Наталка, съежившись, сидела у окна и тревожно поглядывала из-за занавески на улицу. Она была похожа сейчас на маленькую девочку, которая осталась одна дома и боится наступления темноты. Три дня назад Наталка еще могла уйти к родственникам, в станицу Стрелецкую, а теперь уже поздно. В Выселках появились гитлеровцы. Они шли и ехали по дороге, по выгону, непрерывной цепью двигались по оврагу. Выйди со двора, сразу схватят, как хватают всех… Наталка укоряла себя: и как это она не отправила тогда вместе с колхозным стадом корову? Деда послушалась. А если бы отправила, может, и сама следом ушла бы. Выходит, осталась в оккупации из-за коровы… Скотину пожалела…

По выгону, поднимая пыль, опять пронеслись мотоциклисты. «Может, и все они так пройдут мимо? Что им тут делать?» Но тут же услышала стук в дверь, насторожилась, прижалась к стене, не решаясь двинуться с места. Стук повторился. «Фашисты? Или дедусь вернулся? Нет, это он, дедусь!»

Как была босая, так и побежала в сени:

— Кто там?

В ответ послышались ругательства. Дрожа от страха, девушка бросилась назад, в горницу.

А в сенцах уже загрохотала сорванная с петель дверь, и в хату вошли двое немцев.

— Здесь будьет живьет офицер! — решительно заявил один из них, высокий белобрысый солдат с крупными веснушками на щеках.

— Ойтец куда пошель! — добавил второй.

Исчерпав запас русских слов, немцы уставились на перепуганную девушку, ожидая ответа. Наталка молчала.

— Фройлен гут! — осклабился белобрысый, толкнув напарника локтем в бок. Тот понял его, кивнул и, растягивая в улыбке толстогубый рот, шагнул к девушке.

И тут Наталка, сама не зная, как это у нее получилось, вдруг выпрямилась и с гневом произнесла по-немецки:

— Sie vergessen!

Немецкая речь поразила солдат. Оба оторопели, даже попятились.

— Вы… Вы немка?

— Das geht Sie nicht an! — еще строже ответила девушка.

Неизвестно, долго ли продолжалось бы все это, если бы во двор не въехала легковая машина, выкрашенная в защитный цвет. Солдаты мигом выскочили из дома, а Наталка, подойдя к окну, увидела, как из машины медленно вылезает толстый и важный офицер.

— Guten Morgen,— произнес он, входя в горницу, и вежливо подал девушке руку.

Офицер был явно доволен такой неожиданной встречей. По его словам, здесь, в этой дикой Кубани, он никогда не думал встретить человека, знающего язык Шиллера и Гете.

— Я уверен, — продолжал он, — в России не все большевики. Тут есть немало благоразумных людей, уважающих Германию и знающих, что она несет им свободу и высокую культуру.

Наталка напрягала память, стараясь как можно чище по-немецки поддерживать разговор. Ей казалось: этот человек, молодость которого давно прошла и у которого, наверное, есть внуки, не станет обижать ее. Он может и защитить от солдат, которых так много сейчас на хуторе. От этих мыслей девушка чувствовала себя спокойнее.

Между тем белобрысый солдат втащил в комнату большой кожаный чемодан. На кухне вспыхнула спиртовка. Зашипела яичница.

Офицер снял мундир, расстегнул воротник рубахи и расположился за столом, как у себя дома. Он то и дело покрикивал на солдата, называя его Куртом, и тот старался изо всех сил. Распаковал чемодан, вытащил из него белый кружевной передник и, улыбаясь, подал Наталке. О, Курт хорошо знал своего хозяина, ему уже попадало за нерасторопность! Совсем недавно, в городе Майкопе, он не учел пристрастия интенданта Шульца к женскому полу, сам подал на стол, а в доме была удивительная красавица. Ну и попало Курту за этот промах: чуть на передовую не угодил! А там — верная смерть, оттуда не возвращаются… Нет уж, на этот раз пускай лучше смазливенькая девчонка ухаживает за толстобрюхим интендантом. В случае чего — ей и отвечать.

«Пусть будет так», — решила Наталка, надевая передник, который, как видно, специально для таких случаев хранится в багаже офицера, и непринужденно стала подавать на стол.

Глаза у Шульца сразу заблестели: девушка все больше нравилась ему. А Наталка лишь улыбалась в ответ на любезные комплименты офицера.

«Везет же старому козлу», — думал Курт, выглядывая из кухни. Но он откусил бы себе язык, если б эти слова сорвались с губ.

…После обеда интендант уехал. Наталка осталась наедине с ординарцем. Она разожгла плиту и принялась чистить картошку, а Курт вертелся тут же, словно кот, и мурлыкал что-то себе под нос. Решив вызвать девушку на разговор, он важно сказал:

— Совьеты капут!

Наталка не ответила, не прекратила работу. Курт подошел к ней, попытался обнять:

— Какая у меня хорошенькая помощница… — но тут же отскочил, услышав насмешливо-спокойный ответ:

— Обо всем, что ты сделаешь и скажешь, я сегодня же доложу господину майору.

Это подействовало на ординарца, как удар хлыста.

— Понимаю, понимаю, — забормотал он. — Конечно, я только солдат. А офицер богат… У него фабрика… Автомобили.

Наталка не стала слушать. Пусть болтает. Теперь она смело ходила по комнате, всем своим видом как бы говоря: «Только тронь, сразу выгонит!» И Курт окончательно притих.

Интендант вернулся к вечеру, Наталка вспомнила: пора доить корову. Взяв подойник, она вышла во двор и остановилась, не веря своим глазам: подвесив коровью тушу к перекладине, солдаты бойко разделывали ее. От горя девушка даже подойник выпустила из рук и не успела опомниться, как ее обступили солдаты. Схватили за руки, начали крутить:

— Петь, плясать будем!..

В эту минуту на крыльце появился офицер, и властный голос его сразу же разогнал солдат. Подавленная Наталка вернулась на кухню.

— Свиньи, — ворчал Курт, как бы сочувствуя ей, но ясно было, что именно он и подстроил все это в отместку девушке за ее неприступность.

С наступлением темноты ординарец взял автомат и отправился во двор охранять сон господина майора.

А Наталка забилась в свою комнату, притихла. Ее душили слезы. Вот она, оккупация. Всего один день, а уже нет коровы. Теперь и за нею очередь: не убьют, так опозорят… «Что же делать? — спрашивала она себя и тут же отвечала: — Бежать! Куда угодно, только бы не видеть, не слышать всего этого!» О, как она жалела, что не ушла раньше. Ведь могла же уйти с лейтенантом и его друзьями. Они, наверное, уже далеко в горах… Как хорошо было бы с ними!..

Наталка представила себе бледное лицо лейтенанта с заострившимся от страдания подбородком. А когда он улыбается, на подбородке — ямочка. Она сразу заметила эту ямочку. Трудно ему, больно. И разве не облегчила бы Наталка его боль своим заботливым уходом?

Из горницы донесся голос офицера. Наталка не посмела не отозваться.

— Что вам угодно? — спросила она, остановившись на пороге.

Офицер попросил подойти поближе, в его голосе звучали нотки ласки. Поборов волнение, девушка приблизилась к нему, и майор взял ее за руку, усадил рядом, на край кровати.

— Не бойся, — все так же ласково заговорил он, — я тебя не обижу. Я знаю: ты русская, но хорошо говоришь по-немецки. Это опасно: тебя могут взять переводчицей. Ты не представляешь себе, что это значит, и мне тебя жалко. Долг офицера — защитить девушку, и я сделаю все, чтобы ты была счастлива… Я отправлю тебя в Бонн… О, ты увидишь этот город!.. Там, в Бонне, родился Бетховен… Я знаю, ты любишь музыку. Ты услышишь орган…

Наталка молчала, не понимая, для чего он все это говорит, и все же пересела на стул, стоящий у изголовья кровати. Шульц потянул ее к себе, и рука девушки неожиданно очутилась под подушкой. Жадные руки интенданта начали шарить по телу Наталки.

А она вдруг игриво рассмеялась, припала губами к его уху, попросила отпустить на одну минуту.

— А, понимаю, понимаю, айн момент…

Наталка выбежала. За стеной скрипнула дверца шкафа. Послышался шорох платья.

Офицер ждал.

Прошла минута, другая, а ее все не было. Офицер встал, нетерпеливо зашаркал по полу в комнатку Наталки. Что за чертовщина — никого! Открыл шкаф — тоже пусто! И лишь увидев распахнутое окно, как сумасшедший бросился назад, к себе, сунул руку под подушку, где лежал парабеллум. Но пистолета как не бывало. Поняв, что произошло, распахнул дверь и во весь голос позвал ординарца.

Услышав крик, шофер, спавший в машине, сразу завел мотор, полагая, что с минуты на минуту может понадобиться автомобиль.

— Я вас слушаю! — замер на пороге испуганный Курт.

— Болван! — хлестнул его Шульц по щеке. — Где эта дрянь? Где девчонка?

…А Наталка была уже далеко. Впереди, как бы понимая грозящую им обоим опасность, чутко насторожив уши, бежал Серко.

Перебравшись через речку, она остановилась и посмотрела в ту сторону, где остались Выселки. Там, разрывая ночную тьму, высоко в небо поднималось багровое пламя.