На веранду с едва слышным жужжанием выехал автоматический пылесос, на теплой крышке которого примостились двое котят. Объезжая ножки стола, стульев и ноги сидящих на них людей, он уткнулся в ограждающий веранду бордюрчик. Один из котят не удержался и, сделав безуспешную попытку ухватиться когтями за покрытую облупившейся зеленой краской штакетину ограды, кувыркнулся в жухлую прошлогоднюю траву, сквозь которую уже вовсю пробивалась свежая зелень. Второй решил, что это игра, и прыгнул следом.

Четверо за столом проводили его взглядами. Их разговор давно уже перешел в стадию застольного трепа, когда раскрепощенное сознание легко берется решать мировые проблемы и, что интересно, иногда достигает в этом успеха.

– Ну, Женя, – сказал один из них, пожилой мужчина с венчиком седых волос на голове. – А дальше-то ты как думаешь? Теперь ты у нас полноправный представитель уважаемой в обществе профессии – космонавт. Обучение твое закончено, звездочки обмыли… Теперь расскажи, как ты дальше жить собираешься?

– Такую большую тему, – хохотнул Олег, наполняя вином бокалы, – не следует обсуждать насухую. Ну вот, готово.

Евгений взял бокал за хрустальную ножку и на секунду задумался.

– Я не хочу, чтобы это звучало как тост, – произнес он. – Просто… Не знаю. Меня с детства тянуло в космос. Причем не в абстрактный космос, а во вполне вещественный. Своими глазами поглядеть на кольца Сатурна, побродить по астероидам…

– Ну, до Сатурна мы, положим, пока не добрались. Разве что отец твой все земные океаны превратит в луц.

Все рассмеялись. Хотя Земле вряд ли грозила участь планеты Плюк из старого фильма, превратившей свои океаны в топливо, все помнили, что квазиполимер «Лед-52», благодаря которому наконец стали более дешевыми космические рейсы и на заводе по производству которого трудился отец обеих братьев, тоже производился из морской воды.

– Ну, в луц не в луц, – ответил тот, – но стараемся как можем. Сейчас грузооборот с Луной и орбитами такой, что у нас все объемы на пять лет вперед законтрактованы.

– Это только кажется, что до Сатурна далеко, – покачал головой Евгений. – А на самом деле у нас ходят слухи, что этой осенью или следующей зимой будет сформирована комиссия по рассмотрению проекта пилотируемой экспедиции. Вроде бы как раз к Сатурну. И отряд испытателей под этот проект формировать будут. Вот в его составе я бы и хотел оказаться.

– Каким же образом?

– А я пока не знаю. Поговаривают, что состав будет таким: часть из имеющих опыт длительных экспедиций, часть из тех, у кого есть большой опыт посадок на планеты и спутники. Поэтому для меня допуск к самостоятельному пилотированию паромов так важен. Налет даст преимущество. И еще государственные награды, но это уже из области фантастики. – В глазах у новоиспеченного старшего лейтенанта появилось мечтательное выражение. – Вот это и станет величайшим шагом для человечества, не чета какой-то Луне. Поэтому без тоста нам все же не обойтись. Давайте выпьем за инопланетян. За Почтальонов. Мы ничего о них не знаем, кроме того, что они есть, но одним этим фактом они перевернули жизнь на нашей планете.

– Вот и она, истинная причина, – подначил брат. – Женька хочет первым пожать им клешню. Или щупальце, или что там у них есть. Понятно, что у космонавта шансов на это больше. А я поддержу, если они вдруг окажутся не такими мирными, как нам сейчас кажется. Огнем.

И первым поднес ко рту бокал. Остальным ничего не оставалось, как повторить.

– Михалыч, я твоих молодцев прямо не узнаю, – крякнул собеседник. – Женька был такой тихий застенчивый парень, прямо затворник, а туда же – рвется на астероиды. Олежка всегда был немного шебутной, но чтобы воевать с Почтальонами – такого я от него не ожидал. И на тебя вроде не похоже. Материнское влияние?

Отец пожал плечами.

– Мать? Она больше по религиозной линии. Она ребят священниками пыталась сделать, представь только. Ты просто давно не был у нас. Как профессором стал, так я тобой гордился, но мог хоть иногда вживую предъявить знакомым. А как докторскую защитил – засел в Москве и носа не кажешь.

Прозвучало это упреком.

– Так, дела, – оправдался профессор. – Я же не просто ученый, а можно сказать, человек государственный…

– Мне мать планшет запрещала, – вспомнил Евгений. – Говорила, что электронные гаджеты от дьявола. Игры компьютерные особенно. Если бы не это, я бы, наверное, удовлетворился виртуальным космосом. А так плакал, когда маленький был. Боялся, что придет ночью дьявол, а представлял его в виде попа нашего.

– Не встречаетесь? – поинтересовался профессор.

Отец сокрушенно покачал головой.

– Лидия, как постриглась, домой носа не кажет. Бегство от мира. Не одобряю я этого.

Немного помолчали. С развитием цивилизации появились и люди, стремившиеся отказаться от ее достижений. Во второй половине XXI века это чаще всего выражалось в уходе в виртуальное существование, но находились и те, кто уходил от мира и более традиционными способами. И количество таких людей росло.

– Может быть, Лида была не так уж неправа, когда детям планшеты запрещала, – задумчиво протянул профессор. – С развитием электроники человечество наверняка стало бы гигантским муравейником, погруженным в самое себя. Да, его «внутренний космос» был бы чудовищно богат. Он включал бы в себя и «петлю Цирцеи», и звезду Бетельгейзе, и самые быстрые космические корабли. Только создавал бы их не человек, а роботы на автономном обеспечении. Мы стали бы довольно жалкой цивилизацией, обреченной на уничтожение при резком изменении внешних условий. Кто знает, не являются ли именно такими иные цивилизации, о которых упоминали Почтальоны. И мы ведь в начале века уже вступили на этот скользкий путь. Единственная цивилизация, способная к развитию вовне, это та, где в психологии идивидуума отсутствует страсть к играм. Но присутствует естественный научный интерес. Быть может, Почтальоны как раз такие.

– И когда они к нам прилетели, – задумчиво произнес Евгений, – погружение в виртуальный мир остановилось. Просто неприлично стало бежать в виртуальность, когда самое интересное происходит в реале.

– Э, погодите! – встрял Олег. – А разве мы с этого пути сошли? Каждый год слышу, что миллионы людей бегут от реальности. Вот и мама тоже. Пускай и не в виртуальный мир, но монастырь – это та же виртуальность, по-моему.

– О… – протянул отец, – сейчас тебе Владимир Филиппович все разъяснит. Это же его любимый конек, по-моему.

– И разъясню. Следите за мыслью, – сказал профессор, но вдруг спохватился. – А вам интересно будет? Что же это мы о делах-то все время?

– Интересно, интересно, – успокоил его Евгений, снова наполняя бокалы.

Котятам надоело гоняться друг за другом, и они устроились на стоящем в углу веранды диване разноцветным шерстяным клубком.

– Ну, так вот, – наморщил лоб профессор, собираясь с мыслями. – Есть такое понятие, как «фазовый переход». Это штука, которая может быть очень жесткой. О неолитической революции слышали? Жили-были счастливые древние люди. Тратили три часа в день на добычу пищи. А остальное на сон, рисунки в пещерах и размножение. А потом случился кризис. Неолитические технологии достигли предела, и большего из них было не выжать, а растущему человечеству требовалось намного больше. Количество людей увеличилось настолько, что охота и собирательство уже не могли их прокормить. Вымерло множество видов животных, а вслед за ними и людей. Сотни племен исчезли, а остальные стали жить хуже, чем раньше. И, чтобы не последовать за своими менее удачливыми собратьями, они начали осваивать земледелие и скотоводство.

– Разве это плохо? – заметил Олег. – Время от времени отжившие структуры рушатся. И заменяются новыми, более эффективными.

– Терпение, молодой человек, – откликнулся профессор почти сварливо. – Дело в том, что упомянутое мною – это не один кризис, а множество. Они связаны, просто эти связи не для всех очевидны. И они не одновременны. А раз так, то появляются возможности эти кризисы запасать, экспортировать и импортировать. По-простому: оттягивать, преодолевать за чужой счет или использовать чужие неприятности для компенсации собственных. «Умри ты сегодня, а я завтра», но в глобальном масштабе. Мои коллеги называют это «Эрой волатильности». Слышали о такой?

– Звучит невесело.

– Еще бы! Кто знает, быть может, посети Почтальоны Солнечную систему на полвека раньше, и нам удалось бы не встать на эту скользкую дорожку. Но мы на нее встали, и сойти уже не так просто.

– Ты, Владимир Филипыч, моих ребят запугал совсем!

– Мы не ребята! Мы офицеры!

– Совсем моих офицеров запугал! Теперь рассказывай, как человечество с этой дорожки сойдет. Сойдет ведь?

– Да сойдет, сойдет, – профессор потянулся к бокалу. – Хотя, конечно, придется трудновато.

– Вот такие люди, как ты, Михалыч, и Женька, нас с этой скользкой дорожки и сведут.

– А я, что, нет? – спросил Олег.

– А ты нет, – усмехнулся профессор. – У нас с тобой, Олег, другая функция, не менее важная. Ну что, вздрогнули? За все хорошее!

Заходящее Солнце окрасило нежно-розовым бегущие по небосклону облака, яростно-кровавым цветом вспыхнули над дальним лесом верхние этажи строящейся на восточном берегу водохранилища западномосковской аркологии, а они продолжали не спеша беседовать, и мировые проблемы, кажется, потихоньку близились к разрешению.

– …Именно Лунный проект! Ибо проблемы, с которыми столкнулось человечество, можно, в конце концов, свести всего к двум пунктам. Во-первых, это энергия. Не может человечество развиваться, не увеличивая потребление энергии! Во-вторых, прочность имеющихся конструкционных материалов. В начале века мы вплотную подошли к пределу этой прочности, обусловленному энергией межатомных связей. Еще один шаг – углеродные трубки и прочие материалы с заданным расположением атомов, был сделан в начале пятидесятых. Но с этим мы потихоньку справляемся, а как, это вы у отца спросите. Он вам и про «состояния Ефимова» расскажет, и про топологическую химию, и про квантовую запутанность. Квазиполимеры, которые поднимают нас в космос, это только первый шаг. Измененное вещество на многое способно. Но нас интересует вторая проблема – энергия!

– Стоп, стоп! – горячился Олег. – А что энергия? Человек поставил себе на службу термоядерный синтез, и он закроет любые мыслимые потребности в энергии. Так нас еще в школе учили.

– Но синтез – это еще не манна небесная! – увлеченно воскликнул профессор. – Дейтерий-тритиевый цикл прост и дешев, но нельзя же забывать и об экологии. Нейтронный поток, наведенная радиоактивность – куда все это потом девать? Нужен гелий-3! Но его на Земле мало, а синтез слишком дорог – не до промышленных масштабов. Значит, надо идти туда, где его много.

– И мы добываем его на Луне, так?

– Нет, – просветил брата Евгений. – В лунном грунте гелия, конечно, больше, но доставать его оттуда тяжело. Почти как у поэта: «Перетряхиваешь, десятка молекул ради, тысячи тонн лунной руды». А где его действительно много, так это в атмосферах планет-гигантов, Сатурна, Юпитера, Урана, Нептуна. Оттуда его можно черпать, как… в общем просто черпать. Только они далеко. Чтобы добраться до них, нужны гигантские энергетические мощности. Поэтому мы пока вынуждены удовлетворяться лунным гелием. Но тратим эту энергию в основном для того, чтобы подготовить бросок к дальним планетам, понятно? Сначала, конечно, пойдут автоматы. Но за автоматами туда доберется и человек!

– Не горячитесь, молодые люди, – остановил их профессор. – Я продолжаю. Женя все верно говорит, но Лунный проект начался несколько позже. Я вам про скользкую дорожку обещал рассказать. Так вот имя этой скользкой дорожке – игра на понижение. Глобальная игра. И конфликты сороковых, сокрушение Китая, война Индии с мусульманами Уммы – часть этой игры. Доходило до смешного. Гелий-3 на Луне был обнаружен еще в прошлом веке. Лунный проект почти в нынешнем своем виде был предложен сорок лет назад. Но ни одна из великих держав не рисковала по-настоящему вложиться в него, потому что это критическим образом ухудшало ее позиции на нашем шарике. Лицемерно считалось, что этим должен заняться частный бизнес, корпорации…

– И почему не занялись, кстати? – спросил отец.

– Думаю, что ответ ты, Михалыч, знаешь и сам. Дорого и долго. Слишком уж масштабный проект. Тут диалектика, практически по Ленину. Каждое новое поколение техники стоит дороже и требует больше усилий. Лошадь – семья, двигатель внутреннего сгорания – фирма, ядерная – страна, термоядерная – международный консорциум и сорок лет работы. Беда в том, что никто в этот консорциум не рвался. Так бы мы и жили на остатках былой роскоши по сегодняшний день, если бы не Почтальоны. После появления у нас их беспилотного зонда стало невозможным делать вид, что мы на Земле – пуп Вселенной. Тут-то все и завертелось. Руэда провозгласил Лунный проект, жалкие станции на нашем спутнике сменились целыми городами. Но…

– Но? – переспросил Олег. – Все, видимо, не так безоблачно, раз у нас находится какое-то «но»!

– Зрите в корень, молодой человек. Игра на понижение никуда не исчезла. Стоит какой-то стране зазеваться – сожрут.

– Как сожрали Китай?

– И Индию. И других.

– Но Китай-то никуда не исчез, – вскользь заметил Евгений. – Правительство в Нанкине пытается восстановить страну. Борется с голодом при помощи международного сообщества, наводит порядок. И в конце концов…

– И в конце концов потребует у нас Маньчжурию, – прозаически закончил Олег.

– Да не в Маньчжурии дело! – отмахнулся профессор. – Вы ребята молодые и многого не помните. А вот когда молодыми были ваши деды, Китай был мастерской мира. Там производилось буквально все. И для всех стран. Мало какой народ мог смотреть в будущее так же уверенно, как смотрели китайцы. А потом, когда пошла вторая волна индустриализации, Китай просто перестал быть нужным. Война – лишь следствие. Сколько сейчас народу в Китае? Полмиллиарда-то будет? А было в три раза больше. И все они погибли. Не столько в войне, сколько от ее последствий.

– Ну, не все погибли, – возразил Олег. – Многие разъехались. Даже у меня во взводе командир САО – китаец.

– Это капля в море. Экономическая система, которая уперлась в свой предел, отбрасывается назад. Сколько людей жило на Земле до войн сороковых?

– Восемь миллиардов… вроде.

– Восемь! – профессор поднял вверх палец. – А сейчас? Едва шесть! И на каком уровне это снижение прекратилось бы?

– Предыдущая система хозяйствования, доиндустриальная то есть, могла прокормить примерно полтора миллиарда человек, – прикинул отец. – На остатках технологий индустриальной эпохи пускай еще столько же. Итого три миллиарда.

– Три, не больше! Вопрос: а что произойдет с оставшимися тремя миллиардами людей? Ответ, я думаю, совершенно понятен. Их просто не станет физически, они погибнут от войн, голода и болезней. И только когда они погибли бы, на этом кладбище, в которое превратилась бы Земля, возможно, появятся какие-то новые формы хозяйствования и технологии управления, позволяющие нам сделать шаг вперед, преодолев этот чертов «фазовый переход». – Профессор перевел дух и продолжил уже на полтона ниже, вглядываясь в ошарашенные этой тирадой лица собеседников: – Так вот игра на понижение – это как раз процесс снижения численности населения Земли, когда каждая страна, каждое общество делает все, чтобы это происходило не за его счет, а за счет соседа.

– Но теперь, когда мы знаем о Почтальонах, так ведь не будет, – рассудительно возразил Олег. – Человечество взялось за ум. Правильно?

– В принципе, правильно, – усмехнулся профессор. Он опустил глаза и словно стал ниже ростом. – Человечество взялось за ум. И два представителя этого ума в лице твоего отца и брата сидят сейчас перед нами. И когда твой отец отсюда, из Можайска, контролирует технологические процессы на своем сахалинском заводе и когда твой брат опускает свой паром на лунный космодром, они фактически делают все, чтобы наше падение затормозилось не на трех, а на четырех, на пяти или на пяти с половиной миллиардах. А мы с тобой, Олег, выполняем иную функцию. Ты как военный, а я как государственный чиновник, мы оба нужны для того, чтобы те полмиллиарда, миллиард или два, на которые сократится человечество, пока мы не дотянемся до Урана, произошли не за наш счет. Тоже в своем роде благородная цель.

– А почему государственный чиновник? – вдруг спросил Евгений. – Вы же ученый, Владимир Филиппович?

– Я советник президента по контактам с иными цивилизациями, – криво усмехнулся профессор. – Если завтра Почтальоны прилетят снова, я уже ничего не смогу с вами вот так отметить, поскольку буду нарасхват. И прилетят они обязательно, но вот когда именно… Я все же один из ведущих специалистов по этой теме и лучше других знаю, насколько мало нам известно о братьях по разуму. Даже лабораторию мою три года назад сократили. За бесперспективностью. Нам не хватает данных, и изучаем мы в основном не инопланетян, а те последствия, которые были причинены Земле их кратким визитом. – Он снова поднял голову и окинул взглядом собеседников. – Знаете, есть какая-то горькая ирония в том, что они пролетели десятки световых лет, используя невообразимые для нас технологии, только для того, чтобы мы потеряли их послание. Потеряли. Забавно будет, если они прилетят снова и узнают, что мы их послание так и не получили. Вот при этом объяснении я бы присутствовать не хотел.

– Э, Филиппыч, да ты совсем расклеился, – засмеялся отец, жестом останавливая Олега, снова потянувшегося к бутылке. – Пора бы нам заканчивать, тем более что ждет вас завтра, ребята, дальняя дорога. Ты, Жень, куда?

– В Домодедово и на рейс до Брисбена. Это быстрее, чем через Сингапур.

– А ты, Олег?

– До Бейнеу. Есть такая задница мира на Мангышлаке.

Профессор поднял слегка затуманенный взгляд на Олега.

– Ты поосторожней там, – вдруг посоветовал он вполне трезвым голосом. – Я тебе как президентский советник говорю. Через месяц в Баку мирная конференция назначена по туркменской проблеме. Возможны провокации на «зеленой линии». Игра на понижение, она ведь не закончена. Каждый хочет, чтобы не за его счет…