Игор Зироевич

Игор Зироевич – автор уникального труда «Антология Божественной литургии» – первой в истории сербской богослужебной книги византийского пения. Родился в 1977 году в городе Требине. Учился церковной музыке в Греции, в 1997 году окончил Афинскую консерваторию, продолжает обучение в аспирантуре. Занимается гимнографией, расшифровкой древних сербских, славянских и греческих рукописей, изучением теории музыки, музыкальной палеографии, пишет научные труды и статьи, создает музыку для пения на церковнославянском, греческом и сербском языках, руководит хором, преподает церковное пение во многих сербских и греческих монастырях. Основатель и профессор школы византийского пения, основатель Научно-исследовательского центра «Троеручица». Записал шесть CD-дисков (три двойных CD). Изучает хиландарскую рукописную библиотеку, готовит издание подробного каталога музыкальных рукописей этого монастыря. Также занимается изучением сербского народного пения.

– Игор, где вы родились, каким было ваше детство, семья?

– Я родился в праздник святого пророка Илии 2 августа 1977 года в Требине, прекрасном городе на востоке мученического края Герцеговина. Мои родители – сербы, Требине вообще преимущественно населяют сербы. Там я вырос, окончил школу и получил общее музыкальное образование. Мой покойный отец Любо был доктором технических наук, руководил одним из самых крупных предприятий города и преподавал в университете, мама Нада работала на том же предприятии инженером, сейчас она на пенсии и живет в Требине, часто бывает в Белграде и Афинах. Мой старший брат Владан, одаренный программист, живет с женой и четырьмя детьми в Белграде. Наша семья происходит из края Браичевичи в Герцеговине. Мой покойный дед Владимир был государственным служащим, переселился в Требине и остался там до конца жизни. Уже взрослым я узнал, что наш род известен тем, что с давних времен из него вышло много священников и монахов. В семейном древе я не нашел конкретных данных о тех моих предках, но в краях, где живут Зироевичи, мне часто об этом говорили.

Хорошо мы жили в Требине, в нашем доме не было изобилия, но и не бедствовали. Моих родителей очень уважали в городе, можно сказать, наша семья была известна и почитаема благодаря характеру моих родителей. И отец, и мать нас учили, что в семье должен быть порядок, и мне это очень помогло в жизни.

Конечно, самым тяжелым стал военный период, отец и брат ушли на войну, я с мамой остался дома, каждый день погибали люди – соседи, родные, знакомые, друзья… Очень тяжелое время было, но, несмотря на все трудности, мы еще больше сблизились.

После войны я окончил среднюю школу и уехал в Белград, здесь поступил на дошкольную педагогику, но учился там только год. Лето 1997 года провел в Греции, на Святой Горе, главным образом в монастыре Ватопед. А осенью приехал в Афины и стал изучать византийскую музыку. Впоследствии я преимущественно самостоятельно изучал музыку, мое особое внимание привлекали музыкальные рукописи Афинской народной библиотеки и библиотеки на Святой Горе. Как только в Афинах открылось отделение аспирантуры по византийской музыке, я сразу же поступил туда и успешно окончил, это было в 2002 году. В эти годы я встретил свою будущую супругу, Марию Дзамурани, православную гречанку, она занимается иконописью, в январе 2007 года мы обвенчались. Господь подарил нам четверых детей, у нас две дочки и два сына. Мы живем в Афинах, хотя моя работа связана не только с Грецией, но со многими областями, находящимися под юрисдикцией Сербской Православной Церкви, и вообще со славянскими краями. Так что физически я нахожусь в Греции, а думами и любовью всюду, где живут православные христиане.

– Каким был ваш путь к Богу, в Церковь?

– Путь человека к Богу – всегда большая, удивительная тайна, таким был и мой путь. Мои родители люди прекрасные, благородные, нравственные, но церковной веры они не знали, мама даже не была крещена. Не крестили и нас с братом, хотя семья праздновала бадньи дан, Рождество, Пасху, Славу, чтила Великую Пятницу. На Славу – святителя Николая – у бабушки собиралась вся семья, все родные, отмечали праздник за трапезой, по сути, мы праздновали церковные праздники, но без Христа. Однако по великой любви Божией в эти минуты благодать только Богу известным образом касалась моего детского сердца. Помню, что всегда в те дни мной овладевало какое-то особое чувство, как будто благодать готовила путь моего возвращения к Богу. Проходили годы жизни без Бога, вне Его Церкви, а Он все время был близко и становился все ближе, и часто моя душа чувствовала сильную жажду Его (Которого в то время, в коммунистической Югославии, официально не существовало). Много позже, когда я уже пришел в Церковь, читая святого Силуана Афонского, понял, что это была благодать Святого Духа.

Помню, как в какой-то энциклопедии я «случайно» нашел репродукцию древней сербской фрески с изображением святого Симеона Мироточивого. Удивительная сила, исходящая от этой иконы, долго не отпускала меня, я часто открывал книгу и смотрел на икону, чтобы усладить и согреть душу, ничего не понимал, но знал, что мне хорошо. Еще в средней школе я со своими товарищами участвовал в любительской театральной постановке, мы играли на гитарах. Режиссер Педжа Джурич в то время уже был церковным человеком, однажды он отвез нас в монастырь Тврдош, в котором в то время уже находился епископ Афанасий (Евтич). Тогда в монастыре я ощутил, что там есть нечто, что я не умел выразить и не умел искать, но знал, что именно этого я жаждал в глубине души! С тех пор вместе с моим товарищем из театра, который вскоре стал моим крестным, я стал частым гостем монастыря. Сначала ездил туда каждое воскресенье, а со временем все чаще, бывало, что в неделю я бывал там по восемь раз. Это было чудесное время. Война, горе, боль, смерть вокруг нас, а несколько молодых людей идут пешком пять-шесть километров, чтобы успеть на литургию в монастырь Тврдош. Несмотря на всю окружавшую нас тьму, благий Господь принес столько света в нашу жизнь! Я разговаривал в монастыре с отцами, читал, молился, это был огромный переворот в моей жизни! Такой большой и неожиданный, что мне больше ничего не было важно! Но он вызвал бурную реакцию в семье, даже среди школьных учителей. Папа с мамой отождествили мое обращение с решением принять монашество и активно сопротивлялись воцерковлению. Они не были против того, чтобы я ходил в церковь, но сама мысль о монашестве вызывала бурю негодования.

Три года, пока я не уехал в Белград учиться, оказались очень тяжелыми. С одной стороны, я переживал серьезное внутреннее перерождение, а с другой – вокруг меня пылала не только гражданская война, но и война непонимания с самыми дорогими мне людьми, которая больно ранила меня. Однако я очень благодарен Богу за те дни, так как именно тогда я разобрался и в себе, и с моими близкими, понял, как должен жить. И представьте, спустя два года чудом Божиим мой старший брат крестился и пришел в Церковь, а спустя еще несколько лет в Церковь пришли и мои родители. Слава Богу, буря была сильной, но мы все вместе все-таки пришли к тихой гавани. И родители не просто вошли в Церковь – когда я вспоминаю, какой была кончина моего папы, невольно думаю о благословенных кончинах, о которых мы читаем в житиях святых! Слава Богу!

– Когда вы начали заниматься музыкой? Что повлияло на ваш выбор?

– Влечение к музыке, музыкальная одаренность проявились, как мне рассказывали родители, в раннем детстве. Я любил брать у мамы деревянные ложки и бить в них, получалось точно в ритме той музыки, которую мы слушали. Или вот расскажу один симпатичный случай из моего раннего детства. Мне не было еще двух лет, как-то я сидел на пляже и держал в руках два камешка, рядом с нами расположился немецкий турист с радиоприемником, из которого звучала музыка. Как менялись песни, так же менялся ритм, с которым я стучал камешками. Тот господин был настолько удивлен, что поднялся с места и сфотографировал меня с камешками. Я храню эту фотографию как дорогое воспоминание. Упоминая об этом эпизоде, хочу показать, что мой дар не связан с моими заслугами и трудами, но дан Богом по Его великой любви.

Но, кроме дара Божия, решающее значение, верю в это, на меня оказали мои близкие. И папа, и мама очень хорошо пели, отец в молодости играл на гитаре, на ударных инструментах, пел в хоре. Родители очень часто пели с друзьями, которые приходили в наш дом, пели и вдвоем, у них были очень хорошие голоса. И конечно, каждый день в доме звучала музыка, мы слушали разную музыку, но интересно, что это всегда были веселые, ритмичные и очень мелодичные песни. Такой была атмосфера, в которой я вырос.

Когда мне исполнилось восемь лет, родители, к моей великой радости, отдали меня в музыкальную школу на отделение классической гитары. Это стало третьим, очень важным моментом в моем развитии. Учителями, особенно последние четыре года, были прекрасные музыканты, прекрасные люди, они умели передать детям свою большую любовь к музыке, особенно учитель игры на гитаре – Олег Балашев-Самарский. Господин Балашев был чрезвычайно талантлив, он меня очень многому научил! В тот же период я познакомился с классической музыкой и очень полюбил ее. В классике меня неизменно привлекали мелодичные композиции, окрашенные сильными чувствами, меня просто опьяняла ее красота. С тех пор я полностью посвятил себя музыке и верю, что при том, что тогда я еще не пришел к вере, это сохранило меня от дурных и вредных вещей, через которые проходили мои ровесники. Я находился в каком-то своем мире, был погружен в какую-то внутреннюю музыку своего существа.

– Когда вы начали изучать церковную музыку?

– Церковному пению я начал учиться в монастыре Тврдош и в требиньском соборном храме Преображения. Это было обучение на практике, потому что я учился по книгам, слушал певчих в храме и так понемногу изучал сербское церковное пение. Тогда же, как-то параллельно, я открыл для себя византийскую музыку. Первая встреча с ней произошла, когда я слушал кассеты, которые дарил мне тогдашний епископ Герцеговацкий Афанасий. Она очаровала меня! Передо мной вдруг открылся еще один безбрежный, необозримый манящий океан, я еще не знал, что представляет собой византийское пение, но почувствовал удивительное влечение к нему. Постепенно научился византийской нотации, а когда попал в Белград, то уже умел петь достаточно много. Я связался с людьми, которые тогда пытались делать что-то на ниве византийского пения в Белграде, правда, на очень низком уровне, но для меня было очень важно и то, что мне нашлось с кем петь. В Афинах я учился на основном курсе и в аспирантуре у господина Ангелидиса, господина Константинуа и других. Однако я никогда не ограничивался только теми учителями, у которых учился в данный момент, поэтому был в контакте и с господами Ликургосом Ангелопулосом, Йованом Арванитисом, Григорием Статисом. Все они дали мне то, чему я хотел научиться, и я очень им благодарен. Но мне было мало, я жаждал знаний, которых никто не предлагал, которые не преподают ни в одной школе, ни на одном факультете. Это, например, палеография, мелотворчество, и особенно обращение к духовному измерению пения, чем, к сожалению, практически никто не занимался и о чем изредка можно было найти некоторые общие и поверхностные примечания. Поэтому я решил заниматься исследованиями в разных направлениях. Я был уверен, что необходимо постоянное общение со Святой Горой и святогорскими певчими, и проводил там много времени. Думаю, в общей сложности я провел на Афоне больше пяти лет, с небольшими перерывами, главным образом в Ватопеде и Хиландаре. Участвовал в ежедневных богослужениях, посещал монастырские Славы, на которых пели лучшие святогорские певчии, наблюдал за ними, слушал, записывал, разговаривал, учился и, что самое главное, впитывал живое Предание. Предание ни из книг, ни из рассказов не узнать, Предание – это то, чем живут. Поэтому я считаю великим благословением возможность черпать живую воду Предания из самих источников.

– Какой совет, пример, принцип был наиболее важным для вас?

– Самым драгоценным в моих учителях была преданность и любовь к пению. А самое драгоценное из того, чему я научился у святогорских певчих, это то, что пение прежде всего – молитва. Это сущностная вещь, которую сейчас, к сожалению, огромное большинство нас, певчих, упускает из вида. Помню разговор в монастыре Ватопед со старцем Стефаном, членом известного святогорского певческого братства Данилея, который стал для меня одним из самых важных и одновременно простых уроков. Я спросил его: «Старче, что самое главное для певчего?» – он сразу ответил: «Страх Божий! Если у певчего не потекут слезы, когда он поет, он не певчий, а певец!» – он имел в виду мирских певцов. И добавил: «А сразу после страха Божия – вдохновение, певчий должен наслаждаться пением, петь с аппетитом». Эти слова глубоко врезались в сердце и память, и верю, именно таков надежный путь для любого певчего.

– Игор, вы встречались со многими известными сербскими и греческими духовниками, поделитесь вашими впечатлениями об этих встречах?

– Конечно. В числе первых необходимо упомянуть преосвященного епископа Герцеговацкого на покое Афанасия. Он занимал епископскую кафедру в Герцеговине в то время, когда я нашел путь в Церковь. Епископ Афанасий – человек, живущий живой жизнью Церкви. Свое очень непосредственное, близкое общение с Богом он умеет передать окружающим его людям. Кроме того, это очень эмоционально тонкий и очень внимательный человек. Интересно и драгоценно то, что он нас научил, что главное в церковной жизни – верное церковное сознание и участие в жизни Церкви и Живого Бога. С ним можно было говорить обо всем: о молитве, о посте, о богослужении, об истории, о богословии, но – как-то ненавязчиво, незаметно, как только он может. Он научил нас жить в Церкви, так как, когда человек верным образом участвует в жизни Церкви, то есть – литургически, участвует в святотаинственной жизни, все остальное само по себе становится на свои места. Я очень благодарен Богу за то, что моя церковная жизнь началась в таком духе, и стараюсь продолжать идти тем же путем.

Затем именно по его благословению, с его поддержкой я отправился учиться византийскому пению в Грецию. А больше всего я люблю, и владыка больше всего любит – вместе служить святую литургию. Рядом с ним мы научились тому, что литургия – это непрестанное движение, и это очень живо чувствуется, когда он служит. Очень интенсивно, бодро и радостно служит, но одновременно так смиренно и собранно, преданно. Как прекрасно он произносит литургические молитвы! В самом деле возникает чувство, что он сводит Бога с Неба на землю! У него мы научились, что человек должен всего себя отдавать Богу и другим, без остатка, не щадя себя. И он сам служит примером такого служения Богу и ближним не только в храме, но везде и всегда!

Конечно, вспомню и тогдашнего тврдошского иеромонаха, а сейчас преосвященного владыку Герцеговацкого Григория. В начале моего пути в Церковь он был моим большим утешением и помощником, потому что стал и моим первым духовником. И сейчас вспоминаю его советы, поддержку, пример. Когда я приехал в Грецию, он уже находился какое-то время в Афинах, учил греческий язык, и тогда он был со мной рядом, встретил меня, поддерживал, учил.

Сербы нашего времени не могут не иметь примером и образцом блаженно почившего Патриарха Павла, святого Патриарха Павла, как все мы его называем. В Белграде я часто имел возможность присутствовать на литургии, когда он служил и в Патриархии, и в разных белградских храмах. Этот человек в те моменты, когда на наш народ изливалась только ненависть практически всех стран мира, имел в себе столько благодати, что любил всех, всем внушал слова евангельского мира, любви и правды. Его простодушие и мудрость, соединенные с бесконечной любовью и смирением, просто воскрешали Евангелие в душах людей. Глядя на него и слушая его, каждый человек, не важно, был ли он в Церкви или нет, чувствовал изменение состояния души. Знаю многих людей, не просто нецерковных, но анти-церковных, которые говорили о Патриархе Павле: «Я против Церкви, не верю в Бога, но Патриарх Павел – святой!»

Может быть, лучшим доказательством величины личности Патриарха Павла были его похороны. Величественно! К сожалению, я не мог тогда приехать в Белград, потому что именно в этот день родился мой сын. Задаюсь вопросом, будет ли в ближайшее время у сербов человек, способный так объединить весь народ. Особенно трогательно было его служение святой литургии! Как ангел! Так смиренно, целомудренно, собранно, преданно он служил. Поистине небесная картина!

Еще одна личность, с которой у меня не было много прямых контактов, в смысле разговоров или переписки, но с кем я часто встречался и кто неизменно вдохновлял меня, – это митрополит Амфилохий. Поскольку они очень близки с епископом Афанасием и, когда у нас в Герцеговине шла война (а его епархия соседствует с нашей), он часто приезжал в монастырь Тврдош навестить, утешить, подбодрить. Его слова, позиция, служение, рассуждения, проповеди и, может быть, больше всего, истинное молитвенное тепло, которое он излучает, всегда согревали мою душу. Несмотря на то, что это исключительно образованный человек, профессор и владыка, он сохранил детское и монашеское простодушие. Его проповеди – подлинное сокровище. Он говорит очень зрело, живо и глубоко, но непосредственно и к тому же очень поэтично. Я люблю смотреть, как он служит, словно иерархи на древних фресках… и хочется, чтобы литургия никогда не кончалась.

В тот период в Черногории, в монастыре Острог, жил один игумен из Герцеговины по имени Лазарь, духовное чадо известного добродетельного святогорского старца Никанора из монастыря Хиландар. Выдающийся человек, выдающийся духовник. Отец Лазарь – воплощение смирения, молитвенности, воздержанности и рассуждения. В нем было так много любви! Он утешал тысячи душ, жаждущих и алчущих Бога. И мне весьма помог молитвами и советами. Он умел передать собеседнику дух свободы перед Богом и в Боге, а это очень драгоценно и редко встречается, особенно сейчас. К сожалению, воля Божия была такова, что отец Лазарь слишком рано оставил нас, переселившись в небесные обители, к которым так стремился.

Моим лучшим другом стал один герцеговинец – Драган Лозо. Он на пятнадцать лет старше меня, но мы очень сблизились духовно. Позже он принял монашество и умер молодым в монастыре Ватопед как монах Симон. Драган был мне большой поддержкой и утешением. Смиренный, искренний, сердечный и чрезвычайно начитанный человек, прежде всего, человек большой любви к Богу и людям. Много молился, непрестанно! Он был моей большой поддержкой в пении и в духовной жизни. Если бы в те первые годы моей церковной жизни его не было рядом, возможно, мой жизненный путь стал бы совсем другим.

Вспомню и дорогого мне игумена, блаженно почившего отца Луку. Когда мы познакомились, он был настоятелем Цетинского монастыря. Мы с женой проездом находились в Цетине, и он очень сердечно и тепло принял нас. Мы поговорили обо всем понемногу, однако разговор оставил в моей душе тепло, и мы всегда радовались его приветам от наших общих друзей. Так бывает, что какой-то человек входит в нашу жизнь без многих слов, просто своим существованием. Так было и с дорогим отцом Лукой.

Когда я жил в Белграде до моего отъезда в Афины, я вместе с некоторыми священниками навещал тогда уже больного старца Фаддея – воплощение смирения, мудрости и молитвенности. Большое благословение для нашего народа, что у нас одновременно были Патриарх Павел и старец Фаддей.

Когда я приехал в Грецию, до начала учебы какое-то время провел в монастыре Ватопед, где получил возможность познакомиться со многими монахами, но среди них выделил бы блаженно почившего старца Иосифа Ватопедского и ватопедского игумена архимандрита Ефрема. Старец Иосиф был просто благодатным вулканом! Каждое его слово, совет, молитва глубоко проникали в человеческую душу и изменяли ее. Я имел радость провести рядом с ним несколько лет и быть в тесных духовных отношениях. Я часто бывал у него, советовался с ним и убеждался в богатстве благодатных даров, которые он принял от Бога. Отец Иосиф самым детальным образом отвечал на мои вопросы даже до того, как я успевал спросить. Он ясно знал, что творилось в моем сердце, уме, пока я находился в Афинах. В минуты страдания или грусти достаточно было, чтобы он перекрестил меня со Святой Горы – и вдруг я оказывался в облаке радости. Когда он умер, я написал о нем текст на сербском языке, который позже, как я узнал, читали во многих сербских монастырях на монашеских собраниях.

С другой стороны, старец Ефрем, несмотря на то что он моложе своего духовного отца Иосифа, исключительно благодатный духовник. С тех пор как я приехал учиться в Афины, он был моим духовным отцом. Помню наши первые встречи в Ватопеде. Однажды мимоходом он на плохом английском сказал мне об одной очень личной духовной проблеме, очень интимной, о которой я ему не говорил, это была настолько тонкая проблема, что я никому о ней не рассказывал просто потому, что не умел ее выразить. Вначале я сделал вид, что не удивлен, я хотел испытать, в самом ли деле у него есть этот дар или он играет со мной. Однако чем больше я делал вид, что сказанное неправда, он открывал мне все больше подробностей, все более глубоких и тонких. Тогда я попросил его принять меня для разговора. Отец Ефрем принял меня в тот же день вместе с монахом, который хорошо знал английский язык, чтобы нам легче было понимать друг друга, так как тогда я еще не знал греческий. Помню, что начал рассказывать какие-то вещи из моей жизни, а он улыбнулся, взял меня за руку, остановил мой рассказ и в деталях рассказал мне все, что происходило в моей жизни в духовном плане, с детства до того дня. Не только о том, что происходило, но и почему. Я был потрясен и чувствовал в сердце огромную радость и утешение. Вскоре он стал моим духовным отцом, и следующие тринадцать лет я наслаждался его руководством. Я удостоился видеть много чудесных событий рядом с ним и от него, но не стал бы их открывать, потому что он еще среди нас, и не знаю, хотел ли бы он, чтобы я говорил об этом. После тринадцати лет духовного окормления у старца Ефрема и по его благословению я перешел к духовнику моей супруги, дивному старцу Никодиму, живущему на острове Эвбея. Мои семейные и рабочие обязанности очень умножились, старец Ефрем проходил тяжелые испытания из-за клеветы, и он решил направить меня к старцу Никодиму, потому что Эвбея намного ближе к Афинам. Конечно, мы не только остались в контакте, но, что важнее, в духовном единстве.

После старца Ефрема сильное впечатление на меня произвел мой теперешний старец Никодим, духовник женского монастыря Преображения Господня на Эвбее. В юности он познакомился со святогорским старцем Паисием, который стал его духовником и обозначил его дальнейший жизненный путь. От него он и принял дух простодушия, молитвенности, воздержания и большой свободы во Христе. Этому человеку, несмотря на то что он исповедует тысячи людей и духовно руководит ими, удалось остаться сокрытым далеко от глаз этого мира. Кроткий, простодушный, мягкий, полный понимания, рассудительный, с любовью, которая объемлет и возрождает каждого, кто приблизится к нему или за кого он помолится. Воплощение смирения, с мягкостью, которая исправляет намного эффективнее строгости, – отец Никодим может ему одному свойственным образом пробудить к покаянию и любви к Богу. Это человек бесконечной свободы и любви! Каждое его слово, взгляд, движение свидетельствуют о Божией любви. Он, как мне кажется, достиг совершенства в уважении свободы другого человека. Этот дух он передал и своему сестричеству. Поистине редкий человек! Он – большое утешение и поддержка для меня и нашей семьи. Один из немногих людей, которые понимают меня до конца, думаю, что без его поддержки я не смог бы так интенсивно делать все, что делаю.

Упомяну и еще нескольких людей, пример и жизнь которых оказали большое влияние на меня. Это прекрасные отец Стаматис Склирис из Афин (который преимущественно известен как иконописец, но он еще и исключительный духовник), отец Димитрий с Лесбоса (белый священник, который по своим благодатным дарам напоминает святого Порфирия и старца Паисия), игумен монастыря Симонопетра на Святой Горе, старец Елисей и симонопетровские иеромонахи Ефрем, Афанасий и Мирон. А также – старец Ефрем Филофейский, который сейчас подвизается в Аризоне, его чадо старец Ефрем – духовник Святоандреевского скита в Карее, ватопедские иеромонахи Нифонт, Геннадий и Теон. Каждый из них влил в лампадку моего сердца каплю елея благодати Божией.

– Как вам живется в Греции?

– Мы в Греции живем очень наполненной жизнью, поскольку у нас, слава Богу, большая семья, а это подразумевает и большой труд. С другой стороны – у меня многочисленные профессиональные обязанности. Я преподаю пение в известной школе Симона Караса в Афинах, в которой мы открыли и отделение для славян, здесь могут учиться славяне всего мира, и часть материала преподается на церковнославянском языке. Особенно важно то, что я, как славянин, могу лучше донести до славян Предание, которое принял в течение своего многолетнего пребывания в Греции, и особенно на Святой Горе, чем это могут греки, по той простой причине, что у славян иная психология, чем у братьев-греков. А как человек из Церкви, где не существует живого предания византийского пения, вероятно, я лучше чувствую проблемы, с которыми мы встречаемся в наших странах и при обучении византийскому пению.

Кроме того, я руковожу школой пения при храме Святого Герасима Кефалонийского. Восемь лет назад я создал первую в мире интернет-школу пения, которая называется интернет-школа пения «Троеручица», в ней сейчас занимаются ученики из пяти стран. У меня два хора, один из них Сербский византийский хор, с ним мы занимаемся преимущественно на церковнославянском языке, второй – хор певчих «Троеручица», здесь мы используем в основном греческий язык.

Сейчас я работаю над созданием женского хора. Даю уроки пения во многих сербских и греческих монастырях. Плюс к этому интенсивно занимаюсь изучением музыкальной теории, истории пения и гимнографии, палеографии и других научных дисциплин, которые мне помогают как можно глубже постигать музыку. Особенно любимо мной композиторство, или, правильнее сказать, мелотворчество. Затем – создание гимнографических текстов по правилам византийской гимнографии. К сожалению, похоже, что я единственный в истории славянских гимнографов, если я могу себя к ним причислить, которые пишут гимнографические тексты по правилам византийской гимнографии.

Особенно дороги мне занятия дешифровкой древних греческих и славянских музыкальных рукописей. Небольшая часть этой моей работы уже опубликована, и в будущем, надеюсь, смогу опубликовать много больше. Также меня очень привлекает, и я посвящаю этому часть времени, изучение сербского одногласного пения. Тут мне удалось добиться очень интересных результатов, которыми недавно заинтересовались некоторые серьезные музыковеды в Сербии, и, если Бог даст, они будут вскоре опубликованы. В своих исследованиях я показываю связь сербского и византийского пения.

Жена Мария и дети

Видите из всего мною перечисленного, что у меня очень много обязанностей, много разных и очень ответственных занятий, и все это при том, что у меня есть семья и личные духовные потребности. И хотя такая насыщенная жизнь очень нелегка, я очень счастлив, что все мои занятия я достаточно легко могу перелить в молитву и приношение Богу. Кратко: стараюсь жить в труде, мире и радости.

– Как вы воспринимаете византийскую музыку с учетом вашего опыта?

– Как я уже упомянул, с самой первой встречи с византийской музыкой я был полностью ею очарован. И вот исповедуюсь вам: чем больше я ее изучаю, тем больше она очаровывает и воодушевляет меня! Думаю, что эта музыка совершенно соответствует своей цели. Назначение церковного пения богослужебное, его цель – возводить к мистическому смыслу слов, которые поются, а певчих и всех верующих делать участниками таинств. Это очень возвышенная, очень ответственная задача и цель. Конечно, чтобы музыка была исполнена подобающим образом, необходимо, чтобы и сам певчий своей жизнью свидетельствовал об Истине, всем существом жил жизнью Церкви. Это то, что больше всего восхищает меня в этом пении. Оно образует нас, образует жизнь, молитву, стояние пред Богом. Оно, если мы достойным образом приступаем к нему, постоянно создает в нас нового человека, лучшего, совершенного, подобного Богу. Оно учит нас открытости и смиренному стоянию перед Живым Богом. Атмосфера византийского пения подобна атмосфере той картины, когда маленький ребенок вдруг увидит мать. Он знает ее, он постоянно чувствует ее близость, но смотрение на нее каждый миг углубляет его любовь, постоянно доливает новые капли жизни в детское сердце. Дитя лишь молчит и смотрит на мать с радостью и абсолютным доверием, живет теплом, которое принимает от матери, ничего не ищет от нее, ему довольно, что у него есть любящая мать. Как-то так и мы, певчие, мне кажется, когда поем византийские песнопения, стоим и в безмолвии поем, в пении безмолвствуем, живя знанием, что Бог-Любовь смотрит на нас. Представьте, как это величественно! Несмотря на то, что мы грешные и искалеченные, Он нас бесконечно и неизменно любит. Мы постоянно грешим и постоянно показываем Ему свои раны и нечистоту, а Он нас молча любит и исцеляет. Как нам не петь Ему?

Вот, вкратце, о моем опыте византийского пения, которым дышит и гимнография, и само пение. Посмотрите богослужбеные тексты, особенно больших праздников, – они дышат мистической атмосферой этих живых отношений Бога и человека. Поэтому нет границы изучению пения, нет конца в совершенствовании. Пение – это молитва, отношение, которому нет конца в вечности. Каждый раз, когда поешь, – все по-другому. Живые отношения! Это то, что для меня самое прекрасное и, может быть, самое важное в византийском пении.

– Какую музыку вы любите слушать? Что еще близко вашему сердцу?

– Моему убогому сердцу ближе всего та музыка, которая очищает и питает, и это, конечно, византийское пение, кроме пения, люблю классическую музыку, особенно Моцарта! Иногда слушаю древнерусское пение, даже русские смешанные хоры. Люблю слушать и древние песнопения западной Церкви, периода до схизмы. К сожалению, в последнее время у меня мало свободного времени, но, когда выдается момент, с удовольствием слушаю такую музыку.

– Как вы относитесь к современной музыке, особенно западной?

– Хочу я или нет, но состою в контакте с современной музыкой. Мне кажется, что образ жизни людей сегодня, здесь я подразумеваю западный образ жизни, способствует тому, что человек отчуждается от самого себя и от ближних. Эта пустота отчуждения, как мне кажется, чувствуется и в современной западной музыке. Не помню, чтобы я слышал в последнее время что-нибудь оригинальное, вдохновенное, что могло бы окрылить, утешить, изменить жизнь. Как правило, она окрашена в страстные и тусклые цвета. Хотя я не имею ничего против западной музыки, даже могу сказать, что люблю ее, но думаю, что она в наше время, как и все человечество, переживает большой кризис. Очень часто, как мне кажется, ей не хватает сути.

– Как вы воспринимаете русскую церковную музыкальную традицию?

– Прежде всего, я очень люблю русский народ. И некоторые мои любимые святые, которых я почитаю и жизнь которых меня вдохновляет, – русские, особенно бы выделил святого Серафима Саровского и святого Силуана Афонского. Восхищаюсь глубиной и широтой, свойственной русскому народу. Эти удивительные просторы, которые существуют не только на русской земле, но и в русской душе, все это проявляется через прекрасный русский язык, литературу, поэзию, музыку, живопись, всегда пробуждает во мне чувство величественности и свободы. Очень уважаю стойкость и тонкость, которая вам свойственна как народу. Может быть, потому что я с Балкан, а у нас это несколько иначе.

Как я уже говорил, часто слушал древнерусское пение, и могу сказать, что оно, по моему субъективному, вероятно, ощущению, после византийского самое чистое пение Православной Церкви. Не знаю, насколько бы оно было функционально для других народов, но думаю, что для русских оно исключительно. Люблю слушать ваши смешанные хоры. Считаю, что русская хоровая музыка представляет собой вершину в этой области музыки на мировом уровне. Несмотря на то, что византийское пение, на мой взгляд, лучшим образом отвечает православному богослужению, в музыкальном смысле многоголосье имеет исключительную ценность. Вклад России в области музыки огромен не только в композиторском смысле, но в смысле музыкального образования и исполнительского искусства.

– Расскажите о ваших хорах.

– Первый хор, который я основал, – Сербский византийский хор, это было в 2005 году. Членами хора стали мои ученики из Сербии и несколько друзей из Афин, греков по национальности. Мы стараемся представить славянской общественности богатство литургического и музыкального предания Православной Церкви. Со временем к хору примкнуло еще несколько греков и славян, которые учатся в моей интернет-школе. Мы выпустили один двойной диск под названием «Христос во граде Вифлееме» в издании святогорского монастыря Хиландар, на нем записаны песнопения рождественского богослужебного круга на церковнославянском языке. Записаны там и произведения моего мелотворчества, дешифровки двух песен из древних хиландарских рукописей, а также музыковедческие литургикологические комментарии ко всем песнопениям.

Сейчас мы готовим новый диск, но какой будет его тема, не скажу – пусть это станет для всех неожиданностью.

Поскольку со временем в хоре начали преобладать греки, я решил организовать отдельный хор, который бы занимался преимущественно пением на греческом языке. Он был основан в 2009 году, и я записал с ним двойной диск со службой святому Луке Врачу, который еще не издан и на котором представлены и произведения моего мелотворчества греческой службы этому дивному святителю. Для этого случая я написал текст тропаря святому Луке на церковнославянском языке по правилам византийской гимнографии, а также литийные стихиры на греческом языке.

С хором или с некоторыми его членами время от времени по приглашению мы поем на монастырских или храмовых Славах. Два года подряд, в 2012-м и 2013-м, на праздник святого архангела Михаила мы пели правым клиросом в Святоархангельском монастыре Дохиар на Святой Горе, а члены хора многократно пели на бдениях в монастыре Хиландар.

Особенно нас радует, что люди все больше интересуются нашей работой, – и в Греции, и в Сербии, и в других странах. И у вас в России все больше тех, кто обращается ко мне с желанием контакта и сотрудничества.

– Как вы выбираете певчих, какими качествами должен обладать человек, чтобы стать членом хора?

– Критерии выбора сотрудников, которые распространяются и на членов хора, – прежде всего открытость и искренность в личных отношениях. Затем, разумеется, человек должен быть церковным, то есть жить так, как должен жить христианин. Кроме того, конечно, необходим определенный уровень знаний о певческом искусстве, так как без него человек не сможет следовать за хором, включиться в работу. Наконец, смотрю на голос и какие-то другие вещи. Но обозначенные критерии самые важные, и кто не соответствует им, особенно двум первым, не может стать членом моего хора, несмотря на возможное умение петь или хороший голос. Мы должны петь «как из единых уст», так говорил святой Василий Великий. Как петь из единых уст, если наши сердца не соединились? Поэтому я придерживаюсь этих критериев и думаю, что руководствоваться другими было бы противоестественно.

– Расскажите о вашем опыте мелотворчества, особенно на церковнославянском языке. В какой степени необходимо соблюдать канон, а в какой допустимы отступления?

– Любое творчество – великая тайна и великая радость. Дивно создавать музыку на гимнографические тексты святых отцов, в напевах, которые веками творила Церковь Христова. Но это очень ответственное дело. Правда, оно дает и некоторые привилегии. Углубляясь в эти тексты, главным образом написанные святыми, мы, пусть немного, соприкасаемся с их опытом, плодом которого стала их поэзия. Словно святые приоткрывают нам дверь, чтобы мы увидели, как они жили Богом, и могли больше подружиться с ними.

То, что было для меня совсем неведомо и очень интересовало: возможно ли на церковнославянском языке и вообще на славянских языках петь византийским распевом так же мелодично, как на греческом? Книги, которые существовали в то время, когда я начал заниматься пением, представляли собой болгарские издания невмотекстов. Но слава Богу, что они существовали, без них у нас не было бы ничего! Хотя по этим изданиям можно было заметить, что напевы очень часто нескладные, непевучие, немелодичные, а иногда даже совершенно нелогичные. Когда я оказался в Греции, и особенно на Святой Горе, на богослужениях наслаждался византийскими напевами. Естественно, я хотел, чтобы такие напевы звучали и на церковнославянском языке. Это подтолкнуло меня к исследованиям. Сейчас, после почти семнадцати лет работы, я могу сказать, что нашел принципы, по которым византийское пение и на церковнославянском языке может звучать аутентично и мелодично, как на греческом. Для этого мне понадобилось много труда и исследований не только музыки, но гимнографии, поэзии, лингвистики и других научных дисциплин. Правила мелотворчества, или, как вы говорите, канона, соблюдать необходимо. Не может быть неканонического мелотворчества, но это, конечно, не значит, что греческие тексты надо переводить буквально.

Перевод напева с греческого языка сам по себе довольно проблематичен и дискуссионен. Поэтому я больше люблю заниматься мелотворчеством непосредственно на церковнославянском языке. Церковнославянский язык отличается от старогреческого, у него другая мелодика, динамика, ритмика и вообще, так скажем, другой дух. Необходимо знание принципов гимнографии и морфологии пения. Но и этого недостаточно, необходимо очень тонкое чувство языка вообще, соотношения мелодии и языка, ритма и языка, духа языка, духа конкретных слов, из которых мелотворим, и особенно чувство богослужения.

– Какой вызов делает современность в этом смысле?

– Лично для меня – большой! Хочу создать, если Бог даст, полный богослужебный репертуар на церковнославянском языке. Это огромная работа, она требует большого труда, времени, сотрудников и средств. Надеюсь, что все-таки найдется решение, если Богу будет угодно. Еще один вызов – то, что сегодня в Сербии, России и в некоторых других славянских странах появился серьезный растущий интерес к византийскому пению, таким образом, эта работа обретает большой вес. Верю, что каждый должен принести Церкви дар, полученный от Бога.

Сейчас у нас есть возможность быть первопроходцами на поле византийского пения среди славянских народов. Это большая привилегия и огромная ответственность, и, если уже об этом зашла речь, должен подчеркнуть, что я большой противник безответственности в работе. Сегодня нередко издаются вещи весьма спорного качества. Издание книги или диска как можно быстрее не должно становиться нашей целью, необходимо делать все возможное, делать как можно лучше, а издавать тогда, когда мы в состоянии создать что-то действительно ценное, сколько бы времени ни потребовалось. Думаю, что безответственность и славолюбие – один из самых серьезных рисков, которые несет эта работа не сама по себе, но по нашей ошибочной позиции. Одна плохо сделанная работа способна принести большой вред, на исправление которого могут уйти десятилетия. Нельзя работать по принципу: «Прочел две книги (в жизни) и пишу третью». К сожалению, мы свидетели таких вещей и в области пения. Но, слава Богу, появляется все больше молодых людей, церковных, серьезных, образованных, которые очень правильным образом приступают к пению, и я вижу луч надежды. Могу это подтвердить из опыта работы с моими учениками в интернет-школе. Приходит поколение церковных, серьезных хороших музыкантов.

– Вы автор «Антологии Божественной литургии» – первой сербской богослужебной книги по византийскому пению в истории. Как у вас появилась идея создания такой книги? Как вы работали над «Антологией», какие песнопения она содержит? Что было самым радостным и самым трудным при этом?

– Да, примерно два года назад, летом 2012-го, вышел первый том «Антологии Божественной литургии». Речь идет о первом из пяти томов, которые я планировал посвятить песнопениям Божественной литургии. Книга издана монастырем Хиландар, с которым я много лет в плодотворном добром сотрудничестве. Идеей книги было мое стремление к тому, чтобы Церковь располагала всем необходимым, чтобы в храмах, где есть условия и желание для этого, богослужение можно было петь византийским напевом на церковнославянском языке. Этот первый том содержит все нужные песнопения, от облачения архиерея до херувимской песни. В книге около шестисот страниц, пятьсот страниц – невмотекста. На других ста страницах вводные тексты с объяснениями на сербском, русском и болгарском языках. Мы хотели нашим православным славянским братьям в России и Болгарии подарить этот труд, чтобы им было легко пользоваться и для богослужения, и для учения. Поистине радуюсь, что мы, славяне, располагаем сейчас «Антологией» на родном языке, которая намного содержательнее, чем любая антология на греческом! В книге, кроме произведений моего мелотворчества, содержатся песнопения, переведенные мной из древних рукописей, которые никогда не издавались на греческом.

Книга делалась по принципам мелотворчества, к которым я пришел путем многолетних исследований, о них я уже рассказал. Самым трудным было создание мелодии таким образом, чтобы тексты, которые поются, звучали естественно для всех трех народов – сербского, русского и болгарского, так как мы произносим слова на свой лад, по-своему акцентируем церковнославянский язык. И это единственное издание в таком роде.

Работа над книгой была действительно очень напряженной во всех отношениях, самым трудным стало то, что, осознавая ответственность работы, я осознавал и свое плачевное духовное состояние. Еще тяжело переносил долгую разлуку с семьей, нам было очень трудно, им и мне. И все-таки сама мысль, что кто-то через твой труд сможет славить Бога на святой литургии, приносила большую радость! Это давало силы в работе над изданием и вообще в работе, которой я занимаюсь. И конечно, огромная радость – войти в храм и слышать, что Церковь молится созданными тобой напевами. Воистину, Господь очень любит каждого человека, даже и того, самого грешного! Слава Богу!

– Вы – основатель научно-исследовательского центра «Троеручица», создатель и хороначальник двух хоров и вскоре, как вы упомянули, собираетесь собрать третий; занимаетесь наукой, мелотворчеством, дешифровкой, гимнографией, просветительской работой. Каковы ваши планы на будущее?

– Вся моя деятельность происходит под покровом Пресвятой Богородицы Троеручицы, и всю ее я поместил в границы научно-исследовательского центра «Троеручица». Мои планы, что касается занятий музыкой, определены с того момента, когда я начал ею заниматься. Хочу весь свой рабочий век, сколько мне Господь даст, посвятить служению Матери-Церкви. Вся моя деятельность имеет целью оставить за собой что-то, что Церкви Христовой будет на пользу. С самого начала серьезного изучения церковной музыки в моем сердце живет очень сильное чувство, что все, что я принимаю от Бога, дается не ради меня самого, но прежде всего – ради других. Потому самая большая радость – поделиться всем, что я принимаю от Пребогатого Бога Нашего.

Хотел бы заниматься мелотворчеством, дешифровками, записывать как можно больше материала, чтобы как можно больше людей имело к нему доступ. Также кроме богослужебных книг и дисков есть желание создать и выпустить полную учебную программу для обучения византийскому пению на церковнославянском языке. Скоро на сербском языке появится мой первый учебник византийской нотации, который по методологии и содержанию во многом отличается от всех учебников, написанных на греческом, так как я пользуюсь современными знаниями и методами обучения, которые никто еще не применял. Создаю метод обучения византийскому пению, который позволит сделать его интересным, легким и доступным для всех. В рамках сотрудничества с монастырем Хиландар изучаю рукописи монастырской библиотеки, у меня есть план издать каталог всех музыкальных рукописей, которые хранятся в монастыре. Также хочу, чтобы как можно больше людей научилось пению и, что еще важнее, приняло предание, которое я получил в свое сердце здесь, у источника. Поэтому в рамках моей интернет-школы каждый год организую семинары как для начинающих, так и для уже опытных певчих. До сего дня я проводил семинары и мастер-классы в трех странах, результаты и впечатления исключительно позитивны, поэтому хочу продолжать работать в этом направлении. Конечно, во всех этих стремлениях нельзя забывать, что цель нашей жизни – познание Бога и соединение с Ним, а не только продуктивность в земных трудах.

– Что, кроме сербской и византийской музыкальной традиции, вас привлекает и почему?

– Знаете, несмотря на такие интенсивные занятия музыкой, я не чувствую себя ни музыкантом, ни художником, ни ученым, ни даже певчим. Чувствую себя маленьким и незначительным христианином, что одновременно дает мне чувство свободы в Боге. Поэтому меня интересует все, что несет жизнь. Жизнь прекрасна, широка и глубока. Конечно, я смотрю на жизнь в ее вечной перспективе. Поэтому стараюсь не ограничиваться только чем-то, что нравится или не нравится, интересует или не интересует. Стараюсь быть открытым жизни, из каждого обстоятельства, каждого аспекта жизни, из каждой встречи с Божиим миром почерпнуть капельку Божественной красоты, оживить и обогатить свою душу. Эта свобода и радость, которую таит в себе жизнь, равна радости и свободе, ощущаемой поющим или слушающим настоящее византийское пение. Поэтому я часто повторяю, что пение – не работа, а образ жизни, образ существования.

Очень люблю дружить. Стараюсь, чтобы наш дом был открыт для каждого. И, слава Богу, редко выпадает день, когда у нас нет гостей. Очень люблю человеческие отношения и считаю, что это очень важная вещь. Сущностная вещь! Думаю, миру не хватает истинных отношений между людьми, истинного интереса друг к другу, но не на уровне пустой информированности о другом человеке или людях, а в смысле истинного сопереживания, совместного несения бремени ближнего. Меня очень радуют и вдохновляют разговоры с людьми разного происхождения, образования, возраста. Потому что все – красивые и некрасивые, малые и большие, известные и неизвестные (но известные Богу) – скрывают в себе огромное богатство Божией любви. Каждый человек – это огромный, чудесный и неповторимый мир. И я всегда в трепете перед новыми мирами. Но в радостном трепете, ибо знаю, что буду снова и снова очарован Божией красотой и премудростью, к которым стремится каждая душа по своей природе. Такую атмосферу я стараюсь создавать и в своей деятельности.