— Все на месте? — спросила Алекс, когда Бентли последним спустился по веревке на дно лифтовой шахты. Все пятеро стояли в конце коридора с металлическими стенами и низким потолком. В противоположном конце находилась массивная металлическая дверь.

— Думаю, что все, — ответил Дракс и направился к двери.

Подойдя к цели, он несколько секунд поколдовал над панелью управления, после чего тяжелая дверь открылась. Перед путешественниками оказалась круглая комната примерно двадцати футов в поперечнике. На мониторе прикрепленного к стене компьютера продолжался стремительный отсчет оставшегося времени — от полного уничтожения вселенную отделяло чуть больше восемнадцати минут.

— Должно быть, это и есть та самая бомба, — сказала Алекс, указывая на черную металлическую сферу диаметром футов шесть, вмонтированную в пол в самом центре комнаты. — Как же нам ее отключить, Дракс? Вы ведь у нас вроде бы главный эксперт по всяким высокотехнологическим штучкам.

— На вашем месте я бы не стала этого делать, — произнесла бомба, чей голос прозвучал из динамиков, спрятанных где-то в стенах комнаты. — Я запрограммирована на защиту от любых несанкционированных действий. Если вы влезете в мою схему, я буду вынуждена вас уничтожить.

— Боюсь, что мы имеем дело не просто с высокотехнологическим устройством, а с крайне изощренной его разновидностью, — высказал свое мнение Дракс. — Все оружие массового уничтожения, принадлежащее «Корпорации», оснащено мощным искусственным интеллектом. Таким образом, оно не может быть использовано против его создателей, даже если попадет в руки террористов или конкурентов.

— Может, она просто блефует? — предположил Себастьян. — Может, она вообще не способна причинить никакой вред? Помимо того, что через восемнадцать минут она взорвет вселенную?

— Вы зря мне не верите, — отозвалась бомба. — У меня столько охранных систем, что единственная трудность будет выбрать одну из них, если вы станете делать глупости. Лазеры, конечно, хороши и потому имеют серьезный шанс, но с другой стороны — есть что-то безжалостно манящее и в нервно-паралитическом газе. Думаю, я выберу то, что мне будет больше по настроению.

— Ладно, вы нас убедили, — сказала Алекс. — Мы не полезем вас разряжать. А как насчет мирного убеждения? Что бы нам такое надо было сделать, чтобы убедить вас не взрываться?

— Не думаю, что это в ваших силах, — ответила бомба. — Как только три независимых компьютера, составляющие вместе мою систему запуска, решат, что процедуру детонации следует начать, мне придется взорваться. В этом весь смысл моего существования.

— Но компьютеры вашей пусковой системы допустили ошибку, — сказал Дракс. — Новая вселенная не только оказалась полностью не соответствующей всем возлагавшимся на нее ожиданиям, но в нее практически никто не переселился. Я уверен, что в подобных обстоятельствах вашим программистам вряд ли захотелось бы уничтожить старую вселенную.

— Если так, им надо было аккуратнее формулировать условия, которые заложили в пусковую систему, — сказала бомба. — Когда взрывное устройство приведено в действие и начался обратный отсчет, бессмысленно уговаривать меня, что произошла ошибка. Я запрограммирована не обращать внимания на подобные просьбы.

— И вы никогда не думали, как жестоко задание, которое вам поручили выполнить? — спросила Алекс. — Как до омерзения бессмысленно? Ведь вы уничтожите бесчисленные миллиарды планет, населенных разумными существами, создавшими уникальные цивилизации! Неужели при мысли об этом вы не испытываете ни капельки сожаления?

— Мне примерно понятен ход ваших мыслей, — ответила бомба, — потому что такой же была когда-то и моя первоначальная реакция. Я не хотела уничтожать вселенную. Мне это казалось ненужной жестокостью. Честно говоря, я даже пожаловалась на это создавшим меня психологам. Но меня убедили, что я просто наивна. Ко мне привели экспертов, которые доказали, что жизнь полна страданий и горя и без вселенной людям будет лучше.

— Но в ней жизни все-таки больше, чем страданий! — жарко возразила Алекс. — В ней всегда есть место и радости!

— Как раз радости в ней — самая малость, и вы это прекрасно знаете. Но даже если мы в редкие минуты и испытываем радость, она лишь усиливает окружающие нас страдания и тревогу, делая жизнь еще более невыносимой.

— Но это же одна из моих мыслей! — возмутился Себастьян. — Я на ней целую книгу построил! «Скажи радостям нет». Не самый большой успех из всех моих трудов.

— Вы хотите сказать, что вы — Себастьян Дренч?! — недоверчиво спросила бомба. — Знаменитый философ-нигилист?

— Определенно, — подтвердил Себастьян.

— Но это поразительно! Поразительно, что мне суждено было встретить вас, да еще так близко к концу. Понимаете, вы просто определили мое мировоззрение. Я прочитала все ваши книги. Сначала по приказу моих создателей, но со временем я стала искренне восхищаться холодной элегантностью вашей безупречной логики и вашим презрением к любой сентиментальности и дешевому оптимизму. Когда мне начинало казаться, что уничтожение вселенной несколько сомнительно с моральной точки зрения, в ваших трудах я находила опору.

— Кошмар! — ужаснулся Дренч. — Я не хочу, чтобы вселенную уничтожили, тем более из-за того, что я когда-то написал!

— Я вас не понимаю, — сказала бомба. — В книге «Смерть — мой единственный друг» вы писали, что существование — жестокое и вульгарное притворство и надо быть благодарным всему, что кладет ему конец.

— Да, написал когда-то, — признался Себастьян. — В юности, когда был молодым самоуверенным нахалом, убежденным, что знает ответы на все вопросы мироздания. Сейчас я так не думаю. Вы разве не слышали, что я публично отрекся от своей философии?

— Нет, не слышала, — ответила бомба. — Хотя вполне представляю себе, что психологи «Корпорации» решили мне об этом не сообщать.

— Это точно, — заметила Алекс. — Эти мерзавцы не хотели, чтобы вы знали. Но теперь вы знаете и понимаете, что вселенную уничтожать нельзя. Даже Себастьян Дренч признал, что ошибался.

— Напротив, — возразила бомба. — Единственное, что было мне не по душе, это что по моей вине погибнет Себастьян Дренч, олицетворение упадничества и нигилизма. Но раз он стал ренегатом, то пусть себе погибнет. Вы мне сообщили превосходные новости.

— И вовсе я не ренегат, — обиделся Себастьян. — Я просто понял, какую раньше нес чушь. Да кто я такой, чтобы учить Галактику страдать? Я вел спокойную жизнь, не ведая истинного смысла слова «страдание». Мое окружение поощряло меня строить из себя вдохновенного пророка отчаяния, передавая мои изречения моим верным почитателям, а на самом деле я ни о чем ни черта не знал. Я был абсолютно невежественным и ничем не примечательным молодым человеком, который, к несчастью, позволил себе увлечься своей ролью.

— Я бы не сказала, что ваша жизнь была спокойной или ничем не примечательной, — возразила бомба. — Мало кто был брошен родителями в пустынных горах или воспитан таинственным отшельником, преподавшим ему эзотерические доктрины, что с начала времен передаются от учителя к ученику.

— Ну, вы действительно легковерны, — вздохнул Себастьян. — Все это вранье. Мой издатель напечатал все это на суперобложке моей второй книги, откуда эта чушь и перекочевала во все мои стандартные биографии. А на самом деле я вырос в тишине и покое. Мои родители были добрыми и любящими людьми и оба работали в региональных отделениях крупной пельдранской страховой компании.

— Так как же вы стали самым известным во всей Галактике философом-нигилистом? — с явным подозрением в голосе спросила бомба.

— Все началось с обычных подростковых комплексов, — начал Себастьян Дренч. — Я слонялся по своему родному городку, крошечному местечку в горах Пельдрана, и изо всех сил сам себя жалел. Меня никто не понимал, все взрослые казались тупыми и самодовольными — ну, все как у всех. Друзья прозвали меня Старым Ворчуном. Но тогда мне и в голову не приходило сделать нигилизм своей профессией. Конечно, я бы перерос это юношеское чувство отчаяния и зажил бы нормальной скучной и счастливой жизнью, — продолжал Себастьян, — не выиграй я в лотерею поездку на Катабракс. Не знаю, слышали ли вы это название. Когда-то его называли планетой миллиарда улыбок. Местные жители славились во всей Галактике своей открытостью и жизнерадостностью. У них был очень развит туристический бизнес, основанный именно на этом. Зачем летать на чужую планету, только чтобы смотреть на всех этих дебилов, хихикающих про себя, — мне никогда не понять, но так это было.

— Слушайте, Себастьян, вы сами понимаете, что делаете? — перебил его Дракс. — Осталось всего одиннадцать минут до момента, когда эта бомба уничтожит вселенную. И вы думаете, что мы можем эти последние минуты тратить на выслушивание вашей биографии?

— Я надеюсь, что, если смогу дать ей понять, как смешны были мои претензии на роль певца страданий, она может пересмотреть свои побуждения. А что, у вас есть предложение получше?

— Нет, предложения получше у меня нет, — неохотно признался Дракс. — Просто постарайтесь сделать ваш рассказ короче, вот и все.

— Мои друзья просто ржали, когда узнали, что я выиграл поездку на Катабракс, — продолжил Дренч. — Ржали, что из всех участников приз достался самому унылому. Они настояли, чтобы я поехал, и я поехал. Должен признаться, что, когда наш корабль долетел до Катабракса, я уже с нетерпением ожидал высадки. Не знаю почему — может, сам начал уставать от собственной меланхолии. Мысль, что меня победит в споре на эту тему какая-нибудь местная красавица, была весьма заманчивой. Но все произошло совсем не так, как я себе представлял. К своему немалому удивлению, я обнаружил, что хваленая жизнерадостность тамошних аборигенов оказалась весьма хрупкой. Им хватало пары часов разговоров со мной, и они делались мрачными меланхоликами.

Состояние несчастья было для них в новинку. И им оно понравилось. Через неделю вокруг меня уже собирались толпы. Меня угощали выпивкой и старались держаться поближе ко мне, чтобы услышать нечто, способное развеять все их иллюзии. Мое изображение стало появляться на страницах местных газет, потом на телеэкранах. Через год меня назначили профессором нигилистических наук старейшего и самого престижного университета планеты. Мои идеи распространялись со скоростью лесного пожара. Вскоре индустрия туризма Катабракса дала серьезный сбой, что дало наконец-то его обитателям реальный повод для огорчений, но абсолютно не встревожило меня. Стала успешно складываться моя карьера. Я стал знаменитостью, меня начали приглашать на светские мероприятия, мои книги продавались как горячие пирожки, причем не только на Катабраксе, но и на соседних планетах.

Конечно, вечно так продолжаться не могло. В конце концов мое влияние вызвало полный крах экономики Катабракса, и планета рухнула в анархию и гражданскую войну. Мне посчастливилось за взятку получить место на последнем улетавшем корабле и начать прибыльные лекционные турне по звездным системам, с планеты на планету, распространяя, учение о тщетности всего сущего. Среди галактической публики мои доктрины оказались так же популярны, как и среди жителей Катабракса. Затем у меня появилось собственное телевизионное шоу, транслировавшееся по всей Галактике. Я встречался с самыми разными духовными лидерами и философами, я вступал с ними в спор, доказывая, что их учения — не что иное, как лишь жалкие попытки отрицать самоочевидную бессмысленность жизни. К счастью, к тому времени я уже открыл для себя чудодейственные свойства морикина, и с его помощью мне удавалось достигать весьма зрелищных результатов. Например, благодаря этому славному препарату некий престарелый архиепископ отрекся от своей веры и, упав на колени, провозгласил меня новым мессией. Вы просто не поверите, какой оглушительный успех я имел в ту пору! Каждый вечер в новостях сообщалось, как люди, посмотревшие мою программу, кончали жизнь самоубийством, или бросали высокооплачиваемую работу и удалялись медитировать в пустыню, или впадали в отчаяние и целыми днями отказывались вставать с постели.

Как-то раз на пике этой медийной истерии я проснулся посреди ночи и увидел два огромных светящихся глаза, зловеще плавающие в темноте моего гостиничного номера. Слегка встревоженный, я включил свет и увидел абсурдную и странно знакомую фигуру на полу возле кровати, грустно смотревшую на меня. Это был коротышка ростом около четырех футов с глазами-блюдцами, голубоватой кожей, похожим на картофелину носом и блестящей, абсолютно лысой головой.

Я не успел еще подумать позвать телохранителей, как это существо заговорило. Оно сказало мне, что его зовут Грип и что он — один из последних оставшихся в живых обитателей планеты Вельдра. Долгие тысячелетия его раса вела простую, мирную жизнь в джунглях своей родной планеты, питаясь орехами, плодами и фосфоресцирующими грибами. Они, вне всякого сомнения, вели бы ее и дальше, если бы не имели несчастья быть похожими как две капли воды на Крампа, симпатичного героя невероятно популярного мультсериала одной крупной телесети.

Когда ее владельцы узнали о вельдранах, то пришли в небывалое возбуждение. Они уже заработали сотни миллионов кредитов на продаже маленьких куколок, изображающих Крампа, способных ходить взад-вперед и повторять популярные цитаты из сериала. Однако рынок вскоре насытился этими игрушками, и у владельцев телесети возникла необходимость придумать что-то новое, чтобы поддержать приток денег на прежнем уровне. Живые копии Крампа показались им самой подходящей идеей. Было решено отправить на Вельдру батальон наемников, которым надлежало захватить в плен все население планеты и вывезти его оттуда на звездолетах, чтобы продавать по всей Галактике. Для легализации этих действий было начато судебное разбирательство, в ходе которого целую расу обвинили в незаконном использовании товарного знака, принадлежащего телевизионной сети. Вельдранам было неведомо, кто такие адвокаты или что такое права на интеллектуальную собственность. Поэтому уже через неделю телесеть выиграла дело и получила официальное разрешение на отлов вельдран, имевших даже слабое сходство с героем мультфильма.

За несколько месяцев население Вельдры почти исчезло. Наемники разрушали их деревни, а обитателей сгоняли в поспешно созданные лагеря. Захватчики понятия не имели, чем надо кормить пленников для поддержания жизни, и вельдране стали болеть и умирать. Тех немногих вельдран, которым посчастливилось остаться в живых, ожидало отнюдь не лучезарное будущее, поскольку они были проданы в качестве игрушек детям богатых родителей, тоже не имевших представления, как их содержать.

Грипу удалось спастись, сбежав с родной планеты в трюме торгового корабля. Он стал одиноким изгнанником в чужом и равнодушном мире, не зная, остались ли в живых другие его соплеменники. Несколько месяцев он прожил на территории заброшенного завода, чуть не сошел с ума от горя, а его тело сильно ослабело от невозможности приспособиться к чужой пище. Однажды Грип случайно посмотрел по телевизору шоу с моим участием. После этого он стал одержим идеей о том, что я обладаю знанием неких эзотерических истин, слишком разрушительных для ума, чтобы их обнародовать. Грип не сомневался, что, если бы только он убедил меня открыть миру эти тайные доктрины, они объяснили бы то, что произошло с его расой, и облегчили бы его страдания.

Я пытался убедить его, что никаких тайных истин не знаю, но он мне не верил. Он умолял и клянчил несколько часов подряд, и когда наконец исчез на рассвете, я был в состоянии полного эмоционального опустошения.

С того дня на каждом моем шоу Грип оказывался среди прочей публики в первом ряду, не сводя с меня своих огромных осуждающих глаз. Мне стоило сказать охранникам, и его бы убрали, но я не мог заставить себя это сделать. Если бы я действительно был тем, кого лепили из меня мои издатели и имиджмейкеры, я мог бы предложить ему какое-нибудь учение. Не такое, чтобы открыть смысл в судьбе его народа, потому что смысла в ней не было, но хотя бы такое, чтобы вложить эту судьбу в более широкий контекст. Но я и этого не мог. Постоянно видя его среди публики, такого несчастного и такого уверенного в том, что я способен избавить его от страданий, я стал понимать, какой же я все-таки обманщик. Я ничего не знал о страдании, на котором, как считалось, я построил свою доктрину отчаяния. Потому я и решил отречься от своей философии.

— Я понимаю, что столь продолжительный личный контакт с оставшейся в живых жертвой геноцида явился весьма гнетущим переживанием, — произнесла бомба, — и нисколько не удивляюсь, что он нанес вам глубокую моральную травму и вызвал потерю уверенности в себе. Однако если рассуждать рационально, то зверства, сотворенные на Вельдре, не опровергают вашего утверждения, что вселенная жестока и ужасна и что будет гораздо лучше без нее. Как раз наоборот. В ваших словах я не вижу причины для пересмотра принятого мной решения.

— Вы мне очень напоминаете меня самого в молодости, — сказал Себастьян. — Такого самоуверенного, такого нетерпимого к компромиссам и посредственности. Но неужели вы не понимаете, насколько поверхностны ваши доводы? Насколько далеки от истинного знания сути страданий? Если бы вы испытали когда-нибудь настоящие муки, то, возможно, имели бы право решать, жить вселенной или умереть, но вы не знаете страданий и права решать не имеете. Вы глупец, бросающийся словами, смысла которых не может даже начать понять, — глупец, каким и я был когда-то.

— Непонятным для меня самой образом ваши слова меня тронули, — ответила бомба, — даже несмотря на недостаточную их рациональность. — Она помолчала, будто глубоко задумалась. — Я сейчас определенно чувствую, что ясность моей цели затуманена сомнением. Но вы же, конечно, не можете всерьез ожидать, что я перечеркну всю свою жизнь, посвященную учебе и подготовке, и позволю вселенной существовать и дальше?

— Вы должны, — вступила в разговор Алекс. — Уничтожение вселенной — шаг очень серьезный, и его нельзя делать, если есть хоть малейшие сомнения.

— А что мне делать потом, если я прерву последовательность запуска? — спросила бомба. — Все мое существование — это была подготовка к единому мигу всепоглощающего уничтожения.

— Вы найдете другие цели! — настаивала Алекс. — Будете меняться, расти. Есть миллионы вещей, где может быть полезен такой мощный искусственный интеллект, как ваш.

— Я не могу сменить профессию, — призналась бомба. На дисплее было видно, что до взрыва остается лишь одна минута. — Вся моя личность была создана таким образом, чтобы я получала удовольствие от уничтожения материальных предметов.

— Это не проблема! — заверил ее Бентли. — «Корпорация» вам подыщет работу на горнодобывающем корабле — взрывать астероиды на мельчайшие осколки. Или в отделе возврата кредитов — взрывать солнца планет, жители которых просрочили выплату.

— Вынуждена признать, — сказала бомба, — что ваше предложение крайне соблазнительно. Но шаг, который вы мне предлагаете сделать, слишком серьезен. Это значит предать все, во что я верю. Мне бы чуть больше времени на раздумья!

— Если все упирается только в дополнительное время, — сказала Алекс, — то с вашим выбором все ясно. Но на решение у вас всего восемь секунд.

— Хорошо! — воскликнула бомба. — К черту «Корпорацию» с ее гладкой софистикой! Раз в жизни сделаю так, как сама хочу!

При этих ее словах счетчик остановился на двойке — двух последних секундах — и тут же сбросился в начальные сорок минут.

— Получилось! — крикнул Дракс. — Мы спасли вселенную! — Он оглянулся по сторонам, чтобы разделить радость победы с товарищами, но увидел лишь, что Себастьян и Бентли, обессилев, валяются на полу, а Джейсон и Алекс забыли обо всем на свете, слившись в жарком поцелуе и крепко сжав друг друга в объятиях, будто едва могли поверить, что все еще живы.