Как же я устала, понимает Нина, выйдя на улицу. Как она утром открыла глаза, так один утомительный эпизод сменял другой. Обычно все ее дни похожи и лишены событий. Так что ни навыка, ни тренировки у нее нет. К таким инструментам, как месть и насилие, она прибегает редко. В том числе и в отношениях с молодыми мужчинами. От дешевого вина она к тому же одурела слегка.

В районе улицы Жозефины усталость берет свое, и Нина опускается на ступеньки лестницы. На той стороне она видит «Moods of Norway» и думает, что такое название подошло бы не магазину одежды, но мрачному и страшному сборнику стихов о двойной морали избалованной норвежской души, о том, что мы неуклонно богатеем за счет других и не видим в том никакой проблемы. Она упирается головой в стену и мгновенно засыпает. Прохожие ее не будят. Кто-то кладет рядом с ней на ступеньку монетки.

* * *

Неизвестно, сколько времени Нина проспала так к моменту, когда проходившая мимо под ручку с возлюбленным женщина случайно узнала ее и остановилась.

– Нина Фабер?

Кавалер тянет женщину дальше, но она прижимает локоть.

– Это Нина Фабер, – объясняет она. – Заснула, бедняжка.

Женщина садится рядом с Ниной и поглаживает ее по руке. Нина медленно просыпается и видит перед собой мягкое, взволнованное лицо.

– Вы сидели и спали, – говорит женщина.

– Уфф, – говорит Нина.

– А вам не надо сейчас тут сидеть, – продолжает женщина, – поскольку через полчаса у вас выступление в Литературном доме.

– У меня?

– Да. Мы идем вас слушать, – говорит она и кивает на спутника.

– Какая-то неудачная идея, – говорит Нина.

– Еще как удачная! – говорит женщина. – Нина, вы лучше всех. Я обожаю ваши книги. Нина, вы просто не представляете себе, что они значат для меня и многих других. Знаете, сидеть вот так рядом с вами – уже чудо.

Нина рассматривает женщину. Ей под тридцать, рыжая, интересная и пламенная взахлеб, как бывает лишь у подлинно страстных натур.

– Жозефина, – говорит женщина и протягивает руку, – а это Марко.

Марко кивает Нине.

– Пойдемте, – говорит Жозефина, – приведем вас в форму. Тяжелый день выдался, да?

– Да, – признается Нина.

– Иногда выдаются скверные дни, – говорит Жозефина, ставя Нину на ноги.

А потом берет ее под руки и ведет по улице, словно они знают друг друга сотни лет. Велев Марко ждать на улице, Жозефина заводит Нину в пиццерию и, минуя резвящихся тинейджеров и обедающие семьи с детьми, увлекает ее в туалет, сажает на крышку унитаза, включает воду в раковине и принимается рыться в своей сумочке.

– Это очень любезно с вашей стороны, – говорит Нина.

– Не думайте об этом, – отмахивается Жозефина. – Вы мой любимый поэт. Я прочитала все ваши стихи. Я пишу диссертацию о ваших стихах семидесятых годов.

– Диссертацию? О моих стихах?

– Вы опередили свое время. Это неблагодарная миссия. Но ветер рано или поздно переменится. Критики безнадежны, они и «Босфор» не примут, хотя издательство совершенно право, это ваш лучший сборник за много лет.

Нина плачет. Она съеживается и вздрагивает всем телом, не в силах держать себя в руках.

– Милая моя, – говорит Жозефина и становится рядом с ней на колени. – Не дайте этим чучелам сломить себя. Я понимаю, как это тяжело, но вы же много раз проходили это, Нина, вы же знаете этих критиков. Они упиваются собой, больше ничего. Особенно Кюльпе. Не знаю, вы видели его рецензию?

Нина кивает сквозь слезы.

– Тот еще дурак. Он дружит с главным редактором и поэтому может писать, как его левая нога пожелает. У них в голове одно – мы крутые мужики. Они уже так глубоко въехали в этот туннель, что их впору спасать от самих себя.

Нина рыдает все сильнее, уже в голос, она содрогается всем телом.

– Ну, ну, ну, – баюкает ее Жозефина. – Сейчас все будет в лучшем виде. Я мечтаю послушать, как вы читаете свои стихи.

Она влажными салфетками протирает Нине лицо и шею, Нина сидит, закрыв глаза, и пытается справиться с рыданиями. Потом Жозефина собирает в пук ее волосы и заправляет их наверх, в ту же секунду раздается стук в дверь и кто-то, видимо работник ресторана, спрашивает:

– Что здесь происходит?

Жозефина открывает дверь.

– У Нины Фабер, одного из крупнейших поэтов нашей страны, приступ плохого настроения, я ей помогаю. Для вас это проблема?

Работник, оказавшийся на поверку совсем мальчиком, смотрит на Нину, она отвечает ему полным слез взглядом. Он качает головой.

– А потише вы не можете?

– Плохое настроение – это не шутка, – твердо говорит Жозефина, – а вы вместо того, чтобы зудеть и жаловаться, должны повесить при входе мемориальную доску, где будет сказано, что у великой Нины Фабер именно в вашем заведении случился приступ плохого настроения, с числом и точным временем.

Юноша уходит, Нина улыбается.

– Мне нужен бокал вина.

– Красного или белого?

– Красного.

– Вы думаете, это разумно прямо перед выступлением?

– Да.

Жозефина уходит и возвращается с бокалом красного вина. Нина выпивает его в три больших глотка.

– Если тебе интересно, как я пью вино, то вот так, – говорит она. – Поэтому я больше и не пью.

– Да, я это где-то читала. Но сегодня вы пьете, да?

– Да.

Она протягивает бокал Жозефине, та ловит намек и уходит за новым бокалом. Нина выпивает его тем же манером, что и первый, и встает.

– А не пойти ли нам лучше потанцевать? – спрашивает она.

– В каком смысле?

– Плюнем на Литературный дом и вместо него пойдем куда-нибудь потанцуем. Я мечтаю о танцах.

– Я полагаю, вам нельзя не прийти в Литературный дом.

– Можно. Лучше мы пойдем на танцы. Только без твоего парня. Он мне не нравится.

– Нет, Нина, в этом на меня не рассчитывайте. Вам надо пойти в Литературный дом. Там сидят люди, ждут вас. Выступление начинается через пять минут. Но, возможно, мы могли бы потанцевать потом.

– Все приятное и важное обязательно бывает потом.

– Иногда так выходит.

Жозефина достает косметичку, подводит Нине глаза и подрумянивает щеки.

– Ну вот, – говорит она, – вы снова готовы встретиться с миром.

– Уфф, – говорит Нина, – с миром. Об этом я почти забыла.