Йонатан

2 января, вторник, 15 часов 10 минут

Йонатан хотел навестить отца первый раз в новом году только в четверг. Но после разговора с Маркусом Боде он неожиданно для себя решил сегодня же отправиться в дом престарелых «Зонненхоф».

Он понимал, что не сможет поговорить с отцом о положении дел в издательстве. Состояние ума Вольфганга Грифа не позволяло вести такие разговоры. Но, после того как Йонатан полчаса простоял перед отцовским портретом в надежде, что придет какая-нибудь подходящая идея, и мысленно поспорил с ним, он внезапно ощутил, что скучает по старому родителю.

Йонатан припарковал свой темно-серый «сааб» перед широким въездом – покрытием из белой гальки, откуда начиналась подъездная дорога к «Зонненхофу». «Зонненхоф» – «солнечный двор» – полностью оправдывал свое название. В чарующем солнечном свете – а солнце редко можно увидеть в Гамбурге январским днем – он стоял на склоне, возвышаясь над Эльбой сверкающим стеклянным дворцом. Большие панорамные окна отражали свет, разбрасывая повсюду солнечные зайчики. В такую погоду можно было любоваться далекими пейзажами на противоположном берегу реки, площадкой «Аэробуса» слева, бесконечными фруктовыми садами района Альтес Ланд справа.

Йонатан часто задавался вопросом, воспринимает ли вообще отец красоту окружающего мира? Чаще всего тот просто сидел в вольтеровском кресле в своей комнате и, закрыв глаза, слушал в наушниках произведения Бетховена, Вагнера и Баха.

При этом его окружало наследие былых времен. Представители дома престарелых в свое время провели настоящие изыскания в особняке издателя. Столяры сделали мебель в стиле бидермейер и поставили у окна старинный письменный стол, за которым Вольфганг Гриф больше не сидел, а также соорудили высокие полки и разместили на них сотни книг, расставив их по определенной системе, но старик больше не желал их читать или не мог. А на полке над декоративным камином стояли фотографии в рамках, на которые он больше не смотрел.

Вольфганг Гриф пользовался лишь креслом и кроватью. Йонатан постучал и вошел, но и после этого ему пришлось сначала привлечь к себе внимание отца. Всякий раз, глядя на то, как отец сидит, полностью погрузившись в музыку, Йонатан на миг испытывал сомнение: стоит ли вообще ему мешать? Вольфганг Гриф при этом выглядел спокойным и расслабленным, отрешившимся от мира. Не осталось и следа от человека, которого в былые времена некоторые сотрудники издательства называли за глаза не иначе как «деспот» или «сумасшедший патриарх».

Мужчина, который сидел в кресле с закрытыми глазами, был просто безобидным дедушкой, дрожащими пальцами разворачивающим золотистую хрустящую обертку карамельки для внука (пусть и несуществующего). Густые седые волосы резко выделялись на фоне темно-красной обивки. На отце были свитер с высоким воротом, вязаная кофта в клетку и бежевые вельветовые брюки. На ногах – темно-серые войлочные тапочки. Раньше, когда Вольфганг Гриф самостоятельно передвигался, рост у него был метр девяносто. Сейчас он немного усох, да к тому же сидел в кресле, отчего трудно было предположить, что старик некогда был выше почти всех своих сверстников.

Он был все таким же стройным, как и в молодые годы, и вообще, для своих семидесяти трех старик выглядел не таким уж и дряхлым.

Йонатан ощутил, как в душе зарождается печаль. А каким он сам будет, когда ему перевалит за семьдесят? Неужели и ему выпадут страдания из-за помрачения рассудка и сам он окажется в подобном учреждении? И его лишь иногда будут навещать сын да кто-нибудь вроде Ренаты Круг, которая все еще была верна бывшему шефу.

Нет, правда была еще более удручающей: пока все шло к тому, что Йонатана в старости не будет навещать даже сын. Или дочь. Или кто-то вроде Ренаты Круг.

Вдруг он отчетливо осознал весь смысл существования Дафны у Хелены Фаренкрог. Опасаясь совсем погрязнуть в мрачных бесполезных мыслях, Йонатан тихо произнес:

– Привет, папа! – и поторопился похлопать Вольфганга Грифа по плечу.

Отец открыл глаза. Они были ясными, серо-голубыми, как у Йонатана. По ним нельзя было понять, даже приблизительно, насколько плохо его состояние.

На какую-то долю секунды Йонатану показалось, что он вернулся в детство. Как же он боялся тогда неумолимого отцовского взгляда и чувствовал, что эти глаза будто просвечивают его насквозь, до самых потаенных уголков души!

– Кто вы такой? – удивленно спросил Вольфганг Гриф, снимая наушники.

Из динамиков едва слышно доносились звуки «Арии» Баха. Наушники отец держал в руках, покрытых пигментными пятнами. Внезапно воспоминание о строгом отце с грозным выражением лица лопнуло, словно мыльный пузырь.

– Это я, Йонатан, – ответил он, придвинул стул и сел. – Твой сын.

– Это я знаю! – угрюмо буркнул отец, будто сам только что не задавал вопрос.

– Ну, тогда хорошо.

– И что тебе здесь нужно?

– Решил навестить тебя.

– Мне принесут наконец-то обед? – Старик нахмурился. – Надеюсь, это не будет каша-размазня, как вчера! Тогда сами ее и ешьте!

– Нет, папа, – покачал головой Йонатан, – я не приношу тебе еду. Да и обед уже давно прошел. Я – твой сын и просто хочу тебя видеть.

– Вы новый врач? – Вольфганг Гриф взглянул теперь на него с недоверием.

Йонатан вновь покачал головой:

– Нет, я твой сын. Йонатан.

– Мой сын?

– Да.

– У меня нет никакого сына.

– Нет, папа, у тебя есть сын.

Отец отвернулся и стал смотреть в окно на Эльбу. Он сидел некоторое время молча, погрузившись в свои мысли, и жевал нижнюю губу. Потом старик снова повернулся к Йонатану:

– Вы новый врач?

– Нет, – повторил Йонатан. – Я твой сын.

– Мой сын? – Теперь в голосе Вольфганга Грифа слышалась растерянность. Спустя несколько секунд он глуповато улыбнулся: – Да, конечно, мой сын! – Он похлопал Йонатана по руке.

– Именно так. – Йонатан с облегчением вздохнул и тоже похлопал отца по руке, хотя ему это и казалось странным. – И я хотел тебя навестить. Сегодня второе января, начался новый год. Просто хотел узнать, все ли у тебя хорошо.

Теперь вдруг на лице отца отразилось удивление, которое спустя секунду сменилось ужасом.

– Что? – сердито вскрикнул он, и Йонатан испуганно вздрогнул. – Новый год?

Старик попытался встать с кресла.

– Сиди-сиди, – сказал Йонатан, осторожно придерживая его за плечи.

– Но мне нужно идти! – воскликнул тот, сопротивляясь с удивительной силой.

– Куда же ты пойдешь? – Йонатан с трудом удерживал старика в кресле.

– В издательство, конечно! Там же все меня уже ждут!

Он снова попытался встать.

– Нет, папа, – произнес Йонатан, – там все хорошо, не переживай.

– Что за ерунда! – вскричал Вольфганг Гриф. – Я не там, где должен быть, как же может быть все хорошо?

– Я только что из издательства, – объяснял Йонатан как можно спокойнее. – У Ренаты Круг и Маркуса Боде все под контролем.

– Ах, Рената! – Волнение покинуло Вольфганга так же быстро, как и появилось, теперь он улыбался. – Добрая душа!

– Да, она такая, – кивнул Йонатан.

– Ты должен мне непременно напомнить, чтобы я обязательно купил для нее цветы, – произнес отец и подмигнул сыну. – Рената Круг всегда получает от меня букет в начале нового года уже много лет. Особенно она любит белые гвоздики.

– Я знаю, – сказал Йонатан.

Он с ужасом вспомнил, что у него совершенно вылетела из головы эта давняя отцовская традиция, которую он поддерживал. Йонатан взял себе на заметку, что нужно исправить это как можно скорее.

– Я позабочусь об этом.

– Хорошо, хорошо.

– Ну так вот, дела идут лучше не придумаешь. Нет причин для беспокойства.

Йонатан почувствовал себя лицемером, вспомнив, что Маркус Боде рассказывал ему всего несколько часов назад. Но как ему было поступить? Говорить об этом с отцом решительно невозможно. Вольфганг Гриф ничем не помог бы издательству, даже если он вдруг перестанет видеть в Йонатане нового врача или санитара, который приносит еду.

На миг в голове Йонатана мелькнула злорадная мысль, и он едва не хихикнул: можно было бы и рассказать о проблемах «Грифсон и Букс» и даже несколько сгустить краски. Он ведь понимал, что его пожилой родитель забудет обо всем через три секунды. В слабоумии были не только недостатки, иногда оно оказывается милостивой благодатью.

Но нет, разумеется, Йонатан не стал бы так поступать, конечно нет, он ведь был высокоморальным человеком.

Некоторое время они сидели друг подле друга. Со стороны – идиллическая картина: отец и сын. Если бы не одно обстоятельство: Йонатан просто ломал голову над тем, что еще сказать.

Он не просидел в отцовской комнате и десяти минут, и распрощаться прямо сейчас было бы не просто невежливо, а бессердечно. Йонатан не знал, важно ли для отца его присутствие или тому совершенно безразлично, сидит он здесь один или в компании сына. Может, отец вообще предпочел бы снова оказаться в одиночестве и погрузиться в музыку.

Ситуация, как с человеком в коме: никто не знает, замечает ли пациент, что у его постели сидят друзья и родственники. Ну хорошо, сравнение не очень подходящее. В конце концов, Вольфганг Гриф был все еще в сознании. Но, несмотря на это, отец уже давно находился как будто где-то далеко. Йонатан поймал себя на мысли, что думает об отце в прошедшем времени.

– Просто рассказывайте что-нибудь отцу во время посещения, – посоветовала ему лечащий врач Марион Кнезебек. Невзирая на периодические реплики Вольфганга Грифа, брошенные с возмущением, женщина все же заботилась о нем! – Что-нибудь увлекательное или веселое, что-нибудь из повседневной жизни. Поговорите о самых обыденных вещах, которыми вы занимаетесь. Пусть отец принимает участие в вашей жизни. В его состоянии это особенно важно.

Ха! Легко сказать, но как это сделать?

Как ни старался Йонатан, он не мог придумать, о чем рассказать отцу. В его жизни происходило слишком мало событий. Все текло своим чередом, размеренно, без особых взлетов и падений. Не то чтобы Йонатан жаловался, наоборот, ему это даже нравилось, но веселым анекдотам просто не было места в его повседневной жизни.

Он снова попытался придумать подходящие темы для безобидного общения родственников. То, что ему рассказал Маркус Боде, не годилось. Тот факт, что Тина подложила ему новогодний подарок, – тоже. Вольфгангу Грифу никогда особо не нравилась невестка, и это у них с Тиной было взаимно. Следовательно, это тоже не подходило.

– Ох, я же должен тебе кое-что рассказать! – наконец воскликнул Йонатан и хлопнул себя руками по бедрам. Он с облегчением вздохнул, придумав, что же можно сообщить отцу: – Вчера утром со мной произошла странная штука.

– Да? – Отец с интересом взглянул на него.

На секунду Йонатану показалось, что он вырвал Вольфганга Грифа из летаргического сна. Словно в темной комнате включили свет: тот смотрел совершенно осмысленно и внимательно.

Йонатан кивнул, все еще удивляясь тому, что эта странная история неожиданно смогла пригодиться. Появился шанс несколько минут непринужденно побеседовать с пожилым родителем.

– В общем, – продолжил он, – я, как всегда, совершал пробежку вдоль Альстера. Когда закончил и вернулся к велосипеду, на руле вдруг обнаружил чужую сумку.

Он сделал паузу, сомневаясь в том, что отец воспримет подобный драматургический прием.

– И что же в ней было? – поинтересовался Вольфганг Гриф, заерзав в кресле, словно ребенок, который, сидя в первом ряду, ожидает появления новой куклы на сцене.

– Ежедневник, – разрушил интригу Йонатан.

– Календарь? – Отец разочарованно взглянул на него, очевидно, ожидая чего-то иного. Может, пачку банкнот или золотое руно. Или подозрительно тикающий сверток. Но Йонатан еще не закончил.

– Да, – уверенно продолжил он, – и не просто календарь, а заполненный ежедневник! Там расписан каждый день начавшегося года!

– Хм. – Похоже, Вольфганг Гриф и не собирался сваливаться с кресла от удивления. – Старый ежедневник?

– Нет, – ответил Йонатан. – В том-то и дело. Не старый, прошлогодний, а на новый год!

– Ну и что?

– Ну папа, это же странно! Кто-то уже распланировал каждый день нового года и записал в ежедневник, да еще и повесил сумку с ним на руль моего велосипеда!

– Может, просто кто-то потерял сумку, а какой-нибудь прохожий ее заметил и подумал, что она упала с твоего велосипеда, – предположил Вольфганг Гриф.

– Возможно, – согласился Йонатан. – Но тогда возникает занятный вопрос: кто же потерял сумку с ежедневником?

Отец пожал плечами и скорчил при этом скучную мину.

– Это ведь тебя не касается. Отдай эту сумку с ежедневником в бюро находок – и дело с концом. У тебя наверняка есть дела поважнее, чем ломать голову над таким пустяком.

Его взгляд был абсолютно ясным. Абсолютно ясным, и выражал он неодобрение.

– Там еще был конверт с пятью сотнями евро, – признался Йонатан. – Под обложкой.

– Это тебе точно ни к чему.

– Я не это имел в виду! – Он боролся с нарастающим разочарованием, с тем чувством бессилия, которое испытывает маленький глупый мальчик, чью идею бесцеремонно отвергли. Йонатан убеждал себя, что нужно просто обменяться с отцом несколькими фразами, и все равно, как это будет происходить.

Но это не сработало, разочарование осталось. Поэтому он постарался убедить Вольфганга Грифа в необычности этого происшествия:

– С одной стороны, сумка с ежедневником не лежала где-нибудь на дороге, а висела на моем велосипеде. Словно кто-то ее туда прицепил намеренно.

– Как я уже говорил, наверное, это был прохожий.

– Но, возможно, и нет. – Йонатан не хотел так просто сдаваться. – С другой стороны…

Он на миг засомневался, стоит ли рассказывать отцу, почему его так привлек этот ежедневник. Но, в конце концов, это была важная деталь.

– С другой стороны, почерк в ежедневнике был почти как мамин.

Слово «почти» он сначала мысленно вычеркнул, но все же лучше было его произнести.

Вольфганг Гриф больше ничего не говорил. Лишь взглянул на сына, высоко подняв брови, на его лице застыла гримаса удивления, словно фраза его шокировала. В следующее мгновенье он отвернулся, молча уставился в окно, продолжая жевать нижнюю губу.

– Папа?

Никакой реакции.

– Ты меня еще слушаешь? – Он погладил отца по плечу.

Ничего.

Они не говорили о матери Йонатана. Никогда. Вот уже несколько десятилетий. После того как она бросила Вольфганга Грифа, тот красноречивым злым молчанием показывал, что эта тема для него закрыта. После полного молчания матери в ответ на открытку Йонатана имя ее не прозвучало больше ни разу.

– Это более чем странно, – беспомощно произнес Йонатан. – Я имею в виду, что, конечно, знаю: это всего лишь совпадение, просто у кого-то почерк похож на мамин, но почему все это оказалось именно на моем велосипеде?..

– София.

Йонатан вздрогнул, когда отец тихо пробормотал запретное имя. Тот продолжал смотреть в окно с неизменным выражением лица.

– Да, именно, – неуверенно согласился Йонатан. – В первый момент меня это совершенно сбило с толку.

– София, – повторил Вольфганг Гриф. Он закрыл глаза, глубоко вздохнул и стал чуть быстрее жевать губу.

– Ну да, и вот теперь я задаюсь вопросом, стоит ли мне попытаться выяснить, кому принадлежит ежедневник, – смущенно продолжал Йонатан.

Молчание.

– А нести его в бюро находок… Не знаю, мне кажется, это будет не совсем правильно. В конце концов, он там просто пропадет. Или владелец не догадается туда обратиться, – поделился он своими мыслями с отцом.

Никакой реакции.

– Я бы обрадовался, если бы потерял что-либо подобное, а кто-то постарался бы вернуть мою вещь.

Тишина.

– Поэтому я думаю, что должен попытаться отыскать владельца.

Йонатан заметил, что говорит все быстрее. И все потому, что этот беспомощный монолог никто не слушал.

– Вчера я даже написал в «Гамбургер нахрихтен», спросил, смогут ли они опубликовать объявление. Но эти неучи категорически отказались это делать. Ответили, что я могу подать платное объявление, можешь себе такое представить? – Йонатан натужно рассмеялся. – Этот их девиз «Жители Гамбурга – для жителей Гамбурга»… А когда у жителя Гамбурга действительно есть дело, они его бесцеремонно отшивают. Может, еще раз им напишу, но на этот раз лично главному редак…

– Она была здесь, – вдруг перебил его отец.

– Папа, ты меня дослушай! – Йонатан не был готов к резкой смене темы разговора, а из-за болезни у Вольфганга Грифа такое случалось часто, но только не в этот раз. – Я мог бы, конечно, подать объявление.

– Она – была – здесь! – Отец выпалил эти слова так энергично, что у Йонатана мороз пошел по коже.

– Кто?

– София.

Вольфганг Гриф снова повернулся к сыну и улыбнулся, его голубые глаза светились.

– София была здесь.

– Что? – Йонатан нервно сглотнул. Его бросало то в жар, то в холод. Ему показалось, что он ослышался. – Мама была здесь?

Отец кивнул.

– Ты хочешь сказать, была здесь? В «Зонненхофе»? То есть, не так давно?

– Да, – старик снова кивнул. – Она навещает меня очень часто.

– Э-э-э… – Йонатан хотел что-то сказать, но в горле встал комок.

– Мы много говорим, когда она приходит, – продолжал рассказывать Вольфганг Гриф. – О прошлом.

– Мне очень жаль, папа, – произнес Йонатан немного сдавленным голосом. – Но это совершенно невозможно.

– Знаешь, она мне все простила, – продолжал старик, словно сын ничего не сказал.

– Что она тебе простила?

– Это случилось много лет назад, а теперь мы оба постарели, теперь все былое не в счет.

– О чем ты говоришь? Что тебе простила мама?

В его голове все перевернулось. И не только из-за того, что отец, очевидно, фантазировал. Йонатан совершенно не представлял, о чем тот говорит. Мать тогда ушла из семьи внезапно, и если кто-то что-то кому-то и должен прощать, то как раз наоборот. Но вместо ответа старик вновь отрешенно улыбнулся сыну.

– Папа, – не унимался Йонатан, – пожалуйста, можешь мне объяснить, о чем ты говоришь? Мама ушла много лет назад. Мы не получали от нее вестей целую вечность, ты несешь какую-то чушь.

Улыбка на лице Вольфганга Грифа сменилась вопросительным выражением.

– Вы новый врач? – После этих слов старик снова отвернулся к окну и застыл.