1

Прозрачная, светло-голубая вода казалась невесомой. Я не мог понять, в чем дело. Создавалось впечатление, что она раза в два жиже, чем вода на Земле. Падала с пальцев, исчезала, проходила насквозь через ткань и никак не желала отмывать со штанов впитавшуюся грязь ржаного сусла.

Осторожно приютившись на песчаном берегу, я пытался стирать джинсы и замучился вконец. Тер песком, тер штанину о штанину, — полупрозрачные разводы медленно расплывались в воде причудливыми завихрениями, растворялись, но грязи меньше не становилось. Джинсы оставались последней нестираной частью одежды, и сил на них не оставалось.

Через пять минут я плюнул и разложил измученные брюки на берегу. Сам прилег на песок, опасливо подтянув ноги. Я никак не мог привыкнуть, и каждый раз сердце чуть замирало, когда взгляд уходил вперед, в Даль моря. Чуть дальше от берега поверхность воды начинала спускаться вниз, плавно, всей прозрачно-голубой массой. Будто не море, а горный склон. Вдобавок меня не оставляло ощущение, что я нахожусь на внутренней поверхности шара. Дальний край пространства заворачивался вверх, далекий горизонт изгибался дугой, терялся в белой дымке, и что там дальше — не хватало фантазии представить.

А фантазия в этом месте пригодилась бы. Помимо изогнутого моря здесь отсутствовало небо: ощущать прямо над головой толщу блеклого желтого марева — ощущение не слишком приятное. У берега еще ничего, можно вынести, но стоило отойти в глубь суши, как начинало звенеть в ушах. Казалось, что сверху давит пресс, и он вот-вот да и опустится вниз, придавив к серой земле, покрытой всклоченной коричневой порослью хрен знает чего. Окружающее пространство превращалось в жуткую комнату, сплюснутую сверху и снизу. Я пробовал подпрыгнуть и нащупать вытянутой рукой, что же там вверху, но там было пусто, и желтая мгла не оставляла даже влаги на ладонях. Что интересно: над морем марево не уходило вниз, вслед за водой, а, наоборот, поднималось вверх, постепенно размываясь в белесый туман. Будто здешний бог схватился могучими руками за небо и море — и отодрал их друг от друга, одновременно приплюснув небо к земле материка.

Волны, не обращая внимания на законы физики, мерно накатывали снизу вверх на берег, мгновенно исчезая в песке. У самого берега уклон был небольшой, но сюрреалистичность происходящего завораживала. Когда я впервые увидел огромную массу спокойной воды, уходящую вниз, тело непроизвольно наклонилось вперед, голова закружилась, и я шлепнулся на песок, в жутком страхе кувыркнуться туда вниз. И хотядюд ногами находилась стандартная земля, притягивающая точно куда надо, только сидя на заднице получалось ощущать устойчивость и безопасность.

Вода щекотала пятки, и я неторопливо потирал ступней о ступню, отскребая оставшиеся на коже пятна. Вымыться я, конечно, вымылся, но заходить дальше чем на два метра в это катастрофическое море было выше моих сил, и поэтому пришлось плескаться на мелководье. Ари оказалась намного смелее меня и вдоволь наплавалась. Всю ее усталость и апатию будто рукой смахнули. Придя в себя после перелета, она излучала радость и оптимизм, будто ничего не было и будто ничего не будет. Хотя то, что мы выжили, было совершенно невероятно и являлось достойным упоминания в священных книгах. Ну а про то, что с нами случится дальше, даже священные книги не знали.

Предположи я, что летающие сборщики браги прилетели с другой планеты, хрен бы я полез внутрь. Максимум, на что я рассчитывал, — что нас доставят на местный пивоваренный завод, километрах в десяти от башни, где я представлюсь тамошнему технологу и попрошу доставить меня к мэру города для дипломатической беседы. Но оказалось, это слишком мелкий масштаб. В космосе все сложнее: злаки тут выращивают на одной планете, а этикетки на бутылки клеят на другой. И то время, пока летающий гриб находился в пути, мы с Ари провели закупоренные в герметичном баке среди пустоты космического пространства, подвешенные в вонючей жиже, как жуки в спирту. И я не умер.

И эта мысль не оставляла меня теперь. Там, на стерильной планете, я уже знал, что случилось, но не было времени подумать и осмыслить. Теперь же, валяясь на колючем песке перед просевшим океаном, я начал осознавать.

Не знаю, сколько времени летел корабль. Может быть, всего минут десять? Хотя нет, конечно, намного дольше. Начиная с первого мига, когда мы нырнули в брагу и горячая жижа ударила в нос, в глаза, затекла в Уши, и потом, мгновение за мгновением, одна секунда за другой, когда время словно превратилось в песок пустыни, я откладывал песчинку за песчинкой, отсчитывая срок своей жизни.

Почти сразу нас рвануло в трубу, и я, прижав к себе Ари руками и ногами, с ужасом думал о том, как бы ей что-нибудь не оторвало. Бешеный поток мотал нас во мраке заполняющегося сосуда, а я перекладывал в голове песчинки: одна, другая, одна, другая, тик-так, жизнь-смерть. И все последующее время, когда волнение утихло, я опустошал одну пустыню и заполнял другую. Болтаясь в жиже, я слушал медленные удары сердца и крепко держал Ари. И я уже видел, сколько мне осталось, видел ту последнюю песчинку, после которой мой организм выключится, когда жидкость вдруг содрогнулась. Извиваясь, как пойманная кобра, я поплыл наугад, судорожно лягаясь ногами. Ари висела на мне стотонным камнем. Разлепив глаза, сквозь слизь, я увидел свет — и понял, что выжил.

Я поднял руку с песка. Перед глазами — обычная ладонь, пять пальцев, натертая кожа, грязнущие ногти. Че-ло-век. Ведь я — человек? Григорий. Меня зовут Ивашов Григорий. Да, я помню. Я помню Землю. Там лес, там растут сосны…

Приподнявшись, я залез в карман сохнущих джинсов. Несколько блеклых измочаленных иголочек от сосны выглядели на ладони нереально, невозможно. Но именно они-то и были настоящей реальностью. А вот все, что меня окружало… Я огляделся. Увидел вдалеке бредущую по песку Ари…

Кто же я теперь? Кто я? Если я способен выжить без воздуха, если я вдруг вижу в темноте, выживаю при коллапсе пространства, то кто я? Остался ли я человеком? Или больше я никогда не назову себя этим простым, но вдруг ставшим чертовски важным словом? Или это ерунда? Неважно? Вон, Ари. Прошла со мной огонь и воду. И тоже жива, здорова. Правда, у нее другая история. И в летающем пивном бочонке она осталась живой лишь потому, что снова впала в кому, очухалась лишь через несколько часов. Хотя ее подругу при взрыве станции это не спасло…

Так что же? Случайность? Все это случайно? И я мог сто раз погибнуть?

Однако выжить без воздуха случайно нельзя. Это факт, который требует объяснения. А объяснение тут одно — мое тело не такое, как при выдаче паспорта, и медкомиссию я теперь вряд ли пройду без удивленных взглядов врачей. Час без воздуха — это вам не Дэвид Копперфилд.

Еще истанты нас модифицировали, изменяли под условия космоса. Что нам сказали тогда? «Простая биохимия»? Ну-ну… Много ли в нас осталось человеческого после их работы? А ведь еще был истант, которого я с командного центра тащил. Как он стонал тогда! Меня аж трясло. Что он делал? Предсмертную песню пел или как-то на меня влиял? Или то и другое зараз? И башня эта чертова. «Великий жнец», мать его… Хоть бы инструкцию выдавали. Я видел себя будто стеклянным тогда, и мир сквозь меня приобретал четкость, словно промытый до последней молекулы. Что это было? Иллюзия? Болевой шок? Галлюцинация шокированного рассудка?

Ясно, что если зовут меня по-прежнему Григорий, то стопроцентным человеком я отныне не являюсь. И можно меня сажать в зоопарк или в поликлинику на опыты отправлять. «А ведь так и сделают», — подумал я и вспомнил опять Резвых Владимира Алексеевича, славного сотрудника госбезопасности, похожего на Ленина. Вот уж ему-то, приведи господь увидеться, я о своих приключениях буду рассказывать очень скупо, без ненужных, так сказать, подробностей.

Я сел и оглядел себя. Руки, ноги, голова… Голова вроде та же, фиг знает, нащупывается немаленькая щетина, считай что борода, но в целом количество носов, глаз и ушей не изменилось… Все остальное тоже без изменений. И даже ожоги прошли. И что? Как проверить свои способности? Отрезать палец и посмотреть, не отрастет ли? Или попробовать задержать дыхание на час? Я закрыл рот и зажал нос пальцами. Раз-два-три…

— Ты что делаешь, Гри-и-ша? — Ари стояла в воде и шевелила ногой в прозрачных волнах.

Я помотал головой. Десять-одиннадцать-двена-ДЦать…

— Пойдем плавать?

Я закашлялся и выдохнул. Черт!

— Плавать? Ты с ума сошла! Нет! — Я испуганно Дернулся. — А если тебя унесет туда под обрыв? Ари, давай ты больше не будешь далеко заходить! Сама видишь, как тут странно…

— Это безопасный обрыв, это просто море так загибается книзу. — Она была сама наивность.

— Ага, «просто»… — крякнул я. — Да ни фига это не просто! Не может вода так загибаться! Почему же она не сливается туда книзу? Почему волны к нам на берег катят? А?

— Я не жила здесь, я не отвечу. — Она села рядом.

— Ну вот и я не отвечу, — сказал я. — А пока не отвечу, давай не будем экспериментировать. Что там Чингачгук? Ты научилась его понимать?

— Неясно. Мы мало знаем. Слова знаем — мир не знаем. Надо побыть здесь, тогда поймем.

— Честно сказать, не хотелось бы здесь задерживаться, — пробормотал я. — Здесь можно жить только на узкой полоске вдоль берега. Там, — я показал на материк, — словно в склеп попадаешь, я вообще не представляю, как можно жить без пространства над головой. А там, — я кивнул на море, — обитель Сальвадора Дали, а я, признаться, больше Шишкина люблю…

— Что? — Ари не поняла.

— Неважно. — Я махнул рукой. — Я к тому, что мне здесь жутко неудобно. Это не планета, а какая-то ошибка художника. Знаешь что, — я встал и стал натягивать мокрые джинсы, — пойдем! Поговорим со стариком. Надо все-таки узнать точно, что это за место и что нам дальше делать. А то боюсь, как бы не пришлось нам становиться рыбаками здесь, этого я точно не переживу…

Старик Чингачгук возился на пирсе. Огромное черное сооружение, древнее, как первые сто метров Великой китайской стены, торчало из песка берега двухэтажным переплетением балок и стоек, уходило в воду длиннющим механическим пальцем. Не знаю, из какого материала его соорудили. Судя по грохоту цепей и передвижных траверсов, это металл. Только от времени он не заржавел, а почернел. Свежие царапины и сколы белели сталью, все же остальное шершавилось черной неровной шкурой. Толстые столбы опор, погруженные в воду, бугрились слизистой дрянью и пускали по инфантильным волнам отростки длинных водорослей. Перепуганные Чингачгуком, в воздухе неподвижно висели местные птицы и что-то громко орали.

Цепляясь за прутья ступенек, мы с Ари поднялись по лестнице на верх пирса. Желтое марево словно прикоснулось к голове, я пригнулся. Ветер забрался в волосы и надавил на спину. Черная металлическая дорожка уходила вперед, от берега. По одну ее сторону висел измученный временем поручень, по другую — громоздились конструкции талей и грузовых стрел. По правому краю пирса стопудовыми кляксами пузатились пришвартованные космические танкеры — перевозчики браги. Здоровые, неправильной формы эллипсоиды висели над прозрачным морем, словно воздушные шары, прикрепленные к конструкциям причала направляющими рельсами. Чингачгук вдобавок для большей надежности зацепил каждый из них цепью. Похоже, он не намеревался терять ни грамма жидкости, что переполняла эти несуразные бочонки. Вот только что он будет с ней делать? Разольет по бутылкам и набьет погреба? Или у него где-то запрятана пивоварня? Сомнительно. Убогий домик на берегу из такого же черного металла, что и пирс, — вот и все его владения. Никаких других строений в этой приплюснутой степи я не видел. И что он там возится?

Мы с Ари направились к концу сооружения, где виднелась одинокая фигура хлопочущего среди механизмов старика.

Старик ли он на самом деле? Кто его разберет… Когда у танкера открылась крышка и я вынырнул из чачи, я смог различить лишь туманный образ какого-то существа, заглядывающего внутрь емкости. Мне было абсолютно не до него. Я с трудом отцепил от себя закаменевшую Ари и стал выталкивать ее за борт. Выбрался сам и заблевал все вокруг брагой. Она струилась из Ушей, из легких, из глаз. Наверное, я не буду пить пиво и прочий алкоголь ближайший световой год. Как новорожденный, я сделал первый вдох, судорожно прорываясь в жизнь, и увидел в красном тумане над собой коричневую плоскую морду.

Чуть позже, когда я сидел на пирсе возле неподвижной Ари и тупо покачивался, отходя от поездки, я разглядел получше этого аборигена. Походил он на старого индейца — я сразу окрестил его Чингачгуком — темное лицо, седые клочья волос, переплетенные с какой-то проволокой, тело закрыто грязными разноцветными лоскутьями, из-под которых виднелся крюк багра. Оценив заточенный конец и обшарпанный крюк оружия, я решил вести себя мирно. Прокашлявшись, прохрипел для начала:

— Добрый день!

Чингачгук тут же зашевелился и оглушил меня шумом ломающихся деревьев: треск, скрип, протяжный разрыв волокон — все это, похоже, было речью, но я лишь скривился от резкого шума. И лицо… С лицом его что-то не в порядке. Услышав звуки, я непроизвольно вгляделся в рот, но темная щель и не думала шевелиться. А вот само лицо… Оно будто перемещалось кусками: один кусок двигался влево, на его место приплывал соседний, потом другой, и при этом лицо не теряло формы, — глубокие глаза пронзали серой белизной, морщины давили на седые брови, и впалые скулы очерчивали суровый профиль, — а куски лица двигались и двигались, и невозможно было понять, что с ним происходит.

— Дьявол… — пробормотал я, пораженный.

А он услышал и опять стал рвать дерево, вываливая на меня звуки непонятно откуда. И вдруг в этом треске я уловил смысл. Хотя нет, это еще не был смысл. Но какофония вдруг распалась на повторяющиеся кусочки. Ошеломленный, я попытался подняться. А Чингачгук, вдруг потеряв ко мне интерес, отвернулся и принялся стучать по корпусу висящего рядом танкера, выпрямляя искореженную железяку…

Вот и теперь он стучал железом. Здоровенный кусок металла в его руках бабахал о причальную рельсу, на которой висел крайний из десятка летающих чанов. Неплохой ему привезли улов! Если это все-таки брага или сырье для нее, то запасов у старика сейчас немерено. Несколько направляющих рельс оставались свободными — похоже, раньше летающих бочонков было больше. Судя по виду конструкций, а тем более по виду Чингачгука, всему этому Диснейленду лет триста. А может, и триста тысяч.

— Эй, дружище! — крикнул я, подойдя поближе. Ари стояла рядом и с любопытством осматривала конструкции причала.

Чингачгук бросил железяку, распрямился. Дьявольское лицо продолжало свою игру, но взгляд был сосредоточен и ясен. Свежий ветер трепал его запутанные волосы и лоскутья одежды.

— Слушай, поговорить бы нам! — сказал я. — Ты как вообще? Какие языки знаешь? У нас вопросов туча.

Он заскрипел, сломал пару веток, содрал пласт коры… Черт бы его побрал! Истанты тоже хороши! Не могли научить нас межгалактическому языку! Или лучше бы сразу всем межгалактическим языкам. Как общаться?

— Ты понимаешь? — Я обернулся к Ари. Она помолчала.

— Он говорит про эту жидкость. — Она показала на танкер. — И он "что-то хочет. Надо слушать. Я чувствую, как могу понимать. Ты тоже можешь. — Я лишь вздохнул на ее слова.

— Дружище, — обратился я к индейцу. — Ты хоть расскажи нам, что за дела здесь. Куда брагу деваете? — Я подошел к чану и похлопал по его склизкой черной поверхности.

Старик опять зашумел, а у меня в голове вдруг словно лампочку включили. Я соотнес его поворот тела и звук, похожий на проседающую под ногами гать. Такой я уже слышал раньше… Он мельком бросил взгляд на свою железяку — и я различил в хрусте веток знакомую последовательность.

— Выправить… Сусло… Работа… — Я выплюнул изо Рта звуки, различенные в хаосе его речи, брызгаясь при этом слюной, как малое дите. Воспроизведение

слов, похожих на шум лесозаготовительной артели, сжало горло спазмом и заполнило рот жидкостью под завязку.

Услышав меня, Чингачгук сделал непонятный жест и что-то быстро обозначил в воздухе конечностями.

— Сусло… Чужой… Плыть… — зашумела Ари, повторяя его звуки.

Точно! «Плыть»! Неспроста старик косился на море! И он тут же повторил:

— Плыть! Плыть! Я потер лоб.

— Слушай, Ари! — обратился я к ауанике. — Я, кажется, понял. Нам нужно, чтобы он в движении все рассказывал, так быстрее смысл выделяется. Ты заметила?

— Больше показывать! — подтвердила она.

— А давай-ка я тебе, старче, подсоблю, а? — Я залихватски подхватил его железяку и охнул от тяжести. — Не слаб ты, однако! — заметил я. — Ну-ка, показывай, где тут у тебя цапа? Сейчас мы с тобой быстренько азбуку осилим!

Работа оказалась паскудная. Во-первых, нужно было выправить погнувшиеся при швартовке направляющие рельсы — и я настучался по ним до полной потери слуха. Потом, перекидываясь обрывками фраз, мы со стариком задраивали у танкеров люки, подцепляя ломами пазы в ободном кольце и сдвигая их массой тела, пока не раздавался смачный щелчок. После этого старик шустро спускался по балкам на уровень ниже, засовывал руку по плечо в днище «гриба», и танкер вдруг издавал низкое гудение и грузно придавливал рельсы, потеряв летучесть.

Ряд оприходованных нами космических цистерн, чернеющих вдоль пирса, после часов работы не вызывал у меня никаких других чувств, кроме панической усталости, и я попросил у Чингачгука перерыв. Судя по всему, сам индеец и не думал отдыхать, из чего я точно понял, что стариком он лишь прикидывается.

Грохот и стук железа мне опостылели. Песок на берегу встретил меня роскошной постелью. Не было сил даже умыться. Жалея лишь о том, что вместо прекрасного голубого неба висит над головой давящая желтая масса, я вздохнул и закрыл глаза.

Очнулся я от прикосновения к руке. Ари сидела рядом и что-то рисовала на песке. Черные дреды закрывали опущенное лицо. На берег все так же накатывались снизу вверх неправильные волны, и висящее сверху марево все так же давило на голову.

— Привет! — Я потянулся и сладко зевнул. — Ну, что у нас новенького?

— Я узнала у старика. Эти корабли не он сделал. И мертвая планета, он не знает, где она.

Я приподнялся. Осторожно спросил:

— Ты думаешь о том кладбище животных? — Мне чертовски не хотелось повторения ее одержимости. — Ари, я…

— Нам не найти его, — оборвала она меня. — Они навсегда останутся там. Корабли улетели. Вернулись. Старик сказал, это случалось полжизни назад, и теперь снова. Он не знает той планеты.

— Ари, мы ничего…

— После смерти я отправлюсь искать их души. — Она вдруг повернулась и, протянув руки, положила ладони мне на лицо; Колючие песчинки заскребли щеки, сквозь пальцы мелькала бездна ее черных глаз. Дырочки на ее щеках расширились.

— Ты не волнуйся, Гри-и-ша. Я узнала тебя и мне важно! — Она резко встала. — Идем! Старик плывет в море!

Секунду я глядел ей в спину, ошеломленный. Потом поднялся и побежал следом.

Танкеры покачивались черными китовыми тушами на волнах у пирса. За время, что я спал, индеец спустил их на воду. Сейчас он возился наверху эстакады. За время работы с ним я так и не смог определить его имени. Возможно, его и не существовало. Имя «Гриша» звучало у него что-то вроде «Ксрээ-сча», в ответ я звал его по-русски «старче», и он неплохо отзывался на этот бессмысленный для него шум. Способности, заложенные в нас с Ари истантами, работали довольно сносно. Мы могли быстро выделять похожие по звучанию куски речи Чингачгука и, цепляясь за привязки к окружающему миру, опознавать их значение. Этому не мешало даже то, что мне до сих пор было непонятно, как старик говорит. Его рот, как и все остальное лицо-паззл, был скорее декорацией. Но звук шел все-таки от его тела, а не звучал сразу в ушах, как шептание истантов.

— Эй, старче! — крикнул я, подойдя к лестнице и задрав голову. — Ты плывешь?

— Да-готово-низко-осталось. — Скрежет деревьев в его голосе прерывался вспышками отдельных уже знакомых слов.

Я обернулся к Ари.

— Что ты думаешь? — спросил я. — Мне кажется, нам нужно плыть с ним. Кроме него, на этом заброшенном побережье ни души.

— Да, с ним хорошо! — согласилась она. — Мы плывем с тобой! — крикнула она вверх.

— Цепь-знаю-мне-хорошо-сильный, — прошумел Чингачгук, крутя скрипучий блок с цепью.

— Вроде как не против, да? — уточнился я у Ари. — Отрицания я не услышал.

— Да, ты сказал точно: не против, — подтвердила она.

Мы дружно уставились на старика, наблюдая за его работой. Помогать ему я не торопился. Инопланетянин точно был двужильный. Мне кажется, кроме отсутствия имен, в его племени также отсутствовало понятие «усталость».

Наконец, заменив швартовую цепь последнего танкера тросом с карабином, Чингачгук закончил свои труды. Бросив взгляд на проделанную работу, он бодро зашагал по пирсу вдаль.

— Так, похоже, нам за ним! — констатировал я и стал шустро подниматься по лестнице. Ари заспешила за мной, я за руку вытянул ее наверх. Мы припустили вслед за удаляющимся индейцем.

— А где же корабль? — спросила Ари.

— Да ну, какой корабль, — отмахнулся я. — Эти бочонки, похоже, универсальные. Они и в космосе летают, и брагу, как насосы, качают, и по воде вон плавают. На них самих и поедем. Как на дельфинах.

Мы дошли до конца пирса. Старик стоял на краю.

— Плыть-уходить-надо, — сказал он и, резко изогнувшись, прыгнул в море, мгновенной торпедой скрывшись под водой, почти не оставив брызг. У меня отвисла челюсть.

Голубая поверхность моря покачивалась мятыми волнами. Край пирса не вызывал у меня доверия, и я встал на колени, чтобы заглянуть вниз. Стеклянная прозрачность воды сливалась на глубине в непроницаемую голубизну. Чингачгук исчез.

— Его не видно! — Я обернулся к Ари обиженный и пораженный. — Его нет!

Ари опустилась рядом. Маленькие ладошки оперлись о черный металл. Она внимательно поглядела вниз.

— Нырнул, — промолвила она.

— Угу, — кивнул я. — Нам-то что теперь делать? За

ним прыгать?

— Зачем? — удивилась она. Поднялась и оглянулась

на танкеры. — Подождем.

Я неуверенно встал рядом с ней. «Плыть-уходить-надо». Ага. Сгинул, как Ихтиандр, и что делать не сказал. Будем надеяться, что танкеры он все же не бросит.

Прошла минута, другая. Плескались волны. Несильные порывы ветра гнали по воде пятна ряби. Здесь было очень одиноко. Заброшенный берег, старая хижина Чингачгука. Древний почерневший пирс, словно напоминание о былой цивилизации, сгинувшей неведомо когда. Кромка моря уходила в обе стороны вдаль, загибалась кверху. И пустота. Только мы с Ари посередине этой пустоты.

Я прикоснулся к руке Ари, и ее пальчики обхватили мою ладонь, локоть прижался к моему локтю. Скрип болтающихся на ветру цепей уныло вязнул в ушах. Чернеющие емкости цистерн пугали неровным покачиванием на волнах. И даже пропали летающие твари, что раньше кружились вокруг.

— Ари, а куда делись… — начал было я, но вдруг снизу порхнуло и заорало, выстрелило в небо разлетающимися пятнами. Сердце у меня остановилось, колени подогнулись. Чем-то испуганные птицы выпрыгивали снизу, из-под настила. Бешеная стая взметнулась в воздух, зависла, истерично вопя. Продолговатые куски с длинными отростками. У них не было крыльев, и как они держались в воздухе, заныривая в глубину оранжевой взвеси, оставалось непонятным.

После секунды ужаса сердце, дергаясь, стало возвращаться в привычный ритм, и я, стыдясь, разжал сдавленную руку Ари.

— Напугали, сволочи… — пробормотал я, извиняясь. — И чего они… — Не успел я закончить, как пальцы снова сжались.

Прямо перед пирсом, резко, как акула из-за борта лодки, всплыла огромная масса, приподняв над собой чудовищный пласт воды. Шипящие струи отхлынули гладкими потоками. Из глубин моря явился на поверхность левиафан, и мы с Ари отпрянули назад.

Вода быстро стекла, и вместе с орущими от ужаса тварями, висящими вверху, мы увидели здоровый кусок металла, переливающийся влажной поверхностью. Длинный треугольный лоскут покачивался на волнах. Впереди, у загибающегося острого конца, стоял Чингачгук. Как заправский гонщик, он круто развернул посудину. Поднятая им волна шлепнулась о пирс.

— Сюда! — проскрежетал Чингачгук снизу.

Как обезьяны, цепляясь за балки и раскосы, мы с Ари спустились на уровень ниже. Прыжок — и треугольник корабля чуть качнулся. На нем не было ничего: ни бортов, ни лестниц, ни мачт, — голая темная поверхность, чуть выступающая над водой. Лишь впереди она загибалась кверху острым носом.

Старик уже крепил трос, присоединяя цепочку цистерн к кораблю.

_ Что- то мне не внушает доверия эта тарелка, — пробормотал я. — А если шторм? Нас же смоет на хрен отсюда! Хоть бы перила какие-нибудь сделали, что ли…

Ари с любопытством оглядывалась вокруг, зачерпнула воду с края посудины. Путешествие на плавучем блине ее ничуть не пугало.

Чингачгук вернулся на нос — и корабль толкнуло вперед. Расходящиеся волны расплылись узором. Висящие в воздухе твари снова заорали, заметались, но мы оставляли их позади. Пирс прощался с нами покачивающимися цепями, песчаный берег и мгла простирающейся земли безвозвратно отдалялись.

Я никогда не плавал по морю. Да что там по морю, даже по реке. Только на выпускном в школе, помню, мы ездили кататься по нашей речке на прогулочном те-плоходике. Да еще в детстве пару раз я плавал на нем же с родителями. Но у нас речушка так, мелочь. А тут — вокруг океанище! Да еще впереди нас поджидала аномалия — не представляю, как старик собрался нырять вниз по водному склону. Цистерны сзади врежутся в нас и снесут к чертовой бабушке.

Умом я понимал, что Чингачгук не первый раз рулит этой посудиной, и вряд ли стоит опасаться, но внутри неприятно посасывало от страха. Я сел на поверхность нашего «Титаника». Сидеть было намного уютнее, я почувствовал, как отлегает от сердца.

Серые патлы индейца развевались по ветру. Ни рулей, ни педалей, ни рычагов: как он управлял кораблем — черт его знает. Широко расставив ноги, старик производил впечатление матерого пирата, от чего я успокоился еще больше.

Небо постепенно удалялось вверх. Пугающий меня склон океана приближался. Но ныряющая вниз бездна воды не падала водопадом, не текла рекой. Просто — хотя для меня это казалось совсем не просто — водная поверхность образовывала склон. Как это могло быть, я не понимал. Пространство плавно поворачивалось: то, что сзади, опускалось, а мир впереди, по курсу корабля, поднимался. Тело находилось в равновесии, но, оглядываясь по сторонам на невероятную аномалию, я предпочитал сидеть, плотно прижав зад к палубе, и старался не делать резких движений. Голова, офигевшая от происходящего, кружилась и отказывалась давать какие-либо объяснения. Сюда бы фотик хороший, пара снимков — и журнал «Вокруг света» избрал бы мен. внештатным главным редактором, а канал «Дискавери назначил бы пожизненную стипендию.

Ведомый невозмутимым Чингачгуком, наш баркас плавно сполз на поверхность водного склона. Оранжевое небо улетело вверх, стайка цистерн за нами плыла по изогнутой дуге, а прямо перед глазами дыбилась наклонной стеной бескрайняя водная поверхность с мирно плещущимися волнами.

Я лег на спину и прикрыл глаза, чтобы остановить головокружение. Какое-то искривление пространства здесь, что ли? С ума сойти.

Плеск волн успокаивал. Поскольку наша посудина звуков не издавала, то на слух окружающая местность представлялась райской. Можно подумать, что лежишь где-то у Черного моря, на пустынном пляже. И вокруг нормальное море, над головой нормальное небо, люди рядом тоже очень даже нормальные, с простыми открытыми лицами, а не с плавающей мозаикой вместо них. И можно сходить в кафешку, перекусить, погулять по набережной, сходить в парк аттракционов… Нет, об аттракционах лучше не вспоминать… Мысли уплывали к Земле, к дому. Так просто вспомнить, так просто представить. Неровный асфальт, кирпичные дома, осеннюю грязь и летнюю жару, снег… И люди — настоящие люди. Ходят в магазины, смотрят телевизор, ругаются. Эх, сейчас бы домой! Завалиться на диван, понажимать кнопки у телека. И на ужин чего-нибудь сытного… бор-щец… картошку жареную с лучком… огурчик… Нет, о еде тоже не надо.

Интересно, как там сейчас на Земле? Что происходит? Наши, наверное, вернулись все домой — герои! Даже вообразить сложно, что творилось по их возвращении! Космические бойцы! Группа космических войск особого назначения! Наверное, всем по медали дали, встреча с президентом, интервью, радио, телевидение. А уж рассказов! Про планеты, про истантов, про битвы. Кто пилот — тому до конца жизни хватит историй. Как Красных Зед мочили, как рисковали, жизни спасали. Дети, наверное, с ума сходят. Только представить: папа — космический пилот-истребитель! Да за это можно полжизни отдать. Да уж, мы такого повидали, что фантастам снилось только в ниспосланных гением свыше снах. Жалко, настоящей военной формы для нас не придумали. А хотя, может, к возвращению и подсуетились. И будем мы теперь в День космического десантника ходить в шикарных черных штанах и куртках, в алых беретах и со значком космолета на груди. А американцы и все остальные, кто за бортом остался и не захотел в космос лететь, пусть утрутся и плачут от зависти! Э-э-ххх! Домой бы!..

Я закинул руки за голову, открыл глаза. Как хорошо мечтается! Так сладко… и так больно.

Оранжевое небо исчезало в вышине, расплывалась белая дымка. Рядом сидела Ари.

— Не спишь? — спросила она.

— Не-а, — ответил я. — Жрать хочется. Может, рыбы половить? Хотя у нас даже крючок не из чего сделать. Да и шут знает, что тут за рыба. А ты как? Есть не хочешь?

— Не хочу, — сказала она. Опершись рукой о горячую палубу, она внимательно смотрела на меня. — Гри-и-ша!

— Чего?

— Сказать… Я чувствую общаться с тобой. Я улыбнулся:

— Смешная ты! «Чувствую общаться»!

Ари наклонила голову. Ее необычное лицо будто светилось. Как все-таки странно! Я вроде привык к ней, столько всего мы пережили вместе. Но вот сейчас, когда она так близко, когда видно малейший оттенок: трепет глаз, изгиб шеи, колыхание дредов, — ощущалось прежнее удивление. Ее невозможность и одновременно реальность рождали в душе тревожное беспокойство.

— Столько произошло, — Ари растопырила ладонь, — и я начинаю понимать, как случилось.

Я с любопытством глядел на нее. Что значит эт жест? Я еще не видел ее в таком состоянии.

— Я почувствовала, ты помог мне. Столько раз ты звал меня.

— Да? — Я улыбнулся. — Да ну, брось. Хорошо, что мы выбрались живые-невредимые. Чудом, конечно, уцелели. Ну, что поделать…

Она оборвала меня:

— Я не знала путь и думала сложно, я не хотела… — Она сбилась, подыскивая слова. — Понять нельзя, почему случилось, и я хотела оставить это. Пусто в асаллене, под небом некому открыть, и я могла не раз вернуться… — Она тревожилась и никак не могла выразить то, что хотела.

Я тронул ее за руку.

— Ты не торопись, — сказал я осторожно. — Не волнуйся. Все уже закончилось. Не все, конечно, но дальше, глядишь, повезет. Не волнуйся, мы справимся!

Она вдруг вздрогнула всем телом, складки одежды колыхнулись, — и плавно заползла на меня сверху. У меня челюсть отвисла. Я невольно рванулся подняться.

— Ари, ты чего? Я как-то… — Слова застряли в горле. — Ты… не надо, что ты?

Она застыла. Черные бездны глаз закрылись — будто заросли, дырочки на щеках опять расширились. Я замер, ошеломленный. Ее руки легли мне на грудь, влажные от морской воды.

— Ари… — Она не отвечала и не слушала. — Ари!.. Два ее пальца вонзились мне между ребер сквозь футболку. Я дернулся. Ледяная испарина прошибла лоб, и тут же меня будто отключили от электропитания. Голова гулко стукнула о палубу. Давящая, режущая боль вспыхнула в груди. Стон умер, так и не родившись. Выпученными глазами я еще видел, как Ари резко развела в стороны свой саван, обнажив гладкое кремовое тело.

Следующий миг сделал ее тело черно-белым, а следующий — закрасил его и весь мир мутной пеленой. Смертный ужас иссек мой мозг. Я понял, что умираю. Темный силуэт надо мной вдруг увеличился, навис сверху. И я заплакал, потому что это была смерть. Но мертвые глаза больше не принадлежали мне, сухими фарфоровыми блюдцами они пялились во мрак.

«Шшшш!» — Мягкий голос пытался меня успокоить. «Мама?» — всхлипнул я. — «Шшшш!..»

И я затих и успокоился. И все стало безразлично. Пусто и безразлично.

И кто- то включил кино, застрекотал проектор — какое-то черно-белое старье, такое чувство, что оказался на предпремьерном показе у братьев Люмьер. Пленка ходила вкривь-вкось, дергалась. На экране, который заслонял весь мир, неестественно торопясь, катились шершавые черно-белые волны. Шершавое море простиралось вдаль, а на переднем шершавом плане стоял молодой человек. Он резко двигался, менял позу то так, то этак, оглядывался по сторонам. Старинное кино, сколько там кадров в секунду? Чарли Чаплин, прибытие поезда, тревожно глядящие в объектив крестьяне… К молодому человеку, прижав руки к груди, подошла маленького роста барышня в смешном бесформенном ч платье исчерканного белого цвета. Она семенила и кокетливо моргала большими глазами. И в руках она держала то ли цветок, то ли… Что-то яркое… И это нечто вспыхнуло между человеком и девушкой: красный, желтый, белый огонь! Он затмил все. Поплыли обугленные края, и я понял, что проектор прожег пленку. Экран загорелся — сильно полыхнуло. Огонь заполнил все вокруг — и весь мир. Слепящая вспышка рванула вперед и превратила меня в раскаленный кусок огня. Жар пламени доставил мучительное блаженство: он давал ощущение жизни, восторг ощущать и существовать. Мои огненные руки раскинулись в блаженстве, заполняя собой всю Вселенную, я зашелся в восторге. Шварк!! — и тут же разбился в собственном малюсеньком теле, задавленный в него обратно неведомой силой. Мир сузился в точку, я задохнулся в астматическом спазме. Боль в гнула дугой. Затылок продавил твердую поверхность к рабля. «Рррра-а-а-а-а!» — сквозь сжатые зубы крик в рвался наружу, раздирая горло. Ногти скребли мета/ полыхающий мозг никак не мог уместиться в черепн коробке.

— А-а-а-а! — орал я и бился, как рыба, на горяче палубе.

— Гри-и-ша! Гри-и-ша! — Ладони легли мне лицо.

— А-а! — Крик ослаб, и я упал на спину. Тело совершало последние конвульсии, конечности дергались.

— Гри-и-ша!

Я дернулся еще раз, еще… последний… — и замер.

Тихий ветер пролетел сквозь меня, а потом запутал ся в волосах и остудил тело. Я чувствовал шелк малень; ких ладоней на глазах, ресницы упирались в них раз з разом. Сквозь тонкие пальцы падал мягкий свет оран жевого неба. Плеск волн разбивался о края посудины.

Я накрыл ее ладошки руками и медленно отвел в стороны. Грива черных волос падала на лоб. Нежная шея, тень распахнутого савана на обнаженном теле. Черные пятна испуганных глаз.

— Прости… — Губы прошептали это почти неслышно.

Я приподнялся и обнял ее. Дреды царапнули лицо жесткими палками. Донесся далекий аромат терпкой зелени. В груди у меня все плавилось и горело. Дыхание переключило передачу от прикосновения ее тела.

— Что ты сделала? — прошептал я в ужасе.

— Я заглянула домой и отдала себя в подарок… Тебе. Я не мог прийти в себя. Смерть отключила логику, отключила разум, откуда-то из глубины выливался наружу поток чувств, не встречающий преграды. Я чувствовал себя как на утреннике в детском садике — далеко-далеко в прошлом. Надя, одна из девочек нашей младшей группы, подбежала ко мне в наряде пчелки и стала носиться вокруг, а я был зайцем и пугался ее. А она вдруг прижалась ко мне, и губы оставили горячий след на моей щеке. «Я тебя укусила», — прошептала она в ухо, обжигая дыханием. Бедный заяц позабыл все, что он должен делать по сценарию, стоял полностью очумевший. И точно так же все горело у него внутри, и мир плыл перед глазами. И пальцы сжимали в кармашке расплавленную шоколадную конфету, превратившуюся в пюре…

Я не удержался и заплакал.

 

2

Нагромождение контейнеров, бочки, огромные кубы студней, завернутые в маслянистый рубероид, — они пользовались здесь большой популярностью как средство перевозки различных жидкостей, — всевозможные ящики, цистерны, обрывки старых цепей и канатов, — хаос порта постепенно заканчивался и переходил в поселение. Границу, где заканчивался причал и где начинались лачуги местных обитателей, определить невозможно. Кое-кто ютился прямо в щелях между старыми металлическими коробами, брошенными хозяевами и выпотрошенными мародерами, — спали на кучах тряпья, им же и укрывались. Кто-то жил в самих контейнерах, размером побольше. Чем дальше от главных грузовых причалов, тем сильнее зарастали пространства крышами и натянутыми тентами, тем глубже уходили в темноту лабиринтов проходы и черные щели, служащие убежищем и жильем для местных обитателей.

Возвращаясь домой, я всегда старался держаться наиболее открытых пространств, даже не помышляя о том, чтобы свернуть куда-нибудь в сторону. И сейчас, как обычно, я шел почти по краю причала, оставляя по правому боку начинавшиеся дебри портового Вавилона. Сумерки слепили глаза. Темнело здесь довольно быстро. Я ускорил шаг, то и дело перепрыгивая через мусор и канаты. Сломать ногу проще простого — никто и никогда не убирался тут. Отовсюду доносился невнятный

шум, голоса, крики. Темные пространства между контейнерами пугали движением неясных силуэтов.

Кто бы мог подумать, что изнутри порт окажется таким хаотичным, шумным и грязным. Мы плыли на корабле Чингачгука — и вдали, внизу, показалась длинная и белая полоса, проступающая из дымки. Мне она почудилась почти сказочным городом на воде: по мере приближения становились видны небольшие белые башенки, и казалось, что это обитель каких-нибудь необычайных существ, красивых и незнакомых. Когда же пелена, застилающая горизонт, окончательно расступилась, у меня не оставалось сомнений, что индеец везет нас в сказку.

Увидев открывшуюся картину, я понял, что могу с чистой совестью забыть всю физику, которая еще сохранилась в моей голове со времен школы и института. Мир, где поверхность океана расположена под углом к земле, где небо похоже на потолок, к которому можно приблизиться и чуть ли не потрогать, где космос открывается дырой в атмосфере прямо перед глазами, — в этом мире Эйнштейн, наверное, занялся бы коллекционированием анекдотов. Возможно, его гений и мог объяснить такие выкрутасы, но лично я решил и секунды не думать о том, как все это возможно, чтобы не травмировать мозг.

С противоположной стороны изящной полосы причала висели в воздухе корабли. А за ними море уходило вдаль и резко обрывалось в черной, сияющей звездами дыре. Космос начинался не вверху. Открытым настежь окном он пугал прямо впереди. Что там было? Край света? Невероятный водопад? И куда падала вода? В космос? Я понял, что нахожусь в мире, плюющем на правильность. И я плюнул на правильность вместе с ним, оставив себе лишь восторг удивления. Когда один из кораблей вдруг медленно сдвинулся с места и, мощно набирая скорость, рванулся прочь, прямо в черноту космоса, рот мой открылся и больше не закрывался.

Порт — возведенная в море неподалеку от дыры в космос довольно узкая полоска длиной не один десяток километров — оказался пересадочной станцией, базой, временной стоянкой для космических кораблей всех мастей и размеров.

Я чувствовал себя довольно опытным парнем. Еще бы! Участвовал в космической войне, пережил гибель военной станции, чудовищный взрыв, — настоящий солдат удачи! Но тут я осознал, что, по сути, остался тем, кем был, — обычным землянином, который видел множество фантастических фильмов да смотрел по телевизору репортажи с орбиты. Пережитое со мной — лишь эпизод. Здесь я увидел настоящую, всамделишную жизнь. Повседневное существование в мире, где полеты в космос — обыденное дело. Жизнь, где каждый день из звездной черноты приплывают огромные дуры кораблей, швартуются, муравьиные толпы существ облепляют их и начинают погружать, разгружать, ремонтировать. Мысли и представления в моей голове начинали перемещаться, как части лица Чингачгука, — картина мира перестраивалась, и сознание начинало мириться с тем, что мир может быть совсем другим, чем тот, к которому оно привыкло за годы своего существования.

Кстати, интересно, где-то сейчас старик Чингачгук?

Достигнув причала, я помог ему пришвартовать цистерны. Сохраняя спокойствие при управлении кораблем, ступив на землю, Чингачгук снова включил свой вечный двигатель, и я больше не видел его без движения ни секунды. Впрочем, вместе мы долго не пробыли. Покончив с закреплением груза, старик резво направился куда-то. Мы с Ари, чувствуя себя как туземцы Амазонии, внезапно угодившие в центр Москвы, одновременно схватили его за руку. Нашу просьбу рассказать, что здесь и как, старик понял, но ему было конкретно некогда. Нас оглушил треск ломающихся деревьев, в котором мы разобрали только отдельные Фразы. Старик торопился, «брага могла испортиться, идите в центр, много людей — много помощи» и тому подобное. Стало ясно, что больше мы ему не нужны и могли проваливать на все четыре стороны. У меня возникло желание напомнить, что если бы не я, то черта с два бы он получил свою брагу, ведь именно я запустил процесс Великой Жатвы. Но такой монолог был мне не под силу. После минуты попыток родить хоть что-то осмысленное я плюнул и махнул старику рукой: «Прощай!» — это слово я уже знал. Не медля ни секунды, Чингачгук развернулся и ушел. Последнее, что я видел, — как прямо на ходу его высокая фигура вдруг повторила тот же трюк, в котором раньше упражнялось только лицо. Отдельные части шагающего прочь старика вдруг задвигались и словно поменялись друг с другом местами. Он уменьшился в росте, сзади появился выступ, не стало видно рук. «Старый черт», — только и смог прошептать я. Может, и к лучшему, что мы расстались. От такого трансформера неизвестно, чего ожидать.

Каменная лестница вела почти к самой воде. Поскользнуться в сумерках на мокрых ступенях — раз плюнуть. Перил здесь отродясь не водилось. Назойливые волны плюхались в бок лестницы одна за другой, обдавая иголками капель.

Я спустился с главной площадки порта на уровень ниже, откуда начинался город на сваях. Срастаясь с камнем причала, выходя из него как отросток аппендикса, такой же узкой полосой, как сам порт, уходила вдаль мешанина домов, построек и сараев — пристанище большинства местных обитателей. Несмотря на жуткие условия, иметь жилье здесь считалось удачей по сравнению с крысиной жизнью среди старых складов. И жизнь здесь кипела намного более бурная, чем наверху.

Настил, как и все вокруг, построенный то ли из дерева, то ли из железа — я так и не понял, что это за материал, — тянулся узкой прибрежной улочкой. В полуметре под ним билось о столбы море. Темные тени длинных лодок покачивались по левую сторону — главное транспортное средство многих здешних обитателей. Большинство уже вернулось домой, но некоторые еще только подплывали. Воняло сыростью, старостью, кислыми щами. Отовсюду скрежетало, кто-то орал. Низкие фигуры суетились под навесами. То и дело перед глазами выплывали из темноты торчащие балки, и мне приходилось уворачиваться и нагибаться, чтобы не налететь на них лбом. Весь город строился абы как, каждый лепил себе жилье как мог, пристраиваясь к существующим конструкциям. В результате получился вонючий муравейник, забитый живностью и просыревший насквозь.

Скрип настила под ногами и шум разговоров резали уши. Я порядком вымотался за день, глаза слипались. Какой на хрен из меня грузчик! Я же офисный червь, всю жизнь за компьютером. За две недели, что мы здесь, я содрал десять поколений мозолей на ладонях. Хорошо хоть заживает быстро.

Пожалуй, первый раз в жизни я оказался в ситуации, когда надо думать самому, как зарабатывать на жизнь. Школа, институт — там думать не надо: что говорят, то и делай. Потом работа подвернулась подходящая, а там — то же самое: сказали — сделал. А не сказали — сидишь, куришь. Красота! Растительное существование…

Когда к вечеру первого дня мы с Ари устраивались на ночлег за старым пакгаузом, отчаяние заполняло меня почти под завязку. От голода кружилась голова, рот пересох. Ноги от целого дня ходьбы отваливались заживо. Тот первый день был самым тяжелым. До сих пор вспоминаю его с ужасом.

Порт был огромной бесконечной площадкой, предназначенной для приема кораблей. Воздух трескался по швам от лесопильных криков живности и звенящих шумов погрузочных механизмов. Лязгали контейнеры, смачно плюхались кубы студня, звенели цепи. До нас никому не было дела. Мы шатались вдоль причала, поглощая окружавшее. Ари озиралась с любопытством, я же — обалдевал.

Корабли, множество космических кораблей! Ничего похожего на творения истантов. Стройные фрегаты здесь были не в чести. Глаз натыкался на нелепые формы: сросшиеся картофелины, цепочки резаных кубов, нелепые катамараны. Натыкался — и застывал, пораженный. Уродливая форма содержала в себе фантастическое содержимое. Когда черная мрачная картофелина величиной с многоэтажный дом срывалась с места, срезая воду фейерверком брызг, в душе вспыхивал восторг. Мощь не нуждается в красоте, а настоящая мощь красива всегда.

Тут не было ни истребителей, ни пассажирских судов. Только грузовые. Десятки существ облепляли возвышавшиеся над водой у причала корабли. Скрипели канаты, катались ролики, больших кранов было совсем немного. Портовая оснащенность механизмами поражала допотопностью. В контрасте с техническим совершенством и фантастичностью кораблей именно она казалась невозможной и абсурдной.

Как такое могло случится? Ведь тот, кто построил космический корабль, должен быть великим инженером и сто тысяч лет назад ликвидировать ручные работы при погрузке и разгрузке.

Но нет, местные обитатели не находили в этом ничего странного и с упоением трудились, похожие на муравьев.

Распрощавшись с индейцем, времени на раздумье мы с Ари решили не тратить.

Плохо понимая язык, с трудом формулируя мысли, ломанулись к аборигенам за помощью. У меня был главный вопрос: где кассы? И второй: во сколько рейс на Землю? Причем ни слова «касса», ни «рейс» я не знал. А уж как описать, что такое Земля и где она находится, я не представлял даже примерно. Но нужно было что-то делать. И мы тупо пробовали беседовать с каждым встречным. И ничего не добились.

Людей здесь не было. Не было и ауаника. Не было никого из тех форм жизни, что я знал. Но это меня особо не напрягало. Сильно беспокоило только одно: все создания, с которыми мы общались, оставляли впечатление размытости и нечеткости. Это походило на фокус с лицом Чингачгука, хотя и разный по сути. Будто в голове никак не могла сформироваться четкая картинка увиденного существа, не получалось уловить точный образ и зафиксировать его в мозгу раз и навсегда. Я отчетливо различал сам порт, отчетливо различал Ари, грязно-белую поверхность причала, выпуклые формы причаливших кораблей, при взгляде на окружающих существ у меня мутнело в глазах. Попытка вглядеться в их черты не давала результата — будто начинался сбой кадров и чересполосица изображения на экране. И у разных созданий этот эффект проявлялся по-разному.

Если у старика Чингачгука лицо будто перемещалось частями, то у многочисленных китайцев, сновавших в порту, как мухи, впечатление нечеткости вызывалось каким-то туманом, словно прорастающим изнутри них. Конечно, никто из этих маленьких созданий, едва доходивших мне до груди, и слыхом не слыхивал о Поднебесной. Просто уж больно походили они своей суетливой многочисленностью на восточные народы, и слово «китайцы» прилепилось к ним само собой.

Во время наших с Ари попыток поговорить с ними я ловил себя на том, что до боли напрягаю глаза, вглядываясь в их фигуры. Мне хотелось физически схватиться за лицо собеседника и растереть его ладонью, чтобы содрать, смыть застилающий его туман, вызывающий резь в глазах. Или найти где-то прямо на нем ручку или кнопку, которая бы позволила настроить изображение до нормальной четкости. Мне казалось, что еще вот-вот, еще мгновение — и я действительно увижу перед собой настоящего китайца, приветливо мне улыбающегося, одетого в хлопчатобумажную куртку и широкие штаны, с круглой шляпой на голове. Но этого не было. Отчаянное усилие, прикладываемое зрением и мозгом, чтобы это увидеть, приводило к рези в глазах и боли в голове.

Несмотря на свой расплывчатый образ, китайцы оказались самыми общительными из всех здешних обитателей. Они терпеливо выслушивали наши с Ари потуги на внятную речь и скрежетали что-то в ответ. Слава богу, что язык тут оказался общий, и не пришлось на скорую руку изучать что-то новое. И хотя произношение у китайцев сильно отличалось от произношения Чингачгука, звучало намного мягче, смысл слов сохранялся. Скоро мы поняли, что суть китайского скрежета одна: не знаем, непонятно, нет, никто и нельзя. Сея час, после двух недель тесного общения, я действительно знал, что они не знают и не понимают того, о чем мы пытались их спросить. Но тогда мы с Ари бросались от одного к другому в тщетных попытках хоть что-то разузнать.

Пару раз нам попадались такие же изменяющие форму, как старик Чингачгук. Но на наши попытки заговорить они не реагировали.

Пытались мы общаться и со студенистыми кубами, в обилии разбросанными то тут, то там. Кубы молчали. Когда через несколько дней я узнал, что это форма перевозки разных жидкостей, у меня была истерика.

Были еще комариные тучи — высокие столбы грязного воздуха, наполненные под завязку блеклыми насекомыми. Заметив, что столбы перемещаются по поверхности причала, мы с Ари предположили, что это тоже существа. Как оказалось в дальнейшем, не ошиблись. Нам потом рассказали, что никто не знает, кто это, откуда и что здесь делают. Ари смело подходила к ним и пыталась просить помощи, но мутные стрекочущие кучи лишь колыхались и реагировать не желали.

Часто встречались Плавленые — куски плоти цвета замороженного мяса. С ними была другая история. Поя началу я даже принял их за людей — страшных дылд, с содранной кожей, пугающих открытой поверхностью бурого мяса с изморозью. Но их облик тоже не знал постоянства формы. Дьявольские создания плавились, каш сосулька на солнце, обтекая вниз слой за слоем, нарастая вновь, и все это в бесконечном цикле. В отличие от китайцев, я явственно видел их, отчетливо различал весь процесс плавления обнаженной плоти, но постоянная изменчивость формы сводила с ума не меньше, чем размытость китайцев.

Помочь нам не мог никто. Я не нашел здесь никаких управляющих структур или органов, никто никем не управлял. Будто сбежались отовсюду неведомые твари и принялись жить кое-как, скопом работая на портовых работах и не беспокоясь ни о чем постороннем. Отмотав за день километры по каменному причалу, мы с Ари к моменту наступления сумерек падали прямо на ходу. В конце концов забились за груду мусора у старого пакгауза и уснули, прижавшись друг к другу, прямо на камнях в полуметре от края площадки, рискуя свалиться ночью в океан.

Миновав длинный навес для лодок, я наконец добрался до жилища, где мы с Ари нашли себе приют. Заслуга, что у нас имелся свой дом, принадлежала исключительно ей. Все, на что у меня хватило ума, — это на следующий день после нашего прибытия в порт подстроиться разгружать один из прибывших кораблей — небольшой вытянутый баклажан с трехэтажный дом, сияющий матовым отблеском прокаленной поверхности. Многочисленные китайцы и Плавленые, ожидающие его швартовки, не проявили ко мне никакого интереса, и когда тяжелый зад корабля, висящего над водой, сверкнул раскрывшимся нутром, я вместе со всеми принялся перекидывать цепи, тянуть тали к контейнерам и выносить вручную мелкие ящики. Стараясь особо не мешаться, я взял себе за ориентир одного из туманных коротышек и стал все повторять за ним.

Договорившись с Ари, чтобы она далеко не уходила и в случае чего искала меня здесь, я провел полдня на разгрузке. В итоге я содрал обе руки и использовал все ранее мне неизвестные мышцы тела. Капитан корабля — и, собственно, единственный член команды, по виду отдаленно напоминающий китайцев, — отдал Шобле грузчиков на растерзание один из контейнеров, и я толкаясь и ругаясь, получил в конце концов здоровый Шмат мягкого гадкого сала, от которого тут же оторвал половину и сожрал.

Ари не было, и я прождал ее несколько часов, не решаясь идти куда-либо еще. Она появилась под вечер, когда далекое желтое небо стало наливаться синей чернотой. Солнца не просматривалось, возможно, оно находилось где-нибудь за складкой здешнего гуттаперчевого океана.

Дреды у Ари висели сосульками, я увидел ее уставшие глаза — и словно поток воздуха раздул в груди нежность.

— Будем жить! — бодро сказал я, морщась от боли в руках и спине. Протянул ей оставленный кусок сала, и она слопала его тут же, присев прямо на камни.

— Что, жить можно, да? — спросил я, сидя рядышком с ней. — Я разгрузил этот чертов баклажан — видела бы ты меня! Думаю завтра еще что-нибудь разгрузить. Я управляюсь не хуже этих китайцев. Плавленых уродов мне, конечно, не переплюнуть, они трехжильные, сволочи, здоровые! А вот китайцам я составлю! конкуренцию. Так что дела не так уж плохи. Идем? Думаю, нам стоит переночевать там же, где вчера. Там вроде безопасно…

— Не надо где вчера, Гри-и-ша! — сказала Ари и сморщилась — улыбнулась. — Нам дали место жить!

Девчонка оказалась просто золото. Нашла себе занятие — стала лечить… Для этого, собственно, она и отправлялась в космос по призыву истантов. По пути Ар рассказала мне, как отправилась искать больных, как «поправила им некоторые места в телах». Одна из «паправленных» — китайская старуха — не захотела отпускать ее далеко, и в итоге нам досталась малюсенькая каморка в портовых трущобах с ней по соседству.

Внизу, прямо в пол толкались волны, тонкие перегородки не спасали от окружающего шума, сальные поверхности стен пугали толстым слоем полузасохшей грязи. Но это было жилье, отдельное, среди таких же жилищ таких же обитателей. И хотя вместо двери тут был кусок толстой затертой ткани, обиталище показалось мне намного более безопасным, чем задворки пакгауза.

И крепко прижав к себе Ари, я спал в ту ночь без задних ног, моментально провалившись в черную яму беспамятства.

Ари была дома — я слышал ее шаги за дверным пологом. Она хорошо видела в темноте и не нуждалась в свете Местные обитатели зрением кошек не обладали, огнем не пользовались, а электричества то ли не знали, то ли не применяли. И поэтому, к моему счастью, с наступлением ночи жизнь, а вместе с ней и раздражающий шум затихали. Полной тишины не наступало никогда, и даже в темноте дырявый покров из резких голосов и криков стелился над спящим городом, но уже не оглушал дневной какофонией.

Вот и сейчас гул и треск почти стихли, растворились в ночном воздухе затихающими всплесками. Последние перевозчики пристали к мосткам. Вдали еще виднелись низкорослые черные фигуры, снующие по причальной улочке, но вокруг нашего дома пустынной прохладой стыл воздух, пустые лодки покачивались на волнах темными телами.

Я не стал заходить в дом. Снял кроссовки и сел на край настила. Голые пятки не доставали воды, но, разбиваясь о сваи, море обдавало ноги редкими брызгами. Дыра в космос сияла прямо перед глазами. Желтизна неба, поглощенная мраком наступающей ночи, незаметно исчезала над дальним концом океана, переходила в проблески звезд. Прямо над обрывом, где кончалось море, звезды блистали во всю мощь, высвечивая непроглядную бесконечность своей обители. Если не учитывать этот обрыв, из-за чего космос казался расположенным на расстоянии вытянутой руки, то ночью здешний мир выглядел вполне сносно, по земным меркам. Море, звезды, уснувший порт… Зато днем, когда небо наливалось оранжевой желтизной, иллюзия рассеивалась. С одной стороны возвышалась стена воды, причем я знал, что по ней можно спокойно плыть хоть вверх, хоть вниз. С противоположной — небо растворялось в черноте космоса, и звезды все так же ярко светили из невозможной дыры в пространстве.

Ничего! Думаю, еще месяц, и все местные чудеса я перестану замечать. Человек ко всему привыкает, и удивительное умеет очень скоро перерождаться в банальное.

Я пощупал ладони. Бесконечные мозоли почти зажили, кожу стягивали заросшие раны.

Я порядком натренировался за эти дни. Отдельны мышцы еще ныли, ругаясь на перенесенные нагрузки но в целом организм подстроился под навязанный об раз жизни и больше не возражал. За день работы я, конечно, чертовски уставал, но хороший сон растворял утомление без следа. Работать с восьми утра никто ж принуждал, и отсыпался я вволю.

Сзади раздался шорох. Теплым пятном Ари скольз нула у меня за спиной и опустилась рядом. Я обхватил ее за талию, растаяв в податливой мягкости маленькое го тела.

— Я почувствовала, ты пришел, — прошептала она.

— Угу, — пробормотал я, задыхаясь в ее запахе. Грива царапала мне лицо, а я не мог надышаться неземным; ароматом, который был для меня сейчас самым близким.

— Хороший день? — спросила она.

— Нормально, — вздохнул я. — Жаль, что у них с компьютерами напряг. Я бы лучше в офисе поработал, чем танкеры разгружать.

— Ты устал? Пойдем, я сделала еду вкусно. Я почти съела ее. Сегодня один ен-чун поделился со мной животным из океана. Он очень вкусный!.. — Она потянула меня, намереваясь побыстрей накормить очередным морским гадом. Ен-чуны — те самые китайцы, как они сами себя называли, — расплачивались с Ари за лечение всякой живностью, изловленной из океана. Признаться, это здорово нас спасало. За погрузочные работы давали только сало — непонятную субстанцию с приторным вкусом испорченного меда. Несмотря на сытность, от сала быстро начинало тошнить, и поэтому морская еда приходилась очень кстати.

— Потом! — Я притянул ее назад, не желая терять прикосновение теплого тела.

— Ты не сильно устал, — заметила Ари. — Лучше бы я сама съела все животное.

— Ты же лопнешь, деточка! — возразил я. — И так, наверное, только плавники мне оставила. — Ари хрипло фыркнула, закопошилась.

— Играть отсюда вернешься быстро! — пробурчала она, наконец развернулась и улеглась вдоль причала, положив голову мне на ноги.

— Я ни фига не понял, что ты сказала, — засмеялся я. — Надо, пожалуй, начать учить тебя нормальному русскому, а то так и помрешь неграмотной.

Ее глазищи внизу чернели пропастью похлеще, чем пропасть в космос, сияющая звездами прямо перед нами. Я наклонился и как загипнотизированный уставился в них, сливающихся с наступившей ночью. Ладонь проскользила по ее гладкой шее. Ари вздрогнула, оцарапанная заживающей кожей. Я отвел руку, но она прижала ее назад.

— Ай-лу, сердце в безмолвии…

— Ни хрена не понимаю, — тихо прошептал я, завороженный.

— Чувствую тебя вся…

— Я тоже…

Они не целовались. А об остальном и речи не было. Триллионы километров между родинами одного и другого — это вам не с тещей поругаться и даже не межэтническое противоречие. Это йамного больше и страшнее.

И что это было? Любовь?

Она подарила мне свою душу… По смыслу примерно так. В ее объяснениях того, что случилось на корабле Чингачгука, понятные мне слова встречались одно на десяток. Существовал потусторонний мир, который она ощущала. И могла туда попадать. И видит каждого и здесь, и там.

Все это казалось мне бредом до тех пор, пока не вспыхнула мысль: Ари говорит про души, про жизнь после смерти. Я вдруг понял суть ее объяснений. Но легче от этого не стало. «Что же ты хочешь сказать? — спросил я ее. — Ты хочешь сказать, что бог есть?!» Слов «бог» она не поняла. А вот «душа» пришлась ей по вкусу. «Наши души теперь нет разницы!» — говорила она, сияя от восторга, и переплетала пальчики рук, показы вая мне, как все теперь запутанно и сложно. И я цело вал ее в прозрачные губы, а она не понимала…

Животное и впрямь оказалось вкусным. Кисленькое, мягкое. Я жевал его в темноте, и от этого оно казалось еще вкуснее. Черт знает, какое оно на вид. Поди и в руки бы брать не стал. Несколько дней назад один из ен-чунов предлагал мне за сало отрезок жилистой ярко-желтой трубы с длинными отростками. Я послал его подальше вместе с этим чудом-юдом. Есть желтую трубу я бы ни за что не согласился.

В кромешной тьме Ари подносила кусочки зверя мне ко рту, и я хватал их вместе с теплыми пальчиками. Она сдавленно кричала и грозилась какими-то страшными неизвестными мне наказаниями.

— Ты узнал что-нибудь в порту? — спросила она после ужина. Мы растянулись на куске толстой изоляционной прокладки, позаимствованной мной при разгрузке одного из кораблей.

— Нет, — ответил я, прижимая ее к себе.

Ветер колыхал дверной полог, шумел под полом, беспокоя волны.

— Ничего? — прошептала она.

— Ничего.

Никто не знал ни о Земле, ни об истантах, ни о Красных Зед. Нас забросило совсем-совсем далеко.

— Кораблей много. Нам лететь на любом.

— Можно. Вот надоест работать грузчиком, рванем куда-нибудь. Да только без толку. Мы можем улететь еще дальше от своих. Когда не знаешь, где ты, нет никакого смысла, идешь ты куда-то или стоишь на месте…

— Лучше идти.

— Хорошо. Я постараюсь узнать, что за миры вокруг. Мне кажется, их не так много. Многие корабли похожи друг на друга.

— Я не хочу быть здесь всегда.

— Я тоже.

— Только с тобой… — Да.

— Мы найдем асаллену…

— Найдем.

— Нет счастья узнать тебя так долго…

Я обнимал ее еще крепче, защищая от окружавшей нас темноты.

 

3

— Что? Кто? — В темноте кто-то был. Шум, движение заполнивших пространство тел. — Ари! — спохватился я. Она была рядом.

— Хозяева, лечить срочно надо! — Голос в темноте — пугал только своим присутствием. Умоляющие интонации блокировали угрозу, охвативший тело страх растворялся.

— Кто здесь? — Я поднялся, очумевший ото сна. Ночные видения еще не отступили, и приходилось напрягаться, чтобы отсечь сон от реальности. — Какого черта!

— Лечить девушка идти быстро! — просил голос. Похоже, ен-чун. Откуда? Зачем?

Ари скользнула по руке накидкой, поднялась. Покачнувшись, я встал вслед за ней. В кромешной тьме присутствие в тесной каморке постороннего раздражало и пугало. Я боялся наткнуться на него, боялся за Ари.

— На выход! — крикнул я. — Что ты здесь толчешься? — Полог тут же колыхнулся, тусклые осколки света прорвали мрак, незваный гость вышел. Мы следом.

Ночь встретила влажной прохладой. Царила почти полная тишина, плескалось море. Похоже, мы не проспали и пары часов. Умерший город тонул в глубоком сне.

Перед входом маячил старый ен-чун. Я даже не старался разглядеть его, лишь оглядывал темнеющий контур.

— Девушка идти быстро спасать! — повторил он.

— Куда быстро? — буркнул я. — С ума, что ли, шел? Ночь на дворе! Утром приходи…

— Утро нельзя, быстро надо! — возразил ен-чун. Очень быстро! Девушка спасать!

— «Девушка спасать»! — передразнил я. — Куда о пойдет в такую темень?

Ари прикоснулась к моей руке. Я замолчал.

— Идти, идти быстро, — бормотал ен-чун. Он I двигался, смиренно стоял в стороне, явно не желая вь| звать неудовольствие. Да я и не сердился больше.

— Надо идти, — прошептала Ари. Я сжал ее пальцы Она склонилась ко мне. — Не волнуйся!

Я вздохнул. Дьявол! Выспаться не светило.

— Надо так надо, кто бы возражал, — пробормотал; я. — Я с вами. Ну, куда идти?

Ен- чун быстро развернулся, тут же забыв про смиренность, и быстро-быстро засеменил прочь. Мы с Ари двинулись за ним.

Луны не было. Бесполезно мрачнело небо невидимой в ночи желтизной, лишь яркий свет звезд из дыры в космос не давал оступиться и покалечиться.

С причала ен-чун свернул направо. Мы очутились в хаосе городских построек. Узкие проходы, загроможденные веранды. Кое-где сверкала открытая вода. Балки, щиты, ступеньки. Трепыхались вывешенные тряпки, хлопали под ночным ветром навесы. Кое-где виднелись темные кули спящих под открытым небом обитателей.

Ен- чун шустро передвигался в темноте, нам же с Ари приходилось осторожничать. Мудро решив, что той ропить нас не стоит, ен-чун терпеливо дожидался, пока мы его догоним, и припускал дальше. Мысль о дороге назад не делала меня счастливым. Полных размеров надводного города я не знал, с высоты портового причала его конец не просматривался. Если китаец решил отвести нас в какой-нибудь здешний Чайна-таун, то вернуться мы рисковали только завтра к обеду.

Чем дальше мы забирались в глубь города, тем теснее становились проходы. Свет с нами практически попрощался, и я ориентировался лишь на спину ен-чуна. Наконец, узкая лестница привела нас на низкую веранду, и я понял, что это конец пути. Мы находились далеко-далеко от порта и нашего жилища. Пути назад я не мог представить даже примерно.

— Ну и куда ты завел нас, Сусанин? — пробормотал я остановившемуся проводнику. — Из этой дыры следующий шаг только в преисподнюю.

— Здесь, — сказал китаец.

Белым пятном Ари проскользнула в узкую щель входа. Руками я нащупал дверь и пробрался следом. О, мой бог! Да тут был свет!

За перегородкой, заслоняющей часть сплюснутого, помещения, похожего на нору, мерцало что-то желтое, раскрашивая стены и потолок в размазанную освещенную грязь.

Ари успела скрыться, я ссутулился под низким потолком. Приведший нас ен-чун тоже прошел за перегородку. Я заглянул туда.

Свет шел из маленькой точки, лежащей на низком столике. Рядом со столиком на толстой подстилке вытянулось безжизненным бревном длинное жилистое существо. Оно было прикрыто грязной простыней, полупрозрачной от слизистых выделений. В лицо ударила страшная вонь, я зажал нос, судорожно вдохнув воздух ртом.

Ари уже что-то делала с верхней частью урода, прощупывая ее пальцами. Господи, как ей не противно… Я вдруг заметил в тесном пространстве комнатушки еще двоих ен-чунов. Еле заметными пятнами они проступали в дальнем углу каморки, скрытые за слепящим светом сверкающей точки. Что они все здесь делают? Какого черта торчат в этой вони и смраде?

Я развернулся и быстро вышел на улицу. После гнилостного запаха больного даже спертый воздух города вызвал облегчение.

Перила веранды скрипнули под моим весом, но Удержались. Опершись о них, я пялился в темноту. Со всех сторон окружали черные стены. В неровные разрывы построек заглядывало небо. Глухая тишина накрывала город.

Сзади послышался шорох. Наш проводник вышел за мной.

— Что это за тварь? — спросил я, имея в виду больного.

— Житель.

— Да кто он? — переспросил я. — Я не видал таких здесь.

— Таких мало. — Ен-чун был немногословен.

— А откуда он?

— Не знаю. Давно тут живет.

Я только вздохнул. Оглянулся на вход, где там Ари Ен-чун что-то засуетился.

— Мы пойти отдохнуть. — Он подошел ко мне. Я отвернулся: с близкого расстояния туманный облик ен-чуна вызывал резь в глазах. — Лечить не мешать. Отдыхать можно! — проговорил ен-чун и, цепляя меня взглядом, стал спускаться по лестнице вниз. Помедлив секунду, я шагнул за ним.

Нырнув под помост, ен-чун повел меня в темноте по извилистому ходу. Через минуту, спасшись от десятка нависающих сверху балок, я оказался в невысоком широком помещении. Здесь тоже был свет. Горящая точка, такая же, как в хижине наверху, бросала круг огня в давящий мрак. Похоже, в чреве города кое-где жизнь теплилась и по ночам. Надо будет узнать, что это за источник света. И выпросить такой себе. Нам бы с Ари он чертовски пригодился.

В отдалении виднелись темные фигуры ночных посетителей. Они сидели вдоль стен, и разглядеть их было невозможно. Один из них увлеченно трапезничал, снимая с дощечки, стоящей перед ним, бесформенные кучки чего-то съедобного.

Мой ен- чун обменялся с присутствующими тихими фразами. Пригласил меня сесть у стены. Я опустился на пол, на подстилку. Тут же передо мной явилась дощечка с горками темновато-белого цвета. Китаец пригласил меня угоститься, сел рядом. Приниматься за еду не торопились. Я продолжал оглядывать помещение, проводник что-то копошился.

Наконец, выдержав достойную паузу, начали трапезу. Отведали по кусочку, потом по второму.

— Хороший ер-бинь, — заметил ен-чун. — Жалко, местные воды пусты едой.

— Да, ер-бинчик не плох, — кивнул я. Про такое животное я в первый раз слышал, но на вкус действительно оказалось достойно.

Черт его знает, сколько Ари провозится с тем дылдой. Я бы с удовольствием забрал ее и отправился домой прямо сейчас. Однако еда оставалась для нас самым острым вопросом, и отказываться от угощения было глупо. Чем больше я съем, тем больше смогу отдать Ари из следующей своей «зарплаты». Я решил временно перестать ворчать. В конце концов, ен-чун вел себя исключительно тактично и благожелательно. — Что, ты рыболовством промышляешь? — спросил я, поддерживая беседу.

— Груз корабли доставать, много работы, — ответил он.

— Понятно. Значит, коллеги мы с тобой, грузчики. — Я взял еще кусочек ер-биня. — Похоже, большинство местных жителей только погрузкой и занимаются… А скажи, дружище, — заинтересовался я, — что за место здесь? Все разгружаются, погружаются, прилетают, улетают. Для кого все эти грузы?

— Здесь центр мира. Улетишь отсюда — прилетишь сюда. Мир конец здесь. Хорошее место. Удобно привезти, удобно увезти. Бесконечно дорога возвращаться назад. Со всего мира. Менять хорошо!

— Ага… вот оно как… — Я поразмыслил. — Слушай, а другие центры мира есть? Какие еще есть миры? Мне бы знаешь что? Может, ты слыхал, я уж стольких спрашивал… Маленькие злые солнца, знаешь таких? Летят маленькие солнца и все сжигают по пути. Что скажешь? Много маленьких солнц! Очень много!

Ен- чун помолчал.

— Нет, — наконец сказал он. — Не знаю маленький

солнца. Большой солнца есть. Темный солнца ест Пустой край без солнца есть. Маленький солнца — не Другое — боги знают.

— Ладно, — пробормотал я. — А не встречал та круглых высоких существ с дырками в теле? Они мо красиво петь, могут вещи создавать звуком. Одни из н синие, другие — желтые. Высокие!

Но истантов ен-чун тоже не знал. Я, собственно, особо и надеялся. Все это время я постоянно расспраш вал каждого встречного-поперечного о Земле, о Красных Зед и всем прочем. Видели? Слыхали? Знаете? ни местные жители, ни существа с кораблей ничего не знали.

Возможно, Ари права: нам стоит податься куда-нибудь еще. Если уж тут никаких зацепок, то смысла здесь задерживаться нет. С другой стороны, лететь наобум же не богатого ума идея. Вселенная бесконечна (крайней мере, по нашим с Ари меркам), а значит, и поиски в ней могут быть бесконечны. Я все еще жил представлениями о мире, где изведан каждый закоулок, где составлены подробные карты всего на свете и где, даже заблудившись, есть шанс выйти в конце концов к цивилизации. Из-за этого въевшегося в плоть и кровь мироощущения мне не получалось почувствовать себя потерянным, почувствовать так, как это случалось в детству когда неизвестный мир обступал со всех сторон и был! до безумия страшно оказаться в нем одному, без поддержки больших и всесильных взрослых.

И сейчас мне все еще казалось, что у нас с Ари есть шанс отыскать родину, что кто-то знает о ней, слышал что где-то лежит большой и подробный атлас, где точнее указан путь в наш мир и даже расстояния подписаны.

Закончив трапезу, я откинулся назад, расположившись поудобнее на жесткой подстилке.

— А вот скажи, — спросил я ен-чуна, — где ближай ший большой порт? В какой стороне? Много ли в округе обитаемых планет?

— Нет порта. Один здесь есть. — Ен-чун тоже наелся, голос его чуть сменился, поубавилось тресков и скрежета. — Отсюда улетел — сюда прилетел. — Ему, похоже, очень нравилась эта фраза. Я не раз слыхал ее в разговорах и раньше.

Ну а если я не хочу возвращаться? — спросил я. — Погостил — и будет. Дальше хочу лететь. Кто у вас в соседях? Да вообще, сколько у вас обитаемых планет в системе?

— Соседи непонятно. Что планета? Земля одна, ты на ней стоишь. Куда лететь?

— Корабли же улетают куда-то. Куда?

— Дальше в мир. Все в мире!

Черт! — ругнулся я. Мне не хватало знания языка, чтобы донести до него свою мысль. — Ну смотри, — налгал я с самого начала, — есть ваша планета. Вот она, мы на ней стоим. Рядом — еще планеты. Все они кружатся вокруг солнца вашего. Ты сказал, что есть другие солнца. Расскажи, кто там живет, какие там главные города. Мне нужно место, где бы много путей пересекалось, так я быстрее смогу найти то, что ищу.

— Другие солнца сюда светят. Земля одна, с разных краев — разные солнца. Улетел туда — опять на землю попал.

— Да как же так? — не понял я. — Корабли же улетают отсюда. Был здесь — улетел. Как же ты снова здесь очутишься?

— Всегда здесь! — кивнул ен-чун. — Мир один. Все концы здесь в один.

«Э, брат! Да что с тобой толковать», — подумал я. Школ здесь нет, глубокое Средневековье. Что эти аборигены могут знать о космосе, всю жизнь проработав на разгрузке?

— Да, — пробормотал я. — Низкий у вас тут уровень просвещения, что сказать. Знай, дружище, что мир твой не один. Миров много. И можно идти от мира к миру, от планеты к планете, от солнца к солнцу. Космос бесконечен… наверное… Уж абсолютно точно, что здесь у вас не пуп земли, а так, перевалочный пункт… А ты говоришь «концы здесь»!

— Нет значение нельзя сказать! — Ен-чун провел конечностью сверху вниз, рассердился, что ли… — Меня не может быть много, я всегда один. Мир только один. Здесь начало, здесь конец. В небесах плыть Черу-та-ра. На ней три Сохаба-ра, на них — земля. Небо закрывает конец начала. И нет ничего, кроме этого! Я аж поперхнулся.

— Чего-чего? — вытаращил я глаза, прокашливаясь. — Ты что же, рассказываешь мне сказку про черепаху, на которой три слона стоят, а на них земля? Матерь божья… — Я, конечно, слыхал об общности реликтовых мифов в разных концах земли. Но чтобы в другой галактике дьявольское существо с туманным обликом начало мне рассказывать про черепаху, на которой земля держится! Это уж слишком!

Я поднялся. Бессмысленность происходящего привела меня в бешенство. Тупость ен-чуна, уперто стоящего на своем, раздражала. А его объяснение устройства мира добивало вконец.

— Идем! — Я резко двинулся к выходу. — Нечего мне мозги пудрить! Черута-ра, чтоб тебя… — Ен-чун быстро скользнул за мной.

Темнота тут же ударила по лицу, я резко остановился. Как глупо. Ощущая себя всесильным в злобе, я мгновенно стал беспомощным в окружающей ночи.

Ен- чун прошелестел рядом. Я двинулся за ним, на выход.

За время, что мы провели за ночным обедом, погода испортилась. Ветер принес с моря мокрую туманную мглу, о крыши домов шелестел мелкий дождь. Да уж, ночка удалась на славу! Руки в карманы — и я засеменил позади фигуры проводника. Мы вернулись назад.

Оказавшись на веранде, под навесом, я встряхнулся, как собака, стер воду с лица. Отправился посмотреть, как там дела у Ари.

Девочка сидела чуть поодаль от больного. Лечение, похоже, закончилось. Существо по-прежнему лежало без движения, ему заменили покрывало на новое. Из-под края полога свисала неровная бахрома то ли кожи, то ли отростков. На голову, или что там у него, я старался не смотреть, — непонятный бесформенный кусок, не возникало ни малейшего желания искать в нем глаза, рот, пытаться угадать хоть что-то, похожее на человеческое. Страшного запаха больше не было. От тела исходил приглушенный стук: тук…тук… Я сморщился. Убогая комнатушка выглядела мрачно, остатки вони, казалось, пропитали весь дом. Горящая точка на столике раскрашивала стены угрожающими тенями. Пригибаясь, я подошел к Ари.

— Ты как? — спросил я. Присел на корточки, накрыл ее ладошки. — Идем? На улице дождь. Пойдем быстрей домой!

— Подожди. — Ари кивнула на существо. — Надо дождаться. Еще немножко. — Она чуть подвинулась. — Посиди со мной…

Я сел и прижался к ней, обхватив за плечи. Проводник маячил в проходе. Два других ен-чуна по-прежнему прятались в дальнем углу. Я опасливо оглянулся на них.

— Что это за дылда? — спросил я Ари про больного.

— Чужеземец. Он совсем из другого места. Идт-ет-ста. Этот мир не его. Я видела его желания. Это место убило его. — Ари помолчала. — Он словно попал в ловушку.

— Ты спасла его? — осторожно спросил я.

— Он постарается узнать больше. Но я не знаю. Думаю, он все равно уйдет отсюда.

— Да уж… — вздохнул я. Мне кажется, в этот миг я понял главную проблему космоса. Непонимание. Жить окруженным намеками, трудноулавливаемым смыслом, одним знакомым словом из десятка — адское мучение. Будто постоянно налетаешь всем телом на бетонную стену, и бессильное желание пробиться сквозь нее мучительно ломает всего тебя. Попытка вытянуть хоть какие-то сведения из тупого ен-чуна висела в памяти досадным утомительным грузом, а тут еще самый близкий человек на свете говорит что-то непонятное. Но Ари не человек…

Ари — не человек. Эта мысль застревала в голове, резала слух своей чудовищностью. Я обнимал теплое тело, чуть не дрожа от восторга прикосновения, а холодный ум тупо долбил в голове: «Это — не человек. Это нечто другое. Совсем, совсем другое…» Я сморщился как от боли.

— Гри-и-ша? — Ари почувствовала мое состояние, повернулась. Я ощутил волну тепла, хлынувшую на меня. — Что?

— Ничего. — Я через силу улыбнулся. — Все хорошо.

— Ты плохо, я чувствую тяжело…

— Не волнуйся, все нормально. — Я не хотел грузить ее своими страшными мыслями. — Все хорошо. Тут просто… Просто я с ен-чуном этим говорил, хотел что-нибудь разузнать. Но он ничего не знает. Они словно вй Средневековье живут. — Я помолчал. — По большому счету тут и есть Средневековье. Уж не знаю, откуда они космические корабли взяли, но во всем остальном тут дыра дырой. Никто ничего не знает. Даже капитаны кораблей знают только порт отбытия да порт прибытия. Словно у них мозги обрезанные: знаю то, что вижу, а больше и нет ничего. Ума не приложу, куда мы можем податься…

Больной вдруг дернулся под покрывалом. Я отпрянул, так как сидел, чуть не касаясь его. Неведомое тело вспучилось дугой, заскрипело мучительным напряжением. Ари метнулась к нему. Я отвернулся, не в силах смотреть, как она прикасается к этому куску темной чужой плоти, что-то давит, что-то делает.

Но все быстро закончилось. Существо замерло, Ари отвела руки.

— Хорошо. — Ари обратилась к двум ен-чунам поодаль: — Ему лучше. Я могу сделать только это.

Они приблизились. Два маленьких размытых китайца. Как близнецы.

— Саниба-ра спасибо! Идт-ста жить, хорошо! Сани-ба-ра всегда уважать!

— Идем! — Я потянул Ари за руку. — Мне невыносимо здесь.

Китайцы засуетились.

— Саниба-ра всегда уважать! — Один протянул большой темный предмет. — Саниба-ра взять спасибо!

— Что это? — спросил я. — Подожди-ка… Черт, сало!

— Надо взять. — Ари поклонилась китайцам. -

Спасибо.

— Сало! Меня тошнит от него… Какого черта! Эй, слушайте! — Я показал на огонь. — Такую штуку хочу! Сало ешьте сами, сало полезное, вкусное! Огонь хочу!

А китайцы даже обрадовались. Шмат сала тут же исчез. Один из них отошел в дальний угол и вернулся, протягивая мне что-то. Из размытости, режущей глаза, проступили пальцы, ладонь. Прищурившись, я разглядел темный кусочек в руке ен-чуна. На ощупь он оказался как пластилин, мягкий, чуть масляный.

— Что делать-то? — спросил я.

— Сжать! — ответил китаец, и тут же у меня в руке вспыхнул свет.

— Клево! — Я обалдел. Пластилин горел неярким огнем, слепящий ореол окутывал его поверхность. — А выключить? — Но я сам догадался, размял кусок пальцами, и он мягко погас. — Шикарно! — Ну, теперь у нас с Ари дома будет люстра.

— Он как, на батарейках? Или от трения? — спросил я ен-чунов. Они непонимающе молчали. — Ладно, — махнул я рукой. — Забудьте. Потом, если что, зайду к вам, отремонтируете. Спасибо огромное! Видала? — обратился я к Ари. — Вот это вещь!

— Ты ребенок, зачем огонь? Я хорошо вижу.

— Ты видишь, а я — не вижу. Мы вечно в темноте, как кроты, сидим. А сейчас люстру повесим, можем даже новогоднюю гирлянду сделать: нашинкуем эту фиговину и развесим на нитке. Ого!

Ари сморщилась, глаза ее сузились. Смеется, что ли? Я никак не мог научиться различать ее мимику. Правда, чувствовал, что настроение у нее сейчас хорошее.

— Ладно, идем! Надо еще выспаться до завтра. — Мы затолкались ко входу.

Дождь по- прежнему строчил мелкими стежками. Кисель тумана покрывал низкие строения почти с головой. Стоя на высокой веранде, нисколько не хотелос спускаться в мокрую темноту улиц.

— Мин-са домой проводить! — Один из близнецов показал на нашего проводника. Тот ждал у лестнице вниз.

— Угу, — пробормотал я, поеживаясь. — Сейча пойдем…

Шумели капли, с навеса текли струйки воды. Сквозило сыростью. Оттягивая момент окунания в промозглую ванну непогоды, я спросил близнецов:

— Слушайте, а может, вы знаете, куда отсюда податься, а? А то здесь не больно весело: океан у вас наклонный, неправильный, дыры в космос непонятные. Да и сало здешнее не слишком хорошо, я знаю места, где его лучше делают… А? Где тут ближайший порт международный? Не в курсе?

— О чем говоришь? — спросил один из ен-чунов. — Что хочешь?

— Места хочу, где людей много. Много людей разных. Чтобы из разных миров люди были. С разных планет. Где у вас международные порты? Как я понял, здесь у вас какой-то местный порт, локальный. Мне нужно место, где бы со всего космоса корабли встречались.

— Это место правильно! — ответил китаец. — Одно место, отсюда ушел — сюда пришел…

— Дьявол вас разбери! — пробормотал я.

— …Куда хочешь? — продолжал ен-чун. — Можешь уйти. Сюда вернешься потом.

— Да не хочу я возвращаться, что пристали? Если в ничего, кроме этого места, не знаете, то это не означает, что других мест нет. Неужели не понятно?

— Боги знают, — промолвил близнец. — Ен-чун знает только то, что есть. Мир есть, ничего другого — нет. Не знаем, что ты хочешь. Ты уйдешь — вернешься, зачем уходить?

— Да чтоб вас больше не видеть, — тихо сказал я и взял Ари за руку. — Идем!

— Подожди! — остановил меня второй из близнецов. — Т-ли в городе, можешь его спросить.

— Т-ли? — удивился вдруг проводник. — Давно? не слышал. — Давно, — ответил ему близнец. — С сезона больших отвалов. — Спроси Т-ли, Беспокойный, возможно, Т-ли знает, — посоветовал мне и проводник. — Это я, что ли, беспокойный? — не понял я. — Сами вы беспокойные! С вами понервничаешь, еще как… Что за Т-ли? Рыбак, что ли? — Бог. Он тебе отвечать точно. — Кто? — переспросил я. — Бог, — ответил китаец. — Сходи к нему, боги знают. — То есть как бог? В каком смысле? — Что хочешь? — Ен-чун снова не понял меня. — Ты говоришь, Т-ли — бог. Это что значит? — Т-ли — бог. Он ответит. Это и значит. — Вы тоже больные, что ли? — удивился я. — Может, вас тоже лечить надо? — Гри-и-ша. — Ари прокралась мне в сердце. Китайцы сразу забыли про меня и обратились к ней: — Саниба-ра! Беспокойный к Т-ли сходить, мы не помогать ему. — Сами вы… — буркнул я, но Ари остановила меня. — Мы хотим увидеть Т-ли, — сказала она. — Где его найти? — Здесь, — ответил ен-чун. — Мин-са, — обратился близнец к проводнику, — проводи Саниба-ра. Т-ли в Предгороде. Ари обернулась ко мне. — Мы идем? — Да, — отрезал я. В эту ночь выспаться не суждено. С близнецами я даже прощаться не стал. Надводный город терялся во мгле. С портового причала окраины не просматривались, дальние окрестности тонули в дымке. Сейчас же мы очутились прямо там, и это место очень походило на ад. Океан здесь был черный, как тушь. Матовые волны навевали ужас. Отсветы неба доходили досюда, но тонули в сплошной стене мрака, поглощавшей мир в этой части пространства. Еще одна «милая» особенность здешней страны! Сзади — стена вздыбившегося океана, спереди — дыра в космос, где обрывается вода. А справа оказался мрак! Просто мрак, беспросветный и безликий. Что там было и было ли вообще что-нибудь? Последние строения города с трудом выскальзывали из липкой темноты, съедались пучиной мрака, а дальше — бездна. Хорошо еще, что дом Т-ли был не на самом краю. Я думаю, мне бы не хватило смелости вступить на последний причал. Неимеющая границ бездна раздавливала даже в отдалении.

Мы с Ари шли вплотную за Мин-са. Потеряйся здесь — и конец. Ужас перед «концом света», каким казалась эта пропасть черноты, давил на мозг, и от паники меня удерживала только близость Ари.

Плохо соображая, где мы и что происходит, я покорно брел за проводником, упорно смотрел под ноги и концентрировался на каждом шаге. Дождя здесь не было, он будто растворился в черноте, но сырая мгла точно так же висела между стенами и балками. Насквозь мокрая одежда гадко облегала тело, обжигала холодными прикосновениями.

Дом, где обитал бог, оказался одной из лачуг, слепленных в бесконечном лабиринте. Мин-са довел нас до нее и лишь промолвил: «Здесь». Входить внутрь он явно не желал. Мне же было все равно. Коли бог живет в такой лачуге, то вряд его фамилия Громовержец, и заходить к нему можно запросто.

В темноте я нащупал неровную стену, чуть дальше рука провалилась в закрывающий вход сырой полог. Пригнув голову, я зашел внутрь, Ари вслед за мной.

На секунду мне показалось, что я вернулся на Землю. Секунда прошла, вместе с ней и обман, но то первое впечатление запомнилось навсегда.

Теплый желтый свет озарял небольшую комнатку, разделенную тонкой полупрозрачной ширмой. Было тихо, ночной невидимый шум остался снаружи. У входа, в левом углу, громоздились оранжевые студенистые цилиндры, сваленные кучей. Справа на стене висела большая штука, напоминающая оберег, — сложное переплетение тонких палочек, образующих паутинистую картину из пересекающихся кругов. Однако самым необычным было не это. Дальше за ширмой, где и находилась, собственно, жилая часть помещения, у стены виднелись две покосившиеся стопки книг. Именно их вид вырвал из подсознания образ Земли, воспоминание о родном доме. Это были именно книги, ошибиться я не мог. Увесистые томики, старые издания: темные неровные листы казались толстыми, углы сношены. Сердце стукнуло раз, другой… Но надежда встретить здесь кого-то с Земли умерла почти сразу… Наткнись я здесь на парочку детективов — тогда да, можно было начинать вопить от радости. Но две стопки старинных книг никто из землян в космос не брал однозначно. И, значит, не стоило травить душу… Но все-таки книги! И пусть тут же валялись странные цилиндры, пусть снаружи остался непонятливый ен-чун со сбившейся резкостью облика. Если в мире делают книги, то от мира можно добиться понимания.

К нам никто не вышел, из-за ширмы не доносилось ни звука.

— На всякий случай всем здрасте, — неуверенно промолвил я.

Переглянувшись, мы с Ари осторожно прошли вперед.

Богов оказалось целых два. Один, закинув руки за голову, валялся на груде хлама, покрывающей чистый пол комнатки. Второй сидел прямо на полу и возился с Длинной черной трубой-палкой. О двух богах ен-чун не предупреждал.

Они походили на монахов: коричневые широкие балахоны производили стандартное впечатление. Два монаха в заброшенной хижине. Но стоило лежащему на кровати повернуть голову — и я замер, затаив дыхание.

Из- под нависающего капюшона вперилась в меня безликая выпуклая маска. Маска расплывалась сетью неровных колец и походила на срез дерева, уходящий вниз под складки рясы. Ни вырезов для глаз, ничего.

Сидящий на полу тоже поднял голову, — и я шагнул назад, оттолкнув Ари. Вторая точно такая же деревянная морда уставилась на меня. Их одинаковость пугала. Еще больше пугало их безмолвие.

Они не издали ни звука. Желтые безглазые деревяшки пялились на меня, полускрытые тенью капюшонов.

Сердце тяжело ударило в ребра, я с трудом подавил желание немедленно удрать отсюда подобру-поздорову. Выдерживать «взгляд» древоликих дальше стало невозможно.

— Мне нужен Т-ли. — Я громко сглотнул.

Сидящий на полу опустил голову и снова стал возиться с черной трубкой. Она вдруг вздыбилась в его руках, расщепившись на туманный сноп тончайших стержней, — и тут же схлопнулась обратно. Древоликий издал неясный звук.

Не подав виду, что удивлен таким фокусом, я повернулся к лежащему монаху. Похоже, Т-ли — это все-так он.

— Мы… — Я прокашлялся. — Нам посоветовали вам обратиться. У нас пара вопросов… Простите, если мы помешали. — Я вдруг подумал, что мы и вправд вломились незваными ночью. — Мы можем и завтр прийти. Днем. Или вечером. Просто…

— Не надо днем. — Древоликий не спеша поднял с и сел. Именно не спеша. Дернись он хоть чуть порезче, и я бы дернулся назад, к выходу. В то же время движения его не были нарочно затянуты, не изображали де-ланую лень и спокойствие. Роста он, как и напарник, был небольшого, пониже меня, хотя и заметно выше ен-чунов.

Ари взяла меня за руку. Я повернулся к ней и тихо спросил:

— Остаемся?

— Да, — прошептала она.

Потоптавшись, подождав, не скажут ли боги еще что-нибудь, я решил уточнить на всякий случай:

— Вы Т-ли? — спросил я.

— Мы не сможем вам помочь, — заявил второй древоликий, с палкой.

Вот как! Мы даже еще вопросов не задали. А у парня уже и ответ есть. Но я и глазом не моргнул. Эти существа вызывали во мне непонятное напряжение. Будто я встретился с президентом за чашкой чая. Вроде и ситуация простая, да и поговорить найдется о чем, но мозг усиленно работает и контролируешь себя по максимуму.

— Тогда хоть расскажите, в чем загвоздка, — ответил я осторожно.

— Нет загвоздок. — Древоликий на груде хлама проговорил слово чуть более растянуто, чем остальные. — Все, что вам говорили, — правда.

— В таком случае мне любопытны нюансы, — тихо сказал я после секундной паузы. За эту секунду я вспомнил бредни ен-чунов, понял, что древоликий их знает. Но раз так, и он такой умный, то и знать должен намного больше.

— С удовольствием. Только подскажите, с чего начать. Нюансов слишком много.

Вот сволочь! Все это походило на игру: кто тут самый умный. Будь я дома, выспавшийся, сыграл бы в такую игру с удовольствием. Но сейчас мне было не до игр. Поскольку лучший способ борьбы с тайнами — искренность, к ней я и прибегнул. С ходу, не отвлекаясь на предисловия и объяснения, я выложил нашу с Ари историю.

Рассказал про Землю, скупо. Есть-де планета, там я Жил. Потом про войну. Поехали-де на войну, большая битва была. Потом взрыв случился, куда-то забросило нас. Где мы сейчас — не знаем, хотим в родные края вернуться.

После рассказа воцарилась долгая пауза. Второй древоликий продолжал возиться с трубой, Т-ли молчал. Я начал нервничать, когда он наконец заговорил.

— Я не могу помочь, — сказал он. — Это замкнуты мир, и отсюда нельзя выбраться. Я сам не могу. «И пришел Эй-сан, — звук голоса изменился, зазвучал широкш и ярко, — и собрал всех богов. Пустынен мир, сказал он, и нет покоя обитателям его. В бесплодных мукам проходит жизнь и исчезает потухшей искрой. И по! строили боги тысячу башен, и открыли дорогу из начали в конец. Всплыла из бездны Черута-ра, и три Сохаба-рш подняли из океана Землю. Заполнился мир, заполнились дороги, и родилась новая жизнь, и возвращается! она туда, откуда пришла…» — Он остановился.

— А старая жизнь куда делась? — спросил я, воспользовавшись моментом. Вопросов у меня накопилось вагон с тележкой, и хранить их я не собирался.

— Кто-то умер, — встрял в разговор сидящий на полу, — большинство, конечно, помешались. Тогда многие с ума сошли. Из-за этого и путаницы много…

Только сейчас я вдруг обратил внимание, как хорошо они говорят. По сравнению с косноязыкими ен-нами их речь лилась плавно и спокойно, я чувствовал себя так, будто разговариваю по-русски.

— А вы тоже бог? — спросил я второго. — Вы что родственники Эй-сана?

Они переглянулись. Похоже, они видят через маски Вот только мне ничего не разглядеть. Что они скрывается за ними? Уродство? Эмоции?

Второй поднялся. Сразу стало ясно, что труба — это какое-то оружие. Но применять его древоликий не собирался. Он просто вышел, ничего не сказав. Балахо прошуршал складками, тихие шаги растворились в удалении. Мы остались наедине с Т-ли.

— Великолепно! — промолвил Т-ли. — И-са в ярости! Пожалуй, сегодняшний день станет хорошей меткой.

— Его зовут И-са? — уточнил я. — Так что же, он не бог? А вы?

— Нет, я тоже не родственник Эй-сана, — произнес он. Я подождал продолжения, но Т-ли молчал. Похоже, опять пришла моя очередь делиться информацией. Решив потянуть время, я не спеша уселся на пол. Ари опустилась вслед за мной.

О чем ему рассказать? О Земле? Но будет ли ему интересно? И я не знаю, кто он. Еще окажется типом наподобие А-рэя, начнет эксперименты ставить. Нет, про Землю не стоит. С другой стороны, я наконец-то встретил нормального собеседника. Он разговаривал, а не лепил из слов корявые башни. И — слава богу! — его облик не менялся с каждой секундой, не расплывался, не вызывал ряби в глазах и боли в голове. От этого он казался мне чуть не родным. Правда, сильно напрягало то, что я не вижу его лица. Но я просто не мог уйти отсюда, не поговорив. Что ему рассказать? Вот разве…

— Тысяча башен, что это? — спросил я. — Мы тут видели одну по пути, не из тех ли? Высоченная такая! Еще поле там есть, хлеб растет. — Я взял Ари за руку, зная, что опять напоминаю ей о страшном кладбище животных. Но она успокоила меня движением пальчиков.

— Нет, тех башен не сохранилось, так что… — он сделал паузу в сотую секунды, — …видели вы что-то другое. Да и башен не тысяча было. Некоторые говорят, что всего лишь сто. Правды никто не знает, разумеется. Расскажи историю — и через десяток рассказчиков от нее не останется и буквы оригинала. Время уничтожает правду вместе с твоей памятью, заживо. Остается только благодарить его за помощь. Память иногда начинает весить чересчур много. Даже в силах раздавить в прах. Был ли Эй-сан? Или не был? И как его звали? А может, так и звали? — Он вдруг засмеялся: будто просыпалась тысяча деревянных шаров и раскатилась в разные стороны. За безликой маской скрывался живой и очень своеобразный человек… нет, не человек… существо.

Неразличимая пауза, ненароком проскользнувшая в его речи, значила для меня больше, чем смех. Боги не ошибаются, а это была ошибка. Случайная. Именно из-за этого такая короткая и именно поэтому такая важная.

Что- то зацепило его. Уводя разговор в сторону, он подчеркнул свою заинтересованность… А сдам-ка я I А-рэя, заодно замаскируюсь…

И я рассказал про А-рэя, постарался его описать упомянул про его расчеты полезности людей. Приплел тут же и истантов, беды не будет. Спросил, видал ли Т-таких.

— Любопытно, — заметил древоликий. — У меня нашлась бы пара вопросов для такого… феномена. нет… У нас такого нет. И поющих нет. Мир замкнут| следовательно, ограничен. Дороги идут по кругу, а путь в глубину — это только путь в глубину. Глубина бесконечна, но постижение сути отнюдь не одно и то же, что познание нового.

— Никто и никогда не выбирался отсюда? — спросил я.

— Нет! — Ответ прозвучал четко и однозначно. Что-то нахлынуло на меня. Я оглянулся на Ари. И сразу смог понять ее состояние. Голова закружилась разлитой в озерах глаз нескончаемой печали. Теплая ладошка легла мне на щеку. «Мы не вернемся», — прочитал я в ее взгляде.

— Как больно, — удивленно проговорила она. Взял ее руку, я прижал ладонь к губам. Ари ткнулась мне плечо. Боже мой… На несколько минут я утратил способность думать и говорить, захлебнулся в волнах гор чего моря, затопившего меня по самую макушку. Ари словно расплавилась во мне, растворилась, как металл домне. Я не сразу смог прийти в себя и осознать, где я где она.

Древоликий не мешал нам и спокойно сидел подаль.

Ари отступила неспешно, оставляя отголоски чувств и переживаний. Вернулась возможность видеть и понимать, осознавать себя. «А что я? — возникла мысль. — Почему я не плачу, не кричу от боли? Ведь я только что узнал, что никогда не вернусь на Землю…»

— Не стоит переживать, — промолвил Т-ли. — И не стоит думать, что здесь тюрьма. Вы не вернетесь в ваш мир, но вряд ли вам хватит тысячи жизней, чтобы полностью узнать этот.

— Как же мы оказались здесь? — спросил я. — Путь сюда есть, а обратно нет?

— Да!

— А если устроить такой же взрыв, какой закинул нас к вам?'

— Я не знаю устройств, способных совершить такое.

Что мне остается? Что еще я в силах сделать? Получен ответ на самый важный вопрос. Есть ли смысл в остальных? Играть в загадки больше не имело смысла. Но только при условии, что древоликий сказал правду. Как же мне это узнать?

— Кто вы? — спросил я, глядя в упор на маску. Безликая поверхность долго не отвечала.

— Бесконечность назад, в старом мире жил народ ч-ра, — наконец промолвил Т-ли. — В те времена космос был снаружи, а не внутри. Один ч-ра придумал соединить части мира в одном месте. Очень умный ч-ра. Тысячи узлов окружили мир и связали концы дорог в один узел. И все, что окружало нйс, стало внутри. А все, кто был внутри в тот миг, не знают смерти с тех пор.

Ари вздрогнула.

— Очень умный ч-ра — это Эй-сан? — спросил я. Древоликий не ответил.

— А вы — бессмертные? И-са тоже? — Т-ли снова промолчал. Собственно, вопросы не требовали ответов.

Что ж, Ньютон и Эйнштейн могли теперь облегченно вздохнуть и начать придумывать новые формулы в попытках объяснить произошедшее здесь. Я в физике не силен, но объяснения Т-ли мне хватило. Пространство завернули, как кусок теста, в самого себя. Отсюда Все здешние безумства, когда одна реальность накладывается на другую. Океан встает на дыбы, потом обрывается дырой в космос, а с одного конца граничит вообще непонятно с чем, может, с настоящей черной дырой. Но катись к чертям это объяснение, если отсюда нет выхода!

— Где Эй-сан? — спросил я. Т-ли захохотал.

— Как найдешь его, скажи мне, — проговорил сквозь смех, — к нему у меня тоже есть пара вопрос

— Какого черта? За время своего бессмертия ты не смог найти выход? — разозлился я.

— И не только я, — спокойно заметил Т-ли. — Я, впрочем, и не искал особо…

И верно. Их же миллиарды бессмертных оказал после эксперимента. Ну ладно, часть с ума сошла от ремен. Но остальные? Ведь многие должны были искать выход. А выхода нет. Значит… конец? А может, никто не искал? Стали бессмертными, под рукой — сотни переплетенных между собой миров. Живи! Путешествуй Какое дело до выхода? Да и поначалу не знал никто, ведь потом узнали, поняли, осознали. И что же? Н не попытался развернуть мир обратно? Или же прошедшая катастрофа была необратимой? Или все о вкусив вечной жизни, плевать хотели на что-либо еще?

Т- ли сидел, как Будда, невозмутимый и спокойный.

Был ли смысл спрашивать что-то еще? Наверняка Т-ли знал тысячи историй, но если среди них не находилось истории про выход отсюда, интерес в них не большой. Они не стоят и минуты моего сна. Я вдруг по чувствовал, как поздно сейчас. Скоро утро, и я чертовски хотел спать.

«Боги знают»! Надо же, мне эту фразу говор много раз, я всегда воспринимал ее как присказку, имеющую смысла. А оказалось, все отсылали меня к н стоящим богам — тем, кто присутствовал при коллапсе мира. Правда, богами они выглядели только в глазах последующих поколений: бессмертие — сильный аргумент в таких вопросах. Для меня же их бессмертие не значил ничего…

И тут меня словно ударило!

Что может волновать бессмертного? Бесконечн жизнь дала ему шанс испробовать все, бесконечн жизнь дала ему возможность испробовать любое удовольствие по многу раз. Но даже изысканное блюд приедается. Что же может волновать бессмертного? Да только одно — само бессмертие. Именно оно и есть предмет его единственной заботы. Потому что без него он потеряет все.

И вечная жизнь, и закрытость мира созданы в один миг, в одно мгновение. Что же ты так взволновался при упоминании о башнях, чертов масочник?

Вдруг заговорила Ари.

— Кто сделал мертвую планету? — спросила она маску.,

— Планету? — переспросил Т-ли.

— Место, где создали искусственное поле и убили все живое. Там выращивают зерно для браги.

Т- ли помолчал.

— Брагу делал один гил, как я помню, — задумчиво сказал он. — Но это было давно, да и не здесь. И не убивал он никого… Здесь я вообще не видел браги.

— Недавно ее привезли сюда, с десяток цистерн, — сказал я. — Но человек, доставивший их, не в курсе, откуда она.

— Тогда я не знаю, о чем вы.

— Вы должны знать! — вдруг вымолвила Ари. — Я чувствую, ваша душа бывала там же, где душа создателя башни.

— Я всего лишь бог, — ответил Т-ли, — и не могу знать абсолютно все. Что за создатель? Где ты видела его душу? При чем здесь я?

Самого себя не обмани, бог!

— На той планете сделали искусственный парк, — присоединился я к Ари. — Всех животных ликвидировали — скинули в кучу, лишив возможности двигаться. Они тоже бессмертные, да только все уже сумасшедшие…

— Животные не могут быть бессмертными, — возразил Т-ли. — Они не в силах изменить судьбу и просто погибают. Только ч-ра бессмертны.

— Их лишили возможности умереть! — крикнула АРи. — Смерти нет в том месте!

— …Сделали парк, построили башню, — продолжил я, решив зацепить его на крючок, — засадили поле, ли доберешься до вершины башни, то получаешь возможность управлять тем миром. Я замесил там цел море пойла…

— Ты поднимался на башню? — быстро спрос Т-ли.

— Да, я был там. — Черт! Как мне не хватало его глаз! По ним я бы давно определил все его тайные мы ли и планы. — Она как-то влияет на человека, я не знаю как, — добавил я, изображая неуверенность.

Тут раздались шаги. Из-за ширмы показалась тем ная фигура И-са. Его коричневая ряса блестела влагой В одной руке он держал трубу, а второй волочил за хвост длинное черное существо, лоснящееся матовыми разводами. Труба полетела в дальний угол, а добыча тяжелым ударом смачно плюхнулась об пол. Хотел бы я знать как он ее поймал. Неужели нырял в этот черный океан. Склизкое тело морского создания пустило зеленоватую лужу.

— Послушай, — кратко бросил Т-ли собрату, приглашая поучаствовать в разговоре. Но разговора не получилось.

Ари вдруг резко поднялась. В испуге я встал следом не понимая, что она хочет сделать.

— Темные души, я знаю оставивших смерть в мучениях! — крикнула она монахам. Безликие маски взирали на нее бесстрастно и равнодушно. — Ваши желания сгнили навсегда! Боль потерять такую глубину! — Я боялся прикоснуться к ней, такая от нее шла волна ненависти. Глаза сжигали бессмертных вместе с их убоги жилищем. — Ваши души утонут в беспамятстве, страх поглотит жизнь, я узнаю!

И- са повернулся к Т-ли, не понимая.

— Она говорит, что встречала такую же душу, как у нас, — пояснил Т-ли. — И ей это не по вкусу. Но это неважно, тут…

— Душу? — переспросил И-са. — Ты обращаешься с душами? — Он резко повернулся к Ари и, мне показалось, двинулся к ней. Напрягшись, я дернулся вперед.

Аююлла дэрра! — прошипела Ари.

— Я забираю девчонку! — оповестил И-са. Не знаю, кому он это сказал: мне или Т-ли. Впрочем, и неважно. Сейчас он на самом деле шагнул к Ари. Я рванулся наперерез.

Темная фигура И-са внезапно выросла прямо перед моим лицом, так быстро, что прервалось дыхание и тело отпрянуло.

— Нет!.. — не успел крикнуть Т-ли и даже поднят руку, когда что-то сломало мне грудь и пробило позвоночник. Я медленно сшиб ширму и стал падать на спину. С Ари случилось что-то непонятное, а Т-ли смотрел на меня с нескрываемым удивлением, заметным, несмотря на маску. Это было последнее, что я помнил в жизни. Пол встал вертикально, и все закончилось…

 

5

— Вы не хрена не понимаете! Что вы можете понять?! Вы тут сидите, жрете водку, но все это полная хрень! Вы понимаете, что это полная хрень? Вы ни хрена не понимаете! — Дэн тыкал одноразовой желтой вилкой в сидящих на полу Андрюху и Костика, в Маринку, развалившуюся наискосок на диване, но на него никто не обращал внимания. Олька, сидящая рядом, попыталась его утихомирить, тихо прошептала:

— Ну что ты! Денис, ну хватит!

Дэн Ольку не слышал, разочарованно мотал головой и искал блуждающим взглядом по столу: что бы подцепить на закуску?

— Никакая это не война, это фарс! — заявил Костик. — Я вообще ничего не видел! Мы все это время торчали в каком-то богом забытом захолустье, подметали и строевой занимались. Спасибо, убил несколько месяцев! — Он сидел на полу и доедал пакетик фисташек. — Ерунда все это… — пробормотал он.

— А мы дом построили, — сказал Андрюха. — Стройбат — это сила!

— Пока ты подметал, другие погибали! — пробурчал Серега, насупившись. — Мы что тут, сказки вам рассказываем?

— Вас тоже обмануть могли! — пояснила Марина квартире у которой все и собрались. — Сейчас та путаница везде! Я в Интернете читала, столько пишут Столько людей погибло, а никто же ничего не видел, все пишут, что это обман был. И вообще, это американцы могли придумать, чтобы всех нас убить. Вот!

Сосредоточенно выслушав ее, Дэн сморщился! разочарованно махнул рукой.

— Дураки вы все! Интернет! — Когда он напивал» голос у него становился громким, мощным. — Вы ни фига не понимаете! — Пьяная рука пролетела над столиком и опрокинула пустую рюмку. — Санча, скажи им Скажи! Ведь мы же такое видели!

Санча тыкал кнопки на пульте, насилуя телевизор

— Да что говорить? — бросил он, не отрываясь сменяющих друг друга каналов, не глядя на остальных. — Все уже по три раза рассказали. Никто нас обманывал, никто ничего не путал. Проблема толь одна: война закончилась. Все! Побывали в космосе свое дело сделали, живем дальше. Не будет вам боль космоса! Вы что хотели? Думали, сейчас межгалактические перелеты начнутся? Космодромы построят на Земле, инопланетяне станут прилетать, можно будет на экскурсии на другие планеты ездить… Как же! Фиг вам Все! Война закончилась, и теперь будем жить по-старому, будто и не было ничего… — Он щурился, глядя в экран, будто не видел его, — если, конечно, получится…

— Ну да, — подхватила Маринка, — мне это и обидно! Почему остальных в космос не свозили? Ведь все ж хотели бы слетать. Мы тут сидим, а ведь нам тоже хочется! Я бы тоже хотела пофоткаться на разных планетах. В интернете столько фоток появилось! Так классно! Все фоткались, а мы тут сиди! Ну скажите, что нечестно!

— Да нечего там делать, в космосе, — пробормот Серега. — Ну что там хорошего? Планеты, звезды… Люди-то такие же остались! Ну видел я другие планеты, на истребителе полетал, да что? Мир остается таким же, если кругом такие же люди. Ничего я не почувствовал.

— Истребитель! — протянул обиженно Костик. — Три месяца асфальт подметали…

— Задолбал ты со своим асфальтом! — толкнул его Андрюха. — Сам виноват, что негодным оказался. Что теперь! Не всем же спецназовцами быть! Я вот тоже не летал, не ною.

— Погибших много, — вдруг сказал Санча. — В этом все дело. Не думали наши, что столько людей погибнет. Понадеялись на иносов… Черт! — Он повернулся от телека к приятелям. — Ну как тут было не понадеяться! Да, решили поверить инопланетянам, пошли ва-банк. Оказалось, что правильно сделали, абсолютно правильно. Мы же планету спасли, вы понимаете? Россия планету спасла, нас же больше всех было. — Санча тупо поглядел на пиво, стоящее рядом с ним. — Но кто же знал, что такие потери будут. Это же инопланетяне! У них же такой уровень прогресса! Они обеспечат, помогут, проконтролируют… А оказалось…

— Не стоило и ввязываться, — сказал Костик. — Какие из нас космолетчики, только и умеем, что возле своей планеты круги нарезать, а тут вон! Спасай галактику!

— Да я же говорю, что спасли! — повторил Санча. — Если бы не мы…

— Почему тогда никто не говорит об этом? — спросил Костик. — Где торжественный парад, где речь президента, где слава победителям? Ничего же нет! Ну вернулись вы, поезд с оркестром встретили, воздушные шарики позапускали. Где остальное? Ведь никто же ничего не знает!

— Да я же говорю тебе, дубина, объясняю! — Санча отхлебнул из бутылки. — Жертв оказалось слишком много! Никто не готов был к такому. Будут тебе и концерты и парады, помяни мое слово. Сейчас не об этом Думают. Сейчас думают, как народу объяснить. Одно Дело, когда границы свои защищаешь, тут все ясно. Совсем другое дело — когда в чужую страну воевать отправляешься. Тут уже не все поймут. А мы же вообще черт знает где воевали! Там Землей и не пахнет! Где Россия? Там голый космос, ни границ, ни хрена. Что там защищать? Кого? Земля в миллионах километров Вот над этим сейчас и думают. И помяните мое слово со дня на день такое начнется! Так мозги прокомпостируют, что вы с пеной у рта будете эту войну восхваливать. Помяните мое слово! И это будет правильно, не дума те! Это будет абсолютно правильно! — Санча отстав пустую бутылку и снова повернулся к телевизору.

— Ну если все покажут, тогда хорошо, — заметила' Маринка. — А то никто ничего не говорит, даже не знаешь, как это было.

— Да десять раз уже рассказали! — сказал Серега. — . Мне надоело даже рассказывать. Родителям рассказал, подружке рассказал, вам несколько раз. Чувствую, тошнить начнет. И я не понимаю, что там необычного. На Земле, по-моему, интереснее. И уж точно лучше. Потому что там война, а здесь мир. Я бы предпочел как раньше работать, а истребитель хорошо бы совсем не знать, потому что… — он сбился — …потому что лучше без войны.

Услышав про истребитель, Дэн выполз из-за стола, не обращая внимания на пытавшуюся удержать его Ольку, и добрался до кресла, где сидел Серега. Плюхнулся на подлокотник. Серега еле успел убрать руку с бутылкой, а Дэн уже обнял его за плечо.

— Серега! — тормошил он его. — Серега! Ты…Ты — молодец! Вот Серега — понимает! — обратился он к остальным. — Истребитель! Мы истребители! — крикнул он так, что даже Санча, сидевший в другом конце комнаты, сморщился. — Ни фига вы не понимаете! Серега, скажи! Ведь это было… Это было просто охрененно! Такие птички! Подумать не успеешь — она уже делает то, что нужно. На них же любоваться можно! Вы бы видели! Красавцы! Летишь — а кругом эти сволочи красные, со всех сторон! — Дэн словно протрезвел, глаза стали ясными, вспыхнули огнем. — Подлетаешь, одна сотая секунды, вторая — сброс! снаряд ушел! — газу! А впереди целый хаос! Сзади как вдарит! Готова, сволочь! И сразу россыпью — один снаряд, второй, пауза одна тысячная — третий и еще, еще! Один мимо, черт! Сбоку еще пара! Кэссы хороши были! Боже, как они сновали между ними! У них реакция лучше нашей, кораблики поменьше, — я еле влез тогда в такой, — носились, как мухи! Отчаянные парни…

— Это собачки те? — спросила Маринка.

Дэн тупо молчал с полминуты, шевеля губами, ка-| кие-то слова застряли у него во рту.

— Марин, ну какие собачки? — наконец выплюнул он. Махнул безнадежно рукой. — Это же настоящие парни! Я же говорю, отчаянно они дрались. И погибло их столько… Они же нас спасать прилетели! Нашу станцию. Когда красные уроды к нам ломанулись всей массой. А мы… Мы их предать хотели… И Гришка… — Он оборвался, будто захлебнувшись.

— Денис! — прошептала Олька. Маринка испуганно оглядела остальных. Все молчали, смотрели на Дэна. Лишь Санча, как зомби, пялился в мерцающий экран телевизора, и было непонятно, слышит он или нет.

— А Гришка спас всех, — вдруг прошептал Дэн. Прокашлялся. — Он спас всех. И он вообще… — Дэн водил глазами от одного к другому. — Я только сейчас понимаю. Если бы не он — все бы по-другому было. Вы понимаете? Он спас кэссов! — Голос вернулся к нему, стал усиливаться. — Спас от этих трубок говорящих. Вы Думаете, истанты о нас беспокоились? В гробу они нас видали, в белых тапочках! Им на всех насрать было. А Гришка спас… Вы не хрена не понимаете! — Он снова резко опьянел. — Гришка настоящий мужик. Он самый последний со станции улетел. Вы понимаете? Самый последний! Там места живого не оставалось, все к чертям рушилось. Там от красных в глазах рябило. Он на последнем корабле полетел! И мы бы… И даже взрыв этот! Вы не можете понять! Взрыв же все повернул! Мертвая зона, ничего не осталось… Нестабильная нейтронная аномалия, — раздался голос Санчи. — Да! — кивнул Дэн. — Аномалия! Сука… — Он зажмурил глаза. — Мы ведь чуть-чуть не успели. Мы почти улетели. И тут как жахнет! И все… — Дэн с шуми втянул воздух. — И главное, все истребители уцелели нас швырнуло, как катапультой, я в блевотине утону. А мы же шли за ним! Мы же ближе были к взрыву! Он же перед нами летел! Нас вперед, а его — назад…

— У него масса корабля больше, поэтому его и притянуло, — снова раздался голос Санчи. — А вас, наоборот, — отшвырнуло.

— А нас отшвырнуло, — повторил, как эхо, Дэн. А его притянуло… И все… А Красные Зед повернули Ушли к Измаилу, куда мы и хотели их послать. И все это Гришка сделал. Потому что без взрыва ничего бы ни помогло. И кэссы спаслись. И мы спаслись. А Гришка погиб…

Маринка вдруг заплакала. Отвернулась, вжалась? спинку дивана и заплакала. Дэн поглядел на нее стеклянными глазами, отыскал на столе непустой стакан и резко вылил в себя его содержимое. Костик и Андрюха встали с пола и тоже налили себе водки. Олька подставила свою рюмку. Только Санча по-прежнему сидел и тупо переключал каналы.

 

6

— Гри-и-ша!.. — отразился эхом голос Ари. И все замерло на несколько лет.

— Гри-и-ша!

И исчезло навсегда.

Что- то было в смерти. После смерти. За смертью. Но не получалось вспомнить. Как сон. Смотришь его, участвуешь, но проснулся — и позади будто стена. Она не пускает назад. Сон рядом, за этой стеной, тело еще живет им. Но попытки вспомнить наталкиваются на преграду. И ощущаешь страшную досаду. Там происходило что-то интересное, важное. Почему? Почему нельзя вспомнить? Ведь это было всего лишь секунду назад

Смерть стояла подобным рубежом — отсекающей границей. Обидно до слез: как же так? Мне надо жить? Зачем? Ведь только что было так прекрасно! Еще мгновение назад ощущалось нечто невероятное. Назад, верните меня назад! Я не хочу оттуда уходить! Но что там было? Что именно? Будто лишили только что врученного подарка — красивой удивительной коробочки, в которой самое-самое нужное, самое невероятное и фантастическое, но что именно — не узнаешь никогда.

Не хотелось жить. В жизни царили холод и мрак. А там, за смертью, только что происходило что-то волшебное. Но меня лишили даже воспоминаний об этом, оставив лишь тоску и обиду.

«Живи!» — приказали мне. И забросили в ледяную кривую комнатку, где мне пришлось выгнуться, согнуться, вывернуть руки и ноги, с силой вдавить голову в плечи, чтобы уместиться. Пронзающий холод растворил в себе без остатка. Я был холодом.

Я — холод. Это была первая моя мысль. Первая мысль только что родившегося существа. Даже не мысль — знание. Думать я еще не научился. Но знать — мог. Я — холод. Этим знанием, кроме которого ничего не было и которое поэтому являлось заменой плоти и крови, я жил так долго, что, казалось, умер еще раз, не вынеся адского, кромешного, уничтожающего и всепоглощающего холода.

И от холода я заплакал. Вопль явившегося на свет Ребенка. Только вместо света — тьма, вместо вопля — мычание, а вместо ребенка — одинокий кусок материи, который почему-то был не мертвым.

Тесная камера пыток, в которую меня запихали, вызывала непримиримое отвращение. Я не хотел и не мог находиться в ней. Отторжение стало второй моей мыслью. Уйти, вылезти, избавиться, разрушить. Разрушить сдавливающие меня стены, распрямиться. И я корчился, напрягался, доводил мысль об отторжении до невиданной силы, потому что ничего другого не ощущал. Весь мир был отторжением, и я — его сутью.

И я прорвался. Темница лопнула, как нарыв, изошла ошметками сковывающих ремней. Существовани сведенное до этого в точку одной-единственной мысли вспыхнуло, мгновенно растеклось бесконечностью. Новое ощущение выражало весь смысл мира: я — есть- Оно было единственным. Не существовало ничего, кроме него. Все мое существо было этим ощущением, вес мир: я — это мир, я — есть.

И вдруг возник вопрос, который все разрушил, где я?… И это была последняя мысль перед тем, как ожил.

Кашель раздирал грудь надсадным спазмом. Словно внутрь меня зашили горсть игл и булавок. Воя сквозь сжатые челюсти, я катался по земле. Руки не слушались, мне хотелось быстрей разодрать ногтями кожу на груди и вырвать из себя тяжелый колющий куль. И хорошо, что не слушались. Я бы непременно так и сделал. Выхаркнуть его не получалось: я вспахал горло, насилуемый кошмарным кашлем, и не мог остановиться. Когда я измучался до изнеможения, когда тело от каждого нового спазма начало взрываться мучительной ударяющей болью, я заорал, не в силах больше этого выносить. Я орал так, как никогда в жизни и как никогда больше не буду. Мне хотелось криком порвать у себя в груди все, что там находилось, и прекратить страдания.

И это сработало. Оглушенный и ослепленный, я вдруг осознал, что помехи в груди больше нет. Я был жив, лежал на чем-то, делал вдох, выдох, еще вдох.

Отупевшая от кашля голова гудела, как набатный колокол. Тело отсутствовало в ощущениях, изможденное кашлем вконец, и я радовался свободе от него хоть на какое-то время.

И минули сотни тысяч лет, прежде чем я снова осознал, что я — это я. Беспамятство могло длиться и секунду, но поскольку следить за временем было некому, то секунда приобретала равнозначность вечности. и лишь когда сознание включилось, начался заложенный в генах «тик-так», не позволяющий забыться, отсчитывающий мгновения жизни, сличая их одно с другим, делая выводы и заполняя голову белым шумом «существования».

«Лежу», — подумал я. Как пенсионер на отдыхе, следующую мысль я родил далеко не сразу. «Лежу», — крутилось в голове, поворачиваясь то одной стороной, то другой. Не хотелось уходить от этой мысли. Торопиться некуда, ничего особо не хочется. Что есть, то есть. Зачем нужно что-то еще, когда и так терпимо. Жив — и ладно. Ничего не болит — замечательно, оставьте в покое, чтоб и дальше не болело. «Лежу».

Вот только руки не двигаются. Я попытался пошевелить руками — не получилось. Но зато не болит ничего. И хорошо.

Что- то прикоснулось к лицу. Непонятное, мягкое. Покряхтев, я сдвинул шестеренки в голове, подумал: «Что-то там есть, к лицу прикоснулось». Эта богатая мысль надолго заняла меня. Залогом безопасности и жизни являлась неспешность и осторожность, и я обдумывал мысль «Что-то там есть…» очень долго и основательно. В итоге решил пощупать, что же там. Несколько неудачных попыток — и вдруг по нервам пришел сигнал, что две мои руки встретились перед лицом. «Ага! — понял я. — Это одна рука к лицу прикоснулась, а вторая рука ее нащупала». Руки казались заполненными ватой, и Двигал ими будто не я, а кто-то другой, дергая за веревочки, неловко перемещая суставы, лишь с двадцатой попытки попадая в нужное место. Я почувствовал, что все тело мое такое — ватное, отстраненное, реагирующее на приказы головы неточно и замедленно.

«А глаза? — вдруг вспыхнула мысль. — Что с моими глазами?!» Я ничего не видел. Заторможенные моргания ощущались, но ничего не меняли. «Почему?» Что-то прикоснулось прямо к выпуклости глаз. «Это я пальцами прикоснулся», — понял я. Глаза находились на месте, но ничего не видели.

Спустя несколько десятков мыслей и сотен хаотичных движений (только в них я мог отслеживать течении времени) я познакомился со своим телом достаточно хорошо, чтобы заставить его передвигаться. И я пополхз. Наверное, я больше походил на гусеницу: извивался подтягивал конечности, выбрасывал их по направлении движения. Ползти было жутко неудобно. Земля проваливалась ямами, торчала вверх мягкими кусками, ни одного сантиметра ровной поверхности. Словно обезумевший экскаватор заходился здесь в жестоком приступе эпилепсии.

Полз я долго. Услышь я вопросы: «зачем?», «куда?» — очень бы удивился. Ответов, естественно, не было. Зачем растет дерево? Оно же не знает. Так и я: ползу потому, что ползлось, о смысле я не задумывался. Зато стал лучше управлять телом. Руки и ноги больше не торчали резиновыми шлангами и могли довольно точно двигаться так, как хотелось.

«Да ведь тебя же убили», — вдруг подумал я и остановился.

Странно. Убили. Думать о себе этим словом непривычно и жутко. Хотя кое-какой опыт у меня был. Ари тоже меня убивала. И взрыв меня убивал. Хотя нет, взрыв мог убить, — не получилось. Вот у Ари получилось. Временная остановка сердца для вручения подарка. Но я тогда не умер до конца, не успел… Зато сейчас успел.

Был мертвый, стал живой. Я абсолютно точно знал, что умирал. Потусторонний мир в воспоминаниях не остался, может, его и не было, но сам факт смерти мой организм знал и помнил абсолютно точно. «Сна я, может, и не запомнил, но то, что спал, — непререкаемо». Как-то так.

М- м, да я ж как Иисус! Гришка воскресе! Безумие…

А не видел я ничего потому, что вокруг тьма кромешная. Даже не знаю, сколько времени потребовалось мне для понимания этого простого факта. Но в какое-то мгновение тело достаточно пришло в себя, стало ясно: глаза есть, и они видят. Только видеть нечего — свет здесь умер по-настоящему, навсегда.

Резиновые пальцы нащупали в кармане сотик. Но сотик тоже умер по-настоящему после путешествия в пивном бочонке. Гадство! Почему, скажите на милость, я получил способность оживать, а в темноте видеть не научился? Второе же намного легче! В чем смысл?

И тут я вспомнил ен-чунов. Свет! У меня был свет!

Комок светящегося пластилина размазался в кармане мягким блином. Непослушными пальцами я отскреб его от ткани. Ну-ка! Сожмем!..

Словно два арматурных стержня вонзились мне в глаза! Я заорал и чуть не выронил из ладони сдавленный кусок, испустивший вокруг себя тусклый ореол свечения. Неяркий свет причинил такую боль, что я почти потерял сознание.

Долго- долго лежал не шевелясь, боясь двинуть даже пальцем перед страхом новой боли. Впрочем, насколько долго, я сказать не мог: время текло скудным прозрачным потоком, то исчезающим, то появляющимся вновь. Боль в глазах длилась мгновение, перед тем как я зажмурился, действительно мгновение. Сколько же длилась последующая неподвижность, определить не представлялось возможным. Отсчет секунд и минут нащупывался в чередовании вздохов и выдохов, но следить за ними не получалось, сознание отвлекалось, — и бездна безвременья накатывала и поглощала ручеек секунд и минут бесследно.

Постепенно боль ушла. Я снова жаждал видеть, где я нахожусь. Сжав в кулаке податливый кусок, я не стал сразу открывать его. Осторожно, по миллиметру сдвигая пальцы, я выпустил наружу ниточку света, протянувшуюся из моей руки в стену тьмы, исчезающую в ней почти сразу. Глаза смотрели, видели, боли больше не было. Как будто зрение прошло инициацию, и теперь, обращенный, я вновь мог воспринимать свет.

Пальцы разошлись, как лепестки цветка, слабый огонек открылся толще мрака. Он выхватил у темноты небольшую полусферу, расчертил широкими мазками теней открывшееся пространство, дрожащее в неверном свете.

Э, да я на кладбище! Матерь божья, еще один могильник…

Земля, на которой я сидел и по которой полз, — трупы. Холм, поднимающийся впереди, — трупы. Ямы, рытвины, борозды — тела, торчащие конечности, головы. Трупы, трупы, трупы…

Никаких эмоций у меня не возникло. Я сам был труп, непонятно только: бывший или еще настоящий. Зрелище царства мертвых вызвало лишь оцепенение. Примостив огонек на «землю», я тупо уставился на свалку из тел. Обступающий со всех сторон мрак не сулил ничего хорошего, и я туда не торопился.

Похоже, бессмертие живых богов сослужило плохую службу обитателям здешнего мира. Для них смерть не несла в себе ничего сакрального. Ей отвели место нужника, куда попадают все простые обитатели, не преисполненные вечного существования. Как часто изобилие ведет к деградации! Изобилие уничтожает понятие ценности. А с дешевой вещью и поступают соответствующе.

Тот, кто устроил кладбище из животных в стерильном мире, тот, кто сваливал тела умерших год за годом, век за веком сюда, — тот человек, или, вернее, существо, презирал свою или чужую смертность. Как только ты умер — ты ничто, отброс. Возможно, именно поэтому ен-чуны так почтительно относились к Ари: она помогала им жить, поправляя их здоровье, удерживала от падения в эту яму.

Наверное, здесь находилось местное кладбище. Язык не поворачивался называть его так. Могильник — вот его название. Кладбище предполагает заботу об умерших. Даже заброшенная и неухоженная могила свидетельствует о том, что был хотя бы факт похорон, когда оставившего мир опускают в землю согласно традициям, а не бросают в общую кучу.

Черт, трупы! Мысль заставила оглянуться. Это же

гниение, мухи, смрад! Тем более в такой планетарной братской могиле. Но здесь ничего такого нет. Неужели здесь тоже стерильно?

Посмотрев вниз, я вгляделся в то, на чем сидел. Переплетение тел, тусклый свет… Под ногой обнаружился ен-чун, рядом еще один. Дьявол! Попытка вглядеться в них опять вызвала резь в глазах. Даже мертвые, они не желали выглядеть нормально! Но сквозь раздвоение в глазах я видел, как темны их мертвые лица, чересполосица внешнего вида не могла скрыть черных провалившихся пятен. Значит, с гниением тут все в порядке. И я бы тоже слился в конце концов с обитателями этого ада в одно разложившееся целое…

Мое бесчувственное тело не воспринимало всей отвратительности происходящего. Я знал, что вокруг ужасно и гадко, но не ощущал ничего. Может, оно и к лучшему. Иначе бы я умер от омерзения.

Хорошо, что я не ощущал времени. Ползешь, ползешь, в кулаке зажат огонек, взбираешься на холмы, спускаешься вниз, бредешь по смертным полям. Сантиметр за сантиметром, никуда не торопясь.

Сколько я тогда полз — мне никогда не узнать. Если мерить в земных сутках: день, два? Неделю? Или даже дольше?

Как жук в пустыне. Бесконечная пустыня, микроскопические размеры жука по сравнению с ней, и вместо песчинок — трупы.

Когда впереди показалось свечение, жук (то есть я) Даже не ускорился. Что для жука оазис впереди, если позади целая вечность пустыни? Песчинки все так же проваливаются под ногами, и их слишком много, чтобы вот так сразу забыть. Даже если в оазисе кроется твое спасение, невозможно вскочить, закричать: «Ура-а-а! Я спасен!» Невозможно и немыслимо, потому что лапки переставляются одна за другой, одна за другой, песок с° скрипом проседает под одной, под другой, и вечная пустыня только и ждет, как бы посмеяться на тобой и Над твоей надеждой.

Трупы закончились, неровное каменное плато стало резать коленки, а я все полз и полз на четвереньках Лишь когда свет стал ярче моего огонька, когда стало видно далеко вперед, я тупо остановился и плюхнул на задницу.

Впереди виднелось большое озеро, или что-то похожее на него, затянутое светящейся голубой дымкой Сверху по-прежнему нависала тьма, — я представлял себя в огромной пещере, — но что это было на само деле, не знал. Озеро уходило вдаль, конец его терялся сумраке. Каменный берег резал вправо и влево рублеными выступами, постепенно поднимался, стремило вверх. Оставленный позади могильник чернел беспросветной тьмой, куда не было ни малейшего желания возвращаться.

Я поднялся. Впервые я встал на ноги. Ноги держал крепко, голова не кружилась, но тело почти не ощущалось, оно напоминало деревяшку, хотя и поддавалось командам. Я шагнул — ноги достаточно уверенно сделали шаг. Но поскольку напряжения мышц я практически не чувствовал, то видел себя будто со стороны, управлял собой, как радиомоделью.

Оглядел себя. Все те же джинсы, куртка, футболка и кроссовки. Теперь их можно выставлять на Сотбис — они прошли все круги ада. Уйдут подороже, чем скафандр Армстронга. Только, вот черт! Футболка порвана. На груди. Там, куда ударил И-са…

Мятый неровный разрыв. А крови нет. Футболка, конечно, грязнущая, но она должна быть покрыта засохшей кровью! А тут — ничего. Я задрал ее вверх, прижав подбородком.

Как новенький! Волосатая моя грудь послушно поднималась-опускалась, и не было в ней дыр, не было крови, разрезов, шрамов. А ведь И-са пробил меня насквозь, этого мне не забыть никогда. Переломы помнятся очень долго, иногда всю жизнь. Ощущение пробитой насквозь груди вместе с позвоночником я буду помнить и сто реинкарнаций спустя. Когда то целое, прочное, родное, что было самим тобой, твоей плотью, пристанищем жизни, вдруг за мгновение разрушается в страшной боли, и дикий ужас отключает все мысли, и невыносимая смесь детского страха, беспомощности и обиды заполоняет сознание кошмаром: все, больше ничего не будет никогда, — это невозможно забыть даже после смерти, потому что это сама смерть.

А сейчас я снова целый. И не осталось ничего, никаких следов, кроме порванной футболки. И в этот миг я вдруг вздрогнул. Осознание того, что произошедшему не может быть никакого объяснения, вместе с памятью о перенесенной гибели вдруг впервые заставило меня ощутить себя частицей чего-то большего, чем есть только я сам и все, что мной воспринимаемо. Столь явственная демонстрация моей ограниченности вдруг сдвинула какой-то огромный пласт в моем сознании. Мир, видимый до этого изнутри самого себя, вдруг стал в сто раз больше, я словно взглянул на себя со стороны, впервые признав собственную ограниченность.

В такие моменты люди начинают верить в бога. Но понятие «бог» на Земле обросло таким огромным количеством смыслов, настолько потеряло границы, четко отделяющие его от других понятий, что обратиться к тому неведомому, что я ощутил, как к богу, было бы для меня профанацией глубины и важности перенесенного изменения мировоззрения.

Вдобавок еще одна мысль тревожила меня. Перенеся не поддающуюся объяснениям трансформацию, ответственным за которую можно было признать только нечто высшее по сравнению со мной самим, я явился сутью и выражением этих высших сил. И дьявол шептал мне на ухо, что, возможно, я сам и есть «высшие силы». Я ощущал почти физически, как сдвинувшийся континент в океане моего сознания еще не нашел нового пристанища, не остановился, и окончательные ответы мне еще не доступны.

Это оказалось не озеро. Это была дыра в бездну. Из бездны поднимался голубоватый туман, не давая разглядеть, что же там внизу. Там точно что-то было. Еще

когда я подползал, осторожно передвигаясь на пузе к самому краю, я ощутил присутствие кого-то. В глубин-разверзающейся пропасти неведомое нечто испускал почти неслышимые низкие звуки. Они прокатывались по каменному плато зудящей вибрацией, я чувствовал их животом. Тяжелым свинцом они заливались в уши, придавливая к земле. Бесконечная растянутая волна накатывала, накатывала, накатывала, — а потом так же медленно отступала, подавляя своей мощью.

Высунув голову за край резко падающего вниз обрыва, я попытался вглядеться в сумрачную бездну. Голубые испарения снизу не давали ничего разглядеть. Волны тумана плавали размытыми тучами. Глубина низлежащей пропасти казалась бесконечной. Что-то двигалось там точно так же, как звук, — неразличимо, нефиксируемо, но безусловно реально. Казалось, что огромная тень, прикрытая другими тенями, двигалась как одно целое.

Давление раскатывающегося звука привело тело в пограничное состояние между тошнотой и оцепенением. Было гадко, но в то же время приятно. Гудение камней под животом убаюкивало и давило. И я был не в силах пошевелиться. Возможно, здесь бы я и нашел свой конец, сойдя с ума или соскользнув в пропасть, если бы вдруг не возник звук, который вывернул меня наизнанку почти так же, как взрыв Кситы вывернул наизнанку истанта.

Крик стотонного кита, пронизывающий воды океана, лишь отдаленно напоминал зарождающийся стон. Казалось, будто тысяча таких китов сжала пространство бесконечным протяжным ревом. Невозможный звук казался реликтовым ревом умирающего динозавра размером с Тихий океан. В нем заключалось все: и боль, и страдание, усталость, смешанная с отчаянием. Вынести этот звук было невозможно. Меня медленно впечатало в камень, звук нарастал, я заорал, низкочастотная волна вспахала тело и, казалось, расщепила меня на лоскуты… Но она уже спадала, отходила, растворялась…

— Сохаба-ра… — прошептал я, пораженный. Вот кХо маячил громадной тенью внизу. Я находился в основании мира. Могильник располагался на самом дне. Но кто сказал, что дно — это конец? Легенды не возникают из пустоты, они взрастают на подготовленной почве. Уж не знаю, что послужило основой предания о трех слонах, держащих Землю, но основу здешних верований я только что осязал. Реликтовый зверь находился внизу, дышал, шевелился, нес на своей спине целый мир. И у меня не возникало ни малейшего желания изображать из себя участника этнографической экспедиции и разбираться, что это было на самом деле.

Как паук, я зашевелил конечностями; судорожно вздрагивая, стал отползать назад, прочь от бездны, прочь от глубины, которой нет конца…

Лишь когда синяя пропасть превратилась в отдаленное сияние, я остановился. Нет уж, избавьте меня от знакомства с реликтовыми животными. Я только что воскрес из мертвых и встречи с мифическими исполинами глубин, призрачными или настоящими, не желал. Что бы ни находилось там в глубине, хорошего для себя ожидать не стоило.

Стоя в темноте, я понял, что оказался заперт: впереди — пропасть, позади — страшный могильник. Я беспомощно огляделся. Зажег огонек в руке. Камни справа и слева громоздились друг у друга на плечах, как семейство крепышей — цирковых акробатов. Оставался один путь — верх по скалам. Возможно, это лишь основание стен гигантской пещеры, но тогда я хотя бы узнаю это наверняка. Альпинист из меня никакой, но другого выхода не просматривалось.

Пластилин горел в зубах шахтерским фонариком. Пальцы нащупывали уступы, кроссовки скользили вниз. Тело оживало. Горная гимнастика разгоняла кровь и вбрасывала в нее сгустки адреналина. Подтягивание себя вверх, с упиранием колен в неровную скалу, заставляло напрячься все замороженные части тела. Передыхая на очередной площадке, я вдруг явственно и четко ощутил: я — жив! Смерть вместе с ощущением разрушенного тела осталась в шаге назад. Мы разделились ней, как прооперированные сиамские близнецы. С дранные о скалы пальцы и коленки саднили болью — реальность разделения не вызывала сомнений. Спина отчаянно прижимался к каменной стене, на веки давила темнота, отгоняемая слабым светом. Далеко внизу вздыхал Сохаба-ра, сотрясая мир, а мой рот растягивал ся в улыбке. Пластилин горячим куском жвачки шмякнулся в подставленную ладонь, и я засмеялся во весь голос. До боли вдавив затылок в камень, чтобы не потерять случайно равновесие, я хохотал как самый счастливый человек во Вселенной. Жив! Я жив! Бессмертный И-са может идти на хрен! Я сам бессмертный, и мы еще посмотрим, кто из нас бессмертнее! Боже мой, как хорошо жить! Как страшна смерть, отнимающая возможность дышать, двигаться, чувствовать. Как страшна она, отбирающая самое ценное, — возможность ощущать себя самим собой, целым, единственным, уникальным.

— Я жив! — заорал я в темноту.

— Поздравляю, — раздался голос сверху. Мгновенная слабость в коленках заставила меня

сползти по стенке, я чудом не упал вниз. Никогда я так не пугался! Холодный пот впитался в футболку. Втянув голову в плечи, я поглядел вверх. Ничего не видно.

— Ты где там? — продолжал голос. Все тот же местный язык — скрип деревьев. Правда, по оттенкам более глубокий. — Умер, что ли? — допытывались сверху. — Хрен ли было кричать, что жив? Разорался…

Сверху что-то шевелилось. Негромкий шум — и на меня упала змея. Я заорал и судорожно забрыкался.

— Эй, ты какого черта там возишься? — Голос сверху недоумевал. — Цепляйся скорей, долго мне ждать?

Змея оказалась простой веревкой. Сердце бухало в ужасе, но пальцы уже вцепились в толстый шнур, мышцы напряглись. Веревка натянулась струной.

— Забирайся! — Я послушно уперся ногами в скалу и зашагал вверх, подтягиваемый незнакомцем. Страшно больше не было. Голос принадлежал живому существу а от мертвечины меня тошнило. Вдобавок речь звучала вразумительно — о большем и не мечталось.

Обессиленный, я вывалился на каменную площадку вверху. Вывернул голову посмотреть на спасителя. Темная тощая фигура. Ни черта не видно. Сжал пластилин — брызнул свет. Белый отблеск озарил существо высокого роста. «Негр!» — первая мысль. Черное заостренное личико блестело любопытными глазами. «Снуп Дог!» — вторая мысль. Снуп Дог не спеша сматывал веревку; руки присутствовали две, но двигались они чересчур свободно, изгибаясь в суставах как попало. На теле — куртка с карманами, или, вернее, карманы с курткой — они покрывали всю ее поверхность. На поясе болталось множество штуковин, как у матерого строителя. Ноги бугрились грубыми извилинами и тоже изгибались не совсем правильно. И да — я его видел. Отчетливо и ясно. Слабый свет пластилина рвал пространство на тени, но форма моего спасителя определенно была постоянной.

— А я тебя вижу! — заявил я обрадованно.

— Я сразу понял, что ты молодец, — снисходительно кивнул Снуп Дог. Моток веревки оказался прикрепленным к ремню, среди прочих штуковин. Снуп шагнул ко мне.

— Что это у тебя? — спросил он и быстро выхватил пластилин длинной рукой.

— Эй! — Я даже сообразить не успел.

— Черт! — Он ругнулся и швырнул мой драгоценный источник света в пропасть. Огонек тут же пропал во мраке, я проводил его жалостным взглядом. — Ты где его откопал? — спросил Снуп Дог. — Поздравляю, можешь отрезать себе руку!

— С какой это радости? — буркнул я. Поднялся, глянул вниз, сожалея о потерянном подарке ен-чунов.

— Это ж кусок топлива сан-бентов, — проговорил негр. — ты в руке его все время нес? Она у тебя сгниет через пару дней. Лучше отрежь.

— С хрена ли ей сгнивать? Я этот пластилин, можно сказать, с рождения с собой таскал, пока ты его не выбросил. А когда сюда поднимался, то во рту держал.

В темноте я не видел, что он делает; несколько секунд стояла тишина.

— С рождения? — Существо помолчало. — Любопытно. Надеюсь, ты знаешь, что говоришь. А вообще- то, рекомендую и голову отрезать, скорее всего, и она сгниет.

— У меня запасных голов нет, так что обойдешься. — Я начинал нервничать из-за темноты, протянул вперед руки, пытаясь нащупать стены. — Какого черта ты выбросил его? — ругнулся я. — Я ничего теперь вижу. Сволочь ты…

Что- то стукнуло раз, другой. Мелодичное перекатывание деревянных палочек чуть слышно застрекотало, и темнота исподволь зажглась ровным оранжеватым сиянием, постепенно усилившимся с нуля до светлых сумерек. На поясе у негра и впрямь болтались две светящиеся палочки, потрескивали.

Он походил на человека, особенно учитывая куртку. Искаженная черная голова, в которой я нашел черты незабвенного певца, озарялась круглыми любопытными глазами, заостренные скулы срастались с телом. Несмотря на деформированный, как мне казалось, облик, вид его не пугал и не отталкивал.

— Ты почти как человек, — заметил я.

— Да и ты тоже, — проговорил он, разглядывая меня с не меньшим любопытством.

— В каком смысле? — не понял я.

— Ты… — Он произнес что-то неясное, длинный невнятный шум.

— Что? — переспросил я.

— Забудь! — Снуп махнул рукой. — Моя форма случайна, так что наша похожесть лишь игра случая.

— Как это случайна? — не понял я.

— Ты как здесь оказался? — вдруг спросил он.

— Посчитали, что умер, сбросили в могилу, — честно ответил я.

Снуп почесал башку. Он будто не знал, что со мной

Делать. Не желая отягощать его своей особой, я спросил:

— Где тут выход/

— А куда тебе надо?

— В порт.

— Какой именно?

— Я не знаю названия. Там есть наклонное море, дыра в космос. И там живут пара древоликих, которых мне надо найти.

— Ч-ра? На черта они сдались тебе?

— Мне надо, — тупо ответил я, еще не осознав, зачем «мне надо». Мгновение — и мысль об Ари ударила в голову, заставила закрыть глаза от боли. До сих пор я не вспоминал о ней. Было странное ощущение: будто я не мог приблизиться к ней в своих воспоминаниях, не мог прикоснуться к чувствам, связанным с ней. Я помнил ее, но как-то издали, отстраненно. Наверное, это объяснялось моим состоянием. Тело подверглось слишком большому испытанию, и для каких-то вещей просто не пришло время. Но сейчас стало невыносимо. Мысль, что она в руках у И-са, убивала. Я не мог представить, зачем она ему и что он хочет с ней сделать. Меня затрясло. Челюсти сжались, чуть не сломав зубы.

— Мне надо, — повторил я. Снуп внимательно смотрел на меня.

— Лучше не связывайся, — проговорил он. — Они хоть и трусливы, но все же бессмертны.

Я чуть заметно покачал головой.

— Дело твое, — тихо сказало это странное существо.

— А ты что здесь делаешь? — спросил в свою очередь я. — Здесь… — я огляделся, — довольно безлюдно. — «Не просто безлюдно, — подумал я, — тут абсолютно нечего делать живому существу, да еще в куртке с карманами и с инструментами на поясе». Я по-новому Взглянул на спасителя. Действительно, что он здесь делает? Пришел исследовать Сохаба-ра? Собирать минералы? Спелеолог-любитель?

Снуп Дог настойчиво смотрел на меня, будто он, а Не я задал вопрос. Наконец дыра рта приоткрылась.

— По делам.

— А-а! — протянул я понимающе и даже добавил: Понятно! — Может, он золото здесь промышляет? Ч ж, мне его секреты не нужны. — Ладно. Ты покажешь выход? Ты знаешь, где порт?

Мне показалось, он вздохнул.

— Идем! — проговорил он, разворачиваясь. — И жди от меня чудес…

Вверх и вниз уходила большая дыра. Сверху бьет свет, снизу — тьма. Не знаю, кто ее прорубил в скале Может, метеорит упал. Неровная поверхность торчал обломанными скалами, кое-где изгибались тонкие деревца, чудом цепляющиеся за выступы. На одном и выступов побольше стоял бесформенный кусок металла — корабль Снупа Дога, похожий на плод мутировавшего картофеля. К нему-то мы и вышли, пройдя длинный путь по пещере.

Снуп принялся собирать вещи в пару ящиков, брошенных около корабля. Я оглядывался по сторонам; Диаметр дыры метров сто, не меньше. Падающий сверху свет высвечивал мокрые стены. Стояла тишина органного зала, наполненная напряжением от масштаба сооружения.

— Есть хочешь? — спросил Снуп. После паузы я честно признался:

— Не знаю.

Снуп вроде как хмыкнул, но кинул мне небольшой кусок. Я поймал его. Боже, опять сало! Даже здесь, на дне мира! Действительно не понимая, голоден я или нет, я откусил податливую гаденькую субстанцию, так успевшую мне надоесть в мою бытность грузчиком в порту. Вкус все тот же, ничего нового. Я откусил еще. Похоже, я действительно хотел есть. Слюна чуть не брызгала. Съел весь кусок — и меня вырвало. Вот и пообедал…

Снуп искоса поглядывал на меня, продолжая возиться с вещами. Я прислушивался к телу, пытаясь понять, чего оно хочет.

— Помоги! — бросил Снуп, берясь за конец одного ящика. Мы бросили его в заднюю часть корабля, потом второй. Снуп закрыл створку.

— Ну что, летим? — спросил он.

Я еще раз оглядел скалы, бросил взгляд на черную дыру хода в могильник.

— Что это за место? — спросил я.

— Один из путей в глубину, — ответил Снуп.

— А их много?

— Думаю, да, — промолвил он. Тоже огляделся, пробежав любопытными глазками по окружающему нас пространству. — Чертовых путей всегда слишком много, — вдруг сказал он. — Будь их два или, лучше, один — тогда есть шанс, хоть и небольшой, что никто и никогда не отыщет их и не сунется проверить: а что там? Но чертовых путей всегда слишком много! И как же, спрашивается, их не отыскать и не посмотреть, куда они ведут, а? Скажи мне!

— Ну… — пробормотал я, опешив от его напора. — Что я тебе скажу… Не суйся, куда не надо, вот и проблем не будет.

Он глянул на меня иронично-презрительно. Спросил:

— Ты местный?

— Нет, я из другого района. — Я задрал подбородок и ответил ему взглядом из-под полуприкрытых век.

— Я так и подумал, — кивнул он. — На местных фаталистов ты не похож. Я сразу понял, что ты чужак. Первый раз такое существо вижу. Ну, ты ведь тоже сунулся в башню, да? Так какого черта?

— Подожди… — Я немного растерялся. — Ты о чем? О мертвой планете?

— Откуда я знаю, на какой планете ты был! Я о башне говорю! — Он словно пытался добиться от меня ответа, сколько будет дважды два. — Ты сунулся в башню, Как и я, верно? И очутился в этом мире — кошмарном ящике- лабиринте, так? Тебя-то какой черт в башню нес? Скажи еще: случайно! — Он выплюнул из голо трескучий сгусток воздуха.

— Ни в какие башни я не заходил… То есть заходил но это другая история… Я попал сюда в результате взрыва звезды. Шандарахнуло так, что чудом жив остался И уж поверь мне, взрыва я не ждал и не планировал Так что я здесь абсолютно случайно и совершенно понимаю, что ты от меня хочешь.

Снуп чуть остыл. Внимательно поглядел на меня сверху вниз, словно оценивая. Все-таки он был очень странным существом. Схожесть с человеком лишь добавляла необычности. Мне казалось, что если бы он вы глядел откровенным мутантом — какой-нибудь табуреткой на колесиках — он бы воспринимался более естественно. Сейчас же меня не покидало ощущение, что это существо словно подделка под человека, что внутри формы, похожей на человеческое тело, — инородный зверь. И от этого становилось не по себе. Впрочем, вел он себя адекватно, и я колебался между страхом и до верием.

— А, вон оно что, — протянул Снуп наконец. — Понятно… Ну… — Он почесал голову, облепленную черной мочалкой, сросшейся с кожей. Видно было, что его распирает рассказать. — А я сюда попал по дурости. Нашел я как-то башенку, случайно наткнулся. Хотя я специально в тот край приехал. Хорошее место, есть чем поживиться. И в тот раз неплохой улов оказался. А туг башня! В чаще стоит, заросла, сразу и не разглядишь. Вот, думаю, удача! Про такие сооружения в той местности никто и не слышал. Решил я, что это шанс. Забрался туда, осматриваюсь, стеночки простукиваю. Потом смотрю — посередине в полу вроде как люк, щель по кругу. Стал колупать — и тут меня как сплющит! Мгновение я будто и не существовал, словно к мамочке обратно вернулся, как и не отлепляла она меня… Очухался, смотрю — а башни как не бывало. Да мало башни! Сунулся туда, сюда, — чуть не заболел, — мир-то другой Совсем! Да ладно другой — вывернутый, как слепок в Трансрождении!

— Слушай, я понял. — Меня озарила мысль. — Ты этот… Индиана Джонс, да? Ну, охотник за древними артефактами, да?

— И что? — подозрительно промолвил Снуп. — Про индианов ничего не знаю, так что…

— Да ладно. — Я махнул рукой. Речь существа меня сильно успокоила. Он производил впечатление вполне адекватной личности, а у меня так давно не было подходящего собеседника! — Просто я не мог понять, что ты здесь делаешь, в этой дыре, — продолжил я. — А сейчас мне ясно. Ты, наверное, ковчег ищешь, ну, или золото партии. Слушай, ты Сохаба-ра видел? Я чуть не умер! Я же прямо над ним был! Он как заорет! Будто из головы саб- буфер сделали! Ты слышал? Здесь же, наверное, ход в самую глубину! И еще Черута-ра должна быть. С ней, наверное, лучше и не встречаться. Ей, думаю, стоит бровью пошевелить — такая волна пойдет, что поседеешь в секунду. Ты представляешь? Мне когда ен-чун про них рассказал, я убить его был готов. А оказалась правда! Ты прав, это очень странный мир. Тебе говорят ерунду, ты и подумать не можешь, что это правда. А в итоге так и оказывается.

— Да что толку от правды? — Снуп выпучил глаза. — Выхода-то нет! Все знают правду, а выбраться никто не может. И не хочет. «Отсюда уйдешь — назад придешь», «начало всех дорог», бла-бла-бла… Ну да, тут ход в глубину. Ты знаешь, сколько я его искал? Я тебе не скажу, чтобы ты не расстраивался. И главное, оказалось так просто: нужно было через могильник идти. Да я пока этот ход нашел, — он показал на окружающие нас стены, — . сто раз чуть не умер, как раз бы в могильник и попал. Ерунда эта глубина. Нет там выхода… Хотя, может, и есть, но найти его нереально. Мне кажется, там Начинается не совсем мир… Если они завернули пространство, то там что-то вроде шва между складками. Мыто в настоящем мире находимся, пусть и переплетенном, а вот там — черт знает что. Если там есть ход, то я пойду туда в самом конце, когда никаких вариантов останется. Впрочем, их уже не осталось… — Он зам чал, неловко наклонив несуразную голову вбок. Странность позы показалась мне выражением крайней разочарованности.

— Почему ты так сильно хочешь выбраться отсюда? — спросил я.

— А ты не хочешь? — приглушенно проговорил он! Я вздрогнул. Промолчал.

Снуп стоял, как будто задумавшись. Потом выпрямился, зашевелился.

— Полетели, что ли, — сказал он. — Попробуем найти твоих ч-ра.

Сидений в картофелине не было. Торчали углы железных контейнеров, громоздились свисающие сверху связки толстых кабелей. Снуп нырнул в щель между конструкциями — местечко под себя он уютно обустроил, набросав поверх торчащих узлов и коммуникаций подстилку. Тело у него изгибалось совсем не в тех местах, что у меня. С большим трудом я отыскал себе участок, где мог уместиться без травмы позвоночника.

— Как долго нам лететь? — спросил я, рассовав ру и ноги в свободные места и ощущая себя распятым.

— Тут близко, — ответил Снуп, подтягивая к себе сверху сложный узел перископа, утыканный рукоятками и проводами. Поглядев в окуляр, он повернул не! сколько тумблеров.

Не знаю, что он там видел в перископе. Боковые поверхности корабля оказались прозрачными изнутри, у меня был отличный обзор. Еще бы место поудобней, и картофелина послужила бы замечательным экскурсионным аппаратом.

— Советую лететь побыстрей, — заметил я, — через полчаса у меня начнутся судороги, предупреждаю!

Снуп хмыкнул — и тут же корабль рвануло вбок. Не успел мой желудок закричать от ужаса, как нас швырнуло вниз. Каменные стены шахты замелькали расплывающимся узором, мы падали с огромной скоростью.

Хорошо, что меня вытошнило заранее, иначе я испортил бы весь интерьер. «Почему вниз? — пронеслась мысль. — Зачем вниз? Ведь внизу Сохаба-ра!» Преодолевая давление в ушах, которые залило свинцовой тяжестью, я приготовился обматерить Снупа и приказать ему лететь наверх. Но тут мы вдруг выпали из шахты, вверх ушла огромная каменная поверхность — и тут же скрылась из виду. Холодная тьма блеснула звездами. Я снова оказался в открытом космосе.

Огни звезд окружили нас. И ужас от падения в пропасть Мгновенно сменился щемящей болью в груди — сладкой, как детский сон. Я даже успел ощутить, как податливы мои эмоции, как легко стали они отзываться на происходящее. В памяти вспыхивали одна за другой картинки из прошлого: вид с командной площадки станции, вид с эвакуационного корабля, — я снова оказался в безмолвии космоса, которое приложило столько усилий, чтобы меня уничтожить, и при этом и знать не знало о моем существовании. Что космосу человек? Один человек? Ничто. Не поддающаяся учету в статистике значимых событий единица, ценность которой стремится к нулю и, можно сказать, благополучно этого нуля достигает. А человек не в силах удержаться от восхищения холодной красотой звездного пространства и мнит себя единым с ним, как всегда слишком преувеличивая свое значение.

Снуп развернул картофелину — мощно, быстро, — и я снова увидел «бриллиантовый путь» — россыпь драгоценностей на черном бархате космоса. То же самое жемчужное колье, что явилось мне на изуродованном взрывом корабле, когда я оживал после взрыва. Все так же светило оно миллионами огней, зажженными в бездне.

— Снуп, ты все-таки скажи мне, здесь космос или Не космос? Мы полетели вниз шахты, там должен был быть Сохаба-ра, а оказались в космосе.

— А почему не космос? — отозвался Снуп, даже не поинтересовавшись, почему я назвал его таким именем. — Самый натуральный космос: планеты, астероиды. Вот только, прилетев в другой конец галактики, ты рискуешь оказаться в дне пути от места старта. Ну и в дороге всякие аномалии встретятся не раз.

— Охренеть.

— А я тебе о чем? Надо убираться отсюда. Нечего здесь делать. У меня от местных чудес чесотка начинается. Я хочу назад, в нормальный мир.

— Во-во, у меня то же самое. Океан наклонный, дыры всякие. Одни ен-чуны чего стоят! От них зрение портится сильнее, чем от компьютера. Скажи, ты не знаешь, почему они такие расплывчатые?

— Ен-чуны? По мне, они вполне обычные. Что ними не так?

— Да их же разглядеть невозможно! — возмутилс я. — Я никак не могу увидеть их отчетливо и ясно.

— А, вот что… — промолвил Снуп. — Наверное, тебя похожего образа в сознании нет, поэтому ты не можешь их разглядеть.

— Это как так? — не понял я.

— Ну как… Ты что, думаешь, раз ты что-то видишь, то это на самом деле такое? Как же! У тебя есть опыт, ты привык к определенным формам, фактурам. Тем более ты из другого мира сюда попал. Ен-чуны ни на что тебе известное не похожи, вот зрение и сбоит.

— Да на китайцев они похожи! Только размытые, ни черта не разглядеть.

— Ну, значит, не до конца похожи. Мне в этом плане хорошо, у меня восприятие полиморфизма от мамочки заложено.

Я обалдел от его высказывания. Прежде всего от того, откуда он знал столько слов. Или, вернее, откуда столько слов знал я. Общение с ен-чунами вспоминалось как страшный сон. Т-ли и И-са, конечно, тоже говорили хорошо (или я понимал их хорошо), но они — боги. А этот дылда, к тому же сам чужеземец? Мне никто и никогда не говорил здесь слова «полиморфизм», а если бы сказал, то я бы ни за что не понял. Откуда же я его знаю?

— Снуп, я ни черта не понимаю. Почему я не могу увидеть? Пускай это новая форма. Пускай новая фактура

Увидел раз — удивился. Дальше — нормально… Или подожди… — Я, кажется, начинал понимать даже без его объяснений. На ум пришло одно сравнение. Давно, еще на старушке Земле, когда все было просто и без приключений, я замечал, что новое незнакомое слово, произнесенное кем-то, часто не воспринимается. Оно звучит по-русски, все звуки его известны, но мозг с трудом его распознает. Приходится просить повторить его раз, а то и несколько, прежде чем становятся ясны все слоги. Возможно, здесь происходило то же самое. Глаза-то видят, да мозг никак не может выстроить законченную картинку. Через какое-то время он научится, прорисует все детали, даст объяснение в известных ему величинах, — и тогда резкость изображения ен-чунов перестанет сбоить. Не факт причем, что полученное изображение будет соответствовать реальности, но мозгу уже будет все равно: он осознал, воспринял, записал. А пока что он мечется, не знает, как идентифицировать эти создания. Подсовывает мне образ китайцев, но этого образа категорически не хватает для полного описания, отсюда и деформации. И, кстати, фокусы с лицом старика Чингачгука — из этой же серии. Что-то было в его мимике, что-то странное и настолько неземное, что мозг тупил и начинал лепить из его лица пятнашки. И ходячие куски мяса в порту: с резкостью проблем нет, а вот с постоянством формы прокол. Отсюда их бесконечное плавление, перетекание. То ли движения их в реальности слишком чужеродны, то ли особенности границ между телом и окружающим пространством чрезмерно своеобразны, — такие, что я даже представить не мог.

— Слушай, Снуп, — осенило меня. — Получается, что и слышу я совсем не то, что ты говоришь на самом Деле, да? Это мне только кажется, что ты такие слова знаешь: «полиморфизм», «фактура». Ты же о чем-то своем лопочешь, я лишь интерпретирую. Так получается?

— Типа того. Я ж говорю, у нас форма сильно совпадает. А форма, дружище, — это почти что самое главное. Предметный мир у нас схож. Местный язык мы оба освоили, база у нас одна. Ну а коли инструменты одинаковые, то на этой базе мы с тобой почти одинаков конструкции строим.

Я аж засмеялся, до того его умничанье складно звучало. С ума сойти! Я понимал его даже лучше, чем Ар

— Ну а как ты такой похожий на меня получился? спросил я.

— Мамочка такого отлепила.

— Да что за мамочка-то? — Он уже сто раз ее помянул.

— Мамочка и есть, — ответил он. — Она что захочет то и отлепит от себя. Видел бы ты, сколько нас разных. Мамочка хорошая, заботливая. — Я вывернул голову чтобы посмотреть на него, не шутит ли. Окуляры перекопа скрывали верхнюю половину его лица, но нижняя выглядела вполне серьезно. «Мамочка». Ну и словечко Какая-то самка, наверное, типа муравьиной королевы. Отлепляет от себя что попало, куски протоплазм А один из кусков случайно на человека похож оказал Правда, только внешне. Да и то отдаленно. Это уж моя богатая фантазия его со Снулом Догом сравнила. Появись Снуп на Земле, его бы сразу под колпак, как уродливого пришельца.

Планета надвинулась тяжелым зеленым шаром.

— Зея Креста, — объявил Снуп. Малахитовые, травяные разводы застилали чарующую даль далекой поверхности. Облака в светлой дымк тянули полупрозрачные длинные полосы.

Корабль ворвался в атмосферу. По поверхности картофелины полыхнуло розоватое пламя. Держась за рукоятки перископа, Снуп по гигантской дуге вел нас вниз. Пятнистая зелень расцветилась камуфляжем. Открылись молочной белизны пятна — уж не знаю, моря или что другое. Земля резко приближалась. Вдали показалась огромная упорядоченная структура — расчерченная сетка сооружений. Мы неслись к ней.

— Здесь живут четверо ч-ра, — заговорил Снуп. — Вообще, большинство из них привязаны к одному месту

Живут небольшими группами, считай, повсюду, везде их встречал. Если куда и летают, то всегда домой возвращаются. И почти все друг друга знают. У них была целая вечность, чтобы перезнакомиться. Если повезет, то местные скажут, как найти твоих приятелей.

— Они мне не приятели, — пробормотал я. — Одного зовут И-са, второго — Т-ли. Меня больше интересует первый.

Снуп промолчал.

Город — я понял, что это был город, — приближался. Начиная взрастать из земли отточенными прямоугольниками, он резко набирал высоту, образуя решетчатый сложный организм. Больше всего это походило на вид небоскребов Нью-Йорка, как если бы в них сбоку всадили еще такой же Нью-Йорк, получив в итоге переплетенный мир перпендикулярных сооружений.

Мы приблизились к нему — и тут же затерялись в огромной трехмерной сети. Снуп уверенно вел корабль вперед, облизывая торчащие поверхности. Строения мелькали расчерченными зеленоватыми конструкциями.

Резко остановившись, мы причалили на широкой открытой площадке. Снуп защелкал переключателями. Желудок еще раз поблагодарил за поездку, и я стал вытаскивать себя по частям на свет божий.

Бледная зелено-серая поверхность площадки казалась металлической благодаря своей твердости и размерам. Кругом все было таких же травянистых оттенков: тянущиеся вверху и внизу прямоугольные галереи, взмывающие под небеса параллелограммы зданий. В Нью-Йорке я, разумеется, никогда не был, поэтому оглядывался вокруг преисполненный удивлением впервые ступившего на Манхэттен туриста, увеличенным Раз этак в триста, учитывая место действия и масштабы города.

Картофелина тяжело ухнула и осела вниз, самой площадки, впрочем, так и не коснувшись, затихла. Снуп выпрыгнул ко мне.

— План такой, — сказал он, вперившись в меня своими глазищами. — Ты стой здесь и восстанавливай здоровье, а я пока разведаю, кто из ч-ра есть в городе.

— Да что мне здесь торчать, — возразил я, глядя н него снизу вверх. — Я иду с тобой. — Мне очень хоте лось прогуляться по этому городу, поглазеть на гигантские сооружения, посмотреть, что здесь за обитатели.

Заостренное личико Снупа заострилось еще больше…

— Ты стоишь здесь и восстанавливаешь здоровье, — повторил он спокойно. Вдруг оскалился — черная дыра рта сверкнула темно-красным. Я аж вздрогнул. — Я знак! тебя ничтожную часть своей жизни, — продолжил Снуп, — и с легкостью перестану тебя знать в случае необходимости. Я не знаю, какие у тебя дела с ч-ра, но с богами я шутить не собираюсь. Я, так сложилось, не бессмертный и всегда об этом помню, когда с ними общаюсь. Меньше всего бы мне хотелось стоять рядом когда вы будете о чем-то там своем разговаривать. Третья сторона в общении с богами очень просто может оказаться лишней. Так что…

— …Я стою здесь и восстанавливаю здоровье, — сказал я и выдержал взгляд его вдруг ставших такими серьезными глаз.

Я прождал его битых три часа и извелся вконец. Не рискуя отходить далеко от корабля, я топтался то здесь то там, нарезая круги по площадке.

Город жил неспешной суетой полусонного муравейника. В отдалении проплывали такие же бесформенные, как и картофелина Снупа, корабли. Снизу тоже копошилась жизнь: летали округлые куски транспорта! туда-сюда, маленькие точки живых существ ползали по| зелени сооружений. Окружавшее меня движение походило на расслабленную жизнь воскресного города утром. Вдобавок желтоватое небо дарило земле летнюю теплоту.

Недалеко от меня взвивались вверх две мощные стрелы циклопического сдвоенного небоскреба, верхушка которого даже не просматривалась. Между стрелами ниспадали каскадом полупрозрачные светло-голубые ярусы. На открытых площадках и галереях виднелись местные обитатели. Разглядеть их хорошо не получалось: несмотря на кажущуюся близость, огромные поверхности стрельчатого сооружения находились в нескольких сотнях метров от меня.

Дорожка с площадки, по которой удалился Снуп, уходила широкой спиралью внутрь еще одного великанского небоскреба, соваться туда я не хотел. В таком переплетении зданий, галерей и пандусов заблудиться можно было в два приема.

От нечего делать я пялился на обитателей стеклянных галерей. Кто они? Ен-чуны? Плавленые? Или кто-то еще? Они и знать не знают, что та маленькая одинокая фигурка рядом с кораблем на платформе соседнего сооружения — человек с далекой планеты, которая мало того что черт-те как далеко, да еще находится во внешнем пространстве, куда этот замкнутый мир не имеет выхода.

Подобные столкновения реалий всегда поражали меня. Но на Земле они имели свой, небольшой, масштаб. Здесь же глобальность совершавшегося приводила мои мысли в экстатическое состояние удивления и волнения. Прямо сейчас реальность, которую можно было увидеть, услышать и даже пощупать, содержала в себе немыслимое соотношение величин: гигантское расстояние между моей родиной и замкнутым миром ч-ра, странные, трудновоспринимаемые формы жизни, огромный город. Соизмерение их с собой, с тем запасом знаний, что я имел, приводило в трепет. Банальные вещи, наполнявшие мою жизнь на Земле, через меня, через мою память соприкасались теперь с абсолютно непохожим на них миром. Я помнил зрительно, в тактильных ощущениях, на слух много простых предметов: шоорох коробка спичек, щелканье ножниц, кнопки на пульте телевизора. Помнил песок и асфальт, облупленную краску, утренний аромат свежих огурцов и обжигающие капельки жира в густом борще. Ни одна из этих Вещей не имела ничего общего с тем, что окружало меня сейчас. Окажись они здесь — и это выглядело бы нелепо, смешно и даже чуть-чуть стыдно. Но разве вещи хранящиеся в моей памяти, теряли свою ценность из-за того, что оказались недоступны и недостижимы? ВЯ они продолжали существовать там, на Земле, и знать знали ни про ен-чунов, ни про кошмарного Сохаба-Д ни про бессмертных ч-ра. Их ценность от этого не уменьшалась. Просто про нее здесь не было известна. Но я сам, как человек, как живое существо с чувствами с памятью тридцати лет, заполненной людьми, событиями, вещами, я сам был выражением этой ценности. Я словно служил иноземной единицей измерения окру жающего мира, как если бы кто-то вдруг решил измерить шесть соток садового участка средней полосы России в акрах: «Есть у меня две сотые акра, домишко, два парничка поставил, клубники четыре грядки, смородина, еще бы скважину хорошо сделать…» Изумление происходящим достигало таких размеров, что находилось в одном шаге от преклонения перед силами, создавшими такой мир, или же самим миром, родившимся таким неописуемо величественным, совмещающим несовместимые вещи.

Размышляя, я незаметно отошел довольно далеко от корабля, пройдя по парящему в вышине пандусу. Узорчатое переплетение связей перекрывало огромное пространство, поддерживая конструкции и открывая ошеломляющий вид вниз, к подножию сооружения, которое терялось в сумраке. Сто этажей, триста? Земные мерки тут явно не работали. Руки сжали перила, я любовался высотой с замиранием сердца.

Вдруг сзади послышался шум. Я оглянулся. — Беги! — коротко бросил мне Снуп, толкнув волной воздуха. Смешно переставляя ноги, сгибающиеся! где попало, он бежал на олимпийский рекорд и за пару секунд, что я тупил, почти достиг корабля. Осознав, что за просто так ни один нормальный человек рекорды не устанавливает, я рванул за ним, опасаясь вдобавок, что он решит «перестать меня знать» и свалит в одиночку Преследователей я не видел, но особо и не смотрел, решив, что призыв олимпийского чемпиона заслуживает условного доверия. Едва ли не побив рекорд Снупа, я запрыгнул в корабль, который уже трепетал и пружинил перед прыжком. Щелкнул люк — и Снуп рванул корабль вверх, вдоль стеклянных ярусов галерей. Они промелькнули блеснувшей полосой, а мы уже пожирали пространство, удаляясь от города.

— Я так и знал! Так и знал! — Бедный Снуп изводился почем зря. — Не зря я предостерегся! Чуял, что могут быть проблемы! Слышишь?

— Не глухой, — ответил я намеренно спокойно. При посадке у меня не было времени устроиться поудобней и теперь я полулежал, упираясь ребрами в острый угол металлического короба и задрав правую ногу вверх коленкой внутрь.

— Чтоб тебя разорвало! Лучше бы ты к Сохаба-ра свалился. И кто меня дернул к ч-ра идти? — Снупа чуть не корежило. Но корабль он вел уверенно: желто-зеленая пустынная степь проносилась под нами размытой акварелью. Скорость картофелины была огромная.

— Ты расскажи, что случилось, — сказал я, — я вместе с тобой поохаю, вдвоем веселее. И что ты нервничаешь? За нами никто не летит. — Я лежал головой вперед и сквозь прозрачную боковину видел краем глаза убегающий от нас горизонт. Гигаполис исчез вдали, за нами никто не гнался.

— Не летит? — Снуп оторвался от перископа и поглядел на меня с жалостью и ненавистью. — Если бы летели, то ты бы уже не со мной разговаривал. Трассировку нашего маршрута они моментом определят, наверное, уже определили. Откуда мы, когда, что за корабль. У нас времени на три мысли: что делать, какие шансы и откуда ты такой взялся.

— Ну так бросай меня и кончай стонать! — Меня взбесило его нытье, тем более что я не знал произошедшего с ним. — Давай, тормози пепелац. До свидания!

Глазки Снупа сузились в вертикальные щелочки.

— Молодец, смелый, — промолвил он. — С удовольствием высажу при первой возможности. Но сейчас ищут меня, а не тебя. И ты мне пока пригодишься.

— В качестве откупа?

— Угу, — откровенно признался Снуп.

— Замечательно. — Я был практически спокоен. Единственное, что я видел, — это истерика Снупа. Н было ни погони, ни страшных выстрелов, ни взрывов.

— Предлагаю решить вопрос номер один, — заяви, я, намереваясь придать разговору конструктивное на правление. — Что делать?

— Я понятия не имею! — воскликнул Снуп, с ход отметая конструктивность. — Они знают наш маршрут знают, где мы. Если они сразу рванут за нами на свои рейлах — нам крышка.

Глядя на его потерянное от паники лицо, я вдр ощутил неприятный укол беспокойства.

— Кто «они»? — быстро спросил я.

— Ч-ра.

— Что ты им сказал?

— Я ненароком упомянул в беседе тебя. Именно ненароком! Вроде как слышал от друга приятеля одного знакомого: кто-то ищет Т-ли. Мамочка, прилепи меня обратно! Как они напряглись сразу! Я аж похолодел. Слово за слово, пытаюсь отболтаться. Куда там! Они словно гарпун в живот всадили: начали ходить вокруг да около, вытягивать всю подноготную. Такая игра началась! Я туда-сюда, как бы, думаю, отцепиться. Вдруг понимаю: все, попался, конец. Вида не показываю, болтаем о том о сем. Мгновенье улучил — отошел. Сразу прыг! — на соседнюю галерею, потом наверх, пото вниз, бежал так, как сроду не бегал… — Он посмотре на меня. — Кто ты? — спросил он таким тоном, как будто ожидал услышать в ответ: «Твоя смерть!»

От его рассказа я чуть не вскипел. Кровь запульсировала в ушах. Матерь божья! На черта я древоликим сдался? Тем более они должны были считать меня мертвым.

— Ты сказал им, что я жив? — спросил я.

— Конечно, нет! Я вообще им не черта не сказал. Но сейчас думаю, от этого только хуже. Они понимают, что я юлил. И наверняка знают, что на корабле нас двое… Вывод сделать несложно.

— Ч-ра, с которыми ты говорил, кто они? — быстро спросил я.

— Кто… — Снуп не знал, что сказать. — Обычные боги, их четверо в этом городе. С двумя я как-то общался… Не знаю, обычные ч-ра, такие же скользкие, как и все остальные бессмертные…

Так… Значит, мой разговор с Т-ли и И-са стал известен остальным древоликим. Зачем? Что-то там было важное. Ари? Неужели все дело в Ари? Как вцепился в нее И-са, когда узнал, что она способна общаться с душами существ! Словно было в этом нечто невероятное и невыразимо ценное. Что же они хотят? Боятся, что я стану искать Ари и помешаю? Бред! Каждый из них в силах убить меня. Ожить я, возможно, и оживу, черт меня сейчас знает, но в стычке с ними смерти мне не избежать. Почему же они боятся? Или Ари перестанет делать что-то, если я найду ее? Но что? Зачем она понадобилась И-са?

Мысли неслись со скоростью меч-рыбы, неуловимыми чуть заметными поворотами корпуса набирая скорость. Снуп медленно положил руки на перископ, повернул рукоятки.

В чем смысл страхов и желаний древоликих? В бессмертии. Я уже думал об этом раньше. Точнее, в угрозе бессмертию… А почему только И-са заинтересовался Ари? Т-ли было явно наплевать на нее, он остался полностью равнодушен к ее способностям. Ничего не понимаю!

Я закусил губу. Снуп повернул ко мне голову.

— Я предлагаю… — начал он, но я резко поднял ру-ку, обрывая его и прося не мешать.

И еще башня. Т-ли заинтересовался башней, но постарался не подать вида. А И-са? И-са про башню не слышал, он в это время охотился в море. А при чем тут оашня? Башня! Кругом одни башни! И Снуп попал в ЭТотмир через башню…

— Как ты попал сюда через башню? — крикнул я.

— Я говорил уже… — начал он. Я перебил:

— Как башня оказалась во внешнем мире?

— Это одна из станций ч-ра. Когда эти умники пр' думали, как свернуть мир в клубок, они понастрой, вокруг своей системы станций, с помощью которых один замечательный день…

— Все станции остались снаружи? — оборвал я.

— Да. Мир свернулся, прихватив с собой огромную часть окружающего космоса. Ч-ра были внутри — стали бессмертными богами. Обитатели всех внешних систем которые засосало, попали в эту тюрьму без бонуса вечной жизни. Станции остались во внешнем мире, разбросанные по всему космосу. Через них немало тварей попало сюда с тех пор. И я в том числе…

«И пришел Эй-сан, и собрал всех богов. И построй ли боги тысячу башен, и открыли дорогу из начала в конец…»

Построили станции, замкнули мир. Станции окружали пространство, которое свернулось. Они остались снаружи, но сохранили связь с тем, что внутри. Связь с чем?

— Существуют внутренние станции?

— Нет. — Снуп сморщился, как от зубной боли. — Я убил на их поиск лучшее время своей жизни. Я думал что если попал сюда через станцию, то и уйти смогу тоже. Я ничего не нашел. Сейчас я просто ищу ход наружу, мне кажется, должны быть разрывы в пространстве… Но, возможно, их тоже нет… — Он сник, глаза будто потухли. Но вдруг дернулся и рванул к себе перескоп. Раздались два непонятных мне, коротких, как выстрелы, слова. Я быстро посмотрел на убегающую под нами степь. Ничего не увидел.

— Нам конец, — прошептал Снуп. — Они летят занами.

На горизонте что-то было, незаметное, как пылинка на мониторе, но цепляющее глаз. Очень далеко. Учитывая скорости здешнего транспорта, радости от этого не прибавлялось.

— Есть что-то, связанное с башнями, — затараторил чего боятся ч-ра. Ты искал, ты должен знать. Чего они боятся? Я был на одной странной башне. Я не думаю, что это станция. Но Т-ли испугался. А теперь испугались остальные древоликие. Ты должен знать!

В глазах Снупа сквозь ужас проступило непонимание.

— Думай! — заорал я. — В этом чертовом месте все должны были думать об этом с самого первого момента! Выход уже сто раз должны были найти! Сотни тысяч лет миллионы существ искали выход! Если он есть, то все про него знают!

— Да ни черта никто не знает! — закричал и Снуп. — Может, раньше и искали, а сейчас всем безразлично! «Откуда уйдешь — туда придешь!» Все твердят одно и то же, как идиоты. Это стало мифом, пойми! Потомки выживших в эксперименте всерьез считают ч-ра богами. «В небесах Черута-ра, на ней три Сохаба-ра», «Башня-с-тысячью-дверей», «начало и конец всех дорог», «и пришел Эй-сан». От этой бодяги меня первый раз стошнило, когда ты про здешний мир и знать не знал… — Он снова прильнул к перископу. — Все… — прошептал он.

Пылинки на горизонте превратились в маленькие голубые точки, оторвать от них взгляд стало невозможно.

«И пришел Эй-сан…» При чем тут Эй-сан? Куда пришел? Никуда он не приходил, жил себе, поживал, научные эксперименты ставил… Что-то еще было… Я не мог уловить, в памяти что-то проскользнуло.

— Стой! — снова крикнул я. — Какая еще «Башня-с-тысячью-дверей»?

Снуп посмотрел на меня скучно и безразлично. Похоже, он считал меня идиотом, интересующимся перед гибелью всякой ерундой.

— Ну башня, в которую все станции соединились, — скучно проговорил он. — Станции снаружи остались, пространство свернулось. Внутри пространства эти же станции в одной точке слились…

— Ты в ней оказался после перемещения?! — Я не Мог поверить, что разгадка так близка.

— Нет, — так же скучно ответил Снуп. — Наружи станции забрасывают в разные места. Я расспрашивал бедолаг, попавших сюда случайно, таких же, как я абсолютно хаотично. Никакой системы в перемещении.

— Ты думаешь, что этой башни нет? — Я извивал от того, что не могу схватить его за плечи и начать трясти, выбивая ответы на вопросы.

— А я откуда знаю? Это же миф… Ты правильно сказал: если бы выход существовал, его бы сто раз успели найти… — Снуп сник.

Я выдрал ногу из щели, подогнул руку, выдохну. Как угорь средь коряг, я извернулся в тесноте кабины подполз к месту Снупа.

— Слушай меня, охотник за потерянным ковч гом, — проговорил я ему, гипнотизируя глаза в глаза. Древоликие ищут меня, потому что боятся за свое бессмертие. Я могу раскупорить этот мир, понимаешь. Я был в очень странном сооружении и рассказал о этом Т-ли. Теперь они ищут меня, значит, я рассказа что-то очень важное. Я понятия не имею, как я мог раскупорить мир, зато ч-ра знают. Они боятся, что я до берусь туда, куда не следует, нажму красную кнопку, и тогда мир снова станет нормальным, а они — нормальными смертными. Ты понял? Я прошу тебя: побыстрей придумай, как нам спастись. Ч-ра уже близко, а мне еще надо найти свою девушку, прежде чем кнопки жать. Ты столько лет искал выход, так вот, считай, что нашел. Только не испорти все в самом конце, хорошо?

— Да что тут думать! — пробурчал Снуп. — Тут и думать нечего. Думаешь, я просто так лечу? Если успеем долететь до перекрестка, то маленький шанс у нас будет. Я и так жму на пределе.

— Что еще за перекресток? — спросил я. — На черта он нам? Там пост ГАИ, что ли? — Согнувшись в три погибели, я сидел в ногах у Снупа.

— Повернем оттуда в Пьен-Ча.

— На фига?

— Сам же просил его найти. Я аж задохнулся.

— Ты узнал, где живет Т-ли? — не поверил я. Название порта, где я батрачил на разгрузке, прозвучало в первый раз.

— Конечно, узнал! — бросил Снуп. — Я с ними три часа болтал, юлил туда-сюда. Мимоходом они обмолвились. Может, даже специально, чтобы меня поглубже на крючок посадить.

— Я люблю тебя!

— А я тебя ненавижу! Я не собирался умирать в этой тюрьме, а сейчас у меня все шансы. Если ты обманул

насчет выхода, я тебя прикончу. Это будет мое первое убийство, единственное, последнее и великолепное!

— Ты, главное, не нервничай! Газуй, они почти нас догнали!

Голубые точки, приклеившиеся к нам позади, выросли в размерах. Стало явственно видно, что это узконосые изогнутые корабли, с загнутыми вверх, как у скорпиона, хвостами. Три сверкающие птицы. Скорость их была просто бешеной.

— Нам не успеть! — крикнул я. — Они нас догонят через пять минут! Черт! — Я зажмурился, не в силах поверить, что мы проиграли. Похолодело в животе. Я вдруг вспомнил мертвенную стужу смерти. Мысль о том, что она снова ждет меня, ужаснула. И Снуп, он тоже погибнет. Нет, надо, чтобы он меня высадил…

— Не скули, форму потеряешь, — бросил Снуп.

Я не успел ничего сказать, как корабль вдруг швырнуло вбок. Я рассек себе лоб о нависающий выступ, не успев среагировать на резкий поворот картофелины. Земля ушла из-под ног, точнее, не земля, а внутренности корабля. Мои внутренности ушли вместе с ними. Мы будто провалились в воздушную яму, но только не вниз, а на правый борт. Глаза налились свинцом, ребра стальной решеткой вдавились в тело. Еще секунда — и я бы отправился снова в подземный мир. Но скорость уже падала. Из желоба бобслейной трассы мы вылетели в невесомость, я завис в воздухе, судорожно вдохнул, — и сразу шлепнулся обратно на задницу. Кровь залила глаз, я зажал рассечение ладонью.

 

8

Снуп держался за голову. Снаружи по борту тянулась узкая полоска звезд, придавленная сверху и снизу голубыми складками. Изгибаясь, полоска уходила ввер| терялась в свете белого солнца, заливающего кабин картофелины мягким ослепляющим сиянием. С другог борта пространство светилось красной колеблющейся дымкой. Кораблей погони не наблюдалось.

— Где мы? — прокаркал я. Воздух с трудом выбирался из легких, как из пропасти, цепляясь за стены ледорубом.

— Нам налево, — так же сипло проговорил Снуп.

— Валяй! — ответил я. Картофелина развернулась, не спеша поплыла к голубым складкам. Я подумал, что Снуп хочет вылететь через щель в космос. Но он направлял нас прямо к нижней голубой полосе. И это была совсем не полоса! Я разглядел, что она проваливается вглубь, там мнош пространства. Белое солнце уходило вправо, тускнело| Красная дымка растворилась. Вдруг я увидел под нами рябь воды. Море! Голубая полоса раскрылась в далекое; небо, сливающееся с синевой океана. Снуп чуть ускорил движение. Мы спустились ниже. Бескрайний морской штиль побежал под нами легкой рябью. Прозрачная вода мелькала редкими тенями обитателей глубин. Мы оказались на планете.

— Прилетели, — пробормотал Снуп, бросил штурвал перископа. Корабль летел сам. Снуп снова схватился за голову, растирая лицо. — Черт, как же больно…

Я суетился в тесноте, пытаясь разглядеть, нет ли погони.

— Слушай, кажется, мы оторвались, — неуверенно пробормотал я, вглядываясь в синий горизонт.

— Еще бы нам не оторваться! — пробурчал Снуп. — Я все-таки знал, куда хочу попасть, поэтому маленький шанс у нас был. Они же просто за нами летели. На перекрестке за кем-либо удержаться невозможно. Так что они сейчас очень далеко… Правда, не слишком надолго.

— Ну и пусть. Нам сейчас до Пьен-Ча нужно быстрей добраться. Ты знаешь путь? Как долго туда лететь?

— Ты идиот? Мы уже в Пьен-Ча!

Я с недоверием поглядел на него, опасаясь, что перенесенные перегрузки повредили у него что-нибудь в

голове.

— Я провел тебя через перекресток! — с деланой неохотой сказал Снуп. — Между прочим, это весьма виртуозная вещь. Во-первых, в него надо попасть, а во-вторых, повернуть в нужном направлении.

— Подожди. — Я, кажется, начинал соображать. — Мы словно в складках летели. Деформация пространства?

— Угу, — кивнул Снуп. — Узкая щель. На Зее Креста полно перекрестков, только различить трудно. Я пока выход искал, немало с ними экспериментов поставил. Переход через них — та еще задачка. На ширине корабля может до десятка различных мест пересекаться. Нам повезло. Ну и я тут немного постарался… — Он чуть иронично посмотрел на меня.

— Ты молодец! — заявил я. — Что я, спорю? Мне вообще с тобой не рассчитаться.

— Выведи меня отсюда, большего я не прошу.

Я закусил губу. Снуп столько сделал для меня, что я действительно был обязан ему по гроб жизни. Но как я мог обещать вывести его из пространства древоликих, если не знал, как это сделать? Об этом знают сами древоликие, но они убьют меня сразу же, не успею я и рта раскрыть, чтоб вопросы позадавать.

Море тянулось лохмотьями сверкающей ряби.

— Ты знаешь, куда лететь? — спросил я. — Нам нужен порт, не представляю, один он здесь или несколько.

— Найдем! — уверенно заявил Снуп. — Я не бывал здесь, но по рассказам место представляю. Сканер дает активность в десяти минутах лета. И я хочу, чтобы ты рассказал мне поподробнее про свои приключения. Мне не хочется больше ощущать себя промежуточным звеном…

Порт показался впереди по курсу. Я не мог оторвать взгляд от протянувшегося длинной полоской причала. Сердце сжалось от тяжести. Воспоминания грозили за- топить меня прорвавшейся плотиной. Дни, проведенные здесь с Ари, казались теперь одним из самых счастливых периодов в жизни. Ее трогательная забота, бездна! любящих глаз, притягивающих меня, как магнит, вспоминались с мучительной сладкой болью. Ничего лучше я не знал, ощущение потери раздирало душу на части. Может быть, нам не стоило искать и желать другого? Ведь у нас была хорошая жизнь. Мы зарабатывали на кусок хлеба, у нас было свое жилье, пусть и убогое. Ведь именно наше желание найти путь домой привело к разлузке, «Господи, только бы ты была жива», — прошептал я про себя и закрыл глаза, удерживая слезы.

— Кажется, чисто, — промолвил Снуп. Он то и дело приникал к перископу.

— Что думаешь? Ждут нас или здесь еще безопасно?

— Если древоликие с Зеи Креста потеряли нас на перекрестке, то пока здесь свободно. Но, наверное, ненадолго.

— Согласен, — кивнул я.

— Куда лететь?

Мы рванули к нашему с Ари жилищу. Найти ее там я, конечно, не надеялся, но и не зайти туда было невозможно.

Картофелина резко развернулась у причала, зависнув над водой. Поднявшаяся волна захлестнула деревянный настил, ударила в стены прибрежных жилищ. Я спрыгнул на узкую улочку.

Вот она, дверь в наш дом! Все тот же грязный полог.

Я огляделся по сторонам. Кругом никого. Рабочий день в разгаре. Большинство обитателей на погрузочных работах горбатится за кусок сала. Надводный город был почти пуст.

Пальцы легли на шершавую материю, приоткрыли шель в черноту комнатки. Пусто.

Я зашел внутрь. Похоже, после нас здесь никто не жил. Изоляционную прокладку стащили, не осталось ничего, голые стены. Сердце тяжелыми толчками гнало кровь, я находился в странном состоянии возбуждения и задумчивости. Ари здесь не появлялась после той ночи, это я чувствовал определенно. Бросив последний взгляд на треугольник света, разрезавший пустой пол, я развернулся прочь.

Путь к жилищу Т-ли я не помнил. Снуп тупо погнал над морем вдоль города, и уже скоро мы увидели словно грозу на горизонте.

— Туда! — уверенно сказал я, ничуть не сомневаясь, что вижу область мрака, рядом с которой жили древоликие. И точно: не прошло и пары минут, как темнота захватила небо, залила прозрачные бока корабля разводами черноты. Надвинувшаяся бездна походила на грозовой фронт, только не было ни молний, ни ударов грома.

Чем дальше, тем медленнее летел Снуп. В конце, там, где языки чернильной пропасти слизывали последние строения, он двигался чуть не шагом.

— Черт, что это? — проворчал он, не отрывая взгляда от перископа. — Все диапазоны дают темноту, невозможно. Ты бывал там? — спросил он, оторвавшись от окуляра.

ты спятил, что ли? — удивился я. — Да я смотреть туда боюсь, все кажется, что засосет. И-са ходил охотиться туда. Похоже, море еще сколько-то продолжается. Но я абсолютно не представляю, что там дальше.

— Вообще-то, любопытно. Такой аномалии я здесь еще не видел… Будь у нас время, наверное, стоило бы исследовать…

— Черта с два я пошел бы с тобой туда! — хмыкнул я- Мне кажется, там просто мрак, пустота, ничего. Растворишься — и прости-прощай!

— «Пустота, ничего»! — передразнил Снуп. — Пф!

И этот человек обещал вывести меня! — Он покачал головой, одновременно причаливая у последнего мишки.

— Я, между прочим, не обещал, — тихо пробурчал Не знаю, расслышал он или нет.

Мы соскочили на мостки, замерли.

— Тихо, как в могиле, — прошептал Снуп. Кругом — ни звука. Если кто-то из обитателей дома, то сидит тише воды ниже травы. Закоулки терялись во мраке, строения проглядывали еле заметными контурами.

— Ты знаешь, куда идти? — спросил Снуп.

— Где-то здесь, — тихо сказал я. — Придется поискать. Мы в прошлый раз с другого конца зашли.

— Ладно, — тоже прошептал Снуп. — Ты иди. Я что- то боюсь оставлять здесь корабль. Если с ним что случится — нам точно конец. Но если что — ори, я приду, Хорошо?

Я улыбнулся его заботе. Все-таки Снуп отличный парень! Несмотря на вздорный подчас характер, чувствовался его рассудительный и честный подход к жизни. С таким партнером, наверное, не страшно и во мрак отправиться. Будешь знать, что рядом — надежная опора. Ничего, дружище, я сделаю все возможное, чтоб нам отсюда выбраться, увидишь ты еще свою «мамочку» и братьев с сестренками!

Позаимствованная у Снупа светящаяся палочка с трудом преодолевала давление темноты. Слабый оранжевый ореол потрескивал и, казалось, был готов в любую минуту погаснуть. Я прижимался к стенам, причал слева обрывался во мрак. Ладонь нащупывала мокрую поверхность строений. Черт! Я не помнил, откуда мы пришли тогда, да и все равно здесь невозможно ничего разглядеть.

Я чувствовал, как мало у меня остается времени. Погоня наверняка шла по пятам. За свое бессмертие ч-ра ничего не пожалеют. А мне еще надо найти Ари и понять, как я могу раскупорить чертов клубок здешнего мира. Или же в Ари и заключается эта загадка. Я никак не мог понять связи между произошедшими событиями. Т-ли волновался о башнях, И-са схватился за Ари. Т-ли было на Ари наплевать, но И-са не слышал моего рассказа о башне. Вот и пойми, где тут ответ. И что испугало остальных ч-ра: Ари или я?

Блуждание наугад могло продолжаться вечно.

Вход в очередную лачугу высветился мятым пологом. Я остановился и прислушался. Тишина. Заглянул

внутрь.

— Есть кто? Хозяева? Пусто.

Следующая хибара тоже оказалась пустой. Неужели даже отсюда, с дальнего конца надводного города, жители уходят в порт на заработки? Больше часа ходу. Или они на лодках?

— Эй! Люди! — Очередная хижина оскалилась беззубой чернотой входа. И там кто-то был. Оранжевый отсвет упал на маленькую фигуру, лежащую у стены. — Эй!

Я зашел внутрь. Длинные скользкие пласты, похожие на отрезанные плавники дельфинов, загромождали половину комнаты, возвышались грудой чуть не до потолка. Затхлый воздух не давал вдохнуть. Темная фигура У стены лежала без движения. И страшно, и поделать ничего нельзя: неизвестно, найду ли кого еще. Я подошел ближе.

Ен- чунская старуха резанула глаза.

— Бабуся, эй! Померла она, что ли?

Что- то скрипнуло. Я присел около нее.

— Бабусь, ты как? Живая?

— Хоронить посмей — убью. — Я аж отшатнулся. Вот так бабуся. Господи, что она тут лежит-помирает! Ужас какой!

— Здравствуй, бабушка, ты что здесь? — Я брезгливо всматривался в ее лицо, пытаясь понять ее состояние, но получал лишь тяжесть в голове.

— Кто говорит? Где Юн-са? — Старуха, похоже, ничего не видела в сумраке.

— Юн-са ушел куда-то, нет его, — ответил я ей. — Меня Гриша зовут, я нездешний. Мне боги нужны. Т-ли знаешь? И-са знаешь? Где их дом?

— Нет Т-ли, ушел давно, не возвращался.

— Как мне дом найти? Далеко отсюда?

— Юн-са позови, проводить туда.

— Да нет тут Юн-са, где я его возьму? Расскажи, как добраться, я сам дойду.

— Ушел Т-ли, давно нет. И-са приезжал, тоже ушел. Оба ушли, нет.

Что же мне делать? Что делать?

— Ты, бабусь, мне все равно скажи, где дом их, мне очень надо.

— Юн-са позови, проводит. Где Юн-са?

— Скоро вернется! Ты скажи, где дом Т-ли? Куда идти?

— Поворот право, рядом Синчай живет. Позови Юн-са!..

Я выскочил наружу. Нервы просто ни к черту! Старуха, конечно, не виновата, но мне дорога сейчас каждая минута.

Направо за поворотом уходил вдаль узкий проход, сбоку спускалась лестница со второго яруса. Я прошел чуть дальше и вдруг узнал место. Развернулся кругом — и картинка возникла в памяти четким образом. Да, отсюда мы пришли, сюда привел нас с Ари проводник. А вот и жилище богов.

Та же лачуга. И ширму поставили на место. Тусклый свет выхватывал отдельные части помещения. Все так же висел на стене оберег. Только цилиндров у входа не осталось.

Здесь я умер. Здесь меня убили.

Я не испытывал ни ужаса, ни страха. Перенесенная смерть слишком тяжело далась мне, и место гибели ощущалось скорее печально, чем страшно. Мне никогда не забыть этой комнатки, однако фобий она не вызывала.

Я осторожно шагнул вперед. Стопки книг по-прежнему грозились упасть. Не удержавшись от соблазна, я взял томик сверху. Познакомиться с литературой замкнутой далекой цивилизации шанс выпадает нечасто.

Пальцы будто окунули в вазелин. Бумага — или как это называлось? — источала густое маслянистое вещество. Но изношенные страницы не слипались, легко переворачивались, и если бы не тактильные ощущения, то можно было представить, что держишь в руках лохматую надежду на общность наших миров.

На каждой странице ветвился узором большой сложный рисунок во весь лист. И все остальные страницы были такие же. Чем-то походило на арабскую каллиграфию. В арабской каллиграфии я не силен, а уж в инопланетной тем более, книга легла назад.

Что же? Вот я здесь. И каков мой план? Что я хотел? Найти здесь Ари, которая только и ждет моего прихода? Нет здесь ни Ари, ни древоликих. Где мне их искать? И как искать, если погоня по пятам?

Вдруг я понял, что гнался за призраком. Мысль об Ари, находящейся в руках у И-са, сжимала сердце мучительной болью. Не в силах ее вынести, я устремился сюда, к месту последних воспоминаний. Подумать о том, нужно ли это, есть ли лучший план, я не мог. И что бы я стал делать, если бы нашел здесь ее с И-са? Он бы опять убил меня, и все по новой?

Зажмурившись, я прижал кулак к виску, с силой надавив на голову. Все неправильно! Все неправильно! Бездна потери вдруг задавила.

Ты потерял ее! Ты просто потерял ее и не смог защитить! Господи, ведь она такая беззащитная! А ты потащил ее к дьявольским созданиям, не удосужившись проверить для начала, безопасно ли это! Что ты хотел? О чем думал?

Я закусил губу, и кровь смешалась со слезами. Господи, что же мне делать?

В полном отупении я стоял на краю мостков. Черная смоль волн ворочалась внизу. Беспроглядная мгла перед глазами выражала пучину моего отчаяния. Я знал, что нужно торопиться. Я знал, что Снуп ждет, и не дай бог моя задержка повредит ему. Но двинуться был не в состоянии. Ощущение вины пригвождало к месту, парализуя в страхе. Казалось, что дальше будет еще хуже.

Вдруг что-то закрыло мое лицо, зажав рот и нос, царапая кожу. Недюжинная сила рванула назад, мой крик затолкали в горло чем-то твердым и шершавым.

— Тсс! — прошептали около уха. — Тихо! — Почти беззвучный голос оставлял лишь контуры звуков, донося смысл минимально возможными штрихами. — Это я Осторожно и тихо!

Снуп! Боже, опять он напугал меня до смерти!

Рот освободился, но сказать что-либо я не решался. Не уверен, что мог бы говорить так же прозрачно и неслышно. Снуп впечатался в стену лачуги, прижимая меня к себе. Я ощутил, как он отползает вбок, маленькими шажками последовал за ним.

Как бесплотные тени мы обогнули угол сооружения и очутились на узкой внутренней улочке. Жилистые конечности исследователя гробниц отпустили меня.

— Погоня? — прошептал я. — Они здесь? — Снуп кивнул.

Черт! Догнали!

— Корабль! — Я схватил его за руку. — Бежим! — Снуп покачал головой. Я видел лишь контур его фигуры, не мог разобрать выражение лица. — Что? Почему?

— Я запустил корабль туда… — Снуп махнул рукой в стену мрака.

— Что? Ты рехнулся?! — Я не мог поверить, что у нас больше нет корабля. Это невозможно. Это означало, что нам конец. И я не спасу Ари.

Я замычал от досады и боли, навалился на Снупа, прижал его к стене.

— Зачем?! Зачем?

Снуп не сопротивлялся, терпеливо дождался, пока я отступлю.

— Идем! — прошептал он и скользнул вперед, обратно на мостки перед бездной.

Мы заскользили вдоль стен, невидимые в тени строений. Не доходя до места, где мы причалили, Снуп остановился.

— Там, за углом, — обозначил он контуры звуков.

Я сросся со стеной, мимикрируя под нее. Шажок, другой — выглянул за угол. Матерь божья!

Прямо у мостков за поворотом висел рейл — корабль ч-ра. Громадная дура. Мрак переливался на его сверкающей голубой поверхности чернильными разводами. Огромный хвост, как жало скорпиона, загибался сверху, нависая устрашающим острием. Стройное тело излучало животную красоту, вызывая воспоминания об органичности древнегреческих храмов. У меня перехватило дыхание. Даже истребители, сделанные истантами для наших парней, не могли сравниться по красоте с этим кораблем.

Снуп оттянул меня назад.

— Ты спятил? — произнес он беззвучно.

Мы стали отступать назад, повернули от причала в город. Лишь минут через двадцать, когда и рейл и хижина Т-ли остались достаточно далеко позади, я остановился и развернулся к Снупу.

— Ты что не улетел, когда их увидел? — спросил я прямо.

— Куда? Отсюда не убежишь. Перекресток только в одном направлении действует. А в Пьен-Ча я не бывал никогда, ничего здесь не знаю. Меня бы тут же догнали и прости-прощай! Ты думаешь, он один здесь?

— Да нет, я так не думаю, — согласился я.

— Ну вот! Я засек его — и даже секунды не думал. Задал курс и спрыгнул. Они наверняка отследили корабль. Не знаю, что там внутри бездны, но у нас есть Шанс, что они пойдут за ним. Правда, я не представляю, как этим шансом воспользоваться.

— Да что тут знать! — У меня не было и тени сомнений. — Добираемся до порта, похищаем корабль и линяем отсюда под видом сухогруза или танкера, что подвернется.

Снуп закашлялся. Я сначала подумал, что он опешил, но тут же распознал смех.

— Что ты скалишься? — обиделся я. — Есть план получше? Давай, я открыт для новых идей как никогда!

— Идем! — Он не стал отвечать, повернулся и зашагал дальше, все еще покашливая. Смешливый какой археолог! Ему бы в комедии сниматься!

Направление мы представляли довольно хорошо — от темноты к свету. Темнота оставалась позади, город все сильнее и сильнее набирал цвет и резкость. Жителей тоже с каждым шагом попадалось все больше. Ен-чуны сновали то тут, то там, шумели; направляющиеся по своим делам, выскакивали из-за угла, мешая проходу. Центральная часть города жила полнокровной жизнью. То пригибаясь, то перепрыгивая через участки открытой воды, не застроенные настилом, мы со Снулом резво перемещались к порту, сменяя друг друга по ходу движения в узких проходах.

— Жалко корабль? — спросил я, не оборачиваясь, размеряя быстрыми шагами улочку.

— Эх, что там! — вздохнул он позади. — Некогда жалеть. Я и подумать не успел ничего, он улетел, а я к тебе побежал. Что теперь…

— Откуда он у тебя?

— Обменял. У меня с собой было кое-что. Повезло, что перемещаешься сюда сразу куском пространства, а не голой органикой.

Да уж, в его чудо-куртке наверняка много чего было! Небось в каждом кармашке по артефакту да по древней драгоценности.

— Все-таки жалко, — сказал я. — Даже мне жалко, классная была картофелина! — Я потрогал над бровью рубец с запекшейся кровью.

— Жалко, конечно, — вздохнул Снуп. — Хороший кораблик. Один он у меня был все это время…

— Ничего, сейчас мы тебе подгоним тачку! Захватим какой-нибудь рефрижератор, только держись!

Поспевая за мной, Снуп опять закашлял, — и вдруг сшиб меня всем телом как торпеда, — я даже услышал последний его смешок прямо за ухом, пока мы летели вперед метров пять. Воздух вокруг нас был пронзен миллионом тонких красных нитей, протянувшихся прямо по курсу нашего движения. Невидимая сила давила Снупа на меня, и сначала мы просто летели горизонтально. Но притяжение не заставило себя ждать. Я больно упал на коленку и ободрал ладони, Снуп рухнул сверху, как мешок. Судорожно пытаясь спихнуть его, я вывернул голову назад, не понимая, что произошло.

Красные нити быстро таяли, исчезая, а сзади, там, где чернело небо у конца города, над строениями висело странное облако в виде тора — гигантского бублика. Снуп копошился на мне, мешая смотреть, я столкнул его вбок. Взгляд не мог оторваться от увиденного. Что-то странное было в облаке, я не мог понять. Похожее на мозаику, расчерченное хаотичным узором, — и тут же мысль вспыхнула, как разрыв салюта: облако состояло из обломков построек! Чудовищный взрыв искромсал лачуги и строения, взметнул их в жутком, нечеловечески правильном грибе. И было ясно, что там погибли все.

Облако распалось. Обломки падали вниз скользящими зигзагами. Снуп, как и я, выпученными глазами пялился на взрыв. Мы переглянулись. И поняли все без слов. Неважно, что произошло. Возможно, ч-ра догнали «картофелину» и обнаружили, что она пуста. Или кто-то нас видел. Или просто решили уничтожить все, не вдаваясь в подробности, спасая свою бессмертность.

Снуп вскочил и рванул вперед. Я лишь чуть опоздал вслед за ним. Думать было не нужно. Нужно было бежать. И мы побежали так, как никогда не бегали. Доски, балки, застывшие в ужасе ен-чуны, — нагнуться, чуть левее, перепрыгнуть, — быстрей, быстрей, быстрей! Надводный город проносился пятнистым хаосом, Из которого выхватывалось только самое важное.

Раз! — и беззвучная волна снова подняла меня, я завис в воздухе, как Икар, — и тут же камнем, пущенным из пращи, врезался в стену одной из построек. Плечо проломило тонкую конструкцию, я сполз вниз. Тут же вскочил, высматривая Снупа. Красные нити таяли в воздухе, спина Снупа удалялась дальше по улице. Он быстро оглянулся на меня, не сбавляя скорости. Я прибавил хода. Назад я не смотрел: отлично знал, какую картину там увижу.

Мосластые конечности Снупа передвигались как у паука — шустро-шустро. Думаю, на Земле он бы мог бросить свою опасную профессию, жить спокойно, потихоньку собирая призы и медали по бегу всех чемпионатов мира и Олимпиад. Но я не отставал. Тело работало, как швейцарский хронометр, отмеряя каждое движение с ювелирной точностью. Грудь вздымалась, воздух еле успевал отдавать энергию. Я вспомнил свой бег по ступенькам башни — не зафиксированный никем мировой рекорд по скорости спуска. Сейчас происходило что-то подобное. Догнав Снупа, я легко держался чуть позади него. Бах! — теперь уже я снес его, и мы рухнули на жесткий настил, заработав еще пару-тройку ссадин к коллекции. Еще раз — ба-бах! Без звука, только сбивающая с ног волна.

В сети не успевших исчезнуть нитей мы поднялись — и застыли, пораженные зрелищем разрушаемого города. По небу словно летела гигантская стая потревоженных птиц, оно бесновалось кусками разлетающихся обломков.

— Матерь господня! — прошептал я. Взрывы методично уничтожали весь надводный город, начиная с конца. Сволочи! Какие же они сволочи!

И я побежал еще быстрее.

Порт кричал, вопил и лопался по швам. Ен-чуны, слитые в огромную туманную массу, пульсировали в моих висках резкой болью. Хотелось зажмуриться, заткнуть уши, спрятаться.

Море с обеих сторон каменной полосы Пьен-Ча усеивали сотни лодок спасающихся обитателей. Остальные ломились из надводного города обезумевшим потоком на причал. Царила жуткая давка. Часть народа сразу же бежала дальше, часть оставалась, шумела, глазела на взрывы, шевелилась, как пчелиный улей. Чего они ждали? Когда уничтожение доберется и до порта? Я не знал, как далеко уходит порт вдаль. По крайней мере, с корабля Чингачгука концов причала не просматривалось. Что будет? Неужели осатаневшие ч-ра уничтожат все?

Рейлы проносились вдоль причала страшными красивыми птицами. Три «скорпиона». На Зее Креста за нами как раз гнались трое. Но ведь кто-то еще уничтожает город. Значит, преследователей прибавилось.

А мы со Снупом не могли ничего сделать. Потому что кораблей в порту не было. Ни одного. Кто-то, возможно, и успел улететь. А остальные, как думаю, покоились сейчас на дне морском. И мой замечательный план покоился вместе с ними.

Мы стояли под решетчатой колонной одного из портальных кранов. Рядом пугал содранной кожей Плавленый. Эти дылды окончательно придавали происходящему вид ужаса. Мне все казалось, что это раненые. Будто наступают фашисты, разносят к чертям мирный город, кружат на «мессерах» вокруг порта, намереваясь вскоре уничтожить и его. Безумие людей, паника, окровавленные тела… Я абсолютно потерялся в окружающем хаосе. Наверное, можно было бежать дальше, вломиться в толпу ен-чунов, продираться вперед… Но ничего этого я не делал.

— Что будем делать? — спросил как нарочно Снуп. Я даже не прореагировал.

— У тебя есть еще план? — продолжал допытываться он.

Я покачал головой.

— Замечательно, — пробормотал он. — Плавать

Умеешь?

— Считай, что нет, — негромко ответил я. — А впрочем… — Я не знал. Может, я теперь и плаваю, как мастер спорта?

— Предлагаю плыть, — сказал Снуп, но прозвучш это похоронно.

— Куда? — поинтересовался я.

— Отплывем. Если порт раздолбают, есть шанс сп стись. Может, кто в лодку возьмет.

— На хрен ты кому сдался…

— Больше ничего в голову не приходит, — признал ся он.

— Угу, — согласился я обреченно. Воздух пронзился красными чернилами линий,

результат взрыва, они достигли порта. Очередной г бельный тор реял над уничтоженными постройкам надводного города, осыпался обломками. Кипела вода! Уже совсем близко.

Толпа ен- чунов и прочих существ, бурлившая средь контейнеров и кранов, дрогнула и наконец хлынул! прочь, вдаль по причалу, прочь от взрывов. Наверное они до последнего надеялись, что бомбежка прекратится. Я заметил, что комариных туч среди толпы нет. Загадочные существа, похоже, смотались. Или просто разлетелись мошкарой в разные стороны, — попробуй убей такого. Нам о таких фокусах только мечтать.

— Бежим? — спросил Снуп.

Мы прижались к колонне, обтекаемые живым потоком. Ен-чуны кричали.

— Ней-са, ты где?…

— Боги не знают нас!..

— Погиб совсем, бежать нельзя…

— Остался и не захотел…

— Ней-са! Ней-са!

— Быстрей!..

— Где Дин-са?…

— Я не хочу…

— Быстрей! Лодка плыть, ждет!..

— Ней-са!!!

— Балка упала, достать нельзя, кричит…

— Быстрей!..

— Еды взял, три чер-су взял…

— Зачем боги убивать?…

— Нельзя, оставь, потом…

— Ней-са…

Поток редел, муравьиное мельтешение струилось вдаль порта. Снова пронеслись вдоль причала «скорпионы», почти касаясь гребней волн. Может, они меня высматривают? Черт!

— Бежим! — решил я наконец.

Снуп повернулся ко мне. Он словно пытался увидеть в моих глазах, насколько я уверен в своем решении. Я ни в чем не был уверен, но оставаться на месте казалось не лучшей идеей.

— Может, в воду? — спросил он на всякий случай.

— К черту! Бежим! — сказал я. В воде я слишком легкая добыча для древоликих уродов. Облегчать им работу не хотелось.

Я бросил последний взгляд на парящие в воздухе щепки бывшего города. Снуп схватил меня за руку.

— Смотри! — крикнул он.

Я ничего не видел, кроме падающих деревяшек.

— Что? — обернулся я к нему, не понимая.

А он смотрел не на город, а на море, туда, где высилась наклонная стена воды. Я перевел взгляд.

— Это что еще за хреновина… — прошептал я.

По поверхности воды бежала тлеющая горящая полоска. Будто сгорала бумага, сначала обугливаясь почерневшим краем, а затем ее поедала узкая полоска огня, оставляющая после себя струпья пепла. Глаза отказывались верить. Что же делается? «А лисички взяли спички, к морю синему пошли, море синее зажгли…»

Но тут я разглядел, что горящая полоска — лишь граница соприкосновения с водой прозрачной стены высотой до неба, со смертельной скоростью двигавшейся к Пьен-Ча. Стена совсем не просматривалась, лишь чуть искажала воздух и чуть сверкала отблесками света. Она оставляла за собой безобразное коричневое месиво, где уже не существовало ничего: ни наклонного океана, Ни оранжевого неба, ни воздуха.

Снуп что- то сказал, но я не знал таких слов. Я выматерился.

А ен- чуны бежали, бежали… Лишь некоторые остановились и глазели на новое зрелище.

Стена вышла на ровную поверхность, и стало ясно что это смерть. Лодки поворачивали к порту, но смерть уже настигала их. У нас остались секунды. Не сговариваясь, мы со Снупом рванули к противоположному краю причала.

Безмятежные прозрачные волны плескались о камень.

Стая рейлов красиво уходила к дыре в космос, блестя голубоватыми отточенными телами.

Я оглянулся на Снупа. Губы скривились: хот улыбнуться, но не получилось.

— Прощай, — выдавил я непослушным ртом. Он сосредоточенно кивнул, что-то поправил у себя в карманах куртки. Просто золото, а не человек!

Оглядываться не хотелось. Страшно заорали енЯ чуны.

Болезненно красивый рейл вдруг испортил акт смерти, явившись у края причала огромной сверкающей массой. «Зачем?…» — успел подумать я, как прямо передо мной открылся темный проем, и Ари протянула руки:

— Быстро!!

 

9

Боже мой, что с ней стало! Она просвечивала насквозь. Вообще, остались только глаза, в которых я видел такую муку, что не мог сдерживать слез. В последнее время я стал такой чувствительный, что уже не задумывался, хорошо ли это, когда взрослый парень плачет.

Да и как удержаться? Кто бы вынес такие повороты жизни бесстрастно и спокойно? Господи, как же я не хотел умирать, стоя на краю причала вместе со Снупом… Этого не передать словами. Я только что обрел жизнь, пройдя через мучительную боль, и тут же потеря ее снова казалось настолько бесчеловечным и несправедливым, что спазм сдавливал горло, мешая дышать. Сжигающая стена добегала последние метры, безликая пропасть смерти протягивала липкие руки, тянула к себе, — и вдруг прямо перед собой я увидел ту, ради которой готов был умереть еще сто раз, и она спасла меня, вырвав из ужасающих объятий гибели. Сознание не могло переварить этот перелом. Мы запрыгнули со Снупом в рейл, тот рванул, я утонул в объятиях любимой, все еще не веря. Но слезы уже катились, растворялись в ее дредах, и в груди было больно от счастья.

И сейчас она сидела у меня на ногах, прижавшись маленьким телом к груди, слушала, как бьется мое сердце. Я обхватил ее крепко-крепко.

— Как же я мог потерять тебя, — прошептал я.

— Ты опять со мной, — произнесла она.

— Я не хочу тебя терять.

Ее нежные пальчики скользили по моей шее, рисуя

узоры.

— Он… делал тебе больно? — спросил я. Ари вздрогнула. Я прижал ее к себе еще крепче.

— Гри-и-ша… Он… не виноват… Я знаю теперь… Похоже, я дернулся, или же она почувствовала мои мысли, потому что быстро зашептала:

— Это не так больно, по-другому. Мне тяжело, больно не так. Гри-и-ша, они не виноваты.

— А кто виноват? — удивился я. — Он убил меня… — Но сейчас же он спас! Они не виноваты…

Мой спаситель, мой убийца — бог И-са — сидел в нескольких метрах от нас. Невозмутимый, как Будда, Управлял рейлом. Руки его скрывались в темном бесформенном выступе. Наверное, это был штурвал. Или пульт, черт его знает. Внутри рейла не находилось ни одной вещи с законченной формой и четкими границами. Собственно, там вообще ничего не было. Лишь мутная полость, на полу которой все мы сидели. Будто тяжелый туман наполнял пространство корабля, чуть расступаясь к носу и сгущаясь до плотности желе к краям, а в задней части становился совсем твердым. Ноги вязко уходили в пол, обретая опору не спеша, постепенно Стоять таким образом оказалось весьма неуютно, в конце концов я просто сел, оперевшись спиной о сгущающуюся «стену». Снуп тоже не долго наслаждался гулянием по «болотцу» и предпочел нащупывать точку опоры задницей. Туман не существовал как нечто само по себе, нельзя было сказать, что ты видишь его или ощущаешь кожей. Казалось, это свойство внутреннего пространства корабля.

Мы летели в космосе вдоль длинного красного облака. Оно стелилось под носом рейла с правого края размытым следом огромной малярной кисти. Чуть дальше сияла желтая звезда размером с теннисный мячик. Прочие звезды тусклым порошком усыпали окружающий мрак. «Жемчужное» колье отсутствовало, хотя я думав что его должно быть видно отовсюду.

И- са молчал. Будто статуя в таиландском монастыре, он возвышался на фоне космоса, заглядывающего в туманную внутренность корабля через прозрачный нос рейла.

Что я должен был делать? Попав в корабль и увидев темную фигуру в балахоне, в первое мгновение я отшатнулся. Ощущения, связанные с этими созданиями, не претендовали на желанные. Почти сразу я понял, кто это. Присутствие здесь Ари, и даже не столько присутствие, а ее вид, подсказали мне имя древоликого. И я не сделал ничего. Ари растворяющей теплотой плавила мое тело, и мое сердце билось о ребра, потерявшись в противоречивых чувствах.

Я осознал, что знаю слишком мало. Зачем он спас меня? Ради Ари? Или ради меня самого? Что ему нужно и что он хочет? Ответов никто не озвучивал, и я просто наслаждался близостью Ари, залечивая саднящие раны, оставленные во мне холодом смерти. Ненависть к И-са тлела заброшенной головешкой костра. Задавленная страхом перед убийцей, неуязвимым для меня, и памятью о пережитых мучениях, она трусливо пряталась в закоулках моей души. Лишь мысль о страданиях Ари раздувала в ней огонь, и я терзался от собственной трусости и смятения.

Подполз Снуп. Глаза его блестели. Похоже, он отошел после спасения и убедился, что И-са не тронет его.

— Чтоб мне обратно не прилепиться, — прошептал он, кося взглядом на древоликого, — я просто не знаю, что сказать… Я думал, конец… Никогда еще не стоял так близко к смерти. Столько всего вспомнил… Я про-сто Он выпятил губы, пытаясь выразить что-то невероятное, но оно оказалось настолько невероятным, что даже не могло воплотиться в слова.

— Это Ари, — познакомил я их, — моя девушка. А это Снуп, мой друг.

Сказал — и сам поразился. «Моя девушка», «мой друг». Жизнь бесповоротно изменилась, и никогда не вернется назад. Тот я, что существовал совсем недавно, работал инженером, жил на съемной квартире, остался в прошлом. Да, он жил, он был настоящий и весьма неплохой. Но от него остались только воспоминания. Я вдруг будто увидел фотографию в старом альбоме: вот он я в садике, вот он я в школе. Поначалу смотришь и улыбаешься. Однако стоит вглядеться чуть внимательней, и улыбка исчезает. Разглядывая человека на старых снимках, всматриваясь в глаза и выражение лица, вдруг осознаешь, какая пропасть лежит между вами. Общность имени и прошлого не в силах сроднить, не в силах уверить, что там — это тоже я. Слишком большая разница в мыслях, чувствах, отношении к людям и миру. Большая разница во взгляде на жизнь, напрямую через взгляд на снимке и отражающаяся. Прошлое не вернуть, и грусть иногда так сжимает сердце, что зажмуриваешь глаза.

Вот и теперь я ощутил огромную перемену, случившуюся со мной. Кто мой друг? Инопланетянин. Кто моя девушка? Инопланетянка. Как глупо звучат эти слова. Насколько они бессмысленны и некрасивы. И насколько красивы и дороги мне те, к которым эти слова Можно по незнанию применить.

— Рассказывай, что ты делал на башне Эй-сана? — Она как-то изменила меня. Как — не знаю. Почти сразу началась Жатва. Я направил энергию на переработку урожая, замесилась брага. Все. Стой! Башню построил Эй-сан?

— Да. Придурок не придумал ничего лучше, как заняться производством пойла. Причем в масштабах, как всегда, глобальных.

— А где он сейчас?

— А! — И-са плеснул через маску волну ненависти которая ощущалась буквально физически. — Я не знаю Никто не знает!

— Как ты узнал, что именно Эй-сан построй! башню?

— Гил рассказал. Т-ли выпотрошил его. Бедный старик Чингачгук!

— Что гил рассказал о башне?

— Почти ничего. Но он помнил, как Эй-сан говорил: «Только ценитель выпивки достоин стать Освободителем».

— Это значит, что управляющий Жатвой может раскупорить мир! — поразился я.

— Именно так! И поэтому башни больше нет. — Что?

— Т-ли уничтожил планету.

Я оглянулся на Ари. Ее желание осуществилось.; Вместе с планетой погибли все парализованные животные. Господи, ну хоть что-то. Думаю, она все равно постоянно вспоминала их. Слишком тяжело пережила он ту встречу.

— Башни нет, но есть я.

— Скоро за тобой погонятся тысячи. Т-ли расскаже всем. Они не хотят умирать.

— На Пьен-Ча преследователей было всего пять ил шесть.

— Пять. Достаточно и этого. Мне пришлось взорвать «саттри», чтобы вытащить тебя.

— Это огненная стена?

— Да. Очень опасно. Очень быстрая реакция, и я мог попасть в цикл… рра-а-а!! — Он зарычал, запрокинув голову. Вдруг приблизился, быстро и бесшумно, как тогда. Грязный балахон чуть не коснулся моих волос. Безликая маска испугала уродливой пустотой. Я отшатнулся. — Ты не знаешь, чем я рискую! — зашипел он.

— Ты же бессмертный! — крикнул я в испуге. — Чего ты боишься?

— Бессмертный? — И-са вернулся на прежнее место Спроси свою сас-чва про наше бессмертие, она теперь знает много!

Урод! Я прикрыл глаза, чтобы не видеть его. Нет ничего более ужасного, чем зависеть от негодяя. Вдруг резанула мысль: «Очень опасно, очень быстрая реакция».

— Ен-чуны! — воскликнул я.

— Вся планета мертва, — отозвался убийца. — Ты стоишь слишком дорого.

Я знал, что будь моя воля, то немедленно прикончил бы это существо. Не раздумывал бы ни полсекунды. И потом гордился этим поступком всю оставшуюся жизнь. Как легко они уничтожали все мешающее им! Жизнь живого существа не имела для них ни малейшей ценности. И сама их жизнь поэтому не значила ничего. Как легко бы я его убил! Но сейчас судьба насмехалась надо мной. Убийца сам желал своей смерти, я был ключом к ней, и нам приходилось вместе думать, как это сделать.

— Бессмертие! — прошипел И-са. — Идиоты нашли в нем удовольствие! В момент смерти нас кидает назад, в первый миг существования закольцованного пространства. И ты начинаешь жить снова, с того самого мгновения, ту же самую жизнь, день за днем. И ничего не помнишь! Как жалкий раб, повторяешь жизнь почти До последнего мига. Бесконечные воспоминания как болезнь, постоянно кажется, что все уже было. Только в последние минуты вспыхивает озарение: понимаешь, что живешь по новой, помнишь впереди момент смерти и способен избежать его. Рра-а-а!! Как я ненавижу это!!

— Сколько же раз ты умирал? — тихо спросил я.

— Я перестал считать пол вечности назад.

— На Пьен-Ча могло случиться так, что ты не успел бы предотвратить смерть? — спросил Снуп.

— Да! Я вспомнил бы о смерти, но времени изменить события могло не хватить. И тогда бы я бесконечно умирал раз за разом в одно и то же мгновение… — О не зарычал, а лишь отклонился назад. Засунув руку по балахон у шеи, что-то дернул там, хрустнув костями. Многие попали в такую ловушку, и страшнее их судьбы я не знаю. Многие просто спятили от постоянного ощущения, что живешь десятый раз по кругу. Но большинство предпочитает пореже умирать. Трусливые ублюдки! — Он не слишком-то любил своих сородичей. Впрочем, за тысячи лет они надоели друг другу до смерти.

— Что еще известно? — спросил я. — Как башня Эй-сана влияет на Освободителя?

— Никто не знает. Запустить механизм преобразования не получилось. Как ты сделал это? Т-ли облазил всю. Мы тоже слетали туда, — он кивнул на Ари, — но не специалист в таких штуках. Дьявол! Эй-сан все-таки придумал, как раскупорить мир. Сразу после эксперимента этот чертов гений возглавил группу по разработке способа вернуть пространство в прежнее состояние. Тогда еще никто не знал о том, что мы бессмертны. А потом стало не до того, все исследования на эту тему забросили… Да и мир уже был не тот… Но похоже, Эй-сан в конце концов добился своего, да только сохранил вей как есть и никого не поставил в известность… Возможно, правильно сделал. Иначе бы я не позавидовал его жизни.

— А может, он больше не хотел брать ответственность за судьбы людей? — предположил Снуп. — Его прошлый опыт стоил слишком дорого для миллионов существ. И он не рискнул повторить подобное еще раз. Оставил открытие на волю случая…

— Ага, и я как раз стал таким случаем, — пробормотал я. — Хорошо придумано…

— Ты должен знать, как сделать это! — крикнул мне И-са. — С тобой произошла трансформация, ты — Освободитель, ты должен знать! Я хочу умереть! Мне невыносимо больше переживать свою жизнь, я испил ее до дна.

— Я не знаю! — тоже закричал я. — Я как пешка!

Башня Эй- сана изменила меня, но мне никто не рассказал, что делать дальше! Что я умею? Я не представляю своих возможностей!

— Подождите! — Снуп остановил нас, подняв руку. — Мы знаем, что Эй-сан изобрел способ раскупорить мир. Сконструировал устройство, которое, как оказалось, трансформирует живое существо и делает из него Освободителя. Это существо, в данном случае ты, — он указал на меня, — способно развернуть мир обратно. Если устройство Эй-сана сработало правильно, то следующий шаг должен быть очень простым.

— С чего бы? — бросил И-са.

— Эй-сан оставил освобождение мира на волю случая. Но такой случай уже произошел: Гришка наткнулся на башню, случайно запустил ее, и она преобразовала его. Все! Можно, конечно, предположить, что должна осуществиться еще одна случайность: допустим, Освободитель должен найти какую-то кнопку или встретить еще одного Освободителя, чтобы они вместе включили процесс раскупорки. Или что-то еще… Но это получается немыслимо, невероятно! Обязательное осуществление двух случайных событий превращает обратное преобразование мира почти в невозможность. Нет никакого смысла трудиться над чем-то, если шансы на осуществление равны нулю. Нет! Так не должно быть! В природе такое случается само по себе. Но разумное существо всегда исходит из реальности своих замыслов. Любой артефакт поддается разгадке. Я не встречал за свою жизнь искусственных строений, не поддающихся анализу, а мне попадались весьма странные места. Всегда есть смысл, пусть даже непонятный. Но он есть! Нам осталось самое простое, нечто само собой разумеющееся.

— Так что же это?! — крикнули мы с И-са одновременно.

Снуп выпучил глаза и шевелил губами. Казалось, у него сейчас мозги вскипят.

— Я не знаю… — пробормотал он с остекленев взглядом.

И- са резко откинулся назад, наверное борясь с кушением прибить Снупа на месте. Да я и сам с тру сдержался. Вот обормот! Так красиво рассказал, и что

— Что он делал с тобой?

— Он хотел, чтобы я убила его душу.

— Но как? Он мучил тебя? Заставлял? Она закрыла глаза:

— Он просто хотел умереть… Я вижу его душу, черна и страшна. Мучения погубили ее. Это хуже тех животных на планете. Они сошли с ума. А он все понимает и чувствует.

Ее руки обвились вокруг меня. Я почувствовал, как вздрагивает ее тело.

— Он снова и снова заставлял меня убить себя там Но я не могу. Я не умею убивать там, моих сил нет это…

Бедная моя девочка!

— Я думала уйти, но я знаю теперь: уходить не надо. Ты показал мне ответ. Я думала, ты оставил меня навсегда. Первый раз так сильно больно. Я была глупая раньше. Мне казалось, наш мир лишь отражение, в нем з от избытка жизни. Но отражение — пустая забава. Я никогда не теряла Ай-лу, узнать нельзя, это как смерть наяву. Во мне не осталось сил, и черная душа не давала мне видеть, что ты жив. Но я знала свой путь и не ушла. А потом мы узнали: идет погоня за каким-то кораблем. Он сказал: ты жив. И я нашла тебя. И мы прилетели тобой.

— Бедная моя девочка, — прошептал я. Как узнать, какие твои поступки приведут к добру, какие ко злу? И надо ли это знать? Ведь тогда невозможно стало бы жить. Постоянно взвешивать каждое свое действие на весах справедливости — разве э жизнь? Постоянно решать задачу, что важнее: текущее счастье или будущее горе, к которому это счастье ведет Невозможно и невыносимо так жить. Единственное, на что способен человек, — это стараться делать хорошо в текущей ситуации. Пусть не всегда, пусть только отчасти но это то малое, что он может. Будущее знают либо шарлатаны, либо святые, простым же людям дано настоящее, и только и именно там поле всех битв и место жизни.

— Где мы летим?

— В пространстве! — пафосно ответил И-са, воздев руку. — Я стараюсь держаться вне зоны обнаружения. Нужно решить, куда нам нужно. Идеи есть? — Он повернулся к Снупу.

Снуп все это время сидел в сторонке. В одном из карманов жилета отыскал какую-то хреновину вроде строительного уровня: в зеленой пластинке плавал пузырек, стал сосредоточенно гонять его из одного конца в другой. Глаза по-прежнему смотрели невидяще, рот шевелился. Парень ушел в глубокое раздумье, но никаких результатов столь интенсивного мыслительного процесса мы пока не наблюдали.

Услышав И-са, он поднял на него взгляд, посмотрел куда-то вдаль и опять склонился к своей штуковине.

О чем там можно думать, я не представлял. У меня был единственный план: попробовать найти Эй-сана. Где-то же он скрывался, где-то же он был! Он ведь тоже бессмертный, деться никуда не мог. Разве только изобрел еще один прибор: как убить себя по-настоящему, без возвращения в прошлое. Но мне кажется, тут он был бессилен. Он все-таки физик, а не маг.

Поскольку никто идеями не сыпал, то я решил озвучить свою.

— Слушайте, — сказал я. — Путного мы пока ничего не придумали. Без толку по космосу шарахаться смысла нет. Нужен все-таки какой-никакой план. Мой план такой: найти Эй-сана. Найдем, зададим пару вопросов, обсудим что да как, — и все, наступит всем счастье. Вот.

— Классный план, — промолвил Снуп.

— Ну так предложи свой, — обиделся я. — Хватит в «денди» играть, а от скрипа твоих мозгов уже уши болят.

— У меня нет мозгов, — спокойно ответил Снуп. — Я все-таки не человек. Так что успокойся.

— Да мне все равно, что там у тебя в голове, хоть опилки. Просто от твоего думанья тоска забирает. Надо что-то делать!

— Хочешь что-то делать — попробуй дотянуться пяткой до уха, отличное занятие! И не мешай думать. Лучше хорошенько подумать, прежде чем бросаться куда попало.

— Ты сколько будешь думать? Час? Или день? Если год, то я, пожалуй, не стану дожидаться, ты уж извини.

— Где ты собрался искать Эй-сана? Где? Ну хорошо, мы все с тобой согласились, все признали, что твой план гениальный, и что? Что делать? Куда лететь? Вправо? А может, влево?

— Лететь нужно быстро, — вдруг произнес И-са. — Несколько кораблей в зоне обнаружения. Если я вижу их, то и они видят меня. — Он глубже засунул руки в выступ, зашипел, как взбесившаяся кобра.

— Ты сможешь оторваться? — спросил я.

А звезды перед носом корабля уже дрогнули, затрепетали, будто бархат космоса, усыпанный алмазной пылью, рванули за край. И-са даже не ответил. Но я вдруг подумал, что он — всего лишь один из ч-ра. Такой же, как они. Я боялся его, помня скорость его движений, помня боль. Он вел корабль, и от него зависела наша жизнь. Но он был всего лишь одним из богов. А богов здесь не на один десяток пантеонов. Вот чем плоха вера в высшие силы. Когда однажды является сила более могущественная, ты оказываешься абсолютно не готовым и гибнешь вместе со своим вседержителем.

Нужно думать, Снуп правильно сказал, я зря смеялся. Надеяться на кого-то — опасное занятие. Нужно думать самому.

Снуп все так же сидел, забавляясь игрушкой. Я плюхнулся рядом с ним на колени, вырвал хреновину и отбросил прочь.

— Что ты придумал? — спросил я.

— Ничего! Я не могу понять. Возможно, мы что-то упустили. Где-то было указание, что делать дальше. Скорее всего, на той планете. Его не заметили, планету уничтожили, это конец.

Я вспомнил мертвый лес, ураган вокруг башни, черные волны на желтом ржаном поле, гигантский могильник зверья… Указание. Какое это могло быть указание? Простое, Снуп говорил, что оно простое… Не понимаю! Никаких надписей на башне я не видел. Место выглядело до безумия просто: лес, поле, башня, ничего лишнего, ничего странного. Но это и не должно быть странным…

Мертвенный стон вдруг заполнил внутренность корабля. Я похолодел, обернулся. Я знал, кто его издал, но все-таки сперва посмотрел на Ари, все ли с ней в порядке. Она быстро подползла к нам со Снупом, и мы втроем вытаращились на И-са.

Издавший стон древоликий вырвал руки из трясины пульта, мгновение — и в руках у него взметнулась черная палка, та самая, которую он чинил в хижине Т-ли. Вылетев из складок балахона, палка расщепилась на иглы. Короткий полукруг — И-са всадил ее себе в голову. Войдя, как в масло, она сжалась обратно в цельный ствол. Обезглавленный труп рухнул на упругий пол, утонув в тумане.

Я стоял на четвереньках, в ужасе смотря на возвышающуюся из мглы бесформенную кучу. Перевел взгляд на трепещущий впереди космос. Из космоса выпрыгнул прямо в нас красный стержень, и рейл пронзился им насквозь. Прозрачный нос корабля разлетелся на куски. «О-па!» — успел подумать я. Стержень рванул туда-сюда, будто передернул затвор, и я так и не узнал, что значит умереть, оказавшись в вакууме космоса. Потому что тело разорвало на миллиард частичек: пятьсот миллионов вперед, пятьсот миллионов назад. Мне кажется, я даже ощутил напоследок, как это: быть кровавым облаком…

Уф! Что за наваждение! Показалось, будто И-са умер. Или нет, не умер, что-то случилось непонятное… Брр! Я потряс головой.

Ладно, дело не в И-са, все дело в Эй-сане. У меня был единственный план: попробовать найти Эй-сан Где-то же он скрывался, где-то же он был! Он ведь то бессмертный, деться никуда не мог. Разве только изобрел еще один прибор: как убить себя по-настояще без возвращения в прошлое. Но мне кажется, тут он бессилен. Он все-таки физик, а не маг.

Поскольку никто идеями не сыпал, то я решил озвучить свою.

— Слушайте, — сказал я. — Путного мы пока ничег не придумали. Без толку по космосу шарахаться смысл нет. Нужен все-таки какой-никакой план. Мой план та кой: найти Эй-сана. Найдем, зададим пару вопросов обсудим что да как, — и все, наступит всем счастье. Вот.

— Классный план, — промолвил Снуп.

— Ну так предложи свой, — обиделся я. — Хватит «денди» играть, а от скрипа твоих мозгов уже уши бол

— У меня нет мозгов, — спокойно ответил Снуп. Я все-таки не человек. Так что успокойся.

— Да мне все равно, что там у тебя в голове, хо опилки. Просто от твоего думанья тоска забирает. Над что-то делать уже!..

Мертвенный стон вдруг заполнил внутренность корабля. Я похолодел, обернулся. Я знал, кто его издал, н все-таки сперва посмотрел на Ари, все ли с ней в порядке. Она быстро подползла к нам со Снупом, и мы втроем вытаращились на И-са.

Издавший стон древоликий вырвал руки из трясины пульта, мгновение — и в руках у него взметнулась черная палка, та самая, которую он чинил в хижине Т-ли. Вылетев из складок балахона, палка расщепилась на иглы. Короткий полукруг — И-са всадил ее себе в голову. Войдя, как в масло, она сжалась обратно в цельный ствол. Обезглавленный труп рухнул на упругий пол, утонув в тумане.

Я стоял на четвереньках, в ужасе смотря на возвышающуюся из мглы бесформенную кучу. Перевел взгляд на трепещущий впереди космос. Звезды безмолвно взирали на нас, ошарашенных произошедшим.

— Он убил себя, — прошептала Ари. Я оглянулся на нее. Снуп сидел с открытым ртом. Игрушка выпала из его рук. Я сглотнул. Снова посмотрел на тело И-са. Он умер. Как же так? Мозги наотрез отказались думать при виде мертвого бессмертного.

В полном убеждении, что происходит какой-то фокус, я медленно подполз к трупу. Снова оглянулся на Ари со Снупом. Снуп с выпученными глазами полз ко мне. Ари сжала голову руками.

— Что-то не так, — пробормотала она.

— Он убил себя, — тупо повторил Снуп, остановившись рядом со мной. Посмотрел на тело И-са, как ребенок смотрит на растаявшее мороженое.

— Не понимаю. — Я тоже не отличался глубиной мыслей.

— Что это он? — спросил Снуп. Вопрос показался мне весьма уместным и нужным, я задумался. Поднял глаза.

Из космоса выпрыгнул прямо в нас красный стержень, и рейл пронзился им насквозь. Прозрачный нос корабля разлетелся на куски. «О-па!» — успел подумать я. Стержень рванул туда-сюда, будто передернул затвор, и я так и не узнал, что значит умереть, оказавшись в вакууме космоса. Потому что тело разорвало на миллиард частичек: пятьсот миллионов вперед, пятьсот миллионов назад. Мне кажется, я даже ощутил напоследок, как это: быть кровавым облаком…

М- м, что-то мысли никак не соберутся в кучу, разбегаются туда-сюда… Я потер лоб… Сбился. О чем я думал? Будто хотел спросить что-то. Ари? Нет. Кажется…

— Где мы летим?

— В пространстве! — пафосно ответил И-са, воздев руку. — я стараюсь держаться вне зоны обнаружения. Нужно решить, куда нам нужно. Идеи есть? — Он повернулся к Снупу.

Снуп все это время сидел в сторонке. В одном из карманов жилета отыскал какую-то хреновину вроде строительного уровня: в зеленой пластинке плавал пу

зырек, он стал сосредоточенно гонять его из одног конца в другой. Глаза его по-прежнему смотрели нев дяще, рот шевелился. Парень ушел в глубокое раздумь но никаких результатов столь интенсивного мыслитель ного процесса мы пока не наблюдали.

Услышав И-са, он поднял на него взгляд, посмотре куда-то вдаль и опять склонился к своей штуковине. Н И-са и не ждал его ответа. Он вдруг застонал, да так, что у меня сердце сжалось. Звук был нечеловечески чело вечным. Словно мать стонала об умершем ребенке. Я страхе посмотрел на него. Наклонившись вперед, И-са глубже засунул руки в выступ управления, зашипел, как взбесившаяся кобра.

Звезды метнулись перед носом рейла размазанными полосами. Мгла внутри корабля, казалось, загустела. Я с трудом оторвал ладонь от «пола», сверху на нее будто налили сиропа. Похоже, И-са совершил какой-то чудовищный маневр.

— Ненавижу!!! — заорал древоликий, и звук его голоса оцарапал барабанные перепонки.

Я увидел, как промелькнул под носом рейла красный луч, и тут же сплошная стена прошла насквозь через нас, словно я был жидкий и меня продернули сквозь мелкую сеть. Следы звезд слились в невозможное кружево, воздух потяжелел, и я сглотнул порцию на вдох. Чтобы выдохнуть, пришлось наклониться вперед.

— Нас отследили! — закричал И-са. — Ненавижу! Как же я это ненавижу!

Я беспомощно смотрел на него, не понимая, что он ненавидит. Но я знал, что абсолютно бессилен ему помочь. Только на его мастерство теперь вся надежда.

Неожиданно вспыхнула мысль: а ведь И-са — всего лишь один из ч-ра. Такой же, как они. Я боялся его, помня скорость его движений, помня боль. Он вел корабль, и от него зависела наша жизнь. Но он был всего лишь одним из богов. А богов здесь не на один десяток пантеонов. Вот чем плоха вера в высшие силы. Когда однажды является сила более могущественная, ты оказьшаешься абсолютно не готовым и гибнешь вместе со своим вседержителем.

Нужно было думать. Надеяться на кого-то — опасное занятие. Нужно думать самому.

Снуп все так же сидел, забавляясь игрушкой. Я плюхнулся рядом с ним на колени, вырвал хреновину и отбросил прочь.

— Что ты придумал? — спросил я.

— Ничего! Я не могу понять. Возможно, мы что-то упустили. Где-то было указание, что делать дальше. Скорее всего, на той планете. Его не заметили, планету уничтожили, это конец.

Я вспомнил мертвый лес, ураган вокруг башни, черные волны на желтом ржаном поле, гигантский могильник зверья… Указание. Какое это могло быть указание? Простое, Снуп говорил, что оно простое… Не понимаю! Никаких надписей на башне я не видел. Все то место выглядело до безумия просто: лес, поле, башня, ничего лишнего, ничего странного. Но это и не должно быть странным…

— Постой! — Мысль крутилась на кончике языка, но не находила формы. — Ты сказал, что это что-то очень простое.

— Да!

— Что просто в мире?

Снуп задумался. Ари подползла к нам, уселась рядышком.

— Что просто в мире? — повторил я.

— То, что умеешь делать, — сказал Снуп.

— То, что нравится делать, — сказала Ари.

— Почему это просто? — Я никак не мог поймать Ускользающую ниточку.

— Не нужно придумывать нового, — сказал Снуп.

— Получается само собой, — сказала Ари.

— Что же тогда просто для всех и каждого? — Существовать, — сказал Снуп.

— Ощущать, — сказала Ари.

— Нет! Не туда. — Будто пограничная собака, я вы-Искивал отголоски следа, тянувшегося невидимой нитью сквозь бурелом и преграды. — Что получается само собой у всех в мире? Что никому не нужно придумывать?

— То, что известно всем, — сказал Снуп.

— То, что все делали сотни раз, — сказала Ари. Бах! Я подпрыгнул, как ошпаренный.

— Башня-с-тысячью-дверей! — крикнул я.

— Мы говорили уже… — отмахнулся Снуп.

— Нет! — крикнул я раздраженно, отметая его с мнения. Истина сияла передо мной, как бесценный маз, выставленный напоказ. — Все знают про нее, она стала мифом. Она в плоти и крови, она суть этого ми как вдох и выдох!

— Но где она? — Снуп не верил. — Никто же не знает!

— Знают все! Должны знать!

— Рра-а-а!! — заорал И-са и рванул рейл вбок. Внут! ренности корабля вокруг нас снова сгустились до плот ности желе. — Это башня в Эр-салахе!

— Я же был там, — бормотал Снуп. — Ничего там нет. Брошенный городок, пустыня. Там грязи от путешественников больше, чем развалин. Ерунда все это!

— Почему ты там был?

— Ну… Я уж не помню. Еще в самом начале, когда я начал поиски выхода. Даже не знаю, как сказать… Просто Эр-салах — самое известное место. Старый город, где раньше жили боги, руины. «Вот это руины, а вот это Башня-с-тысячью-дверей, как считается. Ты знаешь историю про то, что есть такое место, где…» Бла-бла- бла… Да все это знают! Мне ее первой показали.

— Ну вот, значит, правильно!

— Да что правильно? Она не может быть той самой Башней, там тысячи, миллионы побывали!

— У них не было ключа, — промолвил И-са.

— Помнишь, — сказал я Снупу, — мы говорили с тобой, что если выход есть, то его сто раз должны были найти? Я уверен, что миф так и зародился. Думаю, еще в самом начале определили, где находится узел, в котооый соединились все станции в момент эксперимента. Возможно, группа Эй-сана определила. А после нее, наверное, и другие вычисляли это место. Но сделать ничего не получалось. И постепенно место утрачивало значение, теряло важность. Стали думать, что, возможно, произошла ошибка и искать нужно совсем не там. Так появился миф, что есть где-то Башня-с-тысячью-дверей, откуда можно выйти в нормальный мир. А на самом деле она всегда оставалась там.

Снуп ничего не сказал, задумчиво глядел на пляску звезд снаружи корабля.

И- са летел в Эр-салах. Корабли древоликих шли за нами, но находились очень далеко, а скорость всех рей-лов была одинакова. Звездное небо снаружи дрожало и двоилось. Точки звезд прыгали в разные стороны, вдруг приближались и тут же отступали назад. Не знаю, с помощью чего летал рейл. Как я понимал, скорость сейчас достигала максимума его возможностей.

— И-са, — спросил я древоликого, — как ты думаешь, что произойдет?

— Я наконец сдохну, — коротко бросил убийца.

— Как это будет? Что случится?

— Не знаю… В момент, когда мир завернулся, я играл со своим сыном… — Я вздрогнул, услышав это. И-са продолжал: — Никто не предупредил об эксперименте. Все, конечно, знали, что строятся станции, что группа ученых разрабатывает способ быстрого перемещения в космосе. Но ни одна сволочь не удосужилась хотя бы предупредить население. — Он помолчал. — Мне будто вдавили глаза внутрь, и я заглянул в собственные кишки. Но вместо кишок я увидел тот же мир, что вокруг себя секунду назад… Очень гадостное ощущение. Ну а потом оказалось, что мир совсем не тот. Да и мы тоже…

— Где твой сын? — тихо спросил я.

— Он спятил вечность назад. Тела не взрослели и не старели, но кто сказал, что это подарок? Дети не смогли пережить смерть. Большинство не могло понять и избежать грозившей опасности. Но даже если их спасали ценой собственной смерти, то после первой гибели ты получал идиота, после второй — они превращались в растение. А от гибели не застрахован ни один из нас, и очень редко рядом находится тот, кто готов попробовать тебя спасти, пройдя жизнь заново… Он до сих пор валяется где-то…

Я даже не сразу понял, что он сказал так о сыне. В каком же кошмаре они живут!

— Возможно, я умру сразу, — продолжал И-са. — Или же стану простым смертным. И, о боже, с каким же наслаждением я себя прикончу! Это будет самый сладостный миг! Я стою на грани, но я должен дойти до конца. Не знаю, сколько я выдержу еще смертей, прежде чем сойду с ума. Эти три, что были сейчас… — Он вздрогнул. — У нас должно получиться!

— Что? — не понял я. — Стой! Какие три смерти?

— Нас загнали в ловушку, перекрыли огромный кусок пространства, чтобы я не смог избежать момента гибели, запустили «сатт-ча» — очень быстрая смерть! Кретины, они считают, что я дам загнать себя в цикл! Да что мне эти смерти, я бы устроил себе целый каскад, лишь бы выцарапать секунды на освобождение! Они боятся умирать, я умирать ненавижу — в этом вся разница. Они никак не могут ее понять.

— Мне казалось… У меня было ощущение, что ты умер, но я не мог понять. Будто представилось что-то…

— Я отпрыгнул на две смерти назад, ушел от «сатт-ча»… Ты точно избранный! Простые существа обычно не помнят «поворотов». Впрочем, после твоего воскрешения в этом я не сомневался…

— Я не думал… — Никак не получалось сообразить, что же произошло. Словно испытал дежавю, забыл его и сразу же испытал снова. Обрывки памяти хранили воспоминания, будто И-са погиб, но они казались случайными обрывками мыслей. Я только подумал про возможность гибели древоликого, но на самом деле ее не было. Или была? Построить законченную цепочку событий не получалось. — Мы приближаемся! — коротко бросил И-са.

Я не увидел впереди планеты. В пустоте межзвездного пространства светлело пятно. Будто кто-то взял смоченную водой кисть и смыл черную акварель космоса открыв прячущийся под ней мир. Мы ворвались в образовавшийся разрыв. Снизу резко надвинулась каменистая пустыня, замелькала сетью трещин неровная поверхность. С левого борта блеснуло яркое выжженное добела солнце. Бирюзовое глубокое небо казалось стеклянным колпаком.

— Это Алья-геста, — сказал И-са. — Одна из наших планет. Я бывал здесь еще до эксперимента. Ничего прежнего от нее не осталось.

Скалистая пустыня казалась бесконечной. Черная тень от рейла извивалась по камням и песку. Но внезапно местность сменилась. Земля до горизонта заполнилась сетью непонятных квадратов и прямоугольников. На такой скорости рассмотреть их подробнее не получалось.

— Остатки построек, — бросил И-са.

Не знаю, как это выглядело в прошлом. Не город, а целый материк строений. И от всех остался лишь контур.

Ухнула вниз огромная пропасть, крутой обрыв стал падать бесконечным склоном. Рейл нырнул носом и теперь несся, как горнолыжник по трассе слалома, облетая торчащие флажками скалы.

— Впереди! — промолвил И-са.

Но мы еще ничего не видели. Ари ухватила мой локоть. Снуп не мог оторвать взгляд от несущейся на нас земли.

Внизу замелькали пятна — торчащие обломки стен, разрушенные здания. Небольшие поселения. Они сохранились намного лучше, чем континент строений наверху.

— Вот она! — крикнул И-са.

Я не успел сфокусировать взгляд, чтоб разглядеть башню, как вдруг сверху на нас упала туша океанического лайнера. Ощущение было именно такое. Рейл моментально врезался в землю, брызнул камень. Песочное

месиво, закрывшее обзор, тут же отлетело, мы словно вынырнули из земли, как из воды. И сразу же рухнули назад, остановившись. Но боже мой, что за корабль! Все, что я почувствовал за эту секунду, — лишь неудобство из-за отвердевшего воздуха. Он мгновенно размяк, отпустил, я остался сидеть как сидел. Мы словно посмотрели катастрофическое падение корабля на сеансе в кино, только и всего. Вспомнив приземление корабля истантов, я поставил рейлу десять баллов из десяти на этом краш-тесте.

И- са сидел неподвижно. Снаружи клубилась поднятая нами буря, просвечиваемая солнцем.

Переглянувшись, Ари и Снуп осторожно поднялись. Молчание древоликого пугало.

— И-са! — позвал Снуп осторожно.

И- са тут же поднялся, полог балахона описал полукруг. Быстрыми шагами он направился к борту, где тут же расплавился проем. Темная тень исчезла в пыли.

— За ним! — скомандовал Снуп. Мы побежали.

Песок ударил в нос, в глаза, ослепило мелькающее солнце. Ступни подворачивались на россыпи камней. Я схватил Ари за руку.

— Где он? — крикнул я Снупу.

— Ай! Не вижу!

Порыв ветра скрипнул песком на зубах, поземка заструилась полчищем змей. Из облака пыли проступил рейл. Мама родная! Да ему не десять баллов надо ставить, а все двадцать! Хвоста у корабля больше не было. Вся верхняя поверхность дымилась черной искореженной массой. Плавная посадка при таких повреждениях казалась фантастикой.

Колпак неба темнел в вышине бирюзовым отливом. Солнце прокаливало пустыню. Карьер от нашего падения бугрился торчащими камнями.

— Где он? — снова крикнул я.

Ари дернула за рукав. Я резко оглянулся, стер с лица толстый слой грязи.

Они стояли совсем недалеко. Коричневые балахоны растворялись в парящей пыли. Снуп тоже увидел их, прижался к нам. Чуть поодаль сверкал на солнце еще один рейл, целый.

Я даже не знал, кто из них И-са. Второй выглядел точно так же. Застыв напротив друг друга, они молчали. Только ветер шумел песком.

Один из них негромко сказал:

— Кажется, пришло время.

— Мы неплохо пожили, — так же негромко ответил

второй.

— И это того стоило. Они помолчали.

— Как ты нашел нас?

— Это должно было быть очень просто. Я вдруг подумал…

— Все это время она была здесь. — Да.

— Так глупо.

— Жизнь не всегда умна.

— Но сейчас у нас есть шанс обыграть ее.

— Такой ценой?

— Тем сильнее поступок.

Я вдруг понял, кто второй древоликий. Это был Т-ли.

— Нам не победить в этой битве… — сказал он. Воцарилась долгая пауза. И-са поднял руку, и что-то глухо упало на камни. Он снял маску! Я подался вперед. Но широкий капюшон не давал ничего увидеть. Снуп и Ари дернули меня назад.

— Не стоит все портить мелодрамой.

— Я не жду одобрения.

— Не мы выбрали эту жизнь.

— Так, может, пора?

— Ты всегда лезешь на рожон. Зачем? Ведь ты знаешь, чем грозит тебе смерть.

— И жить, оглядываясь на нее? Удел ничтожеств!

— Мы не боги, мы просто несем тяжелую ношу.

— Эта ноша поработила нас.

— Она сделала нас сильными.

— Не настолько, чтоб отказаться от нее… Т-ли отвернулся.

— Прощай! — промолвил И-са. — Погоня на подходе. — Не оборачиваясь к нам, он махнул рукой: — Идите! — Вдруг молниеносно отступил в сторону, присел. Вернулся назад. — Мне достаточно задать один вопрос, и ты знаешь это, — бросил он Т-ли. — Если бы у тебя был шанс выбирать, что бы ты выбрал в тот день?… — Он снова размытой тенью отклонился вбок. Т-ли распластался по земле. В руке И-са мелькнула черная палка. — Рра-а-а!! — заорал кто-то из них.

Я все пытался разглядеть лицо И-са, но скорость их движений мешала.

— Бежим! — Снуп орал, дергая меня за руку, как сумасшедший. — Ты спятил?! Скорее!

Это даже не башня была. Древнее, небольшое массивное здание. Узор резных стен раскрошился. Пилястры, поребрики и узоры пятнились сколотыми поверхностями камней. Большая трещина ползла от крыши вниз, ветвясь, грозя обвалом нависающего карниза. Широкий вход чернел бездонной ямой.

На пороге мы остановились на мгновение, переглянулись. Ари быстро шагнула вперед, я поспешил за ней.

Сумрачная прохлада обласкала лицо, прокралась в порванную футболку, защекотав грудь. Кроссовки мягко ступили на большие каменные плиты. Маленькие отверстия под крышей торчали снопами белого света.

Пространство внутри сооружения разделялось на две неравные части полуразрушенной перегородкой напротив входа. Она отгораживала небольшое темное помещение у задней стены. Стертые ступеньки вели на верхний полуэтаж.

Здесь ничего не было. Голые узорчатые стены, сложенные из сплющенных годами камней. Тени в углах, обломки камней то тут, то там.

Снуп дошел до внутренней стены, оглядел маленькую комнатку за ней.

— Ни черта здесь нет! Я же говорил! Ари крепко держала меня за руку.

Мы медленно добрели до середины, я задрал голову. Сводчатые балки перекрещивали потолок. Интересно, что здесь было? Жилой дом? Церковь? Я посмотрел налево, направо, оглянулся на вход. Вдруг показалось: на правой стене что-то было. Перевел туда взгляд, но увидел Снупа. Снуп сидел на ступеньке лестницы, вертел в руках камень и сдувал с него пыль. «Что еще за фокусы?» — подумал я и обернулся к Ари, видит ли она то же самое. Но Ари я не увидел, а увидел выход. Я чувствовал прикосновение ее руки и тут же сообразил, что она с другой стороны. Повернул голову — а там стена. А Снуп слева, рядом с выходом. Я снова обернулся. Темные глаза Ари встретили меня горящей бездной.

— Ари, что-то происходит… — Я не успел договорить. Кто-то держал меня и за другую руку. — Кто там?! — Обернулся. Выход. Рядом с ним — Снуп, тоже глазеет на меня. — Ари! — крикнул я испуганно. Почувствовал, как сжалась ее ладошка. Справа и слева. — Ари!

— Эй! Ты что? — крикнул Снуп с нескольких сторон сразу.

Каждый поворот головы рождал еще один выход, еще одного Снупа, еще одну Ари.

— Ари! — заорал я в ужасе. Не желая умножения, я поднял глаза вверх. Паутина балок висела под потолком неимоверно сложным переплетением. Там было штук сорок потолков и все они перекрещивались между собой.

В страхе я закрыл глаза, не решаясь взглянуть на калейдоскоп окружающего меня пространства.

Закрыл — и сразу увидел себя, стеклянного и прозрачного. И весь окружающий мир отражался во мне, сливался со мной. Бесконечный лабиринт. Тысячи Сну-пов, тысячи Ари, тысячи стен бесконечной чередой зеркальных отражений виднелись сквозь меня. И выходов из башни было тысяча. Они отражались один в другом, открывались друг в друга, уходили в бесконечность. Я вдруг увидел, что выход-то на самом деле один — вот он! И открыл глаза.

И мир распался и разрушился. Словно собранный из бумаги кораблик: кто-то потянул за уголок бумажки-и вместо кораблика, который мог плыть, который? имел объем, форму, выпуклость, перед глазами оказался вдруг плоский скучный лист мятой бумаги. Чудо исчезло, и его невозможно было повторить, потому что собрать кораблик обратно никто не умел.

— Гри-и-ша! — Ари в страхе смотрела на меня. Одна. Одна-единственная.

— Ты что? — Снуп поднялся со ступеньки и подошел. — Что случилось?

Я оглянулся назад.

Ярким солнечным светом сиял выход. Только один.