Зачем ты ушла! Я не знаю покоя-а-а! Скажи, не со зла! Ведь нас только двое-е-е! Зубы Малыша сияли на солнце. Огромный рот пугал невероятным размером, и оттуда вылетала очередная идиотская песенка. Откуда только он их берет? Здесь нет ни радио, ни телевизора, а у него каждый день что-нибудь новенькое.

Прищурившись, я смотрел одним глазом, как он пуляет камешки в океан и горланит во всю глотку:

— Я твой навсегда! Вернись же обратно-о-о! Зачем же тогда я сгорел так внезапно-о-о!

Жесть. Песенку спасала только воодушевленная самобытность исполнителя. Малыша просто распирало, и, наверное, он разбудил не одного меня.

Вздохнув, я закрыл глаз обратно. Щека срослась с теплым песком, просыпаться нисколько не хотелось. Пятки обдувал легкий ветерок, чуть вдали тихо шелестела прибрежная зелень. На белый песок накатывали ласковые волны.

Притаившийся сон, испуганный воплями аборигена, выбрался из укрытия, захватил обратно сознание, залил глаза патокой… И я вздрогнул, резко поднял голову. Неловко перевернувшись, плюхнулся на зад, щуря глаза. Голова гудела. По ладони пробежала волна иголочек, онемевшие пальцы стерли прилипший к лицу песок. Опять этот сон! Невольное пробуждение оборвало его, он попытался начаться снова, и от этого запомнился еще ярче.

Желтый камень, ползущие по нему полосы песка. Песок струится волнами, наталкивается на груду коричневой мешковины, чуть поодаль еще одна. Песок скапливается холмиками, заползает на складки, стекает ручейками вниз по изгибам ткани. Я приближаюсь к ближней куче, наклоняюсь. Приподнимаю край — в лицо ударяет волна гадостной вони. Брошенный на камнях кусок материи полон черной гнили. В ужасе я отшатываюсь назад. Что-то попадает под ноги, отлетает с глухим стуком. Оборачиваюсь и вижу на земле маску и страх захватывает разум. Страх от того, что это тепер моя маска. Дрожащие руки поднимают темный кусок дерева. И хотя внутри меня жуткий голос орет: «Нет!» руки прижимают маску к лицу, и она сливается со мной. «Нет!»

— Нет! Ты вернешься! Я знаю, я верю-ю-ю! Звездой ты зажжешься, и в чудо поверю-ю-ю!..

— Малыш, кончай орать! — крикнул я. — Что за хрень ты поешь? Уши вянут!

Он счастливо и издевательски засмеялся.

— Любил я тебя, как солнце, как возду-у-х! Зачем ты ушла… — Я швырнул в него кроссовкой. Ффыррр!; Стайка черных птах порхнула в стороны, уселась на песке. Маленькие, странные создания. Они шевелились, вертели головами. Непонятно, самостоятельные они существа или нет. Не покидало ощущение, что все; они двигаются странным связанным образом, будто управляются за ниточки одним кукловодом. Чем-то походило на стаю воробьев, дружной компанией щебечущую на асфальте или в листве кустов, — единое целое, которое может в один кратчайший миг рвануться прочь всей массой, и непонятно, как им удалось мгновенно договориться о взлете.

Копошась в песке, фигурки стали приближаться друг к другу, ближе, еще ближе, взлетели! И на песке снова сидит Малыш — ужасная пародия на меня, на Снупа, на Ари. Слепленная, созданная из отдельных существ, но чертовски умная и умеющая намного больше, чем составляющие ее создания. Малыш не спеша поднялся, зашагал от меня прочь, продавливая песок длинными, как у цапли, конечностями. Марабу хренов…

Растерев лицо, я невидяще уставился в лазурную даль океана. Легкие облачка красили глубокую синеву неба. Солнце в зените сливало вниз потоки тепла. Полупрозрачная, всходила Астарна, приподняв огромный, будто запорошенный снегом полукруг над горизонтом.

Как далеко отсюда Эр-салах! Алья-геста, пустынная планета, выжженная солнцем, теперь абсолютно никому не интересна. Останки древоликих замело песком, только разрушенный рейл, вероятно, все еще чернеет средь развалин изуродованной спиной. И никто из живущих в той галактике никогда не узнает, что же произошло на этой древней планете… Боги ушли, умерли, сгнили. Мир рассыпался, распался. «Отсюда уйдешь — сюда придешь». Боже, надеюсь, эта присказка очень скоро исчезнет из языка бывших пленников замкнутого пространства. Нет ничего более жуткого, чем, пройдя длинный путь, внезапно вернуться к началу, обесценивая все труды и достижения.

Мир бессмертных крепко въелся в меня. Слишком болезненные метаморфозы пришлось там испытать. Уже не так часто, но кошмары нет-нет да повторялись. Испытания, могильник, взрывы, изувеченные души древоликих. Сейчас, прохлаждаясь в тропическом раю, события двухмесячной давности я представлял сплошной чередой смертей. Смерть наполняла там все: мертвую планету Эй-сана с кладбищем обездвиженных животных, мрачный надводный город, уничтоженный впоследствии ч-ра, подземный могильник с пропастью в глубины пространства. И над всем этим, как насмешка, как вершина, как квинтэссенция, — бессмертие древоликих, давно и безвозвратно умерших и сгнивших в душе. Как хорошо, что ничего этого больше нет.

Я вздохнул, откинулся назад. Ладони скрестились под затылком, вверху раскинулось ярко-синее небо.

«Ну, а ты? — спросил я сам себя. — Что с твоим путем? Куда он ведет теперь?»

Собственно, путь оставался один — к Ольдеру. Полгода полета на рейле. Лет пять — на местных «дирижаблях». Мама родная! Полгода! Да в рейле за это время Я ума сойдешь. Разве что загрузить его под завязку: стырить у Джаспера пару лежаков с пляжа, накидать пескИ камней, может, даже растение какое-нибудь неприхотливое с собой взять. Вот только Снуп не полетит. Только я и Ари. Валяться, лопать сушеные книрики, путешествовать пальцами по ее телу, болтать о всякой ерунде; можно, кстати, учить ее русскому…

Нет, это нереально… Мы сойдем с ума… Даже если не сойдем, тяжесть перелета казалась слишком больИ шой по сравнению с ничтожной вероятностью отыскатщ на Ольдере путь к Земле. Что такое Ольдер? Очередной планета в бесконечной Вселенной? И что там? Путь еще к одной планете? Насколько долгий? Еще полгода? Или год? И что? Оттуда еще дальше? Мы не бессмертны. Измерять сроком нашей жизни размеры Вселенной — дурная затея. Беспросветная, бессмысленная и жестокая.

Два месяца странствий — и Снуп отыскал свою родину. Но его шансы были весьма неплохи. Ясно, что станция, с которой его закинуло в мир древоликих, находилась на границе замкнутой области. И вот, мы на Бруге, отсюда рукой подать до снуповской «мамочки»! Наверное, есть смысл податься вместе с ним. Снуп хорошо знал свои места. Ни людьми, ни ауаника там и не пахло, но зато мы будем все вместе…

— Гришка! Гришка! Я приподнялся. Малыш стоял на холме под деревьями и махал палкой.

— Гришка!

Вот зараза! Что ему надо? И ведь, главное, моментально выучил мое имя, теперь покоя нет.

— Гришка!

Я поднялся, подобрал кроссовки. Пятки оставляли в шелковистом песке круглые, осыпающиеся лунки, я не торопился.

_ Что орешь? — спросил я еще на подходе. — Ты вообще отдыхаешь? А то бы прилег?

— Кирийта зовет, просил позвать!

— Кирийта! — передразнил я. — Его Снуп зовут, сколько можно говорить!

Он отмахнулся.

— Это ты его так зовешь! — Крутанул палку и швырнул ее от себя, заковылял к пляжу. — А на самом деле его зовут Кирийта.

— У них вообще имен нет, что ты мне рассказываешь! — возмутился я. — К тому же он мой друг, так что называй его по-человечески, а не как попало!

— Сам ты как попало! — Малыш абсолютно не реагировал на мои поучения, будто все, что я говорил, было частью игры. Правда, на этот раз он попал в точку: имя Снупу я дал случайно.

Местный житель (или жители?), выросший в блаженном мире теплого океана и красивых закатов, Малыш, скопировав наш облик, походил на нескладную птицу: тонкие ноги, большая голова. Темное лицо точно взял от Снупа, правда, рот получился огромный, растягивающийся до ушей в белозубой улыбке. Руки как у нас с Ари, ноги снова от Снупа. Но несмотря на угловатый облик, смотрелся он весьма органично. Когда он в первый раз распался на части, и черные птицы принялись юлить по песку, меня, признаться, чуть не вырвало. Но сейчас я почти не обращал на его метаморфозы внимания.

Рейл Снупа возвышался на берегу изысканной роскошной скульптурой, переливался солнечными разводами. Да, что ни говори про дьявольский мир древоликих, но мы со Снупом имели теперь самые обалденные корабли в галактике. Или даже в двух или трех галактиках. За всю Вселенную говорить не буду, но похвастаться в случае чего будет чем.

Эх, на Землю бы вернуться в такой птичке! Вот это был бы номер! Эх! То-то бы у всех глаза на лоб повылазили! Прилететь — и сразу к работе рвануть, прирулить к стоянке, где у всех тачки стоят, где у Андрюхи Наговицына его раздолбанная «Ауди». А тут я! На рейле! В хожу такой, иду на рабочее место. А здание уже шум-Уже народ в ужасе и восторге бегает по кабинетам, крики: что? как? откуда? чей? Я захожу в кабинет, все здрасте, вот, вернулся-де, что тут у вас? Давайте, черте опоры буду делать, небось опять аврал? Но уже дела никому до чертежей, все ломятся на улицу. Не спеша я выхожу. Вот, говорю, космический корабль, рейл называется. Достался мне от одного бессмертного. Ничего так машинка, перегрузки хорошо держит, скорость, соврать, сверхсветовая, до сотни за тысячную секунд а может, и за миллионную, еще не пробовал. Что? Про катить? Да без проблем, но давайте после работы. Что Прямо сейчас? Ну ладно, уговорили… И как рвануть н Луну! Вжих! Вот, Луна, наш спутник. Пять секунд лета Вон кратеры, вон флаг американский стоит. Ладно, поехали назад, мне чертеж срочно надо делать…

Хорошо, что Снуп уговорил меня на двух рейлах ле теть. У меня и в мыслях поначалу не было. Думал, возьмем рейл Т-ли, Снуп рулить будет. Но Снуп даром что археолог! Сообразил, что раз погоня за нами была, а ч-р погибли, то корабли их сейчас в пустыне валяются. А на ценные вещи у него взгляд наметан.

С управлением, правда, у меня проблемы до сих по остались, на космические права бы точно не сдал. Суешь руки в «штурвал» — вырост, похожий по ощущениям на резиновый вазелин. И все, можно отдавать; команды. Лететь, быстрее, стоп, выше, назад. Да только команды надо из головы передать рукам, пальцам. Я твердо уверен, что если засунуть в «штурвал» голову, то проблем никаких не возникло бы. Но приходилось обходиться руками. Целый час я бился, пытаясь сформулированную в голове мысль «взлет!» передать по нервам в кончики пальцев. Снуп объяснял мне и так, и этак, у него-то почти сразу получилось, Ари хохотала. Но я никак не мог понять, как это сделать. Человек умеет управлять мышцами, но передача информации по нервной системе в школах не преподается. В конце концов мы, наверное, плюнули бы на эту затею, если бы меня не озарило. Я вдруг подумал, что если могу отдать команду пальцам: согнуться! разогнуться! сложиться в кукиш! — то почему бы не отдать им команду «взлет!» тут же рейл резко взмыл над камнями, дыхание перехватило, и щенячья радость растянула рот в улыбке. Получилось!

И были мы теперь со Снупом заправские космические гонялы. За два месяца путешествий я с грехом пополам научился управлять, проиграл Снупу с десяток гонок и понял, что даже рейл не способен облететь всю Вселенную.

Снуп стоял рядом с кораблем и болтал с Джаспером. Джаспер был Плавленый. Правда не из тех, кто освободился из мира древоликих. Про него он даже не слыхивал. Думаю, произошедший тысячи лет назад пространственный катаклизм успел забыться у многих народов. Появление же в реальном мире развернутого мной пространства осталось незамеченным. По крайней мере, мы не увидели никого, кто бы знал об этом. Учитывая ужасающие размеры космоса, можно предположить, что мы просто не встретили огромное число тех, кто заметил.

Джаспер тут жил сам по себе. Небольшая колония его сородичей обитала ближе к полюсу. Встречая и обслуживая редких путешественников, Джаспер занимался обменом и собирал коллекцию разных необычных штуковин. На этом деле они сразу сошлись со Снупом и обогатили свои собрания, к взаимной радости.

— Эй, Снуп-снупи! — крикнул я. Я не видел его с прошлого дня. — Привет, Джаспер!

Плавленый был не в пример общительней молчаливых сородичей с Пьен-Ча.

— Привет, Гриш! — И слава богу, я больше не слышал треска деревьев и ломающихся сучьев! Язык здесь Пел теплым ветром и мягко шелестел растворяющимися в песке волнами. Каков мир — таков язык. Привыкать к здешнему неспешному мелодичному произношению было легко и уютно. Ты будто просто копировал окружающие звуки, добавляя в них яркости и звучности.

— Что за сбор? Случилось что?

— Я улетаю, — промолвил Снуп.

— Улета-а-ешь! — расстроенно протянул подошедший Малыш. Трансформировавшись в кусок ободраного мяса на длинных ножках, выглядел он отврательно. Я даже не понял сразу, о чем идет речь, замахнулся на уродца кроссовками: — Сгинь! — аж переломился пополам, но на отдельных существ не распался, отполз вбок.

— Я домой, — сказал Снуп. И теперь я понял.

И что я мог сказать? Тишина грустно смотрела Я нас, стоящих друг напротив друга. Почему так слабщ слова? Из тысяч слов разных языков, которые я знал ни находилось ни одного достойного.

Я отвернулся к океану, будто в бескрайнем пространстве хотел найти то, что нужно сейчас произнести!

— А я остаюсь, — сказал я.

Я понял, что не полечу с ним. Нет. У него с вся жизнь. Не стоит в попытке продлить радость общения переступать себя. Радость общения на том и основана! что поступаешь, как чувствуешь, — и находишь пони! мание у друга. А его поступки находят понимание у тебя. Я не хотел лететь в его мир и теперь понял это абсолютно точно.

— Что ты собираешься делать? — спросил он.

— Не знаю. — Я пожал плечами. — Надо подумать. Снуп кашлянул, засмеявшись.

— Это твое любимое занятие! — сказал он. — Надо признать, иногда ты придумывал отличные вещи!

— С твоей помощью, дружище! — Я не выдержал обнял его. — Черт, Снуп!

Сильные руки хлопнули меня по спине, я отступ: и, кажется, опять непрошеная слеза готовилась к прыжку вниз.

— Ты прямо сейчас? — быстро заговорил я, стесняясь неожиданных чувств. — Стой! А Ари? Подожди, надо и Ари сказать!

— У-унта уже идет, я позвал! — Малыш упорно поступал мне назло. Ари он тоже называл не так, как я. Но сейчас мне было не до Малыша. Я оглянулся по сторонам. Ари шла от воды, чуть поодаль. Похоже, опять плавала, русалка.

Волосы блестели, белая накидка прилипла к телу. Я прикоснулся к ее губам. Она чуть подалась вперед, отвечая мне.

— Снуп улетает.

Ее ладошка сжала мои пальцы. Она повернулась к

Снупу.

— Ты вернешься? — спросила она.

— Если бы знать! Но прощаться я точно не хочу.

— Я тебе попрощаюсь! — буркнул я. — Всего месяц лета, какого черта!

— Я узнала тебя, и мне хорошо! — Вторая ладошка Ари легла Снупу на грудь, поверх толстых карманов куртки.

И мы стояли соединенные в одно целое теплыми руками Ари. И ни один Малыш не мог сравниться с нами в целостности и соединенности. Нам не нужно было сливаться друг с другом, не нужно принимать одинаковый вид. Потому что суть не в форме. Суть в том, что говорит тебе твое сердце.

Наступающий вечер осторожно выливал чернила на небо. Темнота, еще полупрозрачная, расплывалась по синеве, обтекала оранжевый полукруг заката на горизонте. Просыпались звезды, протирая глаза, с неохотой испуская первый, дрожащий свет.

Я наломал веток и сучьев, Джаспер приволок два старых лежака, и мы запалили костер.

Как давно я не видел огня! Настоящего, всамделишного огня! Не огня плазмы, не огня взрывов, не света разных веществ, а простых языков пламени, ласкающих Древесину.

— Завтра прилетят из Нигиримо, — рассказывал

Джаспер. — Много народу, наверное три-четыре дирижабля. Собрались на Резные скалы. Ты пойдешь с нами? Сейчас сезон, камни перерождаются, очень красиво! Думаю, дней на пять, на шесть уйдем. В прошлом году вода высоко стояла, не подобраться, да и не видн ничего. Так что нынче аншлаг. Наверное, не только наша группа приедет. Канай еще пять лет назад собирался, все никак не мог, уж нынче-то обязательно будет, уж если Канай прилетит, то, пожалуй, и скал не над будет развлечение! Хорошо бы через перешеек пройти там выход к берегу…

Он что- то говорил, говорил… Мои мысли сначала крутились вокруг его слов, а потом отвлеклись, рассеялись. Не отрываясь, я следил за огнем. По черным буграм деревяшек стелился невидимый жар, пылали угли.

О чем я думал? Об этом огне? О том, что он напоминает мне о Земле? О том, что путь к ней потерян? Где-то кружится она сейчас. Горит родное Солнце, летят вокруг него Марс, Юпитер… И Земля — пятнистый шарик с белой дымкой облаков. Под облаками моря, страны, мой город… Странное чувство. Вот надо мной звездное небо, можно туда полететь. В каком-то, вполне определенном направлении есть Земля, там дом. Все реально, все материально, нет никаких изгибов пространства. Но знаешь, что это невозможно, несбыточно.

Или я думал о Снупе? О том, что он улетел. Надолго. Дай бог, что не навсегда. Он тоже материален и реален и точно так же недоступен сейчас.

Или же поднимался в моей памяти измученный И-са, который на своей шкуре ощутил, что такое вечность и бесконечность, как страшны они на самом деле. Эх, если бы люди могли узнать это! Если бы могли узнать и понять, что в конечности жизни — своя ценность. Жестокость неизбежной смерти безжалостно прессует время, сокращая дела и поступки, заставляя выбирать из их множества только самые важные и лучшие. Надо лишь только преодолеть страх и панику, признать будущее и сделать настоящее настолько ценным, что даже смерть будет не в силах выкупить его на финальном аукционе.

Или же это Дэн вставал передо мной как живой, испытавший самое фантастическое, что он мог представить в своей жизни. Но разве это оправдывало его гибель? Разве я бы не сделал так, будь это в моих силах, чтобы его признали негодным для космоса, чтобы он был жив, сидел сейчас дома здоровый и невредимый, веселился с друзьями, пил пиво, смотрел хороший фильм?

Что дало мне путешествие в глубины космоса? Всего лишь возможность еще раз задать самому себе старые-старые вопросы…

Нежное тело прижалось к моей спине, и сладкий трепет разлился внутри пьянящим теплом. Я закинул руки за голову, сжал в кулаках густую гриву.

— Шшшш! Ай-лу, люблю тебя! — Она укусила меня вверху шеи, и я пережил секундный слепящий шок наслаждения. Ничего подобного я раньше не испытывал. Чертовка обвилась вокруг меня, прилепившись намертво. Я повалился на бок, стараясь стряхнуть ее со спины. Она защелкала, заурчала. Извиваясь, я нашел ее губы. Не знаю, наверное, для нее целоваться было равносильно тому, как если бы мне стали пяткой в нос тыкать, она никак не могла понять, что ей делать. Но с любимым человеком многое становится проще. И я чувствовал, как она откликается, подстраиваясь под меня. И сам позволял ей внезапно впиваться мне в тело то руками, а сейчас даже зубами, растворившись в доверии к ней.

Извозившись в песке, мы замерли у огня. Ари лежала позади меня, обхватив рукой и ногой.

Ночь дышала шумом волн. Цвета слоновой кости Астарна, покрытая причудливым узором теней, сияла в черном бархате неба. Звезды мерцали коллекцией драгоценностей.

Из темноты появился Малыш, сел тихонько рядом с Джаспером.

— В море так хорошо! — тихо сказала Ари. — Я бы плавала всегда. Почему ты не плаваешь?

— Да я не умею. Надо попробовать… В детстве хо в бассейн, но так и не научился.

— Я научу тебя сразу, будешь быстрый, как сий-д-Я за тобой погоняюсь.

— А, вот тебе для чего! — засмеялся я. Ее ладошка забралась под футболку, проскользнув

по телу.

— Здесь хорошее море, я не знала такого, — прог ворила она.

— Да, здесь очень спокойно.

— Тебе нравится? — Угу.

— Давай останемся здесь… — Ладошка вынырнул из-под выреза, ласково охватила шею.

Я не ответил.

Языки костра порхали в темноте, отлетали исчезав щие искры. Волны накатывали на песок. Малыш ош запел что-то. Джаспер задумчиво смотрел на огонь.

Конец. Конец пути. Забыть о Земле. Нет, не забыть. Просто вырезать воспоминание о ней в рамочку и по ставить на журнальный столик. Это было, было хорошо но больше не будет никогда. Мама, сестра, улицы родного города, друзья и коллеги по работе. Я потерял очень давно, но сейчас настает пора сказать «прощай» смириться с потерей. Смогу ли я?

Что мне остается? Дальнейший путь по дороге поисков известен: лететь к Ольдеру, от него в следующий мир, потом дальше, без призрака надежды. Внешни мир победил меня, подавив масштабом и бесконечностью. Но у меня есть свой внутренний мир, и я бы поспорил с окружающей действительностью о том, что важнее.

Наверное, это один из самых любопытных вопросов: кто определяет жизнь человека? Сам человек или внешние обстоятельства? Сам собой приходил ответ: взаимодействие человека с внешним миром и порождает судьбу. Но каковы пределы человеческих возможностей? И почему иногда происходят невозможные вещи? Статистика даст объяснение, что даже самая невероятная вещь имеет право случиться. Но слишком странен бывает узор событий, и разум не в силах принять математически верный ответ. В случайности видится чудо, д чуд0 — результат действия высших сил. Человек вступает в противоборство с придуманным им могучим богом в попытке доказать свое право на жизнь и свободу воли. Или же наоборот: использует веру в творца для оправдания своих слабостей.

Как узнать: я ли сейчас выбираю свой путь? Или все предрешено и любое мое действие предсказуемо? Коэффициент полезности — единица. Что полезного я сделал? Стал причиной гибели станции и людей? Или все еще впереди? Но если А-рэй знал о моем предназначении, то имеет ли смысл, какой выбор я сделаю сейчас?

— Гри-и-ша?

Я взял ее ладошку и прижал к губам. Ари со мной, и пусть жизнь начнется заново. Мир бесконечен, но это не только причина потери. Бесконечность дарит шанс на новые радости.

— Вижу день наискосок, рыжий берег с полоской и-ла… Ла-ла-лэй, ла-ла, по песок, что ты ходи-и-ла… — тихо пел Малыш.

Я прислушался. Что?

— Малыш? — спросил я. Боже мой, что он поет… Я сел. Ари, не понимая, поднялась следом.

— Снова день наискосок, рыжий берег с полоской и-и-ла! — Большой рот Малыша шлепал губами, повторяя услышанную от кого-то незнакомую песенку. Чертов повторяльщик! Он даже не представлял, что случилось.

— Я готов целовать песок, тот песок, что ты ходи-и-ла…

Задрав голову, я встретился взглядом с бесконечным морем звезд. Они подмигивали и смеялись, довольные тем, что обманули меня.