В 1945 году югославы утверждали, что во время посещения Гитлером Граца в середине марта 1938 года к нему явилось несколько руководителей организации немецкого национального меньшинства в Словении, так называемой “культурной лиги”. Эти люди просили Гитлера выселить всех словенцев из Словении, когда Германия станет воевать против Югославии{655}. Обнаруженный среди гестаповских архивов в Бреслау (Вроцлав) документ относительно указанной встречи опубликован не был.

Приведенное выше утверждение носит правдоподобный характер. Во всяком случае, оно подтверждается письмом, составленным в августе 1941 года Ассоциацией штирийского землячества. Ассоциация была основана вскоре после оккупации Словении немцами. В этом документе сообщалось, что высылки словенцев, начавшиеся после вступления в страну немецких войск, проводились главным образом по тем спискам, которые составлялись задолго до оккупации агентами из местных немцев на основе их долголетних наблюдений и политического опыта. Часть подобных списков составлялась и обновлялась в Граце, где этим занимался Юго-восточный немецкий институт. После войны здесь обнаружили описки времен 1938 - 1941 годов. Против фамилий словенцев стояли те или иные пометки: “подлежит немедленному аресту”, “враждебно настроен к Германии”, “следует держать под [345] наблюдением”{656}. Кроме того, в Граце и Клагенфурте существовали так называемые областные пограничные управления, которые занимались сбором информации при помощи немецкого национального меньшинства, проживавшего в Югославии. Главное имперское управление безопасности в Берлине получило из Граца списки фамилий и адресов (примерно 4000) югославских граждан, подлежавших немедленному аресту в случае немецкой оккупации{657}. Известно также, что органы немецкой службы безопасности, действуя из Граца, поддерживали связь с хорватской фашистской организацией “Усташи”, которую возглавлял Анте Павелич{658}.

Следует сказать также о том, что молодежь из числа местных немцев, получив повестки о призыве в югославскую армию, перебиралась через границу и являлась “в различные войсковые части немецких вооруженных сил”{659}. Ни в 1930, ни в 1940 годах немецкое командование не проявляло особого желания принимать в армию добровольцев из-за границы; приходилось считаться с рядом специальных правил, а солдат у Германии было и без того достаточно.

Иначе смотрели на это дело Гиммлер и его ближайшие помощники. В 1940 году они решили создать наряду с обычными вооруженными силами свои собственные войска СС (Waffen-SS). Командование войск СС отлично представляло себе, как надо использовать тех добровольцев из-за границы, которых с такой неохотой допускали в обычные войсковые части. Осенью 1940 года значительную группу добровольцев зачислили в войска СС и направили служить в полк, носивший имя Гитлера{660}. Среди указанных добровольцев имелись и молодые немцы, подлежавшие призыву в югославскую армию в 1941 году. [346]

В 1939 году и в первой половине 1940 года наряду с органами СС усиленную деятельность в Югославии развертывали органы немецкой военной разведки. Весной 1940 года они создали секретную организацию для обеспечения бесперебойного судоходства по Дунаю, поскольку оно имело жизненное значение для Германии в условиях войны. В целях маскировки руководителя данной организации майора Фридриха устроили на должность сотрудника немецкого консульства в Загребе{661}. В марте 1940 года офицер разведки, направлявшийся в Белград, захватил с собой сотню револьверов и перевез их через границу в своей машине под видом дипломатической почты. Оружие предназначалось для названной выше организации{662}. В конце мая представители организаций немецкого национального меньшинства в Югославии, опасаясь, что в случае войны разыграются кровавые эксцессы, обратились в Берлин с просьбой снабдить их оружием. В связи с тем, что политическая обстановка того времени была очень сложной, данная просьба не была удовлетворена{663}.

Осенью 1940 года и зимой 1940/41 года Германия оказывала на Югославию усиленное давление, чтобы добиться более тесного политического сотрудничества, например присоединения Югославии к антикоминтерновскому пакту. Напряжение возрастало. В декабре 1940 года и январе 1941 года местные немцы стали создавать полувоенные организации типа штурмовых отрядов (СА) для защиты своих селений в случае конфликта{664}.

В конце марта разразился кризис.

25 марта принц-регент Павел и его кабинет подписали в Вене договор, по которому Югославия присоединялась к державам оси Берлин - Рим - Токио. Через два дня, то есть 27 марта, принц-регент вместе со своим кабинетом был низвергнут.

Гитлер пришел в бешенство. [347]

В тот же день он созвал своих политических и военных советников и объявил, что им принято решение, не ожидая возможных заверений в лояльности со стороны правительства Симовича, “провести всю необходимую подготовку к уничтожению Югославии как военной и политической силы - к уничтожению с беспощадной суровостью и в молниеносном порядке”{665}.

Более чем за пять месяцев до описываемых событий, в середине октября 1940 года генерал Гальдер получил распоряжение разработать план наступления против Югославии{666}. Однако после этого немецкие военные замыслы приняли несколько другое направление: все силы были брошены на подготовку вторжения в Советский Союз и предварительный молниеносный захват Греции через Болгарию. Начиная с октября 1940 года Муссолини безуспешно старался преодолеть сопротивление Греции. Требовалось оказать ему помощь. К выступлению против Югославии у немцев ничего еще не было подготовлено. Не имелось даже достаточного количества топографических карт, не отработан был и оперативный план. 27 марта 1941 года Гальдер доложил в имперской канцелярии составленный наспех проект плана, согласно которому наступление против Югославии должно было развертываться из Австрии и Болгарии с нанесением ударов по обоим флангам югославской армии. Гитлер одобрил план{667}, хотя все мероприятия, вытекающие из него (сосредоточение войск в Австрии, Венгрии и Болгарии), приходилось проводить в “совершенно импровизированном порядке”, как выразился генерал Кейтель{668}. Вызывало затруднения и то обстоятельство, что сведения, собранные немецкими военными органами о югославской армии, являлись неполными. Немцы не имели ясного представления о мобилизационных планах Югославии и сильно переоценивали численность югославских войск{669}. [348]

В Хорватии 27 марта было спокойно. Хорваты, входившие в состав югославского правительства, являлись сторонниками соглашения с Гитлером. По их мнению, не было никакого смысла сопротивляться Германии. Такого мнения придерживался и д-р Мачек, лидер хорватской крестьянской партии. Один из немецких подданных, некто Дорфлер, имел с ним беседу 28 марта 1941 года. “Что думает Германия о сепаратистском движении хорватов? - спросил Мачек. - Можно ли мне лично рассчитывать на поддержку немцев?” Дорфлер оказался не в состоянии ответить на подобные вопросы; он немедленно выехал поездом в Вену, а оттуда вылетел в Берлин, куда и прибыл вечерам 29 марта. К исходу того же дня через чиновника министерства иностранных дел Германии ему сообщили: “Для вашего друга никаких указаний нет”. Дорфлер сказал об этом Мачеку, добавив, впрочем, что, по его мнению, готовятся новые инструкции. Мачек понял, что кое-кто в Германии не хочет упускать его из виду, но в то же время держит пока в полном неведении. Однако он ничего не мог предпринять после столь внушительного ответа. В конце концов, не мог же он поднять восстание, располагая лишь немногочисленной личной охраной, для которой в свое время Германия даже не хотела прислать оружие! В довершение всего белградские власти как раз начали размещать в Хорватии надежные сербские войсковые части{670}.

Таким образом, немцы упустили возможность развязать восстание на территории Хорватии. Они старались удержать Мачека в сфере своего влияния. Как Розенберг, так и Риббентроп выслали 1 апреля в Югославию специальных представителей - Маллетке и Везенмейера. Последние должны были совместно с немецким консулом в Загребе убедить Мачека не идти на сотрудничество с правительством Симовича{671}. Мачек остался глух к [349] увещеваниям Маллетке{672} и выехал в Белград, откуда обратился с призывом к запасникам хорватам выполнять приказ югославского правительства о мобилизации{673}.

Однако немцы доказали, что они могут использовать и другие возможности. Везенмейер немедленно вошел в контакт с Павеличем{674}. Они условились, что после начала немецкого вторжения будет объявлена независимость Хорватии{675}.

Тем временем Риббентроп отдал распоряжение “организовать в Югославии призывы о помощи”, исходящие от немецкого национального меньшинства, а также от хорватов, македонцев и словенцев. Выполнение отданного распоряжения должно было проводиться без ведома органов службы безопасности, так же как и без ведома службы связи с немецкими национальными меньшинствами, хотя последнее учреждение в конце марта также выступило с предложением “организовать призывы о помощи”{676}.

Отвечая на запрос, присланный из Югославии, Гитлер приказал поставить в известность проживавших там местных немцев о том, чтобы они укрывались от мобилизации в югославскую армию, “поскольку в противном случае многие из них могут оказаться случайно убитыми в бою”. Органы службы связи взяли на себя задачу довести указанные “инструкции фюрера” до местных немцев{677}, однако такие попытки оказались безуспешными. Тогда в дело вмешались органы разведки. Их секретная организация “Юпитер” располагала в Загребе приемно-передающей радиостанцией, благодаря чему указание Гитлера довели до сведения немецкого консула, а через него - до сведения местных немцев{678}.

Особенно активно действовали органы немецкой военной разведки в период югославского кризиса. 28 марта [350] в Будапешт вылетел генерал Лахузен с целью организовать тайную переброску оружия через венгерско-югославскую границу{679}. Ему удалось провести эту операцию в течение трех дней. Одновременно на территории Югославии подготавливались мероприятия, направленные на срыв темпов мобилизации{680}. Широко развернулся шпионаж. Фельдмаршал Геринг отдал приказ препятствовать любыми средствами использованию новых истребителей типа Мессершмит, которые Германия продала Югославии незадолго до этого. Потребовалось точно установить местонахождение указанных самолетов{681}. Некоторые из них, как выяснилось потом, стояли на аэродроме близ Загреба, но неожиданно исчезли оттуда. Другие находились на аэродроме Землин, расположенном в непосредственной близости от Белграда{682}. Надо было также установить, куда переместилась дунайская речная флотилия югославских военно-морских сил. Донесения агентов передавались в Германию из Белграда при помощи радиостанции. Кроме того, немцы организовали захват югославской стороны так называемых “Железных ворот” на Дунае. Это было сделано силами отряда, созданного органами разведки на территории Румынии для охраны нефтяных промыслов, где союзники могли совершать диверсии. Захват проводился в связи с тем, что в указанном месте югославы могли легко застопорить все судоходство по Дунаю{683}.

 

Греция

Когда Германия 6 апреля 1941 года неожиданно двинула свои войска через югославскую границу, некоторые войсковые части югославской армии, укомплектованные хорватами, отказались сражаться. “Хорваты разбегались по домам или, хуже того, под руководством своих офицеров нападали на сербские части, ведшие бои с немцами”{684}. [351]

Имел место случай, когда хорваты атаковали и захватили штаб югославской северной армейской группы. В другом месте распространялись коммунистические листовки с призывом к восстанию против сербских шовинистов{685}. Местные немцы еще до подхода регулярных немецких войск, используя оружие, овладели радом важных объектов в некоторых городах пограничной зоны Словении{686}. В Марбурге (словенском Мариборе) местные немцы рано утром 7 апреля заняли некоторые общественные здания. Между ними и югославскими войсками, отходившими от границы, вспыхнули бои. Исход борьбы решили главные силы немцев, вскоре подошедшие к городу. В другом месте Словении югославские подразделения, получившие приказ о заблаговременном взрыве мостов, подверглись внезапному нападению ударных отрядов, сформированных из местных немцев, и оказались уничтоженными.

Несколько восточнее, в тех районах, где немецкие колонисты поселились еще в XVIII веке, “надежные в политическом отношении люди всюду находились на своих постах”{687}. 6 апреля д-р Янко, руководитель немецкого национального меньшинства, принял решение о том, что в военном отношении все они должны подчиняться руководителям организации “Юпитер”. Местные немцы начали нападать на отдельные объекты, осуществлять диверсионные акты и вызывать беспорядки{688}. 7 апреля местное отделение организации “Юпитер” пополнилось за счет ее членов, прибывших с территории Венгрии; они распределяли оружие среди местных немцев и также совершали диверсионные акты. Местные немцы, частично вооруженные еще заранее, стали вести бои с сербскими частями{689}. Им удалось захватить и удержать до подхода передовых частей регулярных немецких войск два крупных моста через реку Драва, а также аэродром Землин с находившимися там самолетами типа Мессершмит{690}. [352]

Сведений о том, как способствовали быстрому развалу югославского королевства проживавшие здесь немецкие подданные, не имеется. В Белграде из всего состава немецкой дипломатической миссии оставался лишь военный атташе. Ему было отдано распоряжение о переходе на нелегальное положение{691}. Когда первые немецкие солдаты подошли к городу, сильно пострадавшему от бомбардировки с воздуха, военный атташе выступил в роли бургомистра и сумел провести церемонию капитуляции{692}.

Многие немецкие подданные выехали из Югославии непосредственно перед началом “молниеносной операции”, выполняя приказ Гитлера от 27 марта 1941 года{693}.

В Греции органы немецкой разведки создали организацию, которая осуществляла диверсии на союзных судах, заходивших в греческие порты{694}. За три дня до начала немецкого вторжения в Грецию перебросили из Болгарии три диверсионные группы общей численностью 16 человек. Они должны были совершать поджоги в пограничной полосе, а также разрушать телеграфные линии{695}.

Посол Германии принял меры к тому, чтобы посольство в случае начала войны могло продолжать работу в частном доме. Он перенес туда радиопередатчик, взяв его у военного атташе. Немецкие подданные, проживавшие в Афинах, с началом войны переселялись в три немецких дома{696}. Все члены национал-социалистской партии, а также организации гитлеровской молодежи с большой охотой помогали вступившим в Грецию немецким войскам. Они выполняли обязанности проводников и переводчиков и оказывали другие услуги. [353]

 

Советский Союз

В феврале 1938 года немцам пришлось закрыть свои последние консульства в Советском Союзе. Это явилось форменной катастрофой для немецкого военного атташе в Москве, в обязанности которого входило осведомлять свое правительство о военном потенциале России. С закрытием консульств он лишился почти последнего источника информации. Оставался еще дипломатический курьер, совершавший ежемесячно одну погодку из Берлина в Токио и обратно: “то, что он видел в пути, а затем докладывал атташе, стало в создавшейся обстановке единственным источником информации о событиях вне Москвы”{697}. Конечно, как военный, так и военно-морской атташе продолжали обор информации путем личных наблюдений. В сентябре 1940 года военно-морской атташе смог донести о том, что ему удалось заметить на набережных Ленинграда{698}. Немцы старались собирать сведения о Советском Союзе также в нейтральных странах, прилегающих к русским границам, в особенности в Финляндии и Турции{699}. Весной 1941 года у немцев имелось несколько агентов в прибалтийских республиках{700} и в восточных районах Польши, занятых Советским Союзом{701}. В это же время немецкому представителю в Тегеране удалось установить контакт с противниками советского строя в Армении и Азербайджане и получить таким образом ценную информацию о бакинских нефтяных промыслах. Тот же самый представитель сумел собрать не менее ценную информацию во время своих поездок через Советский Союз{702}. [354]

Кроме того, немцы старались проводить аэрофотосъемку, используя для этой цели скоростные самолеты, вторгавшиеся в воздушное пространство Советского Союза на большой высоте; фотографировались пути сообщения, важные военные объекты и пограничные укрепления. Занимавшиеся этим самолеты входили в эскадрилью Ровеля, дислоцированную на аэродромах близ Будапешта{703}. Фон Браухич и Гальдер предлагали приступить к аэрофотосъемке территории Советского Союза с сентября 1940 года. Гитлер отверг это предложение, опасаясь того, что русские смогли бы слишком рано распознать его планы{704}. Самолеты Ровеля стали действовать лишь в начале 1941 года. В марте Гальдер на основании изучения фотоснимков отметил в своем дневнике, что русская система путей сообщения оказалась в значительно лучшем состоянии, чем предполагали немцы{705}. Первое время немцы не решались посылать самолеты эскадрильи Ровеля слишком далеко в глубь России За две недели до вторжения они приступили к полетам на дальние дистанции{706}.

Вообще говоря, немцы были поразительно плохо информированы о фактической военной мощи Советского Союза, не говоря уже о том, до каких размеров она могла быть увеличена в дальнейшем. В 1941 году немцы считали, что у русских не более 200 дивизий, но к исходу шестой недели войны у них оказалось 360 дивизий{707}. Они значительно недооценили также русские военно-воздушные силы{708}. О мощи русских танковых войск Гитлер имел весьма слабое представление. “Когда мы вступали в Россию, - говорил он позднее одному немецкому дипломату, - я ожидал, что против нас будет “выставлено не более 4000 танков, но их оказалось 12 000”{709}. Правда, Гудериан, немецкий специалист в области танковых войск, еще в 1937 году говорил о 10 000 русских танков, однако [355] в то время ему никто не поверил{710}. Есть основания полагать, что в 1941 году немецкая военная разведка имела некоторое представление о размахе производства танков{711} в России, однако Гитлер не придавал значения ее докладам. Он оставлял без внимания и предостережения немецкого посла в Москве графа Шуленбурга и военного атташе генерала Кестринга, которые знали Советский Союз по личным наблюдениям и имели правильное представление о его военной мощи.

Не только сам Гитлер, но и большинство его наиболее видных генералов относились к славянам с глубоким пренебрежением. Возможно, что даже исчерпывающие данные не смогли бы поколебать предвзятого мнения Гитлера. Что касается Браухича и Гальдера, то их абсолютно не соответствовавшие действительности взгляды на Советский Союз можно объяснить относительным недостатком надежной и конкретной информации.

Когда немцы вторглись в Советский Союз, для Гитлера и его генералов стало чрезвычайно важным узнать о том, что происходит в тылу русских войск. Для решения этой задачи в распоряжение штабов немецких армий направлялись группы агентов из коренного населения, то есть из русских, поляков, украинцев, грузин, финнов, эстонцев и т. д. Каждая группа насчитывала 25 (или более) человек. Во главе такой группы стоял немецкий офицер. Группы использовали трофейное русское обмундирование, военные грузовики и мотоциклы. Они должны были проникать в советский тыл на глубину 50 - 300 км перед фронтом наступающих немецких армий, с тем чтобы сообщать по радио результаты своих наблюдений, обращая особое внимание на сбор сведений о русских резервах, о состоянии железных и прочих дорог, а также “о всех мероприятиях, проводимых противником”{712}.

На первом этапе воины, когда не было и речи о непрерывной линии фронта, такие группы разведчиков имели возможность пробираться далеко за пределы зоны боев, собирая ценную информацию. Под видом раненых [356] на грузовиках размещались те члены группы, которые плохо говорили по-русски. Благодаря этому они могли уклониться от ответов на возможные вопросы. Унтер-офицерами в группах были главным образом выходцы из Галиции, Закарпатья, а также эмигранты из горных районов Кавказа. Обучение всех этих людей началась еще в 1938 году в Баварии. Одновременно проходило подготовку примерно 50 человек. После подписания немецко-русского пакта о ненападении вся работа по подготовке агентов формально была запрещена, но фактически ее передали в руки японцев, получивших денежные средства от Германии{713}.

Наряду с описанными выше разведывательными группами немецкая военная разведка организовала небольшие штурмовые подразделения, комплектуя их из состава так называемого учебного полка “Бранденбург”. Такие подразделения в русском обмундировании должны были действовать далеко впереди наступающих немецких войск, стараясь захватить мосты, туннели и военные склады. В конце октября 1941 года начальник штаба немецкой группы армий “Север” высоко оценил работу указанных подразделений{714}.

Их действия в Латвии дали возможность спасти от разрушения важный мост через Двину{715}.

Немецкая военная разведка установила также связи с националистами из прибалтийских республик и Украины с целью организации восстаний в тылу русских армий{716}. Весной 1941 года немцы установили контакт с бывшим послом Латвии в Берлине, бывшим военным атташе латвийского посольства в Берлине и бывшим начальником разведки эстонского генерального штаба{717}. С немцами сотрудничали такие личности, как Андрей [357] Мельник и Степан Бандера. “Подлинное мучение” - отозвался об этом сотрудничестве генерал Лахузен после войны. Жалоба Лахузена вполне понятна, так как, несмотря на все старания немцев в предвоенные месяцы, им не удалось примирить между собой названных украинских националистов{718}. Не успели немцы захватить Львов, как Бандера создал и возглавил “правительство Украины”, пытаясь одновременно создать и свои вооруженные силы. Мельник проделал то же самое в Киеве. Вскоре немцы запретили деятельность обеих враждующих между собой групп{719}. Немецкие органы продолжали вербовать агентов среди украинских националистов, однако многие из них, как и агенты из числа других национальностей, переходили на сторону русских. Чаще всего это было с завербованными советскими военнопленными (на более поздних этапах войны немецкие органы разведки и контрразведки подготавливали этих людей для работы в Советском Союзе){720}.

В немецких источниках упоминается о случаях, когда “агенты” из России доставляли сведения, заслуживающие внимания. Преемник Гальдера генерал Цейтцлер докладывал Гитлеру 7 ноября 1942 года, то есть за неделю до начала большого русского контрнаступления под Сталинградом, о там, что, “согласно донесениям агентов, 4 ноября в Кремле принято решение перейти на Донском или Центральном фронте в наступление еще в течение 1942 года{721}. В конце ноября 1943 года Геббельс получил “сообщения от агентов в Москве” о трудностях, возникших при переговорах Кордела Хэлла, Идена и Молотова{722}. Подобные сообщения являлись редкостью. Это подтверждается тем фактам, что за весь второй квартал 1942 года [358] в журнале боевых действий верховного командования вооруженных сил Германии имеется лишь одно определенное упоминание о донесении, дошедшем до Гитлера через линию фронта. Донесение было направлено из Куйбышева. В нем сообщалось о том, что русские намереваются сорвать намеченное немцами наступление, организовав контрнаступление по всему фронту{723}.

В Советском Союзе немецкие органы разведки не смогли опереться на помощь немецкого национального меньшинства, так как оно проживало в таких глубинных районах России, что наладить с ним связи оказалось невозможным. Кроме того, некоторые немцы, особенно молодежь, сочувствовали коммунизму{724}. Сведения, собранные в Берлине, оказались далеко не полными. Через три недели после начала войны Гитлер приказал службе связи с немецкими национальными меньшинствами “принять срочные меры в целях учета лиц немецкой национальности в оккупированной части Советского Союза для последующего выдвижения надежных из них на руководящую работу в местные органы немецкого государственного аппарата”{725}. Однако на практике из данного мероприятия почти ничего не получилось.

Вначале немецкое командование почти не уделяло внимания немецкому национальному меньшинству на Украине. Хозяйничавший там гаулейтер Кох терпеть не мог постороннего вмешательства в свои дела. В августе 1942 гада положение немецкого национального меньшинства на Украине описывалось таким образом:

“Они продолжают голодать. Их обложили двойными налогами. Немецкие школы закрыли. Нет никаких признаков оживления национальной деятельности”{726}.

Несколько более благоприятная обстановка сложилась для немцев на Волыни и в районах, прилегающих к Черному морю, которые в 1941 году аннексировала Румыния. Там организовали новые школы; из мужчин, [359] способных носить оружие, сформировали отряды самообороны для защиты немецких поселений от нападений партизан{727}. Вскоре после прибытия румынских войск местные немецкие фермеры вывесили над своими жилищами флаги со свастикой{728}. Как видно, положение при новой власти нравилось этим людям больше, чем при старой. В этом вряд ли можно усмотреть доказательство того, будто они до этого имели какие-то связи с органами третьего рейха. В октябре 1941 года в Берлин был послан официальный доклад. В нем говорилось, что местные немцы, даже если они не являются коммунистами,

“имеют совершенно неправильные представления о взаимоотношениях внутри рейха, а также о национал-социалистских лидерах. Представителям интеллигенции непонятно чувство дискриминации. К евреям они обычно относятся безразлично. Показательным является тот факт, что после вступления немецких войск местные немцы не принимали совершенно никаких мер против евреев; более того, они считали евреев безобидными людьми, не внушающими никаких опасений”{729}.

Нет данных, которые показывали бы, что местные немцы, будь то на Украине или на Волге, совершали нападения в тылу русских армий или же занимались тайной подготовкой подобных ударов. До сих пор не опубликовано никаких документов, подтверждающих выдвигаемые против немцев Поволжья обвинения, будто среди них имелись “тысячи и десятки тысяч диверсантов и шпионов”. Советский Союз хранил по этому поводу молчание. Среди обнародованных немецких архивных документов пока нет ни одного, который позволял бы сделать вывод о том, что между третьим рейхом и немцами, проживавшими на Днепре, у Черного моря, на Дону или в Поволжье, существовали какие-либо заговорщические связи. [360]