Поляну, усеянную цветами, со всех сторон обступили могучие дубы. Они растут так тесно, что их ветви густо переплетаются в вышине, заслоняя солнце. А у подножия дубов, огибая поляну, неутомимо шумит речка. Быстрая, мелкая, она спотыкается о камни, сердито пенится, разбрасывая брызги, и торопливо мчится в глубь чащи. Таких безымянных речек в Кавказских горах бесчисленное множество. Все они начинаются где-то у вечных льдов, бегут еле заметными ручейками, сливаются по пути, падают с отвесных скал и, пробиваясь сквозь ущелья и густые леса, образуют Кубань, Терек, Лабу и многие другие горные реки.

— Лучшего места и желать не надо! — поглядев вокруг, сказал Донцов.

Воины расположились у самой воды. Вано и Степан сразу же начали раздеваться: хорошо искупаться после дневной жары и духоты!

Войдя в воду по щиколотки, Донцов почувствовал ледяной холод и съежился, скрестив мускулистые руки на груди. Сильная, ладная фигура его стала похожей на статую.

— Эй, Апполон! Листика не хватает! — крикнул Вано.

Но «статуя» не шевельнулась, и Пруидзе, подняв камень, с размаху бросил его рядом с Донцовым в воду. Обданный брызгами, Донцов от неожиданности гаркнул на весь лес и нырнул в речку. Холодные струи воды ожгли тело, закололи, словно иголками, и Степан поспешил к берегу, уселся на камень, будто не глядя на то, как все еще раздевается его друг. Но стоило Вано нагнуться, пощупать воду кончиками пальцев, как Донцов вскочил и мгновенно обрушил на него пригоршни ледяных брызг.

— Ми-и-и-р! — завопил Пруидзе.

— Мир так мир, — согласился Донцов. — Давай сплаваем.

Они долго купались, уже не ощущая холода, барахтались в воде, со смехом топили друг друга.

Головеня от души хохотал, наблюдая за их возней. Взрослые дяди, обросшие бородами, а забавляются, как мальчишки!

Зубов тоже ухмылялся, сидя на траве. Купаться он не стал; ополоснул немного лицо, протер пальцами глаза и — хватит, «как бы вороны не унесли!».

На трепещущих листьях дубов переливались лучи заходящего солнца. То тут, то там они пробивались сквозь густую листву, зависая светлыми клиньями. Это было так красиво, что лейтенант залюбовался и речкой, и лесом. В этом дремлющем лесе, в журчании речки было что-то знакомое, родное, о чем хотелось думать, мечтать. Он закрыл глаза — и перед ним поплыли картины детства, прошедшего вот так же, у речки, в поле, в лесу. Милое детство!..

…Вот он с мальчишками скачет на лошадях в ночное. Подняв над головой палки, словно казачьи сабли, мальчишки несутся во весь опор, перегоняя друг друга. «Ура-а-а!»— неистово кричат юные конники и ловко сшибают палками чертополох.

Он, Сережка-бульбешка, как его в шутку прозвали товарищи, уже тогда мечтал стать военным. Потом школа, артиллерийское училище… Звание младшего лейтенанта… И вот война. Не чертополохи летят на землю, а головы людей. Горят селения и города. Рушатся заводы и фабрики. Кровью окрашиваются реки…

— Петка! — нарушает мысли голос Вано. — Иди, кацо, ягоды собирай!

Поужинать ежевикой или, вернее, попить кипяточку с ягодами — единственное, что можно придумать, когда нет продуктов. Донцов уже вернулся с пригоршней крупных темно-синих ягод, угостил командира и опять шмыгнул в кусты.

Зубов заворочался на траве, встал.

— Не Петка, а Петька, — поправил он солдата.

— Сто раз путал — научимся, Петка!

— Опять Петка… Дразнишься, что ли?

Вано блеснул глазами:

— Ты мне зубы не заговаривай! Какой мой дело, как тебя мама назвал? Чай хочешь — неси ягоды!

Уловив недружелюбную нотку в голосе грузина, Зубов нахмурился и молча побрел через речку, ступая с камня на камень.

— Мешок оставь! Целы будут твои шмутки! — крикнул вслед ему Вано.

Но солдат не обернулся.

Подвесив на треногу котелок, Вано достал «катюшу» и принялся высекать огонь. Мелкие сучья вспыхнули, костер разгорелся, и пламя начало лизать черный, закопченный котелок. Спасаясь от тучи комаров, Головеня подсел ближе к костру. Подбросив дров, Вано тоже ушел собирать ягоды.

Неожиданно из чащи донесся лай собаки. Лейтенант прислушался. «На тропе», — подумал он и увидел бегущего Донцова.

— Слышали? — спросил Степан.

— Слышал. Беженцы, наверное.

— Как бы не эсэсовцы. Они тоже с собаками ходят.

— Не пойдут они на ночь глядя. Впрочем, идите навстречу и если что…

— Понятно, товарищ лейтенант.

Донцов не успел уйти: вернулся Пруидзе и доложил, что люди совсем близко. Лейтенант поднялся, морщась от боли.

— Много?

— Двое.

— Беженцы… Кто же иначе.

Вскоре из-за кустов показался низкорослый парень, за ним мальчик-подросток и собака. Выйдя на поляну и увидев костер, они остановились. Донцов шагнул к ним и вдруг закричал полным радости голосом:

— Сергей Иванович! Вано! Да вы гляньте!..

От неожиданности Головеня едва не выронил палку из рук:

— Наташа!..

И девушка тоже узнала друзей и бросилась к ним, протягивая руки.

Как не похожа была она сейчас на прежнюю себя в этом лыжном костюме! Только челочка на лбу осталась, а так — парень, да и только!

Несколько фраз оказалось достаточно, чтобы объяснить, почему она тут, в лесу.

— А што они там делають! — говорила Наталка. — Страх подумать. Дом спалили, все разграбили…

— Лысуху зарезали, — вставил мальчик.

Лейтенант только теперь заметил немецкий пистолет, висящий на ремне у девушки.

— Вот как? — удивился он. — И вы тоже?

— Фашисты всему научат, — вдруг став очень серьезной, ответила она. — Доведется стрелять — не промахнусь.

— Людей жалко, — сказал Донцов и, меняя тему разговора, повернулся к мальчику: — Тебя как звать, герой?

— Егором, — ответил тот.

— Ну вот, Егорка, зараз чайку попьем… Да ты садись! Чаек с ягодами — это, брат, ого! А ягод тут — пруд пруди! Батько на войне?

— Батьку убили…

— Да-а-а, — протянул солдат. — Что поделаешь, на то и война… Но ты не горюй, Егорка! Мы еще вернемся. Они нам за все заплатят!

— А у вас винтовка есть? — оживился мальчик.

Степан смущенно хмыкнул: не объяснять же, где осталась его винтовка.

— У меня, брат, гранаты, — и, как бы оправдываясь, показал на торчащие из карманов деревянные рукоятки. — Был бы солдат, а винтовка найдется.

— Уже чай кипит, а Петки нет, — забеспокоился Вано.

— Покричи его, — посоветовал Донцов. — Может, заплутался в чаще.

Пруидзе поднялся, отошел к речке, несколько раз позвал Зубова, но тот не откликнулся.

— Ничего, придет. Не маленький, — вернул его лейтенант.

Головене все еще не верилось, что здесь, с ними, Наташа. «Вот ведь как бывает, — думал он, — час назад вспоминал ее, беспокоился, а теперь она и сидит рядом, и говорит, и улыбается».

— Ой, да вы, верно, голодные! — спохватилась девушка. — Ну конечно голодные. Егорка, давай узел!

Она вынула из узла большую паляницу, порезала четвертинку сала:

— Вечеряйте, товарищи!

Друзья действительно были голодные, но не спешили приниматься за еду.

— Что же вы? — удивилась Наталка.

— Новичок наш запропастился, — озабоченно объяснил Донцов. — Не подождать ли?

— Да вы ешьте, ему оставим! — успокоила девушка и, положив ломоть хлеба и кусочек сала, отодвинула в сторону. — Придет и поест.

За речкой послышался наконец треск сучьев и показалась темная фигура солдата. Он подошел к костру и, увидев новые лица, поспешил сесть подальше от света.

— Ходишь-бродишь! — сердито глянул в его сторону Вано.

— Будь они прокляты твои ягоды! — послышалось в ответ. — Чуть не заблудился. Километров пять отмахал, пока выбрался на огонек.

Наталка вздрогнула, услыхав этот голос: неужели он, тот самый, что был в Выселках и стрелял в Серко? Будто подтверждая ее догадку, пес оскалил зубы и зарычал в темноту, где сидел только что пришедший солдат. Пришлось Егорке схватить собаку за ошейник. «Подожду до утра, — решила девушка, — там поглядим: он или нет».

Над горами сгущалась ночь.

Все улеглись спать, только Донцов остался дежурить и мерно прохаживался в стороне. Лейтенанту не спалось. «Прошли километров двадцать, — думал он, — а до Сухуми двести. Продуктов нет. Что будет завтра, через три дня, через неделю? В горах безлюдье, вечные снега. Нет, надо решительно все продумать! А что, если остановиться? Ведь должны же здесь быть партизаны! В крайнем случае создадим свой отряд… Вот только рана… Но что рана? Война без ран не бывает…» Он уже пробовал ступать на раненую ногу — вроде ничего. День-два, пусть даже неделю — и полегчает. Вечером, перевязывая ногу, Головеня убедился, что пуля не задела кости: ему повезло. Если бы тогда, сразу, наложить жгут, наверное, уже ходил бы…

— Сергей Иванович, не спите? — зашептал подошедший Донцов.

— Нет. А что?

— На тропе вроде бы топот слышен.

Лейтенант поднялся, опираясь на палку:

— Идите. Если что — сигнал.

— Слушаюсь!

Встал и Пруидзе. Наталка тоже не спала. Серко насторожил уши. Шурша плащ-палаткой, заворочался Зубов. Один Егорка, умаявшись за день, по-детски сладко похрапывал на траве.

Зубов незаметно прислушивался к тому, что происходит вокруг. Его не встревожило появление девушки. Ну в чем она может обвинить его? Да и станет ли обвинять, не постесняется ли? Гораздо важнее то, что два часа назад он впервые радировал Хардеру. Радиограмму, наверное, уже получил штурмбанфюрер. Пусть знают: здесь путь свободен. Аппарат пришлось до утра оставить за речкой. Так безопаснее: уснешь, а этот чертов грузин надумает ревизию в мешке устроить…

Вернулся Донцов и доложил, что приближается группа солдат.

— Такие же, как и мы, — уверенно заявил он. — По разговору слышно.

Ждать пришлось недолго: на поляну один за другим стали выходить люди.

— Ложись, братцы! Привал! — послышался звонкий голос одного из них.

— Да тут, смотрите, занято…

— Не беда, места на всех хватит. Эй, у костра, пускайте на квартиру!

— Милости просим, — отозвался Головеня, — свои хоромы не запираем. Располагайтесь, как дома.

Некоторые солдаты сразу растянулись на траве, двое подсели к костру, начали свертывать цигарки.

— Откуда, друзья? — спросил Головеня.

— Известно откуда: от войны бежим! — невесело пошутил один из них.

Шутка задела лейтенанта, обидная была в ней правда. «В самом деле, — подумал он, — там идет война, а мы уходим подальше от нее. Если все уйдут, что будет?»

— Здравия желаю, товарищ лейтенант! Кажись, на переправе виделись?

Головеня обернулся и узнал курносого стрелка, с которым лежал в окопе за насыпью и вел огонь по фашистам.

— Друзья, выходит, встречаются вновь? — улыбнулся Головеня.

— Выходит… Ефрейтор Подгорный! — отрекомендовался парень и, подсев поближе, охотно продолжал: — Вы тогда на пароме остались, а я, как услышал жужжит— бултых в воду! Течением отнесло. Ничего — выплыл! А вот сержант… — Подгорный запнулся.

Головеня понял, что он говорит о Жукове: сержантов там больше не было. Расспрашивать о нем не стал: будь сержант жив, ефрейтор сам бы сказал об этом.

Разговор как-то сразу угас, перед глазами у каждого встало пережитое. Лейтенант спросил, есть ли у солдат продукты, и выяснилось, что продуктов у них самое большее дня на два-три.

— Как-нибудь дойдем! — бодрились солдаты. — На передовой труднее было, и то выжили.

— А что думает ваш командир? — спросил Головеня.

— Командир? Какой командир? У нас анархия! — горько ответил Подгорный. — Сколько раз говорил: давайте назначим или выберем командира. Так нет, на смех поднимают… Гуси, когда летят, и то вожака имеют. А мы — всякий сам по себе.

— А дед разве не командир? — вмешался солдат с басовитым голосом. — Все время идет впереди.

— Что за дед? — поинтересовался лейтенант.

— Генерал настоящий!

— Дед, а дед! На линию огня!

Среди лежащих поднялась невысокая фигура:

— Чего там еще?

— Лейтенант вызывает! — подзадорил кто-то.

Старик, ворча, подошел к костру, и тут Наталка, молча прислушивавшаяся к разговору, вскочила и бросилась к нему:

— Родненький ты мой!

Дед прижал ее голову к груди:

— Добре, добре, перепелка моя… Теперь нам одна дорога…

В этой же группе оказался и солдат Крупенков, служивший ранее во взводе Головени. Низенький, тощий, молчаливый, он и сейчас старался держаться в стороне, подальше от костра, хотя лейтенант успел заметить его. Это не удивило офицера: с Крупенковым у них в прошлом были довольно неприятные отношения, которые ни тот, ни другой не могли забыть.

Еще на Украине, во время ожесточенных боев с фашистами, лейтенант Головеня неоднократно выдвигался со взводом на передний край для стрельбы прямой наводкой. Так было и в районе села Крапивенки. Выкатив орудия, артиллеристы подбили два танка, но враг не унимался. Группа немецких автоматчиков, выскочив из-за леска, ринулась на артиллеристов, стремясь захватить орудия. О помощи своих нечего было и думать, бой развернулся по всей позиции, которую держало подразделение. Артиллеристы встретили врага ружейным огнем. Завязалась упорная борьба. Сержант Жуков со своим расчетом пошел врукопашную. Ни один фашист не достиг окопа, где с пулеметом засели Донцов и Пруидзе. И только Крупенков не принимал в этой схватке никакого участия. Забившись в траншею, он дрожал всем телом, пока не кончилось все. Да вдобавок еще и затвор от винтовки потерял, остался безоружным. Этого нельзя было простить, и Крупенкова судили, отправили в штрафную роту, откуда он в свою часть почему-то не вернулся.

И вот сегодня, неожиданно встретившись с бывшим командиром, солдат то ли не хотел, то ли не решался подойти к лейтенанту…

И Головеня решил пока не разговаривать с ним.