Мы приземлились в городе Абеше, где наша военная база со своим десятком бунгало, ангарами и взлетно-посадочной полосой была единственным признаком цивилизации. Начался марш через пустыню, во время которого нас обучали стрелять из базуки LRAC. Нашими мишенями были остатки грузовиков и других транспортных средств, пострадавших от снарядов двадцать пять лет тому назад во время кровопролитной гражданской войны. Мой напарник дал знак, что ракета заряжена, хлопнул меня по каске и бросился в сторону, чтобы не обжечься пламенем, которое извергалось сзади. В нескольких метрах от нас стоял старший бригадир Хант, который смотрел в бинокль, как я стреляю, и одобрительно кивал.

Я был готов выстрелить второй ракетой, когда за целью показался караван. Я протер глаза, снова посмотрел и уже более четко увидел верблюдов и людей на них. Это были кочевники, которые пересекали пустыню таким же образом, как и их предки сотни лет назад. “Alte Au Feu!”, выкрикнул Хант, приказывая прекратить огонь. Он тоже увидел караван.

Мы ждали в течение нескольких минут, наблюдая за кочевниками, которые не подозревали, что по направлению к ним была направлена противотанковая ракета. Когда караван покинул стрелковый полигон, младший сержант отдал приказ выстрелить второй ракетой. В окрестностях города Абеше я чувствовал себя как легионер прошлого века. Только мое оборудование было современным, а ландшафт и местное население не менялись на протяжении веков. Однажды утром, когда мы бежали кросс, Кормье повел нас километра на четыре от базы по неизвестным дорожкам. Мы зашли в скалистую область, где ландшафт изменился и стал более холмистым. Вдруг на холме появились две фигуры. Одна из них опиралась на длинное копье. Я думал, что участвую в съемках фильма Шака Зулу, но крик Ханта вернул меня в реальность: «Mon adjutant, эти люди вооружены». Кормье посмотрел, улыбнулся и побежал вниз по тропинке, которую знал он один. Сержант шестой раз был в Чаде и много раз в Абеше. Он знал область как свои пять пальцев. Тропа извивалась между скалами, и мы упустили из виду оба силуэта. Примерно через пять минут сержант остановился и показал нам холм. На вершине мы заметили две фигуры, но они уже стояли спиной к нам. Оказалось, что мы окружены холмами. Люди были опоясаны луками и колчанами со стрелами. Старший бригадир был прав, эти люди были вооружены.

– Это охотники, они преследуют дичь, – спокойно объяснил нам Кормье.

– А если они людоеды? Может быть, мы дичь, – Хант рассмеялся.

– Не боишься, старший бригадир Хант? – пошутил Кормье.

– Нет, просто даю вам, fucking рапорт о fucking situation, mon adjutant. У них оружие, и мы, fucking ничто.

Кормье снова рассмеялся, а затем серьезным тоном сказал нам:

– Правда, если они очень голодны, могут рискнуть напасть на нас, это все еще дикие племена, но я думаю, что их стоит увидеть, не каждый раз они появляются.

Во время разговора на соседнем холме появились еще два силуэта. Может, они, как и мы, шли парами.

Кроссы в Абеше были незабываемыми. Пустыни и полупустынные скалистые местности, холмы, охотники, подпрыгивающие антилопы и караваны кочевых племен заставляли меня думать, что я вернулся на тысячу лет назад и был частью неизменившегося мира. Я знал, что я не принадлежу ему и здесь не задержусь, но, по крайней мере, у меня был шанс прикоснуться к этому уголку планеты, забытому цивилизацией. Однажды в воскресенье днем мы отправились на грузовике на местный рынок. Там продавали все – всевозможные безделушки и тряпье, начиная от кожаных украшений и пластиковых бутылок, пустые банки из-под кока-колы, старые гвозди, проволоку и еще много чего-то, что в нашем мире мы, как правило, выбрасываем. В конце одного из рядов продавцов на табуретках из верблюжьей кожи сидели двое мужчин в странной одежде и кожаных сандалиях. Перед ними не было товара, а только стояла большая сумка, которая тоже была из верблюжьей кожи.

– Что вы продаете? – спросил я их, они посмотрели друг на друга и вместо того, чтобы ответить, решили встать и уйти.

Как только один из них взвалил на плечо мешки, стоявший рядом продавец верблюжьей кожи заговорил с ними на каком-то диалекте. Пожилые мужчины одобрительно кивнули, и торговец обратился ко мне на ломаном французском:

– Босс, босс, я объясню вам. Эти мужчины охотники, и в мешке гепардовые шкуры. Они не любят солдат, и ваша форма их беспокоит. Я объяснил, что все в порядке, что вы французы. Охота на гепардов запрещена, а я могу сделать для вас верблюжий стул. – Продавец показал мне табурет, на котором сидели минуту назад охотники, а затем продолжил: – Я шью стулья из меха гепарда, и вы, босс, можете взять табурет во Францию или отправить по почте.

– Вы имеете в виду, что у них сумка полна гепардовыми шкурами? – спросил я с удивлением.

– Да, босс, есть и змеи, питоны.

– Что-о? В мешке живые змеи?

– Нет головы, нет, сумки из кожи гепарды и кожи змей, – уточнил купец.

– Ну, скажите им, чтобы показать их мне.

Торговец обратился к охотникам, видимо, уверяя их, что я им не угрожаю и они могут показать мне свой товар. Двое мужчин из пустыни осторожно раскрыли мешок и вытащили шкуру. Расстелили ее на земле, так чтобы я рассмотрел ее. Кожа была очень грубо обработана, но не следовало забывать про путешествие в несколько тысяч лет.

Рассматривая то, что осталось от несчастного гепарда, я понял, что помимо отверстий для глаз в шкуре было еще шесть дырок различных размеров. Я попросил показать другую шкуру. Охотники убрали первую шкуру и постелили на землю другую. После краткого осмотра я увидел, что и на ней много отверстий. Я провел пальцем по одному из них и спросил торговца:

– Почему так много отверстий в коже?

– Ах, босс, вы охотитесь на гепарда копьями и стрелами, – он указал на копье, которое лежало на земле возле одного из охотников, и объяснил: – Большие отверстия копьем и небольшие отверстия стрелами.

– Ну, ясно, что они должны убить его, но такое количество копий и стрел, мне кажется, слишком.

– Раненый гепард – очень опасен, лучше убейте! – настаивал торговец.

– Ладно, ладно, я согласен, но все же спросите их, есть ли у них что-то с меньшим количеством отверстий.

Как только продавец верблюжьей кожи передал охотникам мою просьбу, они внимательно осмотрели товар и после долгих поисков нашли пару шкур только с несколькими отверстиями. Я сторговал три гепардовые шкуры, три метра змеиной и два табурета из верблюжьей кожи за 250 французских франков, что в то время было равно 50 долларам США. И продавцы, и я были довольны сделкой, мы пожали друг другу руки, и каждый пошел своей дорогой. Охотники – в лагерь среди скал, торговец – в хижину в деревне, а я – к грузовику, который привез меня обратно на базу.

Военной почтой я отправил табурет с гепардовой кожей своему дяде в Испанию, а со змеиной – маме в Болгарию. Я не нуждался в них, я оставил себе самое ценное – воспоминания о рынке в Абеше и контакте с людьми из совершенно другого мира.

***

Нам оставалось еще две недели стоять на постах изолированного гарнизона, когда нас собрал сержант Кормье и сообщил, что будет организован поход через пустыню на верблюдах.

– Каждый легионер, прошедший учения в Абеше, должен почувствовать дыхание пустыни, как чувствовали его наши предки, – начал свою речь наш командир. – Когда-то переходы, как тот, который я организовал, были для легионеров обычным делом. Сегодня мы наймем верблюдов и прикоснемся к сердцу пустыни, посетив лагерь кочевников. Цель этой кампании – не патрулировать. Она организована с единственной идеей – соблюдать традиции легиона прошлых времен, оказать почести тем, кто умер в пустыне и благодаря кому мы живем лучше. Все сейчас снимите зеленые береты, наденьте Белые кепи, чтобы помнить о наших предках в пустыне!

Через час два кочевника с двумя десятками верблюдов ждали у ворот базы. Кормье, очевидно, знал их, так как махнул рукой постовому и дал знак – все в порядке. Три боевые группы нашего Третьего взвода были готовы отправиться в новое приключение по скалистой пустыне. Унтер-офицер Резен имел честь нести флаг легиона и встал рядом с сержантом Кормье во главе каравана. Постовой отдал нам честь, когда мы выходили из ворот.

Наш славный поход чуть было не провалился из-за лучного животного подразделения – орла с подрезанными крыльями. Эта птица постоянно жила в самолетных ангарах, но непонятно, почему она явилась посмотреть на отправление каравана и вдруг прыгнула к верблюду нашего знаменосца.

Верблюд в свою очередь начал подпрыгивать, как испуганная лошадь. Я никогда не думал, что это огромное животное может прыгать так высоко. Казалось, оно хотело раздавить копытами орла. Резен изо всех сил вцепился в шею верблюда, чтобы удержаться на спине и не выронить флаг. Наконец, несколько минут спустя животное успокоилось и перестало прыгать, а орел покинул поле боя и отправился в свой любимый ангар.

Унтер-офицер снова сел в седло, поднял флаг, и мы тронулись к пустыне. Мы давно привыкли к солнцу и жаре, и этот переход на спинах верблюдов показался нам экстравагантной поездкой.

Примерно через три часа мы добрались до лагеря кочевников. Один из их вождей говорил по-французски и пригласил нас выпить чашку чая. Кормье явно не в первый раз нанимал верблюдов у кочевников – нас приветствовали как старых друзей, и все вошли в палатку вождя. Чай является самым дорогим в этом районе мира, где воду можно найти только в оазисах.

Основная пища здесь – это финики и верблюжье молоко. Сушеное мясо – роскошь. Они жили очень скромно и выживали в очень трудных условиях. Торгуя по оазисам, кочевникам удавалось хоть что-то заработать.

Старшина Кормье и старший бригадир Хант остались поговорить с вождем, а мы разбрелись по лагерю поприветствовать остальных членов племени. Единственное слово, которые дети произносили по-французски, было cadeau – выпрашивая что-то в подарок. Мы дали им небольшие пластиковые пакеты с обычным военным печеньем, которое было при нас, и дети были счастливы. Некоторые даже в знак благодарности дали нам финики. Самым пожилым в племени было 35–40 лет, но они имели вид семидесятилетних стариков. Иллер, которому было 30 лет, был похож на сына вождя, которому также было 30. Недостаток воды, одного из основных элементов жизни, увеличивал рост смертности в этом жарком и сухом районе мира, а из-за хронического обезвоживания и жаркого солнца местные люди быстро старели. Несмотря на условия, в которых они жили, эти люди улыбались и веселились. Они знали, как получать удовольствие от мелочей, и у них был другой тип нравственных ценностей. Тяжелый изнурительный ежедневный труд оставлял шрамы на их телах, но дух их был чист. Встреча с ними была как прикосновение к другому миру, и я по-настоящему оценил их гостеприимство, так как они поделились с нами тем немногим, что у них было.

На обратном пути на базу я чувствовал себя комфортно на спине верблюда и уже думал, что пустыня не может удивить меня ничем, как вдруг задул сильный ветер. Животные встревожились. Кочевники, которые сопровождали нас, указали на скалы вдали, и объяснили, что мы остановимся там, чтобы спрятаться от надвигающейся бури.

Я замотал Белое кепи тонким шарфом, который затем замотал вокруг шеи и затянул. Ветер, в самом деле, был очень сильным, но я не видел причин останавливаться, а тем более прятаться за какие-то скалистые холмы. Верблюды, очевидно, не разделяли мнение своих ездоков и побежали галопом к появившимся на горизонте холмам. Я никогда не видел, чтобы верблюд двигался так быстро, и теперь сидел на огромном животном, которое мчалось бешеным галопом. Я изо всех сил вцепился в седло, а поводья ослабил. Я потерял всякий контроль над верблюдом, просто держался за него, чтобы не упасть. Я не мог судить, насколько близко были скалы, и уже даже не смотрел вперед, я просто хотел, чтобы этот зверь остановился. Передо мной Йорданов болтался на своем верблюде, и, казалось, вот-вот упадет. В отличие от меня, он вцепился в седло и крепко держал вожжи. Никто из нас не был готов к такой езде и действовал по своему усмотрению с единственной целью – не упасть. Я услышал, как матерится младший сержант, который вспомнил весь свой словарь ругательств. Я посмотрел на бедуинов, которые ехали рядом с нашей колонной, и увидел, что их тела как будто слились с животными. Человек и верблюд скакали как одно целое, всадник был просто продолжением горба. По их улыбкам я понял, что они с удовольствием наблюдают, как мы шатаемся. В какой-то момент я поймал ритм галопа и начал двигать свое тело синхронно с подпрыгиваниями горба. Вскоре после того как я снова взял поводья в руки, я начал ощущать удовольствие от езды. Мне казалось, что я катаюсь на мотоцикле своей мечты и на полной мощности разрезаю воздух. Мотоцикл и тело – всегда одно целое, так что то же самое должно получиться и с верблюдом, чтобы я мог наслаждаться безумным порывом. Только я начал осваивать езду и сливаться с движением верблюда, как перед нами вдруг показались скалистые холмы. Кочевники объехали первую скалу, и перед тем как мы спрятались за ней, показали нам, чтобы мы оглянулись назад. Я повернул голову и широко раскрыл глаза: на несколько километров от нас горизонт был черным. Темная масса приближалась с головокружительной быстротой. Это ли апокалипсис, на секунду задумался я, но сразу получил ответ – кричал старший бригадир Хант: «Это fucking песчаный ураган, закройте свой fucking рты и заверните свои fucking fucking головы в шарфы!»

Старшина Кормье вынул из ранца лыжные очки, которые были обязательной частью снаряжения в пустыне, и поднялся на скалу, откуда было видно приближающееся облако. Несколько любопытных легионеров, и я в том числе, последовали его примеру и, надев очки, начали выглядывать из-за скал. Бедуины выбрали место для лагеря и уложили верблюдов у основания скалистого холма. Я не мог себе представить, что останусь в живых, если эта темная масса песка и пыли упадет на нас. Но наши вожаки спокойно стояли около лежавших верблюдов. Облако было всего в километре, и с минуту на минуту оно упало бы на нас. Я сделал глубокий вдох, готовясь испытать на себе воздействие темной массы. Вдруг я почувствовал, что ветер засвистел громче, но удара не было. На секунду я словно оказался один в охватившей все серой массе. Я не видел ничего и просто стоял, держась за скалу. Через несколько минут, когда концентрация пыли и песка в воздухе разрядилась, я начал видеть, как в очень густом тумане. В метре от меня Йорданов качал головой и жестами выражал эмоции, порожденные первой в его жизни песчаной бурей. Ощущение было удивительным, и мне не верилось, что такое страшное облако не причинило нам никакого вреда. Только уши, рот и нос наполнились мелкой пылью, которая просочилась даже через шарф. Прошло около часа, в течение которого мы не видели ничего дальше пары метров вокруг себя, а потом вдруг видимость улучшилась, и стало светлее. Бедуины дали нам знак, что мы можем продолжить путь. Кормье построил нас, чтобы убедиться, что мы в полном составе, и каждый отправился к своему верблюду. На этот раз мы тронулись очень медленно, так как все еще двигались в песчаном облаке. Наши вожаки и их верблюды знали пустыню и шли спокойно сквозь пыльный туман. Я видел только верблюда перед собой, а иногда оглядывался на того, который шел за мной. Когда мы подошли к воротам части, ветер стих и погода прояснилась. Я был счастлив от того, что снова вижу солнце и дышу воздухом без пыли и песка.

В один из последних дней нашего пребывания в этом забытом богом и людьми месте нашей боевой группе выпала неприятная задача – уборка мусора дивизии. Как всегда, старший бригадир Хант убеждал нас поспешить: «Чем быстрее вы закончите, fucking, тем лучше для вас». Над мешками с мусором из кухни летали мухи всех видов и жукоподобные насекомые. Я чувствовал, что все мошки Северной Африки назначили себе встречу здесь. Мы должны были замотать головы, как и во время песчаной бури, чтобы собрать пищевые отходы. Семеняк первым осмелился войти в облако мух и жуков и взять мешок с разлагающимися остатками пищи. После него пошел Волыньский, а потом встал и я, и мы образовали цепь к грузовику, кузов которого должны были заполнить. Через пять минут грузовик был полон. Но, к нашему сожалению, оставались еще отбросы, и шоферу пришлось сделать еще один рейс. Когда грузовик отъехал, я увидел, как большинство насекомых разлетелись по площадке и оставили нас в покое.

Как только грузовик выехал из ворот части, за ним побежали дети, которые отчаянно кричали: “Cadeau, Cadeau!” Они хотели, чтобы им подарили что-то из мешков, на данный момент еще я не понимал, что наш мусор был для них настоящим сокровищем. Некоторые из них бежали очень быстро. Они пытались заскочить в кузов и дотянуться до какого-нибудь мешка. Волыньский выстрелил в воздух, и дети разбежались, как насекомые.

Когда мы подъехали к свалке, я увидел, что она пуста, и не было никаких нагромождений отходов. Я думал: насекомые и стервятники пожирают все. Однако когда мы начали выбрасывать мешки в огромную мусорную яму, дети, которые недавно бежали за нами, подошли и начали прыгать в нее. На этот раз они не реагировали на выстрелы в воздух, так как были очарованы найденным в полиэтиленовых пакетах кладом. Некоторые собирали пластиковые бутылки, другие – пустые банки из-под кока-колы, а третьи напали на гниющие куски мяса и остатки сухарей и печенья. Это было жуткое зрелище. Тогда в первый раз я осознал ту степень голода и нищеты, на которые были обречены эти люди.

– Зажгите fucking костер в яме! Эти fucking дети заболеют от этого fucking мяса. Побыстрее, двигайте fucking задницами!

– Как прикажете, – прокричал Волыньский, прыгнул в яму и начал разжигать кучу картонных коробок.

Мы бросились искать сухие ветки кустарников и деревьев, которые находились в этом полупустынном районе. Через десять минут в яме горел костер, который постепенно покрывал мусор. Дети начали карабкаться по стенам ямы, старшие помогали младшим убежать от пламени.

– Только так, fucking, понимают, что им нельзя, fucking, гнилое мясо есть, – заключил довольный Хант, и мы направились обратно в часть.

К счастью, остальные отходы были собраны в мусоровоз, и вторым рейсом наша неприятная миссия должна была закончиться. В огромном рву, однако, нас ожидал еще один сюрприз. Пока мы грузили мешки, огонь утих, и босоногие дети Абеше прыгнули обратно в яму.

Большинство из них обожгли ноги, но радовались зажаренному на огне мясу или найденному среди углей куску горелого хлеба и печенья. Хант поднял руки и закричал отчаянно:

– Опять эти же, fucking, дети, которые, fucking, ничего не понимают. Их нужно вытащить из ямы. Давайте все вниз! – и первым прыгнул в тлеющие остатки мусора.

Видя, что все мы спускаемся в яму, дети испугались и за считанные секунды вскарабкались на стены, но продолжали оставаться вблизи, чтобы посмотреть, что еще есть в грузовике. Мы снова разожгли сильный огонь, а затем начали бросать мешки по одному в превратившуюся в печь яму.

Мы не позволяли детям приближаться к яме, так как кто-нибудь из них вполне мог броситься в пламя, чтобы достать пустую бутылку или кусок тухлого мяса. Мы охраняли ров, пока от мусора не остались лишь пепел и какая-то жестянка. Как только мы вернулись в машину и направились к части, дети снова прыгнули внутрь. Теперь я понял, почему на это свалке никогда не накапливался мусор.