Побег
Июль… Стояла невыносимая, душная, смешанная со спёртым воздухом жара, в камере предварительного заключения, где содержались арестованные Турков и еще двое. Турков, как разъяренный зверь, попавший в капкан, метался по камере, ища выход из создавшегося положения. Эти голые потемневшие стены, пожелтевший от табачного дыма потолок, недостаток дневного света и свежего воздуха, параша, стоящая в углу и издающая неприятный запах, порядком надоели ему за десять дней пребывания здесь.
Невозможность уйти, вырваться на свободу, обещания матери о скором освобождении, но не исполненные, приводили Туркова в такое жуткое, невыносимое, безысходное состояние, что он впору готов был задушить, растерзать всех и вся…
…Вдруг перед глазами Туркова возник образ Светланы и он, мгновенно забыв обо всём, остановился возле своей кровати, лег и предался воспоминаниям: как она его просила, умоляла, плакала, как могла, сопротивлялась, но разве он мог отказаться от такой желанной. Весь его организм, весь его разум требовали удовлетворения. Мысли путались, Кровь стучала в голове. Сколько дней и ночей, что там дней и ночей, целые месяцы, даже годы только и было у него желание – обладать ею…
Как только он с матерью после смерти отца переехал жить в хутор Чугунов, это было два года тому назад, в школе, куда он поступил учиться, увидел Светлану. Она сразу же ему понравилась и запала в душу. С того момента он решил добиться её любой ценой. Он с первых же дней пытался ухаживать за ней. Предлагал дружбу. Пытался дарить подарки, но она его не замечала, не принимала его ухаживания. Её отказ ещё сильнее разжигал, возбуждал его. Он окончательно решил для себя, добиться её любым путём.
* * *
После выпускного вечера, встречаясь с ней на улицах хутора, он неоднократно пытался прокатить её на мотоцикле, чтобы увезти подальше от хутора. Но каждый раз, как будто угадав его намерения, она находила причину отказа и отказывалась ехать с ним. Но он не отчаивался. Надеялся. Терпеливо ждал своего часа.
Но, как говорят в народе: «Не было печали, так черти накачали!» Наконец-то, он дождался своего долгожданного, счастливого часа. Сама Светлана напросилась. Ей срочно надо было ехать в город встречать брата из армии.
Светлана пыталась найти транспорт для поездки. В хуторе были у некоторых жителей легковые автомашины и мотоциклы, но все водители, как назло, будто сговорившись, были заняты на колхозных работах. В то время на полях колхоза шла напряжённая уборочная страда. Почти все жители были заняты на уборках урожая и на других, не менее важных сельскохозяйственных работах. Погружённая в свои печальные думы Светлана возвращалась домой. Не знала, что делать? Как попасть в город, который находился в шестидесяти километрах от хутора?
И тут, по пути домой, с одной стороны на её счастье, а с другой на беду, её догнал на мотоцикле Турков. Узнав печальную историю Светланы, он тут же согласился отвезти её в город. Турков был на седьмом небе от счастья. Но он тут же поставил Светлане условие, что в город поедут на два часа раньше. Чтобы Светлана не догадалась о его намерениях, на ходу придумал причину: ему вначале надо заехать в другой хутор к родственнику матери по её просьбе. Светлана, ничего не подозревавшая о намерениях Туркова, вынуждена была согласиться, хотя знала, что тот хутор, куда он должен якобы заехать, находится совсем в другом направлении от пути в город.
Турков, сказав Светлане, что ему надо заскочить домой, чтобы забрать какие-то вещи для передачи родственнику матери, поехал домой. Дома он быстро достал из подвала две бутылки вина, в кухне собрал закуску. Всё это сложил в одеяло и положил в багажник трёхколёсного мотоцикла. После вернулся к дому Светланы.
Проехав несколько километров от хутора Чугунов, он свернул с дороги и поехал в сторону лесополосы. И на удивлённый вопрос Светланы объяснил, что он немного устал, так как с утра мотался на мотоцикле по разным делам. Немного отдохнёт и продолжит путь. Светлана поверила.
Заехав на небольшую поляночку, Турков достал из багажника одеяло, расстелил его на траве. Увидев на одеяле спиртное и закуску, Светлана стала возмущаться. Но Турков объяснил ей, что он с утра голодный и хочет есть. Он налил полный стакан вина и предложил Светлане, но она отказалась пить. Тогда он выпил сам. Увидев Светлану захмелевшими глазами возле себя в лёгком платье, он весь задрожал, кровь ударила в голову, и сжигаемый плотским желанием, как голодный хищник бросается на жертву, набросился на неё. Схватил и повалил на одеяло.
Стал остервенело целовать её и насильно снимать платье и трусики.
Светлана стала отбиваться. Стала просить, умолять, чтобы он не трогал её. Её сопротивление, отказ отдаться ему ещё сильнее разжигали и возбуждали его. Он уже не управлял собой. Никакие просьбы, мольбы, слёзы не могли остановить его. Разорвал её трусики, снял платье.
Увидев её голые упругие груди, нежное, розовое нетронутое молодое тело, мягкий пушок на интимном месте, он безжалостно стал раздвигать ей ноги. Она вырывалась, просила, плакала, умоляла… Вдруг она ойкнула и тут же затихла. Резкая боль в груди от удара локтем, случайно полученного во время борьбы, привела Светлану в обморочное состояние. Турков, воспользовавшись её беспомощностью, совершил половой акт.
* * *
Воспоминание распалило Туркова. Всё его тело напряглось, возбудилось. Вожделение стало сжигать, мучить и терзать его. В конце концов, само голое тело Светланы, напоминание о происшедшем, а теперь недоступное блаженство и безысходность стали причинять Туркову такую боль и страдание, что он в порыве ярости и гнева с силой ударил рукой о стену камеры. Боль резанула в руке, и Турков завыл от боли. В тот же миг ему почудилось, что стена, куда он ударил рукой, зашевелилась. Ничего не понимая, превозмогая боль, он, второй здоровой рукой решил проверить стену, действительно ли она шевелится.
От удара осыпалась штукатурка. На месте осыпавшей штукатурки в стене выглядывали камни-пластушки. На всякий случай Турков потрогал рукой камень. Камень свободно шевелился. Не веря своим глазам, Турков ещё раз решил пошевелить камень. Камень свободно шевелился. Пошевелив немного, Турков вытащил его и положил на кровать рядом с собой.
Положив камень, Турков посмотрел на сокамерников, не заметили ли они, чем он занимается. Сокамерники спали спокойно. Убедившись, что никто не следит за ним, он решил потрогать следующий камень. Следующий тоже шевелился свободно. Пошевелив немного, вытащил наполовину и его…
Вдруг осенило: «Неужели это свобода?» Голова Туркова заработала, как заводной механизм. Мысли потекли, как ручейки: «Неужели вся стена камеры сложена из камней-пластушек, без раствора? Тогда, тогда эту стену можно разобрать!» От такой, неожиданно пришедшей в голову мысли, его бросило в жар. И он весь воодушевился: «Вот она свобода!» Тут же он мысленно представил, что сейчас начнёт разбирать стену и может…, может, через час, а может, через два, он будет на свободе. Свобода!
Вот чего не хватало ему эти дни. Сколько он мучился, сколько терпел, пусть теперь его поймают? Спрячется так, что долго будут искать. Пока он будет находиться на свободе, мать уладит дело. Тогда, тогда он заставит Светлану выйти за него замуж и тогда… Неожиданно его размышления прервало ворчание спящего сокамерника.
Турков бросил быстрый взгляд на него. Спящий ворочался и, как показалось Туркову, будто бы собирался вставать. Турков машинально засунул не вытащенный камень назад, на своё место. Стал ждать. Сокамерник, поворчав немного, снова заснул. Турков вновь стал разбирать стену.
Вытащил засунутый назад камень, положил на свою кровать. Взялся расшатывать третий камень. Он тоже легко поддался. Вытащил его наполовину, как вдруг за глухой дверью с глазком, услышал разговор:
«Стоять! Лицом к стене!». Тут же заскрежетал ключ в замке двери.
Турков быстро толкнул камень на своё место и прикрыл подушкой нарушенную стену. Благо, что поврежденное место стены находилось почти на уровне кровати. Лёг и притворился спящим. Через неплотно прикрытые глаза Турков увидел, как в камеру завели двух мужчин кавказской национальности. Один из них был на голову выше второго, плотного телосложения, с чёрными, как смола, волосами, и такими же черными глазами. Как показалось Туркову, глаза были злыми, как весь он.
Этот кавказец сразу же не понравился Туркову и вселил в него страх. «Надо быть с ним поосторожнее, – подумал Турков, – надо сначала выведать, кто они такие, может, оперативники специально подсунули в камеру стукачей, чтобы выведать у него интересующие их сведения. Не зря же предупреждали его сокамерники, что оперативники часто подсовывают стукачей в виде задержанных или арестованных. Ничего они от меня не узнают. Не на того напали!»
Второй кавказец, хоть был ниже ростом, но здоровьем его тоже не обделил ихний Бог. «Только вот… при этих мыслях Турков чуть не прыснул со смеху, нос у него не по его росту, очень уж большой. Как говорят в народе в таких случаях: нос рос на двоих, а достался одному!» На вид этот кажется добродушным, приветливым. Глаза не злые. Ведёт себя скромно.
– Вот незадача! – встревоженно подумал Турков. Не ко времени поселили этих кавказцев. Ох, как не ко времени! – вздыхал духом павший от горя и расстроенности Турков. Пропала моя свобода! Уплыли мои мечты, как в море корабли! Как всё хорошо и удачно складывалось! Откуда они взялись на мою бедную голову? Как мне теперь быть? Что делать? Может, как-то сговориться с ними? Согласятся ли они?
От этих мыслей Туркову сделалось плохо, и чуть было не заплакал навзрыд.
– Давай знакомытся? – неожиданно для Туркова, над его ухом прозвучал в установившейся тишине камеры голос высокого кавказца с сильным акцентом.
Волей-неволей Туркову пришлось открыть глаза. Перед собой он увидел протянутую руку высокого кавказца.
– Азиз!
Турков из притворного состояния сделал вид, будто бы просыпается и стал протирать глаза. Приподнялся и, протянув руку, как бы сонным голосом сказал:
– Егор! – назвав себя, Турков вяло пожал протянутую руку кавказца. Кавказец ответил взаимно и сильно придавил руку Туркова, тем самым давая понять, кто тут есть кто.
Освобождая руку, Турков, в свою очередь, тоже отметил про себя: «Сильный! Но, не сильнее меня! Посмотрим!»
Как только освободилась рука Туркова, тут же протянул руку второй кавказец, также сильным с кавказским акцентом, произнёс:
– Ысмаил!
И Туркову ничего не оставалось делать, как назвать себя второй раз и пожать руку второму кавказцу. Турков, как только закончилась процедура знакомства, тут же сел на кровать и спиной сильнее придавил подушку, заслонявшую дырку в стене, чтобы часть нарушенной стенки не выглядывала.
– Лишь бы не заметили кавказцы? – с тревогой подумал Турков.
– Давно тут парышься? – вдруг прозвучал вопрос Азиза, который сверлил своим взглядом Туркова.
Турков от неожиданности слегка вздрогнул и тут же обратил свой взор на кавказца. Он заметил, что тот внимательно разглядывает его. От его сверлящего взгляда чёрных глаз у Туркова по телу пробежал холодок и он, подавив возникший страх, непринуждённо, как можно спокойно, ответил:
– Десять дней.
– Какым жэ ветром тэбя занэсло сюды? – продолжал расспрашивать Азиз, не сводя своего изучающего взгляда с Туркова.
Настойчивость кавказца не очень понравилась Туркову. Он сначала вообще не хотел отвечать ему. Пусть себе задаёт вопросы.
– Выпытывает! – мысленно отметил Турков. Точно стукач! Ишь, как пристально и серьёзно изучает меня.
Но, поразмыслив, решил, что он всё равно через какое-то время узнает. Тогда могут возникнуть неприятные последствия, пробормотал:
– Девчонку не смог уговорить…
– Уу, ты парэн, здорово влып! – убрав свой пристальный взгляд с Туркова, громко и самодовольно произнёс Азиз.
Сам тут же посмотрел на двух сокамерников, лежащих на кроватях. От его громкого разговора они, спящие до сих пор, зашевелились и открыли глаза. Турков, заметив, что сокамерники проснулись, немного воспрянул духом. Он надеялся, что в случае чего, они поддержат и заступятся за него. Тем временем Азиз продолжал говорить:
– Готовся к худшэму. У тэбя будут о-очэн балшиэ проблэмы!
– На что он намекает? – вдруг забеспокоился Турков. Напугать меня, что ли хочет? Зачем ему это?
Вдруг Туркову стукнуло в голову:
– Стоп! Так он хочет верховодить! Как же я сразу не сообразил! До прихода этих нацменов в камере он был старшим. Он верховодил. Ему подчинялись. Вот к чему он клонит? Если подраться придётся, то он по силе этому нацмену не уступит. Видно будет, посмотрим!
– Нэхарашо ты гостэй встрэчаэш, Эгор? – вывел из раздумья Туркова, голос Азиза.
– Голос, как будто смягчился. Даже подобрел, кажется? – отметил про себя Турков. У нас гостэй встрэчают нэ так. Сразу сажают за стол. Угощают. Налывают вина. На стол ставят много закуски! Пэй, кушай! Вот так надо встрэчат гостэй!
Азиз без разрешения Туркова сел за стол. Он что-то сказал на своём языке земляку. Видимо, пригласил сесть за стол. Последний, как будто ждал этого момента. После этого Азиз обратился к Туркову:
– Ну что, Эгор, угощай гостэй! Давай, что у тэбя эст, выкладывай! Очэн хочэтся кушать! Нэ жаднычай! Эта твоя сумка? – рукой указал на сумку, лежащую у изголовья кровати, где сидел Турков. Сумка у тэбя балшая, давай сюда.
Туркову ничего не оставалось делать, как подчиниться Азизу, и он, скрепя сердце и в то же время мысленно нехорошо отзываясь о кавказцах, выложил на стол полученную сегодня внеочередную передачку. Увидев богатую снедь на столе, Азиз от радости восхищённо воскликнул:
– Тэбя харашо обеспэчывают: много колбаса, сыр, яйца, булочки. О-о, дажы масло! Харашо! Будэм сыты. У тэбя папа, мама богаты и навэрняка с денжатамы, да? – на радостях, продолжая разговаривать, Азиз тут же стал есть.
Как показалось Туркову, Азиз, почти не жуя, проглатывал куски колбасы, сыра, яйца вместе с булкой. От Азиза не отставал и Исмаил. Он молчал, но зато быстрее ел.
– Ну что молчыш, Эгор? Кушай с намы, – снова заговорил Азиз, ещё не успев проглотить нежёваную пищу.
От обиды у Туркова навернулись слёзы на глаза.
– Что же они делают, съедят же всё! Ему ничего не достанется. С чем же я останусь? Не скоро мать привезёт передачу! – возмущался он в душе, проклиная кавказцев.
– У меня одна мама, – промямлил, наконец-то, Турков, тем самым надеясь, что они услышат его и перестанут уничтожать продукты, оставят ему хоть что-то.
Азиз, заметив, что Егор с жалостью наблюдает, как его продукты съедаются, чтобы его успокоить, сказал:
– Нэ жалэй, Эгор, мы тэбэ эщё прыгодымся. Спасыбо эщё скажыш. Нас, кавказцэв, в зонэ уважают. Нэ пэрэжывай! В обыду нэ дадым. Понымаэш, в зонэ насыльныков нэ очэн жалуют. Ты должэн знать это. Дэржысь за нас. Ты давай, у мамы просы поболшэ продуктов. Кэм мама работаэт? Дырэктором рэсторана? Харашо она тэбя кормит. Молодэц!
Турков не успел и рта раскрыть, неожиданно Азиз резко поднялся из-за стола и направился прямо к его кровати. Турков проследил глазами за Азизом и заметил, что подушка, прикрывавшая дырку в стене, сползла. И теперь дырка хорошо просматривалась. Азиз сел и рукой потрогал камень, торчащий из стены. Он пошевелил его и вытащил. Держа в руке вынутый камень, Азиз пристально посмотрел на Туркова и заинтересованным голосом спросил:
– Эгор, это ты стал разбырать стэну?
Пристальный взгляд Азиза продолжал сверлить Туркова. Турков не выдержал такого сверлящего взгляда и от неожиданности такого поворота дела, совсем растерялся, оцепенел:
– Всё пропало! – молнией пронзило весь его мозг. Сейчас постучит в дверь и сообщит постовому. Тот зайдёт в камеру и всё увидит! Вот тебе свобода! Вот тебе воля! Как же я так глупо влип?
Язык у Туркова как будто прирос к нёбу, и он не мог выговорить ни слова.
Тупо и растерянно уставился на Азиза и молчал.
– Молодэц, а! Ай, какой молодэц! – вдруг восхищённо стал хвалить Туркова Азиз, не дожидаясь ответа.
Азиз без слов Туркова понял, что тот собирается сбежать, разобрав стенку. Глаза Азиза при этом заблестели и разом потеплели. В его голове затеплилась надежда.
– Какой хароший случай! О, Аллах! Помогы! – мысленно отметил он.
– Ты что, рэшыл сбэжать отсыда? – голос Азиза стал тёплым и приветливым. Он, не дождавшись ответа и не произнося больше ни слова, бесцеремонно сдвинул подушку от стенки и увидел лежащие на кровати два камня.
Турков, поняв, что весь его план побега раскрылся и скрывать дальше не имело смысла, решил признаться и, по возможности, попытаться договориться с Азизом о совместном побеге, проговорил:
– Если разобрать стену, почему бы не уйти отсюда? Мне тут не нравится, и я не хочу тут сидеть. Надоело! Есть прекрасная возможность сбежать! Когда меня вели сюда, я заметил, что эта стена свободна снаружи и выходит во двор милиции.
Закончив говорить, Турков мельком взглянул на Азиза, чтобы определить, какое впечатление произвело его сообщение. По выражению лица он понял, что новость не оставила его без внимания.
Азиз не сразу ответил. Он сначала посмотрел в сторону спящих, после свой взгляд перевел на своего напарника и только тогда спросил, указывая взглядом на лежащих сокамерников:
– А эты двоэ знают?
– Нет, также полушёпотом ответил Турков, я сам только перед вашим приходом случайно обнаружил, что камни в стене сложены без раствора, и их можно потихоньку разбирать. Видел, я уже два камня вытащил. Вон лежат на кровати. Третий камень, он тоже вынутый был, но, когда я услышал, что дверь камеры открывают, засунул его назад.
Азиз выслушав Туркова, неожиданно радостно воскликнул:
– Ка-ак воврэмя а, Эгор! Ай да, молодэц! Ай, как воврэмя!
И неожиданно поднял обе руки к небу и, задрав голову, стал восхвалять своего бога:
– Наш Аллах помныт о нас! О, Аллах, помогы нам! – и Азиз целых несколько минут потратил на молитву, прося Аллаха о помощи.
Закончив молитву, Азиз сказал:
– Значыт так, рэбята, будэм работать по очэрэды. Я начну пэрвым, буду камны доставать, а ты, Эгор, будэш прынымат камни и харашо складыват под кровать. А ты, Исмаыл, будэш около двэри мэлкат. Эсли откроют глазок, прыкрывай нас. Харашо? Надо очэн осторожно работать, чтобы нэ было шума.
По лицу Туркова расплылась широкая, довольная улыбка. Он такого поворота события не ожидал. Ему пришлось по душе согласие Азиза совместно работать и бежать. Радости Туркова не было предела. Он готов был тут же начать разбирать стену. На радостях воскликнул:
– Ну что, Азиз, начнём?
Густые чёрные брови Азиза приподнялись, он бросил на Туркова строгий вопрошающий взгляд.
– Ыш, какой ты прыткый! Работнык нашэлся! Нады всё харашо обдумыть, взвэсыт. Выдыш на улыцэ свэтло. Рано начынат работат. Сэчас будым отдыхат. Ночью будым работат.
На секунду Азиз замолк, а после продолжил:
– Как ты, Эгор, думыэшь, эты, Азиз рукой показал на двух сокамерников, нэ выдадут нас?
Турков самоуверенно усмехнулся.
– Нет. Не выдадут. Они меня боятся. Что я им скажу, то и будут делать.
Азиз облегчённо вздохнул и довольным тоном, проговорил:
– Харашо. А, тэпэр, давайте покурым, а после отдыхат.
Отдых, то с разговорами, то с дремотой продлился до двенадцати часов ночи. С полночи началась работа. Через каждые тридцать минут делали перерыв. Не все камни свободно вытаскивались, с крупными приходилось возиться намного дольше. Для работы у беглецов не было никаких инструментов. За четыре часа стену разобрали вглубь на тридцать сантиметров, а в ширину – на семьдесят. Посовещавшись, решили в эту ночь больше не работать. К тому же приближался рассвет.
Во время обеда постараться незаметно от постового, украсть пару алюминиевых ложек и после сделать из них инструменты для работы. Прикрыв образовавшую дыру подушкой, легли отдыхать.
Днём решили не работать. Навели в камере порядок. Тщательно вычистили пол от песка и мелких кус ков камней. За день никто из сотрудников милиции с проверкой не посетил. За весь день, к счастью, даже постовой не соизволил взглянуть в глазок. Такая халатность постовых и дежурного по отделу была только на руку беглецам. Они из спрятанных ложек сделали острые инструменты для выковыривания камней. С наступлением ночи в камере закипела работа. Имея в руках инструменты, работники трудились быстрее и производительнее. По мнению беглецов, в эту ночь они должны были разобрать стену и где-то за полночь оказаться за пределами этой камеры.
Выбранный мелкий камень складывали в парашу. Туда же помещали мелкую штукатурку и песок. Наружные стены камер предварительного заключения имели толщину шестьдесят сантиметров и сложены были из камня-пластушки без раствора. Снаружи и внутри стены оштукатурены и побелены извёсткой.
Здание, где располагались камеры для содержания арестованных и подозреваемых, по имеющимся данным, было построено в конце девятнадцатого столетия как подсобное помещение для слуг инженера Сулинского металлургического завода, который жил рядом, но только в другом здании. В данный момент в этом здании, где жил инженер, располагался наш отдел внутренних дел.
Работа беглецов шла теперь без особых задержек. Более быстрому движению иногда мешали крупные камни, и их выемка задерживала движение вперёд. Но беглецы не унывали. Работали дружно, упорно. Уже за полночь работа была завершена. В стене зияла большая дыра, в которую свободно мог пролезть человек, такой же крупный, как Турков или Азиз.
Первым в образовавшийся проём полез Турков. Оказавшись за пределами душной камеры, Турков на радостях чуть не вскрикнул:
– Я на свободе! Видите, я на свободе!
Но вовремя опомнился, прислушался. Вокруг всё было тихо. Он бесшумно, оглядываясь по сторонам, подошёл к входной двери здания КПЗ, легонько толкнул дверь. Она не поддалась, была закрыта изнутри. Убедившись, что дверь заперта, Турков вернулся к дыре. Голову до плеч засунул в проём и тихо позвал товарищей. Друг за другом вылезли кавказцы.
– Эгор! – тихо сказал Азиз, – тэ двоэ наотрэз отказалысь бэжать. – Что будэм дэлать?
Турков на секунду задумался.
– Ты их предупредил, чтобы они молчали?
– Да. Я ым сказал, если оны выдадут нас, то на зонэ ым будыт очэн плохо.
– Что они ответили?
– Оны сказалы, что будут молчат.
– Отлично, Азиз! – тихо воскликнул Турков. А теперь, давайте быстро выберемся отсюда, пока нас не…
– Эгор, а ты знаэш, как отсыда выбраться? – прошептал Азиз в ухо Туркову. – Я нэ знаю куда ыдти.
– Да, – тихо ответил Турков. – Идите за мной. За туалетом, над стеной, нет колючей проволоки. Я это заметил, когда меня водили в туалет в первый день задержания.
* * *
Не было шести часов утра, когда у меня в квартире раздался телефонный звонок. Я за десять с хвостиком лет работы в милиции привык ранним, поздним звонкам, но почему-то этот звонок показался мне особенным или тревожным. Даже мысленно выругался, что так рано разбудил меня. Почему-то именно в это утро так хотелось спать. Просто глаза слипались. Даже вначале решил не вставать. Подумал, пусть тарахтит, надоест – перестанет. Как будто, читая мои мысли, звонок точно перестал звенеть. «Значит, ошиблись номером», – подумал я и успокоился. Не успел как следует заснуть, можно сказать, почти засыпал, снова затарахтел звонок. Волей-неволей пришлось вставать. Я недовольный, полусонный подошёл к телефону.
– Слушаю!
– Срочно явитесь в отдел, у нас ЧП! – прогудел встревоженный голос помощника дежурного по отделу Зорина.
– Какое ещё ЧП? – успел произнести я, тут же в трубке послышались гудки.
– Что за ЧП? Какое ЧП? – с такими вопросами в голове я пошёл в ванную умываться.
Быстро побрился и умылся. Пока я умывался, жена приготовила чай. Также быстро оделся и, выпив на ходу стакан чая, вышел из квартиры.
Утро было великолепное. На небе ни облачка. Огненный диск солнца наполовину выглядывал из-за горизонта. Утренняя свежесть взбодрила меня и совсем прогнала сон.
– Пешком идти минут пятнадцать ходьбы. Долговато, – подумал я, наслаждаясь прекрасным утром. Нет. Надо спешить. Раз ЧП, значит, что-то случилось? Выйду-ка на дорогу. Авось, какая машина подберёт!
К моему счастью, как только вышел на дорогу, со стороны центральной больницы показалась машина скорой помощи.
Водитель, увидев меня, притормозил.
– В отдел или…?
– В отдел, в отдел! – поспешно ответил я и быстро сел к нему в кабину.
– Рановато вы сегодня на работу, – заговорил водитель, как только я сел. – Что-то, наверное, случилось?
– Пока не знаю, – уклончиво ответил я, а сам думал, что же всё-таки произошло в отделе, да ещё Чрезвычайное?
– У нас с вами почти схожая работа, – продолжал разговаривать водитель.
– Видать, чтобы спать не хотелось за рулём, вот и старается вести разговор, – подумал я, глядя на него.
– Вот за своё дежурство сегодня уже трижды выезжал к больным. Только начнёшь дремать, вставай, ехать надо. Что делать, ехать надо. Ведь там человек больной. И вы точно такие же, как и мы. То где-то кражу совершили, то кого-то убили, надо ехать…
* * *
Возле отдела я попросил остановить машину. К моему удивлению, тут уже собралось много сотрудников. Одни заходили в здание отдела, другие стояли, разговаривали, курили.
– По-видимому, что-то серьёзное? – отметил про себя.
Я поздоровался с ребятами и зашёл в отдел. Увидев меня, дежурный по отделу Ищенко Иван Михайлович позвал в дежурку и сказал, чтобы я срочно явился к начальнику отдела. Я вопросительно посмотрел на дежурного:
– Иван Михайлович, ты можешь мне сказать, почему такая срочность?
Я ответа от него не дождался, так как в это время зазвонил телефон, и дежурный поднял трубку. Разговаривая по телефону, Иван Михайлович указал мне рукой в сторону кабинета начальника. Я понял его и покинул дежурку. Через минуту открыл дверь кабинета начальника.
Перед моим взором предстала такая картина: за своим столом сидел наш начальник полковник Пашков. Весь его вид говорил о гневе и ярости, а перед его столом стояли по стойке «смирно»: начальник камер предварительного заключения старший лейтенант милиции Герасимов и четверо постовых… Голос полковника гремел, как гром, над их головами: – Разгильдяи! Бессовестные! Позор! Позор на всю область! – и мне послышался или, может быть, даже услышал и хороший мат.
Честно признаюсь, не запомнил названия матерщинных слов. Вероятно, полковник был так зол и яростен, что прилепил пару неприличных слов. Моё появление, как мне показалось, полковник даже не заметил. Ему не до меня было.
– Под суд пойдёте все за халатность! А ты, – весь гнев полковник обрушил на начальника КПЗ, – куда ты смотрел! Для чего я поставил тебя начальником, для галочки.
Я поискал глазами свободное место. Возле оперативника Дмитриченко был свободный стул, туда я и сел.
– Джек Фёдорович, – шёпотом спросил я, – Что так грозно разбушевался полковник, его беспощадный меч сечёт бедные головы капзшников? Глянь, в один миг волосы у них посеребрились, а сами стали ниже на несколько сантиметров ростом. Натворили что? Велика ли их вина?
Дмитриченко повернул голову в мою сторону и, опустив удивлённые, красные от недосыпания глаза, шепнул:
– Разве ты ничего не знаешь? Дежурный тебе ничего не рассказал?
– О чём это ты? Что я должен знать? Дежурный мне ничего не говорил.
Может, ты пояснишь?
Джек Фёдорович вплотную приблизился ко мне и прошептал:
– Ночью, да, да, именно этой ночью, разобрав стену в камере, сбежали трое арестованных.
От удивления я, кажется, даже рот открыл и чуть было не крикнул:
– Не может быть! – но вовремя опомнился и моментально зажал рот рукой.
Немного успокоившись, пролепетал шёпотом:
– Как разобрали стену, постой, я не ослышался, Джек? Я сверлил глазами лицо Дмитриченко. Что, за ночь разобрали стену? Не может быть? Это нереально! Там ведь стены толстые, больше полуметра. Разве голыми руками бетонный раствор разберёшь? Ты шути, Джек, но не так нагло. Если серьёзно…?
Джек Фёдорович с недовольным видом посмотрел на меня.
– Ты, видимо, хочешь сказать, что я просто решил пошутить над тобой. Так? Что это несерьёзно! Что это нереально! Тогда посмотри на них, – Джек взглядом показал на стоящих перед полковником постовых и начальника КПЗ, – ты думаешь, что они так вытянулись в струнку перед начальником, чтобы получить награду за отличную службу? Кабы не так! Глянь, как начальник свирепствует? Не ровен час, что потолок обвалится. И нас собрали сюда чуть свет для праздного любопытства, что ли?
Я вплотную придвинулся к Дмитриченко, чтобы слышать его лучше.
– Если серьёзно, то слушай. Стену, конечно, разобрали не за одну ночь, а за две. А сбежали они в эту ночь. Ушли спокойно, тихо. Никто их не заметил, уже более спокойно договорил Дмитриченко.
После такой невероятной новости голова у меня пошла кругом от множества возникающих вопросов, и я не выдержал:
– Джек, скажи, что за два светлых дня и две ночи никто ничего не слышал: ни шума, ни шороха, ни стука? Ведь разбирать бетонный раствор без стука, без шума невозможно. Это утопия! У меня в голове не укладывается всё это. Никто не видел и не слышал, вот чудеса! Скажи, разве камеры в это время не охраняли постовые? Где же они были?
Джек Фёдорович со смешным выражением лица и слегка возмущённым тоном, проговорил:
– Вот они, разве не видишь? Стоят перед полковником, как сурки, как мне, кажется, даже не дышат! Поделом им! Совсем совесть потеряли! Не в милиции им служить, а в колхозе быкам хвосты крутить. Вот, где им надо работать!
– У тебя, Джек Фёдорович злое, нехорошее сердце, смягчи его. Ты уж очень строг к ним. Им сейчас и так не сладко. Я не хотел бы быть в данный момент в их шкуре.
Джек Фёдорович с недовольным видом прошептал:
– Как их можно жалеть, сочувствовать, быть милосердным, если допустили такую халатность, такую безответственность. Как можно так относиться к своим служебным обязанностям. Ты же пришёл работать в милицию, присягу принимал. Жалеть можно оперативника, участкового, следователя, они пашут день и ночь. А эти что, отдежурили в тёплом помещении своё положенное время и ушли отдыхать до следующей смены….
– Джек Фёдорович, сбавь обороты. Пойми, у них такая работа, у нас с тобой совсем другая. Как в той поговорке: кто на что учился! Ты лучше скажи-ка мне, тебе что-нибудь известно о беглецах: кто они, чьи они? Ты знаешь их?
Неожиданно лицо Дмитриченко помрачнело и, сделав как бы виноватый вид, не поднимая на меня глаза, он проговорил:
– Рудольф Васильевич, не знаю даже как сказать, но только ты прими всё это как должное и не расстраивайся. Хорошо? Двое из беглецов твои…
Я сокрушённо и дико уставился на Дмитриченко.
– Как мои? Откуда они взялись? У меня сейчас никого в КПЗ нет. Ты не ошибаешься, Джек?
Дмитриченко поднял глаза, серьёзно посмотрел на меня и добавил:
– Джангиров и Исмаилов!
Я чуть не рассмеялся вслух.
– Этого не может быть? Ну и шутник же ты, Джек Фёдорович. Нашёл время для шуток…
Я не успел дальше договорить, как Джек Фёдорович взорвался:
– Я говорю серьёзно. Их привезли позавчера!
– О-о, Боже! – вырвалось у меня из груди. Поистине, чудны дела твои, Господи!
Все разом в зале зашумели. Я понял, что присутствующие услышали мои слова. Тут же раздался разгневанный голос полковника, направленный в нашу сторону:
– Если вам неинтересно, прошу хоть не мешать слушать другим! Кстати, двое из беглецов, товарищ следователь, твои подопечные! При всём нежелании и тебе тоже в поте лица придётся заниматься поиском беглецов. Пока не задержим их, спокойной жизни не будет, и не ждите! Это всем касается!
* * *
Для читателя пояснение: Джангиров и Исмаилов более месяца назад были арестованы за совершение ряда тяжких преступлений: два разбоя – один со смертельным исходом, во втором случае – потерпевший выжил. Изнасилование. Расследование по ним вёл я, и дело находилось у меня в данный момент.
В коридоре меня догнал опер Дмитриченко и предложил пойти осмотреть камеру, откуда сбежали арестованные, и заодно поговорить с отказавшимися бежать их сокамерниками.
– Знаешь, Рудольф, – произнёс Дмитриченко, шагая рядом со мной в направлении КПЗ, если сейчас не осмотрим, потом не до всего этого будет.
– Почему?
– Как почему? Понаедет всякого начальства из области. Пойдут разборки, искать виновников и так далее. О, что тут начнётся, одному богу известно!
Лучше на глаза им не попадаться. Подальше от них. Нервы будут целы, и головы защитим от разного, ненужного мусора. Давай сначала осмотрим снаружи, а после исследуем то, что внутри. Согласен?
– Согласен, – машинально ответил я, а у самого в голове были совсем другие мысли, более десятка лет работаю в этом отделе милиции, и уже сотню раз посещал это здание, даже за день бывало по несколько раз, для проведения следственных действий с задержанными и арестованными. Даже в голову не приходила мысль о том, что оно трухлявое, гнилое, держится на честном слове. Интересно, кому пришла мысль, не обследовав здание, сделать в этом помещении камеры для содержания временно задержанных и арестованных преступников.
За время существования в этом помещении камер, здесь побывало столько преступников: убийцы, насильники, разбойники, грабители, рецидивисты, и сейчас сидят немало опасных преступников, но никому из них не приходила в голову мысль и ни у кого из них не хватило ума разобрать стену или, хотя бы пытаться, чтобы вырваться на свободу.
Были, конечно, случаи – пытались как-то сорвать пол. Пол был деревянный, из досок. После первой же вынутой доски, беглецы были разоблачены. В другом случае, беглецы обманным путём заманили постового в камеру, связали его, отобрали пистолет. Но при попытке выйти из здания были задержаны. На моей памяти было ещё два случая побега, но это уже сбежали не из камеры, а при посадке осуждённых в вагон – зак. «А вот нашёлся один такой: не рецидивист, а совсем молодой и к тому же первый раз за решёткой», размышлял я, осматривая дыру в стене.
– Слушай, Джек, обратился я к Дмитриченко, я никак в толк не возьму. Как же беглецы покинули двор милиции? Я вот смотрю, стены двора высокие, почти два метра. Кроме того, сверху стен колючая проволока.
Обрывов не видно. От туалета до гаражей по цепи ходит служебная собака. Слушай, а где же собака? Что-то я её не вижу, ты не знаешь?
– Вчера, как я знаю, приболела она. Кинолог Бакланов возил её к ветеринару. После ветеринара куда Бакланов её дел, не знаю. Вечером, когда я уходил с работы, собаки во дворе не было.
– Была бы собака в ту ночь на своём месте, вряд ли беглецы бесшумно ушли бы со двора. Собака им точно помешала бы. Подняла бы лай.
– Конечно, услышав лай собаки, дежурный принял бы какие-то меры, неохотно отозвался Джек.
– Тебе не кажется, Джек, что этим беглецам очень повезло? То стена камеры оказалась трухлявой, то собаки не было на месте. Им-то вот повезло, а как нам было тяжело установить и задержать Джангирова и Исмаилова, помнишь?
Дмитриченко грустно вздохнул и, отрешённо взглянув в сторону, сказал:
– Их преступления не скоро выветрятся из моей головы. Такие преступления и как они раскрывались, не забываются. Да, сколько сил, энергии, ума, сколько нервов, сколько бессонных ночей… Всё насмарку, всё заново надо начинать, в сердцах заключил Дмитриченко. Всё это из-за этих безмозглых, безответственных постовых…
– Что теперь сделаешь. После драки, что толку кулаками махать. Что было, то прошло. Представляешь, Джек, как ты сказал, скоро прибудет областное начальство и начнёт косить траву направо и налево. А если вдуматься, ведь это же начальство не один раз приезжало с проверкой в отдел и в том числе, КПЗ проверяло. И я с полной уверенностью могу предполагать, что оно не обращало внимания на трухлявость здания. Теперь, будь спокоен, обратит!
– Ещё как обратит! – вставил слова Дмитриченко. Всю вину возложат на руководство отдела и постовых. О себе забудет, как пить дать. Мне вот жалко начальника КПЗ. Его недавно назначили, не успел по-настоящему войти в роль, а тут, натесь, ЧП!
Я сочувствую им, поддержал я Дмитриченко, но вину с них тоже нельзя снимать. Как так, считай за двое суток не произвели ни одной проверки камер. Хотя бы заглянули в глазок. Это просто: ходишь по коридору, подошёл к камере, загляни в глазок, прислушивайся. Это же, действительно, безобразие, безответственность! Меня сейчас, Джек Фёдорович, беспокоит совсем другое. Переживаю за уголовное дело по обвинению Джангирова и его подельников. Я двух из них ознакомил с делом раньше, а Джангирова и Исмаилова вызвал на понедельник, для ознакомления. Не понимаю, почему их раньше времени привезли? У меня срок расследования по ихнему делу истекает через пять дней.
– А сроки содержания под стражей, как? неожиданно задал вопрос Дмитриченко.
Я задумчиво глянул на него и сказал:
– Сроки содержания под стражей Джангирова и Исмаилова истекают через пятнадцать дней. Я сейчас в глубоком тупике.
– Это почему же? спросил Джек.
– Как почему? Сколько времени потребуется или уйдёт, пока задержим беглецов, одному богу известно. Вот и думай: продлевать сроки содержания под стражей или ждать… Мне ведь, по сущности, через пять дней надо подготовить постановление о продлении срока следствия к областному прокурору. Вовремя не продлишь, получишь нагоняй.
Продлю срок следствия, а через пять дней снова к прокурору уже с постановлением о продлении срока содержания под стражей. Считай, день пропал, пока съездишь в область. В общем, не знаю, что делать, как мне быть? Я на распутье. Что ты предложишь, Джек?
– А ты, Рудольф, пока держись за серединку, – посочувствовал мне опер, авось повезёт, задержим их до истечения сроков.
– Хорошо ты сказал, Джек. Твои слова, может, дойдут до Бога. Спасибо!
Закончив осмотр снаружи, мы зашли внутрь здания.
– Да-а, намерения у ребят были серьёзные, вслух произнёс я, когда мы зашли в камеру, откуда сбежали мои подопечные, увидев, какой объём работы они произвели. Глянь, Джек Фёдорович, даже парашу до верха заполнили мелкими камнями и песком, а под кроватью под ней всё пространство заполнено камнем. Аккуратно сложено. Если глянуть в глазок, интересно, заметил бы постовой? А ну-ка, Джек Фёдорович, загляни в глазок, а я прикрою одеялом кровать до пола и подушкой прикрою дыру.
Дмитриченко вышел из камеры, закрыл дверь.
– Ну как, видно что-нибудь? – громко спросил я.
– Так, конечно, незаметно, но, когда беглецы работали, несомненно постовой увидел бы, если хоть разок заглянул в глазок. Заглянет он, жди, лучше лишний раз вздремнёт! – продолжал ворчать Джек.
– Джек Фёдорович, а ну-ка, прислушайся, я буду ходить и чуть-чуть пошумлю, услышишь? Я стал ходить по камере туда-сюда. Потом несколько раз садился на кровать, поднимался, камни под кроватью слегка пошевелил.
Открылась дверь, и вошёл Дмитриченко.
– Знаешь, Рудольф Васильевич, я слышал твои шаги, но шума от камней не слышал. Ты, вероятно, очень тихо шевелил. Я уверен, если я слышал твои шаги, то, когда камни из стены вытаскиваешь, потом складываешь под кровать, тут уж, извини…
– Я с тобой полностью согласен. Не слышать, не заметить мог только глухой и слепой или который не хотел слышать и видеть. Смотри, вот ручка от ложки. Ведь скребли ручкой, а тут без шума никак не обойдёшься. Как бы не старался скрести тихо, ничего не получится. Вторую ручку нашёл Джек Фёдорович. Она валялась за парашей.
– Не заметить отсутствия ложек после кормления, действительно, как ты только что заметил, надо быть слепым, – возмущённо проговорил Дмитриченко. Проверять ложки это непосредственная, прямая обязанность постовых. Вот как дежурят наши постовые, слов нет.
– Слушай, Джек Фёдорович, как я помню, в этой камере содержались ранее Джангиров, Исмаилов, когда мы их задержали. В этой камере они дважды сидели. Попыток побега не замечали. Кто же их надоумил на побег? Почему-то этот вопрос постоянно вертится у меня в голове. Скажи, кто был третий сбежавший, ты его знаешь?
– Знаю. Не в лицо. Некий Турков. Он из хутора Чугунов нашего района.
– За что он был арестован?
– Якобы за изнасилование.
– Молодой, старый?
– Ему, кажется, нет ещё восемнадцати или уже исполнилось. Точно не знаю. Я почему-то не знаю и не слышал ни о каком Туркове, – изумлённо проговорил я. У моих следователей такого дела нет.
– Я точно не знаю, почему на место происшествия выезжала прокуратура. Это лучше знает участковый Чернов. Он его и задерживал, – пояснил Джек.
– Неужели этот Турков организовал побег? – задумчиво проговорил я.
Молодой, первый раз за решёткой, ума хватило разбирать стену. Ладно, узнаем от сокамерников, так ли было в самом деле. Я думаю вот о чём: этот Турков, я уверен, далеко не уедет. Он вернётся в свой хутор. Почему, ты можешь спросить? Отвечу: во-первых, молодой, не судим, кроме своего хутора ему некуда деваться. Во-вторых, он обязательно постарается встретиться с потерпевшей и умолять о пощаде. Любым способом попытается или сам лично, или через родителей уладить это дело и уйти от ответственности.
Дмитриченко внимательно посмотрел на меня и спросил:
– А твои, ты думаешь, уедут на свою родину?
– Я больше всего этого и боюсь. Если в ближайшие дни мы их не задержим, они точно уедут в Баку. Как я полагаю и чувствую, если это случится, то вряд ли мы их еще увидим, – с горечью произнёс я.
Тут уж удивление проявил Дмитриченко.
– Ты предполагаешь, мы их там не найдём?
– На сто процентов уверенности нет, но практически это безнадёжное дело.
– Ты так говоришь, будто бы ты был уже в подобной ситуации? – заинтересованно спросил Дмитриченко.
– К сожалению, да, Джек Фёдорович, был у меня такой случай. Помнишь, года два тому назад было в моём производстве нашумевшее ковровое дело?
– Надо мозги потревожить, может, всплывёт. Да, да, кажется, припоминаю. Но, прости, деталей не помню, – после раздумья проговорил Джек.
– Ладно, зря мозги не тревожь, пусть отдыхают. Впереди трудная работа, а свежие мозги очень будут кстати, я лучше расскажу. Работники ОБХСС отдел борьбы с хищением социалистической собственности задержали в нашем городе двух абхазцев, занимавшихся спекуляцией коврами.
Ковёр, товарищ опер, как ты знаешь, был дефицитным товаром. Ковёр просто так в магазинах не купишь, бывало. Нужны были знакомства, блат, положение, ну ты сам знаешь. Торговля шла успешно. Работники ОБХСС собрали первоначальный материл и до того, как передать его нам в следственную часть для расследования, по доброте души, может быть, отпустили задержанных спекулянтов на свободу, взяв с них подписки о невыезде.
– А что, эти спекулянты абхазцы, имели у нас в городе прописку? – спросил удивлённо Джек Фёдорович, чуть прищурив правый глаз, и тут же дрогнули уголки его рта от сдерживаемой насмешливой улыбки. Хороший подарочек же они преподнесли тебе, угадал?
– Угадал, угадал. Нашли эти абхазцы у нас в городе временных сожительниц, но без прописки. В своих объяснениях они указали адреса сожительниц, ну и, конечно же, проверить факт прописки работник ОБХСС почему-то забыл. Я возбудил уголовное дело. Ну и решил допросить спекулянтов.
Посылаю повестки, жду, а их нет и нет. Не дождался. Думаю, что делать?
– Ну, и как ты вышел из положения? – насмешливая улыбка вновь появилась на лице Дмитриченко.
– Как? Долго не думая, выписываю постановление о принудительном приводе и вручаю старшему инспектору ОБХСС капитану Семикину А. М.
– Доставил тебе Семикин абхазцев? – насмешливая улыбка так и продолжала играть на лице опера.
– Если бы доставил? Прибегает ко мне и чуть не плача говорит, что их нет по тем адресам, они уехали якобы на родину. В конце Семикин задаёт мне вопрос, что будем делать? А что мог ему сказать? Сказал, пойдём сейчас к начальнику Пашкову, и пусть он решит. Пошли мы к начальнику. Ну, ты сам знаешь, как в таких случаях бывает. Выслушал Семикин не очень приятное для себя высказывание и грозное предупреждение. В конце начальник потребовал. чтобы Семикин за свой счёт съездил в Абхазию и доставил их сюда.
– Доставил Семикин абхазцев? – лёгкая улыбка играла на лице Дмитриченко.
– Почему ты смеёшься, Джек? – не совсем понимая, спросил я.
– Мне смешно стало оттого, что начальник отдела отправил Семикина в командировку за свой счёт. Ну, как тут не посмеёшься. Он и вправду ездил за свой счёт?
– Да. Пашков сказал так отпустили спекулянтов, когда они должны были сидеть в камерах, теперь доставьте сюда за свой счёт.
– Каков результат поездки? – красивые губы Джека Фёдоровича расплылись в хорошей улыбке.
– Через четыре дня вернулся Семикин ни с чем, – сказал я, мельком взглянув на Дмитриченко.
– То есть, ты хочешь сказать, не привёз? – и теперь снова широкая улыбка полностью покрыла всё лицо Дмитриченко.
– Да.
– Не нашли? – как бы с юмором спросил Джек.
– Можно сказать и так. Знаешь, Джек, – я понизил голос, чтобы не слышал нашего разговора постовой, который находился недалеко от нас. – Семикин мне по секрету рассказал очень забавную историю. Будешь слушать?
– Удивляешь меня, Рудольф, – заинтересовано воскликнул Джек. Конечно, хочу. Не каждый же день ездят наши сотрудники на Кавказ и привозят оттуда забавные истории. Я весь во внимании!
– Семикин с двумя сотрудниками поехал в Сухуми на частной автомашине, то есть арендовали частника. Я, как понял, какой-то Анатолий из совхоза «Ударник», друг одного из инспекторов ОБХСС. По приезду в город Сухуми, в первую очередь Семикин со своими сотрудниками посетили в городской отдел милиции. Семикин доложил начальнику горотдела о цели своего приезда и попросил оказать содействия.
Начальник горотдела любезно согласился помочь. Пригласил в кабинет своего начальника ОБХСС, попросил его оказать помощь Семикину. Выделили ему двух сотрудников ОБХСС и даже дали автомашину. Семикин отказался от автомашины, ссылаясь на то, что у него есть своя.
Но те отказа не приняли, ссылаясь на то, что негоже гостям эксплуатировать свою автомашину. Кавказцы, конечно, гостеприимный народ. Эту черту характера у них не отнимешь. Что правда, то правда.
Я сам лично не раз убеждался в этом, бывая в командировках.
Семикин, уважая национальный менталитет, согласился и оставил свою автомашину вместе с водителем во дворе горотдела милиции. Перед началом поиска спекулянтов гостеприимные горцы пригласили гостей позавтракать. Конечно же, в ресторан пригласили. После ресторана начали работать. На поиски потратили почти целый день, но, увы, спекулянты, как будто испарились, в воду канули. И адреса есть, и квартиры, где проживают, есть. Искали два дня, но никаких результатов. Нет, исчезли!
Самое интересное, Джек Фёдорович, ещё впереди. Пока искали спекулянтов, со двора милиции в первый же день, как только Семикин покинул горотдел, пропала автомашина Семикина вместе с водителем.
Дмитриченко, услышав такую новость, вперился в меня глазами и изумлённо воскликнул:
– Пропали средь белого дня и со двора милиции! Ты это серьёзно, Рудольф Васильевич? Скажи, что ты всё это приукрасил, придумал, чтобы меня заинтересовать. Не так ли?
– Вот те крест! – и я несколько раз положил на себя крест, обратив свой взор к небу. Теперь веришь?
– Хорошо, верю. Что было дальше?
– Семикин, конечно же, обратился к начальнику горотдела. Начальник горотдела тут же дал указание своим сотрудникам найти автомашину. Искали двое суток. Результат нулевой.
На третий день Семикин пришёл к начальнику горотдела, чтобы просить помощи для продолжения поиска, уже не спекулянтов, а своих машины и водителя. В кабинете начальника Семикину представили прокурора города, и в присутствии прокурора начальник милиции сообщил, что автомашина Семикина нашлась, и водитель цел и невредим. Они могут уехать домой. Перед уходом Семикину вручили письмо.
Дмитриченко вопросительно посмотрел на меня и спросил:
– Ты читал это письмо?
– Конечно. Это же письмо было адресовано мне.
– И что же там было написано? – с нетерпением спросил Джек.
– Просьба о передаче дела спекулянтов в их распоряжение, то есть отправить дело в Сухуми.
От такой новости брови Дмитриченко поползли вверх от удивления, и по лицу промелькнула лёгкая усмешка.
– Как ты поступил?
– Ты сам, Джек Фёдорович, как поступил бы на моём месте?
Снова по лицу Джека промелькнула лукавая усмешка.
– Я? Я без раздумий отправил бы дело и остался бы доволен своим поступком.
– Я, именно так и поступил. Вот такие дела, товарищ опер.
– Да-а! Не завидно наше положение, Рудольф! – задумчиво, уже без всяких насмешек, восхищений, проговорил Дмитриченко. Тогда совсем плохи наши дела. Ну, ничего, ты, Рудольф, только не расстраивайся, не переживай. Раз на раз не приходится. Не всё ещё потеряно. Ещё не вечер!
Ты помнишь нам завещанный девиз: бороться и искать, найти и не сдаваться?
– Помню, Джек, помню. Это мой девиз жизни. Знаешь, Джек, если мы дня за два или три не задержим моих кавказцев, я даже боюсь дальше говорить. Нам сейчас нужно действовать быстро, оперативно, самое главное, перекрыть пути на Кавказ.
Дмитриченко резко повернулся ко мне и, прямо глядя мне в глаза, встревоженно заговорил:
– Что же мы тогда торчим тут! Давай поговорим с этими двумя оставшимися в камере и за дело!
Мы вышли из камеры и позвали постового. Попросили его привести в следственную комнату одного из двух отказавшихся бежать. Постовой пошёл исполнять наше поручение.
* * *
Мы зашли в следственную комнату. Через минуты две постовой привёл в комнату арестованного.
– Сидоров доставлен по вашему поручению! – отчеканил постовой.
– Спасибо! – сказал я и отпустил постового.
Этот доставленный оказался каким-то ни бэ, ни мэ. На все наши вопросы отвечал однотипно, как робот: не знаю, не слышал, не помогал. На вопрос: почему ты не сбежал? промямлил: не хотел, зачем мне это, лишний срок, мне ни к чему и так далее, и тому подобное.
Промурыжив минут десять-пятнадцать, к нашему огорчению, пришлось его отправить назад в камеру. Через несколько минут постовой привёл следующего не сбежавшего.
Этот оказался более шустрым, изворотливым, но в то же время, был глубоко хитрым и жаднющим человеком. За все более-менее интересные сведения выклянчивал выгоду, а в иногда даже просто нагло требовал: то сигарет ему купи, то чай, то внеочередную передачку… Что делать? Приходилось соглашаться. Сведения хоть не ахти какие, но всё же мало-мальски интересные были нам нужны позарез.
– Вот, гад! Вот, жид, ненасытный! Вот наглый, пёсья душа! – неожиданно искренно стал возмущаться Джек Фёдорович, когда постовой увёл арестованного из следственной комнаты. Видел, какие люди, без выгоды для себя и слово не вытянешь, жадюга! Держит же земля таких! Сам за преступление сидит, а тут выгоду ищет! Была бы моя воля…
Глядя на разбушевавшегося опера, я решил успокоить его:
– Ну, полно тебе, Джек Фёдорович, изливать душу! Успокойся! Прибереги нервы. Они, ох, как нам нужны будут в дальнейшем! Стоит ли за него так изводить себя. Успокойся! В данный момент наоборот, я считаю нужным благодарить его, пусть даже с выгодой для него.
А ты обзываешь, ругаешь его неприличными словами. Совсем неприлично такому благородному, воспитанному человеку, как ты, вести себя так. Злость, ярость, ненависть в нашем деле нам не помощники, а наоборот, вредители. Да и вообще, ни к чему всё это. Вот скажи, Джек, положа руку на сердце, если бы не твой этот «жидик», прости, что назвал его твоим, как бы мы узнали о намерениях беглецов, а?
Может быть, я полностью не ручаюсь, что намерения беглецов точны. Может, даже этот «жидик» наврал, но мы теперь хоть что-то знаем, имеем хоть какую-то зацепку. Не так ли? Есть у нас на первое время работа. Будем работать. Пошли ко мне в кабинет. Тут нам больше делать нечего. Надо срочно разыскать участкового Чернова. Ты, Джек, пожалуйста, займись этим вопросом. Как найдёшь, сразу оба ко мне. Идёт?
– Идёт!
После ухода Дмитриченко, в кабинет зашёл дежурный по отделу Ищенко.
– Рудольф Васильевич, кто сегодня дежурный следователь?
Я удивлённо поднял глаза на Ищенко.
– Иван Михайлович, прости, но в дежурной части есть график дежурства следователей. Зачем он тебе?
Дежурный виновато посмотрел на меня и произнёс:
– Я знаю, что в дежурной части есть график. Но в данный момент в отделе нет следователей. Они ещё не пришли на работу, потому я решил доложить.
– И что ты хотел сообщить мне, Иван Михайлович? Что-то срочное?
Говори, может я чем-то могу помочь? У меня есть немного времени.
– Только что сообщили, что в хуторе Русском ночью обворован магазин. Нужно срочно отправить туда оперативно-следственную группу. Дежурный на секунду замолчал, устремив взгляд на меня.
– Что будем делать? Посылать за следователем машину?
– Скажи, начальник отдела знает о краже?
– Да. Я доложил ему перед приходом к тебе. Полковник сказал найти тебя и решить вопрос.
Зазвонил телефон внутренней связи. Я поднял трубку:
– Слушаю, товарищ полковник! Да. Только что доложил мне дежурный. Выехать самому? Хорошо, товарищ полковник. Я сам поеду с группой на место происшествия.
Я положил трубку и посмотрел на дежурного.
– Иван Михайлович, как соберёшь группу, сообщи мне. Я буду у себя в кабинете. Добро?
* * *
Оставшись в кабинете, я стал размышлять по поводу кражи. То, что это могли совершить беглецы, почти не было сомнений. Во-первых, путь беглецов пролегал именно через этот хутор. Почему? Потому что Туркову легче добираться в свой хутор Чугунов через хутор Русский. Из города идёт ночная электричка в сторону хутора Русский. Они доберутся до хутора Русский на электричке. Сойдут на остановке, а дальше пойдут пешком до шахты № 62. Это километра три. От шахты, если повезёт, на попутной машине доберутся до хутора Зайцевка, а от Зайцевки до Чугунова рукой подать. Можно, конечно, ждать утра. Дождаться рейсового автобуса, идущего до хутора Зайцевка. Но такой путь опасен для беглецов. Могут нарваться на поисковиков. Могут на попутной машине поехать в хутор Чугунов, но вряд ли в ночное позднее время кто из водителей согласится везти трёх незнакомых людей. К тому же подозрительных лиц. Помозговав немного, я этот вариант тоже исключил.
Во-вторых, могут поехать в город Шахты. Электричка из нашего города прямо идёт туда. Город большой, затеряться легче. Кроме того, у Джангирова и Исмаилова в городе есть сожительницы и много знакомых кавказцев. Найдут у них защиту и убежище. Мы и так Джангирова и Исмаилова почти полмесяца искали в этом городе. Теперь спрячутся глубоко и надёжно. Отсюда им легче убыть в свой Азербайджан.
Кроме того, беглецам нужна гражданская нормальная одежда.
Новенькая, чистая, чтобы выглядеть не как бомжи, алкоголики или арестанты. Выглядеть нормальными, порядочными людьми в глазах жителей города. Никто на тебя с подозрением смотреть не будет. Конечно же, на первое время нужны будут и продукты питания.
Одна надежда успокаивала меня, я очень желал бы, чтобы беглецы избрали именно первый вариант. Хутор не город, как бы ни было, надёжно спрятаться невозможно. Если такой вариант развития событий произойдёт, то мы обязательно в кратчайший срок задержим беглецов. На этом мои размышления оборвались. Зазвонил телефон. Я поднял трубку. Дежурный сообщил, что оперативная группа к выезду готова.
* * *
Мои предположения подтвердились по прибытии к месту совершения преступления. Сторож Ильяшов Кузьма, чудом оставшийся живым, рассказал, что примерно в три часа ночи он очередной раз обошёл магазин и сел на скамейку, что рядом со зданием отдохнуть и покурить. Достал сигарету и спички из кармана. Зажёг спичку и стал закуривать. В этот момент почувствовал удар по голове. Посыпались искры из глаз, всё потемнело, а дальше ничего не помнит, потерял сознание.
Очнулся в фельдшерском пункте шахты.
Далее историю рассказал врач фельдшерского пункта Егошев Илья Петрович. Он дежурил всю ночь на шахте, утром, часов восемь, прибежал в пункт пастух из хутора Русский и сообщил, что сторож магазина умирает, что его надо срочно в больницу. Они сели в машину, принадлежащую фельдшерскому пункту, и поехали в хутор Русский. Возле магазина, рядом со скамейкой, он увидел лежащего человека. Тот был без сознания. Возле рта валялся носовой платок. Руки были связаны. При осмотре сторожа обнаружил, что у него пробит череп. Сторожа погрузили в машину и привезли в фельдшерский пункт. По мнению врача, сторож мог умереть, от полученной травмы, но по неизвестной причине, может богу так угодно было, остался жив.
* * *
Магазин был смешанный. В одной половине промышленные товары, а в другой продукты. Со слов продавцов из магазина были похищены два мужских костюма, разных размеров (52 и 48), рубашки таких же размеров, майки, трусы, носки и туфли. Из продуктов: бутылок двадцать водки, консервы, тушёнки консервированные, конфеты, сыры, много сигарет и другие продукты. Денег похищено не более тридцати рублей, так как больше в магазине не было.
– Почему только два костюма мужских? – тут же возник у меня вопрос в голове. Если кражу из магазина совершили наши беглецы, то даже по теории вероятности, должны были похитить три костюма. Их-то было трое. Что, кто-то из них отказался от дармового подарка? Может, Турков? Неужели кражу совершили не беглецы?
Подобный вопрос возникал у меня. Это был запасной вариант. Но для подробного и глубокого размышления не было времени.
* * *
Стояла жаркая июльская погода. С утра солнце пекло нещадно. Служебно-розыскная собака Лада, высунув розовый язык, часто-часто дышала. Лада с первой же попытки взяла след и прямиком повела нас к реке Кундрючьей, расположенной в двух километрах от магазина.
Собака шла быстро. Мы еле успевали за ней. Путь был нелёгким, я даже сказал бы, тяжёлым. Он пролегал через гористую местность. Полувысохшая трава до колен, колючие сухие травы, кустарники шиповника, обрывы, глубокие овраги. Пот ручьём тёк по телу. Застилал глаза. Во рту у меня пересохло.
Никто не догадался прихватить с собой хоть бутылку воды. Несмотря на все неудобства, усталость, мы, наконец-то, добрались до речки. В реке вода была мутноватая, но что оставалось делать? Пришлось хоть чуть-чуть промочить горло. После двух-трёхминутного отдыха мы продолжили путь. Собака вела нас теперь вдоль речки, бурно заросшей всякой зеленью. Через метров сто она остановилась.
Дальше категорически отказалась идти. Стала лаять, визжать, повернув морду в сторону водной глади реки. Мы осмотрелись. На этом месте, на берегу, у самой воды, преступники, по всей видимости, остановились и сделали привал. Это видно было по тому, что трава местами вытоптана. На местах, где, вероятно, сидели, валялись окурки от сигарет. При внимательном осмотре я в траве обнаружил металлическую пробку от бутылки водки. Самой, опорожненной бутылки нигде не было видно. Вероятно, они её выкинули в реку, после того, как опорожнили. После выпитого спиртного, видимо, потеряли бдительность и по привычке бросали окурки там, где сидели. По количеству окурков, их было семь, я не мог определить, сколько было курящих. Я знал, что Джангиров и Исмаилов курят, а курит ли Турков мне это было неизвестно. По всем признакам преступники дальше вдоль речки не пошли. Мы я, инспектор уголовного розыска Макаров Иван Григорьевич, участковый Кикош Виктор Иванович и кинолог Бакланов, посовещавшись, пришли к выводу, что преступники на этом месте перешли реку.
* * *
Река имела ширину в пределах двадцати метров. Первым полез в воду Бакланов со своей собакой. После них в реку полезли все. Глубина реки оказалась в пределах одного, а местами до полутора метров. Как только Бакланов с собакой вылезли из воды, Лада тут же взяла след и повела Бакланова от речки. Мы тоже двинулись за ними. Прошли метров двести и вышли на небольшую полянку. Полянку окружал лес, а с правой открытой стороны она примыкала к реке.
По всем признакам, на этой полянке часто отдыхали приезжие на своих автомашинах. В трёх местах, где разжигали костры, видны остатки пепла и потухшие угли. Сама полянка вся вытоптана ногами и колёсами автомашин. Собака остановилась возле одних следов колёс автомашины.
По-видимому, здесь стояла автомашина отдыхающих. Может, какой-то одинокий рыбак приезжал ловить рыбу. Мы пришли к выводу, что наши преступники уехали от этого места на неизвестной автомашине. Теперь нам оставалось только гадать, в каком направлении они скрылись. В пяти километрах от этого места проходит автотрасса Москва-Ростов. С нее можно уехать хоть на юг, хоть на север.
Нам больше ничего не оставалось делать на этой полянке, как оставить её и пешком пройти пяти километровый путь от речки до автотрассы, в самую жару. Температура воздуха доходила до сорока градуса. Транспорта у нас никакого не было. Вначале шли по более-менее лесистой местности вдоль речки. Кроны деревьев как-то защищали нас от попадания прямых лучей солнца, но зато стояла невыносимая духота.
Никакого ветра. Даже листья осин не шевелились. Комары, дроки, шмели и другие насекомые неплохо поиздевались над нами. Даже через мокрые рубашки так искусали, что всё тело зудело, чесалось. Кроме того, страшно мучила жажда. Когда вышли на открытую местность, тут же лучи солнца взялись за нас. Они так пекли, что у меня через рубашку кожа подпеклась. К трассе мы подошли уже совсем обессилевшие, изнурённые и полуживые. В лесополосе, которая тянется вдоль трассы, решили сделать небольшой привал. Немного отдышавшись, стали голосовать в надежде поймать попутный транспорт. После пятиминутного голосования нам повезло. Остановили микроавтобус под названием «Еразик». Мы все поместились и примерно в три часа дня оказались в отделе.
* * *
В отделе кипела работа. Высокое областное начальство давало разгон. По приезду в отдел я в своём кабинете лёг на стулья и отдохнул минут десять. Отдохнув, привёл себя в человеческий вид. Я хотел было доложить начальнику отдела о проделанной работе по магазину, но встретившийся на моём пути начальник уголовного розыска Пазин Алексей Николаевич, узнав о моих намерениях, предложил не ходить к нему, так как сейчас у него всё областное начальство и не до магазина.
Тем более, областному начальству необязательно знать о краже. Эти сведения ещё больше обострят обстановку в отделе. Я послушался Пазина и вернулся в свой кабинет. Положил папку в сейф и решил сходить в столовую, так как с утра у меня во рту не было ни маковой росинки.
Я направился к выходу из кабинета, и вдруг перед самым моим носом открылась дверь, и передо мной предстали двое незнакомых мне мужчин в гражданской одежде, а за ними я краешком глаза заметил оперативника Дмитриченко и участкового Чернова.
Я обескураженно, инстинктивно остановился у двери и недоумённо уставился на незнакомцев. Не успел что-то подумать, меня выручил Дмитриченко.
– Рудольф Васильевич, эти двое из областного управления уголовного розыска. Приехали оказать нам помощь в поимке беглецов. Познакомьтесь?
– Рудольф Васильевич! – машинально представился я и протянул руку для пожатия сначала….
– Владимир Иванович! – тут же представился один из них.
Мы пожали руки.
– Николай Петрович! – протянул руку второй незнакомец.
Я тоже протянул руку для пожатия. После приветственной церемонии пригласил всех в кабинет и, направляясь к своему месту, произнёс:
– Я к вашим услугам. Пожалуйста, присаживайтесь!
Пока все четверо усаживались, я тоже сел на своё место. «Пропал обед!» – мысленно сожалел я.
– Рудольф Васильевич, – первым заговорил Владимир Иванович, – нас вкратце ознакомили с обстановкой побега ваши ребята из уголовного розыска. Нам сказали, что вы расследовали уголовное дело в отношении Джангирова и Исмаилова. Это так?
– Да. Эти мои подопечные.
– Вы закончили расследование этого дела или ещё продолжаете? Уголовное дело в настоящее время у вас?
– Да, у меня. Я, можно сказать, почти закончил расследование. Мне оставалось ознакомить с делом Джангирова и Исмаилова. К моему несчастью, не успел…
– Если вы не будете возражать, мы бы хотели ознакомиться с уголовным делом, чтобы побольше узнать об этих беглецах?
– Нет, конечно. Пожалуйста, ознакомьтесь! Я достал из сейфа уголовное дело и положил перед операми из области. Владимир Иванович и Николай Петрович занялись изучением дела. Чтобы не мешать им, я и Дмитриченко с Черновым попросил выйти в коридор.
– Слушай, Саша, – обратился я к участковому Чернову, когда мы оказались в коридоре, – Туркову сейчас, на данный момент, сколько лет?
Чернов открыл свою папку с бумагами, порылся в них. Найдя нужную бумагу, сказал:
– Десять дней тому назад ему исполнилось восемнадцать лет. Пошёл девятнадцатый.
– А какого числа он совершил преступление?
– Преступление он совершил за два дня до совершеннолетия. Рудольф Васильевич, тут получилось такое дело, – направив на меня свой взгляд, продолжил Чернов. – Потерпевшая Светлана не сразу рассказала дома об изнасиловании. Скрыла. Только через два дня родители узнали. Потому заявление поступило с опозданием. На место преступления приезжал следователь прокуратуры Студинов Александр Васильевич. В тот же день Туркова арестовали.
– Понятно. Значит, – вслух стал рассуждать я, – в тот день, то есть в день ареста, Туркову исполнилось восемнадцать лет. Посчитали, что он совершеннолетний, и дело приняла к своему производству прокуратура. Теперь всё понятно! Ну и, слава богу, что дело в прокуратуре. Иначе бы мне пришлось расхлёбывать и это дело, и вдобавок ещё побег.
Пока мы разговаривали с Дмитриченко и Черновым, у меня неожиданно возникла идея.
– Пойдёмте в кабинет, – сказал я Дмитриченко и Чернову, – у меня есть предложение.
Мы вошли в кабинет.
– Простите великодушно, – произнёс я, глядя на ребят, – кто из вас сегодня обедал? Так, все четверо не обедали. Пятым буду я. Если не возражаете, тогда поступим так: сейчас все пойдём в кафе. Я не буду произносить слово, обедать, обед давно прошёл. Просто покушать. Во время еды я всё подробно расскажу о Джангирове и Исмаилове и более того, о сегодняшней краже из магазина в хуторе Русском. Прикинем план действий. Ну как, согласны?
Все закивали головами.
– Все согласны, тогда вперёд!
– Рудольф Васильевич, – обратился ко мне Владимир Иванович, – а что, эти беглецы успели ещё и кражу совершить после побега?
– Обворовали ночью магазин в хуторе Русском. Предполагаем, что кражу могли совершить они. Пока такая версия.
* * *
В кафе мы пробыли почти час. За это время я рассказал операм из управления всё о беглецах. Потом обсудили моё предположение о предполагаемых преступниках, совершивших кражу из магазина и о возможном месте их нахождения.
– Рудольф Васильевич, – спросил Владимир Иванович, – вы сказали о возможном месте нахождения беглецов. Так?
– Я и опер Дмитриченко думаем так.
– Вы уверены в этом?
Я посмотрел на Дмитриченко.
– Мы с Рудольфом Васильевичем так думаем, – вставил своё слово Дмитриченко.
– Может, всё же давайте вместе хорошо подумаем, в каком направлении лучше начинать розыск? – предложил Владимир Иванович после того, как выслушал нас. – Может, вначале силы бросим в город Шахты или начнём с хутора Чугунов?
– Владимир Иванович, мы с Джеком Фёдоровичем, когда осматривали камеру, а после осмотра еще поговорили с двумя арестованными, не желавшими бежать, пришли к такому выводу: нужно всё же сначала проверить хутор Чугунов и его окрестности. Поработаем денёк, а там видно будет. Насчёт второго варианта, давайте параллельно будем проверять и в городе Шахты. Направим туда пару человек. Нельзя это направление оставить без присмотра. Согласны?
* * *
Два дня прошли без каких-либо изменений, кроме того, что в отделе стало намного спокойнее. Часть областного начальства уехала, оставив, конечно, много неприятностей. Сведения о беглецах в отдел не поступали. Меня это очень беспокоило. Сроки окончания расследования и сроки содержания под стражей по уголовному делу так стремительно приближались.
На третье утро, когда я пришёл на работу, дежурный по отделу сообщил мне, что пропал участковый Чернов, обслуживающий хутор Чугунов и еще несколько близлежащих хуторов.
– Как пропал? – удивлённо воскликнул я, глядя на дежурного. – Что, средь белого дня, ни с того, ни сего взял, да и пропал? Это похоже на детскую сказку, не так ли, Борис Алексеевич?
– На сказку или нет, но человек пропал и вот уже почти сутки.
– Борис Алексеевич, – сказал я дежурному, – ты решил нагло подшутить надо мной. Не так ли? Радуешься, что областное начальство уехало, и теперь можно расслабиться, так ведь?
Дежурный насупился и с недовольным видом посмотрел на меня.
– Какая может быть шутка, Рудольф Васильевич! – слегка раздражённо пробормотал он. – Утром звонил из хутора Чугунов инспектор уголовного розыска Макаров. Ты говоришь расслабиться. Какое там расслабление? Не успел ещё отойти от полученного выговора от высокого начальства, а тут снова ЧП! Ты что, предлагаешь мне искать место для второго выговора, Рудольф Васильевич?
Глядя на дежурного, я ухмыльнулся и воскликнул:
– Борис Алексеевич, если место нашлось для выговора от высокого начальства, то место для выговора от местного начальства, уж, как-нибудь найдёшь, не так ли?
– Легко тебе говорить. Побыл бы в моей шкуре, не так бы запел и не трепал бы сейчас языком.
– Ладно, не обижайся. Это я так, ради шутки. Ты мне лучше скажи, что конкретно рассказал Макаров? Серьёзно что ли, пропал участковый?
– Говорю же тебе, – звонил Макаров. – Он сказал, что вчера вечером Чернов, никого не предупредив, куда-то ушёл. Ушёл и не вернулся, пропал. Его не было всю ночь, и утром тоже не появился. Дома его нет. Жена не знает, где он.
– Вот так дела-а… – задумчиво протянул я. – Одно дело чуднее другого! Какая-та напасть напала на наш отдел! Как же он мог пропасть? стал размышлять я, направляясь в кабинет. Он ведь не иголка. Он же в своём хуторе. Родился там. Местный. Знает каждый дом, каждый куст, каждый овраг. Его, как говорят в народе, знает каждая собака.
Да и хутор небольшой. Все жители друг друга знают. Пропасть, когда в хуторе столько работников милиции и оперативных работников. Невероятно! Немыслимо! Тут что-то не так?
Неожиданно зазвонил телефон, слегка напугав меня. Я поднял трубку.
– Слушаю, товарищ полковник! Сейчас? Хорошо! Иду!
Я запер кабинет и направился к начальнику отдела.
– Разрешите?
– Заходи! Садись! – негромко предложил полковник.
В кабинете он был один.
Я сел, и всё внимание обратил на полковника. Вид у него был нездоровый. Выглядел усталым. Полковник направил на меня свой усталый взгляд и пробормотал:
– Тут вот какое дело? Позвонили из хутора Чугунов. Пропал участковый Чернов. Не могу понять, как он мог пропасть в своём родном хуторе? Там ведь целое отделение сыщиков и милиционеров, а он вдруг взял, да и пропал, представляешь?
– Я в курсе, товарищ полковник. Мне дежурный доложил. Я тоже был удивлён, и тоже не пойму, как он мог пропасть средь белого дня?
– Надо ехать туда. Я сам не могу. У меня нет времени. Не все областные чины уехали. Я нужен тут. Я подумал и решил: поедешь вместо меня. Ты обстановку хорошо знаешь, и прошу, разберись с этой пропажей. Чего доброго, узнают в областном управлении. Жди тогда гостей. Снова всё сначала начнётся. Не ко времени всё это. Не хотелось бы. И так я по горло сыт. Разберись, пожалуйста! Доложишь? Пока я в область сообщать не буду. Пошевели ребят, что они там? Третий день ищем беглецов, а результат ноль. Так не годится. Бери бразды правления операцией в свои руки. Действуйте решительнее! Думайте, ищите, но беглецов задержите!
Пашков на секунду задумался.
– Так, насчёт транспорта? Полковник сделал ещё раз паузу. «Волгу» не могу. Она мне нужна. Ладно, сейчас позвоню в ГАИ, чтобы они нашли для тебя машину.
Полковник взялся за трубку телефона…
– Товарищ полковник, не надо звонить в ГАИ. Я сам решу вопрос с транспортом. Ко мне должен приехать один знакомый. Я поговорю с ним.
– Хорошо. Ты облегчил мне задачу. Действуй! Прошу одно: что-то выяснится с Черновым, без промедления сообщи мне. Усёк?
– Хорошо.
Я покинул кабинет начальника и прямиком направился в дежурную часть.
* * *
– Я позвоню? – сказал я, обращаясь к дежурному.
– Звони! – дежурный освободил для меня своё место.
Я дозвонился через третью попытку знакомому парню, который имел машину. Он окончил в этом году среднюю школу и собирался поступать в Волгоградскую следственную школу. Ещё учась в школе, приходил ко мне на стажировку. Иногда просил меня брать его с собой на проведение следственных мероприятий, чтобы набираться опыта.
До прибытия транспорта я позвонил жене на работу и предупредил, чтобы она не ждала меня сегодня домой. После решил ещё раз поговорить с арестованным, отказавшимся бежать, то есть с тем «жидиком». Мне показалось, что во время первого разговора этот «жидик» не всё нам рассказал. Чтобы подсластить его, я решил сбегать в магазин, купить пачку сигарет и пачку чая. Предупредив дежурного, что, если придёт водитель и будет спрашивать меня, пусть ожидает возле кабинета. В магазине я купил сигарет, пачку чая и, вернувшись в отдел, тут же направился в КПЗ.
Дверь в КПЗ мне открыл уже новый начальник.
– Так ты уже тут командуешь, Николай Иванович? – спросил я, подавая ему руку. – Поздравляю тебя с новым назначением! Не жалеешь, что бросил свой участок? Скучная у тебя будет работа. Будешь находиться в этом душном здании. Порядком светлого дня не увидишь. Не-ет, я бы не выдержал, сбежал!
– Я сюда не рвался, – слегка обиженным тоном проговорил Иванченко. – Вызвали, предложили, я согласился. Конечно, я на участке привык, и люди привыкли ко мне. Хоть работа участкового хлопотная, суетливая, но активная. Постоянно среди людей. В душе, конечно, жалею. Можно было отказаться, но ноги меня стали подводить. Стали болеть. Вот и вся причина. Тут меньше ходьбы. Больше сидячей работы. Меня устраивает.
– Ну, ничего, ты парень серьёзный, толковый, наведёшь тут порядок. Будь смелее, решительнее и что главное, будь строгим и требовательным. Тогда будет порядок. Да, забыл спросить, ты знаешь, Николай Иванович, где же теперь бывший начальник? Что-то я его за эти дни не видел в отделе.
На лице Николая Ивановича изобразилось удивление.
– Разве вы не знаете, Рудольф Васильевич?
– Нет!
– Он ушёл из органов.
– Ушёл из органов? Не знал, не знал. Что так, тебе известно?
– Подробности не знаю. Как будто сам решил так.
– Жаль, конечно. Ну, что поделаешь, решил так решил. Это, дорогой Николай Иванович, жизнь! Ладно. Николай Иванович, приведи-ка в следственную комнату арестованного Сернова.
– Это, того…
– Да, да, того самого Сернова, который не захотел покинуть камеру.
Редкий экземпляр. Он ценен для меня. Поговорить надо.
– Хорошо. Сейчас приведу.
Пока Николай Иванович ходил за Серновым, я на стол положил пачку сигарет и пачку чая. Сделал это специально, чтобы Сернов понял, что я пришёл не с пустыми руками.
Через минуты две дверь следственной комнаты открылась, и показался Сернов. Увидев на столе сигареты и чай, он обрадовался и без приглашения сел за стол ближе к увиденным вещам. Ему видать не терпелось скорее прибрать их к рукам, он протянул руку за пачкой сигарет.
– Давай договоримся так, Сернов, – чуть резковатым тоном проговорил я, строго глядя на него. – Эти вещи будут твоими после того, как поговорим по душам. Согласен?
– Пожалуй, соглашусь, – мгновенно среагировал Сернов и тут же взял пачку сигарет в руку.
– Вот и отлично! Теперь можешь закурить.
Сернов быстро разорвал плёночную оболочку пачки, достал сигарету. Я подал ему спички, и он закурил. Когда сделал несколько затяжек, я сказал:
– Сернов, ты в прошлый раз не всё ведь рассказал нам о разговорах беглецов, не так ли? Ведь скрыл от нас разговор Туркова о том, где он собирается скрываться в хуторе?
Пусть читатель не думает, что я как будто знал о содержании разговора беглецов и потому задал такой вопрос Сернову. Я совершенно не знал, о чём вели разговоры беглецы. Я просто применил небольшую хитрость или, так скажем, уловку. Авось клюнет?
Получив удовольствие от курева, Сернов моментально изменился. В его карих глазах заплясали лукавые искорки, а на лице появился живейший интерес, и он, осторожно взглянув на входную дверь, как будто за дверью его могут подслушать, почти полушёпотом, глядя мне в глаза, проговорил:
– Из разговора Туркова с этими нерусскими я понял, что у него в хуторе есть надёжное место, где спрятаться. В том же хуторе, как я понял, где он живёт.
– И где же это надёжное место? Задав вопрос, я придвинул пачку чая ближе к нему.
Сернов схватил пачку и стал обнюхивать её.
– Как хорошо пахнет! – воскликнул он от удовольствия. Сернов сделал глубокую затяжку и, выпустив дым, так же полушёпотом произнёс:
– Турков хвастался, он вообще любил хвастаться, что у него в хуторе есть женщина. Ну, как бы любовница. Говорил, что она ему никогда не отказывала.
– В чём она ему не отказывала?
– Ну, как? – и он хитро улыбнулся. Вы сами должны догадаться, не ребёнок же. Это он рассказывал ещё до побега. Отсюда я сделал вывод, что Турков может прятаться у этой женщины.
– Смышлёный «жидюка», сказал бы опер Дмитриченко, – отметил я мысленно. Хотя информация неточная, может, выдуманная, но всё же информация, лучше, чем ничего. Теперь есть над чем работать. Установить эту женщину? Это не такая уж простая задача. Какая женщина признается в прелюбодеянии, конечно, нет. Если эта женщина замужняя? Тогда, вообще, надежды никакой. Будем работать. Турков не местный. Живёт всего два года в хуторе. Друзей, я думаю, не так уж много у него. Отсюда можно сделать вывод, что он может прятаться у этой женщины.
– Слушай, Сернов, случайно не произносил Турков имя этой женщины?
– Вы тут уж меня извините, что не знаю, то не знаю.
* * *
Когда я возвращался из КПЗ, возле своего кабинета увидел ждущего меня, своего знакомого водителя. Увидев меня, Николай заулыбался и пошёл навстречу. Поравнявшись со мной, он первый подал руку. Я поздоровался с ним и тут же спросил:
– Николай, ты готов на пару дней покинуть свой домашний уютный очаг и превратиться в путешественника? Очень интересное и увлекательное занятие, поверь мне, жалеть не будешь. Приходилось когда-либо тебе путешествовать?
Николай удивлённо посмотрел на меня и отрицательно покачал головой.
– Тогда готовься!
– Рудольф Васильевич, как я понял, вы собирались на какую-то операцию по уголовному делу, а тут вдруг вы мне предлагаете путешествовать? Что-то изменилось? А операция? – на лице Николая изобразилось изумление.
Я поспешил успокоить его.
– Ты, Николай, не переживай, успеем и на то, и на другое.
– А как насчёт погони, стрельбы, будут? – прямо заглядывая мне в глаза, радостно воскликнул Николай.
– Заранее не обещаю, но думаю, не пожалеешь. Будет что воспоминать. Ещё может, будешь рассказывать своим будущим внукам и правнукам.
– Тогда едем! – и довольная улыбка появилась на лице.
* * *
Через полчаса мы уже держали путь в хутор Чугунов. О дорогах с твёрдым покрытием в сельских местностях приходится только мечтать. Но сельские жители не теряют надежды, что, когда-нибудь их мечты сбудутся.
Стояла июльская жара. Ветра не было. Пыль от колес поднималась высоко над землёй, и шлейф её далеко тянулся за машиной. Как бы плотно не были закрыты окна и двери, пыль всё равно заполняла кабину. Шестьдесят километров мы преодолели за час десять минут и в час дня прибыли в хутор Чугунов.
Конечно, по прибытии в хутор я первым делом хотел бы искупаться. Неважно, где: хоть в пруду, хоть в речушке, чтобы смыть дорожную пыль и освежиться. Но, подумав, всё же сначала решил посетить опорный пункт милиции, где должны быть, по моим расчётам, оперативники.
– Искупнусь вечером, – решил я и попросил водителя поехать к опорному пункту милиции.
Я не ошибся. В опорном пункте находились оперативник Дмитриченко и Владимир Иванович из управления. Увидев меня, Дмитриченко воскликнул:
– Ты каким образом оказался в этих краях? Тебе тоже не терпится быстрее поймать беглецов?
– Джек Фёдорович, ты сначала поздоровайся с человеком, а потом уже задавай свои никчёмные вопросы: почему? как? зачем?
– Ну, здравствуй, Рудольф! – и кинулся обнимать меня.
– Так-то лучше! А то, каким образом? Какими судьбами? Нет бы сначала спросить: Рудольф, ты обедать хочешь?
– Правда, ты обедать хочешь?
– Ну вот, теперь всё как должно быть у нормальных людей. А вы сами обедали, Джек?
– Нет, мы надеялись, что участковый организует, но пока его нет…
– Я понял, Джек. Потом всё расскажете. А если участковый не найдётся до вечера, так и будете сидеть голодными? Так не пойдёт! Сейчас давайте решим так поедем в колхозный стан. Там пообедаем и за обедом решим текущие вопросы. Ну как, согласны?
– Мы-то согласны. Рудольф, там, на стане, нас ждут? – вытаращив глаза на меня, спросил Дмитриченко, как будто бы нас туда никто не приглашал.
– Ждут, ждут, Джек Фёдорович, – спокойно ответил я. – Как говорят в народе: не имей сто рублей, а имей сто друзей. Слышал такую поговорку?
– Ну, слышал. Что из того? – всё ещё не веря моим словам, пролепетал Дмитриченко.
– Ладно, успокойся, по дороге сюда случайно встретил главного агронома этого колхоза Пётра Ильича, моего давнего знакомого, и он пригласил на обед всех. Он знает, чем вы тут занимаетесь. Он даже хотел прислать за вами машину, а тут я встретился. Вот и просил приехать на обед. Ну что, поедем?
– Конечно, едем! – радостно воскликнул Дмитриченко за себя и за Владимира Ивановича.
Все разом поднялись, сели в нашу машину и поехали на стан. Минут через десять мы оказались на месте, Пётр Ильич нас уже ждал.
– Я уже подумал было, наверное, не приедете. Наши уже обедали. Тогда прошу всех к столу! – я уже дал команду поварам, чтобы вас покормили. Вы не стесняйтесь. Плотно покушайте, а то поймать беглецов у вас сил не будет.
– Пётр Ильич, – сказал я, улыбаясь, – знать бы, где они скрываются, будь уверен, мы и в голодном состоянии задержали бы их.
Мы уселись за длиннющий стол, стоящий под навесом. Тут же на столе стали появляться чашки с дымящимся, пахнущим борщом и на второе – куски мяса с макаронами. Пётр Ильич тоже присоединился к нам.
– Знаете, я тоже проголодался, – проговорил он, глядя, как мы, проголодавшиеся, уничтожаем вкусный обед. – Чуть свет подняли, и не успел даже воды попить. Ждал вас, чтобы вместе пообедать.
– Что-то случилось? – спросил я, направив на него сочувствующий взгляд.
– До сих пор непонятно, почему-то под утро загорелась стерня наполовину убранного поля. Огонь быстро распространился. Мы вовремя поставили заслон перепахали поле перед неубранной пшеницей. Спасли урожай. Я ехал с того поля и тут неожиданно встретил тебя.
За разговорами незаметно прошёл обед. Мы поблагодарили Пётра Ильича и поваров и отправились в хутор. По пути в хутор, я рассказал о разговоре с Серновым и о предполагаемом месте нахождения беглецов. Первое, что мы должны сейчас сделать это установить женщину, с кем Турков якобы имел любовную связь, а может, имеет до сих пор. Жаль, что нет участкового. Вероятно, он-то знал, может, эту женщину? Давайте думать? Да, Джек, скажи, вы проводили подворную проверку?
– Подворную проверку не делали, а проверяли выборочно: его друзей, знакомых, заброшенные дома, скирды солом на полях. Были в домовладении матери. Никто ничего не знает. Как будто испарились. Складывается впечатление, что беглецы тут не появлялись.
– Джек Фёдорович, Владимир Иванович, расскажите мне, как пропал Чернов? Когда вы последний раз видели его?
– Вчера целый день мы работали вместе. Занимались выборочной проверкой. Расспрашивали людей. Ходили на колхозную ферму. Проверяли все помещения, коровники. Примерно часов в семь вечера мы поужинали у него. Договорились так: дотемна будем отдыхать, а как стемнеет, начнем следить за домом матери Туркова, а также за другими местами. Я и Владимир Иванович легли отдыхать в летней кухне. Зашёл к нам Саша.
Ещё было светло. Он сказал, что спать ему совсем не хочется. Посидел с нами минут десять и, сказав, что пойдёт, поговорит с одним человеком и даст ему кое-какое задание. По возвращении потом тоже немного отдохнёт. Он ушёл. Когда Саша от нас ушёл, ещё солнце не садилось. Мы проснулись, когда стало темнеть. Саши дома не было. Жена его сказала, что он, как ушёл после ужина, так и не вернулся.
– Джек Фёдорович, ты знаешь того человека, с которым Саша хотел поговорить?
– Нет, не знаю. Саша мне ничего не рассказывал о нём.
– Понятно… – раздумывая, проговорил я. – Давай-ка, Джек Фёдорович, вместе поговорим с женой Саши?
– Если ты считаешь нужным, давай поговорим. Но мне кажется, что она нам все рассказала, вряд ли что-то новое добавит.
– Добавит, не добавит это ничего. Я придерживаюсь другого принципа в своей работе. Как говорят в народе: кашу с маслом не испортишь! Пошли, поговорим. Веди меня, где она живёт?
* * *
В опорном пункте оставили Владимира Ивановича и моего шофёра Николая.
– Скажи, Джек, где сейчас Макаров и другие оперативники? – спросил я у Дмитриченко, идя по улице к дому участкового.
– Макаров, Николай Петрович, участковый Есауленко находятся в хуторе Грязном, что в шести километрах отсюда. Там якобы есть какой-то родственник матери Туркова. Проверяют там и окрестности хутора. Они должны вернуться к вечеру.
– Как вы держите с Макаровым связь?
– Там есть почтовое отделение и контора бригады. В случае чего они позвонят через почтовое отделение или через контору в наш опорный пункт. В пункте есть телефон. Ты что, не заметил его?
– Это хорошо, что связь есть, – сказал я.
За разговорами не заметили, как подошли к дому участкового. Первым зашёл в дом Дмитриченко, а за ним я. Увидев нас, женщина тут же поспешила к нам с вопросами.
– Саша нашёлся? Где он был?
– Здравствуйте, Катерина! – поздоровался я, не ответив на её вопросы, – извините, отчество не знаю.
– Называйте просто Катя, – быстро проговорила она, приглашая нас в зал. – Когда мы уселись в зале, она тут же повторила свои вопросы.
– Катя, прости, пока ничего, не нашли.
– Катя, это наш следователь, Рудольф Васильевич, представил меня Дмитриченко. Он хочет поговорить с тобой, не возражаешь?
Катя от неожиданности слегка как бы растерялась, застеснялась. Легкий румянец появился на лице, а пальцы рук стали теребить край кофты.
– Нет. Спрашивайте? – с запинкой проговорила Катя.
– Катя, начал я, извини, сейчас я хотел бы поговорить с тобой не о твоём муже, мы о нём поговорим чуть позже, а совсем на другую, немаловажную тему. Я понимаю твоё состояние. Понимаю, сейчас для тебя важнее вопроса, кроме, как о муже, нет. Но, не выяснив некоторые моменты в нашем деле, на быстрый успех трудно будет рассчитывать. Ты не думай, что мы не ищем Сашу. Первейшая задача наша найти его. Скажи, Катя, ты сама местная?
Удивлённые карие глаза Кати уставились на меня.
– Местная, – негромко произнесла она, не понимая, зачем это нужно следователю. – Я тут родилась и выросла.
– Прекрасно, Катя! – воскликнул я, обрадовавшись.
– Это очень хорошо! – мысленно отметил я.
– Скажи, ты хорошо знаешь хуторян?
Катя вдруг оживилась. Пропала стеснённость. Даже улыбка появилась на лице.
– Знаю. Перечислить?
– Ну что ты, совсем это ни к чему. Всех, может, не надо, а вот про некоторых хотел бы узнать. Ну, к примеру, Туркова Егора знаешь?
Услышав фамилию Туркова, Катя чуть не прыснула со смеха.
– Кто его в хуторе не знает, все его знают. Парень молодой, здоровый, можно добавить, красивый. Но уж сильно гордый, самолюбивый. Может, не так гордый, как хвастливый. Уж очень любит выпендриваться. Ни у кого из его ровесников нет мотоцикла, а у него есть. Носится по хутору, как сумасшедший, на нем. Никто ему не указ. Гордится тем, что мама работает бухгалтером в колхозе, вот и он хвастается.
– Это очень хорошо, что ты рассказала про Туркова и охарактеризовала его. У меня в связи с этим, будет к тебе такой щекотливый вопрос. Женщины иногда бывают очень любопытны и, что греха таить, они очень много знают друг о друге и о других тоже. Да и сплетни сочиняют, из мухи слона могут сделать. Сочинять могут о похождениях мужчин и о любовных связях… Могут же, или я не прав?
Может, я чуточку палку перегнул. Неожиданно Катя вдруг изменилась, пропала улыбка на лице. Оно приняло серьёзной вид.
– Рудольф Васильевич, – внезапно твёрдым, решительным голосом произнесла она, – не ходите вокруг да около, скажите прямо, что хотите вы узнать от меня?
– Прости, Катя! Пожалуй, ты права. Действительно, что это я, вокруг да около. Спрошу прямо. До меня дошли слухи, будто бы у Туркова в хуторе есть женщина, с которой он якобы имеет половую связь. Это слухи или сплетни, ты знаешь про эти слухи?
Катерина изумлённо взглянула на меня и улыбнулась.
– Этот вопрос можно было задать мне сразу в лоб, а не окольным путём. Я ведь не чужой человек вам. Я же жена милиционера. Надо прямо спрашивать в таких случаях. Я ведь тоже заинтересована помочь нашей милиции. Саша от меня ничего не скрывает. Мы иногда решаем многие вопросы вместе.
На этот раз мне уже пришлось удивляться.
– Прости, Катя! Мы с тобой впервые встретились. Чьи бы ни были жены, я по опыту знаю, не все женщины одинаковы. Не все женщины так открыты, как ты. Хорошо, что ты так открыта со мной, но не все это могут позволить или не хотят позволить. Тогда скажи, что ты знаешь?
– Про любовные похождения Егора, я думаю, знает весь хутор. Ну, пусть не весь хутор, но половина точно в курсе, не моргнув глазом, выложила Катя. А я-то, дура, подумала, что вы о моём муже будете спрашивать. Ну, в смысле, не у любовницы ли мой муж сейчас. Никогда бы я не поверила, что муж изменяет мне. Но, когда вы начали про сплетни женщин расспрашивать, у меня закралась такая подозрительная мысль, а может?
– И кто же эта женщина?
– Соседка, – облегчённо вздохнула Катя и вся засияла от радости.
– Соседка, чья?
– Как чья? Туркова.
– Катя, она холостячка или замужняя?
– Она замужем.
– Скажи, Катя, Саша, когда уходил, не сказал тебе, к какому человеку он собирался идти? Ты его знаешь?
– Нет. Саша мне ничего не говорил. Он мне просто сказал, прогуляюсь и вернусь. Больше ничего.
– Спасибо, Катя! – сказал я, прощаясь с ней.
Мы вышли от неё и направились в опорный пункт.
– Джек Фёдорович, – обратился я к Дмитриченко, ты, когда разговаривал с матерью Туркова?
– Вчера.
– Что-то полезное узнал от неё? Скажи, мать уже знает, что сын сбежал?
– Нет. Я ей сказал.
– Как она отреагировала на эту новость?
– Как? Начала, как все женщины и матери причитать, плакать и так далее. Рудольф Васильевич, что дальше будем делать?
* * *
Я посмотрел на Дмитриченко.
– Как что? Надо немедленно проверить эту соседку Туркова. Поедем к ней. Пригласи Владимира Ивановича и Николая.
Когда они появились на пороге опорного пункта, я попросил Николая завести машину. Минут через семь или восемь мы оказались возле нужного домовладения.
Для входа во двор имелась калитка, сооружённая из досок. Рядом с калиткой были сделаны, также из досок, ворота. Во дворе, от входа по левую сторону, стоял большой кирпичный дом с множеством окон. Двор был отгорожен от соседей деревянным забором. Во дворе, кроме дома, имелись пристройки: большой сарай для скота и птиц, сложенный из камня-пластушки, покрытый шифером. Рядом с сараем пристроено ещё здание, не очень большое, по-видимому, для хранения зерна и сена.
Мы подошли к калитке. Она была закрыта изнутри на крючок.
Дмитриченко постучал, но никто не отозвался и не вышел, но зато яростно кинулась к калитке с угрожающим лаем собака. Дмитриченко повторно, но уже сильно, чтобы слышно было в доме, постучал палкой. Снова никто не вышел. Только собака ещё яростнее и с громким лаем стала кидаться на калитку и, обнажив свои острые клыки, давала понять, что проникнуть во двор можно только через её труп.
Услышав лай собаки, а может, увидев машину и людей возле двора соседей, вышла из соседнего двора пожилая женщина и подошла к нам.
– Вам кого надо? – спросила женщина, разглядывая нас, вытирая платком слезившиеся глаза.
– Мы хотели бы поговорить с хозяевами этого дома, – ответил Дмитриченко. – Вот стучим уже несколько минут. Никто не отзывается. Что, дома никого нет, что ли? Только вот собака громким, неприветливым лаем разговаривает с нами, а мы языка её не понимаем.
Женщина, как-то подозрительно оглядела нас и сухим голосом спросила:
– Вы кто будете?
– Мы, бабушка, из милиции, – за всех ответил Дмитриченко и, достав из кармана брюк служебное удостоверение, поднёс к глазам женщины.
Она перед тем как читать, снова вытерла платком свои слезящиеся глаза, после долго читала и, когда убедилась, что мы из милиции, проговорила:
– Если вы милиция, то, погодьте! Я сейчас, – сказав, она открыла калитку, что-то крикнула собаке.
Собака тут же завиляла хвостом и отошла от калитки. Женщина повела собаку к будке, загнала её туда и закрыла доской лаз. Мы вошли во двор, а женщина поднялась на крыльцо дома, толкнула входную дверь и скрылась за ней. Мы остались ждать во дворе.
Через минуты две, может чуть больше, женщина вышла и позвала нас в дом. Я Николая попросил остаться на улице, ждать нас и следить за домом.
Когда мы зашли в дом, соседская женщина хотела уйти, но я попросил её остаться с нами. Она согласилась и вернулась.
* * *
В доме было несколько комнат, но нас женщина соседка повела в самую большую комнату, она считалась, по-видимому, залом. Прямо перед нами на противоположной стороне, на диване, стоящем возле стены, сидела женщина, лет, примерно, двадцати пяти с большим синяком под правым глазом. Чёрные волосы растрёпаны, как будто в доме нет расчёски и зеркала. Одета она была неряшливо: халат ситцевый, не первой свежести, застёгнутый на одну пуговицу, в раскрытых местах халата была видна ночная рубашка непонятной расцветки. Ноги голые, без обуви. Женщина, увидев нас, прикрыла синюшную часть лица платком и пыталась всячески скрыть своё лицо от нас. Опустила голову и сильнее натянула платок на лицо. Когда я смотрел на женщину, у меня так и вертелся в голове вопрос:
– Кто же тебя так разукрасил? Неужели муж? И за что? Неужели, тут замешан Турков?
Понимая, что не к месту в данной ситуации подобный вопрос, я громко сказал:
– Вы, по всей видимости, не слышали нашего стука, если не соизволили отозваться? Наш работник приложил немало сил и стараний, чтобы достучаться до вас. Он даже представлялся, что мы из милиции. Неужели не слышны были наш стук и громкие рычание и лай вашей собаки? У вас, вероятно, есть особая на то причина, чтобы избегать встречи с работниками милиции? Не желаете ли вы ответить нам? У вас есть какой-нибудь вразумительный ответ на наши вопросы? Это в ваших интересах.
Женщина горько и тяжело вздохнула и, не поднимая голову, выдавила:
– Я, я испугалась… и неожиданно жалобное и горькое рыдание сотрясло её тело.
Соседка поднялась со своего места и направилась в другую комнату. Через несколько секунд она вышла, неся в руке кружку с водой. Подсела к рыдающей женщине и подала кружку.
– Выпей, легче станет, – успокаивающим тоном проговорила она.
Хозяйка дома взяла кружку и сделала несколько глотков. После отдала ее назад. Вытерла нижней частью халата лицо.
– Успокоились? – спросил я, когда она перестала хныкать.
– Да, – вполголоса произнесла она.
– Отчего же вы так испугались милиции или ещё чего-то?
Женщина не ответила на мой вопрос. Она перестала рыдать, но сидела так же с опущенной головой и молчала. Разговор у нас никак не клеился и я, подумав, решил переменить тактику.
– Скажите, как вас зовут? – задал я вопрос.
– Клава, – так же вполголоса ответила она.
– Клавдия, вы одна живёте или с мужем?
– С мужем.
– Его можно увидеть?
– Он стадо пасёт.
– Где его можно найти сейчас? Далеко от хутора пасёт? У нас к нему есть несколько вопросов, и мы хотели бы с ним встретиться?
Неожиданно Клава оживилась. Подняла голову и, впившись красными от слёз глазами в меня, встревоженно спросила:
– О чём вы хотите поговорить с ним?
Я удивлённо посмотрел на Клаву.
– Отчего она так встревожилась? – мысленно отметил я. – Постой! Постой! Неужели она испугалась, что муж расскажет то, что мы не знаем? Очень интересно! Глянь, даже её лицо выдаёт беспокойство.
Дальнейшие мои размышления внезапно прервал вбежавший в комнату наш водитель Николай. Он был сильно напуган, а глаза горели, как у бешеного быка.
– Там… Там, в сарае, кто-то страшно рычит! – орал он во все горло. Какой-то страшный зверь! Рычит! Там, в сарае… не переставая, повторял Николай. Сам весь трясся от испуга.
– Что это с ним? – подумал я, глядя на его испуганную физиономию. Что его так испугало? Какой-то зверь?
– Николай! – специально громко крикнул я, чтобы как-то остановить его и привести в чувство. Что ты так раскричался! Ты всех тут напугаешь! Видишь, как трусятся уже. Видишь? Так, давай успокойся и нормально объясни. Можешь?
– Ну, могу! – перестав орать, уже более спокойно ответил Николай.
– Вот и отлично! Давай, расскажи, кто рычит: собака, волк, корова, бык? Ну, что?
– Да, нет, – уже почти спокойно, но всё ещё не совсем восстановившимся голосом заговорил Николай, не собака и, кажется, не бык. Мне, кажется, человек!
– Ты заходил в сарай?
– Нет. Я был на улице. Стоял возле калитки. Вдруг слышу, со стороны сарая послышалось, как бы мычание. Я посмотрел в сторону сарая, даже зашёл во двор. Тут снова раздалось мычание или даже рычание. Такой был страшный звук. Я испугался и бегом в комнату к вам. Я сам побоялся заглянуть в сарай. Если мне не верите, пойдёмте все со мной! Надо спешить! Может, помочь надо?
– Рычит, говоришь? – задумчиво проговорил я. И, вроде бы, как человек, так, да? Тебе не померещилось? Ну-ка, Джек Фёдорович, ты вооружён, пойди-ка, проверь, что за рычун-зверь поселился в сарае.
– Пожалуй, и я пойду, – сказал Владимир Иванович и направился за Джеком Фёдоровичем и Николаем.
Я, соседская женщина и Клава остались в доме. Мне тоже хотелось идти с ребятами, но я всё же решил продолжить разговор с Клавдией.
– Клавдия, скажите, что за зверь у вас в сарае, который рычит или мычит? Есть в данный момент у вас в сарае какая живность, ну скажем. свинья, корова, овцы?
Ответа от Клавдии не последовало. Но вдруг она так неожиданно заревела, да ещё так громко и жалобно, что у меня мурашки по спине поползли. Мне стало, как-то не по себе от её вытья. Я попросил соседскую женщину оказать Клавдии помощь и успокоить. Пока женщина подавала Клаве воду и успокаивала, я решил выйти из дома.
Направился к выходу, но не дошёл. Дверь неожиданно резко распахнулась, и с шумом в комнату стали заходить: первым Дмитриченко, за ним Владимир Иванович и за ним…, я глазам своим не поверил, за ним зашёл участковый Чернов. Весь взлохмаченный, помятый, измученный, и к тому же, злой…
Я от неожиданности вытаращил глаза и не мог сразу найти нужных слов, что-то сказать или спросить. Только чуть погодя, опомнившись, выдавил:
– Это ты что ли рычал в сарае, Саша?
– Я! – каким-то хриплым, злым голосом ответил Чернов.
При этом раздулись у него ноздри, как будто было трудно дышать.
Волосы на голове были не расчёсаны, торчали комками, вперемешку с сухим сеном. Рубашка и брюки измяты. Он был похож на бомжа. Глядя на него, у меня в голове возникла непрошеная мысль: видать, вечером со своим человеком, к которому он ходил, надрался так, что забыл дорогу домой. Забрёл в чужой сарай, что попался по пути домой и спал в сене.
– Саша, ты что за комедию разыграл в сарае? Мы тебя ищем повсюду, беспокоимся, а ты решил перед нами устроить цирк, чтобы оправдаться за свой недостойный поступок. Так что ли? Посмотри на себя, на кого ты похож? Что, приспичило что ли? Весь отдел на ногах, а ты развлекаешься!
– Это не совсем так, Рудольф Васильевич! – неожиданно подал голос Чернов. Выслушайте меня!
Я внимательно посмотрел ему в глаза. В них отразились горечь и раскаяния. Мне стало жалко его, и я смягчился.
– Скажи тогда, что ты делал в сарае почти сутки?
– Был в плену! – последовал неожиданный, удививший всех нас, ответ.
Вдруг он опустил глаза и замолчал.
Я ухмыльнулся и обратился к Дмитриченко.
– Джек Фёдорович, ты что-нибудь понял, о каком плене Саша говорит, ты можешь растолковать мне? Мне ведь не шуток сейчас!
– Он не шутит, Рудольф Васильевич. Действительно, он был, если так можно выразиться, в плену. Когда мы зашли в сарай, он лежал на сене, на чердаке, связанный. Руки, ноги были связаны, а во рту торчал кляп.
– Ну и дела! – невольно вырвалось из груди. Ну, за столько лет работы в следствии, это первый случай у меня. Где-то, может, были случаи, но в моей практике первый. За что же тебя так, свои же хуторяне так позорно обидели, Саша? Что ты им сделал, что они решили продержать тебя в плену, а, Саша? Как же ты дожил до такой позорной жизни? Мало что ли в твоём хозяйстве живности, надо же, позарился на чужую? Полез в чужой сарай ночью, надеялся на беспечность хозяев. А тут, не тут-то было…
– Это ты, Саша, разукрасил лицо Клавдии, при задержании тебя? Говори, что молчишь?
– Рудольф Васильевич, – слёзно взмолился Чернов, умоляюще глядя мне прямо в глаза, сейчас не до рассказов и объяснений. Времени совсем нет. Надо действовать быстро и оперативно. Нельзя терять ни минуты. Надо задержать беглецов. Я знаю, где они прячутся! Надо торопиться!
– Саша, откуда у тебя такие сведения? Что, сорока на хвосте принесла тебе, когда ты лежал на сене связанный и с кляпом во рту?
– Сведения у меня точные. Можешь не сомневаться. Давайте решать быстро! С Клавой после разберёмся. Очень даже будет, кстати, для неё. Будет знать, как прятать у себя беглецов и кормить!
* * *
Мы в спешном порядке покинули дом Клавдии. Сели в машину и, не заезжая домой к Саше, чтобы сообщить жене, что он нашёлся, прямиком поехали к предполагаемому месту нахождения беглецов. В пути следования участковый неожиданно признался, что беглецы у него отобрали табельный пистолет с запасной обоймой. Есть вероятность вооружённого сопротивления во время задержания.
Сообщение Чернова, как удар грома средь ясного дня ошеломило нас, и мы на какой-то миг растерялись. Все сидели молча и удивлённо поглядывали друг на друга.
– Николай, останови машину! – сказал я, поняв, что без тщательной подготовки к операции при таком раскладе дел нельзя. Когда машина остановилась, мы все вышли.
– Сообщение Чернова в корне меняет план захвата беглецов, – сказал я, пристально всматриваясь в каждого присутствующего. В данный момент жизнь каждого из них зависит от моих указаний, подумал я мысленно. Я не могу допустить, чтобы кто-то из нас пострадал из-за моих непродуманных действий, и, потому вслух сказал: Нужен другой, более реальный, конкретный, учитывая вооружённость беглецов, план. Оружие у преступников это опасно! Зря рисковать не будем. Давайте думать? Владимир Иванович, – обратился я к оперативнику из областного управления, – ты давно работаешь в уголовном розыске областного масштаба, и опыта в подобных делах у тебя побольше, тебе карты в руки. Хорошо?
– Хорошо! У меня только будет просьба, если вы не будете возражать, операцию по задержанию преступников возьму на себя. Вы будете помогать мне. Прошу всех исполнять мои указания точно, никакой самодеятельности. Возражения есть?
– Нет! – почти хором ответили мы.
– Александр, – внезапно прозвучал голос Владимира Ивановича, обращённый к участковому, расскажи-ка более подробно о местности, где скрываются преступники? Что за местность: ровная, балка, овраг, лес, кустарники?
– Место, где должны скрываться преступники это небольшой каменный карьер. Карьер он не официальный, местного значения. Жители близлежащих селений добывают камень-пластушку для своих нужд. Кто сарай строит, кто забор, кто подвал. Вы вероятно заметили, в хуторе Чугунов, все хозпостройки, заборы сложены из камня, даже у некоторых дворы застелены этим камнем. Данный карьер находиться в балке.
Балка не очень глубокая. Один конец ее упирается в небольшую рощу, а второй плавно выходит на поверхность. С пологой стороны подъезжают к карьеру. Сторона балки, где добывают камень, крутая и высокая. Высота достигает метров двадцать, а может, чуть больше. Противоположная сторона положе намного, но с небольшими холмиками и с не очень глубокими овражками.
– В самой балке и на пологой стороне её есть какие-либо растения: деревья, кустарники? – спросил я.
Чернов растерянно посмотрел в мою сторону.
– Вот насчёт деревьев в балке, кроме рощи в конце нее, не помню, а на пологой стороне кое-где растут кустарники шиповника и тёрна, конечно же, растёт трава.
– Саша, скажи, как ты думаешь, на каком расстоянии беглецы могут заметить нас, если они будут находиться в убежище? – задал вопрос Дмитриченко.
– Если подходить с пологой стороны балки, то, наверняка, они могут заметить нас за метров семьдесят-восемьдесят.
– Значить скрытно подойти к карьеру не получается, – задумчиво проговорил Владимир Иванович.
– Днём, да, – подтвердил Чернов.
– Слушай, Саша, скажи, карьер открытый или там есть ниши, углубления? – спросил я.
– Ну, есть открытые места, но там есть глубокие ниши. Я-то был там года два тому назад, тогда ещё были ниши глубиной метра два-три. В них спокойно можно ночевать, переждать дождь. Да и от солнца можно спрятаться.
– Как на твой взгляд, Саша, а сверху карьера или с боков, нельзя к нему подобраться? – задал вопрос Владимир Иванович.
– Если идти по накатанной дороге, то есть по дну балки, то сразу заметят, если кто-то будет дежурить. С боков не очень удобно подходить. Стены крутоватые, да и скрываться невозможно. Нет, нет, лучше так не рисковать, – высказал своё мнение участковый.
Наступила пауза. Каждый из нас мысленно разрабатывал план, как лучше, без каких-либо неприятностей, захватить беглецов. Каждый напряжённо думал, но никто пока не стремился первым высказать своё мнение. У беглецов было оружие и патроны, а у нас оружие было только у двоих. У меня не было, и у участкового на боку висела только пустая кобура.
– Как не хватает в данный момент группы Макарова, – неожиданно пришла мне в голову мысль, – у них, у всех оружие…
– Послушайте меня! – внезапно подал голос участковый. – Не знаю, как вы воспримете моё предложение. У нас, кроме как не хватает оружия, еще нет у нас бронежилетов. Так вот, что я предлагаю: не использовать ли нам вместо бронежилета обыкновенную доску сороковку? Будет как щит! Ну, вспомните древних рыцарей? Они прекрасно защищались. Сабли и другое оружие не пробивали щит. Спасал жизнь рыцаря. Ну, как моё предложение? У меня дома после стельки пола остались куски этих досок, длиной, примерно, больше метра, и ширина приличная где-то тридцать сантиметров. Длина, ширина и толщина достаточны для защиты головы и тела до колен. Поймите, у нас нет сейчас другого выхода. Где мы возьмём бронежилеты? Лучше досками защищаться, чем без ничего. Не так ли?
Мы молча выслушали Чернова и стояли тоже молча. Никто не решался на первый шаг.
– Хочу сообщить вам, если вы сомневаетесь, – снова заговорил Чернов, не дождавшись наших предложений, – пистолетная пуля не пробивает доску на расстоянии тридцати-сорока метров. Я сам проверял.
Чернов, высказав своё мнение, обвёл нас победоносным взглядом.
– Не знаю, как вы, – первым заговорил я, – лично я согласен с Черновым. За неимением других средств защиты, почему бы не попробовать. В сущности, кому какое дело, каким способом мы защитим свою жизнь. Давайте попробуем. Какая никакая, но всё же защита.
Я, закончив говорить, прямо посмотрел на Владимира Ивановича и на Дмитриченко. По выражениям их лиц, понял, что предложение Чернова их тоже заинтересовало, и они готовы поддержать идею участкового.
– Почему бы не испробовать! – вдруг заинтересованно воскликнул Владимир Иванович и обвёл нас взглядом. – Я тоже думаю, всё же будет какая-то защита. Я согласен. Только нужно сделать какое-то приспособление, чтобы доску удобно было держать и нести.
– А это, мы что-нибудь придумаем! – воскликнул обрадованно Чернов. Его глаза заблестели, и он сам весь оживился. От прежнего Саши, сникшего, скисшего, изморённого, чувствовавшего вину за свою допущенную оплошность, не осталось и следа. Он стал активным, решительным и деловым. На радостях, он воскликнул:
– Давайте сейчас же поедем ко мне домой и сделаем щиты!
Мы вернулись назад в хутор. По пути к дому Чернова возле опорного пункта я попросил Николая остановить машину.
– Надо связаться с Макаровым, – сказал я, – надо сообщить ему, чтобы они вернулись в хутор Чугунов. Чем быстрее, тем лучше. Им там всё равно сейчас делать нечего. Беглецы у нас, пусть лучше они помогут нам. Саша, ты знаешь, как связаться с ним, давай, действуй!
Мы зашли в опорный пункт. Чернов позвонил в правление колхоза и передал сообщение. После мы поехали к нему.
Жена Чернова, увидев своего мужа живым и невредимым, сразу же засуетилась: стала быстро собирать на стол, ставить на печку греть воду, чтобы искупать мужа. Видя такое дело, я подошёл к Чернову и сказал, чтобы он успокоил жену, и чтобы она перестала суетиться.
– Скажи, что мы уже обедали, а сам иди, покушай. Тебе надо подкрепиться. Мы за это время выберем доски и придумаем приспособления. Ты только дай нам молоток и гвозди.
Чернов хотел было возражать, но я настоял на своём.
Каждый выбрал себе подходящую по габариту доску. Чтобы ее было удобно держать одной рукой и нести, сделали из длинных гвоздей подобие ручки. Получился неплохой щит, хоть не такой, как у древних рыцарей, но всё же щит. Теперь у нас была защита от пуль. Для убедительности, что пистолетная пуля не пробьёт доску, хотя бы на расстоянии тридцати-сорока метров, решили пристреляться.
После того, как Чернов привёл себя в порядок, мы погрузили наши «щиты» в багажник машины и поехали к карьеру. Выехав за хутор, мы остановились возле кукурузного поля. Достали щиты и прислонили к кукурузным стеблям. Провести испытание доверили оперу из управления Владимиру Ивановичу. Расстояние определили тридцать метров. Из выпущенных трёх пуль, ни одна не пробила насквозь доски. Убедившись в надёжности щитов, мы поехали дальше.
* * *
Не доезжая балки, где был расположен карьер, мы остановились, примерно в ста метрах. Заглушили машину и, забрав с собой наши щиты, двинулись к карьеру. Когда приблизились к балке с пологой стороны, и стала видна верхняя часть крыши карьера, мы остановились. Осмотрелись и, посовещавшись, решили так: дальше двигаться будем, согнувшись, и на расстоянии двадцати метров друг от друга. Достигнув полной видимости карьера, прячась за кусты шиповников и терновников, продвигаться к карьеру. Конечно, прикрываясь щитом. К нашему счастью, на пути к карьеру оказалось множество кустарников. Хотя не так густо, как хотелось бы. Каждый из нас выбрал на своём пути несколько возможных кустарников, и мы двинулись к карьеру, прячась за них.
Идти было не очень-то удобно. Разного вида травы, колючие, полувысохшие, доходившие почти до колен, через брюки покалывали тело. Колючки цеплялись за штанины, за носки, оставляя свои семена вокруг. А часть колючек попадала в туфли и колола ноги. Не спадавшая жара, хотя солнце давно было на склоне горизонта, мешавшие травы изнуряли нас. Пот ручьём тек по телу, я не успевал его вытирать с лица и глаз. Всё тело чесалось, а ноги болели.
Ближе ко дну балки кустарников стало меньше, поредели. Возле последних, попавшихся кустарников мы остановились и по команде Владимира Ивановича спрятались за них. Стали изучать местность и подходы к карьеру. До карьера оставалось метров пятьдесят-шестьдесят.
В балке стояла мёртвая тишина. Только лёгкий ветерок, появившийся на дне, шевелил серебристый ковыль на склонах и траву на дне балки.
В карьере, у основания высокой, крутой стены, мы заметили тёмное углубление приличного размера. Свободно, не сгибаясь, можно было пройти внутрь. Из-за затенённости, так как солнечные лучи светили в нашу сторону, нельзя было определить глубину ниши. Признаков присутствия людей внутри мы не заметили. Вероятно, беглецы, надеясь, что их никто не обнаружит здесь, ведут себя свободно, не опасаясь. Не выставили охрану и, вероятно, отдыхают. Это мы так думали, наблюдая за карьером и нишей.
По взмаху руки Владимира Ивановича мы, прикрывая щитами головы и туловища, собрались было двинуться вперёд, к карьеру. Но ещё не успели выйти из кустов. Только поднялись, как вдруг находившийся от меня в двадцати метрах Чернов, не дожидаясь команды, поднялся и двинулся вперёд. Я успел подумать:
– Что же он делает?
В это время мы тоже двинулись вперёд. Чернов сделал несколько шагов и неожиданно резко остановился возле небольшого кустарника. Это меня удивило. Я подумал:
– Почему же резко остановился Чернов?
А сам, двигаясь вперёд, продолжал смотреть в его сторону. Неожиданно там, где остановился Чернов, из-под кустарника стремительно выскочил большой заяц и прямиком помчался в сторону карьера. Это необычайное явление полностью захватило меня, и я невольно стал следить за ним, забыв обо всём. Заяц стрелой подскочил к самой нише. Я только успел подумать:
– Вероятно, заяц ранее бывал в этой нише…
Но вдруг, он резко изменил направление и прямо поскакал на Дмитриченко.
Дмитриченко находился в метрах десяти от меня. Засмотревшись на это удивительное зрелище, я не заметил или прозевал момент, как раздался первый выстрел. Услышав звук выстрела, я моментально повернул голову в ту сторону.
Звук исходил со стороны ниши. Даже заметен был дымок над нишей. Когда поворачивал голову на звук, я краешком глаза заметил, как упал щит Чернова, и тут же за щитом стал падать сам Чернов. Я инстинктивно прикрыл свою голову щитом и тут же услышал почти одновременно два выстрела. Один выстрел, может, запоздал на какую-то долю секунды.
Тут я успел заметить, как человек у входа в нишу вскинул руки вверх и с криком упал. Я бросил свой щит и бегом побежал к нему. Оставалось до ниши несколько метров, меня обогнал Чернов, он тут же бросился к упавшему человеку. Быстро нагнулся и хотел было поднять пистолет, который лежал в метре от лежащего. В это время я тоже оказался рядом с ним.
– Пистолет не трогать! – крикнул я, задыхаясь от нехватки воздуха в груди, и оттолкнул Чернова от пистолета. Отдышавшись немного, повторил: пистолет нужен мне для производства криминалистической экспертизы. Там должны остаться отпечатки пальцев, как его… и рукой показал на лежащего и кричащего раненого Чернов недовольным взглядом посмотрел на меня, как будто в данный момент ему важнее всего было быстрее забрать пистолет, чем думать о последствиях.
Я понял его недовольство.
– Пойми, ты этим повредишь только себе, – продолжил я. – Нельзя сейчас тебе брать в руки этот пистолет. Останутся твои отпечатки пальцев на нём. Иначе, как мы докажем, что первым стрельбу начал он, – я рукой показал на Туркова, и стрелял по нас, а не ты. Ты понял меня?
– Да, понял я, понял. Если бы не рана его, я бы надавал ему сейчас тумаков за всё: за пистолет, за издевательство надо мной! – кипя от злости, проговорил сквозь зубы Чернов. Он у меня ещё попляшет!
– Так, всё, хватит! Что за мальчишество! Займись делом.
Я аккуратно поднял пистолет, попросил у Чернова пустую кобуру и засунул его туда. Кобуру с пистолетом повесил на свой брючной ремень.
Молодой парень крупного телосложения лежал на земле и корчился от боли. Кричал, выл, выкрикивал нецензурные слова, высказывал какие-то угрозы в наш адрес.
– Ты знаешь его? – спросил я участкового.
Хотя я догадался, кто этот парень.
– Турков, – прозвучал недовольный голос Чернова.
– Так, – сказал я требовательным и строгим голосом, обращаясь к лежачему на земле Туркову, – прекрати выть, вояка! Головой надо было думать, чем стрелять. Не было бы никакого ранения. А ну, покажи рану?
Турков убрал руку с правого бедра. Правая сторона брюк, где прошла пуля, вся пропиталась кровью. Я спросил, у кого есть нож? Подошёл ко мне Дмитриченко и подал складной нож. Сказал, что этот нож нашли в нише. Я разрезал брюки. При осмотре заметили, что пуля прошла по мякоти мяса, не задев кость. Наш водитель Николай подогнал к карьеру машину и принёс автоаптечку. Мы обработали зелёнкой рану и перевязали её бинтом. Кровь перестала течь.
Пока я и Чернов занимались с Турковым, опера Владимир Иванович и Дмитриченко осмотрели нишу и вокруг. К моему несчастью, моих беглецов там не обнаружили. Внутри ниши ребята обнаружили две бутылки водки: одна целая не начатая, а вторая наполовину опорожненная и остатки закуски: хлеб, яйца, сало.
– Где азербайджанцы? – кинулся я с вопросом к Туркову, когда узнал об их отсутствии в нише.
Турков с такой злобой и ненавистью глянул на меня, как будто я во всём виноват. Глаза сверкнули молнией и, вложив в слова весь свой гнев, не произнёс, а прорычал:
– Не знаю!
Услышал ответ, моментально у меня всё внутри закипело, заиграло: злость, ярость, раздражённость. Я стал задыхаться от нехватки воздуха. В горле мигом пересохло. В голове застучали вопросы: «Где их теперь искать? В каких краях? Была надежда, а теперь нет!». Эти вопросы заполнили всё моё существо. Я был в отчаянии.
Николай, вероятно, заметив моё состояние, достал из машины бутылку воды и подал мне.
– Выпей! Вижу тебе плохо. Расстроился, что нет твоих азербайджанцев? А куда они могли деваться? Ведь я хорошо просматривал местность, стоя на высоком камне. Я хорошо видел дно балки и нишу. Никто из ниши не выбегал. Они, видимо, ушли раньше. Как ты думаешь, Рудольф Васильевич?
Я взял бутылку, сделал несколько глотков. Вода был тёплая и противная. Мне не хотелось говорить, и я ничего не ответил ему. Пока сидел и думал, ребята пытались узнать у Туркова, где азербайджанцы. Турков, озлобленный, разгневанный тем, что его поймали, и он снова окажется в душной, ненавистной ему камере, а значит, пропала таким тяжким трудом добытая свобода, молчал. Сколько не пытались, но ничего не добились.
Турков молчал, как рыба.
– Слушай, Саша, – сказал я, когда Туркова Дмитриченко, Николай и Владимир Иванович повели к машине, а мы с Черновым остались одни, – что с тобой случилось, когда прозвучал выстрел Туркова? Я краешком глаза заметил, что упала твоя доска, а за доской упал и ты. Я подумал, что пуля пробила доску и ранила тебя. Я не смог сразу же прибежать к тебе, я бежал к Туркову. Надо было быстрее подобрать пистолет, пока его не схватил сам Турков. Когда я подбегал к Туркову, ты обогнал меня. Вижу, живой, не ранен. У меня с души упал камень. Мне показалось, что пуля пробила доску, и ты упустил свой щит? А ты сам, почему упал?
– Знаешь, Васильевич, пуля действительно попала в меня, то есть не в меня, а в мою доску. Сам не пойму, от удара пули или ещё от чего, почему-то доска сорвалась с руки и упала. В этот же момент я споткнулся об нее и тоже упал. Вот так получилось.
– Хорошо, что так удачно закончился этот инцидент, – задумчиво проговорил я, глядя на Чернова. – Скажи, почему ты без команды Владимира Ивановича двинулся с места? Мы ведь договорились слушаться Владимира Ивановича. Опять решил самодельничать. Мало тебе плена и срыва операции.
Чернову, видимо, не терпелось быстрее излить душу, не дожидаясь окончания моей речи, он заговорил:
– Рудольф Васильевич, пойми меня, пожалуйста, правильно. У меня всё внутри кипит. Не могу себя успокоить. Понимаю, допустил оплошность. Да, из-за моей оплошности упустили беглецов. Хотелось быстрее поймать их, и потому я заспешил.
Глядя на Чернова, я ухмыльнулся в душе, но ничего не сказал. Смысла не видел.
Ребята посадили Туркова в машину и крикнули, чтобы мы тоже садились в машину. Я им сказал, чтобы они уехали без нас. Всё равно мы все в машине не уместимся. А Николая попросил, чтобы он вернулся за нами после доставки их в хутор. После того, как ребята уехали в хутор, мы с Сашей пошли к тому месту, где осталась его доска его. Мне нужно было убедиться, что действительно ли пуля попала в доску. При подтверждении, эту доску я должен изъять, как вещественное доказательство.
Мы подошли к тому месту. Доска лежала. Я поднял её…
– А ну-ка, Саша, держи доску, как держал до выстрела, – сказал я, подавая ему доску. Саша взял доску и стал держать. Ты так держал? – спросил я.
– Да, – чётко ответил Чернов.
– У-у, дружище! Тебе очень повезло! Смотри, где пуля сидит, и рукой показал на доску, а теперь сравни, где твоё сердце? Видишь, на одном уровне?
– Да, – скромно ответил Чернов.
– Твоя идея с досками, считай, спасла твою жизнь. Благодари её. После, как проведу экспертизу, верну её тебе. Ты храни её, как спасителя, как память и как талисман. Договорились?
– Договорились, – ответил Чернов, и мы пешком направились в сторону хутора.
* * *
Жара спала, так как солнце уже висело низко над горизонтом. Дышать стало легче. Лёгкий ветерок освежал воздух, и моя мокрая рубашка почти высохла. Хорошо сейчас стало в степи. Слышны стали перекликания перепелов и стрекотня травяных кузнечиков. В воздухе носились пищалки стрижи. Где-то вдалеке крякнула дикая утка. Закат окрасил небо, и последние лучи солнца легли сияющим багрянцем на кустарники шиповников и тёрна, растущих на гребне холма и на верхушках деревьев, растущих на дне, в конце балки.
– Саша, – сказал я, когда поднялись на гребень холма, – расскажи, как так получилось, что ты попал к беглецам? Ты ребятам сказал, что пойдёшь к одному «своему» человеку поговорить. Как ушёл, так и бесследно исчез. Меня сюда направил Пашков, чтобы я расследовал это событие. Ты сам понимаешь, это же чрезвычайное происшествие. Ты своим исчезновением всех поднял на ноги. Хорошо, пока областное начальство не знает. Так, что же случилось?
Саша внимательно выслушал меня и, слегка волнуясь, начал:
– Я ничего утаивать не собираюсь, расскажу, как есть. Ты, Рудольф Васильевич, знаешь меня давно и поэтому должен верить мне.
– Конечно, верю. Можешь не сомневаться. Я не враг тебе.
– Получилось так: после того, как я, Владимир Иванович и Джек Фёдорович поужинали у меня дома, решили до наступления темноты, а время было в пределах семи часов вечера, отдыхать. Ребята легли в летней кухне. Я помог жене по хозяйству. Спать не хотелось. Тогда я решил до темноты сходить к одному своему осведомителю, поговорить и узнать, нет ли сведений о беглецах. Этот человек наш хуторской, живёт только на другом конце хутора. Когда я пришёл к нему, его не было дома. Жена его сообщила, что он пошёл за бычком, который отстал от стада. Пока он вернулся, стало темнеть. Сведений у него свеженьких не было. Перед моим уходом он высказал своё предположение, что Турков может прятаться у Клавы. Я спросил у него, почему он так думает и есть ли у него на то какие-либо основания? На что он ответил, что Клава – любовница Туркова. Я сначала не поверил. Тогда спросил у него, откуда это известно? Он ответил, что однажды был свидетелем, как днём Турков перелез через забор к Клаве, и они вместе отправились в сарай. Муж Клавы тогда был в степи, пас стадо.
Разговор у нас затянулся. Когда я вышел от него, совсем стемнело. На обратном пути домой решил, на всякий случай, проверить сарай Клавы. Я, пользуясь темнотой и поздним временем ночи, подкрался через соседский огород к сараю Клавдии. Приблизившись к сараю, я услышал ругань во дворе Клавы. Ругались Клава и муж её. Больше ругался муж. Его голос слышался громче. Из обрывков слов мужа, я понял, что он обвиняет Клаву в измене с Турковым. Даже во время ругани слышны были шлёпки.
По-видимому, муж бил её кулаками. Через какое-то время они зашли в дом. Тогда я решил проверить сарай. Перелез через забор, подошёл к двери сарая. Тихонько открыл её. У меня с собой был маленький фонарик. Я посветил фонариком и вижу, кто-то по деревянной лестнице поднимается на чердак сарая. Голова человека уже была в проёме, а ноги ещё находились на ступеньках лестницы.
Я быстро подскочил к лестнице, поднялся на две ступеньки и схватил человека за одну ногу. Вторую ногу не успел схватить, так как она находилась выше, на следующей ступеньке. Стал стягивать его вниз с лестницы. Человек сопротивлялся. Руки у него были уже на чердаке. Он руками упирался и свободно удерживал своё тело. Он отбивался второй ногой. Я, возясь с ним, не заметил, как он второй свободной ногой ударил меня по голове. Удар получился сильный, и я от неожиданности отпустил его ногу. Я потерял равновесие и, не удержавшись на ногах, слетел с лестницы. При падении ударился головой об что-то и потерял сознание.
* * *
Сколько времени я находился в бессознательном состоянии, сказать затрудняюсь, но, когда пришёл в себя, находился на чердаке. Руки, ноги были связаны, а во рту торчал кляп. Лежал на сене, полузасыпанный сеном, в основном, головная часть и грудь. Закончив говорить, Чернов обратил свой взор на меня, вероятно, ожидая, что я скажу. Я задал ему вопрос:
– Саша, когда ты пришёл в себя, на чердаке был кто-нибудь?
– Да.
– И кто же там был?
– Я их не видел, так как сверху меня лежало сено. По разговорам я понял, их было трое. Одного по голосу я сразу узнал. Это был Турков. А те двое, по-видимому, Рудольф Васильевич, были твои азербайджанцы.
Они очень плохо говорили по-русски. Коверкали слова и с большим акцентом произносили их.
– Значит, не обманул меня Сернов. Хоть и жадный, но совесть человеческую не совсем ещё потерял, – с теплотой вспомнил я и мысленно поблагодарил его.
– Ты запомнил, о чём они говорили?
– Из разговоров я понял, они решали, где бы им спрятаться. В основном, разговор вёл Турков. Он предлагал разные варианты. В конце концов, они остановились на том, чтобы временно спрятаться в каменном карьере.
– Ты точно помнишь, что Турков говорил «временно»?
– Да. Как говорил Турков, что в уборочную страду карьер никто не посещает. Там тихо и удобно. Есть крыша над головой, и родничок рядом, в роще. Побудем немного, сказал он, а там придумаем что-нибудь получше. Поговорили они и тут же стали собираться. Я слышал, как они забирали какие-то бутылки. Перед тем, как уйти, кто-то из них приподнял сено и проверил, очнулся я или нет. Я лежал и делал вид, что ещё в отключке. Он тогда плотнее придавил сено и ушёл. Всё стихло.
– Саша, ты можешь сказать, когда они ушли?
– Я думаю, они ушли ночью, не дожидаясь рассвета.
– Я одно не могу понять, скажи, когда ушли беглецы, ты не принимал никаких мер, чтобы тебя обнаружили, ну, хотя бы хозяева? Ведь утром хозяева выгоняли скот из сарая, выпускали птиц. Ты мог как-то стучать ногами, шевелиться, создать хоть какой-то шум. Тебя ведь они не привязали к чему-то, так ведь? С утра до четырёх часов дня вполне можно было что-то предпринять, чтобы тебя обнаружили? Если бы раньше обнаружили тебя, может, не успели бы сбежать азербайджанцы. Успели бы задержать.
Чернов виновато-стыдливым взглядом взглянул на меня и растерянно, упавшим голосом проговорил:
– Я проспал. Когда беглецы ушли, я сразу же не стал поднимать шума. Думал, что они спустились с чердака и находятся ещё в сарае. Выжидают, когда в хуторе всё стихнет. Услышав шум, могли вернуться. К тому же, кто бы услышал ночью, если даже я стучал. Я лежал тихо, чтобы не выдать себя. Сам не заметил, как я уснул. Проснулся, но не знал сколько времени. Через сено я заметил, что на улице светло. Тогда я стал стучать ногами, пытался кричать. Шевелился. Но никто в сарай не пришёл.
После долгой возни мне чуточку удалось освободить тряпочку, и я тогда стал кричать, но звук получался, как мычание. Услышав мои звуки, появились вы. Вот такая история.
Я, выслушав Чернова, всё же решил высказать своё мнение по поводу случившегося.
– Саша, ты прости меня, но я должен высказать тебе своё мнение: ты в данном случае был не прав. Никто за такой поступок тебя не похвалит и спасибо не скажет. Поступил ты опрометчиво и необдуманно, по-мальчишески. Ты, во-первых, поставил свою жизнь в крайне опасное положение. Во-вторых, сорвал операцию, дал возможность беглецам уйти и скрыться. В-третьих, из-за необдуманных, легкомысленных действий дал возможность преступникам вооружиться.
Нужно отдать должное Всевышнему, что операция по задержанию Туркова завершилась благополучно, без человеческих жертв. А ведь могла закончиться совсем другим исходом. Ты сам в этом убедился при осмотре твоего деревянного щитка. Теперь из-за твоего необдуманного поступка перед нами стоит новая, непредвиденная задачу: искать тех двоих азербайджанцев и, где их искать? Эти двое намного опаснее твоего Туркова. Теперь нет у нас никаких зацепок по этим двум преступникам. Понимаешь?
Саша, конечно, понимал свою ошибку, ругал себя и потому, не возражал. Молча слушал мои высказывания, шагая рядом. О чём он думал, какие мысли блуждали в его голове, оправдывал ли себя или наоборот, наказывал ли себя за свой поступок для меня осталось тайной.
* * *
Но вдруг, неожиданно для меня, прозвучал напряжённый и слегка тревожный голос Саши:
– Рудольф Васильевич, как ты думаешь, меня могут уволить из органов? – задав вопрос, Чернов пытливо старался посмотреть мне в глаза.
Я не ожидал такого вопроса от него, и я не был готов ответить да или нет. Решать такие вопросы было не в моей компетенции, и я помедлил с ответом.
– Я думаю, Саша, бог милостив, дело, может, не дойдёт до этого. Будем надеяться! – как можно мягче и с сочувствием сказал я, успокаивая своего товарища. – Весь вопрос сейчас заключается в том, как скоро установим беглецов и задержим их? Задержим быстро, вопрос сам собой, я думаю, отпадёт. Саша, ну-ка, подумай хорошо, покопайся в своём мозгу, может, ты слышал какие-то намёки, обрывки разговоров этих беглецов, куда эти азербайджанцы собирались уехать или спрятаться?
Чернов открыто и смело посмотрел мне в глаза и сказал:
– Нет, Рудольф Васильевич, не слышал. Может, и был разговор, когда я был в вырубе. Только слышал о каменном карьере. А ты сам не предполагаешь, где они могут спрятаться?
– Дорогой мой участковый, – тяжело вздохнув, проговорил я, – эх, если бы знал… Пойми, у них ведь сотни дорог, сотни мест. Сегодня тут, а завтра там. Мы, конечно, всё равно их поймаем, но когда, вот в чём вопрос? А вот у нас времени-то, как раз, нет.
– Как же нам быть? – вдруг разволновался, расчувствовался Чернов. – Всё это из-за меня, из-за моей глупой, бараньей башки! Надо же было такому случиться! Никогда не прощу себя! Как глупо! Очень стыдно мне!
– Ладно, перестань себя ругать. Что было, то уже прошло. Надо о будущем думать. Слушай, Саша, вот какая мыслишка пришла мне в голову, пока я разговаривал с тобой: как бы расположить Туркова на откровенность?
Чернов приостановился и удивлённо взглянул на меня.
– Зачем это тебе, Рудольф Васильевич?
– Знаешь, Саша, почему-то я уверен, а может, моя интуиция подсказывает, что Турков не может не знать, куда эти азербайджанцы ушли. Вот не верю и всё! Вместе договаривались бежать, разбирали стену вместе, вместе бежали, за все эти дни были вместе, они крепко сдружились. Всё это говорит о том, что они делились с секретами. Турков знает, но как к нему подступиться? Как его разговорить? Как его расположить? До сих пор передо мной стоят его глаза: злые, гневные, ненавистные. Не только глаза, весь его вид пропитан ненавистью и злостью. Со мной он разговаривать не станет. Если даже будет отвечать на вопросы, то вряд ли выдаст секреты. Его уж точно за пачку сигарет или за пачку чая не купишь. Нужен какой-то другой подход. Найти или узнать его слабинку. Ты, Саша, своих людей лучше знаешь и Туркова знаешь. Подумай хорошенько, что можно сделать?
Мы прошли метров сто молча. Чернов усиленно думал, а я любовался вечерней природой и закатом. Огромный, огненный диск солнца нижним краем касался горизонта. Ещё пройдёт немного времени, и он скроется. Тихо было вокруг…
* * *
– Кажется, я знаю, что делать, Рудольф Васильевич, – неожиданно в вечерней тишине раздался радостный, слегка возбуждённый голос Чернова, и я весь тут же превратился в слух, отключив своё любование природой.
– Мать! Вот кто нам, может, помочь! – уверенный голос Саши взбодрил и вдохновил меня.
– Ну-ка, ну-ка, рассказывай? – поспешил задать вопрос.
– Турков единственный сын у неё. Она души не чает в нём. Безумно, слепо, даже уж слишком безумно, любит его. Я думаю, она на всё готова ради любимого сына. Она, когда Егора арестовали, днями пропадала в прокуратуре, носила передачки каждый день по полной сумке. Всеми путями пыталась освободить его. На всё она шла. Рудольф Васильевич, давайте рискнём. Авось сработает! Мы ведь ничего не теряем. Как говорят, попытка не пытка. Согласен?
Я с большим интересом и вниманием выслушал Чернова и произнёс:
– Что ж, в твоём предложении есть рациональное зерно. Действительно, что мы теряем? Практически ничего! В данной ситуации лучшего варианта, пожалуй, у нас нет. Ты сказал, Саша, что мать безумно любит сына, и что она готова жертвовать ради него всем?
– Абсолютно уверен!
– Это хорошо! Это отлично, что ты так уверен в ней. Но у меня возникло, ну скажем так, небольшое сомнение по поводу любви. Мы знаем, что все матери любят своих детей. Кто безумно, кто просто, как положено родителям от природы. Тут меня другой вопрос волнует: любит ли Егор свою мать? Есть ли у них взаимность? Доверяют ли друг другу? Ладно, что будем гадать. Давай действовать! Скажи, где сейчас его мать? Где её сможем найти?
Саша подошёл, взял мою руку и посмотрел на часы.
– Должны успеть, быстро сказал Чернов. Иногда они задерживаются.
– Саша, ты можешь толком объяснить?
– Она работает бухгалтером в колхозе. Правление колхоза находится в другом хуторе, в пяти километрах отсюда. Надо срочно ехать туда.
– А что, она разве не приезжает домой ночевать?
– Сейчас в колхозе напряжённая работа, и потому она не всегда приезжает домой. Ночует у знакомых. Я точно не могу утверждать, приедет она сегодня домой или нет. Лучше будет, если мы поедем в правление колхоза.
– Твоя, правда, Саша. Надо ехать. У нас нет лишнего времени. Каждая минута дорога.
* * *
Мы уже подходили к хутору, и тут к нам подоспела наша машина. Мы быстро сели в машину и поехали в соседний хутор. Пять километров мы преодолели за пятнадцать минут, но зато наглотались пыли на все сто процентов. Пыль кругом: во рту, в носу, в волосах и на теле. Мы подъехали вовремя. На крыльце правления колхоза стояли три женщины и вели оживлённый разговор.
– Есть среди этих женщин мать Туркова? – поспешно спросил я у Чернова, боясь, что женщины разойдутся, пока мы подъедем, остановимся и выйдем из машины.
– Вон та, – рукой показал Чернов на женщину, стоящую ближе к приступкам и, по-видимому, собиравшуюся уже уходить. Действительно, в этот момент она сделала шаг и стала спускаться по приступкам.
– Саша, иди, пригласи её. Тебя она знает и согласится сесть в машину.
Саша поспешно направился к матери Туркова. Чернов что-то сказал ей, и она подошла к нашей машине. Я открыл дверку и предложил сесть. Мать Туркова вначале хотела было сесть, но увидев в машине двух незнакомых мужчин, отпрянула назад и наотрез отказалась сесть. Уже собралась было уходить. Пришлось мне выйти из машины и представиться.
– Я, следователь, зовут меня Рудольф Васильевич. Вас как зовут?
– Наталия Ивановна, – смущенно проговорила она. Извините! Я подумала…
– Не надо извиняться. мы хотим поговорить с вами. Пожалуйста, садитесь в машину. Вам придётся поехать с нами в ваш хутор. Вы не возражаете?
– Хорошо. Поехали!
– Наталия Ивановна, вы в курсе, что ваш сын совершил побег из камеры предварительного заключения?
– Да. Приходили ко мне домой ваши работники. Спрашивали, не появлялся ли дома Егор. Я ответила, что он у меня не появлялся и не видела его с того самого дня, как его забрали. Что с ним? Вы его нашли? Говорите, не молчите? Что-то случилось с ним?
Я не успел и рта раскрыть, как-то неожиданно Наталия Ивановна тяжело вздохнула и горько заплакала. Некоторое время мы ехали молча. Я ждал, когда она успокоится. Наконец, Наталия Ивановна проговорила:
– Пожалуйста, скажите, что с ним? У меня больше нет сил, я вся в нервном напряжении. Вся издёргалась. Скажите, что мне делать? Как быть? Скажите только, я всё сделаю!
– Наталия Ивановна, вы успокойтесь. Давайте поговорим спокойно и прошу выслушать меня. Вы готовы выслушать меня?
– Да, да, Рудольф Васильевич. Я уже успокоилась. Говорите!
– Наталия Ивановна, мы сегодня нашли вашего сына и задержали. Он сейчас в хуторе.
Внезапно Наталия Ивановна обернулась в мою сторону и взволнованно воскликнула:
– О боже! Задержали! С ним всё нормально? Не ранен? Пожалуйста, скажите, правду?
Слёзы снова ручьём побежали из глаз Наталии Ивановны. Проглатывая их, спросила:
– Я, я могу увидеться с ним?
– Наталия Ивановна, скажите, вы понимали друг друга, находили общий язык, иными словами, вы доверяли друг другу? Скрытности между вами были?
Наталия Иванова вытерла слёзы с лица и, устремив на меня красные от слёз глаза, встревоженно спросила:
– Зачем вы об этом спрашиваете, могу ли я узнать?
– Конечно. Потому я и спрашиваю.
Наталия Ивановна на секунду задумалась.
– Как будто, да. До сегодняшнего дня мы понимали друг друга. Дети, конечно, взрослеют, появляются у них свои секреты. Особенно, когда дело касается любви.
– Хорошо. Это достаточно для меня, что вы сказали. У меня есть к вам очень серьёзное, деловое предложение. Предупреждаю, что оно и в ваших же тоже интересах.
– Хорошо. Я слушаю вас. Если это в моих силах или возможностях, постараюсь принять ваше предложение.
– Как я уже сказал, сегодня мы задержали вашего сына. Когда ваш сын совершил побег, с ним бежали ещё двое преступников, и они очень опасны для общества. Азербайджанцы. При задержании Егора этих людей с ним не были. Они успели скрыться раньше. Мы предполагаем, что они заранее так решили или договорились: ваш сын остаётся в карьере, вроде бы, как приманка, а они уезжают в другое место. Они ведь опытнее, чем ваш сын.
– Может, они не были с Егором? – с сомнением спросила Туркова.
– В том-то и дело, что они все трое прятались до задержания Егора у вашей соседки Клавы. Они прятались у Клавы в сарае все эти дни. Сегодня рано утром они ушли от Клавы. Спрятались в старом каменном карьере.
Вдруг у Наталии Ивановны глаза блеснули яростью и гневом.
– Ах, опять эта Клава! – в сердцах бросила она. Что нужно ей от моего сына! Есть же у неё муж, что ещё нужно? Совсем потеряла совесть! – стала возмущаться Туркова.
Я мысленно ухмыльнулся и спросил:
– А что так, не очень по сердцу вам Клава, Наталия Ивановна?
– Вы ещё спрашиваете? За что её любить? Она замужняя женщина. Весь хутор сплетничает, что она моего сына совращает. Ни стыда, ни совести у неё нет. Бесстыдница! Вы же сами убедились, если сын с этими азербайджанцами прятался у неё, значит, она приняла его, приласкала. Это как понять? При живом муже пойти на такое и к тому же прятать трёх мужчин у себя в сарае. Это как можно назвать, я даже слов не могу подобрать?
Я посмотрел на возмущавшуюся Наталию Ивановну, слегка усмехнулся и сказал:
– Как говорят в народе: сердцу не прикажешь кого любить и кого не любить! Это природа. Это догма жизни. Простите, Наталия Ивановна, мы несколько отклонились от основной темы. Так вот, что ваш сын, по нашим сведениям, знает местонахождения беглецов, но с нами категорически отказывается сотрудничать. Как я уже упомянул ранее, эти азербайджанцы очень опасные преступники. Они много бед натворили до задержания и, оставаясь на свободе, могут натворить ещё больше. Помогите нам!
Наталия Ивановна удивленно посмотрела на меня.
– Как я могу это сделать? Скажите, что конкретно вы хотите от меня?
Я пристально посмотрел ей в глаза и сказал:
– Поговорите с Егором. Вы, как мать, можете повлиять на него. Расскажите ему о нашем разговоре. Ничего не скрывайте. Лучше правда, чем обман и ложь. Я уверен, если вы любите друг друга и доверяете, у вас всё получится.
Обескураженная услышанной просьбой Наталия Ивановна, как мне показалось, растерялась, замешкалась. Тупо уставилась на меня и как будто потеряла дар речи, способность мыслить и говорить. Она молчала. Надежда бесповоротно уплывала от меня. Как я надеялся!
Мы приближались к хутору. Наталия Ивановна продолжала молчать. Я попросил водителя остановить машину. Мы с Черновым вышли.
Закурили. Солнце давно уже скрылось за горизонтом. Потухающие огненные лучи его слабо освещали темнеющее небо. Наступали сумерки. Свежий воздух взбодрил нас.
– Рудольф Васильевич, – шёпотом проговорил Чернов, – как я понял, чтобы не слышала Наталия Ивановна, будем ей говорить о ранении Егора?
Я немного подумал и сказал:
– Пока нет. Повременим. Посмотрим, как будут развиваться события…
Я не успел дальше продолжить разговор, вдруг дверка машины открылась со стороны, где сидела Наталия Ивановна. Наталия Ивановна вышла из машины и прямиком направилась к нам.
– Рудольф Васильевич, – начала она, как только подошла, – вы можете дать гарантию, что обеспечите безопасность моему сыну? Вы поймите меня, эти азербайджанцы, как вы сами сказали, очень опасные люди. Узнав, откуда исходили сведения, эти люди могут покалечить жизнь моего Егора. Этого я не должна допустить. Он у меня один. Я очень боюсь за его жизнь. Перестав говорить, Наталия Ивановна вопросительно посмотрела на меня.
– Что же вы молчите, Рудольф Васильевич?
– Что я могу ответить этой страдающей, доведённой до отчаяния женщине? – размышлял я. – Сказать да это будет обманом, сказать нет, тогда считай, всё у меня пропало.
– Наталия Ивановна, – осторожно начал я, чтобы не навредить, – я не всемогущий бог, я не умею творить чудеса. Учитывая мои возможности, что я твёрдо могу обещать это сохранить конфиденциальность разговора. В этом вы можете не сомневаться. Понимаете, о чём я?
Молчание Наталии Ивановны насторожило меня. Я понимал её. Всё же Егор её любимый сын. Он дороже ей всяких там обещаний. Правда, молчание её длилось недолго.
– Я согласна, – вдруг произнесла она. – Я попытаюсь уговорить его. Думаю, что сделать это будет нелегко. Но, надеюсь, что у меня получится.
– Наталия Ивановна, у меня нет слов, чтобы выразить вам свою благодарность, – на радостях воскликнул я. – Я почему-то был уверен, что вы согласитесь. Вы не пожалеете о своём поступке. Я чувствую и верю, что у вас получится!
Неожиданно Наталия Ивановна обратилась с просьбой:
– Рудольф Васильевич, скажите, я могу передать Егору передачку?
Я сам хотел было предложить ей это, но она меня опередила.
– Да, конечно. Покормите хорошо и поговорите. У вас будет много времени. Мы сейчас подвезём вас к вашему дому, и можете приготовить передачку. После подойдите к клубу. Мы там вас будем ждать.
Оставив Наталию Ивановну возле её дома, мы поехали к клубу, где нас дожидались ребята.
* * *
– Рудольф Васильевич, – неожиданно заговорил Чернов, – как ты думаешь, если мать Егора узнает о его ранении, не передумает ли о данном обещании?
– Саша, мне тоже такая мысль пришла в голову. Тоже беспокоюсь.
– Что будем тогда делать?
– Что будем делать? Вопрос не простой. Как говорят, на всё божья воля! Будем надеяться, авось, всё пройдёт нормально. На всякий случай я поговорю с Егором перед тем, как разрешу встречу. Если он любит свою мать, как она его, то успех обеспечен. Не переживай, Саша.
Когда мы подъехали к клубу, возле него собралось немало любопытных зевак. Внутри клуба я увидел, кроме наших оперов, и группу Макарова. Как я понял, все они ждали нашего прихода. Я поздоровался с группой Макарова и отвёл самого Макарова в сторонку. Позвал участкового Чернова.
– Иван Григорьевич и ты, Саша, вы тут, как бы свои. Вас все знают, и вы их. Сможете организовать ужин? А-то ребята голодные, и к тому же, пока мы вернёмся домой, будет почти утро. Покормить бы их? Вы тоже, Пока вы организуете ужин, я проведу встречу матери с сыном. От этой встречи я ожидаю ценную весточку. Сколько времени потребуется, я не знаю. Я оставляю с собой оперов из управления. Ты, Иван Григорьевич, можешь отпустить своих людей. Захотят, пусть останутся. Тебе придётся везти в отдел оперов из областного управления. В моей машине не хватит места.
– Хорошо! – дружно ответили Макаров и Чернов, и мы разошлись. Мы в кабинете завклуба остались четвером.
– Как чувствует наш вояка? – шёпотом спросил я у Владимира Ивановича.
– Не жалуется, – также шёпотом ответил Владимир Иванович.
Я посмотрел на Егора, который сидел на стуле со спинкой и как будто дремал. Глаза были закрыты.
– Егор! обратился я к нему, ты не спишь?
– Нет.
В тоне, каким он произнёс это слово, мне показалось, не было злости.
– Значит, успокоился! – подумал я, надо использовать такое его состояние для разговора.
Я не ошибся.
– С мамой хочешь встретиться?
Турков, услышав мой вопрос, моментально открыл глаза и недоверчиво посмотрел на меня.
– Да, да, сказал я, видя, что он не поверил моим словам.
– А вы разве разрешите встречу?
Я сделал доброжелательный, приветливый вид и произнёс:
– Вполне. Почему бы нет? Мне сообщили, что ты вёл и ведёшь себя нормально. Не жалуешься. Не злишься. При таком поведении я охотно разрешу встречу. Вот только есть у меня к тебе вопрос: согласен ли ты.?
Как он моментально переменился, когда услышал мой вопрос. Не было того злого, гневного, ненавистного Туркова, а перед нами сидел радостный, я даже добавил бы, ласковый, нежный мальчик, ждущий чего-то сладкого.
– Конечно, согласен! – воскликнул Егор, и его лицо засияло радостью. Я пристально посмотрел ему в глаза. В них сейчас не заметил той злости и ненависти.
– Егор, у меня к тебе будет небольшая просьба. Ты свою мать хорошо знаешь?
– Да. Я её очень люблю! – не задумываясь, проговорил он.
– Отлично! Понимаешь, какое тут дело? Ты сейчас ранен. Если она узнает или заметит твою рану, не станет ли ей плохо? Вот о чём я думаю и беспокоюсь, прежде чем разрешить встречу. В хуторе, сам знаешь, медпункта нет. Оказывать помощь ей будет некому. Ты понимаешь? Как нам быть?
Я пристально посмотрел на Туркова.
– Вы не беспокойтесь. Если что, я маме скажу, что рана не опасная, пустяковая. Мне совсем не больно. Я свою маму знаю: она у меня крепкая, ради меня всё стерпит. Только разрешите встречу?
– Хорошо. Раз ты так уверен, я разрешу. Только прошу, будь с мамой вежлив, нежен и ласков. Ты понял меня?
– Понял, понял. Когда я увижу её?
В это время постучали в дверь. Владимир Иванович впустил в кабинет мать Егора. Увидев сына, мать кинулась к нему и со слезами на глазах и стала целовать и обнимать его. Пока они проявляли нежности друг к другу, мы тихонько вышли из кабинета.
* * *
Мы выехали из хутора за полночь. Я забрал с собой опера Дмитриченко и Туркова. Машина двигалась медленно, то и дело подпрыгивала на ямах, поднимая дорожную пыль. Пыль заполняла кабину, оседала на влажное тело, щекотала в носу, ощущался неприятный, с горчинкой, привкус во рту. Душный, смешанный с пылью воздух, усталость, переживания привели меня в болезненное состояние. Мне не очень уютно стало в машине.
– Николай, притормози. Мне не очень хорошо. Нужен мне свежий воздух, иначе ты не довезёшь меня до города. Мне сейчас выбывать из строя никак нельзя. Меня ждут «беглецы». Упустить их я не могу. Если на этот раз я упущу их, то считай, что долго их не увижу.
Машина плавно остановилась возле пшеничного и ещё неубранного поля. Мы подождали в машине, пока осядет поднятая пыль. Затем мы я, Дмитриченко и Николай, вышли из машины. В кабине с открытой дверкой остался Турков. Он дремал. Ночь была тёмная и тёплая. Неожиданно подул лёгкий, наполненный ароматом степных трав, ветерок. Легче стало дышать. На небе ярко светились далёкие холодные звёзды. Я невольно залюбовался ими. Только жаль, что выпадает такая возможность не так уж часто. Десятиминутный отдых на ночном прозрачном свежем воздухе, пошёл на пользу мне. Я почувствовал бодрость, прилив сил, и мы двинулись в путь.
Шестьдесят километров пути мы преодолели за час тридцать минут. Ночь заканчивалась. Восток заалел. Я с Дмитриченко сдал Туркова дежурному по отделу и попросил вызвать врача для осмотра раны. Мы с Дмитриченко попрощались и разошлись по домам. Когда я добрался до квартиры, восток разгорался. Занялась тихая заря грядущего дня.
На работу в это утро я пришел с опозданием на два часа. Надо было выспаться и набраться сил на целый день. Предстоял тяжёлый день. Не успел дойти до своего кабинета, как меня догнал дежурный по отделу и сообщил, что меня вызывает начальник отдела.
– А что он от меня хочет?
– Не знаю. Он только сказал, как ты появишься сразу к нему.
– Ты ему доложил, когда я вернулся из хутора?
– Доложил. Он в курсе.
– Хорошо.
* * *
В кабинете начальника уже находились прокурор города Хопров С. П., два заместителя начальника отдела, секретарь партийной организации Иванков В. П. (он же начальник ГАИ), начальник уголовного розыска Пазин А. Н., оперативники: Дмитриченко Д. Ф., Макаров И. Г., участковые: Есауленко Н. В., Чернов А. Н. Меня несколько удивил тот факт, что начальник отдела Пашков К. Д. сидел за своим столом в гражданской одежде. Небывалый случай. Полковник всегда, сколько я его знаю и помню по совместной работе, всегда являлся на работу в милицейской форме и тем самым показывал пример всем сотрудникам.
Нам, следователям и оперативникам, разрешалось появляться на работе в гражданской одежде, кроме, как в дни занятий.
– Отчего это вдруг? – подумал я. Неужели проверяющие сделали вывод? – тревожная мысль молнией пронеслась в голове. Это ведь неправильно! Это несправедливо! Это будет большая потеря для отдела…
– Располагайся, – услышал я голос полковника, тем самым прервалось моё размышление о начальнике.
Я машинально поздоровался и сел на первый попавшийся стул. Видно было по взглядам присутствующих, что они ждали моего прихода. Как только я сел, заговорил полковник:
– Мы тут, пока тебя не было, посовещавшись, решили: поощрить денежной премией всю группу, задействованную в поисках беглецов, за умелые действия и находчивость, проявленные при задержании Туркова.
И полковник стал перечислять фамилии сотрудников. Среди перечисленных фамилий, не было Чернова.
– Конечно, жаль его, – грустно подумал я. – Хороший участковый. Допустил оплошность. Есть у него желание работать. Выйдет из него хороший сотрудник. Толковый. Ошибки бывают у всех. Как говорят: кто ничего не делает, тот не ошибается!
Когда закончил говорить полковник, все зашумели. Поздравляли друг друга. Только грустно сидел Чернов. Неожиданно прозвучал снова голос полковника:
– Где будем искать твоих беглецов?
Этот вопрос явно относился ко мне. Я перестал говорить с Дмитриченко и посмотрел на Пашкова.
– У тебя есть какие-либо намётки, версии, изложи нам?
– Твоих беглецов, – передразнил я мысленно слова полковника. Они, товарищ полковник, твои тоже! – но вслух сказал совсем иное: по имеющимся у меня сведениям, товарищ полковник, как вы выразились «мои беглецы» предположительно должны находиться в нашем городе. Да, да, не удивляйтесь, я говорю предположительно.
– Как в нашем городе? – недоумённо взглянул на меня полковник.
И все другие присутствующие, кроме Дмитриченко, тоже посмотрели в мою сторону. Я Дмитриченко рассказал о разговоре с матерью Туркова после встречи её с сыном. Потому он знал о моей предполагаемой версии.
– Какие у тебя основания так предполагать, Рудольф Васильевич? Что они, совсем того… – полковник большим пальцем правой руки покрутил возле виска.
Я слегка ухмыльнулся, увидев, как полковник крутит пальцем у виска и произнёс:
– Они, товарищ полковник, вполне нормальные люди. Может, даже излишне нормальные и, я добавил бы ещё, смышлёные. Тут есть своя логика. Сами подумайте, кто бы их искал в нашем городе? Вряд ли кто? Все сидящие тут знают, что они не из этих мест, и поэтому мы все усилия на поиски направили бы в город Шахты, где они жили несколько лет. Или бы искали в городе Баку, где они родились, и живут их родители. Не так ли?
– Такто, так, – задумчиво проговорил полковник, – но у тебя ведь нет конкретных данных, что беглецы находятся именно в нашем городе? Ты же сам сказал, что это у тебя только предположение.
Я не успел ещё и рта раскрыть, как вставил своё слово начальник уголовного розыска Пазин:
– Рудольф Васильевич, как я полагаю, соизволил пошутить, товарищ полковник. Нет у него никаких данных по поводу беглецов. Они могут скрываться, где угодно. Немедленно надо организовать поиски беглецов в городе Шахты. Это самый вероятный вариант.
Вдруг поднялся с места опер Дмитриченко и слегка возмущённым тоном выпалил:
– У Рудольфа Васильевича есть все основания предполагать, что беглецы могут находиться в нашем городе?
– Откуда у тебя, Джек Фёдорович, такая уверенность? – неожиданно задал вопрос полковник.
– Вы спросите у него, товарищ полковник, и Дмитриченко взглядом указал на меня.
Полковник посмотрел на меня.
– Доложи. Мы тебя слушаем?
– Я устроил встречу Туркова с матерью. Для чего? Могут задать мне вопрос. Многим это покажется странным. Совершил побег, отобрал пистолет у участкового и к тому же отстреливался во время задержания, и вдруг следователь устраивает встречу. Странно, так ведь? Да, странно! У меня другого выхода не было. Я объясню: Турков, хоть и молодой, и к тому же впервые попал за решётку, но оказался крепким орешком. После ранения, он совсем стал неприступным. Работали с ним и опера из областного управления, но результата не добились никакого. Я был уверен, что Турков знает, куда могли уехать беглецы. Понимая, что методом давления или устрашения от него ничего не добьёшься, решил пойти методом услащения. Действие такого метода на преступников я не раз проверял. Перед тем, как устроить встречу, я поговорил с матерью Туркова. После встречи мать Туркова сообщила мне, что из разговоров Джангирова и Исмаилова Турков понял, что они поедут в наш город к какой-то женщине. Потому я сделал вывод, что беглецы могут находиться в нашем городе.
– Что ж, похвально! Молодец! – похвалил меня Пашков. Если Турков не врёт, а ты уверен, что он не врёт?
– Конечно, полной уверенности нет, – сказал я, но то, что Турков сообщил о женщине, куда якобы собираются беглецы, чтобы временно скрываться, даёт основание утверждать, что Турков не врёт. Как бы узнал Турков о женщине, если бы не рассказали ему Джангиров и Исмаилов.
– Хорошо! – согласился со мной Пазин. Может, ты скажешь нам, где эта женщина живёт? Или предлагаешь сделать подворный обход всего города? Ты знаешь, сколько времени на такое мероприятие потребуется? Это не выход!
– Я не знаю, где эта женщина живёт. Это верно так же, как я сижу перед вами.
– У тебя есть хоть какие-то зацепки, намётки, Рудольф Васильевич? – серьёзно забеспокоился полковник. – Мы, действительно, не можем сделать подворный обход домов и квартир. У нас на такое мероприятие нет ни сил, ни возможностей. Представляешь, сколько времени будет потеряно? Пазин в этом прав. Этот вариант отпадает. Думайте, шевелите мозгами! Всех это касается.
– Товарищ полковник, решил я претворить в жизнь одну возникшую идею, есть у меня мыслишка…
– Говори, давай обсудим сообща! – не дослушав меня, поспешил перебить полковник. – Может, какая нужна помощь? Транспорт, люди?
– Срочно надо этапировать из следственного изолятора моего обвиняемого Кулиничева, подельника наших беглецов.
– Суть дела можешь изложить? – второпях спросил Пашков.
– Думаю, что да! В ходе расследования уголовного дела по обвинению наших беглецов, было установлено, что в первый их приезд в наш город, ещё до ограбления Коробова, по показаниям Кулиничева, они были у одной его знакомой женщины. Во время допроса Кулиничев отказался назвать адрес этой женщины и даже её имя. Я пытался самостоятельно установить эту женщину, но безрезультатно.
– Что-то мешало? – вдруг задал вопрос до сих пор молча сидевший прокурор.
– Кулиничев в дальнейшем отказался от своих показаний. Заявил, что никакой женщины в городе он не знает. Просто придумал. Солгал.
– А четвёртый участник этой группы тоже не знает эту женщину? – снова задал вопрос прокурор.
– Корнуков? Он говорит, что были у какой-то женщины, но он не знает ни адреса, ни дорогу к её дому. Ссылается на то, что был сильно пьян и потому не запомнил дорогу.
– А имя её он хоть помнит? – продолжал задавать вопросы прокурор.
– Имя её якобы Люба. Я искал её по этому имени, как я уже сказал, результат ноль. Может, эту женщину не так зовут?
– Константин Дмитриевич, – обратился прокурор к начальнику отдела, а что, разве мы не можем найти эту Любу? Дай указание паспортному столу, пусть перебирают по картотеке всех женщин по имени Люба.
Оперативники, участковые пусть проверяют этих Люб.
– Семён Павлович, – обратился я к прокурору, – это очень трудоёмкая, длительная работа и, можно сказать, бесполезная. Я уже таким образом проверил примерно полсотни Люб. В данной ситуации результат будет тогда, когда эта Люба подтвердит, что, действительно, у неё были беглецы. Если эта Люба не признается, тогда что? Пустая трата времени. У нас на такое мероприятие нет времени.
– Ты настаиваешь на своём варианте, так я понял тебя? – спросил прокурор.
– Настаиваю. Я считаю этот вариант более рациональным.
– Рудольф Васильевич, но может случиться так, что Кулиничев откажется сотрудничать, что тогда будем делать? – запереживал Пашков.
– Гарантии, конечно, никакой. Надо же что-то делать? Надо же установить женщину. Как говорят в народе: под лежачий камень вода не течёт!
– И то, правда, – вслух проговорил Пашков. – Действуй. Езжай в следственный изолятор. Поговори с Кулиничевым. Если нужна будет помощь, проси. Выделю на помощь оперативника. С транспортом посложнее, ты сам понимаешь. Тут помочь не могу. Вижу по твоему виду, чем-то ты недоволен. Что-то не так?
Я открыто и вопросительно посмотрел на полковника.
– Всё так, товарищ полковник. Но хочу внести некоторую ясность в этом деле. Съездить в следственный изолятор, нет проблем. Я хоть сейчас могу ехать. Электричка на Новочеркасск идёт через сорок минут. Перед тем, как принять окончательное решение: ехать или не ехать, хочу поделиться с возникшим у меня сомнением. Поездка может оказаться безрезультатной, бесполезной и пустой тратой времени. Естественно, у каждого из вас, сидящих здесь, может возникнуть вопрос: почему? Отвечу, что я не совсем уверен, хотя не теряю надежды, что Кулиничев даст положительный ответ. Очень он скользкий, непостоянный человек. Изменился ли он за тот период, пока находился в изоляции. Ответить затрудняюсь.
– Как я понял, ты всё же хочешь его этапировать сюда и на месте получить положительный ответ, так? – прозвучал вопрос полковника.
– Да, я так и думаю, и рассчитываю. Знаете поговорку: в родном доме и стены помогают! Что я хочу добавить или сказать: на месте мы будем иметь некоторое преимущество, выиграем время. Предположим, в следственном изоляторе Кулиничев согласится дать признательное показание: где живёт женщина, а адреса, скажет, не знаю, но показать могу. Тогда нам придется всё-таки этапировать его сюда. А это потеря времени. А, если он будет тут, то мы сразу же поедем к той женщине. Это уже плюс. Есть ещё один вариант. Если Кулиничев откажется, то у нас есть возможность устроить очную ставку с Корнуковым. Кто-то из них всё равно подтвердит, что были у этой женщины. Ну, как?
– Пожалуй, в этом есть положительная сторона, – произнёс прокурор Хопров. – Я поддерживаю доводы следователя.
– Пусть будет по-твоему, – согласился и полковник Пашков. – Я сейчас же распоряжусь, а ты приготовь постановление на этапирования Кулиничева. К вечеру он будет у нас. Ещё что?
– Я хотел бы ещё предложить вот что: пока беглецы не задержаны, наши сотрудники должны знать их в лицо. Нужны фотографии. Я не в курсе, изготовляли ли фотографии беглецов? Часть из них надо расклеить по городу.
– Алексей Николаевич, где фотографии? – обратился полковник к начальнику угро Пазину.
Пазин, вероятно, не ожидал подобного вопроса. Он как будто вздрогнул, заморгал глазами, не зная, что ответить. Потупив глаза, проговорил невпопад:
– Я думал…, я надеялся…
– О чём ты думал? На кого надеялся, Алексей Николаевич? На Бога или ещё на кого-то! – вдруг повысил тон полковник. – Немедленно исправь положение! К концу дня чтобы у всех сотрудников были фотографии беглецов! Он думал, он надеялся, – передразнил Пазина полковник. – На Бога надейся, а сам не оплошай! Ты слышал такое изречение? Только глаз да глаз нужен за вами!
Как только я пришёл в кабинет, тут же сел писать постановление на этапирование Кулиничева. Не успел закончить писать, как вдруг резко открылась дверь кабинета, и не зашёл, а ворвался, как вихрь, начальник уголовного розыска Пазин и с ходу набросился на меня со словами:
– Я думал, ты распорядился насчёт фотографий, а, оказывается, нет! А вину свалил на меня. Как можно так, скажи? Некрасиво, нечестно ты поступил, не по-товарищески! Мог же промолчать, решили бы без скандала.
Я удивлённо вытаращил глаза на взбесившего, возбуждённого Пазина.
– Интересно, что он свою вину, свою промашку хочет свалить на меня, что ли? Ну, Алексей Николаевич, ну, лиса! Не выйдет! Отвечать надо за свои поступки! – подумал я, а вслух сказал:
– Слушай, Алексей Николаевич, я диву даюсь, смотря на тебя. Нормальный ты мужик, толковый руководитель, а поступаешь, как ребёнок. Я-то тут при чём? Розыск – ваша стихия, и ты, как начальник уголовного розыска, должен был в первую очередь заботиться о фотографиях. Ты что, забыл? Я ведь лично сам вручил тебе фотографии беглецов перед моим выездом в хутор. Я что-то в последнее время не понимаю тебя. Стал наезжать на меня. Я что у тебя работу отнимаю или ножку подставляю. Не понимаю. Объяснись?
Пазин неожиданно переменил тон и примирительно проговорил:
– Ты прав, прости! Я, действительно, забыл про эти фотографии. Будь они неладны! Дел по горло, только успевай вертеться. Тут ещё областное начальство покоя не давало. Разве не забудешь. Иногда забываешь, утро сейчас или вечер. Извини ещё раз!
– Думаешь, у меня мало дел? Хватает, как ты говоришь, по горло! Ладно, сейчас не время для разборок: кто прав, кто виноват, кто забывчив стал. Надо действовать вместе. Не надо делить: это твоё, а это моё. У нас общее дело. Алексей Николаевич, раз ты сам напросился ко мне, тогда давай решим один общий вопрос. Ты слышал, что полковник обещал к вечеру доставить Кулиничева?
– Конечно, слышал. Что от меня требуется?
– Так вот, если Кулиничев пойдёт в отказную, тогда я должен устроить очную ставку с Корнуковым. Корнуков живёт в городе Шахты, и его тогда необходимо будет доставить сюда. У следователей нет транспорта, а у вас есть УАЗик. Организуешь доставку?
– Да. На какое время?
– Я этого сказать не могу. Всё зависит от того, когда привезут Кулиничева и от его ответов на мои вопросы. Если всё пойдёт гладко, без сучка и задоринки, то поездка отпадёт сама собой. Машина тогда нужна будет только для того, чтобы повезти Кулиничева к этой женщине. Возможно, она ещё нужна будет для доставки в отдел беглецов.
– Лады! – последовал дружелюбный ответ Пазина.
– Давай свои фотографии, – сказал я Пазину, – сам решу этот вопрос. На том мы разошлись. Я после ухода Пазина, взял фотографии беглецов и отправился в криминалистическую лабораторию.
* * *
– Валентина Петровна, хочу обрадовать тебя благой вестью! – сделав дружелюбный вид, воскликнул я, как только зашёл в лабораторию.
Глухова изумлённо уставилась на меня и, по-видимому, не усмотрев в моих действиях подвоха, спросила:
– Ты, Рудольф Васильевич, всегда таким способом завоёвываешь симпатии женщин?
– Ну что ты, Валентина Петровна, не у всех, только у некоторых…
– Не ходи вокруг да около, я тебя знаю и вижу насквозь, – не дослушав мою болтовню, проговорила Глухова, изучая своим пристальным взглядом меня. – Давай, выкладывай, что хочешь от меня? Твой вид выдаёт, что ты пришёл по делу. Ну, что, угадала?
– Твой взгляд насквозь пронзил меня. Признаюсь. По делу. Вот фотографии двух беглецов…
– Можешь не продолжать. Когда они нужны?
– Я обещал высшему начальству к концу рабочего дня. Улавливаешь? Без стеснения!
– Какой толк, если даже скажу нет! Всё равно к концу рабочего дня они должны быть. Надо! Понимаю! Доволен? Подхалим несносный!
– Премного благодарен за высшую оценку моей деятельности, Валентина Петровна!
Вдруг Глухова засуетилась и изучающе уставилась на меня.
– Обещать-то обещала, только вот, как со временем быть! Посмотри-ка на часы, Рудольф Васильевич?
Я глянул на свои руки и развёл их.
– Извини, Валентина Петровна, у меня часов нет.
– Что так! Не заработал денег на часы? – поддразнила Глухова меня. – А вот у меня есть! Смотрю на них, и они показывают…
– Знаешь, Валентина Петровна, как раньше говорили: счастливые люди на часы не смотрят!
– Вот оно что! – тихо вздохнула Глухова. А я вот, смотрю…
– Валентина Петровна, вижу, много времени, но мы ничего не можем изменить. Давай приступим к работе. Я буду тебе помогать. Ты пока фотографируй, а я приготовлю проявитель и закрепитель.
– А ты понимаешь в этом деле что-нибудь? – с сомнением посмотрела она на меня.
– Представь себе, что я в молодости активно и усердно занимался фотоделом. Даже в армии имел такую возможность. Да, да!
– Тогда вопросов у меня к тебе нет. Занимайся, если охота есть. Только буду рада.
Пока Глухова копировала фотографии беглецов, я развёл проявитель и закрепитель. После этого она проявила плёнку и, закрепив её, повесила сушить. Как только плёнка высохла, мы стали печатать на фотобумагу фотографии. За полчаса сделали штук тридцать фотографий. Повесили сушить. Как только они высохли, забрал их и пошёл раздавать сотрудникам.
* * *
Кулиничева привезли около семи часов вечера. Я попросил дежурного по отделу доставить его ко мне в кабинет, после того, как покормят. Сам в это время сбегал в магазин. Купил несколько пачек сигарет, пачку чая. Сигареты и чай были нужны для того, чтобы угостить Кулиничева. Сластить! Я знал, что сожительница отказалась от него, и потому, некому было передавать ему передачки. Ну и, конечно же, чтобы с ним легче было вести разговор. Вызвать его на откровенность.
– Добрый вечер, Кулиничев! – сказал я, когда дежурный завёл его ко мне в кабинет. – Садись! Успел поужинать?
– Успел, – недовольно буркнул Кулиничев, пристально изучая в меня.
– Давненько мы с тобой не виделись. Как ты себя чувствуешь? Не обижают?
Кулиничев оставил мои вопросы без ответа, вдруг неожиданно спросил:
– Почему такая спешка, что даже меня оставили без обеда в следственном изоляторе? Давай, быстрей, некогда! Как будто пожар случился! – с первых же минут стал выказывать недовольство Кулиничев.
– Не очень-то хорошее начало, – отметил я мысленно, – ребята тоже хороши, не могли минут тридцать подождать!
– Илья Петрович, ты прости их, пожалуйста. Ребята молодые, им сказали доставить, вот и перестарались. Молодость! Неопытность! Можешь закурить, – и я протянул ему пачку сигарет.
Вид табака всё же подействовал на него. Недовольный, напряжённый вид как будто растворился. Он взял пачку, повертел в руке и, не спеша, раскрыл её. Также, не спеша, достал сигарету. Понюхал и тогда только положил в рот. Я протянул ему спички. Закурил и глубоко затянулся. Выпустив дым изо рта, неожиданно заговорил:
– А вы, Рудольф Васильевич, заметно похудели. Щёки осунулись, глаза усталые. Видимо, преступники не дают спокойно жить. Расшатывают ваши нервы и здоровье. Тут ещё мои подельники, небось, хорошо потрепали ваши нервишки? Сбежали же ведь, и покой ваш, как мне видится, нарушили основательно, не так ли? Сообразительными оказались ребята! Лукавые искорки блеснули в его глазах.
– О, боже, он уже знает! Как быстро же работает у них беспроводный телеграф! – мысленно удивился я. Да-а, в сложную ситуацию попал я. Теперь, вряд ли легко будет с ним договориться? Если вообще, договорюсь?
– Илья Петрович, скажи, откуда у тебя такие сведения?
Кулиничев с нескрываемой иронией и, как бы невзначай, произнёс:
– Земля слухом полна.
– Подобное изречение я знаю давно. Не раз приходилось слышать. Это даже хорошо, что ты ответил на мой вопрос подобным образом. Иначе мне пришлось бы изворачиваться перед тобой, обманывать, придумывать небылицы.
– Рудольф Васильевич, скажите мне прямо, без выкрутасов, зачем я вам понадобился? Как я помню, с уголовным делом своим я давно ознакомился. Вопросов и жалоб не имел и не имею. Что ещё от меня нужно? Говорите прямо и честно!
– Хорошо. Скажу прямо и честно. Лучше честный, добрый, душевный разговор, чем лицемерие. Ты мне нужен для делового разговора. То, что я сейчас расскажу и попрошу помощи, окажешь ее или нет, это дело твоё. Это дело твоей совести и чести.
– Я готов выслушать вас!
Прежде, чем начать разговор, я внимательно посмотрел на Кулиничева. В глазах его я заметил любопытство, но и насторожённость. Эта насторожённость неожиданно заставила меня изменить своё первоначальное решение. Решил не говорить прямо.
– Перед тем, как ваше дело направить в суд, я тщательно проверил его и обнаружил недоработки. Эти недоработки могут отрицательно повлиять на ход судебного разбирательства, и дело могут вернуть дорасследование. Это длительный процесс. Ты и так долго находишься в следственном изоляторе и ещё столько же будешь находиться. А то и дольше. Я думаю, это тебе ни к чему. Не так ли, Илья Петрович?
– Мне и вправду надоело сидеть в следственном изоляторе. Лучше быть в зоне. Там хоть чем-то буду заниматься.
– По этой причине, независимо от моего желания или хотения, эти недоработки необходимо устранить, чтобы не вернули ваше дело на доследование. Первое, что надо сделать, это допросить женщину, к которой вы приезжали. В деле нет её данных, и поэтому я не смог её допросить во время расследования. Это моя оплошность. Второе, в ходе расследования, ты, Илья Петрович, в своих показаниях вначале показал, что приезжал в наш город просто к знакомой женщине. Впоследствии ты отказался от этих показаний. Допрошенный Корнуков показал, что вы все приезжали к твоей знакомой. Это противоречие тоже нужно устранить. Ты понял, о чём идёт речь, Илья Петрович?
– Да.
– Ну, если понятно, то, может, подскажешь адрес этой женщины и как её звать?
Кулиничев, вытаращив на меня глаза, быстро проговорил:
– Рудольф Васильевич, вы можете не поверить, но я и вправду не знаю её адреса. Я говорю правду. Да, были мы у неё. Это тоже правда. Звать её Люба. Если она вам нужна, я могу показать, где она живёт. Дорогу, как мне кажется, могу найти. Хотя полной уверенности в этом у меня нет.
– Ну что ж, на том спасибо! Илья Петрович, если мы сейчас поедем, ночью сможешь ориентироваться?
Илья Петрович ответил не сразу. Он, по-видимому, прикидывал в уме.
– Постараюсь.
* * *
Операцию по задержанию беглецов решили провести в дневное время, чтобы они не могли ускользнуть. Под видом проверки дымохода в доме, где проживала Люба, послали трёх оперативников, переодетых в рабочую одежду. Мы, начальник угро Пазин, Иванченко и я, остались во дворе. На задержания беглецов ушло не более десяти минут. Когда оперативники зашли в дом, беглецы Джангиров и Исмаилов спали. По обстановке вокруг можно было предположить, что здесь недавно была большая попойка. На столе остатки закуски, пустые стаканы. На полу четыре пустые бутылки из-под водки. Хозяйки дома не было.
* * *
День кончился, то есть не только день, а и ночь уже была на исходе, когда я закончил свою работу. На востоке вовсю алел восход, и край огненного диска солнца выглядывал из-за горизонта. Я шёл домой довольный, в приподнятом настроении, и неожиданно в голове всплыли поэтические строки из стихотворения, где-то прочитанного мной;
Красно-огненный шар, поднимаясь,
Озаряет верхушки берёз,
…И чему-то слегка улыбаясь,
Я бреду, полный счастья и грёз.
Г. Красный Сулин. Р. Ложнов.
