Итак, нам пора подводить итоги… В этой книге мы пытались рассмотреть, как возникла идея крестового похода и как она воплощалась на практике, как она видоизменялась под влиянием различных исторических факторов и как крестовый поход стал институтом. Попутно мы обращались к различным аспектам крестоносного движения — таким, как проблемы материальной организации крестовых походов, повседневной жизни крестоносцев, колонизации земель в созданных западными христианами государствах, а также рассматривали, как складывались в эту эпоху отношения между латинской Европой, с одной стороны, и греческим или исламским миром — с другой.

Теперь настало время вернуться к тому вопросу, который был поставлен в начале нашего исследования: что же такое крестовые походы? Когда они закончились? Как мы можем обобщить многообразную практику крестоносного движения, определить некоторые общие его черты?

Как мы стремились показать на страницах этой книги, крестовые походы, инициатором которых изначально выступили римские папы, были в общем скорее расширением уже существующей общественной и религиозной деятельности, а не радикальным разрывом с ней — они были на самом деле одним из видов практиковавшейся ранее священной войны. Мы видели, что еще задолго до крестовых походов папы сакрализовали войны, которые они вели против неверных и язычников (норманнов, сарацин и пр.), и даже поддерживали военные кампании против врагов Святого Престола.

Мы также пытались доказать, что Первый крестовый поход, положивший начало крестоносному движению, был во многом продуктом реформаторского движения XI в., направленного на освобождение Церкви от влияния светской власти и объединение христианского мира под властью понтифика. Папе Урбану II, положившему начало крестоносному движению, удалось соединить две в общем несоединимые вещи — идею священной войны, с одной стороны, и широко признанную и почитаемую в средневековом обществе практику паломнических путешествий — с другой. Он попытался использовать чрезвычайно популярную среди средневековых мирян традицию паломничества и сделать ее орудием христианской экспансии. Вооруженная экспедиция в Святую Землю с целью освобождения восточных христиан, к которой понтифик призывал христиан, была приравнена к покаянному паломничеству, а участникам в такой экспедиции предоставлялись духовные привилегии (прежде всего в виде индульгенции), а также особые светские права. И хотя средневековые миряне, судя по всему, долгое время не проводили резкой грани между паломниками (peregrini) и крестоносцами, которые лишь в конце XII в. стали обозначаться четким термином crucesignati, именно связанные с вооруженным паломничеством привилегии обеспечивали исключительный статус тех, кто принимал обет крестового похода.

В дальнейшем первоначальная идея крестового похода претерпела значительные изменения под влиянием разнообразной практики. Как мы видели, на первых порах под крестовыми походами подразумевались священные войны, которые были направлены против неверных на Востоке и ассоциировались с Иерусалимом и возвращением святынь, но затем возникшая практика была распространена на другие регионы — Прибалтику, Италию, южную Францию, Балканы, Грецию и пр. Институт крестового похода оказался важным инструментом светской власти в руках папства, он стал служить религиознополитическим целям понтификов в их войнах со всеми видами врагов во всех мыслимых регионах — против прибалтов и славян, мавров и мамлюков, а также турок, греков и русских; против неверных и еретиков, мятежников и политических соперников пап. Со временем крестовый поход утратил черты паломничества, но уникальный статус крестоносца-паломника сохранился, как и те привилегии, которые были изначально связаны с походами в Святую Землю — прежде всего предоставление индульгенций. Эти привилегии были даже расширены и распространены на участников других военных экспедиций, которые отправлялись в самые разные уголки мира — куда только пожелает понтифик.

Общим во всех этих кампаниях было то, что их мог санкционировать только папа, и то, что они оправдывались как справедливые войны, которые ведутся в защиту интересов христианства и сохранения целостности христианской Церкви. Крестоносная идеология была таким образом тесно связана с идеей религиозно-политического единения всего христианского мира, создания вселенской Церкви, возглавляемой римским папой и противостоящей миру язычников. Крестовые походы созывались папой — духовным лидером западного христианства, в них участвовали крестоносцы со всех концов христианского мира, и, как считалось, эти походы служили делу христианства и христианской религии в целом. По сути в идеологии крестового похода были две неизменные составляющие — с одной стороны, это упомянутая идея объединения человечества в единый церковный организм, а с другой — покаянная практика средневековой Церкви. Идея христианского мира, отождествляемого с западной Церковью во главе с римским понтификом, взлелеянная григорианской реформой XI в. и достигшая апогея, быть может, в понтификат Иннокентия III, как мы видели, угасла вскоре после Реформации. Точно так же важнейшие для крестоносного движения представления — такие, как обоснованная в римском католическом учении вера в эффективность индульгенции, всеобщее признание покаянной практики — были также поколеблены новой идеологией, порожденной эпохой Реформации. Можно считать, что путь от григорианской реформы до Реформации знаменует начало и конец идеи и практики крестоносного движения.

Мы имели возможность убедиться в том, что крестоносная деятельность имела большой резонанс в западнохристианском обществе, однако на протяжении всего Средневековья оно так и не выработало четкой дефиниции этого феномена. Несмотря на признаваемую в каноническом праве власть папы объявлять крестовый поход и жаловать индульгенции, эти черты так и не слились в общее определение. Нет его и в «Декрете Грациана» XII в., который в Средние века рассматривался как важное руководство по теории и практике войны. И даже Иннокентий III, который попытался связать разные виды деятельности крестоносцев в единую систему, не дал этому явлению общего наименования. А крупнейший знаток канонического права Гостензий мог лишь утверждать, что крестовый поход был справедливой войной под руководством папы, соответствующей всем признанным критериям (auctoriats principi, causa justa, intentio recta), о которых здесь уже не раз говорилось. Тем не менее, как уже упоминалось, ученый-юрист различал crux cismarina (крестовые походы внутри христианства) и crux transmarina (крестовые походы против внешних врагов), полагая, что внутренние угрозы христианству серьезнее внешних, и соглашаясь с тем, что большее признание заслуживают военно-религиозные экспедиции в Святую Землю. Так или иначе, ни средневековые правоведы, ни богословы не оставили нам ясного определения крестового похода. Случайно ли это?

Однако речь идет не только о каноническом праве, но и о терминологии. Нам уже не раз приходилось говорить о том, какими разными и порой неточными словами описывалась крестоносная деятельность. В многочисленных источниках — папских документах, хартиях и нарративных текстах — крестовый поход называется то паломничеством (peregrinatio), то «делом Христа» (negotium Christi), но также «переходом через море» (passagium ultramarinum), а в позднее Средневековье просто «святым путешествием» (saint voyage) или «святым переходом» (sanctum passagium). Примечательно, что в папских грамотах речь идет преимущественно об эвфемизмах — «крест» (crux), «дело Креста» (negotium Crucis) — римская курия явно не желала использовать язык войны для описания крестового похода. С начала XIV в. папские документы все чаще употребляют латинско-итальянское слово «cruciata», которое позже — в XV в. — стало ассоциироваться, как и испанское слово «cruzada», со сбором средств на крестовый поход, вырученных от продажи индульгенций. В середине XV в. бургундский хронист Жорж Шателен впервые пустил в оборот в своей хронике слово «croisade», которое ближе всего современному термину «крестовый поход», тем не менее и в XVI в. писатели продолжают употреблять словосочетания «guerre sainte», «helium sanctum» (священная война), а отнюдь не словцо Шателена. Надо сказать, что христианские авторы используют иногда весьма архаичные термины (как, например, «peregrinatio»), которые создают впечатление мнимого единообразия, но, судя по всему, ни на латыни, ни на народных языках не было универсального термина для обозначения крестового похода. Как известно, язык отражает культуру, и потому неясность терминологии, несомненно, указывает на важную черту самого феномена. Все приведенные здесь и ранее сведения могут говорить только об одном — средневековые люди не воспринимали крестоносное движение как единое, и у них не было четкой дефиниции крестового похода.

Как и современники событий, историки также пытались найти определение крестового похода. Уже упоминалось о том, что в этом вопросе ученые разделились на т. н. традиционалистов и плюралистов. С точки зрения первых, настоящими крестовыми походами являются только те экспедиции, которые были направлены в Святую Землю. Однако, как мы могли убедиться, изучая крестоносную эпопею, в истории не существует чистых форм, и потому невозможно рассматривать те военные кампании, которые имели иные, чем Иерусалим и Святая Земля, цели, как девиацию от первоначального образца или как проявление упадка крестоносного движения. Это гем более неправомерно, что папы, ведущая роль которых в крестовых походах не подлежит сомнению, поощряли действия крестоносцев на разных военных театрах — на северо-востоке Европы, Пиренейском полуострове, Италии и пр. — и во многом сделали крестоносное движение рукотворным процессом. Традиционалистский подход, таким образом, не учитывает весьма очевидные вещи.

В отличие от традиционалистов, плюралисты в поисках дефиниции крестового похода фокусируют свое внимание на изучении природы явлений крестоносного движения и причин его изменения. Если для традиционалистов главное — направление крестоносной военной кампании, то для плюралистов важно, как она организована. Для них главными признаками крестового похода являются (и здесь они идут вслед за средневековыми знатоками канонического права) ратификация его папой и наделение участника экспедиции особым статусом крестоносца, который обеспечивался принесением воином обета и пожалованием ему индульгенций. Как мы пытались показать в этой книге, плюралистский подход позволяет более широко посмотреть на крестоносное движение и учесть самые разные виды крестоносной деятельности (некоторым из них в этой книге было уделено специальное внимание).

Но, как уже неоднократно говорилось, плюралисты не только увеличивают, но и уменьшают число крестовых походов, так как, согласно этой концепции, в их число не могут быть включены ни народные крестоносные движения, ни даже балтийские военные кампании, которые, уже начиная с середины XIII в., обходились без папской санкции. К тому же названный подход имеет и другой, не менее значительный изъян. Рассматривая крестовый поход как институт, который был, согласно принятому плюралистами определению, целиком церковным, они по существу игнорируют эмоции и оценки средневековых мирян — ведь для того, чтобы понять природу крестового похода, нам важно не только осветить политику папской курии, но и уяснить, как крестоносные экспедиции воспринимались самими современниками. Полагали ли, например, люди XIII–XIV вв., что крестовые походы против христианских светских властей (будь то Гогенштауфены или их сторонники — гибеллины) были необходимы и обоснованы? Признавали ли они законными крестовые походы, которые папы вели друг против друга? Согласны ли были с тем, что поскольку начиная с XIV в. турки угрожали Константинополю и западным христианам в Эгейском море, то военная кампания против турок была важнее, чем крестовый поход с целью возвращения Святой Земли? Допускали ли, что Реконкиста может разливаться в сторону Северной Африки и даже Нового Света? и пр. Однозначных ответов на эти вопросы у нас нет.

Если делать акцент на ратификации крестоносной экспедиции папской властью, как это определялось и в средневековом каноническом праве, то плюралисты без оговорок разделяют взгляд о верховенстве пап в крестовых походах, и это суждение трудно оспорить, даже учитывая не столь значительную роль папы в некоторых сферах крестоносной деятельности, особенно на поздних этапах. С самого начала, как мы стремились показать в этой книге, крестовый поход был, в общем, предприятием папства — именно у папы была главная власть (auctoriats principalis) в крестоносном движении, пусть даже с укреплением династических государств инициатива постепенно переходит в руки западных государей — в конечном итоге история крестовых походов тесно переплетается с историей папства, и именно в эпоху крестовых походов папская монархия достигла наивысшей точки развития. Но, как мы видели, многие военно-религиозные экспедиции, руководимые понтификами, — особенно те, что направлены против христианских властей, — не были популярны среди мирян и подвергались жесткой критике, и это позволяет судить о той пропасти, которая существовала между политикой Святого Престола и реакцией на нее средневековых христиан. Все же, несмотря на значительное расширение театра крестоносного движения, в сознании мирян самое важное место всегда занимал Иерусалим. И в XIV в., уже после падения Второго Иерусалимского королевства, для многих crucesignati Святая Земля оставалась главной целью, а то обстоятельство, что Иерусалимом в это время владели мамлюки, воспринималось ими как вопиющее безобразие. Что бы ни говорили плюралисты и какое бы они ни давали определение крестовому походу, но Святая Земля, Иерусалим, где находился Гроб Господень, где все было связано со Спасителем и Страстями Христовыми, неизменно рассматривались как самая высокая цель крестового похода и как сверхзадача почти любой крестоносной экспедиции. И вместе с тем крестовые походы направлялись не только в Иерусалим, но и в Испанию, Италию, южную Францию, Латинскую Романию, Прибалтику и пр. Как же позиционировали себя участники таких экспедиций по отношению к крестоносцам, направлявшимся в Святую Землю? Считали ли они себя такими же полноправными crucesignati? Об этом мы можем только гадать. Потому стоит, наверное, принять лапидарную формулировку британского историка К. Тиермана: «Крестовый поход означал разные вещи для разных людей в разное время».

Практика крестоносной деятельности была столь разнообразной, что все попытки дать точное определение этого феномена не приводят к желаемому результату. Мы не обнаружили дефиниции крестового похода у средневековых богословов и правоведов, и, как мы видим, такого определения нет и у историков. И это отнюдь не проявление их беспомощности, поскольку, судя по всему, само изучаемое явление не поддается какой-то однозначной интерпретации.

Так, может быть, и не нужно стремиться давать четкую дефиницию этого явления и просто наблюдать изменчивый и пластичный процесс крестоносного движения? Похоже, что неопределенность институциональных и юридических признаков крестового похода была очевидна уже современникам. Эта неточность, как мы видели, проявлялась на всех уровнях: например, неясно формулировалась цель предоставляемой крестоносцам индульгенции, так как поначалу было непонятно, что отпускалось — грех или наказание за грех; достаточно произвольным был принцип переноса крестоносных привилегий, когда новые экспедиции приравнивались к крестовым походам в Святую Землю, притом что осуществление этой процедуры приводило к невиданному расширению крестоносного движения и размыванию его границ; неоднозначным был даже статус участников войн Креста — ведь, как уже говорилось, не все, кто воевал даже в Святой Земле, были в собственном смысле crucesignati, под которыми подразумевались воины, наделенные светскими и духовными привилегиями и участвующие в священной войне и пр. Можно привести много других примеров, свидетельствующих о сложной и изменчивой природе крестоносного движения.

Надо сказать, что сами современники явно легко относились к широкой интерпретации специфической формы священной войны, которая была связана с духовными и материальными привилегиями, возникшими в Первом крестовом походе. Создается впечатление, что средневековые люди, осознавая различие целей, мотивов и обстоятельств крестоносных экспедиций, не видели в крестовых походах единое монолитное движение. Сначала речь шла о походах в Святую Землю, военно-религиозных экспедициях на Пиренейском полуострове, затем крестоносная практика распространилась на север Европы, в XIII–XIV вв. проводились итальянские крестовые походы, направленные против гибеллинов в защиту Папского государства, а в XVI в. христианская Европа вела оборонительные войны против турок под руководством Габсбургов и пр. — все это очень разные явления, объединенные лишь идеей единства христианского мира и практикой пожалования индульгенций. Можно сказать, что сама теория крестового похода шла за практикой, чем и обеспечивалось развитие крестоносного движения. Крестовые походы принимали самые разные формы и вряд ли возможно подвести черту под всеми этими многоликими практиками.

Мы неизбежно приходим к выводу о том, что военно-религиозные экспедиции, которые мы называем крестовыми походами, не существовали сами по себе, они не были каким-то независимым движением. Мы можем говорить лишь о том, что крестовые походы существовали в той мере, в какой они отвечали потребностям времени. Не будучи самостоятельным и единообразным по форме, крестоносное движение, как уже говорилось, отражало тенденции развития общества средневековой Европы. Крестовый поход как институт был всего лишь средством для достижения целей, отраженным светом происходящих в самых разных сферах общественной жизни процессов и явлений — таких, как церковные и политические амбиции папства, благочестивая практика мирян, особенно знати; становление «преследующего общества» (persecuting society), экономическая экспансия в различных частях Европы, развитие культа рыцарства и аристократических кодексов чести, религиозные инициативы церковных реформаторов и пр. Крестовый поход был их творением, а не они — его. В соответствии с потребностями общества, крестоносное движение всякий раз перестраивалось, его природа менялась под влиянием различных общественных и политических факторов. В сущности говоря, крестовый поход не может быть определен в его собственных терминах, так как он — подчеркнем еще раз — существовал лишь в связи с требованиями меняющегося западного контекста. Как образно сказала об этом явлении замечательный историк-медиевист О. А. Добиаш-Рождественская, крестовый поход — это «переменная величина», и хотя крестоносное движение не покрывается «всем содержанием средневековой жизни», имея собственное содержание, но тесно с ним связано. «Его рассматривают как производную от экономического и социального развития Средневековья, от политической его эволюции. Он есть все это, но и нечто иное и большее, имеющее свою резонирующую среду, своих носителей, свои формы и краски». Крестовый поход был изменчив, как Протей, — но не потому, что это было какое-то незначительное для средневековой Европы явление — наоборот! — а потому, что он отвечал разным чаяниям и нуждам общества. И именно оно воздействовало на крестовые походы и определяло их форму и судьбу.

Наконец, last but not least — на страницах нашего исследования мы пытались показать, что крестовый поход был синтезом самых разных и самых важных идей и практик средневекового общества, давно существовавших в христианской Европе, — таких, как идеи священной войны, мученичества, искупления грехов, рыцарская идея, а также традиция паломничества и покаянная практика. Один историк справедливо назвал крестовый поход зеркалом всего христианства. Действительно, в крестоносной идеологии наиболее яркое и полное воплощение получило учение католической Церкви, в ней нашла свое отражение система западнохристианского миросозерцания. Вообще жизнеспособность крестоносного движения обеспечивалась прежде всего существованием особой устойчивой системы ценностей, которая никак не могла быть просто религиозным флером, но являлась важной чертой средневекового мировоззрения. Можно считать, что сама идея крестового похода умерла только тогда, когда изменился весь строй религиозного мышления. В заключение повторим еще раз: последнюю точку в истории крестоносного движения поставили не столько победы ислама (военные успехи мамлюков в конце XIII в. или турецкая экспансия позднего Средневековья), сколько Реформация. Но даже и после XVI в., как мы видели, крестоносное движение продолжало существовать — например, в Испании; позже оно также поддерживалось деятельностью военно-рыцарских орденов — прежде всего госпитальеров, которые еще два века боролись против турок в Средиземноморье… Как знать, быть может, в будущем историки обнаружат и более поздние сведения о крестовых проповедях, принятии христианами креста, пожаловании воинам крестовых индульгенций и пр., и смогут рассказать о других, пока еще не известных нам, запоздалых традициях крестовых походов.