Ксюша Мосягина в свой восемнадцатый день рождения, в самом конце июня, шла босая по песку небольшой речушки, что течёт под Салехардом, разглядывая отдыхающих на речном пляже да посматривая на высокий берег реки, где выстроились в одну линию частные дома зажиточных горожан. Дома были большие, сплошь в два этажа, красивые своей архитектурой, высились над пляжем с каким-то необъяснимым превосходством. Ксюша смотрела на них снизу и как-то, само собой, у неё глубоко внутри… вздыхалось. День был хорош: дул ветерок, мошкара спряталась в прибрежной траве, высоко в небе плыло солнце. Обед ещё не наступил, а температура воздуха уже подходила к тридцати градусам, словно не на Крайнем Севере речка течёт, а где-то на самом юге России. И если бы не ветер, жара стояла бы ужасная. На Полярном круге и за Полярным кругом кислорода в воздухе меньше, нежели в средней полосе России, потому любое лишнее повышение температуры воздуха переносятся как обычная духота.

В руке Ксюша несла свои босоножки, второй рукой придерживала лёгкое короткое платье, подол которого постоянно пытался трепать ветер. Её не очень длинные волосы лежали у неё на плечах; серые светлые глаза, опускаясь вниз на землю, смотрели вокруг безразлично, словно и не замечали здесь ничего интересного; маленький ровный носик иногда морщился, когда нога её наступала на какой-нибудь неприбранный окурок; а ровный, чуть закруглённый подбородок говорил о милосердии и доброте характера.

Ксюша прошла уже до самой волейбольной площадки, где наверх, в город поднималась длиннющая деревянная лестница, когда увидела троих приличного телосложения парней. Со стороны ничего особенного в парнях не было, они стояли полукругом, в центре этого полукруга, лицом к ним, стоял высокий юноша несколько перепуганного вида. Все парни были одеты в джинсы и футболки, и скорее всего не загорали, а просто слонялись по речному пляжу от безделья. Требовали они не громко, но внятно. Люди вокруг, в том числе и мужчины, молчали и смотрели в другую сторону. Равнодушие – одиночество общества. Ксюша сначала тихонько попросила одного мужчину заступиться, тот лишь махнул рукой, сказав: «Никто, никого не бьёт, что Вы голову морочите?» Ксюша хотела подойти к следующему мужчине, но тот сразу перевернулся на другой бок, почти закрывшись своей газетой. Тогда Мосягина подошла к этой компании, встала вплотную, сказала громко:

– Оставьте человека в покое!

К ней повернулись сразу трое, жертва тоже. Лицо у жертвы с близкого расстояния оказалось совсем не испуганным, а даже где-то снисходительным к своим противникам, но чисто детские глаза, какая-то непонятная улыбка на лице, словно извинялся за что-то… Ксюше показалось, что всё это говорило о беззащитности. Нельзя было сказать, что жертвой был мальчик, по всей видимости, юноша уже побывал в армии, но разве это помогает в таких ситуациях? Один из парней цыркнул через зубы слюной на песок, сказал тихо, но зло и поучительно:

– Ты что, мочалка детсадовская… приключений на свою задницу ищешь? Можем оформить тебя втроём и прямо здесь. При людя́х нравится? Вали быстро, пока дядя не рассердился!

После этой фразы отвернулся, да так демонстративно, что закрыл собой юношу, оттуда Ксюша услышала:

– Не нужен нам твой дурацкий смартфон, «Роллекс» снимай, скажешь: подарил своим друганам… не (…) мы знаем, что твой богатенький папенька тебе настоящий купил, давай, давай, не тяни!

Парни стояли небольшим полукругом. Получилось как-то так, что первым к ней стоял самый высокий. Ксюша сделала назад несколько шагов. Оглянулась по сторонам. И здесь… с огромной скоростью, на которую способны только наши девчонки и никакие другие, бросилась вперёд…

Удар её плеча пришёлся парню куда-то в бок… С огромной скоростью, на которую способны только наши родные хулиганы, самый большой повалился, точнее, ринулся боком на своих товарищей, да так неловко, что первому дал головой в лицо, второй зацепил третьего темечком в подбородок… Компания была разметена в одну секунду. Ксюша тут же глянула на остекленевшего юношу и крикнула ему:

– Бежим?!

Тот мотнул головой.

– Бежим, болван, сейчас поднимутся! – крикнула она.

– Да не побегу я никуда, – сказал юноша отважно, – пусть поднимаются.

Ксюша посмотрела на него, поняла, что тот и в самом деле никуда не побежит, характер, видно, показывает, стрельнула на него глазами, попала, и сказала, как бы пообещала:

– Поцелую.

Юноша схватил её за руку, и они вместе рванули галопом на длинную деревянную лестницу, что шла в город. Когда уже почти поднялись наверх, парни только-только начали вставать, с воплями и проклятьями, потом старший отвесил пару оплеух своим друзьям за то, что они кого-то там упустили.

Уже оказавшись на первой улице, на асфальте тротуара, Ксюша заметила, что идёт босая, босоножки болтались в руке. Она, тяжело дыша, сказала:

– Подожди. Кажется, оторвались, обуться надо.

Прямо на тротуаре улицы, среди прохожих, быстро поставила босоножки перед собой, тут же согнула ногу, стряхнула песок с ноги, вставила её в обувь, потом повторила то же самое с другой ногой. Зрелище было приятное для проходящего мимо мужского персонала – короткое платье, когда девушка стряхивала песок, съезжало по поднятой ноге вверх, задиралось, и было так… так… так хорошо на душе у смотревших на неё мужчин и парней. Спасённый юноша не смотрел. Он независимо смотрел в сторону. А может, воспитанный был?

Обувшись, она, как ни в чём не бывало, довольно весело, но без особого интереса, спросила:

– Тебе в какую сторону?

– Не знаю, – тревожно ответил он дрогнувшим голосом, – мне ни в какую, я так… гуляю.

Прозвучало это и как просьба, и как предложение взрослого человека.

– Ну, хорошо, – покладисто согласилась Ксюша, – мне в ту сторону. Идём со мной?

Сейчас Ксюша только сумела разглядеть юношу. Парень был как парень, симпатичный, лет двадцати, высокий довольно, с хорошими руками, явно сильными руками. Он быстро пришёл в себя и что-то плёл про их нелепый случай, потом спросил осторожно:

– И часто ты так вот?..

– Первый раз, – улыбнулась она открыто, – а что?

– Отчаянная такая, – вроде как похвалил он, – меня Андрей зовут.

– Оксана.

– Правда… – он будто засомневался: говорить, не говорить, – я не совсем такой уж слабый… мог бы за себя постоять.

– Ты проверить хотел? – даже остановилась она и посмотрела на него с театральным ужасом в глазах.

– Просто не отступить, я ещё и специально из себя маменькиного сынка корчил…

Ксюша не удержалась и рассмеялась столь громко, что на них стали обращать внимание прохожие. Смех девчонки был заливист, рассыпчат, звонок… да ладно, что там – обычный смех здоровой девушки. Потом она сказала весело:

– Ну, извини? Испортила тебе представление.

Ещё пару секунд она его рассматривала, явно понимая, что нравится ему, вновь улыбнулась.

– Идём, – совсем уже положительно, одобрительно и простительно, взяв его под руку, сказала она.

Они пошли дальше, быстрый шаг Ксюши замедлился, вроде как перестала торопиться по делам.

– А скажи мне, Андрей, что такое «Роллекс»?

– Часы, – ответил он, – швейцарские, очень хорошие часы.

– Купить не могут? – посетовала она, – Странно как-то, смартфон им не нужен, а вот часы… а может, они дорогие очень? – кивнула она на его запястье.

– А может, они какие-то интеллигентные хулиганы? – предположил он.

Она вновь остановилась, посмотрела ему в глаза, тут же поняла: он хочет её занимать, ему нравится её занимать, ему нравится её смешить, развлекать, ему доставляет удовольствие её смех… Ксюша вновь закатилась от смеха. Смеялась ровно столько, сколько было прилично. Когда остановилась, то сказала:

– Прямо я не знаю… – и тут же, совершенно внезапно, – сколько тебе лет?

– Двадцать.

Она пронзительно смотрела ему в глаза, словно прикидывая, хватит ей двадцати его лет, или всё-таки это несколько маловато? Он выдержал. Глаза Ксюши светились. Насмотревшись, она молча повернулась и пошла дальше. Получилось так, что теперь она шла первой, а он шёл за ней. Андрей спросил ей в спину:

– А мы просто так гуляем или куда-то идём?

– А ты по жизни кто? – на мгновение повернулась она прямо на ходу всем корпусом, обернувшись полностью вокруг себя, и тут же пошла дальше.

– Я после армии, пока думаю.

– Да? – в голосе Ксюши промелькнуло удивление, с этим удивлением в глазах она на мгновение глянула на него через плечо, – И где служили?

– В пехоте.

– В какой пехоте? – попросила она рассказать, повернувшись уже спиной к нему.

– Морской.

– Ага, – Ксюша представила себе морскую пехоту. Представила в виде бравых парней, выходящих, как тридцать три богатыря, из воды. Голос её, ровный, без особого выражения, может, только с небольшой иронией, произнёс, – Строем по морю пошли?

– Где-то так.

Она повернулась и попросила:

– Ты рядом иди? Место есть, а то на каждое слово крутиться – все калории потеряешь.

Андрей сделал два шага и пошёл рядом.

– И куда теперь собираешься?

– Не решил пока. Наверное, дворником… если на ассенизаторскую машину не возьмут… но мне обещали, – с какой-то затаённой молодой гордостью доложил он.

Ксюша глянула на него и вновь сорвалась на смех. Они проходили мимо сквера. Андрей предложил посидеть на лавочке. Ксюша только на лавочку глянула, тут же помотала головой:

– Нет у меня времени в скверах просиживать, тороплюсь. Домой надо.

Шаг ускорила и уже пошла целенаправленно. Они перешли улицу, через минут пять стояли у подъезда обычного брусового двухподъездного двухэтажного дома, обшитого евровагонкой.

– Здесь живёшь? – спросил Андрей.

– Ну да, – кивнула она, смотря на него вновь пронзительно и пристально, – вон там.

И кивнула на второй этаж. Он задрал голову вверх, глянул на окна.

– Будешь камешки кидать? – улыбнулась она хитро.

– Не, – как-то по-деревенски мотнул головой он, – свистеть буду. И орать.

Её глаза опять остановились, она просто била его глазами. Похоже было на проверку: что там хочет от неё этот парень? Андрей вначале смотрел тоже ей в глаза, но чуть погодя взгляда не выдержал, глаза увёл вниз и попросил откровенно:

– У нас с телефоном как?..

Ксюша от него так и не отрывалась. Ксюша то ли оценивала парня, то ли раздумывала, то ли взвешивала – надо ли продолжать знакомство, то ли играла, то ли… Затем быстро взяла свой крошечный телефон, висевший у неё на шее, сказала серьёзно:

– Говори, наберу.

Андрей диктовал свой номер, она сразу нажимала кнопочки. Скоро у него на поясе заиграла мелодия. Оксана голову подняла, взгляд опять просто остеклил Андрея, спросила:

– Так нормально?

Без слов Оксана быстро ушла в тёмную прохладу подъезда. Андрей, сорвавшись с места, крикнул:

– Оксана!

Она тут же вышла, глаза горели, спросила строго, шёпотом страшным:

– Ты чего орёшь?

– Да я это… прости… я тут… ну-у… помнишь, на пляже… ты там говорила…

Она вздохнула так громко, что Андрей сразу пожалел о просьбе. Театрально мотнув головой, Оксана вздохнула ещё раз, ещё раз мотнула головой, показывая, что подчиняется собственному обещанию, произнесла удивлённо:

– Боже мой, неужели это так для тебя важно?

И здесь вдруг схватила одной рукой обалдевшего Андрея за шею, да так сильно, что у него голова дёрнулась, притянула к себе, громко, звучно, показушно просто залепила ему поцелуй в щёку. Тут же от себя оторвала так, что Андрей на ногах качнулся, спросила:

– Так нормально?

Не дожидаясь ответа, быстро улетела в подъезд дома.

На втором этаже хлопнула дверь.

Через секунды милое девичье лицо выглянуло из-за штор на втором этаже, посмотрело в спину парню и очаровательные губки протянули, явно передразнивая:

– Ну, помнишь на пляже. Ты там… – Ксюша сложила губки трубочкой, – Ишь, какой пупсик! А уж важности, когда говорит, а как за любовь, так столбняк!

Фигура Андрея скрылась за домами. Ксюша отошла от окна, встала спиной к довольно широкой кровати, раскинула руки в стороны, крикнула:

– А-а-а!

И со всего маху бухнулась спиной на кровать. Глаза замерли, взгляд её ушёл выше потолка метров на сто. Там она что-то увидела, ей это понравилось, и она в который раз улыбнулась. Однако хорошее настроение долго не продержалась, лицо стало натягиваться, улыбка сползла, и вместо неё на лице появилась какая-то горькая озабоченность. Так бывает у девчонок, когда воспоминания не ласкают память, а корябают душу.

Оксана Мосягина к своим восемнадцати годам успела закончить на «отлично» среднюю школу, параллельно и так же на «отлично» – курсы визажистов в местном салоне красоты, а также… благополучно рассталась со своей девственностью. С девственностью, как и у большинства российских девчонок, получилось не к совершеннолетию, а чуть пораньше на один год, но это ведь мелочи? Мама, конечно, считала её пай-девочкой и о последнем даже не догадывалась. Ксюша маме никогда не рассказывала о своём мимолётном увлечении прошлым летом, когда какой-то дядя лет тридцати в проливной дождь подвёз её… Точнее, она стояла на дороге, на автобусной остановке, далеко от города, вся промокшая, продрогшая, холодная от намокшей одежды… Стояла такая одинокая и кругом никого, одна ледяная вода с неба. А остановка – не остановка, а просто столбик с буковкой «А» и не спрячешься никуда, а платье вымокло до нитки, а дождь всё льёт и льёт, а дождь холодный, а машины проносятся мимо, и хоть бы один! Хоть бы одна машина остановилась! Никто! Словно и не видят девчонку, к которой уже пневмония подошла и встала рядом. И вдруг(!), о боже! Стального цвета машина. Блестящая, роскошная, с «галочкой» на капоте, «Лексус», под дождём, словно белый пароход на морской волне, красивая, в салоне музыка, тепло…

Она и шагу не сделала. Она даже поверить не могла, что это за ней, что это из-за неё остановилась такая красавица. Мужчина сам вышел, взял её за руку и усадил в салон рядом с собой. Похожа она была на мокрую курицу. Всё сиденье своей мокрой одеждой выпачкала. Тут же стала надрывно кашлять, содрогаться всем телом. Домой, внезапно, ну вот совсем внезапно просто не захотелось. Он спросил:

– Куда?

Она сказала:

– Никуда, ключи от квартиры потеряла, а мать в ночную уже ушла… Сколько могла, у подружки посидела, а сейчас?.. В больницу везите, что ли?

Нет, к матери на работу нельзя. Просто нельзя, и всё. Вот так и поехали к нему, с её разрешения, (он просто предложил, даже без намёка на какую-нибудь пошлость). А у него свой приусадебный участок с ёлками, лиственницами, да в два этажа дом каменный(!), двор весь гранитной плиткой выложен, цветы в клумбе, добрая овчарка хвостом машет, учёная. Они прошли внутрь, благо, его жена с детьми была в отпуске. Он дал ей коньяка, всего двадцать грамм, дал тёплый халат и отправил спать к себе в кабинет на втором этаже. Постелил постель… боже мой, простыни шёлковые! А она возьми, дура, да и полезь к нему сама целоваться… то ли коньяк, то ли обхождение, то ли просто гормоны. А он вдруг дядя оказался приличный и отказался, а?.. Представляете? Оттолкнул Ксюшу аккуратно и сказал:

– Ты что, девочка, я ведь тебя не из-за этого на дороге подбирал…

Её это так взбесило, что от неё отказываются, что её, оказывается, подобрали, что её… она попросилась в ванную, потому как мокрая вся, согреться не может. Из ванной вышла в том же халате, только под халатом теперь ничего не было, а тело у неё знаете, какое, а?.. Сама всё и сделала. Прямо в кабинете у него. На тех шёлковых простынях, что ей сердобольный хозяин постелил на раскладном диване. Уже через секунды он ласково называл её Ксюшей… Ксюша милая, Ксюша… Ксюша дорогая… как мне хорошо с тобой… Потом? Потом он уже ругался на чём свет стоит, когда осознал, что девчонка оказалась девственницей. Правда, в ту секунду остановиться не смог. Ну да, такой вот нравственный. Ксюша его спросила:

– Тебе-то что? Тебе не понравилось? – и говорила специально нагловато.

– Мне понравилось, девочка, но не мне же, чужому, неизвестному тебе человеку, дарить «это»?

Представляете?

– Вот тебе-то и надо было подарить, только такой, как ты, и заслуживает этого! – сказала Ксюша и полностью победила мужчину на эту ночь.

Почему именно ему нужно было дарить свою девственность, Ксюша и сама не знала. Если бы её спросили, то ответить бы не смогла. Просто в ту минуту ей показалось, что все её бросили, все… проезжало машин много, а подобрал только один. Потому он герой, он мужчина, он достоин… И так далее. Минутная слабость девушки часто приводит к самым плачевным результатам, но не всегда.

Утром он её отвёз домой, сунул в руки визитку, а там телефон, что-то написано интересное, сказал, что если вдруг, пусть обращается, он поможет в любом деле. Она поблагодарила, вышла из машины, машина уехала, Ксюша пошла домой, визитку выкинула. Дома легла на кровать и ни о чём не сожалела. Даже было как-то на душе тепло и благостно, вот благостно, понимаете? Она стала женщиной не где-то в подъезде с пацаном из своего класса, не на чердаке или подвале, а на шёлковой простыне, с тем человеком, который ей в данную минуту показался благородным героем. Настоящим мужчиной. И только настоящему мужчине и можно было вот так внезапно отдаться… вот так внезапно на минуту полюбить и позволить… так, что там ещё? Да ладно, хватит.

Это было год назад и больше сексуальных встреч у Ксюши ни с кем как-то не случилось. Вряд ли она сама могла сказать, почему? Скорее потому, что достойного не нашлось, а отдаваться просто так?.. Опять-таки где-то в непотребном месте? Зимой один парень с ней всё знакомился, знакомился. Потом к себе предложил зайти, она согласилась, парень понравился, пришла… Посидели, он её коньяком давай поить, она не захотела, пока препирались, мама его с работы заявилась… ну и вот, он так разозлился, что по телефону ей всё высказал, назвал курицей заполошной, надо, мол, моментом пользоваться, если бы вот сразу начали, да?.. Вот здесь-то что-то сломалось у неё внутри, и на всё остальное время мораль и брезгливость к мужскому полу оказалась выше плоти.

Андрей Гончаров был сыном человека довольно обеспеченного, или, если хотите, зажиточного в городе Салехарде. Большой собственный дом, двор, покрытый роскошной гранитной плиткой, беседка с одного края, с другого гараж на две машины. Андрей всегда страдал тем чувством, каким страдают приличные дети богатых родителей, когда начинают понимать, что привлекает в них как девчонок, так и мальчишек. Первых привлекает такая собственность потому, что можно стать немножечко «соучредителем» собственности через «выход замуж» за сына, вторых привлекает лишь обычная халява, причём халява регулярная и стабильная. С таким пацаном если дружить, то всегда тебе «стол» и угощение для девок, ты лишь пристраиваешься. Может быть, если бы Андрея воспитали иначе, он бы просто этим пользовался, но Андрея отец воспитал тем мужчиной, который должен сам всего добиваться в жизни, к примеру, как он добился всего в своей жизни, а мама воспитывала в нём какого-то Болконского, тёзку по имени, правда, князя по происхождению, потому как была преподавателем русской литературы в одной из школ города. Кстати, когда Гончаров-старший купил второй внедорожник, для супруги, чтобы она сама могла ездить к себе на работу и не стоять на морозах лютых, Лидия Михайловна только качнула головой, после чего мужу сказала откровенно:

– Сергей, неужели ты не понимаешь: это пошло – иметь две машины на одну семью.

– Да? – удивился тот, – Ты себе не представляешь, сколько в нашем городе пошляков!

Воспитывая силу воли, характер, а заодно и совершенствуя свои физические возможности, Андрей поначалу в детстве золотом ходил да жаловался отцу, что вот на секции его «вот этот» мальчишка ударил, потом вон тот… Папа, приди, дай им по голове? Папа никуда не приходил принципиально, хотя мог для сына купить этот спортзал вместе со всеми его потрохами. На слюни Андрея лишь говорил: «Дай ответ». Тот вскидывал чистые залитые слезами детские глаза и докладывал:

– Ага, ты знаешь, какой он сильный?

– Вот и отлично, – говорил отец, – главное разве победа? Главное – за что ввязался и успел ли кому двинуть? Понял теперь?

И пошло-поехало. Андрей после секций своих изворачивался, подходил к обидчику и при всех бил его изо всех сил наотмашь по морда́м. За ним прилепилась кличка – Доставало. За то, что всё равно всех достанет, хоть потом и поплатится. Его начали уважать за характер, потом к характеру прибавился опыт всяких спортивных увлечений, потом школа закончилась, потом армия… пехота… морская. В армии читал книги, что присылала мама… Когда сержант роты увидел, что читал его рядовой, чуть из башмаков не вылетел – рядовой Гончаров читал какой-то «Обрыв», какого-то Гончарова… он даже подумал – это его папа написал?.. Ну да, а что ещё можно подумать про парня? Только если папа написал, тогда такое читать и можно. Сержант, зная отчество Андрея, кивнул на книжку, спросил со знанием дела:

– Сергея Гончарова читаешь?

– Да нет, – похоже, не удивился тот, – Ивана Александровича.

– Так ты же Андрей Сергеевич?

– Да.

– А читаешь какого-то Ивана Александровича?

– Да.

Сержант сказал: «Х-ха!»

Из армии Андрей вернулся полностью сформировавшимся молодым человеком. Сразу же, как отец предложил воспользоваться второй машиной, что простаивала уже третий год в гараже, сказал:

– Я себе, как заработаю, куплю спортивную. Не знаю, какую, но спортивную.

Дело ясное – молодость. Правда, вот то, что от папиной машины отказался… здесь дело, рассматривая его в современном аспекте, не совсем ясное. Может, опять характер?

Вечером, отужинав, Андрей оделся очень прилично в джинсы, футболку с коротким рукавом, не скрывающим явно сильные, уже мужские руки, стильные белые кеды, и пошёл гулять. Дома так и сказал – гулять. Куда гулять? По девочкам. Папа сказал: «Наконец-то». Мама сказала своё: «Задержишься, позвони».

Через минут тридцать, выйдя из своего коттеджного посёлка, Андрей вошёл в город, прошёл к главной улице города, нашёл дом Ксюши, сел возле её подъезда на лавку, достал телефон. Скоро телефон уже требовательно набирал номер любимой.

Ксюша вышла через полчаса. Вышла Ксюша как-то не очень одетая для улицы, хотя стояла погода ещё очень тёплая. Солнце светило на северной ночной стороне. Ветер стал стихать, сразу же появилось комариное стадо. Ксюша, едва выйдя из подъезда, немного удивлённо сказала: «Привет!», увидела, как Андрей мужественно отмахивается от летающих кровососов, сказала: «Подожди», скрылась в дверях, быстро вернулась с анти-комарином.

– Теперь губы сожми, – сказала она, смотря на него снизу, – глаза закрой.

Она обрызгала его лицо тройным слоем, Андрей выдержал.

– Что хотел? – спросила она после этой экзекуции.

– Так думал… – начал он, как всегда, сбивчиво, – может, погулять куда пойдём?

– Погулять? – посмотрела она так, что лицо ушло в сторону, а на Андрее задержался только её взгляд.

– Просто пройтись по улицам.

Ксюша глаза увела вниз, словно раздумывая. Потом сказала ему серьёзно:

– Знаешь… как бы тебе сказать? Ты парень взрослый, правильно? Так вот… после одного случая, я что-то не очень люблю быстро развивающихся сюжетов, понимаешь меня?

– Понимаю, – сразу сказал он.

– Точно понимаешь?

– Точно.

– Посмотрим! – произнесла Ксюша, чуть усмехнувшись, потом глянула на Андрея мило и одобрительно да сказала хитренько: – Впрочем, я не думаю, что такой парень, как ты, может полезть целоваться весь вот такой…

Андрей немного взволнованно оглядел себя, рукой по волосам провёл, спросил:

– Какой?

– Наантикомариненный! – рассмеялась она в голос. Успокоилась быстро, сказала, – Ждёшь?

– Жду.

Она, вроде как, ещё немного пораздумывала, но всё же сказала:

– Пойду одеваться, что ли?

И здесь – вжик глазами на него.

На улицах Салехарда ветра прибавилось, и мошкара с комарами сразу исчезла. Парень и девушка шли какое-то время бесцельно, потом опять бесцельно, потом Оксана предложила куда-нибудь сходить. Андрей предложил ресторан… Она опустила глаза на свои светлые джинсы, словно предлагая ему убедиться, что одета не так. Андрей предложил клуб… Она поморщилась. Он предложил бар… Она поморщилась. Андрей встал в комичную позу, опустив голову, словно шибко задумался, поднял правую руку с указательным пальцем вверх, о чем-то подумал и сказал:

– Можно на речку?

– К «мамонту» на переправу? – тут же выдала Ксюша.

Он взглянул на неё и тут же сказал:

– Знаешь, чего не хватает сейчас по всем правилам сельских боевиков?

– Чего?

– Чтоб я схватил тебя за руку, и мы, рассекая прохожих, лужи и стаи бродячих собак, бросились на речку!

Ксюша залилась смехом на всю улицу, но смеялась искренне, потому как уже через секунды согласилась:

– Ну да. И так – десять километров, до переправы!

Андрей тоже попробовал рассмеяться… получилось, но ненадолго. Он тут же действительно взял её очень по-мужски за руку, так, что и не вырвешься, но Ксюша и не подумала, вывел на дорогу, вскинул руку… уже вторая машина остановилась. Андрей открыл дверцу, что-то сказал, водитель тут же согласился. Когда приехали на реку Обь, к переправе, к тому месту, где на другом берегу Оби стоит город Лабытнанги, водитель спросил:

– Если желаете, могу подождать… по таксе?

Они отказались. «Так неинтересно», – сказала Ксюша. Андрей согласился.

«Мамонт» стоял на высоком холме, рост имел естественный, бивни его торчали на метры вперёд и в стороны. Ксюша присела аккуратно на невысокую кованую ограду, что окружала со всех сторон скульптуру, оперлась руками по бокам, глянула на Андрея, сказала:

– Это ты здорово придумал, давно здесь не была.

С высоты холма замечательно просматривалась река и шедшие по ней паромы до города Лабытнанги и обратно. Машины сновали на паром и с парома, люди спешили, чтоб не опоздать, и очень интересно было наблюдать, как среди всей этой суеты и толкотни вдруг подъезжал какой-нибудь «длинномер» КАМАЗ с полуприцепом в десять метров и начинал разворачиваться на пятачке перед паромом, а потом, пятясь задом, сдавал на паром, да так, что помещался всем своим длинным телом в промежуток метра три шириной.

– Ты это здорово придумал, – повторила Ксюша, когда к ограде подошёл Андрей. Он встал рядом, где-то у неё за спиной. Он стоял рядом, конечно, ничего не предпринимая. Как там она сказала: «Я что-то не очень люблю быстро развивающихся сюжетов»?..

Ксюша это оценила в секунды. Она оглянулась назад, посмотрела ему в глаза, взяла аккуратно двумя пальцами за лацкан его лёгкой ветровки и притянула к себе, чтоб встал, что называется, вплотную, и погрел ей спину… Андрей поддался мигом, не смог сопротивляться парень, совсем не смог.

Какое-то время они так и стояли, смотрели на паромы, на реку Обь, на снующие машины, на бегущих людей… длинномер… Молодость. Можно и помолчать.

– А хочешь, – предложил через какое-то время Андрей, – спустимся вниз, к воде?

Ксюша замотала молча головой. Ничего не ответила. Он не настаивал, не спрашивал. Она сказала:

– Тогда мы с тобой тоже станем такими же маленькими букашечками, как и они, – кивнула она на идущих к парому пассажиров с сумками и чемоданами.

Андрей хотел бы в эту секунду посмотреть в глаза Ксюше, но Ксюша стояла к нему спиной, потому пришлось осознавать сказанное, разглядывая всё ту же реку Обь, спешащих людей… как там – букашечек?.. Он попробовал сравнить людей с букашечками… Накачанный классической литературой мозг отказался это сделать. Однако Андрей ничего не сказал Ксюше, в сущности, он ведь в действительности не знал, что она имела в виду.

– Как думаешь, – спросила Ксюша, – кем, кто из нас станет лет через десять?

– Жизнь – штука переменчивая, – уклонился Андрей, – трудно угадать.

– Переменчивая, – протянула как-то с сожалением Ксюша, – переменчивая, собака… сегодня думаешь так, а… через год иначе.

Андрею пришлось опять промолчать. Что бы ни сказал в такой ситуации – всё выглядело бы как глупость.

– Знаешь, о чём я мечтала, когда была маленькая, и мы с мамой вот так же летом бежали к парому, чтобы успеть к поезду на вокзал в Лабытнанги?

Андрей чуть не ляпнул: «О собственной машине?» Но вовремя спохватился, промолчал, через секунду ответил:

– Нет.

– Я мечтала увидеть на реке настоящий пароход… то есть теплоход… такой белый, высокий, с трубой, чтоб дымилась… чтоб люди на палубе стояли, смотрели на берег, где я нахожусь, чтоб чайки садились на поручни палубы, чтоб… гудок, такой настоящий теплоходный гудок. И ещё обязательно, чтоб на мостике стоял капитан в белом кителе, в фуражке, а рядом рулевой за штурвалом. И здесь обязательно должен пробить склянки судовой колокол… представляешь?

– Так это же всё на теплоходе закрыто, не видно…

– Да я понимаю, – повернулась она к нему, сказав это примерно так, как может сказать мать неразумному ребёнку.

– Просто… – начала она, но вдруг остановилась, и Андрею показалось, что Ксюша не хочет его впускать в свою жизнь, в свои мысли, пусть даже они были когда-то, когда-то очень давно, но это ведь её мысли? Не хочет. Боится? Не видит в нём того человека, кому можно говорить? Говорить с ним обо всём?

– Просто, вместо белого парохода, – сказала она, – всегда были одни лишь потёртые паромы с поцарапанными буксирами, да изредка сухогруз пройдёт, как призрак речной. Всё как в жизни. Мечта сменяется реальностью. Вспышка восхищения – болью переживания.

Тут она как-то суетливо, быстро повернулась к нему корпусом, быстро заглянула в глаза, сказала столь же быстро:

– Поехали домой?

В городе, у подъезда, Андрею вдруг очень захотелось сказать Ксюше что-то хорошее, тёплое, что-то надёжное, что-то вот для жизни её нужное, он и сказал:

– А хочешь… я в твоей жизни… если ты не против, конечно, я в твоей жизни стану этим белым пароходом? Или найду тебе белый пароход?

Ксюша не рассмеялась, она просто вскинула на него глаза, как-то это получилось у неё вызывающе по-женски, посмотрела на него очень внимательно, что-то увидела в глазах для себя важное, ответила:

– Как это?

– А так, – твёрдо, по-мужски пообещал он, – у тебя была мечта, есть мечта, будет мечта… я сделаю всё и… она сбудется. Мечта ведь может сбываться в течение жизни, совсем не обязательно, чтоб мечта была привязана к месту?

– Мечту нельзя привязать, – согласилась Ксюша.

– Соглашайся.

Она вновь взгляд остановила на нём, а лицо увела в сторону. Улыбнулась. Совсем, можно сказать, хорошо улыбнулась, сказала:

– Подумать можно?

– Подумать? – он плечом пожал, – Подумай, конечно.

Ксюша вновь, как и днём притянула его к себе, поцеловала в щёку, тут же сорвалась и убежала в подъезд. Через секунду вернулась, поцеловала таким же образом в другую щёку. Теперь ушла просто, но быстро. Через секунду вновь вернулась, взяла его лицо в свои руки и стала целовать всё лицо, губы, лоб, долго-долго, кажется, остановиться не могла. Расцеловав его, обалдевшего от таких непонятных нежностей, она сказала ему тихо:

– Хорошо, стань в моей жизни этим белым пароходом. Найди мне этот белый пароход, найди, где хочешь и когда сможешь, только найди! Я очень… очень…

И убежала, похоже, сорвавшись в слёзы, и больше уже не возвращалась.

Было за полночь. Ветер стих, опять появились комары. Андрей шёл домой. День оказался таким насыщенным, что он утром даже и предположить не мог. Предположить можно было всё, даже то, что сегодня познакомится с девчонкой и сегодня же очень благополучно с ней где-нибудь, как-нибудь, ну уж как-нибудь!.. Переспит. Но вот так? Так вот? Как-то вот так? Белым пароходом стать?..

Перед входом в коттеджный поселок ему показалось, что совсем рядом за домом, «деревяшкой» двухэтажной, он услышал резкий женский всхлип. Андрей остановился. Послышалась брань мужская, потом всхлип женский. Андрей быстро побежал за дом.

Ему открылась очень простецкая, чистая русская картина – мужик бил бабу. Вроде всё нормально, правда? Без синяков даже бил, без особых кровоподтёков. Так вот открытой ладонью тресь!.. По морде, значит. Что-то сказал, тут же ещё – тресь! И опять по морде.

Андрей подошёл, схватил мужика за руку. Тот обернулся. Было ему на вид лет тридцать. Он опешил, потом руку вырвал, сказал, как выплюнул:

– Тебе что?!

Потом добавил несколько очень нехороших русских слов. Андрей внятно ответил:

– Хватит. Научил уже.

– Тебе откуда знать, козёл? – самое ласковое слово нашёл мужик, замахнулся на Андрея. Он быстро увернулся, мгновенно ответил, мужик получил кулаком по зубам, упал, встал, вновь хотел ударить, вновь промазал, опять получил по зубам, опять упал, поднялся теперь тяжело, но вновь замахнулся на Андрея, тот руку его перехватил, треснул в нос… не сильно, тюк так по носу такой же открытой ладонью. Мужик схватился за нос, из-под ладоней пошла кровь. Баба лет тридцати стояла рядом, не в силах сдвинуться с места, глядя на своего спасителя.

– Ты хоть знаешь, козёл, – вопросил мужик, – за что я её? Хоть знаешь? Так вот ты узнай вначале, потом бей!

– За что? – трезво и спокойно спросил Андрей.

– Она сука! – ткнул тот рукой, испачканной в крови, в женщину.

– Она сука! – повторил он, – Это моя баба, понял? Что хочу, то с ней и делаю! Она у меня в паспорте записана! Она подстилка Василия Мироновича, она мне изменила, сука!

– И что? – спросил Андрей так же спокойно.

Мужик на секунду оторопел, потом дураковато спросил:

– Что – и что?

– Верность вернул?

– Кто?

– Ты. Сейчас её избил – верность вернул?

– Так… – мужик потерялся, – надо же проучить?

– Дурак ты, – сказал ему Андрей, – любить свою бабу надо, а не учить. Понял? Ещё раз узнаю, что лупишь – приду, убью! – сказал вдруг так зло и резко, что слова стали правдой, мужик вытаращил глаза и молчал. Андрей кивнул женщине и сказал:

– Я Вас увижу и спрошу. Если хоть раз ещё ударит – приду, убью.

На этих милейших обещаниях он ушёл. Домой пришёл сильно возбуждённый. Думал, что встречей с этим недоумком, но недоумок как-то быстро забылся, можно даже сказать – просто исчез, а слова Ксюши мучили до утра: «Стань в моей жизни этим белым пароходом. Я очень… очень…»

Как можно было стать белым пароходом, Андрей особенно не знал и даже не представлял. Найти ей белый пароход? Интересно, а где он будет его искать? На реке Обь? Белый пароход… белый пароход, что-то очень известное? В слове этом что-то было до боли знакомое, он даже маму спросил:

– Белый пароход – что это? Что-то символичное?

– «Белый пароход» – роман Чингиза Айтматова, – сказала мама, – киргизский писатель, который сам себя переводил на русский, а скорее всего, писал сразу на русском языке. Почитай?

Он прочитал роман за одну ночь. Что сделаешь, там тоже была мечта.

Он видел Ксюшу каждый день, точнее, изо дня в день, вечером, днём и утром, когда им хотелось встретиться. Отношения их после тех страстных её поцелуев не продвинулись ни на йоту. Вот гуляют себе, за ручки взявшись, как порядочные отличники из седьмого класса, и не более. Андрей не настаивал, раз девушка не любит быстро развивающихся сюжетов. Ксюша со своей стороны не подавала особенных надежд на сближение. Дней через десять родители попросили сына познакомить их с его девушкой. Андрей сказал об этом Ксюше, она вначале как-то вдруг испуганно задумалась, потом спросила:

– А им зачем?

– Не знаю, хотят тебя посмотреть.

– Я что, на лошадь похожа?

Андрей рассмеялся, Ксюша подхватила.

– Нет, на лошадь ты не похожа, – сказал он, – просто родители любят быть в курсе дел своих детей. Это обычно.

– Да? – сказала она, – Вот как?

Думала она недолго. Было воскресенье.

– Идём? – сказала она, взяла его за руку и куда-то повела.

– А нам в другую сторону, – сказал Андрей.

Ни слова не сказав, она развернулась на месте и повела его в другую сторону. Получалось так, что это она его вела к его родителям на себя смотреть.

Когда она узнала, что, оказывается, им не в какой-нибудь дом на улице какой-нибудь «республики», а в коттеджный посёлок, Ксюша чуть притормозила.

– Ты что, в собственном доме живёшь? – спросила она подозрительно.

– Да, – ответил он, – пока живу с родителями в доме, который построил мой отец.

Ксюша посмотрела на него пристально, как когда-то в первый день знакомства. Потом повторила, спросив:

– Твой отец построил? Сам?

– Нет, не сам. Строили строители профессиональные… не понимаю.

– Нормально всё. Дом в два этажа?

– В два.

– Ворота для проезда широкие, чёрные, с пиками вверху?

– Да.

– Двор плиткой выложен?

– А что?

– Гараж на две машины?

– Да. Случилось что?

– Да нет, – она пошла небыстрым шагом дальше, – как раз ничего и не случилось, обычно всё. Пойдём смотреть твоих родителей.

У самого дома из уст Ксюши вырвалось:

– Боже, похож-то как.

Они вошли во двор, прошли к дому, здесь Ксюша остановилась и с каким-то лёгким истеричным восторгом спросила:

– Спорим, угадаю? Лестница на второй этаж ведёт прямо из большой комнаты на первом этаже?

– Да, – согласился он в ещё большем недоумении, – планировка большинства наших домов весьма пошлая.

– Большой доброй овчарки во дворе нет?

– Нет. У матери аллергия на шерсть.

Она вздохнула тяжело:

– Ну, хоть так.

Знакомство было довольно коротким. Родителям девчонка явно понравилась. Понравилось даже то, что Ксюша не позаботилась одеться для этого случая. Андрей сказал мимоходом, что они шли, мол, мимо и зашли посмотреть родителей. Мама ответила – и правильно сделали, отец спросил: «Так, наверное, надо за стол?»

Пока накрывали стол, Андрей увёл девушку в свою комнату, стал ей показывать дембельский фотоальбом, который у него был на… флэшке.

– Ксюша, – позвал он, когда вдруг увидел, что она не смотрит в экран компьютера.

Она вздрогнула, посмотрела на него немного виновато, потом попросила очень серьёзно:

– Пожалуйста, не называй меня здесь… здесь вот… Ксюшей? Ладно? Я Оксана. Запомнил?

– Хорошо, – удивился он, оглядел свою комнату, – а что здесь…

– Пожалуйста, – повторила разборчиво она, – не называй меня здесь Ксюшей. Я Оксана.

Андрей замолчал и лишь кивнул подбородком. Альбом дальше смотрели немного скомкано. Потом пошли за стол. Выходя из комнаты, она спросила:

– Скажи, а эта вот твоя комната, она так и есть комната? Спальня?

– Ну да, – совсем уже ничего не понимал он, – спальная, родители вообще детской зовут, а что?

– Ничего. Странно, что спальная.

– Правда, на плане… я план дома видел, там написано – кабинет.

– Кабинет, – как-то совсем пропаще повторила Оксана.

– Дети! – крикнули им снизу из столовой.

Обед прошёл на высшем уровне. Оксана отвечала на все вопросы так, словно заранее ответы выучила. Девчонка была образована для своих восемнадцати лет более чем обычно. Андрей больше молчал и отвечал, только когда вопрос касался непосредственно его. Наконец обед закончился, и весь роскошный фарфоровый сервиз унесли в кухню, а вместо него внесли хрустальный сервиз для компотов, простите. Папа начал пить какое-то вино красное, предложил Оксане, она спросила немного нахально:

– А коньяка у Вас нет?

Папа на миг оторопел, оторопела мама, оторопел Андрей, но всё быстро списали на усталость девушки от расспросов. Папа сказал:

– Да вообще-то есть. Я коньяк вечером пью. Минуточку.

Он быстро принёс бутылку армянского коньяку, налил ей ровно один глоток в большой фужер, Оксана поболтала, как положено, жидкость в фужере и очень осторожно стала пить. Когда глоток был осилен, мама тут же пододвинула к ней всякие сладости, от яблок до пирожных…

Обед закончился. Оксана, словно учили где-то, мигом поднялась, сказала, что засиделись, что на первый раз уже совсем достаточно ей мучить таких прекрасных людей своим присутствием…

Уже на улице, когда они вышли из коттеджного поселка, Оксана спросила Андрея вдруг и совершенно неожиданно:

– А ты спишь на шёлковых простынях?

Так как до этого они шли молча и на все попытки Андрея заговорить Оксана даже звука не проронила, он понял, что это как-то соотносится с тем убранством комнат и всего дома, что она увидела.

– Нет, – ответил он, – мама говорила, что у нас один лён… А что?

– Лён? – повторила глухо Оксана, – Лён – это хорошо. Скажи, Андрей, вот ты… – она подумала, явно с большим напряжением, – вот ты ведь мальчик упакованный?.. Так? То хулиганьё, что на пляже было, помнишь? Один придурок там говорил, что знает, что у тебя папа богатенький… ты и в самом деле богатенький. Машины две, одна твоя? Что не ездишь? Скажи мне, Андрей… я тебе зачем? Для чего? Я тебе зачем? – повторила она уже требовательно и подозрительно, – Для чего? Зачем?

И здесь остановилась, встала прямо перед ним, посмотрела в глаза, словно залезла туда. Так и стояли.

Андрей немного стал понимать, что за разговор у них вдруг получился, но не мог понять – за что?

– Во-первых, – сказал он ровно, – то хулиганьё мне незнакомо, но, кажется, самый мелкий – это брат моего одноклассника; во-вторых, машины две, одна отца, вторая мамы, она на ней не ездит, отец предлагал мне, я тоже отказался…

– Почему? – быстро перебила она.

– Да потому, что это машина отца. Потому, что не моя. Если надо будет ему, я его на ней доставлю, куда скажет, а кататься, как говорится, на ней не буду. Сам заработаю и сам куплю. Часы очень дорогие – настоящий швейцарский «Роллекс», отец подарил на двадцать лет, отказы не принимаются в таких случаях. И в-третьих, я не богатенький. У меня даже ещё работы нет, после армии. В институт не поступил, пока… Экзамены в августе. Отец просит, чтоб поступал на очное, я думаю. Так что я сейчас в лучшем случае – бедный студент. Правда, сдохнуть с голоду не дадут, это точно. И кормят, извини, хорошо. Вот и всё.

Они пошли дальше. У своего дома Оксана остановилась, встала прямо перед Андреем, смахнула ладошкой что-то у него с плеча, сказала:

– Ладно, ты не дуйся, я просто… Настроение. Увидимся.

Повернулась и неторопливо ушла в подъезд.

Дома Ксюша упала лицом в подушку и так долго лежала. Она не рыдала и даже не плакала, она просто вспоминала… вспоминала то, что вспоминать теперь совсем не хотелось. Через час поднялась, глянула на себя в зеркало и брякнула:

– Уж лучше бы с одноклассником в подъезде!..

Объяснить себе, что вдруг случилось, что она так нелепо сопоставила себе оба дома, она не смогла. Просто увидела дом родителей Андрея и вспомнила совсем другой дом… тот, в котором случилось у неё первое свидание с мужчиной. Отчего-то сегодня это свидание больше не казалось каким-то романтичным сюжетом в жизни, а скорее показалось ей обычной женской продажностью… Да почему продажностью? Ну, понравился взрослый мужчина, у девчонок это через раз!.. Ну… Не-ет, девочка, не пройдёт – сказал кто-то рядом – «Лексус», красивая машина стального цвета, помнишь? А помнишь, как тебе в ней понравилось ехать? Ехала бы и ехала так до ночи, а? Помнишь, как ты вылезать не хотела? А роскошный дом? А шёлковые простыни? А… или не помнишь, как смаковала? Вот я, вот я!.. Не то, что наши дурочки, по подъездам шарахаются!.. Не пройдёт, девочка. Ксюша закрыла уши руками, словно туда кто-то говорил все эти мерзкие слова.

На следующий день они никуда не пошли, потому как у Оксаны болела голова. На день последующий опять не пошли, потому как у Оксаны болела голова. И потом не пошли. И потом. Через неделю Андрей подумал, что сюжет их и в самом деле развивается не так уж и быстро, потому позвонил и попросил просто увидеться. Он подойдёт к её подъезду, она выйдет, и они просто посидят у них возле дома на лавочке, поговорят. Просто пообщаются.

– Или ты совсем не хочешь меня видеть? Почему? Я что-то…

– Да нет, нет, – тут же остановила его Оксана, – дело не в тебе, дело во мне. Я не могу тебе объяснить. Не могу совсем, понимаешь. Это глубоко. Это не просто так… глупость какая-то, это очень глубоко, и я не могу это перешагнуть. Пока не могу. Просто как-то случилось, что вот… так… Подожди.

Он ждал ещё неделю, подходил к концу июль. Отец всё чаще говорил, что надо ехать поступать учиться хоть куда, хоть в Москву, хоть в Тюмень, хоть в Воркуту. Но учиться надо и, чем быстрее поступишь, тем быстрее станешь самостоятельным человеком, как и сам хочешь.

Андрей вновь позвонил Ксюше, назвал Ксюшей, на что сразу получил выговор. Звать её – Оксана. Он стерпел, сказал, что они могут вместе перешагнуть то, что она не может перешагнуть одна, она отказалась.

Этим вечером мать Ксюши заметила, что с дочерью происходит что-то неладное. Попробовала поговорить, но дочь отказалась. Отказалась и весь вечер ходила, словно «тень отца Гамлета», из угла в угол. Наконец мать не выдержала, зашла в её комнату и произнесла:

– Знаешь, что, моя дорогая, не знаю, что у тебя случилось, что произошло, но могу сказать только одно: от себя не убежишь и не скроешься. Хочешь вернуться в нормальное состояние, надо либо признать, что то, что произошло – то произошло, либо попробовать сделать из этого полезный вывод на будущее. Жизнь ещё не закончилась, и впереди могут быть ещё ошибки, чтоб их избежать, можно опереться на опыт прежних ошибок.

Ксюша остановилась. Метаться перестала. Села в кресло, глянула на маму, сказала просто, словно никаких переживаний и не было минуту назад:

– Я с парнем познакомилась случайно… уже давно… он потом пригласил с родителями знакомиться… точнее, родители хотели познакомиться со мной.

– И что? Не подошла?

– Да нет, как раз, вроде, и наоборот. Дело не в этом. Они живут в собственном доме. Кирпич. Два этажа. Двор гранитной плиткой выложен. Гараж, одна машина, вторая машина. Обед на фарфоре. Десерт на хрустале.

– Ну зачем тебе всё это? – удивилась мать, – Тебе не двухэтажный дом нужен, а семья с приличным мужем и двумя детьми.

– Да дело в том, что парень… Андрей этот, он как раз наоборот, он говорит, что всё это не его, а его родителей, а своё он сам заработает.

– Кем он работает?

– Пока никем, только армию отслужил.

– Ну… – засомневалась мать, – говорит хорошо.

– Хочет ехать поступать в институт на очное.

– А ты?

– А я? А ты? Одна останешься?

– За меня волноваться рано, – резонно сказала мама, – отучишься, вернёшься, я только рада буду. Денег тебе дам. Езжай с ним, если действительно в институт.

– Мама!

Ночью Ксюше не спалось. Отчего-то тот ответственный момент в жизни, когда она отдавалась взрослому человеку на шёлковых простынях, сейчас вспоминался столь резко и отчётливо, что было просто до боли противно, и больше ничего. Целый год она даже особенно и не вспоминала об этом случае. Ну, отдалась, ну так и положено. В конце концов, она же девушка, девушкам и положено отдаваться тем, кому они считают нужным, кто нравится, кто, на их взгляд, этого заслуживает или просто кому хочется отдаться… Что уж здесь особенного? Целый год она не вспоминала этот эпизод из своей жизни. А если и вспоминала, то как-то вот в таком разрезе… как бы это… вот если что захочу, то добьюсь своего в любом случае… Вот как тогда. Тот мужчина тоже сначала рожу воротил, причём воротил не потому, что она ему не нравилась, а потому, что, видите ли, нравственен он больно… ага… видели мы таких. А как девчонка сама разделась, так сразу и полез целоваться. Впрочем, тогда он ей казался самым героическим человеком… как же – ведь спас! А? Без него замёрзла бы просто на том дожде. Дождь и в самом деле был жутко холодный, и она и в самом деле жутко замёрзла и никто, никто не остановился. Странно. Вот только этот. Почему он? Почему именно тот, у кого и дом двухэтажный, и машина «Лексус», и постель из шёлка?.. А вот теперь он уже не казался героем, просто мужик, который нравственность имеет лишь для вида своего, не более, и то, когда ему надо, вся нравственность в трусах остаётся. А трусы скинул и… свободен от нравственности! Только халат на ней распахнулся, так и супругу любимую забыл и детей двойняшек и, наверное, кучу своих любовниц… Ладно, сама виновата. Сама хотела, сама получила, что хотела. Теперь бы вернуть время да отдаться по первой и в самом деле однокласснику в подъезде, всё легче было бы, списала бы на дурость юную, да и на гормоны в придачу. А здесь? Здесь она поступила целенаправленно, и она это сейчас прекрасно понимает. И вот именно эта целенаправленность сейчас отчего-то так мучила её, так терзала, что она год назад поступила как молодая, юная, несовершеннолетняя шлюха… шлюха, да… отдалась не просто так, а вот на шёлковых простынях, когда её на «Лексусе» привезли домой… Да чтоб вы сдохли!

А теперь Андрей. А что Андрей? Белый пароход. Смешно. Никто уже не сможет в её жизни стать этим белым пароходом. Никто. Потому как поступок совершён. Лучше бы она его не встречала тогда на пляже. Может, тогда и не вспомнила бы этот эпизод? Почему-то Оксане казалось, что именно Андрей со своим спокойным, чуть грустным видом, скромностью и бережным отношением к ней, именно он заставил её вспомнить… Так что получается – это он виноват? Не было бы Андрея, так… Тогда надо просто забыть его, и всё забудется, всё пройдёт, и жизнь не будет дёргать сознание, словно она совершила бог знает что! Забыть, забыть, забыть. А как же мама? Мама знает, что говорит – от себя не убежишь. Вспомнилось, значит, уже не забудется. Может, надо сходить к психологу? Нет. Ещё чего: рассказывать какому-то мужику в халате, что там у неё в девичестве случилось и как она теперь к этому относится! В церковь пойду, на исповедь – решила она совсем внезапно.

В эту же субботу Ксюша сходила в церковь и там, под покрывалом священным, что ей набросили на голову, рассказала совсем молодому священнику, что у неё случилось и что она сейчас обо всём этом думает, и как она о себе думает. Рассказала так, словно всё всю ночь учила наизусть… словно… просто стыдно было. Священник, на её удивление, не улыбался гадко, не сластил губы, а очень серьёзно выслушал, долго объяснял совсем простыми словами, а потом что-то совсем тихо сказал, она расслышала только одно слово, как с неба упало:

– Прощаются…

Ксюша вышла из храма в каком-то непонятном и до сих пор не ведомом состоянии приподнятости духа, вот как будто вокруг висели радуги, а она шла под ними и больше ничего… Пустота, чистота. И сознание как очистилось. Ксюша посмотрела на кресты храма Петра и Павла, неумело, совсем неумело перекрестилась и сказала:

– Ну, я и не знаю… спасибо… или как? Спасибо, – тихо прошептала и быстро пошла домой.

Дома, первое время, она была в столь приподнятом настроении, что казалось, с плеч свалилась страшная тайна, мучившая её долгие годы. Она даже хотела сама позвонить Андрею, предложить погулять вечером по городу. Однако потом передумала, решив, что поговорит с Андреем, когда уже действительно будет уверена в том, что прежнее душевное состояние вернулось полностью, и в сознании ничего не сидит острой занозой тяжких воспоминаний.

Сейчас, когда весь этот непонятный для неё психоз прошёл, она вновь вспоминала свою встречу с тем мужчиной. Вспоминала и уже не находила в своём поведении какого-либо распутства или, тем более, продажности. Что ж случилось тогда, когда Андрей лишь упомянул, что его семья и он живут в отдельном коттедже? Ей тогда показалось, что её ведут в этот коттедж с одной определённой целью, которая вдруг стала до того мерзкой для неё, мерзкой и скотской, что мозг сразу отверг любую положительную черту в этой затее – знакомиться с родителями. Ведут знакомиться с родителями, словно овцу какую-то. Почему так произошло, Оксана не могла сейчас понять. Может, потому, что она считала Андрея человеком порядочным и даже где-то через чур порядочным, что ему даже защита какая нужна от общества?.. А рядом с порядочными людьми, ох, как хочется быть вровень, как хочется выглядеть не хуже, не хуже, понимаете?.. Может, она так считала, потому что решила, что только её действия спасли парня от расправы на пляже? Может, это породило у неё какую-то ответственность за него? Глупо. Парень всё же в армии отслужил, в какой-то пехоте морской. Что за пехота такая? Вот если бы десант!.. Тогда бы не она его спасала, а он её… вот бы он её спас?.. Нет. Хватит её спасать. Спасали уже один раз. Достаточно.

Так сумбурно и в полном хаосе мыслей своих Оксана прожила это воскресенье. К концу дня как-то забылся «белый пароход». То ли он нужен ей, то ли нет? То ли мечта это, то ли бред сивой кобылы? К концу дня воспоминания о юношеской мечте постепенно перешли ту грань, где фантазия успешно трансформируется в сегодняшний день, в котором потом кто успешно, а кто и безуспешно пытается найти нить, связующую прошлое с настоящим, а когда настоящего ноль, то хотя бы выстроить дорогу к какому-то будущему.

Уже поздно вечером Оксана позвонила Андрею. Он ответил практически мгновенно, словно телефон в руке держал:

– Оксана? Слушаю.

Она какое-то время, секунды, два мгновения, но показалось, что промолчала непозволительно долго, не знала, что сказать. Позвонить – позвонила, а что сказать? Привет! Как дела? Чем занимаемся?

– Я ходила в церковь, – сказала она очень доверительно, – первый раз в жизни.

– Неплохо, – сказал Андрей, – решительно.

– Ты как? – вырвалось у неё, словно Андрей болел чем-то тяжелым.

– Жду, – ответил он.

– Не боишься опоздать на экзамены в институт?

– Нет. Поработаю год, если что.

– Это из-за меня?

– Если тебя это не оскорбит.

– Как это может оскорбить?

– Ты человек очень сложный, мало ли что там у тебя на уме?

– Да нормальная я… просто… так получилось… давно получилось в жизни… я не буду рассказывать.

– Это и не надо, – согласился он, – главное, чтоб сегодня, сейчас было всё хорошо.

– Спасибо, – прошептала Ксюша едва слышно.

– Что?

– Так.

– Хочешь, сейчас поедем, посмотрим что-то интересное? – предложил он.

– Что?

– Увидишь.

– На чём поедем?

– На такси, – немного удивился Андрей, – у меня другой машины нет.

– Сейчас?

Такси привезло их на берег реки Полуй, чуть ниже по течению, нежели находился новый Речной порт Салехарда. Здесь они машину отпустили, устроились почти на самом берегу. Место было не очень людное, если не сказать – пустынное. Андрей бросил на землю свою кожаную куртку, что принёс в руке. Ксюша села на неё и, посмотрев на реку, спросила:

– Кого ждём? Паромы тут не ходят.

– Паромы здесь не ходят, – глянул Андрей на часы, – а ходят пароходы.

Как по заказу, из-за небольшого поворота реки вышел небольшой, в две палубы надстройки, теплоход. По бокам основного корпуса судна сразу блеснул на солнце десяток иллюминаторов. Теплоход был выкрашен свежей белой краской, весь – от носа до кормы. Теплоход шёл медленно, похоже, готовясь причалить к пирсу. Проходя мимо них, Белый Теплоход издал протяжный гудок. Ксюша вся сжалась, замерла, губы прошептали:

– Это же рейс из Тобольска… это же «Чернышевский»…

Оторваться от белого теплохода не могла.

Наверное, трудно в жизни найти то, что находится совсем рядом с вами. Наверное, трудно в жизни увидеть то, что постоянно на глазах. Наверное, трудно в жизни увидеть свой Белый пароход, когда он регулярно ходит по руслу реки Вашей жизни. Наверное, трудно.