«27 июня 1980 г.

К флагманскому минеру флотилии Хржановскому к 09.00 28 июня прибыть командирам БЧ-3, иметь при себе журнал эксплуатации, сборник инструкций, ЖБП (журнал боевой подготовки, один из главных документов боевой части) старшины команды, КНБ (книжка боевой номер).

Тут же дан расход командиров БЧ-3 по состоянию на тот период.

Экипаж В. В. Морозова: А. Т. Матора — пос. Тихоокеанский;

Экипаж Платонова: Овсеенко;

Экипаж Н. М. Зверева: А. М. Куксов — на учениях;

Экипаж В. Р. Гармаша: П. А. Лучин — во Владивостоке».

Явка командиров БЧ-3 к флагманскому минеру флотилии с таким пакетом документов определялся необходимостью их проверки.

В 1967 г. на Камчатке была приписана плавмастерская «ПМ-28», командовал ею уже старый, пенсионного возраста капитан 3-го ранга. И вот попадает служить на эту плавмастерскую сугубо сухопутный товарищ — прапорщик. До этого он служил в строительных частях, а потому имел доступ к таким дефицитным товарам, как краска, кисти и прочий строительный материал, который бывает очень необходим не только на бербазе, но и на кораблях. Прапорщик был поставлен на должность боцмана с расчетом, что на боевом корабле в материальном отношении эту службу подтянет. Что плавмастерская является боевым кораблем никаких сомнений ни у кого не вызывало, так как в море он выходил систематически, за что офицерам и мичманам регулярно платили «морские». Вообще-то в этом переназначении имелся некий нонсенс. Бывало так, что на подводную лодку переходил служить, например, мичман с надводного корабля, а тут даже не с бербазы, а прямо из армии — да на корабль. Да и еще на самую что ни на есть корабельную должность — боцманом. Нет! Что ни говори, но было в этом решении что-то не совсем правильное или даже чуток неадекватное.

Сухопутный человек, абсолютно незнакомый со спецификой морской службы, на боевом корабле — явление для флота уникальное. В общем сия ситуация была сродни тому, как если бы водолаза в тяжелом снаряжении закинули не в речку, а в космос — что-то очень похожее на подводный мир, однако различия настолько специфичны, что бьет не туда и не так. Поэтому когда командир плавмастерской однажды проверил состояние боцманской службы, то оказался крайне недовольным. И вполне закономерно боцману-прапорщику вставил фитиль. Кстати, даже словосочетание боцман-прапорщик было неестественным. Что может быть кощунственней, чем поставить на одну доску сугубо флотскую должность «боцман» и сухопутное звание «прапорщик»? Ведь слово «прапорщик» означает «знаменосец», а мичман — сугубо морской человек. Не знаю, как там, на Камчатке, это терпели. Сухопутный боцман, получив фитиль, естественно должен был передать эту эстафету дальше по команде. Для этого он построил боцманскую команду и начал свое выступление с обличительной речи:

— Да как вы посмели допустить такое! Вы же меня подставили, — и так далее и тому подобное. После общей части, прямо как в уголовном кодексе, последовала особенная. То, что она оказалась особенной, станет понятно из дальнейшего. Обиженный боцман-строитель (кстати сказать, тоже неправильное словосочетание) начал задавать чисто риторические вопросы и предъявлять претензии, чтобы выплеснуть свою обиду на подчиненных:

— Почему заборы не покрашены?

В данном случае имелись в виду леерные ограждения.

— Лестница ржавая!

Здесь подразумевался, конечно же, трап.

— Кабинет не убран!

А тут имелась в виду каюта.

Хуже опошлить военно-морскую терминологию, как обозвать корабельные элементы сухопутными словами, просто придумать невозможно.

Старый командир корабля с мученическим выражением лица заткнул уши и бежал прочь от этого зрелища, только чтобы не слышать эту сухопутную ересь.

— Да не нужен ты мне зде-есь! — кричал он при этом.

Эхо командирского гласа старого морского волка пропало где-то на берегу вместе с его затухающим рассудком.

В общем, ситуация походила на брачный мезальянс аристократа с богатой купеческой невестой. Живешь в достатке, однако с позором аристократа — без любви к жене и без почета со стороны высшего света, то бишь военно-морского братства.

«6 июля 1980 г.

Кросс 6 км. Участники:

А. Н. Прокофьев.

С. М. Печенкин.

П. Н. Притула.

Г. Е. Волков.

Н. Н. Бродников.

О. Н. Близнецов.

Освобождены (то есть откосили от кросса):

Н. Н. Павлюкевич.

В. В. Терещенко».

На следующий день я записал свои личные результаты, показанные в спартакиаде, — просто так, на всякий случай. А вот, поди ж ты, сейчас воспринимаются мною прямо как история олимпийского движения второй половины XX-го столетия! Кстати, припоминаю, что подъем с переворотом я еле-еле сделал, и то только раз, так как и по сию пору не освоил технику исполнения этого упражнения.

Еще одно дело также было на Камчатке и тоже на плавмастерской. Командиром этого корабля был капитан 3-го ранга, который до этого служил старшим помощником командира атомной подводной лодки. И вот его подвела излишняя доверчивость — оставил в незапертой каюте пистолет Макарова, и он был похищен сбежавшим нехорошим матросом. Да и помощник командира плавмастерской тоже оказался нарушителем — бывший командир БЧ-3 с АПЛ по имени Игорь отказался грузить торпедный боезапас ввиду отсутствия пожарного расчета. И хоть поступил он по инструкции, но не по уму — от упертого командира БЧ-3 решили избавиться. Хотя в качестве бесплатного приложения к этому поступку присовокупилась привычная для флота черта поведения — пьянство. Прямо дисбат какой-то получился или Шушенское — место ссылки, а не боевой корабль.

И вот как-то опально-бравый помощник командира зашел на плавказарму к знакомому начальнику РТС одной из подводных лодок. Там были и другие офицеры, которые совсем не праздно проводили время, а трудились за бутылочкой спирта, обсуждая насущные служебные и бытовые дела и вопросы. Теплая компания в отношении гостя, конечно же, проявила хлебосольство:

— Игорь, выпей с нами.

Долго уговаривать Игоря не пришлось, он тут же присоединился. А начальник РТС, он же хозяин каюты и главный хлебосол общества, в первый подвернувшийся стакан плеснул немного спирта, чтобы его сполоснуть, и содержимое небрежно и расточительно выплеснул в раковину. Но Игорь оказался не простым парнем, а бережливым и рачительным. Он бухнулся на колени перед умывальником, как перед святыми образами, быстро открутил колбу колена сливной системы раковины… и выпил только что слитый спирт.

Конечно, все присутствующие брезгливо перекосили лица и дружно отвернулись, чтобы не видеть этого зрелища. Хотя кто-то из них отважному смельчаку по-дружески посоветовал:

— Может, надо было хоть через фильтр пропустить…

— Да какой там фильтр. И так сойдет, — отмахнулся Игорь.

В общем, все только и увидели то, что Игорь с удовлетворением и благостным выражением лица утирал губы. Чего не сделаешь ради сохранения вожделенного дефицитного продукта.

«7 июля 1980 г.

Спартакиада комсомольского актива:

Бег 100 м — 15,4 сек.

Бег 1000 м — 3 мин. 29 сек.

Рывок (16-килограммовая гиря) — 15 раз.

Подъем переворотом — 1 раз.

Метание гранаты (500 г) — 33 м.

В тот же день.

Проверка экипажей В. В. Морозова и Платонова».

В экипаже капитана 1-го ранга Виталия Васильевича Морозова проверил установочные данные в торпедах и время испытаний манометров. В экипаже Платонова — то же самое, плюс выписал шесть замечаний, в том числе по старшине 2-й статьи Рамилю Закировичу Шугурову, который не знал инструкции.

Когда мой начальник Виктор Григорьевич Перфильев посылал меня на корабль с поручением проверить состояние материальной части минно-торпедной службы, я старался добросовестно выполнять его задания. И по всей вероятности, это получалось, так как не всегда с хлебом и солью меня встречали на кораблях. Было у меня впечатление, что отдельные дежурные товарищи готовы были взять меня за шиворот и торжественно выпроводить с подводной лодки за пределы верхней вахты, с наподдачей под седалищный нерв исключительно для скорости исполнения моего движения в сторону штаба.

Как-то один дежурный — не помню, на каком корпусе, — не захотел меня пропустить на подводную лодку и даже, когда я совал ему под нос свое служебное задание, он как заезженная пластинка продолжал твердить:

— Без ведома командира пропустить не имею права, а его на борту нет.

И так мне это не понравилось, что я все же решил пройти на корабль чего бы мне это ни стоило. Хотя взывать к помощи своего начальника, флагманского минера, не хотелось. Что я, какой-нибудь молодой и не самостоятельный мичман что ли? И я, как березовый лист, прилипший к заднему карману дежурного по кораблю, неотступно ходил за ним по пирсу. Он же так и норовил повернуться ко мне кормовой частью или как минимум отворотить от меня носовую часть себя. Видимо, ему очень не хотелось встречаться со мной нос к носу, так как он, чувствуя слабость своей позиции, продиктованной указанием командования, хоть таким бестактным маневром пытался сбросить меня с хвоста. Я же как Немезида с мечом возмездия нависал над его совестью, тыкал ему чуть ли не в нос свой мандат, и взывал к его рассудку и логике:

— Вот мое служебное задание. Видите? Здесь указан номер вашего заказа, имеется подпись начальника штаба дивизии, заверенная печатью. Я прибыл на ваш корпус по заданию флагманского минера 21-й дивизии. Поэтому не пропустить меня на свой корабль вы не имеете права. В конце концов, если у вас имеются сомнения, то свяжитесь с оперативным дежурным и уточните мои полномочия.

Что повлияло на него — или авторитет старшего инструктора минно-торпедной службы, или моя настырность — не знаю, может, то и другое, но с превеликой неохотой он был вынужден пропустить меня на подводную лодку. Я прекрасно понимал, что если бы я не смог тогда преодолеть противодействие этого офицера, то вряд ли бы смог что-либо поделать впоследствии с другими препирающимися дежурными по кораблю. Да и было бы стыдно, если бы меня на корабль водил за ручку флагманский минер соединения. Во всяком случае подобного рода запретительных попыток я на себе больше не испытывал.

Вывод. 1. Не устаревает утверждение: «Не место красит человека, а человек место», но в переложении на авторитет, который к должности не прилагается, а завоевывается трудом.

2. Авторитет создают профессиональные и волевые качества: доскональное знание своего дела, напористость и аккуратность в работе. Он как дом — раз построишь, а жить под его защитой будешь долго.

И снова в тот же день.

МПР (межпоходовый ремонт).

Где и как проверяются шланги ВВД (воздуха высокого давления) ТТБ (торпедно-техническая база).

Резина на ПК ТА (передняя крышка торпедного аппарата).

Приходилось не только самому задавать вопросы, но и давать ответы на те, которые ставила служебная деятельность на проверяемых корпусах.

Все в тот же день.

На завтра.

В 09.30 — весь личный состав БЧ-3 в УЦ.

Приготовить НТ-3 и ПТ-3 с ПТЗ-2, ПТ-3 СПК в районе В-050».

После отъезда из Техаса жены с Филиппом ее нога больше не ступила на Дальний Восток, в ту самую квартиру, которую с таким трудом она сама же и завоевывала. В четырех стенах я остался один. Быть одному — это не значит быть в одиночестве, ведь у меня была служба, и скучать не приходилось. А дома я каждую субботу в своей камере производил большую приборку, словно устраивал парко-хозяйственный день в морской воинской части. На стене повесил лист плотной бумаги, на котором был расписан комплекс упражнений, который надо было выполнять ежедневно. В этот список входили упражнения по каратэ на растяжку, удары ногами и руками, блоки. Лист я прикрепил на видном месте, в непосредственной близости к выключателю освещения комнаты. Он был для меня указателем типа «не проходите мимо», как для водителя дорожный знак «Внимание!». Спортивные занятия позволяли поддерживать себя в почти нормальной физической форме.

«С 16 июля по 14 сентября 1980 г. нахождение в отпуске».

В этот период я находился в отпуске с выездом на родину, в Минск. Если честно, то этот отпуск ничем особенным мне не запомнился. Помню, чуть не был оштрафован за переход площади Ленина в неположенном месте. И помню Филиппа, раскачивающегося в кресле, что во время уборки было поднято на диван.

Тогда же, в период с 19 июля по 3 августа 1980 года, в Москве состоялись Летние игры XXI-й Олимпиады. Поэтому по пути следования домой я решил посетить Москву. Во-первых, хотелось проверить, действительно ли Москва на период проведения Олимпиады будет закрытым городом, а во-вторых посмотреть на готовность города к этому мероприятию. В столице было необычно чисто, а главное как-то торжественно и тихо. Это мне напомнило Минск в летний выходной день, когда горожане разъезжаются по дачам или поближе к водоемам, подальше от городского зноя. Еще я обратил внимание на молодых людей в ветровках бежевого цвета — организаторов и обеспечивающего персонала Олимпиады. Обычно в Москве мне всегда было интересно, а тут при минимуме народа как-то непривычно.

Коварство влажности

В Школе техников ВМФ, помню, нам преподаватели говорили, что в Ленинграде очень высокая влажность и с этим надо быть осторожным. Правда, большого различия между Ленинградом и Минском, где жил до призыва, я не ощущал. Зато на Дальнем Востоке разница между Ленинградом и Приморьем была очень даже заметна. Летом, особенно в дожди, там часто оседали туманы и влажность повышалась. Вечером, ложась спать, я находил простыни влажными. Было такое впечатление, что постельное белье постирали, хорошо отжали и постелили, не высушив. Точно то же повторялось с формой, когда я надевал ее утром.

И вот по возвращении в Техас из отпуска я достал из встроенного шкафчика свою форму и был изумлен. За два месяца темно-синий китель покрылся въедливыми зеленоватыми бисеринками плесени, а форменные туфли одеревенели и скукожились. Попытки очистить китель от плесени успехом не увенчались, поэтому он метким броском был послан в мусорное ведро. Когда я обулся в старые туфли, то превратился в клоуна, оставалось только нанести на них красной и желтой краски, а зеленую можно было сэкономить, так как плесень и так уже постаралась. Носки туфлей задирались вверх и смотрели на меня снизу издевательски. Такой наглости от стоптанных форменных башмаков я также не стерпел, поэтому и обувь незамедлительно последовала вслед за кителем.

Влажность не только неприятна, не только приводит к порче вещей, она опасна для здоровья. Например, если в такую пору ты получал пусть даже несерьезную рану, то ее необходимо было замотать сухим бинтом. Если этого не сделать, то от высокой влажности рана начинала гнить. Я испытал это на себе. После какого-то пустяшного пореза моя рука довольно продолжительное время не могла ни зажить, ни зарубцеваться. И все из-за того, что я постеснялся ходить с бинтом.

Вывод: (исключительно для женщин) — Особенную осторожность надо соблюдать при производстве маникюра, ибо в условиях влажности он зачастую приводит к панарицию, воспалению кутикулы.

Тогда же по прибытии из отпуска, я узнал, что в мое отсутствие в 4-й флотилии произошел трагический случай с гибелью личного состава на подводной лодке 26-й дивизии.

Если идти в Павловске по дороге от штаба флотилии, к пирсам, где стояли наши подводные лодки, то справа останется сопка, похожая на небольшой курган. Это не простая сопка, на ней был установлен памятник морякам-подводникам, погибшим на Дальнем Востоке в дни Великой Отечественной войны и войны с Японией. «Подводникам, погибшим за Родину. 1941-1945» — вот что было написано на нем. А ниже, под этими словами, были перечислены подводные лодки, участвовавшие в боях: «Л-19», «С-54», «Щ-138» (скорей всего), «С-55». Обелиск, как большинство памятников, находящихся в воинских частях, напоминал о героизме наших предшественников. И нам помнились его слова: «Никто не забыт и ничто не забыто».

Об этих героях хорошо написано на сайте Санкт-Петербургского Клуба моряков-подводников «Штурм глубины», являющемся энциклопедией отечественного подводного флота — deepstorm.ru, и в книге В. П. Боженко «Подводники-Тихоокеанцы в боях с противником», опубликованной на сайте .

В сентябре 1942 года Госкомитет Обороны принял решение об усилении Северного флота за счет переброски части кораблей с Тихого океана. Уже 20-го числа вызвали подводников, командиров нескольких лодок и сообщили им о перебазировании сводного дивизиона лодок на Север. Хотя в 1940 году «Щ-423» смогла перейти Северным морским путем, сейчас проблему усиления наших сил на Севере не решились выполнить этим способом. «Щ-423» шла, не погружаясь, и не могла стрелять торпедами. В реальной военной обстановке противник мог без особого труда уничтожить лодки, не боеспособные до прихода в базу. Поэтому выбрали другой маршрут, через Тихий океан и Атлантику, Владивосток, Петропавловск-Камчатский, Датч-Харбор, Сан-Франциско, Панамский канал, Галифакс, Розайт, Полярное. Для перехода отобрали новые «сталинцы» первой бригады: «С-51», «С-54», «С-55», «С-56» и два минзага «Л-15» и «Л-16» из 3-го отдельного дивизиона. 25-го сентября 1942 года из Петропавловска вышли «Л-15» и «Л-16» (капитан-лейтенанты Василий Исаакович Комаров и Дмитрий Федорович Гусаров). Лодки шли парами, не зная ничего друг о друге. Поскольку переход проходил через районы военных действий, лодки несли на корме громадные линкоровские флаги, чтобы не стать случайной жертвой торпед американской или японской субмарины. Но именно так и случилось. 11-го октября: в 820 милях от Сан-Франциско (по другим данным в 500 или 300 милях) при хорошей видимости и небольшом волнении, лодки следовали без охраны по поверхности со скоростью 11-12 узлов. В точке с координатами 45°41' северной широты 138°56' восточной долготы головная «Л-16» взорвалась. С дифферентом на корму в 45 градусов «Ленинец» начал быстро погружаться в воду и через 25-30 секунд исчез с поверхности океана. Сигнальщики «Л-16» обнаружили два перископа с левого борта, примерно на расстоянии одной мили, а артиллеристы успели выпустить пять снарядов из 45-миллиметрового орудия. Радисты успели поймать последнюю радиограмму «Погибаем от …». На этом передача оборвалась и до сих пор обстоятельства гибели «Л-16» до конца не ясны. После войны ответственность за потопление взял на себя командир японской лодки «I-25» Мейдзи Тагами. Он возвращался от американского берега и, заметив две лодки, выстрелил последнюю оставшуюся торпеду, считая лодки американскими. Вскоре токийское радио передало о потоплении американской лодки. Однако есть обстоятельства, которые не стыкуются. Подводники «Л-15» видели два взрыва и след еще одной торпеды, уходящей в океан. За день до выхода наших лодок из Датч-Харбора, оттуда вышла американская субмарина «S-31», приняв полный боекомплект. Затем она же пришла в Сан-Франциско, причем снова принимала торпеды. Более того, перископы этой лодки были довольно специфическими, и очень походили на перископы, выглянувшие из воды и обстрелянные артиллеристами «Л-15». Документы о походе «S-31» так и не опубликованы, а в базе Гуантанамо один из американских офицеров «по пьянке» сказал нашим подводникам, что «Л-16» по ошибке потопила американская лодка. Ошибка, из-за которой могли начаться боевые действия между СССР и Японией, могла быть и неслучайной, но прямых доказательств нет, хотя конечно если бы Япония вынуждена была воевать еще и с СССР в 1942-м году положение американцев серьезно бы облегчилось.

Подводная лодка «С-54» тип «С» IX-бис серии под командованием капитана 3-го ранга Дмитрия Кондратьевича Братишко в последний поход к мысу Берлевог вышла 5-го марта 1944 года. 10-го марта лодка сообщила, что идет на базу после боя с противником, но туда не прибыла. По поводу гибели «С-54» существует две версии: либо она погибла на мине заграждения «NW-31» 7 или 8 марта 1944 года, которую поставил минный заградитель «Ostmark» в июле 1943-го года, либо в результате полученных повреждений по пути на базу. На борту «С-54» в момент гибели находилось 50 человек.

Подводная лодка «С-55» тип «С» IX-бис серии под командованием капитана 2-го ранга Льва Михайловича Сушкина в боевой поход вышла в район Тана-фьорда (позиция № 2) 04.12.1943 года в 19.40. В дальнейшем на связь не выходила и в базу не вернулась. Вечером 21.12.1943 года не ответила на приказ о возвращении, в дальнейшем — на неоднократные запросы. По германским данным 08.12.1943 года в 10.20 в районе мыса Омганга в точке 71.03 северной широты 28.30 восточной долготы конвой, идущий на восток, лидировавшийся большим охотником «Uj 1209», подвергся безрезультатной атаке ПЛ (зафиксировано прохождение двух торпед, одна из которых попала в корму норвежского транспорта «Валер» водоизмещением 1016 брутто тонн, но не взорвалась). Данных о противолодочной атаке и ее результатах нет. Возможные причины гибели: подрыв на мине заграждений «Карин», «NW-27», «NW-28», подрыв на плавающей мине, а также ошибка личного состава или отказ техники. Весьма вероятна гибель на минных заграждениях, которые командир ПЛ Л. М. Сушкин привык форсировать в весьма рискованных положениях. Возможно, что обнаруженный в 1996-м году на дне в районе мыса Слетнес (в нескольких сотнях метров от остова транспорта «Штурцзее») остов ПЛ является останками ПЛ «С-55». На ПЛ погибло 52 члена экипажа.

Подводная лодка «Л-19» тип «Л» XIII-й серии под командованием капитана 3-го ранга Анатолия Степановича Кононенко 19.08.1945 года в 20.10 ч. вышла из базы для следования на позицию у порта Румой, 21.08.1945 года в 15.30 ч. заняла позицию. 22.08.1945 года утром от ПЛ получено донесение о том, что в южной части района ее пребывания мин не обнаружено, что дозорных кораблей там нет. В день 22.08.1945 в 21.30 ч. командиром бригады ПЛ было дано распоряжение об уходе из района, так как в тот район, на основании приказания Военного совета, вышла из базы ПЛ «С-52». Радиодонесение командира бригады ПЛ гласило: «Перейти залив Анива, действовать на подходах к Отомари с задачей топить корабли противника. В проливе Лаперуза противник выставил мины, спешно эвакуирует Сахалин». В очередном донесении командир ПЛ сообщил, что «в точке Ш=44°08' Д=141°30' потопил транспорт, второй повредил, он возвратился в порт Румой. Дозоров нет, обследовал весь район — мин нет». По уточненным данным разведки, оба транспорта, атакованные ПЛ «Л-19», затонули. После того, как на ПЛ было передано приказание, запрещающее топить корабли, командир ПЛ запросил, как ему понимать свою задачу. Командир бригады ПЛ ответил: «Находиться Анива, ваша задача разведка. Получение подтвердить». Днем 23.08.1945 года в 5.50 ч. командир ПЛ подтвердил получение радиодонесения. Далее 23.08.1945 года в 15.22 от командира ПЛ было получено донесение следующего содержания: «10.22 Ш=45°13' Д=140°00'. Атакован ПЛ противника. Уклонился. Начну форсирование пролива в 19.00». Это было последнее донесение с ПЛ «Л-19». В дальнейшем ПЛ запрашивалась всеми видами связи, но ответа не дала и в базу из боевого похода не возвратилась. Как позднее стало известно, в проливе Лаперуза было выставлено несколько линий минных заграждений в местах наибольших глубин в проливе. Положениями и руководящими документами рекомендовалось форсировать минные поля на предельной глубине, так как сила взрыва мины идет по линии меньшего сопротивления, вверх. Командир ПЛ «Л-19» капитан 3-го ранга А. С. Кононенко всегда педантично выполнял все положения и, что наиболее вероятно, при форсировании пролива на предельной глубине подорвался на донной мине. ПЛ «Л-19» затонула со всем экипажем — 64 человека.

Во время стоянки у пирса в базе (Николаевск-на-Амуре) на подводной лодке «Щ-138» тип «Щ» X-бис серии под командованием капитан-лейтенанта Владимира Ивановича Гидульянова 18.07.1942 года произошел взрыв четырех запасных стеллажных торпед во втором отсеке. В результате взрыва полностью уничтожена носовая часть подводной лодки до 40-го шпангоута, механизмы и оборудование в первом, втором, третьем и частично четвертом отсеках, а также часть прочного и легкого корпуса в этом районе были разорваны на крупные и мелкие куски и отброшены взрывом на расстояние до 500-1000 метров от места стоянки. Подводная лодка затонула. Прочный корпус стоявшей рядом с ПЛ «Щ-118» тот же взрыв разрушил в районе 23-30 шпангоутов (второй отсек) по левому борту (размер пробоины 5 на 1 метр). До взрыва подводная лодка стояла с открытым рубочным люком и люком первого отсека и с отдраенными междуотсечными переборками. Так как во втором отсеке образовалась пробоина, вода быстро затопила первый, второй, третий, четвертый, пятый отсеки и подводная лодка затонула. Личный состав в количестве двадцати человек сгруппировался в загерметизированных шестом и седьмом отсеках. Через 5 часов после подъема кормовой части краном команду подводной лодки удалось вывести из лодки. Одной из причин аварии считалась диверсия, так как помощник командира ПЛ «Щ-138» П. С. Егоров покончил жизнь самоубийством. На ПЛ «Щ-138» погибло 36 (35?) членов экипажа.

Этот обелиск воспринимался нами, молодыми, отчужденно, как дань истории, напоминание о чем-то очень далеком, пока не коснулось нас настоящее событие, после которого он уже воспринимался, как память о реальных потерях, наших потерях в Холодной войне. Имеется в виду гибель тринадцати моряков и одного мичмана на подводной лодке «К-122» 659-го проекта из состава 26-й дивизии в 1980 году в результате пожара. В день похорон подводников я все еще находился в отпуске. Моряки штабной команды, участвовавшие в них, на словах передали мне атмосферу этого тягостного события. Было много народу, «куча адмиралов», родственники погибших, от невыносимого горя — плач, стоны, обмороки. Погибших похоронили на сопке, где впоследствии возвели новый памятник. Кроме всего, этот памятник стал еще одним напоминанием морякам, что может случиться, если ты на корабле потеряешь бдительность или проявишь недисциплинированность при выполнении какого-нибудь самого последнего пункта самой распоследней эксплуатационной инструкции самого незначительного агрегата подводной лодки.

Вот что писали об этой катастрофе в статье «Катастрофы под водой» М. Лукин и К. Урбан (журнал «Власть», № 31):

«Атомная подводная лодка «К-122» проекта 659Т под командованием капитана 2-го ранга Геннадия Михайловича Сизова, 21 (20) августа 1980 года, 85 миль (160 километров) восточнее острова Окинава (Япония).

Лодка в спешном порядке была отправлена на боевую службу с новым командиром и старшим помощником. В подводном положении под руководством начальника штаба дивизии проводились тренировки по борьбе за спасение лодки. При переводе нагрузки с одного борта на другой в седьмом отсеке возник пожар. Только через восемь минут личный состав покинул отсек и туда подали огнегаситель. В соседние отсеки стал поступать дым, и несколько подводников отравились из-за нехватки средств индивидуальной защиты (незадолго до пожара произошло возгорание гидроакустической станции, и дыхательные аппараты перенесли в центральные отсеки). Лодка всплыла, но осталась без хода и связи, большую часть экипажа вывели на верхнюю палубу. Моряки смогли вручную заглушить реактор, сняв лист в прочном корпусе над реакторным отсеком (проникнуть туда через соседние отсеки было невозможно). Сигнальными ракетами экипаж привлек внимание проходившего рядом английского газовоза «Harry», с которого удалось передать донесение об аварии в штаб ВМФ. Через девять часов к месту аварии подошло учебное судно «Меридиан» Владивостокского мореходного училища, на которое перешла большая часть экипажа.

Всего погибли 14 (1 мичман и 13 матросов), спаслись 90 человек.

Начальник штаба 26-й дивизии капитан первого ранга Геннадий Заварухин, командир лодки капитан 2-го ранга Геннадий Михайлович Сизов, помощник командира капитан-лейтенант В. Савенков и командир БЧ-5 капитан второго ранга Ю. Шлыков были сняты со своих должностей. Один из погибших, мичман Виктор Белевцев, награжден орденом Красной Звезды. Первоначально причиной аварии объявили ошибку экипажа. Повторное расследование установило, что причиной пожара явились «конструктивные недостатки». Лодка была отбуксирована на базу, после ремонта ее состояние признано неудовлетворительным, в 1985-м году исключена из состава флота.»

«15 сентября 1980 г.

Комсомол.

Повышенные соцобязательства к XXVI съезду КПСС (найти старые).

Социалистические обязательства к очередному съезду КПСС, если обстановка позволяла, принимались торжественно. Что это такое? Когда наше государство было социалистическим, то есть народным, то трудящиеся в своих коллективах дополнительно к производственным планам брали более высокие обязательства — для ускорения построения развитого социализма и во имя его. Эти социалистические обязательства, естественно, разрабатывались после утверждения плановых заданий, чтобы каждый человек мог видеть, что ему предстоит сделать по заказу государства, и оценить, что он может сделать сверх этого. И совесть человека, взявшего такие обязательства, бичевала его и заставляла добиваться высоких показателей в производительности труда, в качественном выполнении работ и в соблюдении сроков. Так примерно это выглядело.

Важными факторами социалистического соревнования были гласность, сравнимость результатов, возможность практического повторения передового опыта.

Например, Стаханов. Конечно, ему был почет и слава. Другим — пример для подражания. Человеку всегда ведь нужен позитивный пример, чтобы служил он для него психологической опорой в трудный момент.

Учет ВЛКСМ.

Проверить уплату взносов всех членов ВЛКСМ.

Проверка уплаты членских взносов производилась членами ревизионной комиссии райкомов партии, рекомендованными первичными организациями, избираемыми на районных партийных конференциях и работающими на общественных началах. Делалось это с определенной регулярностью, по плану, в разрезе контроля исполнения коммунистами обязанностей, налагаемых на них Уставом КПСС, согласно которому они должны были поддерживать партию материально. Ведь партия тоже немало делала для своих членов, взять хотя бы бесплатное обучение в Университете марксизма-ленинизма, участие в организационных мероприятиях, в идеологических форумах, предоставление права быть первыми во всех начинаниях, проявлять инициативу и прочее. Неуплата или несвоевременная уплата членских взносов считалась серьезным нарушением и могла караться исключением из организации. А это не оставалось незамеченным, оставляло след на репутации человека на всю жизнь. Уж коли он подвел свою партию, то какая ему могла быть вера от отдельных лиц? Для исключения и профилактики подобных нарушений в комсомоле, там тоже проводились аналогичные проверки.

Протокол заседания комитета по О. В. Артемову.

Мичмана О. В. Артемова, нарушившего Устав ВЛКСМ, на заседании комитета комсомола так разобрали на составные части, а потом так собрали, что он стал как новенький, функционировал, как бытовой прибор после капитального ремонта в мастерской. И еще благодарил товарищей, что вовремя остановили, не дали превратиться в посмешище.

Вывод: Быть членом хорошего коллектива — большое благо. Коллектив, заинтересованный в том, чтобы ты оставался человеком, — это живая целительная стихия, способная поддержать и помочь, но и наказать, если начнешь плевать против ветра. Коллектив не позволял человеку пропасть, что бы с ним ни случилось.

А. А. Шевченко — пьянка — разобрать на собрании».

Еще одно подтверждение вышеприведенному выводу. Тут остается только написать: «Читай вышеизложенное».

«16 сентября 1980 г.

Проверка казармы.

Унитазы не присоединены к трубам.

Между прочим, это серьезное дело, способное вызвать усмешку, когда все хорошо, и отравить жизнь — когда плохо. Ведь без такого прозаического предмета немыслима работа не только штаба, но и хождение по морям подводной лодки. Я уже не говорю обо всем другом.

Краны не вставлены.

Розетки не вставлены.

Выключатели не вставлены.

Сняты рамы, фрамуги.

Не везде в кабинетах постелен линолеум.

В кабинетах вздутый линолеум.

В кабинетах не стоят заглушки на трубах.

По заданию командира дивизии, контр-адмирала Эдуарда Николаевича Парамонова, я посетил местную ударную стройку — почти возведенную казарму, куда вместе с экипажами собирался переехать и штаб. И должен был для командования прояснить степень готовности этого объекта. С прорабом, который был в звании старшего лейтенанта, я прошел все этажи, заглянул в каждое помещение и каждый закуток. Сказать, что я был впечатлен, значить ничего не сказать. В некоторых кабинетах я не обнаружил на полу никакого покрытия. На мой вопрос: «Почему нет линолеума?» старший лейтенант ответил, что, мол, это такой эксперимент.

Отдав должное не то домашней заготовке, не то экспромту, я выдал свое понимание ситуации:

— А в чьей квартире этот линолеум проходит эксперимент? И в какой стадии находится эксперимент вместе с линолеумом?

Но больше всего озадачила, увиденная на последнем или предпоследнем этаже, стена коридора в левом крыле здания, которая напомнила Пизанскую башню. Конечно, обо всех этих недостатках с архитектурными излишествами было доложено командиру дивизии. Со временем замечания, которые поддавались исправлению, устранили.

В тот же день.

ЯБП (ядерный боеприпас):

Акт и приказ на допуск лейтенанта Е. В. Лебедева.

И по простому оружию.

Заведение контрольных листов по приказу № 0015.

А. Ю. Крюков — в экипаж О. Г. Чефонова.

Мархель — в экипаж А. В. Авдеева.

А. В. Горохов — в экипаж В. В. Морозова (Н. А. Денисова).

В. В. Афонин — в экипаж Н. М. Зверева.

Е. В. Лебедев — в экипаж В. С. Малярова».

Молодые лейтенанты, выпускники минно-торпедных факультетов Высших военно-морских училищ 1980 года, отгуляв свои отпуска, прибыли к новому месту службы в качестве командиров БЧ-3. А кое-кто, как Евгений Валерьевич Лебедев, так с бала на корабль — спешка с приказами о его допуске к оружию говорит о скорой перегрузке боезапаса или выходе на боевую службу.

Указанное распределение лейтенантов по кораблям оказалось не совсем точным. Так, впоследствии Валерий Валентинович Афонин служил командиром БЧ-3 в экипаже Г. М. Щербатюка, а Е. В. Лебедев — у Н. И. Лазарева.

«22 сентября 1980 г.

От 10 июня.

Я матрос (такой-то), включившись в социалистическое соревнование по достойной встрече XXVI-го съезда КПСС, беру на себя следующие повышенные социалистические обязательства.

С небольшим опозданием пошло принятие вновь прибывшими комсомольцами социалистических обязательств. В политотделе мне подсказали, как правильно сформулировать начало этого важного документа.

Справка Ф-1 (справка по форме № 1 для допуска к секретам) для работы с секретами.

Отношение на А. Т. Матору.

Отношение было выписано Александру Тимофеевичу Маторе как временно исполнявшему обязанности флагманского минера для прохода на «охраняемую территорию в/ч 10479-II» с целью проверки РПК СН экипажа капитана 2-го ранга Николая Александровича Денисова (до него экипажем командовал капитан 1-го ранга Вадим Родионович Гармаш) или для участия в приеме какой-нибудь задачи.

На завтра, 23 сентября:

на В. В. Афонина оформить приказы».

Деятельность экипажей кораблей, которые являлись боевым организмом всего соединения, подчиняла себе всех и вся. Это как боевой слон в атаке, который идет вперед, топча на своем пути любых замешкавшихся воинов. Все в состоянии единого порыва движутся вперед к намеченной цели, согласно плану. Ощущение причастности к огромному коллективу иногда подавляло тем, что ты не видел конкретного результата своих личных усилий. Создавалось впечатление, что ты попал в ультрасовременную мясорубку, где стал маленьким винтиком или чипом. Всяких шестеренок и микросхем есть великое множество, поэтому если один винтик или чип вдруг даст сбой или просто выпадет из своего штатного места, то могучий ход всей системы «схарчит» его, выплюнет и продолжит свою работу и движение вперед. Хотя это, конечно, неправильное представление — современные устройства необыкновенно зависят от своих винтиков и чипов, хотя их работы вроде и не видно. Поэтому молодых лейтенантов с первых минут появления в войсковой части включали в деятельность своего боевого слона-корабля. А оформление необходимых бумаг происходило в свободное время.

«24 сентября 1980 г.

Автобиография.

Анкета.

Карточка допуска.

Списки родственников.

Аргументы:

1978 г., 11-й месяц — женился, был оповещен об оформлении допуска 14-15 июля 1980 г. (7-й месяц).

Смешение личных интересов с общественными у капитан-лейтенанта В. Тихонова (случай с выдачей ему денежного довольствия).

После своего отпуска 24 сентября 1980 г. я лично подошел к капитан-лейтенанту В. Тихонову с просьбой оказать мне помощь в переоформлении допуска. Он отказался.

Неприятный инцидент. По вине своего товарища мною не был своевременно переоформлен допуск к работе с секретными документами, оружием и техникой, без которого я не мог выполнять функциональные обязанности.

В то время начальником отдела кадров был капитан-лейтенант Вячеслав Тихонов — хоть он и был лет на пять старше меня, но в штаб перешел чуть позже, из экипажа нашей же дивизии. Был он среднего роста, подтянутого стройного телосложения. У меня о нем осталось впечатление, как о скользком и непоследовательном товарище, который к своей работе относится с ленцой. Но если кто-то лучше меня знает Тихонова, пусть исправит или дополнит мое мнение о нем. Во всяком случае, в этой ситуации он пошел по пути наименьшего сопротивления или, говоря простым языком, подставил меня.

Ситуация с допуском для меня оказалась сюрпризом, ибо я не знал, что со сменой семейного положения он заново переоформляется. Однако здесь сработал какой-то странный подход со стороны тех, кто контролировал эти вопросы — допуск твой, и если он своевременно не оформлен, то сам ты и виноват. Ничего не знаю, моя хата с краю. А если ты проявил недостаточную настойчивость по отношению к тому, кто за эти вопросы отвечает, то это в расчет не берется и смягчающим вину обстоятельством не является. Конечно, вопрос решился, но не обошлось без обсуждения ситуации и осуждения меня.

В тот же день.

Комсомол.

«ТЛ-9» — отчетно-выборное собрание — полная информированность (максимальная).

Подготовка отчетно-выборного собрания по направлениям:

доклад;

прикинуть, кто может выступить в прениях;

написать объявление о собрании;

подумать о председателе собрания и секретаре;

подготовить кандидатуры в президиум;

наметить членов комиссии по выработке проекта постановления;

подготовить кандидатуры в состав комитета ВЛКСМ из 7-ми человек.

Доклад (по времени — 35 минут, объем — 18-20 печатных листов):

вступление — вкратце международное положение, обстановка в стране, комсомольская жизнь в стране, проблемы нашего соединения;

коммунистическое воспитание — Ленинский зачет, беседы;

специальная подготовка — социалистические обязательства, Ленинский зачет;

воинская дисциплина;

культмассовая работа;

внутрисоюзная работа;

задачи на новый период».

Два политически важных мероприятия — отчетно-выборные собрания на торпедолове «ТЛ-9» и в штабной команде соединения. Конечно же, я мог опустить свою рабочую запись по подготовке этого мероприятия. Однако внимательно прочитав, решил, что он будет интересен тем, кто хочет знать дух того времени, который уже стал историей.

«29 сентября 1980 г.

Замена матроса в экипаже Н. М. Зверева (№ пр. ЯБП) на 10 дней.

В. В. Афонин — пр. № 0128 от 23.09.1980 г. по ЯБП.

Е. В. Лебедев — пр. № 0132 от 19.09.1980 г. по ЯБП.

Ст. 2-й ст. Р. З. Шугуров — пр. № 0128 от 23.09.1980 г. по ЯБП.

Собрать сведения о техническом состоянии «ТЛ-9».

Приказ командира дивизии от 14.02.1980 г. о допуске к ЯБП:

А. М. Ловкачев (98-й по списку)».

Были в нашем штабе офицеры по линии БЧ-5. Виктор Сергеевич Топилин — начальник ЭМС (электромеханической службы), немногословный, серьезный капитан 1-го ранга. При встрече на улице я по-свойски не отдавал ему честь, а он, не будучи отпетым строевиком, того и не требовал. Крепкого, коренастого телосложения, его вид источал спокойную уверенность и вызывал доверие, располагал к себе.

С капитаном 2-го ранга Сергеем Ивановичем Мальцевым приключилась неприятная история из-за накладок с отпуском и морями. Он проявил безответственность и не побеспокоился об обязанностях, остающихся за ним на берегу, не смог своевременно внести партийные взносы, и его исключили из рядов КПСС. Конечно, виноват был и секретарь партийной организации, который принимал взносы. Он-то все видел и не выручил друга. А когда тот попал под разбирательство — не отстоял его. Что-то там было нечисто с личными отношениями. Ибо случай этот вопиющий и из ряда вон выходящий. Редкое свинство.

Капитан 2-го ранга Михаил Нуреев — такого же небольшого роста, как и С. И. Мальцев, только более худощавого телосложения, очень шустрый и подвижный. Как-то в неформальном собрании офицеров он рассказывал, как на трассе Владивосток-Находка чудом избежал оверкиля, то есть чуть не перевернулся на своей «Ладе».

Капитан 3-го ранга (впоследствии капитан 2-го ранга) Василий Графов, работавший по линии КИПиА, не всегда бывал опрятно и аккуратно одет. Как «вещь в себе» он всецело погружался в работу и мысли, сопряженные с ней. Было мнение, что он странный субъект, зато, на мой взгляд, безвредный.

«30 сентября 1980 г.

На 8 октября Н. М. Звереву приготовить 3 боевые САЭТ-60М.

Лейтенант А. Ю. Крюков выходит на стрельбы на «ТЛ-9».

Подготовка трех боевых изделий запланирована после практических стрельб, а вместо меня обеспечивающим на торпедолове пошел молодой командир БЧ-3 Александр Юрьевич Крюков. Видимо, для меня нашлась другая работа.

Синдром страуса

За штабом флотилии был оборудован стадион, а сразу за остановкой — волейбольная площадка, на которой летом, в обеденный перерыв, частенько проходили баталии между офицерами штабов 21-й дивизии и 4-й флотилии. Вместо того чтобы отдаться во власть сладкого адмиральского часа наиболее активные товарищи азартно и эмоционально играли с мячом. Из всех участников этого спортивного феста (праздника) своей активностью лично мне запомнился Леонид Иванович Скубиев. А перед штабом флотилии находилась площадка с навесом — вожделенная остановка, откуда вечером убывала вереница автобусов, груженных мужчинами, стремившимися к своим женам. А утром они снова возвращались на службу.

Единственное сообщение между Павловском и Техасом, установленное не флотской, а гражданской организацией, осуществлялось небольшим и невзрачным ПАЗиком, который от остановки стратегической базы атомного флота отъезжал в 11.00 часов. Этот маршрут большим спросом не пользовался, так как днем практически никому домой ехать не надо было. В основном ПАЗик отвозил в Техас отпускников, получивших расчет, либо тех, кто по служебной необходимости выезжал во Владивосток, Чажму или посещал какие-либо организации в поселке: госпиталь, гауптвахту, поселковый совет.

Хотя и здесь случались «аншлаги». В 1980 году на остановке скопился люд. Было тут человек около тридцати, и все оказались так заняты разговорами, что не обратили внимания на проходящего мимо командующего флотилией, контр-адмирала Виктора Михайловича Храмцова. Точнее сказать, все просто дружно отвернулись от него и с видом очень занятым начали изучать объявления на столбе и считать пролетающих ворон. Все, кроме Михаила Михайловича Баграмяна и некоего капитана 3-го ранга. Нет, потерявшими бдительность людьми руководило не негативное отношение к уважаемому человеку, а желание не быть им замеченными. И вот прошел бы он мимо, но синдром страуса, поразивший их, его озадачил. И был расценен как непочтительность, и расплата за нее настигла всех виноватых тут же.

Вывод: Страус начинает и проигрывает, ибо действует неправильно. Как говорит одна служивая мудрость, не всякий прямой путь короче, особенно проходящий мимо начальства. А тут по воле начальства, разогнавшегося пройти по прямой мимо подчиненных, последних повело по неправильной дорожке. Заодно сия служебная истина цепляла и высокие чины, которые иной раз пытались прошмыгнуть мимо своих же подчиненных по кратчайшей траектории.

Виктор Михайлович, заметив, что его в упор не замечают, ибо видеть не желают, решил повернуть ситуацию на пользу делу. Обратившись к первому попавшемуся офицеру, подзабывшему строевой устав одновременно с внезапной утратой зрения, он спросил:

— Кто такой?

— Эмм…

Из какого экипажа?

— Мугх…

— С какой целью выезжаешь в поселок?

— Тыкк…

— Основание для выезда?

— Нуу…

Начальственный человек прошелся по остальным собравшимся на выезд в поселок и, как расческа с частыми зубьями, надергал немало колтунов. Благо, у Михал Михайловича Баграмяна, тоже застигнутого на этой же остановке, имелось легитимное основание там находиться — он ехал в Техас за ордером на квартиру.

В итоге в ПАЗик, а значит и в Техас, из толпы в тридцать человек попали только двое, остальные вернулись на свои штатные места. Кто конкретно, указывать не стоит. Это и так понятно.

«1 октября 1980 г.

Акт…

Сей акт (разумеется, не сам акт, а его заготовка, черновик) касался осмотра катера торпедолова «ТЛ-9» 1962-го года постройки.

Выводы:

На основании осмотра и изучения вопроса комиссия считает, что производить ремонт корпуса катера и механической установки нецелесообразно по причине больших денежных затрат.

Катер… подлежит списанию».

Пришла пора трудяге — маломерному судну торпедолову «ТЛ-9» — уйти на заслуженный отдых.

«3 октября 1980 г.

О назначении комиссии для списания торпедолова «ТЛ-9».

Председатель комиссии — начальник штаба.

Члены комиссии:

Ф-1 капитан 3 ранга В. В. Плетнев.

Ф-3 капитан-лейтенант А. Т. Матора.

Ф-4 капитан 3 ранга К. Винокуров.

Ф-РТС капитан-лейтенант Ю. В. Бабыкин.

Начальник ЭМС — капитан 2 ранга С. И. Мальцев».

А вот и члены консилиума для постановки диагноза находящемуся в нерабочем состоянии торпедолову. Каждый из них выступил в роли эксперта по своей специальности: вердикт был один — списать.

Давным-давно, когда не было Земли (ни 4-й флотилии, ни 21-й дивизии даже в проекте), на ее месте существовало лишь одно маленькое, но гордое Царство-Государство (26-я дивизия атомных подводных лодок), которое находилось где-то далеко-далеко, аж на самом краю Света (бухта Павловского, что-таки и есть краем света — в Приморском крае). И служил в этом Царстве-Государстве Великим Визирем (начальником бербазы) Большо-ой Человек (капитан 1-го ранга) по имени Букринский — достойнейший из достойных мужей, заслуживающий как минимум Ордена Главного Мечтателя (Звезды Героя). И вот он жил-поживал (в Техасе) да добра наживал, служил и звезд с неба не хватал (по своей должности он и так их на каждом погоне имел по максимуму), пока не грянул средь ясного неба гром. Явился к нему с проверкой его вотчины сам Царь-Государь (командир 26-й дивизии) со свитой (с Дежурным по Царству и прочим служивым людом, который тоже находился при должностях). Однако не был бы Великим Визирем наш достойнейшим из достойных, если бы не знал о надвигающейся грозе. Ибо служба синоптиков у него была на месте, не то, что у нынешних климатологов.

Извините, это я здесь внуку сказку сказывал да не сразу вышел из роли сказочника. Но уже перехожу на роль обыкновенного сказителя флотских баек.

Итак, на бербазу нагрянул с проверкой командир дивизии, до этого успевший обойти несколько казарм, где размещались команды с подводных лодок. Об этом начальник бербазы знал, так как сам сопровождал комдива, а поэтому готов был к проверке. Он соответственно проинструктировал дневального, а весь личный состав собрал в актовом зале.

В результате проверок казарм командиром дивизии был выявлен, в общем-то, дежурный набор прегрешений: плохая приборка помещений, особенно под кроватями, неровно заправлены постели, на вешалке не в линеечку висят бушлаты, грязные толчки в гальюне, дневальный отлучился от тумбочки дальше вытянутой руки и прочие мелкие воинские безобразия. Так как начальник бербазы вместе с комдивом принимал участие в проверке этих казарм, то в свой кубрик он прилетел пораньше, воспользовавшись тем, что адмирал по пути заглянул в караульное помещение охраны.

Что касается этого помещения, то в принципе начальник бербазы как будто лучше приготовился к проверке. Под кроватями и на вешалках был порядок, в гальюне тоже чистота, дневальный хоть и призван из Средней Азии, но понятливый и проинструктированный не отлучаться дальше вытянутой руки от «дежурной» тумбочки, в общем, все как надо.

И вот сюда входит командир дивизии, который без всякого преувеличения воспринимался как Бог, Царь и Воинский Начальник. Входит и ждет от, извините за выражение, нерусского дневального простого и обыкновенного доклада. А тот нерусский дневальный, как сейчас бы сказали, тормозит по-черному, как компьютер ручной сборки, и никакого докладу не делает, даже звуку не издает. Командир дивизии понимает, что молодой матрос, засмущавшись вида большого начальства, просто запнулся, поэтому как умный и добрый учитель благожелательно подсказывает ему:

— Ну-у. Командуйте.

В ответ на это дневальный взял, да и со всей присущей ему азиатской не то непосредственностью, не то дуростью ляпнул:

— Он началник, пусть и командует.

Командир дивизии, озадаченный таким «пузырем», взвился:

— Командира базы ко мне! Жи-иво!!! — закричал он.

Начальник бербазы выскочил из актового зала, где продолжал инструктировать личный состав, и метнулся в известном направлении с криком:

— Сми-р-р-р-на!!!

При этом, еще не зная о проколе своего дневального, тут же на бегу получает от комдива по сусалам:

— Почему дневальный не подает команду «смирно» и не вызывает командира базы!?

— Но я же лично инструктировал дневального, — обескуражено отвечает командир базы. А тут еще и начальник политического отдела решил проявить понимание ситуации и вставил свои три копейки:

— Товарищ дневальный, вас действительно инструктировал командир базы?

— Да.

Тогда предупредительный начальник политотдела в качестве уточняющего штриха к этой ситуации добавил:

— А как он вас инструктировал?

Дневальный, как на собрании пионерской дружины, с детской непосредственностью взял да и процитировал своего любимого и родного командира:

— Он мне говориль — стой здесь, сраный чурка, у тумбочки, и ни шагу в сторону!

Начальник бербазы, не сходя с места, обомлел — покраснел, затем позеленел. При этом им было выделено живого поту больше, чем если бы он в хорошем темпе преодолел, скажем, так пару тысяч метров со сворой злых собак на хвосте.

Вывод: Простота хуже воровства — ни прибавить, ни убавить. И еще: лучше с умным потерять, чем с дураком найти.

Здесь надо кому напомнить, а кого и просветить — в зависимости от возраста. В нашей Стране Советов все народы жили одной дружной семьей, в равенстве и братстве. А тут такое услышать! Это было не мелкое административное правонарушение в виде какой-нибудь хулиганки и даже не уголовное дело за банальную кражонку, а серьезный политический промах. Понятно, что после этого года полтора командира бербазы склоняли на всех уровнях Краснознаменного Тихоокеанского флота. В общем как сказали бы подводники: «Бербаза в лице ее доблестного командира дала пузырь».

«4 октября 1980 г.

Практические стрельбы. Обеспечение на торпедолове».

Стрельба одной торпедой, которая успешно была выловлена, и с прибора маневрирования (прибора курса) были сняты параметры ее движения. При стрельбе практической торпедой самое главное ее не потерять. Практические торпеды используются многократно, и потеря торпеды — это немалый убыток флоту, а значит, и государству.

Слово о форме

Военно-морская форма своим видом всегда нравилась людям, особенно женщинам, а тем более в сухопутных регионах страны. И не зря. Ведь эта форма создавалась столетиями, пока приняла свой завершенный современный вид. В последние лет пятьдесят она практически особых изменений не претерпела. Со временем военно-морская форма приобрела даже свою философию. В связи с этим у нее есть особенные отличия. Остановлюсь на самых важных и значительных.

Во-первых, и это самая главная отличительная черта, — использование в форме одежды только черного и белого цветов. Исключением являются китель темно-синего (почти черного) цвета, рабочая куртка синего (для Крайнего Севера и Камчатки — темно-синего) цвета и повседневная кремовая рубашка. Эта гамма контрастных цветов, цветов-антиподов, наверное, призвана иллюстрировать наличие полярных точек зрения — дуальности. Основным цветом является черный, а белый — вспомогательный, используется в летнюю жару. В одном этом военно-морская форма выигрывает по сравнению с формой других видов вооруженных сил. Такой подбор цветов делает ее хоть строгой и скромной, но броской и сбалансированной в своем выдержанном великолепии.

Во-вторых, офицерские погоны. Золотое шитье парадных офицерских погон ослепляет блеском и роскошью. Зато повседневные погоны черного цвета с желтыми просветами ласкают глаз благородством и утонченностью. При этом у офицеров береговых частей, носящих военно-морскую форму, цвет просветов на погонах красный, а у авиаторов — голубой.

В-третьих, шеврон, шитый золотым позументом на рукаве. Он дублирует военно-морское звание, и на морской форме военнослужащего, имеющего армейское звание, отсутствует. Я ни разу не видел, чтобы кто-то из них нарушил устав и самовольно нашил бы себе на рукав золотой галун шеврона.

В-четвертых, фурнитура, состоящая из краба, пуговиц, звезд и всего прочего — под цвет золота. Моряки, имеющие армейское звание, подобную фурнитуру имеют, но цвета менее благородного металла — серебра.

В-пятых, козырек парадной и повседневной фуражки, который у старших офицеров осенен двумя золотыми дубовыми ветвями. Морские офицеры армейского звания дубами не удостоены.

В-шестых, использование такого красивого элемента одежды, как якорь, придают форме ни с чем не сравнимый колорит, дополнительно выдающий его обладателя — моряка.

В-седьмых, наличие кортика. Ведь у других родов войск его нет. Наверное, не зря в свое время этот предмет формы одежды у армейских офицеров отняли. Даже словосочетание «армейский кортик» само по себе является кощунственным и логически мыслящим человеком не воспринимается.

Даже внешне непоказательный мужчина, но облаченный в черную офицерскую форму моряка с золотыми погонами да еще с небрежно болтающимся на боку кортиком, выглядел великолепно. Что уж говорить о настоящих красавцах! Любой человек, а тем более женщина, пусть даже с огромным самомнением, проходя мимо такого военного, если не обернется, то проводит его затаенно восхищенным взглядом. Кто носил военно-морскую форму, тот знает эти взгляды, ибо испытал их на себе не единожды.

«6 октября 1980 г.

Победитель соцсоревнования — БЧ-3 капитан 3 ранга П. И. Мокрушина.

Отличные БЧ-3 — экипажей Г. М. Щербатюка и Н. А. Денисова.

Лучший командир БЧ — капитан 3 ранга П. И. Мокрушин.

Лучший торпедист — старшина 1 статьи Домнин.

По итогам социалистического соревнования победителем стала минно-торпедная часть РПК СН «К-530» (экипажа капитана 1-го ранга Николая Никитовича Германова) Павла Ивановича Мокрушина.

Отличными стали БЧ-3, командирами которых были лейтенанты Владимир Николаевич Володькин (старшина команды мичман Николай Владимирович Черный) и Петр Александрович Лучин (старшина команды мичман Николай Анатольевич Ситников).

Лучшим командиром БЧ-3 был признан капитан 3-го ранга Павел Иванович Мокрушин. Лучший торпедист — старшина 1-й статьи Домнин из экипажа капитана 2-го ранга Николая Александровича Денисова (бывший капитана 1-го ранга Вадима Родионовича Гармаша).

В те времена главенствующим критерием оценки боевой деятельности подразделений и служб являлось социалистическое соревнование, которое организовывалось политорганами. Хотя по сути дела оценку производили не политические работники, а профессионалы — командование, флагманские специалисты. Потому что народ и партия были едины в своем труде на благо Родины.

На «ТЛ-9» отсутствуют: отпорники — 2 шт.».

Однажды я слышал военно-морскую байку о том, что какой-то танковый генерал посетил атомную подводную лодку и был впечатлен ее сложнейшей техникой. Тем не менее приверженность к родному роду войск — бронетанковым, как в тридцатых годах у некоторых высокопоставленных кавалерийских маршалов была любовь к лошадям, все-таки повлияла на его оценку. Бронетанковый генерал, вылезая из люка подводной лодки, сказал:

— Да-а! Сложная техника, — затем, спохватившись, свою фразу, ставшую крылатой, закончил: — Но танк сложнее!

К этому добавлю. Если, например, для пассажирского судна основной функцией является перевозка людей и все его системы подчинены идее обслуживания и удовлетворения всевозможных человеческих потребностей, то совсем другое на подводной лодке. Атомная ракетная торпедная подводная лодка является боевой платформой для размещения оружия и способна погружаться и плавать под водой. А потому здесь пассажиры исполняют роль техсостава, который набирается по минимуму, но который по максимуму совмещает многообразные обязанности, чтобы оптимально использовать отвоеванный у моря объем пространства, находящегося в прочном и легком корпусах. Поэтому подводная лодка под завязку набита разнообразнейшей по составу и назначению техникой. Это различные агрегаты, сложные приборы и механизмы, аппаратура, системы. А те закутки, которые оказались свободными от железа, пошли на размещение личного состава почти по остаточному принципу. В версии Михаил Михайловича Баграмяна тот же рассказ про танкового генерала прозвучал несколько иначе.

Грузный танковый генерал, спустившись во чрево атомной подводной лодки, оценив интерьер не очень свободного пространства, категоричным тоном, не терпящим возражений, будто он всемирно известный специалист по тесноте помещений, заявил:

— У танкистов хуже.

И далее в процессе инспекции подводной лодки твердил одно и то же, не особо выбирая новые эпитеты или слова:

— У танкистов еще хуже.

— У танкистов все равно хуже.

Видно, просидевшему всю жизнь в танке генералу (может, он и за партой в школе не сидел, а, будучи сыном полка, учился где-нибудь на бронепоезде) просто не с чем было сравнить субмарину. А если бы он провел свою жизнь в служебном кабинете то, разумеется, подводную лодку сравнивал бы с кабинетом.

И не было на этого генерала настоящего танка, зато нашла на него управу подводная лодка, ибо в итоге у него там схватило сердце. Хотя он прошел только до пятого отсека, а начал не с первого, а с третьего. И пришлось бедного и упертого танкового генерала эвакуировать не через входной люк пятого отсека, про рубочный, где ходят все нормальные подводники, я уже и не говорю, а через технический люк, где на подлодку загружают продукты и громоздкое оборудование. А чтобы при подъеме наверх гостя не повредить, ему подмышки поддели помочи-стропы. Я даже не представляю, как над бедным генералом глумливо издевались гораздые на это подводники.

В итоге подводный люд из уст танкового генерала услышал такие крылатые бронебойно-непробиваемые слова:

— А в танке все-таки лучше.

В общем, после такого сложного и мучительного кантования дражайшего тела генерал изменил свое мнение и пришел к выводу, что пальму первенства следует уступить подводникам, так как условия обитания в танке комфортней.

Вывод: Военно-морская повседневная жизнь подтверждает, что не всякий кулик свое болото хвалит, а если рекламирует, то лишь до наступления реальных обстоятельств. Поэтому не торопись хвалить свое и хаять чужое. Кто знает, может в скором времени и на другое придется посмотреть иначе.

«15 октября 1980 г.

Приказ № 0162 по дивизии о допуске к ЯБП:

П. А. Лучин.

Н. А. Ситников.

Домнин.

Огарков».

Хотелось бы заметить, что у Петра Александровича Лучина жизнь сложилась хорошо, впоследствии он стал командиром ракетоносца. В последнее время я иногда встречаю его на страницах интернета жизнерадостным и счастливым.

Еще одна военно-морская байка. Как-то рассказывали, что один мичман из спецтрюмных после дальнего похода извлек не то из-под реактора, не то еще из-под какого-то похожего места на корабле свою шинель. Надел ее и как порядочный военнослужащий после окончания ратного будня отправился домой. Правда, этот его поход домой, как у любого военного, который служит на атомной подводной лодке, пролегал через контрольно-дозиметрический пост (КДП), где его попридержали моряки-дозиметристы. На этом самом КДП установлен турникет, который имеет своей обязанностью замерять уровень радиации подводника. Вот и мичману предложили провериться.

Мичман встал в профиль на специальное возвышение и потянул на себя массивную раму турникетной установки. А в ответ получил красным таблом по другому конкретному месту: «Загрязнено!».

Дисциплинированные моряки-дозиметристы тут же проверили трюмного обитателя прибором, на котором не хватило шкалы, чтобы предъявить им показания в рентгенах или бэрах. Мичман деловито снял свою кольчужку и просто вытряхнул ее на бдительных дозиметристов, затем снова надел и снова замерил уровень радиации. Она оказалась почти в норме. Видать, не хотелось ему расставаться с привычной душегрейкой — шинелью, а может, просто не было другой.

В другом случае мичман, сраженный временным «недугом», возникающим после недопития, проспал где-то невдалеке от реакторного отсека, пока другие товарищи на аварийной лодке боролись с радиацией. При этом он получил минимальную дозу облучения в отличие от остальных. Не знаю, насколько правдива эта байка: за что купил, за то и продал.

«16 октября 1980 г.

Сообщить Шишкину ФИО О. В. Артемова и его допуск к самоуправлению катером.

Проверить готовность катера к выходу:

Продовольствие на 10 суток.

Топливо, вода, масло под завязку.

АСС (аварийно-спасательные средства) укомплектованы.

Документация — формуляры.

Оперативно-учетная карточка.

Весь личный состав — побрит, стрижен, на месте.

Матчасть в строю.

Убывающий в ремонт торпедолов «ТЛ-9», был укомплектован по полной схеме. Для окончательного порядка оставалось кроме готовности катера передать информацию о командире торпедолова некоему Шишкину.

Партсобрание:

вызов на партийное бюро коммунистов Ловкачева и Киреева с отчетом о работе способствовал повышению качества их работы в наведении строгого уставного порядка среди членов штабной команды;

на отчетно-выборном комсомольском собрании, учтя партийные рекомендации, в комитет введены кроме оставшегося Ловкачева коммунист Киреев и кандидат в члены КПСС В. А. Васильев. Думаю, что это поспособствует становлению воинской дисциплины штабной команды на более высокий уровень;

все еще недостаточно четко действует взаимосвязь парторганизация-комсомол; коммунисты недостаточно и не в полной мере используют воспитательные меры в работе с личным составом штабной команды;

Оставаясь секретарем комитета ВЛКСМ, я отчитывался по партийной и комсомольской линиям за состояние пресловутой дисциплины среди членов штабной команды. На партийном бюро мне и работнику политотдела, ответственному за комсомольскую работу в соединении, лейтенанту Кирееву было указано на недостатки. Да, нам прочистили мозги, что не было лишним. Для укрепления связи партийной и комсомольской организаций в состав комитета комсомола ввели кандидата в члены КПСС В. А. Васильева, флагманского специалиста по физической культуре и спорту.

Кстати, о В. А. Васильеве — флагманском мускуле. Его спортивной специализацией была вольная борьба. В некотором смысле поучительной оказалась его история вступления кандидатом в члены КПСС. Васильев В. А., имеющий активную жизненную позицию, но не по тем направлениям что надо, по моим представлениям, ко вступлению в партию был не готов — не обладал требуемыми моральными качествами. Да и по мнению комсомольцев — моряков штабной команды, он был ушлым и пробивным делягой, и для звания коммуниста явно не подходил. Об этом они говорили вслух. И тогда же я высказал свое мнение, а заодно и подсказал им:

— От вас же зависит, станет Васильев коммунистом или нет. Пусть каждый из вас на комсомольском собрании, где будет утверждаться его характеристика, проголосует по совести, и дорога в партию ему будет закрыта.

Собственно, так и случилось. Правда, без моего участия и с точностью до наоборот. Когда я был в отпуске и отсутствовал не только на рабочем месте, но и на Дальнем Востоке, было проведено собрание и комсомольцы «принципиально» и дружно выдали В. А. Васильеву положительную характеристику, что было благословением для поступления в партию. Видимо, зная мою позицию в отношении Васильева, собрание специально провели без моего участия, ибо я как секретарь ВЛКСМ мог повлиять на его решение.

А когда я вернулся из отпуска, то по прошествии некоторого времени моряки начали мне жаловаться:

— Товарищ мичман, ну как это так? Васильева приняли в партию… Ведь он же не достоин звания коммуниста!

На подобные претензии меня подмывало ответить зло, но злиться было поздно:

— Вы же сами на комсомольском собрании выдали ему положительную характеристику. Так чего теперь от меня хотите? Может, думаете, что я волшебник и сам-один могу его исключить из кандидатов в члены партии?

Вот таким беспринципным образом был решен вопрос о вступлении В. А. Васильева в партию.

отдельным разделом хотел бы остановиться на торпедолове, где имел место высокий % проступков на 9 человек команды. Считаю, что мичман О. В. Артемов, слабо работая над собой и своим личным составом, в итоге неудовлетворительно обслуживает вверенную ему технику;

слабый контроль командования за «ТЛ-9»;

при нахождении в ремонте недостаточно полно оказывается помощь, в связи с этим катер едва не тонет у пирса — корпус сильно проржавел».

Являясь старшим инструктором минно-торпедной службы в отсутствие флагманского минера, я отдувался и за закрепленный за нами катер. И снова вставали все те же вопросы дисциплины и состояния материальной части. Несмотря на готовившийся акт списания, было принято решение несчастный, добитый морями торпедолов все же реанимировать, в смысле отремонтировать. Со стороны ЭМС (электромеханической службы управления дивизии) и других флагманских специалистов особой поддержки не наблюдалось, поэтому пришлось данную ситуацию озвучить на партийном собрании. Тут уж от меня и О. В. Артемову и даже командованию хоть и в совокупном образе, но «досталось». И плевать мне было на чью-то амбициозность и недовольство.

«21 октября 1980 г.

Проверка экипажа Н. А. Денисова».

В экипаже капитана 2-го ранга Николая Александровича Денисова на «К-512», где старшиной команды был мой однокашник Николай Ситников со старшими торпедистами старшиной 1-й статьи Домниным и матросом Огарковым, было выявлено пять недочетов в работе и сделано пять замечаний.

Поединок на палубе

Рассказывали байку про флотского офицера-подводника, который в семидесятых годах запал на известную ленинградскую певицу, влюбился в нее. Будучи в отпуске, он решил взять приступом эту крепость. Однако не сразу она ему сдалась, а пала аки неприступная крепость лишь после упорнейших и кровопролитнейших боев. Можно только представить удовлетворение победителя. Хотя в этом случае я не исключаю того, что это сказка, придуманная для сокрытия своей неудачи. В нашей среде много ходило баек о невероятных успехах моряков у известных женщин.

«27 октября 1980 г.

Прикомандировать кап. 3 ранга П. И. Мокрушина к экипажу Г. М. Щербатюка.

Приказ № 192 от 28.10.1980 об откомандировании А. Ю. Крюкова к экипажу Г. М. Щербатюка.

Приказ комдива о передаче ЯБП лодкой Н. Н. Германова экипажу Г. М. Щербатюка на основании шифртелеграммы от 27.10.1980 г. За перегруз боезапаса Г. М. Щербатюку ответственный Н. Н. Германов…»

Если не истек срок хранения ядерного боеприпаса, его передавали с одного корабля на другой. С учетом гибкости планов флотской организации можно было планировать повышение нашей боеготовности на сколь угодно дальнюю перспективу. Однако как близкие, так и ближайшие события — в виде происшествий, поломок, морской стихии, капризов погоды и прочих факторов, влияющих на причинно-следственные связи, — на свой лад перекраивали боевое планирование дивизии, флотилии, а значит и всего дальневосточного флота.

«28 октября 1980 г.

Н. В. Черный на вахте стоит один. Предложение — прикомандировать Ю. М. Маклашкина».

Выше упоминалось, что спецвахта отличается тем, что по линии БЧ-3 (равно как и по другим службам) дежурить может только тот, кто имеет соответствующую ВУС (военно-учетную специальность) и кто допущен приказом к работам с ядерным боеприпасом. Таких специалистов на лодке, не считая командира БЧ-3, по штату — три человека. В случае со старшиной команды торпедистов в экипаже капитана 2-го ранга Григория Михайловича Щербатюка, по причине демобилизации моряка срочной службы и болезни мичмана Капырина, Николай Владимирович Черный остался один. В помощь ему я предложил матроса Ю. М. Маклашкина, который обслуживал матчасть на «К-523» после моего перехода в штаб.

«5 ноября 1980 г.

Проверка нового помещения штаба дивизии».

При осмотре только что построенной казармы в новом здании штаба в присутствии военного строителя, старшего лейтенанта Каливунина было обнаружено много недоработок с предложением об их устранении.

Как-то по делу я зашел на УТС (учебно-тренировочная станция для обучения и сдачи зачетов по легководолазному делу) к Николаю Стулину. После решения служебного вопроса мы пошли на выход и по дороге о чем-то заспорили, а потом из-за какого-то непонятного спортивного азарта схватились бороться. Началось с того, что Николай в шутку толкнул меня, я ответил ему тем же. И тут же в его глазах я увидел вызов, прямо прочитал снисходительное отношение ко мне и моему поступку: «Ты что меня толкаешь, хочешь померяться силами? Ну, давай! Только смотри, не пожалей?»

Основание, чтобы оценить меня таким образом, как несерьезного противника, у него было. Ростом он был повыше меня и телосложением крепче. Просто он не знал, что до службы на флоте я занимался вольной борьбой, имел 1-й спортивный разряд и что мне приходилось на тренировках бороться с товарищами килограммов на двадцать — двадцать пять тяжелее, да и покрепче физически, тем не менее далеко не каждому из них удавалось мною ковры выбивать.

Однако вызов был принят обеими сторонами, и мы схватились. Нельзя сказать, что мы как два борца душили друг друга в объятиях. Все было проще и прозаичней. Николай Стулин, сибиряк, двинулся на меня, как медведь, широко расставив руки, предполагая обхватить меня и что-то со мною, чего он сам еще не представлял, сделать. Видимо, он руководствовался известным военным правилом: ввяжемся в драку, а там посмотрим. Однако Стулин просто предполагал, зато я располагал некоторым арсеналом приемов из области вольной борьбы. Поэтому привычным движением, нырнув под его правую руку, зашел ему за спину. Обхватив обеими руками его талию и используя свое тело в качестве противовеса, на небольшом пятачке раскрутил Николая и аккуратно, как кожаную заготовку на обувной колодке, «растянул» на гладкой поверхности палубы учебно-тренировочной станции. Также отработанными движениями ухватил его за тазовую кость и, поддев ногой те же конечности, произвел накат. В результате мой партнер оказался на лопатках. Это произошло в считанные секунды, а для Стулина практически молниеносно, и показало, что он в области единоборств просто профан.

Отпустив его и не желая дальнейшего «пролития крови», я встал на ноги, думая, что на этом наша схватка закончена. Однако Николай, не отдавая отчета, что с ним произошло, предполагая, что это случайное стечение обстоятельств или ему просто не посчастливилось, а мне повезло, азартно требовал продолжения поединка:

— А ну давай, еще попробуем!

Уверенный в себе и в своих возможностях, я спокойно ответил на его вызов:

— Ну, давай.

Ко всеобщему удовольствию собравшихся на это представление моряков, мы продолжили второй заезд. То, что это был заезд, я не ошибся, потому что, повторив все тот же отработанный прием, я снова уронил Стулина на его родную палубу, которую будучи матросом, он неоднократно надраивал во время приборок. Правда, сейчас эту приборку в качестве образцово-показательного выступления демонстрировал уже я, а в качестве ветоши выступал Николай. Оседлав его, я гарцевал верхом, только что шпор не давал. Более податливого соперника у меня еще не было, поэтому с ним я что хотел, то и делал. К вящему удовольствию моряков, я произвел качественную приборку средней палубы их начальником, так что им стало меньше работы. Обескураженный и опростоволосившийся перед подчиненными, Николай уже не так уверенно и совсем не убедительно приговаривал:

— Да ерунда. Тебе просто повезло. В следующий раз я с тобой сделаю то же самое и даже хуже.

Моряки, возбужденные борцовской схваткой, шумно галдели, обсуждая «из ряда вон выходящее» событие. Николай, недовольный исходом поединка, а также реакцией моряков раздраженно прикрикнул:

— А ну все разошлись по местам и занялись делом!

Мы же — я с чувством перевыполненного, а Стулин недовыполненного долга — пошли в столовую на обед, чтобы восполнить бездарно потраченные калории.

Вывод: Вопрос соотношения силы и ловкости. Обидно иметь силу и не уметь ею пользоваться. Как любую природную данность, силу надо воспитывать, ставить в себе, как талантливому певцу ставят голос.

К чести Николая должен заметить, что он на меня не озлобился, и на наши отношения это публичное выступление не повлияло.

«6 ноября 1980 г.

Допустить к. л-та А. Т. Матора к временному исполнению обязанностей вакантной должности флагманского минера в/ч 87066».

Такова была формулировка подготовленного мною проекта приказа. С уходом моего прямого и непосредственного начальника Виктора Григорьевича Перфильева в академию на учебу для меня в штабе начались времена неприкаянности и смуты. Капитан-лейтенант Александр Тимофеевич Матора, приступивший к временному исполнению обязанностей, довольно продолжительное время оставался за флагманского минера — практически до моего ухода из штаба.

«10 ноября 1980 г.

Проверка нового помещения штаба дивизии».

Снова я осмотрел помещения новой казармы, выписал великое множество замечаний и претензий, о которых доложил командиру дивизии с представлением военным строителям для устранения.

20 ноября 1980 года я участвовал в заседании окружной избирательной комиссии по регистрации кандидатов в депутаты Тихоокеанского городского Совета, мероприятие происходило в средней школе № 1. И вот, «гуляя» тут по интернету, наткнулся на интересное сочинение учащихся 256-й Фокинский школы. Кто знает, может это и есть та самая школа?

Прочитал это трогательное, наполненное любовью школьное сочинение и испытал чувство гордости за правильное понимание учащимися истории своей страны и прежде всего за их прекрасное отношение к Отчизне. Ведь Россия это не Москва и не Питер, а вот эти небольшие малые Родины.

«24 ноября 1980 г.

Партийная конференция. Сабанеев — начальник политуправления ТОФ.

План торпедной боевой подготовки в 4-й флотилии выполнен на 57%.

Конечно же, выполнение плана торпедной боевой подготовки всего лишь наполовину не лезет ни в какие ворота. При этом если 21-я дивизия сей план выполнила почти на 100 %, то чем занималась выдающаяся и наполовину (на 57% и даже меньше) героическая 26-я ДиПЛ?

Ни в одной БЧ-3 нет ни первичной партийной организации, ни группы».

Да, по сути, и не могло быть. Ведь минно-торпедная часть экипажа 21-й дивизии являлась самой малочисленной среди БЧ, всего четыре человека: командир, старшина команды и два торпедиста. Один офицер и три мичмана согласно штату, однако иногда на должности старших торпедистов брали моряков, так как мичманов не хватало. В 26-й дивизии БЧ-3 тоже была не намного больше нашей. В подразделении, где могла быть образована партийная группа, требовалось наличие не менее 3-х коммунистов. А при нашей малочисленности и разношерстности я просто не знаю случая, чтобы в БЧ-3 все были коммунистами.

«25 ноября 1980 г.

Партсобрание. Докладчик коммунист Э. Н. Парамонов:

комсомол составляет 72 % всего соединения;

Ну что тут скажешь, очень внушительный процент.

пьянка ст. 2 ст. А. П. Петренко;

Вопрос воинской дисциплины штабной команды как песок скрипел на зубах, и решения его не было, не виделось, не предвиделось. Конечно, можно было бы посадить коменданта штаба, то бишь меня, на оргпериод вместе с командой, а заодно и Николая Ивановича Королевского, чтобы строем их водить на камбуз и в гальюн. Только вряд ли это помогло бы, так как всегда находились какие-то экстраординарные работы и поручения. И возникали они в совершенно разное время двадцати четырех часов суток. И потом, после окончания любого оргпериода рано или поздно все возвращается на круги своя.

годковщина, неуставные взаимоотношения;

На флоте годковщина, в армии дедовщина, а суть одна — неуставные взаимоотношения со стороны старослужащих срочной службы, которые наводят свои порядки в казарме. Хотя на флоте она таких уродливых форм, как в армии, не имела.

улучшить прием оружия на ТТБ (торпедно-технической базе)».

Призыв комдива об улучшении качества при приеме изделий говорит о том, чтобы снизить потери торпед во время практических стрельб по вине тех, кто их, стрельбы, готовит.

На кораблях нашего проекта в надстройке были вмонтированы телевизионные камеры МТ-70 («телевизионная система наблюдения за ближней надводной обстановкой для ПЛ»), что по тем временам являлось необычностью. Бывало, взглянешь на монитор камеры, установленной в носу, и увидишь небо, и только Военно-морской стяг как сполох огня мечется на ветру. А то кто-нибудь из моряков подойдет к флагу и вдруг посмотрит вниз, как бы на тебя сверху вниз. Эта камера оказывается очень полезной, когда лодка всплывает в полынье, тогда благодаря этой системе можно избежать столкновения с льдинами.

Наговор

Однажды летом, после очередного выхода в Техас, когда я еще служил на лодке, мы с Иваном Дурневым, моим соэкипажником, возвращались домой в хорошем подпитии. Третьим с нами был мичман на год моложе, ни фамилии, ни имени, к сожалению, не запомнил, хотя его лицо ясно себе представляю. Тихая приморская ночь уже давно накинула черное покрывало на южное Японское море, а прилегающие берега, заросшие плотной растительностью, уютно укутало непроницаемым саваном. Стояла мирная тишь да райская благодать. И только неугомонный месяц, не зная зачем, волочился за нами, слабым светом подсвечивая неблизкий путь в семь километров по пыльной дороге. По обыкновению шли пешком от автомобильной трассы Владивосток-Находка до базы в бухте Павловского. Непринужденно болтали, делились впечатлениями очередного «культпохода» в поселок.

Незаметно в беседе перешли к обсуждению свадьбы одного из товарищей, женившихся в Комсомольске-на-Амуре в 1977 году. Тогда за столом рядом со мной случайно оказалась совсем юная (может быть, ей и восемнадцати не было), скромная и застенчивая девушка. Дабы не посрамить чести флота, не показаться невнимательным, я ухаживал за ней, чтобы она могла освоиться в среде бравых и горластых орлов. Девушка была не в моем вкусе, поэтому никаких меркантильных намерений я не имел, ухаживал исключительно из вежливости. После свадьбы домой не провожал, а кто вместо меня это сделал или не сделал, даже не помню. Вот собственно, как я полагал, и вся история.

Но не зря говорят: «Человек предполагает, а Бог располагает». Оказалось, что история с невинным началом имела весьма чувственное продолжение, и единственным, кто об этом ничего не знал и не подозревал, был я. И возможно, если бы не ночная прогулка с Иваном под луной, то так и не узнал бы я всех подробностей разрушенной любви.

Из пьяной исповеди Ивана Дурнева выяснилось, что он безответно страдал от любви к этому юному созданию. Мои безобидные ухаживания во время свадьбы очень ему не понравились. И теперь мне были явлены эмоции ревности. Доказательства моего индифферентного отношение к избраннице Ивана в расчет не принимались вообще. Причина глухоты собеседника крылась в том, что тогда, в Комсомольске, я якобы охарактеризовал Дурнева не лестным образом, то есть оговорил несчастного влюбленного. Дикая история, где я был представлен в нехорошем свете, в этот день оказалась не самой лучшей новостью. Летнее благолепие ночи Иван разрушил в одночасье. Уже никто не наслаждался ею.

В результате у нас с Иваном произошла очень бурная и острая перепалка, а с учетом употребленных спиртных напитков даже горячая. Услышав все о лживости своей натуры и подлой роли коварного разлучника, я сильно расстроился и не на шутку разозлился. Получилось так, что тлеющий огонь ревности и ненависти из Ивановой топки перекинулся на меня в виде гнева на несправедливые обвинения. Мы не стеснялись в выражениях и эмоциях. Разобиженному влюбленному, наконец, представилась возможность избавиться от язвительной желчи, копившейся в нем целый год. Но и я умываться выплеснутыми в лицо наговорами не собирался. Костер эмоций, раззадоренный взаимными упреками и оскорблениями, разгорался до тех пор, пока у обоих не зачесались кулаки. Если бы ссора происходила на трезвую голову, то скорей всего мы бы поругались и мирно разошлись. Но хмель в наших головушках оказался именно тем самым благодатным противнем, на котором ядреное яблоко раздора испеклось до «нужной» кондиции.

Со всей классовой ненавистью столетиями угнетаемого крестьянина Иван бросился на меня с кулаками, упиваясь подвернувшимся шансом отомстить. Скажу честно, я стремился к тому же — моя поруганная честь из-за несправедливого навета также требовала отмщения. Первым ударить человека в лицо я не мог, вот и предоставил это Ивану, благо мы так распалились, что достаточно было произнести что-нибудь невинное, например: «Ты козел!». Первый удар я пропустил, так как Иван нападал со стороны полигона, откуда мне в лицо бил ослепляющий прожектор.

Злости в моей душе набралось в избытке. Не будучи библейским персонажем, я вторую щеку подставлять не собирался. Даже наоборот — энергично заработал кулаками и скоро намеренно уронил Ивана на землю и подмял под себя. Известное правило «Лежачего не бьют» я нарушал с непримиримостью и азартом. В душе все кипело и требовало немедленно наказать наветчика. Его, опрокинутого на землю, я учил уму-разуму ударами по лицу. Пока отвешивал пощечины, думал: «Слегка проучу и на этом воспитательный процесс закончу». Видимо, на нетрезвую голову долго думал, так как третий товарищ оказался не лишним, и вовремя оттащил меня от Ивана.

Подуставшие от пьяных переживаний и несуразной драки, утирая слюни, мы продолжили путь на базу. Однако пауза оказалась непродолжительной. Скверный язык пьяного Дурнева продолжал болтать невесть что, будто электрическая кофемолка, мелющая не душистый ароматный кофе, а горький перец, просыпающийся на свежую рану. Казалось, что Иван своим поведением в точности соответствовал своей фамилии. Плохой он был в подпитии, нельзя таким людям пить. Наверное, ему мало было навешанного.

Так как и я не молчал, то Иван опять бросился драться, надеясь на реванш. Конечно, он не мог одолеть меня. И опять ему немало досталось. Меня очень кстати опять остановил третий товарищ, опровергая общеизвестную истину, что в мужском разговоре третий — лишний. Видимо, не зря пару столетий назад дуэлянты пользовались услугами секундантов, чтобы не в пьяных драках друг другу чайники чистить, а достойно и по справедливости лишать живота своего товарища, сражаясь на пистолетах и палашах.

В общем, дошли мы до казармы без потерь животов своих. Если не считать того, что на следующий день у Ивана Дурнева обнаружился заплывший синяком и кровавой краснотой глаз. На вопрос товарищей: «Ваня, это кто тебя так?» — побитый, как заслуженный, но скромный деятель искусств, он вместо поклона, скромно потупив очи и не вдаваясь в подробности, отвечал:

— На каратиста нарвался.

Эта история вспомнилась и живой картинкой представилась после разговора с нашим же товарищем Александром Мальцевым, который и совершил на меня навет.

После посещения лодки я возвращался в штаб и в беседке увидел Мальцева, подсел к нему, заговорил, и он разговорился. Оказалось, что он перенес инсульт, и его комиссовали на гражданку. Я сочувствовал бывшему соэкипажнику. Получить такой удар в 24 года — это было трагедией. Потом я слышал, что судьба с Сашей расправилась безжалостно. После демобилизации он уехал с женой в Комсомольск-на-Амуре, а там она его бросила. Беспомощного Сашу забрал брат и увез на родину. Но от пережитых потрясений наш товарищ вскорости умер. Вот такой трагический исход...

«27 ноября 1980 г.

Проверка нового помещения штаба дивизии».

Опять проверка штабных кабинетов, уже на предмет оборудования исправными светильниками. Снова возникла куча замечаний и опять сделан доклад командиру дивизии.

Хождение по сопкам

Однако штаб не лишил меня удовольствия иной раз прогуляться до трассы Владивосток-Находка после службы. Хождение по сопкам, в отличие от «хождения за три моря», в светлое время суток отличались тем, что перед путешественником открывались прекрасные виды на пересеченную местность и море, закаты, рассветы. Сопки, возвышаясь на фоне моря или неба, представлялись громадами объемов и подчеркивали величие сотворившей их природы. Эти вынужденные путешествия в семь километров я превратил для себя в вид спорта, и в соответствии с этим не терпел, когда меня кто-нибудь обгонял. Если это происходило, то я быстро восстанавливал свое первенство.

Как-то в выходной день нас вдруг отпустили домой и мы, как сонм пущенных из лука стрел, рванули вперед. Наша группа вышла из Павловска пешком, так как в выходной день поездки служебных автобусов не предусматривались, поэтому и заказаны не были. Несколько мичманов, и я в их числе, оказалась лидерами в кремовых рубашках с фуражками в одной руке. Другой — утирали пот со лба. Через пару километров я обратил внимание, что за нами увязалась такая же группа вольноотпущенников. До поры до времени я на них внимания не обращал, однако когда они стали неуклонно сокращать дистанцию, прибавил шагу, а за мной и мои спутники. Вольноотпущенники не отставали, что меня распалило, и у нас взыграл спортивный азарт. Своим товарищам я предложил более быстрый темп, какой только мог осилить самый тихий тихоход из них. Из-за пересеченности местности группа преследователей на некоторое время пропала из виду, скрывшись за поворотом или за сопкой. Но вот снова показалась, и мы увидели, что они перешли с шага на бег.

— Мужики, что за дела? — сказал я. — Они решили нас обставить и прибежать на развилку раньше? — меня поддержали, что этого допустить нельзя, и тогда я предложил: — Надо сделать так, чтобы они видели нас все время бегущими, тогда это сломит их психологически.

Сказано — сделано. Правда, кто-то там хныкал, но зато, когда наши преследователи видели нас все время бегущими, они сдались. Этот нехитрый прием мы использовали до тех пор, пока не оторвались настолько, что бегущие за нами вольноотпущенники окончательно скрылись из виду и больше у нас в корме не маячили. Так мы живенько домчали до развилки, где успешно сели в проходящий автобус и благополучно добрались до Техаса. Уже потом кто-то из группы наших преследователей сказал:

— Мы хотели вас догнать, поэтому и ринулись бежать, но когда увидели, что вы тоже побежали, поняли, что вы затеяли состязание и выиграете его!

«3 декабря 1980 г.

Приказы:

В. В. Малмалаев — о принятии дел и обязанностей начальника политотдела.

А. Т. Матора — о принятии дел и обязанностей у Н. И. Лазарева.

Торопов — о принятии дел и обязанностей».

Как финансисту штаба мне приходилось на основании копий или выписок из приказа вести свой учет — отслеживать, или как сейчас бы сказали вести мониторинг, назначений на должности, переводы, временное исполнение обязанностей. Ибо это отражалось на денежном довольствии каждого человека.

Капитан 2-го ранга (впоследствии капитан 1-го ранга) Владимир Васильевич Малмалаев стал начальником политотдела дивизии, приняв эстафету от капитана 1-го ранга Юрия Ивановича Толстова. Капитан-лейтенант Александр Тимофеевич Матора временно был назначен исполнять обязанности командира БЧ-3 в экипаже капитана 1-го ранга Николая Ивановича Лазарева. Капитан 2-го ранга Торопов принял должность начальника ЭМС (электромеханической службы соединения) 21-й дивизии от капитана 1-го ранга Виктора Сергеевича Топилина, который ушел на повышение.

«5 декабря 1980 г.

На завтра:

личное дело Самчинской;

изменена фамилия Самчинской;

порядок начисления на Самчинскую;

на Ловкачева начисление 13-й зарплаты;

личное дело Торопова;

повышение должностного оклада Торопову».

В некоторых случаях по каким-нибудь событиям или людям прямо как провал в памяти образуется, как у известного киногероя из «Джентльменов удачи»: тут помню, а тут не помню. Такое впечатление, что кто-то взял и одно место ластиком потер. Фамилия Самчинской настолько прочно исчезла из моей памяти, что я не мог вспомнить, кто она такая и что делала, и даже на какой должности была в нашем штабе. И это несмотря на то что сия фамилия довольно часто встречается в моих записях. И большое спасибо Михайлу Михайловичу Баграмяну, он не позволил такой примечательной особе бесславно затеряться во времени.

Самчинская — это девушка, на пару лет старше меня, незамужняя, вольнонаемная сотрудница штаба, на лицо малосимпатичная (но ведь с лица воду не пить), зато стройненькая. В свое время она окончила сельскохозяйственный институт, выбрав его за то, что он располагался перед окнами ее дома. Была ли польза от ее учебы, если она в штабе 21-й дивизии атомных подводных лодок выписывала ВПД — воинские перевозочные документы? А если бы напротив ее окон располагался другой институт?

В то время по Министерству обороны СССР действовало правило, согласно которому по неиспользованным в предыдущем году ВПД военнослужащий имел право в следующем году перевезти жену или ребенка. Для выполнения этой процедуры Самчинская от офицеров и мичманов требовала великолепно замечательную справку пресловутой формы № 33, вот такого содержания:

Справка

Выдана мичману Михаилу Михайловичу Баграмяну в том, что его жена Татьяна Петровна Баграмян действительно является женой Баграмяна М. М.

дата подпись, печать

Офицеры и мичманы смеялись, у них шуток по этому поводу было не счесть. Не знаю, на каком основании Самчинская требовала этот документ, однако смехотворность ситуации наличествовала. О ней доложили сначала старшему помощнику начальника штаба по строевой части Николаю Ивановичу Королевскому, который перевел странную девушку на другую работу. И больше некому было веселить и раздражать элиту подводного флота 21-й ДиПЛ.

Обратный маневр

«16 декабря 1980 г.

Рапорт о сдаче дел и обязанностей.

Представление и аттестация в 2-х экземплярах.

Приказ об исключении из списков в/ч 22990 и в/ч 87066.

Справка в вещевую часть.

В финчасть:

копия послужного списка;

выписка по в/ч 87066;

обходной лист;

расчетная книжка;

справка на ОУС (особые условия службы, дополнительная оплата в размере 60% за работу на подводных лодках с атомными реакторами);

копия предписания в 4-х экземплярах;

справка формы 34 «на иждивении жена, сын».

Такой набор документов требовался для перевода из штаба флотилии, дивизии на подчиненный им корабль. Кстати, обращает на себя внимание тот факт, что наибольшее количество «бумажек» необходимо было представить в финчасть. Деньги есть деньги, они счет любят. А для меня это была «первая примерка» для осуществления обратного маневра — переход из штаба на подводную лодку. Хотя сам переход произошел позднее.

Когда мой бывший экипаж пошел во вторую автономку, с ними за компанию отправился научный сотрудник, кандидат наук, чтобы каждого пятого члена экипажа изучать как лабораторного кролика. С подопытным членом экипажа он проводил довольно серьезные тестовые и опытные исследования, решая какие-то свои научные задачи. Сюда входили как определение психологических параметров личности, так и физических. Кстати, спустя три десятилетия мне показали одну такую распечатку на одного из бывших подопытных. И должен заметить, что, с моей точки зрения, насколько я знал исследуемого товарища, психологическая характеристика дана была точно.

Физические исследования проводились как будто бы обычные, правда, методика отличалась от общеустановленной. Во-первых, это производилось перед каждой вахтой, то есть дважды в сутки. Во-вторых, динамометрия, например, производилась с фиксацией максимальных возможностей, когда испытуемый кистью сжимал динамометр с максимальной силой. Затем из этого параметра высчитывалось значение, равное восьмидесяти процентам того показателя, который получался при выжимании максимально продолжительное время. Измерялось также время реакции. Делалось это так. Испытуемый, глядя в окуляр прибора, похожего на детский калейдоскоп, ждал красного сигнала, а при его появлении нажимал кнопку и тем самым фиксировал время своей реакции. Проверялась спирометрия — объем легких. И что-то там еще измерялось, изучалось, исследовалось. А также морякам приходилось отвечать на множество самых разных вопросов.

Вывод: Советская наука скрупулезно изучала влияние на человека, находящегося в длительном автономном плавании, сопутствующих его явлений, радиации, оторванности от большой земли, изолированности, и так далее.

«22 декабря 1980 г.

На выгрузку изделий с ЯБП в экипаже В. В. Морозова».

Ядерная дубинка

Обеспечивал выгрузку торпед с ядерным боезапасом — очень ответственное мероприятие. В связи с этим хочется поведать случай про то, как один командир БЧ-3 уронил эту самую «ядерную дубинку».

Служил в нашей дивизии на РПК СН «К-500» командиром БЧ-3 капитан 3-го ранга Анатолий Михайлович Куксов, слегка неуверенный в себе офицер. Был он занятной личностью, и однажды удивил меня своим неординарным поступком. Как-то мы с ним и двумя его мичманами шли к ним на корабль. Путь пролегал через службу радиационной безопасности (СРБ). Там прошли по узкому коридору, подошли к еще более узкому проему двери, и тут Анатолий Михайлович вдруг резко затормозил, остановился и уступил мне дорогу. С его стороны это произошло автоматически. В тот момент он мне что-то рассказывал или доказывал и перед дверями вдруг резко остановился, чтобы меня, будто большого начальника, пропустить вперед. Никто и никогда из старших меня вперед не пропускал, поэтому я был в недоумении. Озадаченно почесал затылок. Офицер старше меня по званию, по должности, и по возрасту на восемь лет! Конечно, я прошел первым, сильно засмущавшись. От такой предупредительности смутился и сам Анатолий Михайлович.

Вывод. Знай свое место. Даже если кто-то уступает тебе свое и выглядит это как доброе и радушное к тебе отношение. И даже если ты считаешь себя достойным этого места, не суетись и не торопись. Дождись, когда это произойдет законным или естественным путем.

И вот однажды при погрузке боезапаса под руководством Анатолия Михайловича Куксова торпеда с ЯБП (ядерным боеприпасом) сорвалась со стопора и по торпедопогрузочному лотку скользнула вниз под углом сорок градусов. Точной высоты я не помню, но было там уж никак не менее пяти с половиной метров. Вот с нее-то и съехала вниз на хорошо смазанных салазках торпеда весом около 1,8 тонны и уткнулась в дно трюма ядерной головкой. У этого специзделия имеется семь степеней предохранения, одна из которых является транспортировочной и снимается непосредственно перед загрузкой в торпедный аппарат. Может, поэтому ни цепной реакции, ни детонации, ни — тьфу, тьфу, тьфу через левое плечо — взрыва не последовало. Но ведь был же однажды взрыв торпеды непонятно от чего при транспортировке ее по ровной дороге. Просто ехала себе, ехала торпеда на машине, и вдруг ка-ак бабахнет! Тогда долго головы не ломали, решили — от камешка, вылетевшего из-под колеса машины. Кстати, у нашего торпедопогрузочного устройства была такая особенность: иногда стопор не заходил в нормальное зацепление, и тогда буфер с торпедой или без нее мог стремительно съехать в трюм лодки.

Когда мы еще только осваивали эту технику, так однажды и случилось — буфер без торпеды, скатившись по лотку, с грохотом ударился в нижний ограничитель трюма. Удар был сильный, не дай бог, кто-нибудь оказался бы на пути этой «заводной машинки». И вот теперь можно представить движение почти двухтонной торпеды с ядерным припасом! Помня это, я всегда, когда торпеду клали на лоток, убеждался в надежном стопорении буфера, тем более наружное торпедопогрузочное устройство находилось в моем заведовании.

«24 декабря 1980 г.

Сдача задач экипажами дивизии:

Л-1 — «К-477-1» (В. В. Морозов) — 21.11.1980 г. — «хорошо».

Л-1 — «К-497-2» (Г. М. Щербатюк) — 19.12.1980 г. — «хорошо».

Л-1 — «К-512-2» (Н. А. Денисов) — 27.11.1980 г. — «хорошо».

Л-2 — «К-477-1» (В. В. Морозов) — 12.12.1980 г. — «отлично».

КП-I — «К-500-2» (А. В. Авдеев) — 12.12.1980 г. — «хорошо».

Л-2 — «К-512-1» (В. С. Маляров) — 20.12.1980 г. — «хорошо» по БС (боевая служба, дальний поход).

Л-2 — «К-512-2» (Н. А. Денисов) — 20.12.1980 г. — «хорошо»

Приказы на: В. В. Морозова, Г. М. Щербатюка, В. С. Малярова.

Глядя на даты, можно подумать, что сдача задач «Л-1» и «Л-2» имела оттенок кампанейщины. Однако это совсем не так, совпадение дат приема задач не означает, что это явление было одномоментным. До обеда прием задачи был произведен в одном экипаже, после обеда — в другом. Все сдали на «хорошо», а экипаж капитана 1-го ранга Виталия Васильевича Морозова умудрился сдать на «отлично».

Проверка «ТЛ-834»:

К самоуправлению боевым постом не допущены: рулевой Загряжский, моторист Каримов.

Отсутствуют: торпедист в отпуске, радист — не укомплектован.

2 человека не стоят на довольствии (сухой паек).

Арестован котл. надзором (морская инспекция).

Отсутствует:

отпорный крюк (древко с железными наконечниками, один из которых служит для подтягивания, другой — для отталкивания) — 1;

рогач — 1».

Торпедолов «ТЛ-834» был прикомандирован к нашей дивизии на время отсутствия «ТЛ-9». В таких случаях соединения отдают пусть даже во временное пользование не самое лучшее из того, что у них имеется. Наверное, поэтому катер оказался неукомплектованным, да еще и арестованным котлонадзором. А то, что два моряка обходятся сухим пайком, говорит о том, что, скорее всего, едят они из общего котла, а продукты на что-то обменивают.

Рассказывали как на разъездном катере, командиром которого был мичман, на пути следования Павловск-Чажма находилось порядка десяти человек. И вот командир катера решил проскочить прямиком, то есть срезать угол. Срезал! Да так качественно это получилось, что катер весьма даже прочно сел на мель. Тут уж все начали соображать, кому и как радировать и что самим в связи со случившимся делать. Благо на борту нашелся старший лейтенант, который всем присутствующим пассажирам приказал:

— Всем быстро на правый борт!

Когда все дружною толпой перебежали, старший лейтенант тут же скомандовал:

— А теперь все бегом на левый борт.

Все присутствующие также дружненько выполнили и эту команду. В общем пассажиры бегали по маломерному кораблю туда-сюда до тех пор, пока не раскачали его и он не сошел с мели. Надо сказать, что это не новый прием, его использовали еще на заре зарождения подводного флота, в начале прошлого века, на утлых подводных лодках в гораздо более опасных ситуациях. Например, когда лодка по какой-то причине, чаще по аварийной, ложилась на грунт и, погрузившись в ил, не могла всплыть. Тогда личный состав также дружно бегал из носа в корму и наоборот, и тогда лодка отлипала от ила и с трудом, но всплывала.

Вывод: Еще раз о преимуществах коллектива: где собирается больше трех человек, там всегда найдется свой Кулибин и свой Василий Теркин, ибо умники и юмористы распределены среди людей равномерно.

«4 января 1981 г.

Ул. Морская, дом 2А, кВ. 45, тел. 98-1-41 — Авдеева Елизавета Николаевна».

Реквизиты супруги и адрес проживания командира второго экипажа РПК СН «К-500» капитана 1-го ранга Анатолия Владимировича Авдеева были использованы для доставки получки мужа. Анатолий Владимирович ушел в море и в спешке не смог получить и оставить своей жене деньги. Мужья уходили в автономку на 78 суток, а женам с детьми надо было на что-то жить.

Я уже бывал в подобных ситуациях. Однажды командир дивизии, начальник штаба, заместитель командира дивизии ушли в моря, а мне как финансисту поручили доставить их женам деньги. Как сейчас помню, стемнело, и я после службы, рассовав несколько тысяч рублей советских денег по карманам шинели, придерживая их руками, гарцевал по Техасу в поисках адресов. Слава богу, все жены оказались на «штатных местах», в своих квартирках, и я под роспись сдал причитающиеся им суммы. Чужие жены ждали меня, что манну небесную, были рады моему появлению и проявляли приветливость. И я был рад, что ко мне не было претензий. А вдруг какой-нибудь жене начальственной особы что-нибудь не понравилось бы…

Свинофермы

Выше упоминалось о некоторых курьезах, происходивших на спецобъектах, называемых свинофермами.

На аналогичном объекте на Камчатке решили заколоть парочку кабанчиков. Правда, особых торжеств по этому поводу не устраивали, а просто одного созревшего клиента успешно пырнули длинным ножичком, а второму промахнувшись, всего лишь шкурку повредили.

Свинья-подранок вырвалась из рук убойщиков и бросилась в соленые воды бухты. Преследователи не рискнули войти в воду, чтобы достать ее и дорезать окончательно, поэтому несчастную жертву волной отнесло от берега. Пришлось спускать на воду шлюпку, чтобы поймать непослушную свинку. Поймали. И тогда ими было сделано открытие — а свинина-то, оказывается, не тонет.

«22 января 1981 г.

Заседание комитета ВЛКСМ. Редколлегия: Левченко, В. В. Игуменцев, М. Е. Лоншаков, А. Н. Прокофьев, Киреев».

Думаю, обсуждалась тематика выпуска боевых листков. Сейчас, уже во второй раз в жизни было занятно узнать, что лейтенант Киреев состоял в редколлегии комитета комсомола. С таким же интересом я бы узнал, по какому поводу мы тогда собирались. В составе редколлегии оказался и залетчик Володя Игуменцев. Помню этого бедового матроса. В принципе был неплохой парень, родом не то из Приморского края, не то из близлежащей области. Примерно в то время те места, откуда он был родом, подверглись затоплению.

— Ну как там, на родине, все нормально? Все живы и здоровы? — спросил я у него, узнав из газет о несчастье.

— Да что вы, товарищ мичман! Были жертвы!

А во владивостоксой дивизии подводных лодок произошла история, сопряженная с «особенностями национального разведения командного состава». Постижение этих самых особенностей одним из офицеров штаба началось с тривиальных политических занятий на бербазе.

Приходит в тыл комиссар из политотдела с проверкой. Начал с изучения журнала учета посещаемости политзанятий. И брови у него от удивления поползли кверху.

— Как это у вас хорошист политической подготовки работает на свиноферме? Почему вы его там держите? Что это за безобразие такое?

— А что, там не могут работать умные люди?

— А ну-ка, пойдем проверим, как ваш почти отличник политической подготовки справляется с боевой составляющей на свиноферме.

Просто проверяющему комиссару было невдомек, что офицер тыла, ответственный за проведение занятий, ставил оценки своим слушателям, руководствуясь каким-то внутренним наитием, но не действительными познаниями. Поэтому ниже «четверки» в проставляемых оценках он не опускался, и все у него, в том числе и свиновод оказались весьма даже успешными и политически подкованными. Вот так неосторожно завысив планку среднего уровня знаний своих подопечных, офицер нарушил главное флотское правило — «не высовывайся».

Заявился проверяющий на спецобъект, а там творится что-то несусветное и даже уму непостижимое.

Бегают по загону какие-то комбриги, начштаба, замкомбриги и прочий высший комсостав. Проверяющий при виде такого количества комсостава на квадратный метр от изумления просто ошалел, а потому рот раскрыл и тихо прошептал:

— У них даже замполит есть…

В этом хозяйстве, наверное, как и на любом другом подобном спецобъекте, было много неучтенного поголовья. А начальство ведь тоже способно своими желудками переваривать мясо, ну и чтобы не давать взятки «классическим» образом борзыми или щенками их подносили по-свински — кабанчиками и поросятами. А чтобы не запутаться с учетом безликих свинячьих рыл, а главное, чтобы опознать своих животинок, ушлый матрос-молдаванин поступил очень даже просто: каждому кабанчику прямо на боку двадцатисантиметровыми несмываемыми буквами написал «комбриг», «начштаба» и так далее.

Вывод: В жизни всегда есть место смешному, ибо подчас смешное является обратной стороной порядка. Если вовремя его не высмеять, то оно превращается в хаос и приводит к нарастанию энтропии.

Неведомо, сколько и как часто верховным командирам полагалось поставлять на стол от щедрот флотского хозяйства по разнарядке, зато доподлинно известно, что каждый поросенок был кандидатом, чтобы почетно исполнить свой «воинский долг» в виде мясного блюда на столе.

Трагедия на ТОФ

«23 января 1981 г.

Кап. л-т А. Т. Матора — Усатого, дом 25, кв. 24».

Адрес моего временного командира в записной книжке возник не зря, здесь может быть миллион версий — от вызова на службу до нежелания на нее же являться.

Однажды к нам пришла трагическая весть. При взлете самолета погибло все командование Тихоокеанского флота. Люди возвращались домой после окончания какого-то совещания в Ленинграде. Информацию не разглашали, но мы не могли не узнать о трагедии, и тогда я подумал, что наш флот оказался обезглавленным. В том самолете также находилась жена первого секретаря Приморского крайкома партии. Погиб и командующий 4-й флотилии вице-адмирал Виктор Григорьевич Белашев, после которого эту должность занял контр-адмирал Виктор Михайлович Храмцов.

Не так давно на телеканале «Россия» прошел премьерный показ документального фильма «Гибель адмиралов. Тайны одной авиакатастрофы» об этой трагедии, произошедшей более 30-ти лет назад, 7 февраля 1981 года. Мы и тогда знали, что на борту находились и несколько гражданских лиц, включая Тамару Ломакину — супругу тогдашнего первого секретаря крайкома КПСС Ломакина. В часовой киноленте звучат воспоминания вице-адмирала Славского, дочерей адмиралов Спиридонова и Горшкова, ряда других свидетелей трагедии; В фильме изложены все версии произошедшего — от теракта до перегруза «Ту-104» — самолета командующего ТОФ.

В экипаже капитана 1-го ранга Николая Никитовича Германова на РПК СН «К-530» помощником командира служил сын первого секретаря крайкома партии капитан-лейтенант Александр Викторович Ломакин. Трудно себе представить, каково ему было. Зимой 1990-1991 годов, когда я побывал на Дальнем Востоке, мне рассказали, что Александр Викторович повесился. Кто знает, существует ли какая-то связь между этим и той гибелью его матери…

Вывод: «Но так уж устроен человек: пока он жив — растревожено работают его сердце, голова, вобравшая в себя не только груз собственных воспоминаний, но и память о тех, кто встречался на росстанях жизни и навсегда канул в бурлящий людской водоворот либо прикипел к душе так, что уж не оторвать, не отделить ни боль его, ни радость от своей боли, от своей радости»

(В. Астафьев. «Царь-рыба»).

«4 марта 1981 г.

Н. Н. Береговой — инвалюта — сколько получил? — 134,55 руб.

Пр. № 0250 по СКР «Туман» — взрыв БЗ (боевой запас)».

Вот так в моих записях соседствуют два не связанных между собой события.

Завершение сухопутной службы

«7 марта 1981 г.

«Итоги работы XXVI съезда КПСС и задачи комсомольских организаций по дальнейшему улучшению коммунистического воспитания молодежи, мобилизации ее на достижение высоких показателей в боевой учебе в ходе соревнования за передовое соединение в ВМФ».

Комсомольское собрание — проект постановления».

Прочитав повестку дня комсомольского собрания, я будто окунулся в прошлое время, чистое и деловое.

Под конец службы в штабе дивизии я еще больше сблизился со своим однокашником Николаем Владимировичем Черным. Его я знал еще со «школьной скамьи», с 506-го Учебного Краснознаменного отряда подводного плавания, где мы совместно познавали азы торпедного дела. Мы учились в одной группе, и наши двухъярусные койки стояли рядом. Николай мне импонировал своим всегда ровным и спокойным характером. Добродушный по характеру, отзывчивый на чужую беду, он здорово подходил на роль друга. Тогда же через Николая я познакомился с мичманами его экипажа, с большинством которых он поддерживал дружеские отношения. И тогда же я обратил внимание на то, с каким уважением офицеры экипажа относились к Николаю. Понятно, что пиетет сам собою не приходит, такое уважение надо заслужить. Большую часть свободного времени я проводил с Николаем и его товарищами Сергеем Осадчуком из Ленинграда, Юрием Филотом из Молдавии и сибиряком Михаилом Назиным. Именно эти отношения предопределили мой переход во второй экипаж ракетного подводного крейсера стратегического назначения «К-497», которым в то время уже командовал капитан 2-го ранга Григорий Михайлович Щербатюк.

«10 марта 1981 г.

Отсутствует анализ торпедной подготовки за февраль и анализ торпедной подготовки за 1980 год командира соединения.

Калибр — во Владивостоке, Большом Камне.

Нет старших специалистов».

Анализ торпедной подготовки обязан готовить флагманский минер или исполняющий его обязанности. Виктор Григорьевич Перфильев уже находился в академии, Александр Тимофеевич Матора в феврале-марте находился в отпуске, а я в сложном и подвешенном состоянии пребывал вплоть до сентября. Тем более у нас с Александром Тимофеевичем отношения не сложились, если быть точнее, то у него со мной, так как я по каким-то позициям ему просто не нравился. И дело не в том, что ко мне требовался особый подход, просто уважай себя, ну и меня в придачу. Поэтому проявлять инициативу, царапая асфальт пальцами ног, я просто не хотел. У нас с Виктором Григорьевичем были прекрасные человеческие отношения, и я не мог не оправдать его доверия, так как за время службы на корабле научился ценить доброе к себе отношение. Выполнял все поручения независимо от сложности и трудности. И не было такого, чтобы я, получив задание, «морщил репу», изобретая способ его неисполнения.

Как-то по поручению Виктора Григорьевича мне пришлось разрабатывать функциональные обязанности свои, а затем и начальника. Тогда меня еще по сути зеленого и неоперенного это очень удивило, так как было в диковинку. Но если сказано, значит должно быть сделано. Впоследствии мне не раз приходилось исполнять подобного рода поручения, и больше я этому не удивлялся.

Незадолго до убытия в академию на учебу Виктор Григорьевич Перфильев, узнав о моем решении уходить на гражданку, уговаривал меня остаться на флоте, чтобы я поступал в высшее военно-морское училище. Одним из аргументов было:

— Тебя ведь уже многие знают и командир дивизии, и начальник штаба, и командиры лодок, поэтому расти будешь быстро.

Действительно, большинство командиров, старпомов, помощников как минимум визуально или шапошно знали меня, а я, разумеется, знал их. Да и во всей дивизии практически всех офицеров и мичманов и даже во флотилии я знал в лицо. Не зря под конец службы, гуляя по Тихоокеанскому, я здоровался ровно через одного, то есть с каждым вторым офицером и мичманом — подводник, надводник; подводник, надводник… Про Павловск я уж и не говорю.

Однако мой военно-морской роман с флотом подошел к завершающей стадии, так как романтика наших отношений, как у немолодой супружеской пары, поблекла и поистерлась, уступив место повседневной прозе. Поэтому аргумент Виктора Григорьевича хоть и был для меня лестным и, тем не менее решающим уже не являлся.

«11 марта 1981 г.

Выписка о наказании.

Административное расследование.

Справка.

Квитанция.

Инспекторское свидетельство.

Анализ торпедной подготовки за 1980 год за подписью командира дивизии.

Копия приказа по торпедной подготовке за февраль.

Расследование шло по той причине, что я решил сделать себе в подарок флотский сувенир — кортик, на память о службе на подводных лодках. Кортик, с одной стороны, является предметом формы одежды, а с другой, — холодным оружием, да и сувенир это был дефицитный, в те времена он стоил 25 рублей. Чтобы его оставить у себя, я должен был:

а) прослужить в общей сложности 25 календарных лет; или

б) заплатить цену в двойном размере, и при этом утратить кортик.

Я выбрал второй вариант получения в пользование кортиком до конца своей жизни с условием, что я его действительно не потеряю. Тем более я уже принял решение — флоту четверть века своей жизни не жертвовать. Отсюда все эти административные расследования, наказания, справки, квитанции, которые для меня изначально имели формальный характер.

Вывод: Если началу предшествуют планы, то завершению — итоги. А для них, записанных под чертой определенного дела или периода жизни, надо иметь зарубки на память. Поэтому люди и собирают сувениры.

Переезд штаба

«18 марта 1981 г.

Переезд штаба».

Этой короткой фразой в два слова сказано много.

Во-первых, закончилось прозябание офицеров в старом и неухоженном помещении.

Во-вторых, подготовка к этому мероприятию у меня началась задолго до самого переезда, и состояла она в проверках готовности помещений, в замечаниях по поводу выявленных недостатков, в докладах, выматыванию нервов ради устранения выявленных недоделок и так далее.

В-третьих, не зря один переезд сравнивают с двумя пожарами. За один день это мероприятие, конечно же, проведено не было. Мне как коменданту штаба пришлось включиться в процесс очень даже активно, не только по кабинету «Ф-3», а и по другим помещениям.

«19 марта 1981 г.

ПМО-2 (противоминная оборона) — работа с тральщиком.

Проверка Таранова.

Проверку экипажа Таранова осуществлял некий капитан-лейтенант Потапенко, видимо, от управления 4-й флотилии. По материальной части было выявлено три недоработки, по документации — четыре.

Переезд штаба — от В. С. Малярова — 3; от В. В. Морозова — 1».

В переезде штаба нам помогали четыре моряка из двух экипажей.

Кстати, праздник «День подводника» официально был учрежден 15 июля 1996 года приказом Главнокомандующего Военно-морским флотом Российской Федерации № 253 «О введении годовых праздников и профессиональных дней по специальности» наряду с другими, такими как день Специалиста минно-торпедной службы (день Минера — а ведь звучит) — 20 июня, Инженер-механика — 10 января, Штурмана — 25 января и так далее.

Однако в годы моей службы на флоте День подводника как таковой официального статуса не имел, тем не менее народ не желал оставлять пробел в истории, и с легкой руки наших предшественников мы отмечали свой «день подводника». И происходило это… 13-го числа каждого месяца — это был день получки. Для суеверных людей 13-е число — тоже, наверное, божья отметина, хотя для меня это счастливое число. Факт получения денег существенно усугублялся тем, что в отличие от гражданки люди служивые аванса не получали.

«21 марта 1981 г.

Переезд штаба — Н. Н. Германов».

Переезд штаба продолжался. Нам в помощь на день выделялся контингент из экипажа капитана 2-го ранга Николая Никитовича Германова в количестве шести человек.

А мой бывший экипаж под командованием контр-адмирала Олега Герасимовича Чефонова поселился в непосредственной близости от меня и штаба, в котором я служил — на втором этаже.

Как-то уже возле новой казармы находились капитан 3-го ранга Шамиль Абдурахманович Насеров, капитан-лейтенант Анатолий Дмитриевич Головатов, мичман Михаил Михайлович Баграмян. Рядом были молодые лейтенанты, которые стояли спиной к проходящему мимо Олегу Герасимовичу Чефонову, уже контр-адмиралу, и не поприветствовали его, как положено по строевому уставу. Олег Герасимович молодых лейтенантов по-отцовски тут же и пригладил:

— Вы что, уже адмиралов не замечаете… — и так далее и тому подобное, то есть весь набор военно-морского прикладного многоборья на тему «Служи по уставу — завоюешь честь и славу».

А когда к Олегу Герасимовичу обратился Михаил Михайлович Баграмян:

— Товарищ контр-адмирал… — он выдал и ему тоже:

— А что, я тебе уже не командир?

Таким образом, Олег Герасимович от старого и заслуженного мичмана потребовал обращаться к себе не по строевому уставу, а по сложившейся военно-морской традиции:

— Товарищ командир.

«26 марта 1981 г.

Переезд штаба — В. В. Морозова — 4».

В этот день для переезда штаба в новую казарму из экипажа Виталия Васильевича Морозова выделено было четыре человека.

В советском обществе мы исповедовали равенство и братство. Но это не касалось деятельности на штабной ниве. В штабной команде 21-й дивизии было около двадцати моряков, которые собственно моря не видели. Однако в отличие от моряков-подводников срочной службы, которые безвылазно находились на службе и в Техасе бывали лишь для производства каких-нибудь работ, посещения госпиталя или гарнизонной гауптвахты, штабные были избалованы командованием экипажей. Ведь местом службы штабных моряков были:

строевая часть, где старшим матросом И. Ю. Герасимовым и иже с ним готовились приказы по личному составу;

отдел кадров, где старшим матросом А. А. Шевченко формировались, хранились и куда надо передавались личные дела офицеров и мичманов;

секретная библиотека, которой с чувством долга заведовал старший матрос Николай Старчиков, где хранились секретные приказы и документы, которые иногда в срочном порядке востребовались как штабными, так и экипажными офицерами;

машинописное бюро, где в любой момент застенчивый москвич, матрос Сергей Печенкин, мог отпечатать приказ или любую другую необходимую бумагу в том виде, в котором она без сучка и задоринки проходила через все инстанции вплоть до штаба флота;

рабочая комната, где старшина 1-й статьи Игорь Удалов и Володя Игуменцев могли подготовить любое задание с начертанием каких-либо схем, графиков, таблиц, которые могли пригодиться любому флотскому начальству;

особый отдел, где работали старший матрос П. Иванов и матросы О. Н. Близнецов, Н. Н. Бродников, Г. Е. Волков, Сафонов.

Поэтому, конечно же, возможности каждого из этих моряков для некоторых лодочных офицеров были в каком-то смысле безграничными и в определенные моменты жизни весьма и весьма востребованными. И разумеется, не всегда эти матросы могли или хотели выполнять сверхурочную работу. Тогда со стороны лодочного командования в ход шли различные посулы от полуразрешенных, таких как, например значок «Специалист 1 класса» и жетон «За дальний поход» до напрочь запрещенного спирта. А что в эту орбиту натурального обмена со своей шкалой ценностей еще попадало, так это одному богу известно. Что-то иногда выплывало наружу, а большая часть их «художеств», конечно же, была покрыта мраком.

Правда, лишь однажды пойманный мной случайно в автобусе матрос П. Иванов, собравшийся в самоход, был высажен и с соответствующей нотацией отправлен в казарму. Об этом я командованию не доложил, однако при возвращении на службу этот факт мною был доведен до старшины команды Игоря Удалова. При этом я строжайше рекомендовал ему задействовать нарушителя на работах по чистке чугунных деталей (на гражданке эти детали фарфорового качества) фановых устройств гальюна в кубрике штабной команды. Удалов с интересом выслушал поступившую вводную и заверил меня, что мои пожелания, безусловно, будут выполнены, как минимум в точности, ну возможно, с некоторым перевыполнением. Этих заверений я не перепроверял, поэтому чем закончилась эпопея для Иванова, мне неизвестно.

В штабной команде существовала еще одна интересная и только для управления дивизии специфическая особенность. Несмотря на то что все моряки в составе команды жили в одном кубрике, а на службе находились в одном здании, только в разных кабинетах, отдельные ее представители служили не три, как для всех моряков было установлено, а всего два года. Такой особый статус имели лишь те, кто служил в особом отделе. Эти моряки призывались не морским ведомством, а по линии КГБ, где срок службы, установленный для военнослужащих срочной службы всей структуры, два года. Однако морякам, не видавшим моря, выпала доля служить три года, и им было обидно, что другие служат на треть меньше. Конечно же, это противоречие дружественности между «штабистами» и «особистами» не добавляло, однако при мне какие-либо инциденты наружу не выплескивались, так как вторые по отношению к первым всегда являлись карасями. При этом «особисты» вечером дослуживали то, что им «недодалось» по статусу. Поэтому особист Иванов, который пытался сходить в «самоход», на тот момент, наверное, испытал к себе «особое» отношение со стороны своих штабных товарищей вдвойне: за самоход и за то, что попался.

«2 апреля 1981 г.

Распределение курсантов из Ленкома:

36176-1 — экипаж Таранова;

36176-2 — экипаж Г. М. Щербатюка;

63921-2 — экипаж В. Н. Довженко — автономка;

15163-2 — экипаж А. А. Ротача — док».

Из Высшего военно-морского училища подводного плавания им. Ленинского комсомола прибыли курсанты минно-торпедной специальности, которых распределили по кораблям. Для непосвященных поясню, что слово в последней строчке моей дневниковой записи означает плавучее сооружение для ремонта и осмотра кораблей, а не сокращение от слова «документ».

На подводных лодках нашего проекта имелось выдвижное устройство под названием «Волна», которое позволяло увеличить изображение от четырех до девяноста шести крат. При максимальном увеличении что-либо увидеть было сложно, так как вместе с географическими и прочими визуальными объектами в размерах увеличивается пыль и прочий мусор, который носится в воздухе, создавая матовую дымку, не позволяющую качественно рассмотреть объект. Говорят, что наиболее эффективно увеличение до тридцати шести крат. При таком увеличении на острове Путятин наши моряки в окуляр рассматривали красавцев оленей и прочую интересную заповедную живность.

«9 апреля 1981 г.

Посещение «ТЛ-554».

При посещении торпедолова мною был составлен список команды. Командир катера, мичман Анатолий Иванович Нюхов был постарше меня лет на семь. На торпедолове он держал порядок, что не могло не понравиться.

В тот же день я подготовил отношение за подписью командира соединения об оформлении себе пропуска на территорию судоремонтного завода в Чажме, что было продиктовано необходимостью посещения нашего торпедолова «ТЛ-9».

Спустя четыре года и за год до беды в Чернобыле в Чажме произошло ЧП на подводной лодке 675-го проекта — из-за некоторых стечений обстоятельств во время замены активной зоны сорвало крышку атомного реактора. Этот случай явился черным предвестником Чернобыля. Случай на Дальнем Востоке, в Чажме, не афишировался, а после Чернобыля всех больше интересовало то, что творилось у себя под боком, а не где-то за десять тысяч километров. Я же о трагическом случае в Чажме узнал, когда посетил Дальний Восток в январе 1990 — декабре 1991 года. Тогда же понял, что радиофобия ничуть не лучше самой радиации.

Атомная подводная лодка «К-431» (до 1978 года «К-31»), 10 августа 1985 года, Японское море, залив Стрелок, губа Чажма.

Лодка проекта 675 атомная, с крылатыми ракетами; разработчик — ЦКБ-18 (КБ «Рубин»); командир — капитан 2-го ранга Лукьян В. Федчик.

На лодке была проведена замена активных зон реакторов. При проверке кормового реактора на герметичность выяснилось, что из-за постороннего предмета, попавшего на уплотнительное кольцо, он дал течь. Решив без огласки устранить причину, ремонтники (офицеры береговой технической базы) докладывать о ЧП не стали. При повторной операции плавмастерскую с краном качнуло волной, крышка реактора вместе с системой поглотителей поднялась слишком высоко, и началась цепная реакция. Произошел тепловой взрыв. Все, что находилось в реакторном отсеке, включая 12-тонную крышку реактора, разбросало на сотни метров. Перегрузочный домик, в котором находились офицеры, мгновенно сгорел. Пожар на борту ликвидировали путем затопления отсека. Лодка потеряла остойчивость и была посажена на мель.

До 300 человек переоблучилось. Всего погибли 10 человек.

Командующий 4-й флотилией подводных лодок контр-адмирал Виктор Михайлович Храмцов, в момент взрыва, находившийся в Москве, получил «неполное служебное соответствие» и строгий выговор с занесением в учетную карточку по партийной линии. Через два года взыскания были сняты, и В. М. Храмцова повысили в звании. Лодка не восстанавливалась, в 1987 году была выведена из боевого состава флота.

«10 апреля 1981 г.

Проверка «ТЛ-554».

Катер проверялся на предмет наличия аварийно-спасательных средств.

А вот байка от Михаила Михайловича Баграмяна. Это произошло в пору борьбы с пьянством, гласности и перестройки. К тому времени, в 1986 году, Михаил Михайлович перевелся в бригаду строящихся и ремонтирующихся кораблей в Большом Камне, в экипаж капитана 2-го ранга Виктора Владимировича Дубовчука, который позже принял капитан 2-го ранга Евгений В. Зябкин, на лодку первого поколения проекта 675МКВ «К-34» («К-134» «Б-134»). Как водится, на тему перестройки в экипаже состоялось собрание, с обсуждением вопроса, кто как относится к этому явлению. Традиционно, этот общественный форум исключительным явлением в жизни экипажа не стал, а потому получился скучным и неинтересным. Так было всегда, пока кто-нибудь вольно или невольно в подобное мероприятие не привносил струю озорства. Так случилось и здесь. Под конец собрания личный состав вдруг оживился. В порыве душевного подъема и юношеского откровения встал молодой матрос и пламенно заявил:

— Я вот тоже перестроился!

На что тут же отреагировал замполит, который не преминул задать молодому матросу конкретизирующий вопрос

— Ну, и как же вы перестроились, товарищ матрос? Доложите собранию.

Матрос со всей возможной для его возраста ответственностью доложил:

— Раньше я на вахте спал. А сейчас перестроился. Стараюсь не спать. С трудом, но получается.

Все над этим признанием молодого матроса посмеялись, однако не всем это понравилось. Через пару дней Михайлович его встречает и спрашивает:

— Что это у тебя под глазом за синяк такой? Это кто ж постарался?

— Никто не старался. Это я нечаянно ударился о клапан.

— Ну, так как перестроился?

— Сами видите.

Было ясно без слов. Чтобы перестройка не проходила в потемках, старослужащие моряки молодому бойцу решили ее подсветить. Прожектор перестройки…

«19 апреля 1981 г.

Практические стрельбы».

Выходил в море на торпедолове для обеспечения практической стрельбы торпедой. При вылавливании изделия морякам катера пришлось повозиться. Для того чтобы гладкую носовую поверхность торпеды было за что зацепить, в ней предусмотрено устройство, называемое кнехтами. После прохождения торпедой определенной дистанции, она, продуваясь, всплывает, из нее выдвигаются два металлических штыря — кнехта, которые не дают соскользнуть набрасываемому на нее тросу.

Тут кнехты не выдвинулись, и прежде чем торпеду втащили на борт катера, металлический трос пару раз соскользнул с головной части. Поэтому ответственный за подготовку торпеды наверняка получил фитиль.

Среди некоторых штатских бытует мнение, что все, что связано с субмаринами подводник все видел и все знает. Насчет того, что знает, это верно, а вот насчет того, что все видел… Отнюдь! Не все подводники видели, как например, погружается или всплывает его подводный корабль. В виду того, что моряк находится внутри субмарины и что, опять вразрез бытующему мнению, на ней нет иллюминаторов. Лично я, например, впервые увидел всплывающую подводную лодку лишь тогда, когда служил в штабе дивизии во время практических стрельб торпедами. И было это лишь однажды.

И должен заметить, что такого эффектного зрелища, которое показывают американцы в своих фильмах, я не увидел. Тем не менее эффект внезапно возникающего черного объекта на поверхности моря ничуть не хуже, а даже наоборот, так как поражает воображение своей пугающей загадочностью и зловещей таинственностью. Когда это происходит на твоих глазах, испытываешь чувство гордости за то, что служил на этих лодках, и сожаление, что ты сейчас находишься на борту катера или надводного корабля, а не там — в черной и загадочной субмарине. А особое чувство гордости возникает, когда поднимается именно твоя лодка, на которой ты служил.

«22 апреля 1981 г.

Проверка «ТЛ-554» по следующим вопросам:

Состояние матчасти.

Укомплектованность.

По каким документам сдача задач.

Когда сдача задач.

Когда будет готов к выходу в море.

* 1-й вопрос (состояние матчасти) по линиям флагманских специалистов:

Ф-1 — гирокомпас собран, проверить, локация — блок… подлежит замене, откорректировать карты.

Ф-3 — отсутствуют рогачи, ленточные крепления и прочее.

Ф-4 — преобразователь не «тянет» совместную работу штурманского оборудования и радиоаппаратуры.

Ф-5 — болты для крепления дизелей через СРМ (судоремонтную мастерскую) привести в форму.

Эксплуатационные инструкции — нуждаются в переработке.

Внутреннее помещение — необходимо покрасить.

* 2-й вопрос (укомплектованность):

Рулевой — ДМБ (демобилизация).

Моторист — ДМБ.

Радист — ДМБ.

* 3-й вопрос (по каким документам сдача задач):

В-1.

В-2».

Проверка торпедолова была вызвана какими-то иными организационными вопросами. Основное предназначение его состояло в том, чтобы находиться в море для выполнения своей главной задачи. И явная неготовность к этому по всем линиям торчит толстой занозой во флотской организации соединения.

Во время службы в штабе дивизии меня, еще молодого мичмана (23-25 лет), однажды поразила и удивила ссора между старшими офицерами, а именно: между начальником штаба Владимиром Петровичем Бондаревым и заместителем командира дивизии Николаем Никитовичем Береговым. Их столкновение произошло уже в новом помещении штаба. Высокопоставленные драчуны стояли в разных концах длинного коридора и с видом заправских дуэлянтов от души несли друг на друга как по матушке, так и по батюшке. Случайно выскочив в коридор и оказавшись на линии огня, я оторопел. Перестрелка хоть оказалась непродолжительной, но эмоционально насыщенной, прямо как электрощитовая под высоким напряжением, из которой при коротком замыкании градом сыплются искры. Под впечатлением происходящего в момент нахождения на линии перекрестного огня я пребывал в состоянии эмоционального анабиоза. Потом, по прошествии времени, эта перестрелка показалась мне забавной и смешной.

Два капитана первого ранга на расстоянии досягаемости старинных дуэльных пистолетов стоят и через весь коридор поливают друг друга отборным матом почем зря, будто это были не элита Вооруженных Сил, а пьяные грузчики в подсобке гастронома. Оба старались лягнуть друг друга побольней, хотя у меня сложилось впечатление, что гавкались они без особой злобы.

Начштаба Владимир Петрович Бондарев — возрастом за сорок лет, чуть ниже среднего роста, склонный к полноте, кучерявый, будто после химзавивки — запомнился мне человеком, способным повышать голос и даже несколько крикливым. Замкомдива Николай Никитович Береговой — на вид сорока пяти лет, высокий, стройный, на лицо симпатичный, что усугублялось благородной сединой — на меня производил впечатление уравновешенного и спокойного человека. Лично мне он нравился доступностью и простым отношением ко всем. Поэтому в этом инциденте меня больше удивил Николай Никитович, но, как видно, допечь можно любого.

Кстати, Николай Никитович в мою бытность несколько раз подавал рапорта на поступление в Военно-морскую академию, однако кто-то наверху постоянно заворачивал их обратно. Я даже помню, как он по этому поводу переживал и сетовал, а кто-то высказал предположение, что где-то наверху у него завелся враг.

В канун последней морской страницы

Однажды мы с Николаем Стулиным коротали время в ожидании транспорта, и он пожаловался:

— Пока ходил пешком, все было нормально, как сел в машину сразу отразилось на сердце, — и для наглядности он ткнул себя в область сердца.

И у меня тоже заболело сердце за друга. Потом это повторится еще не раз — наставала пора взросления, когда мы начинали понимать боль потери и тоску по прошлому. Нас покидал юношеский эгоизм, и мы все больше заражались любовью не к себе, а к миру, к падающему с дерева желтому листку, к одиноко летящей птице, к заблудившемуся несмелому ветерку. Мы научились ощущать язык стихий, видя в них не грозу, а жалобу. Мы поднимались к высотам духа, вместе с тем впервые осознавая слабость плоти.

«28 апреля 1981 г.

Проверка экипажа Н. Н. Германова в связи с подготовкой к ракетным стрельбам».

Всего ими получено четыре замечания, одно из них: вахтенный по охране торпедных аппаратов, матрос Верхотуров, не знал инструкции и своих обязанностей.

Как-то я зашел в свой бывший экипаж контр-адмирала Олега Герасимовича Чефонова. Иду по среднему проходу новой казармы, мимо, как обычно, снуют моряки. Навстречу попадается капитан-лейтенант Виктор Владимирович Коростелев с какими-то непонятными признаками физического насилия на лице. Я хоть и был удивлен, однако про себя тут же сделал скоропалительный вывод, что это следы семейной разборки, хотя в подобных делах этот офицер ранее замечен не был. Тем не менее его вид прямо требовал не проходить мимо и я не прошел:

— Тащ каптн-лейтнт, у вашей жены что, рука тяжелая?

Виктор Владимирович даже без праведного возмущения, но с явным удивлением вопросил:

— А ты что, не знаешь? Мы же в аварию попали.

Теперь наступила моя очередь, однако более основательно и качественно удивиться:

— В какую аварию? — протянул я.

И тут меня просветили. Оказывается, что Виктор Владимирович как послушный семьянин и примерный военнослужащий утром сел в автобус и вместе с членами родного экипажа направился в Павловск. На КПП автобус, как обычно, остановился для проверки пропусков. А затем, как положено, с вершины сопки, мирно покатился вниз… правда, без тормозов.

Когда человек без тормозов, и мы вынужденно испытываем это явление на себе, то испытываем чувство дискомфорта. Но когда автобус, набитый военными людьми, рвущимися на службу, вдруг оказывается без тормозов…

Автобус без тормозов, набравший скорость, являл собой неуправляемый снаряд, ищущий место приложения. И в этой ситуации водитель мало что мог поделать, хотя он пытался погасить скорость при помощи коробки скоростей, в которой зубья шестеренок вылетели все, как у больного цингой. А дорога, ведущая вниз, к подножью сопки, была извилистой, как положено горному серпантину, и автобусу, по ходу дела набиравшему скорость, удержаться в колее рано или поздно было невозможно. Тогда водитель принял единственно верное решение — он остановил движение своего земснаряда, врезавшись в скалу. Говорят, что к этому решению водителя понукал чуть ли не весь экипаж хором.

Потом в гараже я видел этот автобус, сильно помятый, почти все сиденья были сорваны с мест. То, что я видел, назвать автобусом было затруднительно, это была груда исковерканного железа, напоминающая выплюнутую жвачку. Глядя на это, я удивился, что никто не погиб, хотя без пары сотрясений мозга не обошлось — у тех, кто ехал стоя.

Вот так мой родной экипаж атомной стратегической ракетоносной подводной лодки имел реальную возможность во второй раз погибнуть героически, но не в морской пучине, а в банальном ДТП — сухопутном дорожно-транспортном происшествии.

И в этой ситуации командир корабля мог остаться один с личным составом срочной службы без части мичманского и офицерского состава.

Вывод. В любой ситуации не торопись с выводами и даже если ты в чем-то абсолютно уверен — не спеши. Не торопись насмешничать, а тем более кого-либо оскорблять.

«16 мая 1981 г.

Проверка «ТЛ-554»: К-1, К-2, КС-1».

Проверял готовность катера к сдаче задач, состояние матчасти, документацию.

В Техасе у меня соседом был прапорщик Иван. Он жил на том же этаже, что и я, только вглубь коридора, ближе к торцевому балкону. С виду Иван был самым настоящим рязанским мужиком — мой ровесник, повыше меня ростом, широкий в кости плотный и крепкий, курчавый, русоволосый и совершенно безбашенный парень, который был не дурак выпить. Мне он нравился простым нравом. У него была жена, приехавшая с родины Ивана — худощавая молодая женщина, которая очень любила своего мужа, чему не мешали его разные художества. Помню, как Иван с недовольным видом при мне корил ее, что, дескать, вместо того, чтобы постирать старую наволочку она слепила свои глаза и вручную шила новую.

У них жила квартирантка, молодая без комплексов женщина, которая, как мне казалось, ни в чем не отказывала хозяину квартиры. Однажды я по-соседски зашел к Ивану, а там, в постели лежит его жена вместе с квартиранткой, а демаркационную линию своим телом прочертил сам хозяин квартиры. Иван, увидев меня, тут же демонстративно показательно стал обнимать и тискать квартирантку, которая будто бы смущалась, а на деле была очень довольна оказываемым вниманием.

Да и развлечения у нас с Иваном были странные, в прыжке ударом ноги я сбивал у него с головы фуражку. От моих прыжков он тащился больше меня. Однажды по просьбе Ивана мы с Николаем Стулиным разобрали его старый диван, а оттуда врассыпную кинулись несметные полчища тараканов. Недолго думая и без сожаления мы выбросили этот рассадник насекомых через коридорный балкон во двор, с удовольствием и как-то не по-взрослому затаив дыхание, наблюдая за траекторией его полета с седьмого этажа. Особенно нам понравился момент встречи дивана с планетой.

«18 мая 1981 г.

Социалистические обязательства:

О. Г. Чефонов — нет.

63921-1 — л/с отсутствует.

Н. Н. Германов — в море.

А. А. Ротач».

Снова социалистические обязательства коллектива минно-торпедной части нашего соединения.

Четвертьвековой юбилей

Под конец моей штабной службы у меня по дому оказался еще один временный сосед, Сергей — веселый и беззаботный парень на пару лет моложе меня. Он служил мичманом на атомной подводной лодке в соседней 26-й дивизии. По причине небрежного отношения к службе Сергея в автономное плавание не взяли, и он жил в квартире своего товарища. Был он чуть ниже ростом, худощавого телосложения и нравился мне своим жизнерадостным и неунывающим характером. У нас с ним сложились хорошие приятельские отношения. У него был магнитофон с забойными записями группы «Smokie», которые он постоянно крутил, и мы их без устали слушали. Вместе ходили на танцы, в кино и на прочие мужские подвиги.

Как-то летом, в выходной день, Сергей предложил подняться на самую высокую сопку в округе под названием Большой Иосиф. Такое название она носила, так как своим контуром повторяла профиль Иосифа Сталина. Правда, нынешние справочники бесстыдно переврали истину и пишут такое:

Сопка Большой Иосиф — гора на северо-восточном берегу Уссурийского залива. Названа, вероятно, в день Святого Иосифа где-то в 70-х годах XIX-го века. В 1888 году экипаж корвета «Витязь» геодезически определил высоту и месторасположение горы. В современных лоциях и морских картах слово «святой» превратилось в «большой» и теперь это гора «Большой Иосиф».

Отмечу, что о названии в этой справке написано предположительно, мол, «возможно». Заодно сочинили, что слово «святой» заменили на «большой», как будто русскому человеку так трудно их различать… Короче, намеков на вранье и подделку вполне хватает, умному достаточно для понимания истины. Ну и на том спасибо.

А в районе Большого Камня, кстати, находится гора пониже, и потому называется Малый Иосиф.

В свободный выходной день мы с Сергеем — благо, он находился в долгосрочном отгуле — собрались и пошли, чтобы покорить господствующую над окружающей местностью высоту. День был погожий — солнечный и теплый. Преодолев расстояние около четырех километров по дороге, мы оказались у подошвы Большого Иосифа. Здесь вошли в лес с зарослями кустарника. В гору поднимались узкой тропинкой. Сняв с себя рубашки, по ходу загорали. Выстроившись в походную колонну, шли цугом, впереди — Сергей, я за ним, считая по сторонам ворон и любуясь природой. Наша походная идиллия продолжалась до тех пор, пока я во время очередного зевка с размаху не воткнулся носом в спину Сергея. Процесс пошел — пока я, замешкавшись, вынимал нос из его позвоночника, Сергей в свою очередь испугался и начал отрабатывать задний ход. Я же из-за его спины, которая надвигалась на мое лицо, ничего не видел, поэтому не мог понять — в чем дело. Наконец Сергей остановился, и я, выглянув из-за него, увидел симпатичную извивающуюся змейкой дорожку, что в обрамлении деревьев и кустарников бежала к вершине горы. Местами сквозь кроны деревьев пробивались лучи яркого солнца и падали на нее, создавая узоры из света и тени, — иди и радуйся жизни. И все было бы чудесно, если бы на середине тропы я не узрел нежащегося на солнышке длиннющую-предлиннющую и в меру упитанную змею.

Впервые столкнувшись на природе с живой змеей, да еще с такой длинной, мы с Сергеем превратились в двух загипнотизированных кроликов, у которых вдруг «села» батарейка. Правда, у нас на двоих мозгов оказалось чуть больше, поэтому к гадюке мы не полезли. Мы просто стояли и смотрели на нее, пока она, потревоженная нашим присутствием, не уползла в чащобу. По максимально большой дуге мы обошли, точнее, быстро и позорно обежали место ее залегания и продолжили свой путь, живо обсуждая неожиданную встречу. А змея-то была красавица, ее темно-синяя чешуя, обрамленная по бокам желтыми прерывистыми полосами, отливала благородным фиолетовым блеском. И длина ее мне тогда показалась никак не меньше двух метров, хотя допускаю, что это преувеличение. Понятно, что у страха глаза велики.

Наконец мы выбрались на лысую макушку Большого Иосифа и с высоты птичьего полета наслаждались прекрасными видами. Яркое солнце освещало залив, где в далекой дымке просматривались игрушечные силуэты надводных кораблей. Зрелище было потрясающим. Налюбовавшись и отдохнув, мы без приключений спустились с сопки.

Вернувшись домой, мы, все еще возбужденные встречей на лесной тропе, побежали к соседу Ивану поделиться впечатлениями. Бывалый прапорщик нас тут же обсмеял и заодно просветил. Оказывается, эта змея была полозом, вполне безобидным и совершенно неядовитым представителем местной фауны. Он мог «укусить как собака» и не более.

Вывод: Если хочешь узнать, есть ли у человека душа или нет, понаблюдай за его отношением к животным, к природе. Если он прежде всего проявляет потребительские наклонности, то ему бесполезно толковать о красоте мира, неба, солнца, звезд. Он вверх не смотрит. И души у него, скорее всего, нет.

Не зря Иван был непонятлив насчет нравственности и допустил полное моральное разложение в отношениях с женой.

Уже потом, посетив владивостокский краеведческий музей, я увидел чучело похожей змеи, под которым было написано название «амурский полоз». Практичный Ваня сокрушался и очень жалел, что его не было с нами, мол, он бы из той змеи сделал себе классный ремень. А я подумал: хорошо, что его не было и красивая змея осталась живой.

«4 июня 1981 г.

Практическая стрельба 2-торпедным залпом СЭТ-65 по ПЛ».

Вот так успешным торпедным залпом, направленным в сторону воображаемой вражеской подводной лодки, я отметил свой четвертьвековой юбилей.

«5 июня 1981 г.

Практическая стрельба 2-торпедным залпом САЭТ-60М по НК (надводный корабль)».

Выстрелив успешным дуплетом по надводному кораблю, я как бы двоекратно опохмелился после своего дня рождения.

При выходах в море на торпедоловах — на малом (старого, 368-го проекта) и на большом (новой постройки проекта 1388) — я имел конкретную обязанность. Сначала командир катера должен был обеспечить выход судна в квадрат вероятного нахождения выстреленной торпеды, ее обнаружение и подъем на борт. Моей же задачей являлось отключение приборов и механизмов торпеды, а именно:

Отсоединить разъем (буксу) светового прибора.

Выключить шумоизлучатель.

Обесточить выключатель электродвигателя торпеды.

Закрыть запирающий клапан.

Снять параметры элементов хода торпеды (HХ, DС,1,2, ).

Все подводные лодки нашей дивизии были одного проекта — 667Б, на вооружении которых имелись только электрические торпеды трех образцов. Поэтому мне приходилось иметь дело с САЭТ-60М и СЭТ-65 калибра 53 и 40-сантиметровыми приборами помех МГ-14 и имитаторами подводных лодок МГ-44. На первый взгляд торпеды были как близнецы похожи другу на друга. Однако, понятное дело, это было не так. Эти торпеды отличались по некоторым даже внешним признакам. И даже их положение на плаву было разным, то есть их можно было идентифицировать по «стилю плавания» — «я милую узнаю по походке». Так, СЭТ-65 плавала в вертикальном положении, так что лишь небольшая часть ПЗО (практического зарядного отделения, носовой части торпеды, что пристыковывается для учебных стрельб) безобидным буйком торчала из воды, САЭТ-60М — под углом около 45 градусов, словно пьяный столб, ну а малое изделие на воде лежало бревном.

Для отслеживания траектории движения практических торпед в особых случаях в ПЗО устанавливался контрольно-следовой прибор (КСП), который заряжался небольшими ракетками. Эти ракетки на всем протяжении хода торпеды, через заданный отрезок времени после вылета из своего гнезда, обозначали ее траекторию. Я в своей практике, например, ни разу не был свидетелем использования этого прибора, хотя по разговорам тех, кто это видел, зрелище впечатляло и запоминалось. А потом, когда такие ракетки нечаянно падают на палубу надводного корабля, то они моментально разбираются моряками и офицерами на сувениры. Эта же горловина, куда вставляется КСП, обычно снаряжается световым прибором, по сути, фарой, которая в ночное время позволяет отслеживать движение торпеды и облегчает ее поиск в море.

Иссык-Куль

На территории Советского Союза в Киргизии имелось высокогорное озеро Иссык-Куль, которое большинству советских граждан было известно как курорт. Однако мало кто знал, что этот водоем, расположенный на высоте более 1 600 метров над уровнем моря, одновременно являлся полигоном для испытаний минного и торпедного оружия.

Однажды на одном из пляжей Иссык-Куля отдыхающий народ в панике разбежался кто куда. Причиной бегства послужила торпеда, которая красно-белым полосатым рылом уткнулась в песчаный пляж. Выше указывалось, что если торпеда имеет такой совсем не боевой окрас, то ее можно не бояться. Однако отдыхающая публика была гражданского сословия, не флотского, и этих тонкостей не знала, поэтому и возникла паника.

Однако благодаря существовавшей в Советском Союзе воинской повинности не все было так запущено, как могло показаться на первый взгляд. Среди отдыхающей публики нашелся один товарищ из бывших моряков, и не простой, а тот, что надо, — служивший в минно-торпедной боевой части. Он совсем не испугался и даже не растерялся, а напротив, оказался на высоте — явился одним из лучших представителей школы жизни под названием Вооруженные Силы СССР, доказав, что однажды полученные на флоте знания не вышибет из головы никакая треклятая катаклизма.

Отдыхающий минер сумел укротить норовистую торпеду. О нем я рассказываю не без гордости, ибо он бесстрашно оседлал самоходную мину и каким-то образом без специального ключа вскрыл горловину практического зарядного отделения (ПЗО) и беспримерным образом устроил бесплатный бар «на халяву». В ПЗО торпеды в качестве антифриза был залит спирт, поэтому предприимчивый минер оказался еще и в роли местного бармена на пленере. Сначала он на себе произвел испытание (дегустацию) антифриза на предмет отравляющих веществ, а затем на крепость. И только после этого начал угощать всех осмелевших, которые перед этим предусмотрительно разбежались кто куда.

Думаю, ни для кого не является секретом, что при наличии двухсот дармовых литров спирта можно запросто споить население в радиусе километра или двух в зависимости от плотности населения. Но мне неизвестно, скольких людей опоил наш минер, ни точно, ни приблизительно, этот ход событий можно лишь предположить гипотетически, зная человеческую предприимчивость.

Хороши были лица у военных моряков, которые потеряли свою торпеду, а потом нашли ее в рачительных руках бывшего флотского специалиста, который с радушием и гостеприимством одаривал окружающих бесплатной выпивкой, а заодно с заботой отнесся к родной материальной части, обеспечив ее сохранность и передачу истинному владельцу.

Вот так знания, полученные на флоте, которые просто нереально было применить на какой-то там гражданке, неожиданно оказались востребованными во время отдыха в курортной зоне Киргизии.

Вывод. Стремитесь к знаниям, источнику силы и света. Они могут пригодиться в любой момент и помочь вам и окружающим.

«17 июня 1981 г.

Проверка «ТЛ-554» на предмет укомплектованности личным составом.

Партсобрание. Выступление НачПО В. В. Малмалаева:

25% коммунистов не выполнили соцобязательства;

3 человека в БЧ, БЧ-3 имеют грубые проступки (кто?), В. В. Малмалаеву нельзя оправдывать грубости».

А вот невыполнение социалистических обязательств каждым четвертым коммунистом соединения — это скандал. Но это общий недостаток, а в качестве частных были выявлены грубые нарушения воинской дисциплины в минно-торпедной службе, то есть в хозяйстве флагманского минера. Однако выступление начальника политотдела Владимира Васильевича Малмалаева оказалось не конкретным, так как он не указал, кто и что нарушил. И даже самому интересно, кто же это обрушился с критикой на начальника политотдела.

Рассказывали историю про одного очень ответственного офицера, которого после службы на подводных лодках перевели в штаб Тихоокеанского флота. Имея подводницкую закваску и укоренившиеся привычки, он и на новое место службы перенес традицию уходить с работы поздно. В отличие от него нормальные офицеры в 18.00 вместе с кабинетом закрывали море на замок и с чувством выполненного долга уходили домой. Зато наш герой, не успевший забыть, как пахнет море, засиживался на службе в тайной надежде, что его старания будут вознаграждены. И они были замечены и даже отмечены.

Как-то, будучи старшим, начальник штаба флота в позднее время обходил свои владения и нечаянно наткнулся на нашего офицера, словно поймал его с поличным на чем-то предосудительном:

— Чем это вы изволите заниматься в столь неурочный час на службе?

Молодой и еще неопытный штабной работник, полагая, что пришел его звездный час, начал что-то объяснять всем своим видом показывая верноподданичество:

— Да вот товарищ адмирал, занимаюсь… (далее по соображениям секретности я не могу рассказать, о чем он говорил).

Начальник штаба, грозно нахмурив и без того суровые брови, сделал нравоучение молодому еще не «накушавшемуся моря» офицеру:

— Если вы не успеваете выполнять свои обязанности в отпущенное вам служебное время, значит, по своим деловым качествам вы не соответствуете должности. В этом случае я должен поставить вопрос о целесообразности вашего нахождения в штабе флота.

Со стороны неопытного, но вдруг прозревшего офицера последовала немая сцена, так как сейчас он действительно оказался застигнутым врасплох.

Надо сказать, что наш офицер оказался смышленым малым, из происшедшего он молниеносно сделал исключительно правильные выводы и резко изменил отношение к службе. Этот вечер оказался последним, когда молодой штабной работник провел не дома или не с друзьями за бокалом пива, вина или еще чего покрепче.

«22 июня 1981 г.».

В этот день я учинил последнюю запись в своем блокноте о тренировках экипажей в кабинете торпедной стрельбы, тем самым закрыв свою штабную эпопею. Страна и весь народ вспоминали этот же день 1941 года… начало Великой Отечественной войны. Никакого символа я в этом не усматриваю, просто отмечаю для себя и читателя, что мир прекраснее его отсутствия, как бы ни складывалась жизнь и где бы тебя она ни востребовала.

Таким образом, закончилась моя служба в штабе 21-й дивизии РПК СН 4-й флотилии подводных лодок. И кстати сказать, напрасно некоторые коллеги мне завидовали. После моего ухода с флота через некоторое время должность старшего инструктора БЧ-3 того же штаба занял Виктор Васильевич Киданов, который очень стремился туда попасть. Правда, продержался он на этой должности недолго, всего около полугода. И продолжил Витя свою службу на боевых подводных лодках, да так, что из всех наших мичманов с доблестной «К-523» ушел оттуда самым последним.

Вывод: В который раз подтверждается уже ставшая расхожей истина о том, что хорошо там, где нас нет, ибо многое из того, что мы на расстоянии наблюдаем, но мало, что об этом знаем, нам кажется прекрасным и заманчивым — миражом.

В 1981-м или 1982 году мой бывший экипаж ракетного подводного крейсера стратегического назначения «К-523» выступил инициатором социалистического соревнования в Вооруженных Силах СССР. Должен заметить, что по тем временам в жизни любой воинской части такую честь можно было заслужить только серьезным ратным трудом. И это не просто слова. Именно, поэтому нашим экипажем это событие было воспринято с большой радостью, воодушевлением и гордостью.

Это событие освещалось в местной военной прессе, а также центральным органом Министерства обороны СССР газетой «Красная звезда» и Тихоокеанского флота — «Боевая вахта».

А зимой командиру моего экипажа контр-адмиралу Олегу Герасимовичу Чефонову на плацу 21-й стратегической дивизии, на торжественном построении всего ее личного состава, первый секретарь Приморского краевого комитета партии Герой Социалистического труда Виктор Павлович Ломакин вручил Красное Знамя. Это был звездный час, как моего в прошлом экипажа, так и его командира.

Часть 5. СНОВА В ДАЛЬНИЙ ПОХОД

Служба во втором экипаже подводного ракетоносца

«22.06.1981 г. — старший специалист БЧ-3 ВУС-292/23 подводного крейсера «К-497» во 2-м экипаже 21-й дивизии ПЛ.

Приказ командира 21-й ДиПЛ № 013 от 22.07.1981 года».

В 1981 году мой прямой и непосредственный начальник, флагманский минер Виктор Григорьевич Перфильев, получив погоны капитана 2-го ранга, убыл на учебу в Военно-морскую академию. Лишившись умного и заботливого начальника, я приобрел другого — самоуверенного и наглого выскочку. Фамилия его была такой же заковыристой, как и он сам Матора Александр Тимофеевич. Как к нему, так и к его фамилии сразу найти подход умудрялся не каждый, многие по незнанию, а может быть, и умышленно не хотели правильно запоминать и произносить его фамилию. Хотя должен заметить, что Александр Тимофеевич был грамотным и толковым специалистом, вот только, на мой взгляд, он не совсем правильно себя вел с людьми — держался свысока и пренебрежительно. Именно эти черты характера многим не нравились, поэтому кое-кто и высказывался, что он зазнавшийся и самоуверенный человек. Молодой капитан-лейтенант (это флотское звание соответствует армейскому капитану), наплававшись в морях, рвался к «сухопутной» власти на должность флагманского минера дивизии. Уже не помню, попал ли он на вожделенную должность, но именно ею в нашей дивизии и был обделен, так как флагмином был назначен капитан 3-го ранга Михайлов.

Когда рядом друг

Как бы то ни было, оставшиеся до окончания контракта полгода я решил дослужить с моим другом и однокашником Николаем Владимировичем Черным в экипаже капитана 2-го ранга Григория Михайловича Щербатюка. И моим прямым и непосредственным начальником стал Николай Черный, среди мичманов — один из самых достойных. Это был спокойный и уравновешенный, грамотный и умный руководитель, который ко всем относился ровно и спокойно. Я ни разу не слышал, чтобы он на кого-нибудь кричал или повышал голос. Он был по-настоящему ответственным человеком как за подчиненных, так и за матчасть. В технике он с завидным упорством всегда разбирался до конца, пока не выявлял и не устранял поломку или неисправность, и не только своего заведования. Несмотря на скромность и даже застенчивый характер, он был интересной личностью, его природному такту могли поучиться многие офицеры. Я в большом долгу у Николая за его прекрасное и доброе ко мне отношение.

В этом же экипаже представилась великолепная возможность почувствовать на себе разницу со стороны прямых и непосредственных начальников на «К-523» и «К-497». Николай был настолько хорош как руководитель, что я на этом корпусе даже толком не запомнил командира БЧ-3. Не зря говорят, чтобы узнать, что такое «хорошо», надо сначала прочувствовать на своей коже, что такое «плохо». Именно так у меня и получилось, то есть мне удалось качественным образом испытать на себе эти две крайности в отношениях начальник-подчиненный.

До октября 1980 года командиром БЧ-3 был лейтенант Владимир Николаевич Володькин. За время своей службы в штабе я с ним неоднократно пересекался, и тогда он ничем особенным кроме ответственности и добросовестности в работе не выделялся. Однако в феврале 2013 года Владимир Иванович Мительман, которого я нашел в интернете, сказал, что Владимиру Николаевичу Володькину присвоили почетное звание Героя России.

Володькин Владимир Николаевич — офицер-испытатель специальной воинской части Министерства обороны Российской Федерации, капитан 1-го ранга. Родился 6 декабря 1953 года в поселке Шахтерский Суворовского района Тульской области. Русский. Образование высшее.

В Военно-морском флоте с июля 1972 года. В июне 1977 года окончил Тихоокеанское высшее военно-морское училище им. С. О. Макарова. Завершив учебу, с июня по октябрь 1977 года лейтенант Владимир Володькин находился в распоряжении командующего Краснознаменным Тихоокеанским флотом. С октября 1977 года по октябрь 1980 года В. Н. Володькин — командир минно-торпедной боевой части (БЧ-3) подводного крейсера «К-497» во втором экипаже. Совершил пять боевых служб в удаленных районах Тихого океана продолжительностью более 100 суток каждая. Во время длительных плаваний в совершенстве овладел сложной боевой техникой, был допущен к самостоятельному управлению боевой частью и к несению службы в качестве вахтенного офицера атомной подводной лодки.

С октября 1980 года обучался в Высших специальных офицерских классах ВМФ, по окончании которых, с июля 1981 года, служит в воинской части Министерства обороны СССР, а после распада Советского Союза — Российской Федерации. 6 ноября 1991 года Володькину В. Н. присвоено воинское звание «капитан 1-го ранга». Служил командиром атомной подводной лодки специального назначения «Оренбург» Северного флота.

В 2001 году окончил Академические курсы офицерского состава при Военно-морской академии им. Н. Г. Кузнецова. Овладел всеми имеемыми на вооружении средствами подводных погружений, а также личным подводным оружием.

Указом Президента РФ от 21 сентября 2004 года за успешное выполнение специального задания командования и проявленные при этом мужество и отвагу капитану 1-го ранга Володькину Владимиру Николаевичу присвоено звание Героя Российской Федерации с вручением знака особого отличия — медали «Золотая Звезда».

Живет в городе Санкт-Петербурге. Награжден медалями, в том числе «За отвагу».

Вывод: Приятнейшая вещь — гордость за друга, товарища, соратника! Дай Бог мне еще много таких мгновений!

На смену В. Н. Володькину командиром БЧ-3 «К-497» пришел лейтенант Валерий Валентинович Афонин. Прибыл он в 21 дивизию 16 сентября 1980 года вместе с пятью молодыми минерами в новой лейтенантской форме, на которой замечался свежеотполированный лоск училищного глянца. Помню Валерия Валентиновича невысоким, крепким, коренастым и неуверенным в себе молодым человеком, у которого было больше вопросов, чем ответов. Тогда подумалось, что недавно я сам был таким же, а может, даже еще более неуверенным в себе начинающим мичманом. Выпускникам Тихоокеанского высшего военно-морского училища им. С. О. Макарова. первоначально флагманский минер распределил Афонина в экипаж Н. М. Зверева. Затем Валерия Валентиновича Афонина, видимо, из-за ухода на классы В. Н. Володькина определили на открывшуюся вакансию. Я помню, как он в вопросах службы и материальной части полностью полагался на моего друга и товарища Николая Черного, перепоручая ему некоторые свои обязанности. Лично я в этом ничего плохого не видел, так как понимал, что сразу во все вникнуть сложно.

Кроме Николая Черного и меня в команде старшим торпедистом левого борта был мичман Николай Львович Капырин. В нашей жизни не бывает так, чтобы все было идеально. Для баланса добра и зла в этой боевой части был необходим такой же крайний полюс, но только со знаком минус. Насколько был идеален Черный, настолько далеким от идеала оказался Капырин. Наглый и скользкий тип, будто бельевую веревку на локоть наматывал нервы Черного. Когда я пришел в экипаж, то мне стало ясно, что этот субъект гнилой занозой сидит в душе моего товарища. И конечно же, я не был немым свидетелем пререканий и наскоков Капырина, поэтому всегда старался поддержать своего друга и словом и делом. Зная, что Черный по характеру мягкий человек, Капырин частенько этим пользовался, только не при мне, так как в подобного рода ситуациях я проявлял агрессивность, чтобы защитить Николая. Поэтому Капырин меня слегка побаивался, хотя он старался виду не показывать. Из-за своего отвратительного характера Капырин уважением в экипаже не пользовался, это не мое умозаключение, а реальная оценка товарищей, о чем я узнал спустя тридцать лет.

Капырин — наш однокашник по Школе техников 506-го Учебного Краснознаменного отряда подводного плавания в Ленинграде — был повыше меня ростом, крепкого, сбитого телосложения, любил поболтать не только на служебные, но и на вольные темы. Видно, Николаю «в наказание» был предоставлен Капырин, как и мне в свое время по распределению достался Киданов (или я ему). Если мы с Черным большую часть свободного времени проводили вместе, то с Капыриным — никогда. Моя память не сохранила о нем не только ничего хорошего, но и никаких биографических сведений.

Командир РПК СН «К-497», капитан 2-го ранга Григорий Михайлович Щербатюк на своем посту сменил капитана 1-го ранга Олега Васильевича Соловьева. Григорий Михайлович принадлежал к тем мужчинам, которым на вид всегда около сорока лет. Был он среднего роста, обыкновенного телосложения, уравновешенный и очень спокойный, хороший командир.

В этой связи интересно свидетельство Владимира Ивановича Мительмана, который был интендантом и в дальних походах вместе с командиром в первую боевую смену нес вахту на главном командном посту (ГКП). В обязанности интенданта входило ведение вахтенного журнала, где он должен был фиксировать все события, происходящие с кораблем и экипажем в море. Эту работу можно сравнить с тем, что делает летописец. Вот Владимир Иванович и был биографом боевой единицы флота. Работа эта будто бы простая, однако она требовала точности и педантизма, ведь в море может всякое произойти, и тогда, при разборе происшествия на берегу, изучают и анализируют записи вахтенного журнала. Поэтому Владимир Иванович был очевидцем чуть ли не всех событий, происходивших на главном посту «К-497». Естественно, обстановка на корабле, как и царящая на ГКП, во многом зависит от командира, его психологических свойств и черт характера. И то, насколько командир уравновешен и деловит, правильно себя ведет, зависит эффективность выполнения боевых задач.

Таким образом, Григорий Михайлович Щербатюк во второй экипаж «К-497» тоже внес одну свою положительную особенность. Все началось с того, что во время ночной вахты, в 02.00, прямо на ГКП он иногда делал физическую зарядку, подключая к ней весь пост. А потом эта традиция привилась всему экипажу, так как при унылом однообразии боевой службы в ночное время взбадривала личный состав.

Со стороны Григория Михайловича я в свой адрес чувствовал только уважение, возможно, это было из-за того, что я перешел из штаба. В мою бытность службы на корабле ему было присвоено звание капитана 1-го ранга. Надо сказать, что в экипаже Григория Михайловича мичманам предоставлялось гораздо больше свободного времени, чем на «К-523». Я сразу почувствовал это, несмотря на то что пришел из штаба, где эта вольница чувствуется еще более. Ракетоносец «К-497» сошел со стапелей комсомольского завода пораньше, чем «К-523», поэтому и костяк мичманского состава там был образован солидней и постарше, их больше было из ленинградской Школы техников. Да и жизнь на этом корабле уже успела войти в обычное размеренное русло. Здесь чаще практиковался «сход на берег», а значит, совместные выходы на природу, поездки во Владивосток и Находку.

Как-то в середине недели мы с Николаем Черным и еще парой мичманов гуляли по Владивостоку и зашли не то в кафе, не то в бар. Ребята взяли каждому по паре бокалов пива и к нему ассорти из разных видов рыбы и прочей морской снеди. День был рабочий, кафешка полупустая, торопиться было некуда. Сидели мы без напряга и спешки, и я не заметил, как под прекрасную рыбную закуску выпил бокал пива, а затем, и второй. Я был удивлен, так как пива не пил вообще.

На Дальнем Востоке почти все мужчины и женщины пили спирт, так как водка была дефицитным товаром. Дешево и сердито. Относительно дешево, но что сердито, то сердито. Бывало, переберешь этого сердитого продукта, а на следующий день попил водички, разбавил в желудке вчерашний спирт и снова чувствуешь себя так, как будто употребил свежую порцию выпивки. Для страдающих алкогольным синдромом — мировой опохмел. Огненный напиток продавался в магазинах под названием «Спирт питьевой». На лодке технический спирт получали для ухода за техникой, но зачастую он шел также на протирку луженых глоток выпивающих людей. И вообще спирт на Дальнем Востоке — это совершенно не то же, что водка в Европе (европейской части СССР). Он четко отражал характер отношений между людьми и был реальной валютой, которая свободно конвертировалась в денежные знаки, а тем более в любой товар или вид услуг. Особенно эта валюта господствовала на судоремонтных и прочих заводах. Во время отдыха на берегу мы с Николаем Черным брали поллитровку «Спирта питьевого» и в компании друзей и девушек снимали праведно нажитые на ниве подводницкой службы напряжение и стрессы.

Как-то под мирные переливы спиритус вини я познакомился в поселке Большой Камень с одной, скажу прямо, не очень красивой, но достаточно умной и интересной женщиной. От выпитого, от содержательных бесед с нею на разные темы мне стало уютно и тепло. К концу нашей беседы я уже не замечал ее некрасивости и был весьма благодушно настроен и с большим интересом к ней расположен. В этой женщине я уже видел не только ее прекрасную душу, но трансформированную в некое подобие симпатичности оболочку. И ею уже готов был даже соблазниться. Впрочем, эта история своего развития не имела. Так что я с готовностью подписываюсь под истиной: «Нет некрасивых женщин, а есть мало водки».

В экипаже Григория Михайловича Щербатюка был мичман Сергей Осадчук родом из Ленинграда, высокий парень подтянутого телосложения, которого все почему-то звали Лосем или Сохатым. Сергей за награду в виде прозвища не обижался. Хотя было в нем что-то такое — некоторая неторопливость, грация и какая-то ленивая сила. При этом он был добр, я ни разу не слышал, чтобы он повысил голос, а если это происходило, то выглядело настолько несерьезно и мило, что было очевидно — Сергей никогда кулаком в лицо не залезет и дурного слова не скажет. И этого не произойдет, даже если ему зло наступят на мозоль. Сергей и Николай были выпускниками ленинградской Школы техников, оба поддерживали более чем приятельские отношения.

Друзья мои дорогие, где вы?!

Женатый холостяк

Как-то летом к Сергею Осадчуку приехали его знакомые молодые, симпатичные девушки Гуля и Ира из Ленинграда. Это событие в мичманском составе экипажа, с которым я общался, подняло настроение на порядок выше ординара. Ира, слегка зажатая и чуть менее компанейская, чем ее подруга, мне запомнилась. А общительная и более симпатичная Гуля, которая была моложе меня лет на пять, понравилась. Помню, ей в женихи прочили одного из парней, мичмана из экипажа «К-497», к которому она на смотрины, наверное, и приехала.

Наша компания, куда кроме Сергея и Николая входили Михаил Назин из сибирского города Искитим, Юрий Тимофеевич Филот из Молдавии и другие, замечательно проводила время, в основном это были совместные прогулки по холмам и подлескам или по Тихоокеанскому. При этом для настроения нам не требовалось спиртного. Получилось так, что у нас с Гулей нашлось много общего, и большую часть времени мы проводили вместе. Нечаянно возникшая взаимная симпатия добавила интереса в наше общение и сообщила ему налет романтической увлеченности. Поэтому Гулин кандидат в женихи как-то незаметно отошел на второй план и, понимая, что со стороны желанной особы к нему интерес утрачен, незаметно оказался в тени. А мы с Гулей продолжали общаться в компании, специально ни от кого не уединяясь, за исключением ее проводов домой, но и тогда продолжались разговоры на интересующие нас темы. Никто из нас событий не форсировал, хотя я понимал, что нравлюсь замечательной девушке, которая ко всему прочему от меня чего-то ждет. Возможно, я в этой ситуации не оправдал ее надежд. Ведь я был женат, и серьезных намерений иметь не мог, да и портить прекрасные отношения тривиальной интрижкой не хотелось. Однако Гуля меня привлекала восхитительным очарованием и милой непосредственностью.

Через некоторое время обе девушки вернулись в Ленинград, Гуля оставила мне свой рабочий телефон. И вот я, по дороге в очередной отпуск, оказался проездом в ее городе. Позвонил в ГУМ, что на Невском проспекте, где она работала, Гуля охотно отозвалась. После работы мы встретились, гуляли по вечерним проспектам, зашли в Петропавловскую крепость. Нам по-прежнему было интересно общаться.

Однако наши отношения продолжения не имели, остановились на стадии взаимного интереса — никто никому ни признаний, ни предложений не делал. Мне была дорога дружба с удивительной девушкой с красивым именем. А когда через несколько лет я позвонил на прежнее место работы Гули, мне сказали, что она там уже не работает, так как вышла замуж за мичмана-подводника, который был родом из Молдавии. Я догадался, что это и был тот самый кандидат в женихи. Я искренне порадовался за прекрасного человека, что утратив флер романтики, она свою жизнь сложила так, как собственно и должно было статься. Хотелось бы знать, где она сейчас и что с ней.

Вывод. Если отсутствует серьезность намерений, то незачем переходить дорогу другим людям. Проверить серьезность своих намерений можно весьма безобидным путем — искренней и чистой дружбой.

Природа на Дальнем Востоке интересна и очень красива. Каждый раз, когда я смотрел на местные ландшафты, меня впечатляло обилие растительности и буйство цвета. Говорят, что это из-за повышенного естественного фона радиации. Вспоминается осень, когда однажды я ехал по трассе Владивосток-Находка, смотрел в окно и просто не мог налюбоваться золотыми кронами деревьев, которые чередовались с красной медью другой листвы. Воистину я увидел настоящую золотую осень во всем ее сверкающем великолепии красок и удивительном многообразии настроений. И зверья разного и птиц красивых в Приморье тоже было много. В лесу, если быть внимательным, можно было обнаружить замечательное разноперье птиц и даже с выводками птенцов. Всяких там белок хватало, а вездесущие бурундуки, так те просто под ногами бегали.

Если было достаточно времени, мы выезжали во Владивосток, но чаще — в Находку, где в то время находилась толкучка — стихийно образованный базар. Для его возникновения тут имелись все предпосылки. Место — недалеко расположенные друг от друга портовые города Владивосток, Находка. Предмет спекуляции — импорт, а также наличие контрабандного товара, плывущего из-за границы. Вот так и получилось, что, с одной стороны, наличествовало желание народа с руками и ногами «оторвать» дефицит, а с другой — экономическая необходимость реализовать товар, купленный за границей. Если обычно свидетелем или участником спекулятивной сделки можно было стать в исключительном случае, и, разумеется, со всеми мерами предосторожности, то здесь все было наоборот — явно и с размахом.

Экономический форум спекулянтов проводился в один из выходных дней и располагался за пределами Находки, но в непосредственной близости от нее. Мимо того места проходил маршрут рейсового автобуса, поэтому добраться туда не составляло труда. С одной стороны территория рынка ограничивалась скалистой грядой, а с другой — дорогой. Место было относительно ровное, и заполнялось продавцами с товаром в руках или разложенным прямо на земле. Конечно, ни киосков, ни павильонов, ни палаток, ни ларьков там не было. Зато было много места в окружении прекрасной природы. Посетителей хватало, всех притягивала возможность приобрести заморские вещи: джинсы и штроксы с презентабельными лейблами, яркие и цветастые куртки, ветровки, пластмассовые дипломаты с шифр-замками, блоки сигарет с иностранными гербами, конями, верблюдами… Здесь можно было купить такие дефициты, которые по тем временам в Минске даже не снились. Импортные и контрабандные товары от советского ширпотреба отличались одним: таинственной и загадочной чертой, неизвестной нынешнему молодому поколению — дефицитностью. А больше ничем. В качестве они далеко проигрывали нашим товарам, но об этом узнавалось потом, когда с купленной вещи отрывалась этикетка. Такого обилия товаров и разнообразия ассортимента невозможно было увидеть не то что ни в одном валютном магазине «Альбатрос» или «Березка», но думаю, даже во всем их объединении. Даже просто гулять по рынку было занятно и интересно, лица посетителей отличались радостным возбуждением и приятной перспективой стать обладателем понравившейся вещи.

Иногда этот праздник портили люди, обремененные профессиональным долгом, читаемым на их суровых лицах. Они отличались от обычных посетителей рынка повадками. Продавцы, попавшие в поле зрения суровых товарищей, тут же меняли приоритеты с реализации товара на спасение его и себя. Никому из них не хотелось попадать в «луч» комсомольского прожектора, в местную газету или в горячую хронику телерепортажа, а тем более в милицейскую сводку. В те времена в зависимости от полученной спекулянтом суммы незаконного дохода государством предусматривалась административная или уголовная ответственность. Поэтому спекулянты пытались скрыться.

Мы выехали из Техаса на «пойманной» нами попутке. Было темно, и машина шла по трассе с включенными фарами. Вдруг на дорогу выскочила небольшая грациозная косуля. Попав в свет фар, бедная ослепла. Да и водитель растерялся, не успел во время среагировать. Заметавшуюся косулю машина зацепила бампером. Смертельно раненное животное скоро скончалось. Перепуганный водитель от содеянного злодейства впал в шок, к тому же расстроился вконец, когда увидел погнутый бампер служебной «Волги».

— Начальник увидит бампер, и мне конец! — повторял он.

Нас было четыре мичмана, и все из экипажа «К-497»: Николай Черный, Сергей Осадчук, я и Баранов. Самый маленький, толстенький и самый юморной был Баранов. Дабы успокоить расстроенного водителя он деловито спросил:

— Нож есть?

— Есть, — уныло ответил совсем пригорюнившийся водитель.

— Ну, давай его сюда. Сейчас освежуем козочку, разделаем, и привезешь жене неслабый шмат мяса. Не переживай!

Водитель дрожащими руками достал из бардачка самодельный нож, давно не видавший точила. И Баранов, сохраняя деловой вид, принялся за дело. Однако чего-то там поковырявшись, сообразил, что орудие труда не соответствует поставленной задаче. Чтобы достойно выйти из ситуации, которую сам же создал, он сказал:

— Слушай шеф, а у тебя нет ножа тупее? А то с этим ничего не получается.

Водитель, еще больше поникнув головой, ответил отрицательно и Баранов удовлетворенно с чувством выполненного долга подвел черту:

— Ну, на нет и суда нет! Быстро грузим тушу в багажник и скоренько сматываемся, пока нас тут не застукали.

Не мешкая, чтобы нас не увидели из мимо проезжающих машин, мы ухватили бедное животное за копыта и забросили в багажник «Волги». Когда несли тело косули к автомобилю, маленькие ее рожки в такт движению царапали по асфальту, и я под впечатлением жалости к несчастной жертве автомобильной катастрофы вздохнул:

— Бедная косуля!

— Ну да, одному тебе ее жалко, — пробурчал Баранов, смахивая слезу. — А мы тут все садисты.

Ошарашенный тяжким обвинением, я промолчал.

А водитель всю дорогу изводил нас своим нытьем, что ему не поздоровится, когда начальник увидит погнутый бампер машины. Ну а за убитую косулю, мол, вообще посадят.

На встрече ветеранов-подводников по случаю 25-летия создания 4-й флотилии подводных лодок, что состоялась 30 ноября 2003 года, со мной рядом за столом оказался офицер Юрий Викторович Войтецкий, который служил в экипаже капитана 1-го ранга Григория Михайловича Щербатюка в 1982-1983 годы, то есть уже после меня. К моему прискорбию он сообщил, что весельчак и хохмач мичман Баранов умер.

А менее чем через месяц после юбилея 4-й флотилии, 25 декабря 2003 года, в Белыничах умер мой однокашник, отличный сослуживец, настоящий товарищ, прекрасный человек и просто земляк Николай Владимирович Черный. Рассказывали, как он после демобилизации в день ВМФ садился в свою машину и с военно-морским флагом гордо катался по городу. Так сложилась судьба, что Николая в последний раз я видел на флоте в январе 1982 года непосредственно перед своей демобилизацией.

Вывод: Не жалейте для друзей хороших слов, не стесняйтесь выказывать заботу о них. Гораздо труднее потом жить с грузом того, что вы не додали им всего этого при жизни.

Обнимая торпеду

В 1981 году с экипажем капитана 2-го ранга Григория Михайловича Щербатюка я сходил во вторую автономку, она же для меня стала последней. Служба как служба, сходили на полную автономность — 78 суток. Ничего особенного не случилось, вернулись все невредимыми и здоровыми. Если не считать того, что командир во время обхода корабля обнаружил неисправность одного из агрегатов, допущенную по недосмотру вахтенного отсека. Этот недосмотр мог привести к небольшому взрыву, который наверняка повлек бы за собой плачевные последствия.

И еще. Одному из мичманов (мой годок и, кажется, выпускник Школы техников 506-го УКОППа) после помывки в душе пятого отсека стало плохо. В результате он потерял сознание или оказался в обмороке, благо, рядом находился моряк, который подхватил его, уже начавшего падать, подмышки. Конечно в пятом отсеке, где великое множество выступающих краев, штырей, углов и штоков, он мог нанести себе как минимум физическую травму. Думаю, потеря сознания оказалась следствием увеличенной доли вредных примесей в атмосфере отсека, усугубленной душем. Когда мичман распарился, произошла стимуляция кровеносной системы, и вредные примеси «хорошо» усвоились организмом.

В экипаже Григория Михайловича Щербатюка служил не то старший лейтенант, не то капитан-лейтенант, к сожалению, фамилии не запомнил, который, по разговорам, был сыном начальника штаба Вооруженных Сил Варшавского договора. В этом ничего неординарного нет, так как, например, одним экипажем нашей дивизии командовал капитан 1-го ранга Анатолий Павлович Еременко, внук известного маршала. Да и мичман Баграмян Михаил Михайлович был родственником другого известного маршала, хотя не афишировал это. Другое дело, что в ситуации с сыном действующего военачальника имелась одна существенная деталь. Отпрыск, по характеру замечательный парень — спокойный, уважительный, имеющий чувство такта, страдал старой как мир пагубой — пристрастием к алкоголю. Как-то, когда корабль стоял на базе у пирса и я находился на вахте, ко мне на торпедную палубу, в люк, просунулся этот влиятельный любитель спиртного и с просящей ноткой в голосе спросил:

— Алексей, может, у тебя есть спирт?

К ядерной дубине страны я был допущен, а к менее важным стратегическим материалам — нет, поэтому вынужден был отказать ему:

— К сожалению, ничем помочь не могу, так как спирт мне не доверяют.

Кстати, это единственный известный мне случай в практике, когда кто-то собирался употребить спиртное на корабле.

На дивизии всем было известно, что отец, зная за сыном эту слабость, упросил флотское командование загрузить его морями так, чтобы у него не было времени спиться. И это пожелание в нашей дивизии добросовестно исполнялось. По тем же разговорам было известно, что из морей страдалец просто не вылазил. Только придет из автономки, как его тут же откомандировывали на другой корабль, уходящий в дальний поход. Говорят, что парень перевоспитался и так вошел в роль «автономщика», что на предложение уйти на сухопутную должность с повышением, просто отказался.

Сразу после дальнего похода мы пришвартовались только для получения практических торпед и тут же опять вышли в море для выполнения учебных стрельб. Успешно «пальнув» по учебному противнику, наша лодка всплыла, чтобы принять участие в поисках своей же выпущенной торпеды.

Свободные от вахты курильщики, воспользовавшись ситуацией, заняли свое «штатное» место в ограждении рубки, чтобы «в сердце вставить сигаретку». Несколько человек, в том числе и я с Николаем Черным, с разрешения командира поднялись на мостик. Там мы как заядлые театралы заняли места на «галерке», на ограждении рубки, и с учетом этого оказались даже выше комсостава. Стояла замечательная осенняя погода, с максимальной видимостью, и мы, глядя поверх голов командования подводной лодки, любовались ясным морем и заодно дышали свежим воздухом.

У меня же, наверное, от свежего морского воздуха прорезался инстинкт охотника, и я подключился к процессу поиска торпеды. Исходя из собственного опыта участия в подобных мероприятиях, я знал, что подводная лодка идет в точку залпа, где осуществляет поиск выпущенной из своего чрева торпеды. Поэтому если хочешь первым обнаружить цель поиска, то надо смотреть прямо по курсу. Командир верхней вахты нарезал сектора обзора для поиска торпеды, кому по курсу, кому по левому, кому по правому борту. Ну а я, зная, что искать торпеду нужно прямо по курсу, своим бдительным оком уставился вперед. При этом я обратил внимание, что бинокль «бесхозно», никем не востребованный, без дела, бездарно простаивает на своем месте. И я попросил передать его мне. Усиленное как минимум в семь крат зрение я нацелил прямо по ходу движения ракетоносца и почти сразу обнаружил вожделенный объект в виде красно-белой полосатой полусферы, равномерно раскачивающейся, то появляющейся над волной, то за ней же прячущейся.

Убедившись, что торпеда находится прямо по курсу и что мы с ней ни при каких обстоятельствах не разминемся, я передал командирский бинокль Николаю Черному, чтобы он тоже увидел мирно «купающуюся» торпеду. Я не видел оснований поднимать панику банальным возгласом типа: «Эврика!» или «Торпедус электрикус!», или еще более тривиальным «Вижу торпеду!». Публика на «галерке», спокойно наблюдая за торпедой, лениво обменивалась замечаниями и репликами.

Так как мы шли не самым быстрым ходом, а торпеда находилась далеко, то невооруженным глазом была все еще не видна. Через какое-то время командир корабля Григорий Михайлович Щербатюк нервно крутанув головой чуть ли не на все 360 градусов, обращаясь сразу ко всем, с легкой тревогой в голосе вопросил:

— Ну, где эта торпеда? Кто-нибудь ее видит?

Торпеда — это дорогое удовольствие даже для такого богатого государства, каким был Советский Союз, который на вооружение армии и флота не скупился. Так, в некоторых образцах электрических торпед использовалась аккумуляторная батарея, где отдельные комплектующие были изготовлены из серебра, как например СЦА-240. СЦА — означает серебряно-цинковая, ампульная. Поэтому практические торпеды использовались многократно, а ее утрата расценивалась как ЧП. Практическая стрельба является венцом боевой подготовки как торпедных расчетов, так и комсостава. И пусть стрельба будет даже самой классной, но если торпеду не поймали, то тень падает как на организацию стрельбы, так и на непосредственных исполнителей — личный состав минно-торпедной части и, разумеется, командование корабля. Поэтому первого увидевшего торпеду моряка срочной службы традиционно награждали заветным внеочередным отпуском на родину. Зато офицеры и мичманы удовлетворялись моральным стимулом — устной похвалой командования.

Итак, прозвучал вопрос командира, и он требовал ответа. Тут же прямо как в театре самая отзывчивая и эмоциональная публика на «галерке» живо загалдела:

— Да вон она! Прямо по курсу!

Командир:

— Дайте бинокль посмотреть.

Морская оптика была передана в руки ее законного владельца. Командир вцепился взором в море и, не отрывая взгляд от бинокуляра, вопрос ребром:

— Кто первый увидел?

— Алексей Ловкачев! — хором сдали меня товарищи.

Командир довольный тем, что торпеда у него «в кармане» и уже в хорошем настроении, с улыбкой на устах похвалил меня, добавив:

— Алексей, ты же настоящий моряк! Оставайся служить.

Дело в том, что к тому времени уже пришел приказ о реорганизации штатной численности на ракетных подводных крейсерах стратегического назначения 667Б проекта, согласно которому моя должность из мичманской переходила в матросскую. В этой ситуации я должен был освободить должность переходом на другую или уволиться в запас. К тому времени мною уже был определен путь на гражданку — я решил вернуться в Минск и идти работать в милицию. И естественно ни от кого своего решения не скрывал.

Командир продолжил:

— Алексей, найдем мы тебе хорошую должность, — это сватание прозвучало примерно как шутка, которую все знают: «Да не переживай, найдем мы тебе хорошую бабу». Идентичное звучание. И далее командир продолжил: — На нашем корабле сам себе выберешь любую свободную.

На мостике кроме командира находился помощник флагманского минера 4-й флотилии подводных лодок, к сожалению, фамилия в памяти не сохранилась, который также решил поучаствовать в «аукционе», чтобы перехватить «ценный лот»:

— Да зачем ему менять специальность! Пусть остается кем был, разве мы ему не найдем подходящей должности на всей флотилии?

Присутствующие на мостике, заинтригованные диалогом, с любопытством следили за разговором. Я же, с одной стороны, был польщен вниманием начальства, но, с другой стороны, уже принял окончательное решение. Главным было то, что флотского хлебца я откушал вдоволь, да и перерос должность мичмана. И потом, если бы я хотел остаться на флоте, то при моих честолюбивых планах еще ранее впору было согласиться на предложение бывшего начальника Виктора Григорьевича Перфильева. Не избалованный вниманием к своей персоне, смущаясь и краснея, я ответил:

— Спасибо за доверие! Но я ухожу на гражданку.

Командир, видимо, от меня другого и не ждал, однако проявил вежливость:

— Жаль, конечно…

А вот другой случай торпедной стрельбы, рассказанный интендантом корабля Владимиром Ивановичем Мительманом. Это произошло до моего прихода во второй экипаж «К-497». Особенность этой практической стрельбы заключалась в том, что, как сказал Владимир Иванович, пуляли какой-то экспериментальной торпедой. Понятно, что статус стрельбы новой торпедой резко повышается в соответствии с секретностью разработки и ее материальной ценностью. Раз так, то и на борту, выходящем в море, оказались гражданские специалисты для наблюдения за своим детищем и оказанию ему необходимой квалифицированной помощи. А старшим на выходе был начальник штаба 21-й дивизии Владимир Петрович Бондарев.

Как положено, бережно стрельнули экспериментальной торпедой, чтобы не дай бог не утопить новорожденное дитя передовой конструкторской мысли, которое считай, еще не вылезло из пеленок. Затем всплыли в районе, где должен был вынырнуть на поверхность моря этот шустрячок. Рядом на волне болтался большой торпедолов проекта 1388, готовый подставить плечо с лебедкой, чтобы спеленать и вытащить его из воды к себе на борт.

Однако акустики и радисты ни в воде, ни в эфире торпеду не слышат — явно, в водной купели наш малыш расслабился и заснул. А в это время на ГКП лодки началась паника — как это так: экипаж утопил кучу народных денег — баснословно дорогущую экспериментальную торпеду.

Ракетный крейсер лег в дрейф, чтобы передохнуть, пока кто-то, во-первых, все-таки услышит звуки младенца, а во-вторых, чего суетиться, если неизвестно куда бежать.

По кораблю прошел клич:

— Моряку, визуально увидевшему торпеду, будет предоставлено 10 суток отпуска, а офицеру или мичману добавят к отпуску три дня.

Однако, несмотря на столь щедрые посулы, торпеду никто в упор не видит. И паника начинает рисовать страхи расправы за утопление драгоценной новинки. Но вдруг по громкоговорящей связи корабля раздается грозное объявление:

— Мичману Мительману срочно прибыть на ГКП!

Владимир Иванович, ломая ноги и шею, торопится на ГКП, совершенно не представляя, кому и зачем он понадобился. А там старший помощник командира с начальником штаба, будто два демократических генерала, решивших свергнуть тиранию в одной из восточных стран, хитро вопрошают:

— Мительман… А сможешь ли ты выставить ящик «Токайского» вина, если вдруг начальник штаба дивизии обнаружит в море торпеду?

Интендант на корабле — лицо подневольное командованию:

— Да, — сказал он решительно.

Оказывается, ничего экстраординарного не произошло. Просто начальник штаба, вооружив глаз таким мощным прибором, как перископ, обнаружил противного ребенка, спрятавшегося в волнах Японского моря. И понятное дело, зная угол расположения торпеды относительно корабля, начальник штаба на весьма даже законных основаниях запросил всего-то лишь такой пустяк, о котором вслух и сказать-то стыдно — ящик вина. Разумеется, интенданту пришлось раскошелиться и облегчить одну из своих провизионок, а заодно и борт ракетоносца на целый ящик «Токайского». Правда, на деле ящик перекочевал лишь из трюма в каюту начальника штаба, продолжая обретаться в оболочке прочного корпуса.

Потом торпедолов подобрал свою ношу, а лодка погрузились под воду, чтобы вернуться в базу. В течение суток Владимира Петровича на корабле никто не видел, пока с лодки на пирс не подали швартовые концы. А я вот тут грешным делом подумал, что особых различий между нашими находками в море не было. Ведь мы оба обнаружили торпеду практически «на равных», вооружив свой глаз: начальник штаба — перископом, а я — биноклем. Ну а ящик «Токайского» можно считать случайным призом, который волею случая достался более звездному товарищу.

Вывод: Не храни в себе обиду на судьбу за неласку ее и твою незвездность, отдай ящик «Токайского» вина тому, кто менее дорожит жизнью.

Все дело в бороде

После возвращения из автономки береговая жизнь экипажа вошла в обычное русло. Наш подводный ракетоносец стоял на запасном пути у пирса, а на камбузе решили сделать косметический ремонт. Весь личный состав питался в столовой на берегу, где также готовилась пища и для вахты. Пища в термосах доставлялась на камбуз корабля, так как вахта должна находиться на корабле неотлучно. Днем после покраски камбуза, чтобы не травить ядовитыми испарениями, личный состав вахты, в числе которой находился и я, ужин принимали «наверху», на пирсе, вне прочного корпуса подлодки. Тем более погода была по-приморски теплой, под вечер солнышко светило не жарко, а комфортно. За день наш аппетит был что называется нагулян в полной мере. Вахта разместилась с минимумом удобств на пирсе, кто, где сумел пристроиться, поставив тарелки или на колени или на невысокое ограждение пирса. В сочетании этих необычных условий аппетит, с которым я на пленэре поглощал свой казенный ужин, оказался отменно запоминающимся. Лицо овевал легкий морской бриз, проникал в пищевод, проталкивал заурядную пищу, которую в обычной обстановке я бы поковырял вилкой и оставил недоеденной. Это как иногда при не очень хорошем качестве блюд на аппетит производит благостное впечатление сервировка стола. Видно, ароматы свежего морского ветра имели необходимые добавки, которые замечательно сказывались на настроении.

В экипаже Григория Михайловича Щербатюка служил один шебутной матрос, про которого рассказывали басню, как он бегал с охотничьим ружьем за офицером. С какой целью он это делал, думаю, догадаться нетрудно, сложнее додуматься до другого, как это самое ружье оказалось на подводной лодке. Хотя, на мой взгляд, самым главным в этой истории оказался ее итог, а точнее его отсутствие — этому матросу за это ничего не было. Для приличия могли бы хоть на гауптвахту посадить, а ведь за такие дела он должен был посетить дисциплинарный батальон и не с экскурсионной целью, а как минимум со стационарной миссией да на пару лет.

Еще свежо было предание, как мы в штабе готовили для посадки на гауптвахту своего моряка. Со всей штабной команды — с миру по нитке — собирали необходимые вещи, чтобы и носовой платок у него был, и чистый подворотничок. Потому что завернуть наказанного назад могли по любому пустяку. Мы тогда напряглись и своего моряка на гауптвахту посадили-таки.

Своей гауптвахты в Павловске, у 4-й флотилии, не было, поэтому мы пользовались тихоокеанской, в поселке, видимо, поэтому они чужаков не жаловали. Хотя кто знает, может, они и к своим так же относились, чтобы попросту не грузить себя лишней работой.

В этой связи вспомнилась военно-морская байка о том, как молодой лейтенант сажал на гауптвахту моряка. Лейтенанту для усиления аргументации был вручен один литр спирта, а также провинившийся матрос — один штука. Неопытный лейтенант, видимо, не к тому должностному лицу сунулся или неправильно изложил свой животрепещущий вопрос. В результате на базу вернулся матрос — один штука, успешно разместив на гауптвахту своего провожатого. Каково же было удивление командования лодки, когда пред их очи предстал провинившийся и отправленный на гауптвахту матрос. Думаю, что помощника командира или того, кто инструктировал и снаряжал молодого лейтенанта, командование готово было самого посадить на ту же гауптвахту.

А однажды наш боцман — простого вида паренек, низенького роста, щуплого телосложения — чуть было не выпал в осадок. Стояла поздняя осень или даже зима, уже было холодно, и на улицу мы выходили в ватнике, а подводники — в канадке. Наша лодка стояла на якоре. Так вот боцман вздумал проверить свое заведование, находящееся в районе ограждения рубки. В неловком движении он поскользнулся, потерял равновесие и, произведя кульбит, прямо как пловец с тумбочки сиганул в воду, не снимая одежды. Опасность нахождения человека в холодной морской воде известна. В тяжелом обмундировании тут можно тупо топором уйти на дно и даже не успеть крикнуть. А можно переохладиться и затем загнуться от пневмонии или воспаления легких, что в условиях подводной лодки — не лучший коверкот. К счастью, боцман довольно споро оказался вытащенным из воды. Перед этим, правда, бедный, лихорадочно царапал ногтями скользкую резину корпуса, изображал прыткую ящерицу и долго пытался вскарабкаться по покатому боку атомарины. Не вышло. Только при помощи товарищей был извлечен из опасной для здоровья стихии. И так это быстро произошло, что по кораблю даже соответствующей команды не подали «Человек за бортом!»

Мокрый боцман протащился через третий отсек, будто мохнатая и лохматая собака после купания, оставляя за собой следы в виде ручьев с растекающимися по линолеуму руслами морской воды.

В итоге уже «бывалый» (в смысле побывавший понятно где) боцман от помощника командира для профилактики получил втык, а в качестве бесплатного приложения — двести граммов шила от загибательной болезни и, конечно же, урок от жизни и на всю жизнь.

Еще когда я служил на «К-523», мой первый командир Олег Герасимович Чефонов мне первому из мичманов нашего экипажа, а на том этапе даже единственному, разрешил носить усы. Аргумент Олега Герасимовича был таков:

— Ловкачев к нам на службу прибыл с усами, а остальные мичманы отрастили уже здесь. Поэтому Ловкачеву я разрешаю носить усы, а остальным приказываю сбрить.

За время второй автономки я отрастил бороду, и мой второй командир Григорий Михайлович Щербатюк разрешил ее носить даже на берегу. А, оказавшись в патруле по Павловску, я попал на глаза заместителю командующего флотилией контр-адмиралу Рональду Александровичу Анохину. Увидев на моем лице форменное безобразие, — вернее, неформенное, в том смысле, что оно противоречило форме, — он будто бильярдным кием ткнул своим перстом мне в нос:

— Что это такое? — спросил строго.

— А мне командир разрешил, — почти с вызовом ответил я, чувствуя себя за командирской спиной, как за высоким частоколом.

Адмирал не обращая внимания на мои слова, коротко приказал:

— Сбрить!

Не надо обо мне слишком хорошо думать, будто я как дисциплинированный и исполнительный военнослужащий тут же спланировал боевую операцию под названием «Севильский цирюльник», а точнее, «парикмахерша из Техаса», и сломя голову побежал исполнять приказание. Отнюдь! Осознавая мимолетность нашего свидания, а главное, отдавая себе отчет в том, что скорей всего это наше последнее рандеву, я гаркнул:

— Есть сбрить!

На флоте, как я уже упоминал, имеется такой дежурно полезный и очень практичный совет о том, чтобы не торопиться исполнять приказ, так как с очень большой долей вероятности может поступить, другой, отменяющий первый. Отсюда вырисовывался очень важный флотский принцип «Не суетись». Тем более мне отнюдь не из-за сопок пришлось ждать приказа о моем выдвижении в запас.

С этой же бородой, приехав в родной Минск, я пошел устраиваться на работу в милицию. Там в кабинете большого начальника так же почувствовал враждебность к своему виду:

— Пришли устраиваться на работу в милицию, и с бородой…

На что я с намеком на отсутствие у кое-кого логики ответил:

— Так ведь я же у вас еще не работаю.

Вывод (в отношении себя, ибо пора): Напрасно я гоношился, бороду сбрил и долго ходил без оной, впрочем, как и теперь так хожу. Пожалуй, это самая моя наименее устойчивая привязанность — то она возникает, то исчезает.

О мичманском составе экипажа Григория Михайловича Щербатюка у меня остались самые хорошие воспоминания и впечатления, может быть, даже более хорошие, чем о той же категории моего первого экипажа. Разумеется, я имею в виду не конкретных людей, потому что о каждом из них у меня осталось свое мнение, речь идет об общем впечатлении от коллектива. Существует такое понятие как культура употребления алкогольных напитков. Именно эта культура здесь была на несколько ступеней выше среднего уровня, так как пьянство не имело места, я имею в виду не банальные выпивки, а загульные запои.

Припоминаю случай в экипаже Андрея Ивановича Колодина… Там один мичман, в избытке откушавший известного зелья, был обнаружен ночью на пустынной дороге лежащим без сознания — случайным водителем легкового автомобиля. Но командованием была дана положительная оценка стремлению мичмана вернуться на службу в любом состоянии, так как лежал он головой в направлении своего корабля. Это как на войне: если пуля попала в заднюю часть воина, значит дезертир, ибо убегал с поля боя; а если ранен в грудь, значит герой. Просто наш герой не рассчитал своих сил — ну с кем не бывает. Такое отношение вызывает только сочувствие, но не осуждение.

В экипаже Григория Михайловича Щербатюка было больше выпускников ленинградской Школы техников. Может быть, в этом и заключалась разгадка тайны. На воспитание этой плеяды благородным образом повлияла северная Пальмира — культурная столица нашей родины. Были и выходы на природу вместе с семьями, шашлыки, а в промежутках между ними пинали мячик.

Второй экипаж

Хочу вспомнить тех ребят из экипажа Григория Михайловича, о которых хоть что-то мне известно.

Михаил Анатольевич Назин — родом из города Искитим Новосибирской области, очень хороший человек. Был женат. Ввиду того что не имел квартиры, с женой жил врозь, она оставалась на родине, а Миша — на Дальнем Востоке. Незадолго до своего перехода из штаба я решил, что после демобилизации оставлю квартиру в том экипаже, откуда буду уходить в запас. Так и получилось. Так как Коля Черный, хоть и был холостяком, имел квартиру, то я свое жилье передал женатому Мише Назину. Хотя по возвращении в Минск жена высказала претензию, что я мог бы эту квартиру и продать, так как она-де потратила массу нервов и усилий на ее получение.

Юрий Тимофеевич Филот — родом из села Думены Рышканского района в Молдавии. Среднего роста, широкий в кости, чернявый, симпатичный парень-весельчак. Нет, это не тот, за которого вышла замуж замечательная ленинградка Гуля.

Владимир Иванович Мительман — родом из ст. Чистоозерное Новосибирской области, служил в экипаже интендантом. Был высокого роста и крепкого телосложения.

Так как моя должность менее чем за месяц до окончания срока моей подписки была сокращена, то по тому же основанию я был уволен в запас. Вот так в личном деле мичмана Ловкачева Алексея Михайловича последняя пара строк подвела итог службы в Военно-морском флоте СССР:

«27.12.1981 г. — уволен в запас по статье 46 пункт «В» (по организационным мероприятиям).

Приказ Командующего 4-й ФлПЛ № 033 от 27.12.1981 года.

Убыл из отдаленной местности Шкотовского района Приморского края с 28.12.1981 года.

Приказ командира в/ч 87066 № 7 от 05.01.1982 года».

Еще до увольнения в запас я определился, что после службы направлю свои стопы в ВМД, в милицию. Поэтому направление для работы в органы внутренних дел мне давала партийная организация экипажа капитана 1-го ранга Григория Михайловича Щербатюка. Состав аттестационной комиссии, выписавшей мне путевку в новую жизнь, был таков:

председатель — капитан 3-го ранга Нещерет Александр Иванович;

заместитель — капитан 2-го ранга Кремешный Станислав Семенович (проживал в Лиепае, умер в 2011-м году);

секретарь партийной организации — капитан-лейтенант Панков;

секретарь комсомольской организации — капитан-лейтенант Скобелин;

секретарь аттестационной комиссии — старший лейтенант Кириенко.

А бежал я со службы как шальной, перед своим домом в Техасе на ходу вытряхивая себя с потрохами из родной кольчужки — черной шинели, покрытой налетом служебной пыли, широким жестом зашвыривая ее под первый попавшийся куст, радуясь обретенной свободе. И был я как вырвавшийся или спущенный с цепи щенок, обретший право беззапретного перемещения. Только не надо путать, мое тогдашнее преходящее настроение с действительным отношением к флоту. Ведь судить о нем имеет право только тот, кто послужил на море и познал все прелести соленой стихии не с чужих слов. Конечно, я не отслужил двадцать — двадцать пять календарных лет (тем более я преклоняюсь перед этими людьми), а всего лишь пять. Тем не менее согласно контракту честно и добросовестно отдал положенный срок нелегкой службе. И горжусь своей службой в Подводном Флоте и тем, что ушел достойно, выполнив почетную обязанность мужчины, гражданина, воина. Из службы в элите флота я вынес для себя урок.

Вывод. Никогда не сжигай за собою мосты. В подтверждении сего народная мудрость гласит: не плюй в колодец, а то вдруг придется воды напиться.

К сожалению, в настоящее время институт школы жизни под названием «срочная служба» информационной войной (идеологической борьбой) оболган и низведен до крайне неавторитетного состояния. А ведь Вооруженные Силы действительно являлись школой жизни, были и местом приобретения специальности, и практикой коллективизма, и временем мужания в одном лице. Каждый из нас понимал правильность почтительного отношения к защитникам Отечества, к армии и флоту нашей страны.

Сейчас в глазах общественности служба в вооруженных силах престижной не является. Зомбированное западными демократами общество выиграло на копейку, а проиграло неизмеримо больше. Ныне молодая Россия (ее младое поколение) — это ржавая железяка, которая не прошла необходимой закалки. В нужный момент, когда придет испытание на стойкость, прочность, на гражданскую зрелость, наши защитники Отечества (читай — «поколение, которое выбрало pepsi»), как нечто непрочное, может просто согнуться.

Вывод. 1. Любая полезная деятельность будущего мужчины должна начинаться с трудностей. Это позволит вовремя закалить характер и выработать стойкость к жизненным тяготам и лишениям.

2. У каждого человека во все этапы жизни появляются свои трудности, и к ним надо относиться стоически.

А как личный итог службы в Военно-морском флоте я имею: квалификацию техника-электромеханика по специальности «электротехнические устройства», приобретенную двумя годами учебы в 506-м Учебном Краснознаменном отряде подводного плавания (а в военном билете на основании этого записано: ВУС-292 — старший специалист торпедист), и за пять лет службы пройденными почти полный «Большой круг» и два дальних похода. По нынешним временам, наверное, это неплохой результат, а по советским, — обыкновенный, какой мог иметь каждый юноша. Тем не менее я горжусь тем, что имею на своем счету службу в советском Военно-морском флоте, участие в настоящем мужском деле передового советского качества.

Вот и подошло к концу мое повествование. Что из него получилось, оценят читатели, хотя главным судьей будет мой первый командир Олег Герасимович Чефонов, а также те товарищи, с кем я прошел суровую школу испытаний Подплавом в ВМФ СССР.

Считаю что к своей истории (как общей со всем народом, так и личной), какой бы она ни была, нужно относиться бережно и осторожно. Ее по меньшей мере надо помнить, пусть даже там имеются неприятные страницы.

Новую историю страны наши предки прожили героически. Мы гордимся их заслугами и биографиями, потому что это и есть наша сущность, вместе с историей переданная нам в гены. Низкий поклон за это нашим отцам, дедам и прадедам, с любовью и уважением!

А в новейшую историю вписывало свои страницы наше поколение, и нам пора подумать, что мы оставим детям и внукам. Книга еще не была окончена, когда вышла в свет в нескольких экземплярах и начала проживать свою судьбу. Я не знаю, какой окажется ее жизнь — долгой или короткой. Однако как любой автор желаю своему детищу долгих лет жизни (чтобы она хоть раз была издана), счастливой судьбы (чтобы оказалась нужной людям — нашла свою аудиторию) и крепкого здоровья (добротного коленкорового переплета).

Часть 6. СЛЕД КОМЕТЫ

или флотская жизнь после флота

Спасительное свойство памяти

Удивительное свойство памяти заключается в том, что, казалось бы, напрочь забытые события, стоило взяться за эту статью, со временем превратившуюся в книгу, возникли с такой ясностью, которой не ожидалось.

Обрадованный, поковырявшись в памяти еще раз, выуживаешь какие-то забытые события и факты. Потом уже более энергично начинаешь массировать свой умишко, и опять что-то извлекаешь оттуда из прочно забытой жизни. Прямо как в шутке про пустую бутылку — сколько из нее можно выжать капель водки? Вот так, наверное, можно вспомнить всю жизнь, от рождения до настоящего времени.

Думаю, каждый человек наделен этим свойством памяти. И если кому-то потребуется использовать ее, то эта способность проявится и даст положительный результат. Главное — простимулировать память.

Впервые в наличии этого волшебного свойства памяти я убедился при не очень хороших обстоятельствах. Я тогда работал опером в одном из соответствующих подразделений Минска, и должен был представить некий важный документ, без которого по раскрученному мною преступлению, по общему правилу, не могли возбудить уголовное дело. Хотя для возбуждения дела и все было готово, но оставался этот документ, который я обязан был сделать и присовокупить. Через пару-тройку дней я восполнил недостающее. Сначала показал нужный документ своему начальнику, затем тут же вручил следователю для приобщения к уголовному делу.

Прошло время, и вдруг становится известно, что этот документ из уголовного дела странным образом исчез. Естественно, первая претензия была предъявлена следователю, который вел это дело. Он же как добропорядочный следак перевел стрелку на меня, сказал, что, мол, Ловкачев никакого документа не представлял.

А спустя время поступила другая информация, позволяющая прояснить суть вопроса. Фигурант по уголовному делу, находящийся в СИЗО, грозился убить следователя за то, что тот склонял к сожительству его жену. В мой же адрес никаких угроз высказано не было, хотя именно я раскрутил дело, расколол фигуранта и представил доказательства его вины. И кстати, не одними признательными показаниями.

Вся низость поступка следователя, расследовавшего это дело, для меня и моего начальника была очевидной, но не для вышестоящего руководства, в глазах которого на меня пала тень подозрения. Когда меня пригласили туда на беседу, я понимал, что угощать кофе не будут и чайку попить не дадут — со мной поведут жесткий разговор с возможными нежелательными оргвыводами.

Во время работы на оперативных должностях у меня, как и у любого другого сотрудника, наблюдалась хроническая нехватка времени. Поэтому большое количество событий и мероприятий, участником которых я являлся, приходилось планировать заранее, думать о завтрашнем дне, тут же забывая текущий день, а тем более прошедший. Опер вынужден жить не вчерашним и не сегодняшним, а будущим — такова специфика его работы.

И то, что было мною сделано по уголовному делу, о котором я начал рассказ, я в голове не держал, так как был обременен делами текущими и перспективами на будущее. Однако при сложившихся не по моей вине экстраординарных обстоятельствах приоритет дел, конечно же, был пересмотрен. Я отдавал себе отчет в том, что если не уделю щекотливому вопросу должного внимания, то для меня могут наступить неприятные, а главное незаслуженные последствия. Поэтому я решил занять не пассивную оборону, а активное наступление; не стал ждать, пока в чужом кабинете мне начнут задавать вопросы, направленные на проверку моей порядочности. Я решил потратить время, но защитить свое имя. И сел за написание не объяснения, а рапорта. Ведь общеизвестно, что объяснительную записку пишет виноватый, а рапортом докладывают суть вопроса тот, кто считает себя правым.

Уж сколько бесценных для себя часов я просидел за написанием своего документа, не помню. Но точно знаю, что именно тогда из всех углов памяти я повытаскивал все, вплоть до мельчайших подробностей и деталей того дела, которые могли повлиять на исход конфликта. В рапорте мною была представлена убийственная логика и железобетонная аргументация моих действий, доказывалось, почему я не мог не представить тот важный документ и что он был вручен следователю чуть не в торжественной обстановке с оркестром.

При вызове на ковер я не стал ждать вопросов, а представил обстоятельный рапорт. Влиятельный начальник, молча и без комментариев ознакомившись с ним, лишь коротко молвил:

— Хорошо. К вам вопросов больше не имеем. Вы свободны.

Вот так у меня проявилось это ценное свойство памяти в первый раз. Когда возникает острая необходимость, организм включает все ресурсы на запуск этой функции мозга. При написании своих воспоминаний экстраординарность побудительных причин и ограниченность во времени отсутствовали, на реконструкцию событий и переложение их на зримый носитель я отпустил себе срок с января 2008 по февраль 2011 года. Хотя реально работу над книгой начал позже — с лета 2009 года. Семилетний срок, охваченный воспоминаниями, оказался насыщен событиями, так что пришлось немало потрудиться.

К этому надо добавить еще одну трудность: большим оказался срок, лежащий между последним событием на флоте и моментом, когда я приступил к написанию книги, — с января 1982-го по январь 2008 года, 26 лет. И вот книга была написана, я приступил к окончательной ее шлифовке. Однако вдруг возникшее обстоятельство заставляло отложить эту работу до лучших времен. И так было несколько раз. Эти оттягивающие итог дела обстоятельства создавала память, которая, по инерции продолжая работать в режиме воспроизведения, нет-нет да и преподносила она мне подарки в виде очередной идеи, любопытной байки, забавного случая, интересной мысли или забытой даты. Бывало, уже засыпаешь, а потом вдруг подскакиваешь, бежишь к столу и начинаешь записывать всплывшие детали. А сколько раз, перечитывая какой-нибудь эпизод или кусок текста, я цеплялся за грубо сколоченное предложение. А когда начинал его улучшать, то горизонты повествования расширялись, и тогда только успевай рулить, чтобы вовремя остановиться.

Удивительные встречи

Сейчас я живу и работаю в городе-герое Минске, и здесь же со своими семьями живут некоторые мои товарищи по морской службе: капитан 2-го ранга Сергей Иванович Блынский и старший мичман Михаил Михайлович Баграмян. До поры я этого не знал, и мои встречи с обоими сослуживцами оказались случайными, радостными и удивительными. Вместе с тем они явились закономерной чертой, подведенной под нашей совместной службой на ракетном подводном крейсере стратегического назначения «К-523». Но были и другие встречи, не менее сердечные. Но обо всем по порядку.

Первая удивительная и замечательная встреча состоялась 6 февраля 1999 года, когда я находился в командировке в Москве — на Петровке, 38. Там я «пробил» адрес и домашний телефон своего командира, которого помнил и которым не переставал восхищаться, на которого мерял свои поступки и всю жизнь. Позвонив и услышав голос Олега Герасимовича Чефонова, с холодком в груди, возникшим от волнения, представился. Он вспомнил меня сразу, что удивило. Однако самым удивительным было то, что мы с ним встретились.

Так получилось, что Олег Герасимович ко мне в гостиничный номер пришел в форме, чему я был несказанно рад. Разумеется, я накрыл стол. Посидели, поговорили не час и даже не два, если честно, то я даже не помню, сколько часов мы провели в беседе. Гостиница, в которой я жил с двумя своими коллегами (один из них спустя пару лет погиб при трагических обстоятельствах, зато второй обрел такую же удивительную встречу со своим командиром — генералом, которого возил в Одессе, будучи военным водителем; подобные вещи, наверное, также заразительны), была рядом с редакцией журнала «Морской сборник». Там работал брат-близнец Олега Герасимовича, капитан 1-го ранга Игорь Герасимович, куда мы и направились. По пути к брату Олег Герасимович продемонстрировал свою замечательную способность:

— Алексей! А хочешь, я скажу, как тебя зовут по отчеству? — И тут же не дождавшись ответа, сказал: — Михайлович.

Я был наслышан о замечательной памяти нашего командира на имена своих подчиненных, но чтобы до такой степени… Я был просто впечатлен.

В рабочем кабинете Игоря Герасимовича мы продолжили нашу беседу в том же застольном формате, благо, белорусского продукта для стимуляции хорошего настроения хватало. А через некоторое время к нам присоединился Валерий, сын Игоря Герасимовича — капитан-лейтенант, штурман атомной подводной лодки «Вепрь» (тип «Гепард»), жаль, не знаю, в каком звании он закончил службу в Главном штабе ВМФ.

Наконец настало время для расставания. Братья-близнецы, как истинно радушные хозяева московской земли, пошли меня провожать в гостиницу. Проводили до самых дверей. Тут уж и я подумал: «Эге, теперь моя очередь проводить своих гостей». Когда я объявил вслух о таком намерении, в мой адрес, в качестве прокурорского надзора, был тут же вынесен протест. Но я его в категорической форме отверг. В ходе почти судебных прений мы пришли к компромиссу, что я провожаю своих гостей до остановки. Против двух прокуроров не попрешь, и я был вынужден подписаться под приговором.

С тех пор с Олегом Герасимовичем мы часто созваниваемся. А в позапрошлом году и в ноябре 2010-го года опять встречались, когда я по делам ездил в Москву. Во время последней встречи я снова увидел двух братьев-близнецов. Кстати, братья все-таки различимы.

Вторая встреча случилась весной 1989 года в Минске — с Михаилом Михайловичем Баграмяном. Тогда я был старшиной милиции и работал в отделе вневедомственной охраны одного из районов. Основной моей обязанностью была борьба с пьянством и хищениями на предприятиях.

И вот иду я как-то вдоль забора Минского мотовелозавода, смотрю вперед и глазам не верю. Стоит Михаил Михайлович Баграмян с товарищем. На его товарища, разумеется, я уже не смотрю, так как весь форс сверлящего взгляда сконцентрировал на субъекте, очень меня заинтересовавшем. Спрашивается, ну что здесь, в Минске, делать армянину по национальности, уроженцу столицы Азербайджана Баку? Прошло столько времени! Глаза мои его узнают, а рассудок отказывается понимать достоверность нахождения Михаила Михайловича на белорусской земле. Медленно подхожу к нему, так как сомнения одолевали, и убеждаюсь — он.

— Михайлович!!! Здорово! — опередил он меня радостным вскриком.

Тут уж сомнения совсем отпали:

— Михайлович!!! Здорово! — не удержался и я от выявления радости, и тут же от души добавил: — Ты ли это? И что ты в Минске делаешь?

— Да живу я здесь. В Минск вместе с семьей приехал после увольнения в запас.

— О!!!

— Да!!!

И так далее и тому подобное. Выяснилось, что еще до увольнения Михайлович по предложению своего товарища проводил отпуск в Минске, чтобы изучить виды на жительство в нашем городе после увольнения. И ему понравился город, а главное люди, и решил он после службы перебраться сюда, чтобы доживать свой век. Сказано — сделано. Сейчас Михаил Михайлович с женой и сыном живет в моем родном городе, а на момент нашей встречи он работал на мотовелозаводе.

Такие встречи сами по себе дороги и замечательны. А тут еще оказалась одна интересная интрига. Михаил Михайлович мне уже потом рассказал, что его товарищ имел при себе похищенную с завода продукцию, и когда он увидел, что на него обратил внимание наряд милиции в составе двух милиционеров, который ко всему прочему еще и направился прямо к нему с явным любопытством, то чуть было не помер.

Должен заметить, что сначала так оно и было. Наметанным глазом я обратил внимание на двух мужчин, стоящих особняком, и естественно проявил к ним чисто профессиональный интерес. До этого за время работы в милиции мною была задержана не одна сотня правонарушителей. И вот при движении к этой парочке простых мужиков мое внимание с субъекта под названием «вероятный расхититель соцсобственности», переключилось на субъект уже иного свойства — «сослуживец по Военно-морскому флоту».

А в декабре 1990 года я поездом поехал во Владивосток, где живет родственница моей жены. Там пробыл около двух недель. В день приезда на железнодорожном вокзале у меня произошла случайная встреча с Феликсом Павловичем Пинкевичем, о чем я выше уже рассказал — это была третья удивительная встреча.

Четвертой удивительной встречей в январе 1991 года в Техасе (ныне Фокин) была встреча с Анатолием Корсуновым. О ней я тоже уже поведал.

Пятая встреча на Дальнем Востоке произошла с Виктором Васильевичем Кидановым — единственным из мичманов, который продолжал служить на подводной лодке. Тогда Витя предложил писать друг другу письма, на что я ответил:

— Первым писать не буду, но если ты напишешь, отвечу.

В общем, слова словами и остались, так как писем ни от кого я не получил. Видимо, от пожелания до конкретного дела лежит дистанция, которую некоторым людям преодолеть сложнее, чем другому покрыть расстояние свыше десяти тысяч километров.

Тогда же на Дальнем Востоке в разговоре с Феликсом Пинкевичем я узнал, что наш командир Олег Герасимович Чефонов служит в Главном штабе ВМФ СССР, и что при встрече со всеми членами нашего экипажа он всегда радушен и приветлив. Что, наверное, и подвигло меня на создание условий для следующей встречи.

Шестая удивительная встреча, с капитаном 2-го ранга Сергеем Ивановичем Блынским, имела место 29 июля 2001 года, это был день Военно-морского флота — тоже примечательный факт. Утром я пришел к стеле, где традиционно собираются моряки. Особенно не оглядывался, слушал выступление бывшего командира атомной подводной лодки, капитана 1-го ранга в отставке Владимира Николаевича Ворошнина. После этого моряки начали искать своих знакомых, сослуживцев и кучковаться. Ко мне подошел незнакомый бородатый капитан 2-го ранга, совсем мне не знакомый, и обратился с вопросом:

— Простите вы, не… — он еще не договорил своей фразы, а я уже понял, кто передо мною стоит. Хотя фамилию его я сразу и не вспомнил, но родное лицо с родного корабля, хоть наполовину и скрытое бородой, конечно же, узнал. На всякий случай мы друг другу представились. Радости от встречи не было границ. Мы тут же сфотографировались. Я рассказал, что из нашего экипажа в Минске встретил Михаила Михайловича Баграмяна, что виделся в Москве с командиром, что в 1991 году побывал в Техасе. Таким образом, нас, моряков с дальневосточной лодки, в городе-герое Минске оказалось три человека. Только представить себе! Служили за десять тысяч с лишним километров, где-то у черта на куличках, и вот на тебе, в сухопутном городе встретились три члена одного экипажа.

С тех пор мы встречаемся регулярно — и в день ВМФ, и в день подводника, и в день Победы, и даже без поводов. Кстати, поводом для увеличения количества наших встреч стала эта книга.

Должна была состояться еще одна удивительная встреча — со старшим помощником командира Алексеем Алексеевичем Ротачем, родом из Ставрополья, который там же и жил. Несколько лет назад Олег Герасимович дал мне номер телефона Алексея Алексеевича. Естественно, я ему позвонил, и он очень обрадовался. Этим номером телефона, я поделился с Михаилом Михайловичем Баграмяном и Сергеем Ивановичем Блынским, и они тоже отзванивались нашему старпому. Алексей Алексеевич звал к себе в Ставрополь, а я его приглашал в Минск. Однако на мое приглашение он ответил, что приехать не может так как «не выездной», в виду болезни ног.

Как-то я купил очень интересную книгу, где в одной главе, написанной Олегом Герасимовичем Чефоновым, упоминались фамилии членов нашего экипажа, в том числе и Алексея Алексеевича. В очередную нашу телефонную беседу я поделился с ним этой информацией и посоветовал приобрести книгу. Но в Ставрополе ему найти ее не удалось. Тогда мы с Сергеем Ивановичем собрали бандероль и отправили Алексею Алексеевичу, а заодно и диск с записями песен о подводниках. Было очень здорово слышать по телефону бодрый и радостный голос нашего старпома, который благодарил нас за «заботу о личном составе». К сожалению, Алексей Алексеевич Ротач 22 июля 2008 года отошел в вечность. Его супруга Валентина Михайловна нашла возможным позвонить мне, чтобы донести эту печальную весть. Насколько для меня она оказалась горькой, настолько же я был впечатлен, если уместно так выразиться, что был об этом уведомлен одним из первых. О нашей общей большой утрате я сообщил Олегу Герасимовичу, и он был очень расстроен и обескуражен. Через год я снова звонил вдове нашего Алексея Алексеевича, и она сказала, что оба сына продолжили дело отца, служат на флоте.

Еще несколько удивительных встреч произошло 30 ноября 2003 года в Санкт-Петербурге. После двадцатилетнего перерыва я соприкоснулся с прошлым на встрече ветеранов 4-й флотилии. Постараюсь перечислить всех, кто присутствовал:

Адмирал Михайловский Аркадий Петрович, Герой Советского Союза, Командующий 1-й флотилией, Ленинградской ВМБ, Северным флотом, начальник ГУНиО, ВМА. Был с супругой.

Вице-адмирал Косяченко Марк Алексеевич, заместитель командующего Тихоокеанским флотом по тылу.

Вице-адмирал Храмцов Виктор Михайлович, командующий 4-й флотилией Тихоокеанского флота. Был с супругой.

Контр-адмирал Лапшин Евгений Николаевич, начальник штаба 4-й флотилии КТОФ.

Контр-адмирал Монастыршин Владимир Михайлович, командир дивизии на Севере, заместитель командующего флотилией в Гремихе. Генеральный директор Международной ассоциации ветеранов-подводников.

Контр-адмирал Чефонов Олег Герасимович, командир РПК СН «К-523» 21-й дивизии 4-й флотилии, служба в Главном штабе ВМФ СССР. Был с дочерью Еленой.

Капитан 1-го ранга Алкаев Николай Николаевич, командир подводной лодки, дивизии (или начальник штаба). На тот момент работал в администрации Приморского района Санкт-Петербурга. Был с супругой.

Капитан 1-го ранга Морозов Виталий Васильевич, командир РПК СН «К-477» 21-й дивизии 4-й флотилии.

Хаперский Валерий Дмитриевич, командир подводной лодки.

Капитан 1-го ранга Ищейкин, командир подводной лодки, преподавал в Военно-морской академии.

Капитан 1-го ранга Белый Александр Михайлович, член военного совета 4-й флотилии.

Капитан 1-го ранга Гачек, флагманский штурман 4-й флотилии.

Капитан 1-го ранга Антонов Геннадий Николаевич, флагманский ракетчик 4-й флотилии, начальник кафедры. Был с супругой.

Капитан 2-го ранга Бурковский Сергей Серафимович, начальник узла связи 4-й флотилии.

Подполковник Голубихин Юрий Александрович, начальник автотракторной службы 4-й флотилии.

Капитан 1-го ранга Зуйков Владимир Андреевич, помощник флагманского ракетчика 11-й дивизии подводных лодок. Секретарь Санкт-Петербургской общественной региональной организации ветеранов-подводников Тихоокеанского флота.

Капитан 1-го ранга Бабыкин Юрий Васильевич, флагманский специалист радиотехнической службы 21-й дивизии 4-й флотилии.

Капитан 1-го ранга Крутохвост Петр Иванович, заместитель командира подводной лодки, служба в Политотделе. Был с супругой.

Капитан 2-го ранга Насеров Шамиль Абдурахманович, командир БЧ-2 РПК СН «К-523», помощник флагманского ракетчика 4-й флотилии, преподавал в ВВМУ подплава, кандидат наук.

Капитан 1-го ранга Топильский Павел Глебович, командир I-го дивизиона БЧ-5 РПК СН «К-523» 21-й дивизии 4-й флотилии.

Мичман Ловкачев Алексей Михайлович, ст. торпедист РПК СН «К-523» и «К-497», ст. инструктор БЧ-3 штаба 21-й дивизии 4-й флотилии.

Войтецкий Юрий Викторович, служил на РПК СН «К-497» 21-й дивизии 4-й флотилии.

Полударов

Ларионов Борис Федорович, однокашник Чефонова О. Г. по ВМУ.

Но для меня главными здесь оказались три встречи: с капитаном 1-го ранга Павлом Глебычем Топильским, капитаном 2-го ранга Шамилем Абдурахмановичем Насеровым и, конечно же, нашим командиром контр-адмиралом Олегом Герасимовичем Чефоновым.

По тем временам наша жизнь на флоте была вполне обыкновенной и ничем выдающимся не являлась. Те жизненные обстоятельства, в которых я и мои товарищи обретались, от всех прочих ситуаций отличались лишь незначительно и разнились только в деталях. Поэтому если мне удалось в своей книге выделить интересные моменты, которые заинтересовали читателя, значит, я старался не напрасно.

В нынешнее время власть предержащие делают все, чтобы развалить флот, предать забвению то время, когда он достиг своего расцвета при Главнокомандующем ВМФ С. Г. Горшкове. Прозападно настроенные кликуши не без помощи агентов влияния в угоду Америке продолжают совершать действия, направленные на развал Российской империи — Советского Союза — Российской Федерации. Одни «демократическим воем» о бесчинствах, якобы творимых в России, своей массовкой создают благоприятный фон, на котором другие прямым противодействием попыткам России встать с колен пытаются уложить ее пластом, чтобы окончательно добить и безжалостно растоптать. К величайшему сожалению, при помощи этой пятой колонны Западу удается в представлениях обывателей низводить Россию в разряд стран третьего мира. А ведь история повторяется, и стоит помнить слова: «Весь мир насилья мы разрушим, до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим».

Вопрос — что в очередной раз будем строить? Сырьевую базу для Запада? Иначе зачем лже-демократы так настойчиво хотят доказать, что в действительности мы — рабская нация, которая должна работать на рудниках, находящихся на своей земле, но по каким-то непонятным причинам, принадлежащих паразитическому Западу.

Вы только посмотрите, что творится в России. Тем не менее верю, что Россия восстанет из разора и разрухи и Флоту российскому все-таки быть! Поэтому считаю своим долгом внести свой посильный вклад в предопределение его великого будущего. Ведь только на наших воспоминаниях можно воспитать новое поколение влюбленных в море мужчин, рассказать им правду о нас и наших ошибках, которых им лучше не повторять. И чтобы наш опыт не пропал, а стал камешком в фундаменте возрожденного флота, мы должны после себя оставить наши свидетельства, правдивые рассказы о нашей службе, а также наши мысли о своей стране и о флоте. Каждому, кто прослужил на подводных лодках и на надводных кораблях, есть о чем поведать. Здесь предметом разговора вообще является то, что для кого-то эта жизнь и это занятие (как мое ремесло подводника, так и любое другое от другого рассказчика) представляет для кого-то интерес и явится первой ненавязчивой инструкцией к ней. С другой стороны, это часть моей жизни, которой я горжусь, ибо не всем выпало жить в СССР и служить в военно-морском флоте, а уж про подводные лодки и не говорю, — это редкая и завидная судьба.

Так получилось, что в 2007 году один товарищ обратился ко мне с просьбой написать статью с военно-патриотическим уклоном для первого номера своего альманаха. Я согласился и к этому делу отнесся со всей серьезностью и ответственностью, на какие был способен и насколько мне позволило время. Первоначально я задумал в одной статье в небольшое количество страниц уложить нечто похожее на трилогию из следующих составляющих:

моя учеба в Школе техников 506-го УКОПП (Учебного Краснознаменного учебного отряда подводного плавания) им. Сергея Мироновича Кирова;

моя служба на подводных лодках Тихоокеанского флота;

историческая справка о создании и деятельности моего места учебы в Ленинграде — 506-го УКОПП им. С. М. Кирова.

Но, так получилось, что поневоле объем этих работ превысил разумные размеры статьи и каждая из составляющих превратилась в отдельный труд, который притязает на раздельно-самостоятельное существование. Хотелось, чтобы мой скромный опыт послужил примером для тех моряков, кому есть о чем поведать. А поведать о чем, я думаю, будет у каждого из них. Уже несколько лет я просматриваю интернет, где обнаружил большое количество статей про подводный флот. Среди множества работ в авторах просматривается разный жизненный и военно-морской опыт, угадывается разный уровень писательского мастерства. Неопытность и неискушенность некоторых из них не является препоной для их первых и последующих попыток. На мой взгляд, это правильно. Так как важнейшая задача — это донести до молодых читателей опыт и жизнь на флоте, что представляет интерес. Смею надеяться, что эта книга станет памятником нашему великому времени и всем моим товарищам, которые отдали часть своих жизней служению его Величеству Подводному флоту ВМФ СССР.

НАПРЫКАНЦЫ

(Послесловие)

В мою бытность службы в 21-й дивизии командиру ракетного подводного крейсера стратегического назначения «К-523» Олегу Герасимовичу Чефонову было присвоено звание «контр-адмирал» — пятому в ВМФ СССР и единственному на Тихоокеанском флоте. Конечно, заслуженно. Если говорить прямо, то наш командир — личность легендарная, правда, мы тогда этого не понимали. Чтобы это понять, нужно было прожить жизнь, накопить опыт. А это на сегодняшний день как раз то, что мы уже имеем.

Что такое командир подводной лодки? На мой взгляд — это успешный офицер: грамотный специалист и хороший организатор.

А что значит, когда командиру атомной подводной лодки присваивают адмиральское звание? Это более чем успешный офицер, это человек создающий судьбу флота, творящий сплав машины и человека, — он и выдающийся командир подводной лодки, и незаурядный педагог и воспитатель воинских экипажей, обладающих передовыми знаниями, умеющих применять их на практике и готовых встать на защиту Родины по первому ее зову.

Это не субъективная оценка моего первого командира, это взгляд на него с дистанции времени, когда я по возрасту стал старше его тогдашнего; это взгляд уже не юнца и подчиненного, а мудреца.

В мою пользу говорит многое. Например, аргумент первый, косвенный. Когда Олег Герасимович уходил на повышение, то из его командирской каюты было вынесено несколько коробок с литературой: книгами, журналами на военно-морскую тематику. Данное обстоятельство говорит о том, что наш командир даже после вахты в каюте не праздно проводил время, а продолжал учиться военному делу настоящим образом.

Как-то в пору моей службы в штабе я по какой-то причине оказался в автобусе с избранным обществом командиров подводных лодок. Там же был и Олег Герасимович. Обращаю внимание, что он уже не был моим командиром. Разговор в автобусе крутился вокруг разных тем, нет смысла передавать его конкретно. Но выйдя из автобуса и прокручивая эту беседу в памяти, я тогда же сделал вывод, что мой бывший командир — умница, он оказался на голову выше любого из собеседников. Кстати, тогда же другой командир Вадим Родионович Гармаш поведал о своей заветной мечте — купить черную «Волгу». И так проникновенно это было им сказано, что стало ясно: сила этой мечты не уступала желанию в свое время стать командиром атомной подводной лодки. Запомнил я ту поездку!

Второй аргумент. За время командования подводными лодками Олег Герасимович не потерял ни одной человеческой жизни, никто из его экипажей не погиб.

Еще один факт в обоснование предыдущего: оказывается, на нашем корабле было трудно служить. Уже в Минске я в одной компании познакомился с бывшим мичманом, который служил в тех же местах Приморского края. Так вот когда он узнал, что я служил на корабле Олега Герасимовича Чефонова, то ахнул! И сказал, что служба в экипаже этого командира всегда и всеми считалась самой трудной. А это значит, что Олег Герасимович чтил и соблюдал суворовскую заповедь — «Тяжело в учении, легко в походе». Значит, у нас по сравнению с другими экипажами на пару шансов было больше, чтобы выжить в военном противодействии с вероятным противником с нанесением ему максимально возможного ущерба. А этого уже достаточно.

В недавнем разговоре Михаил Михайлович Баграмян высказал тонкое и очень верное наблюдение, которое заключается в следующем. Благодаря политике нашего командира Олега Герасимовича Чефонова, направленной на удержание всех членов экипажа, на его сплочение и увлеченность своим профессиональным делом, пока мы принимали от промышленности и вводили корабль в первую линию, которое имело место примерно в течение пяти лет, случилось много положительного. Во-первых, в течение продолжительного времени сохранялся костяк экипажа, который послужил основой создания единой команды как монолитной боевой единицы. Во-вторых, была достигнута сплоченность и сплаванность экипажа. И в-третьих, каждый член нашего экипажа по прошествии немалого количества лет смог в памяти сохранить имена и образы своих товарищей. Ведь в других экипажах офицеры служили примерно по году, полтора, чего бывает недостаточно, чтобы закрепить в памяти всех товарищей и те узы, которые их скрепляют.

Последнее, но важное, характеризующее Олега Герасимовича как ответственного творца экипажей, а не просто служаку: как бы трудно ни служилось офицерам, как бы трудно ни приходилось ему лично с некоторыми из них, однако тех, кто заслуживал роста, Олег Герасимович ни разу не тормознул. Достойным офицерам он давал возможность расти, в нашем или в другом экипаже занять перспективную должность. А сколько было случаев, когда другой командир не отпускал хорошего специалиста или замечательного служаку именно из-за того, что боялся вместо него получить нечто иное, не отвечающее требуемому качеству.

С Чефоновым мы все выжили, на «чефоновских рудниках», как называли службу на его корабле, никто не потерял живота своего и даже не получил увечий, за что ему спасибо.

Приложения

Приложение 1

Список командования и минно-торпедных частей РПК СН 21-й дивизии 4-й флотилии ПЛ ТОФ (20.08.1979-22.06.1981)

РПК СН пр. 667Б «К-497» (в/ч 36176-1)

Командир — капитан 2-го ранга Лазарев Николай Иванович (до него был капитан 1-го ранга Еременко Анатолий Павлович, а после — капитан 2-го ранга Таранов).

СПК БУ — капитан 3-го ранга Копейкин Евгений Борисович.

СПК — капитан 3-го ранга Путинцев Владимир Александрович.

ЗКПЧ — капитан 3-го ранга Бандюк Евгений Макарович.

Командир БЧ-3 — ст. лейтенант Емельянов Александр Сергеевич — 25.01.1952 г. р., из служащих, русский, член ВЛКСМ с 04.1971 г., стаж с 25.07.1970, окончил ТОВВМУ в 1975 г.

Командир БЧ-3 — лейтенант Лебедев Евгений Валерьевич.

Старшина команды торпедистов — мичман Сердечный Николай Павлович — 08.12.1954 г. р., русский, член КПСС стаж с 04.11.1973, окончил ШСТ (школа старшин-техников).

Старший торпедист — мичман Заборющий Сергей Иванович — 08.10.1955 г. р., украинец, член ВЛКСМ, стаж с 04.11.1973, окончил ШСТ.

Старший торпедист — мичман Зязев Евгений Васильевич — 08.02.1955 г. р., русский, член ВЛКСМ, стаж с 04.11.1973, окончил ШСТ.

РПК СН пр. 667Б «К-497» (в/ч 36176-2)

Командир — капитан 1-го ранга Соловьев Олег Васильевич (затем капитан 1-го ранга Григорий Михайлович Щербатюк).

СПК БУ — вакантно.

СПК — капитан 2-го ранга Денисов Николай Александрович.

ЗКПЧ — капитан 2-го ранга Ставский Николай Сергеевич.

ПК — капитан-лейтенант Крюков Виктор Владимирович.

Командир БЧ-3 — лейтенант Володькин Владимир Николаевич — 06.12.1953 г. р., из рабочих, русский, член ВЛКСМ, стаж с 22.07.1972, окончил ТОВВМУ в 1977 г.

Командир БЧ-3 — лейтенант Афонин Валерий Валентинович.

Старшина команды торпедистов — мичман Черный Николай Владимирович — 29.10.1956 г. р., белорус, член КПСС, стаж с 12.11.1974, окончил ШСТ (школа старшин-техников).

Старший торпедист — мичман Капырин Николай Львович — 08.11.1956 г. р., русский, член ВЛКСМ, стаж с 09.11.1974, окончил ШСТ.

Старший торпедист — старшина 2-й статьи Грунин; матрос Лобанов Сергей Анатольевич — призыв 1-е полугодие 1979 года, на 31.10.1980 за штатом; матрос Андреев — призыв 1-е полугодие 1980 года, на 31.10.1980 за штатом.

РПК СН пр. 667Б «К-500» (в/ч 15163-1)

Командир — капитан 1-го ранга Шпирко Валентин Андреевич (затем капитан 2-го ранга Николай Михайлович Зверев).

СПК БУ — капитан 2-го ранга Исай Андрей Андреевич.

СПК — капитан 2-го ранга Крашенинин Анатолий Георгиевич.

ЗКПЧ — капитан 3-го ранга Окунев Иван Алексеевич.

ПК — капитан-лейтенант Анисимов Виктор Андреевич.

Командир БЧ-3 — капитан 3-го ранга Куксов Анатолий Михайлович — 09.05.1948 г. р., из служащих, русский, беспартийный, стаж с 19.08.1966, окончил ТОВВМУ в 1971 г.

Старшина команды торпедистов — мичман Ситкин Юрий Васильевич — 26.04.1955 г. р., русский, член ВЛКСМ, стаж с 13.11.1973, окончил ШСТ (школа старшин-техников).

Старший торпедист — мичман Белобородов Александр Илларионович — 15.11.1958 г. р., русский, кандидат в члены КПСС, стаж с 01.10.1976, окончил 10 классов.

Старший торпедист — старший матрос Димов.

Старший торпедист — матрос Скребцов.

РПК СН пр. 667Б «К-500» (в/ч 15163-2)

Командир — капитан 1-го ранга Авдеев Анатолий Владимирович (06.09.1939, русский, из рабочих, член КПСС с 04.1970, стаж с 31.08.1958, окончил ТОВВМУ в 1963 г.) (затем капитан 2-го ранга Алексей Алексеевич Ротач).

СПК БУ — капитан 3-го ранга Шепель Валерий Николаевич.

СПК — капитан 3-го ранга Германов Николай Никитич.

ЗКПЧ — капитан 2-го ранга Мезенцев Федор Федорович.

Командир БЧ-3 — ст. лейтенант Кольцов Георгий Александрович — 26.07.1953 г. р., из служащих, русский, член ВЛКСМ с 01.1968, стаж с 29.07.1970, окончил ТОВВМУ в 1975 г.

Командир БЧ-3 — лейтенант Мархель.

Старшина команды торпедистов — мичман Шахрай Виктор Иосифович — 20.09.1957 г. р., белорус, член ВЛКСМ, стаж с 10.11.1975, окончил ШСТ (школа старшин-техников).

Старший торпедист — мичман Марков Сергей Михайлович — 1958 г. р., русский, кандидат в члены КПСС, стаж с 11.1976, окончил ШСТ, холост, слесарь.

Старший торпедист — мичман Стефаненков Андрей Петрович — 08.06.1958, русский, стаж с 11.1976, окончил ШСТ, женат, автослесарь.

Старший торпедист — матрос Мартынюк — призыв 1-е полугодие 1979 г., на 31. 10.1980 в штате.

РПК СН пр. 667Б «К-512» (в/ч 10479-1)

Командир — капитан 2-го ранга Маляров Виталий Степанович.

СПК БУ — вакантно.

СПК — капитан 3-го ранга Андрусенко Владимир Андреевич.

ЗКПЧ — вакантно.

ПК — капитан-лейтенант Пестерев Евгений Васильевич.

Командир БЧ-3 — ст. лейтенант Ефремов Сергей Анатольевич — 14.05.1955 г. р., из служащих, русский, член КПСС с 12.1976, стаж с 24.07.1972, окончил ТОВВМУ в 1977 г.

Командир БЧ-3 — лейтенант Лебедев Евгений Валерьевич.

Старшина команды торпедистов — мичман Гончарук Николай Григорьевич — 23.02.1957 г. р., украинец, беспартийный, стаж с 01.11.1975, окончил ШСТ (школа старшин-техников).

Старший торпедист — мичман Логвинов Сергей Витальевич — 1957 г. р., русский, член ВЛКСМ, стаж с 02.05.1977.

Старший торпедист — мичман Агалдинов Фазнавий Яковлевич — 01.06.1955 г. р., башкир, член ВЛКСМ, стаж с 04.11.1974, окончил ШСТ.

Старший торпедист — матрос Шелухин.

РПК СН пр. 667Б «К-512» (в/ч 10479-2)

Командир — капитан 1-го ранга Гармаш Вадим Родионович (затем капитан 2-го ранга Николай Александрович Денисов).

СПК БУ — капитан-лейтенант Стрелец Николай Иванович.

СПК БУ — капитан 3-го ранга Фащиленко.

СПК — капитан 2-го ранга Архипенко Владимир Васильевич.

ЗКПЧ — капитан 3-го ранга Шах Валентин Петрович.

ПК — капитан-лейтенант Тухватулин Рашид Владимирович.

Командир БЧ-3 — лейтенант Лучин Петр Александрович — 06.05.1956 г. р., из служащих, русский, член КПСС с 11.1977, стаж с 27.07.1973, окончил ТОВВМУ в 1978 г.

Командир БЧ-3 — лейтенант Горохов Александр Васильевич.

Старшина команды торпедистов — мичман Ситников Николай Анатольевич — 22.12.1955 г. р., русский, член ВЛКСМ, стаж с 10.11.1974, окончил ШСТ (школа старшин-техников).

Старший торпедист — старшина 1-й статьи Домнин; матрос Савушкин — призыв 1-е полугодие 1979, на 31.10.1980 за штатом.

Старший торпедист — старший матрос Огарков; матрос Баринов — призыв 1-е полугодие 1980 г., на 31.10.1980 за штатом.

РПК СН пр. 667Б «К-523» (в/ч 95016)

Командир — контр-адмирал Чефонов Олег Герасимович.

СПК БУ — капитан 3-го ранга Филонов Владислав Андреевич.

СПК — капитан 2-го ранга Ротач Алексей Алексеевич.

ЗКПЧ — капитан 3-го ранга Андросов Василий Сергеевич.

ПК — капитан 3-го ранга Баранченко Геннадий Иванович.

Командир БЧ-3 — капитан-лейтенант Николаев Виктор Степанович — 23.11.1947 г. р., из рабочих, русский, беспартийный, окончил ВВМУПП в 1973 г.

Командир БЧ-3 — лейтенант Крюков Александр Юрьевич.

Старшина команды торпедистов — мичман Киданов Виктор Васильевич — 03.08.1956 г. р., русский, член КПСС, стаж с 08.11.1974, окончил ШСТ (школа старшин-техников).

Старший торпедист — мичман Хомченко Александр Иванович — 28.09.1958 г. р., русский, член ВЛКСМ, стаж с 03.11.1976, окончил ШСТ.

Старший торпедист — после Ловкачева А. М. матрос Маклашкин Юрий Михайлович, матрос Евгений Ножкин.

РПК СН пр. 667Б «К-530» (в/ч 30949)

Командир — капитан 1-го ранга Андрей Иванович Колодин, (затем капитан 1-го ранга Николай Никитович Германов).

СПК БУ — капитан-лейтенант Воронов Валентин Петрович (затем Гаврилин В. М.).

СПК — капитан 3-го ранга Ильин Владислав Алексеевич.

ЗКПЧ — капитан 3-го ранга Медведев Николай Павлович.

ПК — капитан-лейтенант Ломакин Александр Викторович (затем Акимов).

Командир БЧ-3 — капитан 3-го ранга Мокрушин Павел Иванович — 20.01.1949 г. р., из рабочих, русский, стаж с 19.08.1966, окончил ТОВВМУ в 1971 г.

Старшина команды торпедистов — мичман Рехтин Федор Иванович — 27.04.1946 г. р., русский, член ВЛКСМ, стаж с 15.11.1965, окончил 11 классов.

Старший торпедист — мичман Антипов Леонид Дмитриевич — 03.10.1956 г. р., мариец, член ВЛКСМ, стаж с 01.11.1974, окончил ШСТ.

Старший торпедист — мичман Мининберг Владимир Лазаревич — 1958 г. р., украинец, член ВЛКСМ, стаж с 11.1976, окончил ШСТ.

РПК СН пр. 667Б «К-477» (в/ч 63921-1)

(прибыл в конце ноября 1979 года с полуострова Камчатка)

Командир — капитан 1-го ранга Виталий Васильевич Морозов.

СПК — капитан 3-го ранга Фащиленко.

Командир БЧ-3 — капитан-лейтенант Матора Александр Тимофеевич.

Командир БЧ-3 — лейтенант Горохов Александр Васильевич.

Старшина команды торпедистов — мичман Кирасиров З. А.

Старший торпедист — мичман Якунин И. В.

Старший торпедист — старший матрос Хужаяхметов Ф. С.

Старший торпедист — матрос Шарыгин Юрий Васильевич 1960 г. р., призыв весна 1980 г.

РПК СН пр. 667Б «К-477» (в/ч 63921-2)

(прибыл с полуострова Камчатка)

Командир — капитан 1-го ранга Платонов (затем Владимир Николаевич Довженко).

Командир БЧ-3 — Овсеенко.

Старший торпедист — старшина 2-й статьи Шугуров Рамиль Закирович — 1-й класс, призыв — май 1978 г.

Старший торпедист — матрос Бодунов Игорь Александрович — призыв — 1-й класс, май 1979 г.

Старший торпедист — матрос Степанов.

Приложение 2

Список офицеров штаба 21-й дивизии РПК СН 4-й флотилии АПЛ (в период 1979-1981 годы)

Контр-адмирал Парамонов Эдуард Николаевич — командир дивизии.

Капитан 1-го ранга Юрий Иванович Смирнов — начальник штаба.

Капитан 1-го ранга Владимир Петрович Бондарев — начальник штаба.

Капитан 1-го ранга Николай Никитович Береговой — зам. командира.

Капитан 2-го ранга Лукьянов — СПНШ-У.

Капитан 2-го ранга Николай Иванович Королевский — СПНШ-С.

Капитан 2-го ранга Леонид Иванович Скубиев — Ф-1.

Капитан 3-го ранга Виктор Владимирович Плетнев — пом. Ф-1.

Капитан 2-го ранга Воровин — Ф-2.

Капитан-лейтенант Можевитин — пом. Ф-2.

Капитан-лейтенант Виталий Антонович Погосский — пом. Ф-2.

Капитан 2-го ранга Виктор Григорьевич Перфильев — Ф-3.

Мичман Алексей Михайлович Ловкачев — старший инструктор БЧ-3

Капитан 2-го ранга Константин Винокуров — Ф-4.

Капитан 2-го ранга Станислав Сергеевич Гусев — Ф-РТС.

Капитан 2-го ранга Юрий Васильевич Бабыкин — Ф-РТС.

Мичман Сергей Антонович Колосов — старший инструктор РТС.

Капитан 2-го ранга Анатолий Юрин — Ф-РЭБ.

Капитан 3-го ранга Алексей Израилевич Шахов — Ф-СПС.

Капитан 2-го ранга Иорин — Ф-ХС.

Майор м/с Алексеенко — Ф-МС.

Старший лейтенант В. Александрович Васильев — Ф-ФПиС.

Капитан 1-го ранга Виктор Сергеевич Топилин — начальник ЭМС.

Капитан 2-го ранга Генрих Борисович Иванов — ЭМС.

Капитан 2-го ранга Сатин — ЭМС.

Капитан 2-го ранга Сергей Иванович Мальцев — ЭМС.

Капитан 2-го ранга Торопов — ЭМС.

Капитан 2-го ранга Михаил Нуреев — ЭМС.

Капитан 3-го ранга Василий Графов — ЭМС.

Мичман Николай Петрович Стулин — старший инструктор (водолаз).

Капитан 3-го ранга Вячеслав Тихонов — начальник отдела кадров.

Капитан 3-го ранга— начальник особого отдела

Капитан 1-го ранга Юрий Иванович Толстов — начальник ПО.

Капитан 2-го ранга Владимир Васильевич Малмалаев — зам. нач. ПО, нач. ПО.

Капитан 3-го ранга Волков — зам. нач. ПО.

Капитан-лейтенант Леонид Иванович Старовойтов — ПО (по комс. работе).

Лейтенант Киреев — ПО (по комс. работе).

Капитан-лейтенант Оятьев — пом. Ф-? или ПО-?

Киселев — ?

Богданов — ?

Кучаев — ?

Новиков — ?

Ванюков — ?

Комаров — ?

Приложение 3

Список штабной команды 21-й дивизии РПК СН 4-й флотилии (в период 1979-1981 годы)

Старшина 1-й статьи Удалов Игорь А. — рабочая комната; призван — ноябрь 1977

Старшина 2-й статьи Голиков В. Ф. — политотдел; ноябрь 1977 (1978?)

Старшина 2-й статьи Малов В. А. — строевая часть; ноябрь 1977 (1978?)

Старшина 2-й статьи Петренко А. П. — секретная часть; май 1978

Старшина 2-й статьи Прокофьев А. Н. — секретная часть; ноябрь 1978

Старшина 2-й статьи Рыбочкин В.

Старшина 2-й статьи Старчиков Николай Н. — секретная библиотека; ноябрь 1978

Старший матрос Герасимов И. Ю. — строевая часть;

Старший матрос Иванов П. — особый отдел;

Старший матрос Калинин В. В. — политотдел; май 1978

Старший матрос Шевченко А. А. — отдел кадров; май 1978

Матрос Андреев Александр Семенович — 10.06.1961 г. р., русский 05.05.1980

Матрос Близнецов О. Н. — особый отдел; май 1980

Матрос Бродников Н. Н. — особый отдел;

Матрос Волков Г. Е. — особый отдел; май 1979

Матрос Думнов П. Ф. ноябрь 1977

Матрос Ефимов — партучет;

Матрос Игуменцев Владимир В. — рабочая комната; ноябрь 1978

Матрос Кочев А.

Матрос Левченко

Матрос Лоншаков М. Е. май 1980

Матрос Павлюкевич Н. Н. май 1980

Матрос Панкратов О.

Матрос Печенкин С. М. — машбюро; ноябрь 1978

Матрос Притула П. Н. — секретная часть; май 1979

Матрос Сафонов — особый отдел;

Матрос Степанов — секретная часть;

Матрос Терещенко Владимир В. — ЭМС;

Матрос Шкир В. Г.

Матрос Шулембаев У. Ш. май 1978

Приложение 4

Список команд торпедоловов

«ТЛ-9» проекта 368 (на 22.10.1980 г.)

Командир катера — Артемов Олег Владиславович (допущен к самостоятельному управлению приказом № 0233 от 17.12.1979 г.)

Михайлов.

Лермонтов.

Романов.

Усов.

Тюренков.

Здориков.

Решетников.

Саватеев.

«ТЛ-554» проекта 368 (на 09.04.1981 г.)

Командир катера — мичман Нюхов Анатолий Иванович.

Старший рулевой сигнальщик — старший матрос Ершов Михаил Матвеевич, 01.06.1959 г. р., русский, чл. ВЛКСМ с 1974г., образование — 10 кл., призван — 05.05.1978 г., холост.

Рулевой сигнальщик — матрос Божко Николай Федорович, 1958 г. р., г. Коркино Челябинской обл., русский, чл. ВЛКСМ с 1973 г., образование — среднее, призван — 10.1978 г., холост.

Старший радиометрист-наблюдатель — радиотелеграфист — матрос Красненко Александр Владимирович, 1959 г. р., Кичка Ривка Луцкого р-на Волынской обл., украинец, чл. ВЛКСМ с 1976 г., образование — 8 классов, призван — 11.1978 г., холост.

Старшина команды мотористов-электриков — старшина 2-й статьи Чуриков Виктор Митрофанович — 04.1960 г. р., с. Андреевка Нижнедевицкого р-на Воронежской обл., русский, б/п, образование — 11 классов, призван — 04.1978 г., холост.

Моторист-электрик — матрос Шорин Виктор Александрович, 03.1961 г. р., с. Тишково, Володарского р-на Астраханской обл., русский, чл. ВЛКСМ с 1978 г., образование — 10 кл., призван — 25.04.1979 г., холост.

Моторист-электрик — матрос Гафиатулин Ринат Санедулович, 09.1960 г. р., г. Чистополь Татарской ССР, татарин, чл. ВЛКСМ с 1975 г., образование — 10 кл., призван — 04.1979 г., холост.

Старший торпедист — старший матрос Евсеев Валерий Леонидович, 01.1960 г. р., д. Вендинча Ударского р-на, Коми АССР, коми, б/п, образование — 10 кл., призван — 11.1978 г., холост.

Радиотелеграфист — старшина 2-й статьи Аниськов Александр Иванович, 09.1959 г. р., пос. Чернятин Каменского сельсовета, Климовского р-на, Брянской обл., русский, чл. ВЛКСМ с 1974 г., образование — 10 кл., призван — 04.05.1978 г., холост.

За штатом:

Рулевой сигнальщик — матрос Зверев Александр Леонидович, 01.1961 г. р., г. Копейск Челябинской обл., русский, б/п, призван — 04.1979 г., холост.

Моторист — матрос Веселов Алексей Юрьевич, 1961 г. р., д. Б. Тычин Пошехонского р-на Ярославской обл., русский, б/п, образование — 8 кл., призван — 10.1979 г., холост (убывает в Севастополь).

Приложение 5

Список личного состава экипажа РПК СН «К-523» (в/ч 95016)

в период 1976-1979 год

Приложение 6

Памятные даты РПК СН «К-523» (заводской № 227)

11.03.1975 — зачислен в списки кораблей ВМФ СССР.

01.07.1976 — заложен в цехе завода им. Ленинского комсомола в Комсомольске-на-Амуре.

02.12.1976 — осуществлен физический пуск ЯЭУ (СЭУ).

03.05.1977 — спущен на воду (выведен из цеха).

25.07.1977 — переквалифицирован в ракетный подводный крейсер стратегического назначения (РПК СН).

18.10.1977 — произвел ракетную стрельбу залпом 2-я ракетами, в день рождения командира Чефонова О. Г.

30.10.1977 — вступил в строй после ракетной стрельбы. Поднят Военно-морской флаг.

17.02.1978 — включен в состав КТОФ ВМФ СССР. «К-523» должна была по первоначальному плану уйти на Камчатку, однако в бухте Павловского была образована 21-я дивизия, в состав которой и была включена.

12.09.1986-01.07.1994 — находился на Дальневосточном заводе «Звезда» в Большом Камне, где проходил средний ремонт.

26.07.1992 — на «К-523» была произведена замена Военно-морского флага СССР на Андреевский флаг Российской Федерации.

28.03.1995 — исключен из списков ВМФ Российской Федерации.

31.01.1996 — находился в бухте Павловского.

01.07.1997 — поставлен в Чажме на прикол.

1999-2000 — «К-523» утилизирован. Закладная доска передана в музей завода «Звезда» в г. Большой Камень.