В боях за Ельню. Первые шаги к победе

Лубягов Михаил Дмитриевич

В этой книге нет вымышленных героев, нет выдуманных ситуаций. Это документальный репортаж из 1941 г., подробный рассказ о знаменитой Ельнинской оборонительно-наступательной операции. Используя архивные материалы, публикации периодической печати, исторические исследования и воспоминания участников, автор день за днем и час за часом прослеживает, как готовилась и проводилась трудная военная операция.

 

«Вече», 2013

Захватив город Ельню и окружавшие его селения, фашистское командование всеми силами стремилось расширить этот плацдарм, чрезвычайно выгодный для дальнейшего наступления. Но все попытки врага осуществить свои замыслы разбились о стойкое сопротивление наших частей. […]

В ожесточенных боях с фашистскими войсками наши бойцы, командиры, комиссары и политработники показали образцы доблести, мужества, бесстрашия. Тысячи героев, целые подразделения и части покрыли себя неувядаемой славой.

Генерал-майор К.И. РАКУТИН

(«Подробности взятия Ельни». «Красная звезда», № 214, И сентября 1941 г.)

Я кратко доложил И. В. Сталину ход сражений и общие итоги Ельнинской операции. Рассказал о доблестных соединениях, частях и их командирах, о потерях фашистских войск. […]

В результате успешно проведенной операции по разгрому ельнинской группировки противника в войсках фронта поднялось настроение, укрепилась вера в победу. Части увереннее встречали атаки противника, били его огнем и дружно переходили в контратаки.

Маршал Т.К. ЖУКОВ (Воспоминания и размышления. Т. 2. С. 127)

У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941–1942 годах, когда наша армия отступала, покидала родные нам села и города Украины, Белоруссии, Молдавии, Ленинградской области, Прибалтики, Карело-Финской республики, покидала, потому что не было другого выхода. Но русский народ пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии.

И.В. СТАЛИН (Из выступления на приеме в Кремле в честь командующих войсками Красной Армии 24 мая 1945 года)

Слово «Ельня» стало для всех предвестником нашей победы, оно переходило из уст в уста. А рядом с ним все чаще и чаще вставало новое имя — генерал Жуков. Знатоки утверждали: это тот самый, герой Халхин-Гола.

Трижды герой Советского Союза И.Н. КОЖЕДУБ («Неделя», 1986, № 49. С. 14)

Силой своего огня — пулей, снарядом, гранатой — Красная Армия доказала, по крайней мере в тех боях, очевидцем которых я оказался, что ей не страшны никакие немецкие заслоны. Танки взрывались гранатами, вражеские доты — снарядами, разве это не доказательства?

К концу недели, наблюдая битву за Смоленск, я познал почти все методы ведения современной войны и проникся глубочайшим восхищением бойцовскими качествами красноармейцев.

Эрскин КОЛДУЭЛЛ, американский писатель («Дорога на Смоленск», очерк о поездке в сентябре 1941 года в район освобожденной Ельни)

После войны я не раз слышал от старых солдат: «Кто не познал войну в сорок первом — начале сорок второго, тот не знает, что такое настоящая война». Пожалуй, они правы.

Главный маршал бронетанковых войск А.Х. БАБАДЖАНЯН (Дороги победы. С. 32)

 

ПРОЛОГ

 

РЕШЕНИЕ СТАВКИ

В Генеральном штабе Красной Армии уже на четвертый день войны над точкой, обозначавшей на топографической карте город Ельню, появилась ломаная красная линия. Первый заместитель начальника Генштаба генерал-лейтенант Николай Федорович Ватутин провел ее, анализируя оперативную обстановку на Западном фронте. Войска Красной Армии оказались там в трагической ситуации. Фашистские полчища, громя советские дивизии, приблизились к городу Минску. Становилось очевидным, что резервные армии, выдвигаемые из глубины страны в район Орши, Витебска, Смоленска, через несколько дней будут вынуждены принять на себя главный удар группы немецких армий «Центр», и тогда встанет вопрос о создании новой резервной линии обороны.

Исходя из этих соображений, Ватутин обозначил еще один рубеж развертывания резервных армий, в который попадал и древний, известный по многим событиям российской истории город Ельня.

На следующий день, 26 июня утром, в Ставке Главного командования Вооруженных сил СССР, председателем которой официально числился народный комиссар Семен Константинович Тимошенко, а фактическим руководителем был Иосиф Виссарионович Сталин, последний очень жестко поставил перед маршалом Тимошенко и генерал-лейтенантом Ватутиным прямой вопрос:

— Что можно сделать в сложившейся обстановке?

Услышав в ответ, что необходимо срочно вводить в действие выдвигаемые в район Витебска — Смоленска резервные армии, а в верхнем течении Днепра и Десны развернуть новые, Сталин задумался, с минуту молча шагал по кабинету, потом вдруг спросил:

— А какого мнения товарищ Жуков?

Георгий Константинович Жуков, начальник Генерального штаба, в это время по указанию Сталина находился в городе Тернополе, где занимался организацией обороны Юго-Западного фронта. Ни Тимошенко, ни Ватутин, разумеется, не информировали его о своем предложении по Западному фронту. Услышав отрицательный ответ, Сталин после некоторого раздумья сказал:

— К исходу дня товарищ Жуков должен быть здесь.

Тут же Сталин приказал соединить его со штабом Юго-Западного фронта. Вскоре их разговор состоялся. Жуков в своей книге «Воспоминания и размышления» приводит сказанные ему слова Сталина:

— На Западном фронте сложилась тяжелая обстановка. Противник подошел к Минску. Непонятно, что происходит с Павловым. Маршал Кулик неизвестно где. Маршал Шапошников заболел. Можете вы немедленно вылететь в Москву?

— Сейчас переговорю с товарищами Кирпоносом и Пуркаевым о дальнейших действиях и выеду на аэродром, — ответил Георгий Константинович.

В Москву Жуков прилетел поздно вечером. О его прибытии Сталину сообщили с аэродрома, и когда он вошел в знакомый сталинский кабинет, Тимошенко и Ватутин опять были там. Сталин всем троим дал на размышление сорок минут.

По истечении отведенного времени нарком Тимошенко, начальник Генштаба Жуков и его первый заместитель Ватутин сообщили Сталину свое предложение: 13-й, 19-й, 20-й, 21-й и 22-й армиям немедленно занять оборону на рубеже: река Западная Двина — Полоцк — Орша — Могилев — Мозырь, а нам срочно приступить к подготовке обороны на тыловом рубеже по линии Селижарово — Смоленск — Рославль — Гомель силами 24-й и 28-й армий резерва Ставки. Под эту линию на карте попал и город Ельня.

Сталин утвердил предложение своих главных военачальников. Исполнителям были даны соответствующие распоряжения.

 

НА СТЫКЕ ДВУХ АРМИЙ

24-я армия формировалась из частей и соединений Сибирского военного округа. Высшее командное начальство окружного штаба возглавило все службы штаба. Командующий войсками СибВО генерал-лейтенант Степан Андрианович Калинин был утвержден командующим армией. Он хорошо знал командиров корпусов и дивизий, многих командиров полков и батальонов, на окружных учениях готовил их к боевым действиям в случае войны и вместе с ними совершенствовал свое полководческое мастерство.

Благодаря высокой мобилизационной готовности войск округа уже 26 июня началась погрузка дивизий армии в железнодорожные эшелоны, отправляющиеся на запад. В этот же день генерал-лейтенант Калинин с начальником штаба армии генерал-майором Петром Евстигнеевичем Глинским и командующими родами войск прибыл самолетом из Новосибирска в Москву.

Воинские соединения соседней 28-й армии дислоцировались в разных городах страны, с началом войны там же пополнялись личным составом до штатов военного времени и следовали в железнодорожных составах, точно не зная конечного пункта назначения. В качестве штаба армии был использован штаб Архангельского военного округа, командующий войсками округа генерал-лейтенант Владимир Яковлевич Качалов получил назначение на должность командующего армией. То, что штаб армии не был знаком с входившими в нее соединениями, а командирам этих соединений предстояло знакомиться с новым руководством, привыкать к его стилю и методам управления войсками, в какой-то степени усложняло работу как вышестоящих, так и подчиненных военачальников, но так диктовала военная обстановка.

Оба командарма прошли большой путь армейской жизни, имели огромный опыт руководства войсками, боевое крещение получили еще в молодые годы на фронтах Первой мировой войны.

Крестьянский сын из небольшого села, примыкавшего к подмосковному городу Егорьевску, Степан Калинин в 1915 году в качестве унтер-офицера царской армии участвовал в боях под Варшавой и Ловичем, ходил в атаки и отступал, держал оборону на берегу небольшой речки Равка. Тут и задела его разрывная пуля, рана оказалась тяжелой, рваной. Пришлось несколько месяцев лечиться в госпитале, а потом — опять фронт, в составе того же 220-го Скопинского полка, но уже севернее Молодечно. Опять бои, контузия. Во время службы в запасном полку в одной из брянских гимназий сдал экзамены за шесть классов, мечтал попасть в школу прапорщиков, но снова отправили на фронт. В полк прибыл в январе 1917 года, когда беспрерывно шли солдатские митинги с требованием кончать войну.

Знакомый со сходками рабочих еще по 1905 году и считавший себя социалистом, Степан Калинин примкнул к солдатскому комитету, в апреле 1917-го с делегацией фронта прибыл в Петроград, был на встрече с Лениным, в мае стал членом партии большевиков.

К осени удалось закончить школу прапорщиков в Пскове, откуда направили в город Карачев, где временно исполнял обязанности командира роты. С января 1918 года — начальник штаба красногвардейских отрядов, активный участник установления советской власти.

И пошли годы службы, сначала во внутренних войсках, затем в Красной Армии. Поднимался со ступеньки на ступеньку должностной иерархии, окончил Высшие академические курсы в Москве. В 1926 году в Харькове занимал должность заместителя начальника штаба Украинского военного округа, а с 1937 года — на такой же должности в Московском военном округе. Затем Новосибирск, Киев и опять Новосибирск, но уже в должности командующего Сибирским военным округом, где его и застала война.

Владимир Яковлевич Качалов родился в селе Городище в 1890 году на территории нынешней Волгоградской области. Родители его сначала занимались сельским хозяйством, а перед революцией имели кожевенную лавку в Царицыне, но вскоре разорились и возвратились в село, где опять занялись сельским хозяйством. Владимир Качалов в 1910 году окончил Харьковское коммерческое училище и был призван в царскую армию как вольноопределяющийся. В 1912 году он был демобилизован, а в 1914 году вновь призван в армию и служил в чине прапорщика в 712-й пехотной дружине. В 1918 году добровольно вступил в Красную Армию, участвовал в Гражданской войне. Занимал должности начальника отряда, начальника штаба бригады, начальника штаба дивизии. После Гражданской войны Качалов командовал 14-й кавалерийской дивизией имени Пархоменко, учился, усиленно постигал премудрости управления войсками, был выдвинут на должность командующего военным округом.

27 июня командующий 24-й армией генерал-лейтенант Калинин и начальник штаба генерал-майор Глинский получили в Генштабе задачу: выдвинуться в район западнее Вязьмы и до прибытия частей и соединений армии приступить с помощью населения к строительству тылового оборонительного рубежа с передним краем, проходящим по линии Селижарово, Оленино (60 км западнее Ржева), верхнее течение реки Днепр, город Дорогобуж. На этом протяженном участке нужно было выкопать противотанковые рвы, траншеи, ходы сообщения, оборудовать огневые точки и сделать многое другое для успешного ведения боевых действий. В двадцати пяти километрах восточнее первой позиции предстояло построить таким же образом второй оборонительный рубеж.

Аналогичная задача была поставлена и перед командованием 28-й армии. Ей предписывалось создать укрепленный оборонительный рубеж на участке от Ельни и почти до Брянска. Местом дислокации штаба армии был определен город Киров, что рядом с железнодорожной станцией Фаянсовая, которые в то время входили в состав Смоленской области. Штаб 24-й армии расположился в районном центре Семлево, тоже Смоленской области. Отсюда можно было быстро выехать на автомагистраль Москва — Минск и на Старую Смоленскую дорогу, ведущую через Дорогобуж, деревню Соловьеве на Днепре, Кардымово в Смоленск. Предполагалось, что по этим транспортным артериям противник будет стремиться к Москве.

Население Смоленщины, Калининской и Брянской областей, а это были женщины, девушки и юноши допризывного возраста, по призыву местных органов власти — райкомов партии и райисполкомов — с воодушевлением приступило к сооружению оборонительных укреплений. С лопатами и кирками каждый день выходили они на участки, отведенные им военными специалистами, работали с утра до вечера, превозмогая усталость. В помощь им скоро прибыла студенческая молодежь из Москвы, Воронежа и других городов. Объем работы был огромный. Как пишет в своей книге «Огненные дороги» болгарин-интернационалист Петр Панчевский, воевавший в Испании, а в начале Отечественной войны возглавлявший инженерную службу 24-й армии, для того, чтобы выкопать один погонный метр противотанкового рва, нужно было выбросить 16 кубометров грунта, где-то песчаного, где-то глинистого, а где и каменистого.

Но люди, желая внести свой вклад в защиту Родины, не считались с трудностями.

По мере прибытия воинских частей и соединений в эту работу включались красноармейцы. Они окончательно приспосабливали будущий передний край к ведению огня из стрелкового оружия, оборудовали артиллерийские и минометные позиции, окопы и блиндажи.

На левый фланг 24-й армии выдвигалась 107-я стрелковая дивизия, дислоцировавшаяся в городах Барнауле, Рубцовске и Бийске Алтайского края и поэтому в повседневном обиходе называвшаяся Алтайской. Ее части и подразделения прибывали железнодорожными эшелонами на станцию Дорогобуж (ныне Сафоново) и, совершив двадцатипятикилометровый ночной марш, занимали оборону в районе города Дорогобужа.

В дивизию входили 586-й (Бийский), 630-й (Барнаульский) и 765-й (Рубцовский) стрелковые полки. Она была усилена двумя артиллерийскими полками. В наличии были все специализированные батальоны, за исключением 188-го отдельного саперного, который под командованием капитана Михаила Сергеевича Брынина еще в марте в числе других саперных частей округа отбыл на западную границу для строительства оборонительных сооружений.

Командовал дивизией полковник Павел Васильевич Миронов. Это был представитель младшего поколения командиров Красной Армии, не участвовавшего в Первой мировой войне и не служившего в царской армии. Родился он в 1900 году в селе Васильевка Токаревского района Тамбовской области. Он был старшим сыном в крестьянской семье, и в Первую мировую, когда отец сражался на фронте, на его плечи легли многие семейные заботы. В 1919 году добровольно вступил в Красную Армию, участвовал в Гражданской войне, стал красным командиром, проявил полководческие способности. В1934 году его стрелковый полк показал на учениях отличное боевое мастерство и продолжал держать свою высокую репутацию, а в августе 1939 года Миронову поручили формировать 107-ю стрелковую дивизию. Успешно справившись с этим заданием, полковник многое сделал, чтобы его соединение стало одним из лучших в Сибирском военном округе.

В сентябре 1940 года в ходе инспекторской проверки войск округа, которую проводил нарком обороны, маршал Тимошенко, 107-я стрелковая дивизия получила оценку «отлично» по огневой, строевой и политической подготовке и была награждена Красным знаменем Народного комиссариата обороны. 250 воинов получили нагрудные знаки «Отличник РККА», а полковник Миронов — орден Красной Звезды.

Перевод дивизии на штаты военного времени начался в апреле 1941 года, что ей позволило уже 26 июня приступить к погрузке в эшелоны для отправки на фронт.

В город Ельню и ее окрестности, на правый фланг 28-й армии, выдвигалась 19-я стрелковая дивизия, дислоцировавшаяся в Воронеже. Командовал этим соединением генерал-майор Яков Георгиевич Котельников. Шел ему в ту предгрозовую пору сорок девятый год. Родился он 10 декабря 1892 года в уездном городе Краснослободске в Мордовии, в крестьянской семье. В 1909 году закончил Краснослободское городское четырехклассное училище и вместе с родителями занимался сельским хозяйством. Потом его призвали в царскую армию, направили в Тифлисскую школу прапорщиков, которую он закончил в ноябре 1915 года.

В Красную Армию вступил добровольцем. Участвовал в походах против чехословаков, Дутова и Колчака, Деникина и белополяков… В 1920–1922 годах сражался с бандами Петлюры, Яковлева, Гальчевского. После Гражданской войны стал кадровым военным. Закончив в 1929 году курсы усовершенствования комсостава «Выстрел», получил назначение на должность командира полка.

В 19-ю стрелковую дивизию Котельников прибыл в июне 1938 года. Исполнял обязанности помощника командира дивизии, временно был ее командиром. В 1940 году ему присвоено звание генерал-майора, а 10 февраля 1941 года он утвержден командиром дивизии.

19-я Воронежская ордена Трудового Красного Знамени стрелковая дивизия, как и ее новый командир, имела большой послужной список. Образована она 21 июля 1922 года. И по сей день в Центральном архиве Министерства обороны РФ хранится ее исторический формуляр, оформленный под руководством Котельникова незадолго до начала войны. Как видно из этого документа (ЦАМО. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 1. Л. 1—11), создавалась дивизия на базе управления 49-й бригады из частей и подразделений различных соединений. Дислоцировалась сначала в Тамбовской области, а с переводом армии на милиционную систему ей отводятся Нижнедевицкий и Воронежский уезды Воронежской губернии. В конце июля 1923 года управление 19-й дивизии переведено в город Воронеж. В 1938 году она выходит из Московского военного округа и включается в состав нового Орловского военного округа.

В сентябре 1939 года части дивизии прошли очередное переформирование. На базе первого, второго и третьего батальонов 55-го стрелкового полка были сформированы 32-й, 282-й и 315-й стрелковые полки, которые и составили костяк обновленной 19-й дивизии. 56-й стрелковый полк развернулся в 120-ю стрелковую дивизию, а 57-й — в 149-ю.

В Ельне многим местным начальникам было любопытно, почему дивизия удостоена мирной награды — ордена Трудового Красного Знамени. Генерал Котельников и его заместитель по политико-воспитательной работе бригадный комиссар Василий Иванович Дружинин не без удовольствия рассказывали, что дивизия удостоена этого ордена еще в октябре 1924 года за успешную борьбу с очень страшным вредителем сельскохозяйственных культур — совкой. В то время личинки этих бабочек с неслыханной быстротой уничтожали посевы озимых зерновых, и на борьбу с ними был брошен весь личный состав частей и подразделений дивизии совместно с мобилизованными резервистами. Воины с честью выполнили задание чрезвычайной важности. В знак высокой оценки их заслуг перед тружениками полей Президиум ЦИК РСФСР наградил воинское соединение гражданским орденом и присвоил дивизии наименование Воронежской.

Командование дивизии гордилось своими артиллеристами. В 1940 году 103-й гаубичный артиллерийский полк по всем показателям вышел на первое место в Орловском военном округе, за что начальник артиллерии дивизии подполковник Юрий Михайлович Федоров и командир полка полковник Демьян Федорович Стриж были награждены орденом «Знак Почета». Правда, в район Ельни 103-й ГАП прибыл под командованием майора Григория Захаровича Асатурова, заменившего ушедшего на повышение полковника Стрижа. А подполковнику Федорову предстояло оправдать свою награду в боях на ельнинской земле.

Пополнение рядов личного состава дивизии началось зимою 1940–1941 годов, когда в нее были призваны командиры запаса, а в мае стали прибывать из резерва приписанные к полкам и батальонам красноармейцы и младшие командиры. Тогда же начались тактические учения войск. Их прервала война.

В район Ельни дивизия передислоцировалась не в полном боевом составе, предусматриваемом штатами военного времени. Подобно 107-й, ее отдельный саперный батальон находился в Прибалтике на строительстве укрепрайонов вблизи границы. Из зенитно-артиллерийского дивизиона на второй день войны все орудия с боевыми расчетами были переданы на укомплектование 10-й артиллерийской истребительной бригады. Вместо обученных воинов дивизион получил только что мобилизованных резервистов без вооружения. Не в лучшем положении оказался и отдельный разведывательный батальон, прибывший на войну без положенной по штату боевой техники. Его броневая рота имела лишь два вместо десяти пушечно-пулеметных бронеавтомобилей, в мотострелковой роте были лишь грузовые автомашины, а кавалерийский эскадрон целиком остался на прежнем месте.

В состав дивизии в результате мобилизации влились крепкие воронежские мужики, рабочие и земледельцы, но нехватка танков, бронемашин, саперной техники очень беспокоила Котельникова. Еще там, в Воронеже, он ставил перед штабом Орловского военного округа вопросы о доукомплектовании соединения боевой техникой, но не получил даже сколько-нибудь обнадеживающих обещаний. В пути тешил себя надеждой, что, возможно, все необходимое прибудет с заводов или складов прямо по назначению, но надежда оставалась надеждой, а доукомплектовываться было нечем.

Тем не менее части и подразделения дивизии организованно и с энтузиазмом приступили к выполнению задачи, поставленной перед ними командованием 28-й армии.

 

СХЕМА ОБОРОНЫ ЕЛЬНИ

Накануне войны Ельня была центром одного из крупных сельскохозяйственных районов Смоленской области. В деревнях и селах проживало 56 тысяч человек, в самом городе — около восьми тысяч. Сельскохозяйственным производством занимались 267 колхозов и один совхоз. Горожане работали на кирпичном, льноперерабатывающем, хлебном, молочном заводах, на железной дороге, ряде других предприятий местного значения, в различных районных учреждениях и конторах.

Расположенный на водораздельном плато Смоленско-Московской возвышенности небольшой город Ельня, первое упоминание о котором относится к 1150 году, многое повидал на своем веку. В его истории оставили след монголо-татарское нашествие, набеги Великого Литовского государства, польско-шведская интервенция и поход Наполеона на Москву. Причиной тому было географическое положение, открывавшее кратчайшие пути на Смоленск, в города Красный, Могилев, Оршу, Дорогобуж, Вязьму, Калугу и в прельщавшую многих завоевателей российскую столицу Москву. Учитывало это в своих захватнических планах и гитлеровское командование. Ведь старинные большаки Ельня — Вязьма и Ельня — Спас-Деменск обеспечивали выход на две стратегические магистрали Минск — Москва и Варшава — Москва, что позволяло обойти сражающиеся части Красной Армии с тыла, вырваться на подступы к Москве. Кроме того, с северо-запада на юго-восток пересекала Ельнинский район железная дорога Смоленск — Мичуринск, по ней можно зайти в тыл Москвы, прорваться аж к Воронежу.

Эту не очень заметную на карте, но очень важную в натуре географическую точку и предстояло защищать воинам 19-й Воронежской ордена Трудового Красного Знамени стрелковой дивизии.

Прибытие в район Ельни такого количества военных людей, какое превышало численность всего городского населения, коренным образом изменило облик города. На тихих улочках стало людно и шумно, пыльно и… тревожно. Строительство оборонительных сооружений дало работу всем, местным и приезжим. Объединяло их желание не дать противнику прорваться в глубь страны, к ее столице.

Командующий 28-й армией генерал-лейтенант Качалов 4 июля подписал боевое распоряжение № 2 штаба армии. Согласно ему 19-я стрелковая дивизия должна была занять, подготовить и защищать очень большую оборонительную полосу. Ее правая граница определялась разграничительной линией в направлении от деревни Митишково Мархоткинского сельсовета Дорогобужского района через деревню Петрянино Андреевского сельсовета Ельнинского района на железнодорожную станцию Глинка, левая — от деревни Лозинки Юрьевского сельсовета через деревни Холм Малышевского и Новосельцы Лапинского сельсовета на деревню Саловка Беликского сельсовета Починковского района. Передний край главного рубежа обороны — по реке Десна. Правее готовила полосу обороны 24-я армия, левее — 149-я стрелковая дивизия, образованная, как уже говорилось выше, из 57-го стрелкового полка 19-й дивизии.

Далее в директиве шло еще одиннадцать пунктов указаний о том, что полковой участок должен занимать по фронту 8—10 километров, в глубину — А — 6 километров и состоять из батальонных районов, занимающих по фронту 2,0–3,5 километра и в глубину 1,5–2,5 километра; что в первую очередь необходимо строить противотанковые препятствия, состоящие в основном из противотанковых рвов, подступы к которым должны простреливаться противотанковым и пулеметным огнем; что система огня всех боевых сооружений должна быть построена на косопредельном и фланговом перекрестном огне, дополняемом огнем из глубины и из укрытий, и т. д.

Была в директиве и некоторая информация о помощи, на которую могло рассчитывать командование дивизии. Сообщалось, например, что «средствами НКВД в каждом батальонном районе будут построены 12–14 упрощенных железобетонных сооружений сопротивляемостью от 122- до 155-миллиметровых снарядов», что «в железобетонных сооружениях каждого батальонного района будут размещены 10–12 станковых пулеметов и 4–6 противотанковых пушек». Силами и средствами самих войск необходимо было немедленно приступить к оборудованию оборонительных участков полевого типа из местных материалов (дерево-земляные, каменно-земляные и др.) (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 4. Л. 1–2).

Подписывая директиву, генерал-лейтенант Качалов ужесточил требования к строительству противотанковых рвов, переправив ширину их по верху с шести на семь метров, глубину с двух с половиной — трех на три с половиной метра и собственноручно красным карандашом дописал: по дну — 4 метра. Правда, вместо девятого командарм разрешил закончить работы десятого июля, т. е. через шесть дней. Вся ответственность «за оперативно-тактическую разбивку и посадку долговременных сооружений и препятствий и за строительство полевых сооружений» возлагалась на комдива Котельникова. Донесения о ходе работ и оперсводки предлагалось предоставлять к 20.00 ежедневно.

Надо сказать, что строительство оборонительных рубежей началось сразу же после разбивки их на местности. Районные органы власти показали высокую свою активность как в мобилизации женщин, стариков и подростков, так и в организации их работы — обеспечении инструментом, налаживании питания и доставке населения на определенные участки.

Командование 28-й армии, лично генерал-лейтенант Качалов строго следили за тем, как идет работа по строительству оборонительных сооружений, одновременно проявляя необходимую заботу о повышении боеготовности войск. Так, 6 июля в штаб 19-й дивизии поступила подписанная начальником штаба армии генерал-майором Павлом Григорьевичем Егоровым директива, требовавшая «в целях активной борьбы с танками противника немедленно создать в полках и батальонах истребительные роты и команды по уничтожению танков. В эти команды выделить наиболее смелых, храбрых и инициативных бойцов и командиров. Команды вооружить противотанковыми гранатами, связками гранат, бутылками с горящей жидкостью, пакетами с взрывчатыми веществами, а при наличии огнеметов — огнеметами».

О готовности истребительных рот и команд к уничтожению танков противника предлагалось донести также 10 июля.

8 июля утром командарм Качалов вместе с прибывшим в армию заместителем наркома обороны армейским комиссаром 1-го ранга Ефимом Афанасьевичем Щаденко на месте проверили, как идут работы по полевой обороне и противотанковым сооружениям в 222-й стрелковой дивизии и остались очень недовольны. Было признано, что ведутся они «крайне неудовлетворительно и неорганизованно». В тот же день Качалов отправил всем командирам дивизий свою записку, в которой требовал повсеместного устранения вскрытых недостатков (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 4. Л. 15).

Генерал-майор Котельников, будучи исполнительным командиром, без промедления информировал своих подчиненных о требованиях командования армии, выявлял имеющиеся недостатки, помогал их исправлять. 8 июля вечером он письменно информировал штаб 30-го стрелкового корпуса, которому непосредственно была подчинена 19-я дивизия, о том, что в 32-м стрелковом полку второй батальон к 20.00 закончил «отрывку окопов полной профили», что в 282-м стрелковом полку эти работы идут к концу. Одновременно он сообщил, что дивизия не имеет соседа справа.

Через сутки, т. е. 9 июля, в 20.00 командир 19-й дивизии Котельников опять докладывал в штаб 30-го стрелкового корпуса о ходе оборонительных работ в 32-м и 282-м стрелковых полках. 315-й полк майора Утвенко в этот день только закончил выгрузку и находился в движении к району сосредоточения. Следовал также в свой район сосредоточения 103-й гаубичный артиллерийский полк майора Асатурова, а 90-й артполк майора Грачева только что сосредоточился в лесу в районе Курбат, в трех километрах юго-западнее деревни Рябинки Юрьевского сельсовета. В пути был и 117-й мотострелковый батальон.

А из штаба 28-й армии одно за другим шли указания, приказы и просто записки, требовавшие готовить прочную оборону, которая могла бы устоять под ударом опытного, хорошо вооруженного и коварного противника. 10 июля, например, генерал Качалов подписал приказ войскам армии, в котором отмечалось: «Несмотря на то, что артиллерия стоит на огневых позициях, ей не поставлены огневые задачи и не подготовлены данные для стрельбы». Требовалось все это устранить в течение суток. В дивизиях были согласны с этим требованием, под расписку знакомили с ними исполнителей, добивались точного выполнения приказов.

Все понимали, что повышать требования к подчиненным штаб армии побуждало усложнившееся положение войск Западного фронта. Командиры и красноармейцы даже по завуалированным сообщениям Совинформбюро делали вывод: советским войскам не удается остановить продвижение неприятеля на восток.

Понимая чрезвычайную важность требований вышестоящего командования, красноармейцы и командиры 19-й дивизии работали как первейшие стахановцы, сооружали крепкие блиндажи — целые городки под землей, умело их маскировали.

14 июля штаб 28-й армии запросил схему организации обороны дивизии, срок — два дня. Штабисты требование выполнили, цветными карандашами в нескольких экземплярах наглядно изобразили расположение частей и подразделений, один экземпляр отправили выше, другие — своим командирам полков, комдиву, оперотделу…

Военные люди, строившие уже больше двух недель оборонительные укрепления на подступах к городу, были в значительной степени удовлетворены тем, что выполнено почти все предусмотренное планом создания оборонительной полосы.

Полностью была закончена отрывка противотанкового рва. Правый его участок начинался от юго-восточного выступа леса у деревни Перганово и тянулся до шоссейной вилки, что в двух километрах северо-западнее Ельни. Центральный участок правым концом упирался в железнодорожное полотно в полутора километрах северо-западнее города, а левым подходил к северной окраине населенного пункта Селиба. Левый участок проходил от изгиба реки Десна у южной окраины Селибы до хутора Леонидово. Профиль рва соответствовал размерам, которые предписывал генерал-лейтенант Качалов.

Центр оборонительной полосы дивизии занимал 32-й стрелковый полк майора Шитова. В район его обороны входили южная окраина Ельни, населенные пункты Шарапове, Селиба, Казурино, Шуярово, Поповка. Справа железная дорога отделяла его от позиций 282-го стрелкового полка майора Батлука, оборонявшего северо-западную окраину Ельни и населенные пункты Лорево, Пергуновка, Погибелка. Слева от 32-го полка был оборудован район обороны 315-го стрелкового полка майора Утвенко, который включал в себя населенные пункты Коситчино, Шатьково, Передельники, Сутоки, Филатка, Задесенье, Хохловка.

Первый и второй передовые отряды дивизии были выдвинуты по фронту: Садки — М. Нежода и Петрово — Леонове.

Вытянутая по фронту почти на 35 километров оборона дивизии не имела глубины, лишь на более вероятных танкоопасных направлениях создавалась наибольшая плотность огневых средств, особенно противотанковой артиллерии. Командиры артиллерийских полков, гаубичного — Асатуров и пушечного — Грачев, по указанию комдива Котельникова подготовили позиции и окопы для каждой батареи и орудия. Даже командиру тяжелого корпусного артполка Комарову было приказано подготовить свои орудия для стрельбы прямой наводкой в случае приближения танков противника.

В то время считалось, что для сдерживания передовых частей противника достаточно развернуть одну дивизию на 25–30 километров, и он будет остановлен. В действительности такая организация обороны не представляла серьезного препятствия для ударов крупных танковых группировок, применявшихся гитлеровцами.

У командира дивизии Котельникова было и свое большое горе. В эти дни он получил известие о том, что в начале июля в боях за советскую Родину пал смертью храбрых его единственный сын. Сообщение, как написал в своих воспоминаниях Иван Антонович Данилович, пришло в штаб дивизии. Некоторое время сослуживцы оберегали своего комдива от тяжелого известия. Только после постепенной подготовки осторожно вручили ему стандартное извещение.

«Стремясь оградить свою жену от трагических переживаний, — пишет Данилович, — этот добрый человек, хороший муж и семьянин, свое горе и утрату переносил один. Он просил офицеров штаба, семьи которых проживали в одном доме с его женой в Воронеже, не сообщать в письмах своим родным и близким о гибели его сына».

Большую часть суток Котельников проводил в частях, встречаясь с командирами и красноармейцами, старался быть бодрым, понимал шутки и сам шутил, был строг, когда надо; требовал соблюдения дисциплины, потому что и ему постоянно напоминали о ней вышестоящие начальники. А начальство продолжало ужесточать требования.

Утром 17 июля офицер связи доставил адресованную лично ему, генерал-майору тов. Котельникову, написанную от руки следующую записку:

«Имею данные невыполнения Вами пунктов 2–3 приказа врио командира 30 ск. В случае невыполнения вышеуказанного и повторения подобных случаев мною будет доложено Комитету Обороны для привлечения Вас к суровой ответственности.

Армейский комиссар I ранга Е. Щаденко».

(ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 4. Л. 46).

О невыполнении какого приказа шла речь, в штабе дивизии так и не определили: все указания командования 30-го стрелкового корпуса внимательно изучались, выполнялись и подшивались в специальную папку.

 

СМЕНА КОМАНДАРМА

14 июля по поручению Ставки начальник Генштаба Г.К. Жуков в связи с дальнейшим осложнением обстановки на Западном фронте отдал приказ о создании Фронта резервных армий, а уже на следующий день командарм Качалов подписывает свой приказ о том, что с 23.00 14 июля войска 28-й армии, значит, и 19-я дивизия, включены «в состав Фронта резервных армий с подчинением командующему фронтом во всех отношениях» (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 4. Л. 38).

В приказе Ставки Смоленск не упоминался, так как на подступах к нему уже шли ожесточенные бои. Фронт резервных армий развертывался на рубеже Старая Русса — Осташков — Белый — Дорогобуж — Ельня — Брянск. По этому приказу необходимо было «перед фронтом армий и внутри оборонительных районов создать полосу заграждений с противотанковыми препятствиями и сплошной полосой мощного противотанкового огня».

Вместе с 28-й фронту передавалась и 24-я армия. Кроме этих двух соединений, уже выдвинувшихся на указанный рубеж, в состав его включались вновь сформированные 29-я, 30-я, 31-я и 32-я армии.

В 24-й армии в этот день, т. е. 15 июля, произошло очень неожиданное для всех событие: смена командарма. Особенно неожиданным это было для самого генерал-лейтенанта Калинина, сформировавшего армию и рассчитывавшего воевать вместе с нею. Свое отстранение от должности он описал в книге «Размышления о минувшем».

«Вечером 14 июля, — пишет он, — меня вызвал к телефону генерал армии Г.К. Жуков, бывший в то время начальником Генерального штаба. К нему поступили сведения, будто в районе города Белый немцы высадили крупный авиадесант. Нам в штабе армии об этом ничего не было известно. Я так и сказал генералу Жукову, добавив при этом, что немедленно все выясню и через несколько минут доложу обстановку в районе города Белый.

— Какой же вы командующий, если не знаете, что у вас под носом делается? — услышал я в ответ.

— В районе города Белый находится дивизия генерал-майора Березина. Он — опытный командир и сообщил бы о десанте, — попытался я дать объяснение, но меня уже никто не слушал.

Утром следующего дня в Семлево, где находился в это время наш штаб, приехал генерал-майор К.И. Ракутин с предписанием принять от меня командование 24-й армией. Хотя еще накануне выяснилось, что слухи о десанте были ложными, последствия их обошлись мне дорого».

До конца дней своих Степан Андрианович был уверен, что произошло это с подачи всемогущего Лаврентия Берии. Якобы этот страшный человек зашел к генералу армии Жукову и, сообщив о десанте противника, будто бы высадившемся в районе города Белый, поинтересовался:

— Есть ли в городе части Красной Армии?

— Город Белый — правый фланг двадцать четвертой армии, — ответил Жуков. — Командует ею генерал-лейтенант Калинин.

— А что за человек Калинин?

— Я его мало знаю.

— Если мало знаете, почему согласились с его назначением на должность командующего? — с явной угрозой в голосе спросил Берия я, не дождавшись ответа, вышел.

Возможно, такой разговор был, так как Фронт резервных армий создавался при широком и активном участии бывших командующих войсками пограничных округов, находившихся в прямом подчинении Лаврентия Павловича и уже неплохо зарекомендовавших себя в первых боях на границе. Командующим фронтом был назначен генерал-лейтенант Иван Александрович Богданов, бывший начальник войск Белорусского пограничного округа, на должности командующих армиями тоже были выдвинуты генералы-пограничники: 29-й — генерал-лейтенант И.И. Масленников, 30-й — генерал-майор В.А. Хоменко, 31-й — генерал-майор К.И. Ракутин, бывший командующий войсками Прибалтийского пограничного округа. Правда, командовать 31-й армией ему пришлось недолго, 14 июля вечером он передал ее генерал-майору В.Н. Долматову, тоже пограничнику, и к утру 15 июля по срочному вызову прибыл в Гжатск, в штаб Фронта резервных армий, где ему объявили, что сегодня же он должен вступить в командование 24-й армией.

В этой экстренной смене командарма, пожалуй, впервые четко и ясно проявился жуковский стиль руководства войсками: если ты командир отделения, то в любое время суток должен знать, что в нем происходит, если ты командир полка — ответь за весь полк, если ты командарм, то тоже будь готов днем и ночью сказать, что происходит в твоем большом военном хозяйстве, и на левом, и на правом флангах.

Жуков позвонил Калинину и, выражаясь военным языком, дал вводную: «У вас на правом фланге противник выбросил крупный авиадесант…» А что он услышал в ответ? «Выясню и доложу». Такое позволительно разве что председателю колхоза, да и то в мирное время, а тут гудит — грохочет невиданная война, поставлена на карту судьба большой страны. Нерасторопного командарма, конечно, лучше заменить более ответственным человеком.

И вот 15 июля в Семлево прибыл генерал-майор пограничных войск Константин Иванович Ракутин. На руках — предписание принять одно из крупнейших воинских соединений, выдвинутое на наиглавнейшее направление Западного фронта.

По возрасту Ракутин был моложе некоторых комдивов и командиров полков, но у него было немало боевого опыта и опыта руководства крупными соединениями пограничных войск.

Родился Константин Иванович в 1902 году в деревне Новинки Яковцевской волости на Владимирщине, ныне это Нижегородская область. Вскоре родители со всей семьей переехали в Нижний Новгород, где Константин окончил шестиклассное реальное училище. В Красную Армию вступил добровольцем в августе 1919 года. После Гражданской войны почти восемь лет служил на дальневосточной границе, был комендантом пограничного участка, в его подчинении находилось пять погранзастав. Окончив Высшую пограничную школу, возглавлял учебные отделы в пограничных училищах, учил молодых командиров-пограничников и учился сам — заочно окончил Академию имени Фрунзе. После участия в боевых действиях на советско-финляндской границе и недолгого пребывания в должности начальника штаба Ленинградского пограничного округа ему присваивается воинское звание генерал-майора, а в июле 1940 года он назначается начальником войск Прибалтийского пограничного округа, где и застала его война.

Ракутин умело действовал при первых столкновениях пограничников с фашистами, организовывал охрану тыла действующей армии на северо-западном направлении, затем был отозван в Москву. Получил назначение на должность командующего 31-й армией. Теперь ему подчинена 24-я.

Весть о прибытии нового командарма моментально облетела все службы штаба армии. Генералы и старшие командиры готовили ему справки, но Ракутин начал знакомство с новым соединением с поездки в войска, а вечером, когда возвратился в Семлево, начальник штаба армии генерал-майор Петр Евстигнеевич Глинский вручил ему только что полученный приказ Ставки от 14 июля. В нем 24-й армии ставилась задача: «Упорно оборонять рубеж Белый, ст. Издешково, Дорогобуж, Ельня. Особое внимание обратить на организацию обороны направления Ярцево — Вязьма. Не менее четырех дивизий, из них три танковые, иметь в резерве, в районе Вязьмы» («Командарм из 1941 года». С. 99).

В связи с этой директивой и заслушал Ракутин соображения командующих родами войск армии и начальника штаба. Принимать решения, давать рекомендации не спешил.

Утром 16 июля генерал-майор Ракутин издал свой первый приказ войскам 24-й армии:

«С сего числа приказом Народного Комиссара Обороны Союза ССР за № 00431 от 15 июля 1941 г. я назначен командующим войсками 24-й армии и вступил в исполнение своих прямых обязанностей».

Этот приказ был доставлен не только в подчиненные 24-й армии части и соединения, но и в штаб 19-й стрелковой дивизии. Генерал-майор Котельников ознакомился с ним в 20 часов 30 минут того же дня. Одновременно начальник первого отделения штаба дивизии майор Данилович положил на стол своему командиру боевой приказ, подписанный бывшим командующим 24-й армией Калининым тоже 16 июля, в восемь часов утра. Котельников стал читать его, вдумываясь в каждую фразу. Дойдя до седьмого пункта, он вдруг радостно воскликнул:

— Решен наш вопрос! Наконец-то!

Обращаясь к начальнику штаба дивизии майору Рябоконю, Яков Георгиевич стал читать вслух:

— Послушайте, Терентий Федорович, создается корпусная группа в составе: 107-я стрелковая дивизия, 444-й стрелковый полк 108-й стрелковой дивизии, 6-я дивизия народного ополчения и наша 19-я дивизия. Группе придаются 685-й и 275-й корпусные артиллерийские полки, 573-й пушечный артполк и 509-й полк противотанковой обороны. Руководство корпусной группой возлагается на управление 26-го механизированного корпуса, которому предлагается немедленно корпусными частями передислоцироваться в Подмощье. Оборудовать и упорно оборонять рубеж: исключительно Холмец, Дорогобуж, восточный берег реки Ужа, Ельня, восточный берег реки Десна до Светлова. Задача: не допустить прорыва противника в направлении станции Угра.

Котельников взглянул на карту. Все вроде бы становилось на свои места. Волновавшее его отсутствие локтевого стыка с соседом справа могло быть ликвидировано… Но ни приказа, ни какого-нибудь иного распоряжения о передаче 19-й дивизии из 28-й армии в 24-ю не было. Более того, Данилович положил перед комдивом и начальником штаба приказ, адресованный войскам 28-й армии, в том числе и Котельникову: «В целях усиления боеспособности полевых войск армии командирам соединений и частей немедленно проверить качественное укомплектование войск. Исполнение доложить 18. 07. 41 года».

На этом сюрпризы не закончились. Впереди был более грустный сюрприз.

Данилович представил Котельникову Постановление Государственного Комитета Обороны Союза ССР, подписанное его председателем И. Сталиным 16 июля 1941 года. Котельников недовольно взглянул на начальника первого отделения — мол, в первую очередь надо знакомить с указаниями самых высоких инстанций, однако замечания не сделал, потому что быстро заметил, что тут не требовалось срочного доклада об исполнении. Постановление необходимо было «прочесть во всех ротах, батареях, эскадронах и авиаэскадрильях».

Сегодняшний читатель может усомниться в том, что постановление, подписанное в Москве 16 июля, в этот же день вечером было в городе Ельне на столе у командира дивизии. Но в то время такое было обычным явлением. Например, речь И.В. Сталина, произнесенная им утром 3 июля 1941 года, в тот же день была напечатана всеми центральными утренними газетами. Все указы о награждениях тоже появлялись в печати в тот же день, каким они были датированы. Так было потому, что документы, адресованные массовому читателю, готовились заблаговременно. А это постановление мало чем отличалось от газетной информации или передовой статьи, так как адресовалось всем, кто был в рядах Рабоче-Крестьянской Красной Армии. И отпечатано оно было типографским способом, лишь только для большей важности на нем стоял гриф «Сов. секретно».

По секрету всему свету объявлялось в нем, что «… Государственный Комитет Обороны, по представлению Главнокомандующих и командующих Фронтами и Армиями, арестовал и предал суду Военного трибунала за позорящую звание командира трусость, бездействие власти, отсутствие распорядительности, развал управления войсками, сдачу оружия противнику без боя и самовольное оставление боевых позиций» девять видных военачальников. Перечислялись их должности, воинские звания и фамилии с приставлением слова «бывший». Под первым, вторым и третьим номерами в жестоком списке значились командующий Западным фронтом Павлов, начальник штаба Климовских и начальник связи Григорьев…

Прочитав документ, Котельников задумался. Его коллеги тоже молчали. Они хорошо понимали, что значит быть преданным суду военного трибунала. Еще горше им было от того, что такое произошло на Западном фронте, к боям в составе которого готовилась их 24-я резервная армия. Нарушил молчание Котельников. Он поручил Даниловичу размножить постановление ГКО и, как требуется, организовать прочтение его во всех ротах.

Следующим в почте был Указ Президиума Верховного Совета СССР «О реорганизации органов политической пропаганды и введении института военных комиссаров в Рабоче-Крестьянской Красной Армии». Отныне в полках, дивизиях и штабах крупных соединений устанавливалась должность военного комиссара, а в ротах, батальонах, батареях и эскадронах — должность политического руководителя.

Сталин в трудной обстановке, сложившейся в первый месяц войны на всех фронтах, обратился к опыту Гражданской войны, когда к каждому строевому командиру был приставлен комиссар, без согласия которого не принималось ни одно решение. Тогда это было в порядке вещей, ведь многие командиры служили в царской армии. Теперь это была чрезвычайная мера. В начавшейся войне командовали полками, дивизиями, да и армиями, выходцы из рабоче-крестьянской среды, имевшие опыт Гражданской войны, прошедшие через жестокое сито 1937–1938 годов. Значит, и им Сталин не доверяет?

Опять помолчали и… приняли к исполнению.

Новый командарм-24 генерал Ракутин полностью разделял высказанную в постановлении ГКО мысль о том, чтобы командиры и политработники «личным примером храбрости и отваги вдохновляли бойцов на великие подвиги». С первого дня он показал, что не будет оставлен без внимания и личный пример любого красноармейца. Его приказ «О смелом поступке комсомольца сержанта Казакова» читали во всех подразделениях.

«16 июля 1941 года, — говорилось в документе, — при бомбардировке немецким самолетом огневой позиции второй батареи 249-го артиллерийского полка вражескими бомбами были зажжены ящики со снарядами. Комсомолец сержант Казаков подбежал к горящим ящикам и разбросал снаряды, предотвратив взрыв боеприпасов на огневой позиции».

За проявленный храбрый поступок сержанту Казакову командарм объявил благодарность и наградил его ценным подарком.

Одновременно Ракутин продолжал глубже вникать в задачи, стоящие перед армией. 17 июля во изменение боевого приказа, подписанного Калининым днем раньше, он подчиняет непосредственно Военному совету армии 107-ю и 19-ю стрелковые дивизии, которым судьба готовила участь первыми принять удар гудериановских войск в районе Ельни. Для повышения надежности связи командирам этих и ряда других дивизий Ракутин приказал выделить в штаб армии по два постоянных делегата на автомобилях. Командирам дивизий ракутинским приказом вменялось в обязанность задерживать на своих участках всех переходящих линию фронта на восток — отдельные подразделения и отдельных бойцов, а также весь автотранспорт и материальную часть вооружения, отводить их в тыл, где они приводятся в порядок, организуются в подразделения и части и после отформирования направляются на пополнение частей армии.

День вступления 24-й армии в сражение с захватчиками приближался. Однако о возможном ударе противника с юга, т. е. из Починка на Ельню, штаб армии, к сожалению, не предполагал.

Дополнения к приказу Калинина, по сути отменявшие этот приказ, Ракутиным были сделаны не по оперативным соображениям, а в связи с ликвидацией в Красной Армии корпусной системы. Но понимание причины не облегчало ситуацию. Положение 19-й стрелковой дивизии, хотя она теперь была левофланговой в 24-й армии, а не правофланговой в 28-й, оставалось по-прежнему ненадежным. Разрыв с правым соседом составлял более двадцати километров, а слева войск вообще не было. Обещанная 149-я стрелковая дивизия оказалась очень далеко от своей альма-матер. Она обороняла шоссе Варшава — Москва на пересечении его с рекой Десной.

 

Часть 1

ПРОТИВОСТОЯНИЕ

 

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Пятница, 18 июля

Последний мирный день Ельни.

Над городом, уютно раскинувшемся в самом центре смоленской земли и не раз делившем вместе с нею трагические изломы российской истории, занималось тихое солнечное утро. Выпавшая ночью роса искрилась на придорожной траве, на золотистых разливах одуванчиков и в зелени садов. Под застрехами соломенных крыш, которых было немало среди жестяных и черепичных, щебетали воробьи, на крылечках своих дощатых домиков пересвистывались скворцы, хранители яблочного урожая. Выпущенные на свободу дворняжки резвились в переулках.

Прочно окованные армейские фуры с разнообразной — от продуктов до боеприпасов — поклажей тарахтели на булыжной мостовой. Громыхая деревянными бортами, со стороны Шарапова прошла через центр города колонна пустых полуторок, торопясь на какой-то из секретных воинских складов. Вольным строем протопало отделение красноармейцев, обвешанных винтовками, скатками шинелей, тощими вещмешками и сумками с противогазами.

Почтенные старики, хлебнувшие в свое время солдатского лиха в окопах Первой мировой, желая друг другу доброго утра, огорчались, что оно не совсем доброе, что ночью где-то в стороне Бердников или Болтутина раздавалась орудийная стрельба.

— Прет немец, прет окаянный, — говорил подвижный низкорослый старикашка своему соседу. — Дрын ему в душу.

— Позавчарась под вечер, когда три бомбардировщика появились над городом, я думал, что уже началось… Ан нет, вчерашний день прошел спокойно.

— Четыре бомбы шлепнулись около вокзала, — уточнил подвижный старикашка, — а никого не задело, попрятались люди, как клопы в щелях…

— Сегодня, гляди-ка, начнется…

Тревога уже не первый день сжимала души мирного населения. Артиллерийская перестрелка, слышавшаяся минувшей ночью, взволновала еще больше. О ней говорили и на улицах, и в учреждениях, куда люди еще приходили на работу, и в самом главном городском штабе — райкоме ВКП(б), где продолжали заниматься выполнением мероприятий, предусмотренных на случай фашистской оккупации района.

К первому секретарю Якову Петровичу Валуеву шли люди, которым предстояло возглавить партизанские формирования, договаривались о местах явок, паролях, прочих деталях.

Красноармейцы и командиры встречали утро 18 июля за городом, на огневых позициях. Штаб дивизии уже третий день как переместился из железнодорожного клуба в рощу, одним километром южнее хутора Рябинки. Отсюда была проложена телефонная связь в стрелковые полки и к огневым позициям артиллеристов.

Генерал-майор Котельников хорошо знал, что произошло минувшей ночью на подступах к городу. Знал и срочно проинформировал вышестоящее командование о том, что все ощутимее приближение противника.

Еще позавчера вечером командир отдельного разведывательного батальона капитан Укман, который вел разведку на рубеже Панское, Слобода, Прудки Починковского района, докладывал: поиски безрезультатны, противник не обнаружен. Активничала лишь авиация противника. На участке 282-го стрелкового полка майора Батлука в результате обстрела с воздуха был ранен один красноармеец. На опушке леса, что в полутора километрах западнее Новоспасского, выбросился немецкий парашютист в форме советского летчика. В районе деревни Данино, что в полосе обороны 32-го стрелкового полка, самолетом типа Ю-88 сброшены четыре бомбы.

И на другой день, т. е. 17 июля, по два-три самолета несколько раз появлялись над расположением частей дивизии. Но приданный ей 253-й отдельный зенитно-артиллерийский дивизион по-прежнему был без материальной части, а других средств противовоздушной обороны в районе Ельни не имелось. Об этом Котельников сразу же сообщил в штаб 24-й армии, как только стало известно о передаче 19-й дивизии в ее состав.

И вот минувшей ночью произошло первое столкновение передового отряда № 2 с мелкими группами танков, прорвавшимися со стороны Починка в район деревень Болтутино и Бердники. Перестрелка была энергичной с обоих сторон, противнику пришлось пятиться назад, затаиться в укрытиях. А в семь часов утра разведчики обнаружили два неприятельских танка и группу немецких солдат, якобы выброшенных с самолетов, в двух километрах юго-западнее Глинки. Но в целом такую обстановку военные люди характеризовали как спокойную… Паникеров в то лето очень не любили…

В десятом часу утра из Семлева в штаб дивизии возвратился офицер связи, доставивший пачку различных документов, подготовленных к утру в штабе 24-й армии. Тут было все то же указание строить оборону главным образом противотанковую, требование тщательно подготовить данные для стрельбы перед своим передним краем и в глубину обороны противника, и приказ командирам соединений «развернуть с сего числа работы по оборудованию тылового рубежа».

Комдив и работники штаба дивизии в этих документах не находили для себя ничего нового (аналогичные требования уже были из штаба 28-й), но сочли необходимым все же еще раз проверить, усилить, ускорить… Кроме того, в связи с ночными событиями решено было больше уделить внимания 32-му стрелковому полку майора Шитова, прикрывавшему дорогу Ельня — Шарапово — Бердники — Болтутино — Починок.

Вся эта местность, с ее лесными массивами и полями, оврагами и поймами рек, была хорошо изучена командирами подразделений и штабными работниками дивизии. До мельчайших подробностей она была знакома генералу Котельникову, однако, предчувствуя приближение первого боя, он еще раз решил побывать у майора Шитова.

В пути несколько раз останавливался на артиллерийских позициях, беседовал с красноармейцами и младшими командирами о возможных целях, предупреждал, чтобы были готовы к неожиданному появлению танков, сообщал, что неприятель уже близко. На командный пункт майора Шитова комдив прибыл, когда солнце уже стояло в зените. Красноармейцы, доводившие командирские землянки до полного совершенства, пообедали и отдыхали в тени высоких елей. Благодать жаркого июльского дня располагала к мирной беседе. Возможно, они вели разговор о том, что сейчас самый раз заниматься сенокосом, а возможно, обсуждали зачитанное им постановление ГКО от 16 июля и винили во всех грехах бестолковых командиров, которые довели армию до позорного бегства… А может быть, просто шутили насчет стада баранов, с которыми Сталин сравнил отступавшие войска.

Заметив генерала, младший сержант вскочил, вытянулся в струнку и, выйдя навстречу ему строевым шагом, отрапортовал, что, мол, стрелковое отделение находится на послеобеденном отдыхе. Вскочили с примятой травы и красноармейцы. Без поясных ремней и головных уборов, с расстегнутыми воротниками гимнастерок они больше напоминали колхозных плотников, чем красноармейцев. Да и инструмент лежал тут не военный: пять или шесть лопат, две пилы, несколько топоров. Правда, чуть в стороне, под прикрытием молодых березок, комдив заметил составленные в козлы винтовки с примкнутыми штыками и положенные рядом, как грибы-строчки, солдатские каски.

На приветствие командира красноармейцы дружно ответили: «Здрам желаем, тащ-щ генерал» и Котельников с удовольствием пожал им натруженные рабочие руки… Возможно, он в этот момент вспомнил сталинское предупреждение о том, что ГКО будет и впредь железной рукой наводить железную дисциплину в Красной Армии, и с удовлетворением подумал, что этим вот молодым, крепким воронежским и орловским ребятам излишне напоминать о воинской дисциплине, они ее усвоили сразу, едва напялили на себя красноармейские шаровары и гимнастерки. Некоторые из них были ровесниками его сыну, который во имя Родины отдал самое дорогое…

— Надежную хоромину построили? — спросил генерал, рассматривая бревенчатое перекрытие землянки, замаскированное ровным слоем дерна.

— Тут есть из чего строить, — отвечали степные жители, — лесок хороший, в три ряда положили.

— А если прямое бомбовое попадание?

— Не страшно, — почти хором отвечали красноармейцы, а один, который постарше, уточнил:

— Из таких бревен отличный дом получился бы.

— Да, лучше бы этот лес на дома использовать, — согласился генерал, — но время не то. Разобьем фашиста, потом за строительство возьмемся.

— Надо в этих лесах устроить фашисту второе Бородино, — заметил младший сержант.

— Так, пожалуй, и будет, — согласился генерал. — Уже идет эта вторая Бородинская битва.

Котельникову нравились немудрые разговоры с рядовыми красноармейцами, их младшими командирами, которые лишь по великой надобности прервали свои мирные занятия. Здесь, под Ельней, как-то особенно он почувствовал, что от близкого общения улучшается настроение и у него, и у его собеседников. Вглядываясь в открытые, добрые лица, он вспоминал свою молодость, сначала хлебопашество, потом окопы, Гражданскую войну. А они, эти мирные парни, временно взявшие в руки оружие, чувствовали в нем надежного старшего товарища, батю, как называли его за глаза.

Высокий, седой, круглолицый грузный генерал и окружавшие его крепкие мужики имели общие корни, разросшиеся в родной земле.

На тропинке, проторенной между деревьями, появился майор Шитов, подтянутый, стройный командир, получивший боевую закалку в интернациональных войсках в Испании. Из командиров стрелковых полков Котельников считал его более подготовленным, возможно, более надежным, потому и доверено ему главное направление возможного удара противника — починковско-болтутинское.

Проведя еще несколько минут среди красноармейцев, комдив и командир полка ушли на командный пункт, где Котельников, внимательно выслушав доклад Шитова об оперативной обстановке, задал ему массу вопросов, пытаясь выяснить, все ли возможные варианты поведения неприятеля предусмотрены командованием полка.

И вдруг телефонист сообщил, что на проводе командир передового отряда № 2 майор Егоров. Котельников взял трубку:

— Первый слушает.

— В районе деревни Ново-Тишово появились немецкие танки. Четыре. Они готовятся к атаке.

— Уничтожить! — сказал Котельников и посмотрел на часы: было 14 часов 30 минут.

Передовой отряд № 2 состоял из усиленного противотанковыми орудиями 1-го батальона 282-го стрелкового полка. Командир его майор Егоров подал команду приготовиться к бою, и когда все четыре танка, развернувшись в боевую цепь, двинулись по ржаному полю на огневые позиции батальона, раздался первый залп. Эхо раскатисто пронеслось над окрестными полями и перелесками. Орудийная стрельба стала усиливаться, ее услышали в Шарапово, других ближних деревнях и в самой Ельне.

Яков Петрович Валуев, бывший первый секретарь райкома, так отразил этот момент в своих воспоминаниях:

«В полдень 18 июля я связался со своими соседями — секретарями райкомов партии: Глинковского, Дорогобужского и Спас-Деменского. А с Починком телефонистка никак не могла меня соединить: связь была нарушена. В чем дело, никто не знал, но можно было догадаться. Уже слышны были оттуда орудийная стрельба и взрывы. Фронт приближался к ельнинской земле».

В это самое время на командном пункте 32-го стрелкового полка в сопровождении начальника оперативного отделения штаба дивизии майора Даниловича появился генерал-лейтенант Калинин. Он поздоровался за руку со всеми, пояснил, обращаясь к Котельникову:

— Маршал Тимошенко поручил мне выехать в район Рославля через Ельню, ознакомиться на месте с обстановкой и донести о состоянии нашей обороны на этом участке.

— Это невозможно, на дороге идет бой, — ответил Котельников.

— Не может быть, — возразил Калинин. — Я должен лично убедиться.

Котельников поручил майору Даниловичу сопровождать генерал-лейтенанта, и они уехали. Сам с Шитовым и начальником штаба полка продолжил прорабатывать возможные варианты первого столкновения с противником на главном рубеже обороны дивизии.

Путники не успели проехать в сторону Починка и десяти километров, как напоролись на немецкие танки. Пришлось возвратиться.

— Да, сегодня или завтра вам придется встречать незваных гостей, — взволнованно сообщил Калинин, входя в землянку 32-го полка. — Ситуация очень тревожная.

Достав блокнот, он торопливо написал на листке срочное донесение маршалу Тимошенко, отдал его адъютанту:

— Передайте по радио и отправьте в штаб фронта с мотоциклистом.

Калинин опять обратился к Котельникову:

— Гости на пороге, а вы к встрече не готовы. Проезжая по улицам Ельни, я убедился, что город абсолютно не подготовлен к длительной обороне. Даже на его западной окраине ни в одном кирпичном здании не оборудованы огневые точки.

— В этом нет необходимости, — ответил Котельников. — В Ельне еще много населения. Неудобно как-то выселять людей прежде времени.

Калинин попытался убедить своего собеседника в необходимости превратить город в опорный пункт обороны.

— Хотя Ельня и небольшой городок, но в системе общей обороны он имеет важное значение. Именно в город следует переместить командный пункт дивизии.

— Боюсь, что это будет ловушкой. Противник может обойти город, — не согласился Котельников. Он положил перед Калининым схему обороны дивизии, выполненную на белой глянцевой бумаге цветными карандашами. — Вот, смотрите: разрыв с соседом справа — около двадцати километров, а слева вообще нет соседа. Обойти город можно с обоих флангов, поэтому по ту его сторону нами подготовлена резервная линия обороны.

Калинин стоял на своем:

— Могут, конечно, быть всякие неожиданности. Но ведь вокруг Ельни — ровная местность. Даже оврагов нет ближе десяти километров. Значит, нечего опасаться внезапного обхода.

— Напротив, окружающая местность создает самые благоприятные условия для стремительного обхода города и прорыва в сторону Дорогобужа и Вязьмы.

Калинин, окинув строгим взглядом немолодого, имевшего за плечами огромный жизненный опыт генерала, несколько тучноватого, но все же сохранившего воинскую подтянутость и подвижность, вдруг вспомнил, что сам он уже не командарм, а всего лишь посыльный генерал от маршала, и не позволил себе взорваться, даже стал соглашаться.

— Положение, конечно, явно ненормальное, — тихо сказал он. — Я хотел усилить это направление механизированным корпусом, но все мехкорпуса расформированы.

— У нас имеются оба приказа, — ответил Котельников и попросил: — Пожалуйста, на обратном пути проинформируйте полковника Миронова о том, что Починок занят немцами, в ближайшее время возможен удар неприятеля в нашем направлении.

— Будем принимать необходимые меры, чтобы как-то заполнить брешь, — пообещал Калинин. — Но от вас прежде всего требуется, чтобы Ельня стала опорным пунктом нашей обороны. Смелее проявляйте собственную инициативу. Обстановка этого требует.

Он раскрыл свою карту, занявшую почти весь большой стол начальника штаба полка, и пригласил Котельникова:

— Обратите внимание. Бои идут в районе Смоленска и за город Ярцево, у деревни Соловьево на Днепре. Из района Духовщины противник давит в восточном и юго-восточном направлениях. Видимо, у него есть большое желание через Духовщину и Ельню замкнуть кольцо окружения наших войск.

В землянке установилась настороженная тишина. Калинин смотрел на присутствующих, а они на него.

— Держитесь до последнего, — вдруг сказал Калинин и, сложив карту, протянул руку Котельникову. — Доложу маршалу Тимошенко, что на вашем направлении необходимо срочно усилить оборону.

Еще раз измерив взглядом комдива, генерал-лейтенант удалился. Котельников приказал Шитову привести все подразделения полка в боевую готовность и, забрав с собой майора Даниловича, уехал на свой КП.

Около восемнадцати часов над городом появилась тройка немецких самолетов. Они сбросили бомбы на железнодорожную станцию, куда в это время прибыл состав с красноармейцами-новобранцами в гражданской одежде. Загорелись вагоны и ближайшие к железной дороге деревянные дома.

Вечером многие ельнинцы с узелками и котомками двинулись на восток, в сторону Спас-Деменска. Покидали свои подворья и жители деревни Шарапове.

В Семлеве же, в штабе 24-й армии, шла спокойная прифронтовая жизнь.

В отделе кадров заканчивали подготовку для штаба фронта сведений о начальствующем составе дивизий. В разделе 19-й стрелковой дивизии против должностей «командир» и «начальник штаба» сделали прочерки и пояснили: «По состоянию на 18 июля сведения с мест отсутствуют».

В оперативном отделе готовили вечернюю сводку, в которой отметили, что строительство оборонительных рубежей «закончено на 85 процентов», что противник продолжает периодические налеты авиации, производя бомбометания по расположению войск армии, особенно на участке 107-й дивизии, т. е. в районе Дорогобужа, что только с этой дивизией имеется телефонная связь… 19-я дивизия, то ли переданная, то ли не переданная в 24-ю армию, в оперсводке не упоминалась.

В Москве в этот день ЦК ВКП(б) принял постановление «Об организации борьбы в тылу германских войск», а Ставка утвердила директиву о внезапных ночных действиях против немецких танков. Первый документ напоминал советским людям об опыте их предков, единодушно вставших на борьбу с иноземными захватчиками, прельстившимися российскими землями, их богатствами. Тем самым признавалась ошибочность господствовавшей прежде установки на войну на территории агрессора. Второй документ вносил исправление в «стратегию», повелевавшую в ночное время не наступать, чтобы свои не перестреляли друг друга.

Как много подобных мудрствований витало над Красной Армией! Лошадь да тачанка еще себя покажут… Танковые корпуса расформировывались… Советский боец сознательный, а потому пускай сидит в индивидуальной ячейке… Автоматы — оружие полиции… Малокалиберные пушки запретить… И т. д. и т. п.

 

ДЕНЬ ВТОРОЙ

Суббота, 19 июля

Хороша, хоть и коротка, июльская ночь. Одна заря спешит сменить другую, а один час сна в шалаше из еловых лапок или в копне сена под кудрявыми березами трех стоит. Но установившийся режим в эту ночь был нарушен. Поступил приказ выставить усиленное боевое охранение, всем повысить бдительность, приготовить к бою оружие и боеприпасы.

Разведчики замаскировались в полутора километрах восточнее деревни Плешковка. Не первые сутки они обитали здесь, не первый день с вершины холма они всматривались вдаль или вслушивались в ночную тишину. Их задача — вовремя обнаружить приближение противника, задержать его. Но в ночной тишине, кроме привычных деревенских звуков, натренированный слух не различал ничего подозрительного.

И вдруг…

— Слышу шум моторов… Гудят танки… — прошептал один красноармеец.

— Идут, — ответил сосед. У всех ушки на макушке.

Звезды тихо мерцали, полная луна спокойно висела над испуганной землей… В той стороне, где раздавался гул моторов, при бледном лунном свете разглядеть что-либо было невозможно. А звуки приближались. Из-за пригорка выползла черная точка, за ней — другая, третья.

В колонне было больше десяти танков и бронемашин. Командир 88-го отдельного разведывательного батальона капитан Укман, возглавлявший эту группу, приказал артиллеристам открыть огонь.

Танки остановились, разошлись по обе стороны дороги, скрылись в мелком кустарнике и дали ответный залп. Гул и грохот наполнили поднебесье.

Бой, начавшийся в 2 часа 45 минут, длился недолго. Разведывательный отряд Укмана из-за невозможности вести прицельную стрельбу прекратил огонь первым. Танки тоже замолкли, не стало слышно гула их моторов. Либо отошли, либо затаились.

Укман приказал разведчикам скрытно отходить на позиции передового отряда в сторону деревни Леонидово.

Опять было тихо, опять мерцали звезды и скупо светила полная луна, а на востоке занималась утренняя заря, предвещавшая жаркий солнечный день.

Майор Егоров, возглавлявший передовой отряд № 2, выслушав капитана Укмана, доложил сообщение разведчиков командиру полка майору Шитову, поставил задачи ротным командирам.

Красноармейцы у пушек, подготовленных к стрельбе прямой наводкой, и в траншеях жевали сухари и ждали.

Незваные гости появились в пять часов утра. Это была та же группа, которую разведчики встретили ночью: десять танков и две бронемашины. Произошел очень жаркий бой. Его раскаты слышались в окрестных деревнях Волково-Егорье, Ново-Тишево, Петрово, Леоново, и в самой Ельне. Опять танки попятились назад, нашли себе укрытие.

«Ночь прошла без сна, в глубоких и тревожных раздумьях: как поступать дальше? — вспоминал Яков Петрович Валуев, ельнинский партийный лидер. — Утром руководители предприятий и колхозов доложили, что указание бюро райкома партии выполнено — спирт уничтожен, часть продовольственных и промышленных товаров сдана воинским частям, а все остальное роздано населению. Соответствующим образом поступили и с колхозным имуществом».

События минувшей ночи в оперативной сводке штаба 19-й стрелковой дивизии, которую подписали майоры Рябоконь и Данилович, охарактеризованы двумя фразами: мол, были столкновения с мелкими группами танков противника. Существенно лишь одно уточнение: «Подбито и потеряно три орудия ПТО. В частях есть убитые и раненые» (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 8. Л. 10).

Оперсводку отправили в штабы двух армий, 24-й и 28-й. В обоих она не вызвала особой озабоченности. А события в районе Ельни продолжали усложняться.

«В 10 часов утра 19 июля, — пишет Валуев, — мне позвонил председатель Леонидовского сельсовета Александр Григорьевич Куртенков и, запыхавшись (видимо, бежал к телефону), торопливо произнес:

— Беда! От Починка на Ельню по большаку движется много танков, бронемашин и автомобилей с немцами. Я ухожу. При первой возможности дам о себе знать».

Председатель Гурьевского сельсовета Мария Ивановна Филиппенкова тоже позвонила в райком и сообщила: фашисты на подходе, она покидает село.

«В 11 часов утра, — продолжает Валуев, — над Ельней появилась эскадрилья немецких самолетов. Воздушные пираты сбрасывали на мирный город бомбы, пикировали и обстреливали каждого появившегося на улице человека. В небо взметнулись клубы черного дыма с оранжевыми и багровыми длинными языками огня. Вскоре весь город окутался дымом и пламенем. В дополнение к этому на улицах стали рваться артиллерийские снаряды и мины. Появились первые жертвы среди гражданского населения».

Бомбовый удар немецкая авиация нанесла и по позициям дивизии. Тут тоже не обошлось без потерь; к счастью, оказались они не очень существенными. Артиллерия дивизии под командованием подполковника Федорова ответила мощным огнем по предполагаемым местам сосредоточения войск противника.

Колонна из 26 танков приближалась к позициям первого стрелкового батальона майора Егорова. За ними следовала колонна мотоциклистов. Комбат подал команду: «Огонь!» Загрохотали орудия, выдвинутые для стрельбы прямой наводкой, застрочили пулеметы, стреляла из винтовок пехота, минометчики ударили по мотоциклистам.

Среди наступающих произошло замешательство, танки остановились, мотоциклисты залегли в придорожных канавах. Но вот боевые машины противника начали разворачиваться в шеренгу, ведя непрерывную стрельбу. Под их прикрытием двинулась следом мотопехота, строча из автоматов.

Батальон Егорова не снижал темп огня.

Бой принял очень серьезный оборот. Запылал один из танков, затем второй. Другие же, прорвавшись к окопам стрелков, устремились к артиллерийским позициям. Пороховой дым застилал поле. Мотопехота опять залегла, стала отползать назад, повернули назад и уцелевшие танки.

На поле боя дымились груды исковерканного металла, уничтожено было одиннадцать фашистских боевых машин, густо лежали трупы завоевателей.

Значительными были и потери первого стрелкового батальона. Погиб в этом бою комбат Егоров. Был смертельно ранен и, не приходя в сознание, скончался секретарь дивизионной партийной комиссии Измалков. Оставшиеся в живых отошли к основной линии обороны 32-го стрелкового полка.

После небольшого, около часа, перерыва генерал-лейтенант Шааль, командовавший 10-й немецкой танковой дивизией, входившей в 46-й танковый корпус, бросил в бой новые силы. Удар наносился одновременно по позициям 32-го и 282-го стрелкового полков.

В самом начале атаки прервалась связь командного пункта дивизии с командиром 282-го стрелкового полка майором Батлуком, и Котельников, поторапливая связистов, сильно волновался. Но когда связь была восстановлена, Батлук доложил, что атака гитлеровцев захлебнулась. На поле боя горят фашистские танки, бугрятся трупы иноземных завоевателей. Ощутимы и потери полка.

На участок 32-го стрелкового полка майора Шитова наступало около сорока фашистских танков. Бой стал жестоким испытанием для орловских и воронежских крепких мужчин. Артиллерийским, минометным и пулеметным огнем они остановили противника, уничтожив немало его танков и живой силы. Когда же вражеские танки колонной врезались в оборону полка, пехота не дрогнула, осталась в своих траншеях и бросала бутылки в гитлеровские танки, ружейным огнем уничтожала прыгавшие из горящих машин экипажи.

Генерал Котельников на помощь полку Шитова бросил один батальон 315-го стрелкового полка майора Утвенко. Он ударил с левого фланга и отвлек значительные силы противника. Боевые документы сохранили для потомков имена ряда красноармейцев, их командиров и политруков, отличившихся в этой неравной схватке. Вот абзацы из донесения политотдела дивизии начальнику политотдела 24-й армии:

«Командир орудия 3-й батареи 132-го отдельного дивизиона противотанковых орудий Горохов со своим расчетом, красноармейцами Фроловым, Зуевым, Ахмедовым, Татиевым и Сыромяткиным 19 июля 41 г., поддерживая 1-ю стрелковую роту 32-го стрелкового полка, героически отражали натиск 8 танков противника. 3 танка были выведены из строя.

Красноармейцы 5-й стрелковой роты 282-го стрелкового полка Козлов П.П. и Гашилин А.Ф. в бою под Ельней 19 июля 41 г. под ураганным огнем противника пробрались к дороге, которая проходила между противотанковым рвом и не была своевременно взорвана, успешно взорвали ее, тем самым остановили танки противника в 30 метрах от рва.

Красноармеец ручной пулеметчик Картышев, член ВЛКСМ, из 5-й стрелковой роты 282-го стрелкового полка, сражаясь с врагом под Ельней 19 июля 41 г., дважды был ранен, в нос и левую руку, но он не оставил поля боя и успешно продолжал поддерживать огнем действия своей роты.

Политрук 3-й батареи 90-го артиллерийского полка Тафинцев сам лично руководил боем 19 июля 41 г. Умело организовал огонь по врагу, разгромил его НП и ряд огневых точек» (ЦАМО РФ. Ф. 378. Оп. 11015. Д. 8. Л. 131–133).

В районе деревни Самодуровка погиб командир первого батальона 32-го стрелкового полка. Командование принял старший адъютант батальона старший лейтенант Петр Иванович Коберник, 29-летний украинец с Житомирщины, кадровый военный. Он умело продолжил руководство боем, проявляя личное мужество и геройство при выполнении приказов командования по уничтожению фашистов. Жестко руководя обороной и умело организуя контратаки, Коберник добился, что подчиненные роты наносили большие потери противнику, они трижды выбивали его из занятых им окопов.

Майор Шитов, используя поддержку артиллерии, во что бы то ни стало стремился отразить наступление, но силы оказались неравными, немецкие танки прорвались через траншеи полка.

«В 15.00 из района деревни Шарапово в город Ельню ворвались 50 средних и тяжелых танков и группа мотоциклистов неустановленной численности» (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 4. Л. 87).

Почувствовав безнадежность дальнейшего сопротивления, поредевшие батальоны, используя складки местности, кустарники и перелески, стали отходить на противоположную сторону города. Майор Шитов с группой бойцов оказался в блиндаже, окруженном фашистами.

Генерал-майор Котельников, поняв сложность ситуации, приказал отходившим частям занять предусмотренный заблаговременно тыловой рубеж обороны. Штаб дивизии переместился в лес на полкилометра западнее ныне не существующей деревни Титовка. Полки стягивали свои войска в район деревень Прилепы, Юрьево, Холм, Лозинки, Саушкино, Кокоревка, Самодуровка.

В блиндаже с майором Шитовым оказались сорок четыре человека. У одной из амбразур наблюдателем был заместитель политрука М. Фаттаев. Танки оцепили убежище. Земля дрожала от разрывов снарядов. В амбразуры фашисты бросили несколько гранат. Люди укрылись в отсеках. Майор Шитов подал команду:

— Газы!

Все надели противогазы.

Два офицера, выйдя из танков, направились к амбразуре младшего лейтенанта Рыкуна. Двумя выстрелами он снял их. В ответ — бешеный пулеметно-автоматный огонь. Пули взрыхлили земляной пол.

У амбразуры красноармейца Кемалова появился третий офицер. Он крикнул на чистом русском языке:

— Ваше положение безнадежно. Сдавайтесь!

— Получай сдачу! — ответил Кемалов и выстрелил в офицера.

Танки отошли и открыли огонь прямой наводкой по блиндажу.

Этот драматический эпизод запечатлен в дневнике младшего политрука Фаттаева. Под заголовком «Испытание» 13 августа 1941 года его напечатала газета «За честь Родины». Фаттаев писал, не зная, удастся ли выйти из блиндажа живым. Цитирую его без сокращений:

«Однако, как хороши блиндажи, ни одной пробоины!

Майор Шитов держит всех в своем крепком кулаке. Его спокойствие, твердый голос вселяют в людей уверенность и веру в спасение. Бойцы, укрывшиеся в одном из отсеков, пригласили его к себе, чтобы он побыл с ними. Майор снял противогаз первым.

— Покурите с нами, — попросили бойцы.

Он — не курящий, но здесь взял свернутую папироску из рук бойца, закурил и с удовольствием крякнул.

— Уж лучше своим советским табачком пощекотать легкие, — весело воскликнул он, — чем фашистской химической дрянью.

И он указал на неразорвавшуюся газовую гранату.

Начальник штаба батальона лейтенант Смирнов должен был пойти в четвертую роту за помощью. Только он появился в амбразуре, как очередь из танкового пулемета насмерть поразила его.

Выйти нельзя.

Майор Шитов распределил места для каждого. Приказал:

— Документы сжечь… В плен не сдаваться… Драться до последней капли крови.

И еще сказал:

— Обведем, как миленьких. Выйдем, да еще и перцу зададим. Все сожгли… Ждем… Смерть? Но жизнь отдадим дорого. Темнеет.

Под страхом расстрела запрещено кашлять. Дым невероятно сверлит глотку. В блиндаже мертвая тишина. Слышно, как фашисты пришли, подслушивают… Ушли, снова явились и, уже громко разговаривая, беспечно покинули нас, считая все конченым.

Не показываем никаких признаков жизни».

Немцы уже хозяйничали в Ельне. До их прихода райкомовцы и бойцы истребительного батальона уехали на автомашинах в сторону Замошья. Пришельцы занялись своим привычным делом: «Матка, млеко! Матка, яйко!» Визжали свиньи и кудахтали куры. Завоеватели, выполнив поставленную им задачу дня, наступать дальше не собирались. Этим и воспользовался генерал Котельников, укрепляя новую полосу обороны, ставя новые задачи артиллеристам и стрелковым подразделениям.

Из 282-го полка сообщили: лейтенант Андреев с группой красноармейцев взял в плен трех немецких солдат. Через некоторое время их приконвоировали в штаб дивизии, где провели первый допрос. Все они были второго батальона 69-го мотополка 10-й танковой дивизии, которой командует генерал-лейтенант фон Шааль. Если сегодня заглянуть в книгу Гейнца Гудериана «Воспоминания солдата», изданную в Москве в 1954 году, то можно убедиться, что показания захваченных в плен немцев были точными. Действительно фон Шааль командовал 10-й танковой дивизией, которая входила в 46-й танковый корпус. Кроме нее корпусу были подчинены мотодивизия СС «Рейх» и пехотный полк «Великая Германия».

Командарм Ракутин в этот день подписал приказ № 06/оп, в котором ставилась задача «перед передним краем фронта 24А создать полосу заграждений с внешним краем на линии ст. Жарковский, оз. Сошно, Репино, р. Вопь, р. Днепр, Обляшево, Починок, ст. Стодолище. […] Выход отступающих обеспечить по маршруту Починок, Ельня, Вязьма» (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 4. Л. 69).

Этот приказ готовился в первой половине дня. Когда его дали на подпись Ракутину, он уже знал о начале боев в районе Ельни. Командир 107-й стрелковой дивизии полковник Миронов сообщил по телефону, что в шесть часов утра на подходе к деревне Каськово, которая южнее Дорогобужа, разведкой замечено около 20 танков противника. В 12–13 часов в Каськово вошла немецкая пехота. Артиллерийским огнем 107-й дивизии танки были разогнаны, рассеяна пехота.

— Отдельные группы пытаются проникнуть в направлении на Дорогобуж, — закончил Миронов.

— Ваше решение? — спросил Ракутин.

— Для ликвидации противника выделен один отряд из двух усиленных батальонов под командой полковника Некрасова.

Вскоре через делегата связи Ракутин узнал и о сдаче Ельни. Взглянув на карту, он понял, что отряд, достигший Каськова, обошел правый фланг 19-й стрелковой дивизии. На протяжении почти двадцати километров противник не встретил наших войск и свободно катился вперед. Вот чем обернулся открытый фланг дивизии, переданной из 28-й армии в 24-ю.

Надо было принимать новые решения.

— Какие последние сведения из сто второй? — спросил командарм начальники штаба генерал-майора Глинского.

— Сто вторая танковая дивизия закончила оборонительные сооружения, — отвечал Глинский. — По приказанию командира батальон танков и артиллерийский дивизион ПТО сегодня в два ноль-ноль выступили в район Ельни.

— Где они сейчас?

— Новых сведений не имеется, — сказал Глинский. Ракутин, глядя на карту, мысленным взором окинул все свое большое хозяйство — от Белого до Ельни по фронту и в глубину до Вязьмы. Первым делом прошелся по резервам. Вот, например, 103-я отдельная танковая дивизия. Ее 583-й моторизованный полк недалеко от Семлева — в районе деревень Ульяново, Митино, Кулешово (ныне Сафоновского района). А где ее 147-й танковый полк?

— Следует в распоряжение командира 166-й стрелковой дивизии, — пояснил Глинский. — Прошел деревню Юфаново.

166-я выдвинулась далеко вперед в район озера Щучье, и там, у деревни Шихтово, ее передовой отряд под командованием подполковника Койда, командира 785-го стрелкового полка, вступил в бой. Сражение было горячим. Противник стал медленно отходить. Досталось и своим: ружейно-пулеметным огнем 392-го артиллерийского полка сбит самолет с делегатом командования. Летчик убит, делегат легко ранен. Это случилось утром, противник начал отступать в полдень.

Командарм и начальник штаба, взвешивая все «за» и «против», искали наиболее эффективное решение ельнинской проблемы, а с правого фланга, с позиций 166-й, на редакционном вездеходе спешили в Семлево два корреспондента газеты «За честь Родины» — капитан Н. Мильман и политрук В. Величко, чтобы срочно подготовить в номер материал о первом бое сибиряков, об успешном начале боевого пути Томской дивизии.

Генерал-майор Котельников с наступлением прозрачных июльских сумерек требовал от командиров полков быстрее закапываться в землю. Бригадный комиссар Дружинин, еще не привыкший к новому названию своей должности — комиссар дивизии, приказал накормить всех горячим ужином и вместе со своим аппаратом занялся выяснением фактического наличия личного состава. А красноармейцы во главе с командирами продолжали прибывать на новый участок обороны.

Ближе к полуночи на командный пункт дивизии в бронеавтомобиле прибыл незнакомый танкист.

— Капитан Омелюстый, — представился он, — начальник разведки 104-й танковой дивизии. Командиром дивизии полковником Бурковым мне приказано отработать с вами взаимодействие наших частей в завтрашнем бою.

— Где ваша дивизия? — спросил Котельников.

— На марше. Из Спас-Деменска следует в район Ельни. Передовой отряд скоро будет у деревни Чанцово.

В таких случаях говорят: не было ни гроша и вдруг алтын. Помощь пришла совершенно неожиданно и не от того, от кого ее ждали. Ее прислал командарм-28 генерал-лейтенант Качалов.

С Николаем Михайловичем Омелюстым занялся начальник оперативного отделения майор Данилович. Котельников направился на участок 32-го стрелкового полка, он беспокоился за судьбу майора Шитова. Испытывая некоторое удовлетворение тем, что его дивизия осталась боеспособной единицей, что потери стрелковых полков будут восполнены за счет полка, сформированного из числа окруженцев, вышедших к Ельне, комдив переживал, что вот и нет уже многих из тех, кто вместе с ним прибыл на смоленскую землю из Воронежа. Неужели Шитов в их числе?

Вопросы, вопросы… Война перед каждым участвующим в ней ставит их ежедневно и ежечасно.

Гитлер, поняв, что «блицкриг» дает пробуксовку (авиация уже потеряла 1284 самолета, сухопутные войска — около 200 тысяч человек), 19 июля отдал директиву № 33. Полевые армии группы «Центр» (а их было три — 2-я, 4-я и 9-я) должны были усилить свой удар на Москву. Танковые соединения перегруппировывались: одна половина — к северо-западу, чтобы прорвать коммуникации между Москвой и Ленинградом, другая — на юг, в тыл группировке советских войск на Украине.

Сталин в этот день взвалил на себя еще одну, пятую должность — народного комиссара обороны СССР. «Сразу же почувствовалась, — как писал Г.К. Жуков, — его твердая рука».

Черчилль в этот день получил личное послание Сталина, и перед ним тоже встали нелегкие вопросы. «Может быть, не лишне будет сообщить Вам, — писал Иосиф Виссарионович своему новому соратнику, — что положение советских войск на фронте продолжает оставаться напряженным. […] Мне кажется, что военное положение Советского Союза, равно как и Великобритании, было бы значительно улучшено, если бы был создан фронт против Гитлера на Западе (Северная Франция) и на Севере (Арктика)» («Переписка». С. 19).

 

ДЕНЬ ТРЕТИЙ

Воскресенье, 20 июля

В первом часу ночи в блиндаже стало темно, как и должно быть в подземелье. И властвовала тревожная тишина. Младший лейтенант Рыкун вызвался сходить на разведку. Шитов разрешил. Рыкун бесшумно выполз на поверхность. Все ждали, затаив дыхание. Возвратившись, младший лейтенант шепотом доложил:

— Кругом никого нет.

Шитов спокойно, тоже шепотом, скомандовал:

— По одному за мной, на животах!

Майор пополз по-пластунски, легко работая локтями и ногами. Бойцы длинной извивающейся цепью тянулись за ним.

Майор Шитов вел группу на запад.

«Мы ползем прямо на противника», — подумал Фаттаев. Но вот началось болото, Шитов встал, бойцы приблизились к нему, тоже встали, беззвучно поправляя амуницию. И опять майор очень тихо скомандовал:

— За мной! Ни единого звука!

Теперь командир стал забирать влево, в обход города…

В это время в Семлеве, в штабе 24-й армии, заканчивался напряженный рабочий день. Генерал-майор Ракутин в час ночи подписал частный боевой приказ № 07/оп. В нем давалась удивительно мягкая характеристика противнику. Мол, он, этот противник, «ведет активную визуальную разведку и бомбардирует расположение наших войск одиночными и небольшими группами самолетов, одновременно выбрасывает авиадесанты с целью разведки и срыва оборонительных работ». А в действительности этот проклятый противник уже вовсю хозяйничал в городе Ельне и в двадцати километрах севернее — деревне Каськове.

Поскольку штаб армии не располагал точными данными о противнике, уже заполонившем своими войсками починковский большак, то и в приказе повелевалось 19-й стрелковой дивизии занять свой прежний рубеж обороны собственными силами. Передний край полосы заграждений — станция Кловка, Балтутино, Харино. Особенно прочно, говорилось дальше в приказе, дивизия должна оборонять фронт Чанцово — Ельня, не допустить прорыва танков и пехоты противника на восток и северо-восток, обеспечить левый фланг армии. Кроме того, для обеспечения разрыва между 107-й стрелковой дивизией и правым своим флангом командование 19-й дивизии должно было выделить один стрелковый батальон и занять оборонительный район на рубеже перед деревнями Калинка и Митино.

Командиру 107-й стрелковой дивизии тоже ставились не соответствующие фактической боевой обстановке задачи. Он должен был для обеспечения разрыва между левым своим флангом и 19-й стрелковой дивизией выделить один стрелковый батальон и занять им оборонительный район на фронте Каськово — Калинка.

В штаб 19-й дивизии этот приказ был доставлен в 8 часов 20 минут. Начальник оперативного отделения майор Данилович незамедлительно ознакомил с ним генерал-майора Котельникова. Тот прочитал документ внимательно, тяжело вздохнул и отложил в сторону.

— Немедленно выслать боевое охранение и организовать непрерывную разведку перед передним краем на глубину пятьдесят километров, — задумчиво повторил комдив один из пунктов приказа, глядя куда-то вдаль, потом перевел свой недоуменный взгляд на Даниловича, спросил:

— Как там дела у танкистов?

— Заканчивают сосредоточение, в десять будут готовы к атаке.

— Передайте артиллерийским полкам: начало артподготовки в девять часов, — распорядился комдив и вдруг увидел перед собой командира 32-го полка майора Шитова, мокрого, грязного, усталого.

— Товарищ генерал-майор, — Шитов приложил руку к краешку каски.

— Живой! — радостно воскликнул Котельников и обнял Шитова как родного. — Садись и рассказывай.

104-я танковая дивизия шла на помощь 19-й стрелковой по приказу командующего Фронтом резервных армий генерал-лейтенанта Богданова. «Не имея сколько-нибудь верных данных о силах противника, прорвавшегося в районе Ельни, — сообщал он в Ставку, — и ставя цель во что бы то ни стало в первом столкновении с немцами иметь быстрый успех, я решил окружить и уничтожить их крупными силами. Для этого было приказано использовать, помимо 19-й стрелковой дивизии, 120-ю стрелковую и 104-ю танковую дивизии, нанося удар с юго-запада…» («Сб. боев, документов ВОВ», вып. 37, с. 153; цитируется по книге: Давиденко А, Бурков В. За строками на танке-памятнике. Туркмениздат, 1985. С. 75).

120-я дивизия в этот день находилась еще в пути, а 104-я, она ведь на моторах, первым своим отрядом к утру вышла в район Ельни. Ее командир, возможно, проявил оперативность еще и потому, что накануне командарм Качалов объявил ему пять суток домашнего ареста за то, что его дивизия должна была выйти в новый район сосредоточения к исходу 16 июля, а вышла к восьми часам утра 17-го. Так начиналась служба Буркова в 28-й армии. Он, конечно, понимал, что строгость и требовательность — делу не помеха. Он спешил в район Ельни.

Соединение полковника Буркова формировалось в тревожную предвоенную пору на туркменской земле, в городе Мары, как 9-я отдельная танковая дивизия. 4 июля 1940 года ее командиром назначили одного из первых танкистов Красной Армии полковника Василия Герасимовича Буркова, имевшего опыт работы на бронепоездах в Гражданской войне, а затем опыт строительства и учебы бронетанковых войск. Он уверенно взялся за формирование дивизии и успешно справился с поставленной задачей.

На Западный фронт дивизия выдвигалась в составе 27-го механизированного корпуса, имея на вооружении в основном устаревшие легкие танки Т-26, колесно-гусеничные танки БТ-5, БТ-7 и БТ-7 м. Укомплектованность дивизии танками при отгрузке из Мары едва превышала 50 процентов от полагающихся по штату 375 машин. Поэтому в обоих танковых полках первые батальоны оставались без танков и служили в качестве учебных для подготовки младших специалистов — командиров танков, радистов-пулеметчиков.

В линейных танковых ротах насчитывалось по 17 легких танков, а танковый батальон состоял из трех рот. Только в Брянске, куда головной эшелон прибыл 10 июля, полковник Бурков узнал, что его дивизия, как и весь 27-й мехкорпус, включена в состав 28-й армии, выгрузка эшелонов должна была производиться в районе железнодорожной станции Фаянсовая, куда первый эшелон прибыл на следующий день.

Утром 15 июля поступила директива: управление 27-го мехкорпуса, как всех других механизированных корпусов Красной Армии, упразднено. 9-я танковая дивизия впредь становится 104-й отдельной танковой дивизией, ее танковые полки именуются 207-м и 208-м, а мотострелковый и артиллерийский полки, отдельные дивизионные части и подразделения получают 104-й номер.

Новые порядковые номера были присвоены и двум другим дивизиям, входившим в 27-й мехкорпус: они стали именоваться 105-й танковой и 106-й моторизованной.

В Кирове полковник Бурков представился командарму 28-й армии Качалову и получил от него задачу: сосредоточить дивизию в районе Спас-Деменска. Для этого необходимо было повернуть в обратном порядке полки, уже выступившие в сторону Сухиничей, где первоначально намечалось сосредоточение дивизии, и походным порядком преодолеть более пятидесяти километров. Потому в густом лесу в пяти километрах севернее города Спас-Деменска всю ночь с 16 на 17 июля стоял невероятный шум и гром: прибывающие части занимали отведенные им районы сосредоточения.

Весь следующий день воины дивизии приводили в порядок боевую технику. Утром 18 июля из штаба армии поступило указание: «Выделить подразделение для уничтожения вражеского десанта в районе Рославля». Днем 19 июля в штаб дивизии был доставлен приказ, в котором предписывалось срочно выйти в район города Ельни и уничтожить прорвавшегося туда противника.

В 120-ю стрелковую дивизию этот приказ поступил тоже 19 июля, но она была от Ельни на еще большем расстоянии, чем 104-я танковая.

В эти же дни на железнодорожную станцию Спас-Деменск и некоторые другие станции для дивизии Буркова стали прибывать новые танки Т-34 и KB, некоторые из них при разгрузке попали под бомбежку, а запчастей, специального инструмента, инструкций по эксплуатации и ремонту этих машин еще не было.

Оперативная группа комдива Буркова прибыла в район Ельни вместе с главными силами дивизии. Узнав от капитана Омелюстого, что Ельню заняли части 46-го танкового корпуса, который входит во вторую танковую группу генерал-полковника Гудериана, полковник Бурков произнес:

— Надо же так случиться, первый бой — и с самим Гейнцем Гудерианом, старым знакомым!

Их знакомство произошло в начале тридцатых годов в военном городке под Казанью, возведенном германскими строителями. Там проходили шестимесячные специальные учебные сборы советских и германских танкистов, и на этих занятиях выступал полковник Гудериан, получивший впоследствии неофициальный титул отца германских танковых войск. Тогда и запомнил его молодой советский танковый командир Василий Бурков.

Теперь его танкисты, мотопехота и артиллеристы сосредотачивались в лесном массиве южнее и юго-восточнее Ельни. С холмов, возвышавшихся над окружающей местностью, хорошо был виден город с малоприметными, в основном одноэтажными постройками и поднявшейся над ними пятиглавой церковью.

Для рекогносцировки и организации разведки времени не было. Полковник Бурков и командиры полков рассматривали на рассвете город в бинокли, старались определить занятые противником позиции, определили цели для ударов артиллерии.

Проглотив вчера лакомый кусочек Ельню, немцы утром вели себя спокойно, не спешили продолжить наступление на позиции нашей 19-й дивизии. Взоры их командования были обращены в сторону Дорогобужа, к деревне Каськово, где как раз в это время передовой Гудериановский отряд оказался под интенсивным артиллерийским огнем двух дивизионов пушечного артполка полковника Бармотина.

Полковник Бурков, рассматривая Ельню в бинокль, не мог различить каких-либо признаков расположения войск. Но по стуку топоров, приглушенным командам офицеров и периодически возникающему шуму моторов сделал вывод, что немцы готовят огневые артиллерийские и минометные позиции, намереваясь отбить контрнаступление наших частей. За церковью угадывалось скопление танков, которые немецкое командование, возможно, намеревалось использовать для поддержки своей группировки у деревни Каськово, а возможно, для обороны Ельни.

В любом случае надо было спешить, чтобы упредить противника, взять инициативу в свои руки.

В девять часов открыли огонь артиллерийские полки 19-й стрелковой и 104-й танковой дивизий. Командир 103-го гаубичного артполка майор Асатуров, батареям которого пришлось вчера побывать в немецкой ловушке, но благодаря храбрости воинов удалось без особых потерь вырваться из вражеского кольца, напоминал своим бойцам:

— Отомстим фашистам за вчерашний день!

Первой послала свои снаряды батарея лейтенанта Баланина. Вслед за нею открыли дружную стрельбу батареи младшего лейтенанта Бредихина и лейтенанта Родионова. Артиллеристам хорошо была видна местность, и они с уверенностью били по предполагаемым скоплениям войск противника.

В 9 часов 30 минут из леса двинулся вперед батальон наших танков, за ними пошли в атаку цепи пехоты дивизии Котельникова. И вот тогда вступила в действие находившаяся в Ельне вражеская артиллерия. Наши артиллеристы, прикрывая свои танки и пехоту, направили свои удары на обнаружившие себя огневые позиции неприятеля. На помощь немцам пришла авиация. Немецкие пилоты сбрасывали бомбы на наши танки и пехоту, снова заходили на цели и бомбили, бомбили. А когда фашистские самолеты уходили на юго-запад, наши танкисты и пехотинцы опять старались продвинуться вперед. Но не все… Уже пылало несколько танков Т-26, уже навсегда приникли к ельнинской земле многие воронежские да орловские молодые ребята…

Бой продолжался весь день… Первую скрипку в нем играли артиллеристы, стараясь бить по видимым целям. Асатуровцам удалось отомстить противнику. Когда наблюдатели обнаружили колонну грузовиков с пехотой до 200 человек, а за пехотой мотоциклистов, огонь был беспощаден. Все поле усеялось трупами («За честь Родины», 1941 г., 29 июля).

Труднее было танкистам и пехотинцам, действовавшим сообща. Особенно мешали им фашистские пулеметчики, засевшие на колокольне, ставшей узловым пунктом вражеской обороны в Ельне.

Полковник Бурков решил ввести в бой более мощные машины батальона капитана Степана Федоровича Шутова. Группу быстроходных танков по личной просьбе возглавил политрук Иван Загорулько, заявивший Шутову:

— Опыта у меня больше. На финской приходилось действовать в не менее трудной обстановке.

Вслед за группой политрука Загорулько пошли танки старшего лейтенанта Вейса, немца по происхождению, и старшины Ковальчука. Чтобы отвлечь или рассеять внимание противника, комбат Шутов в километре правее основных сил батальона ввел в бой три машины, но хитрость не помогла. Большая часть немецкой артиллерии сосредоточила огонь на танках Загорулько. И вдруг Шутов увидел, как по броне его машины забегали остренькие язычки пламени.

Не сбавляя скорости, стреляя на ходу, танк Загорулько устремляется к колокольне. Несколько выпущенных им снарядов попадают в церковь, колокольню застилает кирпичная пыль. Резко развернувшись, мужественный экипаж направил на колокольню пылающую боевую машину, раздался мощный взрыв: разорвались неизрасходованные снаряды боекомплекта и бензобаки танка. Ценой своих жизней политрук Загорулько и члены его экипажа открыли пехоте путь в Ельню. Наши танкисты, стрелки, артиллеристы усилили наступательный порыв, но скоро враги оправились, усилили ответный огонь. Опять появились их самолеты {Давиденко А., Бурков В. За строками на танке-памятнике. С. 74–75).

И все же к вечеру фашисты были выбиты из Ельни. Цена этого временного успеха была велика. Большинство наших танков, брошенных в наступление, вышло из строя. Большие потери понесли и стрелковые подразделения 19-й дивизии. Однако стрелки, когда стало совсем темно, отошли на свои позиции: остаться там без поддержки новыми силами пехоты означало обречь себя на полное уничтожение. Не имея устойчивой связи с вышестоящим командованием и зная, что противник уже прорвался в сторону Дорогобужа, командование 19-й дивизии приняло это решение.

А в Каськове, т. е. в стороне Дорогобужа, события развивались по иному сценарию.

586-й полк Некрасова, которому была поставлена задача отрядом из двух усиленных батальонов ликвидировать каськовскую группировку противника, занимал оборону на левом фланге 107-й дивизии. В его участок входили деревни Калита, Старое Рождество, Быково, Хлысты, Кузнецы. Один батальон занимал деревни Громаки, Дягилеве, а Каськово было лишь под наблюдением этого батальона.

Командовал полком ветеран округа полковник Иван Михайлович Некрасов. Родился он 1892 году в крестьянской семье в деревне Березник Кологривского уезда Костромской губернии. В царскую армию призвали осенью 1913 года, с первых дней империалистической войны на фронте, воевал по-геройски, заслужил три Георгиевских креста, получил чин унтер-офицера. В 1917 году пошел к большевикам, в Петрограде охранял мост через Неву, Смольный, участвовал в разоружении женских ударных батальонов и юнкеров. В феврале 1918 года вернулся на родину, работал в местном ревкоме, а в сентябре призвали в Красную Армию. Был командиром взвода в костромском конном запасе, командовал эскадроном во втором Петроградском кавалерийском полку, в составе которого с боями дошел до Омска. С тех пор вся его служба проходила в Сибири. Полк принял в апреле 1939 года.

И вот подготовка к первому бою. Для усиления его батальонов комдив Миронов выделил два дивизиона 573-го пушечного артиллерийского полка полковника Селиверста Акимовича Бормотина. Оба командира действовали согласованно — организовали наблюдение за противником, разведку занимаемых им позиций, установили между подразделениями надежную связь. Когда было точно определено, что в район Каськова противник перебросил 19 танков, семь автомашин с пехотой и группу мотоциклистов, решено было нанести на рассвете мощный артиллерийский удар, затем атаковать силами первого батальона старшего лейтенанта Эмира Люманова. Второй батальон капитана Нестора Козина Некрасов оставил в резерве.

Полковник Некрасов ценил Люманова как грамотного командира, до войны он некоторое время исполнял обязанности начальника штаба полка, потому и теперь командир полка не опекал комбата, давал ему возможность проявлять собственную инициативу, поддержал его решение применить обходной маневр.

Среди молодых необстрелянных бойцов кроме штатных политработников подразделений батальона постоянно находились комсорг полка Дмитрий Васильевич Матросов и инструктор пропаганды полка Василий Иванович Тайков. Выполняя свой долг — поддержать боевой, наступательный дух красноармейцев, они с удовольствием замечали, что молодые воины слаженно работают на обустройстве огневых позиций, весело шутят, улыбаются, не выказывая страха перед предстоящей встречей с противником.

Батальон занял оборону на лесной опушке, с которой была хорошо видна большая деревня Каськово с церковью. Разведчики облазали все скрытые подступы к ней. Разбитной мальчишка Федя Анинков, скрывавшийся от немцев с матерью и соседями в глухом овраге, показал им, как лучше обойти деревню с противоположной стороны.

В семь часов утра заработала артиллерия полковника Бормотина. Высланные вперед наблюдатели по радио корректировали огонь батарей. Немцы ответили градом пуль и осколков снарядов. Под грохот канонады пошла в обход деревни первая рота. Через некоторое время Люманов поднял в атаку вторую и третью роты.

Бой продолжался свыше пяти часов. Немцы пытались остановить атакующих красноармейцев, но они, используя складки местности, пережидали огонь, потом, где ползком, где короткими перебежками, опять продвигались вперед. Исключительно геройски сражался взвод младшего лейтенанта Платона Овечкина. Его пулеметчики вели меткий огонь по вражеским пулеметным гнездам, заставляя их перемещаться, прекращать на некоторое время стрельбу. Овечкин, стреляя все время сам, подавал четкие команды командирам отделений, которые, в свою очередь, грамотно руководили действиями красноармейцев.

— За мной! Вперед, на врага! — командовал младший лейтенант, и бойцы, подчиняясь голосу командира, продолжали наступать, приближаясь к противнику. Но вот Овечкин как-то необычно взмахнул рукой и, выронив винтовку, упал. Взвод прекратил движение вперед, даже растерялся. На месте его командира вдруг оказался полковник Некрасов.

— За Родину! За Сталина! Вперед на врага! — с гневом закончил призыв Овечкина командир полка. И взвод продолжил атаку, ведя прицельный огонь по врагу.

С оружием в руках в цепи атакующих шли комсомольский секретарь Дмитрий Матросов и политрук Василий Тайков. Командиры рот лейтенанты Филипп Клищ, Прокопий Кузнецов, Павел Сажин тоже были рядом с бойцами, действовали решительно и смело. Красноармеец Михаил Романович Седых с ручным пулеметом ворвался в расположение противника, метким огнем вывел из строя две его огневые точки. Красноармеец-пулеметчик Иван Тимофеевич Микрюков вывел из строя одну огневую точку противника и обратил в бегство целый фашистский взвод. Младший сержант Яков Никифорович Кузнецов, пулеметчик его отделения Исакан Кандибаев заставили замолчать не одну огневую точку противника.

Стрелков надежно поддерживали в бою артиллеристы.

В разведке командир взвода лейтенант Алексей Николаевич Жаровников столкнулся с противником, вступил с ним в бой, уничтожил шестерых фашистов и сообщил командиру полка сведения о неприятеле.

Начальник разведки дивизиона лейтенант Наум Моисеевич Топольский, находясь на наблюдательном пункте, был окружен противником, но не растерялся, с группой разведчиков и связистов бросился в атаку на врага и принудил его повернуть обратно, оставив несколько трупов.

Красноармеец штабной батареи Сергей Степанович Тихомиров находился в разведке со своей автомашиной. Замаскировав ее в кустах, он занял удобную позицию у моста через Ужу. Когда по мосту двинулась отступающая немецкая пехота, он под гром наших рвущихся снарядов открыл огонь из винтовки, уничтожил семерых фашистов. После боя на своей автомашине вернулся в часть.

На огневых позициях, среди своих воинов, находились командир полка Бармотин и начальник штаба полка Иван Федорович Березин. Под их личным руководством посылались снаряды туда, откуда фашисты вели ответный огонь.

Исход боя решил красноармейский штык. Роты ворвались в Каськово почти одновременно. Завязался рукопашный бой. Полковник Некрасов сражался рядом с красноармейцами. Он лично застрелил трех офицеров и одного взял в плен.

Не выдержав штыкового удара, немцы начали отступать… На поле боя они оставили много разбитых танков и автомашин, улицы и огороды Каськова были усеяны трупами фашистских захватчиков. В плен взяли трех человек.

Очистив деревню от захватчиков и похоронив погибших товарищей, батальон Люманова приступил к устройству своего нового оборонительного рубежа. У красноармейцев, удовлетворенных удачей в первом бою, было хорошее настроение. Доволен был и Некрасов, он охотно рассказывал окружившим его командирам и красноармейцам, как пленил офицера:

— Молодой вражина, цепким оказался. Он, как заяц, то в одну, то в другую сторону… Ноги у него длинные, цепляются за плети гороха. Спотыкается, падает. Навалюсь на него, а он как уж выкручивается. Изо рта слюни текут. Я коленом нажал ему на живот. Фриц крякнул, глаза на выкат. Потом обливается. Собравшись с силами, выскользнул из моих «объятий» и снова бежать. Я опять его настиг, снова обнимались, кувыркались, душили друг друга. Он, видите, почти в два раза моложе меня. Однако я одолел гада. Прижал к земле, скрутил руки назад и связал ремнем от брюк.

Слушатели, глядя на пленника, как на некое чудовище, довольно смеялись. Когда переводчик прочитал в его документах, что он является офицером полка «Великая Германия», некрасовцы удивились, что столкнулись с отборной частью, но сочли, что достались им ее недобитые остатки.

В этот день 107-я стрелковая дивизия потеряла восемь человек убитыми. Кроме лейтенанта Овечкина погибли один младший командир и шесть красноармейцев. Трое были тяжело ранены, и сорок семь человек получили легкие ранения.

В целом итоги боя удовлетворяли командование дивизии и армии. Полковник Миронов издал приказ о представлении отличившихся к наградам. А газета «За честь Родины» об этом удачном первом бое сибиряков опубликовала подборку материалов под общим заголовком «Бить врага, как бьет его батальон Люманова».

Об итогах боя 19-й стрелковой и 104-й танковой дивизий в итоговом за этот день документе сказано очень скромно. «В 10.00 20.7.41 г. в районе Ельни противник был атакован нашими войсками. Атака успеха не имела. Со стороны неприятеля в бою участвовали отдельные танковые группы, артиллерия и минометы. Пехота противника участия в бою не принимала. Бой за Ельню продолжается» (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 4. Л. 83, 87).

А командующему немецкой второй танковой группой генералу Гудериану этот день принес немало огорчений. В своей книге «Воспоминания солдата» он пишет: «20 июля под Ельней снова завязались упорные бои с перешедшими в контрнаступление русскими частями, особенно юго-восточнее Ельни. Я по радио передал распоряжение генералу Фибичу: всей подчиненной ему авиацией ближнего действия поддерживать наши войска, которые отражали контратаки на Ельню русских, подходивших со стороны Спас-Деменска» (Гудериан Г. Воспоминания солдата. М.: Воениздат, 1954. С. 170).

 

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ

Понедельник, 21 июля

Скверно было на душе у немецкого танкового бога, не спалось ему минувшей ночью даже на свежем воздухе в деревне Прудки Починковского района. Одна его танковая дивизия вышла к белорусской деревне Лобковичи, что на половине пути из Мстиславля в Кричев, другая ведет бой в Смоленске, а тут, за Ельней, пробуксовка.

«Гот намеревался окружить крупные силы противника северо-восточнее Смоленска, — продолжает Гудериан в “Воспоминаниях солдата”. — Для этого он нуждался в поддержке 2-й танковой группы с юга, в направлении на Дорогобуж. У меня было большое желание помочь ему, и я направился 21 июля в 46-й танковый корпус, чтобы распорядиться о проведении необходимой перегруппировки» (Там же. С. 170).

Не пришлось поспать в эту ночь и начальнику штаба 28-й армии генерал-майору Павлу Григорьевичу Егорову. Получив приказание командарма Качалова возглавить оперативную группу по управлению войсками в районе Ельни, он за полночь прибыл со своими помощниками в район железнодорожной станции Коробец и расположился в лесу в полукилометре от поселка. Штаб оперативной группы возглавлял полковник Меньшов, бывший начальник штаба расформированного 27-го мехкорпуса.

Оперативная группа в экстренном порядке устанавливала связь со штабами дивизий, первый ее приказ гласил:

«Без приказа занимаемые рубежи обороны не оставлять. За самовольный выход из боя соединений, частей, подразделений и отдельных военнослужащих виновные будут преданы суду Военного трибунала по закону военного времени.

Настоящий приказ довести до красноармейцев включительно.

Командир опергруппы генерал-майор ЕГОРОВ.

Военком опергруппы бригадный комиссар СВИРИДОВ.

Начальник штаба полковник МЕНЬШОВ».

К 10 часам утра разведчики опергруппы под руководством майора Сарапу подготовили разведывательную сводку о положении войск противника. В ней сообщалось, что:

мотопехота, бронемашины и 70–90 танков среднего и тяжелого типа сосредоточены в лесу западнее деревень Петрянино и Перганово,

40—50 танков — в городе Ельне,

10—15 танков — в районе деревни Милеево;

до пяти артиллерийских батарей 105-миллиметрового калибра и большое количество калибра 105–150 миллиметров — на огневых позициях по всему фронту;

в ночь на 21 июля противник производил разведпоиски и пытался включиться в провода 19-й стрелковой дивизии;

в 9 часов 15 минут утра наблюдателями установлено движение девяти танков со стороны деревни Селиба на Данино.

Оценив эту обстановку и уроки вчерашнего боя, штаб опергруппы сделал три основные вывода:

а) противник продолжает удерживать и укреплять район города Ельни, создавая, по-видимому, базу для дальнейших действий в восточном направлении;

б) против наших противотанковых орудий противник направляет тяжелые танки и после их подавления и уничтожения выводит вперед средние танки и бронемашины;

в) минометным огнем вначале окаймляет нашу пехоту, заставляет ее сжиматься и после этого вводит в действие автоматическое оружие.

Исходя из такой оценки сил ельнинской группировки противника и ее методов ведения боя, командир опергруппы генерал-майор Егоров в 10 часов 15 минут издал боевой приказ.

«Я решил, — говорится в нем, — силами 19-й стрелковой, 104-й и 105-й танковых дивизий при поддержке второго и третьего дивизионов 488-го корпусного артиллерийского полка нанести главный удар со стороны хутора Рябиновские — Ельня, вспомогательный удар — со стороны деревни Прилепы — Ельня. Готовность артиллерии для артподготовки — 15.00 21.7. Начало наступления в 16.00 21.7 (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 4. Л. 81–83).

Далее в приказе генерал-майор Егоров поставил задачи командирам соединений, участвующих в наступлении и оставленных в резерве оперативной группы.

104-я танковая дивизия, сосредоточившись к 14 часам в районе Рябиновских хуторов, после часовой артподготовки наносила главный удар тремя колоннами: первая — в направлении деревни Князевка и далее на Мойтево, вторая — Курбаты, Данино, Ельня, третья — Казанка, Ельня. Как только наши войска перешли в наступление, сразу над полем боя появились фашистские самолеты, стали бомбить и штурмовать наступающие части. Немецкие танки и пехота, поддерживаемые артиллерией и авиацией, неоднократно устремлялись в контратаки, но они отбивались нашими войсками.

В этот день участвовали в бою два тяжелых танка KB, прибывшие из Спас-Деменска после устранения повреждений, полученных от бомбежки во время выгрузки из эшелона. Они оказались не поражаемы имевшимся у немцев оружием, их появление вызвало панику в рядах неприятеля. KB уверенно преодолели противотанковую оборону противника, подавили несколько его артиллерийских и пулеметных огневых точек. К исходу дня оба KB расстреляли все снаряды, но обратно в свою часть вернулся только один, другой застрял в пруду в городской черте. Поздно вечером, в темноте, башенный стрелок застрявшего танка сержант Нурберди Бердяев незаметно возвратился в расположение дивизии, его сразу же проводили к полковнику Буркову.

— Наша машина в порядке, весь экипаж жив, — доложил сержант. — Нет только снарядов, и нужна помощь, чтобы выбраться из болота.

— Возьмите паек и воду для экипажа, — приказал комдив сержанту. — Танк не бросайте. Запритесь в нем, как в крепости. Завтра вызволим. Передайте мою благодарность всему экипажу. Молодцы!

19-я стрелковая дивизия генерал-майора Котельникова наступала одним 315-м полком майора Утвенко в составе ударной группы в направлении Ярославль — Мойтево, прижимая противника к противотанковым рвам. Не будь войны, этот день был бы праздничным для всего личного состава соединения, ведь это день рождения дивизии, девятнадцатая годовщина. Но в двадцатый год своей истории дивизия вступала в боевой обстановке, в значительной степени уже обескровленная и обессиленная. И мало кто из командиров и красноармейцев вспомнил особенность наступающего дня. Не чувствовал праздничности и комдив Котельников. Он сдержанно поздравил с днем рождения дивизии своих штабистов и командиров полков, пожелал им боевых успехов, высказал надежду на то, что поставленная задача сегодня будет выполнена.

Но день оказался очень трудным. Противник, защищаясь и контратакуя наземными войсками, усиленно использовал авиацию. Эскадрильи генерала Фибича, базировавшиеся на аэродроме в Шаталове, то есть непосредственно за первым эшелоном своих наземных войск, активно выполняли приказ Гудериана. Удары были настолько частыми и мощными, что 315-й стрелковый полк, который в течение дня пять раз ходил в атаку, вынужден был отступить, сдав неприятелю свои утренние позиции, потеряв до 15 процентов личного состава. В свой праздничный день 19-я стрелковая дивизия потеряла убитыми — 100 человек, ранеными — 322 человека, пропавшими без вести — до 150 человек. Лишилась 15 орудий разных систем.

Командующий опергруппой генерал-майор Егоров предполагал возможные неприятности предстоящего боя, поэтому всей артиллерии и всем истребительным командам частей поставил задачу бьпъ готовыми к уничтожению контратакующих танков, а командиру 105-й танковой дивизии полковнику Алексею Степановичу Белоглазову приказал обеспечить фланги и тыл ударной группы, следуя за 104-й танковой дивизией и 315-м стрелковым полком во втором эшелоне. Но произошло недоразумение: полковник Белоглазов оказался в положении слуги двух господ, не разобрался, когда и чьи приказы надо выполнять, и получил внушение и от Ракутина, и от Егорова.

В этот тяжелый понедельник приняла боевое крещение 120-я стрелковая дивизия. Путь ее навстречу врагу был извилистым и трудным. В день объявления войны она находилась в летних лагерях возле деревни Лужки, уютно раскинувшейся на правом берегу Оки, под боком у областного города Орла. Как только стало известно о трагедии, нависшей над страной, последовало распоряжение из округа: возвратиться в город Ливны — место постоянной дислокации. Там дивизия пополнялась резервистами, в основном колхозниками Ливенского и Верховского районов Орловской области. Из Ливен железнодорожные составы с частями дивизии следовали опять через Орел и Лужки до Брянска. Потом в пешем строю дивизия двинулась дальше на запад. Прибыли в рабочий поселок Жирятино. На равнинной, очень открытой местности начали готовить полосу обороны. Когда работы шли к концу, дивизию подняли по боевой тревоге. Опять строиться в походные колонны, опять пеший пятидесятикилометровый марш. Прибыли на станцию Ржаница, что на железной дороге Брянск — Смоленск. В ближнем сосновом лесу провели ночь, потом погрузка в эшелоны. Ожидалось, что дивизия будет следовать в сторону Смоленска, но паровозы были поданы в хвост эшелонов, и опять поехали в сторону Брянска. Там круто повернули на север, на железную дорогу Брянск — Вязьма. Проследовали Дятьково, Людиново, Фаянсовую, в Занозной повернули на запад.

Прибыли на станцию Спас-Деменск, поступила команда на выгрузку. 20 июля вечером штаб дивизии получил боевое распоряжение штаба особого корпуса, находившегося в районе поселка Новоалександровского. Вот этот документ:

«Начальник штаба 28-й армии приказал: дивизии сосредоточиться в районе станции Коробец, Каменец, Обуховка, Рудня в готовности к действиям в направлении Коробец, Титовка и далее на Ельня. В районе сосредоточения организовать противотанковую оборону. Войти в связь с 19-й сд и 104-й тд. Для руководства операцией по ликвидации противника на место выезжает наштарм. п/п Меньшов, Малеев» (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 4. Л. 116).

Командир дивизии генерал-майор Константин Иванович Петров взглянул на карту: от Спас-Деменска до Коробца путь не близкий, но приказы не обсуждаются, их надо выполнять. Выходец из питерской рабочей семьи, пятнадцатилетним пареньком вступивший в Красную гвардию в 1918 году, прошедший через многие армейские должности, окончивший Высшие военные курсы усовершенствования командного состава «Выстрел», хорошо понимал и знал законы военной субординации. Его полки со всеми вспомогательными службами опять походным маршем двинулись вперед, в сторону Ельни.

Генерал-майор Егоров в упоминавшемся выше приказе несколько конкретизировал задачу 120-й на текущий день: выдвинуть один полк на рубежи Пронино — Коробы и не допустить прорыва контратакующих групп противника. Другие полки, продолжавшие выдвижение в сторону Коробца, оставлялись в резерве.

Первый бой остается в памяти на всю жизнь, если, конечно, удается выжить. А он для воинов 401-го стрелкового полка оказался таким же трудным, как и для 315-го, упоминавшегося выше, в нем также погибло немало людей, и среди них житель поселка Ленинский, Колпянского района, Орловской области, командир пулеметного взвода Петр Ляшко.

…Пулеметчики взвода Ляшко одну за другой отбивали атаки вражеской пехоты, пытавшейся под прикрытием авиации, танков и артиллерии захватить деревню Сухой Починок. Но вот погиб последний пулеметный расчет. И тогда Петр Ляшко сам лег за пулемет и метким огнем отсек пехоту от танков. Фашисты обнаружили пулеметную точку, и там, откуда вел стрельбу отважный командир, разорвалось несколько снарядов. Но Ляшко продолжал вести губительный для противника огонь. А наши артиллеристы подбили два вражеских танка.

Последовал ответный удар неприятеля. Пулемет Ляшко умолк. Фашисты вновь поднялись в атаку. Однако танки капитана Степана Шутова вновь заставили их залечь. Разорвавшийся рядом немецкий снаряд повредил одну из наших машин. Ее механик-водитель Николай Романович Выстрелков, раненый, оглохший от близкого разрыва, не покинул поле боя и, устранив повреждение, отвел танк в укрытие. Опять ударил пулемет.

Фашисты откатились назад, оставив поврежденную технику и трупы своих солдат и офицеров. Они лежали вперемешку с нашими красноармейцами и командирами. Таким запомнился этот первый бой Николаю Выстрелкову. В набухших кровью бинтах он вышел из этого ада, а после войны не раз рассказывал о нем своим односельчанам и юным следопытам, навещавшим его в селе Красниково, Волховского района, Орловской области.

Гудериановские полчища на спас-деменском направлении много пролили крови, своей и нашей, в этот тяжелый день понедельник. Свою задачу они здесь выполнили: остановили советские войска. А на дорогобужском направлении им нужен был стремительный прорыв вперед. Однако там успех был на стороне некрасовского полка. Газета «За честь Родины», второй раз публикуя материалы о действиях 586-го стрелкового полка, напечатала их под броским заголовком «Часть полковника Некрасова продолжает наносить врагу уничтожающие удары». Под этой «шапкой» размещены заметки: «Некрасовцы развивают успех», «Разведка боем», «Задача выполнена». А вот первый абзац этой газетной подборки:

«Часть, которой командует полковник Некрасов, развивая успех первого боя, продолжила наносить врагу уничтожающие, сокрушительные удары. Бойцы, командиры и политработники показывают во всех схватках с фашистскими людоедами исключительные образцы мужества, находчивости, инициативы, смелости и отваги».

Полковник Некрасов, заняв первым батальоном деревню Каськово, приказал старшему лейтенанту Эмиру Люманову создать там прочную оборону, организовать наблюдение за противником, отошедшим на левый берег реки Ужа, а в сторону Ельни выслал взвод полковой разведки.

Некрасовские разведчики, хотя и молоды были, но дело свое знали, службу несли исправно, ночью по очереди дремали, а утром обнаружили незваных гостей, как положено, силу их пересчитали.

— В направлении Каськово — Дорогобуж совершает марш усиленный батальон эсэсовцев, — доложил по радио командир взвода разведчиков младший лейтенант Фотин.

Полковник Некрасов был из тех командиров, которые искали встречи с противником и навязывали ему свою волю. Оценив обстановку, он решил вывести из обороны третий батальон капитана Нестора Дмитриевича Козина, усилить его первым дивизионом 347-го артполка и приказал ему уничтожить группировку противника в районе деревни Городок, южнее Каськова. Действовать во взаимодействии с первым батальоном Люманова при поддержке второго дивизиона 573-го артполка. Козин поставил вытекающие задачи командирам рот — лейтенантам Журавлеву, Заике и Лаубаху.

В центре, преграждая путь движущейся колонне противника, должна была вступить в бой восьмая стрелковая рота лейтенанта Лаубаха, усиленная артиллерийским дивизионом и пулеметным взводом лейтенанта Михайлова. В случае упорного сопротивления гитлеровцев, прикрываясь огнем артиллерии, отходить. Когда седьмая и девятая рота ударят по флангам — атаковать с фронта.

Эсэсовский батальон продолжал движение ротными колоннами с интервалом в пятьдесят метров, а навстречу ему, на указанные новые позиции, стал выдвигаться усиленный батальон капитана Козина. Встреча произошла во второй половине дня, когда эсэсовцы прошли деревню Городок и начали втягиваться в лес. По команде Козина «Огонь!» часто застучал пулемет красноармейца Пунева, за ним застрочил «максим» красноармейца Калмыкова, и вот уже заработали все шесть станковых пулеметов. Их поддержали ручные. Колонна немцев приняла боевой порядок и с боем рванулась вперед. Но тут открыли огонь седьмая и девятая роты.

«Лес ожил, наполнился трескотней станковых и ручных пулеметов, автоматов и винтовок, уханьем артиллерийских снарядов и визгом мин. Враг окончательно смешался. Падали убитые и раненые. Оставшиеся в живых метались по полю, но везде их настигала смерть. По сигналу ракеты седьмая рота лейтенанта Журавлева атаковала врага с левого фланга и тыла. Девятая рота ударом с правого фланга отрезала и полностью уничтожила до роты противника. Восьмая рота решительной атакой с фронта резала боевые порядки уцелевших фашистов на две части и во взаимодействии с другими подразделениями батальона завершила их разгром». Так генерал Козин описал свой первый бой на смоленской земле в книге «Гвардейцы в боях» (Барнаул: Алтайское книжное издательство, 1985).

Генерал Гейнц Гудериан, хотя и имели его войска некоторый успех на участке 19-й дивизии Котельникова, результатами прожитого дня остался недоволен. «… Все силы 46-го танкового корпуса вели упорные бои с противником. Сил для наступления на Дорогобуж оказалось недостаточно», — такую оценку дал он этому понедельнику.

Пленные, захваченные батальоном Козина, оказались из эсэсовского полка «Великая Германия».

Не ликовали, конечно, и советские генералы. Командарм Ракутин еще в начале суток подписал боевой приказ:

«На основании директивы Генштаба № 00448 от 20.7.41 г. управление 53 ск, 166 СД, 91 и 89 СД выходят из состава 24-й армии и входят в состав оперативной группы генерал-лейтенанта Калинина, от которого получают боевые задания. Переподчинение произвести с получением настоящего приказа» (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 4. Л. 95).

Вместо полностью укомплектованных сибирских дивизий в 24-ю армию передавались 100-я стрелковая дивизия, в которой к этому моменту было около 40 процентов рядового, 60 процентов начальствующего состава и 30 процентов материальной части (Симонов К. Разные дни войны. Изд-во «Известия», 1981. Т. 1. С. 174.) и 105-я танковая дивизия, не имевшая танков.

Генерал-майор Егоров, огорченный тем, что его оперативная группа за день боев не имела желаемого результата, и надеявшийся получить успех завтра, готовил приказание на предстоящую ночь. Командиров подчиненных ему соединений он обязал:

«В течение ночи с 21 на 22.7. организовать и вести тщательную разведку противника по всему фронту с задачей — установить:

а) наличие пехоты, захватить пленных;

б) районы сосредоточения танков, их количество и тип;

в) расположение огневых точек, артпозиций и орудий противотанковой обороны» (ЦАМО РФ. Ф. J 087. On. 1. Д. 4. Л. 84.).

Для выполнения этого приказания 19-я стрелковая и 104-я танковая дивизии должны выслать разведотряды в населенные пункты Ларево, Картино, Рождество и множество других перечислявшихся дальше деревень, а 105-я, 106-я танковые и 120-я стрелковая дивизии — организовать круговую разведку в пределах до пяти километров от районов своего расположения.

В штабе 24-й армии по-прежнему не было связи с дивизиями, сражающимися под Ельней. Командующий фронтом генерал Богданов в докладе в Ставку писал: «Основной причиной отсутствия требуемой связи с 19-й является плохая работа штаба 24А и, в частности, отдела связи штаба, который до сих пор не наладил связи с дивизией…» (Сб. боев. док. ВОВ, вып. 37, с. 154).

 

ДЕНЬ ПЯТЫЙ

Вторник, 22 июля

Хрупкую тишину военной ночи взорвал стрелковый батальон капитана Козина: загрохотало, затрещало, засвистело вдруг на околице деревни Басманово. Таким было продолжение предыдущего дня.

Вчера, через некоторое время после того, как закончился бой у деревни Городок и батальон Козина закреплял свои позиции, в Каськово прибежала взволнованная девушка. Поняв, что ее привело сюда, красноармейцы проводили незнакомку к полковнику Некрасову.

— Выручайте, к нам в деревню ворвались немцы, грабят, свиней бьют, кур стреляют, к женщинам пристают… А перед деревней они захватили много мальчишек, подростков, которые шли из-под Смоленска, и всех расстреляли. Звери лютые. Их всех самих надо перебить, — торопливо рассказывала пришедшая. Некрасов попросил ее назвать деревню и посмотрел на карту.

— Басманово… Басманово… — несколько раз повторила девушка. — Они, пожалуй, и в Никифорове) ворвались.

Полковник сориентировался по карте. Ближе к деревне был третий батальон, только что закончивший двухчасовой бой.

— Соедините меня с Козиным, — сказал он телефонисту.

Командир кратко сообщил комбату Козину создавшуюся обстановку и поставил задачу: следовать в деревню Басманово, атаковать гитлеровцев и уничтожить. Ни один гад не должен уйти от возмездия.

Козин незамедлительно приступил к выполнению приказа: срочно выслал вперед взвод разведчиков и пригласил к себе командиров рот, чтобы определить маршрут движения, выработать план дальнейших действий.

Батальон шел в сторону Басманова форсированным маршем. Козин, шагая рядом с красноармейцами, напоминал, как надо вести ночной бой с противником.

— Успех боя будет зависеть от скрытности и быстроты действий, — говорил он молодым красноармейцам. — На занятиях мы с вами отрабатывали, как надо вести ночной бой с противником, а теперь покажем это на практике.

Под прикрытием поздних сумерек роты вышли в район сосредоточения. Бойцы стали приводить себя в порядок после марш-броска, Козин выслушал сообщение лейтенанта Чернова о результатах разведки:

— На восточной окраине деревни обнаружены пушки, бронемашина, несколько мотоциклов и грузовиков. Часовой с подчаском часто заходят в крайнюю избу. Немцев и местных жителей не видать, в некоторых избах горят огни.

— Продолжайте наблюдение, не обнаруживая себя. Быть в готовности по сигналу уничтожить часового, — распорядился Козин и начал уточнять командирам рот задачи их подразделений.

Через поле густой ржи роты скрытно, без шума, приблизились к деревне. В два часа ночи разведчики сняли часовых, а роты, окружившие деревню, открыли огонь. Немцы стали выбегать из хат, но, куда бы они ни бросались, натыкались на гранату, штык или приклад.

Когда одни уже навсегда прижались к земле, другие стонали и плакали, зажав раны, третьи, прорвавшись через красноармейские цепи, отстреливаясь, мчались подальше от деревни, к ним пришла на помощь колонна мотоциклистов…

…Басмановский переполох привел немцев в ужас на других участках ельнинской группировки, и они раньше намеченного времени, еще до восхода солнца, открыли огонь по позициям 19-й, 120-й и 104-й дивизий.

А в Семлеве всю ночь не прекращалась штабная работа.

На рассвете в штаб 24-й армии был доставлен новый боевой приказ командующего Фронтом резервных армий генерал-лейтенанта Богданова. В нем констатировалось, что командующий фронтом принял решение «окружить и уничтожить противника в Ельне».

«…Для ликвидации прорыва создать группу в составе 105 тд, 19 сд и ударом в направлении Филатки, Битяково, Шарапово, Погибелка окружить и уничтожить противника в Ельне, — говорилось дальше в приказе. — Начало атаки танков и пехоты — 12.00 22.7».

Непосредственное руководство операцией возлагалось на командующего 24-й армией генерал-майора Ракутина. Вчера он был оповещен, что готовится такой приказ, и понял, что ориентация армии на ельнинское направление происходит в связи с тем, что Западным фронтом для удара в общем направлении на Смоленск, кроме группы Калинина, создается еще несколько групп, в том числе одна под командованием генерал-лейтенанта Качалова, которая должна наступать из района Рославля.

Узнав, что ему будет приказано возглавить оперативную армейскую группу по уничтожению противника в Ельне и что почти не дается время на подготовку наступательной операции, Ракутин срочно созвал совещание командиров всех служб штаба армии. Обсуждались вопросы, необходимые для решения задачи, поставленной фронтом перед командованием армии. Каждая служба получила задание. Одобрено было предложение начальника политотдела Абрамова подготовить обращение Военного совета армии ко всем бойцам и командирам армии. И уже когда совещание заканчивалось, Ракутин поручил начальнику разведки пригласить завтра в штаб к восьми часам утра первого секретаря Ельнинского райкома партии.

Когда командарм уже был готов выехать в Коробец для встречи с Егоровым, к нему в кабинет вошел молодцеватый, подтянутый человек.

— Валуев Яков Петрович, — представился он и, несколько волнуясь, добавил: — Первый секретарь Ельнинского райкома ВКП(б).

Ракутин встал, сделал несколько шагов навстречу, поздоровался, пригласил сесть.

— Вы давно работаете в районе, товарищ секретарь? — спросил командарм.

— Три года, товарищ генерал.

— Ну, тогда вы должны хорошо знать все дороги, холмы и болота в районе. Я вас прошу немного прогуляться со мной.

— Я готов.

— Вот какая задача, — продолжал Ракутин, указывая рукой на развернутую на столе карту. — Нам необходимо выбрать хорошую проезжую дорогу от Семлева до железнодорожной станции Коробец. Знаете такую?

— Безусловно, это недалеко от Замошья, где сейчас размещается райком партии.

— Тогда поехали.

Уже в машине, когда Валуев занял место рядом с шофером, Ракутин спросил:

— Вам дать карту?

— Нет. Я ориентируюсь по местности, — и объяснил водителю, в каком направлении ехать.

В пути оказалось, что первый секретарь без особого труда угадывает, где ехать прямо, где повернуть, где можно прибавить скорость, где чуть сбавить, и Ракутин стал задавать ему интересовавшие его вопросы о районе, о людях района, о том, как райком партии строит свою работу в условиях военного времени. Валуев неторопливо — дорога все же неближняя — рассказывал:

— Район наш один из самых больших в области: двести шестьдесят семь колхозов и один совхоз. Люди хорошо зарабатывают… Зарабатывали, то есть. И хорошо жили. Помогали строить укрепления Девятнадцатой дивизии. А теперь вот думаем вступать борьбу с фашистами.

— Это как же? — спросил Ракутин.

— Так, как наши прадеды с французами воевали.

— Партизанить?

— Из тридцати одного сельсовета двенадцать в руках немцев. И райцентр ими занят. Зона большая.

— Правильно мыслите, по-военному, — похвалил Ракутин.

— Люди мы, конечно, не военные. Нам сейчас убрать бы урожай тут и по ту сторону фронта. Ни единого зерна врагу не отдать. Приходится людям на полях ночью работать. И готовимся к вооруженной борьбе. Только пока у нас три винтовки да пять пистолетов.

— Это уже сила, — улыбнувшись, сказал Ракутин.

Валуев был доволен, что судьба подарила ему такую длительную встречу с командармом, и старался высказать ему все свои вопросы, задумки и сомнения. В Коробце Ракутин стал сам подсказывать дорогу водителю, а когда въехали в густой сосновый бор и остановились у блиндажа, Ракутин предложил ему с Валуевым поискать грибов.

— Я здесь буду ровно час.

Лес был весь изрыт и истоптан, виднелись следы бомбежки и артобстрела, грибов, конечно, Валуев не нашел. Примерно через час, как и обещал, Ракутин вышел из блиндажа.

— Сюда вы нам хорошую дорогу показали, а обратно я вас повезу по своей дороге, — сказал Ракутин и занял место рядом с водителем.

Скоро Валуев понял, что они едут вблизи передовой: слева стоял сплошной гул канонады, а деревни, через которые они проезжали, он узнавал без труда, называя их командарму. Въехав опять в лес, который тоже был знаком Валуеву, он понял, что здесь расположены тылы какой-то дивизии. Остановились в перелеске за полями деревни Титовки. Тут Валуев увидел сначала знакомых офицеров штаба 19-й стрелковой дивизии, затем и самого комдива Котельникова.

Выезжая из Семлева, Ракутин не знал, что произошло ночью под Ельней и, в частности, на участке 19-й дивизии, но в Коробце генерал-майор Егоров, сдавая ему этот участок фронта, подробно обрисовал обстановку.

А произошло там самое нежелательное: внезапным ударом под прикрытием темноты противник потеснил части 19-й стрелковой дивизии. Генерал Котельников, не имея связи, самостоятельно принял решение вывести войска из-под удара, переместив штаб дивизии из рощи возле деревни Рябинки в этот вот небольшой перелесок в полукилометре западнее деревни Титовка. В штабе опергруппы генерал-майора Егорова по перемещению канонады поняли, что в 19-й происходит что-то неладное. Егоров в два часа ночи приказал лейтенанту Попову разыскать штаб дивизии и доставить ее командиру следующую записку:

«Командующий опергруппой 28-й армии требует от Вас немедленного подробного донесения о результатах действий 19-й сд в течение дня 21.7 и ночи на 22.7, а также о результатах новых поисков.

Донесение представить в штаб опергруппы армии через делегата связи лейтенанта т. Попова к 7.00 22.7.41. Командующий указывает на несвоевременное представление Вами донесений.

Нач. штаба опергруппы 28А полковник Меньшов.

Нач. разведотдела майор Сараппу» (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 4. Л. 95).

Под гул артиллерийской стрельбы начштадив майор Рябоконь срочно подготовил краткую информацию.

— Докладывайте: идет бой, полки несут потери, — сказал он лейтенанту Попову. — Подробности сообщим в конце дня.

Когда Ракутин с Валуевым приехали в дивизию, бой был в самом разгаре, и командарму пришлось здесь задержаться, чтобы полнее разобраться в обстановке. Он побывал на командном пункте 315-го полка майора Утвенко, пригласил с собой и Якова Петровича.

«И мы пошли с ним в сопровождении нескольких командиров. То и дело невдалеке рвались снаряды и мины, свистели пули, и я инстинктивно падал на землю или низко пригибался к ней. Генерал же шел прямо, твердо, казалось, нисколько не реагируя на опасность.

— А вот Швейк не боялся, — положив свою руку на мое плечо, проговорил с шутливой ноткой Константин Иванович. — “Ну какой ты солдат, если пули боишься? Каждого солдата все это должно только радовать. Чем больше противник стреляет, тем меньше у него боеприпасов”. Так считал бравый солдат Швейк. А мой совет вполне серьезный: если пулю или снаряд услышал — значит, Бог миловал, смерть пролетела мимо».

Эти строки из воспоминаний Якова Петровича Валуева, напечатанных ельнинской районной газетой (Знамя, 1987, № 118, 119). В большой поездке командарм и руководитель района о многом переговорили и условились в ближайшее время встретиться для окончательного решения о совместных действиях в борьбе с захватчиками.

А бой продолжался по всему фронту оперативной группы.

Немцы после обработки участка обороны 19-й дивизии авиацией и артиллерией несколько раз переходили в атаку, но откатывались назад. Пехоту хорошо поддерживали артиллеристы 488-го корпусного полка майора Иванова.

«В 11 часов 30 минут немецкая пехота численностью до батальона начала наступать на левый фланг 315-го стрелкового полка майора Утвенко. Впереди пехоты на большой скорости неслись к нашим позициям несколько десятков вражеских мотоциклистов. По команде Утвенко его подразделения сбивали пыл с наступающих. А тем временем в кустарнике около деревни Лозинки накапливались бронемашины и танки противника. К ним на машинах (их было не меньше сорока) подбрасывалась пехота. Артиллерия противника усилила свою активность, обстреливала беглым огнем позиции нашей пехоты.

Когда вся эта группировка немцев двинулась в наступление, второй дивизион открыл ураганный огонь по врагу. Снаряды наших орудий точно ложились в цель. Немецкие мотоциклы вместе со своими седоками взлетали вверх. Автомашины частью были разбиты, частью повернули назад. Теперь батареи обрушились на залегший пехотный батальон немцев-фашистов. Через 20–25 минут нашим метким артогнем вражеский батальон был уничтожен. В этой стрельбе особенно отличилась шестая батарея, которой командует коммунист — лейтенант Колпачев. Точность стрельбы и темп огня этой батареи были отличными».

Так описан упомянутый выше бой в наградном листе лейтенанта Петра Павловича Колпачева, который не был кадровым военным. В РККА он служил в 1931–1933 годах, потом занимался мирным трудом в городе Моршанске Тамбовской области. В феврале 1940 года его опять призвали в армию, и в войну он вступил подготовленным командиром-артиллеристом.

Наградной лист, кроме командира и комиссара полка, подписали командир 120-й стрелковой дивизии генерал-майор Петров и комиссар дивизии, полковой комиссар Булатов. В этот день их соединение впервые вступило в бой в полном составе. В центре боевых порядков располагался 401-й стрелковый полк подполковника Филиппа Моисеевича Вершени. Его подразделения занимали оборону по обе стороны железной дороги на Ельню. На правом фланге находился 540-й стрелковый полк подполковника Михаила Васильевича Шутова. Левый фланг защищал 474-й стрелковый полк майора Гани Аитовича Мезина.

Полки 120-й тоже оказались под ударом переполошившихся фашистов. С немецкой стороны поднимались в ночное небо огненные столбы артиллерийских залпов, беспрерывно взмывали кверху разноцветные ракеты. Под ураганным огнем орудий, минометов, пулеметов необстрелянные бойцы дрогнули, начали метаться с места на место. Командир дивизии, готовивший войска к первому бою, находился непосредственно на передовой линии и вовремя заметил, вернее, почувствовал, возникший переполох. Мобилизовав командиров и политработников, он быстро восстановил порядок. Спокойное поведение генерал-майора Петрова успокаивающе действовало на красноармейцев. На рассвете они спокойно отразили первую атаку противника и в течение дня ни на шаг не сдвинулись со своих позиций.

С четырех часов утра участвовала в бою и 104-я танковая дивизия.

«Главный удар с северо-запада по врагу наносила девятнадцатая дивизия, а наши части наступали, как и вчера, с юго-востока от Рябиновских хуторов», — вспоминал комиссар дивизии Александр Сафронович Давиденко (Давиденко А., Бурков В. За строками на танке-памятнике. С. 83).

— Немцы вводили в бой все большее и большее число танков, — рассказывает комиссар. — На подступах к городу и в Ельне разгорелось встречное танковое сражение, и вдруг стало заметно, что немецкая авиация прекратила налеты, боясь поразить своих. Этим сразу же воспользовался полковник Бурков: он ввел в бой сразу оба танковых полка. Дивизионная артиллерия усилила огонь. Враг дрогнул, попятился… Еще удар! Еще… Казалось, вот-вот враг покатится назад и Ельня опять будет наша… Но в этот момент поступил приказ фронта о выходе частей 104-й танковой из боев и перегруппировке ее в направлении Рославля.

Командование дивизии не поверило, что приказ действительно издан штабом фронта. А не провокация ли это? Затеяли проверку. Оказалось, что дивизия еще вчера должна была уйти в район Рославля, в подчинение оперативной группы генерал-лейтенанта Качалова, как это было сделано с дивизиями, перешедшими из 24-й армии в группу Калинина.

В ходе боя рубежи были переданы 105-й танковой.

— Как сейчас помню удрученное лицо командира этой дивизии Белоглазова, — рассказывает Александр Сафронович Давиденко, — когда ему на нашем НП днем 22 июля стал известен приказ фронта о замене наших частей, и его слова: «Что я здесь буду делать один? Ведь у меня почти нет танков!» (Там же. С. 86).

В Басманове батальон Козина не был застигнут врасплох подошедшим подкреплением немцев. Роты заняли оборону на выгодных позициях и при поддержке взвода батальонной артиллерии и первой батареи 347-го артиллерийского полка лейтенанта Владимира Алексеевича Шмонина вступили в бой.

«Правда, Лаубах поторопился с открытием огня, — пишет в своей книге Нестор Козин. — Удалось уничтожить только десять мотоциклистов, хотя можно было уничтожить значительно больше. В этом ночном бою нами уничтожено три противотанковых пушки, два бронетранспортера, 12 мотоциклов, 15 автомашин, 10 пулеметов, захвачены минбатарея, девять тяжелых и ручных пулеметов, 40 автоматов и другое военное снаряжение» (С. 34).

За дерзкую ночную вылазку батальона Козина противоположная сторона решила наказать 107-ю стрелковую дивизию мощным бомбовым ударом. В полдень тринадцать фашистских самолетов совершили налет на город Дорогобуж и располагавшиеся там части полковника Миронова. С начала боев это был уже второй массированный налет, и древний город от него пострадал еще больше. Однако гитлеровским стервятникам тоже пришлось несладко. Дружным залпом встретили их бойцы зенитной батареи лейтенанта Владимира Андреевича Федорова. Слаженно работали расчеты сержанта Шумакова и младшего сержанта Кендыша. Они сбили два вражеских самолета. Еще два самолета сбил расчет пулеметной установки младшего сержанта Горбатенко, в чем большая заслуга меткого наводчика Гребенникова.

В помощь стрелкам 19-й дивизии генерал майор Ракутин направил 204-й танковый полк майора Сидорова 102-й танковой дивизии, получившей первое боевое крещение на участке 166-й стрелковой дивизии на севере Духовщинского района. После длительного марша танкисты вступили в бой тремя группами на территории Кузнецовского сельсовета.

Во взаимодействии с 282-м стрелковым полком в направлении Ельни наступала танковая группа под командованием старшего лейтенанта Кима в количестве двенадцати машин. Группа из четырнадцати машин под командой командира полка майора Сидорова действовала в направлении Дядищево. Отдельные танки старшего лейтенанта Синицина имели перед собою цель деревню Пожогино. Все три группы в своем первом бою на ельнинской земле уничтожили две минометные батареи противника, десять его станковых пулеметов, четыре наблюдательных пункта на переднем крае неприятельской обороны.

Потери полка майора Сидорова тоже были немалые: два танка ТБ-5 сгорели на поле боя, два танка Т-34 получили повреждения, три танка Т-26 исчезли в неизвестном направлении, а вместе с ними пропали без вести девять человек. Семь человек получили ранения, четыре убиты (ЦАМО РФ. Ф. 3050. Оп. 1. Д. 2. Л. 97).

Неутешительными были итоги дня и для командования 19-й стрелковой дивизии. Подтянув мотопехоту и танки, противник оттеснил ее части с занятых ночью позиций. Штаб дивизии остался на прежнем месте — полкилометра западнее деревни Титовка, а полки заняли новые участки обороны. 282-й майора Батлука — в районе деревень Прилепы, Юрьево, Лозинки, 32-й майора Шитова — деревня Саушкино, лес южнее деревни Курбаты, высота 235,4, 315-й полк майора Утвенко сохранил за собой занимаемые утром позиции, но понес значительные потери «убитыми и ранеными людьми и лошадьми» (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 8. Л. 11).

Командарм Ракутин весь день провел в войсках ельнинского направления, ставшего главным оселком, на котором предстояло ему оттачивать свое полководческое мастерство. И хотя он чрезвычайно стремился добиться успеха, требуемого утренним приказом фронта, успех этот не был достигнут: Ельня не была окружена, противник не был уничтожен. Однако подчиненные Гудериана дали действиям ракутинской армии, можно сказать, высокую оценку.

Командир 46-го танкового корпуса генерал Фитингоф доложил Гудериану «о контрнаступлении русских на Ельню, которое ведется с юга, востока и севера при очень сильной артиллерийской поддержке. Все попытки продвинуться через реку Ужа северо-западнее Ельни были безуспешными».

10-я танковая дивизия генерала Шааля уничтожила «в течение одного дня 50 танков противника, но была остановлена у хорошо оборудованных позиций русских… Дивизия потеряла не менее одной трети своих танков».

Дивизия СС «Рейх», находившаяся севернее Ельни, «захватила 1100 пленных, но с рубежа Ельня — Дорогобуж не смогла больше продвинуться» (там же. С. 171).

 

ДЕНЬ ШЕСТОЙ

Среда, 23 июля

Утром газета «За честь Родины» вышла с обращением Военного совета армии к воинам.

«Пробил час решительной схватки с зазнавшейся гитлеровской сворой кровавых собак. Части нашей армии вступили в бой с врагом», — такими словами начинался этот документ. В его заключительных абзацах — жесткость, уверенность и то же презрение к захватчикам:

«Ни шагу назад! Фашистскому нахальству противопоставим наше упорство, беззаветную храбрость и готовность отдать жизнь за наши цветущие города и села, за свою Отчизну.

Путь к победе указал нам наш вождь товарищ Сталин. Путь этот — мужество, стойкость и бесстрашие в бою.

Раздавим подлую фашистскую гадину!»

Ночью армейские полиграфисты отпечатали весь тираж газеты в количестве пятнадцати тысяч экземпляров, а на рассвете уезжавшие в войска политработники, военные почтальоны и просто попутные военные люди увезли его в политотделы дивизий и отдельных частей, во все подразделения тыловой службы.

24-я армия своим левым флангом готовилась к решительной схватке с завоевателями. Начинался второй день многотрудной работы по выполнению приказа командующего фронтом «окружить и уничтожить противника в Ельне». Командарм Ракутин вчера вечером дал войскам небольшой отдых. Всю ночь шла доставка боеприпасов на передовую, артиллеристы и пехотинцы укрепляли свои позиции, повара и старшины старались получше накормить людей, медсанбаты отправляли тяжелораненых в армейский госпиталь, готовили места для новых.

Ракутин с генерал-майором Глинским, начальником штаба, обосновались в Коробце, на бывшем командном пункте генерал-майора Егорова, с утра занялись разработкой плана предстоящей операции.

Генерал-полковник Гудериан не знал, конечно, что два генерала-пограничника, под командованием которых гарнизоны пограничных застав в первый день войны причинили немало неприятностей его войскам, теперь вот задумали в городе Ельне окружить и уничтожить его уставших танкистов и мотоциклистов. С сожалением подумав, что сегодня уже 23 июля, начало второго месяца войны с Россией, а план «Барбаросса» не выполнен даже наполовину, обещанный блицкриг не получился, Гейнц решил весь день провести в ельнинской группировке своих войск, разобраться на месте и решить, что надо сделать, чтобы не топтаться на этой проклятой реке Уже, или, как он произносил, Уше.

Командный пункт 46-го танкового корпуса находился в лесу, одиннадцать километров западнее Ельни. Гудериан прибыл туда на рассвете. Фитингоф, развернув карту, стал жаловаться на русских, которые атакуют с трех сторон. Но Гудериан перебил его:

— Это я уже слышал в вашем вчерашнем докладе. Что вам сегодня известно о противнике? Где его войска? Где его слабые места?

Беседа приняла более конструктивный характер. Оба фашистских завоевателя пришли к выводу, что надо усилить удар в направлении на Дорогобуж, для чего необязательно прорываться через Басманово — Каськово, а подготовить переправу через Ужу ближе к ее истоку, правее, и рвануться на Ушаково.

«Затем я направился в 10-ю танковую дивизию, где генерал Шааль подробно обрисовал мне картину боев под Ельней», — пишет Гудериан в своей книге «Воспоминания солдата». Тут тоже не обошлось без ахов и вздохов: боеприпасы приходится подвозить с пунктов, расположенных в 450 километрах от местонахождения дивизии. Но Гудериан опять повернул беседу в нужное русло: надо быстрее кончать с группировкой русских войск под Смоленском, для ее полного окружения надо приложить еще немного усилий и тогда, соединившись с Готом, мы обеспечим, что железная дорога от Орши до Ельни будет служить немецкой армии. Гудериан поставил конкретные задачи по прорыву на Дорогобуж.

«Отсюда я направился в дивизию СС “Рейх”, находившуюся севернее Ельни», — пишет далее Гудериан. Тут он ознакомился с позициями, побеседовал с солдатами и все же пришел к выводу, что прежде чем начать наступление в направлении на Дорогобуж, надо дождаться подкреплений.

Генерал-майор Ракутин несколько опередил Гудериана. Он еще вчера хорошо изучил позиции подчиненных ему новых дивизий и пришел к выводу, что направление на Ушаково — Дорогобуж защищено недостаточно, поэтому для обороны его создал специальную группу войск под командованием комбрига Николая Ивановича Кончица.

Это был кадровый командир, получивший хорошую боевую закалку еще на Первой мировой. Родился он 24 апреля 1890 года в городе Шавли бывшей Ковенской губернии в семье служащего. В старой армии служил с 1907 по 1914 год, окончил высшее пехотное училище, получив чин поручика, временно исполнял должность командира батальона. Став командиром Красной Армии, участвовал в ликвидации различных банд, был помощником начальника штаба военной революционной тройки. Отечественная война застала его в Сибирском военном округе, на Смоленщину прибыл в должности заместителя начальника штаба по тылу 24-й армии.

Первым в группу Кончица вошел 204-й танковый полк 102-й танковой дивизии, который вчера уже участвовал в бою частью своих сил. Ожидался подход 355-го полка 100-й ордена Ленина стрелковой дивизии. Задача: перекрыть дорогу Ельня — Дорогобуж, не дать прорваться противнику в этом направлении.

Проанализировав разведданные и обсудив задачи участвующих в окружении Ельни частей и соединений, командарм Ракутин, начальник политотдела армии Абрамов и начальник штаба армии Глинский в 14 часов подписали боевой приказ № 01/оп (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1.Д.4.Л.96–98).

Согласно этому приказу 19-я стрелковая дивизия при поддержке танковой группы 102-й танковой дивизии и 488-го корпусного артиллерийского полка должна была нанести мощный удар главными силами в направлении Лаврово, Мойтево, Погибелка, Селиба и одной отвлекающей группой — на Лаврово, Ярославль, Прилепы, юго-восточная окраина Ельни, обойти город с севера и выйти на свой ранее подготовленный рубеж на его западной окраине.

120-й стрелковой дивизии — двумя полками, 401-м и 474-м, с танковой группой — приказывалось наступать на Ельню вдоль железной дороги и выйти на южную окраину города, организовать вместе с 19-й дивизией его оборону.

105-ю танковую дивизию (без танков) решено было использовать во втором эшелоне с задачей: наступать в направлении Ново-Шевелево, Казанка, Данино, Селиба.

106-й танковой дивизии, не имевшей боевой техники, поручалось в качестве стрелковой, оборонять рубеж по правому берегу реки Угра на фронте Коробец — Каменец.

Начало атаки назначалось на 19.00. Перед атакой провести 30-минутную артиллерийскую подготовку, подавить противника в районах его обнаружения и поддержать атаку пехоты и танков методом последовательных сосредоточений огня до восточных окраин Ельни.

В приказе не указывалось, к какому часу войска должны выйти на тот или иной рубеж и когда освободить Ельню, допускалось, видимо, что это может произойти сегодня, утром следующего дня или завтра к вечеру. Но опять произошло то, что не предусматривалось приказом.

19-я стрелковая дивизия, наносившая главный удар, как и требовалось приказом, в семь часов вечера пошла в наступление и встретила организованное сопротивление противника.

Немецко-фашистские захватчики, обнаружившие вчерашний уход танковой дивизии, действовали более решительно, смело и даже нахально. Нанеся мощный артиллерийско-минометный удар, подкрепленный ударом с воздуха, они в 20 часов бросили в атаку около 80 танков, за которыми следовала пехота. Стремительным натиском немцы овладели лесом южнее деревни Вараксино, две роты мотопехоты заняли деревню Коноплянку и до двух рот пехоты вошли в деревни Мойтево, Пронино, Огорново.

В жестоком бою погиб начальник штаба 19-й дивизии майор Терентий Федорович Рябоконь, всегда активно проявлявший себя в управлении войсками. В середине дня он выехал с командного пункта у деревни Титовка в штабы полков для подготовки наступления, как требовалось боевым приказом № 1, и оказался под ударом немецкой авиации. У деревни Коноплянка роковая бомба упала рядом с мчавшейся машиной, поразив насмерть водителя и начальника штаба. Обугленных бойца и командира жители Коноплянки похоронили на своем кладбище. Боевые товарищи выкроили несколько минут, чтобы проститься с Терентием Федоровичем. Прошло чуть больше недели с тех дней, когда он не решался без моральной подготовки сообщить Котельникову о гибели его сына, теперь вот такая скорбная весть пошла в Воронеж, в его собственную семью.

Хотя командование дивизии вывело свои части из непосредственного соприкосновения с противником, стремясь избежать бессмысленных потерь, воронежцы в этот день опять недосчитались многих своих товарищей, с которыми вместе прибыли в Ельню.

Мощный удар пикирующих бомбардировщиков противник нанес и по позициям 120-й стрелковой дивизии генерал-майора Петрова.

Так к вечеру рухнули намеченные утром планы.

Несколько спокойней было на участке 105-й танковой дивизии. К тому же в ее ряды влился один танк KB, который во время вчерашнего боя застрял в городском пруду. Его экипаж, дождавшись возвращения сержанта Нурберди Бердиева, стал ждать обещанной полковником Бурковым помощи. Но ни на рассвете, ни позже она не пришла. А к полудню у боевой машины появилась группа немецких танкистов. Танк KB они еще не встречали и решили овладеть им, посчитав, что экипаж покинул его. Они подвели к танку мощный тягач и стали буксировать на сухое место. Экипаж не выдавал своего присутствия. Когда машина оказалась на твердой земле, танкисты запустили двигатель и, открыв огонь из пулемета, рванулись вперед. Некоторое расстояние за танком тащился немецкий тягач, но трос лопнул, и грозная машина уверенно пошла в расположение своей части. Однако ее уже под Ельней не было. Пришлось мужественному экипажу влиться в 105-ю дивизию.

С отступлением 19-й дивизии появилась угроза прорыва противника вдоль дороги на Дорогобуж и параллельно с ней на Мархоткино. Поэтому генерал-майор Ракутин отдал распоряжение Котельникову о перемещении командного пункта дивизии в район Покровских хуторов и приказал занять жесткую оборону на рубеже деревень Чужумово — Клемятино, на одном из трех направлений. Задействовав всех командиров и политработников штаба армии, Ракутин принялся готовить к утру ответный удар. Боевой приказ № 1 оставался в силе. Для выполнения его необходимо было произвести перегруппировку войск с учетом новой ситуации, свидетельствовавшей о том, что очередной удар противника более вероятен в дорогобужском направлении.

Из штаба 107-й стрелковой дивизии, занимавшейся укреплением своих позиций по реке Ужа и далее до Озерища, сообщали: в районе деревень Каськово и Басманово разведкой и наблюдением установлено скопление войск противника. А поскольку в течение дня здесь он активных действий не предпринимал, значит, готовился к дню завтрашнему.

Комбриг Кончиц доложил, что 355-й полк полковника Шварева 100-й стрелковой дивизии к 20 часам занял для обороны рубеж Калита — Митино, а штаб полка расположил в одном километре севернее Нового Устинова, и одновременно просил усилить дорогобужское направление хотя бы еще одним полком. Это предложение совпадало с выводами Ракутина, и он распорядился подчинить Кончицу 583-й моторизованный полк майора Дудкова 103-й отдельной танковой дивизии, находившейся в районе деревни Подмошье Дорогобужского района. Одновременно командарм рекомендовал комбригу Кончицу одним батальоном полка Шварева развернуться в сторону дороги Ельня — Дорогобуж.

Всю ночь штаб 24-й армии занимался подготовкой нового наступления.

Гудериан закончил свой день в лучшем настроении. Во-первых, в двух километрах южнее деревни Прудки ему был подготовлен новый командный пункт, куда он прибыл в 23 часа, во-вторых, здесь он узнал, что «на центральный участок фронта группы прибыли долгожданные подкрепления: 18-я танковая дивизия и одна пехотная дивизия». Но, отходя ко сну, пришлось вспомнить, что попытка продвинуться в направлении на Дорогобуж опять кончилась «полным провалом». Это его слова.

Ждал Гудериана и еще один сюрприз: сегодня днем фюрер подписал новый документ — дополнение к директиве № 33. Суть его: после окончания битвы под Смоленском 2-я и 3-я танковые группы должны быть повернуты направо и налево для поддержки армий «Юг» и «Север». Группа армий «Центр» должна взять Москву своими пехотными армиями.

А когда же придет это окончание битвы под Смоленском? Русские воюют совсем не так, как европейцы. Вот и сегодня, когда уже пошел второй месяц войны, они опять наступали, и не только под Ельней, Ярцевом, Духовщиной и Демидовом. Сегодня они пошли в наступление под Рославлем.

Из района Рославля в этот день перешла в наступление приданная Западному фронту армейская группа генерал-лейтенанта Качалова. Она состояла из трех дивизий: 145-й и 149-й стрелковых и 104-й танковой полковника Буркова, получившей боевое крещение под Ельней. Сосредоточившись севернее Рославля, она наносила удар в общем направлении на Смоленск и во второй половине дня отбросила передовые части противника за реки Беличек и Стомять (Еременко А.И. В начале войны. М.: Наука, 1964. С. 257).

А Гудериан не расставался со своим желанием прорваться на Дорогобуж, чтобы помочь Готу, и приказал командованию 46-го корпуса не терять даром эту ночь.

 

ДЕНЬ СЕДЬМОЙ

Четверг, 24 июля

Генерал Фитингоф спешил использовать достигнутый вчера успех. Ночью его передовой отряд занял деревню Ушаково, продвинувшись от Ельни в сторону Дорогобужа на десять — двенадцать километров. Войдя в деревню без боя, гитлеровские завоеватели сразу начали закапываться в землю, создавать жесткую оборону. Той беспечности, с которой они иногда входили в деревни прежде, уже не было.

Командование 24-й армии, узнав о занятии гитлеровцами Ушакова, окончательно поняло, какое значение имеет это направление для Гудериана. Но ни в коем случае нельзя было ослаблять прикрытие дорог на Спас-Деменск и Вязьму через Семлево. Поэтому Ракутин решил срочно выдвинуть на образовавшийся участок фронта 355-й стрелковый полк, сняв его с занятых им вчера позиций, и поторапливал командира 103-й дивизии с выдвижением сюда 583-го полка.

100-я ордена Ленина стрелковая дивизия, к которой принадлежал 355-й полк Шварева, была одним из старейших соединений Красной Армии. Сформировали ее в 1923 году как территориальную 45-ю дивизию, а через несколько месяцев переименовали в 100-ю территориальную, в начале 1936 года она стала кадровой. Орден Ленина дивизия получила за отвагу и мужество, проявленные при прорыве линии Маннергейма.

В августе 1940 года командиром дивизии назначили генерал-майора Ивана Никитича Руссиянова, уже имевшего опыт командования аналогичным соединением. Однако ему пришлось еще поучиться на Высших армейских курсах при Академии Генерального штаба, и возвратился он в 100-ю как к себе домой. Она входила в состав Западного особого военного округа, дислоцировалась в районе Уручье, под Минском.

В день нападения Германии на СССР, на рассвете, дивизия была поднята по тревоге и ее полки заняли оборону на подступах к белорусской столице, а через несколько дней дивизия вступила в бой с немецко-фашистскими захватчиками. Воины 100-й героически отстаивали, без преувеличения, каждый клочок белорусской земли, ставшей для всех них своей, родной. Для борьбы с фашистскими танками по инициативе комдива они успешно применяли стеклянные солдатские фляги и обыкновенные бутылки, наполненные бензином и керосином.

Оказавшись в окружении, части 100-й, хотя и понесли большие потери, не утратили свою боеспособность, под командованием своих командиров с боями они отходили на восток. Последняя группа, возглавляемая Руссияновым, вышла севернее деревни Подмошье Дорогобужского района 24 июля, в день, когда полк Шварева вынужден был вступить в новые бои.

Полковник Николай Александрович Шварев, немолодой уже человек (он 1896 года рождения), был грамотным, испытанным, обстрелянным в боях командиром. За боевые отличия на Финской войне его наградили орденом Красного Знамени. За участие в боях с немецко-фашистскими захватчиками на белорусской земле командование дивизии решило представить его к второму ордену Красного Знамени. Вот как комдив Руссиянов и комиссар дивизии Филяшкин описали его заслуги в наградном листе:

«Полк под командованием полковника т. Шварева в войне с германскими фашистами не раз показал себя как хорошо сколоченная единица, сумевшая под его руководством выполнить любую поставленную задачу.

Под м. Острошицкий Городок во взаимодействии с 331 сп уничтожил до 70 танков противника.

Своим личными примером храбрости и мужества т. Шварев воодушевлял бойцов и командиров на выполнение поставленной задачи. Попав в окружение в районе южнее Подкняжье, умело руководил боем и в самый трудный момент сумел выйти из окружения с малыми потерями. Уничтожил до двух батальонов пехоты» (ЦАМО РФ. Ф. 33. Оп. 682523. Д. 18. Л. 298).

Выйдя из окружения, 100-я стрелковая дивизия находилась на переформировании в районе деревень Гаврюково, Волочек, Подмошье Дорогобужского района. В боях на белорусской земле погибли многие командиры, в ротах и батальонах остались считаные единицы красноармейцев. На их место прибывало пополнение из разных областей, в том числе батальоны политбойцов — московских и ленинградских коммунистов. Часть командирских должностей была укомплектована командирами, направленными штабом 24-й армии.

103-я мотострелковая дивизия в район Вязьмы прибыла из Ставрополя в начале июля, полностью укомплектованная личным составом. На 16 июля по спискам в ней значилось 8496 человек рядового состава и 1050 человек начальствующего состава. С боевой техникой дело обстояло много хуже. Имелось в наличии лишь 32 танка типа БТ при штате 254 и 14 танков Т-37 при штате 17 (ЦАМО РФ. Ф. 219. Оп. 684. Д. 6. Л. 7).

В дивизию входили 583-й и 688-й моторизованные полки, 147-й танковый полк, 271 гаубичный артиллерийский полк, 256 зенитный дивизион, 155-й дивизион противотанковых орудий, 98-й моторазведывательный батальон, саперный и другие батальоны специального назначения.

22 июля из Академии Генштаба по назначению Народного комиссариата обороны прибыл на должность командира 103-й мотодивизии подполковник Соловьев, хорошо подготовленный как командир-танкист, но в боевой обстановке не испытанный. Части дивизии к прибытию нового командира находились на значительном удалении друг от друга. Так, 688-й мотополк готовился к маршу из города Белый в район Подмошья, а 583-й полк уже прибыл в Подмошье, но был передан в распоряжение опергруппы комбрига Кончица.

355-й стрелковый полк Шварева на рассвете занял новый участок обороны. Штаб полка разместился в лесу, в двухстах метрах от небольшого населенного пункта Кашкино. Батальоны капитана Е. Вокарука, старших лейтенантов Ф. Безуглова и В. Пустовита с приданным артиллерийским дивизионом капитана Помельникова 46-го гаубичного полка оседлали дорогу Дорогобуж — Ельня с задачей — освободить деревню Ушаково и прилегающие к ней высоты, овладеть опушкой леса восточнее деревни Картино. Соседом справа был 580-й полк Некрасова, слева — 282-й стрелковый полк майора Батлука 19-й стрелковой дивизии.

Полковник Шварев поставил задачи командирам батальонов с приданными им средствами усиления. Артподготовку решено было начать в 10 часов 30 минут, начало наступления в 11 часов.

Командарм Ракутин со своими оперативными помощниками всю эту короткую июльскую ночь провел в войсках. Сообщение о том, что Ушаково занято немцами, требовало решительных мер. Полк Некрасова, полк Шварева и полки генерала Котельникова перегруппировались в единый сплошной фронт от Каськова до Клямятина.

Уже когда встало солнце, Ракутин прибыл на командный пункт 282-го стрелкового полка майора Батлука, занявшего оборону по реке Чужумка, включая село Богородицкое. Здесь он встретил нового начальника штаба 19-й стрелковой дивизии майора Даниловича. Выслушав его доклад, Ракутин одобрил решение командования дивизии обороняться по реке Чужумка и приказал встретить части 103-й моторизованной дивизии и «посадить ее в оборону у села Богородицкое, фронтом на юго-запад».

Уже расставаясь, командарм обратил внимание на стоявшую под прикрытием деревьев автомашину ЗИС-101 и улыбнулся.

— Ну, начальник штаба, у тебя не машина, а настоящая лайба.

— Да, товарищ командующий, вчера фашист с бреющего полета поджег мою «эмку». А эту мы взяли еще по мобилизации в Воронежском обкоме комсомола.

— Вот что, товарищ майор, бери в свое распоряжение один из этих трех бронеавтомобилей, что сопровождают меня. А свою машину пока оставь здесь.

Данилович радостно взглянул на Ракутина.

— Спасибо, товарищ командующий, — проговорил он.

— Доложи об этом своему командиру и скажи, чтобы дивизия жестко оборонялась по рубежу Богородицкое — Клемятино и далее на восток. За дорогобужское направление будет отвечать сто третья моторизованная дивизия. Вашей дивизии необходимо надежно прикрыть направление на Мархоткино.

«Своим спокойствием, товарищеской простотой и доброжелательностью к людям, — говорится в воспоминаниях Даниловича, — генерал Ракутин располагал их к себе. Когда я уже ехал в бронеавтомобиле, члены его экипажа очень тепло отзывались о командарме».

А Ракутин продолжал колесить по полям и перелескам от одного КП к другому, время от времени останавливаясь то у артиллерийских позиций, то чтобы переждать очередной налет немецкой авиации или артобстрел. А его в этот день с утра по тем же полям и перелескам разыскивал корреспондент «Известий» и «Красной звезды» Константин Симонов, двадцатишестилетний поэт и драматург, интендант 2-го ранга.

«Наконец, когда впереди слышалась не только артиллерийская стрельба, но и далекая пулеметная, мы увидели у самой дороги две машины и группу военных.

Загнав свои машины под деревья, мы подошли к военным. Их было всего пять человек. Генерал Ракутин, дивизионный комиссар — член Военного совета и трое пограничников — капитан и два сержанта. Это и составляло собой весь полевой штаб Ракутина, который мы искали.

Я хорошо запомнил генерала, — пишет Симонов в книге “Разные дни войны” (т. I, гл. 8), — он мне понравился. Он был совсем еще молод, на вид лет тридцати — на самом деле ему, кажется, было значительно больше, — белобрысый, высокий, хорошо скроенный, в генеральском френче, с маузером через плечо и без фуражки. Фуражка и генеральская никелированная сабля лежали у него в машине.

Узнав, что мы корреспонденты, он сказал нам несколько слов об обстановке. […] Мне понравились этот полевой штаб Ракутина и сам он, подвижной молодой генерал-пограничник, которому, видимо, не сиделось на месте».

В одиннадцать часов дня началось самое важное, к чему войска Ракутина готовились и вечером, и ночью, и рано утром. Сначала под деревней Ушаково, на участке 355-го полка Шварева, загрохотала артиллерия капитана Помельникова. Артиллерийская подготовка длилась тридцать минут, ровно в одиннадцать пошли в наступление стрелковые батальоны. Противник их встретил очень негостеприимно.

Иного шваревцы и не ждали. Разведкой было установлено, что немцы за ночь сумели подготовить оборону по северному и северо-западному скатам высоты 259,5, а в деревне Быково сосредоточили резерв из танков и мотопехоты. Подавить все это артиллерийским налетом невозможно, хотя урон, как оказалось, был нанесен немалый.

Полк наступал первым батальоном левее большака Дорогобуж — Ельня, вторым — вдоль дороги и правее, третий батальон шел за вторым…

В двенадцать часов в западном и юго-западном направлениях перешли в наступление части 19-й и 120-й стрелковых дивизий, поддерживаемые немногочисленными танкистами. Перед 120-й дивизией противник начал отходить с рубежа Селешня — Титовка — Чемуты. Потеснили противника и наступающие части 19-й дивизии. Но в четырнадцать часов, то есть по истечении двух часов боя, над позициями наших войск появились пикирующие бомбардировщики. Большую часть своего груза они сбросили на подразделения 19-й дивизии, особенно на огневые позиции ее артиллерии.

Полк Шварева наступал несколько успешнее. К 16 часам первый батальон овладел деревней Ушаково, второй — высотой 238,8, третий — опушкой леса севернее Ушакова.

В 17 часов закрепила свой успех 120-я дивизия: противник продолжал медленно отходить в направлении Калошино, а 105-я танковая дивизия овладела деревней Погарное и высотой 270,22.

В 17 часов 30 минут семь немецких самолетов нанесли бомбовый удар по деревне Ушаково. Под натиском фашистской пехоты, поддерживаемой артиллерийско-минометным огнем, первый стрелковый батальон 355-го полка отошел на опушку леса восточнее и северо-восточнее Ушакова. Но в 19 часов, не выдержав огня нашей артиллерии, немцы оставили деревню и первый батальон опять занял Ушаково. В 19 часов 15 минут этот батальон опять оказался под ударом немецких бомбардировщиков. В 19 часов 30 минут, не устояв перед новой контратакой противника и оказавшись под его фланговыми ударами, полк Шварева отошел в свое первоначальное положение.

К вечеру в стрелковых батальонах подсчитали потери: убитых — 40 человек, раненых — 221, выведено из строя 3 орудия противотанковой обороны, 5 станковых пулеметов и 2 автомата.

Противник, по оценкам командования 355-го полка, потерял убитыми и ранеными до двух рот. В плен к русским попал один сержант, захватили они также один ручной пулемет и два автомата.

Артдивизион 46-го гаубичного артиллерийского полка капитана Помельникова, действовавший совместно с полком Шварева, подводил итоги дня отдельно.

После боя в полку Шварева насчитывалось 890 винтовок, 17 ручных пулеметов, три станковых пулемета, 2 пятидесятимиллиметровых и три 82-миллиметровых миномета, ни одного 76-миллиметрового орудия, боеприпасов — около 60 тысяч винтовочных патронов, 16 — пятидлесятимиллиметровых мин, четыре 120-миллиметровые мины, ни одной 82-миллиметровой и 350 ручных гранат (ЦАМО РФ. Ф. 1043. Оп. 1. Д. 2. Л. 108, 109).

Начальник штаба полка капитан Багдасаров и его помощник старший лейтенант Мартынов в донесении о первом бое на ельнинской земле просили вышестоящее командование пополнить полк недостающим вооружением и матчастью, а также выслать автотранспорт для эвакуации раненых.

Существенными были потери и в других дивизиях.

103-я моторизованная дивизия в этот день впервые участвовала в бою. Ее 583-й стрелковый полк под командованием майора Дудкова действовал решительно, напористо, красноармейцы и командиры показали себя с самой лучшей стороны.

Общий же результат опять был не такой, как надо. И Ракутин совместно со своим штабом искал новых методов ведения боя в условиях, когда свои дивизии уже значительно обескровлены, а противник не слабак.

Многолетний опыт пограничной службы подсказывал ему: необходим тесный контакт с местным населением, нужны более полные и абсолютно точные сведения о противнике.

На исходе дня состоялась вторая встреча командарма Ракутина и первого секретаря Ельнинского района Валуева. Представив Валуеву начальника разведотдела штаба армии, командарм сообщил:

— Мы пригласили вас, товарищ секретарь райкома, по очень важному делу. Нам надо знать, что делают немцы и какие силы имеют на занятой территории вашего района. Можете ли организовать из местных коммунистов и комсомольцев несколько групп разведчиков, послать их в тыл врага с нашим заданием?

— Можем, — ответил Валуев.

— Через линию фронта, чтобы они не подорвались на минах, наши товарищи будут их сопровождать, а на обратном пути встречать в условленных местах, в установленное время, — продолжал Ракутин. — Когда надо будет, с ними пойдут в тыл наши разведчики. Один из наших товарищей будет иметь с вами постоянную связь, давать задания. Договорились?

— Все понятно, товарищ генерал, — отвечал Валуев. — Вчера мы создали партизанский отряд. Есть наши активисты и в тылу врага. Так что любое задание выполним.

— Вот и прекрасно. Детали обговорите в разведотделе.

…Бой продолжался. Первый батальон 401-го стрелкового полка 120-й дивизии наступал на южной опушке леса у деревни Вараксино, второй стремился овладеть Коноплянкой. 474-й стрелковый полк дрался за деревню Коробы.

 

ДЕНЬ ВОСЬМОЙ

Пятница, 25 июля

«…Часть майора тов. Утвенко вот уже восемь суток ведет беспрерывные бои с фашистскими разбойниками. Высокая организованность, беспримерная отвага и упорство обеспечили этой части успех. Враг отброшен. 25 июля с боем занята высота, позволяющая развивать наступление».

Строки эти взяты из газеты «За честь Родины» (№ 19, 27 июля 1941 года). Ими предваряются материалы второй страницы, объединенные заголовком «Слава отважным бойцам части майора Утвенко». Специальные корреспонденты Величко, Белкин и Климов, собравшие эти материалы на месте боев, подчеркивают, что за восемь суток часть Утвенко не уступила ни одного клочка земли врагу без боя. В первые дни она отходила, изматывая противника, подавляя его огневые точки. Теперь вот по клочку отвоевывают отданное пространство.

Эта часть — 315-й стрелковый полк 19-й Воронежской ордена Трудового Красного Знамени стрелковой дивизии генерал-майора Котельникова. Да, воронежцы не устояли перед массированным ударом немецкой танковой дивизии на подступах к Ельне, но завоеватели, в считаные дни покорившие почти всю Европу, на ельнинской земле едва смогли одолеть за восемь дней десять — пятнадцать километров.

День, когда в 19-ю дивизию пришло заслуженное признание, выразившееся в упомянутой выше газетной публикации, был не легче, чем предыдущие. И даже, пожалуй, труднее. Как свидетельствует Гейнц Гудериан в «Воспоминаниях солдата», к 25 июля у него на починковско-ельнинском направлении сосредоточились немалые силы.

«263-я пехотная дивизия, 5-й пулеметный батальон, пехотный полк “Великая Германия”, 18-я танковая дивизия и 292-я пехотная дивизия, — пишет Гудериан, — достигли района южнее Прудки и аэродрома Шаталово, на который базировались наши бомбардировщики ближнего действия и который нам приходилось обеспечивать от артиллерийского и минометного огня русских; 10-я танковая дивизия находилась в Ельне, дивизия СС “Рейх” — севернее Ельни». Войска Гудериана в этот день, как зафиксировано в оперсводке, с часу ночи в районе Андреева колодца навязали бой 19-й дивизии. Противник сначала наступал на левом фланге 315-го полка, потом, получив хороший ответный удар, перешел к обороне, сосредоточив на узком участке до батальона пехоты.

Но у Ракутина велико было желание отомстить. Это требовало от него и вышестоящее командование. Маршалы Тимошенко и Шапошников 24 июля направили «товарищу Сталину и начальнику Генштаба Красной Армии т. Жукову» доклад Военного совета Западного направления, в котором, в частности, сообщили: «В районе Ельни, по данным авиаразведки, противник отходит на запад. Считаем настоятельно необходимым 19-й сд, усилив ее танковым батальоном за счет 105-й тд, продолжать преследование противника с тем, чтобы ее ввести затем в группу тов. Качалова».

Для большей убедительности маршалы добавили:

«Опыт двух дней показал, что фронт т. Богданова и командарм 24-й не имеют связи с частями и своевременно не знают, что делается у них на переднем крае».

Дальше еще одно существенное дополнение:

«Группа тов. Качалова сегодня, 24 июля, второй день ведет бой в районе к югу от Починка» (ЦАМО РФ. Ф. 246. Оп. 12928. Д. 2. Л. 41).

Как пишет Константин Симонов, «в ту ночь с 24 на 25 июля, когда мы возвращались из 355-го полка к Ракутину и искали его, из штаба фронта пришли начальнику штаба армии и Ракутину сразу две гневные телеграммы с требованием “уничтожить противника районе Ельни”» (Разные дни войны. Т. I, гл. 8).

Командование 19-й дивизии для обеспечения левого фланга своего полка выслало заслон из двух батальонов. «Пропуская шедшие к переднему краю колонны, — пишет в своих воспоминаниях начальник штаба дивизии Данилович, — мы с майором Утвенко беседовали на обочине дороги, уточняя районы обороны для стрелковых батальонов. Поредевшие роты, усталые и измученные непрерывными боями, спокойно, без шума проходили мимо нас».

По приказу командарма Ракутина из 204-го полка майора Сидорова 102-й танковой дивизии для поддержки наступления полка Утвенко были выделены семь танков — один KB, один Т-34, два БТ-5 и три Т-26.

Редактор газеты «За честь Родины» батальонный комиссар Ильин для освещения намечавшегося события командировал в 19-ю дивизию корреспондентскую бригаду.

Специальные корреспонденты Величко, Белкин и Климов прибыли в дивизию на рассвете. Генерал-майор Котельников на своем командном пункте познакомил их с боевой обстановкой и разрешил побывать и у артиллеристов, поддерживающих наступление, и в полку майора Утвенко, между прочим заметив:

— Командир полка часто во время боя забывает о личной опасности, идет туда, где самое пекло. Я ему несколько раз советовал быть осторожнее, а он обещает и забывает.

Политрук Василий Величко, который по возрасту и служебному положению был старшим в корреспондентской бригаде, чуть заметно улыбнулся: ему тоже давали подобные советы, а он уже несколько раз ходил в атаку. Генерал и сам был не из трусливого десятка, но его никогда не покидала ответственность за жизни людей, подчиненных ему, он старался воевать не числом, а умением, благодаря чему после недельных кровопролитных боев удалось сохранить боеспособность дивизии, не получившей за это время ни одного человека пополнения. Неслучайно в военном обиходе появились такие понятия, как остатки роты, остатки батальона. Многие отделения и взводы уже исчезли без остатков. Потому и сейчас, ответив на вопросы корреспондентов и передавая их под зоркий глаз комиссара дивизии Василия Ивановича Дружинина, генерал Котельников напомнил:

— Допустить только на командный пункт полка, в батальоны во время боя ни в коем случае.

Корреспондент Василий Арсеньевич Величко и командир полка Александр Иванович Утвенко мгновенно нашли общий язык: уж очень много оказалось у них схожего.

Василий Арсеньевич был всего на три года моложе Утвенко. Родился он в 1908 году в семье украинца, переселившегося в начале века в село Новинское Змеиногорского уезда Алтайского края. Семья была богатая, зажиточная, но когда Василию исполнилось три года, отец умер, матери было трудно справляться с крестьянским хозяйством, и оно стало рушиться. Потом мать вышла замуж за вдовца, но семья, созданная из двух несчастных семей, жила бедно. Василий с семи лет стал работать подпаском, а в марте 1920 года вступил в комсомол, искренне поверил в возможности рабоче-крестьянской власти творить добро людям и всеми силами помогал ей. Сначала с оружием защищал от банды какого-то атамана свое родное село, потом служил в частях особого назначения, был вторым номером пулеметчика. Однажды решил попасть в армию Буденного и отправился из Сибири на Западный фронт, но с поезда сняли — мол, молод еще, направили работать в местные органы государственной власти.

Работал так, как понимал свой долг. Участвовал в изъятии кулацкого хлеба, проводил неделю сухаря, ходил по самым далеким стойбищам малых сибирских народов в качестве пропагандиста новой жизни, записывал сибирские легенды, стал заниматься журналистикой. Перед войной участвовал в научной экспедиции на Ямал и описал это путешествие в путевых очерках. И вот теперь — корреспондент армейской газеты. Боевое крещение принял вместе с воинами 785-го стрелкового полка подполковника Койды 166-й Томской стрелковой дивизии, которая по приказу Ставки была выдвинута с берегов Днепра, занимаемых 24-й армией, на север Смоленской области, в район озера Щучье, и 19 июля с ходу вступила в бой.

Александр Иванович Утвенко родился в 1905 году в селе Давит Брусиловского района Киевской области, окончил сельскую школу, занимался хлебопашеством, а в октябре 1924 года поступил на службу в РККА, в 1927 году стал командиром взвода, окончил школу красных командиров в Харькове. Служил в Орловском военном округе, участвовал в развертывании полков 19-й в самостоятельные дивизии, в 1939 году принял 315-й полк, которым теперь командует в боевой обстановке.

Чистокровный украинец Утвенко, перемешивая русские и украинские слова, обрушил на сибирского украинца массу примеров самоотверженных, может быть даже героических поступков, совершенных воинами его полка.

— Взвод сержанта Оськина ворвался в немецкие окопы и колотил, кромсал фашистских гадов прямо в их змеиных гнездах, — рассказывал он. — Старший лейтенант Дубинин и восемь стрелков сутки вели бой в окружении, но прорвались к своим и по пути уничтожили один фашистский танк. У майора Толоквадзе есть четвертая рота, ее прозвали ротой героев, командует ротой лейтенант Некрасов.

Корреспонденты, несмотря на запрет комдива, побывали на передовой в батальоне Толоквадзе. Вот какую картину, запомнившуюся в этот день политруку Величко, сохранила пожелтевшая газетная страница:

«Утро.

В подразделениях приказ: готовиться к атаке на новые пункты, на новые села, захваченные варварами, загаженные как саранчой.

Подразделение майора Толоквадзе уже исполняет приказ.

Майор — сильный, спокойный грузин. Его голос ровен, властен. Он отдает распоряжение и добавляет:

— Спокойно… Спокойно…

Над головой его поют пули, режут воздух снаряды, свистят певучие мины.

Восьмой день разгорается».

У артиллеристов, точнее, в 103-м гаубичном артиллерийском полку майора Григория Захаровича Асатурова, свои герои — красноармейцы Золотухин, Суригин, Зибарев, Чуквардин… Самая героическая — третья батарея лейтенанта Будко. В том же очерке Василий Величко рассказал и об этой батарее.

«День жаркий.

Командир гаубичной батареи Будко еле успевает вытирать пот. Огонь ведется бешеным темпом.

Вот уже сбита одиннадцатая цель. А цели каковы?

Цель № 6 — колонна мотоциклистов, боеприпасов — уничтожена.

Цель № 7 — батарея противника — взлетела на воздух.

Наводчик записывает на щите орудия:

— 12.

Это цель особая: навек замолчали гаубицы фашистов. И вдруг в небе показалась эскадрилья немецких бомбардировщиков. Она шла прямо на батарею Будко. Началась бомбежка с пике.

— Шуму будет — не оберешься, — заметил Будко.

Ни один человек не покинул орудий. Бомбежка была гулкой, барабанной и с виду грозной.

Но… ушли бомбардировщики и наводчики написали на щитах орудий:

— 13.

И вновь загрохотали гаубицы. Вновь заработали расчеты: бомбежка не сделала ни одной царапины на людях и орудиях».

Итог дня — занятие в районе Андреева колодца упоминавшейся выше высоты, что вызвало немалую радость и у тех, кто ее занимал, и у тех, кто содействовал им. Это был первый успех на участке 19-й дивизии. Газета броско провозгласила: слава бойцам Утвенко. Многим из них это была вечная память.

Сколько погибло стрелков-красноармейцев, документами не зафиксировано. Но точно известно, что из боя у Андреева колодца не вернулись на сборный пункт все семь танков, поддерживавших полк Утвенко. Не было потерь лишь у артиллеристов майора Асатурова.

В течение всего дня участвовали в бою и другие подразделения танкового полка. Четырнадцать боевых машин под командованием начальника штаба полка Новицкого наступали с 282-м стрелковым полком майора Батлука, действовавшим в тесном взаимодействии с 355-м полком Шварева 100-й дивизии. Танкисты наносили удар в направлении на деревню Лаврове Не зная местности и не имея конкретных целей, танковая группа не дошла до переднего края обороны противника, застряв в болоте. Здесь же она была расстреляна и сожжена. На сборный пункт возвратились только два танка. Двенадцать боевых машин (пять Т-26 и семь БТ-5) навсегда вышли из строя. В бою погибли пятнадцать танкистов, трое получили ранения, в том числе капитан Новицкий. Пропали без вести восемнадцать человек.

В 355-м стрелковом полку полковника Шварева утром еще не было боеприпасов и не были вывезены раненые. В лесу, в тени деревьев, 183 человека ждали более существенной медицинской помощи, чем та, которую им оказали санитары полевого перевязочного пункта. Комбриг Кончиц, командовавший группой войск северного направления, вынужден был отправить начальнику штаба 100-й стрелковой дивизии полковнику Груздеву следующую записку:

«Требую немедленного укомплектования полка до штата вооружением, боеприпасами и эвакуировать раненых. 7.15.25.7.41 г. Комбриг Кончиц» (ЦАМО РФ. ф. 1043. Оп. 1. Д. 2. Л. 129).

К 12 часам в полк прибыли пять автомашин с боеприпасами. Шварев приказал командирам батальонов уже сегодня быть готовыми к бою, организовать разведку противника в Ушакове. В 20 часов полковник Шварев, комиссар Гутник, начальник штаба Багдасаров подписали боевой приказ № 11, согласно которому в 21.00 полк перешел в наступление с задачей овладеть деревней Ушаково, на северной и северо-западной окраинах которой, как установила разведка, немцы успели создать оборонительный рубеж.

Командование 355-го полка не рассчитывало на мгновенный успех. С наступлением темноты батальоны продолжили бой, который шел всю ночь.

Немецкое командование, хотя войска 24-й армии продолжали нести большие потери, по-прежнему было недовольно. Командующий группой армий «Центр» шестидесятипятилетний фельдмаршал Федор фон Бок 25 июля, принимая у себя в штабе в городе Борисове начальника штаба Верховного главнокомандования гитлеровских войск фельдмаршала Кейтеля, прослезился: «Советские войска контратакуют у Ельни… Котел у Смоленска полностью закрыть невозможно». (Безыменский Л. Укрощение «Тайфуна». С. 10).

Однако немцы не собирались уходить из города. Авиационная разведка несколько подвела двух маршалов Советского Союза.

Командование же 24-й армии продолжало верить в близкий успех. Планируя боевые действия на очередной день, оно констатировало: «Противник под воздействием нашей авиации и артиллерии готовится к отходу в западном направлении» (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1.Д.4.Л. 112).

Основанием для такого заключения в какой-то степени могли быть успехи полка Утвенко, занявшего безымянную высоту у Андреева колодца, но решающего значения они не имели.

 

ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ

Суббота, 26 июля

Частный боевой приказ № 03, подписанный Ракутиным и поступивший в войска ночью, ставил перед группой войск 24-й армии, действовавшей на ельнинском направлении, жесткую задачу: «Решительной атакой 26.7.41 г. окружить противника в районе Ельня, уничтожить его группу, организовав преследование его отходящих частей». (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 4, лл.112–113.)

В подчинение командиру 19-й стрелковой дивизии переходили мотострелковый полк 103-й моторизованной дивизии, половина стрелкового полка 50-й стрелковой дивизии и группа танков 102-й танковой дивизии. 120-я стрелковая дивизия генерал-майора Петрова и 19-я стрелковая генерал-майора Котельникова должны были атаковать противника на рубежах Ярославль — Холмы и Клемятино — Красное, обойти Ельню с северо-востока и юго-востока.

355-му стрелковому полку Шварева с группой танков предстояло атаковать и уничтожить противника в районе Ушакова, в дальнейшем продвигаться на Перганово и Иванево, совместно со 120-й и 19-й дивизиями окружить и уничтожить ельнинскую группировку противника.

107-я стрелковая дивизия полковника Миронова не менее чем одним стрелковым батальоном с подвижной группой до одной батареи полевой артиллерии должна была атаковать противника в направлении Садки — Курнесово — Иванево, взаимодействуя по окружению Ельни с 355-м полком, «одновременно уничтожая подвижными отрядами отходящие на запад группы противника согласно данным ранее указаниям по этому вопросу».

Артиллерийские полки в течение часа перед началом атаки должны были подавить своим огнем противотанковую оборону противника на переднем крае, уничтожить огневые гнезда на опушках леса у деревни Еремино, а также у деревень Ушаково, Клемятино, Красное, противотанковую оборону в городе Ельне.

Ох уж эти планы, ох уж эти приказы! Хорошо они выглядят на бумаге, да не так все получалось в фронтовой действительности.

Начало атаки было назначено на семь часов утра, но в 7 часов 35 минут штаб 19-й дивизии получил следующую записку: «Общее наступление начать не в 7 часов, а в 10 часов, повторяю: 10 часов 26.7.41 г. Ракутин. 26.7.41 г». (там же. Л. 121).

Судя по архивным материалам, записка эта не опоздала к исполнителям. Перенос начала атаки, пожалуй, был сделан по просьбе командиров дивизий, которым давалось очень мало времени на ее подготовку. И все же ценой неизмеримых усилий наступающих войск к вечеру был закреплен маленький предыдущий успех и достигнут некоторый новый, но не тот, которого ждали, готовя приказы, но дававший повод надеяться на перелом в ходе боевых действий. Об этом очень точно и ясно рассказывают документы, написанные под грохот канонады самими участниками боев.

«Боевое донесение № 3 штаба 355-го полка, лес 200 м. восточнее Кашкино, к 23.30 26.7.41 г.

1. В 21.00 25.7.41 г. полк перешел в наступление с задачей овладеть Ушаково. К 7.00 26.7.41 г. полк овладел: первый стрелковый батальон — Ушаково, второй стрелковый батальон — высота 238,8, третий стрелковый батальон сосредоточился в лесу восточнее Шумкино — Печки.

2. В 7.00 26.7.41 г. противник из района Артель перешел в контратаку при поддержке 8-ю танками и усиленным огнем легкой и тяжелой артиллерии.

3. В 8.00 полк был подвергнут бомбежке, в основном 3-й батальон, авиацией противника в количестве около 10 бомбардировщиков, сброшено 8 бомб. К 8.30 полк отошел и занял первоначальное положение.

В 13.00 полк повторил атаку на Ушаково, имея в своем составе прибывший батальон 630-го стрелкового полка. К 16.00 полк овладел высотой 238,8, северной и северо-восточной окраинами Ушаково. В 18.00 противник при поддержке 7-ю тяжелыми танками контратаковал полк. К 21.00 полк отошел на исходное положение.

4. Сосед справа — 586-й сп — обороняется на участке Каськово — Калита, к 15.00 26.7.41 г. высылает усиленный батальон по маршруту Калита — Ведерники — Казанка — Некрасово — Нерыбино, сосредотачиваясь в районе хут. Токарево, Лысовка, Битяковка.

Сосед слева — 282-й сп — в районе д. Пожогино.

5. В 16.00 26.7.41 г. полковой разведкой и опросом местных жителей установлено скопление неприятельской механизированной части в районе Семешино и овраге восточнее, штаб части — в Семешино.

Шварев, Багдасаров» (ЦАМО РФ. Ф. 1043. Оп. 1. Д. 2. Л. 136).

«Оперсводка № 12 штаба 19-й сд, хутора Покровские, к 24.00 26.7.41 г.

1. Перед фронтом дивизии обороняются небольшие, но достаточно сильные отряды. Оборона организована отдельными очагами, которые поддерживаются из глубины артиллерией.

2. Одновременно противник, искусно маневрируя, выставляет сильные отряды на пути движения наших войск.

3. К 20.00 части дивизии вышли:

приданный 102-й мсп и 282-й сп — 1 км юго-западнее высоты 235,3. Встречают перед собой огневое сопротивление противника. Полки закрепились на достигнутых рубежах, готовясь к атаке.

315-й сп к 21.15 вышел на рубеж Выдрино — Клемятино. Полк вел тяжелые бои с двумя ротами пехоты, поддержанными из глубины до дивизиона артиллерии, продвигался под сильным ружейно-пулеметным и артиллерийским огнем. За день боя восемь раз полк был атакован бомбардировщиками противника и расстреливался из пулеметов на бреющем полете. Повторной атакой занят х. Клемятино.

Командир полка майор Утвенко показал высокое мужество и твердость воли в критические минуты боя в управлении полком. Штыковой контратакой противник был опрокинут на высотах у Выдрино и Клемятино. 32-й сп к исходу 26.7 вышел на рубеж Красное, имея перед собой около роты противника, так же поддержанной из глубины артиллерией и минометами. В результате бомбардировки полк понес потери, главным образом ранеными. К 20.00 прибыло свыше 400 человек, ранее самовольно ускользнувших с поля боя.

4. Авиация противника в боях с наземными войсками особенную активность проявила после 18 часов, действуя шестерками и десятками. Отдельные самолеты расстреливают наши командирские автомашины. Перед налетом бомбардировщиков прилетает разведсамолет “Фокке-вульф”.

5. Сосед справа — 355-й сп, севернее д. Еремино. Сосед слева — 401-й сп, севернее д. Коноплянка.

6. Штадив — хут. Покровские.

7. В течение дня очень плохо работала проводная связь вверх и вниз.

8. В дивизию не поступили транспорта с 122- и 152-миллиметровыми снарядами. На предстоящий день боя 27.7.41 г. снарядов к 122-мм и 152-мм гаубицам нет, бой вести нечем.

9. Потери и трофеи выясняются. Пленных нет. Начштадив Данилович» (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 8. Л. 12).

* * *

Из оперсводки № 26 штаба 24-й армии, Семлево, к 6.00 27.7.41 г.

24-я армия ведет упорные бои за овладение Ельней. На ельнинском направлении действуют части 10-й тд противника, поддерживаемые непрерывными действиями авиации.

По состоянию на 15.00 26.7.41 г. успех обозначился в группе Кончица в направлении Ушаково, Корытно, а полк 103-й тд и остатки 282-го сп в направлении Лаврово — временный успех.

По 120-й сд, 105-й тд и 106-й мд сведений не поступало.

В 10.00 26.7. танковый отряд в составе семи машин под командованием лейтенанта Кима атаковал противника в направлении Лаврово, Еремино, после атаки вернулось только два танка.

103-й мсп имеет до 50 процентов потерь.

В 19.00 дано распоряжение сводному батальону 102-й тд (Суханове) войти в оперативное подчинение командира 103-го мсп.

Танковые батальоны 102-й тд, приданные стрелковым дивизиям, вели бои на своих участках.

Части 100-й сд (без 355-го сп) продолжают доукомплектовываться людским составом и материальной частью в районе лесов севернее д. Волочек, северо-восточнее д. Подмошье — 1,5 км, севернее д. Грюково — 1 км, западнее д. Грюково — 800 м. Штаб дивизии — лес западнее д. Грюково — 1 км.

Глинский, Березкин, Шагал».

* * *

Документы свидетельствуют: опять день был жаркий во всех отношениях. Командование армии даже малые успехи приняло одобрительно. Потери были большие, появилось такое понятие, как остатки полка. Одновременно зафиксирована масса самоотверженных поступков красноармейцев и командиров. В 19-й дивизии, например, первый номер расчета станкового пулемета из 3-й пульроты 315-го полка Кипкало уничтожил три крупные огневые точки противника. Когда из пулеметного расчета он остался один, сам таскал на себе пулемет и коробки с лентами, продолжая огонь по противнику. Политрук первой пульроты 282-го стрелкового полка младший политрук Кныш, заметив во время боя, как полностью выбыл пулеметный расчет, сам лег за станковый пулемет и, отлично владея им, нанес врагу большие потери.

Немецкое командование почувствовало силу ударов Красной Армии под Ельней.

Гудериан записал в своем дневнике:

«26 июля русские продолжали свое наступление в районе Ельни. Я попросил командование перебросить на ельнинскую дугу 268-ю пехотную дивизию для того, чтобы усилить этот участок фронта и дать возможность танковым войскам отдохнуть и привести в порядок материальную часть, в чем они настоятельно нуждались после длительных маршей и ожесточенных боев».

В журнале боевых действий группы фашистских армий «Центр» появилась следующая запись:

«26 июля. Восточнее Ельни стоит особая боевая группа в составе четырех стрелковых дивизий и одной танковой… Перед правым флангом 3-й танковой группы действует 24-я армия. На основании наблюдений можно заключить, что противнику удалось создать новый фронт с целью задержать наступление наших частей на восток и освободить свои войска, находящиеся под Смоленском. Отмечается активная деятельность авиации противника против наземных войск».

Здесь все правильно, только несколько преувеличено. Восточнее Ельни, если объединить остатки полков, не набралось бы четырех стрелковых и одной танковой дивизий. А перед танковой группой Готта действовала не вся 24-я армия, а три ее дивизии, составлявшие группу генерал-лейтенанта Калинина.

Генерал-майор Ракутин, организуя бои за Ельню, по-прежнему продолжал опекать автомагистраль Москва — Минск и Старую Смоленскую дорогу. По его приказу в этот день 6-я Московская дивизия народного ополчения передислоцировалась на правый берег реки Ужа в ее нижнем течении, от деревни Лебедево до деревни Крутица.

Трудно было нашим, но застонали и немцы. Переполошились захватчики, заговорили, зашумели. У фюрера, как пишет Гальдер, в этот день с 18.00 до 20.15 шли возбужденные прения «по вопросу упущенной возможности окружения противника».

В штабе 24-й армии в это время приступили к выработке действий на предстоящий день.

 

ДЕНЬ ДЕСЯТЫЙ

Воскресенье, 27 июля

Стремясь во что бы то ни стало выполнить приказ фронта, командарм Ракутин, начальник политотдела армии Абрамов и начальник штаба оперативной группы Иванов в полночь подписали боевой приказ № 04.

«Задачей северной группы войск на ельнинском направлении, — говорилось в нем, — является продолжение решительной атаки с развитием успеха, достигнутого за день 26.7, с конечной целью: окружить и уничтожить противника в районе Ельни».

Через некоторое время в развитие этого приказа появилось приказание № 1 штаба оперативной группы, а в семь часов утра Ракутин, Абрамов, Иванов подписали частный боевой приказ № 05, содержавший дополнительные указания по перегруппировке частей и определявший некоторые новые направления их боевых действий (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 4. Л. 131–134).

В шесть часов утра, как предусматривалось, заработала тяжелая армейская артиллерия. От разрывов ее снарядов заволокло черным дымом деревни Юрьево, Еремино, Ушаково, Лугиново, Клемятино, Пауково, Коноплянку, вздыбилась земля по всему пространству между ними. В этих местах, по данным разведки, находились огневые позиции немецкой артиллерии и отдельных минометных групп. Их необходимо было уничтожить или подавить, хотя бы на какое-то время вывести из строя.

В семь часов утра по всему фронту ельнинской дуги советские войска должны были перейти в наступление. Но этого не произошло, так как за короткую ночь не все смогли подготовиться.

355-й стрелковый полк Шварева 100-й дивизии действовал совместно с третьим батальоном капитана Козина из 586-го полка 107-й стрелковой дивизии. Задача прежняя: уничтожить противника в районе Ушакова и продвинуться в направлении Перганово — Иванево. Полковник Шварев, конкретизируя задачи своих батальонов, назначил наступление на одиннадцать часов с получасовой, с 10 часов 30 минут, артподготовкой.

Бойцы, те, кто сражался под Минском, и те, кто влился в их ряды в составе недавнего пополнения, действовали решительно и осторожно, сломя голову под огонь противника не бросались, но когда требовалось, себя не щадили.

В разгар боя фашистам удалось прорваться на позиции второго батальона. Вражеские танки утюжили окопы, угрожая выйти в тыл полка. Стрелки, не сдвинувшись с места, продолжали вести огонь, пытались подорвать танки фанатами. Обстановка оказалась чрезвычайно сложной. И в этот критический момент на позициях появились со своей пушкой Алексей Кухарь и Иван Роженко. Меткими выстрелами они подбили три танка, но сами оказались в окружении фашистских автоматчиков.

— Русс Иван, сдавайся! — кричали завоеватели.

— Русские прусских всегда били! — прохрипел раненый Роженко и условным сигналом вызвал на себя огонь своей батареи. Шквал огня разметал гитлеровцев. Погибли и отважные артиллеристы.

В это время и пришел на помощь уже немногочисленному 355-му полку батальон капитана Козина. Его стрелковые роты, поддерживаемые огнем минометной и пулеметной рот и артиллерии 355-го полка, перешли в контратаку.

Первыми появились на поле боя, как пишет Нестор Козин в своей книге «Гвардейцы в боях», коммунисты и комсомольцы, возглавляемые политруком Никифоровым. В рукопашной схватке, оставив на поле боя убитых и раненых, атакующие цепи врага были разгромлены. Но Ушаково взять не удалось.

«Если говорить правду, — пишет далее Козин, — в рукопашной схватываются только те, которые не успели перестрелять друг друга при сближении. А оставались те, кто не стрелял в одну и ту же цель два раза.

Да, каждая рукопашная схватка (которой немцы боялись и зачастую не выдерживали) — это судорожное объятие со смертью, из которого надо не только вырваться, но и победить…»

В штабе 100-й стрелковой дивизии вечером подсчитали потери 355-го полка с 24 по 27 июля: 642 человека, в том числе убито — 161, ранено — 419, пропало без вести — 62 (ЦАМО РФ. Ф. 1043. Оп. 1.Д.2.Л. 168).

Во взаимодействии с 355-м стрелковым полком, слева от него, наступали части 103-й моторизованной дивизии с приданными ей остатками 282-го стрелкового полка и сводным стрелковым батальоном 100-й дивизии. На их участке наносился главный удар в направлении Софиевка, Перганово, северо-западная окраина Ельни. Одновременно им предстояло сковать действия противника в направлении Лаврово, Логиново, Шилово, Ярославль.

Все подразделения действовали решительно, напористо. В газете и в официальных документах запечатлено много смелых, отчаянных поступков воинов, но противник, огорченный вчерашними неудачами, со своей стороны сделал все, чтобы отразить атаки русских.

В связи с большими потерями личного состава и материальной части в предыдущих боях 32-му полку майора Шитова и 315-му полку майора Утвенко задачи на наступление не ставились. На своих участках они активно сковывали противника, не давали ему перебросить свои войска на участок 103-й дивизии и приданных ей частей, наносивших удар на главном направлении.

120-я стрелковая дивизия, 105-я и 106-я танковые дивизии, переименованные из-за отсутствия танков в моторизованные, а фактически являвшиеся некомплектными стрелковыми, хотя и действовали активно, вперед не продвинулись.

Общий итог дня оказался крайне неутешительным. Слабо подготовленное наступление не дало желаемого результата. Штабы дивизий и полков, получив вечером боевое распоряжение на наступление, которое должно начаться с рассветом следующего дня, не успели отработать взаимодействие различных родов войск, пополнить запасы боеприпасов, определить цели и т. д.

Некоторые командиры стали роптать: мол, в батальонах и ротах остается времени только на подачу команды для атаки. Да и противник привык к таким методам ведения войны. Захваченные пленные утверждали, что на рассвете каждого дня они ожидали наступления русских и готовились к его отражению.

Исходя из всех этих посылок, командарм Ракутин приказал войскам оперативной группы ельнинского направления перейти к прочной обороне с задачей не допустить прорыва противника в восточном, северо-восточном и юго-восточном направлениях. Поздней ночью в штабы дивизий было доставлено следующее письменное распоряжение: «Войска тщательно подготовить к ночной атаке на 30.7, дав необходимый отдых 28 и 29.7. К 1.00 30.7 быть готовым. Командующий 24-й армией Ракутин».

Возможно, что это решение подсказал командующий Фронтом резервных армий генерал-лейтенант Богданов, которому передали содержание состоявшегося в этот день разговора начальника Генерального штаба генерала армии Жукова с представителем Ставки на Западном фронте маршалом Шапошниковым. Высказав неудовлетворение тем, что стоят на месте ударные группы Качалова, Калинина, Хоменко, Жуков перешел на разговор относительно Ельни.

— Не растреплет ли 24-я армия части в непрерывных и при этом неорганизованных атаках? — спросил он. — Не лучше ли ей применять больше уничтожение огнем, о чем я вам вчера передавал…

— Вполне с вами согласен. Кроме вашего разговора я читал ваше указание Богданову и вполне с ним согласен, — сказал в ответ маршал Шапошников.

Этот разговор, возможно, и послужил Ракутину основанием для предоставления отдыха войскам ельнинского направления. О таком отдыхе для своих войск Гудериан, как помнит читатель, заговорил еще вчера. Жуков словно интуитивно угадал мысли противника. Но не все. Задумка у Гудериана была более агрессивная.

«27 июля я вместе со своим начальником штаба подполковником фон Либенштейном, — пишет Гудериан в дневнике, — вылетел в Борисов (где располагался штаб группы армий) для получения указаний о дальнейшем развитии операций и для доклада о положении своих войск…»

 

ДЕНЬ ОДИННАДЦАТЫЙ

Понедельник, 28 июля

Что такое отдых на передовой? Конечно, давался он не для того, чтобы можно было сходить к куме в гости или посидеть с другом за кружкой пива. Отдых на передовой — это усиленная подготовка к более мощному, более стремительному наступлению. Безусловно, подготовка наступления все же легче, чем само наступление. Можно было заняться и собственной личностью: помыться, побриться, даже в баньке попариться, одежку с обувкой с помощью интендантской службы привести в порядок, личное оружие и боевую технику отладить так, чтобы в бою не отказали, отремонтировать вышедшие из строя машины… Создать надежный запас боеприпасов… Если командиры прикажут, сменить позиции, выражаясь военным языком, произвести перегруппировку сил. И при этом надо держать ухо востро с противником, не подать вида, что ты отдыхаешь, быть готовым пресечь его коварные задумки, если он вдруг пожелает испортить тебе долгожданную передышку. А еще — разведка… Разведка в тылу, разведка наблюдением, разведка боем.

Очень много проблем надо решить военным людям во время отдыха на передовой…

Командарм Ракутин, штаб армии, командующие родами войск стремились за двое суток как можно лучше подготовить очередное наступление.

Был сделан вывод, что активными действиями наших войск в предыдущие дни противник скован и, за исключением авиации, ведет себя пассивно. Только в отдельных случаях он переходит в контратаки и производит диверсионные вылазки.

Создавалось мнение, что на территории Ельнинского района немецко-фашистские войска перешли к обороне. Рубеж этой обороны — довольно протяженный. Начинался он от деревни Картино и тянулся через лес южнее Лаврова, через поля и перелески деревень Чужумово, Выдрино, Клемятино, высоту 254,1, деревни Коноплянка, Пронино, Коробы, Портки, Седлецкий починок, Варушкино, восточная опушка леса западнее хутора Варушкино, Мурашкино. Таковы контуры дуги, занимаемой, как считали в штабе 24-й армии, частями 10-й танковой дивизии противника, хотя в действительности, как указывалось выше в цитатах из Гудериана, стояла там более мощная группа фашистских войск.

По всей этой дуге, по оценкам штабов частей и штаба 24-й армии, сплошного фронта не было. Система обороны строилась на принципе отдельных узлов сопротивления.

Эти отдельные узлы сопротивления должна была ночной атакой разгромить и уничтожить оперативная группа войск 24-й армии (не вся армия!). Границы действий опергуппы определились справа по реке Ужа, где занимала оборону 107-я стрелковая дивизия, слева — по реке Деснок, за которой держала оборону 53-я стрелковая дивизия 43-й армии, выдвинутой на участок фронта, подготовленный войсками 28-й армии Качалова.

В составе оперативной группы выделялись три группы: северная ударная, центральная и южная.

В северную ударную группу включались полки 103-й моторизованной дивизии, 355-й стрелковый полк 100-й дивизии и батальон капитана Козина 107-й стрелковой дивизии. Командиром группы по-прежнему оставался комбриг Николай Иванович Кончиц, которому теперь для управления войсками приказано было использовать штаб 103-й дивизии. Войска группы уже к утру 29 июля должны были сосредоточиться на фронте Никифорове — Печки и в ночь на 30 июля атаковать противника на рубеже Митино, Быково, Ушаково, в дальнейшем наступать в направлении Печки, Картино, Перганово, Чанцово, к исходу дня овладеть северо-западной окраиной Ельни.

Левая граница северной ударной группы определялась населенными пунктами Гребенщшю, Серебрянка, Ходыкино, за которой начиналась зона действия центральной группы.

В центральную группу входили: 19-я, 120-я стрелковые и частично 105-я моторизованная дивизия, несколько дивизионов 305-го пушечного и 488-го корпусного артиллерийских полков. Эта группа в ночь на 30 июля должна была атаковать своими флангами с задачей: овладеть городом Ельней.

Южная группа в составе 106-й моторизованной дивизии, танковой группы 105-й моторизованной дивизии, дивизиона 305-го артиллерийского полка и 24-й минометной батареи должна была наступать на южную окраину Ельни и обойти ее с юго-запада.

«Атаку начинает пехота внезапно без артподготовки, — говорилось в приказе № 05 штаба опергруппы, подписанном в деревне Ежевица 28 июля в 15 часов. — Танки взаимодействуют с пехотой, причем танки в ночное время двигаются сзади пехоты в готовности с рассветом прорваться вперед для подавления или уничтожения огневых точек противника, мешающих продвижению пехоты. Артиллерии быть готовой в случае обнаружения противником нашей ночной атаки дать мощный огонь по огневой системе переднего края противника и второго его рубежа, для чего на данный случай установить сигналы ракет» (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 4. Л. 144).

Итак, задумана ночная атака по всему фронту оперативной группы. Как ее организовать, чтобы достигнуть желаемого результата? Командарм Ракутин приказал командирам дивизий и артиллерийских полков тщательно разведать оборону противника, более полно изучить организацию им системы огня.

В результате размышлений, обмена мнениями с начальником политотдела армии Абрамовым и начальником штаба опергруппы полковником Ивановым Ракутин принял решение создать диверсионно-разведывательные роты.

Командирам 19-й, 103-й, 120-й, 105-й и 106-й дивизий было дано указание отобрать из личного состава своих соединений по роте бойцов и командиров, готовых к выполнению любого задания командования, собрать их при штабах дивизий к утру 29 июля для получения задания. Было определено, что эти роты должны иметь на своем вооружении автоматы или самозарядные винтовки, ручные пулеметы из расчета один на трех человек, 10 гранат, ракеты, боеприпасов два-три комплекта, продовольствия на двое-трое суток.

Была разработана и подписана Ракутиным специальная инструкция по действиям диверсионно-разведывательных рот. В ней, в частности, указывалось, что ДРР формируются из бойцов и командиров, желающих добровольно выполнять специальные большой тактической и оперативной важности задания. Состав рот — не больше 120–150 человек (там же. Л. 139, 142).

Ракутин стремился заблаговременно устранить возможные заминки и погрешности, которые могут помешать проведению наступательной операции. Анализируя опыт предыдущих боев, он пришел к выводу, что в войсках его группы, действующих на ельнинском направлении, неудовлетворительными были связь, а также взаимодействие стрелковых подразделений и поддерживающей артиллерии. Явно неудовлетворительной признал он службу донесений. Никто из командиров частей и соединений не представил боевых донесений о результатах боя 26 июля.

Ракутина возмущало то, что, несмотря на его неоднократные устные замечания, по дорогам, тропам и без дорог продолжают уходить в тыл отдельные военнослужащие, группы, повозки, автомашины и боевая техника. Это он расценивал как свидетельство о явной неудовлетворительной борьбе с дезертирами и предателями, самовольно уходящими с поля боя. Возмущало командарма и то, что в тылах частей толклось очень много бездельников из подразделений и штабов, уклоняющихся от боя.

Впредь командарм не мог терпеть подобные факты. Вместе с официальными документами о подготовке наступления Ракутин и Абрамов направили командирам дивизий и полков, действующих на ельнинском направлении, служебную записку, в которой дали три важных приказания:

1. Данные о ходе боя представлять на командный пункт командарма через каждые два часа. Непредставление боевых донесений рассматривать как саботаж, препятствующий выполнению боевой задачи.

2. Организовать действенную борьбу с трусами, паникерами и дезертирами, обеспечив, чтобы ни один военнослужащий не покинул поле боя без приказа командира.

3. Немедленно очистить тылы и тыловые учреждения от болтающихся там людей, вернув их на свои места (там же. Л. 143).

Паника, охватившая войска Красной Армии в первые дни войны, хотя уже шел ее второй месяц, не уменьшилась. Основания для нее были. Несмотря на ожесточенные бои под Минском, под Могилевом и Витебском, под Смоленском и Кричевом, остановить противника не удалось. Очень уж далеко он вклинился в глубь нашей страны. И отступление продолжалось. Готовилась окончательно покинуть Смоленск сражавшаяся в полу окружении 16-я армия генерал-лейтенанта Лукина. Жестокие бои вела на Соловьевой переправе через Днепр и на берегах реки Вопь группа войск генерал-лейтенанта Рокоссовского.

В ночь с 28 на 29 июля был совершен ночной налет немецких самолетов на Москву. Хотя из 140 или 150 самолетов к городу прорвались четыре-пять, как тогда писали газеты, все же гул их был далеко слышен, в том числе и на ельнинской земле, оказавшейся в пламени большого сражения.

Не обеспечили стремительного прорыва в сторону Смоленска пять ударных армейских групп фронта. Они вели жестокие бои. Группа Качалова, которая была ближе других к ракутинским войскам, сражавшимся за Ельню, вела жестокие бои на подступах к Починку. Каждый день этих встречных боев был очень напряженным для 104-й танковой дивизии, ушедшей туда из-под Ельни. Ее 104-й мотострелковый полк только за два дня потерял убитыми и ранеными 473 человека (За строками. С. 112).

Словом, оснований для паники было достаточно. Рядовой боец, младший командир, хотя и не посвящен в общую картину боев, но из туманных сводок «Совинформбюро», стремившихся поселить в людях уверенность в том, что фашистскую Германию можно разбить и она будет разбита, иногда делали противоположные выводы. А паникер на поле боя — человек опасный.

К тому же некоторые стремились укрыться за спинами своих товарищей. Одни из них втихаря драпали в тыл, другие предпочитали отсидеться в кустах, третьи поняли, что ранение в какой-то степени спасает от смерти. Но откуда знать, ранит тебя сегодня шальная пуля или сразит наповал? Не лучше ли самому ранить себя? И появились самострелы, началось членовредительство. Не в массовом количестве, но все же…

А в бой надо идти с надежным человеком. Потому прибавлялось работы политрукам, врачам, особистам. Вполне естественным, например, был поступивший в этот день приказ штаба Фронта резервных армий, гласивший: обстоятельства требуют исключительно тщательной проверки личного состава в целях очищения от всего мешающего обеспечению победы над врагом.

Командование 24-й армии строило свои планы на основании данных собственной разведки и в соответствии с приказами вышестоящего командования. Однако ни фронт, ни армия не располагали точными данными о том, что замышлял противник. Его же интерес к ельнинскому выступу не ослабевал. В ходе визита Гудериана в Борисов, в штаб группы армий «Центр», были обсуждены и приняты к исполнению новые варианты боевых действий, в результате которых ельнинская дуга могла сослужить завоевателям добрую службу.

«Мне сообщили, — пишет Гудериан в “Воспоминаниях солдата”, — что Гитлер приказал 2-й армии и 2-й танковой группе наступать на Гомель. Кроме того, 2-й танковой группе дополнительно ставилась задача наступать в юго-западном направлении с целью окружения оставшихся в этом районе 8—10 русских дивизий.

…Я доложил командующему группой армий о своем решении наступать на Рославль с тем, чтобы захватить этот узел дорог, иметь возможность овладеть дорогами, идущими на восток, юг и юго-запад. Мое предложение было одобрено, и для его осуществления 2-й танковой группе были подчинены следующие соединения:

а) для наступления на Рославль — 7-й армейский корпус в составе 7, 23, 78 и 197-й пехотных дивизий и 9-й армейский корпус в составе 263, 292 и 137-й пехотных дивизий;

б) для смены нуждающихся в отдыхе и приведения в порядок танковых дивизий в районе ельнинской дуги — 20-й армейский корпус в составе 15-й и 268-й пехотных дивизий.

Танковая группа была выделена из состава 4-й армии, и мои войска отныне получили наименование: “Армейская группа Гудериана”».

Гудериан, направляя свои клинья на юг, намеревался прочно удерживать Ельню и при возможности использовать образовавшийся здесь выступ. А Ракутин надеялся в конце концов в ближайшие дни овладеть Ельней, считая, что ее обороняет одна 10-я танковая дивизия противника.

Командарм-24 держал связь с командирами всех дивизий, бывал в их штабах и на командных пунктах, с удовлетворением отмечал, что подготовка к решительному наступлению началась повсеместно.

355-й стрелковый полк, например, осуществил перегруппировку незамедлительно. Теперь он занял рубеж Кузнецы — Никифорове с задачей захватить рубеж Кузнецы — высота 221,4. Штаб полка обосновался в лесу, в двухстах метрах южнее деревни Гершино, а командный пункт наметили обустроить в роще, одним километром южнее деревни Черемисино. Полковник Шварев для усиления полка получил в свое подчинение один батальон 688-го стрелкового полка подполковника Иогана Генриховича Пяри из 103-й дивизии.

В самой 103-й дивизии готовился нанести главный удар 583-й стрелковый полк майора Дудкова. На его участке уже в этот день 98-й отдельный разведывательный батальон произвел разведку боем позиций противника в районе деревни Ушаково. Командовал батальоном уроженец села Шатой бывшей Чечено-Ингушской АССР капитан Сакка Бисаитович Висаитов, грамотный и отважный командир.

В 19-й стрелковой дивизии произошло знаменательное событие: она впервые получила пополнение. 32-й, 282-й и 315-й стрелковые полки получили почти до штатной численности личного состава. В маршевых ротах особо выделялись около восьмисот московских ополченцев, коммунистов и комсомольцев, по партийному призыву добровольно изъявивших желание пойти на фронт в качестве политбойцов.

Эти люди являлись прямой противоположностью паникерам и захребетникам. Они верили, что фашистов можно победить, смело шли в бой, жертвовали собой ради общего успеха.

 

ДЕНЬ ДВЕНАДЦАТЫЙ

Вторник, 29 июля

Второй день подготовки к решительному наступлению был похож на первый, являясь его логическим продолжением.

Водители полуторок и трехтонок везли на передовую боеприпасы и продовольствие, обмундирование и необходимое для оказания первой медицинской помощи — носилки, санитарные сумки, индивидуальные пакеты, спирт-сырец… Ночью ехали, не включая фар, днем — под прикрытием молодых березок, сосенок и елочек, приколоченных к бортам автомашин. Иногда сзади грузовиков громыхали легкие орудия. Изредка через сгоревшие дотла или полусгоревшие от бомбежек деревни проходили танки, возвращавшиеся из ремонтных мастерских.

Многие шоферы уже не раз побывали под бомбовыми ударами противника, под пулеметами обстрелами с его самолетов, да и под артиллерийским огнем у самой линии фронта.

На передовой подготовка шла без суеты, ровно и спокойно, велась всеми способами разведка.

Вглядываясь в поля и перелески, занятые фашистами, командир отделения разведчиков 106-го артиллерийского полка 106-й моторизованной дивизии младший сержант Анатолий Лиранцевич ни на минуту не забывал, что но ту сторону фронта, под Оршей, остался его родной поселок Копысь. Там фрицы теперь чувствуют себя полными хозяевами. А он два года не был в родных местах. В 1939-м году Оршанский райвоенкомат призвал его на службу в Красную Армию, направив далеко от дома. Там овладевал он ратным искусством, получил звание младшего сержанта, стал неплохим военным специалистом, а защищать свою родную Белоруссию не пришлось. Пока дивизия комплектовалась до штатов военного времени, пока выдвигалась на запад, несколько раз меняя маршрут, война прикатила на Смоленщину. И вот уже почти неделю его артиллерийский полк сражается под Ельней, по левую сторону железной дороги, если ехать из Спас-Деменска в направлении Смоленска, Орши.

Впереди, далеко впереди, место Копысь, а здесь, в полосе наступления дивизии, — деревня Варушкино. Там — враг и тут — враг.

К предстоящему наступлению надо разведать его оборону, выявить огневые точки, расположение обороняющейся пехоты. Разведчики уже четвертый час в бинокли наблюдали за противником. На рассвете, по перелескам и оврагам, под командованием младшего сержанта Ли-ранцевича они выдвинулись в сторону Варушкина, все, что удавалось обнаружить, считали, запоминали места расположения. На опушке леса заметили немецкую легковую автомашину. Она была повреждена разрывом нашего снаряда. Несколько минут наблюдали за ней: ни водителя, ни кого-нибудь из начальства не обнаружили. Анатолий Лиранцевич приказал бойцам оставаться на месте, быть готовыми в случае необходимости прикрыть его огнем, а сам решил обследовать брошенный транспорт. Ползком приблизился к «опелю»: никого поблизости нет. Заглянул внутрь: на заднем сиденье лежала кожаная сумка с картами и схемами. Находка оказалась кстати.

Возвратившись в расположение части, разведчики не только составили четкую схему обнаруженных огневых точек противника, но и представили немецкие карты с документами.

Командир пулеметного взвода младший лейтенант Дмитрий Васильевич Барсуков был на передовой всего второй день. До этого больше месяца со своим 688-м стрелковым полком, которым командовал подполковник Пяри, строил оборону в верхнем течении Днепра, затем находился в резерве, в тылу армии, и вот теперь надо брать Ушаково. Противник в ответ на вчерашнюю дерзкую вылазку разведчиков Висаитова со стороны 583-го полка сегодня сам решил проверить прочность обороны красных. На участке 688-го полка бой начался утром. Сдержать неожиданную атаку пришлось пулеметному взводу Барсукова. Необстрелянные красноармейцы в своем первом бою успешно справились с поставленной задачей, уничтожив пять огневых точек противника. Атака захлебнулась, завоеватели отползли в свои окопы.

А в 355-м полку Шварева было спокойно и даже празднично, В 100-ю дивизию, уже получившую известность в стране своими смелыми и решительными действиями по защите белорусской земли, пришло пять ящиков посылок от тружеников тыла. Они просили вручить подарки красноармейцам, которые находятся на передовой. Выполняя их волю, командование 100-й переправило посылки в шваревский полк. Носовые платки и кисеты командиры вручили наиболее отличившимся красноармейцам в последних боях, а печенье, сахар, конфеты, пачки чая отдали в роты на общее чаепитие.

Можно только догадываться, сколько улыбок, сколько острых шуток и душевной мужской теплоты вызвали эти немудреные подарки. А к ним еще были приложены письма с пожеланиями смелее бить ненавистного врага, и эти пожелания западали в солдатские души, вызывали воспоминания о своих семьях, побуждали тщательно готовиться к ответственному наступлению предстоящей ночью.

В часы желанного затишья агитаторы читали красноармейцам свежие газеты, проводили беседы о кичливых псах-рыцарях из Тевтонского ордена, о чудском Ледовом побоище, о Первой империалистической войне, тесно увязывая все это с обращением Военного совета армии. Среди большого разнообразия газет особой популярностью пользовалась своя армейская — «За честь Родины». Она призывала не давать врагу опомниться, уничтожать фашистскую нечисть до конца. В пример газета ставила артиллеристов майора Асатурова, которые накануне «обратили фашистских вояк в бегство». В заметке «Враг отступает» рассказывалось, как уже двенадцатый день артиллеристы-асатуровцы, отлично взаимодействуя с пехотой, успешно дерутся с заклятым врагом, отмечалось, что вместе с бойцами день и ночь не сходят с огневых позиций их командир Асатуров, комиссар полка Степанов и секретарь парторганизации Трофимов. «Они лично руководят боевыми операциями, — писал корреспондент П. Посполит, — и своей беззаветной храбростью воодушевляют бойцов и всех других командиров. Был день, когда враг отступил сразу на 8—10 километров. Обломки фашистских машин и орудий красноречиво свидетельствовали о меткости огня артиллеристов».

В ротах, получивших пополнение, второй день находился комиссар 19-й стрелковой дивизии, бригадный комиссар Василий Иванович Дружинин. Вместе со своим политаппаратом он готовил новичков к первому бою. Меньше двух суток выпало на их долю для того, чтобы привыкнуть к боевой обстановке, почувствовать близкое присутствие врага. Новобранцы держались бодро, никто носа не вешал, охотно вступали в разговоры с начальством, задавали много вопросов.

Один уже немолодой, лет сорока, боец из вчерашнего пополнения спросил Дружинина:

— Правда ли, товарищ бригадный комиссар, что Гитлер травками питается, ничего мясного в рот не берет?

— Это кто вам такое сказал? — улыбнувшись, поинтересовался комиссар.

— Многие так говорят, — поддержал смутившегося товарища другой новобранец, тоже из московских рабочих.

— Гитлер — самый настоящий людоед, и вся его армия — банда людоедов, — гневно ответил Дружинин, вглядываясь в лица бойцов.

Вокруг комиссара собралось больше десятка красноармейцев. Они жаждали общения. И Василий Иванович предложил:

— Вот и давайте побеседуем о бесноватом фюрере, который травками питается.

Комиссар пригласил бойцов на небольшую поляну, недалеко от траншей, скрытую зарослями ивового кустарника и высившимися над ним разлапистыми елями. Подождав, пока они рассаживались полукругом на траве, не выпуская из рук винтовок, он сел на поданный кем-то березовый чурбачок.

— Да, товарищи, Красная Армия ведет войну не с нормальными людьми, а с врагами всего человечества. Гитлеровцев никак нельзя назвать людьми, это людо-псы, людоеды двадцатого века. В качестве своей философии они используют гитлеровское учение из его книги «Майн кампф», что переводится как «Моя борьба». Это и есть настоящая библия людоедов. Гитлер хочет поставить немцев выше всех людей, населяющих разные государства. Вот посмотрите, сколько в нашей дивизии собрано красноармейцев различных национальностей, и всех он считает людьми низшей расы, которые должны выполнять только его фашистскую волю. А чтобы легче было управлять нами, он хочет уничтожить большинство советских людей. Он зверски поступает со славянскими народами, а евреев решил уничтожить полностью. Вот теперь решайте, чем питается бесноватый фюрер — травкой или человеческим мясом.

— Да-а-а, — вздохнули красноармейцы, а один, не тот, который задавал вопрос, и не тот, который его поддерживал, за всех ответил:

— Понятное дело, сам людоед и банда его людоедская.

— Да, товарищи, — продолжал Дружинин, — уничтожать людей по национальному признаку могут только людоеды. Гитлер, разжигая у немецкого народа расовую ненависть ко всем людям, лишает все другие народы права на нормальную человеческую жизнь. Они должны стать рабами и беспрекословно, как скот, работать на немецких капиталистов и помещиков. То есть Гитлер хочет превратить всех людей не немецкой национальности в рабочий скот, в быдло. Жить богато, жить в роскоши за счет других людей — это такая сумасбродная идея, которая не может родиться в нормальной голове. Это самое убедительное проявление современного людоедства.

Дружинин увлекся разговором. Он приводил исторические примеры крушения государств и целых империй, считавших своим правом покорять другие народы, говорил о преимуществах народной власти, ставшей возможной в России благодаря победе Великой Октябрьской социалистической революции.

Беседа комиссара заинтересовала слушавших его красноармейцев. Когда Дружинин закончил, послышались голоса:

— Мы так и знали… Бить их, гадов… Земли им мало!

Комиссар, довольный взаимным пониманием, стал задавать красноармейцам свои привычные вопросы — как накормлены, не трут ли сапоги, хватило ли патронов, как будем действовать в ночной атаке?

Переговорив обо всем, что считал важным перед боем, Дружинин неторопливо пошел в другую роту.

На артиллерийских позициях комиссар дивизии подошел к группе бойцов, внимательно слушавших политрука Муртазаева. Заметив своего начальника, он хотел встать, чтобы, как положено по уставу, доложить, но Дружинин взмахом руки остановил его, мол, продолжайте разговор, и сам сел рядом с красноармейцем с забинтованной левой рукой. В этой группе были уже обстрелянные бойцы.

Муртазаев чуть смутился, замешкался, но один из артиллеристов напомнил:

— Вы хотели рассказать нам, как воюют братья по прозвищу Львиные Сердца.

— Да-да, — оживился Муртазаев. — Они, эти Львиные Сердца, не совсем чтобы родные братья, а братья по духу… Было их четверо. Имен никто не знает. Одно имя: Львиные Сердца. А было так: шли танки в атаку, а за ними шли стрелки.

Комиссар Дружинин несколько раз слышал, как красноармейцы на перекурах рассказывают легенду о мужественных бойцах по прозвищу Львиные Сердца. Приезжавший в дивизию корреспондент Василий Величко, услышав ее от одного из политруков, записал понравившуюся ему небылицу и напечатал в газете «За честь Родины». И вот легенда с газетной полосы возвращается опять к красноармейцам, которые, возможно, потом сами будут рассказывать ее в часы фронтового досуга.

Василий Иванович решил послушать легенду в исполнении Муртазаева, очень храброго и дельного политрука. Преодолев волнение, вызванное присутствием вышестоящего начальника, Муртазаев продолжил свой рассказ спокойно, без акцента:

— Четверо прыгнули на один танк и залегли по бокам. Идет танк, топчет бешеных собак, рвет их в клочья, а четверо бьют из ружей. Невредимы, не берет их фашистский огонь, за Родину идут, от великой любви к ней. Вошел танк в само гнездо разбойничье — в окопы, и начал давить собак, мять, в землю вдавливать. Тут четверо и взяли гранаты. Рвут сволочей, кишки на ветер летят. «Рус! Рус!» — кричат фашисты, бегут прочь.

Муртазаев обвел взглядом притихших бойцов, понял: слушают с интересом. И продолжил:

— Один фашистский вояка со страху схватил за ноги нашего стрелка, но не оторвать от танка красного бойца — к железу прикипел, как к родимой земле. Если тащить — значит, всю землю поднимать надо.

Муртазаев перевел дыхание. Из слушателей никто даже не шевельнулся.

— Немало побили Львиные Сердца мракобесов, — уже другим, несколько повеселевшим голосом продолжил он: — Кончилось дело. Пришел танк на место. Видят Львиные Сердца: один из них убит. Трое не плакали, сердца еще больше накалили, каски над товарищем сняли. И тут они обернулись, чтобы поглядеть на свою Родину, туда, где Сталин. Отвернулись и видят: четвертый стоит такой же, как был, — родная земля дала. И поняли тут все, что Львиные Сердца никогда врагу не побить!

Муртазаев закончил легенду с воодушевлением. Бойцы молчали, ждали, что еще скажет политрук. Но в разговор вмешался Дружинин.

— Без малого две недели сражается наша дивизия у стен старинного русского города Ельни, — сказал он, — и вот теперь прислала сюда родная земля подмогу. Те, кто прибыл на днях к нам, и есть новые Львиные Сердца. Фашистам не удастся победить свободный советский народ. Будет им тут, на смоленской земле, новое Бородато.

Прощаясь с красноармейцами, комиссар Дружинин пожелал им, чтобы в предстоящем бою они одержали верх над врагом, чтобы все они живыми вышли из боя и могли опять собраться вместе.

Но на войне без смертей не бывает. Это понимали и красноармейцы. Многие из них вчера и сегодня написали заявления о приеме в партию: хочу идти в бой коммунистом. Чтобы потом на поле боя гордо сказать: умираю коммунистом.

…Длинный июльский день клонился к вечеру. Что же будет ночью? Об этом думали бойцы и командиры. В восемь часов вечера разведывательный отдел представил Ракутину разведсводку с приложением схемы размещения огневых позиций противника. Она была составлена на основании разведданных, полученных от штабов дивизий, и командарм надеялся, что командиры дивизий и полков спланировали свои действия в соответствии с этими данными.

У Гудериана этот день был праздничным. «29 июля, — пишет он в “Воспоминаниях солдата”, — шеф-адъютант Гитлера полковник Шмундт привез мне дубовые листья к рыцарскому кресту…» Повод для прекрасного настроения, как видим, был.

 

ДЕНЬ ТРИНАДЦАТЫЙ

Среда, 30 июля

В час ночи войска оперативной группы, в задачу которых входило освобождение Ельни, в основном были готовы к наступлению. Начало атаки командарм назначил на три часа. Созданные в пяти дивизиях диверсионно-разведывательные отряды вступили в дело несколько раньше: под прикрытием темноты они обходили противника с тыла и готовились нанести удар по его позициям одновременно с основной частью войск, наступающих по фронту. Задумка Ракутина в значительной степени удалась.

В 103-й моторизованной дивизии, наносившей с приданными частями главный удар, взвод младшего лейтенанта Казмагомеда Кцоева бесшумно обошел позиции противника у деревни Семешино. Пулеметчики и стрелки, вооруженные самозарядными винтовками, заняли оборону и стали ждать условного сигнала.

Наступавший по фронту батальон капитана Дударева приблизился к передним окопам противника так же незаметно, как и взвод Кцоева. И вот взлетели в черное небо две белые ракеты. Кцоев подал команду «Огонь!», а минут через десять поднял взвод в атаку. Осторожно передвигаясь, бойцы пошли на сближение с врагом. И тут же открыл огонь батальон Дударева. Фашисты, сообразив, что их окружают, заняли круговую оборону. Однако ликвидировать их или взять в плен не хватило духу.

На рассвете окруженным захватчикам подошла подмога, теперь уже Кцоев со своим взводом оказался в окружении. Но младший лейтенант не растерялся. Четкими командами он перегруппировал свои силы, бойцы приготовились встретить атакующего противника с любого направления.

Плечом к плечу сражались герои-кцоевцы. Упорство взвода было столь крепким, а ведение огня столь умелым, что немцы прекратили атаку и, обессилев, залегли.

В восемь часов утра в бой вступили артиллеристы. Их разведчики, наступавшие вместе с пехотой, четко корректировали огонь своих батарей. Ими было установлено, что в Семешине оборудованы артиллерийско-минометные позиции, действует большая радиостанция и имеется значительное скопление живой силы противника. Гаубичная батарея, которой командовал сам командир 103-го артиллерийского полка майор Асатуров, метко и беспощадно подавляла огневые точки противника. Смертоносный огонь гаубиц, корректировавшийся из цепей наступающей пехоты, был чрезвычайно эффективен. Десять первых снарядов превратили в кашу неприятельские позиции: в воздух взлетели орудия, радиостанция вместе с мачтами, тяжелые минометы, автомашины. За полтора километра слышался дикий вой и рев охваченных паникой фашистов. Снаряды же продолжали ложиться точно по целям.

Батальоны 583-го стрелкового полка майора Дудкова в этом бою проявили исключительное упорство и отвагу. Бесстрашные бойцы капитана Дударева, двигаясь под ураганным огнем противника, вплотную подошли к деревне Семешино и открыли огонь по фашистам, цеплявшимся за ельнинскую землю. Тем временем батальон капитана Рыбинского ворвался в деревню Лаврово. Под шквальным минометным огнем оказался батальон капитана Нодия. Однако залегшие бойцы спокойно выждали удобного момента и снова пошли в наступление.

На правом фланге ударной группы наступал 355-й стрелковый полк Шварева с приданным ему одним батальоном 688-го стрелкового полка подполковника Пяри. Из района деревень Кузнецы и Никифорове они наносили удар на высоту 221,4 и деревню Ушаково, находившуюся в руках противника. Шваревцев поддерживала танковая группа лейтенанта И.А. Савченко из 102-й танковой дивизии. Шесть экипажей, которым была поставлена задача атаковать противника, окопавшегося в Ушакове, действовали смело и решительно.

Командир лейтенант Савченко, механик-водитель Кухтарский и башенный стрелок Павлов, все комсомольского возраста, огнем своей машины уничтожили пушку, два станковых пулемета и один наблюдательный пункт в деревне. В бою был ранен стрелок Павлов и контужен водитель Кухтарский, на сборный пункт экипаж возвратился на своем танке, который имел небольшие повреждения.

Экипаж в составе командира старшего сержанта Кашенкова, механика-водителя Шишелева, башенного стрелка Лапшенкова и радиста Сарадинского уничтожил группу пехоты противника, станковый пулемет и наблюдательный пункт. Но танк был подбит на поле боя и вышел из строя. Танкисты покинули свою машину и вступили в перестрелку с фашистами. Радист Сарадинский был убит, водитель Шишелев контужен, его вынес к своим стрелок Лапшенков, а старший сержант Кашенков пропал без вести.

Молодые воины-танкисты старший сержант Кравченко, младший сержант Лещук, красноармейцы Лазько и Захаров в бою уничтожили одну пушку, один наблюдательный пункт и один станковый пулемет противника и привели свою машину на сборный пункт в полной исправности.

В жестоком переплете оказался экипаж, который вел в бой заместитель политрука Терезников. Под его командованием механик-водитель и башенный стрелок Дьяченко смело атаковали противника, уничтожая его пехоту и расчищая путь красноармейцам. Но экипаж оторвался от своей пехоты и, увлекшись боем, прорвался в глубь немецкой обороны. На танк градом посыпались пули и снаряды, разорвали гусеницу и повредили башню. Боевая тройка вынуждена была оставить машину, но прежде, чем выйти из нее, Терезников снял пулемет и приказал своим товарищам забрать боеприпасы к нему и ручные гранаты. Экипаж ползком пробирался к своим, расчищая себе путь огнем. И выбрался из окружения.

Пятый раз участвовал в атаке экипаж танка в составе младшего политрука Гречко, механика-водителя Кузнецова и командира орудия Балшинова. Бесстрашные танкисты уничтожили несколько пулеметных гнезд и орудий, группу пехоты, но, прорвавшись в немецкий тыл, из боя не возвратились. Судьба их оказалась неизвестной.

В целом танковая группа лейтенанта Савченко поставленную задачу выполнила полностью. Противник был отброшен, пехота 355-го полка продвинулась вперед и заняла Ушаково. Но стрелковые подразделения, упорно продвигаясь вперед, встретили сильное сопротивление противника со стороны деревень Макаринки, Быково, Картою, и командование полка не смогло своевременно подтянуть второй эшелон в Ушаково, а противник своим контрударом заставил нашу пехоту отойти на прежние позиции.

355-й полк за день боев понес большие потери: убиты были 17 человек и ранены 149 человек. Пропавших без вести не было.

На участке 19-й стрелковой дивизии противник крепко удерживал свою оборону за счет большого количества огневых средств, в том числе закопанных в землю танков и применения ранцевых огнеметов. Однако наша пехота неоднократно переходила в наступление, в конце дня ходила в штыковую атаку и имела значительный успех.

Хорошо поддерживала пехоту артиллерийским огнем третья батарея 103-го ГАП под командованием лейтенанта Будко. Умело помогал ему вести стрельбу политрук батареи Муртазаев. Благодаря их согласованным действиям была уничтожена колонна фашистских автомашин с пехотой, спешившей на помощь своим. Но во время боя все же чувствовался недостаток боеприпасов, главным образом артиллерийских снарядов калибра 122 миллиметра. И тогда во второй половине дня дивизия получила подкрепление за счет 880-го зенитного полка, который быстро занял огневые позиции и до наступления темноты вел прицельный огонь.

В первых рядах атакующих шли коммунисты. Член партбюро 315-го стрелкового полка, командир третьей стрелковой роты Глазков, имея под своим командованием всего лишь двадцать человек, вооруженных одним станковым пулеметом и двумя ручными пулеметами, решительно бросился на наступающего врага и, заняв новый рубеж, продолжал удерживать его.

Комиссар 88-го разведывательного батальона Елисеев командовал в бою сводной ротой из разведчиков и связистов. Он смело вел вперед бойцов, воодушевлял своими храбрыми поступками, четкими командами. Елисеев был тяжело ранен и умер на поле боя.

Тяжелое ранение получил в бою комиссар 132-го отдельного дивизиона противотанковых орудий политрук Кузнецов. Он лично сам водил бойцов в атаки, показывая пример мужества и храбрости. Следуя его примеру, красноармейцы стойко дрались с врагом.

Мужественно сражались с ночи до позднего вечера воины частей и соединений, действовавших на левом фланге, по обе стороны железной дороги Спас-Деменск — Ельня. К исходу дня 105-я моторизованная дивизия вышла на рубеж Портки — Погарное. Имели успех 106-я и 120-я дивизии.

Военный совет армии дал событиям текущего дня следующую оценку: «Противник после успешных атак наших войск с утра 30.7.41 г. на всем фронте ельнинского направления отходит с большими потерями для него людьми и материальной частью непосредственно к Ельне, стремясь удержать оборону и противодействовать его окружению и уничтожению нашими частями» (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 4. Л. 155).

Гитлеровцам действительно хорошо досталось. Гудериан подтвердил это в «Воспоминаниях солдата», утверждая, что 30 июля под Ельней было отражено тринадцать атак. И все же отступать немцы не намеревались.

30 июля гитлеровское командование приняло директиву № 34, которая временно откладывала выполнение директивы № 33 и дополнения к ней, т. е. войскам группы армий «Центр» рекомендовалось прекратить наступление и перейти к обороне. Сделать такой непопулярный шаг фашистское командование, по его же признанию, вынудило «развитие обстановки в последние дни, появление крупных сил противника перед фронтом и на флангах группы армий “Центр», положение со снабжением и необходимость предоставить 2-й и 3-й танковым группам около десяти дней для отдыха и пополнения их соединений» (Проэктор Д.М. Агрессия и катастрофа. С. 248).

Разумеется, ни командарму Ракутину, ни штабу армии планы фашистского командования не были известны. Они действовали исходя из своей оценки поведения противника и в соответствии с требованиями своего вышестоящего командования. А оно не собиралось давать спокойного отдыха завоевателям. Напротив, в полдень на командный пункт Ракутина, находившийся в деревне Волочек, поступило сообщение о реорганизации Фронта резервных армий. По решению Ставки Верховного командования войска Фронта резервных армий и Можайской линии обороны, за исключением 29-й и 30-й армий, уже действовавших в составе Западного фронта, были объединены в один Резервный фронт, командующим которого назначен генерал армии Георгий Константинович Жуков, занимавший до этого пост начальника Генерального штаба Красной Армии. А во второй половине дня Ракутину стало известно, что новый командующий прибыл в штаб фронта, который находился в районе Гжатска (ныне г. Гагарин). Бывший командующий фронтом генерал-лейтенант Богданов в связи с реорганизацией назначался первым заместителем. Он, проинформировав Ракутина о происшедших переменах, сообщил дополнительно о том, что Ставкой принято решение о проведении контрудара под Ельней.

Командарм Ракутин принял решение: используя полученный успех, 31 июля продолжить наступление с прежней задачей: окружить и уничтожить группировку фашистских войск в районе Ельни. Приказ о продолжении наступления для всех дивизий был размножен на красной ленте, чем подчеркивалась его особенная важность. Ночью необходимо было обеспечить действующие части боеприпасами, питанием, эвакуировать с поля боя раненых и убитых.

Командный пункт опергруппы Ракутина по-прежнему оставался в деревне Волочек.

В штаб 19-й стрелковой дивизии боевой приказ на очередной день поступил около полуночи, когда комдив Котельников, комиссар Дружинин и начальник штаба Данилович подводили итоги минувшего дня и планировали завтрашнее наступление. Суть приказа им уже была известна. Еще часа два назад Ракутин позвонил Котельникову и сказал:

— Завтра — решающий день. Сопротивление противника должно быть сломлено и Ельня занята.

Котельников напомнил командарму о нехватке снарядов и попросил танковой поддержки. Ракутин пообещал к утру прислать пять-шесть танков и ускорить доставку боеприпасов. Но то, что приказ выделялся среди документов красным машинописным текстом, не осталось незамеченным.

— Такого еще не было, — сказал майор Данилович.

— Командарм на завтрашний день возлагает большие надежды, — ответил ему Котельников, — надо собраться со всеми силами и выиграть эту битву.

— Да, дело чести нашей дивизии полностью выполнить поставленную задачу, — поддержал его комиссар Дружинин. — Вы посмотрите, какое внимание оказывает нашим воинам армейская газета. Вчера напечатана статья «Выход из окружения», сегодня — «Тыл одной части».

Котельников взял газету со статьей «Выход из окружения» и стал читать.

— Любопытно… — воскликнул комдив. — Корреспондент Мильман описывает, как майор Шитов оказался в окружении в первом бою и как он вывел группу бойцов и командиров. Мне казалось, что никто и никогда не вспомнит о нашем первом боевом дне.

— Еще нет двух недель, как это случилось, — сказал Данилович, — а кажется, что прошла целая вечность.

— Да, целая вечность, — согласился комиссар Дружинин, — а первый бой никогда не забудется. Вот и газета вспомнила, засвидетельствовала для истории. И еще обратите внимание…

Дружинин развернул другой номер газеты. В нем была напечатана корреспонденция «Тыл одной части». Котельников взял газету и стал читать. Вдруг он улыбнулся и не то с осуждением, не то с чувством некоторого удовлетворения произнес:

— Ишь как этот Величко меня разрисовал.

Вслух читать не стал, чтобы не показаться нескромным. Ведь автор корреспонденции с восхищением описывал организацию тыла дивизии: «Связисты, повара, санитары и множество других служб расположено здесь. Каждый занят своим делом. Но здесь так же тихо, как и над ржаными полями. Никакой суетни! Порядок железный. Твердая властная рука командира Котельникова чувствуется во всей жизни этой линии.

Когда приходишь в тыл и попадаешь в зону огня, становится понятным, почему часть двигается только вперед».

 

ДЕНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ

Четверг, 31 июля

Начало атаки было назначено на два часа тридцать минут ночи, на полчаса раньше, чем вчера, чтобы полнее использовать момент внезапности. А дальше войска должны были действовать по уже проигранному однажды сценарию: удар диверсионно-разведывательных отрядов с тыла, сближение основных сил с противником под прикрытием темноты без артиллерийской подготовки, танки идут вслед за пехотой, артиллерия в готовности поддержать пехоту ждет команды…

Так или почти так начался бой по всему периметру ельнинского выступа.

Опять решительно и организованно действовал 583-й стрелковый полк майора Дудкова, наступавший с занятого вчера рубежа в районе деревень Семешино и Лаврово. Героический взвод младшего лейтенанта Кцоева, не потерявший за предыдущий день ни одного человека, как и прежде, наносил удар по противнику с тыла. За смоленскую землю сражался осетин Казмагомед Мурадович Кцоев, как за свою родную. Он, уроженец села Зельги, станицы Бислан, бывшей Северо-Осетинской АССР, умело организовал и провел разведку боем в районе высоты 235,3. В результате был захвачен в плен немецкий офицер с ценными документами. Будучи контужен, Кцоев не ушел с поля боя. Выполняя боевой приказ командования, продолжал руководить своим подразделением. А было в ту пору этому боевому командиру всего двадцать пять лет.

С восходом солнца бой развернулся во всю силу. Сначала удар по противнику нанесла тройка наших самолетов. Они бомбили и обстреливали вражеские позиции. Враг, как показалось бойцам, трусливо молчал: ни один его стервятник не появился в воздухе. Затем в бой вступила артиллерия. Гаубицы и дальнобойные орудия клали снаряды как раз там, где было разведано наличие войск противника.

В центре 583-го полка готовился к наступлению батальон капитана Нодия. В ответ на артиллерийский удар противник обрушился на позиции полка минами. В окопы посыпалась земля. Но красноармейцы терпеливо выжидали. Кто-то из бойцов даже бодро воскликнул:

— Что за шутки? Так человека убить можно!

А капитан Шалва Ермолаевич Нодия, как свидетельствует военный журналист политрук Василий Величко, под оглушительными разрывами мин пел песенку о Сулико, и кто-то рядом подпевал ему.

И вот поступила команда командира полка майора Дудкова: «На врага!» Первым пошел вперед с правого фланга батальон капитана Дударева. Под яростным огнем противника роты настойчиво и ровно продвигались вперед. Они преодолели обстреливаемую низину и начали всползать на высоту. Поднялись из окопов и пошли, вернее, поползли, вперед на левом фланге бойцы капитана Рыбинского. По-прежнему под тем же минометным огнем двигался со своим батальоном капитан Нодия.

Комиссар полка батальонный комиссар И. Лебедев — в цепях атакующих. Командир полка Дудков с наблюдательного пункта управлял боем.

— Идет Нодия!.. — довольно воскликнул он. — Пройдет через самое пекло!

И тут же передал на батарею:

— Помочь капитану Нодия! Усилить огонь!

Майор Дудков презирал смерть. Развивая свой замысел, он вдруг оказался среди бойцов. Послышался его уверенный голос: «Вперед! Еще вперед!»

Кризис нарастал. Над полем боя появились немецкие самолеты. Два бомбардировщика сбросили на позиции полка Дудкова часть своего смертоносного груза и пошли на второй круг. Вдруг младший лейтенант Семен Пасько ударил по ним из станкового пулемета. Пули взметнулись в небо и прошили фюзеляж одного стервятника. Он взмыл кверху, но пулеметчик выпустил еще одну очередь. Самолет стал терять высоту, а Семен Пасько опять огрел его очередью снизу. Самолет закувыркался, приближаясь к земле.

Пилот второго стервятника, обнаружив огневую точку, встал в пике и пошел прямо в лоб на младшего лейтенанта Пасько.

— Я ему врезал тоже в лоб, — рассказывал бойцам после боя Семен Пасько. — Сшиблись огнем. Снял он у меня пулями фуражку с головы, а сам опять заходит. Целюсь и я. Видим друг друга отлично. Второй раз налетел он — неудача, пошел в третье пике. Совсем близко. А я в него — всего несколько пуль. Дым, огонь, какой-то взрыв — все смешалось. Стервятник захлебнулся, упал на крыло, хотел выправиться и брякнулся на землю.

Наступавшие бойцы, прижавшись к земле, наблюдали за поединком. Когда рухнул второй самолет, кто-то прокричал «ура», раздалась команда: «Вперед! Вперед на врага!» Это поднимал их в атаку майор Дудков. Немцы отстреливались из всех средств, какие у них были. Наша артиллерия усилила огонь. Казалось, что она бьет по своим, но враг заметался, кинулся на свой неблагополучный фланг…

… И вот скрылось солнце, прозрачные июльские сумерки окутали окрестности, ночная прохлада освежила раскаленную землю. Задача, поставленная батальонам Дударева, Рыбинского и Нодия, была выполнена. Бойцы окапывались на занятой высоте.

О двухдневных боях 583-го полка 103-й дивизии газета «За честь Родины» писала в восторженном духе. Особое восхищение вызвал подвиг младшего лейтенанта Семена Пасько, сбившего два фашистских самолета. Армейский поэт Б. Добкин посвятил герою стихотворение «Не уйдете, людоеды».

Вьется, кружит вражья стая, Кружит высоко, Пулеметом их встречает Лейтенант Пасько. Два стервятника все ниже Вьются над землей И идут все ближе, ближе, Хоть достань рукой.

Так начиналось произведение о подвиге, равного которому под Ельней пока еще не было. А все газетные материалы объединял пространный заголовок: «Драться, как часть майора Дудкова! Наносить фашистским людоедам жестокие, изнуряющие удары, окружать врага и громить его по частям!»

Так же мужественно и стойко с утра до вечера сражались воины 19-й стрелковой дивизии. Возможно, им было еще труднее, так как противник на их участке, а это было в направлении Ельня — Ярославль — Богородицкое, предпринял контратаку, поддерживаемую восемью танками. А в районе деревни Пауково немец опять применил ранцевые огнеметы. Но танковая атака была отбита, боевые машины — легко прокатившие по Европе, превратились в груды искореженного металла, а огнеметы оказались не столь страшным оружием.

На левом фланге 19-й дивизии опять отличился тот самый башенный стрелок Виктор Лапшенков, который вчера вышел из окружения и вынес контуженного механика-водителя. Командование 204-го танкового полка срочно ввело его в состав нового экипажа вышедшего из ремонта танка Т-34. Танковая группа ночью вышла в район деревни Дядищево и отсюда пошла в бой в составе подразделений 315-го стрелкового полка.

Командир танкового полка майор Смирнов и комиссар полка старший политрук Усенко, представляя Лапшенкова к награждению орденом Красной Звезды, так написали о нем: «Метким огнем тов. Лапшенков уничтожил три наблюдательных пункта противника, три крупнокалиберных пулеметных гнезда и два противотанковых орудия, проявляя себя мужественно и воодушевляя своими поступками товарищей в бою» (ЦАМО РФ. Ф. 378. Оп. 11015. Д. 16. Л. 34, 35).

Младшему сержанту Виктору Ивановичу Лапшенкову шел двадцать первый год. Жил он в городе Ашхабаде, в Красную Армию призван Ашхабадским горвоенкоматом в 1939 году. Если бы не война, в сорок первом вернулся бы домой, занялся каким-либо мирным делом. Но Родина оказалась в опасности, и он, как все его сверстники, встал на ее защиту.

И все же наступать пехоте было нелегко. Стрелковые подразделения несли потери убитыми и ранеными, атаки захлебывались, те, кто был еще жив и невредим, прижимались к земле, ища хоть какое-нибудь укрытие. А командование требовало продвигаться вперед.

С наблюдательного пункта 315-го стрелкового полка, наступавшего на левом фланге 19-й дивизии, хорошо было видно, как поредевшие подразделения продолжали упорно сражаться. Попытки противника расширить свое влияние в сторону флангов полка пока еще отражались огнем малочисленных взводов и рот. Но назревала необходимость атакой резервного батальона отбросить противника в исходное положение и восстановить утраченную линию обороны.

На наблюдательном пункте полка в это время находился председатель военного трибунала дивизии Марков. Долго не раздумывая, он вызвался повести в бой резервный батальон, заменив раненого командира. В прошлом командир периода Гражданской войны, награжденный орденом Красного Знамени, как нельзя лучше справился с поставленной задачей. За этот мужественный, решительный поступок комдив Котельников и комиссар Дружинин представили Маркова к второму ордену Красного Знамени.

На южном участке дуги, где действовали 120-я, 105-я и 106-я дивизии, тоже весь день шел жестокий бой. Наибольший успех был достигнут 106-й мотострелковой дивизией. К 19 часам она овладела деревнями Мальцево и Малая Липня.

Командарм Ракутин с утра весь жаркий июльский день был на передовой. Со своей штабной группой из пяти человек он появлялся на КП то одной, то другой дивизии, поторапливал, подбадривал, требовал. Он принимал все возможные меры, чтобы отбросить противника с занятых им рубежей и окружить его в Ельне. Но задача оказалась неразрешимой. И это огорчало командарма. Ему очень нужна была победа.

Причиной тому послужила вчерашняя загадочная весть о назначении Жукова командующим фронтом, о порученном ему контрударе. Генерал-лейтенант Богданов, сообщивший Ракутину эту новость, по-дружески, как пограничник пограничнику, посоветовал ему нанести решительный удар по врагу и преподнести новому командующему фронтом достойный подарок — освобожденную Ельню. Вот почему и боевой приказ на 31 июля был отпечатан на красной ленте, и в самом штабе армии повеяло свежим ветром, и у командарма появился новый прилив энергии.

Как и ожидалось, Жуков прибыл в штаб 24-й армии вечером, когда уже затихали бои на выступе, а штабы дивизий передавали в штаб армии вечерние оперсводки. Он был деловит, энергичен, строг. Осмотрев расположение штаба и сделав несколько замечаний по поводу недостаточной маскировки, Жуков попросил Ракутина собрать командующих родами войск и ответственных штабных командиров.

— Ставка приняла решение организовать на западном направлении контрудар с целью ликвидации ельнинского выступа, — сообщил новый командующий фронтом собравшимся. — Нельзя допустить, чтобы гитлеровцы использовали этот плацдарм для наступления на Москву. К осуществлению контрудара привлекаются войска вашей Двадцать четвертой армии.

В просторной горнице, превращенной в кабинет командарма, стояла настороженная тишина. Жуков обвел взглядом присутствующих и обратился к Ракутину:

— Доложите обстановку.

Генерал Ракутин, несколько волнуясь, построил свой доклад по отработанному плану: охарактеризовал противника, изложил задачи опергруппы и включенных в нее дивизий, доложил результаты боевых действий по состоянию на восемнадцать часов. Жуков слушал внимательно, не пропускал ни одного слова, не перебивал.

«Доклад его об обстановке и расположении войск армии произвел на меня хорошее впечатление, — написал Георгий Константинович в “Воспоминаниях” о Ракутине, — но чувствовалось, что оперативно-тактическая подготовка у него была явно недостаточной. К.И. Ракутину был присущ тот же недостаток, что и многим офицерам и генералам, работавшим ранее в пограничных войсках наркома внутренних дел, которым почти не приходилось совершенствоваться в вопросах оперативного искусства».

Когда Ракутин закончил свой доклад, Жуков спросил:

— Так что же вам мешает уничтожить противника на ельнинском плацдарме?

— Наши войска в двухнедельных боях понесли большие потери, у привлеченных дивизий явно недостаточно сил, чтобы окончательно разгромить противника, — отвечал Ракутин.

— А что скажет начальник штаба? — не вступая в дискуссию с Ракутиным, спросил Жуков. Генерал-майор Глинский встал и начал излагать свои соображения. Его доклад, судя по дальнейшему развитию событий, Жукову совсем не понравился, хотя генерал Глинский в погранвойсках не служил. Являясь начальником штаба Сибирского военного округа, он участвовал в организации крупных учений войск, в разработке планов их боевой подготовки, изучал все директивы Генштаба…

Затем новый командующий фронтом предложил высказать свои соображения командующему артиллерией армии, начальнику тыла, начальникам разведки и оперативного отдела, начальнику связи… Их он тоже слушал внимательно, иногда задавал вопросы.

Совещание в Семлеве мало чем было похоже на совет в Филях, хотя здесь и там шла речь о судьбе Москвы. Не графы и дворяне думали, как отстоять ее, любимую, белокаменную, а сыновья рабочих и крестьян. Новый командующий фронтом генерал Жуков, как и Ракутин, и Котельников, и многие другие, происходил из крестьянской семьи. Его родина — деревня Стрелковщина, за Малоярославцем, известным, как и Семлево, по Отечественной войне 1812 года. В том только и разница, что Котельников на четыре года старше Жукова, а Жуков на шесть лет старше Ракутина. Но самому старшему по возрасту Котельникову Родина доверила командовать дивизией, самому младшему Ракутину — армией, а средний по годам Жуков взлетел выше всех — больше года руководил Генеральным штабом Рабоче-Крестьянской Красной Армии, теперь вот возглавил прикрывающий столицу Резервный фронт, по поручению самого товарища Сталина должен организовать контрудар под Ельней. Дело, конечно, не в возрасте, а в заслугах, в полководческом таланте. Заслуги же у Жукова большие. Он на Халхин-Голе прекрасно проявил себя, за что удостоен звания Героя Советского Союза. Не прислушаться к его мнению, не разделить его точку зрения, усомниться в его четких и ясных, требовательных установках никто из присутствующих не имел даже малейшего основания.

А он не игнорировал их мнений, но из каждого трудного положения сразу же подсказывал выход. Войска устали? Дать им завтра отдых, пусть готовятся к решительному удару, чтобы в течение двух следующих дней освободить Ельню. Авиация противника бомбит наши тылы? Улучшить маскировку передового рубежа и тыловых подразделений, вести огонь по фашистским самолетам из всех видов оружия. Красноармейцы таким образом уже сбили несколько своих самолетов? Что, они не могут отличить свой самолет от чужого? Безобразие! У вас совершенно бездействует служба ВНОС! Наладить воздушное наблюдение, оповещение, сигнализацию, разработать таблицу условных сигналов «Я — свой!».

Так по всем вопросам — конкретно, четко, ясно. В заключение — сюрприз: командование фронта для усиления опергруппы войск 24-й армии на ельнинском направлении выделяет батарею «PC». Это совершенно новое, секретное оружие хорошо показало себя на Западном фронте. Одна установка уже прибыла в Семлево. Прошу ознакомиться с новейшей боевой техникой.

Высоко в небе мерцали звезды, ночная тишина висела над поселком. Под вековыми липами стояла расчехленная боевая установка М-13. В темноте многое не разглядишь… Командиры были удивлены, что орудие не имеет привычного ствола.

— Оружие секретное. Прошу иметь в виду, — напомнил Жуков, довольный, что прибыл он в 24-ю армию с хорошим подарком.

Он был уверен в скорой победе на небольшом, но очень важном участке фронта.

 

Часть вторая

ДАЕШЬ КОНТРУДАР!

 

ДЕНЬ ПЯТНАДЦАТЫЙ

Пятница, 1 августа

Ночь в прифронтовой полосе — самое оживленное время. Войска в темноте стремятся сделать большее из того, что им приказано на ближайшие сутки. Доставить боеприпасы и продовольствие на передовую, вывезти раненых и подбитую боевую технику, подлежащую восстановлению, сменить позиции, произвести перегруппировку… Много забот у воюющих людей. К их распорядку приноравливалось и гражданское население. Косили луга, перевозили сено, жали хлеба ночью или в густом тумане.

Такой или примерно такой была ночь с 31 июля на 1 августа. В районе Семлева, под Дорогобужем, на ельнинской земле, разделенной на две зоны — нашу и занятую фашистами, — люди упрямо, не жалуясь на усталость, тянули каждый свою лямку.

«Рано утром вместе с К.И. Ракутиным мы выехали в район города Ельни на рекогносцировку, — пишет Георгий Константинович в “Воспоминаниях и размышлениях”. — Там шел огневой бой с противником».

Это была первая поездка генерала армии Жукова на передний край нашей обороны, в окопы к красноармейцам и младшим командирам. Цель ее — изучение обстановки на местности, выявление огневой системы противника. Будущий прославленный полководец готовил свою первую самостоятельную операцию в Великой Отечественной войне. Он ясно сознавал, что его собственная судьба, как и всех других, поставлена на карту, и стремился подняться над судьбой, а для этого нужна была победа в задуманной операции.

«Думаю, каждому понятно, с каким волнением, особой осмотрительностью и вниманием я приступил к ее организации и проведению», — писал Жуков в своей книге.

Кавалькада автомашин с командующим фронтом и командармом, с их охраной и сопровождающими лицами в предрассветных сумерках взяла курс из Семлева на Дорогобуж, на правый фланг опергруппы. Когда проезжали город, хорошо заметны были следы налетов немецкой авиации: разрушенные каменные постройки, пепелища вместо деревянных домов.

Первая беседа состоялась в штабе 107-й стрелковой дивизии. Комдив полковник Миронов доложил комфронтом, что его соединение находится в обороне, в боевых действиях участвует один батальон 586-го полка. Весь личный состав соединения готов к выполнению любого боевого приказа командования. Жуков подробно расспрашивал комдива о противнике и настроении наших воинов, получив исчерпывающие ответы, остался доволен.

На командном пункте 103-й дивизии, в районе Ушакова, Жукова встречали командующий северной ударной группой комбриг Кончиц и командир дивизии подполковник Соловьев. Он не сразу понял, какая роль в командовании дивизией отводится Кончицу, а какая — самому командиру Соловьеву. Когда же выяснилось, что первый командует ударной группой, в которую входят 103-я дивизия, 355-й полк 100-й дивизии и упоминавшийся батальон из дивизии Миронова, а помогает ему Соловьев, всего лишь чуть больше недели назад прибывший на эту должность из Академии Генштаба, командующий фронтом предложил возвратить Николая Ивановича Кончица к исполнению своих непосредственных обязанностей в штабе армии, а на подполковника Соловьева возложить всю полноту ответственности за дивизию и приданные ей части.

Жуков, Ракутин, командующий артиллерией фронта генерал-майор Л.А. Говоров и командующий артиллерией армии генерал-майор С.А. Машенин побывали в двух полках дивизии непосредственно на передовой. «Где противник? Где его артиллерия? Где позиции его пехоты?» — на эти и множество других вопросов давали ответы командующему фронтом и командиры, и красноармейцы.

Жуков детально разобрался в обеспечении дивизии техникой. Она числилась моторизованной, а фактически оказалась двухполковой стрелковой дивизией. 16 июля, накануне боев, в ней насчитывалось по списку 1050 человек начальствующего и 8486 человек рядового состава, всего 46 легких танков. В настоящее время в ней не осталось ни одного танка, а в последних боях значительно поредели и стрелковые подразделения.

В штабе 102-й танковой дивизии доклад был еще печальнее. Комдив полковник Илларионов сначала вообще заявил, что соединение небоеспособно, так как в танковом полку нет ни одной исправной машины, но после строгого возражения Жукова он несколько убавил свой пыл, однако продолжал обосновывать свое заявление конкретными фактами.

В дивизии имелось шесть танков КВ. Один из них, подбитый, находился на территории противника, один пропал без вести, один подлежит эвакуации с поля боя, три требуют ремонта.

Т-34 насчитывалось 17, осталось на территории противника четыре, пропало без вести два, подлежат эвакуации с поля боя два, тринадцать требуют ремонта.

БТ-5 имелось 29, осталось на территории противника пять, пропало без вести восемь, подлежат эвакуации с поля боя два, требуют ремонта 24.

Из сорока Т-26 осталось на территории противника три, пропало без вести пятнадцать, подлежат эвакуации с поля боя восемь, требуют ремонта 22.

— Исправных нет? — строго спросил Жуков.

— Нет, — твердо ответил Илларионов и добавил: — второго августа может быть использовано в бою четырнадцать машин, которые к утру выйдут из ремонта, в их числе один KB и два Т-34.

— Безобразие! Не бережете доверенную вам боевую технику! — возмутился Жуков. Но тут в разговор вмешался начальник политотдела дивизии батальонный комиссар Гайдашов:

— Технику не бережет пехота.

— Это что еще?

— Да, — поддержал Илларионов, — в стрелковых частях командирам танковых групп и командирам танков в большинстве случаев не ставят конкретных задач, дают лишь направление глубиной до восьми километров.

— Это как понять? — переспросил Жуков.

— Ставилась общая задача, — отвечал Илларионов, — например, наступать в направлении Ельня. А до Ельни восемь километров.

— Безобразие! — еще раз возмутился генерал и сказал: — К Концу дня представьте в штаб армии точный отчет о потерях боевой техники.

На командном пункте 19-й стрелковой дивизии командующий фронтом разговаривал еще жестче.

Начальник радиостанции Тимофей Михайлович Болтов в одном из своих писем рассказывал: «Помнится мне, как на КП к нам пришел генерал армии и ругал командира полка за дисциплину, т. е. нет у солдат петлиц и расстегнуты воротники… После этого разговора командир дивизии вскоре скрылся в неизвестном направлении. Вместо него стал командовать майор Утвенко».

Это единственное воспоминание, в котором говорится о том, что высокий военачальник ругал какого-то командира полка. Возможно, что в письме Болгова идет речь о Жукове, который сначала дал вздрючку командиру полка, а потом так же жестко разговаривал с командиром дивизии генералом Котельниковым. Однако начальник штаба дивизии Иван Антонович Данилович, который ближе общался с Жуковым, в своих послевоенных воспоминаниях лишь сообщает, что Георгий Константинович дважды посещал их дивизию. Никакого намека на то, что он был строг или груб, у Даниловича нет. Вот написанные им строки: «В оба свои приезда Жуков приказывал дать ему списки на награждение орденами и медалями отличившихся бойцов и командиров, а второй экземпляр этих списков отсылать начальнику штаба фронта…»

Больше о Жукове ни слова. Произведенная замена командира дивизии в описании Даниловича выглядит очень душевной.

«Как-то однажды в свой очередной приезд командарм Ракутин, — пишет Данилович, — отозвал меня в сторону и спросил:

— Кто может командовать дивизией? Ваш генерал Котельников отзывается.

Я тут же назвал командира 315-го стрелкового полка майора Александра Ивановича Утвенко. Вызванный со своего наблюдательного пункта, он получил личные указания командарма и тут же вступил в командование дивизией».

Сам Ракутин о замене командования 19-й стрелковой дивизии оставил историкам документ, который не позволяет сомневаться в драматизме случившегося. Вот что в нем говорится:

«Командующему Фронтом резервных армий

генералу армии т. Жукову.

С вашего согласия мною 1.8.41 г. сняты с должностей и арестованы за бездеятельность и неисполнение боевых приказов командир 19-й стрелковой дивизии Котельников и военный комиссар Дружинин. Материал передан в военную прокуратуру армии для привлечения их к судебной ответственности. Временно командиром

19-й сд мною назначен командир 315-го сп майор Утвенко. Ракутин. 6.8.41 г». (ЦАМО РФ. Ф. 219. Оп. 688. Д. За. Л. 110).

Судя по этой докладной, Ракутин понимал всю нелепость происшедшего и пытался часть ответственности взять на себя, написав, что якобы Жуков только разрешил отстранить командира и комиссара от занимаемых должностей, а инициатором был кто-то другой. Но ни он, Ракутин, ни другие члены Военного совета армии не могли проявить такую инициативу. Ведь до сего времени они не предъявляли претензий к командованию 19-й дивизии, больше того, они спокойно воспринимали и даже поддерживали похвалу в его адрес на страницах газеты «За честь Родины». Поэтому вместо «с вашего согласия» следует читать: «По вашему приказанию».

Генерал И.Н. Руссиянов, командовавший в то время 100-й дивизией, рассказывал после войны писателю Владимиру Карпову: «Жукова я знал еще, когда он командовал четвертой кавалерийской дивизией, стоявшей в городе Слуцке. Я тогда командовал стрелковым полком, мы часто встречались на совещаниях, на вечерах и по другим поводам. Я знал его крутой характер, бывают минуты, когда возражать ему не следует».

Ни Котельников, ни Дружинин до этого дня с Жуковым не встречались, крутого его характера не знали. Они хотели разговаривать с ним на равных, как положено командирам Рабоче-Крестьянской Красной Армии, как должно поступать коммунистам, «носителям передовой идеологии». А случилось нечто иное.

Можно предположить, что на командном пункте 19-й дивизии произошла сцена, в чем-то похожая на описанную Константином Симоновым в романе «Солдатами не рождаются». В первой его главе автор рассказывает, как командарм Батюк примчался на НП дивизии, которая участвовала в боях за Сталинград и с утра не прошла вперед ни одного метра. Он «с порога беспощадными площадными словами стал крестить Серпилина», командира дивизии. Серпилин молчал, потому что знал Батюка. Но замполит, полковой комиссар Бережной «не своим, задавленным голосом спросил, перебивая Батюка посреди его ругани:

— Товарищ командующий, разрешите обратиться?

И голос его был таким, что Батюк остановился и взглянул на Бережного.

— Я не знаю, почему молчит командир дивизии, — сказал Бережной, — но как же вы смеете с нами так говорить, как будто мы ваша барская дворня, нерадивые холопы! Какой же вы коммунист после этого, товарищ командующий?..

Батюк с искаженным лицом надвинулся на Бережного, и Серпилин уже вскочил, чтобы встать между ними, но Бережной сам отступил на два шага в угол блиндажа, заложил руки за спину, из багрового стал белым и сказал:

— Не подходите, товарищ командующий, я этого и отцу не позволял!

И Батюк опомнился. При всей его грубости и даже хамстве жило в его душе непогасшее чувство солдатской справедливости».

Батюк — литературный герой. Он, как пишет Симонов, мог дать волю рукам.

Жуков — конкретная личность, ставшая исторической. О его требовательности, сопровождавшейся грубостью, тоже написано много. Некоторые очень жестко его осуждают, некоторые оправдывают, ссылаясь на суровость военного времени. Лишь немногие вспоминают, как разговаривал с ним его ближайший начальник. Ведь в тот день, когда Жуков приступил к подготовке ельнинской наступательной операции, он сам был под колпаком. Если не таким, под который он отправил Котельникова и Дружинина, то в чем-то похожем на тот, какой он надвигал на генерал-майора Глинского. Судьба бывшего начальника Генерального штаба висела если не на волоске, то на очень тонкой ниточке. В этом легко убедиться, прочитав в «Воспоминаниях и размышлениях» маршала Жукова главу «Ликвидация ельнинского выступа противника».

29 июля генерал армии Жуков попросился к Сталину для срочного доклада и сообщил, что, рассмотрев многие варианты возможных действий войск противника, Генштаб пришел к выводу: противник в ближайшее время не рискнет наступать на Москву и будет стремиться разгромить наш Центральный фронт. Если это произойдет, то немецкие войска получат возможность выйти во фланг и тыл нашему Юго-Западному фронту, разгромят его и, захватив Киев, обретут свободу действий на Левобережной Украине. И только после этого гитлеровцы смогут начать наступление на Москву.

Прогноз, как теперь признано военными историками, был гениальный. Жуков очень точно предугадал возможные действия гитлеровского командования в ближайшее время. Но в то время Сталин не мог принять его за чистую монету.

— Что вы предлагаете? — насторожился вождь.

Жуков логично и четко обосновал предлагаемый план действий Красной Армии.

— А как же Киев? — спросил Иосиф Виссарионович.

— Киев придется оставить, — твердо сказал Жуков и предложил немедля организовать на западном направлении контрудар с целью ликвидации Ельнинского выступа фронта противника.

— Какие еще там контрудары, что за чепуха? — вспылил Сталин. Жуков тоже не удержался, заявив:

— Если вы считаете, что я, как начальник Генерального штаба, способен только чепуху молоть, тогда мне здесь делать нечего. Я прошу освободить меня от обязанностей начальника Генерального штаба и послать на фронт. Там я, видимо, принесу больше пользы Родине.

На следующий день Жуков был назначен командующим Резервным фронтом с задачей провести операцию под Ельней. Но Сталин оставил за ним обязанности заместителя наркома обороны и члена Ставки, что и было той ниточкой, которая могла спасти генерала армии, Героя Советского Союза Жукова от непредсказуемых последствий. Ведь он нагрубил самому товарищу Сталину. А где-то в пыльных папках, возможно, хранился протокол собрания партийного актива, на котором чуть не пришили Жукову ярлык врага народа. Тогда Жуков, выслушав много критики, сказал: «Вы правы в том, что как коммунист я прежде всего обязан был быть выдержаннее в обращении с подчиненными, больше помогать добрым словом и меньше проявлять нервозности. Добрый совет, хорошее слово сильнее всякой брани» (Карпов В. Маршал Жуков. Глава, изъятая из рукописи).

Теперь вот не удержался, грубо разговаривал с самим товарищем Сталиным, горячо любимым вождем народов. Правда, он первый вспылил, но он есть ОН.

Многие биографы Жукова оценивают этот его поступок как проявление чувства собственного достоинства. «Сталин, вспылив, допустил бестактность, — пишет С.С. Смирнов в очерке “Маршал-солдат”. — Не позволяющий никому унижать свое человеческое достоинство, Жуков ответил резко и просил освободить его от должности».

А как быть, если кто-то из подчиненных Жукова пожелает защитить перед ним свое человеческое достоинство? У писателя С.С. Смирнова на этот счет иная точка зрения. В том же очерке он написал:

«История выдвигает на авансцену людей, чьи характеры отвечают характеру эпохи. Война — всегда суровое дело, но Великая Отечественная война, особенно в первые ее два года, отличалась суровостью исключительной, небывалой. Характер Жукова и соответствовал этому суровому времени и неизбежно испытывал на себе его воздействие».

Следовательно, генерал-майор Котельников и комиссар Дружинин должны были принять несправедливое решение о них как должное, такой напрашивается вывод из рассуждений С.С. Смирнова. И все же сам Георгий Константинович Жуков после войны аналогичные свои поступки оценил самокритично. В очерке «Каждая пядь земли» писателя Евгения Ворбьева есть такой абзац:

«…Чувство собственного достоинства обязательно предполагает и уважительное отношение к тому, с кем споришь, особенно — к подчиненному. А Жуков в экстремальные минуты забывал о самолюбии товарища и тогда бывал несправедлив, мог обидеть, нагрубить. “Оглядываясь назад, — признается он, — думаю, что иногда я действительно был излишне требователен и не всегда сдержан и терпим… Конечно, сейчас эти ошибки стали виднее, жизненный опыт многому учит”.

Тогда же, под Ельней в сорок первом, жизненный опыт только начинал складываться. А время было действительно очень суровым, и не было уверенности, что оно не станет еще суровее. «Война — всегда суровое дело», — пишет С.С. Смирнов. Пожалуй, лучше тут вспомнить слова симоновского героя: «Паскудное дело война».

Еще паскуднее она становилась от того, что, с одной стороны, на защитников Родины давили гитлеровские войска, а с другой — сталинский пресс подозрительности и недоверия к своим людям.

Поступок Жукова в отношении командира и комиссара 19-й дивизии — типичное проявление насаждавшегося Сталиным стиля управления не только армией, а и всей страной по принципу: «Я начальник — ты дурак».

В романе Константина Симонова «Последнее лето», завершающем трилогию «Живые и мертвые», есть такой вот эпизод.

— Ты, Федор Федорович, не слыхал еще в ту мировую войну рассказ: что есть субординация? — спрашивает член Военного совета армии своего командарма.

— Не слыхал, — отвечает тот.

— Это еще в старой армии ходило. Фельдфебель новобранца учит, говорит ему — запомни, что есть субординация: я начальник — ты дурак, ты начальник — я дурак!

Командарм и начальник штаба рассмеялись от неожиданности.

— Неужто ни разу не слыхали? — удивился член Военного совета.

— Слыхал — не забыл бы, — сказал командарм. — Формулировка диалектическая, есть что запомнить.

Этот анекдот в период завершения строительства в СССР развитого социалистического общества любили рассказывать партийные руководители, особенно секретари горкомов и райкомов партии. Очень многим из них приходилась по душе диалектическая формулировка, пущенная в оборот неизвестным фельдфебелем. Она-то и привела советский народ, очень хороший народ, к трагической черте — обнищанию, голоданию и вымиранию.

Но вернемся к событиям 1 августа 1941 года.

Пока командующий фронтом Жуков и командарм Ракутин ходили и ползали по переднему краю обороны, те, кто оставался в штабе армии, работали до седьмого пота. По количеству выданных ими на-гора письменных директив этот день — самый урожайный из всех пятидесяти дней боев за Ельню.

В Семлеве под руководством генерала Глинского был подготовлен боевой приказ № 09 штаба 24-й армии. Штаб оперативной группы 24-й армии, обосновавшийся в деревне Волочек, разработал боевой приказ № 08, в котором определялись ближайшие задачи лишь тех частей и соединений, которым предстояло освободить Ельню. От имени Военного совета армии родился документ, адресованный командирам, военным комиссарам и начальникам политотделов дивизий.

Кроме того, в войска опергруппы были направлены: 1) Записка по налаживанию четкой работы службы ВНОС с таблицей сигналов опознавания авиацией своих войск, а войсками — своих самолетов; 2) Приказание командирам 19-й, 120-й, 103-й, 105-й, и 106-й дивизий о возможном применении противником на их участках огнеметных танков и его химическом нападении; 3) Приказание войскам об улучшении работы санитарной службы низшего звена (роты, батальона, полка); 4) Копия приказа командующего фронтом по обеспечению тщательной маскировки войск.

В дополнение ко всему специальные гонцы объезжали действующие войска с такой вот запиской: «Командарм приказал: немедленно направить с делегатами связи в оперативную группу штарма экземпляры трофеев, захваченных у противника». Из 19-й дивизии, например, по этой записке отправили фашистские авиапулемет и противохимическую накидку.

Все установки, содержавшиеся в перечисленных документах, были доведены до командиров дивизий и командующих родами войск на совещании, проходившем на командном пункте опергруппы в лесу в районе деревни Волочек. Проводил совещание командующий фронтом генерал армии Г.К. Жуков. Перед его началом приглашенные ознакомились с выставкой трофейных образцов вооружения войск противника. Затем комфронта поставил боевую задачу, суть которой, судя по документам, заключалась в следующем.

24-я армия продолжает укреплять занимаемый рубеж обороны с передним краем: Валутино, Большово, Белоусово, р. Днепр, Дорогобуж, р. Днепр до устья р. Ужа, далее р. Ужа, Ельня, Поповка. Одновременно частной операцией продолжает уничтожение ельнинской группировки противника. Для полного и окончательного разгрома этой группировки фашистских войск должна быть 2–3 августа 1941 года проведена ответственная боевая операция при исключительно четком и тесном взаимодействии пехоты с авиацией, артиллерией «и другими мощными средствами борьбы».

«Верховное командование Красной Армии и лично товарищ Сталин придают исключительное значение успешному завершению этой боевой операции», — говорилось в обращении Военного совета армии.

В отличие от предыдущих новый боевой приказ опергруппы начинался словами: «Командующий Резервным фронтом поставил задачу группе войск 24-й армии на 2 и 3.8.41 г. атаковать противника на фронте: Быково, Ушаково, Лаврово, Клемятино, Коробы, Мальцево». Далее в отдельности давались задачи войскам четырех групп, две из которых — на правом и левом флангах — назывались ударными.

Ударная группа правого фланга опергруппы в составе 103-й моторизованной дивизии, 355-го стрелкового полка 100-й дивизии, батальона 107-й дивизии, 271-го гаубичного артиллерийского полка, двух дивизионов 275-го корпусного артиллерийского полка, одной батареи 46-го гаубичного артиллерийского полка и батареи PC должна была атаковать противника в направлении Ушаково, Перганово, Чанцово, Иванево с задачей окружения и разгрома противника с северо-запада, к исходу 2.8.41 г. выйти на рубеж Чанцово — Перганово и 3.8.41 г. — Иванево. Левая граница ударной группы определялась населенными пунктами: Пожогино, (иск.) Лугиново, (иск.) Шилово, Мойтево, юго-западная окраина Ельни.

Вторая группа — 19-я дивизия, 103-й гаубичный артиллерийский полк, два дивизиона 90-го пушечного артиллерийского полка, — сгруппировав в течение 1 августа главные силы на исходном рубеже Выдрино — Клемятино, получила задачу атаковать противника в направлении Подселье, Клемятино, Макарове Юрьево, северо-западная окраина Ельни, к исходу 2 августа овладеть рубежом Прилепы, Юрьево, Налеты, а 3 августа овладеть Ельней с северо-запада. Левая граница этой группы определялась населенными пунктами Брынь, Мелихово, м. Калоша, (иск.) Князевка.

Третья группа — 120-я дивизия с приданными ей частями 105-й дивизии, 606-го гаубичного, 365-го и 305-го пушечных, 488-го корпусного артиллерийских полков — должна была 1 августа сгруппировать главные силы на исходном рубеже атаки: железная дорога, Пронино, Коробы и 3 августа атаковать противника в направлении Коробы, Рябинки, Кокарево с выходом на юго-восточную окраину Ельни.

Ударной группе левого фланга в составе 106-й дивизии с танковой группой 105-й дивизии, с подразделениями 106-го гаубичного, 305-го пушечного артиллерийских полков, 24-й минометной батареи предстояло атаковать противника в направлении Филатки, Битяков-ка, Иванево с выходом 2 августа на рубеж Битяковка, не допустив отхода противника из Ельни на юг и юго-запад.

Начало атаки было намечено на три часа в ночь с 1 на 2 августа.

Новый приказ опергруппы отличался от предыдущих постановкой точных сроков выхода войск на необходимые рубежи. Более конкретно и несколько по-иному ставилась в нем задача артиллерийским частям. Они должны были до начала атаки организовать с временных огневых позиций ночной огонь на изнурение по районам сосредоточения противника и переправам, для чего от каждой дивизии выделялось по одной батарее и разрешалось использовать по 15 снарядов на орудие. В ходе артиллерийской подготовки необходимо было:

подавить узлы сопротивления противника в районе населенных пунктов: хутора Ивановские, Макаринки, Быково, Картино, Устиново, Софиевка, (иск.) Выдрино, Клемятино, х-р Клемятин, Коноплянка, Пронино, Калошино, Коробы, а также на высотах у деревень Коробы, Поповка, Мальцево и в районе Большой Липни;

дать сосредоточенный огонь по районам: 1) стык дорог юго-западнее деревни Ярославль, 2) деревня Холмы, 3) переправа севернее Селибы, 4) деревня Щеплево;

подавить артиллерию противника в районах Петрянино — Софиевка — Серебрянка, Шилово — Ярославль — Юрьево, Мелихово — Калошино — Пронино, х. Долгий — Рябинки — Шевелево, Калинка — Жигуновка, х. Михайловский.

Впервые в приказе опергруппы ставились задачи военно-воздушным силам армии. К исходу 1 августа авиация должна была зажечь леса северо-западнее, севернее, восточнее и южнее города Ельни в радиусе 6–8 километров согласно особым указаниям. 2 августа с 3.30 до 4.00 авиация должна была поддерживать наступление правой и левой ударных групп, нанося удар по ближайшим резервам и артиллерийским огневым позициям противника. Повторные удары планировалось нанести в восемь и четырнадцать часов.

3 августа авиация также должна была быть в готовности поддержать наступление 103-й и 106-й дивизий, т. е. правой и левой ударных групп. Кроме того, 2 и 3 августа авиации вменялось в обязанность по особым указаниям наносить удары противнику с целью поддержки наступления нашей пехоты.

Немало нового было и в обращении-приказе Военного совета армии. Кроме общеизвестных положений о том, что каждая винтовка, пулемет, миномет, пушка, машина, мотор и личное снаряжение должны быть самым внимательным образом проверены и приведены в полную боевую готовность, в этом документе были установки, отсутствовавшие в предыдущих директивах командования 24-й армии.

Так, во втором пункте говорилось:

«Широко довести до сведения каждого бойца, командира и политработника, что за захват пленного, уничтожение танков и матчасти противника отличившиеся будут представлены к награждению орденами Союза ССР. За захват группы пленных, офицеров и генералов, уничтожение группы танков отличившиеся будут представлены к присвоению звания Героя Советского Союза.

Пункт третий: «В полки должны быть посланы все ответственные работники штабов и политотделов дивизий. Военные комиссары, ответственные секретари партийных бюро полков должны работать непосредственно в батальонах (дивизионах), командный и политический состав рот (батарей) соответственно в нижестоящих подразделениях».

Пункт четвертый: «Разъяснить всему личному составу, что паникер и трус должен уничтожаться как изменник Родины. Начальникам особых отделений дивизий организовать заградительные отряды, имея во главе решительного командира, могущего принять все необходимые меры к дезертирам и паникерам, вплоть до расстрела на месте».

Обращение-приказ подписали командарм Ракутин и член Военного совета армии Иванов, но несомненно, что в нем получили отражение требования и установки, высказанные накануне новым командующим фронтом. А зоркий взгляд генерала армии Жукова замечал все до мельчайших деталей, которые могли помешать в бою. Только с его появлением на передовой было обращено внимание на то, что в ходе боевых действий санитарная служба низшего звена (роты, батальона, полка) слабо справляется со своими обязанностями. Раненые длительное время не выносятся из района роты. В 583-м стрелковом полку майора Дудкова 103-й дивизии некоторые тяжелораненые не выносились с поля боя до трех суток, не обеспечивались питанием на пунктах медицинской помощи и на пути следования. Медицинские пункты находились настолько далеко (6–8 км) и настолько маскировались, что раненые не в состоянии были их найти. Указателей путей подхода к пунктам медицинской помощи и маяков не было. Легкораненые были представлены сами себе, следовали в разных направлениях, минуя медицинские пункты. В то же время были случаи, когда одного-двух легкораненых отвозила на большое расстояние грузовая машина. Мало использовался носилочный и конный транспорт.

Обращено было внимание и на то, что среди легких ранений до сорока процентов составляли ранения кисти левой руки, что давало основания заподозрить отдельных лиц в членовредительстве. Медицинский же персонал вплотную разоблачением членовредителей не занимался. Санитарная служба совершенно не занималась наблюдением за уборкой поля боя с точки зрения выполнения санитарных требований при погребении убитых.

Конечно, у командиров действующих частей и соединений всему этому были уважительные причины: из-за больших потерь в боевые порядки был привлечен личный состав почти всех вспомогательных служб. Но командующий фронтом не хотел мириться с такой обстановкой на передовом рубеже. В связи с чем и было подготовлено письменное приказание войскам 24-й армии, требовавшее устранить перечисленные выше недостатки, не оставлять ни одного раненого на поле боя без своевременной медицинской помощи и эвакуации, не относить от переднего края полковые медицинские пункты дальше 2–5 километров, а дивизионные 8—12 километров (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 5. Л. 16).

Нельзя не обратить внимания на подпись под этим документом: «Начальник штаба 24-й армии полковник Иванов». Это еще одно основание предположить, что на вчерашнем совещании в Семлеве официальный начальник штаба генерал-майор Глинский чем-то не понравился генералу армии Жукову. Возможно, он в присутствии большого количества собравшихся сказал Глинскому: «Какой вы начальник штаба?», как две с половиной недели назад сказал по телефону генерал-лейтенанту Калинину: «Какой же вы командующий?».

Весь этот день генерал-майор Глинский находился в Семлеве и занимался разработкой проекта боевого приказа в целом по армии. В нем не отражались ближайшие задачи дивизий, включенные в оперативную группу ельнинского направления, но было сказано, как им действовать после освобождения Ельни. 19-й дивизии предлагалось занять очень большой рубеж обороны: Рождество — Поповка, 120-й — выйти в резерв армии и сосредоточиться в районе Семлева, 102-й танковой в районе Высоцкое — Алферово доукомплектоваться личным составом и матчастью, 103-я тоже должна была выйти в резерв. Это были разумные задумки на случай успеха, лишь в отношении 19-й дивизии просматривается некая несправедливость… Но главное было не в этом приказе (ЦАМО РФ. Ф. 378. Оп. 11015. Д. 4. Л. 1,2), а в приказе, разработанном при непосредственном участии Жукова и ставившем войскам задачи от имени командующего фронтом.

Заканчивая совещание в Волочке, Жуков еще раз напомнил командирам, непосредственно отвечавшим за подготовку и проведение операции:

— Все подготовительные мероприятия по перегруппировке частей и средств усиления выполнить полностью, без скидок, иметь артиллерийских боеприпасов в пределах трех боекомплектов, обеспечить войска продовольствием, разработать планы эвакуации раненых и убитых, строевые подразделения частей пополнить за счет обученного личного состава, находящегося в обороне, в тылах и подразделениях обслуживания. Под личную ответственность начальников связи дивизий обеспечить доставку боевых донесений через каждые два часа, а 106-й дивизии — через каждые три часа.

Таковы были планы первой военной операции полководца Жукова. Как они хороши!

Поставив четко и ясно сложные задачи войскам, Жуков рассчитывал на успех под Ельней и был в нем уверен. А Гудериан преподнес ему сюрприз в Рославле. Оттуда, с левого фланга Резервного фронта, вечером сообщили, что город сдан противнику.

Гейнц Гудериан настойчиво добивался осуществления своей задумки — овладеть Рославлем, крупным узлом дорог. 1 августа он двинул в этом направлении 24-й танковый и 7-й армейские корпуса. Для наступающих немецких войск день был нелегкий. Но результат того стоил. «Главный объект нашего наступления — Рославль — был захвачен!» — восклицает гитлеровский полководец в «Воспоминаниях солдата».

Для Жукова это было первое печальное подтверждение правильности его прогноза о предстоящем ударе немецко-фашистских войск в южном направлении. В этот же вечер Георгий Константинович выходит на связь с начальником Генерального штаба РККА Б.М. Шапошниковым, информирует: «… Со взятием противником Рославля положение Качалова может быть очень невыгодным. Качалов может быть окружен. Считаю необходимым левый фланг и центр Качалова немедленно оттянуть на восток…» — «Принимаемое вами сейчас решение в отношении Качалова считаю правильным», — ответил Шапошников.

Как же необходим был в такой обстановке успех под Ельней! Ведь это был бы удар под основание гудериановского клина, повернувшегося своим острием на юг!

 

ДЕНЬ ШЕСТНАДЦАТЫЙ

Суббота, 2 августа

В эту ночь в штабе опергруппы, обосновавшемся в деревне Волочек, пожалуй, никто не спал. Командующий фронтом и командарм допоздна продолжали заниматься подготовкой предстоящего наступления, требуя ускорить доставку боеприпасов, отработать взаимодействие частей и т. п. А в полночь загрохотали наши орудия, не спеша, методично ведя огонь на изнурение.

За час до атаки началась артиллерийская подготовка. На участке 103-й дивизии по позициям противника в районе деревни Ушаково произвела свой первый залп батарея PC в составе пяти пусковых установок, напугав и своих, и немцев.

В три часа ночи пошла в атаку пехота и сразу же оказалась под организованным и очень сильным минометным, пулеметным и артиллерийским огнем противника, что показало: артналет наших частей не дал запланированного результата. А с рассветом авиация противника начала бомбардировать наступающую пехоту, артиллерийские позиции и тылы. Наша фронтовая и бомбардировочная авиация бомбила войска противника в районе железнодорожного разъезда Нежода, в Ельне и Починке, сделав в течение дня двадцать шесть самолето-вылетов. Кроме того, двадцать один самолетовылет был использован для удара по фашистским войскам непосредственно на ельнинской дуге.

Активно работала армейская авиация. Девять самолетов ЯК-2 163-го истребительного авиаполка и двенадцать самолетов ИЛ-2 66-го штурмового авиаполка поддерживали наступление 103-й мотострелковой дивизии подполковника Соловьева. Пять штурмовиков с 6 часов 45 минут до 7 часов 30 минут атаковали артиллерию противника у деревни Чанцово и скопление замаскированных автомашин в шести километрах северо-западнее Ельни. В восемь часов утра семь штурмовиков под прикрытием истребителей атаковали скопление войск противника северо-восточнее Чанцова. При возвращении на свой аэродром два самолета ИЛ-2, атакованные двумя немецкими ME, столкнулись в воздухе и разбились. Летчики погибли.

В двенадцать часов два самолета СУ-2 под прикрытием одного Ми Г-1 бомбардировали скопление пехоты в районе Ушакова. Как доложили летчики, бомбы упали в цель.

Над полем боя несколько раз происходили воздушные бои. В тринадцать часов пять немецких ME-109 напали на наш самолет И-153 и подбили его. Раненый летчик приземлился на своей территории. В бою над деревней Ушаково, происшедшем в 20 часов 25 минут, успех был на стороне краснозвездных авиаторов. Они сбили один немецкий истребитель и один самолет-разведчик, а один подбитый фашистский истребитель смог удалиться в сторону своего аэродрома.

И все же даже при поддержке авиации наступать нашей пехоте было крайне трудно. Артиллерийско-минометным огнем противник не позволял продвигаться вперед, хотя многие бойцы действовали решительно и смело. В 583-м стрелковом полку майора Дудкова 103-й дивизии стрелок-красноармеец Ярослав Дмитриевич Соболев отличился в штыковой атаке. Это был десятый его фронтовой день. Закаленный в боях двадцатитрехлетний ленинградец в рукопашной схватке уничтожил двух фашистов. Сам он был ранен и контужен, но с поля боя не ушел, продолжая сражаться с врагом.

На участке 19-й стрелковой дивизии у деревень Клемятино и Пауково противник переходил в частые контратаки при поддержке танков, но всякий раз откатывался назад, оставляя подбитую технику и убитых. А к исходу дня вновь им было применено восемь ранцевых огнеметов против наступающих подразделений 32-го стрелкового полка майора Шитова.

Вступивший в командование дивизией майор Утвенко стремился оправдать оказанное ему высокое доверие. Накануне, т. е. в день, когда генерал-майор Котельников был отстранен от командирских обязанностей, Утвенко не проявил ни малейшей растерянности. В течение дня части дивизии закреплялись на занимаемом рубеже, оборудуя позиции в противотанковом и артиллерийском отношении, и одновременно готовились к наступлению: вели разведку обороны противника, пополнялись боеприпасами и всеми другими видами снабжения… Было проведено совещание начальников штабов частей по вопросам организации взаимодействия пехоты с артиллерией в предстоящем наступлении. В результате, как доложил Утвенко в штаб опергруппы, 2 августа полки действовали напористо за исключением 32-го, который вел себя крайне неорганизованно из-за низкой дисциплины. «Командиром дивизии принят ряд мер для оздоровления полка», — говорится в очередном донесении, но, к сожалению, меры эти не расшифровываются.

В южной ударной группе отличился сержант Евгений Ильич Сопов — механик-водитель 210-го танкового полка 105-й танковой дивизии. В атаке на высоту 270,22 танк Сопова действовал уверенно, но получил три сквозные пробоины. Командир танка был убит. Башенный стрелок и Сопов получили тяжелые ранения. Рискуя жизнью, раненый Сопов своим танком врезался в минометную батарею противника, раздавил два миномета и прислугу и, истекая кровью, теряя сознание, вывел боевую машину на исходное положение. Командир дивизии полковник Ахмалов и комиссар дивизии полковой комиссар Бирюков представили отважного танкиста к боевой награде. Было тогда Сопову двадцать три года. В 1939 году Барнаульский райвоенкомат Алтайского края призвал его на срочную службу в Красную Армию, а через два года вместо увольнения в запас пришлось ему сражаться на фронте.

В итоге ряда успешных атак наши части к восьми часам вечера потеснили противника с его оборонительных рубежей.

Из северной ударной группы поступило сообщение о том, что 355-й полк Шварева занял Макаринки, Артель и высоту 238,8, 688-й полк подполковника Пяри — деревню Ушаково и лес в одном километре юго-восточнее ее, 583-й мотострелковый полк майора Дудкова — северную окраину деревни Семешино и высоту 235,3.

Новый командир 19-й дивизии майор Утвенко информировал: 315-й полк, которым теперь командовал майор Толоквадзе, находится у деревни Клемятино, отдельные группы просочились далее на юго-запад, 32-й полк майора Шитова, предпринявший две безуспешные атаки, остановился в двухстах метрах восточнее Паукова. Потери полка составили двести человек, из них двенадцать — командирско-начальствующего состава. 282-й стрелковый полк, командиром которого вместо выбывшего Батлука стал майор Константин Сергеевич Монахов, наступал во втором эшелоне и правым флангом приблизился к деревне Выдрино.

Из 120-й дивизии генерал-майора Петрова сообщили, что 401-й полк подполковника Вершени атакует высоту 254,2 и выдвинулся на ее восточные скаты. В 474-м стрелковом полку убит командир полка майор Гани Аитович Мезин, его заменил капитан Николай Васильевич Коркишко. Полк вечером продолжал атаковать деревню Коробы.

В южной ударной группе день прошел несколько успешнее. 105-я дивизия заняла западную окраину деревни Чемуты и перекресток дорог восточнее деревни Портки. 106-я дивизия продолжала бой за деревни Мальцево, Малая и Большая Липня.

Немцам этот день принес немало огорчений. Генерал-полковник Гудериан, находившийся весь день в 9-м армейском корпусе под Рославлем, с огорчением написал в своих воспоминаниях: «Между тем в районе Ельни продолжались тяжелые бои, требовавшие большого расхода боеприпасов. Здесь был брошен в бой наш последний резерв — рота, охранявшая командный пункт нашей танковой группы».

Командующий Резервным фронтом генерал Жуков итогами дня был крайне недоволен: задачи, поставленные в боевом приказе на 2 августа, казались невыполненными. Находясь весь день в войсках опергруппы, он поторапливал их, требовал действовать решительнее и напористее, не прекращать наступление ночью. А в конце дня подготовил следующий документ.

«Командующему 24-й армией,

командирам 100-й, 103-й, 19-й, 105-й и 106-й дивизий.

В результате полученного боевого опыта в районе Ельни в действиях наших войск выявлены следующие недостатки:

1. Плохо разведуется противник и очень плохо выявляются его огневые точки. Отсутствие смелости у командиров и бойцов не позволяет нам иметь ежедневно пленных.

2. Из-за слабой разведки целей, удаленности передовых и основных наблюдательных пунктов артиллерии всех видов от первых цепей своей пехоты, редкого применения артиллерией стрельбы прямой наводкой и совсем не применения стрельбы на рикошетах гаубичными снарядами достигается низкая действительность артиллерийского огня.

3. Артиллерия расходует много снарядов по своей вине и по вине общевойсковых (пехотных) командиров, приказывающих стрелять для шума и удовлетворения надуманных “заявок” снизу.

Командиры и комиссары частей и соединений потворствуют огромному расходу снарядов и мин без всякой пользы для дела.

4. Не всегда создается должная плотность артиллерийского и минометного огня по объекту, подлежащему захвату пехотой. В то же время, объект, обработанный артиллерийским и минометным огнем, атакуется пехотой с большим опозданием, уцелевшие огневые точки противника успевают оживать, наносят поражения и даже останавливают атакующих. Пехота очень плохо использует свои огневые средства во время подготовки атаки и самой атаки.

5. Личная связь и общение командиров пехоты и артиллерии слабые, командиры батарей находятся далеко позади передовых цепей пехоты, задачи на местности ставятся редко, наблюдается общее стремление к отсиживанию в щелях и убежищах.

6. Очень плохо поставлен учет личного состава в роте (батарее), благодаря чему трус и предатель имеет полную возможность в любое время уйти в тыл. Так же плохо учитываются потери в личном составе и конском составе, боевой технике и расход боевых выстрелов.

ПРИКАЗЫВАЮ все указанные выше недостатки устранить, организованно применять огонь всех видов, максимально использовать результаты огневого воздействия на противника для успешной атаки и развития успеха.

Командующий Резервным фронтом, генерал армии Жуков» (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 5. Л. 50–51).

Как видим, Георгий Константинович не просто ставил задачи, не просто требовал продвигаться вперед, а учил войска тому, как они должны действовать, добиваясь успеха за счет более эффективного использования мощных огневых средств. Этот документ, поступивший в дивизии, был внимательно изучен командирами и начальниками штабов, на основе его в дивизиях были разработаны свои директивы с местными примерами и задачами.

Все части опергруппы вечером и ночью продолжали выполнять задачи первого дня наступления. Под командованием Жукова, руководствуясь его приказом и приведенными выше рекомендациями, они упорно стремились вперед.

В ночь на 3 августа краснозвездная фронтовая авиация произвела бомбардировку Ельни и подожгла ее. «Задача выполнена: Ельня горит», — записано было в официальном документе-оперсводке — в 24 часа. Вдумайся, читатель, в эту фразу и представь себе ночную картину, выраженную всего лишь двумя словами: Ельня горит!

 

ДЕНЬ СЕМНАДЦАТЫЙ

Воскресенье, 3 августа

В ночное время командование дивизией стремилось организовать более активные действия разведывательно-диверсионных групп. Используя момент внезапности, они могли добиться неплохих результатов. И добивались.

Утром в штаб опергруппы от нового командира 19-й дивизии майора Утвенко поступило сообщение: «Диверсионная группа, посланная в тыл противника, донесла, что ею взорваны склады боеприпасов в одном километре западнее хутора Клемятин. Старший группы — младший лейтенант Черенков». Сообщение вечером было подтверждено письменно в оперативной сводке штаба дивизии. На хорошую новость обратили внимание командование армии, политотдел и редакция. В газете через несколько дней появилась заметка «Девять храбрых», подписанная старшим политруком С. Пазило-вым. В ней несколько подробнее рассказывается о подвиге храбрецов, любопытен и стиль повествования, поэтому привожу заметку полностью:

«Их было девять.

Как только сумерки окутали молодой кустарник, девять храбрых и сильных душою поклялись — умрем, но боевое задание выполним.

Каждый из них горячо пожал руку товарища. Им говорили: “До свидания, желаем успеха”. — “Не вернемся, пока не обеспечим победы”, — отвечали они.

Лощинами, мелким кустарником шли девять в стан врага. Скользили бесшумно, как тени, прячась от света луны. Иногда останавливались, чтобы послушать, местами двигались ползком, а когда на горизонте показалось солнце, девять храбрых прильнули к земле, зная, что она не выдаст.

С рассветом на поле боя снова загрохотали орудия. Борьба продолжалась семнадцатый день. Наши части продвигались вперед и вперед.

Девять весь день лежали неподвижно, следили за полем боя. И вот наступила вторая ночь их рейда. Луна не прошла и половину своего пути, как в ночной тишине прокатился гром. Земля задрожала на десять верст вокруг. Седое небо стало оранжевым. Пламя осветило всю окрестность. Было видно, как в панике забегали немцы.

— Это они действуют, наши храбрецы, — сказал бойцам командир подразделения, из которого ушли в свой рейд девять подрывников.

Он не ошибся. Наутро в штабе читали записку: “Задание выполнено. Склад боеприпасов и бензохранилище взорваны. Продолжаем действовать. Черенков”».

Такое описание подвига сохранилось на газетной странице. И в официальной сводке, и в газетной заметке всего одна фамилия — Черенков, младший лейтенант, молодой человек.

В 120-й стрелковой дивизии в эту ночь отличился взвод сержанта Н. Васильева, тоже человека молодого и бесстрашного. Ему была поставлена задача: ударом с тыла выбить фашистов из деревни Чемуты, западную окраину которой, как сообщалось в оперсводке за 2 августа, заняло подразделение 105-й дивизии. Разведка установила, что противник оставил в селе автоматчиков, на северной окраине посадил снайперов, в четырехстах метрах за деревней имел блиндажи. К рейду готовились тщательно. Политрук Добрин, душа Васильевского взвода, беседовал с каждым воином, переползая из окопа в окоп. Красноармейцы, участвовавшие уже в шести атаках, заверяли его, что и в седьмой будут действовать решительно в одиночку и помогать товарищу, в зависимости от обстановки.

К трем часам ночи лег густой туман. Видимость — не больше десяти метров, а ползущих туман скрывал совершенно. К пяти часам туман стал еще гуще. Под его прикрытием двадцать шесть человек, составлявших взвод Васильева вместе с ним, приблизились к позициям неприятеля, сержант выслал вперед дозорных. Один из них произвел пробный выстрел.

— Противник сразу обнаружил себя, — рассказывал потом корреспонденту сержант Васильев, — открыл бешеный огонь из автоматов. Это позволило нам понять, что враг бьет с обоих флангов и с центра. В полном молчании мгновенно мы развернулись для атаки. Я — вправо, политрук Добрин — влево, сержант Фролов — на головной удар. Политрук Добрин крикнул: «За Родину! За Сталина!» Все, как один, бойцы вскочили с земли и ринулись на немцев. Штыковой бой длился минут одиннадцать. Никто не дрогнул, никто не сделал ни одного шага назад. Противник не выдержал нашего удара, побежал. Открыв огонь, мы продвигались вперед. Тут на правом фланге появился наш танк и двинулся за неприятелем, прикрывая нас. Противник откатывался быстро. Вот уже занята нами половина деревни. Огнем мы ликвидировали попытку отрезать нас от танка и скоро достигли западной окраины деревни. Задача была выполнена.

— Осталось подвести итог, — продолжал сержант Васильев. — Противник оставил на поле боя десять трупов. Наши потери: один пал смертью героя. Политрук Добрин был тяжело ранен, но он продолжал сражаться, штыком и прикладом в этом бою он поразил пятерых фашистов.

Политруку Добрину было двадцать пять лет. Он участвовал в польской и белофинской кампаниях. Анализируя боевые действия, учил бойцов действовать штыком, поддерживать в бою товарища, перевязывать раненых. Сам всегда был впереди.

Командир взвода сержант Васильев в этом бою сразился с немецким офицером, имевшим на груди Железный крест. Уклонившись от удара штыком, фашист бросился в окоп. Метким выстрелом Васильев остановил его. Пуля стала заслуженной наградой удачливому фашистскому молодчику.

Отважный боец Комаров атаковал трех фашистов. «Одного пулей, другого штыком, а третьего прикладом повалил Комаров гадов насмерть», — это строки из газеты. А вот как рассказывал корреспонденту красноармеец Н. Захаров:

— Долговязый фашист не успел и опомниться, как очутился на моем штыке. Слева от меня товарищ посадил на штык другого гада. Но тут вдруг из тумана выскочил третий. Он дал по мне очередь из автомата, разворотил мою каску и ранил в щеку. Я успел лишь задеть его штыком. Он метнулся в сторону. Пришлось бы мне туго, но справа сразу два красноармейских штыка вонзились в него.

Газета «За честь Родины» рассказала об этой ночной операции взвода сержанта Н. Васильева под заголовком «Атака в тумане», подчеркнув при этом, что туман — хороший помощник диверсионно-разведывательных групп, ведь он не только скрывает бойцов, но и поглощает все звуки, позволяет передвигаться бесшумно. В дальнейшем атаки в тумане стали практиковать и в других частях, сражавшихся под Ельней. Примечательно, что уроженец смоленской земли талантливый поэт Михаил Исаковский написал о туманах, помогавших сражаться с оккупантами, прекрасную песню «Ой туманы мои, растуманы…». Но первым воспел атаку в тумане армейский поэт С. Шемонаев в стихотворении, напечатанном в газете рядом с рассказами Васильева и его бойцов о своей дерзкой операции.

Атака в тумане, Атака в ночи… Горячее сердце, Остынь, замолчи! Навстречу шагают В тумане враги. Лежим. Ожидаем. Считаем шаги. От нашей атаки, От нашей руки Фашисты живыми Уйти не смогли.

Успехи, конечно, были маленькой толикой того, чего должны были добиться войска опергруппы за двое суток. А были еще и неудачи. Так, в семь часов утра в штабе стало известно: в оперсводке за 2 августа неправильно указано, что Ушаково занято нашими войсками. На самом деле части северной ударной группы вышли на северную, юго-восточную и северо-западную окраины Ушакова. Ясно, что такое известие вызвало бурю гнева у командования. Стали выяснять, в чем причина неточности. Оказалось, что дезинформация произошла по вине штаба 103-й моторизованной дивизии, за что, разумеется, ее командиру подполковнику Соловьеву и начальнику штаба капитану Лаппу в устной форме сделали соответствующее внушение, оказавшееся не последним.

Комфронта Жуков и командарм Ракутин продолжали организовывать войска на осуществление контрудара. Они и вместе, и порознь появлялись на командных пунктах дивизий, полков и непосредственно на передней линии фронта, подсказывали, требовали, убеждали. Одновременно под их руководством велась и штабная работа. Ракутин в полдень подписал приказание № 02, которое в основном повторяло изложенные накануне в записке задачи по улучшению санитарной службы низшего звена. Но двенадцатый пункт его был не по этой теме. В нем говорилось:

«Пункт 4-й приказания по армии от 1.8.41 г. № 01 ОТМЕНЯЮ».

В этом пункте, как помнит читатель, ставилась задача по организации заградительных отрядов. Нельзя сказать, что в результате они не были созданы, так как автор располагает документами более позднего периода, подтверждающими их существование. Однако совершенно не подтверждается их роль в боях за Ельню: красноармейцы не из чувства страха, а по велению гражданской совести вступали в бой и совершали подвиги. «Мы шли вперед, а заградотряды, если они были, смотрели нам в зад, — сказал один из ветеранов, — погибли бы мы — погибли бы и они».

В другом приказе, подписанном Ракутиным в этот день, был такой пункт: «Считать включенными в состав 24-й армии 19-ю сд с 17 июля 1941 года, 120-ю сд — с 25 июля 1941 года и 35-е корпусное управление — с 2 августа 1941 года». Видимо, следствие по делу командира и комиссара 19-й дивизии попросило внести ясность, кому же была подчинена эта дивизия перед своим первым боем. Ведь только благодаря вмешательству командования 28-й армии неприятель был остановлен на ельнинской земле 20–21 июля.

Но это — дело прошлое. Что же впереди? Генерал армии Жуков в проведении контрудара опирался не на пехоту, а артиллерию, авиацию. Неслучайно армейская газета «За честь Родины» 3 августа вышла с обращением ко всем комсомольцам армии, авторами которого, как сказано в предисловии, были комсомольцы-артиллеристы, потомки знаменитых русских пушкарей. Они призвали своих сверстников быть в первых рядах защитников Родины, повысить железную воинскую дисциплину, быть хладнокровными, мужественными, стойкими в бою, метким огнем, штыком, гранатой уничтожать фашистских извергов. «Ни шагу назад, только вперед!» — такой девиз выдвигали молодые артиллеристы Островой, Бушуев, Затолокин, Беликов, Семенихин, Корзун.

Неслучайно и то, что 3 августа в 24-ю армию прибыла вторая батарея PC (понятнее было бы сказать «катюш», но под Ельней еще так не называли новое грозное оружие). Теперь опергруппа по окружению и уничтожению ельнинской группировки противника располагала девятью боевыми установками PC. Обе батареи были сформированы в Москве и под Ельню прибыли своим ходом.

Днем бой по всей ельнинской дуге развернулся с новой силой. Много было грохоту, много было крови и страданий раненых. Войска, как говорится в документах, продолжали выполнять задачу, поставленную генералом армии Жуковым по ликвидации группировки противника в Ельне. А трижды проклятый этот противник был силен, на всем фронте опергруппы продолжал упорно сопротивляться.

На участке северной ударной группы немцы ввели в бой восемь танков, около роты его солдат наступали на наши позиции в районе Ушакова. Когда батальон старшего лейтенанта Безуглова 355-го стрелкового полка полковника Шварева менял позицию, младший лейтенант Н. Щербаков с одним красноармейцем и младшим сержантом Лазаревым вынуждены были занять оборону в открытом поле. Клевер, росший там, помогал прятаться отважным защитникам, но он же маскировал и вражеских автоматчиков. Вблизи оказался еще и подбитый немецкий танк, который вдруг открыл огонь по группе Щербакова. Комбат послал ему на помощь стрелковый взвод и два станковых пулемета.

«И вот на нашу позицию фашисты выпустили пять танков, — писал потом в газете младший лейтенант Щербаков. — Мы залегли в окопах, вкатили туда пулеметы и приготовили бутылки с горючим. Один танк оказался близко около моего окопа. Я швырнул в него бутылку. Взметнулось пламя. Вторая бутылка окончательно вывела из строя фашистскую машину.

У меня осталось в запасе еще две бутылки с горючим, — продолжает Щербаков. — Смотрю, а на мой окоп несется второй танк. Я размахнулся и — в башню. Ствол пулемета мгновенно охватило огнем. Пулемет замолчал. Водитель танка струсил и задумал уходить. Только он повернул танк, а я еще ему бутылочку. Дым. Пламя.

Взрыв. Две машины были уничтожены. Остальные три повернули обратно».

За уничтожение двух неприятельских танков командование части объявило младшему лейтенанту Щербакову благодарность и представило к правительственной награде. Газета «За честь Родины» поставила подвиг Щербакова в пример всей армии.

В составе северной ударной группы в течение дня вел упорный бой батальон капитана Козина за овладение деревней Быково.

Действиями артиллерии оперативной группы за день было подавлено немало объектов противника. 66-й штурмовой полк сначала семью самолетами ИЛ-2, а затем пятью ИЛ-2 под прикрытием истребителей атаковал скопление мотомехчастей противника в Чанцове и Ельне.

И все же Жукову становилось все очевиднее, что коренного перелома боевых действий в пользу наших войск не происходит. И он вспомнил о закончившей переформирование 100-й ордена Ленина стрелковой дивизии, уже прославившейся в боях на территории Белоруссии, о ее командире генерал-майоре Руссиянове, хорошо проявившем себя в жестоких боях под Минском и в окружении.

«Третьего августа 1941 года, — говорится в архивной справке Руссиянова, — в 18 часов я был вызван командующим 24-й армией генерал-майором Ракутиным и через него получил приказ генерала армии тов. Жукова вступить в командование северной ударной группой войск, что я и комиссар дивизии выполнили и с оперативной группой штаба дивизии выехали в район боевых действий: Ушаково, Макаринки, Быково, Семешино, Лаврово» (Сборник боевых документов, выпуск 31, 1957 г. С. 29).

Жуков продолжал мобилизовывать войска. Он издает следующий приказ:

«Командующему 24-й армией генерал-майору Ракутину, командирам 19-й, 103-й, 105-й, 106-й, 120-й дивизий.

Итоги полуторадневного наступления на противника, занимающего район Ельни, не отвечают требованиям моего приказа. Я требовал в первые сутки продвинуться к Ельне не менее 8—10 километров. Большинство частей прошли 2–3 километра, а некоторые вообще не продвинулись ни на один километр. 19-я сд, заняв в дневном бою Клемятино, ночью бросила занятый пункт и отошла в исходное положение.

Такие ничтожные результаты наступления являются следствием невыполнения командирами дивизий и полков моего приказа о личном примере и расправе со всеми, кто вместо наступления и стремительного движения вперед отсиживается в кустах и щелях, со всеми теми, кто ведет себя трусливо и не служит личным примером храбрости и отваги.

103-я дивизия, имея особо усиленную поддержку — батарею Р.С.-ов, авиационную поддержку, до сих пор позорно топчется почти на одном месте. Нами арестованы и будут немедленно осуждены за трусость и невыполнение приказов командир и комиссар 19-й стрелковой дивизии, немедленно будет арестован командир части, бросившей без приказа район Клемятина. Будут беспощадно предаваться суду все, кто не будет в точности выполнять боевые приказы и будет прятаться за трудности боевой обстановки.

Наши действующие части во много раз сильнее противника в артиллерии. Противник не имеет даже полностью боеприпасов и ведет очень ограниченный огонь. Противник по существу полуокружен. Достаточно крепкого удара и противник будет немедленно разбит.

Приказываю:

1. В течение 4 августа полностью окружить и забрать в плен всю ельнинскую группировку противника. Начало атаки в 7 часов утра 4 августа. Перед атакой провести двухчасовую артподготовку, уничтожая огневые точки противника.

2. Ввиду выявившейся слабости комрот и комбатов ударные роты и батальоны вести в атаку лично командирам и комиссарам дивизий, полков и особо отобранным лицам старшего и высшего комсостава и комиссарам. На ударные взводы отобрать особых храбрецов из командиров и политработников, которые себя проявили в боях, и всех желающих отличиться перед Родиной.

3. Еще раз предупреждаю командование 103-й сд о преступном отношении к выполнению приказов и особо предупреждаю: если в течение 4 августа противник не будет разбит и дивизия не выйдет в назначенный район, командование будет арестовано и предано суду Военного Трибунала. 103-ю сд усилить еще одной батареей РС-ов.

4. Исполнение донести в 24.00 четвертого августа 1941 года. Командующий фронтом генерал армии Герой Советского Союза Жуков» (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 5. Л. 22).

Приказ без промедления был доставлен исполнителям. В штаб 19-й дивизии, например, он поступил в 18 часов 50 минут 3 августа. Времени для подготовки было не много, но не в обрез. Суровая строгость и требовательность Жукова были и обоснованны, и справедливы. Строго предупредив командование 103-й дивизии, он для ее усиления отдал все девять пусковых установок PC, т. е. обе батареи.

День больших надежд заканчивался, не оправдав их. В двадцать четыре часа штаб опергруппы подготовил очередную оперсводку, пунктуально отметив положение своих войск к этому часу.

В северной ударной группе 355-й стрелковый полк Шварева оставался на тех же рубежах, что и в конце предыдущих суток. 688-й полк 103-й дивизии заканчивал очистку юго-западной и юго-восточной окраины Ушакова. 583-й полк этой дивизии полностью овладел деревней Семешино и продвинулся на один километр к югу.

В 19-й дивизии 315-й полк окопался на северных окраинах Выдрина и Клемятина, 32-й — на юго-восточной окраине Паукова, т. е. результат суточных боев был нулевой. Единственная радость: 315-й сп получил пополнение в количестве 150 человек.

В 120-й дивизии 401-й полк оставался на прежних позициях, а 474-й, освободивший ночью Чемуты, оставил их и закрепился на скатах высоты 270,22. На южном фланге 106-я дивизия целые сутки безрезультатно атаковала те же Мальцево, Малую и Большую Липню.

Неудачи наступления во многом объяснялись недооценкой сил противника. Генерал-полковник Гудериан в своих воспоминаниях пишет: «К 3 августа войска группы достигли […] 10-я танковая, 286-я пехотная дивизии, дивизия СС “Рейх”, пехотный полк “Великая Германия” — Ельня, 17-я танковая дивизия — севернее Ельня…»

А комфронтом Жуков, отдавая приказ на наступление, исходил из того, что на ельнинском выступе немецкие 10-я и 11-я танковые дивизии мелкими группами обороняют дороги Ельня — Дорогобуж, Ельня — Вязьма, Ельня — Спас-Деменск.

И все же противнику и в этот день нелегко было удержаться на занятых позициях. В книге Ф. Гальдера «Военный дневник» есть такой абзац:

«3 августа 1941 года (воскресенье), 43-й день войны.

Обстановка у Ельни: войска смеются над тем, как наступают танковые и пехотные части. Огонь артиллерии противника невыносим, так как наша артиллерия из-за недостатка боеприпасов не оказывает противодействия».

Значит, Жуков был прав, утверждая в своем новом приказе, что вверенные ему части во много раз сильнее противника в артиллерии. Как же они покажут себя завтра?

 

ДЕНЬ ВОСЕМНАДЦАТЫЙ

Понедельник, 4 августа

Ставку Жукова на артиллерию сразу почувствовало немецкое командование, завопив о невыносимости артиллерийских налетов русских.

Требования Жукова и прибывшего с ним командующего артиллерией фронта генерал-майора Говорова по обеспечению эффективной работы артиллерийских полков, а также полковой и батальонной артиллерии, принимались к неуклонному исполнению командованием частей и соединений, поддерживались всеми видами устной и печатной военной пропаганды.

Так, 4 августа, то есть в день новых особых надежд на успех контрудара, газета «За честь Родины» вышла с призывом «Отважные артиллеристы! Меткими залпами сокрушайте живую силу и технику врага, оказывайте непрерывную огневую поддержку красной пехоте и танкам!». В материалах, напечатанных на этой странице, отмечалось, что «за последние два дня артиллеристы нанесли по врагу особо сильные удары. Меткими залпами они уничтожили несколько транспортов с боеприпасами, истребили десятки вражеских танков и орудий». Далее шли конкретные примеры из боевой практики батарей лейтенантов Федоренко и Данилова, поддерживавших стрелковые подразделения 120-й дивизии генерал-майора Петрова. Подобно тому, как в мирное время советская печать пропагандировала передовой опыт, теперь газетчики искали крупицы боевого опыта, стараясь показать, как то или иное подразделение добилось успеха в бою. Командир батареи лейтенант Н. Федоренко писал в газете:

«Перед наступлением нашей пехоты мы, артиллеристы, установили тесную связь с соседним подразделением. Оттуда нам сообщили точное местонахождение вражеских батарей. Корректировка огня была таким образом обеспечена. Первый же снаряд сержанта Ицхалова поразил цель. Точно, без единого промаха бил по врагу и расчет сержанта Звягинцева. Ему удалось сбить противотанковую пушку противника. Три наши орудия двадцатью снарядами разбили восемь вражеских пушек, несколько пулеметов и минометов. Враг попытался нам ответить из уцелевшего миномета. Но поздно. Мы успели сменить огневую позицию, и фашисты лупили минами по покинутому нами месту».

Другой автор писал о батарее Данилова:

«Наблюдатель доложил командиру батареи лейтенанту Данилову о приближении мотоколонны противника. Фашисты спешили на помощь своим отрезанным частям. Наши бойцы насчитали более двух десятков автомашин, переполненных солдатами. Командир приказал подпустить колонну ближе:

— Без команды огня не открывать!

Все готово. Расчеты ждут команды.

От мощного залпа содрогнулся воздух. Первые машины наши снаряды разнесли вдребезги. Расчет командира был точен. На разбитые машины налетели следующие. И по этой кровавой каше без устали били наши артиллеристы».

Красноармейцы, особенно младшие командиры, овладевали не только своей техникой, но и вражеской.

Сержант П. Струков в заметке «По немцам из немецкой пушки» рассказал, как немцы, не выдержав удара наших бойцов, отступили, оставив на поле боя два орудия, несколько ручных и станковых пулеметов. Командир взвода Гнетнев по-пластунски подполз к противотанковой пушке, брошенной немецким расчетом, повернул ее дулом в сторону немцев и начал бить по врагу.

В третий день контрудара артиллеристы красных частей действовали не хуже, чем в предыдущие два дня. Чего только стоила врагу двухчасовая артиллерийская подготовка! На ельнинской дуге еще такой длительной артподготовки не было. А ведь еще был приказ Жукова об артиллерийском огне на изнурение противника. Всю ночь артиллеристы вели методичный огонь по целям, выявленным разведкой или визуальным наблюдением в дневное время. То на одном, то на другом участке наносили свои страшные удары батареи PC.

Содрогалась ельнинская земля от разрывов артиллерийских снарядов, в черном дыму меркло солнце, поднимались ввысь столбы пахотной земли. «Большую помощь в продвижении вперед и подъеме морального духа, — писал в политдонесении о дне 4 августа начальник политотдела 100-й ордена Ленина стрелковой дивизии полковой комиссар Евсеев, — играет, как ее у нас называют, “адская машина”, которая удачно дважды открыла огонь по скопляющемуся противнику» (ЦАМО РФ. Ф. 219. Оп. 690. Д. 18. Л. 257).

Комфронтом Жуков и командарм Ракутин, уже четвертые сутки работавшие бок о бок, рассчитывали, что наконец-то наступление вверенных им войск начнется по всему фронту ельнинского выступа.

В северной ударной группе теперь главенствовал генерал-майор Руссиянов, уже прославившийся в сражениях с фашистскими захватчиками. Решимость его закрепить свою боевую репутацию была вне сомнений. «Генерала И.Н. Руссиянова я хорошо знал, — пишет Жуков в “Воспоминаниях…”, — в 1933 году мы вместе работали в Слуцком гарнизоне в Белоруссии. В то время он командовал стрелковым полком. Это был очень способный командир, и полк его всегда был в первых рядах». Сам Иван Никитович Руссиянов о своих чувствах, овладевших им под Ельней, рассказывал в одной из статей:

«…Смоленская и ельнинская земля гудела от орудийных раскатов, была мокрой от людской крови, горячей от пожарищ. Как больно и тяжело было у меня тогда на душе и сердце, ведь я кровный сын смоленский. Моя родина — деревня Щуплы, Кощинской волости, Смоленского уезда, Смоленской губернии. Я пришел на эту священную родную землю в те дни контуженный, истощенный, утомленный непрерывными боями под Минском, на реках Волма, Березина, Днепр с наседавшим на нас сильным и жестоким, коварным врагом. Я поклялся бить и бить врага, не жалея самого себя и своей жизни».

Всего десять дней достались Руссиянову после выхода из окружения для личного отдыха и усиленной работы по переформированию остатков тяжело пострадавшей в месячных боях дивизии. Прибыв на командный пункт 103-й дивизии и посоветовавшись с ее командиром подполковником Соловьевым, командирами полков: 583-го — майором Дудковым, 688-го — подполковником Пяри, 355-го — полковником Шваревым и другими, как говорится в упомянутом выше политдонесении, Руссиянов «отдал боевой приказ частям 100-й сд, 103-й мед и приданным частям перейти в решительное наступление».

К полудню бой разгорелся по всей дуге, от Макаринок, Ушакова через Выдрино, Клемятино до Мальцева, Малой и Большой Липни. Командиры полков и дивизий, изучив строгое указание Жукова, действовали более решительно, и их наступательный порыв передавался красноармейцам и младшим командирам. Они ради победы действительно не жалели себя.

В 583-м полку опять отличился батальон капитана Николая Григорьевича Рыбинского, действовавший в районе деревень Лаврово — Семешино. Его поддерживала, как и прежде, батарея младшего лейтенанта Бороздова. Это был их уже не первый совместный бой, они уже научились поддерживать друг друга. В этом бою прижала пехоту к земле батарея противника, которая не была видна ни с одного наблюдательного пункта артиллеристов и не была прежде обнаружена разведкой. Тогда наблюдателем стал младший лейтенант Гвоздев. Он по телефону точно сообщил артиллеристам расположение огневых точек противника, а те вели меткий огонь. «Выходило так удачно, что от врага летели клочья, — писал в газете лейтенант В. Хлынов. — Неприятельская батарея была уничтожена без остатка — материальная часть и людо-псы».

Все же, несмотря на героическое упорство, наступающим стрелковым частям не удалось сделать стремительного прорыва вперед. Георгий Константинович Жуков, выходя на связь то с одним, то с другим командиром дивизий, выезжая несколько раз на их командные пункты, хотел все же добиться крутого перелома в ходе боевых действий, но уже во второй половине дня он понял, что этого не произойдет, что результаты боя будут на уровне предыдущего дня.

Переживая за дела под Ельней, Жуков через штаб Западного фронта, находившийся в двадцати километрах севернее Вязьмы, в селе Касня, пытался уяснить обстановку под Рославлем и Ярцевом, которая, по его предположению, могла быть тоже весьма напряженной.

В восемь часов утра ему сообщили, что в ночь на 3 августа войска группы Качалова произвели перегруппировку с целью выделения двух полков для наступления из района Стодолища на Рославль и с полудня третьего августа вели бои в полуокружении (ЦАМО РФ. Ф. 219. Оп. 699. Д. 8. Л. 49).

О том, как закончился вчерашний день в группе Качалова и что там происходит сегодня, даже к вечеру не было известно.

Под Ярцевом, на берегах Днепра у деревень Соловьево, Ратчино, Заборье, разразился ад кромешный. Там в ночь на 4 августа началась переправа частей и соединений 16-й и 20-й армий, отходивших из-под Смоленска. К реке войска прорывались с боем, переправа осуществлялась под обстрелом фашистской артиллерии и частыми ударами авиации противника. На левом берегу переправившиеся части занимали оборону и вступали в бой, чтобы прикрыть отход остальных.

Ближе к вечеру Жуков получил распоряжение прибыть в Москву. Неудовлетворенный ходом боевых действий на ельнинском выступе и обеспокоенный ситуацией на Западном фронте, с которым теперь Резервный фронт соприкасался своими правым и левым флангами, он отдал Ракутину устное распоряжение отменить боевой приказ № 09 об освобождении Ельни и разрешил войскам опергруппы занять прежние рубежи, на которых они находились до получения этого приказа.

Проводив командующего фронтом, Ракутин лично сообщил его решение командирам дивизий, строго предупреждая их, чтобы не было допущено прорыва противника в северном, восточном и юго-восточном направлениях. Он понимал, что противник может воспользоваться ослаблением удара наших войск, и, чтобы этого не произошло, рекомендовал продолжать беспокоить его. Поэтому Ракутин не спешил с письменным подтверждением нового решения командующего фронтом. Приказ об отмене приказа № 09 командарм подписал в 22 часа 5 минут, а в дивизии он был доставлен через сутки и более. В 19-ю, например, он поступил 6 августа в 5 часов 30 минут (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 5. Л. 54).

Беспокойство командарма вполне было понятно командирам дивизий, и они делали все необходимое, чтобы не дать противнику повода для активизации своих действий. Генерал-майор Руссиянов, например, поддержал предложение командира 355-го полка Н.А. Шварева провести ночную атаку в направлении Ушакова.

Противник же, в лице самого Гитлера и всех его высоких командующих, в этот день в городе Борисове, в штабе группы армий «Центр», решал, как действовать дальше, в том числе, что делать с ельнинской дугой.

Гудериан, отправляясь из починковских Прудков в Борисов, твердил сам себе: «Только не выводить войска из района ельнинского выступа. Только не оставлять Ельню». Гитлер, выслушав жалобы Бока, Гудериана и Гота, конечно, не рекомендовал оставлять ельнинский выступ. Однако он предложил свой план поворота танковых групп: Гудериана — на юг, Гота — на север. Фюрер обосновал это решение экономической целесообразностью:

— От нас требуется прежде всего лишить русского противника его жизненно важных областей. Первой достижимой целью является Ленинград с русским побережьем Балтики. Ленинград будет блокирован. Эстония и балтийские острова должны быть заняты. Эти задачи будут решены к 20 августа. Весьма существенную роль с точки зрения важности для противника играет Южная Россия, особенно Донецкий бассейн, который начинается у Харькова. Там находится основная база русской экономики. Захват этой области означал бы гарантию успешного прорыва всего хозяйства противника. Поэтому я имею в виду прежде всего необходимость поворота крупных сил группы армий «Центр» к югу и танковой группы Гота на северо-восток.

Предложения Бока, Гудериана и Гота быстрее завершить удар на Москву Гитлер парировал их собственными доводами:

— Большие потери противника видны из поражения его известных нам избранных войск, а также, — Гитлер обратился к Гудериану, — из вашего доклада о наступлении на Рославль. Ведь там в отдельных местах русские вообще не оказывали сопротивления, не так ли? У вас, Гудериан, кажется, вообще сложилось впечатление, что можно было наступать дальше на восток, не встречая сопротивления? (Проэктор Д.М. Агрессия и катастрофа. Гл. IV, разд. «Первый кризис».)

«Возвратившись с совещания, я решил на всякий случай приступить к подготовке наступления на Москву», — написал Гудериан в «Воспоминаниях солдата».

Поэтому прав был Ракутин, не позволивший войскам расслабиться. «Этот выступ, как свидетельствует гудериановская запись от 4 августа, мог в дальнейшем явиться исходным районом для проведения наступления на Москву».

Противоядием гудериановским замыслам в какой-то мере являлось и задуманное полковником Н.А. Шваревым наступление под прикрытием ночной темноты. Вот как рассказывает о нем И.Н. Руссиянов в своих воспоминаниях:

«В ночь с 4 на 5 августа по позициям врага открыл ураганный прицельный огонь артиллерийский дивизион капитана А.И. Помельникова. Обстрел велся главным образом по выявленным огневым точкам врага. Артподготовка длилась почти всю ночь…»

 

ДЕНЬ ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ

Вторник, 5 августа

Хотя командарм и командующий фронтом не ставили на этот день задач по наступлению, он опять был неспокойным.

На правом фланге опергруппы, то есть в северной ударной группе, продолжал боевые действия 355-й полк Шварева. Как говорится в воспоминаниях Руссиянова, напечатанных в книге «Ельня. Рождение гвардии» (с. 44), на рассвете под прикрытием артиллерийско-минометного огня бойцы батальона, которым командовал старший лейтенант Ф.Т. Безуглов, короткими перебежками устремились вперед, в сторону деревни Ушакова. Приблизившись к вражеским траншеям, они поднялись в атаку. Противник, всю ночь находившийся под методическим артиллерийским огнем и, забившись в щели, уже привыкший к нему, не ожидал такого смелого натиска, но не побежал, открыл ответный огонь по наступающим. Бой ожесточился. Красноармейцы то на одном, то на другом участке переходили в рукопашные схватки. К полудню они ворвались в деревню, от которой остались одни пепелища. Немцы не выдержали стремительного натиска, начали отходить.

Бой затих, красноармейцы стали закрепляться на занятых позициях, но враг, уже в который раз отступивший из Ушакова, не хотел мириться с потерей важного опорного пункта. Он подтянул свои резервы и в 18 часов 50 минут атаковал позиции 355-го стрелкового полка по всему фронту. Бой разгорелся с новой силой. Батальону старшего лейтенанта Безуглова пришлось отойти на свои утренние позиции, но новой территории немцам занять не удалось. Встреченные контратакой других подразделений полка, они тоже заняли свое исходное положение (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 5. Л. 58).

На участках других дивизий противник предпринял боевые действия сам, не надеясь, что его могут оставить сегодня в покое.

Командир 19-й дивизии майор Утвенко, например, вовсе не планировал предпринимать какие-либо боевые действия. Он был озабочен большими потерями личного состава. «Действующие подразделения ослаблены. Роты сформированы из специалистов хозподразделений, которые выбраны до минимума», — докладывал Утвенко в штаб армии. Там в отделе укомплектования развернули свои папки по учету личного состава и установили: по штату 19-й дивизии положено иметь 14 483 военнослужащих всех рангов, фактически имеется 6912, что составляет 47,7 процента. Да, маловато, если не сказать мало. Но надо потерпеть. Вчера направили 30 человек, сегодня, пожалуй, не придется дать ни одного. А как с другой силой, например лошадиной? «Конского состава, — ответили те же документы, — положено 3039, фактически имеется 1661 голова, т. е. 54,7 процента. А тракторов сколько? Пятьдесят из необходимых девяноста девяти, чуть больше половины. Зато грузовых и легковых автомашин имеется все сто процентов». Если исходить из штатов и норм, то дивизию можно считать небоеспособной. Но идет война, жестокая война. А на войне надо сражаться до последнего человека. И дивизия продолжала сражаться.

В течение дня ее части отразили все атаки противника. Сводная рота 32-го стрелкового полка майора Шитова под командованием старшего лейтенанта Полякова к 18 часам заняла Вараксино и закрепилась на небольшом холме в трехстах метрах северо-западнее деревни.

Красноармейцы в бою вели себя достойно. Архивные документы сохранили имена отличившихся в этот день воинов 19-й дивизии: связистов Сысоева и Лядова, заместителя политрука Кирилкина, тракториста Макаренко, пулеметчика Попова, командира пульроты Сафонова, старшего политрука Пескина. Очень кратки документальные характеристики их боевых подвигов, но их прекрасные поступки могли бы стать сюжетами очень драматичных новелл.

Командир отделения Сысоев и красноармеец Лядов, связисты 32-го полка, беспартийные, под сильным огнем вели линию на командный пункт второго батальона. Приблизившись к тому месту, где должен быть КП, связисты заметили, что там уже расположились немцы. Бойцы не растерялись. Они отползли в укрытие и по телефону связались со штабом полка, откуда вели линию. Оттуда запросили точные данные об обнаруженной группе противника. Сысоев и Лядов в течение нескольких часов наблюдали за противником, сообщали о его действиях, корректировали удары артиллерии.

Заместитель политрука Кирилкин, член комсомольского бюро 315-го полка, во время всех боев непрерывно находился с бойцами на передовой линии. Когда подразделение шло в наступление, он первым бросался вперед, показывая пример смелости, мужества и храбрости. В этот день, вдохновляя бойцов в атаке, Кирилкин действовал так же решительно, смело и пал смертью храбрых на поле боя.

Красноармеец-тракторист четвертой батареи 103-го гаубичного артиллерийского полка Макаренко, беспартийный, во время бомбардировки авиацией противника у деревни Клемятино заметил, как загорелся передок орудия со снарядами. Рискуя жизнью, он бросился тушить огонь и спас все снаряды. Затем Макаренко своим трактором под непрерывным огнем вывез снаряды в безопасное место.

Красноармеец-пулеметчик Попов из 88-го отдельного разведывательного батальона во время боя заметил, как на правом фланге появилось подразделение противника численностью до сорока человек. Скрытно переменив позицию, пулеметчик Попов внезапным огнем полностью уничтожил вражескую группу, чем обеспечил безопасность от удара во фланг своему подразделению.

Командир второй роты пулеметчиков 32-го стрелкового полка младший лейтенант Сафонов во всех предыдущих боях мужественно и смело сражался с врагом, часто ложился за пулемет сам и беспощадно расстреливал фашистов. Так же он действовал и в этот день и погиб героем.

Старший политрук 32-го полка Пескин, участвуя в бою в составе восьмой стрелковой роты, смело шел в наступление впереди атакующих, воодушевляя их на решительные действия. Будучи контуженным и раненным в ногу, он продолжал отражать противника и руководить боем (ЦАМО РФ. Ф. 378. Оп. 11015. Д. 8. Л. 131–133).

120-я стрелковая дивизия генерал-майора Петрова, по данным того же отдела укомплектования 24-й армии (ЦАМО РФ. Ф. 219. Оп. 684. Д. 6. Л. 117), насчитывала в своих рядах 6159 военнослужащих при положенных ей по штату 10 219. Имелось в ней 25 специальных автомашин из необходимых 82 и 215 грузовых из 378. Легковых автомашин насчитывалось семнадцать, что на три превышало штатную потребность. Словом, потери большие, но воевать еще можно. И дивизия воевала достойно.

Утром, на рассвете, на командный пункт дивизии из расположения противника возвратились младший лейтенант Архипов и красноармеец Артамонов. Два дня назад командиру взвода разведки 540-го стрелкового полка Архипову была поставлена задача разведать расположение противника в районе деревни Стройна, то есть в самом тылу его ельнинской группировки, близко к дороге Ельня — Починок. Задание было трудное. Предыдущие попытки разведчиков проникнуть туда встречались интенсивным огнем, так как немцы прочно засели во всех населенных пунктах. На этот раз Архипов решил применить военную хитрость. Он переоделся в старую гражданскую одежду и прикинулся глухим, а переодетый в гражданское красноармеец Артамонов был у него случайным попутчиком. Задумка удалась. В дневное время «бродяги» побывали в Строине и благополучно возвратились обратно, запомнив все увиденное. Их сведения о наличии неприятельских войск говорили о том, что отходить фашисты не собираются, наоборот, могут пойти в наступление. А зафиксированные разведчиками позиции артиллерии, места скопления войск оказались ценными для артиллеристов.

К сожалению, о красноармейце Артамонове у автора нет более полных сведений. Об Архипове можно добавить, что звали его Александром Павловичем, было ему тогда тридцать лет. Быть кадровым военным он не собирался, но как командира запаса в 1941 году Константиновский райвоенкомат Сталинской области призвал его в Красную Армию. А вскоре грянула война. В документах Архипова значится следующий постоянный адрес: Орловская область, Свердловский район, Ножилевский сельсовет, колхоз «Приятное».

Командир 540-го полка подполковник Михаил Васильевич Шутов представил Архипова к ордену Красной Звезды. Комдив Петров с комиссаром Булатовым утвердили его ходатайство.

В 15 часов на участке 120-й дивизии противник перешел в наступление. Свыше батальона завоевателей при поддержке мотоциклистов двинулись вдоль железнодорожного полотна в направлении станции Титовка. На первых порах им даже удалось потеснить передовые позиции 401-го стрелкового полка подполковника Вершени.

Бой разгорелся на всем участке дивизии. Чтобы поддержать своего соседа, пошел в атаку на высоту 270,22 474-й стрелковый полк, которым уже третий день командовал капитан Коркишко. Действия пехоты здесь поддерживал артиллерийский дивизион старшего лейтенанта Штульберга 488-го корпусного артиллерийского полка. Сам командир дивизиона постоянно находился на наблюдательном пункте командира стрелкового полка. Командиров батарей он также держал непосредственно с пехотой.

Такой порядок установился в процессе уже нескольких дней упорных боев. Это позволяло старшему лейтенанту Матвею Яковлевичу Штульбергу в критические минуты боя упорно управлять артиллерийским огнем дивизиона. Случалось, что пехота отходила, оголяла участок фронта, но командир дивизиона и его командиры батарей оставались на своих местах, огнем своей артиллерии громили атаки фашистов и восстанавливали положение на данном участке фронта.

Особенно драматичным был бой 5 августа.

Когда противник, наступавший вдоль железной дороги на Титовку, прорвал оборону 401-го полка, около роты его автоматчиков стали обходить с востока, от хутора Родионова, наблюдательный пункт старшего лейтенанта Штульберга. Захватив в плен штаб стрелкового батальона, оборонявшего рубеж Чемуты — Коробово, они ударами кинжала в затылок убили все двенадцать человек, оказавшихся в их руках. Лишившись управления, стрелки батальона стали беспорядочно отходить. Вражеские автоматчики, не встречая сопротивления, приближались к НП артдивизиона. Чтобы восстановить положение, старший лейтенант Штульберг вызвал на себя огонь своего дивизиона. Под разрывами трехпудовых снарядов Штульбергу большим усилием воли удалось остановить несколько человек пехотинцев, пробегавших мимо; воодушевляя их своим примером, он первый бросился в атаку. За ним последовали остановившиеся пехотинцы и его артиллеристы: лейтенант Кураго, красноармеец Колычев, ефрейтор Воропаев, Ермизин. На помощь им подоспели штабисты 488-го артполка, организованные капитаном Якимовым. В рукопашной схватке рота фашистских автоматчиков была рассеяна и уничтожена.

Положение на участке Чемуты, Коробы, Пронино было восстановлено. В штаб опергруппы, в Волочек, в 17 часов 30 минут из штаба 120-й дивизии сообщили: «Нашей контратакой противник отброшен с большими для него потерями. Контратакующие подразделения выходят в район второй железнодорожной будки, что южнее Малого Пронина» (ЦАМО РФ. Ф. 488-го артполка. Оп. 346379 с. Д. 1. Л. 5–7).

Матвей Яковлевич Штульберг, 1912 года рождения, член ВКП(б), в Красной Армии служил с 1933 года. За героические действия в боях 2–5 августа командир 488-го артполка майор Иванов и военный комиссар полка, батальонный комиссар Михалев представили его к ордену Красной Звезды. Наградной лист собственной подписью утвердил командующий Резервным фронтом генерал армии Жуков.

В этот день впервые участвовал в бою 573-й пушечный артиллерийский полк, командовал которым майор Семен Васильевич Зубков, награжденный двумя орденами Красного Знамени — одним советским и одним монгольским. Служил он в Красной Армии с 1922 года, было ему тридцать восемь лет. С первого дня артиллеристы Зубкова метко разили противника, уничтожая его укрепления, артиллерию и транспорт.

Во всех подразделениях стрелковых полков 120-й дивизии активно работали партийные организации. Коммунисты первыми шли в бой и геройски погибали. А вместо них в партийные ряды вливались другие. 5 августа парторганизации дивизии приняли пятерых в члены ВКП(б) и четырех в кандидаты.

С какой же целью в этот день ездил в Москву генерал армии Жуков? К сожалению, в мемуарах Георгия Константиновича ни слова не сказано об этой поездке. Но она состоялась. Историк В.А. Анфилов в книге «Провал “блицкрига”» пишет: 5 августа Тимошенко уехал в штаб Резервного фронта к Жукову в город Гжатск. Оттуда вместе с Жуковым уехал в Москву. Днем 6 августа маршал возвратился в штаб Западного фронта на станцию Касня.

Судя по дальнейшим действиям двух командующих и подчиненных им войск, в Ставке главнокомандующий Сталин, подобно тому как Гитлер в Борисове, обсуждал со своими полководцами создавшееся положение на Западном фронте и обязал войска обоих фронтов перейти в решительное наступление, на значительное расстояние отбросить противника с занятых им территорий.

Противник же спешил добиться большего, ведь Рабоче-Крестьянская Красная Армия уже сорвала все его расчеты по разгрому ее в короткие сроки. Производя перегругашровку своих войск с целью усиления танкового удара на юг, Гудериан не ослаблял, а даже укреплял свою ельнинскую группировку.

«5 августа я поспешил отправиться в район расположения 7-го корпуса, — пишет он в своих воспоминаниях. — По пути мне встретились части 15-й пехотной дивизии, следовавшей в район Ельни; я вкратце ознакомил командира дивизии с обстановкой в этом районе».

Ракутин же думал о том, как эту обстановку использовать в свою пользу. Посоветовавшись с членом Военного совета армии Ивановым и отметив, что в течение дня войсками опергруппы отбиты все атаки противника, он приказал подчиненным ему командирам в течение следующего дня привести соединения и части в порядок, подтянуть тылы и резервы для дальнейшего наступления с целью разгрома ельнинской группировки противника, закрепиться на занимаемых рубежах, организовать упорную оборону, не допустить прорыва немецких танков и пехоты в полосах дивизий, эвакуировать в тыл раненых, подвезти боеприпасов не менее двух боекомплектов на каждую дивизию.

Группе командира 100-й стрелковой дивизии, а также 19-й, 106-й и 120-й дивизиям Ракутин поставил задачу ночью с 5 на 6 августа организовать разведку позиций неприятеля, захватить пленных, уточнить количество его войск и нумерацию частей, действующих против каждой нашей дивизии.

 

ДЕНЬ ДВАДЦАТЫЙ

Среда, 6 августа

Очередная ночь, своей оживленностью похожая на большой трудовой день, прошла без особых происшествий. Противоборствующие стороны не предпринимали атак, беспокоя друг друга лишь редкой артиллерийской перестрелкой.

Командир 6-й дивизии народного ополчения полковник Шундеев, не сомкнувший ночью глаз, утром доложил в штаб армии, что его соединение окончательно заняло оборону в районе деревни Подмошье. Ракутин еще раз напомнил ему: дивизия должна обеспечить от проникновения танков и мотопехоты противника два направления: Дорогобуж — Подмошье и Ельня — Подмошье.

На передовой и в штабах, не прерывая основных своих занятий, командиры и комиссары спарывали с гимнастерок нарукавные золотые нашивки. Таков был приказ наркома обороны Сталина, поступивший к этому времени в войска. Согласно ему отменялось ношение начальствующим составом нарукавных знаков, генералам выдавались для повседневной носки защитные гимнастерки и шаровары без лампас, вводились во всех войсках защитные петлицы и знаки отличия. Делалось все это, разумеется, в целях маскировки, и прежде всего от снайперов.

В войсках 24-й армии, как и по всей стране, продолжался сбор средств в фонд обороны. Командиры, политработники и красноармейцы, мужественно сражавшиеся с фашистскими захватчиками, безвозмездно отдавали свои денежные средства в пользу Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Уже был достигнут стопроцентный охват подпиской личного состава всех частей и подразделений, при этом большинство бойцов и командиров сразу же вносило наличными имеющиеся денежные сбережения или облигации государственных займов, выражая, как говорилось в одном из политдонесений, «свои горячие чувства пламенного патриотизма». В 120-й стрелковой дивизии, например, помощник командира артиллерийского артдивизиона лейтенант Листратенко, передавая в фонд обороны страны тысячу рублей, сказал: «Пусть еще сильнее крепнет оборонная мощь нашей Родины, пусть заводы строят на наши деньги еще больше самолетов, танков и орудий для уничтожения кровавого врага» (ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2526. Д. 32. Л. 121).

Газета за «За честь Родины» 6 августа полную страницу посвятила бойцам роты народного ополчения, которой командовал Д. Попов. Письма народных ополченцев и материалы корреспондентов объединяла набранная крупным шрифтом шапка: «Весь советский народ поднялся на защиту Родины! Гитлеровская фашистская сволочь будет разбита. Вперед, за нашу победу!»

Кто же они, ополченцы, воодушевляемые историческим примером Минина и Пожарского?

«В роте народного ополчения можно встретить людей самых разных возрастов и профессий, — писал старший политрук Н. Черемисин. — Здесь есть молодые и старые, рабочие и ученые, слесари, токари и артисты.

Вот из ночной разведки ведет свое отделение седовласый воин могучего телосложения. Это бывший стахановец Харитонов. Опыт и вкус к войне у него есть. Еще в 1914 году Харитонов бил немцев из винтовки образца 1891 года и саживал их в минуты атак на свой острый штык.

А вот ополченец Сергей Яблоков. Он — артист и считает, что работа на сцене привила ему некоторые полезные на войне свойства, например, бдительность. Ему нередко приходилось играть в пьесах, где есть шпионы, а теперь он ловит действительных матерых шпионов и умело доставляет их куда надо.

Кисть художника сменил на винтовку Борис Баранов. Ополченец Иванов послал в Красную Армию двух своих сыновей. А когда прогремело 22 июня, сам стал в ряды добровольцев.

Таковы народные ополченцы. Их много», — заканчивал свое письмо политрук Н. Черемисин. И возможно потому, что в их рядах были люди, чьи руки, ум и талант полезнее было бы использовать в мирной обстановке, командование 24-й армии не торопилось вводить 6-ю дивизию народного ополчения в боевые действия. Она уже несколько раз занимала оборону во втором эшелоне, вот и теперь, передислоцировавшись в район Подмошья, получила задачу прикрыть две дороги лишь в случае прорыва неприятельских танков и мотопехоты.

В этом же номере газеты впервые появился сатирический отдел «Фронт смеется». Всего три дня назад в «Военном дневнике» Ф. Гальдер записал: «Войска смеются над тем, как наступают танковые и пехотные части». И вот смеяться над гитлеровскими войсками решили советские журналисты. Удивительное совпадение! Смешить красноармейцев взялся коллективный автор Тимофей Сибиряков. Справлялся он с этой обязанностью, надо сказать, неплохо. Вот, например, объявление в траурной рамке: «Убитые горем Гитлер, Гимлер, Геббельс и другие с прискорбием сообщают о преждевременной кончине молниеносной войны. Панихида состоится в ближайшие дни». Тут и точная характеристика боевых действий — ведь именно в Смоленском сражении рухнули гитлеровские планы молниеносной войны, — и уверенность в победе Красной Армии, и скорбная печаль фашистского командования, которое действительно начало задумываться в связи с первым крупным провалом гитлеровской авантюры. Однако враг был еще силен.

Коварство захватчиков проявлялось повседневно и неожиданно. Вчера они отступили из деревни Вараксино, ее заняла сводная рота старшего лейтенанта Полякова, сегодня они решили восстановить утраченные позиции и, подтянув свежие силы, пошли в новую атаку. Устоять перед ними было невозможно, потому что в роте, оборонявшей Вараксино, было всего лишь два полноценных стрелковых отделения.

А на участке 106-й дивизии, в 106-м артиллерийском полку, удача была на стороне красноармейцев. И отличился там опять младший сержант Анатолий Лиранцевич. Он вел разведку с наблюдательного пункта, выдвинутого далеко в сторону противника. Его обнаружил фашистский снайпер и ранил в руку, но Лиранцевич не оставил своего поста. Сделав себе перевязку, он продолжил наблюдение и выследил стрелявшую в него фашистскую «кукушку», корректируя огонь своей батареи, в пух и прах разнес ее укрытие вместе с нею. Только по приказу командира взвода младший сержант Лиранцевич оставил НП и отправился на пункт первой медицинской помощи.

В дневное время противник повысил свою активность. И все же им не была сорвана подготовка ракутинских войск к наступлению. А сам командарм смог действовать в соответствии с личным планом.

Утром Ракутин занимался кадровыми вопросами. Ему доложили, что комиссия по проверке начальствующего состава отдела связи армии выявила четырех человек, не соответствующих занимаемым должностям. В их числе оказался и начальник отдела. Вместо него Ракутин назначил майора Николая Степановича Яранцева, которого хорошо знал лично и в чьей преданности не сомневался. Яранцев окончил высшие армейские курсы при электротехнической академии в городе Ленинграде и работал в штабе Прибалтийского пограничного округа. С первого часа войны он успешно выполнял задания начальника войск округа генерал-майора Ракутина, организовывал доставку ценностей Эстонской республики в Псков, привел в Москву несколько легковых автомашин и автобус для штаба армии, командующим которой назначался Ракутин. Вслед за командармом прибыл в Семлево.

В частях и соединениях армии тоже была завершена проверка личного состава связистов на предмет их благонадежности, проводившаяся по указанию наркома обороны Сталина от 23 июля. Выяснилось, что штаты подразделений связи укомплектованы «недостаточно проверенными людьми как в отношении политической благонадежности, так и деловой квалификации». Так, в 102-м полку противотанковой обороны 102-й танковой дивизии целое отделение связистов пятой батареи второго дивизиона во главе с командиром было укомплектовано немцами; русскими, конечно, но немцами. В других отделениях связи этого же полка выявилось большое количество красноармейцев из западных областей. Естественно, соответствующие меры были приняты незамедлительно. Рота управления дивизии на сто процентов была укомплектована надежными радистами и телефонистами. Части дивизии тоже полностью обеспечили себя связистами, в благонадежности которых не было сомнений. В роте связи заменили политрука.

Пришлось Ракутину искать замену и хорошим командирам, но выбывшим из строя. Так, вместо недолго командовавшего 315-м стрелковым полком 19-й дивизии прославленного майора Толоквадзе он назначил майора М.П. Бояринцева, награжденного орденом Красного Знамени за отличия на Гражданской войне. Под Ельню он прибыл в должности командира отдельного автомобильного батальона той же 19-й дивизии и успешно справлялся со своими обязанностями, проявляя инициативу. Накануне боев он вывез с ельнинской районной нефтебазы в укромное место большое количество горюче-смазочных материалов, что позволило длительное время обеспечивать бесперебойную работу автотранспорта соединения. Командование дивизии считало майора Бояринцева квалифицированным командиром и доверило ему бывший полк майора Утвенко.

Подписал Ракутин также характеристики на двух подчиненных ему генералов. В одной шла речь опять о бывшем командире 19-й дивизии Котельникове. Она предназначалась суду военного трибунала, который пять дней не имел никаких официальных материалов для возбуждения уголовного дела. Теперь генералу, остановившему на ельнинской земле немцев, за два дня преодолевших расстояние от Смоленска до Ельни, было приписано столько грехов, сколько до приезда Жукова сам Ракутин в нем не замечал. Он, видите ли, допустил захват Ельни противником и не сумел организовать бой и восстановить положение, в сложной обстановке допускает хныкание и просит о поддержке, с командованием дивизии не справляется.

Вторая характеристика была на начальника штаба П.Е. Глинского. Начиналась она, как говорится, за здравие. Рождения 1901 года, член ВКП(б) с 1919 года, политически развит, идеологически устойчив, дисциплинирован, имеет хороший оперативно-тактический кругозор, хорошо подготовленный командир. А недостатки его заключались в том, что имеющиеся знания в практической работе применить не может, в боевой обстановке нечетко организует работу штаба, допускает окрики и излишнюю нервозность, недостаточно инициативен и самостоятелен, не может отстаивать собственное мнение… В заключение — вывод: должности начальника штаба армии не соответствует и подлежит срочной замене.

Жуков издал о Глинском следующее приказание: «Направить в распоряжение т. Румянцева снятого с должности по согласованию с тов. Маленковым» (ЦАМО РФ. Ф. 219. Оп. 688. Д. 3-а. Л. 70). Как видно из этого краткого документа, инициатором освобождения генерала Глинского от обязанностей начальника штаба был сам Георгий Константинович Жуков, а согласовал он свое решение не со Сталиным и не с управлением кадров РККА, а с Маленковым. На это ему потребовалось пять дней.

Так сначала командарм Калинин, затем начальник штаба Глинский, подготовившие первоклассных воинов-сибиряков и сформировавшие в считаные часы мощную 24-ю армию, были отстранены от командования хорошо знакомыми им войсками.

Вместо Глинского Военный совет фронта допустил «к исполнению должности начальника штаба 24-й армии генерал-майора Кондратьева Александра Кондратьевича, бывшего начальника штаба 3-й армии, прибывшего в отдел кадров Резервного фронта по излечению из Орловского военного госпиталя» (там же. Л. 27).

Основным же занятием Ракутина в этот день была подготовка оперативной группы армии к возобновлению наступательной операции по освобождению Ельни. Жуков, возвратясь из Москвы в штаб фронта, в Гжатск, сразу же вышел на связь с командармом-24, сначала попросил его доложить обстановку и внимательно выслушал, а затем сообщил:

— Ставка Верховного командования придает исключительное значение району Ельни. Товарищ Сталин приказал уничтожить ельнинскую группировку противника. Армия должна выйти на рубеж: станция Добромино, Бердники, Бобарыкин холм, Старое Щербино, Светилово. В районе станции Добромино войти в связь с левым флангом Западного фронта.

Ракутин, слушая Жукова, делал пометки на карте. Сообщение комфронтом, что операция по уничтожению противника ельнинской группировки противника возлагается «лично на генерал-майора товарища Ракутина», для командарма не было неожиданностью, но то, что его армия должна выйти далеко за Ельню, что справа у нее должны оказаться войска Западного фронта, давало основание полагать, что двумя фронтами Красной Армии готовится совместная крупномасштабная наступательная операция.

Жуков подтвердил это, прибыв в полдень в штаб армии. Он кратко проинформировал членов Военного совета об обстановке на фронтах, которая оценивалась как очень сложная. В ряду причин, не позволяющих Красной Армии сломить наступление гитлеровцев, называлось предательство целого ряда командиров высших рангов. Доверительно Жуков сообщил, что 4 августа 1941 года сдался в плен неприятелю бывший командующий 28-й армией генерал-лейтенант Качалов, и кратко передал услышанный им в Ставке рассказ Мехлиса об обстоятельствах «измены» человека, прошедшего в Красной Армии большой и славный путь.

— В тот день, — сказал Жуков, — во время боевых действий частей 28-й армии Западного фронта в районе Рославля к командному пункту Качалова под деревней Старинкой были доставлены две листовки, сброшенные с неприятельского самолета. Прочитав вслух обе листовки, одна из которых служила пропуском к неприятелю, Качалов спросил бывших рядом с ним командиров: «Кому нужна эта листовка?» Все ответили молчанием. Тогда Качалов заявил: «Авось мне пригодится» и, сложив вчетверо, положил листовку в карман гимнастерки. После этого он около часа оставался на командном пункте. Видя беспорядочный отход частей армии из деревни Старинки, никаких мер к наведению порядка не принял. Затем сел в танк и направился в деревню Старинки, занятую неприятелем.

Весть поразила присутствующих до глубины души, ведь 28-я армия была ближайшим соседом 24-й… Члены Военного совета молчали. Трудно было поверить, что какая-то простенькая бумажка, именуемая листовкой-пропуском, могла склонить высокопоставленного военачальника к измене.

— В ближайшее время будет специальный приказ товарища Сталина о борьбе с трусами и предателями, — сообщил Жуков. — Но нам нельзя медлить. Военный совет армии должен срочно подготовить свой документ по этому вопросу.

Высказав несколько мыслей, которые следует отразить в документе, Жуков перешел к характеристике задач армии в предстоящем наступлении. В составе 133-й, 178-й, 107-й, 19-й, 120-й и 100-й стрелковых дивизий, части 102-й и 105-й танковых дивизий, 103-й и 106-й моторизованных дивизий, 6-й дивизии народного ополчения, 423-го легкого артиллерийского полка, 685-го и 275-го корпусных артиллерийских полков, 305-го и 573-го пушечных артиллерийских полков, 20 орудий морской артиллерии, 76-й отдельной батареи PC, 538-го, 872-го, 879-го и 880-го артиллерийских полков противотанковой обороны, 43-й зенитной батареи на железнодорожной установке 24-я армия Ракутина должна была оборонять рубеж: Серков-ка, Благовещенское, Дорогобуж, Усвятье, Калита и продолжить операцию по уничтожению ельнинской группировки противника. В резерве оставлялись 280-я стрелковая дивизия, расположенная в районе деревни Слободка (в 15 километрах юго-восточнее Вязьмы), 278-я стрелковая дивизия в районе Путькова и 309-я стрелковая дивизия в районе деревни Воронцово (обе недалеко от Издешкова).

В состав оперативной группы по освобождению Ельни Жуков включил 107-ю, 100-ю, 103-ю, 19-ю, 120-ю стрелковые дивизии, 106-ю моторизованную, 105-ю и 102-ю танковые дивизии, отдельную роту танков Т-34,275-й и 488-й корпусные, 573-й и 305-й пушечные артиллерийские полки, а также обещал мощную авиационную поддержку.

Для подготовки нового наступления на Ельню Жуков дал Ракутину всего два дня — 6 и 7 августа, строго обязав выполнить за это время следующие мероприятия:

а) произвести тщательную доразведку целей и расположения противника;

б) тщательно организовать на местности взаимодействие пехоты с танками, артиллерией, батареями PC, а также всех наземных войск с авиацией;

в) отработать с командирами взводов, рот, батальонов, батарей, дивизионов тактику и технику уничтожения огневых точек противника во взаимодействии всех родов войск и с соседями. Особенно тщательно отработать целеуказание и опознавание авиацией своих наземных войск;

г) к исходу 7 августа закончить подвоз снарядов, бомб, горючего и организовать аэродромное обслуживание ВВС, обеспечить организацию связи и делегатской службы.

Подготовку войск армии к наступлению Жуков приказал завершить к 22 часам 7 августа, а план операции Ракутин должен был разработать к 12 часам и быть готовым доложить его на местности.

Командующий фронтом излагал задачи четко, ясно, без лишних слов. Ни Ракутину, ни другим членам Военного совета армии не было необходимости обращаться к нему за дополнительными разъяснениями.

Проводив командующего фронтом, который торопился в штаб 43-й армии, Ракутин немедленно направился в Волочек, где прочно обосновался штаб оперативной группы по уничтожению ельнинской группировки противника.

Исходя из масштабности задач и чувствуя ответственность непосредственно перед Ставкой, командарм и начальник штаба опергруппы полковник Иванов решили изменить направление главного удара. Они считали, что, объединив усилия 102-й и 105-й танковых дивизий и сосредоточив их в районах населенных пунктов Дубы, Коробец, Елизаветино, Нежицы, можно развить мощное наступление с восточного берега реки Угра вдоль железной дороги Коробец — Ельня — Добромино и перерезать основные коммуникации противника. В 17.00 они подписали боевой приказ № 11, в котором обязали командиров частей ельнинского направления к исходу 7 августа подготовиться к окончательному уничтожению ельнинской группировки противника и отдали распоряжение на перегруппировку войск.

Однако в 20.00 Жуков издал свой приказ, в котором подтвердил задачи, поставленные 24-й армии во время совещания в Семлеве, и поставил новые, конкретизированные для каждого соединения. Главный удар оперативной группы он приказал организовать из района Дубовежье — Ушаково. 107-я стрелковая дивизия совместно со 102-й танковой, с двумя артиллерийскими полками усиления (275-м и 573-м) должны были наступать из района Дубовежье — хутора Иванинские, нанести мощный удар в направлении Вязовка, Гурьево, Лысовка, Леонидово. 100-я стрелковая дивизия с десятью танками Т-34 должна была нанести удар по противнику с рубежа Быково, 103-я стрелковая (она же моторизованная) дивизия с рубежа Ушаково, Лаврово должна была нанести удар через Петрянино, Софиевку на северную окраину Ельни.

19-я, 120-я стрелковые и 105-я танковая дивизии с приданными средствами усиления должны были нанести удар в общем направлении на юго-восточную часть Ельни.

106-й моторизованной дивизии предлагалось с рубежа Мальцево — Большая Липня нанести удар в общем направлении на Битяковку, Леонидово.

«С выдвижением ударной группы из района Дубовежье в южном направлении, — говорилось далее в приказе командующего фронтом, — сильными ударами с танками захватить рубеж совхоз Без-забот, населенные пункты Новоселовка, Тишово, Харино, Леоново и на этом рубеже организовать прочную оборону с целью не допустить прорыва противника в ельнинском направлении.

По окончанию ликвидации противника в районе Ельня части опергруппы выдвинуть на рубеж обороны станция Добромино — Бердники — Старое Щербино.

К исходу 7 августа выдвинуть в район Светилово — Шатьково усиленный отряд для обеспечения своего левого фланга. Выдвинутому отряду связаться с правофланговыми частями 53-й стрелковой дивизии, район Светлова и Шатькова привести в непроходимое состояние и минировать».

Жуков, готовя новую операцию, стремился избежать ошибок предыдущего наступления, предугадать развитие событий, быть готовым к любым уловкам и ухищрениям врага, требовал этого от Ракутина, от штаба опергруппы.

Одобрительно отнесся комфронтом к предложению генерал-майора Руссиянова в ночь на 7 августа нанести удар по группировке противника, удерживающей деревню Ушаково, что послужило бы прикрытием сосредоточения войск в новых районах. И Руссиянов издал первый и последний свой приказ в качестве командира северной ударной группы, так как в предстоящей наступательной операции 100-я и 103-я дивизии имели каждая свою задачу, за ее решение комдивы отвечали персонально, организуя боевые действия своих соединений в полном составе.

 

ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ

Четверг, 7 августа

Ночью опять в прифронтовой полосе было оживленно, как днем в сельскую страду. Натуженно ревя моторами, полуторки и трехтонки везли на передовую «гостинцы» для незваных гостей, а навстречу им тарахтели пустыми кузовами уже разгрузившиеся машины. Их водители спешили на ближайшие железнодорожные станции за новым грузом.

Ракутин и полковник Иванов через зашторенные в целях светомаскировки окна крестьянской избы в Волочке слушали этот гул, не прекращая своего занятия: они продолжали работу над планом предстоящей операции в соответствии с приказом Жукова. Хотя уже перевалило за полночь, командарм и его соратники не чувствовали усталости. За многие годы службы на границе, где сутки начинаются не в 24.00, а в двенадцать дня, т. е. где ночь — день, а день — ночь, они привыкли выполнять свои обязанности в любое время, в зависимости от того, как требует обстановка. А сейчас она была самая ответственная: ельнинскую операцию взял под контроль лично товарищ Сталин. И хотя в проект своего нового боевого приказа под очередным номером 012 они не перенесли из жуковского приказа фразу о том, что «Ставка Верховного Командования, придавая исключительное значение району Ельня, приказала уничтожить ельнинскую группировку противника», а указали, что сделать это приказал командующий Резервным фронтом, они понимали свою ответственность перед грозным Сталиным.

Жуков, проводя много времени в 24-й армии, ни одним словом не обмолвился, что наступательная ельнинская операция проводится по его личной инициативе. До назначения его командующим Резервным фронтом Ракутин и все его подчиненные не раз слышали от Богданова: окружить и уничтожить противника в Ельне. Правда, стиль работы нового комфронтом был иной. Жесткий и требовательный генерал армии, герой Халхин-Гола, детально вникал во все вопросы, все его приказы были конкретны и логичны.

Вот и сейчас командарм был вроде бы не согласен с решением Жукова организовать главный удар армейской опергруппы на правом фланге, Ракутин все еще считал, что, сосредоточив на левом фланге 102-ю и 105-ю дивизии, можно было бы быстрее обеспечить окружение неприятеля, однако больше верил ему, чем себе, и незамедлительно отдал новые распоряжения командиру 102-й полковнику Илларионову и 105-й полковнику Ахмалову, отменив свои предыдущие.

При этом командарм счел необходимым сообщить Илларионову, что его дивизия совместно со 107-й и приданными артиллерийскими полками наносят главный удар. Командование ударной северной группой возлагается на полковника Миронова.

105-ю танковую дивизию из-за ее некомплектности Ракутин и Иванов решили задействовать в составе 120-й стрелковой дивизии генерал-майора Петрова. Ему и Ахмалову новое распоряжение тоже было доведено незамедлительно.

Так соединение за соединением обретали свое место в наступлении, готовность к которому предстояло обеспечить к 22 часам наступивших суток.

Ближе к часу ночи Ракутин и Иванов прервали свое занятие, вышли на крыльцо вдохнуть свежего воздуха и послушать артподготовку согласно частному боевому приказу генерал-майора Руссиянова. Уничтожение группировки противника в деревне Ушаково, которая уже не раз переходила из рук в руки и которую немцы не переставали укреплять свежими силами, они считали крайне необходимым. Они знали, что выполнение этой задачи Руссиянов возложил на 688-й стрелковый полк подполковника Пяри. Его два батальона, усиленные 98-м отдельным разведывательным батальоном, должны были атаковать противника с севера, а батальон Михайлова, действуя в направлении на юго-западную окраину Ушакова, должен был оседлать дорогу из Ушакова на Ельню и не позволить неприятелю обеспечить танковую поддержку своему ушаковскому гарнизону. Руководство данной операцией Руссиянов возложил на командира 103-й дивизии подполковника Соловьева, недавно вступившего в эту должность. Отсутствие у него боевого опыта беспокоило Ракутина. Из-за этого беспокойства он не раз уже посматривал на часы, чувствуя приближение времени артподготовки, к тому же и артподготовка планировалась не совсем обычная: она начиналась из двух огневых залпов 42-го дивизиона «PC», уже обратившего на себя внимание фронтовиков (ЦАМО РФ. Ф. 1043. Оп. 1. Д. 21. Л. 10).

В Волочке, конечно, Ракутин не различил в гулком, наполненном другими военными звуками небе голоса «адских машин» и не отличил огненные трассы их снарядов от других военных зарев, но все же, взглянув на часы, точно в час ночи произнес:

— Пожалуй, началось… — И поспешил к задребезжавшему телефону.

Руссиянов доложил: «Операция началась по графику».

— Пехота атакует? — переспросил командарм.

— Поднялась, — ответил комдив.

Продолжив свое занятие, Ракутин и Иванов не переставали следить за ходом операции по освобождению деревни Ушаково. Она прошла успешно. Как потом было признано командованием всех степеней, умело организовал этот бой командир 688-го полка подполковник Иоганн Генрихович Пяри, эстонец, участник Гражданской войны, член ВКП(б). Он постоянно находился на командных пунктах командиров батальонов, в критические моменты появлялся в ротах, воодушевлял бойцов, показывал личный пример мужества и бесстрашия. И красноармейцы под ответным огнем противника ползли и шли вперед, ворвавшись в его окопы, уничтожали фашистов штыком, прикладом, карманной артиллерией. (Невозможно не обратить внимания на домашний адрес И.Г. Пяри по предвоенному административному делению: Орджоникидзевский край, г. Ворошиловск, ул. Кагановича… Кругом большевики.)

В эту ночь, как и в многие предыдущие, Ракутину удалось поспать всего два часа на рассвете, но сон был крепкий, богатырский. Утром командарм заслушал по телефону доклады командиров дивизий и артиллерийских частей о готовности к наступлению. По их словам, работа была проделана большая, однако Ракутин ужесточал требования, не позволял расслабляться. Командиры дивизий, их комиссары, политработники, партийные и комсомольские активисты тоже кого-то поторапливали, кого-то ставили в пример, у кого-то просили, кому-то что-то обещали… Словом, фронтовая жизнь накануне ответственного наступления оживилась, накалилась, ускоряла темп.

С правого фланга, из 107-й дивизии полковника Миронова, сообщали о полной материальной обеспеченности, что вполне было понятно, так как этому краснознаменному соединению впервые предстояло вступить в бой в полном составе. Сообщали также, что во всех полках состоялись партийные и комсомольские собрания, митинги… Порыв сибиряков можно было понять: они вступали в бой, когда уже заканчивался второй военный месяц.

— Засиделись мы на каськовских огородах, — сказал полковник Некрасов, командир 583-го стрелкового полка, редактору дивизионной газеты «Красноармейская правда» Гриняеву. — А вы уже давно протрубили: полк развивает наступление. Пишите правду, как бы горька она ни была. Противник тоже не лыком шит.

В 765-м полку подполковника Батракова многим бойцам запомнились беседы политбойца Александра Михайловича Максимова, призванного в РККА по спецнабору ЦК ВКП(б) Таганским райкомом партии. Слова его о том, что против врага надо действовать смело, решительно, звучали доходчиво, убедительно, потому что произносил их сорокавосьмилетний человек, участвовавший с 1914 по 1918 год в боях с Германией в Первой мировой войне и с 1918 по 1922 год — в Гражданской войне против войск Деникина, Юденича, Мамонтова, контуженый и дважды раненный.

Во всех дивизиях и приданных им частях многие бойцы и командиры написали заявления с просьбой принять их в ряды ВКП(б). Заканчивались они одной и той же фразой: «Хочу идти в бой коммунистом». И это желание тоже было понятно командарму, в искренности его не возникало никаких сомнений.

Одновременно не прекращалась работа по обеспечению подразделений боеприпасами, продовольствием, различным воинским снаряжением. Бойцы меняли сносившиеся сапоги на новые, подгоняли лямки противогазов и вещмешков, изучали условные сигналы.

Вся эта работа сопровождалась периодически повторявшимися артиллерийскими выстрелами и разрывами снарядов: вели скрытую пристрелку наши артиллеристы, отвечал противник. А порою на некоторых участках становилось довольно шумно и жарко. Так, в 120-й стрелковой дивизии командир 6-й батареи 606-го гаубичного артиллерийского полка лейтенант Талапов, Георгий Петрович, со своего наблюдательного пункта, выдвинутого за передний край стрелкового полка, вдруг обнаружил два фашистских танка, приближавшихся к его НП и намеревавшихся вклиниться в нашу оборону. Талапов передал по телефону на батарею сигнал «огонь» и сообщил квадрат. Старший по батарее, зная, что сам Талапов находится в этом квадрате, посчитал, что произошла ошибка, и попросил уточнить координаты. Командир повторил квадрат и потребовал выполнения приказа. Вызвав огонь на себя, Талапов обеспечил уничтожение двух фашистских танков и их экипажей.

В 19-й стрелковой дивизии примечательным событием этого дня было прибытие пополнения личного состава. 32-й стрелковый полк получил подкрепление в количестве 166 человек, 282-й — 161, 315-й — 164. С ними прибыли семь средних командиров и семнадцать младших. В вечерней оперативной сводке штаб дивизии сообщил: «В связи с получением пополнения людьми самостоятельно оформился 282-й сп, ранее слитый за малочисленностью с 315-м сп. 282-й занял место в боевом порядке дивизии во втором эшелоне за 315-м сп в районе Кузнецова.». (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 8. Л. 27).

Вдумавшись в эти цифры, можно представить, как поредели части и подразделения 19-й стрелковой, которая вот уже три недели продолжала бой за Ельню. В других соединениях, сражавших рядом с ней, обеспечение личным составом было не лучше. Это Ракутин хорошо знал, и потому с разрешения Жукова к новому наступлению в полном составе привлекались 107-я и 100-я стрелковые дивизии, увеличивалось количество артиллерии, с полной нагрузкой предполагалось использовать батареи PC, привлекалась 38-я авиационная дивизия генерала И.И. Евсеева.

Утром приступил к работе новый начальник штаба армии — генерал-майор Кондратьев, обстрелянный в приграничных боях. Войну он встретил в должности начальника штаба 3-й армии, которой командовал генерал-лейтенант В.И. Кузнецов, и испытал вместе с входившими в нее соединениями всю тяжесть внезапного удара Гитлера. Бои за Гродно, отход сначала 56-й, затем 87-й и 27-й стрелковых дивизий на Новогрудок, сопровождавшиеся непрерывными жестокими боями, все это еще свежо было в памяти Кондратьева, служило уроком в организации боев за освобождение Ельни. Он сразу же включился в штабные дела, способствуя подготовке ответственнейшего наступления.

Как и требовал Жуков во вчерашнем вечернем приказе, Ракутин и полковник Иванов успели своевременно, к 12 часам дня, отработать план наступления и отослать его с нарочным в штаб фронта. Но генерал армии Жуков сам прибыл в Волочек, где Ракутин собрал командиров дивизий и артиллерийских полков, включенных в опергруппу, с начала до конца вел это ответственное совещание.

В условиях некоторой стабилизации линии фронта, перехода захватчиков к обороне, была возможность готовить наступление по всем правилам военного искусства, и Жуков старался сполна использовать эту возможность. Энергичный, уверенный, что немцев можно бить, он часто появлялся на командных пунктах дивизий и полков, в траншеях и штабах. Его уверенность в победе переходила к командирам и красноармейцам, пехотинцам и артиллеристам.

На совещании с участием Жукова были оглашены три документа, четко определившие место каждого соединения в решающем наступлении.

Первым был зачитан «Боевой приказ войскам оперативной группы 24-й армии № 012». В нем содержались требования приказа командующего фронтом и более конкретно были охарактеризованы задачи каждого соединения. 42-й дивизион реактивных установок придавался 100-й дивизии генерал-майора Руссиянова, наносившей удар с рубежа Макаринки в направлении Чанцово — северо-западная окраина Ельни. 103-я моторизованная, 688-й стрелковый полк которой к утру овладел деревней Ушаково, наносила удар с рубежа Ушаково — Лаврово в направлении на Петрянино, Софиевку и далее на северо-западную окраину Ельни. 19-я, 120-я со 105-й дивизией получили задачу: в первый день наступления выйти на рубежи: 19-я — Прилепы — Налеты, 120-я — Лозинки — Рябинки, а во второй день овладеть юго-восточной окраиной Ельни.

106-й моторизованной дивизии ставилась задача к исходу первого дня достигнуть деревни Битяковка, второго — Леонидово. В Леонидове ее войска должны были соединиться с ударной группой полковника Миронова и окончательно разгромить оккупационные войска в Ельне.

Из приказа Жукова в приказ Ракутина полностью был перенесен первый абзац, характеризующий противостоящую сторону, которую надо победить, которую надо лишить выгодного выступа, нацеленного на Москву и позволяющего отрезать войска Красной Армии на Днепре, в районе Ярцева и Духовщины. Вот что говорилось в этом абзаце:

«В районе Ельня, на фронте Быково, Ушаково, Семешино, Клемятино, Малое Пронино, Большая Липня части противника мелкими группами занимают оборону. Разведкой установлено, что в этом районе действуют части 16-й пд, 248-й пд, 49-й мп 20-й тд, 86-й мп 29-й мд, 31-й и 41-й инжбаты. Дивизия СС и 10-я тд, по данным пленных, из района Ельня выведены. По тем же данным, ельнинская группировка противника имеет незначительное количество артиллерии».

Командование фронта, в том числе и Жуков, как и командование 24-й армии, явно недооценивали силы противника. Да, хорошо потрепанные ракутинскими войсками дивизия СС «Райх» и 10-я танковая были отведены на отдых и переформирование, но их сменили уже отдохнувшие и восстановившие свою боеспособность соединения. Советский историк В.А. Анфилов в книге «Провал “блицкрига”» пишет о противнике, сражаться с которым готовилась ракутинская опергруппа: «Немецкое командование беспокоилось за ельнинский выступ, стремясь сохранить его как плацдарм для наступления на Москву. Вскрыв подготовку советских войск к наступлению, как об этом говорит запись в журнале боевых действий за 7 августа, Гудериан в тот же день сменяет ослабленные части дивизии СС “Райх” и полк “Великая Германия” и вводит в излучину Ельни 46-й моторизованный и 10-й армейский корпуса» (с. 505).

В целом, как подсчитали историки после войны, на ельнинском участке фронта соотношение сил по пехоте было почти равным, в авиации и танках противник имел значительное превосходство (В пламени и славе. С. 128).

И все же Жуков и Ракутин, хотя и недооценивали противника, к сражению с ним готовились серьезно и основательно. Они решили задействовать восемь дивизий и целый ряд артиллерийских полков. О том, что Жуков делал ставку не на число бойцов, а на их умение и техническую оснащенность, говорит и тот факт, что было решено произвести перед атакой полуторачасовую артиллерийскую подготовку с расходом боеприпасов: пушечных — 1,75 боекомплекта, гаубичных — 1,5 комплекта.

В приказе не называлось время начала артподготовки, была по этому поводу лишь одна фраза: «Начало наступления по особому указанию».

Ракутин подписал боевой приказ № 012 в 13 часов 30 минут, ниже поставили свои подписи двое Ивановых — член Военного совета армии дивизионный комиссар Николай Иванович и начальник штаба опергруппы полковник Иван Матвеевич (ЦАМО РФ. Ф. 1058. Оп. 1.Д.5.Л.66).

Второй документ, прозвучавший на совещании, — Директива командования 24-й армии комиссарам и начальникам политотделов дивизий № 8 о борьбе с трусами и предателями, подписанная Ракутиным, членом Военного совета Ивановым и начальником политотдела армии Константином Кириковичем Абрамовым (ЦАМО РФ. Ф. 1054. Оп. 1. Д. 121. Л. 132). В целом в ней давалась положительная оценка войскам армии, однако отмечалось, что «… имели место факты трусости, когда над людьми довлел животный страх за свою жизнь, в результате чего целые подразделения (особенно в 19-й дивизии) разбегались от бомбежки авиации противника. Командир и комиссар 19-й дивизии преданы суду Военного трибунала за то, что распустили дивизию, не прекратили в дивизии паники, допустили бегство людей с поля боя, в результате чего Ельня была сдана противнику».

Скажем прямо: уважаемые люди из мухи раздували слона. Ельня, как помнит читатель, была занята фашистами 19 июля, после чего Я.Г. Котельников и В.И. Дружинин почти две недели командовали дивизией, смогли остановить вероломного врага на ельнинской земле. Только с приездом Жукова решили их судить. Но ни командарм, ни комфронтом, ни другие уважаемые люди, поставившие свои подписи под директивой, не были виновны в своей несправедливости. Обстановка требовала, иначе их самих могли обвинить в бездеятельности, нетребовательности, сокрытии и многих других грехах.

Вот и еще одна фраза из директивы: «Судом Военного трибунала уже осуждены и расстреляны перед войсками свыше 200 дезертиров». Попробуй, товарищ Сталин, сказать, что в 24-й плохо работают некоторые военачальники! Они действительно показывали личный пример бесстрашия, смелости, решительности. Они имели право ставить подпись под директивой, главное требование которой было выражено одной фразой: «Занятый рубеж должен отстаиваться до последнего бойца».

Герой Советского Союза Жуков, комментируя директиву, страстно говорил о патриотизме, мужестве и стойкости, но о «предательстве» Качалова широкому кругу сообщать не стал, так как не очень верил в услышанную от Мехлиса версию. Да и стоит ли высовываться впереди отца родного?

Третьим документом было «Обращение Военного совета армии к бойцам, командирам и политработникам» (ЦАМО РФ. Ф. 378. Оп. 11015. Д. 11. Л. 4). В нем развивалась мысль предыдущего: стоять насмерть! «Пусть в сердце каждого бойца, командира и политработника ярким пламенем горит священная ненависть к злейшему врагу человечества — фашизму, — говорилось в обращении. — Отомстим палачам за кровь и слезы наших матерей, жен и детей, за наши разрушенные города и сожженные села. Вперед на полный разгром фашистских оккупантов!»

Участники совещания, получив копии всех документов, спешно разъезжались в свои штабы. Им предстояла большая работа по доведению боевой задачи до каждого бойца. Настроение у всех было боевое, только один майор Утвенко, комдив 19-й, был хмур и грустен. Направляясь к своему броневику, он неожиданно оказался рядом с начальником политотдела армии Абрамовым. Ему было известно, что воронежцы не согласны с арестом их комдива Котельникова, знал Абрамов и то, что Утвенко и начальник штаба дивизии Данилович собрали все оправдательные документы и лично ходатайствовали о замене ареста и предания суду переводом Котельникова на какую-нибудь должность в службе тыла армии.

— Как дела, Александр Иванович? — спросил Абрамов. — Перед серьезным делом грустить не годится.

— Выходит, товарищ дивизионный комиссар, что девятнадцатая дивизия хуже всех воюет. — ответил Утвенко, не скрывая своего огорчения.

— Не хуже всех, — спокойно ответил Абрамов.

— В документе, — Утвенко хлопнул по нагрудному карману гимнастерки, — сказано, что особенно много нарушений в девятнадцатой.

— Имелся в виду первый бой за Ельню, когда дивизия не смогла противостоять гитлеровцам и сдала город.

— Вам хорошо известно, что полк Шитова стоял насмерть. Сам Шитов и многие командиры подразделений не растерялись, оказавшись в окружении.

— Говоря так, Утвенко имел в виду опубликованную в армейской газете корреспонденцию «Выход из окружения» о том, как в первом бою КП командира 32-го стрелкового полка Шитова был окружен вражескими танками, как майор не допустил паники среди оказавшихся вместе с ним бойцов и командиров и ночью вывел их к своим.

— Да, мне известно, и мы найдем способ поддержать авторитет майора Шитова и всех боевых ваших товарищей, — пообещал Абрамов. — Желаю вам успехов в завтрашнем бою. Надеюсь, что девятнадцатая не подведет.

Майор Утвенко улыбнулся и твердо ответил:

— Воронежцы будут сражаться решительно и смело.

— Успеха, Александр Иванович!

Абрамов крепко пожал руку молодому комдиву, и они расстались.

…В конце дня Жуков с командармом посетили правый фланг опергруппы. В артиллерийские полки уехал генерал-лейтенант Говоров. Подготовка к наступлению продолжалась. Тем, кто завтра должен был идти в бой, повелевалось хорошо покушать, подогнать амуницию, отдохнуть.

Войска готовили ответственную операцию в условиях непрекращающихся боевых действий. Не случайно в «Военном дневнике» Ф. Гальдера 7 августа сделана следующая запись: «Группа армий “Центр”. На фронте, за исключением местных атак противника, наиболее сильных у Ельни, ничего нового. В тылу противника, в районе западнее Вязьмы, установлено сосредоточение новой группировки противника в составе пяти дивизий. Последние, по-видимому, имеют задачу удержать этот важный узел дорог при любых обстоятельствах» (с. 248).

 

ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ВТОРОЙ

Пятница, 8 августа

В пять часов утра, почти за час до рассвета, задрожала, загудела и застонала, осветилась заревами и окуталась дымом многострадальная смоленская земля. Началась широкомасштабная наступательная операция Западного и Резервного фронтов.

Несколько раньше задрожали каменные стены германской столицы. В эту ночь, как сообщили радио и газеты, в том числе «За честь Родины» от 10 августа, «группа наших самолетов произвела разведывательный полет в Германию и сбросила некоторое количество зажигательных и фугасных бомб над военными объектами в районе Берлина. В результате бомбежки возникли пожары и наблюдались взрывы». Разумеется, налет был не такой продолжительный, как артподготовка ракутинской опергруппы под Ельней, но несомненно, что и этот налет, и наступление двух фронтов против группы немецких армий «Центр» были составными частями замысла Сталина перехватить инициативу у противника, заставить его повернуть восвояси.

Была и еще одна составная этого замысла: 8 августа по решению Государственного Комитета Обороны Ставка Главного Командования преобразована в Ставку Верховного Главнокомандования. С этого дня под грохот артиллерийских канонад, под крики атакующих «За Родину! За Сталина!», под разрывы русских бомб на немецкой земле Иосиф Виссарионович обрел титул Верховного Главнокомандующего, который он носил до последнего дня войны.

Мир в этот предрассветный час еще не слышал новостей, но Жуков как член Ставки, только что вернувшийся с ее заседания, знал, что сегодня эти новости должны быть. Знал и верил, что сосредоточением всей полноты власти — государственной, политической, военной — в твердых руках Сталина дела на фронтах пойдут лучше. Он искренне хотел этого, потому и верил, и делал все от него зависящее во имя этого «лучше».

Всю ночь комфронтом провел в Волочке, почти не отдыхая, неожиданно выходя на связь то с начальником штаба фронта, то с командующим Западным фронтом, то с Генштабом. Информировал, докладывал, спрашивал, просил. За полчаса до начала артподготовки Жуков вместе с Ракутиным был на его НП. Когда главное дело его фронта началось, он под грохот артиллерийских ударов с удовольствием слушал пояснения Ракутина:

— Бармотинские долбят… А это зубковские по дальним целям работают… Николаевские вступили…

Тяжелые артиллерийские полки командарм называл по фамилиям их командиров.

Заключительным аккордом пропели свою короткую песенку боевые установки PC, еще не прозванные «катюшами». Теперь командарм и командующий фронтом ждали сообщений командиров стрелковых дивизий о действиях атакующих. Однако телефоны молчали. Присутствовавший на НП новый начальник связи армии майор Яранцев, видя нетерпение командующих, начал беспокоиться: не подводят ли провода?

С вступлением в новую должность Николай Степанович Яранцев произвел некоторые реформы. Семнадцать основных частей и соединений, с которыми штабу армии нужно было держать постоянную связь, он разделил по направлениям, за которыми, по его предложению, были закреплены аппараты связи и оперативные работники. Через них командарм в любое время мог связаться с нужным ему командиром. Не подводит ли какое звено в этой системе? А может, неприятельские лазутчики повредили где-то провода? Однако связь была исправна. Когда Жуков сказал вызвать полковника Миронова, не прошло и минуты, как Яранцев услышал знакомый голос командира 107-й и передал трубку Ракутину.

Полковник Миронов доложил, что его полки перешли в атаку, приблизились к первой траншее противника на рубеже деревень Старое Рождество — Черемисино, но с неприятельской стороны ведется сильный артиллерийско-минометный огонь, дальше продвинуться пока не удается.

— Пусть лучше используют свою артиллерию, — посоветовал Жуков, и Ракутин приказал комдиву ответить противнику всеми имеющимися артиллерийскими средствами.

Затем Ракутин по прямому телефону связался с генерал-майором Руссияновым, который доложил примерно то же самое: полк Шварева атакует, но оказался под ураганным огнем противника. Яранцев последовательно давал связь Ракутину то с одним, то с другим командиром дивизии, и в их сообщениях не было ничего утешительного. Жуков, спокойно наблюдавший за действиями командарма, давал советы, которые сводились в основном к тому, чтобы пехота полнее использовала огневые средства, действовала решительнее, смелее, теснее взаимодействовала с соседями и поддерживающими войсками. Но когда командарм начал по второму кругу выходить на связь с командирами дивизий, становилось очевидным, что атака захлебнулась, с чем не мог согласиться командующий фронтом. По его приказанию Ракутин направляет в войска следующее письменное распоряжение:

«Командирам 107, 100, 102, 19,120,105, 106-й дивизий.

1. Первая половина боев 8.8.41 г. показала, что несмотря на наше явное превосходство, особенно на участках 107-й и 100-й сд, продвижение наших частей очень медленное. За два часа боя 107-я сд продвинулась на 2 км, 100-я сд за три часа тоже примерно на полтора-два километра. Остальные дивизии топчутся на месте, не двигаясь вперед, с бесчисленными жалобами на огонь противника.

2. Пехота не использует артиллерийский огонь для своего быстрого продвижения вперед, а артиллерия, выпуская много снарядов, дает мало эффекта.

3. Пехотные артиллеристы стреляют в белый свет. Все перечисленные недостатки устранить» (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 5. Л. 70).

Штаб опергруппы и штаб армии, возглавляемый генерал-майором Кондратьевым, со своей стороны стремились помочь наступающим, удовлетворяли их заявки на боеприпасы, другие огневые средства.

Политотдел продолжал раскручивать работу по наведению в армии образцового порядка. Член Военного совета Н.И. Иванов в полдень направляет военному комиссару 107-й сд и начальнику политотдела 106-й мед, всем военкомам и начподивам записку: «В частях 106-й мед за период с 31 июля по 8 августа 1941 г. осуждено ВТ 45 человек, в том числе: за членовредительство — 32, за дезертирство — 10, за нарушение Устава караульной службы и сон на посту — 2, за халатное отношение к службе — 1. Требую обеспечить такое высокое чувство советского патриотизма и воинского долга, при котором не мог бы иметь место ни один факт нарушения дисциплины, дезертирства, трусости или же членовредительства». А чуть позднее в развитие вчерашней директивы Николай Иванович Иванов с командармом Ракутиным подписали приказ «О решительной борьбе с предателями и изменниками Родины». В нем утверждалось, что бойцы, командиры и политработники 24-й армии храбро сражаются с фашистскими ордами, не щадя своей жизни, мужественно защищают Родину. За истекшие три недели боев частей 24-й армии, говорилось дальше в приказе, многие десятки и сотни бойцов, командиров и политработников проявили в боях со злейшими врагами Родины — фашистами величайший героизм и самоотверженность, за что представлены к награждению орденами Советского Союза.

Наряду с этим массовым героизмом у нас имеют место отдельные случаи дезертирства и членовредительства, отмечали авторы документа и приводили примеры с полным указанием званий, должностей и фамилий виновных. Вот в чем заключались их неправильные поступки:

Красноармеец К. (фамилии указывались полностью. — М.Л.) покинул поле боя;

младший командир Н. подал во время артобстрела со стороны противника вместо твердого и решительного руководства своим отделением изменческую команду «Спасайся кто как может», бросил свое отделение и подло сбежал в тыл;

красноармеец О., имея ответственное задание доставить на передовые позиции снаряды и патроны, позорно сбежал с поля боя, бросив лошадь и повозку с боеприпасами;

красноармеец 3. с целью уклонения от выполнения своего гражданского долга перед Родиной совершил мерзкий акт членовредительства, прострелил себе руку.

Приказ заканчивался словами: «Все эти подлые изменники и предатели Родины пойманы и судом ВТ осуждены к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор приведен в исполнение». Никаких улучшить, усилить и т. п. в приказе не было. И без того было понятно, что так поступать нельзя, что подобные преступления будут раскрыты и осуждены, что суровое возмездие неизбежно.

Так политотдел и Военный совет армии несколько высветили черные краски написанной второпях директивы, дали политработникам, агитаторам и политбойцам конкретные примеры для воспитательной работы. Начальник политотдела Абрамов позаботился и о восстановлении справедливости в оценке действий 19-й Воронежской ордена Трудового Красного Знамени стрелковой дивизии. Он затребовал от политотдела дивизии сведения об отличившихся бойцах, командирах и политработниках, а редактору армейской газеты полковому комиссару Ильину порекомендовал описать в газете первый бой 19-й дивизии с противником на подступах к Ельне.

Все это были заботы текущего дня, среди которых главной оставалось наступление. А оно шло не по разработанному плану.

Более успешно складывались дела на участке 107-й стрелковой дивизии. Полковник Миронов, получив от командарма приказание полнее использовать возможности всей имеющейся в соединении артиллерии, начал действовать. И ему удалось настроить артиллеристов на более организованные действия. Через два часа сражение возобновилось. Сначала артудар обрушился на переднюю линию немецкой обороны, затем постепенно стал перемещаться вглубь. Сибиряки, прижимаясь к разрывам своих снарядов, опять пошли в атаку.

586-й полк Ивана Михайловича Некрасова наступал в направлении деревни Старое Рождество двумя батальонами — капитана Козина и старшего лейтенанта Люманова. 765-й полк Матвея Степановича Батракова продвигался к деревне Черемисино, впереди, преодолевая огневое сопротивление противника, двигались батальоны старших лейтенантов Лобова и Шереметьева. Противник старался задержать сибиряков, бросил в бой свежие подразделения, жесткие контратаки следовали одна за другой.

На помощь дивизии Миронова пришла батарея реактивных минометов М-13 капитана Соловьева. Она дала три залпа, после которых оставшиеся в живых фашисты начали покидать свои позиции. Красноармейцы, овладев немецким рубежом обороны, поразились: все вокруг было завалено трупами солдат, офицеров и техникой противника. К вечеру полк Некрасова овладел деревней Старое Рождество, полк Батракова — деревней Черемисино.

Фронтовой корреспондент П. Белявский в репортаже о первом дне наступления краснознаменного соединения полковника Миронова писал:

«Спешно покинув Старое Рождество, немцы подвергли его ничем не оправданной бомбардировке с воздуха. Мы видели, как фашистские пикирующие бомбардировщики заходили на цель и сбрасывали бомбы большой разрушительной силы на церковь, на школу, на крестьянские хаты. Бомбы пробили огромные бреши в церковных куполах, изрешетили стены. Воронки колоссальной глубины изуродовали полянку перед школой. Со школы снесло крышу. Наполовину засыпанная землей, она стоит, зияя пустыми оконницами, как немой свидетель фашистского варварства. Мы пробрались через окно внутрь одного из классов. Выброшенные из шкафов детские тетради, гербарии, рисунки устилали весь пол. Парты были загажены. На школьной доске поперек алгебраического уравнения было написано мелом по-немецки:

— Их фаре нах Москау.

“Я еду в Москву”, — писала одна из этих коричневых крыс, разносящих фашистскую чуму по Европе.

И вот зловонный след ее оборвался здесь» (Ельня. Рождение гвардии. С. 110).

Корреспонденты армейской газеты «За честь Родины» уделили главное внимание действиям батальона капитана Козина. Уже на следующий день их газета вышла с заголовком на первой странице: «Вперед и только вперед! Батальон капитана Козина продолжает вести успешные бои с фашистской нечистью». Правда, авторы заметок и писем рассказывали в основном об отважных поступках бойцов и командиров в боях в районе деревни Ушаково, но заголовок был продиктован новыми боевыми успехами козинцев.

В целом в 107-й дивизии первый день наступления прошел неплохо. Был достигнут некоторый успех и на участке 19-й дивизии майора Утвенко.

Александр Иванович, возвратясь вчера с совещания у командарма к себе в штаб, располагавшийся в районе Покровских хуторов, занялся завершением подготовки к решающей операции: поставил задачи командирам стрелковых и артиллерийских полков, внимательно выслушал сообщения о доставке в подразделения боеприпасов, сделал многое другое, что положено делать комдиву перед боем. Не сделал он лишь одного: не ознакомил своих подчиненных с директивой Военного совета армии, посчитав, что она не поднимет дух, а, наоборот, ударит по рукам тех, кто сражается в дивизии с первого дня. И, пожалуй, был прав: без огорчений и обид командиры полков повели свои подразделения в бой.

События развивались нелегко. Здесь, в центре выступа, как и на правом фланге, сопротивление гитлеровцев было жестким. Однако пехотинцев хорошо поддерживал артиллерийский полк Асатурова, командиры стрелковых частей грамотно использовали и собственную артиллерию. В результате к 18 часам они достигли: 282-й полк майора К.С. Монахова — безымянной высоты в одном километре юго-восточнее Выдрина, 315-й стрелковый полк под командование нового командира М.П. Бояринцева — высот западнее и восточнее Клемятина, 32-й полк майора Шитова находился в километре от юго-восточной окраины Клемятина, то есть немецкий гарнизон в деревне Клемятино был охвачен с трех сторон, но не сдавался, стойко защищая свои позиции. А командарм требовал продвижения вперед. Поэтому штаб дивизии в оперативной сводке дал следующее пояснение: «Причины медленного продвижения — малочисленность подразделений и большая ширина фронта» (ЦАМО РФ. Ф. 1087.Оп. 1. Д. 8. Л. 29).

Бой продолжался. В 18 часов связной доставил Утвенко записку: «Лично руковожу боем. Бросил на Клемятино последний резерв с задачей захвата. Надеюсь ночевать в Клемятине. КП-315 М. Бояринцев» (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 5. Л. 63).

Задача эта оказалась непосильной малочисленному 315-му полку. Ночью вошел в Клемятино 32-й полк Шитова, а Бояринцев остановился перед хутором Клемятин.

282-й полк овладел Выдрином. Досталась эта деревенька ему тоже нелегко. Бой за нее врезался в память и будущему маршалу победы Жукову, и Утвенко с Даниловичем, и, пожалуй, многим другим, дожившим до завершения войны.

А было это так.

Полк под командованием майора Монахова, как и на других участках фронта опергруппы, оказался под сильным минометно-артиллерийским и пулеметным огнем. Бойцы залегли. Достичь хотя бы первой траншеи обороны противника и сразиться с ним врукопашную было невозможно. А Утвенко, ссылаясь на приказ командования, требовал продвигаться вперед. Наконец подразделения полка Монахова с криком «Ура!» ворвались во вражескую траншею; тут уже перевес оказался на стороне русских, немцы действительно начали драпать. Выдрино было освобождено. Но не тут-то было. Гитлеровцы с двух сторон опять открыли артиллерийский огонь. Монахов запросил у Утвенко артиллерийской поддержки. Утвенко обратился к своим артиллерийским полкам. Но, будто с неба свалился, на КП дивизии появился, как написал в своих воспоминаниях Данилович, молодой капитан, имевший широкую лопатообразную русскую бороду без единой седины в ней. Представившись, он сказал, что имеет задачу произвести по обороне противника залп из реактивных установок. При согласовании целей и времени залпа капитан попросил около двухсот человек на оцепление его огневых позиций и прикрытие, мотивируя свою просьбу совершенной секретностью вверенного ему оружия.

Комдив Утвенко и начальник штаба Данилович предложили капитану подавить позиции противника между деревнями Клемятино и Выдрино. Было условлено, что сначала подразделения дивизии произведут артиллерийско-минометный налет по позициям неприятеля своими силами, а через десять минут по окончании их работ дадут залп реактивные установки. Командование знало, что уже неделю действует в армии дивизион реактивных минометов, но на своем участке еще их не видело и не слышало.

Оказалось, правда, что батарея капитана к этому дивизиону не относится, но встреча комдива и капитана была скрашена тем, что они оказались знакомыми еще по Воронежу. Бородатый капитан был не кто иной, как теперь широко известный командир первой батареи реактивных установок Иван Андреевич Флеров.

Батарея Флерова совершила марш из района деревни Пнево, что на на Днепре, под Ельню, и по приказу Жукова оказалась на позициях 19-й дивизии. Залп ее прогремел далеко за полночь, что и позволило полкам дивизии прочно закрепиться в Клемятине и Выдрине.

Жуков в своих «Воспоминаниях и размышлениях» (т. 2, с. 114) по поводу боев за Выдрино пишет:

«При атаке одного из рубежей на подступах к Ельне наш стрелковый полк (номера его, к сожалению, не помню) овладел д. Выдрино, где находился опорный пункт врага. Соседи несколько отстали, и поэтому ближайшая к деревне местность на флангах атакующего полка не была полностью очищена от противника. Это немедленно сказалось на положении полка. Воспользовавшись создавшейся ситуацией, неприятель сосредоточил весь огонь минометов из соседних опорных пунктов по деревне. Наступление задержалось.

Однако командир полка не растерялся. Он связался с поддерживающей артиллерией и поставил перед ней задачу — подавить опорные пункты немцев, мешающие его части двигаться вперед. Только после того, как эта задача была выполнена, полк смог продолжить наступление».

Запомнившийся Жукову командир был майор К.С. Монахов, которому через двадцать дней он доверил 106-ю дивизию.

Жарко было и на позициях 120-й дивизии генерал-майора Петрова. По сути дела, это соединение не прекращало боев во время подготовки к общему наступлению. За последнюю неделю в итоге ожесточенных боев оно заняло несколько населенных пунктов, отбросило врага и нанесло ему тяжелые потери. Фашисты произвели ответный удар, предприняли две атаки, но они были отбиты с огромными потерями для противника.

Этот день был четвертым днем упорных боев за высоту Н., то есть за один из холмов бугристой смоленской земли. В этих боях, как писала армейская газета, «особую отвагу и бесстрашие, полное презрение к смерти проявило подразделение старшего лейтенанта Нигрова. Батарея старшего лейтенанта Родионова заставила замолчать многие огневые точки противника и подняла на воздух его блиндажи».

Однако нового продвижения вперед у Петрова пока что не было, как не было его и в остальных дивизиях, наступавших в центре выступа и на левом фланге. Это очень огорчало Жукова. Вечером он разочарованный уехал от Ракутина в 43-ю армию, в район Рославля, где могли быть еще большие огорчения.

Гудериан в своих послевоенных воспоминаниях пишет: «К 8 августа уже можно было подвести некоторые итоги боев за Рославль, которые сначала казались нам чрезвычайно радостными и значительными». Радость эта подогревалась возможностью использовать район Рославля для осуществления главной мечты немецкого танкового бога — наступления на Москву. Он уже понял, что из Ельни ему не прорваться в желанном направлении.

Да и как было не понять, если от ударов ракутинской опергруппы застонали гитлеровские вояки. Знал и Ракутин об этом стоне по документам, обнаруженным у пленных и убитых немцев. Вот, например, какие признания прочитали советские командиры в письме посыльного 3-го батальона 321-го пехотного полка Эриха Бона от 8 августа: «За последние дни я ругался больше, чем до этого в течение одного года. Представь себе: маршировать до потери сознания, до поздней ночи, потом стоять на посту или сидеть в окопах, к тому же в дождь, а утром снова в путь. От злости я бросил свой велосипед в лесу. Однажды я должен был ползти 30 минут по картофельному полю и волочить за собой велосипед. Но слава Богу, мне удалось выйти» (ЦАМО РФ. Ф. 219. Оп. 690. Д. 130. Л. 151).

В следующий раз, надо полагать, ему не удалось добраться к своим. Но стон солдат, да и командиров, — еще не победа над ними. Ракутин, мобилизуя своих подчиненных на выполнение приказа 012, понимал это. Нужны были новые усилия.

 

ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ТРЕТИЙ

Суббота, 9 августа

Похвальный отзыв Жукова о действиях командира полка в бою за деревню Выдрино был приятен и командарму Ракутину, и члену Военного совета Иванову, и начальнику политотдела Абрамову. Их реакция на похвалу была незамедлительной: широко показать в газете опыт боев 19-й дивизии. Абрамов тотчас приказал редактору Ильину срочно командировать туда корреспондента.

И вот политрук Василий Величко в редакционном броневике трясется по фронтовой дороге, держа путь в штаб комдива майора Утвенко, который располагался в районе Покровских хуторов. В полночь был на месте. Майор Утвенко со своими штабистами занимался подведением итогов минувшего дня и определением задач полков и их подразделений в новом бою.

Старые знакомые, в шутку называвшие себя земляками, встретились тепло, но времени даром не теряли. Поздравив майора с успехом, Величко сразу сообщил, что ему приказано широко осветить в газете опыт боев лучшего стрелкового полка. Утвенко широко улыбнулся.

— У нас все полки воюют отлично, — сказал он.

— Мне рекомендовали рассказать читателям, как сражаются политбойцы.

— Что ж, политбойцы народ надежный, — согласился майор Утвенко и посоветовал: — В полку Шитова их немало, отличные хлопцы. Они всегда там, где нужнее. Повести в атаку особую ударную группу, по-пластунски, в полном молчании перейти фронт врага, подавить вражеское пулеметное гнездо, доставить хлеб нашим бойцам, попавшим во временное окружение — на любое задание политбоец откликнется: «Я здесь, товарищ командир».

— Кто из политбойцов запомнился вам лично? — спросил Величко.

— Вот, например, Орлов. Ему всего двадцать один год. На днях я получил от него письмо из лазарета. Он ранен, а думает о своей части, о победе.

Василий Величко выписал из письма слова: «Задание выполнено. Желаю победы. Скоро буду сам» и попросил рассказать об Орлове что-нибудь конкретнее.

— Безотказный, инициативный боец. Много у него разных хороших дел, — отвечал Утвенко. — Он и в атаках действовал решительно, и в штабе помогал писарю срочные дела готовить, читал бойцам газеты, учил их метать гранаты, ползал в тыл врага впереди своего отделения…

Майор Шитов, к которому связной проводил корреспондента, был еще лаконичнее.

— Наши политбойцы — это стальные люди, гроза фашистов, — сказал он. — Они творят чудеса. Они — костяк нашей части.

Далее пошел разговор о конкретных, героических и будничных, делах красноармейцев-политбойцов. Секретарь комсомольского бюро Д. Наумов рассказал о комсомольце Мертикове, который первый пошел в штыковую атаку, уничтожил пятнадцать фашистов… Шитов вспомнил, как во время боя к нему приполз разведчик-артиллерист Черкасов, потерявший связь со своей батареей, и попросил майора заказать артогонь по обнаруженным им целям… Красноармеец А. Карташев поведал, как однажды, доставляя пакет, сам оказался в фашистской засаде, но задание выполнил… Примеров и в самом деле оказалось очень много. Больше всех рассказали старший политрук И. Гольчинский и секретарь партбюро, политрук М. Баранов. Политбоец пулеметчик Семенихин в момент решительной схватки с врагом выдвинул свой пулемет вперед и все время наступления вел прицельный огонь по врагу, прокладывая путь наступающим. Комсомолец Иосиф Меломут однажды прошел через сплошной минометный огонь противника. Казалось, что он погиб. И вдруг все наступающие увидели, как он ползет уже далеко за линией разрывов.

И как о чем-то будничном Гольчинский и Баранов сказали корреспонденту о двадцати семи комсомольцах, которые целый день сдерживали натиск фашистской пехоты, сопровождаемой танками и поддерживаемой минометным и пулеметным огнем, пали все до одного, но задачу выполнили.

— Кто они, эти комсомольцы? — взволнованно спросил Величко. Оказалось, что имена их ни старший политрук, ни секретарь партбюро не знают.

— Наблюдал ли кто за этим боем? Какая задача им была поставлена? — допытывался Величко.

Выяснилось, что этим двадцати семи было приказано принять огонь противника на себя, чтобы отвлечь его внимание и позволить другому подразделению в обход нанести по нему, противнику, неожиданный решающий удар. С помощью других собеседников удалось выяснить и имена некоторых из двадцати семи.

Страница о славных делах политбойцов 32-го полка майора Шитова вышла под общей «шапкой»: «Богатыри сталинской эпохи», гвоздевым материалом в ней был очерк политрука Величко «Двадцать семь». Он постарался как можно подробнее описать подвиг этих героев, воссоздать картину боя и сделать это так, чтобы вызвать к ним у читателей добрые чувства.

«… Засветились в небе звезды. Ярко мерцали они над окопами, как чьи-то ясные, полные любви глаза. Пришли в окоп девушки санитарки. Они нашли Леонова и склонились над ним. Смертельно раненный Александр открыл глаза и еле слышно прошептал: “Не прошли”».

Так заканчивается забытый, как и сами герои, фронтовой очерк. Кроме Леонова названы в нем еще трое: красноармеец Усупов, киргиз, пулеметчик Андрей Васильев и младший сержант Чернецкий. Четверо из двадцати семи! О них так и говорили в армии — подвиг двадцати семи, — не пытаясь выявить имена остальных.

Известна популярная песня со словами: «Нас оставалось только трое из восемнадцати ребят». Есть книга о двадцати восьми панфиловцах, из которых погибли не все. Василий Величко написал после войны хорошие книги о мужественных людях, защищавших Родину… Память же о 27-ми, павших под Ельней, хранят лишь пожелтевшие газетные страницы.

Политрук Василий Величко закончил собирать материал для газетной страницы к утру. С рассветом бой за деревни Выдрино и Клемятино возобновился с новой силой: фашисты решили вернуть утраченные позиции. Корреспондент тоже оказался там, где решалось, кто кого. С передней линии он передал по телефону в редакцию информацию, в которой были такие слова: «Вчера и сегодня часть майора Утвенко ведет упорные бои… Исключительное упорство проявило в бою подразделение старшего лейтенанта Полякова. Удачной операцией бойцы подразделения отвлекли врага, в то время как основные силы развивали успех на главном направлении».

Возможно, что бойцы подразделения, отвлекшие врага, это и были те двадцать семь, возможно, это были уже другие люди, ставшие на место тех, кто пал, и сражавшиеся так же мужественно, как те герои.

Сквозной мыслью газетных материалов о политбойцах полка майора Шитова была мысль о том, что эти люди презирают смерть. Как понимать презрение к смерти, каковы истоки этого презрения, газета разъяснила в передовой статье:

«Презрение к смерти — неотъемлемое качество советского бойца. Оно продиктовано высоким сознанием воинского долга перед Родиной, горячим желанием обеспечить победу над фашистскими варварами, посягнувшими на нашу землю, на нашу свободу. К этому обязывает его священная клятва перед народом — воинская присяга».

Это чувство, эта жизненная позиция с каждым днем боев под Ельней обретали все большую массовость. Примеры самопожертвования людей, презревших смерть, возникали каждый день и каждый час.

9 августа политрук Чистяков, исполнявший обязанности начальника политотдела 19-й дивизии, закончил работу над донесением политотделу армии о бойцах, командирах и политработниках, отличившихся за время боев с 19 июля по 9 августа 1941 года. В документе, подготовленном по подсказке Абрамова комдиву Утвенко, нашли отражение многочисленные примеры геройства, храбрости, самопожертвования. Те из них, которые относились к первому бою, когда фашистам удалось захватить Ельню, были помечены 19 июля. Датированы были и подвиги, совершенные в бою 20 июля. Они подтверждали, что под командованием генерал-майора Котельникова красноармейцы и командиры бесстрашно сражались с врагом. Другие примеры свидетельствовали об упорстве воинов соединения в последующие дни, когда командиром его был назначен майор Утвенко.

В дополнение к политдонесению корреспондент Величко из этой поездки доставил в политотдел армии еще один прекрасный материал: почасовые записи о боевых действиях полка майора Шитова 19 июля, сделанные заместителем политрука М. Фаттаевым. В них рассказывалось о всех перипетиях того трудного дня, когда полк принял на себя массированный танковый удар противника, рвавшегося в Ельню, подтверждалось, что майор Шитов до последней минуты не покинул поля боя, а оказавшись с группой бойцов в окружении, проявил максимум выдержки, решительности и вывел их к своим.

Эти записки, опубликованные потом в газете под заголовком «Испытание», подтверждали: 19-я дивизия сдала Ельню не потому, что сражалась плохо, а потому, что противник имел значительное превосходство в технике и рвался напролом.

Новый день наступления выдался горячим и на участке 102-й танковой дивизии полковника И.Д. Илларионова, действовавшей на правом фланге опергруппы. Ее 102-й мотострелковый полк наступал на противника, занимавшего оборону у деревни Лейкино, Новобрыкинского сельсовета, Глинковского района. Немцы не растерялись, встретили наступающих организованным огнем, вызвали на помощь авиацию. Положение осложнялось, а Ракутин требовал от Илларионова продвижения вперед. И тогда комдив поставил задачу танкистам: ударить по противнику, засевшему в населенном пункте Лейкино, сломить его сопротивление, подавить огнем его огневые точки и дать возможность нашей пехоте продвинуться вперед.

Командир танкового полка выделил танковый взвод лейтенанта Квасова, состоявший из трех боевых машин, являвшихся последним резервом комдива. В экипаже Квасова механиком-водителем был Саркисов, башенным стрелком — Соловьев. В таком составе они не раз ходили в атаку на врага и всегда действовали умело и отважно.

На исходе дня танковый взвод вышел на рубеж атаки. И в это время противник бросает в наступление свои танки: из-за кустарника неторопливо выползли одиннадцать боевых машин с фашистскими крестами. Квасов дает сигнал «к бою» и первым же снарядом вывел из строя головной вражеский танк.

Видя свое численное превосходство, враг втягивается в бой. В одном из наших танков тяжело ранен механик-водитель, в другом повреждено орудие, но огневая дуэль продолжается. Вот выведены из строя второй, третий немецкие танки, загорелся четвертый. Другие стали поворачивать назад. И тогда лейтенант Квасов на своем Т-34 пошел в атаку. Он уничтожил еще два немецких танка, несколько огневых точек противника, рассеял примерно полную роту вражеской пехоты. Взбодрились красные пехотинцы. Они бросились на неприятеля, уничтожали его фанатами, штыками, выстрелами в упор.

Поздним вечером подразделения 102-го мотострелкового полка заняли Лейкино. Экипаж лейтенанта Квасова вернулся на сборный пункт с раненным в ногу командиром, который, несмотря на ранение, довел бой до победного конца.

В районе Лейкина, как сообщалось в сводке штаба опергруппы, 102-я танковая дивизия захватила находившиеся там бронемашины, противотанковые орудия и мотоциклы противника, взяла в плен большую группу фашистских вояк, среди которых оказались два унтер-офицера и один офицер.

Полковник Илларионов в числе других представил лейтенанта Бориса Ефимовича Квасова к награждению орденом Красного Знамени. Герою в то время исполнилось двадцать лет. В Красной Армии он служил с 1939 года. В документах он значится украинцем, а его домашний адрес перед войной был такой: Орловская область, Володарский район, Невитский сельсовет, станция Отрада.

107-я стрелковая дивизия полковника Миронова весь день вела бои за населенные пункты Вязовка и Митино, овладев ими, к исходу дня вышла на рубеж реки Ужа. Ее наступающим частям удалось отразить танковую контратаку противника, уничтожить часть его боевых машин.

Особенное упорство проявили командиры и красноармейцы 630-го стрелкового полка подполковника В.Д. Муратова, освобождавшего деревню Митино.

Второму батальону этого полка ставилась задача взять высоту севернее деревни Митино и обеспечить успех продвижения первому батальону. Учитывая сложность обстановки и силу врага, военный комиссар полка батальонный комиссар И.В. Райцев сам повел второй батальон в наступление. В это время из-за высоты вышли четыре вражеских танка, за ними бросилась в контратаку фашистская пехота. Бойцы и командиры, воодушевляемые своим комиссаром, не дрогнули. Боец Фисенко сжег два танка, остальные разбила артиллерия. Немецкая пехота начала беспорядочно отступать, оставляя убитых и раненых.

В ходе преследования отступающего противника в пятой роте получил ранение один из командиров взводов. Произошло замешательство. Но вот среди бойцов появился ротный комсомольский вожак Негода. Он рванулся вперед и скомандовал: «Взвод, слушай мою команду. Вперед, за Родину! Ура!» Бойцы устремились за ним.

В первом батальоне третья рота, попав под сильный пулеметный и минометный огонь противника, начала отходить. Исполняющий обязанности комбата младший лейтенант Снегуров, увидев это, немедленно принял командование ротой на себя. В результате рота во главе со Снегуровым значительно продвинулась вперед.

Неоднократно появлялся в цепях атакующих командир полка подполковник Муратов. Получив на поле боя тяжелое ранение, он выбыл из строя. Его заменил начальник штаба некрасовского полка майор Алексей Павлович Меттэ, уроженец города Смоленска.

Так в результате умелых и решительных действий командиров и политработников и подчиненных им красноармейцев сначала была взята высота на подступах к Митину, а потом и сама деревня.

Решительно действовал и 586-й полк Некрасова, взявший в плен несколько фашистских вояк. Военный корреспондент П. Белявский, находившийся в боевых порядках этого полка, обратил внимание на захваченные немецкие документы — приказ по пехотному полку для защиты города Ельни, дневник фельдфебеля Дитера Хаппига, письмо ему от отца и его письмо сестрам в Дармштадт, повседневные записки ефрейтора из этой же роты, в которых были такие вот слова: «Находимся мы в жестоком бою. Мы прорвались назад и бежали, отбиваясь гранатами… Что будет, если я буду в плену?»

Да, он оказался в плену, и выяснилось, что он готовился к этому: за голенищами его сапог лежали листовки с речами Сталина и Молотова и два обращения политуправления фронта с призывом сдаваться в плен и пропусками для перехода на сторону Красной Армии. Они были страшно замусолены, так как побывали, видимо, у многих в руках, но ефрейтор не воспользовался ими. А рядовой солдат, баварец с пшеничными усами, сдался в плен, подняв вверх руки с одной из таких листовок.

У себя же командование 107-й дивизии, выполняя директиву Военсовета армии о борьбе с трусами и предателями, долго искало таковых и наконец нашло несколько разговорчивых парней.

«Отдельные бойцы и даже командиры, прибывшие в наши части на пополнение из отходящих частей, — говорится в записке политотдела дивизии, адресованной всем комиссарам частей, учреждений и политрукам отдельных рот, — будучи панически настроенными, ведут среди красноармейцев разговоры о том, что на германской стороне много авиации, восхваляют германское оружие и наоборот охаивают советское оружие, чем проявляют германофильские настроения, подвергают неустойчивости отдельные группы красноармейцев и командиров, подрывают боеспособность Красной Армии.

За подобные разговоры, — сообщалось далее в записке, — военным трибуналом уже осуждены к высшей мере наказания — расстрелу — лица, ведущие такие разговоры».

Политотдел приказывал довести до сведения красноармейцев и командиров, что подобные разговоры могут вести только трусы, предатели и изменники Родины, сознательно стремящиеся подорвать боеспособность Красной Армии, что они и впредь будут немедленно арестовываться и предаваться суду военного трибунала (ЦАМО РФ. Ф. 1054. Оп. 1.Д. 121. Л. 15).

В 100-й стрелковой дивизии генерал-майора Руссиянова наибольшего успеха достиг 331-й полк майора Солошенко Николая Яковлевича, который заменил погибшего под Минском полковника И.В. Бушуева. Начав бой утром, к 16 часам его первый батальон вышел на юго-восточную окраину Устинова, но был подвергнут противником сильному минометному огню и вдобавок обстрелян нашей артиллерией, в результате отошел на 150 метров и начал окапываться. В это время появились немецкие танки. Один из них был подбит, другие повернули назад. Второй батальон достиг пункта Артель и приступил к разведке в направлении Быкова. Третий батальон достиг передовыми подразделениями восточной окраины Устинова, но, оказавшись под минометным огнем противника и своим артиллерийским огнем, отошел и окопался у дороги на Картино, в 150 метрах южнее его.

85-й стрелковый полк майора Карташева, заменившего тяжело контуженного на Днепре подполковника М.В. Якимовича, выдвинулся в район Макаринки — Никифорове 355-й полк Шварева продолжал сражаться за Быково. Зенитчикам капитана Белоглазова пришлось несколько раз открывать огонь по самолетам противника, прилетевшим бомбить позиции дивизии. Умело руководил огнем командир батареи младший лейтенант В.П. Немонтов, сноровисто и четко действовали наводчик сержант Левченко, заряжающий младший сержант Заморенный, подносчик снарядов красноармеец Юхно.

Бои на выступе шли весь день. 103-я дивизия подполковника В. Соловьева сражалась на северной окраине Ушакова, неся большие потери. А деревня Чужумово без особых усилий была захвачена нашей разведкой. Подводя итоги, Ракутин отметил в своем приказе: «9 августа лучших результатов добились части 102-й, 107-й и 100-й дивизий. 19-я, 120-я, 105-я и 106-я дивизии топчутся на месте, ссылаясь на автоматический и минометный огонь противника» (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 5. Л. 72).

Топтание на месте требовало немалых жертв. Гибли люди, проявляя при этом образцы самопожертвования, выходила из строя техника. Напрасные потери возмущали Жукова и командование армии, и они продолжали требовать смелых и решительных действий. Одновременно принимались меры по укреплению частей личным составом, боеприпасами и вооружением. Политотдел 9 августа направил в дивизии 1015 политбойцов, прибывших на пополнение армии. Жуков вручил пушку-самоходку понравившемуся ему артиллеристу. Начальник штаба армии генерал-майор Кондратьев направил в штабы дивизий записку об упорядочении конвоирования пленных на КП Волочек, обращая внимание на обеспечение сохранности документов, дневников, писем. (Это уже новая, хорошая проблема.) Пошло из штарма в войска приказание объявить лич