Чип с рождения плохо дружил с головой. Не то, чтобы он был сумасшедшим, постоянно бурчащим себе под нос какую-то белиберду чудилой, нет. Он не слышал посторонних голосов, нашептывавших ему, как нужно думать, что нужно делать, не проявлял повышенной и немотивированной агрессии к сверстникам (скорее наоборот), и не мучал бродячих котов на заднем дворе своего дома. Со стороны он казался слегка туповатым и замкнутым, но в остальном, был вполне обычным шестнадцатилетним парнем. Тем не менее, с головой у него было не все в порядке — это точно.

— Высокофунцк… Чего!? — Билл Дуглас-младший — отец Чипа, с недоверием смотрел на школьного психолога. Он был убежден, что психология — бабская наука, и что если мужик добровольно решил помогать детишкам справляться с их тупыми переживаниями (какие, к черту, могут быть переживания в таком возрасте?), то у него просто не хватает яиц для нормальной работы.

— Высокофункциональный аутизм, — повторил психолог.

— Это еще что за херня такая?

Билл очень не любил длинные слова, и еще больше не любил людей, которые ими разбрасываются. «Заносчивые мудаки» — так он их называл про себя (а иногда и в лицо). И что-то ему подсказывало, что этот молокосос один из таких.

— Это одна из форм аутизма, — начал объяснять психолог, — при которой у человека наблюдаются определенные задержки в развитии. Обычно, такой диагноз ставится в раннем возрасте, и я не понимаю, как педиатры могли проглядеть…

— Если ты сейчас пытаешься сказать, что мой сын тупой, то для меня это не новость.

— Нет-нет, что вы? Его коэффициент интеллектуального развития, конечно, невысок, но до умственной отсталости недотягивает. Поэтому разновидность аутизма, которой страдает ваш сын и называется высокофункциональной.

— Что-то по нему не видно, чтобы он страдал, — фыркнул Билл. — Здоровый лоб, весь в папку. Хоть щас бери и запрягай.

— Мистер Дуглас, физическое здоровье не имеет к нашей дискуссии никакого отношения. Давайте я задам вам простой вопрос: ваш сын хоть раз во время беседы смотрел вам в глаза?

— Конечно, нет. Еще бы он посмотрел! Чип прекрасно знает, кто в доме главный и проявляет уважение. Некоторым соседским спиногрызам следовало бы брать с него пример.

— Это вовсе не проявление уважения, мистер Дуглас. Ваш сын избегает прямого зрительного контакта не конкретно с вами, а вообще со всеми. Это один из симптомов состояния, в котором он находится с самого рождения. Вы не замечали, что Чип немного неуклюжий?

— Он год назад в рост пошел. Вон, каланча какая, конечно неуклюжий. Просто еще не привык.

Билл нервничал. Он не понимал, к чему клонит этот холеный мозгоправ, но разговор явно начинал ему надоедать.

— А друзья у него есть? Есть дети, с которыми он проводит время после школы?

Билл не мог ответить на этот вопрос. Чип частенько уходил гулять, но отец ни разу не видел, чтобы кто-то заходил за ним или встречал у дома.

— Конечно, у него есть друзья, — с наигранной уверенностью ответил Билл. На задворках его пустой головы замаячил небольшой огонек. Пока еще тусклый, но уже отчетливый, свет истины, которую с таким трудом пытался донести до него школьный психолог. Этим огоньком были фары громадного грузовика компании «Мой сын отсталый», который несся на него на полном ходу и не спешил тормозить.

— Мой сын здоров, — начал заводится Билл. Он поймал на себе соболезнующий взгляд «заносчивого мудака», и кровь его тут же вскипела. Меньше всего в этом мире Биллу Дугласу-младшему нужно чье-либо сочувствие, а особенно если это сочувствие какого-то никчемного выскочки.

— Вы не понимаете, вашему мальчику нужен особый уход.

— Особый уход?! — ведомый приступом гнева, Билл резко встал, выпрямился во весь рост, и схватил со стола первое, что попалось ему под руку. Он со всей силы сжал кулаки, ослепленный желанием ударить этого жалкого, женоподобного тюфяка по голове. Ударить с такой силой, чтобы его мерзкие мозги, в которых умещается так много длинных и заковыристых слов, вылетели из черепа на свежий воздух, прогуляться.

Но в последний момент старина Билли сдержался. Он глубоко вдохнул, и медленно выдохнул, ощущая, как градус напряжения в его теле нехотя спадает. Затем он посмотрел на предмет в своей руке, которым собирался избить бедного мозгоправа до смерти. Это была небольшая металлическая табличка с именем: «Кори Литтл».

— Послушай, ты, Литтл, я своего сына знаю, и никакого ОСОБЕННОГО ухода ему не нужно. Единственное, что ему нужно, так это твердая отцовская рука и ремень с пряжкой.

— Но мистер Дуглас… — попытался возразить психолог.

— А если ты собираешься учить меня, как воспитывать моего собственного ребенка, то знай, я не побрезгую и вгоню эту сраную табличку в твою сраную задницу по самый сраный локоть.

Дуглас сейчас больше походил не на агрессивного здоровяка, а на вагон с динамитом, готовый взорваться от малейшей искорки и разнести все вокруг на мелкие кусочки. Литтл прекрасно это видел и знал, как выйти из сложившейся ситуации без человеческих жертв. Нужно просто вернуть человеку чувство собственной правоты, поместить его обратно в зону комфорта.

— Ни в коем случае, мистер Дуглас, — спокойно ответил он, — ни в коем случае.

— То-то же, — Билл окинул психолога полным недоверия взглядом, чувствуя, что слишком уж легко выиграл этот спор, но все же вернул табличку с именем на место.

Грузовик компании «Мой сын отсталый» неумолимо надвигался на Дугласа-младшего. Двигатель рычал и набирал обороты, а за баранкой хохотала суровая реальность.

— Этот твой утизм…от него умирают?

— Аутизм, — поправил психолог. — И нет, не умирают. Но повторюсь, ваш сын отличается от других детей, и вы должны считаться с этим.

— Не смертельно, — протянул озадачено Билл, — значит переживем.

Он развернулся, и, не обращая никакого внимания на попытку Литтла остановить его, вышел из кабинета.

В коридоре на жестком и неудобном стуле сидел Чип Дуглас. Высокий, широкоплечий, но при этом совершенно непримечательный шестнадцатилетний парень. Дешевая мешковатая толстовка, купленная на вырост, и старые, истертые на коленях и заднице, джинсы говорили о достатке его семьи больше чем любая налоговая декларация.

Чип ждал своего отца, его вызвали по телефону в школу, а это могло значить только одно — сегодня вечером не обойдется без ремня. Чипу часто влетало от отца по любому поводу, а иногда и без, просто так уж было заведено в маленькой семье Дугласов.

Двери распахнулись, и парень вздрогнул, как вор, при звуке приближающейся полицейской сирены. Все его нутро сжалось в один холодный, испуганный комок.

— Вставай, — рявкнул Билл, и потянул сына за капюшон толстовки, — мы едем домой.

Чип молча встал и покорно зашагал по коридору. Отец пошел следом, пристально вглядываясь в каждое малейшее движение сына. Он хотел разглядеть ту самую неуклюжесть, о которой толковал психолог. И разглядел. Она была настолько явной, что Билл сперва не поверил своим глазам. Как он мог не замечать ее раньше, как он мог быть так слеп?

Выйдя на парковку, они сели в машину. Билл не спешил заводить свой старый пикап, а Чип не спешил спрашивать, почему. Казалось, неловкое молчание длилось столетия, а отец с сыном просто сидели в холодном салоне из дешевого кожзаменителя и молча пялились в пустоту.

— Посмотри на меня, — вдруг сказал Билл и уставился на сына, — посмотри, на меня, говорю.

Чип посмотрел. Это был скорее взгляд испуганного двенадцатилетнего мальчишки, нежели рослого шестнадцатилетнего претендента в нападающие местной футбольной команды. И этот взгляд так и не встретился с отцовским. Он скользнул по его подбородку, затем груди, и затерялся где-то между педалями.

В этот самый момент огромный грузовик компании «Мой сын отсталый» наконец влетел в старину Билла Дугласа-младшего на полном ходу, перемолол его в пыль и, не останавливаясь, покатил дальше, на прощание игриво посигналив.

* * *

По дороге домой старенький пикап Дугласов ненадолго остановился у ликероводочного. Покупая дешевый бурбон, старина Билли силился понять, как человек может скрывать свою отсталость на протяжении такого длительного времени, тем более ребенок.

Ответ на этот вопрос крылся не в невнимательности окружающих к мальчику из бедной семьи, хотя это тоже сыграло немаловажную роль, а в самом мальчике. Дай старина Билли школьному психологу немного времени и разрешение на тщательное обследование сына, тогда, возможно, Литтл заметил бы, что иногда Чип способен ответить правильно даже на самые сложные вопросы. Затем, выяснилось бы, что область знаний, из которой эти вопросы выбираются, не имеет абсолютно никакого значения. Более того, Чип мог даже не знать о существовании того, о чем говорил. Но, тем не менее, в определенном проценте случаев, который значительно превышал статистическую погрешность, ответы мальчишки попадали бы в самую точку, даже если это противоречило всякому здравому смыслу.

В мире людей с отклонениями в развитии довольно редко, но все же, встречаются представители особой породы — гордые (или не очень) обладатели синдрома саванта. Савантизм, это своеобразный откуп вселенной, извинение за то, что подсунула просроченные мозги. В обмен на частичную или полную социальную изоляцию человек получает небольшой «островок гениальности». Так парень, пускающий слюни и ссущий себе в штаны, на деле, оказывается гениальным математиком, или же помнит наизусть все ноты песен, которые когда-либо слышал.

Но Чип, хоть и родился в нищей семье и воспитывался агрессивным отцом алкоголиком, из бездонного барабана вселенской лотереи вместе с легким аутизмом вытянул выигрышный билет. Его «островок гениальности» был уникальным и единственным в своем роде, «островком гениальности» в «море гениев». В обмен на все неприятности в жизни он получил возможность с завидным постоянством угадывать ответы на вопросы любой сложности и направленности, иногда даже не слыша самих вопросов. Он получил сверхинтуицию.

Казалось бы, с таким даром можно было делать все, что душе угодно, обыгрывать казино, становиться Нобелевским лауреатом, да и просто припеваючи жить, но не стоит забывать, что Чип — особенный мальчуган. Он даже не представлял, что имеет в своем распоряжении такой уникальный и мощный инструмент. Ставя наугад галочки в очередном школьном тесте, он наивно полагал, что остальные дети поступают абсолютно так же, и, давая правильный ответ на вопрос по физике или математике, он не имел ни малейшего понятия о его правильности. Это было похоже на стрельбу вслепую, иногда он просто знал, что сказать и когда, вот и весь фокус.

Благодаря своей необычной способности Чип создавал впечатление парня среднего ума и до определенного момента не вызывал у учителей никаких подозрений по поводу уровня своего развития.

Одноклассников же так просто не одурачить. Дети — жестоки по своей природе, они нюхом чуют малейшие различия и хватаются за них с запалом голодного питбуля.

Среди сверстников Чип с первого класса прослыл «странным». Он всегда был сам по себе и на все попытки завести разговор шел с явной неохотой. А кому понравится вести беседу с человеком, который этого совсем не хочет? Естественно, дети начали отвешивать различные колкости и обидные шуточки в его адрес, но до физического насилия дело никогда не доходило. Чему-чему, а умению постоять за себя старина Билл своего сына научил.

* * *

Старый пикап остановился возле маленького одноэтажного домика без гаража. Две спальни, одна ванная и минимум комфорта за приемлемую цену, как раз то, что нужно для одинокого работяги с сыном.

Билл молча вышел из машины и побрел домой, Чип с видом провинившейся собачонки засеменил следом.

С тех пор как миссис Дуглас покинула семейное гнездышко в неизвестном направлении, а дед скоропостижно скончался от инсульта, не оставив в наследство ни копейки, Билл с трудом сводил концы с концами. Работа на автомобильном заводе давала стабильный, но небольшой доход. Хозяйство, за которым в основном следила жена, хирело и приходило в упадок. Дом требовал ремонта, на который не было ни времени, ни денег.

Все эти проблемы с каждым годом нарастали как снежный ком, что раскатывал для старины Билли ровную дорогу, по которой тот, в обнимку с бутылкой, бодро шагал к циррозу печени и белой горячке.

Чип зашел в дом и остановился на пороге. Он ожидал, что отец начнет порку незамедлительно, но, судя по звукам, доносившимся из кухни, тот был занят поисками чистого стакана. По всей видимости, хвататься за ремень на трезвую голову он не собирался, и у Чипа было в распоряжении еще как минимум часа полтора до экзекуции.

— Иди сюда! — вдруг послышалось из кухни.

Обычно Чип мог различить даже самые тонкие ноки раздражения или недовольства в голосе отца, но в этот раз такого и не требовалось. От этого строгого и сочащегося желчью «Иди сюда!» колени Чипа тут же превратились в неконтролируемые комки ваты. Его окатило холодным и липким чувством вины, вот только он никак не мог взять в толк, что же он сделал не так на этот раз.

Билл порылся в шкафчике для посуды, и не найдя чистого стакана не придумал ничего лучше, чем достать из раковины грязную чашку. Даже не потрудившись ее сполоснуть, он налил немного бурбона на самое дно, задумался, а затем решительно наполнил чашку до краев.

Чип практически бесшумно зашел на кухню и по привычке уставился на заляпанные пригородной грязью сапоги отца. Дуглас-младший заметил это, тяжело вздохнул и залпом осушил половину чашки.

Надежды старины Билли на хорошее, стабильное будущее рушились, словно небоскреб, опоры которого были взорваны с хирургической точностью, и его сын был тем человеком, который зажег фитиль.

Пару минут на кухне не происходило абсолютно ничего, попади туда какой-то незнакомый с ситуацией наблюдатель, он бы подумал, что это вовсе не люди, а восковые фигуры, замершие в причудливой инсталляции.

Билл Дуглас-младший молча пялился на сына и никак не мог сообразить, что же ему сейчас нужно делать, ведь к такому повороту событий нельзя подготовится заранее. А Чип скромно ждал своего наказания, причину которого не решался спросить.

— Особенный уход, значит? — наконец выдавил из себя Билл, повторяя слова школьного психолога, — Будет тебе особенный уход. Я из тебя все это дерьмо высокоутичное просто выбью.

Он одним глотком проглотил остатки бурбона, затем перехватил чашку поудобней, и швырнул ее прямо в голову сыну. Чип краем глаза заметил только замах, но рефлекторно пригнулся. Снаряд пролетел в опасной близости к своей цели, черкнулся о коротко стриженные волосы мальчишки и, попав в стену, разлетелся вдребезги.

Похожие приступы ярости у Билла случались регулярно, особенно когда он позволял себе опрокинуть лишнюю стопку спиртного, и, как правило, Чип терпел свои «наказания» или «жизненные уроки», как называл их отец, до конца, ведь если будешь сопротивляться неизбежному, то сделаешь себе только хуже. Но на этот раз все было совсем иначе, его особенный дар сверкнул молнией где-то в правом виске, и парень сорвался с места.

Особенность Чипа всегда являлась сама и без приглашения. Неутолимым желанием чихнуть она селилась под его правой височной костью, а затем постепенно рассасывалась по всему черепу, забивая размеренный ход мыслей какой-то одной навязчивой идеей, или озарением, если угодно. На этот короткий миг он познавал нечто удивительно глубокое и сложное, он познавал истину в ее кристально чистом, не замутненном лишними словами и мыслями, виде, но спустя пару секунд наваждение рассеивалось, и он снова превращался в старшеклассника, чей коэффициент умственного развития колеблется на грани отсталости.

Увернувшись от запущенной отцом чашки, Чип опять почувствовал это странное озарение, но на этот раз совсем иначе, что-то кардинально изменилось. Обычно, легкий, как касание пера, ветерок, подсказывавший ему правильные ответы во время школьных контрольных, сейчас показался ему голосом самого Зевса, громом, взывавшим к нему с небес, и среди раскатов этого грома он отчетливо расслышал: «Беги, если хочешь жить!»

* * *

Не видя ничего вокруг, Чип выскочил из дому, перебежал через дорогу и одним прыжком перемахнул через соседский сетчатый забор. Мистер и миссис Вачовски — люди рабочие и в такое время дня обычно дома не бывают, зато Бутч, их пес, как всегда здесь и как всегда на стороже.

Черный, коренастый ротвейлер учуял Чипа еще когда тот был на противоположной стороне улицы, но он и предположить не мог, что мальчишке станет наглости (или смелости) заявится к нему во двор, пока хозяев нет дома. Первые пару секунд Бутч пребывал в замешательстве, он посчитал, что раз уж человек, зная о том, что эта территория для него под запретом, все равно пробрался сюда, да еще и весь пропитанный запахом страха, то он непременно задумал какую-то хитрость, как обычно это любят делать люди. Но животная природа и застоявшаяся кровь, требовавшая действия, взяли верх над осторожностью пса, и он с диким лаем выскочил из своей конуры.

Чип знал, что во дворе мистера и миссис Вачовски его поджидала опасность похлеще кружки, летящей в лицо, но ничего не мог с собой поделать. Знание, взрывом возникшее у него в голове, вело его за собой, подобно ласкающим звукам свирели, манящей полчища крыс к обрыву.

Парень пересек соседский двор быстрее любого олимпийского бегуна на короткие дистанции, перескочил через забор, отделявший застроенный район от небольшой лесопосадки и, немного пропетляв между деревьями остановился.

Гром в голове исчез так же неожиданно, как и появился, сменившись ощущением назойливой и тупой боли в правой ноге. Соседский ротвейлер все же не упустил своей возможности выполнить собачий долг и, когда Чип перемахивал через второй забор, вцепился ему в икру. Острые зубы моментально разорвали старые джинсы на бахрому, а в плоти оставили три глубоких, кровоточащих борозды.

Чип оперся о дерево и немного отдышался. Рана его беспокоила не сильно, в отличие от мысли о том, что за ним гонится впавший в бешенство Билл. И даже когда он прислушался и не заметил никаких признаков погони, все равно не мог успокоиться.

«Беги, если хочешь жить!» — после таких озарений довольно сложно прийти в себя, в особенности, если тот, кто хочет твоей смерти — твой собственный отец.

Большинство детей в сложившейся ситуации обратились бы за помощью к друзьям или знакомым, но у Чипа не было друзей. Трудно заводить таковых, если не понимаешь самой концепции дружбы. Поэтому он решил, что сможет переждать бурю отцовского приступа ярости в единственном месте, которое ему нравилось, и о котором никто кроме него не знал — в Храме Фантазий.

* * *

Чип нашел Храм пару лет назад, когда отец впервые отпустил его погулять самого. Увлекшись наблюдением за собственными ногами, он не заметил, как забрел слишком далеко, потерял все ориентиры, и заблудился. Обычные дети, когда заблудятся, плачут и зовут на помощь, но Чип просто пожал плечами и побрел дальше. В тот момент его больше интересовали его собственные ноги, и то, как они любопытно сгибаются при ходьбе, нежели возможность снова попасть домой. И он бы шел так до самой ночи, пока его не подобрал какой-нибудь сердобольный прохожий или педофил на старом фургоне без окон (тут уж как повезет), но интуиция снова подсказала ему дорогу.

Люди, хотя бы раз сталкивавшиеся с тем, что принято называть творческим кризисом, продали бы душу за одно из таких озарений, какие приходили к Чипу чуть не по три раза на дню. Попади этот дар в неверные руки и мир мог бы измениться до неузнаваемости в кротчайшие сроки, но у вселенной особенное чувство юмора. Она вручила универсальный инструмент познания всего сущего в руки мальчику, который благодаря ему узнал, что через два квартала нужно перейти дорогу и за белым домом нырнуть в дыру в заборе, и он даже не задавался вопросом: «Зачем?».

Дом, к которому Чипа привело проведение, стоял посреди пустыря, и был давным-давно заброшен. Семью, которая в нем жила, застрелили грабители и с тех пор ни один из риэлторов, бравшихся его продать, не мог довести дело до конца. Люди по своей природе полны суеверий и не горят желанием покупать недвижимость, залитую человеческой кровью. Кто знает, что взбредет в голову призракам бывших владельцев, обреченным праздно летать по пустым коридорам и комнатам целую вечность? Чип же в приведения не верил и от суеверий был так же далек, как и от обучения в колледже. А дом ему приглянулся сразу. В чем-то они были похожи друг на друга, оба сломанные и одинокие.

Не задумываясь о последствиях, Чип поднялся по прогнившим ступенькам и толкнул входную дверь, она оказалась не заперта и с натужным скрипом открылась.

В доме никаких призраков не оказалось. Изучая заброшенное здание, мальчик с каждой минутой все больше и больше привязывался к нему. Ему нравились полумрак и тишина, которыми было наполнено это место, они дарили ощущение отдаленности от внешнего мира, необыкновенное чувство уюта, в котором он так отчаянно нуждался. Но самое главное — это ощущение большой важности. Несмотря на разруху и грязь, воздух в здании пах тайной.

Домой Чип вернулся так же случайно, как и потерялся, но с тех пор каждый день после школы он отпрашивался у отца гулять. Старина Билл разрешал ему, наивно полагая, что его сын гоняет мяч с кем-то из соседнего квартала, или же играет в войнушку в лесопосадке, в то время как мальчик сидел часами в своем новом убежище, прячась от гнетущей реальности и задир сверстников.

Люди с аутическими расстройствами личности часто создают себе какие-то ритуалы, например, они могут смотреть одно и то же шоу в одно и то же время или перед сном перечитывать понравившийся фрагмент из книги, годами. Чип не был исключением, но так как нарушения в его мозгу были довольно незначительными, то и ритуал мало бросался в глаза. Его страстью было коллекционирование «интересных», по его мнению, вещей.

Пластиковый двухголовый солдатик, с приклеенной головой от куклы «Барби», выброшенное на помойку поющее чучело рыбы, игральная кость с шестерками на всех гранях, и множество других «ценностей» Чип хранил в большом чемодане под своей кроватью. Иногда, по вечерам, когда отец уходил в бар, мальчик расставлял странные игрушки на полу в коридоре и часами просто смотрел на них, он любовался своими трофеями, вырванными из коварных лап мусорных баков и помоек.

Но количество вещей росло день ото дня, а места под кроватью не прибавлялось. Чип предполагал, что рано или поздно он больше не сможет прятать свои сокровища от отца, тот их увидит и заставит выбросить, навсегда. Необходимо было найти такое место, где он смог бы уберечь свою коллекцию и при этом, любоваться ею, когда пожелает. Заброшенный дом на пустыре отлично подходил под все его запросы.

Чип потратил на транспортировку целую неделю. Школьный рюкзак он использовать боялся, это казалось ему слишком подозрительным, поэтому большую часть вещей перенес за пазухой или в карманах. И вот, когда первая и самая сложная часть работы была сделана, он приступил ко второй — обустройству своего нового логова.

Гостиная показалась ему идеальным местом для хранения игрушек. Подойдя к вопросу со всей скрупулезностью и придирчивостью, он расставил экспонаты в идеальном, как ему казалось, порядке, затем вышел в центр помещения и окинул довольным взглядом свои владения.

«И увидел он, что это хорошо».

Чип не заметил, как простоял среди своих странных вещей около часа, наблюдая за тем, как лучи света, пробивавшиеся сквозь завесу грязи на окнах, причудливо освещают их, играют с ними, придавая совершенно новый, необычный вид. Зрелище увлекло мальчика настолько, что ему казалось, будто его фантазия вышла из-под контроля. Он воображал, что вещи оживают, начинают двигаться и говорить, и все это под его чутким практически божественным контролем. По велению его разума они ссорились, мирились, враждовали и любили друг друга. Именно в тот момент ему и пришло в голову название для заброшенного дома, имя для его нового друга — Храм Фантазий.

* * *

Когда Чип доковылял до своего убежища, рана на ноге уже перестала кровоточить и только изредка напоминала о себе всплесками ноющей боли. Бутч, конечно, сделал все, что было в его силах, чтобы остановить крепкого, шестнадцатилетнего парня, но этого оказалось недостаточно.

Поднимаясь по знакомым скрипучим ступенькам, Чип предвкушал вожделенные мгновения спокойствия, которые подарит ему его старый, пыльный друг, но обнаружил, кое-что необычное и весь запал тут же улетучился.

Как и все аутисты, он был педантом в определенных вещах, и, покидая свое убежище, всегда плотно закрывал входную дверь, чтобы ни ветер, ни случайно пробегавшая мимо бродячая собака не потревожили идиллию, которую он так тщательно выстраивал годами в своем Храме. Но сейчас она была слегка приоткрыта, а, значит, кто-то нарушил стерильность и святость этого места.

Неприятная дрожь пробежала по всему телу Чипа, это было ледяное дуновение надвигающейся беды. Глядя на слегка приоткрытую дверь, краска на которой вздыбилась от возраста и солнца, парень знал наверняка, что за ней его ждет очередное разочарование этого, бесконечного в своих попытках сломить и раздавить его, дня.

Храм Фантазий был не просто осквернен, он был практически полностью разрушен, изуродован актом бессмысленного вандализма, которые так присущи подросткам из неблагополучных или чересчур благополучных семей. Все игрушки были разбросаны как попало, большинство сломаны, а некоторые и вовсе отсутствовали. На северной стене комнаты красовалось огромное, уродливое граффити, изображавшее, скорее всего, название какой-то банды, стаи, в которые любят собираться дикари ради повышения шансов выжить в бетонных джунглях. Пол был усеян белесым ковром из окурков, а в углу возле окна лежала куча человеческих экскрементов.

Чип вышел в центр всего этого хаоса и посмотрел на валявшегося под ногами солдатика. От него оторвали голову Барби и теперь из необычной, интригующей, молчаливо хранящей свою загадочную историю, игрушки он превратился в скучного пластикового вояку, каких можно найти в любом детском магазине.

Благодаря грубому росчерку аэрозольного баллончика с краской, и спущенным до колен штанам единственный и лучший в мире друг снова превратился в обычное заброшенное здание, серую и неприметную развалину без единой капли шарма и уникальности.

Чип медленно опустился на колени, подобрал покалеченного солдата своей личной армии и сжал его с такой силой, что крохотный штык-нож, висевший на поясе вояки, впился в ладонь и проколол кожу до крови.

Мальчик испытал первый в своей жизни приступ застилающей глаза и практически неконтролируемой ярости. В глубине души он всегда боялся, что рано или поздно превратится в своего отца. И вот этот день настал, первый шаг на пути к бесконечному саморазрушению.

Вместе со своей свитой и храмом Чип потерял последние остатки веры в людей. Он потерял тот якорь, который удерживал его от свободного полета в пропасть жестокости, так тщательно с малых лет взращиваемой в нем Биллом. А на дне этой пропасти его ждал зверь. Дикий и нецивилизованный, он живет в каждом из нас и иногда заставляет совершать такие же дикие и нецивилизованные поступки.

Лишившись последних путей к отступлению, Чип решил, что, несмотря на все крики его интуиции об опасности, он вернется домой (ведь больше идти ему было некуда) и встретится с Биллом лицом к лицу. На этот раз он посмотрит своему страху, своему отцу в глаза и, наконец, ответит насилием на насилие.

* * *

Дуглас-младший сидел на диване и бездумно пялился в экран телевизора. Бутылка бурбона, которую он держал в руке, уже давно опустела, а за второй идти не было ни сил, ни желания.

«Опять пьешь? — старина Билл представлял, что бы сказал его отец, увидь он его сейчас. — Посмотри на себя, ты, кусок собачьего дерьма. Разве таким я тебя воспитывал? Расплылся по дивану, и сопли жуешь, как баба. Мало я тебя порол, что ты таким уродом бесполезным вырос, да еще и сынка такого же породил. Смотреть тошно».

Дуглас-старший всегда был недоволен своим сыном. Будучи человеком старого покроя, он часто говорил, что дети должны воспитываться в строгости и армейской дисциплине, иначе из них непременно получаются лентяи и хиппи. Единственными эффективными методами воздействия на детский неокрепший ум он считал суровый голос, увесистый подзатыльник и ремень с пряжкой. Никаких пряников, только кнуты.

«Я еще выращу из тебя настоящего мужика» — постоянно повторял Дуглас-старший, вбивая в сына очередную житейскую мудрость. Но Билли, вместо того, чтобы перенимать самые лучшие качества своего отца (а таких было совсем немного) учился как правильно бить, не оставляя синяков, и как губка впитывал все нюансы плохого воспитания.

Повзрослев, Билл, вместе с чрезмерной агрессивностью и фальшивой мужественностью, приобрел множество комплексов и неиссякаемое чувство вины. Ему постоянно казалось, что Дуглас-старший своими побоями готовил его к какому-то очень важному испытанию, с которым он должен столкнуться во взрослой жизни. Что вся та боль и шрамы на заднице — своеобразная закалка перед грядущим. Но никаких явных вызовов жизнь Биллу не бросала, и с каждым годом он все больше и больше убеждал себя, что завалил тест, пропустил свою битву, а это, в свою очередь, еще больше подпитывало чувство вины перед отцом, вложившим так много сил в его подготовку.

Но теперь, его мнение кардинально изменилось. Сидя перед телевизором и разглядывая переливы пустой бутылки, он думал о Чипе и о том, что болезнь сына и есть то самое жизненное испытание, а он к нему оказался совершенно не готов. А еще он думал о том, что будь сейчас Дуглас-старший жив, то он непременно бы хохотал и злорадствовал, узнав, что его непутевый сынок породил на свет еще более непутевого внука.

* * *

Чип не хромал. Его походка была тверда и на редкость ровна, как для человека с прокушенной ногой. Он шел по подъездной дорожке к своему дому, крепко сжав кулаки, и не видел перед собой практически ничего. Красная пелена священного гнева застилала глаза и заглушала гром где-то там, под правым виском.

«Беги, если хочешь жить! Беги!»

Но Чип не собирался отступать, с него хватит. Он точно знал, что если сейчас пойдет на попятную, развернется и убежит, как велит ему голос в голове, то так на веки и останется в плену своих страхов, в тюрьме, построенной всеми этими жестокими людьми специально для него, в своей личной камере смертников.

Звук открывающейся входной двери выдернул Билла из пучины самоедства и сожалений.

— Ты где был? — рявкнул он, не вставая с дивана. — Разве я разрешал тебе выходить из дому?

Он краем глаза заметил силуэт, возникший в дверном проеме, и лениво повернул голову. Увидев порванную штанину, лицо Билла тут же стало пунцовым, а возле глаза надулась крупная вена — стандартный сценарий по которому каждый раз разыгрывались все домашние скандалы семейства Дугласов.

— Это еще что за херня? — он бросил пустую бутылку на диван и встал. — Я кого спрашиваю?

Чип молчал. Подходя к дому, он был уверен, что сможет совладать с собой, и удержать ситуацию под контролем, но оказавшись на пороге комнаты, вся его уверенность морской волной разбилась о скалу отцовского воспитания. Взгляд мальчика привычно уткнулся в пол, а язык спрятался в глотку.

— Отвечай, ты, мелкий гаденыш, что произошло с твоими чертовыми штанами? Ты думаешь я миллионер, или как? Ты думаешь, я горбачусь на заводе, чтобы ты вот так брал и выставлял меня на деньги? Ну, ничего, я тебе покажу, как на шею мне садиться.

Билл подошел поближе и замахнулся, чтобы отвесить сыну крепкую пощечину, но не успел.

При виде до боли знакомого замаха, пламя ярости в груди Чипа разгорелось с новой силой, подпитывая его уверенность в себе. Мальчик протянул вперед руки и, схватив отца за воротник его красной клетчатой рубашки, потянул на себя. Он не хотел его бить, хоть такая мысль, признаться, вертелась в голове. Сейчас, больше всего на свете Чип хотел показать ему как он одинок, поделится с ним своим отчаянием, заставить его понять… Но в арсенале мальчика не было нужных слов, а даже если бы и были, Билл все равно бы не стал слушать. И вся эта плохо спланированная революция, которой он так жаждал, могла бы закончиться в тот самый момент, фактически даже не начавшись, но ему снова на помощь пришел его необычный дар.

Интуиция — это способность проникнуть в самую суть, заглянуть под толстую кожу бытия, минуя защитный слой теорий и экспериментов. Благодаря ей, Чип обычно на секунду становился экспертом в решении квадратных уравнений или верно ставил запятые в предложениях, не зная при этом нужных правил. Но стоя в дверях гостиной и держа своего отца за воротник, он обрел такое знание, о существовании которого не догадывался ни один человек на земле. Навязчивый грохот «Беги, если хочешь жить!» сменился другим, еще более жестким ощущением.

Наш мозг в фоновом режиме постоянно выполняет кучу разнообразных замеров и вычислений. Мы этого не замечаем, эти действия тщательно спрятаны от сознания, но, тем не менее, они есть. Когда вам жарко, нечто, кроющееся в бессознательном, отдает приказы потовым железам работать усерднее. Когда вы переходите дорогу и, глядя по сторонам, видите приближающийся автомобиль, ОНО мгновенно оценивает расстояние до него, его скорость и вероятность того, что вы под него угодите и, проведя множество расчетов, ОНО одергивает вашу ногу, давая понять, что встреча с хромированным бампером не входит в ваш график дня.

Процесс этот начинается с нашего рождения и заканчивается смертью, не останавливаясь ни на мгновение. При этом в его реализации задействована большая часть мозга, а для наших осознанных «Я» эволюция оставила лишь тонкий, верхний слой.

Секрет необыкновенной сверхинтуиции Чипа Дугласа крылся в том, что часть коры его головного мозга, из-за травмы или нездорового образа жизни матери во время беременности, была отнята бессознательным в угоду бОльших фоновых вычислительных мощностей. И пока нормальные дети познавали мир своим «Я», он незаметно для себя самого создавал его идеальную математическую модель. Иногда, гораздо чаще, чем полагается, некоторые фрагменты этой модели вырывались из цепких лап подсознания и по ошибке или же счастливой случайности задевали ту часть, в которой обитала личность Чипа, оставляя быстро тающий след, подобно пассажирскому лайнеру в небе.

Впервые в жизни оказав отцу сопротивление, дав отпор извечному тирану, мальчик вызвал в своем организме выброс в кровь такого дикого коктейля из гормонов и стресса, что подсознательному пришлось вмешаться в ситуацию неприкрыто и пойти на кардинальные меры. Еле заметный инверсионный след знаний за один миг превратился в плотный бурный поток, будто кто-то открутил кран на полную, и Чипа захлестнуло открывшимся ему доселе невиданным миром.

Вселенная — очень сложно устроенный, и в то же время, элегантный механизм, чьи шестерни и блоки при любых обстоятельствах, семь дней в неделю, без перерывов и выходных, выполняют свои функции, заставляя мироздание быть. И как бы ученые умы нашего голубого шарика, несущегося в бесконечной пустоте вакуума, не старались понять задачи и устройство этих самых механизмов, большая их часть все равно остается скрытой, недоступной человеческому пониманию. Но ученых винить в этом бессмысленно, ведь как бы усердно они не работали, их ограничивает одна определенная особенность человеческого мозга: мы, человеки, не можем представить себе вещи большей мерности, чем та в которой мы обитаем. Конечно, существуют отдельные математические теории на эту тему, но их абсолютная абстрактность не дает возможности увидеть картину в целом, осознать, что наш мир — это лишь малая часть огромного, бесконечно множащегося и разрушающегося, замыкающегося в себя ничто.

Мы, подобно нарисованным на листке бумаги человечкам из овалов и палочек, не способны выйти за рамки измерений, предоставляемых этим самым листом. Но Чип, благодаря уникальному устройству своего разума, или же благодаря его уникальной дисфункции, оказался тем единственным, кто смог осознать, что мир гораздо объемней чем кажется. Может быть, он не был так умен, как остальные дети. Может быть, он не был силен в науках, и не знал многих элементарных вещей, которые известны каждому нормальному школьнику, но он оказался именно тем нарисованным человечком, который смог повернуть голову и увидеть, что у чемодана вселенной есть скрытое дно, что их бесконечное множество. Он узрел весь масштаб.

Все те колоссальные знания, которые аккумулировал его необычный мозг долгие годы, собирая их из разрозненных и со стороны, казалось, несвязанных крупиц информации, дали ему понимание, простое и очевидное, как дважды два. Весь объем мироздания доступен нам, но мы не можем осознать этого, потому, что не знаем к нему дороги. Каждый человек может увидеть то же что и он, если поймет, куда и как смотреть. Нужно всего лишь повернуть голову. А когда знаешь расположение дорог, сделать первый шаг к цели не составит никакого труда.

Будь Чип немного умнее и дальновиднее, возможно, он смог бы стать новым Буддой, мессией XXI века, просветленным, ведущим слабые умы к истине, сквозь тернии несовершенства человеческого мировоззрения, но, к сожалению, он был целиком и полностью сыном своего отца. Эгоизм, глупость и вспыльчивость, через гены и потертый ремень исправно передавались в семье Дугласов из поколения в поколение.

Страх перед Биллом бушевал в крови мальчика. Перемешиваясь с адреналином, он призывал его бежать, скрыться в темноте, забиться в самый дальний и незаметный угол. В то же время жажда мести и расплаты за уничтожение Храма Фантазий требовала сатисфакции, ведь именно за ней он и вернулся домой. Эти два порыва, тянувшие Чипа в разные стороны, вдруг, объединились в один, скрепленный новым знанием. Мальчик понял, что теперь он сможет объяснить отцу свое одиночество, и для этого ему вовсе не нужны слова, ему просто нужно забрать его туда, где не ступала нога ни одного из ныне живущих или когда-либо живших людей.

Сжав воротник отцовской рубашки еще сильней, он снова потянул его, но на этот раз не на себя, а вглубь.

В один момент весь мир вокруг старины Билла схлопнулся, погружая его и Чипа в бесконечный вихрь калейдоскопичных отражений реальности. Мириады гостиных кружились вокруг, сливаясь вместе и отпочковываясь друг от друга, в нескончаемом и неосязаемом ничто.

Билл закричал. Точнее он попытался закричать, но воздух застрял в груди и спазм страха сжал его ребра до боли. Его глаза бешено вращались, ища хоть какую-нибудь зыбкую опору для поглощенного ужасом мозга. С каждой секундой Дуглас-младший, строивший из себя альфа-самца, агрессора с чьим мнением просто необходимо считаться, все больше и больше сдавал позиции, показывая кем он является на самом деле — всего лишь маленький, запуганный своим отцом, мальчик, который вот-вот расплачется и намочит штаны. И когда напряжение, казалось, достигло своего предела, Чип потянул его еще глубже.

Умопомрачительное вращение бесконечных гостиных сменилось темнотой, всепоглощающей и абсолютно тихой. В этом месте, а точнее в такой отдаленности от всех существующих мест, не было ничего. Чип привел отца к самому краю, к обрыву, которым заканчивалось бытие, скручиваясь и изгибаясь само в себя. Это было то самое место, которое должно было наглядно показать Биллу, как его сын одинок, именно здесь он и должен был понять… И понимание пришло к нему, но не то, на которое рассчитывал Чип.

При виде вселенского великолепия, которое не могло уложиться в его скудном умишке, Дуглас-младший сделал самый неправильный, но от этого не менее ожидаемый вывод. Он подумал, что бич всех алкоголиков наконец добрался и до него, что это сумасшествие, в которое он так неожиданно нырнул с головой — всего лишь приступ белой горячки, обман, вызванный дешевым пойлом в его старом и воспаленном мозгу. Но затем он увидел глаза Чипа, пристально смотревшие прямо на него. Это уже вовсе не походило на взгляд запуганного двенадцатилетнего мальчика, нет, теперь его карие глаза горели холодным огнем, проникавшим, казалось, в самое нутро и разъедавшим его изнутри, это были глаза дьявола.

Мысль о белой горячке потускнела и развеялась, сменившись новой, более дикой, но от этого не менее настырной: Мой сын — сам Дьявол. Наконец Билла охватила паника, она завладела им полностью, с головы до пят он пропитался страхом и потерял всяческий контроль над своим телом. Теперь им управляли лишь животные инстинкты и, вырвавшееся из оков разума, неуемное желание жить.

Более не осознавая происходящего, Дуглас-младший изо всех сил оттолкнулся от Чипа, тем самым разрывая тонкую путеводную нить, связывавшую их, и более ничем не поддерживаемый, не знающий дороги, устремился обратно, в родной слой реальности. Человечек из овалов и палочек возвращался на привычную поверхность бумажного листа.

«Он не видит, куда идти» — подумал Чип и бросился следом, но как ни старался, не мог нагнать отца.

Подобно ныряльщику, оказавшемуся на огромной глубине, отрезанному от воздуха и света, Билл изо всех сил греб к поверхности, не понимая, что может вынырнуть прямо в винты собственного корабля. К сожалению, именно это и произошло.

В опустевшем коридоре дома Дугласов с еле слышным хлопком материализовался уже протрезвевший и до смерти напуганный Билл Дуглас, а если быть более точным, то только его нижняя часть. Верхняя же находилась в гостиной и истошно орала.

В выходе из трехмерного поля реальности не было ничего сложного, это как сделать шаг влево или вправо, раз и готово. Но вот вернутся обратно — дело, требующее знания и ювелирной точности. Попробуйте представить себе вагон поезда, вращающийся вокруг вас и собственной оси с умопомрачительной скоростью, и в этот вагон нужно запрыгнуть, не переломав при этом себе все кости. Задачка не из легких, и Дуглас-младший, хоть и был предельно близок к успеху, но все же ошибся. Ошибка была незначительной, но роковой. Она привела к тому, что старина Билли вернулся в трехмерность на полметра левее, чем вышел из нее — прямо в стену. Он склеился с ней на атомарном уровне. Обои, гипсокартон, водопроводные трубы, все это намертво срослось с человеческой плотью, образуя на стыках новые химические соединения и при этом причиняя Биллу невыносимую боль.

Раздался еще один хлопок и в дверном проеме появился Чип. Понимая механику многомерных проекций на интуитивном уровне, он с легкостью вернулся на то же самое место, где и стоял, целый и невредимый.

— Что ты со мной сделал? — истерично заорал Билл, увидев сына. — Вытащи меня!

Странная картина, открывшаяся Чипу, испугала его, он отшатнулся и уперся плечом в дверной косяк. Он знал, что с человеком, который не видит дорогу, может произойти что-то плохое, но не был уверен, что именно. Теперь этот момент прояснился.

— А ну быстро вытащил меня! — продолжал орать Билл. — Не знаю, как ты это сделал, но верни все как было, сейчас же!

— Не могу, — практически шепотом ответил Чип, осознавая, что его отец проведет свои последние минуты в таком странном подвешенном состоянии.

— Что?!

— Не могу, — повторил он немного громче.

— Ах ты… — правая рука Билла по локоть была замурована в стене, и он мог только беспомощно вращать кистью, но левая оказалась свободна. Неожиданно он протянул ее к сыну и схватил его за горло.

— Если из-за тебя я подохну здесь, то ты подохнешь со мной! — прошипел он, сжимая пальцы.

Чип попытался вырваться, но тяжелая работа на заводе сделала руки старины Билла грубыми и сильными, а хватку крепкой, как у тисков.

По мере того, как Дуглас-младший проникался болью, раздираемых каждым неосторожным движением, внутренностей, его пальцы сжимались все сильнее и сильнее, сдавливая нежную плоть мальчишки.

Руки Чипа хаотично метались из стороны в сторону в жалких попытках ударить отца и высвободиться, но даже когда они попадали в цель, то никакого видимого эффекта не оказывали. Это сопротивление походило на отчаянную попытку рабочего, чью робу намотало на вал станка, вырваться из бездушных металлических оков, жаждущих перемолоть его в кашу.

Наконец, давление на горло дошло до той отметки, при которой просвета для воздуха больше не оставалось, и Чип начал задыхаться. Разноцветные круги поплыли перед глазами, знаменуя приход кислородного голодания, за которым следует смерть.

Несколько раз неловко ударив отца по голове, мальчик убедился, что это не оказывает никакого эффекта, словно колошматить стену, в надежде, что она упадет, и принялся шарить вокруг в поисках хоть чего-то походящего на оружие.

Удача (если отбросить все другие неприятности) сегодня была на его стороне. Пустая бутылка бурбона, которую отец оставил лежать на диване, удобно легла в ладонь. Чип сжал ее покрепче и со всего размаха ударил Билла по голове. Осколки фонтаном брызнули во все стороны, каменная хватка на горле ослабла. Чип, кашляя и тяжело дыша, рухнул на пол.

— Тварь! — еще истошнее завопил Дуглас-младший. — Дьявольское отродье! Иди сюда, ты никчемный кусок дерьма, — он размахивал рукой перед лицом мальчишки в тщетных попытках снова схватить его, но никак не мог дотянуться. — С самого начала я догадывался, что из тебя ничего путного не выйдет, с самого начала. Надо было бросить тебя в роддоме, как и хотела твоя мать!

Проклятья, сыпавшиеся из Билла, плавно перешли в стоны, и в уголке его рта показалась тонкая струйка крови. Резкие движения повредили что-то у него внутри и еще больше усугубили его и без того безвыходное положение.

Чип, лежа на полу среди осколков стекла, смотрел на своего отца, он видел, что его губы шевелятся, извергая очередную порцию брани, но он ее не слышал. В его голове по кругу, раз за разом повторялась та ужасная фраза: «Надо было бросить тебя в роддоме, как и хотела твоя мать… как и хотела твоя мать… как и хотела твоя мать…» И с каждым новым витком, с каждым новым повтором она причиняла ему боль гораздо большую, чем испытывал Билл, пытаясь вырвать себя из стены. Чип всегда думал, что мама любила его, что однажды она могла вернуться за ним, и забрать его с собой, выхватить его из мозолистых рук вечно недовольного отца. Но теперь и этот Храм Фантазий рухнул, и похоронил под своими обломками последние капли терпения.

Сцепив покрепче зубы и сжав в кулаке «розочку», оставшуюся от бутылки, Чип выпрямился, словно пружина, и нанес удар, быстрый, точный, смертельный.

Вытягивая старину Билла из рамок привычной ему реальности, Чип рассчитывал, что сможет достучаться до человека, прячущегося где-то очень глубоко под этой толстой шкурой из агрессии и хамства, но вместо понимания и сочувствия, в ответ получил только новую порцию грязи в лицо и крупный синяк на горле. Эта встряска помогла ему понять, что его отец абсолютно ничем не отличается от тех вандалов, которые надругались над заброшенным домом на пустыре, в двух кварталах отсюда. Не боясь ответственности за свои действия, они стянули с себя штаны, а вместе с тем и ширму, скрывавшую их настоящее лицо. Чип хотел обратиться к человеку внутри Билла, но не смог, потому, что в нем не было никакого человека, он был обычным говорящим животным, чье место в одном из шатров бродячего цирка.

Стекло, как хирургический скальпель, одним легким рывком вспороло сонную артерию, и кровь под давлением вырвалась наружу. Дуглас-младший издал странный булькающий звук и попытался прижать свободной рукой рану, но алая струя все равно пробивалась сквозь пальцы, пачкая все вокруг.

Чип равнодушно наблюдал за тем, как жизнь в глазах его отца постепенно угасала. Тиран, некогда казавшийся непобедимым и грозным, сейчас больше походил на собственную тень. С каждой секундой его движения становились все менее и менее отчетливыми, пока, он окончательно не замер, безвольно свесив голову, а по стене не расплылось огромное багровое пятно.

* * *

Кори Литтл сидел в своем кабинете и никак не мог избавиться от странного ощущения, будто сегодня непременно должно произойти что-то плохое. Это как запах озона, появляющийся незадолго до того, как первые капли дождя коснутся земли.

Сложив руки лодочкой и упершись указательными пальцами в переносицу, он смотрел на металлическую табличку со своим именем и думал. Его очень заинтересовал тот парень, Чип Дуглас. Что-то подсказывало ему, что к этому подростку стоит присмотреться повнимательнее. Взять его, как говорится, под карандаш.

«У него очень агрессивный отец, — думал Литтл, вспоминая с какой силой Билл сжимал табличку. — Такой вполне способен навредить не только себе, но и ребенку. Пожалуй, позвоню ему сегодня вечером, просто чтобы убедиться, что все хорошо».

Дождавшись конца рабочего дня, Литтл, поглощенный раздумьями о судьбе молодого аутиста, вышел из здания школы, при этом забыв закрыть дверь своего кабинета на ключ — ни разу до этого не забывал.

Подойдя к своей новенькой и недавно отполированной Камри, он замер, теребя в руках брелок.

С того странного разговора утром прошло уже пять часов, а запах озона все никак не хотел выветриваться.

— Да, точно позвоню, — буркнул Литтл себе под нос и нажал на кнопку, отключающую сигнализацию. Фары автомобиля мигнули, и замок с еле слышным щелчком открылся.

Литтл уселся на все еще пахнущее новой кожей водительское сидение и завел мотор, но ехать не спешил.

— Ну позвоню я, и дальше? — он снова замолчал, а затем продолжил мысль. — Он и утром-то со мной говорить не хотел… К черту, это их личное дело, мне за такое не доплачивают.

Камри тронулась с парковочного места, и, вырулив на дорогу, затормозила на перекрестке возле светофора. Когда красный сменился желтым, а затем и зеленым, она оставалась неподвижной, и когда во второй раз загорелся желтый она продолжала стоять, мигая поворотником. Но в последний момент, перед тем как схема, проделав полный круг, зажгла снова красный, она все же поехала, но не в сторону квартиры Кори Литтла, а по направлению к старенькому одноэтажному дому Дугласов.

Осень укорачивает дни, и к тому времени, когда Литтл въехал в нужный район, закатный багрянец на небе сменился холодной синевой сумерек.

Кори не знал, что будет делать или говорить, когда доедет, но был уверен на все сто, что должен навестить Чипа. Его отец был весьма вспыльчивым и, скорее всего, страдал от алкоголизма. Такие реагируют на плохие новости непредсказуемо, и, если ситуация выйдет из-под контроля, то лучше, чтобы кто-то посторонний мог снизить градус или, по крайней мере, вызвать полицию.

Мысли о том, что его ученику может грозить опасность и навязчивый запах надвигающихся неприятностей, перетянули большую часть внимания Литтла на себя и из-за этого он почти проглядел, выхваченный фарами автомобиля из объятий сумерек, силуэт подростка. Тот брел по неосвещенному тротуару, его лицо было закрыто капюшоном толстовки, а правая штанина ниже колена разорвана в клочья.

Литтл слегка снизил скорость и, проезжая мимо, как следует присмотрелся. Возможно, парню нужна помощь? Но когда до незнакомца оставалось не больше пяти метров, Кори узнал в нем Чипа Дугласа и резко ударил по тормозам.

— Не может быть, — прошептал он, проводя взглядом уже удалявшегося мальчика. — Что за черт?

Он включил заднюю передачу и нагнал Чипа. Сравнявшись с ним, он опустил стекло пассажирской двери и окрикнул ученика, но тот продолжал идти, не обращая на автомобиль никакого внимания. Казалось, единственное, что интересовало парня в тот момент — это его собственные колени.

Кори позвал Чипа по имени еще раз (а в том, что это был именно Чип Дуглас уже не было никаких сомнений, с такого расстояния невозможно ошибиться), а затем посигналил.

Звук автомобильного клаксона привел Чипа в чувства, он вздрогнул, остановился, а затем рассеяно посмотрел на школьного психолога.

— Эй, что случилось? Ты в порядке?

Чип молчал.

Литтл выскочил из автомобиля, чтобы осмотреть парня поближе, и с ужасом заметил, что вся его грудь и лицо покрыты крупными темно-красными пятнами крови, а на шее отчетливо виднелся большой свежий синяк.

— Чип, ты ранен? — он посмотрел парню в глаза, но тот, как и ожидалось, отвел взгляд в пол. — Это твоя кровь? Что произошло? Это твой отец сделал?

Чип игнорировал все вопросы и продолжал молчать.

— Так, ладно, я понял. Давай-ка, садись, — Литтл открыл пассажирскую дверь Камри и буквально впихнул в нее мальчика, затем оббежал авто и занял место водителя. — Сейчас мы во всем разберемся.

Он надавил на газ и поехал по направлению к дому Дугласов.

По мере того, как они приближались к цели, Кори краем глаза наблюдал за парнем, надеясь увидеть хоть один маленький ключик к тому, что же все-таки с ним случилось, чтобы приготовиться заранее, продумать план действий, но Чип сохранял удивительное спокойствие. Он разглядывал заусенцы на своих пальцах с таким видом, будто ничего прекраснее в жизни не видел, и совсем не обращал внимания на психолога.

«Замкнулся в себе», — подумал Литтл и остановил Камри возле подъездной дорожки дома Дугласов.

— Сиди здесь, — скомандовал он Чипу. — Я попробую с ним поговорить, и, если что, вызову полицию. Все будет хорошо.

Литтл вышел из автомобиля и направился к дому, напоследок оглянувшись и убедившись, что парень сидит на месте.

Примерно через пять минут он снова показался на подъездной дорожке. Он шагал так быстро, как только мог, нервно оглядываясь по сторонам. Тяжело дыша, Литтл буквально впрыгнул в авто.

— Что же это такое? — спросил он, глядя пустыми глазами перед собой вцепившись в руль так сильно, будто от этого зависела его жизнь. — Что же это такое? Он в стене, мертвый. Как? Я не знаю… Что же это такое?

— Он не знал дороги, — вдруг сказал Чип и снова принялся с упоением разглядывать собственные пальцы.

— Это ты с ним сделал? — Литтл надеялся, что парень сможет прояснить хотя бы малую часть. — Или он сам с собой? Не понимаю… Он тебя душил? Откуда этот синяк, и что с твоей ногой? Ничего не понимаю…

«Нужно срочно позвонить в полицию» — промелькнуло у психолога в голове, но он тут же передумал. Что-то во всем происходящем было не так, что-то кроме мертвеца, застрявшего в стене. Это невидимое «что-то», этот странный запах озона перед грозой заставил его приехать сюда, обратил его внимание на силуэт в тенях, и теперь мешал ему думать логично.

— Тебя будут искать, — наконец, после долгих раздумий сказал Литтл. — Полиция будет искать тебя и когда найдет, они будут спрашивать. Будет много вопросов, это уж точно, — он нервно хихикнул, — но ты ведь им ничего не расскажешь, так? Потому, что ты не можешь. И тогда они спихнут все на тебя и упекут тебя в дурдом для преступников. Я бывал в таком пару раз и знаю, что ты там долго не протянешь. Они накачают тебя под завязку и превратят в овощ. Ты ведь не хочешь стать овощем, Чип?

— Не хочу, — почти прошептал мальчик и Литтл от неожиданности вздрогнул. После увиденного в доме Дугласов, он теперь слегка побаивался этого странного паренька.

— Я могу помочь тебе, понимаешь? Мне они поверят, я смогу все объяснить им, если ты мне расскажешь, что произошло. Ты расскажешь?

— Я не хотел, чтобы так вышло, — голос Чипа был еле различим, и в нем присутствовала небольшая хрипотца из-за сдавленного отцом горла. — Я просто хотел показать ему… — он запнулся и снова замолчал.

— Что показать? Чип, что ты хотел ему показать?

— Все, — ответил парень.

Тогда, понимая, что таким образом он ничего не добьется, Литтл решил сменить тактику и спросил: «А мне покажешь?»

Чип отвлекся от созерцания своих пальцев и окинул удивленным взглядом психолога. Ему казалось, что все люди вокруг холодные и жаждущие поиздеваться над ним животные, к такому выводу он пришел за сегодняшний долгий день. Но этот мужчина совсем не выглядел таковым, его движения не выказывали зла, лишь любопытство и участие. Это было очень странно и непривычно, но в то же время заманчиво.

Посомневавшись мгновение, Чип решил, что хуже уже не будет, положил руку Литтлу на плечо и…

* * *

Автомобиль простоял пустым несколько секунд, а затем, с негромким хлопком в нем появились, так же неожиданно, как и исчезли, два его пассажира.

Литтлу повезло, что он забыл поднять пассажирское стекло, ведь если бы он это сделал, то из-за резкого перепада давления при возвращении в трехмерность все стекла в его новенькой Камри могло бы выдавить наружу.

Чип отпустил плечо психолога и, как ни в чем не бывало, спросил: «Вам понравилось?»

Литтл промолчал. Он не мог ответить по нескольким причинам, и одной из них был шок. Психически здоровому человеку довольно сложно даже в общих чертах представить то, что Кори только что увидел собственными глазами, и у него, в отличие от Чипа, не было никакого аутизма, который бы помог справиться со всеми логическими парадоксами, тут же возникшими в его мозгу.

— Значит так, — затараторил Литтл, пытаясь хоть как-то отвлечься обыденными вопросами от тех тонн информации, которые так нежданно обрушились на него, и пытались свести с ума, — я не знаю и не понимаю, что ты сделал, и, скорее всего, вряд ли когда-нибудь пойму, — он нервно выдохнул, — но я точно знаю, что в полиции с этим разбираться тоже не станут, а стоило бы, ой как стоило бы. Эти дуболомы не любят сложностей, а ты у нас очень сложный парень, да? Тебя нужно спрятать на время, пока все не уляжется, ты понимаешь?

Чип рассеяно кивнул.

— Я помогу тебе, как и обещал. У меня в Нью-Йорке есть один старый университетский знакомый. Он умнее меня, гораздо. Я отвезу тебя к нему, и он решит, как быть с твоим… с тем, что ты умеешь. Думаю, он во всем разберется, да, во всем разберется. Все будет хорошо.

Литтл вытер вспотевший от волнения лоб, и достал из кармана брюк мобильный телефон. Набрав номер, он скрестил пальцы. Слишком много времени прошло с последнего звонка, слишком много.

— Алло? — вдруг услышал он в трубке знакомый голос.

— Джереми Симпсон, старина, это ты? — спросил Литтл.

— Да, я. Привет, Кори, давно не слышались, как поживаешь?

— Не очень, старина, не очень.

— Да? Что случилось?

— Не телефонный разговор, но могу сказать, что у меня есть для тебя очень интересный пациент. Не против, если я передам его тебе лично?