— Тебя любят боги! — изрек старый тюремщик. — Если бы я, бедный раб, был повинен хотя бы в сотой части свершенных тобою преступлений, меня уже давным-давно вздернули бы на дыбу, подвесили вниз головой, четвертовали и с живого содрали бы кожу. Мне бы влили уксус в ноздри, набили рот песком, а когда я умер бы от боли, тело мое бросили бы гиенам. Тебя же, укравшую, убившую, осквернившую, никто и пальцем не тронул. Ты заключена в самую лучшую камеру. Разрази меня Зевс, если я хоть что-нибудь понимаю! Должно быть, у тебя есть добрые знакомые во Дворце.

— Подай мне гранат, — произнесла Кризи. — У меня пересохло во рту.

Старый раб принес зеленую корзинку с плодами и вышел.

Кризи осталась одна.

На нее надели длинные одежды из белой шерсти. В них было жарко. Кризи лениво подошла к окну, зевнула и облокотилась о стену.

Там, на чистом небе, сияла такая яркая, такая светлая луна, что ни одной звездочки не было видно.

Такою же ночью, семь лет назад, Кризи покинула Генисарет. Она вспоминала...

Их было пятеро. Это были торговцы слоновой костью. Они украшали своих лошадей с длинными хвостами забавными кисточками. Они подобрали девочку у водоема... А прежде — чистые воды озера, голубоватые в вечерней дымке июля, высокое небо, прозрачные дали Галилеи. Их дом окружали заросли розового льна и тамариска. Колючие кусты каперса возникали то тут то там над розоватым морем трав, и чудилось, что цвет волн, бегущих по ним, это и есть цвет ветра.

Девочки искали розовые раковины в прозрачном ручье, под сенью цветущих олеандров; цветы были на воде, цветы были на лугу, и в горах росли огромные лилии, а вершины гор напоминали груди юной девушки...

Кризи закрыла глаза. Слабая улыбка взошла на ее губы, но тотчас исчезла. Мысль о смерти захватила ее. И она поняла, что уже не сможет перестать думать об этом.

— Ах, — сказала она себе, — что же я наделала! Ну зачем я встретила этого человека! Зачем он меня послушался? Зачем я сама его послушалась! И почему, о боги, почему я даже сейчас ни о чем не жалею!.. Или не любить, или не жить — вот какой выбор стоял передо мною. Этот выбор предоставили мне боги! Чем же я тогда виновна, за что меня наказывают!..

И вдруг ей на память пришли священные слова, о которых она ни разу не вспомнила все эти семь лет.

Она прошептала:

— Сказано в Писании:

И проходил Я мимо тебя, и увидел тебя, И вот это было время твое, время любви. Но ты понадеялась на красоту свою, И, пользуясь славою твоею, стала блудить, И расточала блудодейство твое на всякого мимоходящего, отдаваясь ему.

И сказано:

И взяла узорчатые платья твои, и одела их ими, И ставила перед ними елей Мой и фимиам Мой, И хлеб Мой, который Я давал тебе, Пшеничную муку, и елей, и мед, которыми Я питал тебя...

И сказано:

И при всех твоих мерзостях и блудодеяниях Ты не вспомнила о днях юности твоей!

И сказано:

Блудила ты с сыновьями Египта, соседями твоими, Соседями твоими, людьми великорослыми, И умножала блудодеяния твои, прогневляя Меня. И блудила ты с сыновьями Ассура, и не насытилась, Блудила с ними, но тем не удовольствовалась; И умножила блудодеяния твои в земле Ханаанской до Халдеи, Но и тем не удовольствовалась. Как истомлено должно быть сердце твое, говорит Господь Бог, Когда ты все это делала, как необузданная блудница!

— О! — вскричала Кризи. — Это же я! Это же обо мне сказано!

И еще сказано:

За разврат твой и за мерзости твои терпишь ты, говорит Господь. Но Я вспомню союз Мой с тобою во дни юности твоей, И восстановлю с тобою вечный союз.

— Но кара тоже указана! — вскрикнула Кризи.

Я соберу всех любовников твоих, Которыми ты услаждалась и которых ты любила, Со всеми теми, которых ненавидела, И соберу их отовсюду против тебя, И раскрою перед ними наготу твою, И увидят весь срам твой. Я буду судить тебя судом прелюбодеиц и проливающих кровь, — И предам тебя в руки их И они разорят блудилища твои, И раскидают возвышения твои, и сорвут с тебя одежды, И возьмут наряды твои, и оставят тебя нагою и непокрытою. И созовут на тебя собрание, и побьют тебя камнями, И разрубят тебя мечами своими.

И еще:

И вот Я простер на тебя руку Мою, И уменьшил назначенное тебе, И отдал тебя на произвол ненавидящим тебя дочерям Филистимским, Которые устыдились срамного поведения твоего.

— Да, я знаю, что сказано в Священном Писании, — проговорила Кризи, чтобы утешить себя. — Разве не сказано там и это:

Не покараю я дочерей ваших за то, что они торгуют собою.

И разве не советует Писание поступать так:

Итак, иди, ешь с весельем хлеб твой, И пей в радости сердца вино твое, Когда Бог благоволит к делам твоим. Да будут во всякое время одежды твои светлы И да не оскудеет елей на голове твоей. Наслаждайся жизнью с женою, которую любишь, Во все дни суетной жизни твоей, Потому что в могиле, куда ты пойдешь, Нет ни работы, ни размышления, ни знания, ни мудрости.

Дрожь пробежала по ее телу, и она повторила низким голосом:

Потому что в могиле, куда ты пойдешь, Нет ни работы, ни размышления, Ни знания, ни мудрости.

— Свет так ласков! Ах, как хорошо жить!

И помни Создателя твоего во дни юности твоей, Доколе не пришли тяжелые дни, Доколе не померкли солнце, и свет, и луна, и звезды, И не нашли новые тучи вслед за дождем. Ибо отходит человек в вечный дом свой, И готовы окружить его на улице плакальщицы, — Доколе не порвалась серебряная цепочка, И не разорвалась золотая повязка, И не разбился кувшин у источника, И не обрушилось колесо над колодезем. И возвратился прах в землю, чем они был...

И, вновь объятая дрожью, она проговорила или простонала:

— И возвратится прах в землю, чем он и был...

И, обхватив голову руками, словно желая задавить там эти страшные мысли, она вдруг сквозь живую и теплую кожу ощутила мертвый череп: голые кости, пустые глазницы, оскал челюсти...

Ужас! Вот что скоро останется от нее! С невыразимой ясностью увидела она свой труп, и, сложив на груди руки, словно уже умирала, вдруг поняла: ведь она всегда носила в себе этот череп и этот скелет, которые только и останутся от всего ее прекрасного тела после смерти, а все изобилие живой плоти всегда было лишь символом могилы!

Непреодолимое желание жить, все вновь увидеть, вновь испытать, все начать сначала, все изменить внезапно охватило ее. Это был бунт жизни пред лицом смерти, она не верила, что не увидит вечера нового дня, не понимала, как ее красота, ее тело, ее горячие мысли и биение сердца должны вдруг умереть и сгнить в земле!..

Дверь тихо отворилась.

Вошел Деметриос.