В середине августа за полярный круг приходит ночь. После длинного летнего полярного дня, когда солнце не покидает небо круглые сутки, приходит на северную землю настоящая тёмная ночь, с луной, звёздами и тишиной. Ночь приходит медленно и даже как-то незаметно. Вместе с настоящей ночью, уже в конце августа – начале сентября, могут нагрянуть и первые заморозки, первые ночные холода. А могут и не нагрянуть. Север.

Во время первых заморозков ночью иногда на небе играет северное сияние. А иногда играет и без заморозков, в тёплую погоду. Играет оно обычно зелёным цветом. Крутится по небосводу, сворачивается в плётку, тихонько извивается хвостом да рассыпается в пыль, словно растворяется в черноте космоса. Северное сияние прозрачное – сквозь него видно звёзды.

У самого полярного круга, с его южной стороны, на границе лесотундры и тундры, стояло тысячу лет болото с хорошим русским названием – Гнилое. Когда-то, лет триста назад, через него клали гать из стволов деревьев, что росли здесь повсюду, да за триста лет сдохла гать, а всё, что от неё осталось, болото сожрало. Лишь кое-где виднелись островки почерневших брёвен, сбитых в щиты. У самой кромки болота лет триста подряд торчал знак в виде деревянной лопаты, на которой и было написано «Гнилое болото».

Юрий Шиловский, двадцати одного года, студент-заочник, охотник больше по любопытству, нежели по определению, вышел к этому болоту совершенно неожиданно. Ходил, ходил по редколесью, выискивая здесь глухарей-тетеревов, да и пальнул в одного, когда тот взметнулся с ветки берёзы и пошёл низом меж стволов, широко расставив крылья чёрные. Юрий ружьё вскинул да выстрелил птице вслед… Но вместо того чтобы завалиться на свой жирный тугой тёмный бок, глухарь вдруг рванулся вверх, прошёл через кроны лиственниц и ушёл на болото – мелкая дробь на утку не пробила перо глухаря. Через полсотни метров он сел там на верхушку ели приземистой и удивлённо завертел головой. Юрий знал, что в болото лучше не ходить, да идти-то надо было метров десять-двадцать… Он и пошёл осторожно, вначале ногой почву проверяя, потом уже ступая полностью на стопу. Прошёл так метров десять, спокойно прошёл, уже сквозь ветки раскидистой ели дичь свою видел, уже ружьё покрепче сжал, чтобы, если что, влёт её… да тут как-то неудачно ступил на качающийся под ним мох, плохо проверил почву… Нога провалилась сразу по колено, парень попробовал выдернуть её инстинктивно, но не получилось, нога не вышла, а он равновесие от усилия потерял, поставил вторую ногу рядом… она тоже и провалилась. Юрий мигом ружьё отбросил в сторону за куст какой-то низкий, чтобы стволами зацепиться, а за темляк подтянуться… ружьё из рук вылетело и упало в метре от него, он нагнулся к темляку, да не достал, а ноги по бёдра ушли в топь…

Человек российский так устроен, что пока не почувствует, что влип полностью, ни за что не признает, как ему необходима помощь. Так и Юрий – тужился, тужился в болоте в одиночку, пытаясь хоть одну ногу выдернуть, да бесполезно всё: не вырваться, не шелохнуться. Его уже затянуло по пояс, когда он, наконец, осознал всю бесполезность своих действий – не выбраться одному. Головой покрутил вокруг себя, сколько мог, крикнул:

– Помогите! Эй! Кто-нибудь?!

Помочь никто не отозвался, потому как на несколько километров вокруг никого не было, не зря же он на своём мотоцикле со спортивной «резиной» укатил как можно дальше от родного города Салехарда. Укатил, потому что рядом с городом ничего не подстрелишь, пусто рядом с городом, нет там дичи. А здесь дичь есть, но людей нет… вот и выбирай.

Юрий затих, стараясь не шевелиться, оглянулся, сколько мог – пусто. В паре десятков метров росла крепкая ёлка, вот бы за неё… Так, так… надо аккуратно стоять… засасывает его глубже, нет? Может, здесь как-то мелко? Может, вот так вот засосало, а дальше не пойдёт… Из воды вышло несколько пузырьков, и Юрий понял, что его всё же неотвратимо тянет вглубь. Стало так страшно, так жутко, что сейчас в какие-нибудь минуты его просто утянет на дно, и никто даже не узнает, где он сгинул… Бо-оже!..

– Лю-юди! – крикнул он так громко, как только смог, – Лю-юди!!!

Вода была холодная, ноги быстро немели, но Юрий холода не чувствовал, он не чувствовал сейчас ничего, кроме состояния предсмертного страха, чисто животного ужаса от того, что вот так просто, ни за что, мерзко и глупо он погибнет в мутном, тухлом болоте…

– Лю-юди-и!!!

Откуда-то из-за спины ему послышался тихий нечеловеческий смешок. Он дёрнул головой, но повернуться не смог, тело в трясине шевельнулось и погрузилось ещё больше. В сознании возникла суета, в мыслях – хаос, в движениях – трясучка, а в глазах – боль, нестерпимая боль человека, погибающего за глупость охотничью, а точнее – за глупость незнания ремесла охотничьего. Юрий понял, что выбраться не сможет, и решил замереть, не шевелиться, стараясь не обращать внимания на то, как ледяная стужа проникает во все уголки его одежды, охватывая всё плотнее и плотнее молодое тело. А сколько он так сможет просидеть здесь, если не шевелиться, и болото не будет тянуть вниз? Сколько? Час? Два? Сутки?.. Вечность! Вечность, только не надо вниз!.. Если бы сейчас в руках было ружьё, он бы дал сигнал… Да кто ж подумает, что это сигнал? Кто подумает, что стреляют не в дичь, как обычно, а находясь в таком вот положении? Он бы что подумал?..

– Лю-юди-и!!! – крикнул он что есть силы в небо. Небо смолчало, а откуда-то с земли женский голос резко произнёс:

– Не дёргайся, не шевелись!

Юрий быстро опустил глаза, где-то понимая, что уже бредит и от ужаса положения вполне галлюцинирует, посмотрел перед собой. Перед ним была тёмная вода, болотная вода, засасывающая вода, страшная вода… А дальше была всё та же опушка небольшого молодого редколесья из лиственниц. Откуда голос?.. Чушь! Глюки! Чушь!.. Нет, не чушь, жить!.. Жить…

Из редколесья, откуда-то сбоку, тут же вышла девушка, женщина или даже девчонка в штанах и в тёмной куртке, остановилась на секунду ровно, словно оценивая ситуацию, тут же крикнула:

– Не крутись! Замри, я быстро!

И скрылась за деревьями. Юрий замер. Замер послушно, даже головой не вертел. Вода уже подбиралась к самому горлу. Над водой торчали руки и голова. Глупо до боли. Страшно до ужаса. Он не сводил глаз с того места, где это явление ангельское скрылось из вида, но появилась девчонка в другой стороне. Вышла она к болоту справа, вышла с бухтой тонкого каната, тут же бросила канат к нему, тот полетел, красиво раскручиваясь в воздухе, прямо на него, и в последнюю секунду Юрий увидел, что на конце каната – петля, и эта петля очень ловко садится ему на голову.

– Под руками протяни! – крикнула она.

Юрий быстро, стараясь от нахлынувших чувств не утонуть прежде времени, вскинул руки и петлю под мышками пропустил. Девчонка тут же убежала за ёлку и, обмотав вокруг неё пару раз свой конец каната, завязала его прочным узлом. Потом, ухватившись за канат обеими руками, крикнула:

– Пошли вместе!

Изо всех сил потянула канат на себя, Юрий потянул на себя, но сил у него было в десять раз больше, и он просто сорвал девчонку с места, она не сдалась, тут же потянула вновь, упершись ногами в хлипкий берег болота. Лицо её исказилось от напряжения… Так они стояли какое-то время, дыхание девушки срывалось, тело изогнулось, руки вытянулись в струну… но болото Юрия не отпустило. Девчонка бросила канат, крикнула: «Подожди!» И тут же скрылась за деревьями. Очень быстро вернулась. Вместе с ней у болота появилась упряжка из четырёх оленей с нартой позади. Привязав конец каната к упряжке, она что-то сказала на своём языке, Юрию послышалось обычное – хэй!

– Держись! – крикнула девчонка и тут же прыгнула на нарту. Олени дёрнулись, девчонка крикнула ещё раз, животные, словно понимая её, упёрлись копытами в сырую землю, разрывая мох в клочья, рванулись… Какую-то секунду они стояли, замерев, Юрию в эту секунду показалось, что его разрывают на две части, но тут животные сорвались с места, словно зацепившись копытами за твёрдую почву, и жуткая, неимоверная мощь северных оленей просто вырвала его из трясины… Сзади раздался глухой чавкающий звук, трясина сомкнулась. Когда ноги оказались на поверхности, парень беспомощным кулем прокатился на животе к самому берегу, зацепив грудью своё ружьё, и здесь остановился. Девчонка, как стояла на берегу, так и села, канат из рук выпустив.

Юрий лежал какое-то время ничком, вывернув голову вбок, лицом прямо к девчонке. Сквозь своё хрипящее дыхание он слышал, как дышит она. Сквозь пелену на глазах, через веточки сломанных кустов и отростков мха, лёжа на щеке, он видел, как тело её ловит воздух; как руки с тоненькими длинными пальчиками сжимают судорожно ягель белый; как подбородок то поднимается к небу на вдохе, то опускается вниз… испугалась? Похоже, испугалась.

Восстановив дыхание, Юрий поднялся с земли, ружьё отбросил в сторону, сел на поджатую под себя ногу, глянул на спасительницу. Ей было лет шестнадцать на вид, она была местной, может ханты, может ненка. Азиатка с выразительными карими глазами и с явно заметной даже под грубой курткой ладной фигурой. Чёрные волосы были затянуты на голове в узел, головного убора не было, на случай дождя за плечами болтался капюшон. Глаза едва заметно подведены тушью. Юрий провёл рукой по подбородку, сказал хрипло:

– Спасибо.

Она, ещё прерывисто дыша, ответила в тон ему:

– Пожалуйста.

Посидела секунду и добавила:

– Приходите ещё.

Юрий поднялся на ноги, хотел сделать шаг, но бедро внезапно свела судорога, он сел обратно на мох, стал разминать ногу. Когда мышцы обмякли, глянул ещё раз на девчонку, спросил:

– Звать тебя как?

Она вздохнула тяжело и глубоко, выдохнула, ответила просто:

– Еся. Сушиться будете?

– Где?

– Здесь.

– Переодеться не во что.

– Так голым посидеть можно, – совершенно серьёзно сказала она, усмехнувшись совсем по-взрослому, – здоровье ваше.

Говорила Еся чисто, даже без намёка на акцент. Юрий на секунду замялся, не зная, что ответить. Холодно было, мокрое тело знобило. Начало сентября – время не жаркое у полярного круга.

– Если хотите, – сказала она, ещё раз предлагая поддержку, – я могу помочь с костром, а потом уйду, сушитесь сами.

– Да нет, – смутился он, осознавая, что девчонка понимает его смущение, – я так… ничего страшного… Меня Юра звать, если там что…

– Как Вы провалились? – она как будто удивилась, – Не местный?

– Местный, из города.

– Ваш мотоцикл в кустах? – Еся кивнула в сторону.

– Мой, – несколько удручённо ответил он, – а разве его видно? Я так старательно прятал.

– Видно. Я вначале Ваш мотоцикл увидела, а потом голос услышала.

– Ну да… – он вновь поник и смутился, – в запале за глухарём погнался.

– На болотах охотиться нельзя. Болото не прощает.

– А ты откуда? – спросил он, оглядывая её одежду и довольно чистую обувь.

– Из тундры, – ответила коротко и быстро.

– На упряжке? – кивнул он на оленей.

– На упряжке.

Юрий глянул на девчонку, та поднялась на ноги, он понял – сейчас уйдёт, уедет.

– Так что, будем костёр жечь? – спросил Юрий, – У меня спички намокли.

– У меня есть, – сказала она, – Снимайте с себя что можно… я хворост принесу.

– Может, я сам?

Еся быстро, мимолётно глянула на него без выражения и ушла в лесок.

Пока её не было, Юрий стянул с себя штаны, мокрое трико оставил, решив, что потом трико снимет, а сухие штаны оденет, стянул куртку, оставшись в мокрой рубашке. Сейчас перед девушкой было стыдно, а ещё несколько минут назад готов был голым из одежды выпрыгнуть, оставив её болоту, чтобы выжить. Это нормально.

Еся пришла быстро. В руках несла большую охапку сушняка. Костёр загорелся в две секунды. Еся стащила с себя куртку, протянула её Юрию, сказала просто, без нажима и превосходства:

– Возьмите! Рубашку снимите, а куртку наденьте, я отвернусь.

Она и отвернулась. Когда он снял с себя рубашку, то её куртка лишь на плечи могла ему налезть, что называется, поверх. Еся тут же подошла, рубашку подняла быстро с земли, решительно свернула в жгут, отжала воду, хлопнула потом ей, лишнюю влагу вытряхнув, и тут же, воткнув в землю два сухих прута, повесила на «плечики» рядом с костром.

– Не сгорит? – спросил Юрий ради вопроса.

– А мы последим, – ответила она.

Костёр горел хорошо, ветер раздувал пламя, оно металось по сторонам, дыма почти не было, и очень скоро от одежды Юрия повалил пар. Он смотрел на пламя, на лёгкий дымок сверху, соображая, что бы спросить у девчонки. Нельзя же сидеть так и молчать друг напротив друга? Но вопросы как-то сами в голову не шли, а Еся, похоже, и не собиралась особенно поддерживать разговор, смотрела на костёр, подкладывала осторожно ветки покрепче в огонь да посматривала на рубашку Юрия. Ветер дунул посильнее, рубашка парусом взметнулась, и два прута, на которых она висела, предательски качнулись из стороны в сторону. Еся удержала их, глянула на Юрия совсем коротко, но успела при этом ему улыбнуться и шепнуть:

– Ну вот, чуть не завалилась наша конструкция…

– Тебе сколько лет? – тут же спросил он.

Еся вскинула на него глаза и в первый раз посмотрела как-то длинно, протяжно даже, с явным интересом. Тёмные глаза словно в душу ему заглянули на едва приметный промежуток времени и ушли вниз, к пламени костра.

– Семнадцать, – сказала она туда. И сразу же, глаз не поднимая, – Вам зачем?

– Ну как?.. – слегка растерялся он, – Сидим вместе.

– Да? – казалось, Еся была удивлена, поворошила веткой угольки в костре, – А Вам сколько?

– Двадцать один. Ты откуда сама?

– Из тундры, – она вновь ответила коротко и как само собой разумеющееся, вскинула на него глаза и, уже удивляясь его неразумности, спросила, – а откуда я ещё могу быть с оленями? Из зоопарка?

– Да нет, я так, – пожал он плечами, – а едешь куда?

– В город.

– А оленей куда? – удивился он, – В городе?

– А в городе брат гостит. Позвоню ему, он подойдёт и уедет на них.

– Так ты в городе живёшь? – радостно произнёс Юрий.

Еся ворошить веткой перестала, сложила руки в замок перед собой, потом посмотрела на Юрия.

– Ну да, – сказала она глаза в глаза, – а что? Не похоже?

– Похоже. Я к тому, что встретиться можно?.. – он пытался говорить спокойно и где-то разумно, по-мужски.

– Как? – спросила она.

– Да как… – он тут же, быстро хотел рассказать как, но ответа сразу не нашёл. Клуб? Ночной клуб? Кино?.. Ну да, может, в краеведческий музей поведёшь?

– Да как, – повторил он и взор опустил в огонь костра, – да так… отблагодарить тебя…

– Как? – вновь спросила она и уже хитро улыбнулась. Еся явно изначально, по-женски, чувствовала, что нахамить такой юноша не может.

– Цветы тебе подарю, – выдохнул он, и тут же сам себя мысленно похвалил: вот это я дал! А? Неплохо придумал! Интересно, какие цветы таким девчонкам дарят?

– Ты какие цветы любишь? – поднял он на неё глаза.

– Обычные. Розы.

– Ну вот… Розы.

Она глаза опустила, пошевелила веткой костёр. Молчание сразу усилило тишину, ветер куда-то пропал, вокруг закружили москиты. Еся махнула веткой у своего лица, быстро пододвинулась к костру ближе. Возле огня мошки кружить перестали, спрятавшись где-то за спиной девушки.

– Ты всегда с собой аркан возишь? – спросил он, кивнув на тонкий канат у её ног, свёрнутый в кольцо.

– Тынзя, – сказала она, тут же пояснила, – по-нашему аркан так называется. Всегда вожу. Точнее, брат возит, это его упряжка, я говорила. У нас здесь стойбище недалеко. Брат приехал в город, пока у родственников гостит, я в стойбище съездила к своим.

– Далеко?

– Не знаю, отсюда километров двадцать-тридцать может… час ехать. За тем холмом, – махнула она рукой куда-то в сторону леса.

Здесь она приподнялась, нагнулась к Юрию, достала из своей куртки на его плечах сотовый телефон, быстро набрала номер и сказала по-русски:

– Ваня, ты когда обратно? – мигом хитро глянула на Юрия и, похоже, Ване пояснила, – а я тут с русским в тундре сижу, потому по-русски и говорю с тобой. Да где я его взяла?.. Охотник. Хорошо, я уже возвращаюсь. Перезвоню.

Трубочку от уха убрала, кнопочку «отбой» нажала и, выразительно подняв брови, пронзительно глаза на Юрия вскинула.

– Ого! – вырвалось у него.

– Что? – не поняла она.

– Да так…

Еся привстала, наклонилась к Юрию, чтобы сотовый телефон в карман куртки спрятать, но качнулась слегка и, вроде как, потеряла равновесие… Юрий поймал девчонку за руки, куртка сползла с плеч и обнажила крепкое мужское тело. Еся губами дрогнула. Юрий немного дольше положенного руки её удержал, словно убедиться хотел:

ровно она стоит на ногах?

– У Вас куртка сползла, – кивнула она, и он руки её сразу отпустил. Куртку поднял, накинул на плечи. Телефон у неё взял и положил в карман куртки.

– А что за имя такое? – спросил он быстро, пока тишина вновь не опустилась к костру, – Еся. Это сокращённо?

– Сокращённо. Полное Еськей. Запомните?

– Запомню. Что-то означает?

– Означает, – она посмотрела в огонь, – примерно так – любящая себя украшать. Украшающая себя… В детстве, когда в чуме жила, все мамины бусы вытащу и сижу, наряжаюсь, пока она занята, могла так часами сидеть. Родителям хорошо, ребёнок не беспокоит.

– А с какого языка Еськей?

– С ненецкого, – сказала она, делая ударение на первом слоге, – я ненка, если Вы хотели это узнать. Но меня никто так не зовёт, говорят, трудно произносить, все зовут Еся, иногда Беся, – она тут глянула на него и, казалось, хихикнула.

– Почему Беся?

– Характер такой, но мне Беся не нравится.

– А в городе где живёшь?

– В общежитии… я учусь в колледже… учитель младших классов. Ещё два года осталось. А Вы чем занимаетесь?

– Тоже учусь, только заочно. Как армию отслужил в прошлом году, так сразу и поступил в наш филиал. На факультет экономики.

– Хотите быть менеджером?

– Не-ет, – Юрий улыбнулся ей с некоторым мужским превосходством, с каким парни улыбаются девушкам, когда говорят, что ниппель – это не имя женское, а клапан в камере, а камера – это не комната с решётками, а баллон резиновый в шине, а шина – это ещё одна жёсткая резина на диске, а всё это – колесо.

– Менеджером не хочу, – сказал он серьёзно, – хочу в банке работать экспертом, – придумал на ходу и ещё более серьёзно добавил, – хочу узнать, каким образом можно воровать в банке деньги, если напрямую обвесить человека деньгами нельзя?

На этих словах Юра выразительно губы выпятил и глянул на Есю. Та вначале смотрела на него, будто пыталась разгадать тайный смысл произнесённого, но быстро сообразила, что он дурачится, рассмеялась легко и весело.

– Нет, серьёзно, – остановилась она, всё ещё улыбаясь, с искорками в глазах, – правда экономистом?

– Правда, – ответил он просто, – не похож на экономиста?

– Нет, – Еся мотнула головой, – как-то охотник… и лицо у Вас не такое… и фигура.

– А что фигура?

– Ну-у, – Еся повела глазами, уводя их в сторону, явно стесняясь, – фигура у Вас… мужская, сильная такая… Вам бы геологом, или охотоведом каким?.. Где сила и выносливость могут пригодиться.

– Когда ты всё это заметила? – неподдельно удивился он.

– Ну-у… – Еся опять глаза увела в сторону и замолчала на полуслове, потом сказала, – давайте про экономику поговорим?

– А что про неё говорить? – вздохнул Юрий, – Нет в стране нашей экономики. Вот я институт закончу… и построю экономику. Хорошую российскую экономику!

– Неплохо, – похвалила Еся столь серьёзно, словно и не сомневалась в услышанном. Юрий внимательно на неё посмотрел: а поняла ли девчонка, что это – вроде как шутка такая, русская?

Еся сидела перед костром, обхватив руками согнутые в коленях ноги. Глаза её смотрели на огонь, в тёмных зрачках пламя плясало красными бликами. Отдав куртку Юрию, Еся осталась в клетчатой мужской рубашке, явно на размер больше. Пара выживших к осени комаров кружила над ней бесшумно, пытаясь сесть на открытые участки тела около воротника. Еся смахивала их тоненькой веткой. Какое-то время парень и девушка молчали, глядя на костёр.

Юрий поправил на плечах куртку, глянул на свою спасительницу и, кивнув подбородком, сказал как-то предупредительно:

– Смотри, на тебе комар сидит, на плече… укусит.

Еся лицо к Юрию повернула, немного к плечу голову склонив, и внезапно предложила:

– А ты его убей!

Юрий быстро протянул руку и хлопнул комара у девчонки на плече.

– Получилось? – спросила она, но на плечо своё не посмотрела.

– Получилось, – ответил он.

– Вот и хорошо.

– Оленеводы чем спасаются от комаров?

– Ничем, – она пожала плечами и снова уставилась в огонь, – так живут… с комарами рядом.

– А оленей комары кусают?

– Куса-ают, – протянула Еся мечтательно, – для оленя не так комар страшен, как тот же овод.

– А что овод? – с неподдельным интересом спросил Юрий.

Еся повернулась к нему, улыбнулась понимающе хорошей девчоночьей улыбкой и рассказала:

– Муха овода подлетает к оленю, откладывает на шерсть животного яйца, из них появляются личинки, которые очень быстро по шерсти сползают к коже и также быстро проникают под кожу… понятно?

– Конечно, – без труда ответил Юрий.

– Теперь представь, что несколько десятков личинок под кожей у оленя вырастают до сантиметра каждая?..

Юрий плечами передёрнул демонстративно, сказал, как бы поддерживая возмущение Еси:

– Жуть!

День клонился к вечеру, солнце садилось, по-осеннему светило мягко, грело землю и живность всякую осторожно, постепенно уходя за тонкую прозрачную пелену перистых облачков у самой земли. Костёр трещал весело, Еся подкладывала небольшие веточки сушняка. Рубашка Юрия скоро высохла, лишь рукава темнели влагой. Он снял её с веток, сказал:

– Сгодится.

И, скинув куртку Еси с плеч, быстро оделся. Потом куртку подобрал с земли и подал Есе, держа за плечики. Та увидела, что предлагают помочь одеться, сказала негромко и просто на такую вежливость:

– Ах…

Быстро поднялась, руки назад вытянула, Юрий помог надеть, тут же пробормотал:

– Спасибо.

– Да ладно. Не за что спасибо.

– Так ты в город?

– В город.

Она вытащила телефон, набрала номер, быстро произнесла:

– Ваня? Я уже возвращаюсь, где увидимся? Хорошо, я перезвоню, как подъеду.

Юрий собрал свои вещи, зачехлил ружьё, и они вместе пошли от болота в сторону тундровой дороги.

Еся вела четвёрку оленей рядом с собой, по-хозяйски так, держа свою руку на упряжи, у самой морды бокового оленя. Шли олени рядом с ней послушно, явно понимая, кто здесь хозяин. Когда нашли его мотоцикл, когда он поднял его, уже начиная суетиться, что сейчас девчонка сядет на эти нарты и укатит прочь, Еся глянула на него, сказала как-то едва слышно – ну, ладно… Юрий сунул ключ в замок зажигания.

– Так, может, это… – сказал он, Еся повернулась к нему, Юрий скромно предложил, – может, мы вместе поедем?

– Как? – она улыбнулась этому предложению столь весело, что едва не рассмеялась, – Оленей привяжем к мотоциклу, или мотоцикл погрузим на нарту?

– Да нет… – Юрий торопился и немного терялся, – можно так – ты едешь первая, я за тобой. Когда брат оленей заберёт, я тебя в городе подброшу, куда надо. Кстати, тебе куда в городе?

– Куда мне в городе? – спросила она у него, – Куда мне может быть в городе?.. В колледж. В общежитие наше.

– Ну вот, видишь? – умненько и разумненько, поучительным голосом старшего, сказал он, – Это же через весь центр ехать?

– Хорошо, – она взглянула на него чуть дольше положенного, – поезжай за мной. Только мотором не трещи, не пугай животных.

Дорога в тундре – это путь, на протяжении которого одна яма сменяет другую. По сторонам этого пути обычно растёт трава по колено высотой, кусты небольшие да заболоченные проплешины.

Юрий завёл мотоцикл, разорвав тишину тундры треском и выхлопом. Глянул вперёд, подождал, пока Еся выведет упряжку на дорогу из зарослей кустов, газанул покрепче, Еся даже не взглянула в его сторону, быстро села на нарту, хлопнула оленей упряжью по спинам, и те легко сорвались с места.

Очень скоро Юрий понял, что олени идут быстрее его байка. Он прибавил газа, но мотоцикл стало бросать на колдобинах, швырять из ям вверх, руль выбивало из рук, за спиной летали грязь и небольшие камни. Упряжка стала уходить, расстояние между ними увеличивалось, Юрий хотел догнать, но не смог по чисто понятным причинам – дороги для байка здесь не было. Еся, похоже, услышала, что треск мотоцикла стих, немного придержала оленей, обернулась к Юрию и помахала ему рукой – догоняй. Юрий петлял между ям и торфяников. Старался держаться молодцом. Потом ехали дальше. По горизонту перед ними уже расстилался город.

Возле самого города, в микрорайоне частных домов коттеджного типа, остановились. Тундра здесь резко заканчивалась, как обрывалась, дорога тундровая выходила на дорогу асфальтовую. Юрий сразу и выехал на асфальт.

Брат Ваня ждал Есю чуть в стороне. Он был одет так же, как и все охотники: куртка, сапоги рыбацкие, отвёрнутые до колен, на голове кепка матерчатая. Лишь пояс национальный ненецкий, с ножом и какими-то спецукрашениями, выдавал в нём не простого любителя дичь пострелять, а коренного жителя тундры. Ваня быстро глянул на проехавшего мимо Юрия, посмотрел цепко, потом что-то на своём языке сестре сказал, усмехнулся, она его за это по плечу возмущённо шлёпнула ладошкой. Ваня хихикнул ещё раз, глянул на Юрия чуть внимательней и укатил в тундру. Тихо. Неслышно. Только шелест травы под полозьями нарты. Еся подошла к Юрию, посмотрела на мотоцикл, спросила как-то игриво, но нервозно:

– Где тут у тебя садиться?

– Так за мной садись. – Юрий придержал байк, чтоб не качнулся, спросил, – А что он тебе сказал?

– Ничего он не сказал, – Еся быстро сняла с заднего сиденья прикреплённый запасной шлем, надела на себя и опустила защитное стекло.

– Да я же видел, ты его по плечу…

– Да что вы, парни, можете сказать? Глупость, конечно. Где тут держаться? – она уже сидела за ним и рассматривала место, где, по её представлениям, должна была быть ручка, за которую держится пассажир.

– Держаться за меня надо, – обернулся Юрий к ней.

– За тебя? – Еся, казалось, была несколько смущена.

– Ты что, первый раз на мотоцикле ездишь?

– Во-первых, я ещё не езжу, а во-вторых, в первый!

Она неумело и, можно сказать, стеснительно положила ему свои руки на пояс. Юрий газанул и сцепление отпустил – мотоцикл рванулся вперёд. Еся вскрикнула – ай!!! И тут же обхватила Юрия руками полностью, стиснув ладошки у него на животе и приникнув грудью к его спине.

– Вот правильно! – крикнул он, и машина понесла их по городу.

Низкое солнце отражалось и летело вместе с ними в окнах девятиэтажных домов, внизу проносились пожелтевшие в преддверии осени берёзы и лиственницы. Машин на дорогах в этот вечерний час выходного дня было немного. Байк вышел на Центральную улицу, проскочил несколько кварталов, ловко проходя перед «красным» светофором, и подкатил в один миг к городскому колледжу. Здесь Юрий показал свои знания в расположении общежития в студенческом городке, и мотоцикл его остановился ровно перед крыльцом, на котором стояли три девчонки, о чем-то болтающие меж собой и с любопытством глядевшие на Есю с Юрием.

Еся им кивнула и выдохнула негромко что-то такое: «Привет!» Девчонки кивнули в ответ, но глаз от Юрия не отвели. Еся очень аккуратно сняла с себя шлем, отдала парню неторопливо, посмотрела в глаза, явно понимая, что привлекает внимание, но, похоже, наслаждаясь процессом, и спросила, несколько волнительно губки поджимая:

– Ты специально так ездишь?

– Как?

– Так. Мотаешь из стороны в сторону так, что я от страха руки боялась ослабить. Всю дорогу, как прилипла к тебе.

– Только от страха? – понахальничал он.

– Только от страха! – сказала она нарочито громко, – Ты в тундре был поскромнее.

– Я больше не буду.

– Тогда – пока! – сказала она быстро и пошла к дверям общежития.

– Стой, стой!

Еся обернулась, но не подошла, не вернулась, стояла и смотрела. Девчонки, позабыв все разговоры, смотрели ещё внимательнее, нежели участники разговора. Юрий понял, слез с мотоцикла, подошёл к ней, глянул на девчонок, думая, что они застесняются да глаза хотя бы отведут, но те не только не застеснялись, а наоборот, стали разглядывать Юрия ещё пристальнее. Он шлем с себя стянул и сказал:

– Так это… что мы, так разойдёмся? Надо как-то… – и замолчал.

– А как нужно расходиться? – спросила Еся хитро, заглянула ему в глаза в который раз, и в который раз Юрий понял, что расходиться нужно не «так».

– Надо тебе оставить мне свой телефон, – сказал он будничное и пошлое.

– Мой телефон тебе? – она явно поиграла словами, – Может, обойдёшься один номером?

– Так, а я про что?..

– Ты девчонок стесняешься или меня? – спросила Еся.

– Я? – он несколько опешил от вопроса.

– Ну да, – она сказала это просто и улыбнулась ему очень открыто и как-то по-девчачьи откровенно.

– А что они здесь торчат? – Юрий незаметно кивнул в сторону девчонок.

– Так дурочки, – сказала Еся опять хитренько, – они же не знают, что самые-самые парни не по городу ходят, а по открытой тундре!

И рассмеялась легко и весело. Смех был столь заразителен, что Юрий невольно улыбнулся, вздохнул и ещё раз спросил:

– Так это… телефончик… у нас как?

– Запоминай, – сказала Еся, проговорив быстро цифры номера. Тут же глянула ему в глаза, словно туда говорила и попросила, – Повтори?

Юрий повторил. Она выразительно брови подняла, голову чуть склонив, будто от удивления, похвалила:

– Здорово. Говорят, номер сложный, никто сразу не запоминает.

– А ты больше никому номер не говори, – предложил Юрий.

– Хорошо.

– Сегодня позвоню?

– Позвони.

– Вечером позвоню.

– Вечером позвони.

– Занята не будешь?

– Нет, не буду.

– Так я вечером позвоню?

– Так вечером.

– Так тебе сколько лет?

– Уже забыл?

– Я думал – шестнадцать.

– Ой, нет. Я намного старше.

– Семнадцать, я помню.

– Я думаю, – сказала она очень рассудительно, – мне уже лет сорок.

Юрий не потерялся:

– Никогда не был знаком с сорокалетней девушкой.

– Тебе повезло. Так я пойду?

– Ну, так… если надо, – промямлил он.

– Наши девчонки от тебя глаз отвести не могут! – громко и внятно сказала Еся и убежала за двери общежития. Юрий посмотрел вниз, словно что-то там прочитать хотел, а когда глаза поднял, Еси уже не было. Дверь закрылась тихо, медленно, беззвучно, сверху торчала железная «стрела» механического доводчика. Юрий повернулся и пошёл к мотоциклу.

Еся быстро взлетела по лестничному пролёту, остановилась у окна между этажей, стараясь остаться незамеченной с улицы, посмотрела вниз. Увидев, замершего перед дверьми Юрия, усмехнулась беззаботно и легко, словно история её мало касалась, потом улетела вверх по ступенькам.

Юрий сел на свой байк, глянул на девчонок, что так и стояли неподалеку и тихонько шушукались между собой, газанул покрепче, шлем надел, защитное «стекло» опустил, (важно опустил, словно забрало рыцарское) и, когда уже покатил гордо и одиноко по улице, вдруг подумал: «А может, девчонки-то смотрели на меня, глаз отвести не могли, лишь потому, что у меня штаны мокрые?.. Одежда ведь не просохла ещё.»

Какое-то время он колесил по городу Салехарду, держась правой стороны дороги, сворачивая вправо на каждом втором перекрёстке, пока, наконец, не сделал круг и не оказался вновь рядом с общежитием колледжа. Посмотрел на крыльцо: девчонок не было, окна здания начинали загораться вечерним светом, в них мелькали чьи-то головы… где-то там сейчас была Еся. Стоп, стоп! Юрий даже выпрямился на байке – как бы ему не влюбиться? Этого только сейчас не хватало, совсем не к месту. Встряхнись, парень! Домой!

По пути домой почему-то стал вспоминать о том, как захлёбывался в болоте всего несколько часов назад, как в голове одна мысль сменяла другую, как, кроме мысли о жизни, уже и не было ничего в голове, как увидел девчонку… Тогда было без разницы, кто там появился, появилась не девчонка, даже не человек, а спасение в обличье человека… как потом рассмотрел девчонку, как ему, едва лишь оказался на мшистом берегу, стало нестерпимо стыдно за своё беспомощное состояние, вот если бы всё наоборот?.. Как потом украдкой рассматривал Есю, и даже заметил тонкие пальцы с лёгким маникюром, едва приметным, потому как лак на ногтях был совсем светлый, как увидел, насколько красивы её монгольские черты лица, этакой азиатской снегурочки, северной красавицы, как…

Еся поднялась на третий этаж общежития, вошла к себе в комнату. Её подружки, с которыми она вместе и училась, и жила, и на танцы бегала, и на мероприятия всякие, в общем, с которыми жизнь свела и пока не разделила, подружки стояли спинами к окну в комнате и смотрели на неё несколько удивлённо, вопросительно. Обе девчонки были славянками, потому глаза старались открыть ещё шире, чем позволяла природа, старались сразу показать, насколько удивлены и обескуражены поведением своей подружки.

– Девочки, случилось что? – прошла к своей кровати Еся, – Люся, у тебя глаз дёргается, – кивнула она той, потом перевела взгляд на вторую, сказала, чуть усмехнувшись, – Маша, не пили меня, мы с ним только познакомились.

– Как это – познакомились? – почти гневно удивилась Маша и глазами заморгала.

– А как же наш уговор – не знакомиться ни с кем в одиночку?.. – требовательно спросила Люся.

– Да, да, – поддакнула Маша, – наше тройственное соглашение?..

– Ну так, – Еся открыла тумбочку возле кровати, достала яблоко, сразу предложила подружкам, протянув им яблоко, но те, обе разом, мотнули головами и ждали ответа, – я не могла в такой ситуации с вами советоваться… не побегу же я из тундры в город вас звать?

– Ты что, в тундре с ним познакомилась? Он на тебя так смотрел! – завистливо протянула Люся.

– Вот ты с третьего этажа заметила! – не поверила Еся.

– Я это увидела, Еська, через его башку, ровно через темя! Он та-ак на тебя смотрел! Вслед! Как пёс!.. Ка-ак пёс!..

– Чуть со своего мотоцикла не упал, – поддакнула опять Маша.

– Нет, – Еся, вроде как, согласилась, – он так ничего. Только он старше. Ему уже двадцать один год.

– Муж-жчина! – сказала восторженно Люся.

– И шея благородная! Длин-ная! А мощ-щная какая! – сказала Маша и тут же мечтательно, – Во бы на такой повисеть немножко?.. Руками так обхватить… – стала фантазировать она, вытягивая руки вверх.

– Да как ты шею увидела? – Еся чуть не рассмеялась, – Сверху шею не видно.

– Он поехал, я и увидела! – отбрехалась Маша.

– Ладно, хорошо, – Еся отгрызла кусок яблока побольше и с набитым ртом сказала: – он у костра сидел, дичь на огне жарил, а я косынку уронила в отстойник, (отстойник – небольшое углубление во мху или глине, где очень долго может находиться дождевая вода, пригодная к питью) когда ехала на нарте. Решила просушить… Он и пригласил к огню.

Девчонки разом сделали глубокий, шумный вдох и попытались выдать какое-то восклицание, получилось хрипящее:

– А-а-а?..

Еся улыбнулась подружкам, откинулась на спину, упёрлась головой в стену, подняла лицо вверх, глаза в потолок, сказала мечтательно:

– И сушил мою косынку на руках своих! Какие слова говорил, какие эпитеты – принцесса тундры!.. Потом попробовал песню спеть… русскую, народную, без музыкального сопровождения…

– Еська, он на тебе решил жениться! – воскликнула Люся.

– Лишь бы только не на один день! – предупредила Маша.

Еся выпрямилась и села на кровати.

– Что – не на один день?

– Ну-у… так это? – Маша глаза округлила, – Чтоб женился не на один день?.. Вечер. Что непонятно?

– Дура! – сказала Еся трезво, – Я тебе что?..

– Да мне-то что? – удивилась в который раз Маша непосредственно, – Мне всё фиолетово… на тебе же женятся?

– Да, да, Еська, – тут же вступила Люся, – раз решил жениться – будь начеку! Мужики, они знаешь какие?.. О-о! – голосом бывалой, обманутой и полностью одураченной мужиками барышни проговорила Люся, – Такие сво-олочи!.. Вот!

– Вы, девчонки, без парней точно скоро чокнетесь, – сказала им на это Еся, – пора идти знакомиться.

Юрий приехал домой, оставил мотоцикл во дворе двухэтажного деревянного дома, поднялся к себе на второй этаж и, едва в двери войдя, крикнул в прихожей:

– Мам! Я живой!

В прихожей появилась мама с кухонным полотенцем в руках. Мама как мама, женщина с проседью, за сорок лет, средней полноты и невероятной любви к сыну.

– Почему не позвонил? – тут же спросила она.

– Телефон замочил, – тут же профессионально, по-сыновьи, начал врать Юрий, – За уткой побежал, споткнулся на ровном месте, телефон и выскочил из кармана, да в лужу сразу…

– Ты что – мокрый весь? – рассмотрела она его непросушенную одежду.

– Так я и говорю – побежал за уткой, споткнулся, телефон вылетел, я тут – бах!!! С обоих стволов! Утка вниз, за ручьём! Я в ручей, форсировать!..

– Какой ручей? – удивилась мама, – Ты же говорил на запад поедешь, какие там ручьи?

– Так передумал я, стаю уток увидел и махнул в другую сторону, на юг, сорок километров! Там ручей Хорота, знаешь? – придумал на ходу он и ручей, – Ну вот, пока через него перебирался…

– Снимай быстрее всё! – чуть не прикрикнула мама, – Простынешь, будет потом…

– Да это так, я у костра просушился весь… в основном.

Он ушёл в свою комнату, оттуда поведал:

– Представляешь, в тундре девчонку встретил… ненку… на оле-енях, понимаешь! А ездит по дороге тундровой быстрее мотоцикла. Я «сорок» шёл, едва успевал.

– Так вы вместе в город возвращались? – очень понимающим голосом из-за дверей спросила мама.

– Ну да, – он переоделся в сухое домашнее, вышел из комнаты, в руках держал мокрую одежду, – поговорили немного, она говорит: «Мне в город», ну так и мне в город, так и поехали… потом её брат встретил на окраине, он на оленях уехал, а я её довёз до общаги… в колледже.

– Хорошая девочка? – с явной надеждой спросила мама, забирая у него мокрое.

– Ненка.

– Так я поняла, что не русская, раз на оленях ездит да ещё брат её встречает на окраине и уезжает на оленях.

– Да как хорошая? – смущённо улыбнулся матери Юрий, потом, словно оправдываясь, сказал: – Красивая. Такая… принцесса тундры.

– Сколько ей лет?

– Она сказала – сорок. Да разве в этом дело?

– Согласна, но хорошо бы, чтоб была совершеннолетняя.

– А сейчас у девчонок совершеннолетие начинается в шестнадцать! – задорно сказал он, ухмыльнувшись хитро, и ушёл к себе в комнату.

– Юра! – крикнула вслед мама.

– А что? Это не я, это Госдума Российской Федерации!

Около восьми вечера Юрий прилёг на диван у себя в комнате с телефоном в руках. Найдя на странице «Контакты» телефон Еси, некоторое время смотрел на цифры, о чем-то думал, в чём-то сомневался, потом решительно нажал кнопку «Соединение» и стал ждать. Еся ответила не быстро, не долго. Прогудело в ухо Юрию раза четыре, да и щёлкнул наушник соединением…

– Алло, – сказал он.

– Да, я слушаю? – мягко прозвучал её голос.

– Алло! – вновь сказал он. Тут что-то мелькнуло у него в голове, и он спросил: – Северное Сияние?

Несколько секунд Еся молчала. Юрий ждал ответа. Тишина стояла в телефонах недолго, Еся совсем тихо, как говорят женщины, когда им что-то очень нравится, произнесла, стараясь говорить отчётливо, чтобы потом не повторять, ибо такие слова не повторяют:

– Очень поэтично. Если, конечно, ты… не ошибся номером телефона и звонишь мне.

– А мне больше некому звонить, – признался он так явно, словно хотел сказать, что никого больше у него и нет, кроме… кроме…

– Почему «северное сияние»?

– А северное сияние появляется на небе внезапно.

– Исчезает тоже внезапно, – проронила Еся тихо и тут же, – ты любишь смотреть, как на небе играет северное сияние?

– Ну да… красиво.

– Жаль, что красота эта недолговечна.

– К тому, что постоянно, привыкаешь быстро и замечать перестаёшь.

– К северному сиянию привыкнуть нельзя.

– Почему?

– Потому что оно всегда разное, даже по цвету…

– Я видел только зелёное.

– Бывает и красное, красно-зелёное, но оно же играет, правильно? Потому рисунок всегда разный… а видел когда-нибудь сияние во всё небо?

– Нет.

– А я видела. Во всё небо – от горизонта до горизонта. Стоишь посреди тундры, а над тобой сплошное зелёное небо. И всё небо ходит над тобой как морской шторм! Такой зелёный небесный океан… дух захватывает!

– Так у человека в душе бывает, – сказал Юрий, сам себе удивившись, что может говорить такие слова и, что самое главное – знает такие слова.

– В душе бывает? – повторила она, – Когда?

– Ну-у, – простецки протянул он, – когда человека встречаешь… как северное сияние.

В обоих телефонах повисла тишина. Еся молчала, похоже, осознавая, что такие слова значат для неё, а может, думала, могут ли к ней относиться такие слова? Всё же знакомы они совсем немного. А если слова относятся к ней, то что это может быть? Восхищение мужчины? Любезность по телефону? Поэзия в душе? Та поэзия, о которой она мечтала и думала всю свою юную жизнь? Думала не о принце на белом коне, а о человеке, который был бы так же настроен к миру вокруг себя, как и она. А может, это просто обычный хитрый ход, к которому прибегают те мужчины, о которых предупреждали сегодня подружки, для достижения своих целей? Может, слова пустые, но красиво оформленные? Может… может… А если это любовь с первого взгляда?.. «Ой!» – сказала Еся сама себе, и молчание затянулось.

Юрий переложил телефон в другую руку, чуть-чуть послушал тишину в нём, глядя в потолок, негромко предложил, как бы между прочим:

– Может, сходим, погуляем куда-нибудь?

– Куда сходим? В «чупа-чупс»? – спросила она немножко насмешливо. «Чупа-чупсом» в городе называли местный ночной клуб, где собиралась молодёжь города, и где, на карнизе крыши, высился земной шар, насаженный на ось. Он и в самом деле имел зримое сходство с аналогичной конфетой.

– Зачем? – Юрий сделал удивлённый голос, – Можно сходить в библиотеку. А можно сходить в кино. Сегодня идёт…

– Нет, – сразу твёрдо отказалась она, – не пойдём. Поздно, и вообще…

– Поздно? – удивился тот, – Поздно – понял, а вообще – это что?

– Вообще – это вообще. Завтра занятия, буду готовиться. Учебный год только начался. Я перед сном читаю задания, а любовные романы читаю днём.

– Так это неправильно! – возмутился Юрий.

– А я и сама вся неправильная, – ответила Еся с некоторым вызовом в голосе и сразу же добавила отчего-то резковато и прямо, – так что, если хочешь со мной ещё увидеться, помни – гуляю днём, а зубрю уроки вечером. Ни у кого не ужинаю, и рассвет встречать на краю земли с любимым ещё не готова.

– Ох, ты! – восхитился Юрий, – На краю земли? Неплохо звучит. А если будешь готова встречать рассвет на краю земли с любимым, то это где?

– Это?.. – Еся замолчала, похоже, сама думая – а где это?

Вначале в голове пронеслись какие-то виданные и невиданные места Земли. За ними полетели картинки телевизионных программ, интернет-картинки, частные фото знакомых и всё прочее, прочее…

– Это там, – сказала она так чётко, словно пыталась каждую букву вколотить в телефон, – где с любимым человеком тебе лучше всех!

Юрий не нашёлся что ответить. Опять молчали. Еся, казалось, что-то то ли напевала едва слышно, то ли просто мурлыкала, словно осмысливая: «А ведь как сказала, а?» Юрий ещё пару секунд помолчал, уже специально, чтобы слова его были более весомыми, а не растворились в ответе девушки, и молвил:

– Для этого надо прежде человека найти. Такого… чтоб полюбить. А потом ещё и осознать, что тебе с ним… лучше всех.

– У тебя был уже такой человек? – как-то внезапно, с каким-то очень острым любопытством спросила она.

– Нет, – просто и сразу ответил он, – а у тебя?

– Нет. Но я верю в это.

– Наверное, это правильно, – сказал он нейтрально.

– Ты не веришь?

– Верю. Но… не так. Ты этого ждёшь, похоже, а я… я думаю, это должен создать любимый человек.

– Это – это место?

– Нет, это – это, чтоб девушке было – лучше всех! Правда, я сам не знаю пока… как такое можно сделать? Даже, если любимый человек и будет.

– А я думаю, это должно само прийти, как чувство приходит к человеку, так и это состояние, и всё остальное.

– Знаешь, – признался Юрий, – для первого разговора, как-то всё очень откровенно-сложно.

– Привыкай, у меня всегда так, – сказала она, – всегда сложно. Ты ведь хочешь откровенности?

– Ну так…

Еся лежала на своей кровати, согнув одну ногу в колене, а вторую закинув на неё. Вид был пикантный, нахальный и вызывающий, исходя из того, что на ней было короткое платье с маленьким рукавом. Если бы кто-то сейчас вошёл в комнату Еси, то вполне мог бы лицезреть то удивительное, но вполне нормальное, что так пытаются углядеть прыщавые мальчишки, стоящие под лестницей и ждущие очередной шагающей наверх девчонки в «мини». Но в комнату никто не входил, в комнате сидели по своим койкам её славянские подружки Маша и Люся, читали какие-то книжки, явно из учебников, постоянно поглядывая на экраны своих небольших ноутбуков, где светились сайты социальных сетей. Первой не выдержала Люся и сказала громко так, словно хотела, чтобы и Юрий её услышал:

– Нет, ну что за тупая эта Нюшка? Я ей уже десять минут назад ответила, а она молчит!

– Ну и что? – сказала Маша и посмотрела на экран своего компьютера, – Я ей вчера написала, как у нас Наташку хотели изнасиловать, так она мне только сегодня ответила. Написала, что это неинтересно. А?

– Нет, Юрий, – прорезался голос Еси совсем тихо, – я вообще не очень люблю все эти танцульки, «скачки». Что там дёргаться под музыку, пива набравшись?

– Ю-юра!!! – вдруг крикнула Люся, – Пригласите меня в клуб, я пойду-у!!! Я хорошая! С ногами!!! И скачки люблю!

Еся схватила с кровати своё полотенце и швырнула в Люсю, не меняя позы. Маша, кровать которой была «в ногах» кровати Еси, тоже крикнула:

– Юра! А Еська лежит, задрав ноги, и у неё трусы видно, краси-иво!!!

Еся мигом вскочила, села на кровати, словно Юрий мог всё это увидеть, сказала чуть смущённо Маше:

– Дура! – и тут же в трубку:

– Вы их не слушайте, они здесь без парней совсем из ума выжили. У нас дефицит мужского внимания, по причине женской компании в корпусе.

– Это у кого дефицит? – чуть не крикнула Люся, выпрыгнула из кровати, встала перед Есей, словно перед ней был Юрий, и выпалила: – Да мне сейчас только свистни!.. А?

Она быстро подбежала к окну, распахнула его, вниз глянула, тут же большой и указательный пальцы в кольцо сложила, к губам поднесла, и тишину вечера города Салехарда разорвал пронзительный свист. Свист также оглушил всю комнату так, что Маша уши зажала, а Еся зажмурилась. Люся смотрела через распахнутое настежь окно на тротуар, и уже через мгновение туда крикнула:

– Да не тебе свистели, что ты мордой закрутил?! Да кому надо!

Быстро раму затворила, прошла к своей кровати и плюхнулась на неё так, словно пробить хотела. Кровать скрипнула, Люся пискнула:

– Вот так свистнешь парня, так обязательно не принц на белом ослике, или какой менеджер среднего звена откликнется, а барбос поношенный, необразованный!

– Может, ты свистишь не в ту сторону? – спросила Еся, оторвавшись от телефона.

– Да не в те пальцы она свистит! – тут же хихикнула Маша.

– Балда! – сказала ей Люся.

– Это Люся у нас – «соловей-разбойник», – пояснила в телефон Еся, – почему в субботу, Юрий? Да нет, можем на неделе. Только не поздно. Хорошо.

Еся телефончик отключила, рука с ним опустилась на колени, девчонки замерли глазами на подружке. Глаза Люси и Маши превратились в два прожектора. Рты онемели, обе сидели изваяниями на своих кроватях и ждали от Еси хоть что-то про мужчину.

– Ты что, с ним на «Вы»? Не томи! – ровно, но грозно попросила Люся.

– Рот открой. – столь же требовательно попросила Маша.

– Он сказал, – не торопилась рассказывать Еся, прилегла на подушку, – он сказал… что я в его жизни… как северное сияние на небе… Он сказал… когда на чёрном, звёздном небе, бездонном и далёком, вдруг вспыхивает полярное сияние, когда яркие сполохи внезапно освещают от горизонта до горизонта ночное небо, то сияние превращается в дорогу, которая указывает, в какую сторону идти мне…

– Тебе идти или ему? – перебила Люся с нескрываемым любопытством.

– Ему, конечно, чучело! Он же говорил! – досадливо ответила Еся и тут же, совсем уже сердито, – Вот сбила, теперь дальше не помню!

– Вечно ты, Люська, лезешь со своими вопросами дурацкими! – поддержала Есю Маша, – Теперь не узнаем, куда пойдёт?..

– Да я просто, – хотела оправдаться Люся.

– Просто, просто! – передразнила Маша, – Просто, вон рожу в окошко высуни да свистни ещё раз!.. А здесь – жизнь!

Утром следующего дня Юрий проснулся в состоянии ожидания чего-то удивительно хорошего. Казалось, что вот сейчас, в эту минуту, кто-то должен позвонить, кто-то должен прийти, что-то должно случиться, что навсегда изменит его жизнь в самую, что ни на есть, лучшую сторону. Первые минуты он и в самом деле поглядывал то на часы, то на телефон, то в окно. Умывшись и приведя себя в порядок, Юрий прошёл в кухню, достал там из холодильника завтрак, сунул его в микроволновку, включил подогревать. Тут же зазвонил городской телефон, он снял трубку. Звонила мама.

– Пожалуйста, – сказала она, – не разогревай завтрак в микроволновке. Очень тебя прошу: не убивай все полезные ферменты в еде этим идиотским приспособлением!

– Хорошо, не буду, – сказал он честным голосом и глянул на печь: с секунды на секунду должен был раздаться звонок, оповещающий о том, что разогрев закончен.

– У меня сегодня сложная операция, может, придётся задержаться.

– Хорошо, лягу спать сам, – сказал Юрий. Когда трубочку на аппарат положил, микроволновка звякнула сигналом. Микроволновую печь Юрий купил сам ещё десятиклассником, несколько лет назад, когда летом работал на хозработах в коммунальном хозяйстве. Принёс её домой, гордый и счастливый. Мама его хвалила, хвалила, но когда в сентябре он пошёл в одиннадцатый класс, рассказала, что печка такая, разогревая волнами еду, уничтожает в ней всё то, что ещё остаётся после приготовления пищи на огне. Но Юрий любил микроволновку, как все молодые люди любят то, что взрослым, особенно родителям, кажется бесполезным или даже вредным. К примеру, спать рядом с сотовым телефоном? Говорят, что на мозги действует отрицательно. И что? Светка у них, одноклассница, с пятнадцати лет с телефоном сотовым в обнимку спала, боялась звонок от парня пропустить… и что, второй раз спрашиваю? Всё у неё с мозгами нормально. Пять лет спит, и мозгам ничего. Вот поверь теперь взрослым папам и мамам?.. Впрочем, конечно, можно всё это отнести к тому, что у Светки мозгов нет?.. Может, и так.

Мама Юрия была хирургом, отца он не знал. Отец погиб где-то на нефтепромысле, прямо на буровой вышке. То ли упал, то ли вышка упала. Он не помнил и говорить об этом не любил. Не любил, потому что слишком болезненно переживал в детстве вопросы от сверстников: «А твой отец где? Он кто? Почему за тобой не приходит? Он вас бросил? Его вообще не было, а как же так?..» Мама тоже рассказывать не любила, потому как её родной брат, а его дядька Миша, когда Юрию было лет пятнадцать, сказал, что если бы мама не была бы им беременной в то страшное время, то повесилась бы… Она и хотела, вроде уже и верёвку приготовила, и табуретку, и крюк был на потолке в старой квартире, и… Да тут у неё в животе что-то такое произошло, о чем знают только беременные женщины, и она поняла, что в ней появилась новая жизнь… Муж ушёл в вечность, но за собой оставил сына… Всё, больше ни слова об отце!..

Работы у Юрия сейчас не было. Не было лишь потому, что просто не мог найти приличную работу. Весь год после армии перебивался случайными заработками, не хотел на шее матери висеть, но в августе, в середине месяца, последнее место работы, фирма, где он работал экспедитором, закрылась. Юрий остался без доходов. Две недели пролетели в один момент. Август закончился. Открылся охотничий сезон. Охотником он был с восемнадцати лет. Ружьё мама подарила три года назад, на совершеннолетие, точнее – деньги дала, ружьё сам выбирал. Вот сегодня он и решил на открытие сезона сходить, может, глухаря подстрелит?.. А что? Глухарь, бывает, килограмм на пять тянет весом! Пять кило хорошего птичьего мяса – неплохо для семейного бюджета на двоих! Однако вместо мяса глухаря, Юрий нашёл то, о чём даже не мечтал. Точнее, не мечтал найти в тундре, да ещё при таких обстоятельствах. Конечно, он бы лучше согласился, чтобы всё обстояло наоборот… К примеру, она там в болото провалилась, а он бы её оттуда вытащил! А? Сюжет для романа! Но ничего, можно и так, как получилось, в конце концов, не в сортирную же дыру он провалился?

Первое и единственное, что Юрий сделал, когда позавтракал – пошёл в «Бюро по трудоустройству населения», проверить новые вакансии в городе, потом надо было походить возле рынка, там очень много появлялось объявлений на эту тему, потом можно было посмотреть у одного крупного супермаркета, там тоже тумба стояла с объявлениями, где-нибудь да найдёт. Определённой профессии у него ещё не было, были права водителя категории «С» – это водитель грузового автотранспорта, на которые сдавал перед армией, да и всё.

Утренний город был не по-осеннему тёплым, на прозрачном лазоревом небе не было ни облачка, по улицам гулял ласковый ветер, жёлтая листва деревьев опадала на тротуары. Горожане спешили на работу, на перекрёстках Салехарда собирались вереницы машин. Машин в городе было много. Во дворах девятиэтажек легковушки стояли на тротуарах, детских площадках и газонах. Называется такая ситуация – нет в городе хозяина, а раз нет хозяина, то и архитектора в городе не найдёшь приличного. Потому и строили, где и как попало, кому и как придётся, особенно не задумываясь, куда и где будут ставить жильцы своё «автохозяйство».

По дороге к «бюро» Юрий встретил своего друга Рустама, товарища ещё по школе, с которым судьба свела так плотно, что они даже в армию пошли вместе на год позже положенного, служили в одном взводе, на одной погранзаставе города Диксона, который в нынешнее время и городом-то назвать трудно. Посёлочек заброшенный – не больше. Служить было нормально. Единственной разницей климатических условий для него были неожиданно сильные и затяжные пурги в Диксоне, наметавшие за раз до пяти метров снега.

Друг Рустам, как и положено носителю такого имени, был татарин, мусульманин, правда, грешил водкой по праздникам да мясо ел подряд любое, какое подадут.

Рустам, в отличие от своего друга, работу имел, был водителем большого внедорожника «Лэнд Крузер» и возил на нём большого начальника из какого-то департамента округа. Жил Рустам недалеко от Юрия, но жил в новом железобетонном доме на пятом этаже, в семье из пяти человек, у родителей, где Ураза-Байрам всегда больше праздник, чем Новый Год.

Рустам сидел в салоне машины, возле здания мэрии. Открыв свою дверцу, Рустам явно скучал, из динамика открытой двери неслась музыка. Поздоровавшись с Юрием, он вопросительно кивнул ему, спросив чуть удивлённо:

– Ты что так светишься сегодня? Никак, глухаря вчера взял?

Рустам охотником не был и вообще на природу любил, в отличие от Юрия, выезжать на транспорте, чтобы был домик, туалет и душ. Юрий ответил гримасой, какую обычно рисует молодёжь, когда знает, что оказался не на высоте в ситуации, но сам не виноват, виноваты обстоятельства.

– Так взял что-нибудь? – повторил Рустам.

– Жизнь взял, – ответил Юрий, – до сих пор в себя прихожу. Особенно сегодня. Вчера как-то не до того было.

– Провалился? – сразу угадал Рустам.

– Было немного, – Юрий обернулся, словно кто-то мог подслушать его вчерашнюю неудачу, – провалился я, Рустик, по самые уши.

Он голову поднял, на друга глянул и честно признался:

– Чуть не утонул. Уже башка одна из воды торчала.

– И-и как?.. – сбившись на слове, спросил тот.

– Да как… – Юрий подождал, – девчонка случайно мимо ехала да вытащила.

После таких слов, любой приличный парень вряд ли будет на друга смотреть, как на человека нормального, адекватного. Рустам так и посмотрел. Юрий увидел, пришлось пояснять:

– Ненка. Ехала мимо на упряжке. Там дорога есть. Оленья дорога. Аркан бросила на меня, к оленям привязала и… того. Вытащила.

– Во, дела! – восхитился тот, – Молодая?

– Молодая. Красивая, – Юрий вспомнил, – стройная такая… и как бы… не такая маленькая, как мы привыкли. Во! – и показал ладошкой рост Еси, вновь похвалил, – Сто шестьдесят. Красивая такая!

– Ишь, ты! – восхитился Рустам, – Вот бы наоборот?

– В смысле, что б я красивый был? – предположил Юрий.

– Идиот! Я про болото.

– Не получится так про болото.

– Почему?

– Потому что она грамотная в тундре, а мы нет. Она-то уж в болото это никак не попадёт.

– Звать как?

– Еся по-нашему.

– По-нашему? – не понял Рустам.

– По-нашему.

– Когда покажешь?

– Успеешь.

– Сильно красивая?

– Даже говорить страшно. Глаз оторвать не мог, даже моргал специально.

– Ишь, ты! С ногами?

– Да-а, – протянул тот, как вспоминая Есю, – с ногами такая… такая вся… Во! – показал он на себе грудь у девчонки приличного размера.

– Да ну? – не поверил тот, – Она точно ненка?

– Ну так!.. – Юрий указательными пальцами тут же глаза себе по сторонам вытянул в узкие щелочки, – Глаза – во!.. Но как бы?.. Большие! Учится в колледже этом… многопрофильном.

– Ага, – кивнул Рустам, – ага… во, тебе повезло! Я вот всю свою длинную жизнь хочу с красивой азиаткой познакомиться… плотно познакомиться. И по нолям! А ты – прыг в болото!.. Хитрый, гад!

Здесь к машине подошёл начальник. Рустам кивнул другу, крикнул дружески:

– Завидую!

И покатил прочь.

Юрий побрёл дальше. «Бюро по трудоустройству» находилось в районе старого города, сейчас идти в ту сторону совсем расхотелось. Как-то вспомнил Есю в разговоре с Рустамом и опять, как вчера, когда привёз её к зданию общежития, ничего не хотелось, кроме как увидеть девчонку ещё раз. Увидеть, увидеть… Как увидеть? Она, наверняка, приличная студентка, учится. Может, в колледж зайти? Предлог? Колледж, кстати, недалеко, пять минут.

Вместо колледжа Юрий пошёл дальше по улице, прямо в сторону городского православного храма. Храму было двести лет. Во времена Советов там находилось всё, что могло поместиться – от конюшни до детского картинг-клуба. Потом люди очнулись и восстановили храм Петра и Павла. Юрий как-то сам собой подумал, что ему уже двадцать один год. И что? Совсем немного. Молодой, красивый. Но тут будто кто-то сверху ему сказал: «Так двадцать один год, а ты только это заметил?»

Юрий даже оторопел, а ведь и в самом деле – двадцать один год! А что за ним? Что за этими двумя десятилетиями? Хорошо, первые шестнадцать – детство, а потом пять?.. Пять лет! Учился? Все учатся. Армия? Все в армию ходят. Да нет, рано ещё считать время, рано… И всё же у меня институт! Я уже учусь, целый год учусь. Он усмехнулся своим мыслям, но всё же, как не гнал их от себя, вынужден был признаться – двадцать лет пролетело, а он ведь и в самом деле не заметил? Так ведь и следующие двадцать лет не заметишь? Пролетят, оглянешься – там пусто? А как иначе? Так у всех, наверное? И он что мог, то сделал – в армии отслужил, в институт поступил.

Юрий поднял голову и увидел перед собой ограду храма. За ней высились купола «Петра и Павла». Храм был выкрашен бело-синей краской, купола сверкали золотом. Солнечный блик поселился на самом высоком куполе и слепил ему глаза. Юрий был крещёный человек, мать его – хирург, перед каждой сложной операцией читала какую-то молитву и крестилась, он видел это дома. Спросил однажды: «Помогает?» Она ответила: «Ты ещё не поймёшь».

Юрий подумал: «Если перекрещусь, может и мне поможет? А чем? Кто-то подскажет – что сделать?..» Надо бы самому это придумать. Он ещё раз глянул на купол и увидел, что блик стал уходить, тускнеть. Юрий как-то жуликовато оглянулся по сторонам, оглянулся ещё раз… не помогает, оглянулся в третий раз, робко, чуть ли не трясущейся рукой перекрестился… и тут же опять оглянулся – никто не заметил? Интересно, почему боюсь? Огласки, что верю в бога? И что? Сейчас все крестятся и все в церковь ходят. Мама говорила, что ходят в церковь сейчас умные. Может, и мне зайти? Нет. Рано. Потом. Перекрестился прилюдно – уже достижение!

Прямо перед ним был магазин продовольственный и через площадь – здание городского ЗАГСа. Интересно, если девчонку к ЗАГСу привести, как среагирует? Стесняться начнёт, кривляться. Впрочем, для них это серьёзно, не следует играть таким образом. Юрий сел в маршрутное такси на площади и укатил в «старый» город.

В салоне маршрутки Юрий набрал по сотовому телефону номер Рустама, когда тот ответил, спросил:

– Ты знаешь, что тебе уже двадцать один год?

– Так вместе ж праздновали? – ответил тот через небольшую заминку в мозгах.

– Это я помню, просто двадцать лет пролетело – заметил?

– Да нет.

– Следующие пролетят – что будешь делать?

– Не знаю.

– Так надо знать! Делать что-то надо!

– Я за рулём. Давай в другой раз, – и отключил свой телефон.

В «бюро» сказали обычное – для Вас пока ничего нет, хотите на уборку территории? Юрий попросил посмотреть что-нибудь из предложений для водителей, но предложений не было. Машинист автогрейдера – пожалуйста, права машиниста есть?

Обратный путь он проделал пешком. Мыслей прибавилось, потому как ощущать без мыслей свою никчёмность и бесполезность в большом городе, в родном городе, человек не может. Дорога его шла мимо студенческого комплекса колледжа. Юрий тоскливо глянул в сторону зданий, где сейчас должна была учиться Еся, вздохнул шумно, в голове мигом прокрутилось несколько вариантов зайти и встретиться с девчонкой, но ни один вариант не подошёл.

От большой скуки и осознания своей полной никчемности, Юрий, вместо того, чтобы искать какие-либо объявления о трудоустройстве, повернул в сторону гаражей, где находился его мотоцикл, и отправился туда.

Осеннее солнце грело по-летнему. Солнечные блики искрились на спицах мотоцикла. Тёплый воздух плотной массой напирал навстречу, немного пахло пролитым бензином на разогретом асфальте. Юрий подкатил к колледжу, постоял немного невдалеке от общежития Еси. Шлем не снял, подумал, что, наверное, сейчас похож на школьника, тайно влюблённого в одноклассницу, тайно подглядывающего за ней через окна её квартиры. Такое тайное стояние ни к чему не привело, Юрий плюнул на свои чувства и на новые, вчера родившиеся отношения, дал как следует «газу» так, что прохожие обернулись, да рванул на скорости вперёд. Куда? Да никуда. Вперёд.

Еся этим утром сидела на занятиях по фонетике. Фонетика, если не изучать этот предмет плотно, занятие довольно скучное. Представьте себе, сиди и разбирай отличие между тем, как слово пишется, от того, как оно произносится, тем более, если у одного человека произношение «екающее», а у другого «икающее»? Вначале было смешно, потом нудно. А может, учат неправильно? Куда министр образования смотрит?

Еся сидела рядом с Машей у окна, которое выходило на парадное крыльцо корпуса, Люся сидела за ними. Вместе с Люсей сидел за партой мальчик по имени Николай. Мальчик был русский, но на Есю смотрел пристальней, нежели на Люсю. Люся не обижалась, приговаривая при каждом удобном случае, что он «сдвинутый по фазе» на восток. Еся, втихаря, на коленках, открыла википедию интернета на своём планшете, написала имя «Юрий», нажала «Ввод». Википедия мигом выдала ей всё, что сама знала об имени Юрий.

– Окотэтто? – шепнули сзади голосом Николая. Еся обернулась на свою фамилию, кивнула вопросительно головой.

– У меня отец с друзьями едет на треколах через Обь на Полярный Урал… – прошептал он так, словно приказ зачитывал, – рыбалка… всё цивильно – домики, вода горячая… хочешь?

Отец Николая был приличным по уровню чиновником в городском коммунальном хозяйстве, имел связи и положение. Сам Николай особенно этим не пользовался, но при случае мог козырнуть особыми возможностями, а особенно деньгами.

– Хочешь? Два места впереди трекола я обещаю.

– Нет! – сказала Еся почти на ходу, поворачиваясь обратно, показав этим, что ей такие поездки совсем не интересны.

– Там есть квадроциклы, – шёпотом настаивал тот ей в спину, – можно покататься по горам… там озеро, и на нём гидроциклы…

– Нет! – сказала тихо Еся. – Не хочу!

– А что ты хочешь? – как-то запальчиво и даже где-то с обидой шепнул тот.

– Еська мужика своего хочет! – хихикнула рядом с Николаем Люська, – Еська себе мужика вчера нашла, Коля… настоящего! О! – Люська при этом восклицании руки в локтях согнула кулаками вверх, – Шея, как у быка! Будешь к Еське приставать – забодает!

– Дура! – шепнула та подруге, не оборачиваясь.

– Последние парты?! – громко призвала к порядку преподаватель.

– А хочешь, – не унялся Николай, словно и не услышав Люську, – утром в субботу летим через Москву в Сочи, вечером на месте, в воскресенье летим обратно… утром здесь!

– Нет! – отрезала шёпотом Еся.

– Сколько ж это стоит? – повернулась вместо неё к Николаю Маша.

– Одна ночь! – тут же брякнула Люська, – С ночёвкой же зовёт, не поняла?

– Та-ак, – в уме стала подсчитывать Маша, – до Москвы – двенадцать тысяч, там ещё столько же… обратно… в Москве… в Сочи… – и здесь же таинственно, – Еська, это по новому курсу не более полутора тысяч баксов, не соглашайся, он привык к дешёвкам из соседнего ПТУ.

– Не соглашаюсь, – шепнула Еся.

– А хочешь… – начал Николай, явно серьёзно, не слушая подружек.

– Не хочу! – обернулась Еся и сказала это вслух. Аудитория в двадцать пять человек обернулась на них. Преподаватель замолчала, посмотрела выжидательно. Николай опустил голову.

Машка показала подруге Еське вытянутый из кулака большой палец под партой, молодец, мол! Отшила! Тут же заглянула в её планшет, увидела слово «Юра», тут же на своём планшете написала что-то, показала Есе, там чёрным по белому вопрошали: «Любишь его?» Еся быстро и мило ответила по-дружески уже привычное: «Дура». Тут же пошла переписка с поворотами планшетов:

Маша: «Ну, хотя бы нравится? Или так – посидели, разошлись?»

Еся: «Нравится».

Маша: «Замуж пойдёшь за него?»

Еся: «Какой замуж? Учиться надо!»

Маша: «Так гражданским браком? Ему хорошо и ты при парне».

Еся: «Ему почему хорошо?»

Маша: «А что, с тобой плохо?»

Еся: «Не знаю».

Маша: «Обернись на Колю. У него уже слюна по подбородку течёт от одной мысли, что ты согласилась с ним в Сочи лететь!»

Еся: «Борьку пусть приглашает!»

Машка прыснула смехом на весь класс. Борька был их сокурсник, мальчик нежный, скромный, с влажными глазами, «мокрыми» губками и очень… очень женственный. Так бывает.

Езда Юрию очень быстро надоела. Остановился он на высоком берегу реки, прямо над старым речным портом. Вниз к реке вела деревянная лестница с перилами, уходя метров на тридцать вниз. Там стояли речные краны, пара буксиров и один небольшой сухогруз. Юрий подумал о том, может ли ему подвернуться работа в речном порту, хотя бы до окончания сезона навигации?.. А кем?.. Действительно – кем? А никем!

Мотоцикл нёс его дальше по городу, хотя дальше по городу было ехать некуда, потому ехал как-то так, петляя, как по кольцу. Кольца в городе тоже не было. Пару раз он привлёк к себе внимание двух сотрудников ГИБДД, один уже жезлом хотел взмахнуть, но передумал. Юрий сбавил скорость и пошёл в городской норме «сорок».

Дорога вывела его на загородную трассу. Ехал по полупустому шоссе и думал о том, как и где найти себе работу, да такую работу, чтоб по душе, да такую, чтоб и зарплату платили нормальную, да ещё, чтоб коллектив… На дорогу выскочил огромный упитанный заяц и, прижав уши к спине, стрелой перемахнул шоссе, по откосу спускаться не стал, а просто сиганул с откоса вниз и скрылся в кустах придорожной ивы. Юрий резко остановился, глянул в тундру – далеко шевельнулись ветки кустов – ушёл. Вот бы ты мне попался тогда в лесу!.. Так. А куда я еду?.. Он посмотрел вперёд – перед ним уже виднелись контуры выставленных самолётов и вертолётов, отслуживших свою службу и теперь стоящих на постаментах в виде памятников вдоль дороги на повороте к аэропорту. Куда еду? Что мне там, в аэропорту? Дальше на переправу? На Обь? А что на переправе? Паромы? Река? Буксиры? Город Лабытнанги? Что?..

Он развернулся и покатил обратно в Салехард.

В городе делать тоже было особенно нечего. Загнав байк в гараж, Юрий ушёл домой и весь день пролежал на кровати. Вечером позвонил Есе… Она говорила с ним весело, беззаботно, можно сказать, весьма заинтересованно, но… во встрече сегодня вечером отказала. Учёба. Вообще, эти первые недели в сентябре – самые загруженные. Позвони через… через пару дней?

Юрий позвонил Рустаму, тот находился ещё у себя в гараже, менял колесо, был занят. Юрий пересчитал, кому ещё мог бы позвонить? Пересчитал, но звонить не стал. Все тоже будут заняты, все тоже чем-то заняты, все тоже кем-то заняты. Так складывается мир, что если нет окружения, которое обычно создаётся на рабочем или служебном месте, то ты и не нужен, в сущности, никому. Конечно, друзья – есть друзья, но у них-то как раз свои рабочие места и своё окружение, которое тоже никуда не выкинешь, и у них по этой причине тоже не всегда есть время для таких вот… бездельников.

Поздно вечером вернулась с работы мама. После ужина позвала в кухню сына, пока мыла посуду, сказала:

– Может, тебе попробовать куда-нибудь завербоваться, раз здесь не можешь работу по душе найти?

Юрий подумал, помолчал и ответил:

– Я уже думаю, может, хватит по душе работу искать? Устроиться на любую, что есть в «бюро»?

– Смотри, работать тебе. Только это сложно – работать там, где душа не лежит. Обычно у молодых такая работа заканчивается стычками с начальством и даже увольнением. Молодые – горячие, сами всё знают, всё умеют, только делают не очень правильно и хорошо, а если ещё и не любят то, что делают… В общем, решать тебе, но я бы посоветовала, всё же хоть до зимы поискать работу и устроиться так, чтоб не увольняться через неделю.

Юрий смолчал. Он был согласен. Он во всём всегда соглашался с мамой, может, потому, что мама никогда не давила материнским авторитетом и не торопила с решением в жизни? Но он совсем был не согласен со своим сегодняшним положением некоторого изгоя общества, который никому не нужен и нигде не устроен. Другими, умными словами – не внедрён в социум.

На следующий день он вновь позвонил Есе. Поговорили недолго. Еся сказала, что вот завтра?.. Завтра среда, и у них в колледже занятия окончатся пораньше, а потому и задания все свои она сделает пораньше.

Однако в среду ничего не вышло, появились какие-то непредвиденные обстоятельства, о которых Еся говорить с ним не хотела, и у Юрия очень живо на всю грудь мужскую шевельнулось чувство ревности. Однако, мучиться подозрениями не пришлось, позвонил Рустам, отвлёк от бессмысленной и глупой возни мозгами.

– Представляешь, я сегодня еду со своим директором департамента, так? По объездной дороге едем, чисто везде, пусто, смотрю: на обочине лежит сумка… Ага, и я сразу вижу, понимаешь, сумка эта… как её?.. Инкассаторская, ага?.. Я торможу, быстро выхожу, смотрю, оглядываюсь – пусто везде. Подбираю сумку, несу в машину, с директором рассматриваем, ага? Там прямо вот выпира-ают деньжищи-то! Прямо выпира-ают! Но пломба есть, снаружи не видно, сколько денег!..

– И что? – не удержался Юрий.

– Как что? – даже замер тот, – Сразу директору говорю, надо в банк какой рвать, или в полицию. А что? – он послушал Юрия, но тот молчал, – Себе, что ли, брать?

– Не знаю, – замялся Юрий.

– Не-ет… нет, – решительно сказал тот, – Ты что? Аллах на небе… понимаешь? Всё видит. Нельзя. Дурной поступок вернётся к тебе, – он чуть помолчал и нерешительно, словно чего-то боялся, спросил: – А ты что, взял бы?..

– Не знаю, – проговорил Юрий, подумал, представил себя в такой ситуации и вновь, – не знаю…

– Очнись, друг! – попросил Рустам, – Один такой поступок – и вся жизнь потом… пустые слова. Чужие деньги. Радости не принесут.

Юрий опять смолчал, опять представил: а как бы он нашёл такую сумку с деньгами?.. Нашёл ведь, не украл? Нашёл!.. М-да… совсем худо. Скорее всего – взял бы. Тихонько так, без разговоров лишних, без бахвальства, просто взял бы и оставил себе… Странно. Юрий попрощался с Рустамом, прошёл из своей комнаты в зал, где у матери висела на стене икона Иисуса Христа, встал перед ней и посмотрел в глаза Богу… Хоть и крещён был, но молиться не умел. Посмотрел в глаза богу и спросил кого-то:

– А почему Рустам не взял? Он меня лучше? Просто денег нет сейчас, вот я и подумал так… – дальше не договорил, осёкся, замолчал, потому как внутри себя услышал: «Не надо извиняться».

К концу недели случилось событие, которое перевернуло скучнейшую жизнь молодого человека полностью. Мама пришла вечером рано, после операции, и спросила на всю квартиру сына:

– А как ты смотришь на возможность поработать в охотзаказнике? Это не заповедник, а специально содержащееся хозяйство, куда приезжают охотники и охотятся. Деньги за это платят…

– Откуда такая новость? – Юрий вышел из комнаты.

– Я сегодня оперировала как раз человека, кто заведует этим заказником, он случайно обмолвился, что вот был бы помощник, так не повредил бы ногу… Ну да это неважно. Я спросила про тебя, рассказала, так он сразу же и согласился. Поедешь? Только это не близко. Зимой можно на снегоходе за пару-тройку часов добраться, а летом… да и сейчас… на катере полдня добираться по протокам реки.

– А ты? Как ты здесь? Одна.

– Ты за меня не волнуйся, – села мама за стол и стала чистить картофель, – я тут как-нибудь, а тебе надо хоть на какое время, хоть что-то… Тем более, ты у меня из тундры бы и не вылезал, если бы можно было, охоту любишь, природу… я подумала, что это для тебя.

– Не знаю, – пожал плечами Юрий, – я о такой работе никогда не думал. Посмотреть бы?

Мама включила газовую плиту, поставила на неё сковородку, попросила:

– Телефон мой принеси.

Юрий принёс ей сотовый телефон, мама быстро набрала номер, сказала туда:

– Сергей Ефимович, это Шиловская… да-да, я тут с сыном говорю… да вот молодёжь нынче какая… говорит, посмотреть бы ему?.. Так. Хорошо. Как звать?.. Хорошо.

Она рассмеялась, сказала коротко:

– Да не знаю, есть ли у него девушка? Не говорит, но вздыхает уже. Спасибо.

Телефон отдала сыну и объяснила:

– Сергей Ефимович сказал, что можешь прокатиться туда, посмотреть, если подойдёт, то он тебя берёт без разговоров, если не подойдёт, поживёшь там пару дней и возвратишься домой. В субботу утром туда идёт катер. В полдень будете на месте, в воскресенье после обеда катер идёт обратно в город. Вроде как какие-то охотники едут на выходные, он позвонит капитану, тебя возьмут… – здесь она улыбнулась и договорила, – он сказал, что можешь туда взять свою девушку. Мест хватит. Девушка есть у тебя? Молчим? Что, с характером твоя принцесса тундры?

– А куда ехать?

– Куда-то другим берегом реки, по протокам, километров сто, может больше, может меньше. Что сказать?

– Так это завтра?

– Завтра.

– Еду, – сказал он решительно.

Тут же Юрий вернулся к себе в комнату, взял свой телефон, набрал номер Еси. Сегодня, в пятницу, она была занята. Вчера сказала, что в пятницу у них какой-то факультатив, который проходит раз в месяц, потому пропустить она не может.

– Алло! – браво сказал Юрий, – Северное сияние? Привет, это я.

– Привет, – успела выговорить она, а Юрий тут же обрушил на неё поток слов и предложений.

– У меня дело есть, тут один знакомый пригласил меня в гости… это как бы… это двести километров по реке вниз, на охотничью заимку, а?.. Я сказал, что один не смогу, ну, он сразу и говорит – приезжай с девушкой. Ты как?

Молчание, повисшее в телефоне, заставило Юрия усомниться в своей уверенности, уверенности в том, что Еся должна согласиться, что Еся просто была обязана согласиться, всё-таки – охотничья заимка, воля, тундра, это же всё её… всё родное, так сказать?..

Нерешительность девушки продолжалась какие-то секунды, но разве этого мало? Секунды жизни, секунды чувств, секунды страданий, сомнений и решений.

– Я не знаю, – совсем без фальши в голосе произнесла она, – а когда назад в город?

– В воскресенье, после обеда, вечером дома.

– Это с ночёвкой? – вновь без тени смущения и какого-то девичьего страха, спросила она.

– Ну да, – чуть ли не с бахвальством ответил он, – ну ты не думай… что ж там, места не будет тебе? Я тебе своё отдам! А сам уйду в тундру спать, я могу, я умею…

– Да я не про это, – едва не рассмеялась она, – а подумать можно?

– Так завтра утром уже ехать! – напомнил Юрий.

– Перезвони через полчаса?

И трубочку свою отключила. Юрий посмотрел глупо на свой телефон и возмутился:

– Что ж тут думать? Ехать надо! – набрал номер Рустама и сразу выложил ему все свои новости.

Рустам, оказалось, знал эту заимку, точнее, он назвал её охотхозяйством, но Юрию слово «заимка» нравилось больше: более романтичное, более экзотичное.

– Ты там был? – спросил он.

– Я не то, что был, я туда на «моторке» шефа нашего департамента возил. Места обалденные! Но долго ехать, часа два с половиной на хорошей скорости. Мы даже запасной бак горючки брали. Река рядом, точнее, большая протока, потому тихо всегда и рядом мелкая речушка течёт. Рыба, знаешь, прямо на отмель выходит, я одну с ружья застрелил! А тебя как берут, на «постоянку»?

– А как ещё? – возмутился Юрий, – Только я вначале сказал – поеду, посмотрю. Надо же знать, на что подписываешься? Еську с собой беру.

– Ишь, ты? – позавидовал Рустам, – А там как… там отдельная комната?

– Отдельная комната – от неё зависит, – сказал Юрий.

– Лихо. Я бы тебе показал на карте, где это. Приезжай ко мне?

– Нет. Не надо, – отмахнулся Юрий, – зачем? Гляну наяву. Потом уже на карте, да и что мне карта скажет?.. Мне же там работать, а не карту разглядывать.

– Я бы тебя сам туда отвёз… но шеф в субботу собрался вверх по Оби прокатиться, лодку не даст.

Еся, едва переговорив с Юрием, тут же достала все вещи, что были у неё для походов в тундру, быстро всё осмотрела, сложила на стуле стопкой. Подруги – Маша и Люся, уже сидевшие дома после занятий, так и не нашедшие за прошедшую неделю себе парней, вопросительно и выжидательно смотрели на такие приготовления, молчали. Очевидно, ждали разъяснений от подруги, но подруга, как специально, всё делала без лишних разговоров и все её приготовления никак не говорили о том, что она сейчас что-то начнёт пояснять. Первой не выдержала Люся, слезла со своей кровати, подошла к стулу, где лежали вещи, приподняла край, посмотрела, словно так могла что-то определить, глянула на подругу Есю и кивнула ей принципиально вызывающе. Еся увидела, но ничего не сказала. Приготовив все вещи, посмотрела на часы, села на кровать свою, взяла телефон сотовый, сказала туда:

– Юра? Привет, это Северное Сияние. Я согласна. Когда мне ждать? Ты заедешь за мной? Хорошо. Надо брать какую-нибудь провизию? Есть что там будем? Должно быть? Ладно…

Телефончик отложила в сторону, прилегла на спину с загадочными глазами, посмотрела в потолок и произнесла тягуче:

– Еду с милым на океан. На океан зовёт, – протянула она таинственным голосом, – думаю, под шум океанской волны сделает мне предложение… и признание… Нет, наоборот – признание, а потом предложение. Когда-нибудь слышали признание в любви под шум океанской волны? – посмотрела она вначале на Люсю, которая окаменела, потом на Машу, у Маши челюсть отвалилась, продолжила загадочно:

– Ой, девочки! На океане, даже на Ледовитом, под шум прибоя он объяснялся мне в любви, а потом, прижав руки мои к своей груди, опустился на колени и, стоя на коленях, убеждал меня выйти за него замуж, потому что я… только я… только я нужна ему… Только я!

Маша язык проглотила, Люся, параличом охваченная, забыла все слова. Потом разом девчонки выпалили:

– Когда едете?

На катере из команды, которую ожидал увидеть Юрий, было всего два человека – капитан и моторист. Капитан глянул на него, потом на его довольно объёмистый рюкзак за спиной, потом на Есю, стоявшую рядом, глаза его заметно оживились, когда скользнули по ладной фигуре девчонки, по обтягивающим бёдра джинсам, потом влажные губы спросили:

– А у меня что-то нет на вас плацкарты?

– Мы от Сергея Ефимовича, – сказал, сгорая от стыда за такие слова, Юрий.

– А-а, – протянул тот, – вона как! – и дыхнул на Юрия острым, явно свежим, запахом водочного перегара, – Ну-у… раз от Сергея, да ещё Ефимовича… проходите. Сидеть где будете – внизу или вверху?

– Нам без разницы, – сказал Юрий.

– Тогда садитесь без вашей разницы, – согласился капитан и явно качнулся.

Еся при этих словах очень как-то доверчиво и очень беззащитно ухватилась за локоть Юрия двумя руками, сумка на её плече качнулась и слетела вниз. Юрий взял сумку, забросил себе за спину и кивнул Есе на трап:

– Сможешь?

Она прошла первой по качающемуся трапу, тут же нашла место на корме, на боковой лавке. Юрий присел рядом, рюкзак и девчоночью сумку поставил у себя в ногах.

Катер был совсем небольшой, с десяток мест было в кабине, на корме две лавки, где могли уместиться по три человека на лавку. Сидел катер довольно низко, до воды можно было дотянуться рукой. Пассажиров было всего восемь человек. Три частных предпринимателя, среднего возраста, пёстро разодетые, выехавших на выходные водки попить да в какую-нибудь живность пострелять; пожилая пара – муж с женой, что работали на заказнике подсобниками, по говору очень походили на коми, или как за Обью говорят – зыряне, лет по семьдесят обоим, да Юрий с Есей.

День выдался погожий, тёплый. Очень походило на бабье лето. Небо по всему горизонту синело чистотой. Ветер почти не гулял, воздух был спокоен и умиротворён.

Катер ещё не отошёл от причала порта, когда на корму вышел один из предпринимателей, мужчина лет сорока, ухоженный, с глазами начальника, в защитном походном костюме, отвёрнутых ниже колена рыбацких сапогах и кожаной кепке сверху – всё было свежее, новое и блестело явным походным шиком и лоском. Он приложил два пальца к козырьку, как это делают герои иностранных фильмов и, склонившись к ним, отчётливо, нарочито громко и выразительно, произнес:

– Дядя Геня меня зовут! А вы, молодые люди, никак на прогулку? Могу сразу сказать, что поездочка ещё та будет, потому лучше держаться меня, со мной не пропадёшь. Верно, «чижик»?

И с этими словами указательным пальцем легонько, игриво и бесцеремонно «щёлкнул» Есю снизу-вверх по носику. Еся дёрнулась корпусом назад, дядя Геня усмехнулся, выпрямился и очень нагло, сально осмотрел Есю. Юрий вначале даже не понял ничего, подумал – может, знакомы, может какой работник колледжа, может… Через секунду понял, что незнакомы. Волна ярости, впервые после службы в погранчасти, окатила его по самую голову, голова загорелась, глаза вспыхнули, и он холодно, спокойно произнёс:

– Дядя, ты для начала руки в штаны себе засунь. И там привяжи покрепче. А то пальцы поломаешь.

– Да ты что, малыш? – удивился дядя Геня, но глаза как-то метнулись в сторону кабины, где устроились друзья, – Ты суръёзно? – поковеркал он слово.

– Да ты даже не представляешь, как для тебя с этой минуты всё может стать серьёзно. Потом захочется взад вернуть (сказал специально грубо и пошло), да не получится. Процесс, дядя, необратимый.

– Мальчик мой, – хотел взять его двумя пальцами за ворот куртки тот, но не успел, Юрий мгновенно перехватил его два пальца, сжал в кулаке и чуть надавил вниз, взяв, что называется, на излом… дядя Геня подался вперёд, качнулся, ноги слегка согнулись в коленях, лицо его переменилось и сразу покраснело. Юрий легко поддал носком сапога ему в подколенную чашечку, и дядя Геня мигом оказался на коленях перед Есей. Она ещё больше отшатнулась на спинку лавки. Здесь Юрий пальцы опустил, тот тяжело поднялся, глаза сверкнули, рот перекосился и сделал глубокий резкий выдох… Сразу не было понятно, что хотел сделать дядя Геня, но из кабины вышел второй мужик, чуть моложе на вид и крикнул:

– Генка! Водка стынет, сколько тебя ждать можно?

– Иду, Лёха, иду, – милостиво согласился дядя Гена покинуть корму катера.

У самой кабины обернулся, хитро улыбнулся Юрию и сказал злобно:

– Так мы вместе едем, остановок не будет, не сойдёшь – не выпрыгнешь, ты хоть это понял? – потом очень тихо добавил, – Щегол.

Едва он скрылся, как Еся тут же повернулась к Юрию, сказала взволнованно:

– Зря мы поехали, здесь плохие люди. Надо вернуться. Давайте скажем капитану, что мы передумали?

– Да всё будет хорошо, – успокоил он, – обещаю. По меньшей мере, обещаю, что этот тип нас волновать не будет. Такие страшными только кажутся, подонки всегда трусливы, как бараны. Да и почему мы должны сходить с катера, а не они? – он посмотрел на Есю.

Еся тяжело и протяжно вздохнула. Юрий наклонился к ней и сказал очень убедительно, по-мужски:

– Представь, что мы потом будем друг другу говорить, как вспоминать нашу первую поездку, если даже в глаза друг другу будет стыдно смотреть за такое малодушие?.. Мы сильные. Я с тобой.

Еся вздохнула ещё раз, глянула искоса на Юрия и спросила хитро:

– А что, будет и вторая поездка?

– Обязательно.

– А когда будем в глаза друг другу смотреть?

– Н-ну… я не знаю, – Юрий плечами простецки пожал, – может, через год?

– Почему так долго?

Юрий уставился глазами в дощатый пол катера, осмысливая, как ему понимать такой вопрос, потом сказал уже на всякий случай:

– Я про то… что… через год, день этот сотрётся в памяти, а наша шаткость духа, она останется в памяти, вспоминать будет нечего, а если и есть, так стыдно будет.

– У тебя есть запасное ружьё?

– Нет. Я и это взял, только так, на всякий случай. Вроде как посмотреть едем?

Катер забурлил винтами, быстро набрал скорость и вышел почти на самую середину Оби. Река была пустая, на открытом пространстве дул ветер, течение самое противное – рябь такая, что волна достигала двух баллов. Судно регулярно кидало волной по сторонам. Капитан стоял у штурвала в кабине катера, иногда к нему подходил «дядя Геня» и подносил «рюмку водки». Капитан уверенно опрокидывал её в глотку, не закусывал, упрямо, истерично выкатив глаза вперёд, вёл свой корабль вниз по течению.

Часа через полтора спуска по реке, пошли многочисленные протоки с обеих сторон. Юрий и Еся так и сидели всё это время на корме, в салон не заходили. К ним несколько раз выходила пожилая пара коми-зырян, приглашали закусить, но молодые люди отказывались. Тогда дедушка вынес им на корму два жареных куриных окорока с хлебом на газете, сказал громко:

– Что ж вы не едите? Надо кушать.

Юрий пробовал отказаться, сказав, что у них есть, но мужчина сунул еду прямо им на колени, рукой махнул и заковылял в кабину катера.

Через час он вышел снова, как-то тревожно огляделся вокруг, словно в этой однообразной местности можно было что-то отличить. Повертев головой, спросил Юрия, склонившись к нему корпусом:

– Тебя как звать?

– Юрий.

– Меня звать Григория, – представился он совсем беспокойно, – просто Григория. Лучше на «ты», мне так привычнее. Юрий, мы ведь вот сейчас проехали тут маленькую берёзку, так? С этого края?

– Не видел.

– Перед протокой стояла? – и он указал на ближний левый берег реки.

– Была берёзка, – сказала Еся, – подальше от неё ещё две стояли.

– Ну, так я же ему говорю, что он проспал протоку, повёл нас дальше по реке! – возмутился он, – Пьяный дурак!

С этими словами скрылся в кабине. Через минуту оттуда стал слышен крик, брань, голосов было вначале два, но скоро стали орать все, кто был в кабине, после чего «дядя Геня» и ещё один его товарищ вывели на корму Григорича под руки, посадили на лавку напротив Юрия и Еси и, погрозив кулаком, сказали:

– Здесь сиди и тухни!

– И к дяде капитану не лезь со своими советами, ты здесь никто! – напомнил дядя Гена, – Тоже мне… п-повар лосиный! А капитан знает, куда нам ехать. Пошли, Лёха, капитану налить надо, стресс снять.

Григория испуганно смотрел на них и не отвечал. Предприниматели ушли, Григория опять стал оглядываться и произнёс безысходно:

– Точно ушли дальше. Вот дураки! Он пьяный, не соображает ничего, а они его защищать!.. Ничего не изменилось, у кого власть и деньги, тот делает, что ему хочется, – тяжело вздохнул он.

– Вместе пьют, потому защищают, – сказал Юрий, ощутив, что во время появления двух предпринимателей на корме, Еся почти вжалась в него своим телом.

– Погибнем, – сказал Григории.

Юрий не нашёлся что ответить, Еся тоже промолчала. Через пару минут на корму вышла супруга Тригорина, села рядом с ним, сказала:

– Пролетели мимо, прав ты, Тригорин, я поначалу-то и не заметила, теперь вижу – не наши места.

– Это тётя Настя, – сказал Тригорин громко, – а это Юра, а тебя как? – глянул он на Есю. Она сказала своё имя. Тригорин, сквозь шум винтов, на удивление услышал.

– Еся? Это ты у нас по-какому? По-ненецки?

Наконец капитан приметил какую-то протоку, и катер лёг на левый борт, река осталась позади. Протока была не очень широкая, но явно очень глубокая. Вода в ней была тёмная, немного мутная, похожа на обскую, но без волнения и ряби на поверхности. Катер шёл, как по зеркалу, оставляя за собой расходящуюся треугольную полоску развода.

На корму вышел дядя Геня, огляделся вокруг, словно ничего особенного среди пассажиров и не произошло, сказал, как крикнул:

– Вот они и угодья! А ты тут брехал – проехали мимо! – глянул на Григорича и презрительно сказал ему одному, – К-комяк!

Тётя Настя при этих словах с ненавистью посмотрела на дядю Теню, но смолчала. Юрий не вмешался, Еся отвернулась в сторону.

Через полчаса на нос катера вылез сам капитан, встал там, приложил руку к козырьку капитанской фуражки и стал смотреть. Смотрел долго, ничего не высмотрел, спустился на корму, посмотрел отсюда, сказал что-то и ушёл в кабину. Катер здесь резко, на всём ходу, наклонился на левый борт, хотя и шёл ближе к левому берегу, и заложил такой вираж, разворачиваясь в обратную сторону, что чуть не зачерпнул воды бортом. Почти развернувшись, он крепко добавил обороты, винт сзади выбросил буруны пенистой воды, катер просто рванулся вперёд, здесь же гулко обо что-то ударился под водой, под бортом резко треснуло, как разорвало… Катер зарылся носом в воду так, что даже вытащил на поверхность гребной винт… все, кто был на корме, полетели в воду, судно мигом остановилось… через две секунды очень быстро, без лишнего шума и пузырей, катер пошёл ко дну.

От удара Юрий и Еся перелетели через весь катер вместе и вместе плюхнулись в холодную воду речной протоки. Юрий вначале, в суете, не сообразил, что делать? До берега было не более десяти метров. Прямо перед ним ещё плавал его рюкзак своим хвостиком завязки вверх, Юрий ухватил его, быстро повернулся, увидел в метре от себя Есю, голова её была мокрая, сама перепуганная, сумки с её поклажей рядом не было. За Есей бултыхали руками Григорич с тётей Настей. В руках Григорича бился о воду маленький вещмешок. Юрий без слов ухватил Есю за руку и потащил вместе с рюкзаком к берегу. Через пару метров, рюкзак свой швырнул изо всех сил на берег. Получилось. Они добрались до земли. На берег Юрий вывел Есю за руку. За ними, тяжело дыша, вылезли Григорич и тётя Настя. Берег был обрывист, и вода здесь сразу начиналась с глубины. На берегу они вновь глянули друг на друга, Юрий спросил:

– Жива?

Еся кивнула, оглянулась назад, сказал испуганно:

– А остальные?..

По воде к ним плыли две головы сразу. Юрий узнал в одной дядю Геню, в руках которого тонул и тянул и его на дно массивный рюкзак, вторая голова принадлежала Лёхе. Тут же за ними показались ещё две головы. В одной Юрий признал третьего предпринимателя, в последней, по тельняшке, определил моториста катера. Тот, что предприниматель, явно только-только выпустил из рук голову моториста, похоже, вытаскивая его из воды наружу за волосы. Капитана видно не было. Все четверо быстро гребли к берегу.

– А капитан где? – крикнул им Юрий, словно они могли что-то сейчас видеть или соображать.

– А, да пошёл он в баню, твой капитан! – ответил дядя Теня, отфыркиваясь от холодной воды, загребая по собачьи и толкая рюкзак перед собой под водой, – Рванина, пить не умеешь, что берёшься? Сволочь! Приплыли, называется!

Через полминуты все выбрались на берег. Капитан так на воде и не появился. Юрий быстро стянул с себя сапоги, быстро вошёл в воду, быстро выплыл на место гибели катера и там ловко, изогнувшись телом, нырнул на глубину. Вода сомкнулась над ним, и на берегу как-то стало в природе тише. Все сидели на рыжем мху, смотрели на тихую гладь реки. Прошла минута, Юрий не появился.

– Вот дурак! – сказала дядя Геня громко, для всех, – Гер-рой-геморрой! Туда же!.. Показал себя и пропал! Да и хрен с ним! – глянул на Есю, тут же, – Меня-я держись!

Тут над водой с шумом возникла Юркина голова, за ней показалась безжизненная голова капитана. Дядя Геня крикнул ему:

– Дохлый?

– Не знаю! – отплёвывался Юрий, подтаскивая тело капитана к берегу. Григорич и тётя Настя тут же подошли к воде, чтобы помочь вытащить человека на берег.

– Да он сдох уже, что ты его таскаешь? Отдай рыбам! – насмешливо спросил-посоветовал дядя Геня, глянул на своих друзей, что сидели и тяжело дышали рядом с ним, – Верно, Лёха?

Тот, что был Лёха, промолчал. Третий друг сказал примирительно:

– Ладно тебе, может ещё откачать можно?

– Ты чего, Костик? Этот хрен тебя чуть не угробил! Водила речной телеги!

– Не кричи, – сказал Костик как-то уверенно, и дядя Гена мигом замолчал.

Юрий вытащил тело капитана на берег, Григорич тут же стал ему щупать пульс, тётя Настя хватала себя за челюсть, что-то причитала. Юрий быстро подложил свою куртку под шею капитана, чтоб лицо смотрело назад-вверх, стал делать искусственное дыхание, крикнул Григоричу:

– Дыши ему в рот!

Григорич припал губами ко рту капитана. Дядя Геня увидел и рассмеялся:

– Ты, Григорич, его ещё в зад поцелуй! Может, очнётся?

Через минуту, вторую, капитан не очнулся, через минут пять усилий, Юрий обессиленно сел рядом, Григорич посмотрел на него и сказал:

– Поздно. Много воды нахлебался… или сердце слабое, не крутит мотор. Однако хоронить надо.

Юрий поднялся, надел сапоги, рюкзак открыл, глянул туда, стал молча доставать кое-какие вещи, намокнуть ничего не успело. На свет появилось ружьё, что-то из одежды запасной. Потом Юрий осмотрелся вокруг, спросил одну Есю, как старшую:

– Что скажешь, где костёр будем разводить?

– Да вон на пригорке, – кивнула она в сторону от реки, – ветер слабый, может, там дует немного? Да и надо, чтоб огонь с воды виден был.

Дядя Геня тоже проверял свой рюкзак, вытаскивая на свет оружие дорогое, столь дорогое, что на нём блестела инкрустация. Ружьё было пятизарядное, с коротким и от этого каким-то хищным стволом. После вытащил две литровые бутылки водки, положил осторожно на мох, какие-то многочисленные консервы, что-то ещё… Глянул насмешливо на Юрия и сказал:

– Ну что, молодой, доказал всем, какой ты храбрый и отчаянный парень? Поупражнялся с трупиком? Спас-сатель! Не умеешь – не берись!

Юрий без слов собрал все вещи обратно в рюкзак, закинул его себе на плечи и пошёл с Есей вверх на пригорок, где она решила развести костёр. Григорич с тётей Настей, не сказав ни слова, также поднялись и пошли следом. Дядя Геня всё проверял вещи из рюкзака, остальные молчали. Моторист не знал, к кому примкнуть, пьян он не был, явно в гибели катера не виноват. Лёша и Костик поглядывали на ушедших, потом на друга Гену, наконец, Костик сказал:

– Может, не стоит нам так, Гена?.. Всё же одни здесь… друг за друга держаться надо.

– Костя, – остановился перебирать своё барахло Гена, – мы в экстремальной ситуации. В экстремальной ситуации, чтоб не сдохнуть, нужен один лидер. Я лично в этом салаге, у которого вместо мозгов каша, лидера не вижу. Что он сделал? В речку нырнул? И что? Так он дурак!

– Почему дурак? Человека хотел спасти.

– Спас?! – в упор глянул на товарища Гена, – Спас?.. А если он завтра воспаление лёгких получит за своё выёживание, нам что? Лечить его? Ты будешь его лечить? А если нам потребуется сто километров обратно пешкодралом пыхтеть?! Ты его на себе понесёшь? Поступки надо совершать осмысленные, Костя, а не выставлять себя перед бабой! Хочешь идти ему сапоги нюхать – иди! Такие как он… через час сами будут хныкать и советов спрашивать. Слышал его вопросик бабе своей – костёр, где будем разводить? – попробовал он передразнить голосом Юрия.

– Тоже мне – мужик! Блоха!

На возвышенности Юрий разобрал рюкзак, повесил его сушиться на ветки высокой тонкой ивы, вещи разложил на мху. Еся осмотрелась быстро вокруг и ушла с тётей Настей поодаль, где среди чахлых деревцев и высоких кустов тальника виднелись остатки сухостоя. Там сразу затрещали сухие ветки. Григории походил вокруг Юрия, походил, губами пожевал, словно сказать что-то хотел да побаивался, да и спросил:

– А что, патроны-то есть у нас?

– Да, есть десять штук. Так взял, на всякий… картечь.

Он глянул на ружьё своё, тут же поднял его, нашёл патроны, зарядил ружьё, а оставшиеся боеприпасы прямо так, россыпью, рассовал по карманам.

– Это плохо совсем, – посетовал Тригорин, – совсем плохо. Еды нет, куропатка есть, утка есть, патронов нет, плохо совсем.

– Придумаем что-нибудь, – негромко проговорил Юрий.

К месту остановки подошли Еся с тётей Настей, принесли первые охапки хвороста. Тётя Настя кивнула на вещи Юрия, которые он вытащил из рюкзака и которые не успели промокнуть в воде, подняла длинный свитер и сказала:

– Юра, девчонку-то переодеть надо, пока её просохнет… – посмотрела на него и дополнила, – тебе-то что, а ей… ещё рожать.

– Тёть Настя? – умоляюще пискнула Еся.

– Да я и сам хотел предложить, – тут же сказал Юрий, поднял свитер, протянул Есе, – переодевайся, сегодня ты у нас сохнешь, – и здесь весело ей подмигнул. Еся улыбнулась ему, вспомнив костёр на болоте, взяла свитер, обернулась вокруг – где переодеться? Куртку с себя стянула, потом штаны, оставшись в лёгком чёрном тонком трико, рубашку снимать не стала, да и не успела… Сзади послышался весёлый голос дяди Тени:

– О! Пацаны! Тут уже бабы раздеваются! Налетай греться!

Все обернулись, перед ними стоял дядя Теня, за ним подходили Костик, Лёша и моторист катера. Вещи свои они оставили чуть поодаль, зачем подходили – было непонятно, в руках дяди Тени было ружьё. Он подошёл так весело, так разнузданно и сально улыбаясь, что слова его показались всем не бахвальством мужицким, а реальным призывом к действию. Юрий резко вскинул свой бокфлинт, практически не метился, стволы были наклонены чуть вниз, сразу громко и жутко, убийственно-резко прогремел выстрел… Из ствола вырвался густой белый дым, и возле ног дяди Гени взвился мелкий жёлтый песок на пригорке. Дядя Геня замер, потом быстро своё ружьё пятизарядное, дорогое, вскинул и выставил стволом на Юрия, возле его ног осталась ямка развороченной земли.

– Ты что?! – заорал он, – Ты что?!! Дурак?! Ты дурак, да?!

Так стоял и старательно метился ему прямо в лицо. Юрий не двинулся, стволы своего бокфлинта опустил и сказал дрожащим голосом, непонятно от чего, то ли от страха, то ли от злобы:

– Это я сразу хочу сказать – у кого будут такие мысли – застрелю! Всё ясно? Так что пока я на ногах – чтоб даже не пробовали фантазировать.

Он посмотрел на дядю Теню внимательно. Пока тот озверело смотрел на него через ствол ружья, Юрий не шелохнулся. Но лишь только дядя Теня дрогнул глазами, Юрий сказал:

– Теперь, я надеюсь, всё расставили по своим местам. Якши? – спросил он. (якши, татарск. – ладно, хорошо?)

– Ч-чего? – стараясь держаться молодцом, переспросил дядя Теня.

– Рахмет за внимание, – ответил на это Юрка, (рахмет, казахский – спасибо, благодарю)

И совсем уже демонстративно повернулся к оружию противника спиной, дав понять, что не боится. Дядя Теня зубами клацнул, плюнул громко. К нему подошли остальные, что стояли за спиной. Костик, что тому же Юрию почти в отцы годился, произнёс примирительно:

– Ты что, парень, он же пошутил? Ну-у… нехорошо, пошло пошутил, но пошутил, понимаешь?

– Нет, – резко повернулся и сказал Юрий прямо в глаза Костику, – поверьте, не понимаю! И дальше понимать не буду, будет так шутить, я пошучу ещё раз, только ровно между глаз ему! И любому другому! Всё! На этом здесь шутки закончились.

И уже демонстративно бросил ружьё на свои разложенные вещи. Дядя Геня крикнул, повернувшись к своим и, встав спиной к Юрию, вроде как показал, что также ничего здесь не боится:

– Нет, ну ты погляди, как мальчику везёт! – крикнул он своим, призывая их в свидетели, – Ну вот, если бы не вы, ребята, так покрошил бы в куски!..

– Ладно, – сказал ему Костик, – пошли вон к тому дереву… там сами костёр разведём.

Юрий сел на землю. Рядом присел Григория и тихонько сказал мудрым голосом:

– Так нельзя. Так плохо. Это оружие. Это опасно. Совсем рядом ты попал… ещё чуть-чуть… картечь ногу так и откусит… опасно, Юра.

– Тригорин, ну ты на них посмотри? – тихонько сказал ему Юрий, – Уроды! Как с ними ещё говорить? Они же языка нормального не понимают.

– Не понимают, – согласился Тригорин, – всё равно, – старик глянул на Юрия уже по-иному и подсчитал: – и патронов уже… девять. Ещё больше жалко. А порох-то у тебя дымный! – добавил он.

– Дымный порох, если что, просушить можно, – ответил Юрий, – в походе такой надёжнее.

Тётя Настя, помогая Есе переодеться в свитер, как в большое платье, похвалила сокровенно:

– А он у тебя защитник.

Еся не ответила. Внутри себя она ликовала от счастья, снаружи лицо было бледно, и губы дрожали. Может, дрожали от холода, что уже начал её пробирать, может, от страха.

Переодевшись, Еся сказала:

– Надо тальник рубить, который повыше. Шалаш какой-нибудь строить… ночевать негде, ночью холодно будет. Топора нет у нас?

Юрий достал из рюкзака небольшой топор, спросил больше для слова:

– Ставить где будем?

– Тётя Настя сказала: лучше здесь, с этой стороны костра, тут ветры обычно с севера… костёр надо под берёзой разложить, дереву это плохо, но только так можно вещи быстро высушить.

– Только ты, – Юрий глянул в сторону костра «дяди Тени», – далеко не отходи, а то сама видишь… люди разные подобрались.

– Хорошо, – сказала ему Еся таким покорным и безропотным голосом, что Юрий даже хмыкнул, что называется «про себя», и внимательно посмотрел на Есю, но та… сделала вид, что не заметила.

Конечно, длинный свитер на девушке – не лучшее украшение её фигуры, но когда на сотни вёрст девушка одна, а свитер очень похож на мини шерстяное платье, под которым тонкое трико и небольшие резиновые сапожки, то вид получается довольно привлекательный для мужских глаз.

Вещи от огня костра очень быстро задымились паром. Солнце, не по-осеннему тёплое, грело сверху. Григорич сразу определил температуру, смочив во рту указательный палец, как это делают для проверки ветра, и сказал авторитетно:

– Однако градусов пятнадцать будет.

Посмотрел на уходящее солнце и добавил:

– Да и ночь не холодная будет.

Посмотрел перед собой немного вниз, под ноги, и ещё добавил:

– Так и мошкары поменьше уже.

– Так и выживем, Тригорин? – спросил Юрий.

– Так и обязательно, – сразу поддержал он, глянул в сторону другого костра, который дядя Теня и его товарищи развели метрах в тридцати от них, сказал чуть презрительно, – вона… мошкара-то главная здесь.

Юрий вытащил из ножен свой охотничий нож, огляделся вокруг, словно место подбирая, сказал Тригорину тяжело:

– Капитана всё равно хоронить надо. Хоть как. Не валяться же ему посреди тундры?..

– Надо, – согласился тот, – пойду, у тех спрошу, может у кого что-то типа лопатки есть?

– Глупо, – сказал Юрий, но Тригорин ушёл к другому костру.

Простоял он там в виде просителя совсем немного, уже сразу от дяди Гены раздался громкий голос:

– Да сбросить в реку, и всех делов! Тоже мне, нашлась тут похоронная команда! Он, сволочь, всех нас здесь похоронил, лошадь слепая! Протоки не заметил! Декламировал там – кладу катер на левый борт! У би-ил бы!!!

Юрий ушёл на следующий пригорок, там высмотрел место посуше и повыше, вонзил нож в мох. Нож вошёл хорошо, мягко и вязко – повезло, пригорок был земляной, не глина. Скоро туда, волоча труп капитана за плечи, пришёл Тригорин. Тело осторожно положил рядом с местом будущего захоронения, сказал тяжко:

– Не дают ничего, даже ножа. Злые люди.

От костра предпринимателей очень часто слышались какие-то едкие реплики в их сторону. Юрий не обращал внимания, резал ножом землю, потом вместе с Григоричем вынимал её оттуда ладонями.

– Ты, Григории, кто по национальности? Коми?

– Да как коми, – почесал тот свой затылок, – не совсем и коми… отец коми был, мать из хантов… Вон тётя Настя, та чистая зырянка, а я так… наполовину.

– Давно на госзаказнике работаешь?

– Так, если по сезонам – второй пошёл. Я там зверюшек кормлю, да иногда Насте помогаю, она варит, ухаживает за всеми.

– А по жизни кто?

– Так по жизни зыряне мы, – удивился он вопросу.

– Да нет, я про работу, специальность?

– Работу? Работу всегда хорошо выполнял, всякую работу. На селе работал. Вначале на Иртыше сидели, потом сюда перебрались, выше… на Иртыше закрыли наше село, мы и перебрались.

– А живёте где, в городе?

– Так в городе, – согласился он, словно удивляясь вопросу, – на селе бы жил, да скотины нет… была бы скотина, на селе бы жил.

Могила получилась неглубокая. В метр. Дальше пошла земля мёрзлая, камень, а не земля, потому решили похоронить так. Прикрыли лицо его же курткой, опустили вниз и только-только начали землю сгребать, как сзади раздалось ехидное:

– Вот, вот, закопай его, подлюку! Чтоб не вонял здесь на всю округу.

Юрий и Григория обернулись, перед ними стоял дядя Теня, с ружьём наперевес, в руке был кусок хлеба с колбасой. Дядя Теня был «навеселе». Похоже, четвёрка друзей уже одну бутылку водки откупорила. Юрий ничего не ответил, Тригорин также промолчал. Дядя Теня постоял, но быстро понял, что провокация его не прошла, ушёл на первый же спасительный окрик от костра:

– Генка! Мы уже налили!

Григории с сожалением глянул на холмик:

– Эх, жаль керосина какого нет у нас.

– Для чего? – сгребая последнюю волну земли, удивился Юрий.

– Так полили бы вокруг могилки-то… глядишь, зверьё и не раскопает… ну-у… пока здесь лежит. Всё равно же будут вынимать да перевозить, нельзя так оставлять. И без гроба он…

Они воткнули в пригорок свежей земли колышек повыше, на него прикрепили капитанскую фуражку, постояли немного, Григории сказал:

– Спи спокойно, хороший человек. Свой путь ты прошёл.

С этим и ушли к своему костру.

Сев поближе к огню, Юрий собрал в одну кучку все свои продукты, что мог взять в дорогу, надеясь, что в заказнике с едой проблем не будет, глянул на тётю Настю, Григорича, спросил:

– У вас что есть?

Григории головой мотнул, тётя Настя вздохнула:

– Утонуло всё.

Юрий вытащил на свет небольшой овальный котелок, литра на два, доставшийся ему в подарок от повара погранчасти, пошёл к реке за водой, Есе кивнул на костёр:

– Надо какую-нибудь треногу соорудить, котелок повесить.

Пока выбирал место, где воды набрать, вышел к небольшому ручейку, что сбегал в реку по камням с крошечного уступа, зачерпнул, как следует сполоснул, зачерпнул вновь, здесь услышал ехидное и поучительное:

– Слышь, этот, как тебя?.. – Юрий обернулся, перед ним, чуть выше по берегу, присел на корточки уже нетрезвый дядя Геня, – Вот я тут ходил, глядел, так? Жратухи-то у вас немного, ага. Утонула. Голодуха, брат, это тебе не за бабу с ружьишка-то палить! Я вот и подумал: ты ещё не пожалел, что за этим алкашом в речку нырял, нет? Может, лучше было за барахлом бабки с дедом нырять, а? – и заржал громко, – Дед-то крупу вёз, да макароны с овощами, ага, сам видал! Три ящика на базу. Тушёнка! Дурачьё безграмотное! – встал он на ноги и пошёл к себе.

У костра Юрий увидел уже приготовленную, воткнутую в землю толстую суковатую палку, под углом так, что конец её нависал над костром. На палку он повесил котелок. Тёте Насте и Есе сказал:

– Надо бы хорошо поесть нам. Мокрые все. Как бы не заболеть. Готовьте всё что найдёте, а завтра… завтра видно будет, ночь бы пережить.

Со стороны небольшого леса появился Григория с двумя приличными сухими стволами деревьев, которые он тащил за собой волоком.

Понемногу небо темнело. Мутные воды реки становились густо-пепельными, где-то пела вечернюю песню таинственная невидимая птица. Закат был жёлтый, холода не предвиделось. На огонь костра постоянно летели крупные мотыльки, и чёрный жук с длиннющими усами дважды пытался залезть в самое пекло. Григория схватил его за ус и вышвырнул прочь.

– Вот глупый жук, – сказал он удручённо, – зачем самому в печку лезть? Кто толкает?

Тётя Настя с Есей сварили какой-то суп из банки тушёнки, лука и четырёх пакетов сублимированной лапши. Получилось даже вкусно. Булку хлеба, что взял Юрий, решили сразу не есть, оставить на будущее. Ложки у Юрия было две, Григории и тётя Настя, оказалось, ложки носили в куртках, в боковых карманах, как обычно носят авторучки. Все четверо сели к костру так близко, что оставшаяся влага на одежде тут же запарила вверх белыми хвостиками. Обувь сняли, насадили на ветки, сушили здесь же.

Скоро от огня света стало больше, чем от неба. Опускалась осенняя ночь. С наступлением темноты сразу упала температура. В стороне горел такой же костёр, рядом виднелись четыре мужские фигуры, часто костёр сотрясался взрывами мужского смеха. Шалаш, что построили из веток Еся и тётя Настя, был невысок – в метр, но хорошо сложен, на земле густой растительной «периной» были уложены тонкие ветки берёзы и лапы лиственниц. Костёр горел в метре, была надежда, что тепло будет доставать до жилища.

– Ветерочек боковой, – сказал Григорич, когда с едой закончил, – надо на ночь пару лесин друг с дружкой положить?.. – и посмотрел на Юрия, – Чтоб грел ночью-то. Правильно? – спросил и сразу и ответил, – Я вона две стволины сухих лиственниц приволок, – и он кивнул в сторону, – враз на ночь и хватит.

– Этих звать не будем? – спросил Юрий, не поворачиваясь к соседнему костру.

– А зачем звать? – удивился Григорич, – Они не пойдут, – У них там водка есть, зачем им другое? Сейчас перепьются и заснут, кто где сидит. Утром замёрзнут… начнут орать, что костёр потух, я такое в прошлом году постоянно видел у нас в заказнике. Перепьются, до дому не доходят и спят, где упали, утром матерятся.

– Сам-то часто ночевал в тундре? Под открытым небом? – спросил Юрий, прикладываясь на локоть после ужина. Сытость сразу добавила тепла в организме и даже не совсем высохшая одежда не холодила теперь тело, а лишь неприятно льнула к нему, отчего кожа начинала зудеть.

– Да как, – стал вспоминать Григории, – у меня же отец – настоящий коми… с республики. Переехал на Иртыш, там с матерью познакомился, но меня к себе на родину часто возил, вот по тайге я в детстве мно-ого ночевал с ним, а потом как женился, так всё как-то на природе жили, рядом с лесом. Что в лесу ночевать, если дом рядом?

– Отец кто был?

– Так охотник был, зверьё бил. Ходил в парму (парма, (коми) – тайга, лес) на месяцы, вот, наверное, он за всех и наночевался под небом. Хоро-ошо стрелял.

– Белке в глаз?

На этот вопрос, который Юрий задал где-то серьёзно, а где-то по привычке человека, который, когда разговор заходит об охотниках-промысловиках, всегда вспоминает такую оценку профессионализма. Но Григорич вдруг рассмеялся, да так весело и задорно, что их услышали у другого костра, обернулись, посмотрели, Григорич успокоился, глянул чуть ли не исподтишка на Юрия и, мотнув головой, повторил его слова, явно передразнивая, но без ехидства:

– Белке в глаз… скажешь.

– А что здесь особенного? Я слышал, что охотники…

– Байки это всё, – оборвал его внезапно Григорич, – для любителей. Ты белку видел, Юра? Она же головой вертит тридцать раз на секунду! У меня ещё при коммунистах друг был таёжник… пушнину добывал в парме… белку бил дробью. Примерно такой, которой уток бьют. Однако, так.

– А как же шкуру портить? Дырки от дроби? – спасительное произнёс Юрий. Григорич ещё раз на него посмотрел мудро и тихонько проговорил, вроде себе, но чтоб слышали все:

– Зашьё-ёт государство… дырки-то.

– А Вы, Юрий, сами охотник? – уловив момент затишья в разговоре мужчин, поинтересовалась тётя Настя.

– Нет. Я пока никто. Надо было после армии по контракту идти, где-нибудь здесь в Арктике. Домой было бы недалеко ездить. Сразу не сообразил. Но я учусь. Буду экономистом.

– Нельзя говорить так, – сказал раздумчиво Григории, – как это – никто? Так не бывает. Человек, он всегда кто-то… ты вот – потом экономист… сейчас вот – защитник наш.

– Лучше дома жить постоянно, а не ездить, – молвила Еся и тут же чуть смущённо глаза опустила.

– Почему? – Юрий ничего не заметил, был прост и невозмутим, – Я в Арктике служил, мне нормально. А если по контракту, так домой могут и частенько отпускать, не только в отпуск.

Тётя Настя глянула на него несколько насмешливо, как смотрят умудрённые опытом женщины на молодых недотёп, тут же сказала поучительно:

– Еся имеет в виду, что лучше, когда мужчина всегда рядом, дома, а не приезжающий по выходным.

Еся ещё больше смутилась. Юрий взгляд бросил на неё, травинку сорвал рядом и закусил зубами.

– Когда работы нет в городе, то согласишься и на выезд, – проговорил он в сторону.

Здесь от соседнего костра послышалась громкая ругань, очень быстро ругань перешла в брань, дядя Геня вскочил на ноги, было слышно, как он бросил кому-то:

– …да ты тут кто?! Ты тут никто! У тебя даже хавки своей нет, вон выброшу от моего костра, будешь, как собака, в кустах спать, да травой питаться! А то нашёлся здесь – мотори-ист! Кому ты нужен без мотора да без «корыта» своего?

– Генка, ну извини? – послышалось в ответ, – Ну, извини?.. Ну, я не хотел, так… вырвалось.

– Так рот зажми крепче, чтоб ничего не рвалось оттудова!

На этом дядя Геня сел обратно к костру, и уже через секунды там разливали водку дальше.

– А вот же как интересно, – смотря на соседний костёр, и явно под впечатлением от увиденного, произнёс рассудительно Григорич, – вот ещё несколько часов назад, так?.. Заглохни двигатель у нашего моториста Федьки, так? Вот заглохни посередине пути, посередине реки, так, наверное, руки бы ему целовали, чтобы завёл двигатель, а? – и посмотрел вопросительно на Юрия, – А теперь? Полоскают его как хотят, – он выразительно погрозил кому-то указательным пальцем возле своего лица, словно для вескости, и проговорил очень существенно: – Человек без дела – и не человек совсем! Есть дело – ты уважаем, нет у тебя дела, не нужен никому.

– Многое, Григорич, деньги решают, – сказал на это Юрий, – деньги и то, что с ними имеешь. Пусть даже дела у тебя и нет никакого.

– Это как? – очень искренне удивился тот, – Как же так?

– А ты посмотри на этого дядю Геню?.. Какое у него сейчас дело? А есть ружьё, есть провиант… с водкой. Есть сразу и положение. Уважают до полного своего уничижения.

– Ну-у, – протянул Григорич с усмешкой, – какое это уважение, Юра?.. Что т-ты… это страх. Страх и растерянность. Человек, может, никогда не тонул в реке? Никогда не оставался вот так в жизни своей посреди ничего? Потянулся к сильному. Себя подмял под другого, зато сохранился. Он сейчас, может, даже и не понимает, как его при всех из человека собакой делают? Лишь бы выжить.

– По мне, так лучше сдохнуть, нежели такое обращение с тобой.

– У тебя характер другой. Ты как – стрелять-то умеешь по дичи? Завтра у нас особо еды не предвидится, а «мэчээс» (МЧС) тоже не приедет. Надо как-то и нам выживать. Я смотрю, вон соли есть у тебя целый пузырёк, зря не сыпьте никуда?..

Он сказал так и посмотрел сначала на Юрия, потом на Есю. Юрий кивнул безучастно, предложил:

– Ну так, ты возьми сразу себе? Чтоб аккуратно.

– Настя? – взял пузырёк Григории и подал супруге, та сразу взяла, – Припрячь?..

– Думаешь, здесь дичи полно? – спросил Юрий, чуть приподнимаясь на локте и оглядываясь в сумерках.

– Не полно, но, всяко, куропатка ходит, кормится. А раз деревья растут, так и тетёрка залетает, я на берегу заячий след видел, хор-роший такой, крупный!

– На зайцев сезон ещё закрыт, – начал Юрий, и Тригорин сразу рассмеялся.

– Какой сезон, Юра? Нам бы не сдохнуть. У тебя вон патронов девять штук, а жить сколько? Глухарку или тетёрку если пришлёпнешь, так на пару дней хватит, а если по куропатке стрелять? Дробь какая?

– Картечь.

– О! – вновь выразительно поднял он указательный палец перед лицом, – На глухаря да на зайца пойдёт!

От соседнего костра поднялся дядя Теня, подошёл, ружьё у него было зажато в правой руке, стволом вниз. Дядя Геня был уже совсем нетрезв, и, похоже, никак уняться не мог. Подошёл спокойно, вроде как на правах главного здесь, или хозяина какого. Григорич сидел к нему боком, не обернулся. Дядя Геня ткнул его стволом в плечо и сказал пренебрежительно:

– Слышь, комяк?.. Ты это… соли нам дай? У нас сало, ёшты-манашты… этот Костик, дурак, взял недосолёное… в рот не лезет, слышь, я с кем говорю? – и опять ткнул его стволом.

– Нет соли, – ответил Григорич в ту сторону, куда смотрел, – утонуло всё в реке, все три ящика.

– Так иди, нырни в речку и достань? – непонятно, то ли приказал, то ли предложил тот.

Григорич, сидя на своём месте, обернулся на него, снизу посмотрел, как на психически больного, но пьяные глаза дяди Гены было не пробить, тогда ответил резонно:

– Так растворилась соль?.. В воду же упала?

Дядя Гена секунду смотрел на него, словно взглядом мог что-то изменить, но явно слов не найдя и ничего не придумав, крикнул:

– Так иди и найди!

– Где – найди? – вновь посмотрел на того Григорич.

– Мне откудова знать?! Ты у нас повар, или ты башмак рваный? И вообще!.. Ныряй давай! Там банки были железные с тушёнкой! Я видал! Понял?! Железо не растворяется!

Юрий, всё так же полулёжа на локте, выплюнул травинку и, не смотря на дядю Гену, произнёс очень отчётливо и злобно:

– Ты бы рот закрыл для начала?

– Да ты что? – хотел рассмеяться тот, будто впервые обнаружив Юрия рядом, – А для конца?

– К огню своему беги, – сказал он твёрдо, – успеешь, и хорошо на том.

Тётя Настя сразу голову вниз опустила, Еся смотрела безотрывно на дядю Геню, сжалась вся и, казалось, готова была броситься то ли прочь отсюда, то ли на самого дядю Гену.

Дядя Гена подошёл вплотную к Юрию, ткнул сверху стволом пятизарядного ружья ему в лицо, ткнул больно, так, что голова парня даже дёрнулась в сторону, сказал:

– А если я тебе полбашки сейчас снесу, это нормально для конца?

– Людей испугаешь, – сказал Юрий спокойно, но с дрожью в голосе, – свидетелей. Ты же трус… трус и слабак… тебя ткни разок под рёбра гвоздём, так ты и уделаешься сразу.

– Я уделаюсь?! Я? – узкими губами повторял тот и уже просто упёр ему в лицо ствол, – Я уделаюсь?..

По лицу дяди Гены было видно, что он уже готов нажать на спуск. Юрий медленно, не трогая ствола, повернул к нему лицо, глянул в глаза, прочитал, что хотел, сказал ровно:

– Ну так, у тебя же сейчас ружьё?..

– Что ружьё? – переспросил тот, явно не поняв, к чему это сказано. Юрий быстро, уловив момент, схватился рукой за ствол и легко отвёл его в сторону от себя, ружьё не выстрелило. Дядя Геня попытался вырвать своё оружие, но Юрий не дал. Поднялся медленно на ноги, ствол так и держал зажатым в ладони, потом посмотрел в глаза противнику. Дядя Гена, хоть и был пьяный, но ситуацию оценил хорошо, в глазах мелькнул испуг. Юрий рванул за ствол, и ружьё мгновенно оказалось в его руке. Дядя Гена испуганно метнулся в бок, где на земле лежало оружие Юрки, но не успел. Цевьё пятизарядки клацнуло затвором, из него выпал не стрелянный патрон.

– Сколько у нас в магазине? – спросил Юрий несколько ехидно, – Ещё штуки четыре? Что примолк? Говори что-нибудь. Соли там требуй, вина, хлеба, зрелищ… Ну?

– Ты этого… – дядя Геня стал отходить мелким шагом назад, – ты с оружием не балуй… а то я вас знаю, молодых… ага… не балуй, сказал!..

Юрий четыре раз щёлкнул «плавающим» цевьём, и из коробки ружья выскочили четыре новеньких патрона, упали на мягкий мох рядом. Юрий глянул на ружьё и резко выбросил его от себя. Дядя Геня воровато глянул на свою пятизарядку – успеет первый? Тут же взгляд его проскользил к вылетевшим патронам, губы сжались. Юрий на свой боркфлинт даже не взглянул, словно специально показывая, что совсем не боится.

– Ну ладно, – тяжело, устало сказал дядя Гена, – побаловались, и будет, пойду к своим.

Он спокойно и равномерно, без суеты, подошёл к ружью, поднял его, глянул – не поцарапалось ли? И пошёл, ни слова больше никому не сказав. Григория, едва противник удалился, тут же патроны его с земли подобрал, посмотрел на торцевую прокладку, прочитал:

– Два ноля! Юра, дробь два ноля! У тебя двенадцатый калибр? Наш калибр! На тетерку пойдёт два ноля, даже на зайца пойдёт! Пять штучек, а? В честном бою мы завладели боеприпасами противника!

Он аккуратно рассовал патроны по своим карманам. Юрий сел на землю, сразу оружие своё к себе ближе придвинул, потом спросил всех:

– Интересно, с такими соседями, спать-то как нам? Перестреляет ещё в ночи? Может, караулить будем?

– Не-е! – тут же отмахнулся Григория, – У меня Настя спит как кошка… чуть что – услышит, разбудит тебя, ты, главное, ружьецо сбоку положь, а?..

Ночь в северных широтах опускается очень медленно. За полярным кругом сумерки длятся час, а то и больше. Небо меркнет почти неуловимо, очертания окружающей природы словно теряются вокруг, пропадают. Птицы кое-где ещё галдят по кустам, да, видно, уже утомились, щебетанье их глухое, как перекличка перед сном. Закат долго идёт, солнце будто раздумывает: закатываться ему или подождать ещё немножко? В сентябре солнце, замлевшее от тягот дневных, уходит ненадолго, уходит чуть отдохнуть за горизонтом. Посидит там, подумает и выходит обратно. Выходит солнце торжественно, новый день возвещая, яркое, пронзительно-яркое; всё вокруг оживает: роса на траве и листьях искрится, птицы просыпаются, местность заливается от их пения – начинается новый день. И так тысячи лет, и миллион. Через миллион лет река может изменить русло, а всё остальное останется таким же… и на том же месте, если… человек не придёт сюда жить.

– Однако, ты, Юра, ложись с краю здесь, – указал Григории место в шалаше слева, – я тут справа, а девчонок-то между положим, так?

Шалаш был невелик в размерах. Заходить в шалаш пришлось, хорошо согнувшись, сам вход сверху прикрыли курткой Григорича, что ещё не просохла, и пользы от неё хозяину было мало. В безветренную погоду жилище было сносным. Когда улеглись, тишина тундры стала столь ясной и чистой, что голоса пьяных мужчин у костра, в трёх десятках метров от них, слышались, словно те сидели под боком. Лишь когда от влаги трещали поленья в костре, голоса уходили за них, словно прятались, и становилось тихо, покойно.

Еся легла на бок, лицом к Юрию, поджав к себе коленки, руки в кулачках сложила у подбородка, сжалась вся и стала совсем беззащитной. Немного поворотившись на ложе, она, как-то незаметно и естественно, прижалась к нему всем телом и сразу утихла. Юрий, лёжа на спине, ни слова не сказав, приподнял её голову, завёл под неё свою руку, обнял девчонку за плечи… Еся ничего не сказала, но на плече устроилась уютно. Григории и тётя Настя даже и не ворошились.

– …да я кого хочешь могу застрелить!.. Мне надо будет, так я знаешь… не посмотрю… но, это в приципах! Мне с этим салагой связываться не в жилу. Разборок куча, а понтов, понтов!.. – донеслось от костра, тут же громко треснуло горевшим деревом, – Надо, так по-хорошему, у этого мальчика ружьецо отобрать и, вона, Лёхе отдать. Пойдём, Лёха, с тобой на охоту завтра?

– Пойдё-ём, – донеслось от Лёхи.

– Плохо, что мы по разным кострам сидим.

– Ой, Костик, ты у нас «мать Тереза», твою мать! – вновь прорезался тот же голос дяди Гены, – Что с ними цацкаться? Сами лезут на неприятности! Я смотреть ни на кого не буду, я и комяка этого, и пацана могу… девчонку оставим, ха-ха… пригодится!

Сильно стрельнуло бревно, затем зашуршали искры, кто-то ойкнул.

– О! Гляньте, наш моторист проснулся!.. – тут же констатировал дядя Гена, – Где твой катер, чучело? Похерил ты свой катер! Кто ты без катера? Куча навоза ты без катера! У тебя даже имени нет, как у этого вон комяка в чулане!

– Это шалаш, – похоже, ответил моторист.

– Пофиг мне ихий шалаш-калаш!

– А звать меня Фёдор, – сказал он же, – я тоже комяк. Ты бы поменьше языком болтал? Тебя же никто не унижает?

– А кто меня тут унизит, а? – взвился дядя Гена, – Ты, что ли? Сразу застрелю!

– А если бы у тебя ружья не было? – спросил Фёдор-моторист.

– Удавил бы!

– Болтаешь.

– Лёха, глянь! – возмущённо призвал друга дядя Гена, – Этот-то у нас попил на халяву, поел на халяву, поспал здесь у нашего костра, очнулся и права качает, а? Может, завалим его? Костик, это ты этого барана за бошку из катера вытягивал, когда ко дну шли? На хрена, с тебя спрашиваю, ты его вытягивал, а? На хрена?! Ящик с хавкой тянуть надо было!

– Да не ори ты, – попросил ещё один, похоже, Костик, – кого успел, того и вытянул, пока воздух был…

– Где у тебя воздух был? – насмешливо спросил дядя Гена, – У каком месте?..

– Как с тобой люди работают, Гена? – спросил Костик, – Ты и с народом так же говоришь?

– С каким народом? – презрительно спросил тот, – Это которому я работу даю? Которому я сдохнуть с голоду не даю? С этим народом? Как заслуживает кто, так и говорю, Костик!

– Слава богу, я к твоей фирме никаким боком.

– А я так и говорю, – не угомонился дядя Гена, – кто нужен – говорю по-другому, кто так себе… пыль-грязь дорожная, как в том фильме, так вот так и говорю. А не нравится, так вали отсюдова на хрен!

– Это ты мне?

– Пока нет.

– Так и потом нет, – ответил Костик, – костёр всё-таки я сложил, дрова я принёс, огонь держу…

– И хавку мою пожрал, да? – вспомнил дядя Гена.

– Ну, а ты погрелся, да? – в ответ спросил Костик.

– Да хватит вам! – встрял Лёха, – Нам сейчас ссориться нельзя. Сидим бог знает где, да ещё с этими… с соседями не в ладах.

– А не надо было гонор свой показывать, да и перед девкой выдрючиваться! – сказал сразу Костик, – Надо было спокойно говорить и без всяких претензий!.. А то двинул лозунг – бабы раздеваются, налетай греться!

– Да ты кому всё это говоришь? – взвился опять дядя Гена, – Ты мне это говоришь? Да я тебя, мерзавца, тут кормил два часа!..

Здесь от костра донёсся грубый, но живой, здоровый мужской хохот. Хохот звучал недолго, но звонко.

– А что ты ржёшь?.. Ком-мяк!

– Фёдор меня зовут, – без лишних обид напомнил моторист, – просто весело, как ты жрачку в часах посчитал. Знаешь, наесться можно и за пять минут прилично.

– Это когда есть!

– Жалеешь, что ли? – спросил Фёдор.

– Жалею – не жалею, но ты мне должен, понял? Я тебя кормил, ты мне должен.

– Ладно, вернёмся, расплачусь по ресторанной цене, годится?

– Не годится, – отрезал дядя Гена, – ты мне здесь должен. И вообще!.. Кто-то будет делать какую хату, или нет? В конце концов, я тут для вас всех старался, когда припасы свои из воды спасал!..

– Свои, – сказал Костик.

– Свои! Но ты их ел! Ещё и водку мою пил! А то заберу сейчас вон весь рюкзак, да уйду вон к тем спать!

– Ой, ха-ха-ха! – сказал раздельно Фёдор, – Они тебя примут! Парень вон шмальнёт с обоих стволов.

– Шалаш резать поздно, темно уже, – раздался голос Лёхи, – перекантуемся сегодня так. Надо, Генка, твой коврик туристический…

– Мой коврик! – успел крикнуть Гена.

– …твой коврик, твой! – поправился громче он, – постелить поперёк да всем и лечь на него… ноги-то не так мёрзнут, как спина… понимаешь?

– Понимаю, понимаю, дорогой мой, – сочувствуя, и всем разом ответил Генка, – только по вашему разговору, я так понимаю, что уважения от вас никакого, потому, как единственный владелец коврика, решаю так: каждый подкладывает под себя свой коврик! Всё!

– Сволочь, – сказали тихо.

Ночь прошла спокойно. Как в шалаше, так и у соседнего костра все остались живы. К восходу солнца там стали слышны проклятия в адрес утренней свежести, росы и всего прочего, чем так прекрасно рождение нового дня. Как и обещал дядя Гена, спал он на своём туристическом коврике в полном одиночестве, вытянувшись вдоль. Потому один и не замерз совсем.

Проснулся Юрий, лёжа на боку, перед собой увидел затылок Еси. Голова её лежала на его руке, вторая рука Юрия обнимала Есю за талию, плотно притянув к себе. Проснулся Юрий первым, потому как довольно прилично знобило. Он осторожно отпустил барышню, поднялся, приоткрыл занавесь из куртки Григорича, выглянул наружу. По реке плыл лёгкий туман, перед шалашом вся трава была в росе, ночной костёр из двух брёвен почти догорел и дымился сейчас чуть в стороне от кострища, на самом его конце.

Юрий вышел из шалаша, тут же перекинул горящие брёвна к кострищу, подбросил сухих веток, огонь занялся лихо и бодро. Из шалаша вылез Григории, потрогал свою куртку: высохла?

– А что, Юра, – сказал он рассудительно, – никак надо пораньше на охотку сходить? Я думаю, здесь должна быть протока маленькая, тихая, всяко, на ней должна остаться утка. Места не пуганные. Утка ещё не снялась на юг. И патрончики пойдут вчерашние, а то картечью по утке – разорвёт всю.

– А с чего ты думаешь, что здесь протока должна быть?

– А вчера, когда с девчонками дрова носил, так видел там вон озерцо, а там, вроде, протока?.. Так и крякало что-то.

В шалаше зашевелились, и скоро оттуда показались Еся и тётя Настя. Обе быстро вышли к костру. Еся, слегка ёжась от свежести утренней, кивнула в сторону, куда указывал Григорич, сказала серьёзно:

– Там протока и заводь большая, мелкая, с осокой по сторонам, утка может сидеть. А к озеру трудно подойти, болотисто, да и открыто всё, утка сразу увидит.

Собравшись на охоту, Юрий поговорил с Григоричем, сказав, что с соседями оставлять женщин одних – большой риск. Григорич прослушал, что-то взвесил, тут же отдал пять патронов с дробью и сказал:

– Правильно говоришь, я останусь.

От соседнего костра послышалось чей-то недовольный голос, четыре пары глаз глянули туда, сразу же раздался командный окрик дяди Гени:

– Так нет, если не хочешь, сиди голодный! Я тебе что – по бабам собрался гулять? Жрать-то нечего скоро будет. Или у тебя есть что в запасе? Тогда сиди и не гавкай тут. Костёр вон держи.

С этими словами мимо них, но на расстоянии, прошли дядя Теня и его лучший друг Лёха. Дядя Теня нёс свой пятизарядный дробовик стволом вниз в правой руке. Проходя мимо, дядя Теня крикнул Юрке:

– Смотрю, костерок-то у вас со-овсем голодный! Опухнете скоро! А туда не ходи-и, – кивнул он вперёд себя, – зава-алим! – и оба заржали в полное горло.

Юрий ничего не ответил, просто глянул и отвернулся, будто раздумывая. Его путь, который указывал только что Григорич, и места, о которых говорила Еся, сейчас лежали в том же направлении.

– Не ходи туда, – сказал сразу Григорич.

Юрий не ответил.

– Григорич прав, – подошла к нему вплотную Еся и сказала неслышно, – ты у нас один, а их четверо. Ты помни. Может, в другой стороне тоже есть озёра с дичью? Сходи, проверь. За день никто не умрёт с голоду.

Сколько нужно иметь силы воли молодому мужчине, чтобы, пренебрегая своими принципами, своим характером и просто мужской гордостью, взять и послушать старшего, а с ним – милую свою девушку, и не пойти в одну сторону с этим негодяем из-за простого упрямства? Сколько? Да нисколько. Надо просто уметь рассуждать и прислушиваться к словам и мыслям других людей, особенно, когда знаешь, что ты здесь и в самом деле один на всех защитник. Юрий за дядей Геной не пошёл. Пошёл совсем в другую сторону. Проходя мимо их костра, увидел, как моторист Фёдор, в отсутствие Костика, тихонько льёт себе из большой бутылки полстакана водки. Юрий усмехнулся ему, а тот страдальчески глянул в ответ и, не выпуская бутыль, прижал указательный палец к своим губам, чуть склонив голову на плечо. Юрий мотнул головой и согласно кивнул – не скажу, мол, никому.

Проходил Юрий на охоте практически весь день. Вернулся лишь после обеда, почти к вечеру. В той стороне, куда пошёл, он не нашёл ни одного приличного озерца или болота. Нашёл то ли протоку узкую, то ли речку тихую, видел приличную стаю уток, которая при его появлении сразу поднялась вверх, полоща крыльями воздух так, что треск этот слышно было на всю окрестную тундру. Большинство птиц ушло через речку, за высокий тальник, пара уток пошла над рекой, одна так вообще этим берегом. Юрий мгновенно ружье вскинул, три корпуса опережения… Выстрел! Утка мгновенно потеряла скорость и обмякшим кулем полетела вниз, в заросли прибрежного тальника. Юрий выдохнул – не оплошал!

Искал он свою подбитую дичь долго. Кусты шли сплошными зарослями по берегу, утка провалилась между веток, листва ещё эта буро-жёлтая… Утку он нашёл за кустами. Привязал птицу к ремню обычной петлёй, как это делают охотники – за голову. Бродил он так ещё долго, исходил всю речку, сколько мог, но больше ничего так и не увидел. Может, выстрелом спугнул остальных, может, не было ничего здесь больше.

Когда вернулся, разочарованный и раздосадованный, пришлось ещё умирать от стыда, узнав, что дядя Геня с Лёхой набили восемь куропаток, и сейчас Григорич готовит им настоящую похлёбку из парной дичи. Юрий глянул в ту сторону: там и в самом деле Григорич суетился у костра дяди Гены и его друзей. В перерыве Григорич подошёл, сказал счастливым голосом:

– Кажется, Юра, мы помирились. Будет лучше, если все вместе будем, правильно? Я им помог, думаю, угостят, у них котёл – во! – показал он руками окружность, – литров на десять потянет! Восемь штук настреляли! Жирненькие такие куропаточки, по фунту будет каждая.

– Поглядим, – сказал Юрий в ответ, совершенно не веря в оптимизм Григорича и совершенно не понимая – сколько будет весом этот самый фунт?

Через минут тридцать дядя Геня крикнул громко:

– Слышь, комяк! Иди, снимай с огня кон дёр! Давай, давай, взялся готовить, так и вари до конца!

Григорич ушёл. Юрий сел у костра, утку отдал тёте Насте. Глянул чуть виновато на Есю, попытался оправдаться:

– Одна стая была, вся ушла за реку, не достанешь, а эти две… одну сразу взял, а вторая тут же вниз и за кустами, понимаешь?..

– Да молодец ты! – сказала ему Еся очень искренно и даже где-то по-женски чувственно, – Молодец! Что есть, то есть! Не умрём. Тётя Настя сказала – нам бы хоть для вкуса что-нибудь, а корешки да травку она найдёт.

– Корешки? – переспросил Юрий, лоб наморщив.

– Григорич верит, что нас угостят, или хоть его угостят, он сказал, сколько дадут ему, всё разделим, если и Юра что-нибудь принесёт, голодные не останемся. Как думаешь – угостят его эти?..

– С трудом, – вздохнул Юрий, – не похоже.

У костра соседей послышался громкий смех дяди Гены, за ним смеялся ещё кто-то. Насмеявшись, дядя Гена громко крикнул:

– Н-ну ты даё-ёшь, комяк! Две штучки вам! Ни себе чего! Ты за этими куропатками лазил по болотам? Ты тут у костра торчал. За готовку я тебе заплачу, точно! Приедем домой, и заплачу. Как повару высшего разряда! Принесёшь мне заявку, и заплачу. Тем более, ты тут нанюхался вкуснятины, как поел! А нам как раз – по парочке на каждого под во-одочку! Беги вона быстрее к своим! А то сожрут всё без тебя, вообще голодным останешься!

Григория с виноватым видом понуро ушёл к своим. Юрка встретил его, тут же сказал:

– Да не тушуйся, Григория, не надо было помогать… А если и помогать, то не просить потом. Ты что, не видишь, кто там сидит?

– Да я думал… – Григория слов не находил, смотреть старался куда-то вниз, глаза прятал, – я думал… люди всё же… у них – восемь штук! Не на отдыхе ведь? Сейчас они нас выручат, потом мы их?.. Ну, так же везде, всегда было? Тайга, тундра, север… как же так?

– Тётя Настя какие-то корешки ищет, это что – съедобное? – попробовал Юрий переключиться на другую тему. Григория глянул на утку, что лежала рядом с костром, и, назидательно помахав пальцем Юрке у его груди, наказал:

– Юра, завтра надо рано встать и туда идти. Там утка сидит, я знаю. Давай пойдём все вместе? Возьмём с собой всё дорогое и прямо с девчонками пойдём?

– Хорошо, – согласился тот, – завтра утром встанем и пойдём.

– Он, понимаешь, – вспомнил горестно Григория, – он, вроде как, за солью пришёл, потом говорит: «Ты сготовь, я отблагодарю…», я и пошёл, я думал… – Григория рукой махнул, – плохой человек.

Подошла тётя Настя с пучками каких-то корешков да травы.

– Что принесла? – спросил Григория, вглядываясь, – Черемша?

– Да есть тут всё, чтобы с голоду не опухнуть, сейчас сварю с уткой, будет настоящий суп. Полчаса – и готово!

Григорич ушёл в шалаш, сославшись на ломоту в пояснице, Еся подошла к Юрию, взяла его за руку, посмотрела ему в глаза, сказала чуть восхищённо, чуть по-детски:

– Добытчик.

Были бы они где-то вдвоём, Юрий бы знал, конечно, что ему в эту минуту надо сделать, или хотя бы попытаться сделать, но рядом была тётя Настя, из шалаша полуприкрытыми глазами выглядывал Григорич, а у соседнего костра уже сидели четыре мужика и вовсю потребляли под водку похлёбку из куропатки.

Когда тётя Настя позвала всех к ужину, сразу извинившись, что утку порезала на куски, потому как плохо варить тушкой в таком узком котелке, от соседнего костра вновь, уже привычно раздался недовольный голос дяди Гены:

– Ох, ты! А у меня, оказывается, водка-то кончается, а я вас тут пою?.. Самому нет, а вам наливаю? Во, дурак! И лавка, хрен знает, когда будет!..

– Какая ж тут лавка? – удивилась тётя Настя, – Что ж он за дурак такой?

– А и в самом деле, – вслух подумала Еся, – нас хоть ищут?

Юрий глянул на Григорича, тот, вроде как, был здесь на правах старшего и уже давнего тундрового работника. Как здесь ищут, если экстремальная ситуация? Григорич уловил, что вопрос задан ему, плечами пожал, сказал негромко:

– А я не знаю, я так первый раз.

– Да ищут, конечно, – сказал Юрий, – как группа приезжает новая, с заимки должны по рации связаться с городом, сообщить, а раз не связались, то будут проверять да искать.

– Да, – подтвердил Григория, – радиотелефон там есть… трубка с то-олстой такой антенной… ага. Космическая!.. – выразительно договорил он.

Тут очень резко и очень громко раздался весёлый, заразительный мужской смех от соседнего костра, и голос дяди Гены в который раз изрёк истину:

– О-ой, ха-ха! Костик! Ты со своим уважением к «работнику» скоро по миру пойдёшь! От твоей фирмы скоро шиш останется! Есть для всех одно правило – работает тот, кто работает больше и быстрее, остальные – вон! На свалку! Биржа труда, уборка территорий, метла и лопата! Не успел – уступи место другому! Заболел – погляжу, заболел второй раз – уволю н-на фиг!

Утиный суп из кореньев и дикого лука оказался на удивление вкусным. Они сидели вчетвером вокруг котелка, рядом с костром. Булка хлеба быстро заканчивалась. На завтра оставили чуть больше четвертинки.

– Да-а, – проговорил на это Григория, поглядывая, как его Настя заворачивает остатки булки в тряпочку, – вот ведь как: хлеб – он всегда хлеб. Мясо можно добыть, всякие овощи заменить, даже соли можно поискать и найти где-то здесь… а вот хлеб? Ничто хлеб и не заменит, так? И что странно, я вот читал, что этот… как его… прогресс, так? Вот он и пошёл, прогресс этот, там, где именно хлебом люди питались, а не мясом, а?.. Хлеб всему голова – так у русских? – глянул он на Юрия.

Юрий кивнул, остановился, оглянулся немного демонстративно, сказав:

– Ну, да… русский здесь, похоже, я один.

Хоть и небольшой был ужин, хоть и хлеба было лишь на три укуса, но наелись все. Юрий, когда уже развалился на пригорке, ружьё рядом положив, спросил тётю Настю:

– А что за корешки ели, я даже не распробовал по-хорошему?

– А папоротника корешки, – сказала та, – всяких лопухов корешки. Полезные. Жаль, что уже осень на носу, старые они, вот бы по весне да по-перву лета… молодые корешки, ох, и хороши!

Юрий сорвал травинку, закусил зубами, перевернулся на спину и пробормотал:

– Питался дичью и папоротником… Экзотика.

Еся ушла мыть котелок к реке, Юрий приподнялся тут же на локте, глянул ей вслед, потом посмотрел на соседний костёр, не наблюдают ли за его любимой мужики… долго не выдержал – поднялся, ружьё за спину повесил и пошёл за девчонкой.

Еся мыла котелок песком и травой. Она сидела на корточках, спиной к берегу, рядом с плескавшейся крошечной речной волной, котелок держала в воде, Юрия не заметила.

– Как себя чувствуешь? – спросил он, сразу подумал: «Вот дурак! Неужели я больше ничего спросить не могу? Тоже мне – врач нашёлся!»

Еся не вздрогнула. Лишь обернулась к нему лицом, посмотрела на Юрия несколько ободряюще и ответила так:

– Как я себя могу чувствовать, когда рядом такой мужчина… – и, не дав тому задуматься – какой он, договорила, – …надёжный.

Юрий замер. Как стоял, так и замер. Оглянулся назад, костёр соседей виделся отсюда хорошо. Сейчас в их сторону мог смотреть Лёха, он сидел к ним лицом. «Вот же!»

– мелькнуло у Юрия – «Села здесь… метров пять-десять в сторону… и не видно было бы никому».

– Ты просто так или собрался куда? – спросила она, споласкивая котелок и поднимаясь на ноги.

– Не знаю, – пожал он плечами, – тебя охранять, это как? Просто так или не просто так?

Еся подошла к нему вплотную, посмотрела в глаза, долго так посмотрела, протяжно, губы её, почти не двигаясь, сказали его глазам:

– Я и говорю – с таким мужчиной…

Юрий не успел ничего сделать, как Еся ухватила его рукой за шею, притянула к себе и очень сильно, горячо, но коротко поцеловала в губы, успев очаровательные глаза свои прикрыть. Тут же мигом отстранилась и, обойдя его окаменевшую фигуру, пошла в сторону шалаша. Юрий так и стоял.

– Юра! – позвала Еся его в спину, – Я уже здесь! Здесь меня не надо охранять?..

Он развернулся круто, почти побежал, сказал быстро:

– Слышь, ты это… подожди… давай здесь… что ты туда торопишься так?

Но девчонка громко и где-то мило хихикнула, сорвалась с места и, словно молодая лань, побежала вверх по берегу.

У костра Юрий не знал, как себя вести, как-то всё пытался что-то Есе то ли сказать, то ли спросить, то ли предложить, но она вела себя так, словно ничего сейчас и не было, ничего и не случилось между ними. Говорила с тётей Настей, о чем-то спрашивая и чем-то делясь из кочевой своей детской жизни. Григории, лежа на боку, опершись на локоть, посмотрел на огонь костра, сказал:

– Надо принести чурочек… на ночь… сегодня ночью хорошо грело чурочками.

Взял топор и отправился в ближайший лесок.

Юрий сел ближе к огню, поворошил немного костёр веткой, подбросил в него дров из сушняка, собранного Есей. В голове так и прокручивалась сцена поцелуя, раз за разом, без остановки, раз за разом в ином, новом осмыслении. Не было у него ещё таких девушек. Не было. Еськей – украшающая себя – с языка ямальских ненцев.

– Ты всегда с собой берёшь всё? – раздался сбоку голос Еси. Юрий обернулся, она присела рядом, совсем рядом, упершись локтем своим ему в бедро, глаза её смотрели на него снизу вопросительно и как-то… как-то… да пойди вот, объясни – как?..

– Всегда, – ответил он чуть сверху, – даже когда знаю, что там, куда еду, всё есть.

– Почему? Нет, не так – зачем?

– Не знаю. В армии научили, – он улыбнулся, – нет, не так – приучили. Пограничники.

– Тебе нравилось быть пограничником?

– Мне и сейчас нравится.

– Пограничники чем-то отличаются?

– Да любой род войск отличается. Пограничники – это не министерство обороны.

– А что? – спросила она, хотя по голосу её это также интересовало, как то, будут ли сегодня муравьи затаскивать сдохшего жука к себе в муравейник или отложат это дело на завтра?

– Пограничники – это ФСБ. Федеральная служба безопасности.

– Ух, ты! – сказала Еся, перевернулась на спину, заложила руки себе за голову, а голову положила Юрию на колени… глаза её смотрели в небо. Небо синело вечерней густотой. Солнце уже заходило.

Конечно, очень даже хорошо, когда девчонка лежит лицом вверх на твоих коленях. Целоваться можно, наклонился только… Но зачем так делать, когда тётя Настя вот рядом в шалаше. Да и костёр этих соседей виден, дядя Гена, мерзавец, торчит как лопата, что-то остальным про жизнь втолковывает.

Еся глянула снизу вверх на Юрия, может, поняла, о чём мужчина думает, может, ничего не поняла, только быстро поднялась, совсем уже воровато оглянулась на чужой костёр, потом глянула столь же воровато на зад тёти Насти, торчащий из шалаша, поняла, что та занята ремонтом их жилища, с удивительной быстротой повернулась к Юрию, ухватила обеими ладошками его лицо, повалила парня на землю, на спину, почти в упор, почти касаясь губами его губ, спросила едва слышно:

– А ты, и правда, можешь из-за меня… за меня… выстрелить? Защитить?

– Надо будет, – тихо, честно ответил он ей ровно в глаза, – завалю этого подонка прямо здесь.

– Ма-ама, – сказала Еся, глаза закрыла и прильнула к его губам…

Сначала Юрию показалось, что это была вечность блаженства, но потом он понял, что второй поцелуй так же короток, как и первый. Он даже не успел её обхватить руками, он даже не успел её задержать, не успел… Только прикоснулся к её рукам, как Еся мигом вырвалась, мигом на ноги поднялась и улетела к шалашу, о чем-то тут же болтая с тётей Настей. Юрий посидел минуту дурнем полным, башкой мотнул, потом спросил громко Есю, так спросил, словно специально говорил громко, для всех, в первую очередь, для тёти Насти:

– Еся, может, сходим, сушняка соберём… на завтра, на утро?.. Там вон есть наверняка.

Еся выглянула из шалаша, быстро посмотрела на тётю Настю, та глянула на неё. Еся и сказала столь же громко тёте Насте:

– Ага. Ходи с ним за сушняком! Ишь, хитрец какой!

Тётя Настя улыбнулась и головой качнула, тут же к Юрию обернулась и совет послала:

– Ты, Юра, зачем на речку к ней ходил? Успевать надо!

У того даже дыхание перехватило – вот же?.. Вот же!..

Эти, как их?.. Же-енщины! Он девчонку шёл охранять!

– Он на речке, – тут же, совсем уже по-женски, сказала Еся, – мне помогал. На котелок из ладошек воду лил.

Тут же сразу знакомое: «Хи-хи!»

Юрий сгрёб ладонями весь мелкий сушняк у костра и бросил в огонь. Костёр взвился вверх пламенем, в стороны разлетелись искры, повалил сухой дым, вечерний ветер пригнул дым к земле. Опять запела какая-то птица тем же голосом, что и вчера. Это к ночи. Ко сну.

Ночь пришла прозрачная и чистая, как бездонная чернота, если чернота может быть бездонной. Звёзды загорелись столь ярко и крупно, что могло показаться, будто это не Заполярье, а какой-то тропический остров. Внизу, где-то за пригорком, шумела протока реки, похоже, цепляясь течением за крупный валун. Легко подул ветер, кусты ивы стало раскачивать. В шалаше было тихо, звёзд видно не было. Еся чуть полежала, погодя прошептала Юре на ухо:

– А пойдём наружу? Я звёзды хочу посмотреть. Ты знаешь звёзды?

– Полярную.

– Полярную и я знаю.

– Я ещё знаю Вегу.

– Это что такое?

– Это самая яркая звезда на северном небе.

– А Сириус?

– Это не северное небо.

– Всё, – решительно сказала Еся, – пошли.

Снаружи было темно, только костёр горел неярко, невысоко, несильно, как и положено ночному огню гореть между двух стволов деревьев. Тут же, невдалеке, светился костёр соседей. Юрий глянул туда пристально, насчитал четыре спины и успокоился. Ружьё всё-таки взял и забросил на плечо, стволом вниз.

Небо простиралось здесь от горизонта и до следующего горизонта. Звёзды висели в созвездиях так, словно только что небо кто-то вымыл, вычистил, обдал кипятком и протёр насухо. Полярную нашли быстро, по ней Юрий нашёл Вегу. Она и в самом деле была самая яркая, не светилась – горела. Смотрели долго, придумывали свои имена звёздам, придумывали созвездия, старались найти что-то схожее с животными, как их видели древние греки… Юрий только успевал следить за рукой Еси, которая указывала то на одну звезду, то на другую… Наконец, он решил, что время пришло, быстро, твёрдо, можно даже сказать – жёстко развернул её к себе. Тут же увидел, как блеснули её глаза в ночи, почему-то вспомнил, что глаза кошек отражают любой свет в темноте, даже свет далёких звёзд… Потом руки его взяли её лицо плотно, властно, он склонился к ней, прошептал:

– Ты необыкновенная.

И тут же поцеловал в губы. Целовал долго. Так долго, что Еся успела глаза и закрыть, и открыть, потом опять закрыть, потом повисла у него на шее, полностью отдавшись своему мужчине. Юрий держал её в руках и здесь… совершенно случайно – мужчины глаз не закрывают в поцелуе – он увидел далёкий, далёкий, как чужой, неведомый мир – огонек.

– Огонь! – выдохнул он, отстранившись от Еси. Она сразу повернулась в его сторону, посмотрели оба – огонёк не исчез.

– Что это? – спросил Юрий.

– Не знаю, – пожала она плечами, – точно не стойбище.

Юрий тут же разбудил Григорича, ещё не успевшего захрапеть. Григорич вылез, за ним выползла тётя Настя, глянули оба.

– Это корабль, – сказал Григорич, – это река, большая там река. И корабль большой.

– Это далеко?

– О-о!.. – махнул рукой тот, – Не пройдёшь! Это ещё дальше основной протоки… это далеко!

– Может, стоит попробовать, пройти кому? – предложил Юрий.

– Кому? – глянул на него в темноте, при свете ночного костра Григорич, – Пройти сможешь ты один… без тебя что они, – он кивнул себе через плечо, – с нами сделают? А?.. И потом, ты не забудь, вокруг нас может быть вода, остров такой, понимаешь, протоки придётся как-то переплывать… а если утопнешь?

Постояв и посмотрев ещё немного на далёкие, недостижимые для них огни корабля, огни жизни, огни людей и возможности выбраться из этих болот, Григорич и тётя Настя ушли в шалаш. Григорич сказал, уходя:

– Однако, завтра силы нужны, спать надо.

Юрий и Еся остались вдвоём. Еся прошла чуть в сторону от костра, села на мох, глянула в небо, сказала тихо:

– Лучше не смотреть туда, не искать корабль, не мучать себя. Смотри, небо какое, – позвала она.

Юрий, ещё не совсем сдавшись перед безысходной ситуацией, когда и уйти нельзя и остаться глупо, не испробовав все возможности достигнуть людей, нервно померял шагами пару метров земли у костра, потом подошёл к Есе, присел рядом.

– Боже мой, – сказал он искренне, – вот послал же бог соседей? Были бы нормальные люди, я бы… завтра бы…

Еся повернулась к нему, положила руку на плечо и сказала тихо:

– Всё будет хорошо. Вот увидишь. Ты, и в самом деле, здесь нужнее. Один наш защитник. Понимаешь?

– Да понимаю, – согласился он нервно, – просто… просто, мог бы…

– Нас найдут, – сказала она уверенно, – я знаю.

Рука её скользнула по его плечу, ладонь прошла по лицу Юрия вниз и остановилась на шее. Юрий притянул девчонку к себе и поцеловал ещё раз в губы. Еся подалась сразу же тихо, уверенно и согласно, рука обняла его за шею, а сама она осторожно, плавно легла на спину.

Как-то само собой, через небольшой промежуток времени, Еся поняла, что её начинают потихоньку раздевать. Она схватила руку Юрия, очень крепко её сжала, да так, что ладонь того просто заныла от боли. Юрий приподнялся лицом, посмотрел в её глаза, она смотрела безотрывно в глаза ему… Ночь, тёмная ночь укрыла половину эмоций на лице Еси, ночь укрыла и спасла её от совершенно стеснительного состояния… потом она прошептала:

– Я не знаю, как ты… но-о… у меня это в первый раз… понял? Можешь верить, можешь не верить. И я не хочу, чтобы это случилось вот здесь… между костром и шалашом, на виду у любого, кто может подойти.

Юрий без лишних вздохов, чисто по-мужски поднялся с земли на колени, поднял Есю и ответил:

– Не хочешь, не будем. И если бы я тебе не верил, я бы… я бы с тобой, – он глянул на неё и, рассмеявшись, договорил, – я бы с тобой не водился!

Еся рассмеялась тихо в ответ. Он обнял её, притянул к себе, приподнял осторожно с земли, хотел ещё раз поцеловать, но, подняв голову вверх, замер. Еся спросила шёпотом:

– Ты что?

– Алло! – сказал он, – Северное Сияние?

Еся тоже подняла голову вверх – над ними светилось длинной тонкой полосой северной сияние. Оно летело в космосе неслышно, неуловимо, как может лететь в ночном небе то, что не создано человеком; оно летело по чёрному небосводу широкой косой, извиваясь легко и перестраиваясь, играя мерцающим зелёным светом, сквозь который горели звёзды; закручивалось в узел, распрямлялось и вновь разворачивалось в тончайшую живую полоску света.

Они замерли. Еся молвила:

– Это к счастью.

Юрий промолчал. Похоже, согласился. Сияние играло долго, долго кружило по небу, пока не ушло куда-то к горизонту, там распрямилось в который раз и растворилось в глубине космоса.

Еся повернулась к Юрию, глянула ему в глаза, взяла его лицо в свои руки, сказала едва слышно:

– Это нам подарок от неба.

– Точно, – сказал он, – подарок от неба за хорошее поведение.

– Скажи что-нибудь? – попросила она. Юрий понял, о чем она попросила. Сделав над собой невероятное усилие, чуть ли не закрыв глаза, а может, и закатив их, он выдохнул шумно, произнёс ясным шёпотом, что и так говорилось без его воли и желания, рвалось наружу, лаская слух девчонки:

– Я люблю тебя.

Есе показалось, что она провалилась куда-то, потом летела где-то, потом вновь падала, вновь летела вверх, душа её парила над землей, над солнечной землёй, душа её рвалась всё выше и выше, душа уходила куда-то в облака, откуда взялись облака?.. Потом душа её вернулась. Она лежала тихо, не сопротивляясь, не двигаясь, она знала, что если этот человек обещал, он так и сделает, как обещал, он не подведёт. Юрий и не подвёл. Через какое-то время, Еся ухватила свою рубашку у груди, сжала её ладонью, соединив борта, сказала едва слышно:

– Идём спать? Земля остывает, холодно.

Юрий быстро поднялся, схватил Есю на руки и понёс к шалашу. Возле входа она ногами замотала, сказала ему на ухо:

– Ну, ты что? Отпусти! Тут на четвереньках не пролезешь, куда ты меня?..

Юрий отпустил её на землю. Они пролезли в шалаш. Вход вновь укрыли курткой Григорича, уже по привычке. Ружьё легло с одной стороны мужчины, с другой стороны легла любимая девушка. Этот сон в жизни молодых людей был самый счастливый, самый упоительный, самый-самый…

Утром следующего дня Юрий вновь проснулся первым. Поднялся, сходил к реке, умылся, вернулся и увидел у входа Григорича. Тот сидел у костра, убирая сгоревшие брёвна и сгребая остатки хвороста в один огонь. Огонь был слабый, больше костёр дымился, чем горел, но Григорич долго дул на поленья, пока, наконец, оттуда не вырвался свежий, здоровый огонёк пламени. Сразу же ему дали несколько сухих веток, он зашёлся, рванул кверху и разгорелся в приличный огонь. Григорич встретил Юрия несколько потухшим. Сразу сказал:

– Бабка моя захворала. Кажись, горячка у неё. Лоб горячий, горячий! Тяжело дышит, никак простыла? И пилюли все потонули.

– Подожди, – Юрий тут же прошёл к шалашу, влез внутрь, достал рюкзак, вытащил небольшой пакет, отдал Григоричу, – здесь должен быть анальгин, глянь.

Вместо Григорича на свет вышла Еся, чуть заспанная, чуть хмельная до сих пор от сошедшей на неё любви, чуть-чуть качаясь, сказала:

– Давайте я посмотрю, я знаю, что надо пить от простуды.

Тётя Настя и в самом деле появилась воспалённая, с кругами под красными глазами. Лекарство нашли, стали греть воду в котелке. Юрий ружьё взял, сказал:

– Пойду тогда один посмотрю, что в той округе есть? Вы здесь осторожнее, у меня вот есть нож здесь…

Юрий достал нож из рюкзака, отдал Григоричу. Тот осмотрел, сказал одобряюще:

– Хороший нож, много можно сделать.

Когда Юрий ушёл, Еся взяла у Григорича нож, тут же открыла рюкзак Юрия, достало небольшой рулон скотча, сказала Григоричу:

– Я там, – указала она в сторону, противоположную от реки, – видела заводь. Не знаю, то ли ещё одна протока петляет, но там отмель… понимаете? В колено. Большая такая отмель, длинная… я туда пойду.

Тут же скрылась с топором в руках в ближнем редколесье. Вернулась оттуда со срубленной молодой и вполне здоровой лиственницей. Быстро очистила её от веток, получился крепкий черенок метра два высотой.

– Ну вот, – сказала Еся, – теперь и ножик сгодится.

– Думаешь, Юра, без дичи вернётся? – спросил Григории, кивая на орудие лова в руках Еси.

– Лишним не будет. Если что, я здесь рядом.

– Да нам-то что, если что, – усмехнулся Григории, – на нас со старухой спросу нет. Ты, девочка, осторожнее, поглядывай по сторонам.

– Я теперь с оружием, – улыбнулась Еся.

Юрий решил далеко не уходить от становища. Прошёл вначале берегом реки-протоки, заприметил небольшой пригорок, решил выйти глянуть, где тут что? Соседей сегодня с утра видно не было.

С пригорка местность открылась вся. Он с удивлением обнаружил, что они действительно, практически со всех сторон, окружены водой, только в одном месте, очень узком можно было выйти на «большую» землю. За пригорком начинался небольшой редкий лесок. Юрий решил сходить туда, глянуть куропаток или какого глухаря, если повезёт, но вместо этого увидел через метров сто озерцо, почти рядом с рекой через тундровый перешеек, а на нём… гусиную стаю. Юрий сразу, почти бегом, рванул к озеру.

За гусями Юрий бегал несколько часов. Стая была большая, может, даже готовилась уже к перелёту на юг. Юрия стая увидела сразу. Едва он приближался к гусям, как те, с пронзительным гоготом, тяжело махая крыльями, так, что брызги воды разлетались от них на метры вокруг, взлетали вверх и уходили на другое болотце. Юрий так загонялся за птицей, что когда, наконец, стая в очередной раз поднялась вверх, саданул почти дуплетом в самый её центр… Два гуся тут же крылья сложили и ровно, головой вниз, рухнули в воду. Юрий подбежал к краю болотца, отвернул свои рыбацкие сапоги, ружьё оставил на берегу, осторожно вошёл в воду. Дно у болотца было плотным, не качалось и не проваливалось. Ступая так, словно шёл по висящему над пропастью мосту, Юрий дошёл до гусей, выкинул сразу их на берег и вернулся сам.

На берегу он подвесил тушки гусей к поясу, голенища сапог свернул вниз, спокойно и уверенно пошёл обратно. Время было обеденное, а он уже возвращался с добычей.

Шёл обратно почти час. Устал. Шёл неторопливо, сознавая, что голодными теперь точно не останутся. Гуси были тяжёлые, болтались по сторонам, били его по коленкам, каждый килограмма на два потянет, не меньше.

У шалаша Юрий бросил туши гусей ближе к костру, Григория даже глаза вытаращил, крикнув:

– Вот это охотник! Вот это добыча!

– А Еся где? – спросил Юрий, озираясь, и не видя любимой.

– Еся? – удивился Григории, что Юрий не в курсе, – Так Еся на кыбан ушла!

– К-уда ушла? – Юрий даже заикнулся от мгновенно подкравшейся опасности.

– На кыбан пошла, рыбу бьёт! – словно похвастался Григории, – О-ох, девка, Юра! Ох, девка!

– Чем рыбу бьёт? – совсем запутался Юрий, – Где бьёт?

– Да здесь она, – вылезла из шалаша тётя Настя, махнула рукой в сторону, – вот туда на отмель протоки, пять минут идти ровно, Юра. Кыбан, это по коми – бить рыбу острогой.

– Откуда у неё острога?

Юрий ружьё за плечи забросил и бегом, не ощущая никакой усталости, полетел в сторону, куда указали, на отмель протоки.

Еся стояла в воде по колено. Еся была столь очаровательна, что Юрий, когда выскочил на протоку и увидел её метрах в десяти перед собой, даже остановился. Картины такой он в жизни своей никогда не видел. Еся стояла по колено в воде без… штанов. Вместо её сексуальных джинсов, которые облегали девушку по всем линиям тела, на ней был платок тёти Насти, расписной такой женский платок на голых ножках, очаровательных своей наготой и силой женского здоровья, рубашка была завязана на животе узлом… красиво – необычайно! В руках Еси был тонкий ствол лиственницы, одним концом направленный в воду.

Юрий решительно зашагал к любимой, она вздрогнула от его шагов по песку берега, повернулась, улыбнулась, тут же крикнула:

– А я одного щокура взяла! Вон, лежит на песке, больше килограмма!

Юрий отвернул сапоги, вошёл в воду, только вблизи увидел, что к концу ствола лиственницы у Еси примотан скотчем его охотничий нож. Он взял её на руки, она взвизгнула весело, заболтала ногами и сказала:

– Да подожди ты, можно ещё одного взять, он тут ходит!..

– Я гусей взял, – похвастался Юрий, – нам хватит, а вода холодная, простынешь, как тётя Настя! Ты почему голая?

– А ты знаешь, – стала она рассказывать, словно оправдывалась, – эти джинсы, оказывается, никак не заворачиваются, они узкие, даже до колена отвернуть не смогла, сбегала к тёте Насте, попросила бельишко, ножки прикрыть, если вдруг что…

– Если что?! – на повышенных тонах выкрикнул Юрка, тут же головой мотнул, сказал, – Подхватишь простуду, что потом делать?

– А ты будешь меня лечить, ты хвастался – у тебя есть анальгин, – держа свою острогу за его спиной, но умудрившись вместе с этим всё же обнять Юрия за шею, сказала она, – если я заболею, ты будешь меня лечить? А? Что ты молчишь?

– А что ты раздетая здесь ходишь? – строго прикрикнул он, но Еся на это даже ещё больше разулыбалась.

– А-ах, – мило проговорила она, словно о чём-то догадалась и даже откинулась ещё больше на спину в его руках, – а-ах, ты меня ревнуешь? А? Ты меня ревнуешь? Нет, нет, не ставь меня на землю, земля холодная, я простыну сразу, сразу простыну и умру здесь… держи меня! Вон там моя одежда и мои сапожки, вот неси меня туда.

Юрий понёс, куда сказали.

– Ты мне не ответил – ты меня ревнуешь?

– Да, ревную!

– Ах! – взвизгнула она, – Здесь никого нет, я здесь была одна! Я была одна и тебе верна! Ах, Юра!.. Я била рыбу своему мужчине! Я должна кормить мужчину, чтоб он меня любил!

Юрий поставил её прямо на валяющиеся сапоги, отобрал острогу, глянул, как она прикрутила его нож к древку – нож сидел в небольшом углублении, хмыкнул – неплохо. Еся стояла и смотрела на него несколько вопросительно. Он глянул и сказал:

– Одевайся. К стоянке же так не пойдёшь?

– А ты будешь смотреть? – спросила она непосредственно, словно просто хотела узнать – интересно ему на неё полуобнажённую смотреть или он так… забылся на время?

– А что – стесняешься? Всё равно на тебе женюсь, – вдруг ляпнул Юрий чуть грубовато, но совсем серьёзно. Еся даже глазищи вытаращила, но ответила:

– Нет, не стесняюсь, – тут же платок с себя сорвала и оказалась в белье… такое белое, прекрасное женское, очень сексуальное бельё с кружевами по поясу, а Еся внезапно покраснела и сказала, как извинилась, – нет, ты знаешь, оказывается, стесняюсь…

Быстро подняла свои джинсы и так же быстро одела их. Юрий отвернулся сразу, но сказал громко:

– За такие ноги полжизни отдать можно!

– Не надо, – донеслось в ответ очень эмоционально, – нам ещё пригодится вся твоя жизнь без остатка! А всё что понравилось, получишь даром! – и весело засмеялась, будто проверяя Юрия: понял он или нет? Юрий улыбнулся. Слава богу… похоже, понял.

– Красивые ножки, – похвалил он вдогонку.

– Да я и сверху ничего, – сказала она жеманно, и совсем раскованно вдруг напомнила, – ночью прошлой не заметил, когда сияние смотрели? Нет? Всё целоваться лез.

– Заметил, пойдём.

Обратно Юрий тащил её острогу. Щокура, весом на килограмм, Еся несла сама.

Гусей тётя Настя ощипала тут же. Таблетки немного помогли, она поднялась и у костра ощипала обе тушки. Щокура Юрий хотел засолить, но Григорич не дал, сказав так:

– Юра, соли у нас – в обрез, какое солить?..

Над костром поставили пару рогатин, тушку гуся насадили на вертел и положили на огонь. Жарил гуся Григорич. К закату гусь был готов. Едва они сели ужинать, как от костра соседей вновь услышали голос дяди Гены. Дядя Гена не ругался, дядя Гена теперь просто орал:

– Если бы я вас не кормил, дармоедов, так сейчас бы, до сих пор со жратвой был! Надо было пристрелить всех да и сидеть одному, ждать катера! И водки бы на неделю хватило!

Григория задержал взгляд чуть дольше, потом глазами вернулся, а думы остались там – у соседей. О чем думал Григория, было не ясно, лицо его не выражало никаких эмоций.

Ужин проходил тревожно. Соседи молчали, дядя Гена копался в рюкзаке, что-то выискивая, похоже, что-то нашёл, вытащил – бутылка водки.

– Гена, ну ты же уснул сам, ружьё запретил брать, – попробовал напомнить ему Костик, – никто и не сунулся. Давай ружьё, я схожу, может, подстрелю что?

– Идиот! – сказал тот, – Уже ночь! Солнце зашло, не видно тебе? Ох-хотник!

Он опять стал копаться в рюкзаке, чуть не вывернув его наизнанку. Потом что-то пробормотал, до костра Юрия и его друзей слова не долетели. Но вскоре Костик поднялся, что-то спросил, потом пошёл к ним. Юрий на всякий случай, хоть Костик был не вооружён, глянул – далеко ли находится его бокфлинт? Ружьё лежало рядом.

Костик подошёл, виновато поздоровался, пожелал приятного аппетита. Потом как-то виновато сказал, как попросил:

– Вы нам… этого… как это… не дадите… не займёте что-нибудь поесть? Я видел, Юра, пару гусей принёс? Мы завтра подстрелим, отдадим… Генка обещал, он просто сегодня с утра похмелился и спать завалился… а завтра обязательно отдадим… знаете ведь сами – голодным спать… холодно просто…

– Знаем, – ответил Григории, глянул на Юрия и вроде как по-отечески, голосом старшего сказал ему, – Юра, надо дать гуся, люди голодные.

– Бери, – сказал тот Костику, указав кивком на тушку, что лежала, уже ощипанная, рядом.

Костик взял, но сразу не ушёл, сказал:

– Нет, мы, правда, отдадим, просто так вышло… – и пошёл к своему костру. Но не дойдя, вдруг вернулся, подошёл к Григоричу и сказал срывающимся голосом, – Вы нас извините? Пожалуйста? Извините. Я понимаю… мы… по-свински… нехорошо получилось вчера… простите.

После этих слов ушёл. Юрий посмотрел вслед, ничего не сказал, Григории как и не заметил. Тётя Настя и Еся промолчали.

Когда ужин закончился, тётя Настя почистила рыбину щокура, посолила его изнутри и положила печься на угли, сказав, что костёр потом сделают на ночь заново. А холодный печёный щокур утром – милое дело и заряд бодрости на весь день.

Григории на весь этот бабский вздор лишь проговорил:

– Ты нам соль береги, что без соли-то? Ничего. Тарахтишь попусту.

Ночь пришла светлая, взошла луна, которой вчера не было видно, осветила всё вокруг. На тихой протоке реки стали слышны какие-то всплески, словно кто-то бросал маленькие камушки в воду. Ночной огнь костра едва-едва отделял шалаш от всей остальной окружающей природы. Спать ещё никто не хотел, все четверо сидели у костра. Где-то вдали стучал топор. Соседи.

Еся облокотилась о Юрия, спина к спине, поглядывала на чёрное небо и сетовала на то, что не знает имён звезд, а вот сейчас бы!.. Григорич полулежал рядом со своей Настей, которая ворошила тоненькой веточкой горящие угольки под брёвнами, смотрел на пламя костра вдумчиво, осознано. Глаза его горели отражением огня, и как казалось, уходили сознанием в самую его глубину.

Юрий думал лишь об одном: есть ли хоть один вариант уйти им с этого места и более-менее безопасно добраться хоть до какого берега реки, где есть хоть какое, малое, совсем малое судоходство?

– Кто-то идёт, – сказала Еся, быстро села ровно, Юрий инстинктивно потянулся к своему ружью. Шаги, точнее слабый хруст сучьев под ногами, доносился не от костра соседей, а с другой стороны, оттуда, где они собирали сушняк, хворост и всё прочее. Все четверо разом глянули на соседей, там виднелось лишь две спины мужчин.

– Не боись, не боись, – сказали из темноты, – свои.

И на огонь вышел дядя Гена, а за ним Лёха. Лёха нёс на плече большой, толстенный, но короткий ствол лиственницы. Сруб дерева белел свежими отметинами от топора. В руках дяди Гены и был топор, ружьё болталось за плечами.

– Просто по той стороне немного топко идти, – сказал дядя Гена, – ночь, видно плохо куда ступаешь, вот мы через вас…

Он остановился прямо перед костром, перед Юрием, потом глянул на Есю рядом, глаза его блеснули.

– За гуся спасибо, конечно, – сказал вяло и очень неохотно дядя Гена, – Костик что-то перепутал, у нас пожрать в рюкзаке ещё есть… у меня есть, а он так, за себя говорил… ну да гусь у тебя, парень, слабоват!.. С виду слабоват, так я не знаю, не пробовал. Тощий какой-то. Подранка взял, что ли? Раненых бьёшь? Охотник, он же добытчик, а не добитчик! Почувствовал разницу? A-а… ну вот… если ты там подумал, что меня кормил, так ты… значит, не думай так, ясно? Я гуся твоего и не пробовал, у меня есть, что пожрать.

Юрий даже не повернул головы на эти слова. Дядя Гена глянул на Григорича, сказал ему:

– А мне сказали эти… друганы мои, у тебя имя есть, так? Комяк? Ну, ты не обижайся, ладно, я же по-товарищески? Мне сказали – повар там комяк, я и говорю – комяк, что ты, в самом деле, набычился? А тебя как звать, Григория, да? Ну и нормально. Познакомились. А вы тут пара на пару? Говорить не желаете, желаете друг друга? А? О-ой, ха-ха-ха! – рассмеялся он и пошёл дальше, Лёха улыбнулся оранжевым от света костра лицом, глянул на Есю и пошёл следом. Тут же донеслось:

– А ничего тёлка с ним! Я вот сейчас разглядел. Я бы такую приветил!

Юрий дёрнулся встать. Еся тут же ухватила его за руку, только ему одному, послышалось от неё успокоительное, шёпотом:

– Чи-чи-чи-чи… а то целоваться ночью не буду с тобой. Сидим, милый.

– Тварь, – в темноту, в спину ушедшим, адресовал в голос Юрий.

– А я вот, Юра, – произнёс Григория совершенно здоровым и совершенно не мстительным голосом, – так думаю: если человек слаб духом, то, сколько ему силы не давай по жизни – денег там, власти над людьми, прав каких особых… он всё равно останется человеком слабым, и это обязательно проявится когда-нибудь. Вот, к примеру, так, – Григория кивнул в сторону соседнего костра, – вот Гена этот… он же… разве это мужчина сказал – я твоего гуся не ел, – передразнил он голосом дяди Гены, – это телок сказал, бычок-первогодка!

Еся и Юрий даже повернулись в сторону Григорича после этих слов. Он не заметил, дальше проговорил:

– А почему сказал? А потому что слаб духом, потому что боится показаться от кого-то зависимым, боится помощи. А какой это мужчина? Мужчина помощь принимает с благодарностью, потому как сам, когда надо будет, помощь может оказать. И потом, разве мужчина будет извиняться так, чтобы это было ещё более ругательно или… как это?.. Слово забыл…

– …оскорбительно, – подсказала Еся.

– Вот да… правильно, – согласился Григории, – более оскорбительно, нежели его скотское обращение? Не будет мужчина так делать. На то он и мужчина, а не лягушка-попрыгушка. Ну, а этот… только что в штанах… а так!.. И много таких я в жизни видел, Юра, и многие из них – нача-альники! – он поднял в небо указательный палец, – Ты-то сам как думаешь?

Юрий немного помолчал, раздумывая, ответил просто:

– Я себе оценку пять поставлю за выдержку, если мы тут через пару дней не перестреляем друг друга. Провокатор он хороший, дядя Геня!

– О-о! – вновь поднял указательный палец Григории, – А ты Есю слушай. Она у тебя не только красивая, она умная девочка. Я вижу.

– Спасибо, – тихо поблагодарила Еся.

– Однако спать надо, – поднялся тот с земли, – завтра что делаем? За гусями?

– Та стая, что я видел, – поднялся за ним Юрий, – скорее всего сейчас не улетит никуда, дорогу я знаю, до обеда управлюсь. Если повезёт, побольше набью.

– Побольше не надо, хранить негде. Ледник рыть – глупо. Бей в меру, Юра, бог даст – не помрём с голодухи!

В темноте шалаша, уже расположившись ко сну, лицом к лицу с очаровательной девушкой, Юрий прошептал едва слышно:

– Кто-то обещал целоваться?

Еся на это демонстративно выкатила от возмущения глаза так, что в темноте блеснули её белки, выдохнула вверх шумно, но столь же тихо прошептала:

– Ну, вообще!.. Откуда даже мысли такие?

После этих слов Юрий ощутил, как его притянули к себе за шею, потом ощутил её губы: нежные, мягкие, такие манящие, такие вкусные, как спелая вишня.

Луна быстро поднялась на небосвод и заглянула сквозь ветки в шалаш. Свет её, таинственный и молчаливый, опустился на людей и замер. Есе свет попал на лицо, высветив глаза и чудный маленький носик. Юрий смотрел на это лицо, насмотреться не мог. Она пыталась рассмотреть его глаза, но не выходило, лишь один лунный контур вокруг головы, лишь ореол лунного света, как символ мужчины, проявившего мужество и несгибаемость перед возникшими обстоятельствами. Она положила ему ладонь свою на затылок, притянула к себе как можно ближе и прошептала божественно, по-женски:

– Юра… луна… мы с тобой и луна… Юра, я, кажется, влюблена… Ты не боишься?

– Нет, – ответил он, несколько сбитый с толку такими признаниями, – как можно этого бояться?

– Бояться? Но это же ответственность? Большая ответственность. Юра, это же теперь… ты и я… мы с тобой, как одно целое? Юра, любовь – это счастье, потому и ответственность, за счастье всегда приходится держать ответ… У тебя лунный лучик на щеке… лунный лучик гладил его по щеке… я твоя… только не здесь, – прошептала она.

В эту самую минуту откровенности и прорвавшегося наружу великого чувства любви, в минуту возникшей между людьми полной искренности эмоционального порыва, до полной отчаянности, прогремел выстрел…

Выстрел прогремел гулко, без раскатов и какого-либо эха, после чего что-то с невероятной силой россыпью ударило по их костру, точнее, по двум лесинам, горевшим тихим огнём, в воздух взметнулись искры, разлетелись по сторонам… Юрий вскочил, словно ошпаренный. Еся осталась лежать на спине, даже не шевельнулась, на неё это подействовало с обратной силой, придавив страхом к земле. Григории сразу приподнялся, спросил быстро, с несвойственной ему суетливостью:

– Что было, однако?.. Кто стрелял?

– Похоже, соседи, – Юрий быстро натянул сапоги, взял оружие, вышел из шалаша, за ним вылез Григория.

– Поубивают так, в ночи, – сказал он возмущённым и в тоже время тревожным голосом.

– Перепились, похоже, – предположил Юрий, – пойдём, сходим.

– Осторожно надо, – ухватил его за руку Григория и потащил в обход.

– Куда там осторожно? Они так в темноте зацепят кого угодно…

– Осторожно, мы не знаем, что там?

– Зачем тебе дубина, Григория? – увидел в лунном свете Юрий в руках того тонкую лесину.

– Это не дубина, это острога.

Здесь же от костра соседей донеслось:

– Ну и что? – голос явно был Лёхи, – Что тут особенного? Взял, пальнул в темнотищу!

– А надоело мне всё! – крикнул дядя Гена, – И рожи ваши надоели! Чавкаете с утра до вечера, всю тундру окрестную загадили! Хоть бы одна скотина шалаш сделала! Я вона вчера – восемь куропаток!..

Юрий и Григорич осторожно обошли место костра соседей и подошли с другой стороны, со спины дяди Гены. Вышли внезапно, где-то даже стремительно. Юрий тут же схватил ружьё в руках дяди Гены за ствол, вывернул его в сторону и вырвал из рук. Дядя Гена стоял, слегка опешив. Смотрел на Юрия и Григорича, будто понять не мог – они это или не они? И откуда они? Глаза были пьяны даже в темноте, в свете костра. Лёха был не лучше, сидел, привалившись спиной к прочным кустам тальника, глаза его не выражали ничего, кроме усталости, веки постоянно смыкались, хотелось спать, но Лёха со сном стоически боролся. Костик и моторист Фёдор спали вповалку, свернувшись на земле калачиками.

– А-а! – наконец протянул дядя Гена, пошатнулся и едва не упал в костёр, – Это вы? А поздно! Ага, поздно! Припёрлися, а тута шиш! Выпили всё! Завтрева буду, на-а… со всех спрашивать!..

Он не договорил, хотел шагнуть к Юрию, забрать ружьё, руку протянул, но запнулся за торчавший кустик карликовой берёзки, повалился лицом в мох… Так и замер. Юрий стоял, оглядываясь. Григорич сказал:

– Ну, так… угомонились. Спят.

Аккуратно перевернул лицом вверх дядю Гену, посмотрел на Лёху, вновь подтвердил свои слова:

– Спят. Долго водку пить – устаёшь. Дело понятное. Ты пока винтовку у них забери, – сказал он, кивнув на ружьё дяди Гены в руках Юрия, – пойдём, Юра, теперь тихо будет, а завтра ещё за гусями…

Уже в шалаше Юрий внезапно спросил Григорича негромко, хотя и Еся и тётя Настя не спали, ждали своих мужчин:

– Григории, а ты когда-нибудь злым или хоть сердитым бываешь? Когда-нибудь кричишь на людей? Эмоции есть у тебя резкие?

– Что? – улыбнулся он впервые, – Эмоции? – старик стал укладываться, поворочался, поворочался, потом затих и уже, когда Юрий подумал, что он спит, Григорич ответил со своей стороны шалаша, – Так оно как… вначале надо выжить, так? Вначале дело надо сделать… а эмоции потом. Что ругаться? Дело надо делать. Жить – она ведь не просто так, она… жить… злости не любит… она любит умных, а не злобных, Юра. На то она и жить!

Юрий обнял Есю, притянув к себе как можно ближе. Григорич прав – подумалось ему – жизнь, или как он сказал – жить, она злобных не любит. Так и уснули. Луна ещё посветила им на шалаш, позаглядывала внутрь через маленькие дырочки, да и ушла за реку… там светить.

Утром от костра соседей стали раздаваться крики и ругань. Ругался дядя Гена, остальные оправдывались. Ругался дядя Гена на всех за то, что никак не мог ружья своего найти. Юрий, поднявшись, взял его пятизарядку, вышел из шалаша, спокойно пошёл к потухшему костру. Мужики встретили его несколько злобно и весьма тяжёлыми глазами. Похмелье давало себя знать. Всё же пили крепко не один день, а бросили внезапно, ничего себе на «поправку здоровья» не оставив. Юрий подошёл, в его руках дядя Гена сразу признал своё оружие, хотел возмутиться, но быстро сообразил, что стоит «голый» перед противником. Юрий подошёл, сразу, без слов, ружьё бросил дяде Гене, стволом вверх, тот поймал, не особенно соображая, спросил:

– Откуда оно у тебя?

– Ты вчера подарил, – ответил Юрий грубовато.

– Я? – не поверил дядя Гена, – Когда?

– На ночь глядя, вначале водки предлагал, но я не пью, тогда ты мне ружьё своё и подарил.

– Так это, – сразу замотал головой дядя Гена, – ты это… пойми, да? Это по пьянке, я ведь… оно же на мне зарегистрировано.

– Да понятно, я и пришёл вернуть.

Сказал и, ни слова не добавив, ушёл обратно. За спиной услышал, как Костик проронил негромко, но слышно:

– Помнится мне, ты, Генка, за последней бутылкой хотел парня этого застрелить?..

– Рот закрой! – крикнул тот, – Вы у меня всю водяру сожрали! Вы мне все должны!..

– Геночка! – пьяным, совсем не протрезвевшим, голосом крикнул моторист Фёдор, – Всё вернём, всё! Дай срок, переварится и вернём!

– Ах, ты!.. – рванулся дядя Гена к нему, – Свинья!

И на глазах у своих друзей злобно и ошалело стал бить моториста Фёдора по лицу, по голове… Фёдор сидел на земле, и дяде Гене было удобно наносить удары сверху, но очень быстро руки устали, и он стал бить того ногами… Всё произошло так быстро, что ни Костя, ни Лёха, ни даже сам Фёдор, не успели ничего сделать. Наконец, когда Фёдор бессильно закрыл лицо руками и повалился на землю, скрючившись, а дядя Гена, крикнув что-то вроде: «Ага, неблагодарная скотина?!», стал бить его ногами в живот, оба оставшихся не у дел товарища вскочили с мест и оттащили дядю Гену от его жертвы. Фёдор поднялся не сразу. Вначале руки от лица убрал, потом глаза открыл, посмотрел, вскочил, оказавшись трезвым, и убежал в сторону шалаша. Там сел у костра, вроде как ощутив себя под защитой другого общества. Тут же из шалаша вылез Юрий, глянул на него, спросил без ехидства:

– Случилось что?

– Так чуть не убил, – промямлил тот, – можно, у вас посижу? Он же такой… он пульнёт!..

– Сиди, – сказал Юрий и скрылся в шалаше, но через минуту вышел оттуда уже одетый для охоты, держа в руке ружьё, проверяя патроны.

– На охоту? – спросил Фёдор.

– Ну да.

– Возьми с собой? – попросился он, – Я мешать не буду. Если что – помогу. Боюсь здесь. Дурной он. Допился.

– Пойдём, – согласился Юрий, – только потише ходи, птица шума не любит, слышит хорошо.

– Я молчком, – аккуратно, след в след Юрия, поплёлся тот за ним.

В шалаше уже никто не спал, потому весь разговор слышали. Григории, в потолок глядя, проговорил Есе и тёте Насте:

– Девушки, не ходите сегодня никуда. Зря Юра ружьё отдал, и вправду – дурной он. А сейчас у него отходняк с пьянки пойдёт да трясучка начнётся?.. А магазин, однако, далеко. Ой-ёй! Люди, люди, что творите?

Еся не послушала Григорича и, когда он, с топором в руках, ушёл на поиски дров, взяла свою «острогу» из тонкой лиственницы и охотничьего ножа, отправилась на своё мелководье искать щокуров, сигов да хариусов. Тётя Настя хотела её остановить, но Еся лишь сказала:

– А как Юра без дичи вернётся? Вдруг сегодня не повезёт? Голодными спать ляжем?

На мелководье было тихо. Гладь воды здесь даже не рябила, лежала, словно в тихом омуте, как зеркало. Еся походила вокруг, посмотрела, рыба сегодня на отмель не зашла. Стащив сапожки, сняв узкие джинсы, повязав бёдра платком, Еся вошла в воду. Отмель с утра ещё не прогрелась, вода была холодная, ноги стыли. Еся прошла отмель дважды поперёк, но рыба так себя и не обнаружила. Девушка вышла на сушу, глянула по сторонам: может, стоит пройти вверх или вниз по протоке, посмотреть другую отмель? Хотя вряд ли здесь, на коротком отрезке воды, могут быть две приличные отмели, чтобы рыба заходила. Есе было немножко тревожно, но она подбадривала себя тем, что хищника какого, медведя, к примеру, она вряд ли здесь встретит, а человека?.. Дядя Гена?.. К чему ему ходить здесь, да ещё в том состоянии, в котором Григория описал? Вдали раздался стук топора – Григория рубил. Это как-то сразу успокоило. Сунув ноги в сапоги, не надевая джинсы, она забросила их себе на плечо и пошла берегом реки.

Григория далеко ходить не стал. Прошёл в тот же лесок берёзово-лиственничный, походил между деревьев, нашёл пару упавших сухих стволов, обе берёзы, с берёзы жару больше. Один ствол слегка ещё висел на пне, подрубил немножко, потом взвалил оба ствола на плечи и поволок обратно. Четыре раза отдыхал, пока дотащил. Возле шалаша бросил и сразу ушёл обратно. На ночь дрова есть, надо на вечер, на костёр, на подольше, мало ли что принесёт Юрий?

Вторично Григория пошёл немножко правее, ближе к реке, где Еся вчера устроила кыбан. Подрубил по ходу неплохой сухой ствол, который высох так, что не упал плашмя, а остался стоять, как изваяние. Рубанул его несколько раз – он и упал. Глянул по сторонам и вдали увидел Есю… Совсем крошечной фигуркой. Похоже, стояла в воде, потому как не двигалась. Григория головой мотнул – говорил же: не выходить сегодня никуда! Хотел уже сухостой тащить к шалашу, как заметил ещё две фигуры, идущие ровно к Есе, но, похоже, та их ещё не видела. Григория всмотрелся, но определить не мог, кто это? Юрий с мотористом? Или… или?.. Нет, Юрка ходит не так, он же год, как вояка бывший, и осанка у него, выправка… а этот… Григория быстро топор засунул за пояс штанов, схватил полутораметровый сук лиственницы, как дубину, и побежал так быстро, как только мог, к Есе… Сердце подсказывало, что добром такая встреча не кончится.

Дядя Гена очень скоро и в самом деле стал чувствовать себя неважно. Опыт потребления алкоголя у него был приличный, дядя Гена знал, что резкое прекращение пития приводит к отдышке, сердцебиению, нехватке кислорода и головным болям. На всякий случай, зная своё здоровье, он носил при себе таблетки всякого анаприлина, валидола, анальгина, папаверина и всего прочего, что сердце успокаивало, давление сбрасывало, головные боли снимало. Но дядя Гена прекрасно знал, что в таком положении лучший способ быстрее привести себя в порядок – это так называемая трудотерапия, погонять себя до седьмого пота, если «мотор» позволит, после чего и лихорадка в мышцах быстрее пройдёт и общее состояние улучшится. Потому, взяв ружьё, прихватив фляжку с водой, которую он всегда брал с собой на охоту, дядя Гена крикнул друга Лёху, тот не отказался, и они вдвоём побрели к ближайшей воде, глянуть дичь. Просить сегодня еду дядя Гена ни у кого не собирался, потому добыть её, хотя бы для себя лично, надо было самому. Костик спал крепко и, казалось, никаких осложнений похмелья не ощущал.

Шли они бесцельно, в ту сторону, в какую просто пошли. Вышли правда к реке, в тихое место. Дядя Гена даже, как у воды оказался, в коленках присел, шепнув назад Лёхе:

– Сядь, баран! Вода, видишь? Может утка сидеть. Это мы удачно вышли сразу так.

– Надо было, как в прошлый раз, на озёра, – предложил Лёха.

– Рот закрой! – посоветовал дядя Гена, – Знаток! Ты хоть оружие в руках держал?

– Просто в прошлый раз…

– Я тут решаю, куда идём в прошлый раз, а куда сейчас! – отрезал дядя Гена.

Но на реке никаких уток не оказалось. Пошли дальше, не пригибаясь. Пить хотелось. Пили прямо из реки прохладную, можно сказать, студёную воду. Лёха кивнул другу на фляжку почти в литр ёмкостью, сказал тихо, словно вообще что-то говорить стал бояться:

– Фляжку зачем таскаешь, у реки сидим?

– Всегда вожу с собой воду, мало ли что? – ответил дядя Гена машинально и здесь же замер, остановился, окаменел, остекленел… Дядя Гена вспомнил, что в этот раз, понимая, что стоять будут у дикой протоки, где всегда чистая вода, во фляжку впервые в жизни налил не воды, а водки!.. Да не просто водки, а водки с настойкой элеутерококка!.. Это там у него… это та-ам у него!.. Литр!.. Дядя Гена едва чувств не лишился. Глянул влажными глазами на Лёху и… чуть не подарил ему от счастья такого свой бизнес в городе! Это похмелье с признаком запоя, в состоянии внезапного удара по сознанию новой алкогольной возможностью. Дядя Гена сел на мох. Лёха подошёл, тяжело переводя дыхание, спросил:

– Тяжело? Посидим, перекурим?

– Да нет, – ответил тот, отвернул крышку у фляги и перевернул её в себя. Пил долго, потому как не торопился, выпил грамм сто пятьдесят, отдал со слезами великодушия на глазах флягу Лёхе, – похмелись.

Лёха взял флягу как бомбу, хлебанул… припал жадными губами настолько долго, сколько позволил уже похмелённый и оттого зорко следивший за ним дядя Гена. Потом он долго рассказывал, как решил вместо воды впервые в жизни налить водки с настойкой во флягу. Лёха с невыразимым наслаждением, упоением и благодарностью слушал. Потом беспричинно смеялись.

Посидели немного, похохотали, вспомнили, что пошли на охоту, поднялись и побрели дальше. Дядя Гена сразу, как силы и сознание пришли в норму, приказал:

– Про водку – молчок! Костику похмеляться вредно, моториста вообще убить мало!

– Мало, мало – поддакнул Лёха – сами будем потихоньку…

Здесь из кустов со стороны берега выпорхнула стайка куропаток. Дядя Гена мигом ружьё вскинул, раз! два!.. На землю шлёпнулось с двух выстрелов сразу три птичьи тушки.

– Быстро собрал! – кивнул дядя Гена Лёхе на кусты, где упала дичь.

– Ага! – сказал тот и тренированным сеттером побежал собирать пернатых.

Дядя Гена побрёл дальше берегом. Хотелось сейчас гуся подстрелить, да жирнючего, килограмм на восемь! Есть такие гуси? Чтобы этому сопляку у костра нос утереть, бросить тушу под ноги, сказать – вот каких гусей бить надо, недомерок! Жри! Глядишь, тогда и баба эта молодая… его девка, так?.. А что, девка? К нему же не переметнётся? Впрочем, когда есть станет нечего, то-о… За еду куплю! Есть все хотят. Размышляя, он вышел на изгиб протоки, повернул по ней, не оглядываясь – где там его Лёха, собрал ли дичь подстреленную? Повернул по протоке и за поворотом даже присел, словно дичь увидев… словно большую дичь увидев… словно самую желанную дичь увидев… там стояла Еся со своей острогой и, не двигаясь, смотрела в воду. Еся так и была опять: с голыми ногами, на бёдрах платок – красота, а не картина!

Еся увидела рыбу у самого берега широкой заводи протоки. Мелководье здесь было похоже на некоторый залив от реки, который упирался в низкий, но обрывистый берег, река, скорее всего, подмывала тысячу лет этот берег, он и оборвался. На уровне колен над водой висел мох и кусты карликовой берёзки, так весь берег и шёл, пока не уходил из залива к течению. Еся стояла уже возле рыбины, которая то ли не видела её, то ли видела, да понимала рыбьими мозгами, что уходить надо опять-таки через человека, может, так обойдётся? Но «так» не обошлось… Еся плавно, почти незаметно подняла острогу, тело её не двигалось, лишь руки, нежные девичьи руки невидимо стали перемещаться вверх, стали заходить куда-то за её затылок, и, когда прикрученный нож на древке оказался над водой, когда руки девушки достигли апогея в замахе, острога стремительно и мгновенно рванулась вниз… Нож резанул по воде, оставив всплеск, тут же острога, прошив рыбину, вонзилась в мягкий ил, хвост щокура несколько раз мотанулся по сторонам, взбаламутив речной песок… Еся с силой ткнула острогу ещё глубже в землю, потом резко выдернула её из воды, и на берег вылетел серебристый представитель сиговых пород, килограмма на полтора весом.

– Браво, браво! – раздалось на берегу, прямо перед ней. Еся так увлеклась подводной охотой, что не заметила, как из тальника вышли дядя Гена и его друг Лёха. Дядя Гена держал своё ружьё в правой руке, в то же время хлопая по ней левой ладонью, вроде как аплодировал. Лёха стоял за ним прямо за левым плечом и тоже пытался аплодировать, с той разницей, что в руках у него были три тушки куропаток.

– Крас-сиво! – сказал дядя Гена, – А главное, какой видок! Амазонка с копьём! Обожаю воинственных женщин. Но! – поднял он ружьё, словно собираясь клич издать, – Воинственной женщине просто необходим воинственный мужчина! Кстати, тут вот курочек пострелял… угостить? У меня моторист… – он оглянулся и добавил тихо, – собака… – тут же громче, – прекрасно готовит курочек. Мы приглашаем Вас, девушка, в нашу скромную обитель. А?

– Спасибо, мы как-нибудь сами, – ответила сразу Еся, глянула, далеко ли её одежда на берегу?

– Да? – сказал очень нехорошим голосом дядя Гена, – А вот у нас тут с Лёхой вопрос такой: вот там, – он стволом указал на её полуобнажённые бёдра, – там, под платочком, есть что-нибудь? А?

Здесь дядя Гена рассмеялся, Лёха ему помог.

– Не ваше дело, – сказала Еся ещё более грубо, острогу вытащила из воды, показав хищный нож.

– Эт-то аргумент, – усмехнулся дядя Гена, – мы-то конечно, в Вас, барышня, стрелять не будем, пальнёшь, так ведь кожу попортишь, как потом?.. Ну да-с… – дядя Гена оглянулся, хотел в воду зайти, но не хотел свои берцы мочить кожаные. Глянул назад на Лёху, приказал:

– Ну-ка, достань мне сюда эту сучку!

Лёха бросил куропаток на землю, отвернул свои рыбацкие сапоги и уже шагнул вводу, как Еся, выставив нож на древке ровно ему в живот, предупредила негромко, но очень уверенно:

– Даже и не думай, засажу по самую рукоять! Будешь потом, как этот щокур, хвостом дёргать!

– Гена? – обернулся к другу тот, – Она дурная, пришьёт.

– И что? – спросил дядя Гена.

– Не знаю, – пожал плечами тот, – сделай что-нибудь?

– Убить её, что ли? – спросил дядя Гена.

– Н-ну… на кой тогда её на берег тащить?

– Ну так если нам в мужском деле помочь не хочет, зачем она вообще тогда? – спросил дядя Гена злобным и пьяным голосом, – Что так не получим кусочек удовольствия, что этак?..

Он вскинул ружьё к плечу, целиться с такого расстояния было просто глупо, но дядя Гена с удовольствием приложился щекой к прикладу, стал зачем-то стволом водить, словно цель искал… Еся стояла и не двигалась, просто смотрела спокойно на этого урода. Что думала Еся, сказать трудно, глаза её не выражали ничего. Дядя Гена выжидал секунду, другую, третью, вечность…

– Штаны сухие? – вдруг спросила грубо и зло девушка.

– Что? – совсем не понял тот, от приклада оторвался, вроде как лучше девчонку рассмотреть, – Что ты сказала?

– А ты ещё и глухой? – нарочито удивилась она более зло.

– Ах ты, сучка! – дядя Гена явно распалился, ружьё отбросил на землю и бодрым шагом направился к воде, Еся мигом острогу подняла на уровень его груди, но, казалось, дядю Гену это не остановит. Он уже подошёл к самому краю низкого берега, как в кустах высокого тальника что-то хрустнуло, и оттуда быстро вышел Григория с дубиной в руках.

Что мог сделать семидесятилетний человек с двумя молодыми мужиками? Разве только лупануть дубиной по головам. Он это и сделал. Вышел Григория так быстро и стремительно, как мог, тут же на пути стоял Лёха, Лёха даже обернуться не успел, Лёха улыбался предвкушаемому театру, точнее – зрелищу, потому как хлеба он алкогольного поел прилично. Дрын из лиственницы был сух, потому о голову Лёхи переломился надвое, Лёха даже не взвизгнул, так с улыбкой и повалился в мох лицом. Дядя Гена обернуться успел, потому как и звук услышал, и дрын стал после головы Лёхи короче. Григория саданул ему обломком ровно куда-то сбоку по лбу… Дядя Гена вначале замер, словно удара и не было, Григория резко замахнулся вторично, здесь противник без слов и воплей рухнул в воду навзничь…

Еся так и стояла в воде, острога опустилась вниз, на дядю Гену лишь посмотрела, но поднять даже и не попыталась.

– Утопнет, гадёныш, – сказал Григория, спустился к воде ближе, перехватил дядю Гену за ноги и вытянул на берег, потом уложил его рядом с Лёхой. Еся вышла на берег, стала сразу одеваться, Григория на неё не смотрел, говорил вниз, в землю:

– А я кому говорил, что ходить никуда нельзя сегодня? Зачем пошла?

– Я подумала, что… – Еся стала запинаться, слова терялись, на глазах уже были слёзы, – я подумала, мало ли – Юра придёт пустой… не будет гусей, что есть?

– А так вот лучше? – кивнул на несостоявшихся насильников Григория, – Так лучше?

Он быстро взял острогу, щокура отдал Есе и сказал:

– Уходим отсюда, очнутся сейчас… не знаю, что будет.

У костра, когда они пришли, уже сидели Юрий и моторист Фёдор. Фёдор как сбежал от дяди Гены, так сидел возле костра тихо, ничего не говорил, ничего не делал, только разве дровишек подкладывал, молча сидел. Еся, за полсотни метров, пошла рядом с Григоричем, тихонько, хоть и было ещё далеко, попросила:

– Не говорите, что было? Пожалуйста. Он сердиться начнёт… он ревнивый… ещё что натворит?

Григории остановился, глянул в тёмные глаза Есе, помахал пальцем, как погрозился, сказал:

– У-у… газель лесная!

А когда пошёл дальше, проговорил:

– А всё равно узнает. Этот гад наверняка придёт считаться.

Когда они подошли, то у костра уже стояли Юрий и Фёдор. Григория сразу, как хорошему другу, рукой махнул мотористу и позвал:

– Вот и хорошо, пойдём, поможешь брёвнышки мне дотащить.

Моторист встал и тут же ушёл с Григоричем. Еся подошла к Юрию, вокруг глянула на всякий случай, за спину его обняла, в глаза заглянула снизу и спросила украдкой, голосом тихим, покорным:

– Принёс что? Или так сходил?

– Гуся убили, не удалось второго взять, стая сразу ушла на другие озёра. А ты, смотрю, опять этим, как его?.. – он стал вспоминать, сказал неловко, – Кабаном, что ли, занималась?

– Кыбан, кыбан, Юра! – откуда-то появилась тётя Настя с котелком в руках, – Кыбны, по коми – бить рыбу острогой.

– Нормально всё? – спросил тот любимую.

– Да нормально всё! – как-то даже завозмущалась Еся, словно говоря этим: как ещё может быть? Крутанулась осторожно в его руках и встала к нему спиной.

– Боюсь, простынешь ты с этой острогой, – посетовал он, девушку за плечи обнял крепче, она сразу голову повернула, глаза взметнула на него, игриво удивилась:

– Да-а? Ты за меня боишься? Как жаль, что я не простываю. Никогда ещё не болела. Даже насморка не было, хи-хи.

– Смотрю, наших соседей нет? Один вроде дрыхнет, а другие где-то шарятся, – проговорил Юрий медленно, одновременно и местность вокруг осматривая.

Тётя Настя взяла гуся и пошла его тут же у костра щипать.

– Они пьяные опять, – сказала Еся и осеклась, даже за рот себя, говорливый, схватила.

– Ты откуда знаешь? – тут же резко удивился Юрий.

– Так они… – Еся глянула виновато вниз, – ты же ругаться будешь?

– Что они?

– Они пьяные подходили туда… – она головой кивнула, – где я рыбу била… пьяные дураки.

Она повернулась к нему, руки развела в стороны и опять посетовала:

– Ну, вот как тебе говорить? Ты же бешенный? Ты же сейчас пойдёшь и застрелишь кого-нибудь? Как мне тебе что-то говорить?

– Никого я не застрелю. Куда они подходили?

– Туда, – махнула Еся по-женски рукой в сторону, – я там как раз щокура взяла, а тут они… этот приставал… – Еся быстренько уткнулась лицом ему в грудь и попросила, – только ты обещал…

– И что? – нетерпеливо и едва сдерживаясь, спросил Юрий.

– Да ничего, – Еся плечами пожала, – хочешь, поцелую? При всех?

– И что было?

– Ничего не было. Григории ему по морде засветил… и второму тоже… по башке!

– Григории? – даже опешил Юрий от таких действий Григорича, – Как это?

– Так, – она простодушно пожала плечами, глаза вытаращила, – дрыном!

Едва Еся попробовала рассказать милому историю ловли рыбы, как с той стороны, где вся эта история произошла, появились дядя Гена и его лучший друг Лёха. Оба шли громко, важно и очень героически. Дядя Гена «в хвост и гриву» полоскал все северные народы России, особенно народ коми и его представителя в лице Григорича. Их ещё не было видно за кустами тальника, но было уже хорошо слышно на оба костра:

– Ну, всё! Я этого комяка… я его дважды застрелю! Дважды, мелким дробом! Ну, козёл, ну, козёл!.. Меня?! По лицу поленом?! Ну, сучок!! Морда комяцкая!

– А я его добью, скотину! У меня шишак на башке теперь – вот!

Юрий быстро Есю за себя поставил одной рукой, другая сорвала ружейный ремень с плеча, и бокфлинт мгновенно посмотрел стволами на место, откуда должны были появиться дядя Гена и Лёха.

Но те вышли ближе к своему костру. Первым вышел, как и положено, дядя Гена, вторым Лёха. Дядя Гена был мокрый с ног до головы. Влажная одежда блестела на солнце. Сухой Лёха нёс куропаток и махал ими, как булавой. Оба были ещё больше нетрезвы, скорее всего «лечились» настойкой элеутерококка, когда очнулись.

Быстро подойдя к своему потухшему кострищу, дядя Гена для начала оглянулся, увидел так и спящего Костика, свернувшегося на солнышке в калачик, посмотрел на соседний костёр, сразу увидел Юрия, Есю, тётю Настю, злоба вырвалась наружу, он с силой пнул ботинком Костика куда-то под зад, да так пнул сильно, что тут спросонья просто взвыл.

– Что развалился, пёс? – крикнул дядя Гена, – Мы тут всю тундру излазили, жратухи тебе искали! Где костёр, где огонь, свинья?! Почему не горит?! Что ты дрыхнешь, подонок? Я тут… уже всю тундру… мы тут!.. Сволочь! – плюнул он в Костика, – Быстро вон за водой и костёр делай! Мы своё сделали!..

– Да! – тут же согласился Лёха, – Мы своё сделали! Пш-шёл за водой!

Дядя Гена остановился. Костик недовольно поднялся, заспанными глазами посмотрел на обоих, ничего не сказал, взял котелок и пошёл к реке.

Со стороны дальнего леса к костру вышли моторист Фёдор, тащивший на себе большой сухой ствол лиственницы, а за ним Григория со стволом поменьше на плече. Едва их фигуры показались и стали хорошо видны, дядя Гена прикинул на глаз – сколько до них? Метров пятьдесят?.. Тут же рука его схватила ружьё, клацнул затвор, патрон вошёл в патронник, дядя Гена прицелился, непонятно в кого, просто прицелился и увидел, что у него на мушке человек… ах, если бы сейчас этот человек его как-то обозвал?.. Ах, если бы сейчас этот человек хоть как-то проявил к нему неуважение… Он уже потянул на себя спусковой крючок оружия, он уже слышал, как взрывается боеприпас в стволе, как свинец летит в человека… рука его дрогнула, кто-то внутри него спросил: «Убьёшь?..»

Друг Лёха промолчал. Друг Лёха стоял и ждал, когда друг Гена убьёт Григорича. А даже если и убьёт? В конце концов, не он же убьёт? Не ему отвечать. А этот… этот комяк и в самом деле… Вон как его по голове приложил! Ему кто разрешал его, Лёху, по голове бить? У него откуда такое право, а?..

Однако просто так спустить деду Григоричу его непозволительное поведение дядя Гена не мог. Плюнув под ноги самому себе, он клацнул затвором ружья, из патронника вылетел не стреляный патрон, упал на землю, дядя Гена опять сплюнул, чертыхнулся, матюгнулся, сказал:

– На кой я всё это?! Заряжено ведь!

И здесь, явно сорвавшись на обиде от старика, явно перегнув злобой свой характер, махнул рукой Лёхе, призывая следовать за собой, решительно направился к костру соседей, куда уже подходили Григория и моторист Фёдор. Шёл Гена наобум. Цели не знал. Знал лишь то, что его обидели. За это и хотел спросить.

Получилось так, что все подошли к костру одновременно: с одной стороны дядя Гена с Лёхой, с другой стороны Григория с Фёдором, посередине был костёр, у него сидела, ощипывая гуся, тётя Настя, рядом стояли Юрий и Еся.

– Мне, понимаешь, по хрен, есть у тебя ружьё или нет! – сразу крикнул дядя Гена Юрию, обозначая свою позицию, – Я всё равно этого комяка застрелю! Или пусть тут при всех вон извиняется, сапоги мне лижет… берцы мои! – здесь он увидел глаза Еси и крикнул уже ей, – А ты что вылупилась? Тебя не спрашивают! В общем, так! – рубанул он свободной от ружья рукой, – Или вы мне деда отдаёте, или…

– А я не портфель! – вдруг громко и вызывающе сказал Григория, – Чтоб меня отдавать!

И с этими словами сбросил с себя высохший ствол дерева.

Дядя Гена на какое-то время замялся, никак не ожидая от Григорича такой строптивости, и, скорее всего, думая: стоит ему как-то договориться с Юрием, и вопрос будет решён. Дядя Гена, как человек не слишком образованный, всегда мыслил такими категориями, что в жизни есть сила, а за силой стоит и решение. И если сила у тебя, то и решение у тебя, но если силы две, то стоит договориться или припугнуть другую силу и решение опять-таки у тебя! Но здесь ситуация дала сбой. Григория не подчинился никакой силе. Он стоял крепко на ногах, чуть расставив их, и сейчас даже для своего семидесятилетнего возраста выглядел полноценным, здоровым мужиком. За поясом у него был небольшой топор Юры, которым они рубили сучья и сухостой. Григория вытащил его из-за пояса и спокойно опустил вдоль тела, крепко сжав в руке, потом сказал вновь:

– Ну, так… забирай меня? – подумал что добавить, но удивительная внутренняя культура северных людей не дала ему сказать грубого слова, потому он произнёс не совсем то, что все ждали:

– Плохой, пьяный человек!

Дядя Гена стоял и не понимал – а как он сейчас будет забирать Григорича? За шиворот? И что? Куда потом? Тащить к своему костру? А вдруг он топором рубанёт? А если не рубанёт, струхнёт и позволит себя утащить… там что? Бить? Просто бить? Сколько лет этому седому?.. Молчание опять затянулось. Юрий, смотря ровно в глаза дяде Гене, громко усмехнулся. Григория, который был здесь на голову ниже всех ростом, в глазах Юрия сейчас превратился в некого былинного богатыря с булавой в руке.

– А что стоишь? – вновь спросил Григории дядю Гену, – Слов много знаешь, а как их применить не помнишь?

– Генка, – громко шепнул тому Лёха рядом, – этот комяк над тобой издевается!

– Да, комяк! – вызывающе сказал Григория, – И что? А чем комяк хуже тебя? Ты-то кто? Ты вообще не человек. Так… двуногое, говорящее на русском языке. Ты и языка-то своего не знаешь, – он на секунду задержался и ехидным голосом сказал, – негр-рамотный!

– Чего это я неграмотный? – даже шаг вперёд из-за хозяина Гены сделал Лёха.

– А то, – сказал многозначительно Григория, – если я – комяк, то ты… русак! Заяц длинноногий! А ещё ты – слабак! Это вот по-русски тебе…

– Дай ружьё, я его застрелю! – схватил ружьё дяди Гены Лёха и потянул на себя. Ситуация стала выходить из-под контроля, дядя Гена взял, да и отдал ружьё, и оно оказалось в руках Лёхи… Он глянул на оружие и застыл. Лицо выражало недоумение и состояние глупого удивления. Что делать дальше, он не знал.

– Ну что ж ты? – спросил дядя Гена, как чумовой, – Застрели его?..

Лёха очумело посмотрел в глаза другу Гене, не понимая: тот приказывает или издевается в очередной раз? К издевательствам он привык, а вот к таким приказам?..

Лёха бросил ружьё в руки дяди Гены, тот поймал. Лёха понял, что сейчас он смешон, ярость залила глаза, алкоголь добавил храбрости, а точнее – дурости, он выхватил из-за пояса свой хищный нож, очень похожий на профессиональную финку, встал в стойку, чуть согнувшись в корпусе, и выставил руки вперёд, слегка водя ножом по сторонам.

– Ну?! – крикнул он Григоричу, – Нападай! Где твой топор, ну?! Боишься?

– Глупый ты, – ответил на это Григория.

Дядя Гена усмехнулся, едва не рассмеялся. Юрий, впервые оказавшись с такой ситуации, понимал, что критическая точка ещё не пройдена, потому ружьё держал наготове, палец со спускового крючка не сходил, стволы были хоть и опущены вниз, но в любую секунду могли взлететь на уровень человека… взлететь, плюнуть свинцом и убить.

Лёха не увидел усмешки друга Гены, стоял, покачиваясь и второй раз призвал:

– Нападай! Давай! Дядя Лёша пацанов не бьёт, дядя Лёша их учит!

– И правда, дурак, – негромко сказал в спину другу дядя Гена.

– Глупый ты, – повторил ему Григория, – А ещё говоришь, что русский! Разве русский такой?.. Русский вон стоит, – и кивнул на Юрия, – спокойный и надёжный! А ты так… лягушка болотная! Прыгаешь здесь… полумерок. С тобой и воевать-то можно только сухим дрыном, а не оружием. Тьфу! – Григория взял, да и сплюнул в сторону Лёхи.

Лёха здесь не выдержал, нервы сдали, он крикнул:

– Ах, та-ак?!

И с ножом наперевес рванулся к Григоричу. Но путь к тому лежал опять-таки через Юрия. Он и побежал, никого не видя перед собой, кроме Григорича. Юрий в последний миг осознал, что положение снова каким-то образом зависит от него, ружьё в другую руку перекинул и мгновенно, как учили спецы на погранзаставе, ударил ногой в живот бегущего Лёхи… Лёха потерял равновесие и со всей скорости покатился по земле… Здесь уже дядя Гена встрепенулся. Такого он явно не ожидал. Его товарища ударили так, что от боли Лёха корчился на земле, а это значит – их бьют! Вскинул ружьё на Юрия, синхронно бокфлинт того упёрся двумя стволами в дядю Гену.

– Ага, – глянул в черноту стволов дядя Гена, – ага… вот теперь как?.. Ага… а говорили – спокойный. А ты человека и ногами?..

Юрий молчал. Дядя Гена стал аккуратно пятиться вбок, словно призывая Юрия походить по кругу с ним, но Юрий с места не двинулся, лишь стволы ружья безмолвно следили за дядей Геной.

– Вот значит у нас как?.. – опять сказал дядя Гена, с опаской поглядывая на Григорича, – Так что теперь?.. Лёха? Ты что развалился?..

Лёха поднялся с бранью на всю тундру, держась за живот, с трудом переводя дыхание. Со словами, что он сейчас и Григорича, и Юрия, и всех комяков подряд, и русскую сволочь…

– Зарежу! – сказал он, вытирая лицо от прилипших листочков.

– Помолчи! – рявкнул ему дядя Гена дрогнувшим голосом, – Резник хренов! Ходить не умеешь, всё туда же!

Дядя Гена опасливо посмотрел на Юрия и его стволы, что следили за каждым его движением. Хотел сглотнуть слюну во рту, но сглотнулось всухую. Самому стрелять было страшно. Может, даже страшнее, чем просто опозориться сейчас перед этими… этими… этой шантрапой! Кто они по жизни? Кто они там – в городе, в цивилизации? Так… вшивота наёмная. Им – что здесь, что в тюрьме. А ему? Ему один выстрел, одно нажатие спускового крючка, просто палец дрогнул… И всё! Вся жизнь всмятку! Бизнес, положение, которым гордился, зависть… да, да! Зависть других! И это приятно, чтоб вы все знали! Приятно, когда завидуют так, что слюни у них текут, а ты видишь, видишь это и понимаешь – это ты их так… это ты их до такого… это ты… ты!.. А ещё деньги! Но и деньги не помогут… если вдруг – просто дрогнул палец!

– Так как, «спокойный и надёжный», – кивнул он Юрию, – как дальше? Краями разойдёмся, или палить начнём?

– Что это ты на криминальном жаргоне заговорил? – усмехнулся тот. Но смешно Юрию не было, за ним были Еся, Григория и тётя Натся, а теперь ещё и моторист.

– Да я смотрю, ты уже народом обрастаешь? – дядя Гена решил говорить. Говорить что угодно, лишь бы говорить, потому как, пока он говорит, этот пацан стрелять не будет. Кишка тонка. Он и так стрелять не будет, слабак потому что… потому говорить и говорить, – Вона, моторист без мотора у тебя уже ботинки лижет! – он бросил взгляд на Фёдора, – Что, Федя, хорошо тебе под новым хозяином?

– Дурак ты, Гена, – сказал Юрий уже чуть ли не сострадательно, – дурак, и не лечишься.

– А ты ведь, Генка, гад, – сказал Фёдор, – причём не просто гад, а завистливый гад! Ты людям даже завидуешь, что к ним другие идут…

– Да что мне завидовать? – чуть не рассмеялся фальшиво дядя Гена, – У меня вон в городе – дело! Бизнес! А у тебя что? Мотор утонувший? Тьфу, собака бешенная! Солярка ходячая! Знаешь, что в твоей жизни хорошо, Федя? – сказал он, смотря в лицо Юрия, а к Фёдору только изредка головой поворачиваясь, на мгновение, как вбок кивал, – Ты вот хоть обожрись чесноком, а всё равно от тебя маслом машинным прёт на всю округу! Х-ха! Я ему завидую!..

– Проваливай, – сказал здесь Юрий тяжело и быстро, – Проваливай к себе, на бугорок!

– А то что? – от злости у дяди Гены едва зубы не свело, очень хотелось клацнуть затвором оружия, чтобы припугнуть, дядя Гена уже понял, что проиграл, что его просто выгоняют, как щенка с поля боя, с того самого боя, который он назначил, на который сам вызвался, но биться не стал… позор? Наверное. И теперь, видя его нерешительность, его просто гонят прочь… Как пришёл, так и ушёл. Погалдел, как баба, и ушёл. Ну да ничего, главное в другом, главное – он в городе покажет, кто здесь был хозяин положения! Да, да – был! Просто пользоваться не стал!

– А то ничего, – сказал Юрий, так и ведя стволами за медленно перемещавшимся по кругу дядей Геной. Сказал он как-то сурово, но очень искренне, и здесь пояснил так, словно готов был прямо сейчас это совершить, – Просто бах! И всё. Темнота, тишина… вечность.

– Грозный какой! – с издевкой в голосе произнёс дядя Гена, в голове проворачивая все возможные варианты, даже такой, где всех надо положить, просто застрелить, если хотите – расстрелять, но выйти с честью. В магазине было всего четыре заряда, один, к сожалению, выскочил по глупости. Юрка, Федька, Григории, баба его… Нет, Григории опаснее, его сразу после Юрки… потом Федьку… Как же стрелять? В пузо? В грудь? В башку, может? А если сразу не сдохнут? Добивать?.. Еську… её последнюю… чтоб без свидетелей. А если Костик взбрыканёт? Он же дурак у них, то ли свой, то ли чужой, не пойми… даже пьёт не так, как все. И спит потом как сурок поганый.

– Грозный какой! – вновь повторил дядя Гена, – Говоришь так, словно тебе это не впервой! Может, ты и людей убивал?

– Может, и убивал, – слишком просто и слишком спокойно ответил Юрий, Еся вздрогнула. Глаза его сузились, как перед решительным действием, и дядя Гена это увидел, в голове что-то щёлкнуло…

– Ты, щегол, мне в дети годишься! – сказал, сам не понял для чего, дядя Гена и здесь почувствовал, что колени его дрогнули пару раз, – Ты хоть знаешь это? Прежде чем свою говношлёпку на меня направлять!

– А разница? – спросил Юрий.

– У тебя права такого нет!

– О! – Юрий насторожился, ружьё крепче сжалось в его руках, палец лёг так плотно на спусковой крючок, что почти обнял его…

– Стреляешь ты хреново, – успокаивал себя дядя Гена, – в человека испугаешься, промахнёшься, а я влеплю тебе картечи полное пузо!.. Опусти стволы, и посмотрим там…

– Первый опускай.

– Я не буду, – злобно и ехидно усмехнулся дядя Гена.

– И я не буду.

– Смотри-ка, тварь, вырос!.. Лет десять назад я бы тебя на пинках до самого города гнал!

– А лет тридцать назад с тобой то же самое мог сделать Григория, – ответил Юрий.

– Ах, ты ж, дрянь, – сказал бессильно дядя Гена.

– Ну да, – сказал Юрий, – что ещё остаётся.

– Ты просто не понимаешь, с кем связался, – ехидно и как-то сразу мстительно сказал дядя Гена и предупредил: – если живы останемся, я тебя в городе сгною! Тебя там не будет, понял? Ты просто не знаешь, сколько у меня силы! Ты просто не знаешь, сколько я стою! Ты-то стоишь три копейки!.. А вот я… Ты, гадёныш, из-под камня выполз, и лучше тебе туда и заползти. Я даже вот сейчас тебя застрелю и мне ни-и хрена не будет! Понял? Жизнь твоя стоит три копейки! Я тебя сейчас застрелю и мне!..

– Тих-ха!!! – вдруг очень громко, совсем как-то неподобающе ему, крикнул Григории. Все разом повернулись к нему, но Тригорин стоял и словно к чему-то прислушивался, глядя вниз, в землю. Такая сцена, непонятная практически никому, кроме тёти Насти, показалась глупостью, или просто выходкой, но тётя Настя перекрестилась и смотрела на мужа с каким-то вдохновенным лицом. Тригорин поднял руку с выставленным указательным пальцем вверх, а сам смотрел вниз, но смотрел так, словно видел сквозь землю. Немая сцена продолжалась недолго, Тригорин сказал:

– Мотор! На реке мотор! Лодка!

Словно ошпаренные, дядя Гена и Лёха бросились к реке. Юрий глянул на Тригорина, тот кивнул и сказал опять:

– Лодка.

Тётя Настя поднялась и так, с тушкой гуся, пошла к реке, за ней тут же, как заворожённые, пошли Еся, Фёдор и Юрий. Тригорин ещё постоял на месте ровно, не двигаясь, сказал опять тихо:

– Лодка, лодка, ошибиться не мог, – и тоже пошёл.

На берегу они встретили Костика, который оттирал большой котелок песком и, похоже, не слышал здесь в низине реки, что за скандал только что произошёл в сотне метров от него. Увидев такую процессию, тем более бегущего дядю Гену, он бросил своё занятие, крикнул им навстречу:

– Медведи?..

Дядя Гена отпихнул его ногой в сторону, словно тот как-то мешал ему, вложив в этот толчок всю ненависть к Юрию, выскочил в ботинках на реку, почти по колено в воду, встал и смотрел безотрывно вдаль, ни слова не сказав. Рядом встал Лёха, смотрел так же, но из-за спины Гены. Костик встретил остальных, опять спросил:

– Что случилось?

– Лодка, – сказала тётя Настя, – лодка по реке идёт.

– Да где лодка? – удивился Костик, – Была бы лодка, я бы увидел. Сижу тут полчаса.

Ничего ему не ответив, все вышли на берег реки, кроме Григорича. Он стоял и, казалось, вновь слушал реку, смотря вниз, теперь в воду.

– Хорошая лодка, – сказал он, – мотор… хороший мотор.

– Ну, если сбрехал! – потряс ружьём дядя Гена, словно предупреждая.

– Брешет у нас тут только один… – сказал Григории, – остальные разговаривают.

Дядя Гена в ярости хотел что-то ответить, но здесь все разом, все до одного услышали звук мотора. Над рекой повисла тишина, и лишь рокот двигателя всё крепчал и крепчал, пока не стал слышен отчётливо, с явным нарастанием звука и пришедшей надеждой.

Лодка вышла на скорости из-за поворота и пошла ровно на людей. Дядя Гена, нелепо дважды подпрыгнув на месте, помахал ей ружьём, Лёха, подпрыгнув следом, махал руками, Костик махнул пару раз котелком. Григории вышел к воде, посмотрел и сказал уже только себе:

– Я же говорил – хороший мотор. Оно же слышно.

Все стояли и смотрели безотрывно на ровную гладь речной протоки, которую разрезала, с грациозностью королевской яхты, простая «казанка». Лишь одна Еся словно и не видела ничего, не слышала нарастающего, спасительного шума мотора. Она смотрела на любимого человека не отрываясь, смотрела столь пристально, что Юрий это почувствовал, повернулся к ней, спросил, брови нахмурив:

– Случилось что?

– Ты и в самом деле?.. – дальше слово застряло у неё, и вместо слова на глазах показалась слеза.

– С ума сошла? – он даже улыбнулся такому предположению, – Я же на Диксоне служил, а не в горах Туркестана. Не убивал я никого.

Когда лодка подошла ближе, то больше всех удивился Юрий. В лодке сидел… Рустам. Рустам сидел как настоящий судоводитель маломерного флота – за рулём, в носовой части судна. Причалив к берегу, он даже не вышел из лодки, а прямо так, сидя за рулём, повернувшись к ним в полкорпуса, сказал крайне устало:

– Наконец-то. Нашёл я вас. Привет, Юра.

Дядя Гена скрежетнул зубами. Дядя Гена сразу понял, что и сейчас, если не проиграл, то и не выиграл. Спасение пришло в виде дружка этого мальчишки! Понаплодилось тут пацанов! Ну, ничего, главное – приехать в город, там он… Сейчас главное сесть в лодку и добраться до города, надо сесть за водителем, там меньше всего брызг будет и не так трясёт. Или рядом с водителем?

Обговорив уже на берегу все детали, узнав, что капитан катера погиб, кто в лагере кому и кем приходится, Рустам ничего даже рассказывать не стал о том, как здесь оказался, только кивнул на берег, проговорил негромко:

– Хороший островок.

– Почему островок? – удивился Юрка, – Мы вон туда ходили, гусей бить… там земля…

– Там за землёй болото, – сказал ему Рустам, – хорошее русское непроходимое болото. Мы тут на вездеходе зимой ходили, завгар наш рассказывал.

Здесь он глянул на Есю, стоящую чуть поодаль от Юрки, потом посмотрел на самого Юрку, сделал ему гримасу на лице, вроде как одобрительную, Еся это увидела, всё поняла и отвернулась.

– Забирайтесь в лодку, – сказал Рустам, включая рацию, – Девушки рядом со мной, остальные дальше, алло, алло?.. – уже в рацию говорил он, через треск и шум, – Это Рустам. Я их нашёл… на протоке стояли. Через час буду возле катера, пусть на месте стоит. Капитан погиб, сказали, здесь похоронен. Я их везу на реку, уместятся.

Рассаживая всех в лодке, Рустам лишь ладонью махал, говорил – ты сюда, ты вот здесь…

Григория сел вперёд, тётя Настя и Еся в середине, Юрка с Фёдором сзади, на корме… Лодка как-то оказалась вся занята. Юрка двинулся ближе к борту, чтобы место ещё появилось рядом, Рустам головой мотнул – перегружать нельзя, сиди спокойно. Дядя Гена и Лёха стояли на берегу. Дядя Гена не выдержал первым и злобновато спросил:

– А нас ты собираешься сажать?

– Собираюсь, – ответил Рустам, – а что Вы мне тыкаете? Мы с Вами не знакомы.

Он вытащил из ящика в носовом отсеке огромный сложенный пакет, положил перед ними, сказал:

– Качайте, прицеплю за корму. Нам тут на главную магистраль речную выйти, а там катер настоящий… почти пароход. Полгорода вас ищет!

Пакет оказался резиновой двухместной лодкой. Дядя Гена, конечно, качать не стал, заставил Лёху, тот тоже вначале отказался, но потом дядя Гена ему что-то сказал, Лёха переспросил:

– Сколько?

И лодку накачал за минуты.

На большом катере, который был похож на маленький пароход, Еся тут же вытащила свой изящный телефонный аппаратик, достав его из пластикового пакета. Юрий улыбнулся, спросил через шум воды и мотора:

– Не промок?

– Нет, – мотнула она головой, тут же поцеловала Юрия в щёку, включила телефон, набрала номер и ушла подальше ото всех. На небольшой короткой лавке она дождалась, когда её абонент ответит, сказала туда громко, но мечтательно:

– Машка? Привет! Кто потерялся? A-а… ну что ты… И Люська там? Что делаете? Да всё у меня нор-рмально, немножко заплутали… Ох, девочки, что расскажу!.. Включай свою громкую связь. Девочки! Он мне признавался в любви в лунную ночь посередине тундры сибирской! Девчон-нки-и!.. Океана не было, была река… река-а, девчонки! Громадная наша Обь, во всю ширину! Я чуть не умерла. Представляете: ночь, луна в самом центре неба, звё-ёзды горят, как бешенные, мы лежим на мягком, тёплом мху, он целует мне руки, целует моё лицо и говорит, говорит, не остановишь… говорит – я люблю тебя, я люблю-ю тебя, люблю тебя, одну тебя… знаете, вот остановиться не может, и целует меня, целует каждый пальчик на руке, каждый ноготок! Ты, говорит, в моей жизни как северное сияние, вспыхнула и озарила мою жизнь истинным светом, и теперь я боюсь, что ты пропадёшь, как это сияние, я боюсь потерять тебя, я боюсь что ты растаешь, как это северное сияние, без тебя нет мне больше жизни, без тебя… Что? Не поняла, Маша? Да ты что, Машка, рюхнулась? Я что, дура что ли, в первый раз в жизни и на болоте ему отдаться? Не-ет, ну не совсем болото, это мы место так наше называем… а он днём ходил стрелял, добывал дичь, а я вечером ему готовила еду на костре, а он… А ночью!.. Ночью мы с ним уходили ото всех подальше и там, под звёздным небом, он целовал мне руки и опять, не уставая повторять, всё говорил, говорил – я люблю тебя, Е-еся… я люблю тебя… Ну что ты прицепилась? Не было пока ничего у нас!.. Тебя одну… люблю… Стоял передо мной на коленях, целовал руки, каждый пальчик, каждый ноготок… и всё говорил, говорил – ты моё северное сияние!.. Моё Северное Сияние!