Имамити Томонобу (1922–2012) – крупнейший эстетик Японии XX века, автор многочисленных трудов, посвященных анализу японской художественной традиции и созданию новой системы эстетических взглядов под названием эко-этика. Он является также основателем Международного центра сравнительной философии и эстетики, издающего фундаментальный ежегодник «Эко-этика» и ежеквартальный аналитический журнал «Эстетика Японии», и почетным профессором ряда мировых университетов, в том числе Вюрцбургского и Парижского.
До последних десятилетий прошлого века на Западе практически игнорировалась восточная эстетическая мысль. Сейчас интерес к ней возрос и число соответствующих публикаций в таком, например, авторитетном издании как «Journal of Aestetics and Art Criticism», увеличивается. Тем не менее, должной теоретической базы для адекватной оценки восточной эстетики у западных учёных пока не существует.
До сих пор превалирует точка зрения, согласно которой несовместимость восточной и западной эстетики, обусловлена не только разностью языковых систем координат, но и разной направленностью векторов этих систем. Так, эстетика Дальнего Востока ориентирована прежде всего на практику в широком смысле этого слова. Такая эстетика выступает и как художественная теория, и как практика чувств обыденной жизни человека, практика нравственности мастера. Этим объясняется широта дальневосточных эстетических категорий: их зависимость от контекста, эмоциональная окрашенность, интуитивность и логическая расплывчатость – непривычная для рационалистического Запада. В данном контексте имеют особое значение усилия Имамити Томонобу по созданию эстетической метатеории, которая могла бы служить мостом между Востоком и Западом. Здесь Имамити проявил себя как талантливый учёный, в равной степени владеющий как западным, чисто философским подходом к эстетической теории, так и традиционно восточным подходом, основанным в первую очередь на художественной практике.
Стремясь совместить оба подхода, Имамити создаёт своеобразный восточно-западный философский метаязык. В одной из главных своих работ, «Эстетика Дальнего Востока», японский учёный вполне обоснованно называет себя на западный манер систематиком, поскольку представляет здесь эстетическое наследие Дальнего Востока, используя западный метод. Тогда как подавляющее большинство сегодняшних японских эстетиков до сих пор остаются в плену национальных описательно-эмпирических представлений. Тем не менее теория у Имамити органично вырастает из эмпирического материала, а не является некой созданной им и далекой от жизни умозрительной концепцией.
По мнению профессора, глубокий теоретический анализ дальневосточной эстетики необходим как самому Востоку – для развития самосознания, так и Западу – для более адекватного представления о Востоке и о себе самом как о части мирового целого; а им обоим – для создания универсальных общечеловеческих эстетических концепций. Имамити считает, что понимание особенностей самосознания японцев невозможно без понимания своеобразия их художественной жизни, всей эстетической традиции.
Специфика художественной практики того или иного народа и вырастающей на ее почве теории, полагает профессор, определяется особенностями национального менталитета, наиболее существенными чертами национального характера. Что касается японцев, то главной чертой их оказывается… личностная невыраженность. «Отсутствие понятия «личность», – подчёркивает Имамити, – есть общая особенность дальневосточных культур».
В подтверждение этого он обращается к японской иероглифике. По мнению ученого, ни одно из традиционных понятий японского языка, близких по значению западному понятию личность, не может считаться адекватно передающим смысл последнего. Сходные по значению японские слова обозначают человеческую особь с некоторыми личностными характеристиками, но не личность как таковую. Факт отсутствия слова «личность» в японском языке не случаен: он свидетельствует о том, что раз не было слова, значит, в нём не было нужды.
В традиционном японском обществе гораздо более значимыми для характеристики отдельного человека были такие понятия, как «долг» и «ответственность» (ги, сэкинин). Именно они со времен Конфуция считались высшими добродетелями человека. Имамити подчёркивает, что здесь имеется в виду ответственность в первую очередь перед коллективом, общиной. Запад не знал такого понятия вплоть до Нового времени. Западное понятие ответственности (англ. responsibility) возникло лишь в 1787 г., как название необходимого основания контрактных капиталистических отношений. «Таким образом, японцы должны гордиться – у них было то, чего не было на Западе» – заявляет профессор.
Высокая степень социальной ответственности японцев во многом определяла специфику национальной художественной традиции. В искусстве ответственность требовала от художника не самовыражения или самоутверждения, а установления контакта со зрителями или коллегами. Достижению этого служит, в частности, поэтический жанр рэнга – песнь-диалог, создающаяся совместным творчеством нескольких авторов. В теории же этот феномен нашел выражение в эстетической категории ма (букв. «между», «промежуток», т. е. некий пространственный или временной интервал), означающий, по словам Имамити, «некое пространство эмоционального отклика». «Всё японское искусство, – поясняет учёный, – было пронизано светом душевного взаимодействия, сотворчества сторон, чем разительно отличалось от западной традиции самовыпячивания».
Сказанное выше не означает, что в японской духовной культуре личностное начало начисто отсутствует как таковое. Просто в Японии сложилась личность иного типа, нежели на Западе, и для понимания японской культуры необходимо предпринять серьезное сравнительное изучение этих двух типов личности.
В целом рассуждения нашего философа сводятся прежде всего к доказательству того, что в японском искусстве существует своё, в значительной мере отличное от западного, понятие художественной формы. Форма в японской художественной традиции обладает большей подвижностью, нечеткостью, нефиксированностью, неявленностью.
Проблемы японской художественной традиции Имамити так или иначе связывает с общефилософскими проблемами современности. Неслучайно важное место в его творчестве занимает разработка эстетической теории «философии будущего». Для этого Имамити Томонобу вводит ряд новых мировоззренческих терминов. Один из них – «метатехника». «Подобно тому, как в прежние времена, когда в качестве среды обитания человека выступала природа (physike) и наукой о высших принципах природы являлась метафизика, ныне, когда человек стал жить в мире техники (technike), на смену метафизике должна прийти метатехника». Имамити правильно считает, что метафизика – наука о первых началах и причинах бытия – была в значительной степени философией формы. В прежнем, природно-естественном мире форма выражала функцию, указывала на сущность. Между восприятием формы предмета и осознанием сущности его предназначения не было пропасти. В нынешнем, искусственно-техническом мире форма превращается лишь в объект дизайна, почти не имеющий отношения к сущности.
«Существует великое множество технических приспособлений, – иллюстрирует свою мысль ученый, – имеющих одну и ту же форму при разных функциях. По виду маленького черного ящичка мы не поймем, что он собой представляет: зажигалку? фотоаппарат? бомбу замедленного действия? или радиоприемник? Даже если внутреннее устройство двух одинаковых по форме предметов идентично, при выходе из строя батарейки один из них тут же превращается в простой муляж, имитацию формы». Но имитации в природе – исключение, в природе форма предметов тесно связана с их сущностью. Техника же, вторгшись в естественный мир, заполняет его предметами, сущность и предназначение которых понять, исходя из их формы, невозможно. Таким образом, техника увеличивает расстояние между восприятием и сознанием.
Следовательно, заключает Имамити, метатехника необходима как философия, которая должна помочь преодолеть это расстояние. Частью метатехники в системе профессора Имамити является урбаника, философия города. «Я начал провозглашать философию города в противоположность национальной философии», – пишет учёный. Цель его урбаники – зафиксировать и объяснить сущность и особенности противостояния города национальному государству. Здесь имеются в виду прежде всего не мелкие или средние города, а мегаполисы, города-гиганты, увеличение числа которых является устойчивой тенденцией во всем мире. Такой город, рассуждает профессор, является местом формирования интернациональной общности людей в современных условиях, в нём складываются качественно новые социальные отношения.
Город – это источник и средоточие свободных индивидуумов, центр «технической среды» обитания. Взаимоотношения между людьми, воспринимающими друг друга как функции, здесь практически анонимны. Это место, где формируется принципиально новый тип отношений и между полами, где трансформируется институт семьи и брака и многое другое. Практика управления разнообразной и многоуровневой жизнью мегаполисов должна опираться на некую рациональную теорию, обосновывающую принципы взаимоотношений людей с природой, техникой и другими людьми в больших городах.
Уже великий Ле Корбюзье в середине XX в. осознавал необходимость создания концепции организации городского пространства. «Художественная концепция личности в архитектуре Корбюзье утверждает равенство, индивидуальную свободу, коллективную организацию, связь личности с природой и другими людьми и, наконец, известный рационализм человека, – пишет Ю. Б. Борев. – Архитектура Корбюзье выдвинула идею техницизма – художественную концепцию личности, исходящую из успехов новейшей индустрии и опирающуюся на строительный гений человека». Урбаника Имамити Томонобу выглядит как развитие взглядов французского архитектора. Кстати, Ле Корбюзье, как и Имамити, был обеспокоен утратой связи между формой предмета и его функцией, в связи с чем старинную формулу зодчества «польза – прочность – красота» он преобразовал в другую триаду: «конструкция – функция – форма».
Необходимость «городской философии» Имамити обосновывает, исходя из простой констатации факта качественных изменений в образе жизни современного горожанина. Наиболее актуальным на данном этапе, по его мнению, является комплексный социально-экономический, а не чисто философский подход к проблемам городской жизни человека.
Метатехника Имамити претендует на переворот во всей традиционной философии, точнее на замещение традиционной «метафизики». В современной философской науке бытуют два основных значения слова «метафизика»:
а) со времен античности – наука о первых основах и причинах бытия;
б) метафизика как синоним метафизического, антидиалектического метода, критиковавшегося Гегелем и даже Кантом (т. е. «метафизика» у них и у следующих за ними философов означает «антидиалектику»). Имамити имеет в виду первое значение, тем более, что и в настоящее время его зачастую употребляют в качестве синонима философии вообще. Ядром, вокруг которого профессор хочет сложить тело будущей философии – метатехники, служат у него весьма остроумные выводы из наблюдений за трансформацией в области соотношения «форма – функция – сущность» в окружающем человека технологическом пространстве. Само введение термина метатехника в арсенал современной философской науки представляется нам и правомерным, и актуальным. Однако, судя по работам ученого, «метатехнический» раздел его системы находится пока на начальном этапе. Исчерпывающая оценка метатехники будет возможна лишь после того, как этот материал подвергнется большей концептуализации и тем самым «поднимется» до уровня, необходимого для философского анализа.
Пожалуй, наиболее четко сформулированными компонентами системы Имамити, составляющими аксиологическое ядро его будущей философии, являются понятия «эко-этика» и «калонология». Как считает профессор, в прежние времена среда обитания человека была природной, и этические интенции индивида были направлены в первую очередь на окружающих его людей. Сама этика была межчеловеческой, межличностной, «этикой лицом к лицу» (ethica inter homines). Однако теперь, когда в сферу среды обитания людей входят и культура, и техника, эта среда стала «многослойной». Назрела необходимость «этики по отношению к продуктам цивилизации» (ethica ad res), в роли которой выступает эко-этика. Эко-этика призвана отразить и то обстоятельство, что в условиях нынешней эпохи субъектом новых этических отношений должен выступать не просто индивидуум, но индивидуум в единстве с природой. Это, несомненно, даст природной среде значение новой, дополнительной ценности.
Что касается калонологии, то этот термин японский философ образовал от греческого слова to kalon – прекрасное. Главная функция калонологии у Имамити – воспитательная. «Смысл калонологии, – утверждает профессор, – в изучении прекрасного как высшей ценности современного мира. Это теория ценности, выходящей за пределы существования». Согласно Имамити, человек только тогда станет человеком, когда «выйдет за пределы» собственного «вещественного существования». Появление новых философских концепций обусловлено, согласно Имамити Томонобу, коренным изменением аксиологической ситуации в индустриальных странах. Пытаясь осмыслить эту ситуацию, ученый прибегает к оригинальной интерпретации «Никомаховой этики» Аристотеля. Имамити считает, что процесс морального выбора в «Никомаховой этике» схематично можно представить в виде классического силлогизма (умозаключения):
Большая посылка: я желаю достижения цели А.
Меньшая посылка: для достижения цели А мне необходимы средства: В либо С, либо Д…
Вывод: я выбираю средство В для достижения цели А.
В промежутке между посылками и выводом субъект морального выбора мысленно «проигрывает» возможные варианты достижения цели А, исходя из многих соображений (например, собственной выгоды, легкости достижения, красоты поступка и др.). При этом усилия, которые субъект затрачивает для достижения своей цели, носят подчиненный по отношению к цели характер. Так было до недавнего времени, однако жизнь внесла в эту схему свои коррективы, в силу чего, утверждает Имамити, аристотелевский силлогизм приобретает совершенно иной вид:
«В вышеприведенном умозаключении меньшая посылка определяет горизонт свободы выбора. Поэтому объектом выбора выступают средства, необходимые для достижения цели. Иными словами, идеальная цель занимает, по сравнению с действенными средствами, превосходящее место. Господствующее положение такой цели действует как катализатор в процессе развития техники как средства для своего достижения, – рассуждает Имамити. – В результате техника достигла огромной мощи. Произошел качественный скачок в сфере прогресса эффективности средств: очевидно, что из просто механизированных орудий они превратились в механизированный мир. Другими словами, они сделали скачок от гетерономных инструментов к автономной мощи. Следовательно, благодаря развитию технических средств, возникло превосходство средств (мощи) по отношению к цели, причём это наблюдается как современный феномен в различных сферах человеческой деятельности. Древняя рациональная структура поведения, таким образом, сталкивается со значительными трудностями. В настоящее время человечество обладает колоссальной мощью, такой, например, как атомная энергия или сила мирового капитала. Учитывая это обстоятельство, в аристотелевской формуле поведения необходимо произвести перемену мест большей и меньшей посылок.
Большая посылка: мы обладаем мощью Д (бывшее средство).
Меньшая посылка: употребив мощь Д, мы можем осуществить: цели А, либо В, либо С…
Вывод: следовательно, по таким-то и таким-то соображениям мы выбираем цель А применительно к средству Д».
Если даже мы, не углубляясь в комментарий данного хода рассуждений, подставим в силлогизм Имамити вместо «мощи Д» «ядерную энергию», а вместо «цели А, B, С» «атомную войну», «политический шантаж» или «источник дешёвой энергии», то получим картину, свидетельствующую о резонности и актуальности поисков японского учёного. Трудно не согласиться с его мыслью относительно перемен, происходящих в сфере ценностного освоения действительности сегодняшним человечеством, когда, выражаясь словами Имамити, «цель уже не господствует над средствами. Это – само собой разумеющийся вывод из имеющейся в наличии мощи. Оценивая мощь, которой обладает, субъект ищет себе цель. Тенденция преобладания средств над целью достигла пугающего влияния на комплекс эстетических проблем, и, в частности, на художественное творчество как на нравственную деятельность».
Отметим наблюдательность японского философа, уловившего и обозначившего коренные перемены, происшедшие в сознании человечества. Однако следует, вероятно, дополнить рассуждения Имамити следующими соображениями. Традиционный аристотелевский силлогизм имел смысл в отношении индивида и общества в качестве субъектов морального выбора. Силлогизм же в том виде, в каком он представлен у профессора Имамити, правомерен для социумов, владеющих, скажем, «мощью Д». При этом на первое место выходит коллективная ответственность людей, в рамках которой индивидуальная ответственность как бы нивелируется. Тем не менее, поскольку индивид в акте морального выбора все же относительно свободен (даже от диктата общества), старая формулировка отнюдь не утрачивает своего значения. Основная проблема состоит в том, как заставить социального, коллективного субъекта поступать в соответствии с принципом нравственной красоты, который гораздо легче сформировать на уровне индивидуума, чем на уровне «коллективного субъекта действия».
Имамити справедливо считает, что перемены в установках морального сознания самым непосредственным образом влияют на сферу художественного творчества и восприятия. Средства, которыми владеет современный художник, отличаются огромным разнообразием, выработанным в ходе истории всех видов искусства всех времен и народов. В практике традиционных искусств мастер был ограничен как тематически, так и технически (каноном). В начале XX в. произошел коренной переворот, состоявший в том, что арсенал средств, применяемый художником, стал гораздо разно образнее. Любую, даже самую отвратительную, идею теперь возможно выразить эстетически привлекательными средствами.
Однако, по мнению японского философа, подлинно художественное творчество по-прежнему должно основываться на принципе «калокагатии», т. е. нравственной красоты. В системе Имамити «калокагатия» (прекрасное и благое) есть объект исследования уже упомянутых новых дисциплин: «эко-этики» и «калонологии». «Калонология, – пишет профессор, – это философия прекрасного. Я оживляю это классическое слово».
Имамити Томонобу был переводчиком на японский язык «Поэтики» Аристотеля и не мог не обратить внимания на то, что в этом труде понятие прекрасного является не просто эстетической, но этико-эстетической категорией. Вспомним в этой связи рассуждение А. Ф. Лосева и А. А. Тахо-Годи: «"Прекрасное" и «благое», – отмечают они, – реализуясь в человеческой жизни, настолько сближаются, что между ними теряется решительно всякое различие. Оба этих термина у Аристотеля безраздельно сливаются в новом термине «калокагатия» (единство этически «хорошего»» и эстетически "прекрасного")». У самого Аристотеля читаем: «В отношении человека вполне добродетельного есть неплохое имя – нравственная красота (kalokagatia)». Аристотель утверждал, что поступки, сообразные добродетели, прекрасны и совершаются во имя прекрасного (to kalon). Синтетический характер античного понимания прекрасного привлекает Имамити, поскольку он полагает, что настал такой момент в истории человечества, когда «необходимо понимание красоты, которая не есть чувственное удовольствие… Я не считаю, что красота реализуется только в искусстве. Я не думаю, что цель искусства – только красота».
Имамити понимает искусство как конкретное средство для поиска нравственной красоты. Последняя есть предмет изучения бигаку – «калонологии», наукой о красоте в античном понимании этого слова. Имамити, можно сказать, восстаёт против обособления эстетического от этического. В античной традиции ethos означало «привычку», а этика имела изначальный смысл «науки о нравах», или стереотипах поведения. Японский философ уверен, что в условиях сегодняшнего мира стереотипы утрачивают социально-нравственную роль, поэтому он пересматривает как предмет науки о морали, так и саму эту науку. Таким образом, Имамити Томонобу ратует за пересмотр всей системы философского знания и за создание философии, способной занять ведущее место в сфере духовной ориентации современного человека. В центре такой системы находятся такие ценностно-ориентирующие компоненты как «экоэтика» и «калонология».
Категория «прекрасное» (to kalon) – ключевая в системе. В ней сопрягаются этическое и эстетическое измерения жизни индивидуума (а также прошлое с будущим, поскольку интерпретация Имамити – возврат на новом этапе к философии Античности). Японский ученый считает эстетическое удовольствие исключительно чувственным, а дисциплину «эстетика» рассматривает как науку о чувственном удовольствии. Но поскольку чувственное удовольствие – вещь крайне субъективная, она не может лежать в основании философской дисциплины. Поэтому Имамити занят поиском интерсубъективных оснований красоты и отказывается от западного термина «эстетика».
С другой стороны, в разработке «калонологии» учёный демонстрирует в значительной степени возврат к пониманию красоты, сложившемуся в дальневосточной мыслительной традиции. Он неоднократно обращается к конфуцианским категориям, в частности, к категории ли, связанной с этико-эстетическим идеалом учения Конфуция. Носителем, олицетворяющим этот идеал, является цзюньцзы – «благородный муж». Его жизнь – реализованное ли, единство морального добра и красоты.
Таким образом, предлагая новую аксиологическую систему «экоэтика – калонология», Имамити Томонобу пытается в ее рамках осуществить синтез по трём основным параметрам: синтез дальневосточной и западной философских традиций (Конфуций – Аристотель); временной синтез (единство прошлого, настоящего и будущего категории «прекрасное» путем возврата к истокам аксиологии); синтез собственно аксиологический, а именно этико-эстетический.
В связи с вышесказанным, следует также остановиться на обосновании японским философом новой роли искусства в современном мире.
Свои рассуждения на эту тему Имамити начинает с положения о новом виде абстракции, появившемся в технологическую эпоху: «Техническая среда и современная технология создают до сих пор неизвестную форму абстракции. Что это за форма? Это абстракция результата, которая игнорирует, выбрасывает сам процесс». Данное положение иллюстрируется красноречивым примером восхождения на гору. Раньше, каких-нибудь 50 лет назад, человек, совершая путешествие до горного хребта, оставался на ночлег у его подножия и лишь на следующий день рано утром начинал длительное и трудоёмкое восхождение. Спуск с вершины и возвращение домой занимали столь же долгое время и были сопряжены с неменьшими трудностями. Сегодня к услугам путешественников – скоростной поезд Синкансэн и фуникулёр. Восхождение на гору занимает теперь от силы несколько часов и является одним из видов приятного и спокойного отдыха: час на Синкансэне до горы, час на фуникулёре до вершины, и в обратном порядке – назад. Вечер можно провести сидя у телевизора. От прошлого альпинизма остался лишь результат, а именно: любование видом с вершины горы.
Теперь посмотрим, к чему привело столь быстрое достижение результата, а вместе с тем и исчезновение процесса. Какими последствиями чревато технологическое оснащение жизни современного человека, затрагивающее все ее стороны и изменяющее её стиль? Сократилось время восхождения, отпала необходимость в затрате физических усилий. Ненужными, выброшенными за борт оказываются и такие качества как терпение, взаимопомощь, настойчивость. В конечном итоге развитие технических приспособлений способствует процветанию гедонизма, идеалом которого становится пустая красивость. Даже сам результат обесценивается вследствие редукции трудового процесса, который ранее обязательно ему предшествовал.
Таким образом, на самом простом примере Имамити показывает, как технология, давая человеку известные преимущества, одновременно награждает его и многочисленными пороками. Сокращение, фактически исчезновение трудового процесса приводит, считает японский эстетик, к катастрофическим последствиям для природы человека. Ведь трудовой процесс, который всегда должен разворачиваться во времени – это одна из составляющих развития интеллекта. Элиминируя время, техника ведёт к утрате привычки упражнять интеллект. Кроме того, она ведёт к элиминации многих непосредственных чувств и эмоций, веками присутствовавших как неотъемлемая сторона полноценной человеческой жизни. «Поскольку технология сокращает время, она представляет собой существенную угрозу человеческому существованию <…> Здесь, – предостерегает Имамити, – кроется опасность для человеческого мышления. В самом деле, в технической среде мы должны демонстрировать стремительную реакцию на сигнал машины и тут размышление выступает синонимом замешательства». С другой стороны, техника не только лишает человека временных процессов (темпоральности), а с ними вместе и способности полноценно мыслить и чувствовать, но и активно способствует появлению у человека новых «машинных добродетелей», таких как «точность» и «быстрота бессознательной реакции на сигнал». Получается, что техника активно формирует человека в качестве придатка машинного мира, основной целью которого является эффективность. Эффективность, таким образом, активно вторгается в аксиологическую сферу жизни человека, становясь одной из основных добродетелей. Таков закономерный итог оскудения временно́го опыта современного человека.
«С точки зрения «эко-этики», – пишет Имамити, – сегодня необходимо найти новое средство, которое могло бы компенсировать вовлеченность человека в антиинтеллектуальные реакции. Прежде всего мы должны вернуть темпоральность, а для этого подходит эстетический опыт искусства, потому что природа эстетического опыта состоит в темпоральности, он сам по себе – процесс». Иными словами, Имамити считает, что искусство должно стать панацеей от превращения человека в живой придаток машины. Никто не станет отрицать, рассуждает философ, что в развитых странах техника приобретает вид относительно самостоятельной и как бы самовоспроизводящейся сферы: «Существует самостановление технических связей, поскольку они имеют свою логику (а именно: калькулированный язык знаков) и свою собственную аксиологию (а именно: иерархию эффективности без жизни, в которой могут быть найдены некоторые новые добродетели, такие, например, как правильность без истинности, ответственность по отношению к знаку или пунктуальность). Мы уже увидели, что через влияние самостановления технических связей существует опасность внутренней дегуманизации. Но ведь и без этого вынужденная реакция, совершенно неосмысленная, является насущной необходимостью жизни индивида в условиях машинной среды».
Естественно, что возврат к ремесленному производству, при котором темпоральность присутствует на всех этапах трудового процесса, исключен. Машинное производство будет и дальше прогрессировать, освобождая человека от многих трудоемких операций, но попутно лишая его «времени для размышления» со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями. Этот процесс необратим, однако искусство может стать противовесом силе техники, деструктивной по отношению к сознанию человека: «Чтобы возродить темпоральность, мы должны открыть культурный феномен, сущность которого заключается в процессе. Эстетический опыт – по сути процесс, темпоральность. Ведь мы не можем иметь эстетический опыт без времени ни в области творчества, ни в области восприятия. Следовательно, искусство, вынуждающее нас восстанавливать темпоральность, является на сегодняшний день важнейшей сферой деятельности человека, который чахнет в технической среде. Вот почему нам совершенно необходимо иметь эквивалентное самостановление искусства как средство для спасения человеческой природы, как оружие против самостановления технических связей».
Таким образом, Имамити высказывает два важных положения: искусство, как в процессе своего производства, так и в процессе восприятия, требует работы сознания и чувства во времени; чтобы эффективно противостоять технике, искусство должно формировать как минимум такую же реальность, как и техника, т. е. обладать независимым, автономным содержанием и языком, вследствие чего данная реальность должна регенерироваться.
Порочность, на наш взгляд, концепции «автономии искусства» Имамити Томонобу заключается в том, что он рассматривает искусство, научную технологию, политику и т. п. как борющихся за место под солнцем субъектов социального действия. Действительно, истинное искусство всегда будет противостоять машинной среде, точно так же, как любая индивидуальность противостоит унификации. Но искусство не существует само по себе, оно, так же как и машина, является продуктом деятельности человека. И вопрос об «автономии», по нашему мнению, должен стоять иначе: как не допустить, чтобы в человеке унифицирующее, машинное начало взяло верх над индивидуальным, самобытным? Сохранив самобытность и уникальность человека, мы сохраним и закономерный результат такой самобытности – полноценное живое искусство.
Профессор Имамити известен мировому философскому сообществу благодаря своему «новому силлогизму» и своей «философии будущего». «Силлогизм» остроумно отразил произошедшие в XX в. кардинальные изменения в жизни человечества. Он наглядно демонстрирует необходимость нового мышления не только на индивидуальном, но и на государственном уровне.
Вариантом такого нового мышления выступает «новая философия» Имамити, состоящая из четырех компонентов. У этой «философии» два ядра. Первое, вокруг которого формируются метатехника и урбаника, отражает проблемы, вызванные появлением новейших технологий. Второе ядро состоит из эко-этики и калонологии.
«Новая философия» претендует на всеобщность и общезначимость, однако в своей метатехнике японский эстетик исходит из технического уровня, достигнутого Японией, США и ещё пятью-шестью приближающимися к ним странами. Подавляющее же большинство государств находится в настоящее время на качественно ином уровне, поэтому ни о какой общезначимости метатехники не может быть и речи.
Что касается урбаники, то философское осмысление городской жизни, конечно же, нужно. Но гораздо важнее на данном этапе накопить позитивный опыт решения экономических, социальных, экологических, медицинских и других проблем больших городов. Кроме того, современная компьютерная техника последних поколений и Интернет обусловливают (пусть пока ещё слабо) обратную росту городов тенденцию – отток населения из мегаполисов в провинцию. Легкость связи с любым информационным центром, возможность для человека работать, не выходя из дома, как бы далеко он ни находился от главного офиса – приметы сегодняшнего дня.
Проблемы, рассматриваемые в рамках метатехники, характерны для наиболее развитых в техническом отношении стран, в то время как урбаника больше отвечает ситуации, складывающейся в развивающихся государствах, где как раз и происходит неумеренный рост городов.
Если же рассматривать проблемы эко-этики и калонологии, то они действительно актуальны. Имамити ставит крайне важный вопрос – о новом, экологическом, мышлении человека, когда он, как часть живой природы, впервые в истории должен выступить с нею заодно против злоупотреблений наступающей техносреды. Своевременность эко-этической проблематики очевидна: природа подвергается систематическому разрушению как в передовых в техническом отношении странах, так и в более отсталых.
Логике сторонников развития техносреды любой ценой должна противостоять гуманитарная наука, могущая оценивать такую логику, находясь за ее пределами. Имамити прав, что ядром такой гуманитарной дисциплины является аксиология.