Хейли хотел выключить телевизор, когда в зал вошел русский, но там вновь начали рассказывать о ведущемся штурме Калининграда, и он ограничился тем, что выключил звук.

– Я прождал вас целый день, мистер Осокин, – недовольно сказал госсекретарь. – Что это за манера не являться на самим же назначенную встречу? Телевизор смотрели?

Русский проигнорировал шпильку, как ни в чем не бывало раскладывая по столу какие-то бумаги. Хейли в его молчании почудилось что-то зловещее, но он отогнал от себя эту мысль.

– Или вы пришли попрощаться? Учитывая, что сейчас творится в анклаве, нашим с вами контактам осталось всего несколько часов, а потом они потеряют всякий смысл.

– Да, вы совершенно правы – потеряют. – Осокин ослепительно улыбнулся, посмотрел зачем-то на часы и указал госсекретарю на кресло. – Не хотите ли присесть, мистер Хейли?

Тот сел, машинально прикидывая, что же такого может сообщить ему этот русский. В анклаве до разгрома их частей оставались считаные часы, вероятность военных успехов, подобных позавчерашнему разгрому бригады, по мнению американца, была слишком мала, но Осокин совсем не выглядел расстроенным.

– Ну, что там у вас? – недовольно спросил американец.

Осокин не торопился. Он извлек из лежащей перед ним папки какой-то документ на официальном бланке и потряс им в воздухе, одновременно глядя на часы.

– Не паясничайте, господин советник, – сказал госсекретарь по-русски. – Давайте сюда, что там у вас.

– Я не могу отдать вам эту бумагу еще тридцать секунд, – ухмыльнулся тот, откровенно забавляясь ситуацией. – Впрочем, черт с вами. Берите.

Он протянул американцу листок. Хейли внезапно понял, что от волнения не может прочитать ни строчки, и полез в карман за очками.

– Копии этого документа, – сказал русский, – переданы правительствам всех государств, ведущих сейчас боевые действия против Российской Федерации. Прямо сейчас он передается в Вашингтон по прямой линии между столицами наших стран. Через десять минут несколько ядерных устройств будут подорваны вблизи американских берегов и в районе крейсирования американских боевых кораблей.

– Вы не посмеете… – начал Хейли.

Очки прыгали в его внезапно задрожавших пальцах, никак не желая раскрываться.

– Кретин! – рявкнул Осокин, моментально подтверждая репутацию неполиткорректного грубияна, которую имел в дипломатических кругах. – Наши ракеты уже в полете. До подрыва им осталось десять, то есть уже девять минут! Это предупреждение, от их взрыва никто не пострадает. – Он помолчал и добавил: – Я надеюсь.

Госсекретарь наконец справился с очками и впился в ровные строчки текста.

– После их подрыва у вас останется ровно пять часов на прекращение боевых действий, – уверенным голосом заявил русский. – До полуночи по московскому времени. Если к этому моменту вооруженные силы Соединенных Штатов и их союзников не прекратят огонь, мы заявляем о том, что подвергнем как войска, так и стратегические объекты стран Коалиции ядерной бомбардировке.

– Oh shit! – выдохнул американец и вскочил на ноги с такой поспешностью, что полумягкое кресло повалилось на бок, грохнув о дорогой дворцовый паркет пластмассовым подлокотником.

– Далеко собрались? – осведомился Осокин. – Можете не торопиться. Ваш президент получил этот же ультиматум одновременно с вами, так что связываться с ним сейчас бесполезно. Я предлагаю вам провести это время здесь, а когда там, – он указал на телевизор, – покажут грибок на фоне статуи Свободы, тогда и запросите инструкции. Потом я пойду собирать журналистов. Люблю пресс-конференции, а эта обещает быть особенно интересной.

– Вы маньяк, мистер Осокин! – срывающимся голосом заявил Хейли и быстрым шагом направился к дверям.

– Я знаю! – с интонацией Гери Олдмена донеслось ему в спину.