Будущее Украины — как бы мы к этому ни относились — неразрывно связано с будущим России.

Дело не в трехсотлетней (кто-то скажет — тысячелетней) истории борьбы, взаимопроникновения и сосуществования двух стран в пределах общей евразийской империи.

Фактор России, последствия российской агрессии будут еще долго определять экономическую и политическую повестку дня Четвертой республики. Скорая нормализация отношений маловероятна. Проблемы модернизации армии, проблема Крыма, проблема Донбасса — я уже не говорю о проблеме переориентации украинского экспорта на Запад — не решатся ни за год, ни за два. Не менее сложный характер и у вопросов гуманитарного характера. Украинская политическая нация только приступает к выработке трезвого взгляда на имперское наследие, на место и роль классической и современной русской культуры в жизни страны. Этот процесс имеет отношение не только к внешнеполитическим аспектам существования республики, но и к политике внутренней. Миллионы украинских граждан исторически тяготеют к русской культуре, да что там тяготеют — просто являются носителями русской культурной традиции. Наша задача — сделать так, чтобы они не чувствовали себя чужими внутри украинского политического проекта.

Одно я знаю точно. Демократизация России отвечает жизненным интересам Украины. Может ли Украина внести свой вклад в этот процесс? Если да, то какой? Какова формула примирения между двумя странами? Все это — предмет широкой общественной дискуссии. В этой главе можно лишь обозначить общие подходы к решению этих вопросов, наметить основу и рамки дискуссии.

Российская агрессия в 2014–2016 годах показала, что Кремль сделает все от него зависящее, лишь бы Украина — как минимум — не сумела построить успешную рыночную демократию, как максимум — прекратила существовать как суверенное целостное государство. Уверен, что справедливо и обратное. Успешная демократическая Украина может стать ключевым фактором демократизации России.

Почему в ночь с 22 на 23 февраля 2014 года российский президент принял роковое решение аннексировать Крым? Решение, повлекшее за собой череду всех последующих катастроф — агрессию на Донбассе, гибель малайзийского боинга, многотысячные жертвы среди военных и мирного населения…

Москва давно вынашивала планы по захвату Крыма. В 1994–1995 годах часть российской элиты вела дело к присоединению полуострова, финансируя и идеологически подкармливая сепаратистские группы в Крымской автономии. В тот раз решительные действия Киева помогли предотвратить такой исход. Следующей пробой сил был конфликт 2003 года вокруг косы Тузла в Керченском проливе. Но и тогда быстрая реакция Леонида Кучмы позволила снять напряженность.

В конце зимы-начале весны 2014-го Путину, как он думал, представился отличный шанс — без масштабных боевых действий захватить Левобережную Украину, которую он в апреле стал публично называть «Новороссией». Власть в Киеве была парализована, что показала почти бескровная аннексия Крыма. В начале апреля сепаратисты захватили областные администрации в Донецке и Харькове, здание СБУ в Луганске. Метастазы пошли бы распространяться и дальше, если бы Украина не начала сопротивляться. Переломным моментом стало освобождение Харьковской областной администрации ранним утром 8 апреля 2014 года. В ответ на это кремлевская «партия войны» дала отмашку на переход к открытому вооруженному противостоянию в Донецкой и Луганской областях. 12 апреля отряд Гиркина захватил Славянск. На следующий день Совет национальной безопасности и обороны принял решение о начале Антитеррористической операции на востоке страны…

Понимание субъективной логики Кремля помогает планировать ответные действия. Имеется несколько гипотез (я насчитал шесть, их наверняка больше), почему Кремль решил напасть на Украину.

Первая, геополитическая, версия гласит, что Путин воспринял победу украинской революции как удар по модели управляемой демократии. Большая часть постсоветского пространства, от Беларуси до Таджикистана, находится под властью недемократических режимов, которые воспринимаются Кремлем как естественные союзники, поскольку их дрейф на Запад представляется маловероятным. По этой версии главный мотив Путина — предотвратить эффект домино, не позволить расползтись «революционной заразе» в своей сфере влияния, показать Америке (похоже, в Москве всерьез считают именно американцев главными спонсорами революции), что на своем заднем дворе Кремль не потерпит никаких других хозяев. Если цель была именно такой, то она не достигнута. Союзники Путина по Евразийскому экономическому союзу постарались дистанцироваться от действий Москвы против Украины. Президент Беларуси Александр Лукашенко продемонстрировал готовность идти на сближение с Европой, Казахстан усилил политическое взаимодействие с Китаем. Призрак революций если и побежден, то ценой ослабления влияния России на ее «заднем дворе».

Другое объяснение ищет причины в сугубо внутрироссийской ситуации. Аннексия Крыма и атака на Украину должны были послужить сразу двум целям: повысить рейтинг Путина, который монотонно падал, начиная с 2012 года, и показать россиянам, что революции не ведут ни к чему хорошему, только к хаосу. В результате рейтинг Путина подскочил до небес, а неприязнь к украинцам (и их демократическому выбору) охватила широчайшие слои российского общества. Что ж, если цели действительно были таковы, то достигнуты они крайне высокой ценой — руководители России изолируют ее от развитого мира, что приведет лишь к еще большему отставанию от Запада, к еще более острой форме имперского синдрома.

Третья интерпретация поведения Путина — его страх перед успешной демократической Украиной, способной подорвать легитимность авторитаризма в глазах населения России. Глядя на соседнюю, культурно близкую страну, которая динамично развивается в условиях политической конкуренции, россияне, по этой теории, должны были бы возжелать тех же прав и свобод, которыми пользуются украинцы. Скажу сразу, что разделяя эту теорию в целом (действительно, я полагаю, что процветающая демократическая Украина — это приговор авторитаризму в России), я сомневаюсь в том, что такие соображения играли существенную роль в расчетах Кремля в конкретной обстановке февраля 2014 года. Мы хорошо понимаем, что переход от тупиковой политико-экономической модели занимает не год и не два. Даже при наиболее благоприятном сценарии Украина стала бы притягательным для россиян образцом демократизации и рыночной трансформации не раньше конца 2010-х.

Некоторые наблюдатели рассматривают российскую агрессию исключительно как продолжение конфронтации России с Западом. Украина в этой (четвертой по моей классификации) трактовке — лишь удачно подвернувшийся повод, случайное поле битвы. Мол, Запад нарушил свои обязательства перед первым и последним президентом СССР Михаилом Горбачевым, которому было обещано, что НАТО не будет продвигаться на Восток. Не важно, имело ли такое обещание место в действительности (документы, относящиеся к взаимоотношениям Запада и СССР в конце 1980-х, свидетельствуют, что это не более чем миф), но в реальной политике важна не истинность тех или иных утверждений, а то, насколько глубоко они пустили корни в общественном сознании. В этом смысле пресловутое «коварство Запада» играло и продолжает играть огромную роль в российской политической жизни и в риторике Путина. Не знаю, верит или нет в эту теорию сам Путин, но для российского истеблишмента — это почти аксиома. Аргумент про угрозу со стороны Украины, вступившей в НАТО, не так легко парировать, если ты находишься в плену у советской мифологии. Достаточно взглянуть на карту: от Луганска до Волгограда по прямой — 381 километр. В 1942 году германская армия преодолела это расстояние за считанные недели, поставив Красную армию в тяжелейшее положение.

Другое дело, что выбранный Путиным способ решения этой проблемы превратил ее из воображаемой в реальную. Украина не была разгромлена, и теперь интеграция в военно-политические структуры Запада — будь-то НАТО или военный союз с Соединенными Штатами — представляется едва ли не единственным способом обеспечить безопасность страны. В политической элите по этому поводу достигнут консенсус, но, что гораздо важнее, идея о присоединении Украины к Североатлантическому альянсу теперь пользуется поддержкой большинства граждан. Если в 2012 году за вступление в НАТО проголосовало бы лишь 15 % украинцев, то в июле 2015-го — 64 %.

Пятая версия сводится к тому, что в Украине Кремль ищет идеологической легитимности, ответа на вопрос, а где, собственно, корни современной России. Ведь если Украина больше не имеет к России отношения, если Украина отделилась окончательно, то как быть с одной из главных идеологем Российской империи, которая ведет свою родословную от Киевской Руси, а Киев считает матерью городов русских и неотъемлемой частью «русского мира»? Если Киев — это самостоятельный центр принятия решений, если он ведет диалог с Москвой на равных, то что остается от идеи, на которой построена вся имперская историография — от Карамзина и Соловьева до сталинских академических историков?

Свободная Украина — отправная точка переосмысления всей русской культурной и исторической традиции, а к этой работе в современной России, как мы видим, почти никто не готов. На мой взгляд, это даже более значимый для Кремля фактор, чем стремление украинского народа к демократии. Для лоскутной империи, которой остается Российская Федерация, выдвинутая Путиным концепция «духовных скреп», отличающих россиян от материалистических народов Запада и Востока, — способ продлить время жизни авторитарного режима, отсрочить неизбежные изменения. Судя по рейтингам Путина, подавляющее большинство россиян готовы принять эту концепцию.

Размышляя о причинах российской агрессии, я бы не сбрасывал со счетов и фактор элементарной обиды, азарта игрока — это шестая версия. Ну как же, мог рассуждать Путин, мы с Януковичем заключили сделку (в обмен на лояльность и готовность обсуждать участие российских корпораций в приватизации украинской оборонной промышленности Россия дает ему 15 млрд долларов, снижает цены на газ), а кто-то, кто не являлся легитимной стороной этой договоренности (США, Евросоюз, украинские националисты — нужное подчеркнуть) взял и все разрушил. Провал соглашения о мирном выходе из вооруженного противостояния, заключенного оппозицией и Януковичем при посредничестве Запада 21 февраля 2014 года, должен был только усилить эту обиду. «Запад нас кинул» — это популярное объяснение любых поражений и провалов российской внешней политики, которое красной нитью проходит через публичные выступления Путина, начиная со знаменитой Мюнхенской речи в феврале 2007 года.

Все эти версии имеют право на существование — как и те, что я не стал здесь рассматривать. Ключевым сопутствующим фактором конфликта я считаю то, что ни Путин, ни российская элита, ни поддержавшее их население не понимают всю глубину различий между нашими странами. Все эти разговоры про «один народ» и «братские народы», которые так раздражают украинцев, ведет не только российский президент, но и его политические оппоненты. Для украинца мифологема «одного народа» — часть имперской идеологии, обосновывающей право Москвы решать судьбу Украины. Среднестатистический россиянин, напротив, считает это проявлением великодушия: украинец — брат, пусть и непутевый, ну да в семье разное бывает, достаточно, что я согласен на словах признавать его ровней.

Один из отрицательных героев булгаковской «Белой гвардии» называл украинскую государственность образца 1918 года «опереткой». В моменты наибольшего раздражения не скрывает такого отношения к Украине и Путин. Думаю, эта фраза могла вертеться у него в голове, когда в феврале 2014 года он принимал решение об оккупации Крыма.

* * *

Анализ субъективных мотивов Путина — необходимая, хотя и не самая, на мой взгляд, перспективная часть работы по осмыслению вызовов украинской независимости. Строить государственную политику на таком шатком фундаменте невозможно. Необходим объективный анализ угроз.

В этом плане важную работу проделал патриарх украинской политической мысли, 77-летний Владимир Горбулин. Владимир Павлович — один из творцов евроатлантического вектора украинской политики. Инженер-оборонщик, в конце 1970–1980-х Горбулин отвечал за ракетно-космические и авиационные программы в аппарате ЦК КПУ. Кого-кого, а его точно не заподозришь в «шароварщине».

Весной 2015 года Горбулин с двумя соавторами написал книгу «Украина и Россия: девятый вал или Китайская стена». Эпиграфом к ней могло бы стать латинское изречение Vis pacem — para bellum («Хочешь мира — готовься к войне»). За основу анализа украинско-российского противостояния Горбулин берет следующий тезис: «В вооруженных конфликтах следует полагаться прежде всего на оружие и победы, а не на дипломатию и договоренности».

Война России с соседями за советское наследство — вот тот геополитический фон, на котором осуществляется противостояние Москвы и Киева, единственной постсоветской столицы, способной бросить вызов Кремлю. Горбулин видит пять основных сценариев, описывающих развитие российско-украинского конфликта.

Первый из них (наименее вероятный из пяти сценарий тотальной войны) предусматривает полную милитаризацию украинского общества, мобилизацию всех наличных ресурсов — от экономических до культурных и пропагандистских — для ведения войны, максимальную опору на собственные силы ввиду неготовности Запада безоговорочно поддержать войну с Россией. Как ни парадоксально, в тотальной войне Украина имеет шансы на победу, убежден Горбулин: ресурсы России ограничены, армия «недомодернизирована», а стойкое сопротивление Украины рано или поздно вернет ей поддержку ведущих государств мира и усилит изоляцию России. Такая тотальная война не обязательно сопровождается массовыми жертвами: она имеет сугубо оборонительный характер, а готовность к ней Украины будет оказывать сдерживающее воздействие на агрессора, угрожая ему значительными потерями и переносом боевых действий на его территорию.

Сценарий «отрезанного ломтя» предполагает окончательный отказ Украины от оккупированных территорий и полный разрыв с ними. В конце концов на карте мира немало стран, терявших свои земли в пользу более сильных соседей, и, тем не менее, процветающих. Германия, потерявшая после Второй мировой войны ряд восточных земель, — возможно, самый яркий пример. «Необходимо подчеркнуть, что в случае реализации этого сценария речь идет не о каком-то «цивилизованном разводе», выгодном местному и общеукраинскому криминалитету (бандитам, контрабандистам и взяточникам), — пишут авторы. — Речь идет про жесткую и бескомпромиссную «ампутацию» с разрывом всех отношений и возведением «защитной стены» вдоль новообразованной «зоны общественно-политического отчуждения».

Сценарий «заморозки» конфликта по образцу Приднестровья, Абхазии, Южной Осетии, возможно, был бы наиболее приемлемым для России и части стран Евросоюза. По Горбулину, для Украины это будет означать торможение евроинтеграции и необходимость нести издержки на содержание «пострадавших» регионов без окончательного снятия напряженности в отношениях как с Донбассом, так и с Россией.

Сценарий «сателлитности» означает капитуляцию перед всеми требованиями Москвы: отказ от суверенитета над Крымом, признание автономии Донбасса, разрыв союза с Западом. Его проблематичность заключается не только в том, что это малореалистичный сценарий (если не случится катастрофы, украинское общество и политический класс никогда не согласятся на капитуляцию), но и в том, что его осуществление превратит Украину в соучастницу новых имперских авантюр, заставит ее нести издержки заведомо проигрышного противостояния с Евроатлантическим сообществом.

Сценарий «ни мира, ни войны» (или «ограниченной войны и перманентных переговоров») видится Горбулину наиболее желательным для Украины: «Он делает возможным достижение максимального результата с наименьшими жертвами и издержками, хотя и требует немало времени, умения и терпения для своего воплощения». Вот основные характеристики этого сценария: ограниченная сдерживающая война с Россией и коллаборационистами с целью нанесения противнику крупных демотивирующих потерь; постоянный переговорный процесс без окончательной фиксации его результатов; наращивание военно-технологического потенциала вооруженных сил и постепенный переход от пассивной к активной обороне; усиление интенсивности международных санкций и изоляции России; последовательное и коренное реформирование украинского общества; сближение с НАТО и Европейским Союзом, формирование оборонительных альянсов с некоторыми постсоветскими и центральноевропейскими странами.

Минский процесс — это мирный эквивалент военного «сдерживания России и коллаборационистов», о котором говорит Горбулин, входящий, кстати, в одну из переговорных групп. В этом процессе Украина идет не только на компромиссы, но и одерживает победы. Одна из недавних — отмена выборов, назначенных сепаратистами на 18 октября 2015 года. Вместе со своими западными партнерами мы настояли на том, что выборы без международных наблюдателей, без участия общенациональных партий, без контроля со стороны украинского Центризбиркома, наконец, без украинского флага над участками являются нарушением мирных соглашений. И конечно же, до вывода с территории Донбасса иностранных вооруженных формирований никакие выборы там невозможны.

Как и Горбулин, я исхожу из того, что Украина должна строить свою политику, исходя из наиболее пессимистичных гипотез относительно поведения и мотивов российского руководства. Я полагаю, что «партия мира» и «партия войны» в Кремле — понятия условные. Цель у обоих течений одна — получить контроль над Украиной, привести к власти в Киеве политиков, которыми можно управлять из Москвы. Просто кто-то в Кремле предлагает более изощренную тактику, с меньшим акцентом на насилие, без излишнего кровопролития. Эта «партия» предпочитает делать акцент на политические и финансовые методы подрыва украинского суверенитета.

* * *

Скатывание России в авторитаризм тем поразительнее, что в количественном и качественном отношении она, пожалуй, больше, чем любая другая из постсоветских республик, за исключением стран Балтии, была готова к модернизации. Человеческий капитал, аккумулированный в центре империи, обильные природные ресурсы, традиции государственного управления (в большинстве других республик или вовсе отсутствовавшие или искорененные империей) — все это делало Россию желанным членом клуба развитых держав. К сожалению, вместо модернизации российская элита выбрала во второй половине 2000-х путь ресоветизации.

Вскоре после инаугурации Петра Порошенко настало время налаживать контакты с Москвой. Мой первый разговор с главой администрации российского президента 61-летним Сергеем Ивановым состоялся в конце июня. Мы не обсуждали глубоких проблем, просто познакомились.

— Если необходимо, я в любое время на связи, — сказал я тогда. — Давайте решать все проблемы мирным путем, не стоит поддерживать незаконные вооруженные формирования на территории Украины.

В одном из следующих разговоров Иванов затронул тему Соглашения об ассоциации:

— Соглашение нанесет серьезный ущерб российской экономике, поэтому мы убедительно вас просим не подписывать.

— А можно в цифрах? — уточняю у него.

Он называет какую-то запредельную сумму — что-то вроде 10 миллиардов долларов (чуть позже, в августе 2014 года, Путин назвал более скромную цифру — меньше 3 миллиардов долларов). В ответ прошу Иванова представить нашим экспертам более подробные расчеты:

— Возможно, мы увидим, что какие-то оценки некорректны, или найдем какие-то компенсаторы.

Расшифровки — откуда берется ущерб, о котором говорил Иванов, — нам так никто и не представил. По оценкам наших экспертов, от подписания Соглашения Россия оставалась бы даже в выигрыше, поскольку доступ на украинский рынок был бы облегчен и для ее компаний. Потери возникли бы у наших соседей лишь в том случае, если бы они ввели санкции против украинских производителей.

Позиция Иванова — все равно ничего не подписывайте:

— Вы перейдете на европейские технические стандарты.

— Давайте вместе будем переходить, России так тоже будет удобнее.

Эти беседы убедили меня в том, что в России всерьез не анализировали последствия более глубокой экономической интеграции Украины с Евросоюзом. То ли эксперты, услугами которыми пользуется Кремль, схалтурили, то ли перед ними изначально ставилась задача назвать как можно более впечатляющие цифры, чтобы, так сказать, рационально подкрепить иррациональное стремление не допустить сближения Украины с Европой.

2013 год Россия закончила с ВВП в два триллиона 79 миллиардов долларов. По итогам 2016 года, прогнозирует МВФ, размер российской экономики сократится до одного триллиона 179 миллиардов долларов. Минус 43 % по сравнению с 2013-м годом. Конечно, сыграло свою роль и падение цен на нефть, но вряд ли будет преувеличением сказать, что агрессия в Украине обошлась Москве в десятки миллиардов долларов.

Мои контакты с Ивановым активизировались осенью 2014-го — после Иловайской трагедии и подписания 5 сентября 2014 года первого Минского соглашения.

Хрупкое перемирие привело к возобновлению диалога по экономическим вопросам. Москву беспокоило, не будет ли блокировано железнодорожное сообщение с Крымом, нас — судьба четырех с лишним миллиардов гривен, зависших в симферопольском хранилище Нацбанка.

Другой постоянной темой разговоров были нарушения режима прекращения огня.

— Ваши стреляют там, — сообщал я Иванову.

— А ваши — там, — отвечал он.

— У нас нет такой информации.

— У нас есть.

После обмена такими сведениями мы подключали к разговору представителей генштабов, которые уже между собой выясняли, что к чему. Практическое решение экономических вопросов передавалось правительственным чиновникам.

После Минска-2 Иванов на несколько месяцев дистанцировался от украинской проблематики. Диалог возобновился летом 2015-го, когда дело шло уже к более устойчивому перемирию.

Что могу сказать о своем собеседнике? Сергей Иванов — человек обязательный и аккуратный, всегда оперативно выходил на связь — если только не уезжал куда-то далеко из Москвы.

Нынешние руководители России, как мне кажется, живут представлениями тридцати-сорокалетней давности, когда СССР был, по крайней мере внешне, на пике могущества. Отсюда — синдром «осажденной крепости» и стремление вернуться к моделям, которые показали свою жизнеспособность во время «холодной войны».

Некторые западные наблюдатели тоже ищут ответа на современные вызовы в недавнем прошлом. Но те, кто рекламирует «финляндизацию» как оптимальную модель взаимоотношений Украины с Россией, забывают, что мы живем во времена информационного общества. Ссылки на авторитет Збигнева Бжезинского и Генри Киссинджера тут ни при чем. В эпоху интернета, социальных сетей и Wikileaks никакая финляндизация невозможна (в отличие от балканизации или сомализации). Кстати, и для Бжезинского, и для Киссинджера «финляндизация» — не более чем метафора дружественного сосуществования стран с разными политическими системами. При внимательном рассмотрении ситуации мы легко убедимся в том, что в реальности такая стратегия невозможна. По большому счету, Украина уже была «финляндизирована» во времена Януковича, и именно это обстоятельство стало одной из причин Революции достоинства.

Благодаря интернету и американскому закону о свободном доступе к информации мы можем судить об этом феномене без розовых очков. У меня перед глазами доклад ЦРУ «Финляндизация в действии: опыт взаимоотношений Хельсинки с Москвой», датированный августом 1972 года. Это чрезвычайно интересный документ, в котором каждый найдет и массу любопытнейших деталей, и аргументов в поддержку моей позиции.

Что такое «финляндизация» Украины в представлении патриархов западной геополитической мысли? Это внеблоковый статус и согласие на ограничение суверенитета. Внимательно изучив доклад, мы увидим, что воспроизвести «мирное сосуществование Финляндии и СССР» в современных условиях невозможно.

Вот что бросается в глаза прежде всего.

Во-первых, Финляндия потерпела поражение от Советского Союза (мало кто об этом помнит, но это Сталин напал 25 июня 1941 года на Финляндию, а не наоборот). Западные союзники СССР по антигитлеровской коалиции согласились с тем, что бывшая провинция Российской империи возвращается в сферу влияния Москвы. Финляндия была лишь частью огромной геополитической сделки.

Украина не проигрывала войну России. Как можно проиграть войну противнику, который делает вид, что ни на кого не нападал, а происходящее в соседней стране — гражданский конфликт? Уверен, что Запад будет до конца поддерживать нашу страну. Лишить Украину поддержки означает собственными руками разрушить мировой порядок, сложившийся после «холодной войны». У Москвы никогда не будет такой свободы рук в отношении Украины, какая была в отношении Финляндии после Второй мировой войны.

Во-вторых, ограниченный суверенитет Финляндии означал, что и демократия в этой стране была ограниченной. Мирный советско-финский договор 1947 года запрещал финнам допускать существование на своей территории любой организации, которая ведет антисоветскую пропаганду, проще говоря — ограничивал свободу слова. С помощью энергетических эмбарго, торговых санкций и дипломатических демаршей (этот арсенал прекрасно знаком не только Украине, но и многим другим государствам на территории бывшего СССР) в 1950-х годах Москва добилась дополнительных ограничений финской независимости. «В 1958 году Советский Союз де-факто получил право вето в отношении партий, участвующих в формировании правительства. С помощью пропагандистской и дипломатической кампаний, подкрепленных экономическими санкциями, Советы добились отставки неугодного им правительства… — писали 43 года назад аналитики ЦРУ. — Наиболее беззастенчивым образом этот принцип был применен после выборов 1970 года, когда, несмотря на отчетливый сдвиг электората вправо, СССР дал понять, что не поддержит какие бы то ни было изменения в составе правящей коалиции: финны подчинились, сформировав коалицию из тех же партий, что входили в нее до выборов».

Любое решение, навязанное Украине извне, не будет принято украинским народом. Тем более если речь идет о такой международно-правовой архаике, какую представляла собой реальная «финляндизация» сороковых-восьмидесятых годов прошлого века.

«Мы, украинцы — упрямый народ… — писал Леонид Кучма. — Когда нас к чему-то принуждают, мы поступаем наоборот».

* * *

До настоящего примирения с Россией — такого, какого достигли после столетия войн немцы и французы, — нам еще далеко. Даже в случае либерализации в России потепление отношений не гарантировано. В конце концов, и в демократические 1990-е среди российских политиков были широко распространены имперские настроения. Когда в России начнется настоящая политическая конкуренция, имперцы продолжат играть в ней одну из ведущих ролей. Это тем более вероятно, что, с высокой степенью вероятности, политическая трансформация в России будет сопровождаться глубоким экономическим кризисом. Лозунг «Даешь Константинополь и проливы» станет мощным анестетиком для россиян, приходящих в себя после десятилетия (если не десятилетий) агрессивного промывания мозгов.

До появления в России консолидированной демократии, которая отринет имперский образ мышления, пройдет еще не одно десятилетие. Тем не менее, задуматься о формировании платформы для примирения ответственные украинские политики должны уже сейчас.

Украина не воюет с российским народом. Украина защищает себя от агрессии со стороны режима, который, эксплуатируя исторические мифы, лишает будущего прежде всего собственный народ.

С территории Украины не исходила и никогда не будет исходить угроза российской безопасности. Интеграция Украины в военно-политические структуры Запада — объективная необходимость. Украина идет на это не для атаки, а для защиты. В обозримом будущем — для защиты от тех агрессивных групп в Кремле, которые ищут во внешней экспансии способ отвлечь народ от внутренних проблем, увековечить собственную власть, превратить ее в наследственную. В дальнейшем, когда Россия пройдет собственную модернизацию и станет частью Запада, — от тех сил, которые попытаются расшатать справедливый миропорядок.

Восстановление нормальных отношений невозможно, пока не будет подведена черта под российско-украинской войной 2014 года, не будет восстановлен статус-кво, существовавший до появления в Крыму «зеленых человечков». Ни одно правительство в Киеве не признает ни аннексию Крыма, ни оккупацию части Донбасса. Дело не только в том, что ни одно правительство не получит такого мандата от украинского народа. Смириться с результатами агрессии — значит, принять участие в демонтаже мирового правопорядка. Твердая позиция в отношении аннексии и оккупации — вклад Украины в поддержание международного права.

В 1917 году большевики пришли к власти под лозунгом «За мир без аннексий и контрибуций». Это не наш лозунг. Украине не нужна чужая земля, но мы никогда не согласимся с тем, что все бремя восстановления Донбасса, а в перспективе и Крыма ляжет на украинский народ.

Первый шаг к урегулированию — выполнение Россией Минских договоренностей. Украинский Донбасс должны покинуть российские войска и наемники, Украина — восстановить контроль над границей с Россией.

Следующим шагом станет возвращение Крыма.

Отдельная тема — переговоры о компенсации ущерба. Необходимо понимать, что для Украины это вопрос не только внешней, но и внутренней политики. Российская агрессия повлекла за собой гибель тысяч украинцев, десятки тысяч получили ранения, миллионы покинули свои дома или потеряли имущество. Только государственная украинская собственность, захваченная Россией в Крыму, оценивается в десятки миллиардов долларов. Без решения вопроса о компенсации ущерба этот фактор будет долгие годы отравлять украинскую политику.

Чтобы примирение было прочным, после урегулирования всех спорных вопросов, связанных с войной, Россия должна дать надежные гарантии, что агрессия не повторится, что право украинцев решать собственную судьбу на своей земле больше никогда не будет поставлено под угрозу.

А пока этого не случилось, нам необходимо укреплять армию и государство.