Замки щёлкают такими знакомыми звуками. Дверь открывается, и моя, а скорее всё-таки наша с Ванькой квартира-«однушка» принимает меня, своего блудного сына.

Несколько лет назад, разъезжаясь по своим семейным жилищам, мы договорились ничего отсюда не увозить, и оставили всё так, как было при нашей здесь жизни, чтобы в любой момент можно было сюда, в это мемориальное место, приехать и посидеть так, как мы сиживали прежде.

Сколько же я здесь не был? Наверное, год, может, больше. Помню, последний раз я заезжал сюда за книгой. Большая часть моей старой библиотеки осталась здесь.

Да… А запах сохранился тот же! Прокуренный… Прости, дорогая моя! Покинули тебя твои жильцы, которым ты столько лет была надёжным пристанищем.

Разъехались… Ванька живёт с Ритой и маленьким Александром Ивановичем у её родителей. Я с Дашей, Кириллом Сергеевичем, Серёжкой и таким же маленьким Иваном Александровичем живу в выменянной на две квартиры «трёшке» почти в том же районе Питера, что и они. Специально подбирали поближе. А тебя, дорогая моя, мы решили оставить как священное для нас двоих место. Слишком много хорошего в нашей с Ванькой жизни с тобой связано.

Сажусь на «свою» табуретку у стола на кухне и закуриваю. Надо обдумать создавшиеся новые условия. Именно для этого я сюда и приехал. А вообще-то, можно сказать, что ноги сами меня сюда принесли… Ведь здесь мне даже стены помогают. Как здорово, что сейчас лето и вся наша компания размещается на даче, которая тоже стала вехой в нашей общей с Дашей судьбе. По крайней мере, сегодня меня никто не хватится. Все знают, что я ночую в городе.

Только результатов моего обследования они не знают и пока не узнают! Да и вообще о том, что я поехал обследоваться, не знает никто. Я ведь обследовался не в родной Медицинской академии… Специально сделал это в Медицинском университете или, как его называют, Первом меде, как в конкурирующей фирме.

В общем, третья, а вообще почти четвёртая степень онкологии – сейчас для меня реальность. Да! Я ощущал эти предупреждающие звоночки в виде ухудшения дыхания и потери сил. Окружающие меня люди стали говорить, что плохо выгляжу, да и сам я стал это замечать. Видимо, следуя интуиции, практически прекратил энергетическую работу с пациентами, оставив только хирургическую. Только вот из-за вечной нехватки времени всё откладывал обследование. А когда всё же сам себя просмотрел на собственном фантоме, то сам себе и поставил диагноз. Осталось получить подтверждение традиционной медицины, чтобы убрать остававшиеся сомнения. Вот сегодня я его и получил. Сомнений больше нет.

Как тогда Шахлатый мне сказал? «Смотри, не привей себе рак!» Видимо, всё-таки привил… Да и ранение в лёгкое скорее всего поспособствовало. Надо хорошенько подумать, как это могло произойти через энергетику. Хотя чего здесь думать? Если другими болезнями можно заразиться через дурную энергию, то тут уж, как говорится – сам Бог велел!

Ну и что теперь? Хотя в общем-то мне понятно, какой исход ждёт меня в скором времени… Коллеги врачи мне отмерили всего где-то два месяца и пообещали неприятный финал с – удушьем…

Закуриваю следующую сигарету… Гм… Сам Бог велел…

Но неужели ТОТ, кто всю мою недолгую жизнь направлял меня, помогал мне в моих праведных делах, вот так взял и оставил меня своими заботами? Тогда, значит, вскоре и я тоже оставлю своими заботами тех, кто мне так дорог.

Господи… Как же они все тут без меня-то будут? Ведь я же им всем защитник! Кому я их перепоручу? Гм… Надо же, как выходит!.. Только ЕМУ самому!.. Тебе, Господи!

А раз так – то, Господь всемилостивейший, пошли тем, кого я люблю и, может быть, покину, покоя и радости. Более того! Пошли всем этим людям здоровья и счастья… Знаешь, как я этого хочу?! Прими же на себя заботы о тех, кого я люблю! Пусть у них всё будет хорошо…

А вообще… Вот Ты меня хочешь прибрать, Господи… Зачем Тебе это? Может, я Тебе надоел тем, что всегда своевольничаю и нарушаю Твой промысел?

Чувствую, что губы от этой мысли сами растягиваются в иронической усмешке.

Увы, Господи… В самовольстве грешен. Это действительно так. Я знаю, что болезнь – это Твоё наказание нам, чадам Твоим, за грехи наши. А я лечу эти болезни, значит – нарушаю Твой промысел. Или Ты решил меня наказать за то, что я порой присваивал себе Твоё право наказывать некоторых людей за их разнузданное скотство? Что ж, прости меня, грешного, но если такие люди существуют, то я даже не могу позволить себе подумать, что это происходит с Твоего, Господи, благословения. А если это так, то значит, что по своей вечной занятости Ты не можешь увидеть все происходящие в нашем мире безобразия и покарать виновных. А я эти безобразия вижу, ну и, соответственно, наказываю! Значит, я помогаю Тебе, Господи! Разве нет?

И ещё… Забавно как-то выходит… Вот Ты решил меня прибрать… Понимаю… Тут, в этой жизни, я Тебе покоя не давал – хулиганил, делал всё по-своему… Но, прибирая, Ты же меня к себе приближаешь! А Ты представляешь, Господи, что это для Тебя значит? У Тебя же покоя будет ещё меньше! Я Тебя по-честному предупреждаю! Ада я не заслужил. В рай Ты меня точно не пустишь. Да и скукотища там у Тебя! Вот и буду болтаться между, как известная субстанция в проруби, и таких же, как я, баламутить! Прости меня, Господи, за аналогию!

Ну вот… Уже зубоскалю с Господом…

Давлю очередной хабарик в пепельнице…

– Уф-ф… Устал я от такой беседы с Тобой, Господи. Понимаю, что на всё Твоя воля. Но я ещё пожить хочу! Я тут нужен. Нужен такой, какой я есть. Я хочу лечить страждущих. Обращаться к Тебе за помощью и спасать чад Твоих неразумных. Всё-таки если мой уход – это моё наказание, то пойми: тем самым Ты наказываешь и тех, кто уже никогда не сможет рассчитывать на мою помощь. Я должен жить хотя бы ради них!

Закуриваю очередную сигарету. Ну вот… Пепельница уже наполнилась…

Что за чёрт! Это ещё что такое? Щёлкает замок, хлопает входная дверь… Ванька?! Заходит на кухню и плюхается на табуретку напротив меня, как это делал всегда.

– Чего припёрся? – бурчу я.

– Вываливай! – в таком же тоне приказывает он.

Отрицательно мотаю головой. Ну не могу я сказать ему!

Его взгляд упирается в меня, как луч прожектора в ночь. От него не спрятаться.

– Сашка, я же чувствую! Потому и приехал. Я точно вычислил, где ты можешь быть. И то, что ты здесь, – уже показатель того, что у тебя случилась беда. Ты приехал сюда думать! Что у тебя произошло?

Да… Родной мой, заботливый Ванюха… Господи! Как я не хочу и одновременно хочу разделить с ним свои мысли. Мысли о своей большой беде…

– Сашка! Не молчи!

– Лучше было бы отмолчаться… – я вздыхаю, но понемногу начинаю рассказывать ему всё.

Вижу, что Ванька слушает с напряжённым вниманием. Лицо его по мере моего рассказа приобретает серый оттенок.

– Ванюха, я смотрю на тебя и жалею, что рассказал, – криво усмехаюсь я.

– Я чувствовал… – еле шевеля губами, бормочет он. – Несколько месяцев… Может, три, может, четыре, я чувствовал, что с тобой что-то происходит. Ты так надёжно закрылся…

Он встаёт, берет табуретку, перебирается ко мне. Снова мы сидим, обнявшись, как в ту первую ночь… И много последующих.

– Сашка… Ты же умный… Скажи, что я должен сделать, чтобы помочь тебе? – тихо звучит бесполезный вопрос.

– Родной мой Ванюха… Спасибо тебе… за всё… – трусь щекой о знакомые лохмы и чувствую, как вздрагивает его плечо. – Помочь ты мне, прости, не сможешь. Разве что будешь молчать о том, что я тебе сказал. Не надо раньше времени пугать наших с тобой близких.

– Сашка, я готов… Научи, и я буду тебя лечить! – настаивает он.

Как он, обняв меня, за меня цепляется! Всё, как… тогда…

– Ладно… Не переживай… – бросаю я дежурную фразу, гладя его по голове. – И пойми – всё на свете имеет свой конец. Это естественно!

– Сашка, не может быть, чтобы не было выхода. Ты… загляни в будущее… Посмотри, что там?

– Нет!

– Загляни! Ты должен это сделать для нас для всех!

– Родной мой Ванюха… Давай на сегодня закончим. Езжай-ка ты к своим. Мне подумать надо. Одному и обо всём!.

– Давай вместе!

– Нет, братишка! Пожалуйста, оставь меня одного, – и, прочитав его мысли, усмехаюсь. – Не волнуйся. Я не стану торопить естественный финал. Я действительно хочу очень обстоятельно подумать. И пока никому ни слова!

Всё это я говорю очень тихо, почти шёпотом, прижимая Ваньку к себе.

Ну вот… Ванька уехал. Ещё какое-то время сижу на кухне, потом иду в комнату. Сам не знаю почему, но мне хочется музыки! Нет, не Верди! Отпускаю свою интуицию и беру диск наугад.

Зазвучавшие могучие звуки оркестра заставляют меня вжаться в старое Ванькино кресло. Интуиция меня снова не подвела. Действительно, эта музыка своей упругостью, даже жёсткостью встряхивает меня. Она будто одну за другой выковывает мои мысли о моем будущем и даже… Да! Она заставляет меня буквально перевернуть всё в своей голове! Я уже понял, что должен бороться за себя, за свою жизнь хотя бы ради тех, кого я в ней люблю. Эта музыка властно зовёт меня на эту борьбу, и я к ней готов!

Я – доктор Елизов! Я многое умею, многое могу! Почему бы мне не попробовать излечить себя самому? Я ведь лечил себя после ранения! Действительно! Если я кому-то даю какие-то установки и при этом организмы начинают активнее бороться со своими недугами, то почему я не могу дать такую же установку самому себе, своему организму? Попутно можно, поставив такой эксперимент, ещё и ответить на извечный вопрос: что же первично? Природа?.. Сознание?..

Мой интеллект, мой мозг, умеющий приказывать другим, должен суметь приказать этому телу, в котором завелась проклятая опухоль, отторгнуть её, как паразитирующее образование! Мои мысли должны мне помочь! Я должен это сделать! Хотя бы ради тех, кто будет обо мне печалиться.

Решено! Я, конечно же, постараюсь… Я буду очень стараться!

Я сделаю это! Обязательно сделаю! Так что, Господи, прости меня, грешного, но я снова вмешаюсь в Твой промысел. Таким уж Ты меня создал!

Теперь – как это осуществить? Думай, голова! Думай дальше! Нужна программа действий, для начала можно только первые её пункты. Дальнейшее, как это у меня часто бывает, я смогу придумать по ходу дела. Пока что мне ясно одно: для жесточайшей концентрации на борьбе за свою жизнь, на своём лечении, я должен себя полностью изолировать от окружающего мира. Все мои мысли и действия должны быть направлены на эту жестокую и изнурительную борьбу, каждый день, каждый час, каждую минуту я должен приказывать своему организму бороться, отторгать эту опухоль до полного её уничтожения силами здоровых клеток. Я должен насиловать свой организм, чтобы не давать раковым клеткам высасывать энергию здоровых клеток и, паразитируя на них, расти и делиться. Только физические нагрузки и отсасывание энергии от этих клеток могут мне помочь.

Вот и финальные фанфары этой прекрасной музыки. Это – хороший знак. Значит, победа случится. Вынимаю диск и смотрю на него. Бетховен. Пятая симфония. Надо запомнить.

Снова мы с Ванькой сидим друг против друга на кухне. Я ему уже изложил всё, что надумал за вчерашний вечер.

– Сашка… Может, я с тобой? – только теперь Ванька поднимает на меня свой взгляд, и я опять тону…

– Нет, Ванюха! – я твёрдо смотрю в его замечательные глаза. – Я буду бороться сам и сумею победить! Я в это верю, и ты тоже должен в это поверить! Ведь я же… – стоически усмехаюсь, – Я же – доктор Елизов!

* * *

Вот уже неделя, как я живу здесь, можно сказать, затворником. Хотя трудно назвать затворником человека, обитающего в странном жилище посреди тундры. Но главное то, что я один. Физически совсем один.

Были недолгие сборы в Питере, трудное прощание со всеми дорогими мне людьми, когда всем нам было непонятно – это прощание насовсем или на время, и полёт в Булун для дальнейшего следования в тундру в добровольную ссылку.

Честно говоря, я считал дни. Ещё бы! Ведь жизни мне мои коллеги врачи отвели всего два месяца, а потом – мучительная смерть от удушья.

В Булуне через Таню мне удалось устроить своё нынешнее жильё. Его мне одолжило одно якутское семейство, перебравшееся со своими оленями на новые пастбища. Эти люди даже благодарили меня за то, что «великий шаман освятит своим пребыванием их жилище». Так что строить самому мне, слава Богу, ничего не пришлось. Фёдор на своём Ми-8 привёз меня сюда вместе с Таней, которая всё для меня тут обустроила и сразу же с ним улетела назад. Спасибо ей великое за всё… Теперь вертолёт будет раз в месяц доставлять мне всё необходимое для жизни. Столько, сколько я тут сумею прожить.

Утро для меня – понятие относительное, хотя я и купил себе часы с циферблатом на двадцать четыре часа и календарём, чтобы в условиях оставшегося полярного дня и, Бог даст, грядущей полярной ночи можно было определяться со временем суток и днями.

С утра у меня по программе жёсткое истязание своего тела физическими упражнениями до синих искорок в глазах. Вот теперь в изнеможении валяюсь на своём лежбище. Отдыхаю. Думаю…

Вот так, Господи… Вот каким я стал теперь.

Уже больше недели не курю, не пью… Веду аскетический образ жизни. Ты должен быть мною доволен. Хотя с моими прежними деяниями… мне трудно рассчитывать на Твое благое ко мне отношение.

Да, я фактический двоежёнец, и это – мой основной грех. Прости меня, Господи! Но так уж получилось в моей бурной жизни, которую Ты, как видно, задумал прекратить вот таким образом.

Да, я, увы, страдаю гордыней… Действительно ведь страдаю, раз осмеливаюсь спорить с Тобой. Конечно, смешно это… Как можно спорить с Абсолютом? Всё это надо хорошенько обдумать. Но Ты всё-таки положи всё, что я содеял на протяжении жизни, на свои весы, как говорил мне отец Михаил. Очень надеюсь, что добро, которое я успел совершить, всё-таки перевесит мои грехи.

Господи! Как не хочу я покидать этот мир и своих любимых!

Ванька… Снова вся тяжесть упала на его плечи. Прости меня, родной мой братишка!

Даша… Одна с двумя детьми… За что ей такие трудности? Она-то ведь ни в чём не виновата!

Кирилл Сергеевич… Я же обещал быть с ним рядом, а теперь вот…

Господи, накажи меня как-нибудь по-другому, но не наказывай их!

Тянет в сон… Нет! Ещё надо заняться энергетикой!

Две недели моей уединённой жизни. Ем и пью очень мало, чтобы меньше кормить того паразита, который во мне завёлся. Мой рацион составляет варёная крупа. Кашей мне своё варево назвать трудно. Добавляю туда немного тушёнки. Всё моё питание рассчитано лишь на то, чтобы у меня были силы на физические упражнения. Вместе с тем духовные занятия, а именно – обращения к Всевышнему, как будто дают мне дополнительную пищу. Может, смысл постов именно в этом? Я ведь никогда постов не соблюдал.

Начинаю понимать, как в давние времена жили старцы-отшельники. Правда, они святыми были! Людьми Божьими!.. Теперь мне даже смешно вспоминать, что меня тоже некоторые Божьим человеком называли…

Какой из меня Божий человек! Хотя я и стараюсь общаться с Господом ежедневно… Именно общаться! Устремляя свою мысль к НЕМУ, я, как в храме, скорее не говорю с НИМ, а прошу ЕГО. Прошу ЕГО помощи, прошу простить меня за мои шалости. Прошу научить меня, как себя вылечить, так же как я просил ЕГО помощи в лечении своих пациентов. Прошу здоровья, спокойствия и счастья для своих любимых… Прошу их веры в моё исцеление. Все другие мысли я старательно от себя гоню.

Хотя как я могу до конца прогнать мысли о тех, кого оставил на Большой земле и в Булуне? Я сильно печалюсь о том, что своей болезнью заставил их переживать обо мне. Мне стало очень приятно, что здесь, на севере, даже незнакомые мне люди, которые не были моими пациентами, приняли участие в подготовке моего пребывания в этом моём уединении. Достаточно вспомнить, как меня собирали сюда. Предусмотрели, кажется, всё, что нужно для такой жизни. Николай Фёдорович даже настоял, чтобы помимо необходимой аптечки я взял с собой ещё и хирургический комплект. Как он сказал – всякое может случиться. Мне с собой дали даже карабин с патронами и охотничий нож. Как сказали – для самообороны. Я уж не говорю о предметах быта.

Так и живу я по жёсткому расписанию. За собой стараюсь следить. Бородой обрастать не собираюсь, поэтому подаренной заводной бритвой пользуюсь каждый день.

Ф-фу… Устал…

Снова моё состояние после истязания тела упражнениями можно квалифицировать как полное измождение. Я этим удовлетворён! Мне даже кажется, что сама моя болезнь очень заинтересовалась нашим с ней поединком и поэтому не спешит меня прикончить. Я тут уже почти месяц… А если к нему прибавить ещё две недели всяческих сборов, то мне должно было бы остаться всего две недели жизни. Если бы это было так, то я бы уже не мог встать и дышал бы совсем плохо. Но я же встаю! Я же, как обычно, напрягаю тело! Да и дышу ничуть не хуже, чем вчера или неделю назад.

Благодарю тебя, Господи! Благодарю за Твою помощь мне в моих трудностях. Однако если Ты наказываешь меня этой болезнью, то как объяснить Твою помощь? А я уверен в Твоей помощи! Да и в чём заключается Твоя помощь нам, грешным? В покое душевном и мыслях светлых?

Ну с покоем душевным – это не ко мне. А насчёт мыслей светлых… Что ж, буду надеяться, что Ты мне их посылаешь. Хотя – Ты же научил меня физически издеваться над своим телом! И это дало некоторый результат…

Сейчас немного отдохну и постараюсь всё повторить сначала.

Если я всё же сумел застабилизировать ситуацию, то первую часть задачи я решил. Это значит, что моя опухоль не увеличивается, не захватывает новые территории. Но скорее всего, она и не уменьшается!

Нет у меня пока понимания, как мне перейти в наступление!

В случае с Ритой я сам отбирал её дурную энергию. У меня её отбирать некому. Надо что-то придумывать взамен. Мучительно ищу этот рецепт…

– Здравствуй, генацвале! Здравствуй, дорогой!

Открываю глаза. У моего лежбища стоит Георгий, сменщик Фёдора. Что-то я заспался. Не то что будильника, но и шума вертолёта не услышал.

– Здорово, Георгий! – я протягиваю ему руку.

– Ой, не жми так! – шутливо кривится он. – Какой ты больной? Так руки жмут только здоровые мужики!

Георгий – обрусевший грузин, но говорит всё же с некоторым акцентом. Его нелёгкая занесла на север в поисках куска хлеба, и он уже достаточно здесь освоился.

– Я так и скажу в посёлке! За руку меня схватил, чуть совсем не оторвал! А ещё говорит – больной! Симулянт ты, доктор!

Обнимаемся. Мне становится интересно, насколько правда то, что он говорит. Мне ведь очень нужны внешние оценки!

– Скажи, Георгий, я действительно так крепко тебе руку пожал или ты шутишь? Очень тебя прошу – только честно! Мне это нужно, чтобы оценить, что со мной происходит.

Вижу, что его лицо становится серьёзным.

– Клянусь, дорогой! Ты очень крепко мне руку пожал. Я сам удивился! Я же помню, каким ты сюда улетал.

– Ну спасибо… Ты меня обрадовал.

– Слушай, давай, забирай своё барахло! Мне дальше лететь надо! – сразу начинает торопить он.

Больше месяца я тут. А метода ещё не нашёл. Оценка моей силы Георгием подтвердила наличие стабильности. Это хорошо, но движения вперёд пока нет! Уж больно долго думаю, как мне взять под контроль динамику процесса.

В случае с Ритой я это делал визуально и мерил процесс своими ощущениями. Как же то же самое организовать с самим собой?

Может быть, попытаться на фантоме организовать энергетический хвост, но только с током в обратную сторону? Смешно, но я снова думаю как инженер.

Со своим фантомом я, конечно же, работаю. Более того, стараюсь внимательно контролировать наличие у меня такого энергетического тока. Очень боюсь повторения энергетической связи между тем якутским парнишкой и его бабушкой, но только в отношении себя и Ваньки. Уж больно он хорошо меня чувствует… Да и Таня… Кто знает, к чему может привести её жертвенная привязанность?

В любом случае, обратный энергетический ток для откачки энергии из опухоли мне необходим. Тогда куда же откачивать эту проклятую больную энергию? Если бы можно было выстреливать энергетическими порциями в пространство! Хотя… А чем, как говорится, чёрт не шутит? Надо пробовать! И вообще! Я – человек! Я – хозяин своих энергоресурсов! Куда хочу, туда и буду ими плеваться!

Мне немного повезло. Всё-таки полярное лето, даже его конец, это лучше, чем полярная зима. Нет снежных буранов и морозов. Не надо сильно топить жилище. К зиме мне обещали сюда привезти печку на солярке и бочку с топливом. Сейчас в этом нет необходимости.

А сегодня – пятнадцатое августа! Ванькин день рождения. Понимаю, что в сложившейся обстановке праздник будет не особенно весёлым. Но год назад мы очень хорошо попраздновали.

Родной мой братишка! Ванюха мой дорогой! Желаю тебе всего-всего! Будь всегда здоров, будь всегда счастлив! И пусть тебе всегда будет интересно то, чем ты занимаешься.

Господи, как я хочу его обнять! Не хватает мне его. Очень не хватает!

Бреюсь, рассматривая себя в зеркале. Ну что ж! Лицо потемнело… Куда же от здешнего солнышка спрячешься! Скулы торчат… Тоже – не беда! И ещё… Да, Елизов, стареешь… Вон уже и седина стала проступать кое-где. Значит, скоро буду совсем старцем-отшельником!

…Неужели я придумал? Метод потихоньку сформировался! Ага! Вот так, взял и сам сформировался! Как же! Благодарю Тебя, Господи, за помощь Твою! Кто знает, может, так мы и справимся вместе с Тобой с моей болезнью?

Пару дней я готовился. Прикидывал, как всё сделать. Один раз мне даже удалось при помощи фантома соорудить отток энергии от опухоли! Я даже «своим» зрением его увидел! Только как определяться количественно и качественно?

Второй раз пытаюсь на фантоме организовать отток энергии. Всё так же, как и вчера. Короче, решил облагодетельствовать своей энергией растительность на одной из близлежащих кочек. Походил вокруг, поискал. Выбрал кочку с достаточно чахлой порослью. Кто его знает, вдруг эта растительность там начнёт расти более интенсивно? А то, что энергия дурная, – это не важно! Она же растит мою опухоль, значит будет способствовать и другому росту. Если это произойдёт через какое-то время, то я на верном пути. Короче, пусть эта кочка будет своеобразным индикатором.

Уже неделю энергетически «возделываю» свою кочку. Даже вижу будто тёмную струйку, начинающуюся от меня и исчезающую в зарослях мха. Будто я из своих лёгких поливаю туда струёй этой энергии. Смешно!

Прислушиваюсь к своим ощущениям. И ведь правда! Что-то вытекает из меня! Только слабею я от этого тока. А может, так и надо? Но главное, что я живу уже почти три месяца! Значит, месяц я для себя кое-как отвоевал! Или этот месяц мне Он подарил? Тогда благодарю Тебя, Господи! И ещё благодарю Тебя за то, что помог мне найти метод лечения. Поверь, я не присваиваю себе авторства!

Сегодня, я знаю, что прибудет вертушка с Фёдором. Это явно не по расписанию. Да и не может быть расписания у Фёдора, который всегда слишком занят. Предыдущий раз прилетал Георгий, но сейчас сюда летит сам Фёдор.

И ещё я чувствую, что в знакомом Ми-8 сюда ко мне летит… Таня.

Вот безобразница! Я же запретил ей здесь появляться!

Вертолёт опускается. Кто там сегодня? Проверим свои способности. Не усохли? Да нет, точно! Сам Фёдор! Значит, пока ещё могём! Подхожу.

– Здорово, отшельник! – весело приветствует он меня, не покидая своего пилотского места.

Вот ведь! О моей болезни знают все, но какой такт у этих людей! Я ещё в Булуне заметил, что все они общаются со мной как с совершенно здоровым.

– Привет! – тяну ему руку. – Ждал тебя! Правда, ты раньше срока на две недели.

– Я же знаю, что от тебя не скроешься! – и вдруг заявляет: – Собирайся!

– Не понял? – настораживаюсь я.

– Таня объяснит.

Дверь вертолётова брюха открывается, и появляется Таня!

– Ребята, давайте! Разгружайте! – бодро командует она.

Какие-то люди начинают из чрева Ми-8 выносить ящики. Ого! И печка на солярке, и бочка! Наверное – солярка для печки.

– Здравствуйте, Александр Николаевич! – Таня подбегает и утыкается головой мне в грудь.

– Чего прилетела? Я же запретил! – вместо приветствия я задаю ей жёсткий вопрос.

– Александр Николаевич, Николай Фёдорович просит вас на одну операцию прилететь. Очень нужно. Это туда и обратно.

Вот оно! Я только-только наладил процесс своего лечения… А главное условие этого лечения – непрерывность! Но это, как говорится, – момент истины! Николай Фёдорович зря звать не станет. Ну что ж! Жизнь пациента – прежде всего!

– Буду через пять минут! – бросаю я через плечо и ныряю в своё жилище. Я же пока ещё врач, а значит – должен!

– Здравствуй, Саша! – Николай Фёдорович обнимает меня и внимательно рассматривает моё лицо.

– Что вы на меня так смотрите?

– Для смертника ты слишком хорошо выглядишь, – улыбаясь, замечает он. – Уверен, ты придумал что-то правильное. Только так отощал! Вон, скулы торчат и нос заострился.

– Боюсь сглазить… Однако, если учесть, что отмеренные мне для жизни два месяца уже давно прошли, а я ещё не отбросил коньки…

– Ты извини, что я нарушил твоё самолечение, но случай очень тяжёлый.

– Я готов! Только можно, я сначала помоюсь? Это будет минут сорок. Ванная свободна?

– Освободим, если что. Давай, приводи себя в порядок. А мы пока будем готовить больного к операции.

– Кто будет резать? – интересуюсь я.

– Да ты и будешь! – привычно распоряжается он. – Всё, что тебе надо будет посмотреть перед началом, тебе подготовят, пока ты моешься.

После операции в своём кабинете пью свою традиционную чашку кофе и жду вертушку для обратного пути. Мне очень приятно, что на протяжении двух часов у меня не дрожали руки. Но это, конечно, далось мне с огромным трудом. Таня сидит напротив и молча смотрит на меня. Она уже мне рассказала всё про нашего Васю, потом про все местные дела. Оказывается, отец Михаил служит за моё здравие каждый день. Спасибо ему!

– Что ты на меня так смотришь?

– Вы так исхудали… – тихо произносит она, потом опять берёт мою руку и прикладывает к своей щеке.

– Просто сбросил с себя почти всё лишнее, – отшучиваюсь я. – Осталось сбросить с себя самое лишнее.

– Я каждый день думаю о вас, – шепчет она.

– А вот этого делать нельзя! – жёстко говорю я. – Вспомни того мальчика, которого мне сюда привозили. Знаешь, что бывает от гипертрофированной привязанности?

– Я постараюсь… – виновато бормочет она.

Так не хочется уезжать в своё уединение! Но это для меня – жизненная необходимость.

С утроенным старанием лечу себя, стараясь компенсировать визит в Булун. Скоро задуют совсем холодные ветра и мой индикатор, вернее, моя кочка, покроется снегом. Как же я буду определять правильность своих действий?

Старательно рассматриваю растительность на кочке. Что-то не видно преимущества в росте по сравнению с другими кочками. Только вот свежие росточки появились… Один… второй… Вот ещё… ещё…

Интересно, а на других кочках? Перехожу от одной к другой…

Я боюсь радоваться! На других кочках свежих ростков нет! А на моей – есть! Пусть они какие-то странные, наверно, из-за дурной энергии, а может, потому что поздние, но они есть! Уф-ф… Неужели я таки нашёл правильный путь?

Идея! Надо подключать графику! Точно! Именно таким образом можно проверить моё нынешнее состояние в динамике! Не зря же я сюда взял бумагу и карандаши!

Рисую на листе свои лёгкие. Рисую и знаю, что это мои лёгкие! На другом листе опять рисую свои лёгкие.

Разница в том, что первый рисунок – это мои лёгкие, когда я сюда приехал, а второй – то, что есть сейчас… Это – фантомы.

Теперь будем рисовать контур опухоли. Поскольку в биоэнергетике возможны путешествия вдоль процесса, то есть фактически во времени, можно сравнить то, с чём я сюда приехал вначале, с тем, что у меня внутри сидит сейчас. Как же я об этом сразу не вспомнил?

Беру карандаш, ставлю его остриём примерно на то место, где она, проклятая, сидит, закрываю глаза и пускаю свою руку в свободное движение… Рука медленно ползёт! Вот… Остановилась.

Открываю… Вот она… С такой я сюда и приехал.

Теперь беру второй лист. Опять рука медленно ползёт… Остановилась. Боюсь открыть глаза… Но – надо!

Открываю… Не верю в то, что вижу. Опухоль сократилась! От неё осталось меньше половины!

Стоп! Не надо эйфории. Отдохну и повторю измерения, но уже в другом порядке. Может быть, возьму ещё и какую-то промежуточную точку. Смешно! Опять думаю как инженер. Ох, как прав Ванька, который старается всё-таки получить и инженерное образование. Оно действительно учит аналитическому мышлению.

Однако я устал. Надо отдохнуть.

Сегодня утром, выйдя из своего жилища, я увидел снег.

Да… Это новая проблема. Чем же я теперь заменю мою кочку? Надо думать… А ещё подумать, как жить дальше. Что-то последнее время я стал терять слишком много сил после своих физических и энергетических упражнений. А ведь впереди – зима! Вернее, она уже фактически наступила, но её надо пережить! Хорошо, что моя печка на солярке, которую сюда привезли с последним рейсом, автоматическая. Сейчас это всё актуальнее и актуальнее. В относительном тепле валяюсь на своём лежбище и занимаюсь самолеченим. Это значит, что старательно на фантоме убиваю темнеющее на лёгких пятно. Повторный опыт с бумагой и карандашом дал мне те же результаты. Уверен – я на правильном пути!

Мои упражнения прерывают какие-то голоса снаружи. Это ещё что такое? Прерываюсь и выхожу. Первое, что я вижу, оленья упряжка. А вон и вторая! Неужели хозяева этого бунгало вернулись? Не похоже…

Теперь меня обступают какие-то люди в местной одежде, говорящие явно не на русском. Вообще здесь используют несколько языков. Далеко не все здесь якуты. Есть достаточно много представителей других народов севера. Языка их я не понимаю, но и без языка мне ясно, что речь идет о больном ребёнке. Это девочка. Пока мне неясно, что с ней, поскольку я её не вижу.

Поднимаю руку, чтобы призвать их к вниманию. Замолкают. Внимательно смотрю на каждого. Понял! Сам иду ко второй упряжке. Одна из женщин спешит за мной. Мне уже ясно, что это мать девочки. Подхожу и откидываю покрывало из выделанной оленьей шкуры.

Девочка лет трёх лежит на спине, раскинув ручонки. Похоже, она спит, но спит тяжёлым сном. На щёчках нездоровый яркий румянец. Дышит тяжело, хрипло… Кладу руку на её лобик. Ого! Почти тридцать девять!

Ну и что мне делать? Своим полем лечить я не имею права. Оно сейчас не является здоровым. Но что-то делать надо. Странно, но первый раз за мою здешнюю практику у ребёнка, родившегося здесь, на севере, я вижу банальное воспаление лёгких.

Как-то инстинктивно беру девочку на руки и прижимаю к себе. Господи! Помоги мне избавить от страданий эту безгрешную душу! Несу ребёнка в свою хижину. У дверей оборачиваюсь и взглядом показываю матери, что она должна войти со мной. Женщина послушно идёт. Входим.

– Разденьте её, – приказываю я по-русски, забыв, что меня могут и не понять, и показывая на грудь девочки.

Может, она меня и не понимает, но сразу начинает оголять девочке грудь. Ох, не зря мне с собой Николай Фёдорович дал разное медицинское снаряжение! Достаю трубку, осторожно слушаю дыхание девочки… Плохо. Двустороннее… Что же мне делать? Не колоть же её антибиотиком для взрослых! Да и что даст один укол…

Господи! Ну научи же, что мне сейчас делать, когда я не могу её лечить своим полем! А если… Осторожно укладываю девочку на своё лежбище и руками пытаюсь организовать ей ток энергии, такой, какой организую себе при упражнении «солнце – пляж».

Вот… Вроде получается… И застываю с воздетыми руками. Хотя я очень сосредоточен, но краем глаза вижу на лице женщины священный ужас. Смешно! Лёгким кивком головы отправляю её. Мне и так сейчас тяжело, а такое соседство только мешает. Как мне тяжело держать руки на весу! Но ничего… Я потерплю…

Не знаю, сколько я так сижу, и пытаюсь понять, что мне послужит знаком к завершению сеанса.

Прислушиваюсь… Может, мне показалось, но вроде дыхание стало получше. Осторожно смотрю на часы. Час я так сижу. Уже и своих рук не чувствую. Проверяю ладонью температуру. Тридцать восемь… Хорошо…

Терпи, Елизов! Ты – врач! Пациенту всё равно – устал ты или у тебя есть ещё силы.

Снова появляется мать девочки. Опять её отправляю. Мне уже даже кажется, что второе дыхание пришло. Руки – как застыли… Ну вот. Отпускает… Потеть начала… Пробую температуру. Тридцать семь и пять… И дышит она теперь совсем по-другому. Губами чмокает… Пить хочет.

Даю ей немного тёплой воды.

Выхожу на улицу и зову мать. Надо переодеть ребенка. Жестами объясняю. Ох, ничего себе! У них с собой нет другой одежды! Да… Дела… Может, хоть кто-то из них может по-русски два слова связать?

– Кто из вас говорит по-русски? – чётко выговаривая слова, задаю им простой вопрос.

Один из мужчин подходит ко мне.

– Я… Мало…

Очень медленно объясняю ему, что одежду девочки надо просушить над моей печкой и что сегодня они домой не поедут, поскольку завтра мне надо сеанс повторить.

Начинают переговариваться, а я зову мать с собой в хижину. Вместе раздеваем девочку. Я сразу укрываю её всем, чем можно, и показываю матери, чтобы развесила одежду над печкой. Сам выхожу к остальным.

– Ночевать здесь! – говорю я импровизированному толмачу, показывая на своё жилище.

Переминаются и молчат.

– Что такое? – нетерпеливо спрашиваю я.

– С великий шаман нельзя… – тихо объясняет он.

– Почему? – не понимаю я.

– Великий шаман… У-у! Угу-гу-гу! – и он потрясает поднятыми руками.

Вот блин! Это он хочет сказать, что со мной всякие духи обитают. Двадцать первый век на дворе! Откуда они такие взялись? Радиостанцию для связи имеют, а духов боятся! Пока мы объясняемся, остальные достают какие-то колья… Понятно. Чум рядом собрались строить для ночёвки. Ещё раз жестом приглашаю войти в хижину. Отрицательно мотают головами.

Ну да бог с ними! Войдя к себе, сам проверяю, высохла ли одежда. Снова одеваем мою маленькую пациентку. Снова заставляю её оказаться под потоком так нужной ей энергии…

Больше суток трудился! Устал до невозможности.

Мои гости собираются в обратную дорогу. Температура у моей пациентки почти нормальная, но какими трудами мне это далось! Куском какой-то ткани прикрываю ей рот и нос. Пытаюсь объяснить, что пока дышать холодным воздухом ей нельзя, и показываю пять пальцев, то есть пять дней. Дай Бог, чтобы поняли. Вообще-то – кивают.

Ну всё! Прощаемся.

Что это? Самый старший из них подходит ко мне с деньгами. Делаю строгое лицо, заставляю спрятать деньги и показываю, что, мол, валяйте, езжайте! А это ещё что? Мужик снимает со своей шеи какую-то костяную поделку на кожаном шнурке и надевает мне на шею.

– Что это? – не понимаю я.

Тогда он оборачивается и зовёт нашего толмача.

– Что это? – повторяю я вопрос уже ему.

– Она – дочка дочка, – объясняет тот, показывая на мужика, сделавшего мне неожиданный подарок.

– Его внучка? – догадываюсь я.

Кивает и продолжает.

– Это зуб… Морж… Не болеть!

Понимаю. Мне подарили талисман от болезней.

– Великий шаман… болеть… Это – не болеть!

Значит, знают, что я болен. Новости здесь тоже расходятся неплохо. Хотя для этого у них есть радиостанции! Забавно…

Глубоким кивком благодарю. Прощаемся. Поехали… Машу им вслед.

Усталость после вынужденных процедур преодолевал почти сутки. Теперь вроде всё вошло в свою колею. Разгрёб снег и теперь опять поливаю кочку энергией своей опухоли. Что-то голова кружится… А заниматься тренингом типа солнышко и пляж я боюсь. Не хочу питать опухоль. Что же делать?

В жилище графически на своём фантоме стараюсь просмотреть опухоль. Сравниваю с последним рисунком…

Ох-х… Неужели?.. Боюсь поверить… Или, может быть, мне из-за большого желания правильного результата привиделось? Она ещё сократилась! На всякий случай смотрю «своим» зрением на фантом. Мне кажется, что пятно опухоли уменьшилось и посветлело, да и контуры сильно размыты. Проверяю ещё раз. Вроде это так… Жаль, некому проверить втягивание. На фантоме этого до конца сделать невозможно. Конечно, это мог бы сделать Ванька, но где Ванька, а где я…

Как они все там? Как Ванька справляется со всеми моими обязанностями?

Родной мой Ванюха… Мне хочется его обнять и спросить: «Как живёшь, братишка?»

Совсем я что-то обессилел. Еле ноги таскаю. Это у меня уже почти две недели. Конечно, это не совсем так, но я уже не могу сделать нужное количество повторов своих физических упражнений. Просто реально падаю.

Сколько я здесь? Пять месяцев!

На очередном рисунке от опухоли почти ничего не осталось. Прекрасно понимаю, что меня не опухоль добивает, а элементарное физическое измождение. Дышу я легко, полной грудью, как и в «здоровые» времена, а вот мышцы, хоть и чуть ли не железные на ощупь, повиноваться мне отказываются.

Энергию теперь, когда уже солидно намело снега, я «сливаю» в старое ведро с водой, которое стоит у двери моей хижины. Эта вода даже почти не замерзает! Интересно… Неужели биоэнергия может в воде трансформироваться в тепло? Надо будет потом поставить несколько опытов.

Встаю теперь с большим трудом. Ох, как хорошо, что моя печка автоматическая. Спать хочется всё время. Часто снится Ванька. Во время каждого сна я вижу, как он смотрит на меня… А вот есть мне почти не хочется. Или я – как лошадь того цыгана, который её, бедную, всё есть отучал. Месяц не кормил… Она уже было почти совсем привыкла, да жаль, издохла. Так вот и я… Только с энергетикой.

* * *

Не могу понять… Я что, целые сутки проспал?

Окидываю взглядом своё жилище… Что-то тут не так… Чувствую… Что-то не так! Да-да, так и есть! Во-первых, я никогда не оставляю чайник на печке. Во-вторых, я не покрывался этой… шкурой. Ох… А это что? На ящике, который у меня вместо стола, лежит портативная радиостанция! Вот этого я точно с собой не брал! Специально отказался и оставил!

Здесь кто-то был?.. Я что, всё проспал?

А это ещё что за шаги снаружи? Не слуховая ли галлюцинация?

Дверь открывается… Теперь – оптическая галлюцинация… Ванька!.. Не могу понять… Мозги будто руками двигаю! Это что, точно он? Может, я ещё сплю и он мне снится?

– Ну что уставился? Это не твой кошмарный сон, это действительно – я! – улыбается Ванька и садится на край моего ложа. – Ну привет, братишка!

Тяну его к себе и прижимаю. Чувствую эти непослушные щекочущие волосы на своём лице.

– Ты чего… здесь? – наконец интересуюсь я, хотя мне уже давно всё понятно. Честно говоря, просто хочется услышать приятные слова.

– Как ты мне когда-то давно в такой ситуации ответил? Помнишь?

– Не очень…

– Ты тогда на такой же мой вопрос ответил: «Тебя из жопы вынимать!» Сейчас вот пока подкормить тебя надо.

Снова тяну его к себе.

– Ванюха мой…

– Всегда твой… – шепчет он мне в ухо и отстраняется. – Ну всё! Отпусти меня. Работать надо!

– Ты когда прилетел? – задаю я интересующий меня вопрос, поскольку до сих пор не могу понять, сколько же я проспал.

– Часа два назад, – смотрит он на часы. – Меня Георгий доставил. Ну ладно, давай я буду еду сооружать.

– Подожди… Признаюсь тебе, хочу сначала тебя использовать…

– А чем ещё ты всю жизнь занимаешься? Разве не этим? – Ванька ехидно ухмыляется, получив возможность меня подколоть.

– Тем лучше… Значит, тебе будет уже не впервой! – ворчу я, парируя подкол.

– Короче, чего хотел?

– Проверь меня рукой везде на втягивание. Я сейчас встану.

Кое-как встаю. От слабости кружится голова. Кажется, вчера я вдобавок ещё ничего не ел. Да и вчера ли это было? Значит, от голода… Стою, слегка покачиваясь, а Ванька водит рукой вдоль меня.

Забавно… Я настолько энергетически ослаб, что, когда Ванька проводит рукой, чувствую исходящее от этой руки тепло. Что-то долго водит… И не задерживается нигде! Боюсь радоваться. Ведь если он нигде своей рукой не задерживается, то это может значить только то, что он не находит такого места. Его некоторое недоумение я остро чувствую. Всё-таки от слабости моя чувствительность сильно возросла…

– Ну что там? – потеряв терпение, допытываюсь я. – Или найти не можешь?

– Не могу… – озадаченно произносит Ванька. – Это что…

– Погоди… Сейчас я ещё по-другому проверю.

Облегчённо плюхаюсь на край лежбища, пододвигаю служащий мне столом ящик и беру лист бумаги с уже нарисованными своими лёгкими. Строю фантом, ставлю карандаш, закрываю глаза…

Рука отказывается двигаться! Боюсь поверить…

Очевидно, рожа у меня совершенно дурацкая от осознания… результата.

– Ты… что? – осторожно спрашивает Ванька, озабоченно пялясь на меня.

– Погоди, Ванюха… Это так хорошо, что ты приехал, – при этом я собираю все листы, где в графическом варианте зафиксированы изменения, происходящие во мне на протяжении этих почти шести месяцев. – На! Смотри динамику! Я специально даже даты ставил.

Он перебирает рисунки. Смотрит на них, смотрит во все глаза на меня…

– Сашка… Неужели… победа?

Вместо ответа обнимаю его и, насколько хватает сил, крепко прижимаю к себе.

– Боюсь поверить, – бормочу я ему на ухо. – Ты хорошо смотрел?

– Давай, я ещё! Встань!

Встаю. Ванька очень сосредоточенно и очень медленно водит рукой вдоль и поперёк моей груди. Теперь сзади… Чувствую, как он водит рукой около спины…

– Сашка… Чисто!

Он это говорит даже несколько торжественно.

– Ох-х… Ванюха… – и я устало опускаюсь опять на своё лежбище. – Похоже, всё! Я бы сейчас даже выпил…

Братишка молча лезет в карман своей сумки и достаёт – фляжку.

– На! Там коньяк. Как медик с незаконченным высшим образованием дистрофику разрешаю сделать один глоток, – врачебным тоном напутствует меня он.

– Сделаю два, – предупреждаю я. – И с большой радости, по русскому обычаю, пьяный пойду белым медведям морды бить.

– Угу… Поползёшь! Если тебе, сегодняшнему богатырю, песцы по дороге самому морду не набьют, – он от души смеётся.

Мы с Ванькой только что поели.

Трудно мне еда дается. Действительно, отвык. Поэтому поел совсем немножко. Могу себе представить, что было во время Блокады. Правда, там не люди себя ограничивали, а война. После еды ложусь на своё ложе.

– Ванюха… Мы тут с тобой поместимся.

– Сашка, ты не беспокойся. Я определюсь. Лучше спи давай! Думаю, завтра можно будет тебя уже убирать отсюда.

Ванька говорит это спокойно и обстоятельно, и я чувствую себя малым ребёнком при дядьке-воспитателе.

– Что-то ты опять раскомандовался не в меру, – бурчу я.

– Сашка… Ну смотри сам, ты уже так ослаб, что почти не можешь себя обслуживать. Так ведь?

– Это я с твоим появлением расслабился. Да и вообще если бы не пришлось тут одного ребёнка лечить, то я был бы совсем огурцом.

– Так, огурец! Вот – на и вызывай Фёдора, – Ванька протягивает мне радиостанцию. – Пользоваться-то умеешь?

– Не учи учёного…

Я не сержусь на Ваньку. Я хоть и старший из нас двоих, но его мнение для меня всегда важно. У нас с ним уже давно практически паритетные отношения.

Что ж, в Ванькиных словах есть резон.

Спать укладываемся рядом, как когда-то на нашей тахте. Раз у меня чисто, то за Ваньку можно не бояться. С особым удовольствием его к себе прижимаю. Хотя это с моими нынешними силами и трудно.

– Слушай, Ванюха… Всё-таки почему ты вдруг взял и прилетел? – задаю я самый важный для меня вопрос.

Это сильно меня интересует, как и всё, что связано с энергетикой. Неужели я во сне его звал и он почувствовал?

– Сам не можешь догадаться?

– Я тебя что, во сне звал? – уточняю я.

– Ну не совсем, чтобы звал, но я чувствовал твоё состояние, короче, что ты уже почти никакой. С Ильёй Анатольевичем посоветовался, и он согласился с моими наблюдениями. Кстати, Ритка тоже всё время мне зудела, что я – свинья, потому что тебя одного сюда отпустил. Короче, позвонил Николаю. Спасибо, он буквально через два дня должен был лететь… Я с ним. Сюда прилетел и сразу же к Тане. На Ваську посмотрел… Такой классный пацан! Ну, Таня меня потащила к Фёдору, но меня сюда доставил Георгий. Сам вызвался! Душа-человек!

– А дома как?

– Ждут тебя! Знаешь, это, наверно, редчайший случай… Все верят, что ты сможешь преодолеть болезнь. Кирилл Сергеевич даже кое-какие случаи, которые могут ждать, оставил до твоего возвращения. Ты же у нас – в отпуске!

Фёдор сможет забрать нас только завтра. Сегодня мы с Ванькой пакуем мой скарб.

– Сашка! Отвали! Я сам! Ляг лучше и полежи. Качаешься ведь!

– Тебе показалось… – бурчу я, но слабость действительно даёт себя знать. Ложиться, конечно, не ложусь, но сажусь на своё лежбище.

– Я смотрю, ты даже плеер с собой взял, – удивляется Ванька. – А диск… только один?

– Угу… Зато какой!

– Ну-ка… Ого! – Ванька удивлённо поднимает на меня глаза. – Бетховен? Пятая симфония?

– Не поверишь, Ванюха, когда было совсем хреново, я слушал эту музыку и у меня появлялись силы!

– Почему не поверю? – пожимает он плечами. – Знаешь, как ещё называется эта вещь?

– Как?

– «Так стучится судьба!»

– Похоже… Вот моя судьба ко мне и постучалась.

– Но ты её преодолел! – и, усмехаясь, добавляет: – Повелитель судьбы…

– Ладно, прекрати издеваться! – отмахиваюсь я.

– А я и не издеваюсь, – чересчур серьёзно, даже несколько суховато отрезает он. – Когда вернёшься, натравлю на тебя Кирилла Сергеевича, чтобы он заставил тебя все твои действия не только записать, но и проанализировать. А то ты всё как-то на тормозах спускаешь. Ты же защищаться-то думаешь?

– Давай сначала в Питер вернёмся. Там ведь волнуются…

– Уже не так сильно. Пока ты спал, я связался с Николаем Фёдоровичем и попросил его позвонить в Питер, сообщить новость. Я правильно сделал?

– Конечно!

* * *

Мы выгружаемся около больницы.

Как нас встречают! И мне это так приятно!

– Саша! – Николай Фёдорович меня обнимает. – Ты сделал это! Я очень верил в тебя. Кирилл Сергеевич тоже верил в тебя, он шлёт тебе привет. Сказал, что у вас все дома и на работе ждут тебя здорового с большим нетерпением.

– Теперь уже недолго.

– Не скажи… Он попросил меня положить тебя к нам и прокапать от истощения.

– Ещё чего…

– Сашка! – влезает в разговор Ванька. – Ты же сам знаешь, что это тебе нужно! Вот и Таня тоже так считает.

Поворачиваюсь в сторону Тани, которая стоит рядом, как всегда, тихой мышкой. Она молча кивает.

Ясно. Спелись они с братишкой.

– Нет, – жёстко отвечаю я. – Мне надо как можно быстрее в Питер. Согласитесь, надо пройти обследование. Желательно в родной академии. А вот когда там всё подтвердят, тогда можно будет и от истощения лечиться.

– В этом ты прав, Саша, но как ты полёт перенесёшь? – высказывает свои сомнения Николай Фёдорович.

– Ничего, как-нибудь. Это уже не самое страшное. Да и Ванюха рядом будет. А укрепляющие капельницы мне Танюшка и в нашей квартире сможет ставить. Верно? – я поворачиваюсь к ней: – Танюшка, капельницы мне будешь ставить?

Таня снова молча кивает.

– Капельницы и я могу, – Ванька хмурится. – Чего Тане зря бегать! И вечерние приёмы, если надо, я тоже могу…

– Пока твой основной вечерний приём – это я. Понял? – и чувствую прежнюю жёсткость в своём тоне. – В общих интересах – чтобы я быстрее уверенно встал на ноги.

– Что, едва оклемался – и сразу же командовать начал? – поддевает Ванька.

– Угу! Начал, Ванюха! Отвык? Пойми, так будет во всех отношениях правильнее.

– Вот, Николай Фёдорович, – у Ваньки явно отлегло, и он снова начинает зубоскалить, – вот так он нас там и держит в ежовых рукавицах. Одно спасение – Кирилл Сергеевич ему до конца разойтись не даёт.

– Ну а что? Я неверно говорю?

– В общем-то верно… – братишка вздыхает.

– Ваня, Александр Николаевич правильно говорит. Я же на месте! Работаю, – наконец вмешивается Таня.

– Таня, но ведь и тебе когда-то отдыхать надо! У тебя вон сессия на носу! – с заботой в голосе замечает Ванька.

– Справлюсь! – уверяет она и улыбается.

Ни разу не пожалел о том, что когда-то их познакомил. Правда, после этого Ванька всё ворчал, что я его вовлёк в свою двойную жизнь. Но я заметил, что к Тане он стал относиться как старший брат – ласково и предупредительно.

Отмокаю в ванне в булунской квартире Кирилла Сергеевича. Ванька мне ее приготовил, и я туда с удовольствием окунулся. Как здорово лежать в тёплой воде!

– Ну как? Отмок? – кричит из кухни Ванька.

– Почти… – подаю я размякший голос.

– Тогда я иду тебя мыть!

Он трёт меня мочалкой, ворочая из стороны в сторону, а я балдею… Вспоминаю, как я его мыл в ванне много лет назад. Хотя… Шесть лет прошло! Или больше? Действительно – много! Много, потому что всё так сильно изменилось! Мы изменились!

– Ты чего улыбаешься? – спрашивает Ванька, заметив усмешку на моих губах.

– Вспоминаю, как я тебя мыл… Бумеранг вернулся!

– Разве это плохо? Знаешь, как мне приятно, что я могу твои мощи подраить?

– Вот и получай кайф.

– Так, вставай! – командует он. – Сейчас тебя окачу и отнесу в кровать.

Встаю и вместо ответа скручиваю ему фигу.

– Видел? Тебе с твоим позвоночником ничего тяжелее Саши-маленького поднимать нельзя. Ясно? – и, окатившись душем, сам вылезаю из ванны.

– Я, между прочим, – хвастается Ванька, заматывая меня в полотенце, – Ритку иногда на руках ношу, как маленького ребёнка.

– Вот когда приеду – надаю и тебе, и ей, – ворчу я и шлёпаю к кровати.

Просыпаюсь от разговора. Ванька говорит по телефону.

– Кирилл Сергеевич, извините, но Сашке трубку дать не могу… Да он спит целыми днями, как суслик!

Интересно… А что, суслики всё время спят? Надо будет поинтересоваться в Интернете. Я в зоологии не силён.

– …Очень слабый. И очень худой. Мощи одни! Потихоньку откармливаю и готовлю к перелёту в Питер. Ага… Буду докладывать. Я ему скажу, что вы звонили. Да! Хочу ещё спросить… Да, про Волярского… Понял… Значит, как я улетел – его и след простыл! Ясно…

Это что ещё за Волярский? Где я мог слышать… или прочитать эту фамилию? Что-то мне знакомое и… тревожное.

– Да, я понимаю, Кирилл Сергеевич… Только думаю, вы ошибаетесь. Ему я не очень нужен. Ему Сашка нужен. Я уверен в этом!

Совсем интересно! Я нужен этому самому Волярскому… Всё-таки какая-то тревога… Будто что-то угрожает… Нет, не мне. Неужели опять всем? Потом разберусь. Теперь уже точно разберусь.

– Конечно, передам! Он сам всем позвонит, когда выспится.

Ну вот… Уже получил разрешение от братишки. Глаза снова закрываются.

Просыпаюсь. Ваньки нет. В больницу, наверно, ушёл. Набираю Питер.

– Я слушаю! – звучит в трубке такой родной голос.

– Дашка… Это я… – и дальше спазм перехватывает моё дыхание.

– Сашка! Сашенька…

Я чувствую, что и она больше сказать ничего не может.

– Ну что?.. Так и будем встречно молчать? – пытаюсь пошутить я.

– Родной мой… Ты когда приедешь? Мы так тебя все ждём!

– Теперь уже скоро. Только, как приеду – сразу залягу в больницу академии на полное обследование.

– Сашенька! Хоть на самое полное! Мы все приходить к тебе каждый день будем! Сашка! Родной мой! Приезжай скорее!

– Извини, но раньше, чем через четыре дня, не смогу. Борт будет только через четыре дня, – разъясняю я.

– Саша, тут Кирилл Сергеевич трубку просит. Даю! Я целую тебя!

– Здравствуй, Сашенька! – слышу теперь его голос.

– Здравствуйте, Кирилл Сергеевич! Как ваше самочувствие?

– Я-то – нормально! Откровенно скажу – благодаря тебе. Ты-то как?

– Мои мощи чувствуют себя вполне прилично. Слабость только ужасная.

– Ты, главное, приезжай! Мы тебя здесь откормим.

– Кирилл Сергеевич, хочу вас попросить поговорить с Сергеем Петровичем насчёт обследования в академии.

– Об этом я уже и без тебя догадался, – с привычной ворчливостью отвечает он. – Как приедешь – сразу тебя и положат. Тебе все передают приветы. В клинике скучать тоже не дадут. Ты всех нас заставил сильно переволноваться, а кроме того, при отрицательном результате твоего обследования ты вообще превращаешься в живой экспонат и предмет исследования. Так что – готовься!

– Кирилл Сергеевич, ещё один вопрос. Что там за Волярский, который мною интересуется?

– Сашенька, а подслушивать нехорошо, – шутливо упрекает он. – Ты будь уверен, что ничего страшного не происходит. Поправишься и сам во всём разберешься. Спешки нет никакой.

Из отмеренной недели до отъезда осталось три дня. В гостях у нас побывали уже, кажется, все. Начиная от Виктора с Анной Степановной и маленьким Васькой и заканчивая Андрюхой, Геной, Дмитрием Ивановичем, ну и так далее. Даже парни из спортзала приходили!

Днем я дома, а Ванька уходит в больницу. Вот действительно – родная кровь! Тоже не может туда не ходить.

На сегодня у меня созрел партизанский план. Пока он на работе, я хочу втихаря сходить к отцу Михаилу. Прямо как в анекдоте про дистрофика – ветра сегодня вроде нет…

Надеваю тулуп и унты, беру на всякий случай палку и выхожу из квартиры. Да… Для моих нынешних сил даже тулуп тяжёл.

– Здравствуйте, Александр Николаевич! – слышу я, ещё не успев отойти от дома. Поднимаю взгляд.

– Здравствуйте…

Кажется, это – жена одного из моих пациентов.

– Куда собрались? – строго спрашивает она. – Вам же пока лежать надо!

Вот чёрт! Все уже в курсе! Вот что значит – маленький посёлок.

– В церковь… К отцу Михаилу, – признаюсь я.

– Дойдёте? – смягчается она. – Одному-то…

– Постараюсь… Вот, палку взял…

– Так! Берите меня под руку! – командует она. – Доведу я вас.

Идём тихонечко, но на палку я опираюсь. Всё-таки хорошо, что меня сопровождают.

– Не спешите… Не спешите! – уговаривает меня моя спутница. – И смелее на меня опирайтесь!

– Васильевна! Куда нашего доктора ведёшь? Здравствуйте, Александр Николаевич! – окликает её кто-то.

– В церковь идём! Александр Николаевич сам собрался, да вот…

– Ещё чего! Сам он собрался! Моего, когда раньше разрешённого срока встал с койки, так чехвостил, а сам? – ко мне подходит жена другого моего пациента. – Стыдно, Александр Николаевич!

– Ну так я же в церковь… Не на гулянку же, – оправдываюсь я и неожиданно для себя признаюсь: – У меня в Питере нет такой церкви и такого батюшки, чтоб вот так хотелось…

– Вот что! Бери-ка меня тоже под руку!

Мне неудобно. Обе – женщины достаточно пожилые.

– Давай, давай!

В такой уже родной мне церкви я сразу попадаю в руки Анны Степановны.

– Александр Николаевич! Это что? Как вы… Ой, спасибо вам… Спасибо! – благодарит она моих провожатых. – Спаси вас Господь! Зачем вы встали, Александр Николаевич? Вот Ваня вам задаст! Спасибо, спасибо вам, дорогие!

– Да что ты, Степановна! Помочь хорошему человеку, доктору нашему!.. Александр Николаевич, мы вас сдаём вот…

– Я назад его отведу, не беспокойтесь! – быстро решает Анна Степановна. – Александр Николаевич, вы к отцу Михаилу?

– Да, я хочу…

– Здравствуйте! – неожиданно появляется отец Михаил. – Здравствуйте, Александр Николаевич! Вижу, что режим нарушаете! Вы ко мне?

– Да. Вы же знаете, прихожу, когда не могу не прийти, – я грустно усмехаюсь.

– Ну пойдёмте!

В той же комнатке мы садимся за тот же стол. Молча смотрю на отца Михаила. Ощутив в себе острую необходимость прийти в церковь, я сейчас не могу её выразить словами. Сижу и смотрю в его ясные голубые глаза.

Он тоже молчит.

– Простите… Я должен был прийти, – наконец нарушаю я затянувшуюся паузу. – Спасибо вам за вашу заботу.

– За ваше здравие Господа нашего молили все, Александр Николаевич… – он мягко улыбается, – И вы, наверное, тоже.

Согласно киваю.

– Мне казалось, то, что со мной произошло, – ЕГО наказание за мои грехи. Праведной мою жизнь назвать трудно. В первую очередь это о том, что я порой позволяю себе тоже наказывать разных негодяев… Я ведь, получив по правой щеке, не подставляю левую. Скорее наоборот – даю сдачи!

– А Лев Николаевич Толстой? Непротивление злу насилием…

– Непротивление злу насилием – это тоже не для меня. Зло должно быть наказано, иначе добро никогда не восторжествует. Согласитесь, что кротость ближнего многих вводит во искушение, толкая на неблаговидные поступки. Именно поэтому я не понимаю притчи о другой щеке.

Я говорю медленно, даже через силу. Это, конечно, и из-за своего бессилия, и, наверно, от того, что просто отвык.

– Александр Николаевич, Александр Николаевич… – отец Михаил вздыхает. – Мне нравится, что ваш аналитический ум постоянно ищет ответы на сугубо философские вопросы. Однако своими вопросами вы настолько глубоко пытаетесь вникнуть в суть, что ответить вам можно только затрагивая саму религиозную философию. Давайте делать этого пока не будем. Это очень длинный и непростой разговор.

– Отец Михаил! Я за эти месяцы в своём уединении много чего передумал. Кое-что, как мне кажется, понял. Многого так и не понял… Я каждый день обращался к НЕМУ за советом и помощью. Я до сих пор не знаю, как толковать то, что со мной произошло. Я до сих пор не знаю – сам ли я себе помог или это Он мне помог?

– Вот я и говорю вам, что это очень длинный разговор. Повторяю: вы, Александр Николаевич, затрагиваете очень серьёзные вопросы. С вами вести простой разговор нельзя, поскольку вы, всё предварительно обдумав, уже имеете своё сформировавшееся мнение. Значит, вы меня втягиваете в дискуссию. Не уверен, что она вам в вашем нынешнем состоянии нужна. Однако на ваш вопрос скажу только: я не поддерживаю ортодоксального мнения о том, что всё происходящее с нами – это ЕГО промысел. Поверьте, кроме Божьей воли есть ещё и человеческая воля. Я когда-то давно говорил вам, что мы привыкли всё плохое валить на происки дьявола, тем самым оставаясь как бы ни при чём. То же самое и в хорошем! Человек не был бы лучшим из творений Божьих, если бы Создатель не вдохнул в него вместе с бессмертной душой ещё и способность к саморазвитию, способность думать. Поэтому мы не сидим с открытым ртом, ожидая указаний Господа. Наоборот! Мы способны принимать свои собственные решения. И принимая их, естественно, несём ответственность за эти решения перед своей совестью и перед Господом. Более того, иногда ОН конструирует и создаёт положения, которые требуют от нас много большей работы ума, работы души, нежели в повседневной жизни. Тогда решения, принимаемые нами, нас меняют. К сожалению, не всегда в лучшую сторону, поскольку многие из нас, ЕГО чад, в трудных ситуациях предпочитают идти по пути наименьшего сопротивления. А насчёт вас… Когда-то открыв вам ваше истинное предназначение, ОН теперь испытал вас в твёрдости вашего служения этому предназначению.

– Вы думаете, это было испытание мне? – спрашиваю я и понимаю, что в моём тоне звучит сомнение.

– А разве нет? И вы его выдержали! Я знаю, что когда понадобилась ваша помощь, вы её оказали по первой же просьбе, несмотря на то что это шло вразрез с вашим лечением себя самого. Это ли не испытание вас как человека и целителя?

– Отец Михаил, но я же – обычный человек, с обычными грехами. Фактически двоежёнец, наконец! Это ведь тоже…

– Я не уверен, что на свете найдётся много истинных праведников. Для того чтобы быть таким праведником, надо, может быть, растворить самого себя в вере. Таких единицы. Это святые! А обычный человек всё-таки слаб! У всех нас что-то есть! Что-то такое, что хотелось бы забыть. У кого-то поменьше, у кого-то побольше. А когда такое есть – то эти воспоминания и, если хотите, стыд, для нормального человека будут служить лучшей гарантией от любых повторений. Вот смотрите!.. Исповедь… Человек, рассказывая о своих неблаговидных поступках или грехах, практически их заново переживает. И если он переживает их со стыдом за содеянное, то он получает как бы прививку на будущее. Бывают люди, которые рассказывают формально, а значит – без ощущения стыда. Такая исповедь тоже оказывается формальной, а значит – бесполезной, бессмысленной, если, конечно, исповедующий всё же не сумеет убедить человека искренне устыдиться. Что делать! К сожалению, большинство людей, приходящих на исповедь, всего лишь исполняют формальный обряд, надеясь, что это поможет им спастись. Однако это – не так!

– То есть вы хотите сказать, что совестливый человек сам для себя является исповедником?

– Видите, вы всё правильно поняли. А что касается ваших сомнений – подумайте! Попытайтесь проанализировать свои поступки. Помните, что я говорил вам про весы Господни? Эти весы и помогают определить, чего в нас больше. Вот и разложите ваши дела на чаши этих весов. Вы, Александр Николаевич, – человек совестливый. У вас это обязательно получится! А насчёт наказания за грехи… Скажу вам очередную кощунственную, с точки зрения ортодоксов, вещь. ОН за них нас наказывает с нашей же помощью. Подумайте об этом. Всё, что мы называем ЕГО наказанием, мы, как правило, творим собственными руками. Это во многом является следствием наших же неправильных действий в жизни. Ну а потом – ссылаемся либо на дьявола, либо на гнев Господний. Знаю, что многие мои мысли не найдут понимания у некоторых моих коллег, но я не ортодокс!

– Отец Михаил… По-вашему получается, что когда я лечил от рака будущую Ванькину жену… Я, по-вашему, не должен был этого делать?

– А разве я вам сказал, что вам было послано наказание? – он поднимает брови. – Повторяю: вам было послано испытание, преодоление которого стало вам по силам. Тяжесть любого нашего испытания определяется Господом в зависимости от возможностей каждого из нас в отдельности.

Последнее звучит спокойно и строго.

– Простите… Но тогда получается, что вы призываете не просто верить, но ещё и… понимать?

– Конечно!.. Конечно! Я рад, что вы это поняли. Это апологеты ортодоксальной веры запрещают шаг вправо и шаг влево, называя это ересью и требуя слепой веры. С их точки зрения ваши методы лечения тоже богопротивны. Но я так не думаю!

– То есть сомневаться можно… – я растерянно улыбаюсь.

– Нужно! – опять спокойно и строго произносит отец Михаил. – Именно наши сомнения являются двигателем развития. А человек должен развиваться!

– Вы с другими тоже так говорите?

– Не со всеми и не всегда, – батюшка еле заметно касается креста. – Говорить любые слова следует лишь тогда, когда они найдут отклик у собеседника. В противном случае это бесполезная трата времени. У вас мои слова, слава богу, находят правильный отклик.

– В Питере в одной церкви тамошний батюшка сказал, что мне надо сначала смириться, а потом уже молиться, – с усмешкой вспоминаю я.

– Это, наверное, было сказано в каком-то контексте. Верно?

– Да. Я ему сказал, что для общения с Всевышним мне посредники не нужны, – признаюсь я.

– Гм… А вы, значит, все месяцы своего отшельничества обходились без посредников… – отец Михаил тоже усмехается, и я вижу в его усмешке сарказм. – Как же это так? Непорядок получается! И святые отшельники тоже как-то без посредников обходились… Тоже сплошной непорядок! А теперь – серьёзно. Конечно же, я не говорю, что вы святой! Но, как видно, вы в той церкви повстречались либо с ортодоксом, либо с обычным церковным чиновником. Таких среди нас, увы, тоже достаточно.

– Отец Михаил, спасибо вам! Мне всегда очень не хватает таких бесед с вами.

– Александр Николаевич, я готов с вами разговаривать ещё, но, судя по вашему виду, вы уже очень устали. Вам надо себя в порядок приводить. Давайте на сегодня закончим. Согласны?

– Согласен. Поползу поближе к кровати.

– Я попрошу Анну Степановну вас проводить. До свидания! Спаси вас Господь! – отец Михаил троекратно крестит меня.

Выходим из комнаты… Ванька стоит, облокотившись о прилавочек Анны Степановны.

– Здравствуйте, отец Михаил! – подходит он и приветствует батюшку.

– Здравствуйте, Иван Николаевич! – батюшка, улыбаясь, пожимает Ваньке руку. – Забирайте вашего нарушителя и не сердитесь на него.

– Что делать, – ворчит братишка. – Ну, пошли домой, нарушитель…

– Спаси вас Господь, Иван Николаевич! Давно хотел вам сказать, что я радуюсь, глядя на вас. Вы – очень хороший человек…

Отец Михаил его тоже троекратно крестит, и Ванька явно смущается.

Иду, опираясь на палку и на Ванькино плечо. Молчим.

– Ну, чего не ругаешься? – не выдерживаю я.

– А чего тебя ругать? – со вздохом отвечает Ванька. – Мог бы и мне сказать, что хочешь к отцу Михаилу сходить, а не напрягать посторонних тётенек на улице. Анна Степановна ведь попросила одну из твоих провожатых зайти ко мне в больницу, так что я всё знаю. Может, остановимся? Отдохнёшь?

– Дойду…

– Эх, Сашка… С тобой точно не соскучишься!

– Угу… Я – мужик весёлый.

У дома нас ждёт Таня.

– Александр Николаевич! Зачем вы так? – упрекает она, и я вижу тревогу в её карих глазах. – А вдруг упали бы?

– Во… Ещё один… воспитатель! – я благодарно хмыкаю.

В квартиру входим втроём.

– Ваня, ты сам капельницу поставишь или мне? – спрашивает Таня, пока я раздеваюсь и плетусь к кровати.

– Тань, давай ты. Мне тут ужином надо заняться.

И вот уже она хлопочет около меня, готовя всё необходимое. Украдкой чмокаю её. Ну вот… Грозит мне кулачком…

– Ваня, ты проконтролируешь? – кричит она из комнаты на кухню. – Мне к Васе бежать надо.

– Проконтролирую!

– Слушайте, вы, медики хреновы! – не выдерживаю я. – Я тоже некоторое отношение к медицине имею.

– Ты сейчас имеешь отношение только к постели. Понял? – Ванька появляется в дверях с кухонной прихваткой в руке. – А вдруг ты заснёшь?

– Ну ладно… – сдаюсь я.

– Ой… А это… – Таня увидела на моей шее под футболкой амулет, подарок за лечение девочки. – Это… Откуда это у вас?

Приходится рассказывать.

– Ну ты даёшь, Сашка! В таком состоянии – и ещё лечить?

– Лечить надо в любом состоянии, Ванюха. А что тебя так удивило, Танюшка?

– Точно такой амулет носил мой дед. Это оберег от злых духов и болезней.

– Мне это объяснили, а что тебя так удивило в том, что мне его подарили?

– Можно, я посмотрю?

Пытаюсь снять ремешок с шеи, но у меня не получается. Голова не даёт. А ведь его надели мне на шею очень просто! С большим запасом… Сейчас же он будто сжался.

– Александр Николаевич! Не снимайте! Нельзя! Я так посмотрю. Там должна быть царапина.

Она наклоняется и поворачивает кость обратной стороной.

– Ой… Это… он. Вот и царапина!

Очередной раз Таня смотрит на меня со священным ужасом.

– Ну чего ты на меня так уставилась?

– Так что, Сашка, ты теперь, как ни крути, законный шаман! – дразнит меня Ванька.

– Ваня, ты не смейся, – тихо произносит Таня. – Когда дед умер, этот амулет исчез. Он у него тоже не снимался, но исчез… Тогда сказали, что он ушёл искать нового хозяина…

– Если, Сашка, с твоей шеи он не снимается, то скорее всего он этого нового хозяина нашёл, – озадаченно заключает Ванька.

Я действительно заснул. Всё-таки утомил меня переход до церкви и обратно.

– Сашка… Сашка! Просыпайся! Ужинать будем! – Ванька трясёт меня за плечо.

– Угу… – и сваливаю ноги с кровати.

– Может, я тебе сюда принесу?

– Не может… Дойду…

Усаживаюсь на кухне за стол перед тарелкой с рисом и сосисками.

– Ванюха… У тебя коньяк остался?

– Ну есть ещё пара глотков…

– Давай по чуть-чуть… Не бойся, буянить не буду.

– Ага! Тебе сейчас как раз побуянить! – он выливает в рюмки остаток из фляжки. Получается как раз по половинке.

– Ну давай! За тебя, родной мой… – я поднимаю рюмку.

– И за тебя. За победителя!

– Нет! Последнее только после обследования. Хочу поставить жирную точку.

– Значит, с победителем подождём, – соглашается Ванька.

– Слушай, Ванюха… Разрешишь мне чуть-чуть покапризничать?

– Валяй, капризничай! – он фыркает.

– Я хотел тебя спросить, как ты посмотришь на то…

– Прекрати церемонии! Чего надо – говори прямо.

– Понимаешь… Как бы тебе сказать… – и, видя его лицо, сразу предупреждаю: – Это не церемонии! Понимаешь… Короче, после обследования, если я буду таким же дохлым…

Ванька напряжённо смотрит на меня, и мне кажется, он пытается влезть мне в башку.

– Не получится, – на всякий случай предупреждаю я. – Мне кажется, что в нашей однушке…

– Я понял. Ты хочешь, чтобы я тебя там выхаживал. Так?

– Извини… Так.

– Идиот ты, Сашка! Мне ли этого не понять? Я согласен! С Риткой я договорюсь. Она точно возражать не будет. А Даша?

– Мало ей двоих пацанов, так ещё и я, почти никакой, – констатирую я. – Понимаешь, в нашей с тобой квартире мне даже стены помогают. Я там быстрее оклемаюсь.

– Уверен, что ты прав. Больше того, если бы я серьёзно заболел, то я бы попросил тебя о том же, – понимающе кивает Ванька. – Вообще-то я всё понял. Уж слишком я хорошо тебя изучил! Ты хочешь видеть меня в роли парламентёра. Так?

– Так… – я вздыхаю. – Конечно, я и сам постараюсь Даше объяснить…

– Угу… Объясняльщик! Сиди уж… С другой стороны, я ведь прекрасно понимаю, что если твои пацаны будут по папе весь день прыгать, то они тебя в твоём состоянии просто затопчут. Ладно! Сначала пройди обследование. Ты уже в Питер насчёт этого звонил?

– Да, я разговаривал с Кириллом Сергеевичем. Он пообещал поговорить в академии.

– Значит, всё будет в порядке. Ладно, ты давай, питайся, чем Бог послал!

– Не Бог, а Надежда Михайловна. Спасибо ей великое!

Чего греха таить – нас с Ванькой подкармливают. И Дмитрий Иванович с Надеждой Михайловной, и Андрюха с Машей. Мне даже неудобно.

Молча жую и думаю.

Ну вот почему так получается – в Питере люди на одной лестничной клетке живут – и незнакомы друг с другом, а тут, на севере, по улице идут и все друг с другом здороваются. А чуть что – на помощь бегут всем миром. Наверно, поэтому я сюда и мотаюсь уже который год. Наверно, поэтому спасаться от болезни я прилетел именно сюда. Наверно, поэтому север меня взял в плен.

– Сашка… Сашка! – окликает меня Ванька.

– Чего?

– Странно ты ешь. Жуёшь и смотришь в одну точку непонятным взглядом.

– Задумался. Слушай, Ванюха, а о каком Волярском ты говорил с Кириллом Сергеевичем?

– Тебе мама в детстве объясняла, что подслушивать нехорошо? – язвит Ванька.

– Не успела, как видно. А вот Кирилл Сергеевич объяснил только вчера, но, увы, слишком поздно. Так что давай, вываливай, с кем вы там спутались?

– Есть некто Волярский Аркадий Борисович. Судя по всему, тебе эта фамилия ничего не говорит.

– Что-то знакомое… Где-то я эту фамилию слышал.

– Я тебе напомню. Ты эту фамилию мог прочитать в одной из бесплатных рекламных газеток. Там наверняка была реклама его выступлений. Ну то есть лекции, сеансы, лечение от всех болезней. Мне он назвался президентом какой-то Международной академии магии и целительства.

– Ну и что он?

– Понимаешь, он один раз приехал, мы с ним поговорили, ну и он зачастил.

– А о чём вы с ним говорили?

– В основном о методах лечения. Он всё пытался меня учить, а я инстинктивно от него всё время защищаюсь.

– Правильно делаешь. Ты только фамилию произнёс, а мне сразу стало как-то тревожно. Он не сказал, чего ему надо?

– Да нет… Всё вокруг да около. С такими отеческими нотками… Глаза у него какие-то пронзительные…

– Ладно, приеду – сам разберусь.

* * *

Прощаться со мной и Ванькой Таня пришла с Васей. Сын сидит у меня на коленях, а я его ласково прижимаю.

Ой! Его ручонка находит под моей футболкой подарок за лечение девочки… Он его трогает… тянет к себе…

– Васенька, не надо… – тихо произносит Таня, освобождая амулет из детской руки.

– Да, сынок… Это тебе пока ещё рано, – вырывается у меня, и я ловлю взгляд Ваньки. Господи… Неужели я… предсказал? И вдруг каким-то таким же боковым зрением, как тогда, давно, я увидел поход в кафе Васильева, чиновника из Якутска, вижу… Да! Я вижу довольно молодого мужчину в таком же шаманском одеянии, как когда-то мне подарили за лечение мальчика и которое до сих пор висит у меня в кабинете Чистоозёрской больницы. Я понимаю, что это – мой сын! И ещё я понимаю, что пытаюсь разглядеть у него на шее этот самый амулет, только что нашедший своего сегодняшнего хозяина. Ведь если он у него, то… Сколько тогда будет лет моему сыну? Но шеи мне не видно… Да и чего я опять лезу с глупыми вопросами к НЕМУ!

– Ты хочешь сказать… – начинает Ванька, прерывая неожиданную паузу.

– Время покажет, – недовольно бурчу я.

– Ну иди ко мне, мой сладкий! – он берёт у меня Васю и тактично уходит в комнату. Как это у него обычно бывает, Ванька давно племянника в себя влюбил. Ребёнок почти не слезает с его рук.

Мы с Таней остаёмся на кухне.

– Александр Николаевич, вы сразу после обследования дайте весточку. Хорошо? – просит она.

– Ну конечно, Танюшка, я позвоню. Это так хорошо, что у вас теперь есть телефон!

На аэродроме опять толпа провожающих. Мне очень приятно, что моя беда встревожила многих. Видел и даже чувствовал их беспокойство. Поэтому сейчас мне очень приятно ощущать их радость. Конечно, некоторая тревога по поводу результатов грядущего обследования у меня есть, но что-то мне подсказывает, что всё должно обойтись.

– Саша, полетишь в люксовых условиях, – говорит Николай и осторожно сам подсаживает в самолёт. – Отдаю тебе командирский гамак, чтобы ты мог лежать в пути.

– Коля, не волнуйся. Обойдусь я как-нибудь.

– Так! Ты пока молчи. Ты сегодня для нас – ценный груз. Понял? – встревает вездесущий Женька. – Куда Ваня скажет тебя положить, туда и положим. Наша задача – тебя по дороге не растрясти.

– Да, Женя-то дело говорит, – поддакивает Ванька. – Куда определим, там и будешь болтаться…

– Коля, это он реванш берёт, – объясняю я, показывая на Ваньку.

– Конечно! Сейчас моё время командовать!

– Вот погоди! Вернёмся – и будет на моей улице праздник, – грожу ему пальцем.

– Знаю, потому и командую впрок!

Всё время до Питера проспал. Сейчас меня разбудили и вынули из гамака: по моей слабости, поскольку он ещё и качается, мне самому было с него не вылезти. Ванька надевает на меня куртку и шапку.

– Слушай, отвали! Я сам могу, – вяло отбиваюсь я, поскольку ещё не до конца проснулся.

– Можешь, можешь… Давай-давай! – торопит он, и вот я уже готов ступить на питерскую землю.

– Ну, Саша… Приходи в себя! Рады будем снова тебя катать, – Николай пожимает мне руку – осторожно, приноравливаясь к моим силёнкам…

За ним со мной прощаются и остальные члены экипажа.

– Саш… Извини… – Василий, который снова занял место в своём экипаже, берёт меня под руку и отводит немного в сторону.

– Чего?

– Скажи честно… Вот ты у меня нашёл тогда рак. Ты… не от меня подцепил?

У Васьки такой пришибленный вид, что я невольно улыбаюсь.

– Вась, не парься. Совершенно точно, что не от тебя. Верь мне!

Едва я нетвёрдой походкой спустился из самолёта на землю, как сразу же меня начали ласково теребить встречающие.

– Сашенька, здравствуй, дорогой! – говорит Кирилл Сергеевич, обнимая меня. – Господи, как же я рад! Ванюша… Какое же тебе спасибо!

Я перехожу в руки Сергея Александровича, а затем уже – к Николаю Сергеевичу.

– Товарищи дорогие! Давайте его сразу в машину усадим! – командует Сергей Александрович. – Он же совсем без сил!

– Сашенька, ты нас прости, но мы тебя сразу же в академию, как ты и просил, – объясняет мне на ходу Кирилл Сергеевич. – Палата уже тебя ждёт.

– Ну а с моими увидеться…

– Увидитесь. Обязательно увидитесь! Их к вам туда сегодня обязательно привезут, – обещает Николай Сергеевич. – И Дашу, и мальчишек. Светка мне пообещала их доставить.

Спасибо, что меня поместили в такую же роскошную палату, как и та, в которой когда-то лежал Кирилл Сергеевич.

Принимаю гостей.

– Сашенька… Родной мой… – Даша осторожно и нежно вешается мне на шею – конечно, с учетом моего сидячего положения. – Худой-то ты какой стал!

– Худой, зато – живой, – усмехаюсь я и усаживаю себе на колени маленького Ваню. – Хуже было бы наоборот.

– Господи! Что ты говоришь такое! Сашка…

Даша не отпускает мою руку. Что ж… К сожалению, как бы крепко наши близкие нас ни держали, всё равно существует на свете та сила, которая может от них оторвать.

– Папа… Па-па! Смотри, какую мне деда машинку купил! – хвастается Серёжка и скачет возле нас.

Я уже давно подмечаю, что Кирилл Сергеевич иногда балует моих пацанов, но это оттого, что он души в них не чает.

– Очень хорошая машинка! Ты дедушке спасибо сказал?

Серёжка морщит лоб…

– Вот приедешь домой и обязательно скажи ему спасибо. Хорошо?

– Хорошо… А мы с тобой будем с этой машинкой вместе играть?

– Конечно, будем! Вот поправлюсь, и будем…

Боковым зрением замечаю, как Даша украдкой вытирает глаза. Маленький Ваня тянет ручонку к яркой игрушке.

– А ты Ване даёшь поиграть со своей новой машинкой? – осторожно интересуюсь я, ведь мне так хочется, чтобы с малолетства у братьев были такие же отношения, как сейчас у нас с Ванькой.

– Он ещё маленький… – раздумчиво тянет Серёжка. – Мы с дедой играем. Катаем её вместе.

– Конечно, Ваня ещё маленький, но ведь ему тоже хочется поиграть с такой машинкой!

Серёжка сосредоточенно молчит.

– Папа, а ты, когда был маленьким, дяде Ване давал в свои игрушки играть? – задаёт он вдруг вопрос, который заставляет меня грустно улыбнуться.

– Конечно! Я всегда давал и сейчас даю ему играть в свои игрушки.

– Неправда… Сейчас ты не можешь, у взрослых игрушек не бывает, – рассудительно опровергает меня сын.

– А вот и не скажи! У взрослых игрушки тоже бывают, только они совсем другие. И дядя Ваня играет в мои игрушки и читает мои книжки… – совершенно серьёзно объясняю я.

– Сашка, нам надо ехать домой, – грустно говорит Даша. – Света там, наверно, уже заждалась.

– Вы часто общаетесь?

– Знаешь, когда ты уехал, гораздо чаше стали. Похоже, она почувствовала, как мне плохо без тебя.

И вдруг я решаюсь.

– Дашка… Ты не обидишься, если после моего обследования, до моего выздоровления, мы с Ванькой поживём там… в той квартире?

Даша грустно смотрит на меня и молчит.

– Дашка… Пойми… Я там быстрее на ноги встану. Там мне сами стены будут помогать. Ну не обижайся…

Я говорю сбивчиво, с просительной интонацией, внимательно глядя ей в глаза.

– Я постараюсь, – почти шепчет она и снова меня обнимает: – Сашенька… Родной мой… Я всё прекрасно понимаю… Внутри понимаю, что ты скорее всего прав, но мне так хочется, чтобы ты быстрее был дома, рядом со мной… Рядом с мальчишками… А Кирилл Сергеевич знаешь как по тебе скучает?

Молчим. Только маленький Ванька тихо сопит, уткнувшись мне чуть не под мышку, а Серёжка очень сосредоточенно катает свою машинку по одеялу моей кровати.

– Сашенька, – вздохнув, нарушает молчание Даша, в свою очередь внимательно глядя мне в глаза, – я прекрасно понимаю, что вы с Ваней очень близки. Он ведь почувствовал, что ему необходимо лететь к тебе на выручку, когда сил у тебя уже не осталось. Правду тебе скажу, у меня было только сильное беспокойство, а он будто всё понял. Ещё я понимаю, что вы с ним говорите на такие темы, на которые я с тобой вряд ли когда-нибудь смогу поговорить… И это мне очень печально. Я даже, может быть, как-то ревную… И всё же я понимаю, что это общение с Ваней тебе необходимо, понимаю, что это общение – тоже одна из составляющих твоего выздоровления… да и всей твоей жизни. Однако несмотря на всё это… мне так жалко…

– Дашка моя, – выдыхаю я и, насколько сейчас могу, крепко прижимаю её к себе и пытаюсь оправдаться. – Это же всё биоэнергетика!.. Ну прости меня…

Вот оно как! Проявился всё-таки Дашин взгляд на наши с Ванькой отношения. Все проблемы, которые мы с Ванькой переживали вместе, так нас сблизили! И опять же – наше почти неестественное чувство друг друга!

С таким уровнем взаимоотношений любой другой человек окажется за пределами зоны этой духовной близости, даже если это будет тоже очень близкий человек… Это почти как в математике понятие о бесконечно малых интервалах. Когда-то я об этом размышлял… Потом же всё как-то улеглось и перешло в разряд пресловутой привычки.

Моя умная жена всё давно поняла и всё простила. Но как же мне её жалко!

Перебираю в голове своих самых близких… Ну Ванька – тут всё понятно. Даша… и Таня… Неужели я их собрался сравнивать? Докатился…

Даша – моя жена! Она – мать моих детей! А Таня – тоже мать моего сына. С ней я веду себя куда честнее, чем с Дашей. И переживает она за меня совсем не меньше, чем Даша.

Вот и получается, что самой проигравшей стороной становится именно Даша.

«И тебе не стыдно?» – снова начинает скрипеть внутри так хорошо мне знакомый голос.

Стыдно, конечно! Да что уж теперь… Так вот всё… выходит. И жить мне дальше со всем этим.

Шахлатый по-генеральски ввалился в мою палату.

– Здорово, ученик!

– Здравствуйте, Михал Михалыч! – скорее с воодушевлением, чем с силой пожимаю ему руку.

За три прошедших дня гостей у меня побывало много. Даже сам ректор приходил, а вот Шахлатого я ещё не видел. Он только позвонил мне на трубку и сказал, что сидит в Москве на конференции, но как только вернётся, то сразу же зайдёт.

– Ну ты и молодчина! – гудит он, внимательно рассматривая меня. – Только какой же ты тощий… Щёки ввалились, нос торчит… Светишься насквозь. Я уже ознакомился с некоторыми результатами твоего обследования. Девяносто процентов за то, что у тебя всё чисто. Любые результаты, как ты понимаешь, надо с чем-то сравнивать. Сергей Петрович созвонился с Первым медом. Там нашли тогдашние твои результаты и спросили, почему его интересует вероятный труп. Он им предложил посмотреть на тебя живого и даже побеседовать. Его обвинили в розыгрыше, недостойном солидного человека.

Шахлатый весело щурится, но вдруг становится серьёзным.

– Ты, Сашка, прости меня за то, что я тогда тебя фактически сглазил. Я ведь очень хорошо помню наш с тобой разговор. Прости меня…

– Ерунда! Не берите в голову. Меня другое волнует, Михал Михалыч. Вот лежу и думаю, каким образом происходит это самое энергетическое заражение. Тут наверняка должно быть какое-то физическое – ведь энергия понятие физическое – влияние на химические процессы в организме. То есть физическая химия или химическая физика. Интересно бы разобраться, может, даже поэкспериментировать.

– Во! Видел? – и у моего носа оказывается внушительный кулак. – Ты уже поэкспериментировал.

– Но ведь интересно же! – не сдаюсь я.

– Ты сначала защити кандидатскую, которая у тебя столько лет в дровах, а потом и прожектёрствуй! Я уже Золотову говорил про это. Кстати! Ты ещё не знаешь, да и он ещё не знает. Наш научный совет всё-таки вышел с ходатайством в ВАК о присвоении ему степени по совокупности научных работ. Он-то об этом и слышать не хотел. Упёртый, вроде тебя.

– Это я вроде него, – поправляю я.

– Одна малина! Так вот, пришло решение о присвоении ему докторской степени. Ты ему пока не говори. Будем скоро поздравлять. Вообще я удивляюсь! Сидеть столько лет на таких работах и никому про них не сообщать. Это же неправильно! Неправильно даже с точки зрения передачи опыта. И книга у него получилась очень толковая.

– Мне вообще на учителей везёт, – я просто ликую. – А секрет сохраню.

– Ладно, мне надо идти. Завтра тебе объявят окончательный вердикт, и я после этого даю тебе месяц на поправку. А потом – к станку! Понял?

Ого! Выражение Алёшина!

– Постараюсь… Ванька поможет.

– Золотой у тебя брат. Уважаю его. А ваш Алёшин – вообще умница. Я так подумаю и украду его у вас, – с ухмылкой обещает Шахлатый. – Ты тоже этого ещё не знаешь, а он меня туда к вам пару раз опять приглашал. Приятно с ним работать! Он сейчас к лапароскопическим операциям готовится. Так что догоняй, – ученик!

– Алексея Сергеевича не отдадим. Самим нужен, – отшучиваюсь я. – Это я вам как заместитель главного врача говорю.

Кое-как с утра привёл себя в порядок. Сегодня мне должны сообщить результаты обследования. Честно говоря, благодаря своим способностям я уже знаю – обследование показало, что у меня всё чисто. Потом будет традиционная укрепляющая капельница. А потом…

Как хочется скорее оказаться в нашей старой милой квартире! Я почему-то убеждён, что там процесс приведения себя в порядок пойдёт гораздо быстрее.

Дверь моей палаты распахивается, и это меня заставляет очнуться от дремоты. Ну и нашествие! И ректор, и Шахлатый, и Кирилл Сергеевич… Ещё Юрий Степанович и завотделением онкологии. Ванька скромно заходит последним.

– Небось вы, Саша, уже знаете, зачем мы все сюда пришли, – Сергей Петрович несолидно, зато радостно улыбается. – Сознавайтесь!

– Сознаюсь, знаю. Всё чисто. Так ведь?

– Александр Николаевич, с вами даже как-то неинтересно, – шутит завотделением онкологии. – И всё-таки мы вас с этим поздравляем!

– Спасибо… – и пожимаю протянутые руки.

– Вы, Саша, теперь готовьтесь. Леонид Викторович собирается демонстрировать вас студентам как учебное пособие, – с улыбкой сообщает ректор, кивком указывая на онколога.

– Это, конечно, шутка, – спешит успокоить меня тот. – Но после вашего окончательного выздоровления я бы просил, чтобы вы уделили ваше внимание и мне. Очень хочу с вами обстоятельно побеседовать.

– Сашенька, дорогой… Я тебя поздравляю! – Кирилл Сергеевич наклоняется и меня обнимает. – А насчёт вашего с Ваней уединения в вашей квартире, считаю, что в данном случае это решение верное. Я даже готов на это время освободить его от обязанностей в больнице. Тебя надо ставить на ноги.

– Мы и так справимся, – солидно, как обычно в таких случаях, решает Ванька.

– Только не надейтесь, что мы вас выпишем сегодня, – строго говорит Сергей Петрович. – Вас ждёт ещё недельный курс восстановительных капельниц.

– Я и дома могу ему это делать, – пытается настоять на своём братишка. – Верно, Сашка?

– Верно. Чего резину тянуть.

– Ладно, мы об этом подумаем.

* * *

Сегодня первый день нашей новой старой жизни в нашей с Ванькой квартире. Мы заехали сюда с утра, сразу после моей выписки, а теперь Ванька на своих работах. Сначала он уехал в академию, где по-прежнему обслуживает корпоративную сеть, ещё иногда Юрий Степанович просит его кого-то посмотреть в неврологии. А сейчас, уже вечером, он в Чистых Озёрах проводит вечерний приём в моём кабинете. Мы с ним решили, что снова прерывать приёмы не стоит. Тем более к нам сейчас едут фактически отовсюду.

Сейчас лежу на нашей тахте и провожу сам с собой энергетическую терапию – солнышко, пляж и всё такое. Процесс восстановления как-то движется. Так хочется поскорее всё вернуть в прежнее состояние.

По квартире с утра уже ходил. Порылся на кухне и нашёл… аж сам удивился – нашёл ту самую заначенную Ванькой бутылку коньяка, которую ему когда-то подарили парни из боксов на день рождения. Это очень кстати!

Душой радуюсь, что всё на прежних местах. Таким теплом от всего этого веет! Сажусь к нашему старому компьютеру и копаюсь в Интернете на интересующие меня медицинские темы. Хорошо, что Ванька предусмотрительно всё оплатил! Постарался. По электронной почте сообщил всем своим корреспондентам, что скоро окончательно поправлюсь.

Проверил свою энергетику. Увеличение есть. Хотя если посчитать дни начиная от моего возвращения из тундры в Булун, то это увеличение могло бы быть и побольше. Но уже то, что есть рост, – неплохо.

Иду опять на кухню. Ужинать одному что-то не хочется. Нам с собой на пару дней наши женщины кое-что дали, но потом будем, как и раньше, всё делать сами… В ящике кухонного стола нахожу старую пачку сигарет. Похоже, я её оставил тогда, когда здесь мучительно искал путь к своему спасению.

Достаю сигарету. Долго смотрю на неё. Я ведь не курил уже больше полугода! Всё-таки прикуриваю… Забытые ощущения – и голова кружится…

Щёлкает замок. Шевеление в прихожей. Ванька пришёл… Опять воспоминания!..

– Ты, небось, не ужинал, – констатирует он, появляясь в дверном проёме.

– Нет. Тебя жду.

– Умнее ничего придумать не мог? – привычно ворчит он, потом вдруг принюхивается. – Ты что, курил?

– Угу… Был такой грех.

– Сашка… Ну ну что ты с собой делаешь? – с досадой бросает Ванька.

– Курю… Ладно, я ставлю ужин греться, а ты давай в душ.

– Давно не командовал? – заметно радуется Ванька и язвит: – Дома ведь не позволяют!

– А дома – это где? – задаю я вопрос, но тут же спохватываюсь. – Давай, рули! Потом поговорим.

Сидим с Ванькой за столом, каждый на «своей» табуретке. Ловлю Ванькин взгляд и опять тону. Просто бездонный!

– Ты счастлив? – неожиданно для себя задаю я странный вопрос.

– Счастлив, – он утвердительно кивает головой. – А ты?

Машинально, будто в такт своим мыслям, тоже несколько раз киваю.

Какая-то пауза…

– Ладно! Раз у нас сегодня в программе счастье, то протяни руку вон в тот шкафчик и достань ещё и наши рюмки, – тихо подсказываю я.

– Ого!.. – Ванька заглядывает туда. – Ты что, на улицу шлялся?

– Нет… Это осталось здесь, в шкафчике, от нашей прошлой жизни. Твой коньяк, между прочим! Наливай… – видя Ванькину реакцию, повторяю: – Наливай!

Коньяк налит.

– Давай без всяких слов, – предлагаю я и поднимаю свою рюмку.

Молча чокаемся и пьём.

– Что-то ты мне сегодня не нравишься, Сашка, – Ванька долго разглядывает меня, хмурит брови. – Что-то случилось?

– Нет… Ничего…

– А что ты такой – будто не в своей тарелке?

– Не знаю, что со мной… Много думал я сегодня. Занимался полезным делом.

– Да, я помню, когда-то мой старший брат мне говорил, что думать полезно. О чём ты думал? Если не секрет, конечно!

– Какие могут быть у меня от тебя секреты! Но сказать почему-то не получается. Прости. Не получается… Что-то на уровне ощущений. Словами не передать.

– Хочешь, я за тебя скажу? – вдруг предлагает Ванька.

– Ну давай…

В моих словах звучит недоверие.

– Понимаешь, Сашка… Наша общая проблема заключается в том, что два раза в одну воду не войти. Согласен?

Не отрываясь, смотрю в его глаза. Ну и попадание!.. Ай да братишка! Пожалуй, лучше моё состояние невозможно описать. Очередной раз по-хорошему ему удивляюсь. Ванька молча смотрит на меня, будто ожидая признания своей правоты.

– Умница ты, Ванюха… Ты полностью прав. Мы с тобой очередной раз изменились. Но… – и вдруг меня как будто накрывает. – Мне по-прежнему так тебя не хватает! Постоянно! Я, может быть, и сюда захотел вернуться вместе с тобой, чтобы хоть какое-то время нам опять побыть вместе. Наше общение на работе, увы, не может…

Я замолкаю и делаю безнадёжный взмах рукой. Снова бумеранг возвращается – когда-то Ванька говорил мне то же самое.

– А ты знаешь, как я обрадовался возможности снова побыть вместе? – тихо задаёт ненужный вопрос Ванька. – Спасибо Ритке! Поняла она меня. Мне ведь, как всегда, тебя тоже не хватает. Но ты правильно сказал: мы с тобой снова, уже в который раз, совсем другие. Догадываюсь, что нам обоим хотелось бы быть теми же, как тогда… Вряд ли это получится, Сашка. Ты вообще очень сильно изменился, после того как вернулся. Вроде всё так же, да не так… Понимаешь, ты всегда был впереди. Я к этому привык, но сейчас даже в твоём взгляде иногда бывает такое… Не могу выразить словами. Ну… будто ты смотришь из другого мира. Будто ты теперь знаешь что-то такое, чего мы, все остальные, не знаем да и вряд ли когда-нибудь узнаем. Слава богу, так бывает не всегда, но бывает. Раньше такого не было.

– Прости, Ванюха… Но порой я сам не знаю, вернулся ли я и если вернулся, то каким. Моё одиночество в тундре, эта каждодневная борьба за жизнь и мои… молитвы, а я обращался к НЕМУ, – поднимаю глаза наверх, – каждый день, наверно, действительно изменили меня. Я стал задумываться о многих вещах, о которых не удосуживался подумать раньше. Не могу сказать, что я всё понял. Скорее – наоборот! Теперь у меня гораздо больше вопросов о нашем бытии, о наших делах насущных в этом мире, о том, что такое наша жизнь вообще, и о том, какие силы ею движут. Ты меня понимаешь?

– Пытаюсь… – Ванька сосредоточен и напряжён. – Если честно, то я о таких высоких материях пока ещё не задумывался.

– А у меня голова пухнет от обилия таких вопросов. И нет времени на новое уединение в тундре для осмысления теории и экспериментов на практике. К тому же для прояснения каких-то пока непонятных вещей мне всегда не хватает… оппонента.

– А может, Ванька-дурак с куриными мозгами на что-нибудь сгодится? – звучит ехидный вопрос.

– Иди в задницу! Ты не дурак, ты – идиот, если так спрашиваешь. Я бы с огромным удовольствием рассказал тебе обо всём, что уже сам понял, и о том, чего ещё не понял. С удовольствием слушал бы твои возражения, поскольку у тебя в любом случае был бы свежий взгляд. Только вот скажи мне – у тебя время есть на длинные дискуссии? И где мы их будем вести? На работе? В кабинете во время приёма? А после работы мы разъезжаемся к своим семьям. Повторяю, я бы с удовольствием слушал, как ты мне противоречишь, и орал бы на тебя, доказывая свою правоту. Не дома же этим заниматься…

– Да уж… – Ванька хмыкает. – Дети, услышав твою риторику, если при этом заиками и не останутся, то всё равно усвоят много новых слов.

– Вот именно… – бурчу я.

– Скажи, Саш… Вот… почти на эту же тему… Ты спросил: «Дома – это где?» Так прозвучало… Это что значит? – он напряжённо смотрит на меня.

Обратил-таки внимание на мою фразу!

– А то и значит, – нехотя отвечаю я. – Я вошёл в эту квартиру так, как будто вернулся домой из дальнего и долгого путешествия.

– Так ты и вернулся… из дальнего путешествия. Мог бы и не вернуться вообще!

– Слушай, мы опять заговорили двусмысленностями! – досадую я. – Ты хочешь правды? Она такова. Когда я в семье, то очень стараюсь быть хорошим мужем, отцом и сыном. Я занимаюсь домашними делами, помогаю Даше, играю с мальчишками, стараюсь, чтобы они меньше отвлекали Кирилла Сергеевича от его работы над новой книгой. За прошедшие годы – годы, Ванюха! – за эти годы я прочитал всего три книги. И то урывками. А вспомни, сколько я раньше читал? Значит, в эти прошедшие годы я пользовался только своим прежним багажом. Крутил педали этого безумного велосипеда и нёсся в тупик своего развития. У меня даже не было времени подумать над своими новыми методами!

– Сашка… Я ведь могу тебе сказать то же самое. Я учусь в основном в библиотеке.

– Вот поэтому, Ванюха, мне очень захотелось немного побыть дома. А именно – здесь! Побыть дома и пожить той, тогдашней жизнью. Попытаться наверстать упущенное. Слушай, наливай ещё по одной!

– Тебе в твоём состоянии много не будет?

Звучит так заботливо!

– Не будет, – я машу рукой. – Наливай!

Снова пьём молча. Ну прямо как алкаши!

Ванька закуривает. Закуриваю и я.

– Может, хватит, Сашка? – одёргивает он меня.

Отмахиваюсь. Какое-то время молчим.

– Слушай, – Ванька поднимает на меня хитрый взгляд, – только сразу не убивай. Хорошо?

– Ладно. Повременю. Вываливай!

– А давай… договоримся с нашими… – замолкает, будто подбирая нужные слова.

– Ну не тяни ты!

– Давай договоримся, чтоб нам с тобой тут пару дней в неделю заниматься науками?

– Хочешь опять устроить здесь избу-читальню?

– Ага! – он с удовольствием встряхивает своей гривой.

– Хорошая идея, только как мы с тобой это всё своим преподнесём?

– А мы поменяемся! – Ванька, как ни в чём не бывало, улыбается. – Ты поговоришь с Риткой. Она тебя очень уважает, я бы сказал – безмерно. А я поговорю с Дашей. Думаю, я сумею ей рассказать доходчиво. Она же тебя любит! Поймёт.

Сказав это, он смотрит на меня подчёркнуто наивно, показательно хлопая глазищами. Очень забавно это у него получается.

– Мысль интересная, – несколько озадаченно говорю я, про себя удивляясь её простоте. – Думаешь, у нас получится? Ну так, чтобы с пониманием и без обид?

– Мне кажется, что наши жены – умные женщины. Мы же должны развиваться!

– Вот смотрю на тебя, Ванюха, и всё думаю: в кого ты такой умный?

– Говорят, что в старшего брата пошёл, – Ванька многозначительно хмыкает. – Всё никак не могу тебя с ним познакомить. Тебе вообще было бы полезно кое-чему у него поучиться.

– Уж сделай одолжение. Познакомь.

– Понимаешь, вы как-то по времени с ним не совпадаете. Когда он есть, то тебя нет, ну и наоборот, – снова подчёркнуто невинно произносит он.

– Понял, – очередной раз отдаю должное Ванькиному умению правильно выражать свои мысли. – Ладно… Пошли спать. Тебе на работу завтра рано вставать.

Устраиваемся на тахте.

– Ну и костлявый же ты стал… – ворчит Ванька, пытаясь, как всегда, устроить голову на моём плече.

– Какой уж есть…

– Конечно, лучше такой, чем никакой. Ладно, моё всё, спи! Мы вот тебе капельницу на радостях сегодня забыли поставить.

– Угу… Дружно забыли… Ну и хрен с ней! Зато коньяком закапали. Думаю, теперь я и без капельниц буду быстро прогрессировать. Да! Завтра я тебе дам список литературы. Привези мне из библиотеки академии. Хорошо?

– Привезу… Спи, только!

* * *

Суббота. Ваньке сегодня никуда не надо, и поэтому хочу его использовать по своему плану.

– Ванюха… Давай сегодня поездим по гостям? – предлагаю я за завтраком.

– Сашка, с тобой же невозможно находиться! Именно это я хотел тебе только что предложить! – с шутливым возмущением реагирует он. – Ты ещё скажи, что я громко думаю! Ах да! Прости, забыл. Это слово у тебя со мной никак не ассоциируется.

– Хорош зубоскалить! Я серьёзно. Давай съездим к моим, потом к твоим… Я бы ещё Илью Анатольевича навестил.

– Принято! Только с одним условием, что ты везде немного поспишь. Сам ведь понимаешь, что это тебе надо.

– Принято. Обещаю.

Открываю дверь своим ключом. Заходим.

Кирилл Сергеевич, выходящий из кухни с кружкой чая, при виде нас застывает.

– Сашенька!..

Приходится кружку у него взять, чтобы от радости не выронил.

Обнимаемся.

– Ну ты… порадовал… – бормочет он и сразу задаёт профессиональный вопрос: – Сильно устаёшь от физических нагрузок?

– Как вам сказать… Если честно, прилично. Правда, по лестнице поднялся без дрожи в ногах.

– Ничего. В твоих капельницах я тебе витаминов достаточно напихал.

– А я ещё и добавил! – развиваю я эту тему.

– Ну ты меня потом просветишь. Дашенька! Саша приехал!

И вот я уже обнимаю жену.

– Сашка! Поганка ты моя любимая… Мог бы и позвонить!

– А это чтобы сюрприз был, – вставляет слово Ванька.

– А ты вообще – главный заговорщик! – машет она на него рукой. – Ой! И Антошка пришёл тебя встречать!

Антошка явно доволен тем, что я пришёл, потому что, громко мурлыча, уже выписывает восьмёрки вокруг моих ног.

– Папа! – и Серёжка начинает карабкаться ко мне на руки.

Это я его приучил по мне, как по дереву, залезать.

– Осторожно, Серёжа! Папу уронишь! – протестует Даша.

– Сашка… Действительно… Не сейчас, – поддерживает её Ванька.

Он много раз был свидетелем такой процедуры, которая заканчивалась тем, что Серёжка устраивался на моих плечах.

– Ничего… Я постараюсь, – и пошире расставляю ноги – для устойчивости.

Ну вот… Всё обошлось. Сын у меня на плечах. Я на всякий случай держусь за стену.

– Ну всё, Серёга… Давай слезать, – прошу я.

– К дедушке! – командует он, показывая рукой на открытую дверь комнаты Кирилла Сергеевича.

– Боюсь, что пока не смогу, – признаюсь я и аккуратно ссаживаю его на пол, при этом присев на корточки. Так… А вот встать без помощи Ваньки у меня не получается.

– Рано тебе ещё, – ворчит он, помогая мне подняться.

– Да уж, Сашенька, рановато, – обеспокоенно произносит Кирилл Сергеевич и берёт меня за запястье, чтобы пощупать пульс.

– Восемьдесят пять, – докладываю я.

– Вот и плохо.

– Так, Сашка! Сам напросился. Давай-ка отдохни.

– Сейчас, только ещё Ваньку потискаю.

– Не тяжко будет такого большого? – смеётся братишка, делая вид, что не понимает, о ком идёт речь.

– Тебя, дылду, пока тяжко. Но потом… – иду в комнату.

Маленький Ванька сосредоточенно собирает пирамидку.

– Привет, Ванюшка! – сажусь рядом с ним на ковёр.

– Папа… – и лезет ко мне на руки.

В комнате Кирилла Сергеевича обсуждаем состав моих капельниц.

– Сашенька, мне кажется, ты слегка перебарщиваешь. Я понимаю, тебе хочется, чтобы всё получилось побыстрее, но ты же сам своим позвоночным пациентам запрещаешь торопить события.

Кирилл Сергеевич при этом улыбается одними глазами.

– Но я – это всё-таки я!

– Ты пока что – только сильно ослабленный человек, Сашенька! И я это сегодня увидел очередной раз, хотя, конечно, прогресс налицо.

– Сашка, ты мне обещал, что поспишь, – берёт меня в оборот Ванька. – Кирилл Сергеевич, скажите же ему как начальник.

– Папа, покатай машинку, – уже дёргает меня Серёжка.

– Саша, ложись здесь на диване, – командует Кирилл Сергеевич. – А ты, Ваня, с ним построже. Учти, врач должен быть строгим. Саша, ложись. Ребятишек мы там займём. Серёженька, пошли. Папе надо немного поспать. Пойдём машинку катать. Пошли, пошли…

Ну, Кирилл Сергеевич! Мировой дед! Серёжка его слушается беспрекословно и очень любит. Маленький Ванька тоже.

Устраиваюсь на диване. Антошка, мурлыча, пристраивается рядом.

Закончив семейный обед, мы с Ванькой собираемся уезжать. Провожают тоже всей семьёй.

– Саша, ты звони почаще, – просит Даша.

– Так ты же тоже звонить можешь.

– Я всё боюсь, что ты спишь, а звонок тебя разбудит. Звони лучше ты. А ты, Ваня, откармливай его. Вон какой тощий. Всё висит! Я вам там сумку собрала.

– Уговорила. За сумку – спасибо, моя родная! Ну до свиданья!..

Обнимаемся. Чмокаю её в губы.

В Ванькином семействе мы тоже наделали переполох. Бедные родители Риты просто не знают, куда меня посадить.

– Александр Николаевич, может, вы отдохнуть хотите? – суетится вокруг Владимир Борисович, отец Риты. – Мы же всё понимаем…

– Ничего страшного. Всё уже прошло. Поправляюсь…

Я откровенно смущаюсь от такого приёма. Обычно всё было тепло, но без таких проявлений. У меня даже сложилось впечатление, что, может, только сейчас они поняли, что вообще произошло и тогда, и теперь.

– Папа! Ваня сказал, что Александру Николаевичу надо немного поспать, – говорит, появляясь, Рита. – Давай его здесь на тахте уложим. Плед принеси, пожалуйста!

Отец послушно идёт за пледом.

– Александр Николаевич, не стесняйтесь! – Нина Васильевна, мать Риты, берёт меня за руку и тянет к дивану.

– Дядя Саса!.. – теребит меня маленький Сашка, сидящий у Ваньки на руках.

– Ну иди ко мне! – зову я племянника, садясь на тахту. – Ванюха, отдай мне моего тёзку!

Ванька осторожно сажает его ко мне на колени. Прижимаю к себе маленькое тельце, и, кажется, глаза помокрели. Страшно подумать… Ведь его могло элементарно не быть на этом свете. Значит, всё было не зря…

…Выйдя от Ванькиного семейства, садимся в машину.

– Знаешь, Ванюха… Я как твоего на руки взял, так будто сразу взлетел, – признаюсь я, – Ради такого можно пройти через всё. Сегодня я особенно порадовался, что у тебя всё получилось.

– Кроме Светкиного Коли, – вздыхает Ванька. – Хотя то, что достаточно быстро нашлась семья, которая его усыновила, для него – лучший вариант. Ну и пусть, что из Америки! И вообще, дай Бог, чтоб ему там было тепло…

– Саша! Здравствуй, дорогой мой ученик! – Илья Анатольевич открывает нам дверь и обнимает меня прямо на пороге. – Ты не представляешь, как я рад тебя видеть! Ну пойдёмте в кабинет!

Здесь всё по-старому. Хозяин садится в любимое кресло. Мы с Ванькой на диван.

– Ну, отшельник, рассказывай!

– А что рассказывать-то? Задавил я эту проклятую опухоль откачкой энергии, физическими нагрузками и голодом. Видимо, в нашем организме есть достаточно сил, чтобы справляться с паразитирующими новообразованиями. Надо только как-то простимулировать эти его силы.

– И при этом ещё себя не угробить, – тихо резюмирует Кох. – Думаю, твой метод, к сожалению, возможен только для таких энергетических силачей, как ты, Саша.

– Надо мне очень серьёзно подумать на эту тему, Илья Анатольевич. Может, что-то из своих мыслей и наблюдений за самим собой ещё и записать. А потом надо бы ещё и поэкспериментировать.

– Нет уж! – протестующее поднимает руки Илья Анатольевич. – Хватит! Я вижу по тебе, что это за эксперименты.

– Точно! Вы ему скажите, Илья Анатольевич! – встревает Ванька. – Он не понимает, что своей болезнью такого шороха наделал, так всех заставил беспокоиться, что повторений никто из нас не хочет.

– Слышал? – Кох делает строгое лицо. – Вот и делай выводы. Ты должен понимать, что хоть ты и энергогигант, но вокруг тебя люди, которые от тебя зависят, а значит, и ты от них зависишь.

– А как вы сейчас оцениваете мою энергетику?

Илья Анатольевич окидывает меня беглым взглядом, потом прикрывает глаза.

– Ты знаешь… Почти, как и раньше. Почти… Только твоё нынешнее физическое состояние всё же требует корректив. Тогда всё восстановится полностью.

– Ну это я поправлю, – беззаботно отмахиваюсь я. – Знаете, я в тундре очень много думал на разные темы. Не могли бы вы впоследствии найти время для совместного обсуждения этих тем?

Я всё это говорю очень аккуратно, понимая, что передо мной сидит очень немолодой человек, для которого многие вещи уже тяжелы.

– Ты думаешь, я ещё могу быть тебе чем-то полезен? – Кох невесело усмехается.

При этом ловлю Ванькин обеспокоенный взгляд на него.

– Илья Анатольевич! Конечно, можете! Мы же уже с вами когда-то говорили, что ваша стройная система, в которую вы облекли всю нашу науку, дорогого стоит! Многие вещи, о которых я думал на севере, почему-то плохо соотносятся с теми частями теории, которые я знаю. А ведь я же знаю далеко не всю теорию. Не всю эту философию! Почему я и хочу обсудить это с вами и рассеять кое-какие мои сомнения. Опять же, тот же злосчастный вопрос – что первично. Согласитесь, после всего произошедшего на него можно посмотреть совсем по-другому.

– Илья Анатольевич, ну почему вы будто отстраняетесь? – не выдерживает Ванька.

– Знаете, ребята… – вздыхает он. – Во-первых, я уже совсем не молод. А во-вторых, Саша… Я уже тебе это говорил. Далеко ты ускакал! Не догнать мне тебя. Помнишь, у Пушкина – «алгеброй гармонию»? Вот это – я…

– То есть вы хотите сказать, что вы – Сальери? – недоумевает Ванька.

– Наверно, это действительно так, потому что иногда я, Саша, тебе даже слегка завидую, – на этот раз Кох абсолютно серьёзен. – Ну а ты в нашем деле – Моцарт! Ты паришь. И порой мне кажется, для тебя нет ничего невозможного, а мы, все остальные, где-то далеко внизу.

– Это не так, – не сдаюсь я. – Вы во многом создали стройную картину. Говоря инженерным языком, вы знаете, на какую кнопку надо нажать, чтобы получить конкретный результат. Я этим, к сожалению, не владею. По кускам нахватался. У меня только некий набор проанализированных наблюдений. Это, если хотите, – результаты своеобразных экспериментов, в том числе и над самим собой. И я прошу вас помочь мне систематизировать мои наблюдения и привести их в соответствие с существующей теорией.

– Эх, Саша… Знаешь, мне придётся заняться с тобой уже хотя бы потому, что ты действительно многого не понимаешь. Ты не осознаёшь, что взлетел над созданной стройной теорией, не только не дав ответов на ещё имеющиеся там вопросы, но более того, наоборот, в результате твоей деятельности появились многие новые вопросы, которых прежде не возникало. В первую очередь это показатель того, что ты вытолкнул это знание на более высокий уровень, а значит, многие обобщения, на которых строится любая теория, придётся делать заново.

– Это что получается – Эйнштейн и Ньютон? – уточняет Ванька.

– Да… Где-то так… – задумчиво подытоживает Кох.

– Ну так, Илья Анатольевич, всё-таки вам будет интересно обсуждать со мной мои сомнения? – не успокаиваюсь я.

– Саша! Ну конечно же, будет интересно! Только учти, что я уже не тот, каким был когда-то. Ты вот, кстати, мог бы и Ваню привлекать к таким разговорам. У твоего брата отличный аналитический склад ума, да и про теорию мы с ним часто говорили.

– Мне не аналитики, мне знаний не хватает! А Ванюху я, конечно же, буду привлекать ко всем таким обсуждениям. Я очень хочу, чтобы он всё знал и понимал, а впоследствии, может быть, и сам двигал эту науку вперёд. Мы с ним уже об этом договорились.

– Ты, вот что… Пока приводи-ка себя в порядок. Всё, о чём мы говорили, от тебя теперь уже не убежит, – назидательно говорит Илья Анатольевич.

У меня остаётся впечатление, что он почему-то мною недоволен. Может, это потому, что я задался такими вопросами, о которых и он, и его коллеги прежде не думали?

– Скажите, Илья Анатольевич, вы мною недовольны? Я что-то делаю не так?

– Эх, Сашенька! Ну как я могу быть недоволен своим лучшим учеником? Хотя в полной мере, наверное, я и не могу тебя считать своим учеником… Уж слишком ты… самостоятельный, – он по-доброму усмехается и пристально смотрит на меня. – Но если ты считаешь, что я тебе ещё что-то могу дать, то всё, чем я располагаю, в твоём полном распоряжении.

– Спасибо. Мне бы очень хотелось, чтобы мы с вами думали на все эти темы вместе. И ещё… Илья Анатольевич, я хочу, чтоб вы знали: я до конца своих дней буду вас почитать как своего Мастера. Если бы не вы, я никогда не смог бы сделать что-либо стоящее. Поверьте.

– Думаю, ты неправ, Саша… Твой единственный Мастер – это Кирилл Сергеевич Золотов. Ну а я… Будем считать меня как бы подмастерьем.

– Извините, но у меня своё мнение. Мастер может и должен быть в каждой области деятельности. Разве нет?

– А я с Сашкой согласен! – поддерживает меня Ванька. – Илья Анатольевич, вы для меня тоже стали Мастером, и Кирилл Сергеевич тоже! Каждый из вас даёт нам с Сашкой своё, ну а мы уже объединяем и то и другое в своей деятельности. Сашка, я верно говорю?

Во как стройно братишка завернул!

– Конечно, Ванюха! Так что от нашего с Ванькой воспитания вам, дорогой Илья Анатольевич, никуда не деться! – с улыбкой заключаю я и… зеваю.

– Ой, ребята, я сейчас скажу, чтобы жена вас кофе напоила, – встаёт с кресла хозяин.

– Илья Анатольевич, если можно… Пусть Сашка у вас на этом диване немного поспит. Ему надо.

– Ну что, Саша, дожил ты до того, что у тебя появился персональный лечащий врач, – Кох, усмехаясь, переводит взгляд с Ваньки на меня и обратно. – Тогда, Ваня, пошли с тобой попьём на кухне кофейку, а Саша приляжет. Давай, Саша, ложись.

Я не сопротивляюсь. Спать и в самом деле очень хочется. – Устал…

Дома Ванька сразу начинает расстилать кровать.

– Сашка, ты есть что-нибудь будешь?

– Ой, Ванюха, давай я сразу на боковую. Очень насыщенный день сегодня получился…

– Ну ты ложись, а я немного ещё почитаю. Я же на радостях несколько книг с собой прихватил!

– Что, уже претворяешь в жизнь нашу идею? – не дожидаясь ответа, устраиваюсь под одеялом.

– А ты думал, только ты один такой? Спи, давай!

* * *

Уже который день, когда не сплю, запоем читаю. Как всегда, когда я, будучи свободен от каких-то дел, наконец дорываюсь до книг, начинаю читать всё. Читаю я быстро, поэтому книги меняю часто. Читаю или перечитываю классику, читаю специальную литературу. И от этого я счастлив!

На улицу выходил пару раз, даже сам дошёл до магазина за сигаретами. Начал медицинскую практику. Пару раз пользовал одну из соседок с шейным остеохондрозом. Наш дом как-то истосковался без своих докторов, и соседи ловят удачный момент. Наше с Ванькой возвращение уже на скамеечках у парадных обсудили.

Со всеми своими созваниваюсь ежедневно.

Кирилл Сергеевич уже начал потихоньку привлекать меня к административным функциям. По телефону обсуждаю с благотворителями бюджет на следующий год. Опять будем покупать новое оборудование.

– Слушай, сегодня опять Волярский появился, – сообщает вечером за ужином Ванька.

– Чего он от тебя хотел?

– Он мне опять долго рассказывал про свои методы работы, убеждал в необходимости работать вместе…

– Тебе с ним работать вместе? – уточняю я.

– Не совсем. Он говорил, что все те, кто работают в этой области, должны объединиться и помогать друг другу. В том числе и энергетически. Он рассказывал о коллективной энергии больших залов, которые он якобы собирает, и как он этой энергией управляет.

– Погоди, погоди… Если я правильно понял, то он тебя вербовал в свою эту самую академию, так?

– Опять не совсем так! Я ему не нужен. Ему нужен ты! Он просил меня связать его с тобой. Слушай, он, по-моему, даже пытается меня гипнотизировать своим взглядом. Стараюсь в глаза ему не смотреть. Честно говоря, побаиваюсь.

– Ещё чего! Ты что, веришь во всех этих магов? Запомни: то, чем мы с тобой занимаемся, к их деятельности, слава Богу, не имеет никакого отношения.

– Сашка, ты что, считаешь, что я совсем Ванька-дурак? Я ему сказал, что мы с тобой как работали без их помощи, так и будем работать дальше.

– Гм… Опять за меня решения принимаешь! – я довольно хмыкаю и добавляю: – Правильные решения!

Вышел на улицу. Господи! Какое это счастье – топать по снегу, а не по полу! Слабость, конечно, осталась, но вернулась уверенность в движениях и пропало головокружение. Энергетика тоже почти восстановилась. Я это чувствую! Потихоньку двигаюсь к своей машине. Ванька как мой лечащий врач, а именно так в шутку он себя величает, даже разрешил мне сегодня покататься.

Сажусь за руль. Осторожно трогаюсь… Резина на моей машине летняя, надо учитывать. Да! Опыт не пропьёшь! Руки и ноги будто сами отрабатывают. Сколько сейчас времени? Ого! Уже почти четыре часа. Ванька, наверно, уже едет в Чистые Озёра. А почему бы, собственно, мне тоже туда не съездить? Каких-то сорок километров. Как же меня туда тянет! А-а, была не была! Изругают меня, конечно, за партизанство, но, как говорится, если нельзя, но очень хочется, то можно!

Выезжаю на шоссе. С моей летней резиной надо поаккуратнее. Ванька, когда я приеду, конечно, скажет… Так… Ванька… Похоже, он обо мне сейчас думает. Что-то его беспокоит. Чувствует, что я еду? Не похоже. Ладно, приеду – разберусь.

Въезжаю в знакомые ворота и подъезжаю к шлагбауму. Нахожу в бардачке пультик для открывания. Мне такой персональный ещё при установке сразу дали.

Ну вот, паркуюсь. Даже почти не устал. Всё-таки езда за рулём на меня всегда действует освежающе. Ванькин «Пежо», сосватанный ему Николаем Сергеевичем после того, как его Андрейка зашагал, уже стоит тут.

– Здравствуйте! – я вхожу в приёмный покой и делаю несколько шагов.

Охранник подскакивает и таращится на меня.

– Здравствуйте… Александр Николаевич…

– Да, это я, а вовсе не тень отца Гамлета, – улыбаясь, пожимаю ему руку. – Как у нас тут дела?

– Как всегда. В армии говорят – никаких происшествий не случилось! – оправившись от изумления, шутливо, но браво докладывает он.

– Александр Николаевич! Здравствуйте! А нам сказали, что вы дома в порядок себя приводите…

Оборачиваюсь. Шитова! Стоит поодаль, смотрит на меня и качает головой. Сейчас воспитывать будет.

– Здравствуйте, Елена Михайловна! – подхожу, ласково обнимаю и тихо говорю ей на ухо: – Только не сочтите, что я к вам пристаю…

– Да ну вас! Зачем вы так? Ваня говорил, что вы ещё очень слабы.

– Видимо, не совсем слаб, если всё-таки сам за рулём доехал. Ужасно без всех наших скучаю! И без работы – тоже.

– Александр Николаевич, мы знаем, какая у вас была работа, – серьёзно и как-то очень горько говорит она и добавляет: – Никому бы такой не пожелала.

– Надеюсь, всё теперь в прошлом.

– Дай Бог! Вы к себе или на второй этаж, к Кириллу Сергеевичу?

Похоже, пронесло.

– Пока к себе. А что это? Уже половина шестого, а приёма нет. Вон люди…

– К Ване опять этот гость приехал. Какой-то странный. И очень неприятный…

Сразу понимаю, почему у меня было беспокойство. Значит, в моём кабинете у Ваньки сидит этот самый президент…

– Ну ладно, Елена Михайловна, пойду выгонять гостя на правах хозяина. Пожалуйста, особого переполоха не устраивайте. С гостем разберусь, и мы ещё увидимся.

Захожу в кабинет.

– Сашка? Ты… зачем приехал? – сидя за моим столом, Ванька хмурится.

– Мне показалось, что я могу тебе помочь, – спокойно говорю я, бросив взгляд на человека, сидящего напротив него на кушетке, и начинаю снимать куртку. – Где мой халат?

– Возьми, там чистый тебе повесили. Вот, познакомься – Волярский Аркадий Борисович. Я тебе уже о нём говорил, – представляет мне своего гостя Ванька.

– Здравствуйте! А я – хозяин кабинета, – спокойно сообщаю я, избрав для своего представления именно такую форму. – Знаю, что вы мною интересовались. Чем могу быть полезен?

– Буквально всем, Александр Николаевич! – Волярский непринуждённо улыбается.

Вид у него очень импозантный. Ему, по всей видимости, хорошо за сорок. Обращают на себя внимание пронзительные чёрные глаза на узком бледном лице, обрамлённом длинными чёрными, скорее всего крашеными волосами. На груди, спрятанной под чёрную водолазку, на цепи из непонятного мне металла блестит тоже непонятный мне знак.

– Иван Николаевич, разреши, я присяду, – полуофициально прошу я, когда Ванька встаёт, и сажусь на своё место. – Итак… Вы мною интересовались, Аркадий Борисович. Я вас слушаю.

– Я президент Международной академии магии и целительства и белый маг, – отрекомендовывается он. – Я хочу предложить вам вступить в нашу академию. Ваши заслуги в нашей области несомненны и заслуживают более широкого признания. Мы в состоянии обеспечить вам просто всеобщее признание.

Всё это говорится достаточно пафосно, при этом он буквально сверлит меня своими чёрными глазами. Своего взгляда не отвожу. Невольно ощущаю посягательство на свою энергетику и ставлю защиту. Редко когда я делаю такие вещи, но Кох прав, такие приёмы иногда необходимы. Пытаюсь понять, что же ему от меня нужно. Это отнюдь не примитивная попытка вымогательства, которая уже когда-то имела место. Это что-то другое…

– Александр Николаевич, вы тут беседуйте, а я пойду в соседний кабинет. Надо приём начинать.

– Ага… Я, как закончу, зайду к тебе.

Ванька в дверях оборачивается, внимательно смотрит на меня и, покачав головой, выходит.

– То есть вы мне предлагаете стать академиком, – на полном серьёзе спрашиваю я…

– Именно так, Александр Николаевич. Вы имеете все шансы стать уважаемым академиком в вашем молодом возрасте.

Чего же ему надо? Он тоже пытается от меня закрыться. Я уже понял, что техникой работы с биоэнергетикой он как-то владеет.

– Всё-таки я не понимаю, какой мне с этого прок?

– У вас будет совсем другой статус! Международный!

Он так забавно и примитивно меня искушает, что приходится давить улыбку. Может, считает, что если я молод, то взыграет моё честолюбие? Однако не только же за этим он сюда столько раз таскается! Или…

– Поймите, Александр Николаевич, если вы с нашей помощью станете международным академиком, вы сможете, опять же с нашей помощью, практиковать и за пределами нашей страны, а здесь, в вашей нынешней больнице, мы вместе, силами всей нашей академии сможем организовать свою базовую клинику. А вы сможете открыть свою школу! Это же – потрясающие перспективы!

Да! Ванька же говорил мне про россказни этого мага, как он якобы управляет энергией больших залов. Вот оно что… Он хочет присовокупить туда ещё и мою силу. Ну ясно… Усиление воздействия… Значит, своей не хватает. А на кого и зачем он собирается воздействовать? Ну это мне уже неинтересно, хотя бы потому что цель всегда одна.

Ну вот, всё и встало на свои места. Снова борьба за доходы, только чуть более изощрённая, при этом остающаяся такой же мерзкой.

Глаза моего искусителя так и сверлят меня. О-о!.. Да, Ванька правильно говорил, он ещё и пытается на меня воздействовать! Смешной…

– Аркадий Борисович! Давайте прекратим. Ваши предложения мне неинтересны. Вы, очевидно, слишком плохо обо мне информированы. В магию разных цветов я, простите, не верю. Не хочу давать оценку деятельности ваших коллег уже хотя бы потому, что я – не ваш коллега. Я профессиональный врач, использующий биоэнергетику при лечении своих пациентов. То же самое и мой брат. Давайте на этом поставим точку и пойдём каждый своим путём.

Чёрные глаза продолжают меня сверлить. Теперь я уже чувствую в них откровенную враждебность.

– Александр Николаевич, вы не можете не согласиться с тем, что я старался сделать вас нашим и, конечно, своим союзником. Согласны?

– Согласен. Только мне неинтересен такой союз. Видите ли, у меня есть свои взгляды на биоэнергетику, её природу и её влияние на пациентов. Уверен, наши взгляды не совпадают.

– Да, чёрт с ними, с вашими взглядами! – неожиданно раздражается мой собеседник. – Не могу не признать, что ваша популярность существенно сократила мою. Ведь вы играете на моём, слышите – на моём поле! Поэтому я предложил вам союз и партнёрство. Вы отказываетесь. Что же мне остаётся? Убрать вас с моего поля! Вот что мне остаётся! Вы же, наверное, понимаете, что коллективное воздействие может принести как благо, так и… определённые проблемы. Нас в нашей академии много. Мы очень сильны! Мы способны не только помогать…

Ого! Значит, в своих предположениях я не ошибся. Он мне ещё напрямую угрожает! И опять эти попытки воздействий!

– Аркадий Борисович, – говорю я устало. – Я ещё не до конца оправился от болезни, поэтому не совсем обрёл свои прежние возможности. Не старайтесь навести на меня порчу. Со мной не получится. Тем более что вы и понятия не имеете о том, что такое настоящая порча. Ни вы, ни ваша академия мне не нужны. Вы идите своим путём, а я – своим!

А как хочется послать его двигаться совсем другим путём! Но надо блюсти хоть какой-то этикет.

– Вы хотите воевать? – с подловатой улыбочкой спрашивает он, начиная вставать с кушетки.

Господи! Опять всё то же! Да откуда же они такие берутся? Чего им неймётся?

– Наоборот, – так же с улыбкой отвечаю я. – Я хочу спокойно работать. Запомните: такого понятия, как «игра на моём поле», в области биоэнергетики нет! Поэтому не стоит привлекать ваше сообщество к борьбе со строптивым доктором Елизовым. Оставьте нас с братом в покое. Тем более вы действительно совсем не представляете, во что собираетесь ввязаться.

– Время покажет! – уже угрюмо замечает белый маг, стоя и так же пристально глядя на меня сверху вниз.

Ну что ж…

– Зачем ждать, пока оно нам что-то покажет, – я ловлю его взгляд и резко и отрывисто приказываю: – Сидеть!

Волярский неуклюже плюхается на кушетку. Это так похоже на то, как было когда-то давно с Глуховым! Спокойно наблюдаю за его попытками подняться на ноги. Подчинить себе свои, уже ватные, нижние конечности он не в состоянии. Но с каким упорством старается! И как при этом раскрывается! Естественно, ведь всё его внимание сосредоточено на его попытках. Он уже не в силах и защищаться! Даже в его мозгах покопаться можно.

– Успокойтесь, всё равно у вас не получится, пока я вам этого не позволю, – мирным тоном заверяю я. – Я просто показал вам кое-что из того, что мне доступно даже сейчас, в моём несколько ослабленном состоянии. Кстати, вы, кажется, занимаетесь лечением, Аркадий Борисович? Четыре дня назад вы были… в каких-то Новосёлках и лечили там… якобы незаживающий фурункул. Так?

Чёрные глаза уже не сверлят меня, они откровенно бегают. Он, похоже, понял, что, как говорится, попал.

– Не трудитесь. Сам знаю, что это так. Так вот… Там была самая обычная трофическая язва, которую накачкой энергии, как вы это делали, не вылечишь. В этом случае нужен целый комплекс воздействий в разных местах. Это к слову о вашей квалификации как целителя. Вот вам ещё один из примеров моих возможностей. И это ещё далеко не всё. Так что, угрожая мне, хорошо подумайте, с кем вы намерены сражаться. Повторяю: в магию я не верю и то, что я вам показал, вовсе не магия. Это владение предметом на совсем другом уровне.

Усталость накатывает… Давно я так не трудился. Да ещё и слабость пока…

– Ну ладно… Вы свободны, – бросаю я нехотя, слегка щёлкнув, по обыкновению, пальцами. – И ещё… Если вы хоть как-то знакомы с биоэнергетикой, то должны понимать, что с этого дня вы мне доступны. А это значит, что я могу воздействовать на вас в любое время и на любом расстоянии. Понимаете, о чём я говорю?

С каким-то ужасом глядя на меня, он молча кивает.

– Свободны! Всех благ!

Гость, схватив своё пальто, выкатывается.

Выхожу вслед за ним и сразу же натыкаюсь на Петра Максимовича.

– Здравствуйте, Александр Николаевич! – он протягивает мне руку, долго не выпускает мою ладонь. – Мне Елена Михайловна сказала, что вы приехали. Извините, но я не мог не подойти к вам и не поздороваться. Но хотя я очень рад снова вас видеть, как дежурный сегодня терапевт, наблюдая такое ваше хулиганство и вообще ваше состояние, уже очень хочу вас госпитализировать. На вас же лица нет!

Он так ласково улыбается, что я, пожимая протянутую руку, слегка его обнимаю.

– Пётр Максимович, дорогой! Ведь я же, как говорится, экстремал и, как обычно, оказался в нужное время в нужном месте. Ваня потом вам всё расскажет. А насчёт лица – скоро отъемся, и моё лицо вернётся на своё законное место.

– Ну ладно… Сходите к Кириллу Сергеевичу. Он ждёт.

– Сначала к Ване.

Захожу в соседний кабинет. Ванька сосредоточенно работает над спиной мужчины.

Стою и смотрю. Правильно говорят, что одна из трёх вещей, на которые человек может смотреть бесконечно, – это то, как работает кто-то другой.

– Ну, ты как? – спрашивает братишка, закончив сеанс. – Где этот?

– Я его выпроводил, – спокойно сообщаю я и сажусь на стул.

– Ты что-нибудь с ним сделал? – несколько напряжённо спрашивает он.

– По сути – нет. Но напугал его изрядно. Надеюсь, наша встреча отобьёт у него охоту к дальнейшим шагам. Он ведь тоже угрожать стал. Почти как когда-то Глухов. И чуть ли не в тех же выражениях. Зачем нам войны? Угрозы надо снимать на подступах.

Ванька кивает.

– Устал?

– Если честно – да. С непривычки… Сейчас дойду до Кирилла Сергеевича, а потом немного полежу.

– Вот и я хотел тебе это предложить.

– Знаешь, Ванюха, эта сегодняшняя встреча навела меня на ряд мыслей, которые я хочу потом с тобой обсудить. И учить тебя мы с Ильёй Анатольевичем будем уже на совсем другом уровне. Причём обязательно.

– Всегда готов! – он карикатурно отдаёт пионерский салют.

* * *

Вечер. Наша изба-читальня функционирует на всю катушку.

Я, как всегда, устроился на кухне. Тут покурить можно, да и Ванька меньше будет зудеть, когда увидит. Сам Ванька в комнате, тоже, как всегда, в своём любимом кресле, которое он когда-то перевёз сюда из своей бывшей квартиры. От царящей тишины и какой-то сосредоточенности я просто тихо млею.

– Не надоело ещё? – интересуется Ванька, входя на кухню. – Тебе же курить нельзя!

Ну вот… Сглазил я, подумав про курево.

– Если нельзя, но очень хочется, то можно, – отшучиваюсь я.

– Нет, Сашка… Ты же сам должен понимать!

– Ты сюда меня воспитывать или кормить пришёл?

– Одно другому не мешает, – ворчит он и начинает подготовку к ужину. – Давай перебирайся в комнату.

– Ладно, уговорил, – я отвлекаюсь от своего чтения. – Ты можешь параллельно меня слушать?

– Конечно!

– Скажи, ты когда-нибудь задумывался о первичности?

– Ты имеешь в виду, что первично – бытие или сознание?

– Где-то так… Только чуть по-другому – сознание или способности.

Ванька застывает с тарелкой в руке. Задумался…

– Поясни.

– Ну вот смотри… Как утверждает Кох, у меня – талант от Бога. Это, по его словам, как наличие поставленного от природы голоса, когда почти не нужно учиться пению, а нужно учиться только музыкальной грамоте. И есть способность к пению, когда человек поступает в консерваторию, где ему ставят голос и его развивают, параллельно обучая другим наукам. Такой человек тоже станет певцом, только труда придётся положить побольше. Понятно я излагаю?

– Понятно. Первый случай – это ты, а второй случай – это я. Ты это хотел сказать?

– Не только. И не это главное. Когда-то у тебя была очень слабая энергетика, а сейчас ты сам занимаешься энергетическим лечением, потому что сегодняшняя твоя энергетика очень и очень солидная.

– Ты мне льстишь, – Ванька ставит на стол пустую тарелку, садится, вцепившись в меня напряжённым взглядом.

– Это не лесть, это объективная оценка. Понимаешь, когда-то я задался вопросом, что является первичным: сознание, совершенствуя которое мы можем повышать свою энергетику, или природа, может быть, Господь Бог, который либо даёт, либо нет.

– Судя по всему, что ты только что сказал, и по тому, что мне говорил Кох, истина должна быть где-то посередине.

– Пытаясь решить тогда, давно, проблему твоей низкой энергетики, я много думал на эти темы. Конечно, истина – всегда посередине. Только мы почему-то всегда ищем её по краям. Почти об этом я говорил в Булуне с отцом Михаилом. Твой пример показал, что когда человек становится востребованным, уверенным в себе, самодостаточным, растёт его внутренняя сила, то есть энергетика. Этой энергией человек уже начинает делиться с другими людьми, которые в этом нуждаются. Тем не менее вопрос, что же первично – природа, а это Божий промысел, или человеческое сознание, всё равно не снимается. Как, впрочем, и необходимость сегодня всё-таки поужинать, – ехидно заключаю я.

– Ой, ой, ой… – строит мне рожу Ванька и снова принимается накрывать стол.

Забираю книги и иду в комнату. Мне очень приятно, что и Ванька задумался обо всех этих проблемах. Однако надо двигаться дальше! Дальше развивать в нём энергетику. Случай с Волярским мне это хорошо показал.

– Господин профессор! – кричит братишка из кухни. – Пожалуйте к столу!

– Иду.

– Твоя жена не будет мне благодарна за то, что я тебя тут избаловал, – ворчит он, когда я занимаю место за столом.

– Эх, Ванюха… Я уже почти оклемался, и поэтому, к сожалению, твоё баловство скоро закончится.

– Увы, – нехотя соглашается Ванька. – Поэтому давай всё-таки реализуем наш план! Согласен?

– Конечно, согласен! – я подтягиваю к себе тарелку. – Даже готов нести нагрузку по кухне.

– Ну, это – если я тебе доверю. Хотя за наши годы, проведённые здесь, мне удалось тебя научить готовить хоть что-то посложнее яичницы.

Ну не может не подколоть! За что и люблю…

– Сашка… Я всё хотел тебя спросить насчёт твоего посещения церкви в Булуне. – Ванька садится напротив меня. – Ты и о таких вещах, как мы сейчас говорили, беседовал с отцом Михаилом?

– Ох, Ванюха… И об этом тоже, – я усмехаюсь. – Просто то, чем занимаемся мы с тобой, очень похоже на то, чем занимается он.

– Ты хочешь сказать, что биоэнергетика сродни вере в Бога?

– Нет, Ванюха, я говорю не совсем про биоэнергетику. Скорее вообще про её величество Медицину! В смеси с биоэнергетикой это ещё называется целительством. Мы исцеляем тело, а отец Михаил исцеляет души.

– То есть ты хочешь сказать, что церковь… – начинает Ванька, но я его прерываю.

– Я не сказал – церковь! Я сказал – отец Михаил. Ты ведь, наверно, не часто видел, чтоб я здесь, в Питере, посещал церковь?

– Вообще не видел. Что-то я тогда в толк не возьму, что ты имеешь в виду.

У Ваньки пока непонимающий вид.

– Ванюха-Ванюха… Помнишь, какой была наша больница до нас? Люди шарахались! А теперь? Не место человека красит. Верно? Так же и в случае с церковью. Я хожу не в церковь. Я хожу к отцу Михаилу. Я понял одно: для того чтобы быть хорошим священником ли, врачом ли, надо сначала стать хорошим, неравнодушным человеком. Тогда всё получится. Прости… Мне ещё со многим надо самому разобраться. Вернее, мы с тобой вместе будем разбираться.

– Сашка… Я тебе как-то сказал, что у тебя порой бывает взгляд, как из другого мира. Взгляд человека, постигшего что-то такое, чего мы, все остальные, не знаем и никогда не узнаем. Помнишь?

– Конечно.

– Ты мне покажешь этот мир? Я хочу учиться и постигать… Ты понимаешь меня?

Вот это заявка!

– Понимаю, братишка. Я очень рад, что ты тоже всё правильно понимаешь. Думаю, тебе вполне может быть доступно такое состояние. Но ты ещё в самом начале этого пути.

Ванька смотрит на меня как-то странно. В его, как всегда, очень тёплом и родном взгляде есть и грусть, и надежда, и ожидание чего-то. Так умеет смотреть только он.

– Что ты на меня так смотришь?

– Понимаешь, Сашка… Не надеясь тебя догнать, я тем не менее уже было подумал, что приблизился к тебе – имею в виду не твою энергетику, а твоё отношение к… тому, чем ты занимаешься. Сегодня же я понял, что ты опять усвистел далеко вперёд, в этот пока не известный мне мир. Возьми меня с собой туда… В этот мир… Ты всегда знал больше. Я это осознаю. Я всегда стремился за тобой. Но теперь… Скажи, как ты думаешь, я когда-нибудь смогу тебя догнать?

– Эх, Ванюха… Вот моя рука! Держи!

Внимательно глядя мне в глаза, он своей рукой берётся за мою. Меня охватывает такая нежность!

– Я очень люблю тебя, братишка. В том мире, о котором ты говоришь, мы тоже будем с тобой вместе. Обязательно. Я обещаю!